"От танка до банка" называлась стометровка, по которой дефилировали в вечерних сумерках чуваки и чувихи нашего вечно сонного районного Тишева. Я уверен, что в каждом слегка цивилизованном населенном пункте нашей планетки есть такая "парад-аллея" куда выходят "людей посмотреть и себя показать". Сегодня, как и раньше, здесь было полно девчонок с длинными чудными ногами вызывающе торчащими из-под мини-юбок, со смуглыми животиками с пирсингами на пупочках, в легчайших маечках, которые заставляют открывать глаза и не скрывают желания. Ах, лето, лето! Вот таких девчонок мне сейчас и надо. Вот, например, эту огненно-рыжую "блондинку" с короткой стрижкой типа "пятый элемент на улице Вязов" и в белых шпильках с завязочками на щиколотках. Личико, правда, немного под Барби, но губки пухленькие, под Ким Бесингер.
- Привет.
- Привет.
- По-моему мы где-то встречались.
- Ну да. Вчера вечером ты так спешил, что у подъезда тридцать восьмого меня чуть-чуть не сбил с ног. Не заметил несчастную девушку?
- Подожди, подожди! Ирка? Ну, растут дети!
- Знаешь, "дядя Сережа" иди-ка ты дальше ... за угол, там в детском садике ждут таких макаренок.
- Ну не обижайся, Ира, давно тебя не видел и поражен твоей неземной красотой. Давай по случаю такой встречи завернем на кофе?
Вот так - все как всегда. Только Ирка, меня волнует не по игре. Под высоким кофейным столиком ее круглые коленки коснулись моих ног, и меня будто обожгло. Рука непроизвольно потянулась под столик, но встретившись с насмешливыми зелеными глазами Ирки я опомнился. Что-то было не так. События развивались слишком быстро. Захотелось покурить, и я с досадой понял, что сигареты кончились. Вот блин! У Ирки тоже нет. Придется сбегать в ларек. Чтобы девчонка не скучала, заказал ей еще капучино и быстро вышел из кафешки.
- Серый? Ты что не узнаешь земляков?
- А, здравствуй. Как дела? (Вот совершенно не помню мужика. Морда вроде бы знакомая, а как звать? Надо чаще домой приезжать.)
- Да живем так себе. Кто на что учился. Слушай, у меня к тебе один хороший совет от дружбана. Ты только не обижайся.
- Слушаю. Только ты покороче, а то я спешу, извини.
- Ничего, успеешь. Ты вот приехал, я так понял, только что и не разбираешься в обстановке. А я тебе сейчас, козлу, пытаюсь по-хорошему объяснить - вали от Ирки подальше. Понял?
- Я не врубаюсь, Вася. (Вспомнил я наконец-то, как звать этого придурка). - Это что - я у тебя разрешение забыл спросить, с кем мне поздороваться и чашку кофе выпить? Я насильно никого никуда не тащил и ошейник на Ирке не заметил с твоим именем.
- Шутишь, фраерок. Не понимаешь по-людски.
Откуда только берутся такие типусы. Вот подлая натура, у Васи, блатняцкая. Вспомнил я немножко про этого субъекта - тупой приблатненный примитив. Кажется, даже отсидел в колонии. И на фиг мне его Ирка сдалась. Скажи мне, с кем ты дружишь, и я скажу кто ты. И конечно, Вася один не полезет - в колонии научили, что "заяц с кодлой... кладет на льва". Черт, черт. И знакомых как назло никого не видно. Хотя я вроде заметил как минуту назад Витька с какой-то "блондинкой" рядом с кафешкой торчал. Теперь наблюдает из-за угла?
Вася тем временем оттирает меня к арке дворика рядом с магазином "Наташи" и хватает за руки. Тут же, из-за его спины, появляется здоровый бугай и я не успеваю опомниться как получаю в глаз - только искры посыпались. Отчаянно вырываюсь из Васиных липких и холодных щупальцев, отталкиваю его и пытаюсь ударить бугая. Куда там, с моим то ростом я элементарно до него не достаю. Вася отцепляется от меня, и краем глаза замечаю, что у него вокруг пальцев появляются массивные желтые кольца, "Кастет", - успеваю я подумать и тут же проваливаюсь в темноту.
В черноте ночи красиво проплывают желтые и красные переплетенные кольца. Становится душно-жарко, и я открываю глаза. Ночь. Звезды. Среди звезд затерялся багровый серпик месяца. Лицо приятно освежило краткое дуновение ветерка. И я вспомнил драку под каменной аркой. Над виском резко защипало. Так - кровь, грязь. Так вот куда он ударил, сволочь. Если бы чуть ниже - то тогда... А что тогда? Где я? Это чистилище, ад, рай? Если это ад, то где черти, а если рай - то где ангелы? Мама бы в таком случае сказала: "Не кощунствуй!"
В поле моего зрения неожиданно появляется странно удлиненное лицо старика, густо обросшее волосами, худое, с большими черными глазами. Нет, пожалуй, это не старик, а мужчина лет 30-40.Только чего физиономия такая худая и волосатая?
Какие-то чудные и непонятные мысли лезут в голову - будто кто-то нашептывает: "Кто ты, странник? Почему лежишь тут, на моей земле? Я, Иосиф, сын Арона, не звал тебя, чужестранец". С усилием я приподнялся на локтях. Лицо испуганно отодвинулось, и снова какой-то странный голос зазвучал у меня в голове: "Не бойся меня чужой человек. Я не причиню тебе зла. Скорее отсохнут обе мои руки, чем я или кто-то другой коснется тебя с дурными намерениями". Вот так-то лучше Иосиф, сын Арона. Мне кажется, я догадываюсь, что это за голос звучит у меня в голове. Но самое главное, что оказывается, я сумел каким-то образом передать свое настроение Иосифу, потому что он вдруг обнял меня за плечи, подсунул под спину сверток и я наконец-то сумел лучше рассмотреть окружающие меня мир. Иосиф уже стоял в двух шагах от меня, зачем-то радостно подняв к небу руки и гортанно орал в пустоту то ли молитву, то ли хвалебный гимн. Похоже, что он давно ждал пришествия некого посланника добра и принимал меня за этого посланника. И так он радовался, что теперь его семья и его родичи ( тут я запутался потому, что родственников оказалось чересчур много - образа смешались в одну смутную бородатую толпу) наконец-то заживут в мире и счастье. Он радовался и благодарил небеса за дарованную милость и одновременно горевал о чем-то совсем близком, пытался забыть об этом в радостном умилении и не мог. Я не люблю общие фразы и абстрактную любовь. Давай-ка, мужик, ближе к делу или телу. И снова Иосиф догадался подойти ко мне, взял меня за руки, осторожно поставил на ноги и как ребенка за руку повел в дом. Скользнула по лицу входная циновка, и резко запахло горячим маслом от тусклых лампадок во множестве расставленных в большой овальной зале. Вдоль стен сидело множество людей, и всё пространство было заполнено неясным стонущим гулом. Посредине, на низкой кушетке покрытой грязно-серым полотном лежал мальчик-подросток, узкое лицо которого восково-желтым пятном выделялось на фоне обмотанных вокруг белых полос, как у египетских мумий.
Но если это высохшая мумия, то зачем тогда этот странный Иосиф привел меня сюда? Я склонился над мальчиком и с удивлением почувствовал в этой обмотанной бинтами желтой куколке признаки живого. Парнишка был жив! Я, конечно, читал и слышал о летаргическом сне, при котором все жизненные процессы замедляются и окружающим кажется, что человек умер. И сейчас я почему-то с абсолютной уверенностью понял, что мальчик спит именно летаргическим сном. Что-то заставило меня наклониться еще ниже и положить свои ладони на его неприятно холодный лоб. Я даже содрогнулся от отвращения, но непонятно откуда возникшее ощущение, что так надо удерживало меня ж этой странной позе. Со страхом я чувствовал, как через мои ладони в мальчика переливается горячая субстанция. Шли минуты, а может быть и часы - я не мог разобраться в этом, время как-то потеряло свою ламинарность, стало дискретным, рваным, как это покрывало, на котором лежало тело.
Мальчик открыл глаза. Я даже не удивился, так-как в течении этих минут-часов понял, что это должно непременно произойти. Я только успел подумать, что мальчик очень хочет маму, кушать, пить и необходимо немедленно снять с него эти удушающие грязно-белые бинты. Закрывая глаза я успел увидеть, что их торопливо развязывает бородатый Иосиф, а мама мальчика льет воду из узкого горлышка кувшина в полуоткрытый ссохшийся рот бывшей мумии. Мне показалось, что я еще успел крикнуть, чтобы его поили медленно и осторожно, и тут же провалился в уже знакомый черно-багровый сон.
Да где же я, черт возьми? Глаза слепило от ярко-желтого света. И надо мной опять маячило узкое бородатое лицо Иосифа. Только теперь оно улыбалось, и я сразу же понял, что с мальчиком все хорошо, Мария, жена Иосифа, на седьмом небе от счастья и он сам тоже. Теперь их первенец, наследник, восстал со смертного ложа и благодарит всемогущего и доброго Серого за спасение. Все жители Вифлеема собрались у подножия Святого холма, чтобы приветствовать Серого, о долгожданном пришествии которого говорил еще пророк Иоанн, называя его Спасителем. Только имя Спасителя Иоанн называл другое - ИИСУС, как у их первенца, которого спас Серый.
С высокого каменистого холма, на котором стояли мы с Иосифом, передо мной наконец-то открылась панорама места, где я очутился. То, что это другая страна и другое время я уже не сомневался. Чтобы окончательно не свихнуться приходится принимать за аксиому, что я не сумасшедший или стать им по собственной воле.
Вокруг зеленели пологие склоны холмов, голубели многочисленные небольшие речки и ручейки, на берегах которых пышно плодоносили деревья, цвели кусты и пылали всеми цветами радуги цветы. Прямо у подножия холма желтели плоские крыши маленьких домиков окруженных крытыми дворами и зелено-белыми прямоугольниками садов. Воздух был пронизан щебетом птиц, мычанием коров, криками ослов, лаем собак и другими незнакомыми мне, городскому жителю, сельскими звуками. Рай, Эдем, пастушеская Аркадия, вечная Весна. А воздух какой: свежий, звенящий, напоенный ароматами плодов и запахами цветов - не воздух, а компот, как в ялтинском ботаническом саду.
Но что-то мешало полностью вкусить этот рай, всем телом и душой отдаться блаженству буяющей жизнью природы. Меня охватило ноющее чувство надвигающейся беды, и моя тревога как в зеркале отразилась на вытянутой физиономии Иосифа. Мы оба смотрели прямо вниз на приближающуюся толпу. Вместе с этими людьми на меня двигалась безысходная тоска маленьких запуганных существ. У каждого из толпы было свое личное несчастье, которое в сумме создавало тоскливую ауру трагедии. И никакой хор ликующей вокруг природы не мог рассеять этот инфернальный мрак.
У меня резко заболела голова и заныли зубы. Батюшки! Да они все тут несчастные и больные. А я то всегда думал, что раньше люди были покрепче, не то, что мы, "поколение кока-колы и биг-маков". Рука Иосифа тяжело легла на мое плечо, и он взволнованно на абсолютно чужом мне языке, но совершенно понятно объяснил, что меня хотят видеть только "страждущие", которые уже потеряли всякую надежду и, услышав о приходе "Спасителя" (то есть меня), ринулись сюда. Здоровые люди работают на полях, на водах (рыбаки, что ли?) или служат цесарю и его слугам. Последнее я не очень понял - почему нужно служить слугам, но, врубившись, что Иосифа мысль о слугах слуг просто ужасает своей крамольностыо, заставил себя думать ему в унисон. Вообще-то мне очень даже не нравилось, что мои мысли может понимать другой человек, каким бы хорошим он ни был, а Иосиф был, несомненно, хорошим мужиком.
Так что пришлось мне в дальнейшем заниматься этими "страждущими" вплотную. Результатами моего лечения могла бы гордиться даже областная поликлиника, да что там поликлиника - медицинский институт где-нибудь в Швейцарии. Правда, почему мои больные пациенты выздоравливают, я так совсем и не понял. Ну, возникли у меня догадки, что, например, коротконогий толстяк, которые страдал одышкой и еле передвигался, просто-напросто боялся, что задыхается, и постоянно об этом думал. Я каким-то образом убедил этого чудака не бояться, и он сразу же задышал нормально - я даже увидел сквозь тело (как на рентгеновском снимке) как такое происходит в натуре. Или, например, молодая женщина, довольно красивая фигуристая баба, почему-то возомнила, что не может ходить и два года, действительно, лежала как бревно. - Так достаточно мне было провести рукой по ее позвоночнику и шлепнуть её по толстой попке, как она встала на ноги. Не знаю, как это у меня выходило, но главное народ выздоравливал.
Первые приемы были для меня самыми тяжелыми - через два-три часа я так выматывался, что засыпал сидя над очередным пациентом. Теперь то я работаю с раннего утра до зенита солнца и не вырубаюсь. Мария научилась готовить мне мои любимые пельмени, а Иосиф не отходит от меня ни на шаг, предупреждая каждое мое желание. Только я научился свои желания выражать на местном наречии и больше не позволяю никому копаться в моих мыслях без разрешения, как это было сначала.
Поток больных не иссякает. Приходят и здоровые аборигены - мужчины в расцвете сил. Они любят посидеть в нашем доме, послушать мой треп о демократии, социализме, олигархах, эксплуататорах научной организации труда и прочих страшилках будущего, которое у меня отобрали.
Они называют себя моими учениками, а один, Петя, постоянно что-то за мной записывает. Мне жаль, что я мало читал на эту тему в своем отдаленном будущем. Только вот в разговорах с мужиками все чаще идет речь о посещении столицы, изгнании торговцев из храма, создании царства божьего на земле и прочих делах, которые вызывают у меня отчаянную тоску. Ведь не расскажешь этим смелым и умным ребятам, что рая на земле и через две тысячи лет не будет. Придется таки идти в этот самый Иерусалим. А там будь, что будет и аминь.