Старый Шкипер : другие произведения.

Трафальгар, главы9-10

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  

Тим Клейтон, Фил Крейг

  

ТРАФАЛЬГАР:

ЛЮДИ, СРАЖЕНИЕ, ШТОРМ

Original title: TRAFALGAR: THE MEN, THE BATTLE, THE STORM by Tim Clayton & Phil Craig

Перевел с английского Старый Шкипер

Часть II. Сражение.

Глава 9. Лес мачт

  
   Первой жертвой в понедельник 21 октября 1805 года стал молоденький ландсмен из Бридгвотера Аарон Крокан. В 05.30, перед рассветом, он на сильной зыби упал за борт "Конкерора" и сразу исчез. Прежде чем успели спустить шлюпку для оказания помощи, доклад с марса обратил внимание вахтенного офицера на долгожданную картину: мачты Объединенного флота, едва заметные на фоне восточной части горизонта, на расстоянии примерно одиннадцати миль.
   Уильям "Образина" ["Nastyface"] Робинсон с "Ревенджа" вспоминал, что "марсовый впередсмотрящий выкрикнул - парус справа по носу, и две-три минуты позже - много парусов". Новость быстро распространилась, и, крича и громко топая, подвахтенная смена и другие свободные от службы люди рванулись вверх по трапам. Робинсону Объединенный флот "казался лесом мачт, вырастающим прямо из океана".
   На "Беллерофоне" капитан Джеймс Кук знал, что первому лейтенанту Уильяму Камби хотелось бы увидеть это зрелище, и он послал штурмана Эдуарда Овертона разбудить лейтенанта. Овертон наблюдал за взлетами и падениями надежд Камби все предыдущие дни, поэтому поднимал его ободряющими возгласами: "Камби, мой мальчик, вставай; здесь они, все до одного, тридцать три корабля у нас под ветром, и, сдается, не намерены избегать нашей атаки". Камби вскочил со своей койки, натянул одежду и, готовый уже рвануться вверх, задержался, став на колени на несколько мгновений. Он "произнес короткую, но пылкую молитву могучему богу войны, прося славной победы оружию моей страны", и подумал на мгновенье о своей жене Анне, двухлетнем сыне Энтони и шестимесячном ребенке, которого он еще ни разу не видел. Затем он поднялся по трапу на квартердек и принялся рассматривать противника через подзорную трубу. Тот следовал правым галсом курсом на юг и производил построение в ордер баталии, как и предсказывал Овертон. Дождь прекратился, а ветер упал до слабого бриза от норд-веста.
   "Виктори" показала серию сигналов в быстрой последовательности, предписывая кораблям действия и направление движения в сторону неприятеля. Британские корабли приступили к построению в две колонны, возглавляемые "Виктори" и "Ройал-Совереном", следуя курсом ост-норд-ост [67,5 градуса], который не столько вел на сближение с противником, сколько старался отрезать его от Кадиса. Единственным исключением была "Африка", которая ночью потеряла контакт с флотом и находилась в нескольких милях к северо-востоку.
   На "Нептуне" первым обнаружил противника шестнадцатилетний гардемарин [midshipman] Уильям Бедкок. Он бросился на корму доложить вахтенному офицеру, и вскоре на палубе появился капитан Томас Фремантл, сопровождаемый другими членами экипажа. Один из них, Джеймс Мартин, обрисовал это как, "возможно, Величественнейший Вид Враждебных Флотов, когда-либо созерцавшийся - не менее 60 линейных кораблей вместе с Меньшим Соединением, укомплектованных Цветами Соответствующих Наций".
   Через несколько минут после обнаружения британцами Объединенного Флота их собственные корабли появились на виду у противника. Вильнев вышел на палубу тщательно одетым. Он выглядел весьма элегантно в темно-синем длиннополом мундире со стоячим воротником, зеленоватых вельветовых бриджах с лампасами, черных остроносых башмаках, с длинной золотой цепочкой часов, свисающей из жилетного кармана.
   Вильнев распорядился подать сигналы построения в ордер баталии, как было оговорено еще в Кадисе. В течение ночи им уже было передано приказание занять по возможности свои позиции, и теперь многие из его кораблей старались занять свои места в строю. В темноте Луи Инферне ("Интрепид") пытался встать непосредственно за адмиральским "Буцентавром", но другой корабль занял это место, и ему пришлось встать еще на два корабля дальше. Согласно ордеру баталии его место было на четыре корабля впереди, и он добавил парусов в попытке занять надлежащее ему место впереди приткнувшихся в строй кораблей.
   Вильнев также дал команду уменьшить дистанцию между кораблями до одного кабельтова, или двухсот ярдов, что считалось сомкнутым строем. Если бы они смогли удерживать такую дистанцию, то все корабли вытянулись бы в линию длиной примерно три с половиной мили. Но их строй был далек от требуемого. Кроме того, он состоял из нескольких перекрывающихся линий. К этому времени они находились в пятнадцати милях к востоку от низких песчаных утесов мыса Трафальгар. Пятьдесят миль отделяло их от Тарифы - входа в Гибралтарский пролив, но с ветром, убившимся почти до штиля, этот путь занял бы много времени. Британцы находились в одиннадцати милях мористее их. Вильнев послал фрегат "Эрмион" посчитать вражеские корабли.
   В семь тридцать "Гермиона" доложила о наличии тридцати судов, двадцать семь из которых были линейными кораблями. Донесение тревожило - очевидно, Нельсон получил подкрепления, и противник имел на шесть вымпелов больше, чем рассчитывал Вильнев. Он внимательно наблюдал за британским флотом, стараясь предугадать действия Нельсона. Британские суда повернули в сторону французов нестройной массой, в которой два трехпалубника, возможно, становились ведущими двух групп. Вся масса направлялась к арьергарду Объединенного флота, угрожая охватить его и отрезать флот от Кадиса.
   Было туманное осеннее утро с неярким солнечным светом, и к восьми часам утра температура составила 65 градусов по Фаренгейту. Практически все корабли обоих флотов были уже готовы к бою, оставалось закончить кое-какие приготовления последней минуты. Матросские подвесные койки укладывались на места по боевому расписанию в качестве защиты от стрелкового оружия. Нижние реи застраховывались дополнительными цепными стропами для предотвращения падения громоздкого рангоутного дерева в случае повреждения обычных тросовых креплений. Брезентовые полотнища, отделяющие офицерские каюты, убирались, и все вокруг смачивалось для уменьшения возможности распространения пожаров. Находившийся на "Нептуне" Бедкок вспоминал, что "были поставлены все паруса, и все корабли старались сформировать ордер баталии из двух дивизий, но слабый ветер и значительное расстояние отставших судов до флагманов не способствовали скорейшему выполнению маневра".
   В восемь часов британские экипажи отвлеклись от работы. В обычной обстановке тридцати - сорокаминутный перерыв на завтрак был рутинным делом, и Джеймс Мартин вспоминал, что на "Нептуне" капитан Фремантл "позволил нам пачти такой же Отдых, как и всегда". Офицеры собрались в кают-компании. Полу Николасу, второму лейтенанту морской пехоты на "Белайле", едва исполнилось шестнадцать. Это был его первый поход, и он, понятное дело, нервничал. Он был впечатлен той смесью рвения, уверенности и фатального смирения, с которой принималось понимание возможного ранения или смерти: "Хотя было видно, что все радовались перспективе достойного завершения предстоящей схватки, но ужасное предчувстствие того, что не все вновь соберутся за этим праздничным столом, было лейтмотивом". Первый лейтенант Эбенезер Джил был так уверен, что не переживет этот день, что сделал завещание для "необходимого распоряжения своим имуществом в случае собственной гибели".
   На "Беллерофоне" Уильям Камби завтракал, как обычно, в восемь часов с капитаном и другими офицерами. Затем капитан Кук попросил Камби задержаться и ознакомил его с секретным меморандумом Нельсона. Дождавшись, когда Камби внимательно прочитал его, Кук поинтересовался, "полностью ли поняты инструкции адмирала". Камби ответил, что "они настолько точны и подробны, что невозможно их интерпретировать двояко". Кук объяснил свое желание ознакомить Камби с волей Нельсона тем, что в случае его выхода из строя тому придется взять на себя командование кораблем. Камби "отметил немалую вероятность того, что то же самое ядро может вывести из строя их обоих", и предложил показать меморандум штурману, который останется единственным старшим офицером на квартердеке в случае их гибели и сможет передать инструкции Нельсона тому из лейтенантов, который примет командование. Кук согласился, и Овертон был приглашен для чтения инструкции.
   Подобные предосторожности были вполне уместны, учитывая уязвимость людей на открытом квартердеке и принимая во внимание историю "Беллерофона". На всем флоте он славился как наиболее подверженный боевым повреждениям корабль. Спущенный на воду в 1786 году, он принадлежал к меньшим линейным кораблям - семидесятичетырехпушечным двухпалубникам, которые составляли основу боевых порядков всех флотов того времени. Он принял участие в знаменитой победе над французами в 1794 году, прозванной битвой Славного Первого Июня. При Ниле он принял бой с намного превосходящим по мощи трехпалубным французским флагманом "Л'Ориент", потерял 193 человека убитыми и ранеными, полностью лишился рангоута. Тем не менее, он обрубил канат и вышел из боя только после того, как запылал французский флагман. В 1794 году его командиру оторвало ноги, а при Ниле были ранены капитан со штурманом и три лейтенанта убиты. Мысль о том, что теперь они находились в той же самой деревянной постройке, но перед лицом более многочисленного неприятельского флота, была отрезвляющей.
   Кук, Овертон и Камби вернулись на квартердек, где Кук приказал Камби объявить боевую тревогу. Камби вызвал боцмана Томаса Робинсона, который со своими помощниками Томасом Платтсем и Уильямом Хайтером бросился к палубным люкам для подачи сигнала. Тем временем Камби подал команду барабанщикам бить ритм "Сердца дуба", полюбившийся морякам со времен Семилетней войны:
   Сердце дуба - наши суда, сердце дуба - наши люди;
   Мы всегда готовы - так держать, ребята, так держать!
   Мы будем сражаться и побеждать снова и снова.
  

* * *

  
   Когда раздалась барабанная дробь, все 550 мужчин и подростков "Беллерофона" ринулись на свои места согласно боевому расписанию. Для значительного большинства эти места были на пушечных палубах.
   Каждой пушечной палубой командовали один или два лейтенанта и пять гардемаринов (мичманов). На нижней палубе "Беллерофона" лейтенант Джордж Сондерс командовал носовыми четырнадцатью из двадцати восьми 32-фунтовок. Первыми восемью из пушек Сондерса командовал Уильям Феарвезер, 45-летний мичман, который либо постоянно проваливался на экзаменах, либо выдвинулся из рядовых - татуировка в виде распятия на предплечье и его роль третьего боцманмата предполагали последнее. Он походил из Грейт-Ярмута и имел жену, ждущую его в Портсмуте. Роберт Орчард, тридцатичетырехлетний уроженец Дорсета, был одним из артиллерийских старшин Сондерса. Он командовал пятой и шестой парами орудий на нижней палубе. Среди других подчиненных Сондерса были такие превосходные моряки, как Генри Парк из Уитби и Джон Легг из Дорчестера, которые являлись командирами орудий. Также среди них были Джон Синиор, матрос 1 класса из Бордо, насильно завербованный с английского купца в 1796 году, для которого королевский флот стал родным домом, и Джеймс Филд, 21-летний ландсмен - уроженец Дублина, который, перед тем, как добровольно завербоваться на флот, работал металлистом в течение двух лет. Тут же был и корабельный мясник, 36-летний Уильям Паллет, занимавшийся тем же ремеслом в Хертфоршире до того, как пошел в море в 1791 году.
   Каждую пару 32-фунтовок - правого и левого бортов - на нижней палубе обслуживали четырнадцать человек. Если корабль вел огонь с обоих бортов, обслуга делилась пополам. Обычный расчет 18-фунтовки состоял из одиннадцати человек, 12-фунтовки - из восьми. Некоторые моряки из состава орудийных расчетов имели и другие обязанности, для выполнения которых их могли временно отозвать. В орудийном расчете из 14 человек: двое обыкновенно назначались в абордажную команду; двое назначались в помощь для работы с парусами, если требовалось произвести маневр; двое направлялись работать с помпой, если вражеский огонь причинял водотечность в трюме; обязанностью еще одного было "следуя к своему месту по боевой тревоге, принести Пожарное Ведро к своему Орудию" и быть готовым "прекратить обслуживание своего Орудия и доставлять Воду в любую часть Корабля, где это будет необходимым".
   Из подофицерской кают-компании [gunroom] к орудиям выносили сундуки с мушкетами, револьверами, абордажными саблями, ящички с зарядами. Пыжи размещались в сетках, свисающих с бимсов над каждым орудием. Каждому командиру орудия полагались пороховой рожок, запасной кремень для орудийного замка, запальный фитиль на случай отказа кремня, протравники и буравы, а также мешок с запальными трубками и инструментом. Перед началом боя запальный фитиль поджигали и вставляли в специальную бадью, частично заполненную водой таким образом, чтобы горящий конец фитиля находился над водой.
   Живая цепь, составленная из мужчин и юнг, доставляла деревянные ящики с пороховыми зарядами из крюйт-камер на палубы. Затем "специально назначенные Лица, расписанные для распределения Пороха", разносили ящики с зарядами и пороховые рожки и укладывали их напротив задействованных орудий по противоположному стрельбе борту. Если огонь велся одновременно с обоих бортов, то они укладывались по диаметральной плоскости судна [то-есть посередине]. Среди этих "назначенных лиц" на "Беллерофоне" был некий Ричард Боветт, 35-летний женатый мужчина с Девона, который был проинструктирован постоянно оберегать ящики с зарядами от возможного попадания на них искр. На этом корабле, возможно, юнги передавали Боветту ящики с пороховыми зарядами, но на "Марсе", несмотря на все написанное о "пороховых обезьянках", капитан Дафф не доверял юнгам доставку пороха к орудиям. Взамен их снабжали мокрыми швабрами, которыми смачивалось все, что просыпалось на палубу.
   Констапель "Беллерофона" Джон Стивенсон постоянно перемещался между нижней орудийной палубой, своей кладовой и главной крюйт-камерой [пороховым погребом], которая располагалась в трюме двумя палубами ниже батареи Сондерса. Пожар в пороховых погребах был предметом постоянного страха моряков. В 1796 году фрегат Израэля Пеллью, который теперь командовал "Конкерором", взорвался у причала Плимута, унеся 300 жизней. Причиной взрыва послужил порох, рассыпанный вороватым констапелем в виде дорожки, ведущей к крюйт-камере. Естественно, такая опасность значительно возрастала во время сражения. В пороховых погребах открытый огонь был запрещен. Каждый из погребов имел прилегающее "световое" помещение, где пользовались фонарями, в которых огонь был закрыт стеклянными окошками. Фонари были снабжены подвешенными на петлях экранами со встроенными в них контейнерами, содержавшими воду, в качестве меры предосторожности на случай повреждения стекол. Старшина-оружейник Уильям Доуз, главный корабельный полицейский, охранял это "световое" помещение с помощью корабельного кока Уильяма Джеффериса, старого опытного моряка.
   Готовясь к предстоящему бою, Стивенсон и его помощники открывали пороховые погреба и помещения с готовыми зарядами. Они проверяли картузы, заранее приготовленные на случай непредвиденных действий, и приготовляли новые, отмеряя порох с помощью медных совков. Расположенный позади них проход в погреб закрывался брезентовым экраном, обильно смоченным водой. Некоторые капитаны даже заполняли водой обитые свинцом проходы. Один из корабельных капралов, ливерпулец Джон Браун, стоял в проходе, а другой, Джон Бартон из Глазго, охранял сам погреб. Третий капрал охранял небольшое прилегающее помещение, в котором несколько надежных и опытных матросов надзирали за выдачей картузов.
   Непосредственно над ними на орлоп-деке [палубе кубрика], расположенном несколько ниже ватерлинии, тиммерман Рассел Март с частью своей команды, включая конопатчика Джона Уделла и своего помощника Джона Брейтуэйта, бывшего йоркширского корабела, направился в кладовую за своими материалами и инструментами. Они раскладывали аварийные клинья различных размеров для заделки пробоин от действия пушечных ядер вблизи ватерлинии. Свинцовые пластины и просмоленный брезент предназначались для пробоин больших размеров, пакля, которую готовил Удел - для заделки трещин и разошедшихся швов. Во время боя они совершали обходы внутренней части корпуса, а конопатчик производил периодические замеры поступления воды в льяльные колодцы и при необходимости руководил работой насосов.
   Корабельный хирург Александр Уайт, его ассистент Уильям Энглхарт и санитары превращали в операционную значительную часть судна ниже ватерлинии. Они готовили пилы и ножи для производства ампутаций, зонды и ланцеты для удаления осколков, экстракторы для извлечения пуль, лигатуры для перевязки артерий, иглы и нитки для зашивания ран, жгуты, щипцы и пинцеты. Из белья приготавливали перевязочный материал, подносили ведра с водой для промывания ран и складывания ампутированных конечностей. Уксус для дезинфекции и очищенный скипидар для прижигания культей также находились под рукой. В оконечностях палубы расстилались брезенты для размещения раненых, ожидавших оказания медицинской помощи в порядке поступления . Находившиеся на борту женщины также поступали в распоряжение хирурга.
   Выше, на палубе бака, находились боцман Томас Робинсон и лейтенант или подштурман, руководящий маневрами на баке. В баковую команду входили боцманматы и наиболее сильные и надежные матросы, так как, в случае необходимости изменения курса в непосредственной близости от неприятеля, успех маневра зависел от их действий. В состав орудийной прислуги первой пары 32-фунтовых карронад входили, среди прочих, 29-летний Питер МакФарлейн, плотный, мускулистый, бодрого вида шотландец, и Петер Янсен, 37-летний швед из Карлскроны, с татуировкой в виде цветочного горшка на правом предплечье. Янсен был беглым белым рабом. В июле того же года экипаж "Беллерофона", пополняя запасы воды в принадлежащем туркам порту Оран, укрыл его после побега. Когда турки потребовали его возвращения, лейтенант Камби успешно выторговал его освобождение, используя свой безупречный французский при переговорах с местным беем.
   На квартердеке группа управления состояла из капитана Кука, Уильяма Камби и Эдуарда Овертона, с тремя мичманами в качестве адъютантов и клерком Уильямом Хазардом, ведшим записи. Старшина-рулевой с четырьмя матросами управляли штурвалом. Выше них на юте располагались несколько морских пехотинцев и сигнальный мичман Джон Франклин 19-ти лет, который позднее станет известным исследователем Арктики. Вместе с ним находился Кристофер Бити, 31-летний старшина сигнальщиков. Примерно сорок матросов и морских пехотинцев составляли орудийную прислугу квартердека. Над ними, на марсе бизань-мачты, с мушкетом в руках, расположился старшина правой квартердечной вахты Чарльз Уайт - бывший рыбак 39-ти лет, чья жена жила в Госпорте. На марсах были размещены самые опытные и проворные матросы. Одним из них был Амброуз Пик с Девона, другим - рыжий житель Глазго по имени Джеймс Небли, оба двадцати с небольшим лет. Они имели мушкеты для стрельбы по противнику, но основная их роль, требующая незаурядной смелости, заключалась в управлении парусами во время боя. Если же требовались значительные изменения, другие марсовые покидали орудийные расчеты и присоединялись к ним.
   Когда люди заняли свои места по боевому расписанию, и все доложили по команде, первый лейтенант Уильям Камби обошел судно для того, чтобы доложить капитану о готовности "Беллерофона" к сражению. На нижней палубе Джон Сондерс обратил его внимание на то, что некоторые из его матросов написали мелом "крупными буквами на своих пушках слова "Победа или Смерть" - вдохновляющий признак той силы духа, с которой они приступали к своей работе".
  

* * *

  
   Вильнев, Маженди и вся группа управления французского флагманского корабля "Буцентавр" пристально всматривались в британский строй, в то время как сам Вильнев пытался разработать наилучший способ действий. Ему было известно, что у Нельсона имелись и другие суда в этом районе. Испанские наблюдательные посты не докладывали об их проходе на соединение с главными силами, поэтому было вполне вероятно, что они находились все еще в Гибралтаре и готовились преградить ему вход в пролив. Возможно, угрожая его арьергарду, Нельсон надеялся поймать его в ловушку между двумя соединениями, одно из которых пока еще не появилось на сцене. Также, крупная зыбь предвещала наступление плохой погоды, а каменистые отмели мыса Трафальгар находились сзади Вильнева. Если ударит шторм, его единственным местом укрытия будет Кадис. Взвесив все это, он решил парировать угрозу арьергарду поворотом "все вдруг" на 180 градусов и двигаться на север, к Кадису.
   Это означало, что "Нептуно", бывший замыкающим судном, становился лидирующим, а "Сан-Хуан-Непомусено", шедший впереди всех, оказывался в хвосте. "Моей единственной целью было защитить арьергард от запланированной атаки всей мощью противника", настаивал позднее Вильнев, отдавая себе отчет в том, что недружелюбно настроенные коллеги могут обвинить его в попытке бегства в Кадис. Но основным результатом поданного им сигнала стала дезорганизация всего флота.
   Капитан Маженди наблюдал происходящее и докладывал, что в процессе поворота некоторые из судов, преимущественно испанские трехдечники, значительно увалились под ветер. В Обсервационной эскадре Гравины, маневрирующей с целью прикрытия арьергарда, отстало несколько кораблей. Проблема заключалась в том, что ветер был очень слаб. Суда приводились круто к ветру, т.е. медленно двигались, стараясь держать курс как можно ближе к линии ветра, но скорость их была недостаточной для хорошей управляемости. Еще больше ухудшала положение крупная зыбь, которая подходила с траверза и увеличивала дрейф судов. Маневрирование в таких условиях является серьезным испытанием и для укомплектованных, опытных экипажей, а часть испанских моряков имела только двухдневный опыт плавания в открытом море на этих кораблях. Французские экипажи также испытывали недостаток квалифицированных матросов. Попытки занять заранее назначенные им места в боевом ордере и затем совершить поворот на противоположный курс привели к тому, что франко-испанский ордер становился все более беспорядочным и разобщенным.
   Маженди жаловался, что "ведущий корабль, испанский "Нептуно", не поднялся на ветер, хотя сигналы с этим распоряжением повторялись несколько раз. Также и некоторые другие корабли не заняли своих назначенных позиций". Исполняющий обязанности лейтенанта Огюст Жискель, ответственный за маневрирование на баке "Интрепида", лежавшим недалеко от "Нептуно", полагал, что Вильнев давал Каетано Вальдесу (командиру "Нептуна") неправильные приказы. Он чувствовал, что необходимо набрать большей скорости для лучшей управляемости судов в то время, как они пытались маневрировать. Вместо того, чтобы дать распоряжение на "Нептуно" "поставить все возможные паруса и занять свое место в строю, адмирал безостановочно посылал сигналы держаться круче к ветру". При этом слабом ветре суда с худшей управляемостью дрейфовали под ветер более других, и линия баталии становилась все более и более деформированной с тем, что "суда то дублировались, то оставляли обширные дыры в линии на корысть англичан". Возможно, Вильнев избегал распоряжений о постановке всех парусов, опасаясь произвести впечатление безудержного бегства. Также он был озабочен построением своего флота как можно компактней, поэтому, возможно, столпотворение беспокоило его меньше, чем разрывы строя.
   Косме де Чуррука, военно-морской теоретик и капитан линейного корабля "Сан-Хуан-Непомусено", не был впечатлен руководящими талантами Вильнева. Он считал ошибочным первый сигнал о занятии предварительно запланированных позиций: при существующих условиях сформировать боевой строй являлось непростой задачей для любого флота, но поворот был еще более глупым приказанием, так он только усложнил имевшиеся проблемы. Он стоял на квартердеке со своим старым товарищем и заместителем Франциском Мойуа, который принимал участие во всех его исследовательских экспедициях. С профессиональным отвращением наблюдали они беспорядок, последовавший за приказом Вильнева лечь на обратный курс - пытающиеся повернуть, дрейфующие под ветер суда, стремящиеся занять свои места в строю. Наблюдая за своей командой, выбивавшейся из сил от бесконечной работы с канатами, Чуррука повернулся к другу и сухо заметил: "El general frances no conoce su obligacion, y nos compromete": Французский адмирал не знает своего дела, и подвергает нас опасности.
   Там, на западе, британские корабли уже не казались единой массой. Было видно, что они разделились на две основные группы, надвигавшиеся на строй Вильнева. Однако было еще не вполне ясно, куда они направят основной удар.
  

* * *

  

Сердца британцев встрепенулись

От открывшегося вида.

Мы приготовились сражаться

За Честь и за Золото.

  
   Интересны мотивы, которые приписывал британскому моряку матрос 1 класса Джеймс Мартин в своих скверных виршах. Честь - предсказуемо, но золото не так очевидно. Дело в том, что королевский флот стимулировался призовыми деньгами. Захваченные суда оценивались, а вырученные деньги распределялась между участниками захвата. Положенные суммы рассчитывались по довольно сложным правилам, согласно которым большая часть предназначалась старшим по рангу, но полагалась всем. Победоносным экипажам также выплачивали "head money" за каждого взятого в плен французского моряка. Во время Семилетней войны британцы выработали практику ослабления французского флота взятием в плен как можно большего количества его умелого личного состава. Хотя и жестокая (довольно много французов умирало в плену), эта практика была крайне успешной, так как обучение профессионалов требовало долгих лет тренировок и опыта, поэтому их было некем заменить. Во время войны с 1793-го по 1801 год 40 тысяч французских моряков прошли через британские тюрьмы.
   Призовые деньги придавали морской службе определенное очарование. В 1780 году некий школьник, наблюдая передачу моряками солдатам французских пленных, слышал распеваемую девицами в Госпорте песенку:
  

Моряки, они получают такие деньжищи,

Солдаты же получают только нашивки.

Я так люблю бравого моряка,

Солдат же может поцеловать меня в зад.

  
   В то время, как матросы зачастую имели денег достаточно, чтобы произвести впечатление на госпортских девиц, офицеры иногда делали состояние на призовых суммах, обычно при службе на фрегатах, посланных в крейсерство для захвата вражеских судов. В 1799 году Генри Дигби (капитан "Африки" при Трафальгаре) участвовал в захвате испанской "Св. Бригитты". Его доля призовых за перевозимые ею сокровища составила 40730 фунтов, 18 шиллингов и три с четвертью пенса, в то время как жалование капитана фрегата не доходило до двухсот фунтов в год.
   Боевые корабли безо всяких сокровищ на борту также имели цену, и главной целью в битве было не потопление или уничтожение противника, а захват его в как можно менее поврежденном состоянии - в таком случае его стоимость была больше. При Трафальгаре каждый бросал взор на испанский четырехпалубник "Сантиссима-Тринидад". "Пусть Бог благословит Вас, и поставит борт о борт с "Сантиссима-Тринидад"", писал Коллингвуду Нельсон в июле. Генри Уолкер вспоминал, что в это утро на "Беллерофоне" "все были в приподнятом состоянии" и люди были так уверены в победе, что "они занимались определением количества своих призов и прикидывали долю призовых на каждое судно". Старейшие матросы на борту - такие, как, например, 49-летний Джеймс Джилл, прослуживший тринадцать лет на флоте - подсчитывали, какую сумму получит "Беллерофон" за испанский четырехпалубник "Сантиссима-Тринидад". "Смею сказать, что мы были далеко не единственным на флоте судном, на котором велись такие подсчеты".
  
  

* * *

  
  
   Многие письма и отчеты, написанные непосредственно после битвы, утверждали, что британские моряки были не просто самоуверенны - они стремились в бой. Джеймс Мартин говорил о "Хладнокровии и Рвении" и "Решительной Атваге". Второй лейтенант морской пехоты Самюэль Бёрдон Эллис с "Аякса" был послан вниз с какими-то распоряжениями и "был поражен приготовлениями, производимыми синими бушлатами [матросами]". Большинство было раздето по пояс - внизу было жарко и душно, с повязанными на голове платками, прикрывавшими уши. Платки несколько приглушали гром орудий, "но многие люди оставались глухими в течение нескольких дней после сражения". Одни точили абордажные сабли, другие полировали орудия, а трое или четверо танцевали "волынку". "Все", заметил он, "казались охваченными непреодолимым желанием сойтись вплотную с врагом. Время от времени они выглядывали из портов, делали предположения касательно разных неприятельских судов, со многими из которых наши суда сходились в схватках при различных обстоятельствах".
   Определенное нервное напряжение было разлито в атмосфере, так как люди понимали, что не все из них переживут этот день. Уильям Робинсон -- "Образина" -- вспоминал некоторых матросов с "Ревенджа", предлагавших гинею за стакан грога. Другие же "составляли что-то вроде устного завещания, например: если одно из посланных Джонни Крапо (прозвище французов) ядер оторвет мне голову, ты заберешь все мои принадлежности; если же ты будешь убит, а я останусь жив, то я заберу твои".
   Многие офицеры писали письма домой. Некоторые из них остались неоконченными, как письмо Нельсона Эмме Гамильтон. Джон Айкенхед, один из гардемаринов на "Ройал-Соверене", писал:
   "Если суждено мне, мои дорогие родители, пасть за дело короля, то пусть эта мысль утешает вас. В моей душе нет ни малейшего страха. О, мои родители, сестры, братья; дорогие дедушка, бабушка и тетя - поверьте, это так". Он не подписал письмо, надеясь продолжить его в конце дня. Другие писали простые прощальные записки своим возлюбленным. Некоторые из "юных джентльменов" "Марса" имели знакомых в Эдинбурге или Перте. Сын капитана Джорджа Даффа Норвич прибыл на борт в конце сентября, где встретился со своими кузенами - Александром и Томасом. Отослав юного Норвича и прибывших вместе с ним трех других мальчишек в относительную безопасность нижней палубы, Дафф написал торопливую записку своей жене:
  

Моя дражайшая София, у меня почти нет времени сообщить тебе, что мы вступаем в бой

с Объединенным флотом. Я молю Бога и надеюсь, что наше поведение будет безупречно, а я

буду иметь счастье обнять мою возлюбленную супругу и ребятишек. С Норвичем все хорошо,

   он счастлив. Я все же отослал его с квартердека. Искренне твой навек, Джордж Дафф.
  
  

* * * * *

  
  

Глава 10. Сохраняя лицо

  
  
   С рассветом британцы оказались примерно в одиннадцати милях, и при слабом бризе они приближались со скоростью не более двух узлов - скоростью неспешно прогуливающегося пешехода. Это был короткий октябрьский день, и солнце заходит в это время года довольно рано. В данный момент основной заботой Нельсона была скорость, поэтому он обращал мало внимания построению эскадры. Запланированный заранее боевой порядок его собственной дивизии был таков: "Темерер", "Суперб", "Виктори", "Нептун", "Тигр" и "Канопус". Но один из этих кораблей все еще был в Ла-Манше, а два других находились возле Картахены - посыльное судно, отправленное на их розыск, встретило их там именно этим утром. "Принц" был назначен ведущим в колонне Коллингвуда, но трехдечник Ричарда Гриндалла шел, по образному выражению лейтенанта "Тоннанта" Фредерика Хоффмана, "как стог сена", и ему передали приказ держаться в удобном для него месте, держась в стороне от обеих колонн, чтобы не мешать более быстроходным судам. Такой же приказ был дан "Британии" и "Дредноуту". Во главе колонн, надвигавшихся на франко-испанский строй, находились "Виктори" и "Ройал-Соверен". Нельсон решительно стремился не дать уйти неприятелю и навязать ему сражение.
   Ранним утром Нельсон передал капитанам фрегатов распоряжение прибыть на борт своего флагманского судна. Генри Блеквуд выразил свою озабоченность безопасностью самого адмирала и предложил тому поднять свой флаг на его фрегате "Евриал", с которого можно было эффективней руководить ходом сражения. Как и предполагал Блеквуд, Нельсон отказался, мотивируя свое решение важностью подачи личного примера. Затем Блеквуд пытался убедить его пустить вперед корабли "Темерер", "Нептун" и "Левиафан". Он и капитан "Виктори" Томас Харди убеждали, что для руководства флотом будет лучше, если Нельсон как можно дольше будет находиться вне непосредственного столкновения. В конце концов тот согласился пропустить вперед "Темерер". К этому времени "Темерер" шел по траверзу "Виктори", стремясь занять свое место в строю согласно предварительному плану.
   Капитан Элиаб Харвей находился на голосовой дистанции, и пока Блеквуд передавал ему это распоряжение, он заметил, что "Виктори" опять увеличила ход. Очевидно, Нельсон снова передумал. Капитану "Нептуна" Томасу Фремантлу было назначено место в строю сразу за "Виктори". "Нептун" считался тихоходным, но тут шел достаточно быстро, чтобы к 10 часам утра быть в состоянии обогнать "Виктори". По словам Уильяма Бедкока, Фремантл "собирался обойти её и первым прорвать вражеский строй, но несчастный лорд Нельсон сам окликнул нас с кормовой галереи флагмана и сказал: "Нептун, уберите ваши лиселя и сдайте назад; я сам прорву вражеский строй"".
   Примерно милей южнее Коллингвуд на "Ройал-Соверене" с недавно обновленной медной обшивкой корпуса отрывался от остальных кораблей своей колонны. Запланированный за ним "Тоннант" Чарльза Тайлера не чистил корпус в течение многих месяцев, и даже под всеми поставленными парусами не мог выдерживать заданное расстояние. "Белайл", следующий за ним под марселями и брамселями, с трудом удерживал свое место. В шканечном журнале "Белайла" на девять двадцать имеется запись: "Флагман передал распоряжение "Белайлу" и "Тоннанту" поменяться местами в строю". Юный Пол Николас с "Белайла" вспоминал, что, когда корабли поравнялись, капитаны приветствовали друг друга через рупоры. "Капитан Тайлер воскликнул: "Славный день для старой Англии! Еще до исхода дня каждый из нас получит по призу!". Эта уверенность в нашем профессиональном превосходстве, наводящая ужас на другие нации, выражалась на всех лицах. Как бы в подтверждение этих вдохновляющих мыслей, оркестр нашего мателота заиграл "Британцы попадают прямо в цель"".
   Планом предусматривалось, что колонна Коллингвуда атакует в строю уступа. Для введения неприятеля в заблуждение изменение боевого порядка предполагалось сделать в последний момент по сигналу Нельсона. Коллингвуд понял, что при таком слабом ветре перестроение будет невозможным. Запись в его журнале показывает, что он "подал сигнал подветренной дивизии перестроиться в строй пеленга вправо" заранее. Он сделал это подачей сигнала трем из своих кораблей -- "Белайл", "Ахилл" и "Ревендж" -- изменить курс вправо. Он не стал уменьшать свой ход, чтобы позволить кораблям совершить правильное перестроение, но этим сигналом дал знать капитанам, что им следует вступить в боестолкновение со всем франко-испанским арьергардом. Планировалось, что сам он вступит в бой с двенадцатым от конца колонны кораблем, однако вместо этого он направился к трехпалубнику "Санта-Анна". Возможно, что он посчитал его двенадцатым из-за неправильного построения неприятеля. На самом деле "Санта-Анна" была шестнадцатым кораблем от хвоста колонны. Атакуя так далеко вперед, он давал своим кораблям гораздо более трудную задачу, чем ту, которую поставил перед ним Нельсон. Нельсон рассчитывал, что корабли Коллингвуда по количеству вымпелов будут превосходить неприятеля на четверть, на самом деле количественное превосходство получилось у французов с испанцами.
   Тем временем Нельсон, желая обезопасить Коллингвуда, в 10 часов передал на "Марс" приказ выйти в голову подветренной дивизии. "Марс" отрепетовал полученный сигнал, но смог только обогнать "Тоннант", так как "Ройал-Соверен" и "Белайл" шли быстрее. Сам Коллингвуд не сделал даже попытки уменьшить ход. Вне всякого сомнения, он наблюдал поведение Нельсона и был полон решимости также лично вести в бой свои корабли. Гардемарин Джон Айкенхед в своем письме домой, написанным этим утром, заметил, что перспектива предстоящей битвы сделала адмирала "выглядевшим вполне молодым". Коллингвуд в самом деле был очень бодрым все это утро. Он обратил внимание своего слуги Уильяма Смита на великолепный вид неприятельского флота, а первому лейтенанту Джеймсу Клавеллу посоветовал сменить сапоги на ботинки с чулками, мотивируя это тем, что в случае ранения хирургу легче срезать чулки, чем сапоги.
   Нельсон спустился в свою каюту, почти полностью лишенную мебели, и, встав на колени перед столом, начал заполнять свой дневник -- документ личный, но предназначенный для общественности. Он начал довольно прозаично: "На рассвете мы обнаружили объединенный флот неприятеля...", а затем перешел к тщательно составленной молитве:
  
   Да дарует великий Бог, перед которым я преклоняюсь, великую и славную Победу моему Отечеству, к благополучию всей Европы; пусть никакие поступки не запятнают Её; и пусть после Победы гуманность станет характерной чертой британского флота. Я же посвящаю свою жизнь Тому, кто создал меня, и себе лично желаю, чтобы Его благословенный свет озарил мои усилия, направленные на верное служение Отечеству. Ему я вверяю судьбу свою и того правого дела, которое доверено мне защищать. Аминь. Аминь. Аминь.
  
   Эта запись существует в двух идентичных рукописных копиях, сделанных, возможно, с помощью пантографа, и она явно была предназначена для публикации. Нельсон старательно конструировал свой публичный имидж, и эта молитва, скорее всего, была бы опубликована даже в том случае, если бы он остался жив. Многие письма, написанные капитанами своим домашним (особенно это касается писем Эдуарда Кодрингтона), выглядят хотя бы частично так, что они были составлены в расчете на возможную публикацию, и поэтому ко многому тому, что на первый взгляд кажется сугубо личным, при исследовании следует относиться с осторожностью. Выраженные Нельсоном чувства, отождествляющие британские интересы с интересами всей Европы, составлены в чрезвычайно дипломатической манере.
   Затем Нельсон попросил Харди и Блеквуда засвидетельствовать официальный документ более личного свойства. В нем он просил государственной защиты для своей любовницы и своей дочери в случае своей смерти. Обрисовав дипломатические достижения Эммы Гамильтон, как результат её влияния на неаполитанскую королеву, Нельсон так завершает этот документ:
  
   Таким образом, я вверяю Эмму, леди Гамильтон, на попечение Короля и Отечества с тем, чтобы они предоставили ей достаточные средства для поддержания достоинства её титула пожизненно. Я также оставляю на попечение моего Отечества свою приемную дочь Горацию Нельсон Томпсон и желаю, чтобы в будущем она носила мою фамилию. Это единственные одолжения, которые я прошу у моего Короля и Отечества в момент, когда я собираюсь сражаться за их дело.
  
   Не было ничего необычного на флоте в том, чтобы оставлять своих детей на попечение короля и страны. Когда капитан Джон Моррис, командуя кораблем "Бристоль" в Америке в 1776 году, был смертельно ранен, он поручил своего сына заботам короля и страны; взращенный флотом, Джеймс Моррис теперь вел в бой линейный корабль "Колосс". Попытка Нельсона гарантировать благополучие своих любимых таким образом вовсе не была настолько эксцентричной, как может показаться теперь.
  
  

* * *

  
  
   Вильнев был все еще не уверен в отношении того, куда направит Нельсон свой удар. Сначала создалось впечатление, что британцы намереваются отрезать его от Кадиса. Затем они изменили свой курс к востоку и разделились на две колонны, нацелившиеся, по-видимому, на центр объединенного флота. Затем подветренная колонна повернула в сторону арьергарда, в то время как наветренная колонна снова несколько изменила свой курс к северу, по всей видимости, направляясь на середину кораблей Дюмануара, шедших теперь впереди флота. Нельсоновский замысел "удивить и смутить" приносил свои плоды.
   Между тем, свалка и неразбериха в Объединенном флоте продолжалась. Очевидец сообщал, что "авангард заштилел и с трудом управлялся, в то время как арьергард уже поймал бриз, распространявшийся с юго-запада". "Санта-Анна", а затем и "Принц Астурийский" повернули под ветер с тем, чтобы дать больше пространства столпившимся вокруг них кораблям. В десять тридцать "Принц Астурийский" подвернул еще под ветер, и "Ахиллес", все еще пытавшийся занять предназначенную ему позицию впереди "Астурийского", столкнулся с ним, но повреждения от столкновения были незначительны.
   Некоторые пытались сформировать строй из кораблей, находившихся под ветром, аналогично построению предыдущего дня. Это было стандартной практикой и прагматическим решением, принимая во внимание возможности худших испанских экипажей. Постоянные же сигналы Вильнева держаться ближе к ветру приводили их в замешательство. Конечно, под ветром находились скалистые отмели испанского побережья, и, вне всякого сомнения, адмирал желал держаться от них как можно дальше. Конечным результатом такого замешательства было то, что "несколько кораблей дублировали друг друга и создавали столпотворение в кордебаталии и арьергарде".
   Ведущим в авангарде Пьера Дюмануара был Каетано Вальдес на прекрасном испанском восьмидесятипушечнике "Нептуно". Несмотря на то, что ему только исполнилось тридцать четыре года, Вальдес был уже опытным мореплавателем (он сопровождал Галиано в одном из исследовательских плаваний) и уважаемым бойцом, который участвовал в спасении "Сантиссима-Тринидад" в битве при мысе Сан-Винсенте. За "Нептуном" следовал "Сципион", а третьим в строю был "Интрепид", которым командовал неудачливый капитан Луи Инферне. Он должен был следовать четвертым за "Буцентавром", а вместо этого находился на девять корпусов впереди. Ночью он потерял свое место в строю, а при повороте через фордевинд обошел многие суда и оказался на траверзе флагманского корабля контр-адмирала Дюмануара "Формидабль". Шедший перед "Формидаблем" испанский корабль "Райо" увалился под ветер и отстал, в результате чего образовался разрыв в строю, и Дюмануар приказал Инферне заполнить его. "Формидабль" был восьмидесятипушечным кораблем, который успешно состязался с "Буцентавром" в артиллерийских стрельбах в Тулоне. Вояж в Вест-Индию проявил его тихоходность (Вильнев приписывал это плохому качеству медной обшивки корпуса), но тем не менее он был мощным кораблем. Идущие за ним "Монблан" и "Дюге-Труэн" находились почти на траверзе друг друга. Большой, но очень старый корабль "Райо" со своим необученным экипажем дрейфовал на некотором расстоянии под ветром, а с на-ветра от него шел "Св. Франциск Ассизский".
   Ведущие корабли дивизии Вильнева столпились в беспорядке, "Сан-Августин" шел под ветром у "Героя", нового судна, спущенного на воду в Рошфоре в 1803 году. Позади и немного под ветром от "Героя" находилась массивная "Сантиссима-Тринидад", флагманский корабль испанского контр-адмирала Балтазара де Сиснероса. Корпус этой величественной громадины (единственного четырехпалубника в мире) был окрашен в белый цвет, с четырьмя рядами вызывающе алых пушечных портов, а его носовая часть была богато украшена великолепной группой фигур, представлявших Святую Троицу. Построенная в Гаване из американского кедра, она была спущена на воду в 1769 году как трехдечник, а в 1795-ом добавили еще одну батарейную палубу. [Фактически испанцы просто соединили квартердек и палубу бака, заменив легкий спардечный шкафут прочной палубой. Строго говоря, эта четвертая палуба не должна была бы считаться палубой в полном смысле этого слова, так как она начиналась не от форштевня, а от носовой таранной переборки. С другой стороны, орудия были установлены по всей её длине.] На ней было установлено 136 орудий и 4 карронады, водоизмещение составляло 3100 тонн. Её экипаж составлял 1048 человек, включая 382 солдата. Её считали переутяжеленной и валкой, но в битве при Сан-Винсенте испанцы защищали её с таким же упорством, с каким британцы стремились захватить её. Позади шел флагманский корабль Вильнева "Буцентавр", восьмидесятипушечник, хотя Джеймс Мартин считал (правильно или ошибочно), что при Трафальгаре он нес 102 орудия. Вильнев высоко ценил его ходовые качества и его стойких провансальских моряков, отзываясь о его команде как "одной из лучших в эскадре".
   Однотипный с ним корабль "Нептюн", еще один новенький восьмидесятипушечник, должен был следовать непосредственно за "Буцентавром", но испанец "Сан-Хусто", которому следовало находиться четырьмя корпусами далее, помешал капитану Эспри-Транкилю Местралю занять это ответственное и почетное место в строю. Эти два судна попытались поменяться друг с другом местами и оба сдрейфовали под ветер:
  
   "Сан-Хусто" был не на своем месте и, находясь на ветре, постепенно оттеснял меня и мешал моим действиям. Я немедленно окликнул его и спросил, знает ли он свое место в строю; я сообщил ему, что мое место -- непосредственно за кормой "Буцентавра". Он ответил, что постарается встать позади меня, однако не сделал этого, и продолжал приводиться к ветру на моем левом крамболе, что заставило меня увалиться под ветер и отойти от флагмана, от которого я был вначале на расстоянии голосовой связи.
  
   Местраль принадлежал к тем французским капитанам, которые во всем винили своих испанских союзников, но в этом случае он, вероятно, был прав. Как и "Райо", "Сан-Хусто" недавно вышел из дока, и его команда находилась на нем в море всего третий день. Капитан Мигель Гастон критически относился к её подготовке и обвинял в неумении управлять парусами и постоянном уваливании под ветер. Это замешательство было весьма некстати, так как "Нептюн" был "одним из превосходнейших и наиболее мореходных кораблей флота". Позиция непосредственно за флагманским кораблем была весьма вероятным фокусом британского внимания, и было желательно, чтобы её занимал мощный корабль. Занимающий следующее место в строю испанец "Сан-Леандро" последовал в кильватер за увалившимся под ветер "Нептюном", оставив зияющую "дыру" позади флагмана. Когда командующий "Редутаблем" (последним кораблем дивизии Вильнева) Жан-Жак Люка увидел потенциально катастрофическое развитие ситуации, он объявил своим офицерам и матросам, что они пойдут вперед для поддержки флагмана. Его слова были встречены аплодисментами и криками "Да здравствует император, да здравствует командир!". Команда "Редутабля" была вышколена и хорошо мотивирована своим энергичным капитаном. Сопровождаемый барабанщиком и флейтистом, Люка во главе своих офицеров прошел по батареям и был весьма удовлетворен, найдя моряков горящими желанием вступить в бой.
   Позади "Редутабля" имелся еще один значительный разрыв. Дивизию вице-адмирала Игнасио де Алава должен был вести "Интрепид", но Луи Инферне был далеко впереди от назначенной позиции, как и "Сан-Хусто", который должен был следовать за ним. Следующим в строю, но значительно увалившимся под ветер, был "Индомтабль", мощный 80-пушечник. Он был на скорую руку отремонтирован в Тулоне в 1804 году, и от той чрезвычайной мобилизации, снабдившей неплохими командами линейные корабли "Буцентавр" и "Нептюн", ему достались лишь отбросы. По мнению Вильнева, это был прекрасный корабль с отвратительной командой. Затем шла "Санта-Анна" под флагом Алавы, ведущая связный строй из четырех кораблей. Окрашенная полностью в черный цвет, с недавно замененной медной обшивкой, она сохранила ядро обученной команды, которая состояла, вместе с приданной пехотой, из 1089 человек. Теоретически, на её вооружении находилось 112 орудий -- тридцать 36-фунтовок, тридцать две 24-фунтовки, тридцать две 12-фунтовки и восемнадцать 8-фунтовок на квартердеке и баке, но фактически двенадцать 8-фунтовок были заменены на двадцать карронад. За "Санта-Анной" следовал 74-пушечный "Фугё" под командой великолепного Луи-Алексиса Бодуэна, подающего большие надежды молодого офицера, поднявшегося из низов. Вильнев считал, что судно нуждается в доковании, но экипаж на нем был превосходный. Бодуэна, инспектировавшего батарейные палубы и другие важные посты, встречали знакомые приветствия: "Да здравствует император!" и "Да здравствует наш бравый командир!". В кильватере за "Фугё" следовали "Монарка" и недавно построенный 74-пушечный "Плутон" под командой надежного и опытного бретонца Жюльена Космао-Кержюльена. Ядро его команды было сформировано из превосходных провансальских моряков. Он предупредил находившегося на судне сзади контр-адмирала Чарльза Магона, что, если неприятель попытается прорвать строй впереди него или впереди почти неподвижного испанца "Монарка", он прибавит ход для предотвращения такой попытки.
   "Альхесирасу" Магона следовало быть в центре своей дивизии в составе резервной эскадры, но после поворота на обратный курс суда полностью сломали строй, и Магону пришлось возглавить кучу беспорядочно и тесно столпившихся судов. Сзади него находился Дионисио Алкала Галиано на 74-пушечнике "Багама", несущий на борту восемьдесят орудий и десять карронад большого калибра. Эти двое во время военного совета чуть не устроили дуэль из-за оскорбленной национальной чести, но тут были вынуждены полагаться друг на друга в предстоящем сражении. Галиано мучительно сознавал, что в его команде из 690 человек было чрезмерно много сырых рекрутов сомнительного качества. Он приказал прибить испанский флаг к мачте гвоздями, чтобы никто не смог спустить его в знак сдачи, и поручил своему юному родственнику гардемарину Алонсо Бутрону следить за ним, добавив, что ни один Галиано никогда не сдавался, чего ждет и от самого Алонсо. Следующим был надежный Пьер-Поллен Гурреж на таком же надежном "Эгле" со своей драчливой командой "крепких парней". Испанский корабль "Монтаньес" вследствие столпотворения и отставания от продвигавшегося вперед "Альхесираса" не смог занять свое место и постепенно спускался на уровень "Эгля" и "Свифтсюра", находясь с на-ветра от них. Следующим судном в строю должен был быть элегантный испанец "Аргонаута", несущий 90 орудий, но он был обойден двумя французскими 74-пушечниками -- "Свифтсюром" и "Аргонавтом".
   Дивизия резервной эскадры под командой Магона была сгруппирована очень плотно, а вторая дивизия Гравины, хоть и в относительном порядке, располагалась слишком близко к первой, что затрудняло маневрирование. Впереди был "Сан-Ильдефонсо", за ним "Ахиллес", следующим следовал флагманский корабль Гравины "Принц Астурийский". Он был до отказа набит вооружением: к штатным ста двадцати орудиям (калибром 32, 24 и 12 фунтов) было добавлено четырнадцать 48-фунтовых и шесть 24-фунтовых карронад на юте. Его экипаж составлял 1113 человек. Следующим шел "Бервик" и замыкал строй "Сан-Хуан-Непомусено" под командой капитан-командора Косме де Чуррука.
   Теперь трудно понять, что собирался предпринять опытный адмирал Гравина со своим тактическим резервом. Его размер, вероятно, был предопределен с учетом количества британских вымпелов, а обнаружив их неожиданное увеличение на шесть единиц, Гравина, возможно, счел необходимым удлинить линию баталии. Вильнев сигналил ему держаться ближе к ветру с тем, чтобы он мог прикрыть центр флота - предположительно для того, чтобы Гравина вступил в бой в нужный момент, имея преимущество в ветре позади траверза. Это в корне противоречило тактической доктрине испанцев. Усложненный испанский сигнальный код 1804 года под редакцией предположительно Эсканьо содержал правила борьбы с вражеским флотом, который атаковал, спускаясь по ветру, прорывал строй и затем ложился на параллельный курс подветренному флоту с под-ветра, т.е. то, что они ожидали от британского флота. В таком случае передние корабли подветренного флота должны снизить ход, а замыкающие добавить парусов, повернуть под ветер, затем лечь на прежний курс, взяв, таким образом, противника в два огня. Гравина мог иметь в виду такой маневр, и в некоторых местах подобное имело место.
   Несмотря на свои многочисленные проблемы и нерегулярности построения, объединенному флоту удалось все же создать довольно сплоченную формацию. Частичные перекрытия, будь они случайными или намеренными, представляли собой серьезную проблему для прорвавших строй британских кораблей. Небольшое изменение направления ветра к западу, вкупе с идущей оттуда же зыбью, прогнуло линию в центре в виде подковы, что также представляло опасность для приближающихся кораблей.
  

* * *

  
   Только ближе к полудню стало окончательно ясно всем на палубе "Виктори", откуда вместе с остальными хирург Битти наблюдал неприятеля, что, "судя по сформированному ими компактному строю, они были полны решимости предпринять значительные усилия, чтобы восстановить в какой-то мере свою давно потерянную боевую репутацию". Именно этого желал Нельсон, но, ожидай он такой решимости, он, вероятно, по-другому построил бы свой флот для лучшей непосредственной огневой поддержки. Несколько раз Нельсон замечал Блеквуду и другим окружающим лицам, что неприятель "сохраняет лицо". Блеквуд в своих записях соглашался: "Я с сожалением наблюдал, как они хладнокровно ожидали атаки британцев".
   Еще более беспокоящим фактором было отсутствие ветра, что делало выполнение плана Нельсона гораздо более рискованным мероприятием, чем при наличии оного. Его суда шли слишком медленно. На опасной фазе сближения головные корабли могли понести тяжелые потери, и прицельный огонь вражеской артиллерии мог даже превратить их в неподвижные развалины. Как изложил это лейтенант линейного корабля "Конкерор" Гемфри Сенхауз, "равный по духу и морской и артиллерийской выучке противник мог бы уничтожить один за другим корабли, медленно продвигавшиеся вперед под действием слабого ветра и сильной зыби". Нельсон ставил на худшую морскую и артиллерийскую подготовку противника. Предыдущий опыт и знание текущих реалий заставляли его ожидать этого, но исход не был гарантирован, и удача могла сыграть свою роль. Имелась также тревожащая возможность того, что ветер окончательно стихнет.
   Изменение планов на этом этапе привело бы к дезориентации капитанов, которым для понимания новых намерений адмирала пришлось бы полагаться только на сигналы. Тем не менее, похоже, что Нельсон рассматривал такую возможность. Он принял решение сближаться под углом и открыть огонь на большей дистанции, чем предполагал первоначально. Он послал бывшего рядом с ним на квартердеке сына констапеля, гардемарина Уильяма Риверса, вниз на пушечные палубы с приказом лейтенантам перезарядить орудия (которые уже были заряжены двумя ядрами для стрельбы на близкой дистанции) единичными ядрами.
   И другие офицеры имели сомнения в выполнении ранее принятого плана битвы. Позднее капитан "Ревенджа" Роберт Мурсом заметил: "Я не уверен, что наш способ атаки был наилучшим". Их беспокойство увеличивалось численным превосходством противника. Нельсон знал, что численно Объединенный флот превосходит британский только на шесть вымпелов, но другие полагали его более сильным. Британцы знали, что в Кадисе находилось тридцать семь линейных кораблей, и ожидали встретить в бою их всех. Ричард Андерсон, штурман линейного корабля "Принц", предшествующим днем полагал, что у противника на 10 вымпелов больше, и с облегчением решил, что часть из них, вероятно, вернулась в порт. В действительности, из-за нехватки личного состава, четыре наименее боеспособных корабля были оставлены в порту. Но испано-французское построение, или, скорее, отсутствие такового, затрудняло подсчет их кораблей, и шедшие в бой британцы ожидали более многочисленного врага, чем было в действительности.
   Эти причины, возможно, заставляли замедлять ход кораблей. Так это или нет -- трудно сказать, так как корабли имели разные ходовые качества. Тем не менее, некоторые из британских кораблей не торопились сближаться и вступать в ближний бой. После сражения Коллингвуд не допускал критики личностей, но капитан флагманского корабля Коллингвуда Эдуард Ротерам внес в свою тетрадь для заметок запись о том, что как капитан Ричард Гриндалл, так и адмирал лорд Нортеск "в Трафальгарской битве вели себя не лучшим образом". Семья капитана "Британии" Чарльза Буллена рассказала его биографу о споре, имевшем место между Булленом и Нортеском по поводу приказа адмирала уменьшить ход. "Полифем", корабль, известный своими хорошими ходовыми качествами, сблизился с Объединенным флотом на пять корпусов позади предназначенного ему планом места между "Ахиллом" и "Ревенджем". Его командир кэптен Роберт Редмилл в 1806 году подал в отставку по состоянию здоровья.
   Независимо от того, была или нет проявлена определенная сдержанность со стороны некоторых капитанов на фазе сближения, большинство из них прилагало все усилия, чтобы не отставать от своих адмиралов. Коллингвуд и Нельсон продвигались вперед, своим примером призывая шедших за ними не отставать и не оставить своих флагманов одинокими под губительным огнем противника.
  
  

* * *

  
  
   Нельсон надел свой обычный мундир со звездами и орденами, но забыл прицепить саблю. В приподнятом настроении, какое всегда охватывало его перед сражением, он обходил пушечные палубы, подбадривая матросов. Нельсон обронил, что 21 октября является счастливым днем в их семействе: в этот день 1757 года его дядя Морис Саклинг отличился в бою. Он сказал Блеквуду, что не получит удовлетворения, если число захваченных вражеских кораблей будет менее двадцати.
   На всех кораблях принимались меры по укреплению боевого духа команд. На "Тоннанте", как писал двадцатипятилетний матрос 1 класса Джон Кэш из Лланголлена, капитан Чарльз Тайлер "обратился к созванной вместе команде со словами: "Парни, сегодняшний день будет славным для нас, и обеспечит наше скорейшее возвращение домой". Затем он приказал раздать всем орудийным расчетам хлеб, сыр, масло и пиво. Я был одним из них, и, поверьте мне, мы ели и пили с воодушевлением, обычным для посиделок за жбаном пива". В большинстве команд обед был сдвинут на более раннее время, около одиннадцати часов. На "Виктори" двадцатитрехлетний матрос 1 класса Джон Браун из Уотерфорда писал, что "по сигналу к обеду нам выдали холодную свинину и полпинты вина".
   По корме и слегка левее от "Виктори" Томас Фремантл проводил, как всегда по понедельникам, судовые учения, невзирая на то, что вот-вот начнется бой. По штатному расписанию экипаж "Нептуна" должен был состоять из 738 человек, но этим утром на борту имелось только 707. Джеймс Мартин вспоминал суть капитанских речей:
   "(Он) обращался к нам на различных боевых постах с немногими, но Сокровенными словами, говоря, что мы все сазнаем наше Положение; что Родная Земля и все, кто нам Дороги, висят на Волоске; их Счастье и Бизопасность зависят от нас; что у человека, смело посвятившего свою Жизнь такому Делу и пережившего Сражение, Сладки будут воспоминания; павшие же будут пакрыты Славой и Честью, оплакиваемые Великой Страной. Смелые живут Славно и умирают Оплакиваемыми".
   Капитан "Дефайэнса" Филипп Дурхем также, "подняв руку, обратился ко всей команде с короткой, но экспрессивной речью". Подштурман Джек Спратт, молодой красивый ирландец, назначенный начальником абордажной команды, обучал своих людей обращению с абордажными саблями. Дурхем выразил им свою уверенность в том, что мистер Спратт приведет их к славе. Он низко поклонился, а они ответили ему троекратным криком "Ура!". После того, как все было готово и "орудия заряжены двойными ядрами и картечью", прозвучал сигнал к обеду и "все получили хорошую порцию грога".
   Ландсмен Уильям Торп с "Минотавра" постарался как можно точнее запомнить слова капитана Мансфилда:
  
   "Матросы, мы на виду у неприятеля (тут команда разразилась одобрительными криками, но капитан их властно оборвал и продолжил), вероятно, вступим в бой, и я верю, что сегодняшний или завтрашний день окажется самым славным из дней, которые когда-либо видела наша страна. Я не буду говорить вам о мужестве - ведь в нашей стране не водятся трусы. От себя лично клянусь офицерам и команде, что не отступлюсь от вражеского корабля, с которым мы сойдемся борт о борт, до тех пор, пока он не спустит флаг или потонет - или мы потонем. Скажу только, чтобы вы соблюдали полный порядок, внимательно слушали команды своих офицеров и точно наводили орудия, не тратя попусту ядра. Сейчас вы все разойдетесь по боевым постам, и будьте уверены, я вступлю в схватку при первой же возможности. Боже, храни короля!"
  
   Все приготовления были закончены, и только сигнальщики на флагманских кораблях продолжали суетиться. Нельсон передал общий сигнал по флоту "ставить максимум парусов с учетом прочности мачт". Затем, ясно сознавая наличие под ветром мелей Санкти-Петри и Трафальгара, он также передал команду "к исходу дня быть готовыми к постановке на якоря". После этого флагман поднял сигнал: "Англия надеется, что каждый выполнит свой долг". "В ответ со всех кораблей раздалось троекратное ура, настолько мощное, что, должно быть, потрепало нервы неприятелю", вспоминал лейтенант Фредерик Хоффман с "Тоннанта". Гардемарин Генри Уолкер говорил, что за криками ура на "Беллерофоне" раздался общий выкрик - "Не сомневайтесь в этом!". Наконец Нельсон поднял сигнал "сблизиться с противником вплотную", который продолжал развеваться все сражение.
  
  

* * *

  
  
   Приготовления к бою, производимые на Объединенном флоте, отражали обычаи и традиции двух наций. На "Буцентавре" имперский орел был вручен двум офицерам, Гийому Клоду Донадье и Шарлю Арману, под охраной которых он должен был находиться в течение всего сражения. Они пронесли орла по всем палубам, сопровождаемые Вильневом, офицерами и начальствующим над солдатами генерал-майором Теодором де Контамином. Каждый солдат и матрос принес повторную клятву "сражаться до последнего вздоха" на орле, врученном им самим императором. Возгласы "Да здравствует император!" и "Да здравствует адмирал Вильнев!" раздавались снова и снова, в то время как офицеры "возвращались на верхние палубы и занимали свои места согласно боевому расписанию". Орел был установлен около грот-мачты. На испанском корабле "Сан-Хуан-Непомусено" Чуррука собрал команду и послал за капелланом Сальвадоре де Роке для отпущения грехов. Затем он обратился к собравшимся: "Дети мои, от имени бога войны я обещаю вечное блаженство тем, кто падет при исполнении своего долга". Но, предупредил он всех, он расстреляет любого увиливающего от своих обязанностей. Если даже кому-то удастся избежать его кары, тот проведет остаток жизни в невзгодах и бесчестьи. Присутствующие прокричали троекратное "Да здравствует король!" и разошлись по своим постам. Наблюдая за развитием атаки колонны Нельсона в направлении стыка авангарда и кордебаталии, Чурукка ясно понял, что авангард будет изолирован и ему трудно будет принять участие в битве, если флот не изменит курс на противоположный, пока еще не поздно. Он с усиливающимся нетерпением и беспокойством ждал подобного сигнала от Вильнева.
   Этот сигнал не появился. Вместо него, в одиннадцать тридцать, когда "Виктори" была в миле с на-ветра, Вильнев "подал сигнал открыть огонь по достижению дальности стрельбы". Одновременно, согласно рапорта капитана Маженди, "были подняты адмиральский и корабельный флаги, приветствуемые криками "Да здравствует император!" на всех кораблях флота". На бизань-мачте следующего за "Буцентавром" "Редутабля" взвился корабельный флаг. Барабаны били "Равнение на знамя!" и мушкетеры взяли на караул. Офицеры и команда салютовали флагу и троекратно прокричали "Да здравствует император!". Испанцы принайтовывали кресты к нокам бизань-гиков.
   "Буцентавр" и "Редутабль" еще не сблизились с "Виктори" на дистанцию открытия огня, но "Фугё" уже был заметно ближе к флагману Коллингвуда. Капитан Луи-Алексис Бодуэн отдал команду открыть огонь одиночными пристрелочными выстрелами. Лучший наводчик последовательно стрелял из нескольких орудий, пытаясь определить дистанцию до "Ройал-Соверена".
   По палубам пробежала команда:
   -- Canonniers, chacun a son poste! [Канониры, к орудиям!] -- Расчеты выстроились двумя шеренгами по обе стороны от каждого орудия. Матросы подкреплялись солдатами, но орудиями командовали морские артиллеристы - канониры.
   -- Detapez, demarrez vos canons! -- По этой команде разнайтовывали орудия, вынимали из стволов дульные пробки, снимали брестропы с орудийных замков. Поднимали крышки орудийных портов, и борт снаружи приобретал вид шахматной доски. Орудия были уже заряжены, и теперь надо было их выкатить.
   -- En batterie! -- По команде "palanquez" [на тали], отданной командиром орудия, скорее всего в звании aide-canonnier, весь расчет налегал на лопаря (ходовые концы) талей, выкатывая орудие на боевую позицию так, что ствол высовывался наружу через орудийный порт.
   -- Pointez! -- Командир орудия, в синей форменной одежде, положив одну руку на ствол, другой рукой регулировал возвышение орудия с помощью подъемного клина, глядя вдоль оси орудия для проверки правильности наводки.
   -- Envoyez! -- Выбрав подходящий момент на качке, командир орудия дергал за штерт орудийного замка. Орудие с грохотом выстреливало и отскакивало назад, удерживаемое талями. Зловонный запах серы, облако черного дыма, сквозь который расчет орудия пытался высмотреть место падения ядра. Офицеры на квартердеке наблюдали в подзорные трубы и посылали связных к орудиям передать результат -- недолет или перелет. Вскоре одно ядро прошило насквозь парус "Ройал-Соверена". Наконец, на расстоянии ружейного выстрела -- около ста пятидесяти ярдов -- Бодуэн скомандовал дать залп всем бортом.
  
  
   * * *
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"