Повесть "За гранью времен" так и оставалась рукописью; Лавкрафт было настолько неуверен в ее качестве, что не знал - перепечатать ее или разорвать на части. Наконец, в конце февраля 1935 г. он, в своего рода жесте отчаяния, послал тетрадку с рукописным оригиналом Огюсту Дерлету - как будто больше не желал ее видеть. Дерлет на долгие месяцы положил ее под сукно - очевидно, даже не сделав попытки прочесть.
Тем временем, в "середине февраля" пришло пятое предложение от издателя, готового выпустить сборник рассказов Лавкрафта, - на сей раз при содействии Дерлета. Он настойчиво предлагал собственным издателям, Loring & Mussey (которые публиковали не только его детективные романы про судью Пека, но и "Place of Hawks"), подумать насчет томика рассказов Лавкрафта. В конце мая дело выглядело не слишком перспективно: "Масси колеблется; его жене (она в деле) не нравятся рассказы & хочется их завернуть; & Лоринг их не прочел". Недвусмысленный отказ пришел в середине июля. Реакция Лавкрафта типична: "С моим писательством практически покончено. Больше никаких обращений к издателям".
Тем временем, скромный маленький "Fantasy Fan" перестал выходить после февральского номера 1935 г. - в великой скорби всего крохотного мирка фандома. Утрата была вдвойне неудачна для Лавкрафт, так как она означала не только приостановку публикации "Сверхъестественного ужаса в литературе" на самой середине, но и невыход биографической статьи о нем самом, написанной Ф. Ли Болдуином. Правда, статья была передана в "Fantasy Magazine"Юлиуса Шварца, где и вышла в апреле 1935 г. как "Г.Ф. Лавкрафт: биографический очерк".
У Уильяма Л. Кроуфорда возникла безумная идея воскресить "Fantasy Fan" и поставить Лавкрафта редактором; Лавкрафт дал свое осторожное согласие, хотя и был совершенно уверен, что Кроуфорд не справится с задачей. Весной 1935 г. Кроуфорд забрасывал Лавкрафта идеями - выпустить "Хребты Безумия"или "Тень над Иннсмутом" отдельными книжками, либо вместе под одной обложкой. Потребовалось, однако, слишком много времени, чтобы это предприятие осуществилось.
Лавкрафт продолжал оставаться центром все более и более обширной сети авторов и фанов - как самиздатовцев, так и любителей мистики. Уильям Фредерик Энгер (р. 1921) был типичным примером. Рьяный поклонник мистики (и, очевидно, ничего более), он вошел в контакт с Лавкрафт летом 1934 г. У этого калифорнийца, который стал одним из немногих поклонников, лично посетивших Кларка Эштона Смита, и его приятеля Луиса С. Смита (о нем почти ничего неизвестно) были амбициозные планы, которые в итоге окончились ничем. Сначала они предложили создать алфавитный указатель к "Weird Tales" - пророческая идея, почти на тридцать лет предвосхитившая указатель Т.Г.Л. Кокрофта, - но не смогли его закончить. Затем, летом 1935 г., они вынашивали идею мимеографического издания "Грибов с Юггота". Хотя этот проект также очень быстро сел на мель, он имел одно важное последствие, которое я рассмотрю чуть позже.
Куда более значительной фигурой был Дональд А. Уоллхейм (1914-1990). Житель Нью-Йорка (он провел большую часть своей жизни в Рего-парке, районе Куинса), Уоллхейм в 1935 г. принял на себя руководство фанским журналом "International Science Fiction Guild Bulletin" (Международный бюллетень Гильдии научной фантастики), начатым Уильямом Шепердом, и, переименовав его в "The Phantagraph", продолжал выпускать до 1946 г. Несмотря на скромный размер (некоторые выпуски состояли всего из четырех страниц), "The Phantagraph", вероятно, был - главным образом, из относительной регулярности выпусков и долговечности - самым значительным фэнзином со временем "Fantasy Fan". В 1935 г. на его страницах появилось несколько второстепенных вещей Лавкрафта - преимущественно стихотворений в прозе и сонетов из "Грибов"; и Уоллхейм продолжал печатать эти вещи и после смерти Лавкрафта. Со временем Уоллхейм стал крупной фигурой в фантастическом сообществе - главным образом как редактор "Avon Fantasy Readers" (1947-52) и других антологий научной фантастики. Он также написал ряд научно-фантастических романов для подростков.
Помимо расширения переписки, в 1935 г. Лавкрафта ожидали личные встречи со знакомыми, старыми и новыми. Первым стал Роберт Эллис Мо (1912-1992?), старший сын давнего товарища Лавкрафта по самиздату Мориса У. Мо. Лавкрафт впервые встретил Роберта в 1923 г., когда последнему был одиннадцать; теперь, в двадцать три года, тот получил работу в компании "Дженерал электрик" в Бриджпорте (Коннектикут) и 2-3 марта приехал на своем автомобиле в Провиденсе навестить Лавкрафта. Лавкрафт устроил ему обычную экскурсию по Провиденсу и Ньюпорту; они также побывали в Уоррене, Бристоле, Ист-Гринвиче и Викфорде. Через три дня после отъезда Мо Лавкрафт в одиночку отправился на двенадцатимильную прогулку по району Квинсникет к северу от Провиденса. Мо побывал у него еще раз 27-28 апреля.
Где-то в начале марта Лавкрафт принял другого посетителя:
Как-то вечером на прошлой неделе я читалгазетув моей студии, когда моя тетушка вошла с объявлением (и с несколько позабавленнымвидом)о госте по имени мистер Кеннет Стерлинг. Прямо по пятам следовал сей важный посетитель...в лицемаленького еврейского мальчикаросточком мне по пояс, с совершенно детским дискантом & смуглыми щечками,не ведающими грубыхприкосновений Жилетта[sic]. На нем были-таки длинные брюки -которые смотрелись как-то гротескно настоль нежном дитяти.
Стерлингу (1920-1995) в то время не было пятнадцати. Он был членом фанской организации под названием Лига Научной фантастики (Science Fiction League), и его семья недавно переехала в Провиденс, где он посещал Классическую среднюю школу. Зная, что в городе живет признанный мастер мистической фантастики, Стерлинг с дерзостью юности осмелился представиться ему самым прямолинейным способом. Но когда они начали обсуждать науку и научную фантастику, насмешливое изумление Лавкрафта сменилось восхищением:
Черт меня побери, если мелкий бесенок не рассуждал как человеклет 30 -поправляя все ошибки в болтовне о нынешней науке, проносясь по фактам & цифрам со скоростью миля в минуту &обнаруживая вкусы & сужденияветерана.Он уже продал рассказ в "Wonder"... & переполнен идеями...Надеюсь, он не окажется занудным - но я ни за что на свете не стал бы отговаривать его от его попыток. Ондействительно выглядит изумительно многообещающим парнишкой - & хочет стать биологом-исследователем.
Стерлинг время от времени навещал Лавкрафта весь следующий год, но осенью 1936 г. он отправился в Гарвард, где в 1940 г. получил диплом бакалавра наук; три года спустя он получил медицинский диплом в университете Джонса Хопкинса. Он много лет провел в штате Колледжа врачей и хирургов Колумбийского университета и в Department of Veterans Affairs Medical Center в Бронксе. Его интерес к мистике и научной фантастике довольно быстро угас, но он все-таки успел написать одну примечательную вещицу.
3-5 мая Лавкрафт отправился в Бостон повидаться с Эдвардом Х. Коулом и, невзирая на необычно холодную погоду, сумел-таки попасть в любимый Марбльхед. Самиздат стал темой бесчисленных дискуссий, так как НАЛП раскалилась от множества разногласий и усобиц, от которых Лавкрафт старался держаться в стороне (хотя потихоньку поддерживал тех, кого считал более достойными уважения и с большей вероятностью способствующими общему делу самиздата), но в которые его с течением времени втянули вопреки желанию. Но в то время он был просто наблюдателем. 25 мая Чарльз Д. Хорниг, бывший редактор "Fantasy Fan", навестил Лавкрафта в Провиденсе.
К тому моменту Лавкрафт уже вовсю планировал новое великое южное путешествие - последнее, как окажется, в его жизни. Дело в том, что в начале мая Барлоу пригласил его во Флориду, погостить неопределенное время. Лавкрафт, естественно, был склонен согласиться, и дело упиралось только в деньги; пока 29 мая Лавкрафт не заключает оптимистично: "Считаю сестерции & думаю, что смогу это сделать!"
Поездка началась 5 июня. Достигнув Нью-Йорка в начале дня, он обнаружил, что времени так мало, что он не успевает навестить никого, даже Фрэнка Лонга. Вместо того он провел время в Проспект-парке, Бруклин, за сочинением открыток, прежде чем в 21.40 сесть на автобус до Вашингтона. Прибыв туда в 6.15 утра 6-го числа, он немедленно пересел на другой автобус, до Фредериксберга, сумев выкроить шесть часов на осмотр города и сочинение открыток, прежде чем сесть на последний автобус до Чарлстона, которого он достиг утром 7-ого. Проведя две ночи в автобусах, Лавкрафт избежал расходов на гостиницы или общежитие YMCA. Ночь 7-ого числа он все-таки провел в YMCA Чарлстона - после целого дня осмотра достопримечательностей. В конце следующего дня он сел на очередной автобус, до Джексонвилла, где оставался в гостинице, пока следующим утром (9-ое) не сел на новый автобус, до Де-Лэнда.
И снова мы по большей части не знаем, чем занимался Лавкрафт во время своего беспрецедентно долгого пребывания у Барлоу (9 июня - 18 августа). Переписка с друзьями - наш единственный ориентир, и на сей раз у нас нет подспорья в виде воспоминаний - написанных тогда или позднее - самого Барлоу. В открытке Дональду и Говарду Уондри, посланной в июле, Лавкрафт дает некоторое представление о своем досуге:
Программа почти такая же, как в прошлом году, за исключением того, что отец Боба - полковник в отставке - теперь дома.Брат Боба Уэйн - чудесный парень 26 лет - был здесь на побывке из форта Сэм Хьюстон, Техас, но уже возвратился к своему2-ому лейтенантству. Боб выстроил хижину в дубовой рощице, что растет через озеро от дома, & занимается там разными печатными проектами - о некоторых Вы услышитепозже...В прошлом месяце мы исследовали чудесную тропическуюреку неподалеку от усадьбы Барлоу. Она зовется Блэк-Уотер-Крик &с обеих сторон окаймленагустыми зарослямикипариса в гирляндахиспанского моха.Искривленные корни впиваются в кромку воды, & пальмы клонятся опасно, куда ни взгляни.Ползучие лозы & лианы -затонувшие бревна - змеи & аллигаторы - все прелести Конго или Амазонки.
Поход к Блэк-Уотер-Крикпроизошел 17 июня. Хижина заслуживает отдельного упоминания, так как похоже, что Лавкрафт реально участвовал в ее постройке. Позднее Барлоу заявлял, что Лавкрафт "помогал креозотить [ее] от термитов", а 4 августа Лавкрафт отмечает: "Ныне сооружение вполне закончено, & не так давно я расчистил к нему дорогу через низкие заросли пальметто". Из печатных проектов, упомянутых Лавкрафтом, нам в частности известно издание сборника стихов Лонга, написанных после "Человека из Генуи" (1926); сборник носил заголовок "Башня Гоблина". Лавкрафт помогал набирать эту тонюсенькую брошюрку, которую Барлоу удалось напечатать и переплести к концу октября. Воспользовавшись моментом, Лавкрафт поправил огрехи размера в некоторых стихах Лонга. Барлоу фонтанировал идеями других проектов, например, сборника стихов Кларка Эштона Смита под названием "Incantations"; но, как множество других его амбициозных целей, это предприятие затянулось на долгие годы, пока опять не окончилось ничем.
Другой идеей, с которой Барлоу носился примерно в то же время, был том лучших рассказов К.Л. Мур. Кэтрин Люсиль Мур (1911-1987) впервые появилась на страницах "Weird Tales" в ноябре 1933 г. с поразительным рассказом "Shambleau"; она подписала его нейтральным "К.Л. Мур", потому что не желала показать своим работодателям (она работала на Fletcher Trust Co. в Индианаполисе), что у нее есть альтернативный источник дохода, который в эти скудные времена мог дать им предлог уволить ее. С тех пор "Weird Tales" публиковал ее рассказы, которые возбуждающе сочетали экзотическую романтичность, даже сексуальность, с потусторонней фантазией.
Барлоу задумал издать книгу работ Мур еще весной 1935 г., но хотел, чтобы она переделала часть своих вещей; он поручил Лавкрафту деликатную задачу обратиться к ней с этой просьбой. Лавкрафт чувствовал себя очень неловко, но, должно быть, достаточно расхвалил вещи Мур в первом письме к ней (вероятно, апрельском), чтобы она не обиделась. В последовавшей переписке Лавкрафт непрерывно умолял ей не раболепствовать перед бульварными стандартами и сохранять свою эстетическую неповторимость, даже если это сулило экономические потери в ближайшей перспективе. Достаточно необычно то, что сохранил все ее ответы; к сожалению, письма Лавкрафта к ней по неизвестным причинам сохранились только фрагментарно. Проживи он подольше, он бы принял сердечное участие в ее последующий карьере, ведь она стала одной из самых выдающихся и авторитетных фигур в следующем поколении авторов.
Лавкрафт с Барлоу занимались не только печатанием, но и кое-каким сочинительством. И снова они устроили розыгрыш, хотя в отличие от "Битвы, завершившей столетие" этот пошел по рукам только после смерти Лавкрафта. "Коллапсирующий космос" [Collapsing Cosmoses] - обрывок всего из 500 слов, но, тем не менее, не лишенный пикантного юмора. Идея была в том, чтобы каждый из авторов написал по абзацу, хотя вышло так, что порой Лавкрафт писал всего несколько слов, прежде чем вернуть перо своему младшему коллеге, - так что более чем наполовину это вещь Барлоу; его же некоторые из лучших шуток.
В качестве сатиры на космооперную фантастику, популяризируемую Эдмондом Гамильтоном, Э.Э. "Доком" Смитом и другими, "Коллапсирующий космос" бесспорно эффектен; тот факт, что он незакончен, не имеет большого значения, ибо абсурдность сюжета в любом случае исключает какую-то нормальную развязку. Определенно, было бы неплохо, если бы игра продлилась чуть подольше, но авторы добились желаемого, а Барлоу, вероятно, потерял терпение и потащил Лавкрафта заниматься чем-то другим. Он напечатал эту вещицу во втором номере "Листьев" (1938).
Но, возможно, самым важным в Барлоу было не то, что он печатал книги или умел сочинять, а то, что он умел печатать на машинке. К середине июля Дерлет все еще не описался по поводу "За гранью времен"; и, хотя Роберт Блох выразил желание ее посмотреть, энтузиазм Барлоу оказался все-таки больше, так что Лавкрафт попросил Дерлета переслал рукопись во Флориду. К августу Лавкрафт выражает некоторое раздражение тем, что ни Дерлет, ни Барлоу, похоже, не предприняли больших усилий прочитать повесть: "Скверный почерк, вероятно, частично повинен в их невнимании; но вдобавок к этому история, должно быть, не вызывает интереса, иначе они увлеклись бы, несмотря на неразборчивый текст". Все это звучит довольно неразумно - ясный признак отчаяния, в которое он впал по поводу своей работы; но очень скоро ему пришлось с удовольствием взять свои слова обратно. Поскольку в действительности Барлоу втайне готовил машинописный вариант рассказа.
Лавкрафт был совершенно ошарашен усердием Барлоу и щедростью этого деяния. Хотя он великодушно писал, что машинописная копия Барлоу "аккуратно напечатана", позднее он признавался: "боюсь, что в варианте Барлоу было много ошибок, некоторые из которых сильно искажали мой стиль, - я помню, что внес в свой экземпляр немалое число исправлений". Барлоу также не сделал ни одной копии под копирку (Лавкрафт обычно делал два). Тем не менее, Лавкрафт послал машинописный вариант по обычный кругу читателей.
Лавкрафт явно замечательно проводил время во Флориде - хотя бы по причине климата. Не то, что центральная Флорида была жаркой, в абсолютном смысле слова - жара доходила до 88® [31®], а корреспонденты с северо-запада и северо-востока сообщали об еще более высоких температурах, - но отсутствие низких температур (за все время его визита ни разу не было меньше 80® [26®]) не позволило Лавкрафту испытать ту изнурительную слабость, которая одолевала его во время северных зим. В начале августа он с изумлением отмечает: "В настоящее время я чувствую себя настолько хорошо, что едва себя узнаю!"
Барлоу снова настаивали, чтобы Лавкрафт оставался, сколько вздумается. Они хотели, чтобы он остался на всю зиму - или даже переехал насовсем (возможно, в хижину, построенную Робертом), но оба этих плана явно были неосуществимы. Лавкрафт оценил жест, но он чувствовал себя неуютно, когда оставался без своих книг и бумаг на сколь-нибудь продолжительный промежуток времени.
18 августа Лавкрафт, наконец, двинулся в путь. Барлоу отвезли его на Дейтона-Бич, где они провели вместе еще две недели; затем он сел на автобус до Сент-Огастина. Древность места стала бальзамом на его душу - после почти трех месяцев в современном сельском доме. 20-го числа (сорок пятый день рождения Лавкрафта) неожиданно объявился Барлоу, и Лавкрафт принялся показывать ему достопримечательности - включая недавно обнаруженное к северу от города индейское кладбище, где скелеты лежали, как они были погребены. 26-го Лавкрафт очутился в Чарлстоне; 30-ое число он провел в Ричмонде; 31-ое встретило его в Вашингтоне; 1-ое сентября - в Филадельфии, а 2-ое - в Нью-Йорке, где он устроил посиделки с братьями Уондри, которые теперь занимали квартиру над старейшим баром Нью-Йорка, "Julius's", в доме N155 на 10-й Западной улице. Он наконец попал домой 14 сентября.
В Чарлстоне и Ричмонде Лавкрафт работал над тем, что он окрестил "композитной историей" - над коллективным мистическим рассказом под названием "Вызов извне" [The Challenge from Beyond]. Это было детище Джулиуса Шварца, который захотел получить две коллективные истории с одним названием, одну - мистическую и одну - научно-фантастическую, для третьего выпуска ежегодного журнала "Fantasy Magazine" (сентябрь 1935). Изначально он рекрутировал К.Л. Мур, Фрэнк Белкнэпа Лонга, А. Меррита, Лавкрафта и еще кого-то для мистической версии, и Стэнли Г. Вейнбаума, Дональда Уондри, Э.Э. "Дока" Смита, Харла Винсента и Мюррея Лейнстера - для научно-фантастической. Это было сродни подвигу - собрать всех этих авторов (особенно твердого профессионала А. Меррита) вместе для такой авантюры; предполагалось, что каждый автор напишет свой кусок, исходя из того, что написал его или её предшественник. Однако мистическая версия пошла не совсем по плану.
Мур начала повествование с довольно тусклого рассказа человека по имени Джордж Кемпбелл, который наткнулся в канадской глуши на любопытный кварцеподобный куб, чью природу и назначение он никак не мог объяснить. Следом Лонг написал то, что Лавкрафт назвал "довольно ловким развитием"; но в результате Меррит оказался поставлен перед необходимостью реально продвигать сюжет вперед. Меррит заартачился, заявив, что Лонг отклонился от темы, заданной названием, и отказывался принимать участие, пока часть Лонга не будет выброшена, а Мерриту не позволят написать свою самостоятельно. Шварц, не желая потерять столь именитого автора (Лонг, не имевший такой же внушительной репутации, явно был сочтен расходным материалом), смиренно согласился. Версия самого Меррита была довольно вздорной и не смогла сколь-нибудь серьезно развить сюжет: Кемпбелл поражен причудливым видом объекта ("Он был чуждым - он знал это; не с этой земли. Не из земной жизни") и, когда он вглядывается в него, его разум внезапно оказывается затянут внутрь объекта. Лавкрафт, следующий в списке, понял, что должен взять сюжет в свои руки и реально куда-то его направить.
Наброски и заметки, сделанные Лавкрафтом, сохранились и их небезынтересно читать - хотя бы из-за забавных эскизов инопланетных созданий, введенных в рассказ (гигантские черве- и многоножкоподобные твари), и из-за очень явных заимствований из сюжета "За гранью времен". Ведь эта часть "Вызова извне" - ничто иное, как адаптация центральной идеи той повести, обмен разумами. Здесь обмен производится кубом, который захватывает разум любого, кто глядит на него, и перебрасывает в трансгалактический мир многоногих существ, где его каким-то образом помещают в машину; противоположным способом одна из многоножек забрасывает свой разум в тело плененного так человека. Кемпбеллу удается понять, что с ним случилось, поскольку он, весьма кстати, читал "те сомнительные и вызывающие беспокойство глиняные черепки, что зовутся Эльтдаунскими фрагментами", где рассказано об этой многоногой расы и ее методе исследования космоса.
Лавкрафта едва ли стоит упрекать за ограбление собственной недавно законченной повести ради ядра сюжета "Вызова извне"; последний явно был веселой поделкой без каких-то серьезных литературных претензий. Аномально лишь то, что эта идея с обменом разумами попадет в печать за месяцы до куда лучшего своего воплощения в повести "За гранью времен". Часть Лавкрафта примерно в три-четыре раза длиннее, чем любая другая, и занимает примерно половину объема рассказа. Роберт Э. Говард, которого уговорили взять на себя четвертую главу, показывает, как Кемпбелл (в теле многоножки) приходит в себя после обморока - чтобы устроить своим слизистым противникам яростную резню; а Лонг - Лавкрафт уговорил его вернуться в состав проекта (он в гневе покинул его, когда Шварц вычеркнул первоначальный вариант его части) - завершает историю, показывая, как Кемпбелл в теле многоножки становится божеством далекой планеты, тогда как чужак в человеческом теле деградирует до безмозглого скотства. Развлечение вышло удачным, хотя даже часть Лавкрафта - явно самую основательную из всех (ее даже издали особо, как отдельный рассказ) - не может претендовать на большую эстетическую ценность. Но научно-фантастическая версия, если на то пошло, еще хуже.
Но другая история, над которой Лавкрафт работал в то время - "Эксгумация" [The Disinterment] Дуэйна У. Римеля - совсем иное дело. Этот рассказ - атмосферой крайне похожий на ранние макабрические рассказы самого Лавкрафта, особенно на "Изгоя" - по моему мнению, либо полностью написан Лавкрафтом, либо удивительно точно имитирует его стиль и манеру. Римель категорически утверждал, что почти полностью написан им, а Лавкрафт только навел на него лоск; и переписка между ними - особенно восторженный первый отклик Лавкрафта на рассказ - кажется, подтверждает это заявление. Рассмотрим отрывок из письма Лавкрафта к Римелю от 28 сентября 1935 г.:
Прежде всего, позвольте поздравлять Вас с рассказом. Воистину, он великолепен-один из лучших, написанных Вами! Напряжение & атмосфера ужасапоразительны,& сценыподаныочень живо...Яочень тщательно прошерстил рп.с намерениемулучшить гладкостьстиля - & надеюсь, что незначительные словесные изменения покажутся Вам приемлемыми.
Проблема в том, какой вывод делать из последнего предложения (рукопись, или машинопись, с предполагаемыми правками Лавкрафта не сохранилась). То, что Лавкрафт говорит о "незначительных словесных изменениях", не должно заставить нас преуменьшить его роль, так как, возможно, это просто пример обычной его скромности. Кроме того, странно, что впоследствии Римель не написал ничего даже отдаленно настолько хорошего (или, во всяком случае, настолько лавкрафтианского), как этот рассказ. Римель (или Лавкрафт) взял затасканный мотив "безумного доктора" и сделал его менее банальным и нелепым благодаря крайне сдержанному изображению - тому, что больше намекает, нежели открыто заявляет; и хотя "внезапный" финал - человек, чье тело поражено проказой, обнаруживает, что его голова отсечена, а затем прикреплена к телу другого человека (видимо, чернокожего) - едва ли застанет бдительного читателя врасплох, история следует примеру рассказов Лавкрафта, в которых рассказчик до самой последней строки не может заставить себя признать, решительно и недвусмысленно, ужасную правду.
"Эксгумация" сначала была отклонена, а затем, в начале 1936 г., принята Фарнсуортом Райтом; но в "Weird Tales" она появится только в номере за январь 1937 г. Позднее еще одна вещь Римеля, "Металлическая комната", вышла в "Weird Tales"(март 1939 г.), но ни она, ни что-то еще из опубликованных вещей Римеля (кроме "Дерева на холме") не несет на себе явного отпечатка стиля Лавкрафта - даже при том, что Лавкрафт, похоже, просматривал и, возможно, даже слегка правил другие вещи Римеля того периода.
Между тем, Лавкрафта ждали новые путешествия. 20-23 сентября он провел в Массачусетсе в компании Эдварда Х. Коула, но на сей раз поездка вышла не слишком веселой: им была вверена печальная обязанность рассеять прах ветеранши самиздата Дженни Э.Т. Дау (1841-1919, мать Эдит Минитер) в окрестностях Уилбрема, где она родилась. Это был тот самый район "Данвича", и Лавкрафт с удовольствием обнаружил, что "Ничто не изменилось: холмы, дороги, деревня, мертвые дома - все те же".
22-го числа Коул с семейством взяли Лавкрафта с собой на Кейп-Код, по дороге проехав через Хайянис и Чатем (последний - самый восточный населенный пункт в Массачусетсе). На следующий день компания исследовала Линн и Суомпскотт на Северном побережье, и тем же вечером Лавкрафт отправился домой.
Еще одной поездкой, в которую Лавкрафт успел до холодов, на всю зиму загонявших его в дом, стал день (8 октября), проведенный в Нью-Хейвене, куда их с Энни отвез на автомобиле некий друг. Лавкрафт несколько раз проезжал через этот город, но ни разу здесь не останавливался. Он пришел в восторг - особенно от кампуса Йельского университета и его зданий в псевдоготическом стиле. Он мечтал посетить Нью-Хейвен еще раз, но так и не смог.
Но даже это оказалось не концом годичного цикла путешествий - в 6:00 часов утра 16 октября Сэм Лавмен прибыл в Провиденс на корабле из Нью-Йорка, и двое друзей провели два дня в Бостоне, исследуя книжные магазины, музеи, древности и тому подобное. Лавкрафт сокрушался по поводу сноса двух старинных зданий в районе Норт-Энда ("Фотомодель Пикмена").
В середине октября 1935 г. Лавкрафт нарушил самоналоженное ограничение на соавторские работы, взявшись править рассказ Уильяма Ламли "Дневник Алонсо Тайпера" [The Diary of Alonzo Typer]. Ламли состряпал безнадежно безграмотный черновик рассказа и отправил его Лавкрафту, который из жалости к старику полностью переписал рассказ, правда, сохранив, насколько удалось, идеи и даже особенности стиля Ламли. Версия Ламли дожила до наших дней, хотя лучше бы этого не случилось. В ней мы попадаем в некий "дом с привидениями", видимо, расположенный в северной части штата Нью-Йорк (Ламли жил в Буффало) - похоже, голландская семья, некогда проживавшая там, разбудила странные силы. Рассказчик, исследователь оккультного, пытается разгадать загадку дома, но завершается версия Ламли крайне неопределенно - исследователь ожидает некой таинственной участи, пока снаружи грохочет гром и ярятся молнии. Некоторые моменты повествования неумышленно комичны - как, например, когда рассказчик поднимается на холм, чтобы продекламировать напев, найденный им в странной книге, но к его разочарованию ничего особенного не происходит; он заключает лаконично: "Повезет в следующий раз".
Лавкрафт сохранил, сколько смог, из этой вздорной мешанины - включая такие выдумки Ламли как "Книга Запретных Вещей", таинственный город Йиан-Хо и т.п. - но хотя бы придал сюжету некоторую связность и осмысленность. Результат, однако, по-прежнему тягостен. Лавкрафт чувствует, что необходим сообразно "катастрофический" финал, так что он изображает, как рассказчик обнаруживает сосредоточие ужасов в подвале дома - для того, чтобы быть схваченным монстром и при этом героически (абсурдно) строчить в своем дневнике: "Слишком поздно - ничто не поможет - материализовались черные лапы - меня тянут в подвал..."
Нелепо и то, что Лавкрафт надеялся поручить перепечатывание рассказа кому-то другому, одновременно отмечая, что его версия вписана прямо между строк, так что никто, кроме него самого, просто не сможет ничего разобрать (последнее он находил особенно ироничным с учетом названия рассказа). Лавкрафт думал, что Ламли пристроит вещь в какой-нибудь фанский или полупрофессиональный журнал вроде "Marvel Tales", но Ламли предприимчиво послал ее Фарнсуорту Райту, который принял рассказ в начале декабря за 70.00$. Райт заметил в рассказе следы стиля Лавкрафта и можно задаться вопросом, с этим ли связана долгая задержка с его публикацией (рассказ появится в "Weird Tales" только в феврале 1938 г.) Лавкрафт великодушно позволил Ламли оставить все 70.00$ себе.
Его щедрость, возможно, объясняется некоторыми примечательными финансовыми переменами, произошедшими в то время. Где-то в начале сентября, во время пребывания Лавкрафта в Нью-Йорке, на собрание шайки в квартире Дональда Уондри пришел Джулиус Шварц. Точная дата неясна: Шварц виделся с Лавкрафтом 4 сентября у Фрэнка Лонга, но это было в связи с "Вызовом извне"; и Шварц ясно дает понять, что впервые встретил Лавкрафта у Уондри, а не Лонга. В любом случае, на тот момент Шварц, который пытался устроиться в качестве литературного агента, уже вошел в контакт с Ф. Орлином Тримэйном, редактором "Astounding", который хотел расширить спектр публикаций, включив в него кое-какой мистический или научно-фантастический материал. Шварц спросил Лавкрафт, нет ли у него рассказов, подходящих под требования, и Лавкрафт ответил, что "Хребты Безумия"были отвергнуты Райтом и больше никуда не посылались. Шварц, припоминая события пятидесятилетней давности, считает, что Лавкрафт отдал ему повесть, не сходя с места; но это крайне маловероятно - разве что машинописный текст в тот момент был на руках у Уондри или у кого-то еще из нью-йоркских знакомых Лавкрафта. В любом случае, Шварц, в конце концов, получил повесть и отдал ее Тримэйну, вероятно, в конце октября. Вот его рассказ о случившемся:
В следующийраз, как я пошел к Тримэйну, я сказал, приблизительно, "у меня на руках история Г.Ф. Лавкрафта из 35000 слов". Тогда он улыбнулся и сказал примерно вот что: "Вы получите чек в пятницу". Или "Продано!"...
Сейчас я вполне уверен, что Тримэйн вообще не читал рассказ. Или, если и попробовал, то быстро сдался.
Это показывает, что Лавкрафт к этому времени был достаточно хорошо известен в качестве автора мистики/научной фантастики, - так что Тримэйну даже не понадобилось читать рассказ, чтобы принять его; имя Лавкрафта на опубликованной работе - чей размер потребовал бы разбивки на несколько выпусков - казалось беспроигрышной картой. Тримейн был верен своему слову: он выплатил Шварцу 350.00$; а тот, удержав 35.00$ в качестве агентской платы, отослал остальное Лавкрафту.
Лавкрафт, разумеется, был рад такому повороту событий, но всего через неделю у него появится причина радоваться еще сильнее. В начале ноября он узнает, что Дональд Уондри послал Тримэйну "За гранью времен" - которая, по-видимому, к нему из третьих рук, - и повесть была куплена за 280.00$. Во всей видимости, Тримэйн вряд ли прочел и ее.
Подробности этой примечательной двойной продажи довольно запутаны. Шварц и Уондри оба утверждали, что в одиночку пристроили обе вещи, но в письмах Лавкрафта ясно сказано, что одну пристроил Шварц, а другую - Уондри.
Так или иначе, финансовая поддержка оказалась очень кстати - Лавкрафт выразительно, но, возможно, не слишком преувеличенно писал: "я никогда не был столь близок к очереди за бесплатной едой, как в этот год". В другом письме он прямо заявляет: "Недавние чеки воистину были спасательным кругом - настолько, что я боялся, что не смогу потратить их на поездки и вообще что-то менее прозаичное, чем еда & арендная плата!" Кроме 105$ за "Через Врата Серебряного Ключа" и 32.50$ от лондонского агентства Кертиса Брауна за предполагаемое (но не случившееся) переиздание "Музыки Эриха Цанна" Лавкрафт ничего не заработал на своих вещах в 1934 и 1935 г. В конце 1933 г. мы даже читаем у Лавкрафта о необходимости экономить на чернилах: он чувствует, что не может позволить себе покупку своих обычных чернил марки Skrip, по 25 центов за бутылку, и пытается перейти на 5-центовый Woolworth's. Скоро мы увидим, что даже два долгожданных чека от Street & Smith не спасли Лавкрафта и Энни от серьезных финансовых проблем следующей весны.
Тем временем, Уильям Л. Кроуфорд, который, должно быть, услышал от Лавкрафт об успехе с "Astounding", задумал послать туда "Тень над Иннсмутом", которую он было решил издать брошюрой. Лавкрафт в принципе не возражал, хотя и предупредил Кроуфорда, что из этого колодца, пожалуй, не стоит слишком часто черпать; кроме того, он понимал, что "Тень над Иннсмутом" куда менее близка к научной фантастике, чем две предыдущие вещи. Больше об этом не было слышно ни слова, и неясно, послал ли Кроуфорд рассказ в "Astounding"; если да, то тот, несомненно, был отвергнут.
Ликование Лавкрафта по поводу продаж в "Astounding" несколько скиснет, когда он увидит рассказы в печатном виде; но это будет месяцы спустя. Вполне очевидно, что если отказ - или даже неблагосклонный отзыв приятеля - мог погрузить Лавкрафта в депрессию и неуверенность в своих писательских с илах, то этот двойной успех побудил его вернуться к сочинительству. 5-9 ноября он сочиняет новый рассказ, "Скиталец тьмы" [The Haunter of the Dark].
Последняя оригинальная вещь Лавкрафта появлялась почти как шутка. Весной 1935 г. Роберт Блох пишет рассказ "The Shambler from the Stars", в котором убивает персонажа - прямо не названного, но явно намекающего на Лавкрафта. Лавкрафт был очарован; когда же рассказ вышел в "Weird Tales" (сентябрь 1935 г.), один из читателей, Б.М. Рейнольдс, не только расхвалил его, но и внес предложение: "Вопреки прежней критике, Роберт Блох заслуживает массу похвал за Шамблера со звезд. Теперь почему бы мистеру Лавкрафту не ответить любезностью на любезность и не посвящает автору рассказ?" Лавкрафт принял предложение - и его рассказ повествует о неком Роберте Блейке, который в финале превращается в труп, остекленелым взором пялящийся в окно своего кабинета.
Но несерьезность происхождения "Скитальца тьмы" не должна обманывать нас - это один из самых солидных рассказов Лавкрафта. Роберт Блейк, молодой автор мистических вещей, приезжает в Провиденс, чтобы писать. Глядя в окно своего кабинета на Колледж-Хилл и дальше - на отдаленный и смутно зловещей итальянский квартал, известный как Федерал-Хилл, Блейк подпадает под странное очарование одного сооружения - заброшенной церкви в "состоянии великой ветхости". В конце концов, он набирается храбрости реально пойти туда и забраться внутрь церкви - и находит внутри немало странного, например, экземпляры запретных книг. В большой квадратной комнате, на столпе покоится металлическая коробка, скрывающая необычный драгоценный камень или кристалл, полный порочного очарования; а неподалеку, самое ужасное, лежит истлевший скелет газетного репортера, чьи заметки Блейк находит и читает. В них говорится о дурнославной Церкви Звездной Мудрости, в XIX веке собравшей многочисленную паству; ее подозревали в сатанинских обрядах самого причудливого сорта, пока наконец церковь не была закрыта городскими властями в 1877 г. В записях также упоминается "Сияющий Трапецоэдр" и "Скиталец Тьмы", который не переносит света. Блейк заключает, что предмет на столпе и есть Сияющий Трапецоэдр, в "приступе неотступного, смутного страха" захлопывает крышку ларца и убегает прочь.
Позже до него доносятся слухи о странном грохоте, доносящемся с церковной колокольни, об учиненном там хаосе и о том, что все окна оказались наглухо забиты подушками, не пропуская внутрь свет. Ситуация достигает апогея, когда в результате мощнейшей грозы 8-9 августа на несколько часов отключается свет. Толпа суеверных итальянцев собирается вокруг церкви со свечами; они чувствуют, как над ними пролетает некий громадный темный объект:
Тотчас после этого с незримых высот пахнуло немыслимым смрадом,и дрожащие свидетели на площадиощутили приступ удушья и тошнотыи от ужаса едва не попадали ниц.Одновременно воздух содрогнулся под взмахами могучих крыльев,и внезапно налетевший с запада ветер, куда более мощный, чемпрежний порыв, выгнул мокрые зонтики и посрывал шляпы с голов.В кромешной тьме ничего было не различить, хотя кое-кто из вперивших глаза в небоочевидцевкак будтоприметил на чернильном небегромадное расширяющееся пятно еще более плотного мрака -нечто вроде бесформенного облака дыма,которое со скоростью метеора помчалось к востоку.
Рассказ довершает дневник Блейка. Тот, похоже, теряет контроль над ощущением своего "я" ("Меня зовут Блейк - Роберт Харрисон Блейк из дома 620 на Ист-Кнапп-стрит, Милуоки, Висконсин... я на этой планете"; и позже: "я это оно, а оно это я"); его ощущения путаются ("далеко есть близко, а близко есть далеко"); в итоге, он видит, как к нему приближается нечто невообразимое ("адский ветер - титаническое пятно - черные крылья - Йог-Сотот, спаси меня - тройной горящий глаз...") На следующее утро его находят мертвым - от удара молнии, хотя окно кабинета было закрыто и заперто.
Так что же, на самом деле, случилось с Блейком? Жуткая, но на первый взгляд загадочная запись в его дневнике - "Родерик Ашер" - все объясняет. Подобно тому, как в "Ужасе в сверхъестественной литературе" Лавкрафт говорит о "Падении дома Ашеров" По как о рассказе, который "показывает ненормально тесно связанную троицу существ, на которых завершается долгая и обособленная семейная история - брата, его сестру-близнеца и их немыслимо древний дом, обладающих единой душой и встречающих один общий конец", так и в "Скитальце Тьмы" он приводит нас к мысли, что существо в церкви - Скиталец Тьмы, олицетворение Ньярлатхотепа - пытается овладеть разумом Блейка, но погибает от удара молнии, а вместе с ним погибает и Блейк. Точно также, как в "Зове Ктулху" случайное погружение Р'лиэ спасает мир от чудовищной участи, здесь случайная вспышка молнии - все, что мешает существу впечатляющей мощи очутиться на свободе.
Многие поверхностные детали пришли в рассказ из "Паука" Ганса Гейнца Эверса, прочитанного Лавкрафтом в сборнике "Creeps by Night" Хэммета (1931). В этой истории рассказывается о человеке, который подпадает под губительные чары странной женщины, которую он видит в окне дома напротив, и в итоге, видимо, утрачивает собственную личность. Вся история изложена в форме дневника, в конце которого герой пишет: "Мое имя - Ричард Бракемонт, Ричард Бракемонт, Ричард - о, я не могу продолжить..." Нельзя безапелляционно сказать, что Лавкрафт превзошел Эверса.
"Скиталец Тьмы" не касается великих философских вопросов - Лавкрафт даже не использует всерьез базовую символику света и тьмы, как параллелей добра и зла или знания и невежества, - это просто чрезвычайно хорошо выполненный и полный саспенса рассказ о сверхъестественном ужасе. В ней есть только намеки на космическое, в частности в дневнике Блейка, в остальном же рассказ примечателен, главным образом, живым и ярким образом Провиденса.
Многие из описанных ориентиров явно имеют аналоги в реальности. Вид из окна кабинета Блейка, как прекрасно известно, ничто иное, как живое описание того, что Лавкрафт видел из окна собственного кабинета в доме 66 на Колледж-стрит:
Из кабинета Блейка... открывался изумительный вид на распростертые внизу городские крыши и на таинственные закаты, пылавшие за ними.Вдали, на горизонте, лиловели склоны далеких холмов.А на их фоне, примерно на расстоянии двух миль, высилась призрачная громада Федерал-Хилла,ощетинившаяся скопищем кровель и шпилей, чьи далекие очертания таинственно и зыбко колебались, принимая причудливые формы, когда городские дымы, вздымаясь ввысь, окутывал их.
Описание почти идентично тому, что можно найти в письмах Лавкрафта к Блоху и другим после его переезда в дом 66 на Колледж-стрит в мае 1933 г. Именно этот вид и по сей день открывается с Проспект-террэс, расположенной на уступе Колледж-хилла.
Церковь, столь заметно описанная в рассказе, также реальна (или, скорее, была реальна): это католическая церковь Св. Иоанна на Этуэллз-авеню на Федерал-Хилл, недавно приговоренная и разрушенная. Эта церковь реально была расположена на возвышении, хотя и не была (по крайней мере, в наше время) окружена металлической оградой. Во дни Лавкрафта это было весьма процветающее предприятие, важнейшая католическая церковь в районе. Описание интерьера и колокольни весьма аккуратно. Лавкрафт слышал, что в конце июня 1935 г. шпиль церкви был разрушен молнией (он в это время гостил во Флориде у Барлоу); вместо того, чтобы восстановить шпиль, церковные власти попросту накрыли кирпичную башню конической шапкой. Этот инцидент без сомнения дал толчок его воображению.
Конец 1935 г. увидел четвертый - и последний - рождественский визит Лавкрафта к Фрэнку Лонгу и остальной нью-йоркской шайке. Как ни странно, письма и/или открытки, которые он должен был посылать Энни Гемвелл, не сохранились, так что нам приходится воссоздавать детали визита по его письмам к другим. Лавкрафт, очевидно, покинул Провиденс в воскресенье, 29 декабря, и отсутствовал до 7 января. Помимо обычного светского общения со старыми друзьями (Лонг, Лавмен, Уондри, Тальман, Лидс, Кляйнер, Мортон) он встречался с новыми людьми: со своим новым корреспондентом Дональдом А. Уоллхеймом, с Артуром Дж. Берксом, чьи "Колокола океана" (декабрь 1927 г.) он справедливо полагал одной из лучших вещей, появившихся в "Weird Tales", и с Отто Байндером, который совместно с братом Эрлом публиковал мистические и научно-фантастические рассказы под псевдонимом Ээндо (Eando = E. and O.) Байндер. Он в первый раз с 1931 г. встретил Сибери Куинна и посетил обед Американской Литературной Гильдии - организации, к которой Хью Б. Кейв давно уговаривал его присоединиться.
Лавкрафт дважды посетил новый планетарий Хейдена Американского музея естественной истории, который потряс его своими изощренными чудесами, включавшими гигантскую модель Солнечной системы, которая показывала планеты вращающимися вокруг Солнца на реальных относительных скоростях, и купол, способный показать облик небесного свода в любой час, в любой сезон, на любой широте и в любой исторический период. Лавкрафт купил два 25-центовые планисферы и щедро подарил их Лонгу и Дональду Уондри, чтобы те меньше ошибались, упоминая в своих историях созвездия.
Как раз накануне отъезда до Лавкрафта дошли смутные слухи о рождественском сюрпризе, который готовит ему Барлоу - о переиздании "Кошек Ультара" в виде брошюры. Лавкрафт ничего не заподозрил, когда в октябре Барлоу мимоходом поинтересовался, были ли в рассказе, вышедшем в "Weird Tales", какие-то опечатки; Лавкрафт ответил отрицательно, на том все и закончилось. Учитывая щепетильное отношение Лавкрафта к ошибкам и опечаткам в его вещах, ничего удивительного, что первым, о чем он спросил Барлоу, когда услышал о брошюре, было: "Господи помилуй, Сэр, каково Вашему Дедушке было услышать о святской брошюре, напечатанной без разрешения или вычитки?" Но его страхи оказались беспочвенны: когда он, наконец, увидел книжицу (у Фрэнка Лонга), он не только пришел в безграничный восторг от щедрости Барлоу, но и с облегчением обнаружил, что текст напечатан крайне аккуратно и основательно.
"Кошки Ультара" - один из самых лакомых кусочков для коллекционера-лавкрафтианца. Было напечатано и переплетено сорок экземпляров "стандартного" издания (со штампом "The Dragon-Fly Press, Кассия, Флорида"), а еще два экземпляра были отпечатаны, как особые Red Lion Text. Один из них (Лавкрафта) сейчас находится в библиотеке Джона Хэя; местонахождение другого неизвестно. Похвалы, которые Лавкрафт возносил этой очаровательной книжицы, были оправданы: "Позвольте мне повторять свои поздравления качеству и аккуратности печати. The Dragon-Fly Press несомненно делает успехи!"
Другой книжицей, появившейся, видимо, в это же время, был "Чарлстон". Это мимеографическая брошюра, которая существует в двух "изданиях", если их можно так назвать. Г.К. Кениг, который в начале 1936 г. подумывал съездить в Чарлстон, попросил у Лавкрафта краткое описание тамошних достопримечательностей. Лавкрафт, всегда готовый поразглагольствовать о городе, любовь к которому была сравнима только с его любовью к Провиденсу, написал 12 января длинное письмо, которое сочетало краткую историю Чарлстона с советами по пешему маршруту. Это письмо в действительности было ничем иным, как сокращенным пересказом великолепного (и в то время все еще неопубликованного) "Отчета о Чарлстоне" 1930 г. - лишенным архаичных словечек, а также большей часть наиболее интересных, но слишком личных ремарок. Кениг пришел от письма в такой восторг, что распечатал и мимеографировал его, сделав порядка 25 копий. Когда Лавкрафт получил свой экземпляр, он нашел в нем ряд ошибок, которые предпочел бы увидеть исправленными; в свою очередь Кениг попросил его переписать начало и конец письма, чтобы превратить письмо в эссе. После того, как все правки и изменения были внесены, Кениг отпечатал где-то 30-50 экземпляров новой версии и "переплел" их (как и первую версию текста) в картонные папки, на которых было напечатано "ЧАРЛСТОН / Г. Лавкрафт".
Трудно установить точную дату этих изданий. Лавкрафт упоминает о получении первой версии 2 апреля, а второй - в начале июня. Еще один необычный момент - то, что брошюра по Чарлстону, напечатанная весной того же года Eletrical Testing Laboratories (где работал Кениг), содержит сделанные рукой Лавкрафта зарисовки чарлстонских зданий и архитектурных деталей. Директор лаборатории увидел иллюстрации (Лавкрафт приложил их к своему письму на отдельных листках), когда брошюра шла в печать, и попросил у Кенига - а не у Лавкрафта - разрешения напечатать и их. Самолюбие Лавкрафта было приятно потешено новым появлением в печати в качестве художника, первым за последние тридцать лет - предыдущим была астрономическая статья, написанная для "Providence Tribune"(1906-08), которая содержала нарисованную от руки карту зведного неба. Отыскать следы этой брошюры не удалось.
Вскоре после возвращения из Нью-Йорка, Лавкрафт - загруженный литературными обработками, разгорающейся междоусобицей в НАЛП и (зловеще) тяжелым случаем того, что он называл "гриппом", - все-таки изыскал время ввязаться в очередной литературный проект, на сей раз совместный с Кеннетом Стерлингом. Результатом стал интересный, хотя и легковесный научно-фантастический рассказ "В стенах Эрикса" [In the Walls of Eryx].
По словам Стерлинга идея невидимого лабиринта принадлежала ему и была позаимствована из знаменитого рассказа Эдмонда Гамильтона (горячо любимого Лавкрафтом) "Бог-чудовище Мамурта" [The Monster-God of Mamurth] ("Weird Tales",август 1926 г.), где описано невидимое здание в пустыне Сахара. Стерлинг набросал черновой вариант из 6000-8000 слов; Лавкрафт полностью переписал его ("без промедления", заявляет Стерлинг) - в блокнотике из линованной бумаги, видимо, похожем на тот, в котором он написал "За гранью времен", - в процессе расписав текст до 12 000 слов. Из рассказа Стерлинга напрашивается вывод, что известная нам версия рассказа полностью принадлежит Лавкрафту - и, действительно, именно так он и читается; можно только предположить (оригинальный черновик Стерлинга не сохранился), что, как и в случае с рассказами Прайса и Ламли, Лавкрафт, как мог, старался сохранить стиль самого Стерлинга и, разумеется, его идеи.
Соавторы развлекались, вписывая в рассказ ехидные шуточки над общими знакомыми (например, фарнот-мухи = Фарнсуорт Райт, редактор "Weird Tales"; трава эффджей и извивающиеся акманы = Форрест Дж Аккерман); я подозреваю, что шуточки принадлежали Лавкрафту, так как они крайне похожи на каламбурные прозвища, которыми пестрит "Битва, что завершила столетие". Повествование, однако, превращается вconte cruel, когда злополучный герой оказывается пойман в ловушку в невидимом лабиринте, выход из которого он никак не может найти, и, постепенно деградируя умственно и физически, описывает свое состояние и безуспешные попытки выбраться в дневнике.
Возможно, самый существенный недостаток рассказа - банальный выбор Венеры в качестве места действия. Но нужно отметить, что образ человека, без особого труда (хотя с кислородной маской и в защитном костюме) разгуливающего по поверхности Венеры, не выглядел в те дни нелепым. Насчет условий на поверхности этой планеты строилось множество предположений - некоторые астрономы полагали, что она влажная и болотистая, как Земля в палеозойскую эру; другие считали, что это бесплодная пустыня, терзаемая пыльными бурями; третьи думали, что планета покрыта громадными океанами карбонизированный воды или даже горячей нефти. И только в 1956 г. радиоволны показали, что температура поверхности не ниже 570* F, а в 1968 г. радиолокационные и радиоастрономические наблюдения подтвердили, что температура поверхности составляет 900* F (482* С), а атмосферное давление у поверхности Венере, по меньшей мере, в девяносто раз выше, чем на Земле.
Рукопись Лавкрафта была, по-видимому, перепечатана Стерлингом, так как сохранившаяся машинописная копия сделана на чужой печатной машинке. Авторская строка (наверняка, по настоянию Лавкрафта) гласит "Кеннет Стерлинг и Г.Ф.Лавкрафт". Рассказ был отправлен в "Astounding Stories", "Blue Book", "Argosy", "Wonder Stories"и, возможно, в "Amazing Stories" (на листе, предваряющем сам машинописный текст, все названия, кроме последнего, перечеркнуты). Наконец, он был издан в "Weird Tales" в октябре 1939 г.
Спустя меньше месяца после своего приступа "гриппа" Лавкрафт сообщает своим корреспондентам, что его тетя Энни серьезно больна - настолько, что потребовалась госпитализация (с 17 марта), а затем двухнедельное пребывание в частном санатории для выздоравливающих некого Рассела Гоффа (7-21 апреля). То был один из сравнительно немногих случаев, когда Лавкрафт пошел на обман, но в данных обстоятельствах обман был полностью оправдан. В действительности, Энни Гемвелл страдала от рака молочной железы, и в больнице ей сделали мастэктомию. Это явно не та тема, которую кто-то вроде Лавкрафта захотел бы открыто обсуждать даже с близкими друзьями.
В результате график Лавкрафта оказался полностью сорван. Даже до того, как Энни попала в больницу, ее болезнь (которая к 17 февраля приобрела серьезный характер) привела к тому, что у Лавкрафта совершенно не было "времени быть кем-то, кроме как комбинацией сиделки, лакея & мальчика на побегушках"; затем, после помещения в больницу, дела пошли еще хуже. Но он замечает любезно: "Но моей тетушке приходилось чертовски хуже, чем мне!" Далее он горестно констатирует: "Мои собственные планы полностью пошли к чертям, & я почти на грани нервного срыва. Мне так трудно сосредоточиться, что меня требуется примерно час, чтобы сделать то, что я обычно делаю за пять минут, - & мое зрение ведет себя дьявольски". Погода не улучшала ситуацию - до самого июля было аномально холодно.
Болезнь и пребывание Энни в больнице выявили печальное состояние семейных финансов. В этом можно наглядно убедиться, читая один из печальнейших документов, когда-либо написанных Лавкрафтом, - дневник, который он вел в отсутствии Энни и который он приносил ей раз в несколько дней, чтобы отчитаться о своих действиях. Среди постоянных упоминаний "возни с перепиской" (своею и Энни) и периодических попыток заниматься литературными обработками мы находим неприкрашенный рассказ о рискованном состоянии семейных финансов (еще сильнее ухудшенном больничными расходами, наймом сиделки и о суровой экономии - особенно в пище, - которую Лавкрафт был вынужден практиковать.
20 марта мы узнаем, что Лавкрафт вернулся к дурной привычке времен Клинтон-стрит - к питанию холодными консервами, - ибо он специально упоминает "эксперимент с нагреванием"банки чили кон карне. Дальше - хуже. 22 марта "роскошная трапеза" состояла из нескольких вареных яиц и половины банки тушеных бобов. 24 марта Лавкрафт вынужден использовать консервированные продукты, которые пролежали, как минимум, три года с тех пор, как их привезли с Барнз-стрит. Среди них были Zocates (род консервированного картофеля), Protose (неизвестный мне продукт) [вегетарианское блюдо, заменитель мяса, из арахисового масла, кукурузного крахмала, овощей и т.д. - прим. переводчика] и даже какой-то консервированный серый хлеб. 26-го он делает картофельный салат с zocates, старым майонезом и солью; найдя его "слегка безвкусным", добавляет он немного кетчупа - "который дал абсолютно прекрасную & очень аппетитную смесь". С 29 марта он начинает понемногу использовать старый кофе марки Chase & Sanborn, у которого заканчивался срок годности, хотя лично предпочел бы марку Postum. 30 марта обед состоял из холодных хот-догов, бисквитов и майонеза.
10 апреля Лавкрафт на пробу вскрыл жестянку какао Rich's Cocoa, пролежавшую десять лет, и обнаружил, что оно "приобрело землистый вкус": "Однако я так или иначе его израсходую". Он был верен своему слову: следующие три дня он смешивал его со сгущенным молоком и решительно выпивал. Позже он нашел на верхней полке кухонного шкафа жестянку Hershey's Cocoa, почти полную емкость с солью, привезенную с Барнз-стрит, и банку нарезанной кубиками моркови Hatchet и установил, что их можно использовать, а также начал есть консервированный хлеб, который выглядел приемлимо.
О последствиях всей этой экономии и поедания старых и, вероятно, испорченных продуктов можно только догадываться. Ничего удивительного, что 4 апреля Лавкрафт признавался, что к середине дня почувствовал себя настолько усталым, что ему пришлось прилечь отдыхать вместо того, чтобы пойти на улицу, а 13 апреля, подремав, он обнаруживает, что "слишком слаб & сонлив, чтобы что-то делать". Разумеется, следует подчеркнуть, что его питание в тот период не отражает его обычных пищевых привычек, хотя и они были достаточно аскетическими. Чуть позже я расскажу о них.
Как я уже упоминал, одной из обязанностей Лавкрафта во время болезни Энни было ведение ее корреспонденции. В Провиденсе у нее было множество друзей, с которыми она общалась лично или через переписку; когда они узнали, что она в больнице, они прислали множество открыток с соболезнованиями. Лавкрафт счел себя обязанным ответить на каждую открытку, благодаря за беспокойство и сообщая новости о состоянии Энни.
Одним из адресатов, с которым в результате возникла довольно затейливая переписка - или который, как минимум, вдохновил Лавкрафта на серию совершенно очаровательных писем, - была Мэрион Ф. Боннер, которая проживала в Арсдейле, в доме 55 на Уотермэн-стрит. Боннер, кажется, знала Энни, по крайней мере, со времен переезда в дом 66 на Колледж-стрит (это было совсем недалеко от ее жилья); в своих воспоминаниях она заявляет, что часто бывала в их доме. Но если Лавкрафт и посылал ей какие-то письма до болезни Энни, они не сохранились.
В ходе этой переписки Лавкрафт выказывал свою нежную любовь к кошкам, заполняя поля своих писем очаровательными рисунками кошек, играющих друг с другом и с клубками и занятых прочими действиями, столь тепло и сердечно описанными в его старом эссе "Кошки и собаки". Боннер, говоря о Братстве Каппа-Альфа-Тау, пишет: "Всякий раз, как я говорила ему о какой-нибудь кошке из нижнего Провиденса, предлагая кандидата в вышеупомянутое братство, он почти всегда ее знал. Возможно, за эти мои старания мне было даровано почетное членство в "Братстве", "с поздравительным мурлыканьем "".
Тем временем, Р.Х. Барлоу осаждал Лавкрафта, забрасывая его издательскими проектами. Одним из них, в котором Лавкрафт непосредственно не участвовал, но которому выражал всяческую поддержку, был собственный журнал Барлоу в НАЛП, "Стрекоза" (The Dragon-Fly). Два очень солидных выпуска, увидевших свет, датированы 15 октября 1935 г. и 15 мая 1936 г. В них нет вещей Лавкрафта; в ответ на просьбу Барлоу Лавкрафт несколько нерешительно предложил ему "Скитальца тьмы", справедливо полагая, что Барлоу сочтет его слишком длинным.
Более важной для Лавкрафта идея Барлоу издать целиком "Грибы с Юггота". Когда стало ясно, что Уильям Фредерик Энгер и Луис С. Смит не спешат заняться своим мимеографическим изданием, Лавкрафт попросил Смита переслать одолженный ему машинописный вариант Барлоу; Смит не слишком торопился, но, в конце концов, это сделал. Барлоу начал набирать книгу в конце 1935 г. Летом 1936 г. он повторяет предложение, которое уже делал летом 1935 г., - добавить к циклу сонет "Recapture", написанный чуть раньше остальных сонетов. На сей раз Лавкрафт счел, что "Recapture" можно поставить как сонет NXXXIV, перед "Evening Star" и "Continuity". Примечательно, что сам Лавкрафт и не думал добавлять "Recapture" к циклу и что "Грибам" потребовалось шесть с половиной лет, чтобы принять нынешнюю форму. Хотя Барлоу успел набрать порядочную часть текста, и этот проект окончился ничем.
К тому времени, однако, Барлоу разразился очередным грандиозным планом - ничем иным, как изданием "Избранных поэтических работ Г.Ф. Лавкрафта". Когда Лавкрафт впервые услышал об этом проекте, в начале июня 1936 г., он кое-как отшутился от идеи полногоиздания своей поэзии, ибо он готов был заплатить любую цену, чтобы его стихи "по случаю" так и пребывали в забвении давно забытых любительских журналов. Однако он подготовил-таки список своих мистических стихов, против переиздания которых он не возражал, под заголовком "Грибы с Юггота и другие стихотворения". Из них вышел бы приличный сборник, невзирая на то, что в список не включены такие вещи как "Астрофобия", "Психопомпы", "Отчаяние" (если за заунывный пессимизм ее можно счесть мистикой), "Колокола" и еще некоторое количество как изданных, так и неопубликованных стихов, включая изумительных "Кошек" и стилизацию под По, "К Заре" (последнюю Лавкрафт послал Барлоу исключительно для ознакомления). Самое удивительное, что в список не попал и "Посланец". Лавкрафт недвусмысленно выведил отдельным пунктом "Aletheia Phrikodes", центральную часть "Кошмара по-эта" - он твердо решил, что не ее комическое обрамление стоит переиздавать.
Едва ли нужно говорить, что и этот проект никогда не воплотился в жизнь, хотя, возможно, не только по вине самого Барлоу: надвигающийся распад семьи вынудил его уехать из Флориды и на неопределенное время лишиться большей части своей коллекции мистической литературы и печатных материалов. Справедливости ради, стоит заметить, что Барлоу все-таки сделал немало - написал несколько неплохих вещей, выпустил два номера "Стрекозы", а так же "Башню Гоблина" и "Кошек Ультара", собрал внушительную коллекцию опубликованных работ и рукописей ведущих авторов мистики, стал художником-иллюстратором и не только - все это невзирая на очень плохое зрение, которое постоянно требовало медицинской помощи, и ситуацию в семье, которая годами создавала ему серьезные проблемы. Некоторые его проекты настолько опередили свое время, что нам остается лишь изумленно покачать головой: например, "Избранные поэтические работы Г.Ф. Лавкрафта" еще ждут свое часа и, возможно, он наступит до конца тысячелетия [были изданы в 2001 г. - прим. переводчика].
Именно в этот момент Лавкрафта поджидало очередное фиаско, которое чуть не заставило его вообще бросать писать. В середине февраля он увидел первый выпуск "Хребтов Безумия" ("Astounding", февраль 1936 г.) и по его словам, тот ему понравился; в частности, он хвалил иллюстрации Говарда Брауна. Он нигде не упоминает о том, что "Astounding" вынес его вещь на обложку - вернее, отмечая это, он никогда не упоминает о том, что "Weird Tales" ни разу не удостоил его чести быть на обложке. (Его "Тень над Иннсмутом" будет на обложке канадского выпуска "Weird Tales" за май 1942 г.) Но привлекательность иллюстраций быстро померкла, когда Лавкрафт взял на себя труд изучить текст.
Третий, и последний, выпуск (апрель 1936) он обстоятельно просмотрел только в конце мая. И лишь тогда он обнаружил насилие, которое редакция "Astounding" учинила над повестью, особенно над последней ее частью. Лавкрафт впал в ярость:
Но ад & преисподняя!... Если вкратце, этот проклятый помет гиены Орлин Тримейнтак искромсал "Mts.", как не кромсали еще ни одну мою вещь - в или внеTryout! Пусть меня вздернут, если я вообще сочту эту историюизданной - последнийкусок простоиздевательство,целыеабзацыпропущены...
Но то, что я думаю об этой гнилойрыбе Тримейне, не передать на приличными словами!Я прощу ему реальные опечатки,а такжеправописание, свойственноеStreet & Smith, - но некоторыепункты его "издательской инструкции" просто невыносимы! (Он поменял "ВеликийБоже!" на "ВеликиеНебеса!")
Почему,например, Солнце, Луна& даже Лунный свет(!!) всегда с большой буквы? Отчего этот проклятый дурень упорно меняет привычные названия животных на их научныеэквиваленты с заглавными буквами?(динозавры = "Dinosauria" & т.д.) Зачем он поменял subterrene [подземный] на subterrane, хотя последнее не есть прилагательное?Откуда вообще эта мания ставить заглавные буквы & менять знаки препинания?... Я обойду вниманием жеманные перестановки в структуре предложений, но не могу сдержать ярости, как подумаю о разбивке на абзацы.Яд Цаттогвы!Вы видели эту дрянь? Все мои абзацы порезаны на мелкие кусочки, точь-в-точь как в хламе для подростков, который кропают другиебульварные писаки.Ритм,эмоциональные переходы &малые кульминационные моменты в итоге просто уничтожены...Тримейн попытался выкроить из старомодной неторопливой прозы вещицу с "бойким экшном"...
Нонаиболееневыносимо то, как текст порезан в последнемвыпуске -чтобыпоскорее разделаться со старым сериалом. Целые абзацы... пропущены - в результате исчезла живость & колорит&действие стало механическим.Так много важных деталей &впечатлений & нюансов переживаний исчезло из заключительных частей, что финал стал выглядеть скучным и плоским.После всех приключений & подробностей, что были до встречи с шогготомв бездне,персонажи пулей вылетают на поверхность - без каких-то сопутствующих переживаний & эмоций, что позволили бы читателю пережить их возвращение в мирлюдей изполночногодревнегомира Иных.Весь смысл продолжительности & трудностьизнурительного подъема утрачивается, когда с ним разделываются всегонесколькими словами, без единого намека на реакцию беглецов на картины, что разворачиваются вокруг них...
Это еще не все, но и этого отрывка будет достаточно для оценки.
Во-первых, из этого отрывка становится ясно, насколько хорошо Лавкрафт понимал эмоциональное и психологическое воздействие литературы и необходимость (в серьезной литературе в противоположность бульварной халтуре) самым тщательным образом подкреплять фантастические и диковинные сюжеты реализмом места действия и психологии, чтобы сделать их убедительными для взрослого читателя. Возможно, Лавкрафт пытается усидеть на двух стульях, сочиняя истории, где самые передовые философские и научные концепции излагались "старомодной неторопливойпрозой", а затем ожидая, что они появятся на страницах бульварного журнала целыми и невредимыми. Кроме того, позднее он понял, что вина отчасти лежала на нем самом, ведь он настоял (как он поступал в самом начале своего сотрудничества с "Weird Tales") на том, что вещь должна печататься без изменений, либо не печататься вообще.
Во-вторых, Лавкрафт имел полное право жаловаться на характер внесенных изменений, многие из которых совершенно бессмысленны даже по меркам бульварного журнала. Самые серьезные из них - переразбивка на абзацы и пропуски в конце. Первое, возможно, отчасти оправдано - по бульварным стандартам, ведь "Astounding", подобно большинству бульварных журналов, печатал текст довольно узкими колонками, отчего длинные абзацы Лавкрафта выглядели еще длиннее и могли отпугнуть аудиторию журнала, преимущественно юную и малообразованную. Почти каждый его абзац был разбит на два, три и более меньших абзаца. Зато сокращения выглядят весьма произвольными и местами даже нелепыми. Вычеркнуто было от силы 1000 слов или одна-две печатные страницы. В результате некоторые из самых сильных и острых моментов стали выглядеть почти комично. Предложение "Мы миновали еще двух пингвинов и услышали голоса других прямо впереди" превратилось в плоское "Мы услышали еще двух пингвинов". Простое вычеркивание многоточий (знаменитое "...бедный Лейк, бедный Гедни... и бедные Старцы!" стало "Бедный Лейк. Бедный Гедни. И бедные Старцы!") значительно ослабляет эффект предложения.
Лавкрафт, конечно, неправ, приписывая правки самому Ф. Орлину Тримейну. Неясно даже, знал ли тот о них вообще и санкционировал ли их; скорее, это результат деятельности помощников редактора или литературных редакторов - среди них были Карл Хаппель и Джек Дюбарри, - которые, похоже, старались сделать как можно больше правок, чтобы оправдать свое положение. Это может объяснять некоторые изменения; кто-то в офисе "Astounding" явно посчитал, что финал слишком затянут и нуждается в сокращении.
В результате Лавкрафт не только счел повесть по сути неопубликованной, но и купил по три экземпляра каждого выпуска и принялся старательно править текст, то вписывая недостающие части и соединяя абзацы вместе карандашом, то устраняя лишнюю пунктуацию путем соскабливания ее перочинным ножом. Вся процедура заняла почти четыре дня в начале июня. Все это может показаться несколько маниакальным [в оригинале - anal retentive, прим. переводчика], но Лавкрафт собирался отправить эти три экземпляра знакомым, которые не видели машинописного варианта, когда тот распространялся, и иначе смогли бы прочесть только ухудшенный вариант в "Astounding".
Вдобавок ко всему, повесть была относительно плохо принята читателями. Отрицательность реакции, возможно, преувеличивается современными критиками, однако, разумеется, нашлось достаточное число которые не смогли понять смысла повести или сочли, что она не подходит для "Astounding". Письма начали появляться в апрельском номере 1936 г., но самые отборные были в июньском. Роберт Томпсон источает едкий сарказм: "Я счастлив видеть финал ХребтовБезумия по причинам, которые не будут приятны м-ру Лавкрафту". Но наиболее безжалостен Кливленд С. Соупер-мл.:
...почему, во имя научной фантастики, Вы вообще напечатали такую вещь как "Хребты Безумия" Лавкрафта?Вы в настолько отчаянном положении, чтовынужденыпечатать такого рода белиберду? Во-первых, эта история совершенно не подходит для AstoundingStories, поскольку в нейвообщенет никакой науки.Вы даже рекомендуете ее в таких выражениях, будто это невесть какой шедевр, чего я Вамникогда непрощу.
Если истории вроде этой - про двух человек, запугавших себя до полусмерти при виде орнаментов в каких-то древних руинах и за которыми гоняется штука, которуюавтор даже не может описать,и полные лепета о неведомых ужасах, вроде монолитов без окон, но с пятью измерениями, Йог-Сототе и т.д. -то, чтоAstoundingStories собирается печатать в будущем, то боже помоги научной фантастике!
Многое здесь напоминает о нападках Форреста Дж Аккермана на Кларка Эштона Смита на страницах "Fantasy Fan". Хотя едва ли стоит подробно разбирать ошибки Соупера (как Лавкрафт выразился многими годами ранее по поводу наскоков на него некого журналиста-любителя "Оно само себя опровергло"), подобные близорукие критические замечания в адрес Лавкрафта часто будут исходить от последующих читателей, авторов и критиков.
"За гранью времен" появился в июньском номере "Astounding" за 1936 г. Лавкрафт, как это ни неправдоподобно, говорит о повести, что "Она, кажется, вовсе не так ужасно искорежена, как Mts.", и в сохранившемся откомментированном экземпляре журнала сделано сравнительно немного исправлений; но при взгляде на недавно обнаруженную оригинальную рукопись становится ясно, что и эта повесть пострадала от той же переразбивки на абзацы, что и "Хребты Безумия". В остальных ошибках, очевидно, повинна неспособность Барлоу, готовившегося машинописный текст, разобрать почерк Лавкрафта. Загадка, почему Лавкрафт не принялся громогласно жаловаться на внесенные искажения (даже при том, что из текста реально не было выброшено ни одного абзаца). Мне кажется, что он ощущать себя настолько обязанным Барлоу (за то, что перепечатал повесть) и Уондри (за ее пристраивание), что какие-то жалобы могли казаться ему верхом неблагодарности. В любом случае, очень скоро другие события отвлекли его от столь сравнительно безобидного дела.
Повесть "За гранью времен" была принята еще менее благосклонно, чем "Хребты Безумия". Августовский номер 1936 г. (единственный, в котором мы находим какой-то существенный ее разбор) содержит целый шквал критики. Некоторые, однако, выступали в защиту Лавкрафта, отвечая на нападки в адрес "Хребтов Безумия", а также щедро расхваливали новую работу. Но самый проницательный - и самый длинный - комментарий по поводу Лавкрафта во всех номерах "Astounding" исходил от некого У.Б. Хоскинса, который начал с того, что заявил, что Лавкрафт - один из "всего трех или четырех авторов, которых можно квалифицировать как авторов, а не просто как научных фантастов", и продолжил поэтически:
Лавкрафт делает в своих вещах почти то же, что Чайковский делает в своей музыке -его кульминационные моменты очевидны, и все же Вы все равно получаете от них удовольствие. По крайней мере, для меня его описаниянастолькоубедительны,что я задаюсь вопросом: высекает ли этот человек свои истории изсвежего, цельного гранита илион просто освобождает ударами своего резца некий древний узор, скрытый под мусором? В его словах слышится мрачныйотзвук истины. Вы понимаете, о чем я? Мне нравится Лавкрафт.
Возможно, мистер Хоскинс и не ровня Ф.Р. Ливису или Гарольду Блуму, но, определенно, нельзя сказать, что работы Лавкрафта всегда встречали в "Astounding" негативный прием.
Лавкрафт не тратил много время на переживания по поводу реакции на свои опубликованные работы: он знал, что вряд ли уже напишет что-то, способное снискать расположение аудитории "Astounding". В любом случае, совсем иные события властно заняли его внимание.
Единственная активная любительская организация, НАЛП, дошла до степеней озлобленностей и мстительности, нечастых даже в начале века, когда ОАЛП и НАЛП яростно враждовали друг с другом, две фракции ОАЛП пререкались по поводу легитимности, а сам Лавкрафт оказался втянут в ожесточенные дебаты с Чарльзом Д. Айзексоном, Идой С. Хотон и другими. Ключевой фигурой в этой новой междоусобице был Хайман Брэдофски (род. 1906), чей журнал "Californian" предлагал беспрецедентные условия для публикации длинных вещей и чью кандидатуру Лавкрафт поддерживал на выборах президента НАЛП на срок 1935-36 гг.
Не совсем ясно, чем Брэдофски вызвал такую враждебность у других самиздатовцев. Его, как президента, похоже, обвиняли в деспотичности и волюнтаристском подходе к процедурным вопросам, и, по-видимому, он несколько вспыльчиво реагировал на критику. Имело ли то, что Брэдофски был евреем, какое-то отношение к делу, тоже неясно; я подозреваю, что да, хотя Лавкрафт нигде этого не признает. В любом случае, к чести Лавкрафта, он неизменно выступал в защиту Брэдофски, нападки на которого, судя по всем источникам, были крайне несправедливыми и низкими и больше напоминали придирки. В качестве примера таких нападок Лавкрафт приводит журнал, содержавший резкую критику Брэдофски, который был послан каждому члену НАЛП кроме самого Брэдофски, и другой журнал, который напечатал довольно скверный рассказец Брэдофски, сопроводив его глумливыми комментариями.
Лавкрафт ответил на все это 4 июня - статьей "Некоторые нынешние лейтмотивы и практики". В этом по-своему очень благородным документе Лавкрафт порицает оппонентов Брэдофски (или, точнее, глубоко порочную тактику, выбранную ими), отвергает нападки, отстаивая правоту Брэдофски, и в целом умоляет самиздат вернуться к цивилизованным нормам поведения. Лавкрафт ни разу не упоминает кого-то из противников по имени, но нам известно, что одним из главных оппонентов Брэдофски был Ральф У. Бэбкок, во всем остальном выдающийся деятель самиздата, который отчего-то проникся бешеной неприязнью к президенту НАЛП.
Лавкрафт, конечно, чувствовал себя вправе высказываться по этому вопросу, поскольку он, вместе с Винсентом Б. Хаггерти и Дженни К. Плейзер, был одним из Исполнительных Судей НАЛП на период 1935-36 гг. И все же он, видимо, посчитал неразумным публиковать "Некоторые нынешние лейтмотивы и практики" в какой-то любительской газете, а договорился с Барлоу распечатать на мимеографе достаточно копий, чтобы разослать всем членам НАЛП. Результат выглядел как два длинных (8,5 x 14 дюймов) листа, каждый с оттиском только на одной стороне. Кажется, статья не произвела особого эффекта. В любом случае, следующие выборы состоялись в начале июля; Брэдофски был избран Официальным Редактором, но вскоре подал в отставку, якобы по настоянию врача. Лавкрафт считает, что "общее собрание устроило юному Бэбкоку изрядную головомойку".
В начале июня Роберт И. Говард пишет своему другу Терстону Толберту: "Мать очень плоха. Я боюсь, ей осталось недолго". Он был прав: утром 11 июня Эстер Джейн Эрвин Говард, которая так и не оправилась от операции, сделанной в прошлом году, впала в кому, из которой, по словам врачей, уже не вышла бы. Говард сел в свой автомобиль и выстрелил себе в голову из ружья. Он скончался восемь часов спустя; его мать умерла на следующий день, оставив престарелого отца Говарда, доктора И. М. Говарда, понесшим вдвойне тяжелую утрату. Роберту Говарду было тридцать лет.
В те времена, когда телефоны были не обыденны как сегодня, новости распространялись сравнительно медленно. Лавкрафт узнал о случившемся только 19 июня, когда получил открытку от К.Л. Мур, написанную тремя днями ранее. Открытка не сохранилась, так что нам неизвестно, почему Мур узнала обо всем раньше других знакомых Лавкрафта. Как бы то ни было, Лавкрафт, который до последнего надеялся, что известие окажется розыгрышем или ошибкой, несколько дней спустя узнал все в подробностях от самого доктора Говарда.
Лавкрафт был потрясен и охвачен горем:
Проклятье, какая утрата! Таланты этого парня были на порядок выше, чеммогли заподозрить читавшие его изданные вещи, и со временем он непременно оставил быслед в подлинной литературе, сочинив какую-нибудь эпопею о своем любимом юго-западе.Он был неиссякаемым источником эрудиции и ярких рассказов на эту тему - а его творческое воображение могло вдохнуть в былые дни новую жизнь. О Митра, что за человек!...Я не могу понять этойтрагедии -ибо хотя у РИГ была угрюмаясторона, выражавшаяся в негодовании против цивилизации (основная причина наших постоянных и пространныхэпистолярных перебранок), я всегда полагал, что эти чувства более-менее беспристрастны...Сам жеон казался мне вполне уравновешенным - в окружении, которое он любил,со множеством родственных душ... длябесед и совместных поездок и с родителями, которых он явно боготворил.Плевральная болезнь его матери стала большим испытанием и для него, и для его отца,но все же я не мог и помыслить, что этого окажется достаточно, чтобыдовести его канатно-жесткую нервную систему досамоубийственной крайности.
Лавкрафт был не единственным, кто не мог понять причин этой трагедии, - другие друзья (а также позднейшие исследователи и биографы) также терялись в догадках. Едва ли здесь подходящее место для посмертного психоанализа Роберта И. Говарда, если таковой вообще можно провести с достаточной аккуратностью. Достаточно будет сказать, что поспешное приписывание Говарду эдипова комплекса выглядит крайне сомнительным - не в последнюю очередь потому, что это подразумевает реальное существование эдипова комплекса, в чем сейчас сомневаются многие психологи. Позднее Лавкрафт пришел к мысли, что крайняя эмоциональная чувствительность помешала Говарду принять утрату матери "как часть неизбежного порядка вещей". В этом, определенно, что-то есть; а некоторые исследователи видят в работах Говарда навязчивую одержимость смертью. В любом случае Лавкрафт потерял близкого друга последних шести лет, который - хотя они так и не встретились - очень много для него значил.
Тем временем, Лавкрафт помогал доктору Говарду, как мог, отсылая различные вещи - включая письма от Говарда - в мемориальную коллекцию в колледже Говарда Пейна в Браунвуде, Техас (Лавкрафт называет его alma mater Говарда, хотя Говард провел там меньше года). Письма самого Лавкрафта к Говарду постигла прискорбная участь - похоже, они были случайно уничтожены доктором Говардом где-то в конце 1940-х гг. К счастью, очень большие - возможно, практически полные - выдержки из них были расшифрованы под руководством Огюста Дерлета; сравнительно малая их часть была реально издана в "Избранной переписке". Совместная переписка Лавкрафта-Говарда на многое пролила бы свет.
Говард оставил такое ошеломляющее количество неизданных рукописей, что не только все его книги вышли посмертно, но и - невзирая на многочисленные публикации в бульварщине всех сортов - гораздо больше его вещей увидели свет после его смерти, чем до нее. Одной из первых стала "Хайборийская эра" (The Hyborian Age; Лос-Анжелес: Cooperative Publications, 1938), великолепная "история" мира до, во времена и после Конана. В качестве вступления публикацию предваряло письмо, которое Лавкрафт послал Дональду А. Уоллхейму, вероятно, в сентябре 1935 г., приложив к тексту Говарда.
Почти сразу же Лавкрафт написал воспоминания с кратким критическим обзором творчества Говарда, "In Memoriam: Роберт Эрвин Говард"; они появились в "Fantasy Magazine" за сентябрь 1936 г. В них мы находим, в несколько более упорядоченной форме, многое из того, что было в его письме к Э. Хоффману Прайсу от 20 июня, воплотившему его первую реакцию на смерть Говарда. Более короткая версия этой статьи, "Роберт Эрвин Говард: 1906-1936", появилась в "Phantagraph"за август 1936 г. Р.Х. Барлоу написал трогательный сонет, "R. E. H.", в первый и последний раз появясь в "Weird Tales"(октябрь 1936 г). Колонка писем в том же номере была полна даней памяти Говарда - одно из писем было, конечно, от Лавкрафта.
Разнообразные поездки и экскурсии весны и лета и визиты друзей, старых и новых, во второй половине года сделали 1936 г. не таким бедственным, каким он казался вначале. 4 мая шествие в колониальных костюмах открыло празднование Трехсотлетия Род-Айленда; оно началось от ворот Ван-Викля в университета Брауна - всего в ста ярдах от порога дома Лавкрафта. Позже, в Колониальном дом, было разыграно "прискорбное заседание законодательного органа мятежников", случившееся здесь тремястами годами ранее, причем каждого изображал его прямой потомок. Лавкрафт был одним из немногих, кто попал в здание и видел всю церемонию - ему было "трудновато не освистывать мятежников & не рукоплескать лояльную меньшинству, которое твердо поддерживало правление Его Величества"! Позже губернатор Массачусетса Керли вручил губернатору Род-Айленда Грину документ об отмене высылки Роджера Уильямса, случившейся в 1635 г. "После 300 Ґ лет [изгнания] мистер Уильямс, несомненно, высоко оценит этот деликатный знак уважения!"
Лето наступило аномально поздно, но после 8 июля температура, наконец, поднялась выше 90* F (38* C), что спасло Лавкрафта "от своего рода полного упадка сил". За шесть дней он сделал больше, чем за шесть предыдущих недель. 11 июля он отправился по воде в Ньюпорт, и немало строк было написано, пока он сидел на высоких утесах, возвышавшихся над океаном.
Что касается гостей, то первым в списке оказался Морис У. Мо, который не виделся с Лавкрафтом со счастливых деньков в 1923 г. Мо приехал со своим сыном Робертом на 18-19 июля, а так как у Роберта был автомобиль, в их распоряжении оказался удобный транспорт для всякого рода экскурсий. Они побывали в старинной рыбацкой деревеньке Потуксет (уже тогда поглощенной городской чертой Провиденса), проехали через Роджер-Уильямс-парк и посетили район Уоррена-Бристоля, где Роберт и Лавкрафт побывали в марте прошлого года. В Уоррене они устроили пир, объедаясь мороженым.
Moe в то время не принимал большого участия в делах самиздата, но ему, тем не менее, удалось уговорить Лавкрафта вступить в группу круговой переписки, Coryciani, подобную старым Kleicomolo и Gallomo. Фокусом деятельности группы был анализ стихотворений, однако в одном сохранившемся письме Лавкрафта (от 14 июль 1936 г.) речь идет о том - видимо, как ответ на вопрос другого участника, - чтобы Лавкрафт сделал в последний час своей жизни:
Со своей стороны - как реалист, переживший возраст театральщины &наивной веры -я совершенно уверен, что мойпоследний час будет потрачен вполне прозаически, на сочинение инструкций по распоряжениюкнигами, рукописями,семейными реликвиями & прочим имуществом.Подобная задача, учитывая эмоциональное потрясение, займет, по крайней мере, час- & это будет самая полезная вещь,что я смогу сделатьперед погружением в небытие. Если же я закончу довремени, то, вероятно, проведу оставшиеся минуты, бросая последний взгляд на нечто,тесно связанное с моими самыми ранними воспоминаниями - на картину,стол в библиотеке, Альманах фермера за 1895 г.,маленькую музыкальную шкатулку, с которой я любил играть в 2Ґ года, либо на некийродственный символ -завершаяпсихологический кругв духе, отчасти шутливом & отчастиприхотливо сентиментальном.Затем - ничто, какдо 20 авг. 1890 г.
28 июля увидело явление никого иного, как самого Р.Х. Барлоу, который был вынужден покинуть свой дом во Флориде из-за семейных неурядиц; в конечном итоге, ему пришлось переселиться к родственникам в Левенуэрте, Канзас. Барлоу провел в Провиденсе больше месяц, снимая жилье в пансионе позади дома N66 на Колледж-стрит, и уехал не раньше 1 сентября. Все это время он весьма настойчиво претендовал на время Лавкрафта; тот чувствовал себя обязанным потакать ему, памятуя о сверхщедром гостеприимстве, которым его одаривали во Флориде в 1934 и 1935 гг.:
фdepol[клянусь Поллуксом]! Мальчик снял комнату в пансионе за садом, но несмотря на всюнезависимостьбыл постоянной ответственностью.Ему надо увидетьтотилиэтот музейили книжный киоск..., он долженобсудитьновую фантазию или главу его будущегомонументального романа...& так далее, & и так далее.Чтомог поделатьстарик- тем более,чтосамБобби был таким щедрым &усердным хозяином в прошлом году & за год до того?
Следует указать, что это письмо адресовано литературному клиенту, с чьим заказом Лавкрафт сильно запаздывал, - так что, возможно, он просто искал отговорки. Есть все основания полагать, что Лавкрафт был в восторге от компании Барлоу и был рад визиту. Именно в то время Лавкрафт и Барлоу обнаружили, что они, оказывается, кузены в шестом колене и имеют общего предка в лице Джона Рэтбоуна или Рэтбана [Rathbone, Rathbun] (род. 1658).
Еще один гость явился в Провиденс 5 августа - почтенный Адольф де Кастро, который только что был в Бостоне, где развеял над морем прах своей жены. Уже старый и сломленный жизнью (в свои семьдесят лет, без денег и переживший любимую супругу), де Кастро по-прежнему пытался вдохновить Лавкрафта на разные нереалистичные прожекты. Пытаясь развлечь старика, Лавкрафт с Барлоу взяли его 8 августа на кладбище Сент-Джона, что на Бенефит-стрит; его призрачная атмосфера - и тот факт, что девяносто лет назад По прогуливался здесь с Сарой Элен Уитмен, - вдохновила троицу на сочинение "сонетов" в виде акростихов, складывающихся в имя "Эдгар Аллан По". (Они, разумеется, вышли на одну строчку короче настоящего сонета). Из них лучше всего, наверное, стихотворение Барлоу. Но де Кастро (чье стихотворение довольно пошлое и слащавое) оказался самым практичным из компании - позже он переписал свое стихотворение и отослал в "Weird Tales", где его быстро приняли. Когда Лавкрафт с Барлоу узнали об этом, они также послали свои стихи - но Фарнсуорт Райт не захотел их брать. Лавкрафт с Барлоу были вынуждены отдать свои "сонеты" в фензин - конкретнее, в "Science-Fantasy Correspondent", где они появились в номере за март-апрель 1937 г.
Известие об этой поэтической проделке быстро обошло знакомых Лавкрафта, и Морис У. Mo не только добавил собственный сонет (не особенно выдающийся), но и издал все четыре для своих учеников, гектографическим буклетом под заголовком "Четыресонета в акростихах на имя Эдгара Алана По" (1936). Огюст Дерлет, увидев его, захотел переиздать стихотворение Мо в антологии, которую он редактировал совместно с Реймондом И.Ф. Ларссоном, "Поэзия из Висконсина"(1937). Ближе к концу года Генри Каттнер добавил собственную часть - бесспорно, лучшую из всех. Жаль, что она долгие годы оставалась неопубликованной.
Де Кастро уехал вскоре после визита на кладбище. Барлоу пробыл еще три недели, и они с Лавкрафтом 15-го числа посетили Ньюпорт, а 20-го (сорок шестой день рождения Лавкрафта) - Салем с Марблхедом. По пути туда они подобрали Кеннета Стерлинга, который в тот момент жил в Линне, поправляясь после операции; осенью того же года он поступит в Гарвард.
Новым литературным проектом, над которым Лавкрафт и Барлоу, вероятно, работали во время пребывание последнего в Провиденсе, был "Ночной океан" [The Night Ocean]. Точная степень участия Лавкрафта в этом рассказе неизвестна, так как рукопись была утрачена. Все, что у нас осталось, - это ремарки в письмах и некоторых других документах. Лавкрафт сообщил Хаймену Брэдофски (который опубликовал рассказ в зимнем номере "Californian" за 1936 г.), что он "местами разнес текст в пух и прах"; однако в письме к Дуэйну У. Римелю по случаю выхода рассказа он велеречиво распространяется об его достоинствах: "Мальчик делает успехи - воистину, Н.O. один из самых искусных мистических рассказов, которые мне доводилось читать". Для Лавкрафта было бы нетипично настолько расхваливать вещь, в которой он принял деятельное участие; так или иначе, он был прав, говоря, что Барлоу "делает успехи" - рассказ последнего "Dim-Remembered Story" (Californian,лето 1936 г.) великолепно исполнен, хотя его, по всей видимости, вообще не касалась рука Лавкрафта. В принципе, рассказ посвящен Лавкрафту, и каждая из его четырех частей предварена половиной строчки из знаменитого двустишия "То не мертво, что вечно ждет, таясь, / И смерть погибнет, с вечностью борясь"; но в целом он имеет мало стилистического или концептуального сходства с работами Лавкрафта. Лавкрафт, прочтя его в рукописи, рассыпался в восторженных похвалах:
Святой Юггот, да это же шедевр! Великолепнаяштука - выдержит сравнение с лучшим из CAS [Кларка Эштона Смита]!Роскошный ритм, поэтические образы,эмоциональные переходы & атмосферность.Цаттогва!В литературе Вы, определенно, сильны, уж говорите, что хотите!... На сейраз Вы попали в точку!Весь космический размах ранних вещей Уондри - & бесконечно больше содержания.Такдержать!
Лавкрафт убеждал Барлоу послать рассказ Фарнсуорту Райту, но, думаю, этого не случилось; на самом деле, его должны были тотчас послать Брэдофски, чтобы он появился в "Californian" летом 1936 г., - еще одно доказательство того, что Лавкрафт вряд ли над ним работал. Лавкрафт повторил свои похвалы "Ночной океан" в "Литературном обзоре", который был напечатан в том же номере "Californian", что и сам рассказ.
Таким образом, можно предположить, что Лавкрафт и Барлоу приняли в "Ночном океане" равное участие. Но безотносительно точной природы их сотрудничества, "Ночной океан" - один из самых атмосферных рассказов в корпусе текстов Лавкрафта. Он очень близко - возможно, ближе, чем собственные работы Лавкрафта (за исключением "Сияния извне") - подходит к воплощению самого духа мистического рассказа; как Лавкрафт писал в "Сверхъестественном ужасе в литературе" по поводу некоторых вещей работ Блэквуда: "Здесь строгое искусство достигает своего высрчайшего развития, и впечатление неодолимой и незабываемой яркости создается без единого вымученного пассажа или фальшивой ноты... Сюжет неизменно неважен, и атмосфера довлеет беспрепятственно". Сюжет рассказа - художник, который уединенное приморское бунгало, ощущает некое странное, но неясное присутствие на берегу и в океане - действительно, не имеет большого значения, но волшебство в том, как он рассказан: здесь избегание откровенности (чем постоянно грешат поздние работы Лавкрафта) превращается в достоинство, и в финале рассказчик может заключить, что
...странность... вскипела, как колдовское варево в горшке, что поднялось к самой кромке, на мгновение неуверенно замерло - и опало, унеся с собойто неведомоепослание, что оно принесло...Я подошел пугающе близко к осознанию древней тайны, что осмелилась подобраться поближе к обители людей, осторожно таясь за самым краем ведомого.И все же, в конце концов, остался ни с чем.
"Ночной океан" допускает множество истолкований, порождая новые догадки при каждом новом перечитывании. Это последнее сохранившееся литературное произведение, над который, видимо, работал Лавкрафт.
Литературным клиентом, которому Лавкрафт шутливо жаловался на Барлоу, была его старая коллега по самиздату Энн Тиллери Реншо, который доросла от простого преподавания до руководства собственной школой, Школой речи Реншо в Вашингтоне, округ Колумбия. В начале 1936 г. она сделала Лавкрафту предложением: она хотела, чтобы он вычитал и отредактировал написанную ею брошюре под названием "Культурная речь", разработанную для образовательных классов для взрослых. Лавкрафт, разумеется, охотно согласился поработать над проектом - не только потому, что дело показалось ему интересным, но и потому, что оно сулило доход в те скупные на литературные подработки времена.
К середине февраля у Лавкрафта на руках оказалась, по крайней мере, часть чернового варианта текста, и он начала понимать, что "работа несколько обширнее, чем я ожидал, - включая предоставление оригинальных элементов, а также переработку специфического текста", но, несмотря на болезнь тети, он согласился взяться за работу при условии, что он получит четкие инструкции относительно того, насколько он должен расписать текст. Он беззаботно добавляет: "Расценки можно обсудить позже - мне кажется, что любая цифра, которую Вы назначите (учитывая прецеденты), будет достаточной". Позднее, когда работа была завершена, он пришел к выводу, что Реншо будет скрягой, если заплатит меньше 200 $. В итоге, он получил всего 100 $, но, похоже, по собственной вине, так как запрошенную в итоге цену, 150 $, он лично уменьшал до 100 $ из-за задержки с выполнением работы.
Сперва Лавкрафт пытался уложиться в назначенный Реншо срок, до 1 мая, но проблемы, одолевавшие его весной и летом, сделали это невыполнимым. Поставленный перед новым крайним сроком, 1 октября, Лавкрафт в середине сентября проработал шестьдесят часов без перерыва и как-то сумел закончить вещь.
Большая часть работы Реншо и Лавкрафта над "Культурной речью" сохранилась в рукописи, что позволяет нам точно оценить, сколько каждый из них внес в текст. Для начала следует сказать, что книга в целом не потрясает наукообразием и эрудицией; но без помощи Лавкрафта она была бы совершенно безнадежной. Возможно, Реншо и была талантливым преподавателем (ее специальностью, похоже, было ораторское искусство, а не грамматика или литература); но как автор она значительно ниже уровня, который можно было бы ожидать от преподавателя образовательных курсов для взрослых.
Содержание законченной книги таково:
I. Происхождение речи [история человеческого языка]
II. Пятьдесят распространенных ошибок [ошибки грамматики и синтаксиса]
III. Слова, часто произносимые неправильно
IV. Слова, которым должно быть отведено место в Вашей речи
V. Увеличьте Ваш Словарь
VI. Долой банальности [о речевых клише]
VII. Обучение манере говорить [об ораторском искусстве]
VIII. Вступление в диалог
IX. Речь в социальном использовании
X. Что мне прочесть?
Первое, что пришлось сделать Лавкрафту, - это упорядочить текст, так как черновой вариант Реншо был крайне беспорядочен и лишен логики. В итоге, он написал изрядную часть Главы I, почти полностью Главы III и VI и целиком Главу X. Однако большая часть этого материала оказалась вырезана из изданной версии. Заключительная глава (позднее изданная как "Предлагаемый список чтения") была сильно сокращена, в особенности последняя часть, включавшая новейшие книги по математике, физике, химии, геологии, географии, биологии, зоологии, человеческой анатомии и физиология, психологии, антропологии, экономике, политологии и образованию. В целом, эта глава (как написал ее Лавкрафт) - подлинный справочник для начинающего по тогдашней литературе и науке.
Что касается остальной части книги, то Лавкрафта сильно критиковали за некоторые явно устаревшие рекомендации, особенно связанные с произношением; но не совсем бесспорно, что он заслуживает такого порицания. На странице 22 изданной книги мы находим четыре предпочтительных варианта произношения: con-cen'trateдля con'cen-trate;ab-do'-menдля ab'-do-men;ensignдля ensin;и profeelдля profyle. "Оксфордский словарь английского языка" 1933 г. на стороне Лавкрафта в последних трех случаях. Американское произношение этих (а также многих других слов из пространного списка) слов вполне могло уже измениться; но Лавкрафт никоим образом не был таким закоснелым, каким его пытаются представить.
Тем не менее, "Культурную речь" нельзя назвать трудом, полным великих достоинств; искренне жаль, что Лавкрафт в такое время изнурял себя работой над ним - тем более, что тот шестидесятичасовой марафон вполне мог приблизить его конец. Позднее в том же году Лавкрафт читал корректуру, но, хотя на титульном листе проставлена дата "1936 г.", неясно, действительно ли книга вышла до конца года. Но, видимо, она уже была доступна к началу второго семестра в школе Реншо. В 1937 г. Реншо написала новую книгу, "Спасая самооценку: Программа самоусовершенствования". Так как она попала в библиотеку Лавкрафта, она, по-видимому, была издана где-то весной. Нет, слава богу, никаких свидетельств, что Лавкрафт работал и над ней.
В свой последний год Лавкрафт продолжал притягивать новых - и главным образом юных - корреспондентов, которые, не ведая о его ухудшающемся самочувствии, горели желанием получить настоящее письмо от этого титана мистической литературы. Большинство по-прежнему сносилось с ним через "Weird Tales", но некоторые входили в контакт через все более разветвленную сеть поклонников научной фантастики и фэнтази.
Одним из самых многообещающих юнцов был Генри Каттнер (1915-1958). Друг Роберта Блоха, он успел опубликовать всего одно стихотворение ("Баллада о богах", "Weird Tales", февраль 1936 г.), до того как написал Лавкрафту в начале 1936 г. Позже Лавкрафт признавался, что некоторые знакомые считали, что он то ли сам написал, то ли всерьез поработал над "The Graveyard Rats" Каттнера ("Weird Tales", март 1936 г.), но этот рассказ был принят журналом еще до того, как Лавкрафт услышал о Каттнере. На самом деле, трудно поверить, что кто-то мог счесть эту историю рассказом Лавкрафта: это занятный (хотя и не очень правдоподобный) страшный рассказ о смотрителе кладбища, с которым расправились гигантские крысы, что разрывают гробы и пожирают бренные останки, и его единственная возможная связь с Лавкрафтом - место действия (Салем) и очень смутные отголоски "Крыс в стенах"; даже стиль не похож на лавкрафтианский.
Однако к тому моменту Каттнер уже написал рассказ, чей первый вариант - отвергнутый "Weird Tales"- видимо, был осознанно лавкрафтианским. В своем втором письме к Каттнеру, от 12 марта, Лавкрафт пространно критикует "Ужас Салема"; и очевидно, что Каттнер, опираясь на эти комментарии, внес в рассказ важные изменения. Географические, исторические и архитектурные представления Каттнера о Салеме были совершенно неверны, и Лавкрафт старательно их поправил; его письмо полно зарисовок типичных салемских домов, карт города и даже набросков различных типов могильных камней со старых кладбищ. Судя по другим частям письма Лавкрафта, Каттнеру пришлось существенно переработать также сюжетную канву и отдельные эпизоды рассказа.
Письма Лавкрафта к Каттнеру предсказуемо почти не затрагивают иных тем, кроме мистической литературы; но один незначительный момент окажет большое влияние на последующую историю мистики, фэнтези и научной фантастики. В мае Лавкрафт мимоходом попросил Каттнера передать несколько фотографий Салема и Марблхеда К.Л. Мур, как только Каттнер сам закончит с ними; и таким образом Мур и Каттнер случайно познакомились. Поженившись в 1940 г., пара совместно написала одни из самых выдающихся работ "Золотого Века" научной фантастики. Сейчас уже невозможно определить, какие произведения были написаны преимущественно Мур, а какие - Каттнером; совместно работали почти над каждой вещью до самой до смерти Каттнера в 1958 г. Несмотря на совместное авторство, можно сказать, что такие вещи, как "Judgment Night" (1943), "Earth's Last Citadel" (1943) и "Vintage Season" (1955), прекрасно оправдывали высокие ожидания, которые Лавкрафт возлагал на обоих своих младших коллег.
Среди новых знакомых Лавкрафта одним из самых выдающихся (не сколько тем, чего он достиг к тому моменту, сколько тем, чего он достигнет впоследствии) был Уиллис Коновер-мл. (1921-1996). Весной 1936 г. этот пятнадцатилетний подросток, живущий в маленьком городке Кембридж в Мэриленде, размышлял над идеей Юношеского научно-фантастического клуба по переписке, чтобы поклонники НФ со всей страны могли бы обмениваться письмами; эта идея быстро трансформировалась в журнал, "Science-Fantasy Correspondent", над которым Коновер начал активно работать тем же летом. В дополнение к публикации любительских работ Коновер, желая придать престиж своему журналу, обращался с просьбами к профессиональным авторам. Он, конечно, не мог им заплатить: он и его печатник, Корвин Ф. Стикни из Белвилла, Нью-Джерси, едва могли позволить себе счета за печать. И все же у Коновера были амбициозные планы, и он послал письма Огюсту Дерлету, Э. Гоффману Прайсу и другим ведущим авторам - включая, в июле 1936 г., Лавкрафта. Немедленно возникала недолгая, но сердечная переписка.
В конце августа Коновер выразил сожаление, что издание журналом "Fantasy Fan" "Сверхъестественного ужаса в литературе" прервалось так резко. Лавкрафт между делом предложил Коноверу продолжить выпуск в собственном журнале с момента, на котором он оборвался (середина восьмой главы), и Коновер ухватился за идею. Эссе не удалось пристроить в первый номер "Science-Fantasy Correspondent" (ноябрь-декабрь 1936 г.), но к сентябрю Лавкрафт уже выслал Коноверу все тот же откомментированный экземпляр "Recluse" (с дополнениями, написанными на отдельных листах), который он одалживал Хорнигу (и получил обратно).
В начале декабря Коновер попросил Лавкрафта подготовить "краткий пересказ" первых восьми глав "Сверхъестественного ужаса в литературе" для тех читателей, которые не видели предыдущие издания. Лавкрафт согласился, хотя было неясно, что именно Коновер подразумевал под "кратким пересказом"; начав его составлять, Лавкрафт нашел, что сложно ужать целые восемь глав (около 18 000 слов) каким-то осмысленным образом. В конце концов, он написал конспект из 2500 слов, в котором искусно суммировал содержание этого очень плотно написанного эссе.
Однако вскоре после этого к Коновер перешел "Fantasy Magazine", так как Юлиус Шварц решил оставить фандом и стать литературным агентом, занимающимся научной фантастикой. В результате Коновер решил переиздать "Сверхъестественный ужас в литературе" с самого начала. Во втором номере "Science-Fantasy Correspondent", датированном январем-февралем 1937 г., мы опять не находим и следа этого эссе. Правда, Коновер полностью перепечатал эссе и отослал его Лавкрафту, который к середине февраля 1937 г. успел откорректировать, по крайней мере, в первую его половину; позднее он был уже слишком болен, чтобы проделать дальнейшую работу. Но журнал Коновера больше не выходил; часть материалов позднее была передана в "Amateur Correspondent" Стикни (включая, видимо, лучший из трех отдельных рукописных вариантов "Заметок о сочинении мистической литературы"). Примерно в то время Коновер утратил интерес к фандому - возможно, на него действительно таким образом повлияла смерть Лавкрафта.
Нам так много известно об отношениях Коновера и Лавкрафта - которые, откровенно говоря, были весьма незначительной частью жизни Лавкрафта, хотя явно были важны для Коновера - не только потому, что письма Лавкрафта к нему сохранились, но и благодаря книге Коновера, изданной в 1975 г. под названием "Lovecraft at Last". Эта книга не только один из самых чудесных образчиков современного книжного дизайна, но и трогательный, даже драматический рассказ о дружбе между мужчиной средних лет - и умирающим - и боготворящим его подростком. Хотя они ни разу не встречались, их переписка была сердечной. Отчасти она выглядит чуть глуповато - Лавкрафт явно потворствует Коноверу: он терпеливо отвечает на его наивные вопросы насчет некоторых фигур своего вымышленного пантеона и серьезно обещает процитировать придуманную Коновером книгу "Ghorl Nigral"в какой-нибудь истории (к счастью, он никогда этого не сделает). Несомненно, Лавкрафт помнил собственный мальчишеский энтузиазм при чтении "Argosy" и "All-Story" и распознал-таки в Коновере необычную для подростка компетентность и усердие.
Были и другие фандомные редакторы и издатели, с которыми Лавкрафт вошел в соприкосновение в то время. Одним из них был Уилсон Шеперд (род. 1917), коллега Уоллхейма по "Phantagraph". Лавкрафт уже знал кое-что о Шеперде до начала их краткой переписки (весной 1936 г.), но вовсе не лестное для Шеперда. В марте Р.Х. Барлоу презентовал Лавкрафту пачку писем, которыми они с Шепердом обменялись 1932 г.; в них Шеперд, похоже, попытался обманом выманить у Барлоу часть его коллекции журналов. Лавкрафт не знал, что и думать о Шеперде: в письме к Барлоу он предположил, что тот "белый бедняк или неграмотная деревенщина, сортом ниже даже [Уильяма Л.] Кроуфорда - прям олобамским [Allybammy] босяком с безнравственностью крестьянина Фолкнера". Но когда он реально вошел с ним в прямой контакт в апреле 1936 г., то обращался с ним очень сердечно. Он дал Шеперду совет по улучшению оформления "Phantagraph"; он послал "Безымянный город" для издания в "Fanciful Tales", полупрофессиональном журнале, запланированном Уоллхеймом и Шепердом; он даже переписал два стихотворения Шеперда, "Смерть" и "Ирония" (переименовав последнее в "Возвращение скитальца"). Оба этих стиха немногого стоят, но в варианте Лавкрафта они, по крайней мере, имеют рифму и размер.
Добрые дела Лавкрафта были вознаграждены - Шеперд (в союзе с Уоллхеймом) подготовил ему отличный подарок на сорокашестилетие. Он издал, в виде одностороннего оттиска, стихотворение "Background" (озаглавленное "Сонет"), окрестив его Том XLVII, N 1 журнала "Lovecrafter". Это был удачный подарок, ибо это стихотворение, сонет XXX из "Грибов с Юггота", определенно, воплощает саму суть жизни и воображения Лавкрафта.
Куда меньше его порадовал единственный выпуск "Fanciful Tales of Time and Space" Уоллхейма-Шеперда. Датируемый осенью 1936 г., номер содержал потерпевший столько неудач "Безымянный город" - но, как минимум, с пятьюдесятью девятью опечатками, что Лавкрафт счел чем-то вроде рекорда (позже один его корреспондент нашел еще больше ошибок). Но вина отчасти могла лежать и на нем самом, ибо он читал корректуры нескольких страниц, присланные Шепердом. Лавкрафт, однако, был плохим корректором, когда речь шла о его собственных вещах (он справлялся намного лучше, когда вычитывал чужие работы).
Интересен был и другой новый корреспондент, Нильс Хелмер Фроум (1918-1962). Уроженец Швеции, проведший большую часть жизни во Фрейзер-Миллз, Британская Колумбия (северный пригород Ванкувера), Фроум отличился тем, что стал первым активистом фандома научной фантастики в Канаде. Похоже, осенью 1936 г. Фроум попросил Лавкрафта прислать что-нибудь для его фензина "Supramundane Stories", но в первом номере журнала - первоначально запланированном на октябрь 1936 г., но позднее перенесенным на декабрь [1936] - январь 1937 г. - мы не находим его работ. Второй (и последний) номер, датированный весной 1938 г., содержал "Ньярлатхотепа", а также один из вариантов эссе Лавкрафта о мистической литературе, которое Фроум озаглавил "Заметки о сочинении мистической литературы - Почему и Как". Лавкрафт также послал Фроуму стихотворение в прозе "Что приносит Луна"; после сворачивания "Supramundane Stories" вещь перешла к Джеймсу В. Таурази, который нашел ей место в своем фензине "Cosmic Tales" за апрель-май-июнь 1941 г. Фроум также позволил опубликовать часть писем от Лавкрафта в "Phantastique/The Science Fiction Critic" за март 1938 г.
Фроум был человеком странным, склонным к мистике - он верил в нумерологию, гадания, бессмертие души и прочие вещи, которые Лавкрафт находил абсурдными. И все же Лавкрафт счел его человеком острого природного интеллекта и постарался помочь ему, чем мог, наставив на путь истинный. Практически на смертном одре он послал Фроуму список новейшей научной литературы (по сути выборку из "Предлагаемого списка чтения"), который, как он надеялся, избавит Фроума от ошибочных представлений об устройстве вселенной. Трудно сказать, насколько Лавкрафт преуспел в своих образовательных усилиях, - Фроум в конечном итоге потерял связь с фандомом и умер, не дожив до своего сорок четвертого дня рождения.
Еще двумя редакторами фензинов, с которыми Лавкрафт успел обменяться письмами, были Джеймс Блиш (1921-1975) и Уильям Миллер-мл. (род. 1921), два молодых человека, жившие в Ист-Ориндж, Нью-Джерси. Первый номер их журнала "The Planeteer" датируется ноябрем 1935 г. (Нильс Фроум сделал иллюстрации для нескольких обложек); но, кажется, с Лавкрафтом они вошли в контакт не раньше 1936 г. По традиции они начали с того, что попросили Лавкрафта прислать что-нибудь, и он послал им стихотворение "Лес", которое до того появлялось только в "Tryout" за январь 1929 г. Хотя страница со стихотворением даже была набрана, этот номер (он датировался сентябрем 1936 г., а сам журнал к тому времени был поглощен фензином "Tesseract"и стал называться "Tesseract, объединенный с The Planeteer") никогда не увидел свет. В следующем году юный Сэм Московиц купит недопечатанные экземпляры - около пятнадцать штук - и продаст их по пять-десять центов за каждый.
Вскоре после этого Миллер исчезает в тумане неизвестности, а Блиш - нет. Позднее он стал одним из крупнейших научных фантастов своего поколения, создав такие выдающиеся образчики философской фантастики как "Doctor Mirabilis" (1964), "Black Easter" (1968) и "The Day After Judgment" (1972). Влияние Лавкрафта на Блиша нельзя назвать особо значительным, но Блиш явно помнил об этой краткой близости всю свою трагически короткую жизнь.
В добавление к авторам, редакторам и издателям Лавкрафт получал письма и от художников. Крупнейшим из них был Вирджил Финлей (1914-1971), чьими работами для "Weird Tales" Лавкрафт восхищался за несколько месяцев до того, как познакомился с самим художником. Финлей ныне признан, возможно, лучшим художником-графиком из числа сотрудничавших с бульварными журналами, и его рисунки пером потрясают своей силой и точностью. Лавкрафт получил от него первое письмо в сентябре 1936 г.; их переписка была очень сердечной - даже при том, что Лавкрафт в итоге послал ему всего пять писем и одну открытку. Уиллис Коновер втайне уговорил Финлея написать знаменитый портрет Лавкрафта в виде джентльмена XVIII века, чтобы предварить им первый фрагмент "Сверхъестественного ужаса в литературе" в "Science-Fantasy Correspondent"; после закрытия журнала этот портрет появится на обложке "Amateur Correspondent" за апрель-май 1937 г.
Финлей стал причиной появления того, что оказалось предпоследним творческим усилием Лавкрафта. Услышав, как Финлей оплакивает упадок старинной традиции писать стихи, посвященные новейшим произведениям литературы и искусства, Лавкрафт вложил в свое письмо от 30 ноября стихотворение "Мистеру Финлею, на его Рисунок к Рассказу мистера Блоха "Безликий Бог"" (иллюстрация Финлея к "Безликому Богу" в "Weird Tales" за май 1936 г. была расценена многими как лучшая иллюстрация, когда-либо появлявшаяся в журнале). Лавкрафт предваряет его замечанием "Я легко мог бы накалякать стишок к одному из Ваших шедевров, не будь Вы столь придирчивы к качеству", заставляя предположить, что стихотворение было написано во внезапном порыве вдохновения. Так вполне могло и быть; то же стихотворение мы находим в письме к Барлоу от того же числа. В любом случае, это отличный сонет - тем более примечательный, если это действительно результат сиюминутной импровизации.
Примерно неделю спустя Лавкрафт написал то, что со всей определенностью можно назвать его последней работой - новый сонет, в одной рукописи названный "Кларку Эштону Смиту, эскв., на Его Фантастические Рассказы, Стихи, Картины и Скульптуры", а в другой - "К Кларкаш-Тону, Повелителю Аверони". Это достойный отклик на пестрое и фантастическое творчество Смита, хотя всего через несколько месяцев он окажется превзойден скорбной элегией самого Смита, написанной по случаю смерти Лавкрафта.
В ноябре 1936 г. Лавкрафт узнал о существовании человека, которого справедливо оценил как "подлинную находку". Фриц Лейбер-мл. (1910-1992) был сыном прославленного шекспировского актера Фрица Лейбера-ст., чью игру Лавкрафт видел в 1912 г. в Оперном театре Провиденса. Сын также интересовался сценой, но гораздо сильнее - литературой. Он с раннего возраста читал фантастику и мистику и позднее признавался, что от рассказа "Сияние извне" в сентябрьском номере "Amazing" 1927 г. у него "много недель мурашки бегали по коже". Затем, когда "Astounding" напечатал "Хребты Безумия"и "За гранью времен", интерес Лейбера к Лавкрафту обновился и возрос - возможно, потому, что эти вещи балансировали на той грани между ужасами и научной фантастикой, к которой позже обратится сам Лейбер. И все же он был слишком застенчив, чтобы открыто написать Лавкрафту, и за него это сделала его жена Жонкиль (через "Weird Tales"); какое-то время Лавкрафт переписывался с ними обоими.
В середине декабря Лейбер послал Лавкрафту свой стихотворный цикл "Demons of the Upper Air" и повесть (или короткий роман) "Гамбит адепта". Обе вещи глубоко впечатлили Лавкрафта; особенно последняя. Первое появление Фафхрда и Серого Мышелова - двух удалых персонажах (списанных с самого Лейбера и его друга Гарри O. Фишера, с которым Лавкрафт также обменялся письмами), что скитаются по некому вымышленному царству в поисках приключения - настолько Лавкрафта впечатлило, что он разразился длинным письмом, подробно комментируя и экспансивно расхваливая повесть.
Печатная версия "Гамбита адепта" (в сборнике работ Лейбера "Night's Black Agents", 1947), по всей видимости, немного отличается от версии, посланной Лавкрафту. Некоторые замечания Лавкрафта наводят на мысль, что раньше сюжет был сильнее укоренен в греко-римской старине. На самом деле, именно то, что Лавкрафт указал ему на множество анахронизмов и фактических ошибок, понудило Лейбера превратить повесть из исторической в чистую фэнтези. В черновике, прочитанном Лавкрафтом, имелись отсылки к его циклу мифов, также вырезанные в окончательной версии.
Лейбер часто и красноречиво заявлял о важности своих недолгих, но насыщенных отношений с Лавкрафтом. В 1958 г он признавался: "Лавкрафта иногда считают одиноким человеком. Мою жизнь он сделал куда менее одинокой - не только на краткие полгода нашей переписки, но и на последующие двадцать лет". Из всех коллег Лавкрафта разве что Лейбера можно счесть равной ему литературной фигурой - в большей степени, чем Огюста Дерлета, Роберта Э. Говарда, Роберта Блоха, К.Л. Мур, Генри Каттнера или даже Джеймса Блиша. Последующую карьеру Лейбера - автора таких культовых произведений фантастики и фэнтези, как "Мрак, сомкнись!" (1950), "Conjure Wife" (1953), "The Big Time" (1958), "A Specter Is Haunting Texas" (1969), "Our Lady of Darkness" (1977), и множества истории о Фафхрде и Сером Мышелове - можно назвать одной из самых выдающих литературных карьер прошлой половины столетия; но, как случилось с Дансени и Блэквудом, само количество и сложность его работ, кажется, препятствует попыткам критического анализа, так что Лейбер остался уважаемой, но слабо понимаемой фигурой. Он многому научился у Лавкрафта, но как лучшие из его коллег и учеников, остался самим собой, и как человек, и как автор.
И, наконец, давайте рассмотрим случай Бержье. Этот француз, в конце 1930-х гг. живший в Париже, позднее заявлял, что переписывался с Лавкрафтом; он подарил нам очаровательный анекдот о том, как на его вопрос, как же Лавкрафт сумел столь реалистично изобразил Париж в "Музыке Эриха Цанна", тот якобы ответил, что бывал здесь - "во сне, вместе с По". Это, похоже, занятный, но все-таки вымысел. Лавкрафт ни разу не упоминает Бержье в виденной мной переписке. Бержье послал-таки в "Weird Tales" письмо (оно было опубликовано в номере за март 1936 г.), в котором рассыпал похвалы в адрес Лавкрафта, так что вполне можно предположить, что Бержье мог попросить Фарнсуорта Райта переслать письмо своему кумиру. Бержье также послал в "Weird Tales" письмо, посвященное Лавкрафту, после смерти последнего, но в нем нет упоминаний о переписке; хотя, возможно, они были бы неуместны. Насколько мне известно, у Лавкрафта вообще не было иноязычных корреспондентов. Но в любом случае позднее Бержье многое сделал для популяризации работ Лавкрафта во Франции.
Лавкрафт и сокрушался, и радовался своей разрастающейся переписке. В сентябре 1936 г. он пишет Уиллису Коноверу:
Что же до сокращения моей переписки... речь никоим образом не идет о переходе к политикевысокомерного и презрительного молчания. Речь скорее идет о сокращении длины и срочноститех писем, которые нетребуют безоговорочно большого размера и спешки. Я невероятно наслаждаюсьновыми точками зрения, различными идеями и разнообразными реакциями,приносимыми обширной перепиской, и совершенно не желаю устраивать некий радикальный или крупномасштабный отсев.
Три месяца спустя он говорит Барлоу: "Я вижу, что мой список вырос аж до 97 - что, конечно же, взывает к некоторому сокращению... но как, черт возьми, отказаться от эпистолярных обязательств, не показавшись грубым & чванливым?" Эти две цитаты - достаточное подтвержение гибкости ума Лавкрафта, его открытости для новой информации и новых впечатлений и его джентльменского поведения. Он умирал, но по-прежнему стремился узнавать новое и по-прежнему держался стандартов цивилизованного поведения.
В конце 1936 г. Лавкрафт наконец увидел то, чего уже и не надеялся увидеть - изданную книгу со своим именем на обложке. Но, увы, все это предприятие было - от начала до конца - прискорбной неудачей. Безусловно, мало утешения в том, что "Тень над Иннсмутом", в силу того, что это была единственная настоящая книга, напечатанная и выпущенная при жизни Лавкрафта, стала коллекционной редкостью.
Первой книгой, изданной Уильямом Л. Кроуфордом, была странноватая книжица, в которой "Белая Сивилла" Кларка Эштона Смита соседствовала с "Человеком из Авалона" Дэвида Х. Келлера; эта книга была издана Fantasy Publications в 1934 г. Я уже упоминал, что Кроуфорд был одержим планами издания либо "Хребтов Безумия",либо "Тени над Иннсмутом", либо обоих вещей одним томом. Позднее в одной статье Кроуфорд утверждал, что хотел напечатать "Хребты", но счел вещь слишком длинной, после чего Лавкрафт предложил "Иннсмут"; но, судя по переписке, все было гораздо сложнее - похоже, Кроуфорд забрасывал Лавкрафта всевозможными предложениями, включая серийную публикацию обоих вещей в "Marvel Tales" или в "Unusual Stories" до того, как они выйдут в виде книги. Наконец - очевидно, узнав о грядущей публикации "Хребтов" в "Astounding" - Кроуфорд сосредоточил усилия на "Иннсмуте". Процесс был запущен в начале 1936 г.; книга набиралась в Saxton Herald, местной газете из Эверетта, Пенсильвания. Лавкрафт начал вычитывать корректуры в конце весны и, обнаружив, что в них полно ошибок, принялся кропотливо их исправлять; некоторые страницы были настолько плохи, что их следовало переделывать практически с нуля.
Именно Лавкрафт, в конце января или в начале февраля, убедил Кроуфорда взять иллюстратором Френка Утпейтеля. Лавкрафт помнил, что Утпейтель (род. 1908), уроженец Среднего Запада голландского происхождения, еще в 1932 г. по просьбе своего друга Огюста Дерлета сделать кое-какие рисунки к "Иннсмуту", который Дерлет тогда пытался пристроить. Два рисунка, сделанных Утпейтелем, на тот момент уже не существовали, да и в любом случае Кроуфорд с Утпейтелем решили иллюстрировать книгу ксилографиями. Утпейтель сделал четыре гравюры, одна из которых - захватывающе фантастическое изображение ветхих крыш и шпилей Иннсмута, чем-то напоминающее об Эль Греко - также была использована для обложки. Лавкрафт был в восторге от иллюстраций - даже несмотря на то, что бородатый Зейдок Аллен оказался изображен гладко выбритым.
Иллюстрации, в конце концов, оказались по сути единственным достоинством книги, так как сам текст оказался серьезно искажен. Лавкрафт получил свой экземпляр книги лишь в ноябре - этот момент стоит отметить, так как на обороте титульного листа указана дата "апрель 1936 г." (на титульном листе указано новое издательство Кроуфорда, Visionary Publishing Co.). По словам Лавкрафта, он нашел в книге 33 опечатки, но других читатели нашли еще больше. Он сумел убедить Кроуфорда издать список опечаток - чья первая версия сама по себе настолько кишела ошибками, что была фактически бесполезна; а также нашел время и силы исправить несколько экземпляров книги от руки.