Федорцов Игорь Владимирович : другие произведения.

Лучшее ремесло

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Война переломает многие судьбы, лишит последнего, редких счастливчиков наделит. Близких сделает врагами и сведет врагов за одним столом. Грех Каина не окажется самым тяжким, тяжко придется тем, кто всяческих грехов избегает. Святых нет и люди будут делит землю и злато, злато же будет делить людей. Где-то в разноликом, пестром, многоязычном людском сонмище затеряется человек, носивший имя Колина аф Поллака. Затеряется ли? Спрячется ли? Собьет ли со следа недругов? У него своя цель и свои способы её достичь. И у него другое имя. p.s. Продолжение ,,Дождь над полынной пустошью".
  Лучшее ремесло
  
  
  Героизм, не противоречащий доброй нравственности, мало трогает людей: только героизм разрушающий нравственность, вызывает в людях и удивление и восторг.
  Шарль Монтескье.
  
  IN BREVI*
  
  Враг Бога, враг благочестия, враг сострадания.
  Надпись на кирасе Вернера фон Урслингена, капитана "Великой компании".
  
  Из переписки Виторио де Верра с папским легатом, епископом Гаэтани.
  ...Воистину монарх наш, проявивший удивительную мудрость и дальновидность в португальских вопросах, в делах Наварры ни тем, ни другим не блеснул. Хотя изначально можно было предполагать огромные трудности в войне с басками, о них не подумали. Маловероятно, что на решение короля, открыть военные действия, повлияло желание поставить свое имя вровень с именем Фердинанда Арагонского. Скорее причина в долгом отсутствии в Памплоне мерзостного гугенота, занятого интригами при французском дворе. Если это действительно так, остается великой тайною, во всяком случаи для меня, надобность прибегать к услугам людей, более привыкшим к грабежам и беспорядкам, нежели к дисциплине и законопослушанию. И еще большим секретом является, почему во главе армии не поставили человека, которому король мог довериться всецело. Кристобаль де Мондрагон, Хуан дель Агилл де Арельяно, Фернандо Хирон де Сальседо достойно справились бы с королевским поручением. Но, увы, жезл капитан-генерала вручили Рабалю, огнем и мечом добывшего себе дурную славу во Фландрии, Брабанте и Салуццо. И каков результат кампании, обошедшейся казне в миллионы эскудо? Нам не достались ни корона Санчо Великого, ни сколько-нибудь наваррской земли, а Арагон и Каталонию наводнили бесчинствующие отряды бриганд*. Можно подумать вновь наступили времена нашествий язычников-свевов и готов-ариан, а благословенная Испания уподобилась Испании Тарраконской эпох древнего Рима! Sit venia verbo*. С легкой руки нашего венценосца, поставленного Всевышним, радеть о процветании страны, благословенный край превращен в подобие ада...
  
  ***
  ...Начало лета. Толедо. Еврейский квартал Худерия. Задние комнаты ,,Ослиной шкуры".
  
  Зло щелкнули взводимые курки и мужчина приставил аркебузет* к голове девочки. Бедняжка зажмурила глаза, притиснула сжатые кулачки к груди и тихонько заныла. Страх столь велик и необуздан, что несчастная обмочилась и стояла посередине натекшей небольшой лужицы.
  - Попробуй убедить себя, я не сдержу обещания. Или попроси своего бога отвести мою руку, - обратился мужчина к отцу жертвы.
  - Сеньор...,- седоголовый тщедушный сфарадди* верно оценил ситуацию. Руку убийцы Небеса не отведут и обещание, как не велик грех детоубийства, тот выполнит. Взывать к бессмертной душе бесполезно. Её забыли вымогателю вложить.
  - Возражения я уже слышал. Пожалуй слишком много возражений для сегодняшней короткой ночи. Теперь хочу услышать твое согласие. Так или иначе я его получу. Авраам был готов к закланию собственного сына Исаака, готов ли ты проделать тоже самое с единственной дочерью. Твоего прародителя где-то понять могу, но касаемо тебя.... Стоит ли жертвовать? Сомневаюсь что твой почтенный возраст позволит завести еще одно дитя. Удивлен, как это заделал. Впрочем, епитимья плодиться и размножаться не мною наложена на род людской, не мне и снимать, - убийца чуть надавил стволами в лоб девочки и предложил сфарадди. - Ускорить, мыслительный процесс, начну отсчет. Скажем, до трех.
  - Сеньор, я.... согласен, - обреченно произнес отец ребенка. Жертвовать дочерью он не согласен.
  - Похвально! - мужчина отвел аркебузет в сторону. Двуствольное оружие выплюнуло сноп искр и свинца в стену. Своеобразный салют правильности выбора. - Коль мы теперь в некотором смысле компаньоны.... Надумаешь перебраться в места по спокойней Арагона или Кастилии, исключи путешествие морем.
  Сфарадди глянул на мужчину в недоумении. Именно так он и собирался поступить, добравшись до Таррагона.
  - Король приказал топить твоих соплеменников лишь судно скроется из вида порта. Зачем ему ненужные свидетели.
  
  ***
  ...Отель де Вилль. Южное крыло. Ясная ночь. Балкон. Запах жасмина и роз. Музыка и голос.
  
  - ...Вы не ждите меня весною,
  Не осенней порой золотой,
  Никакою иною порою,
  Вы не ждите меня домой!...
  
  Появиться призраку - шаг из темноты в звездный полумрак.
  - У вас тут весело.
  - Это вы?! Вы? - нескрываемо любим и желанен призрак.
  - Буквально на пару слов, не стеснять своим присутствием.
  Женщина не удержалась обнять. Мужчина снисходительно позволил ей такую малость.
  - Мой дом для вас всегда открыт. В любое время! - горячи её слова и порывы.
  - Однако вы не у себя... Но я заранее признателен за оказанное авансом гостеприимство.
  Колкости не придали значения. Нисколько необидная мелочь
  - Вы искали меня? - надежда и требование услышать правду. Ту правду, которую она хочет слышать. И никакую другую, только ту, что ближе и желанней всех остальных правд и истин.
  - Искал. Вы выходите замуж, Аврора?
  - Я отказала, - яростное мотание головой усилить отказ и прогнать мысли о замужестве. - Д*Абри пожелал составить выгодную партию своему племяннику. Мне нет до того дела.
  - Он дурен собой? Мот? Волокита?
  - Причина вам прекрасно известна, - её услышал бы и глухой, но не собеседник. Глухота сердца самая непробиваемая.
  - Тем не менее.... О вашем браке гудит весь Орлеан и потому вы, Аврора, выходите замуж. Простите, не ведаю имени вашего избранника.
  - Нет!
  - Мадам, когда вы обратились ко мне за помощью спасти вашего умирающего брата, вы брали на себя любые обязательства. Я нашел вам лекаря и ваш брат жив, здоров и если верить слухам, вскоре сделает вас тетушкой.
  - Но искомым врачевателем оказались вы сами! Эти иглы... Брррр.... Я заподозрила вас в связях со Святой Инквизицией.
  - Не столь важно в чем меня заподозрили, я сдержал слово. Ведь так?
  - Сдержали.
  - Сдержите свое.
  - Вы жестоки...
  - Тщщ! - запрещающими оковами наложен палец на уста. - Имена-то зачем?
  - Но вы мое назвали!
  - Мне нравится его произносить.
  - А владелица имени? Нравится?
  Он снова позволил себя обнять. Сильней прижаться к груди, согреться, укрыться от всего мира, услышать сердцебиение, понять, расшифровать его ритм. Придумать то чего нет. Жить дальше памятью о короткой минуте объятий. Этих и прежних.
  - Трудно передать, что я испытываю к ней.
  - И требуете замужества?
  - Прошу. Смиренно.
  - Я вас не понимаю! Совершенно не понимаю!
  Темно увидеть его глаза и бесполезно искать на лице правдивого ответа. Мужчины лгут. Другим. И прежде всего себе.
  - Понимания не требуется. Только сдержать однажды данное мне слова.
  Молчание крадет краткое время. Его мало ей молчать. Еще меньше надежд переменам.
  - После скандала у Д*Абри?
  - Женщинам свойственна легкомысленность и вздорность. Ветренность их второе я и порой лучшее, что в них вложено.
  - Вы такого обо мне мнения!?
  - Аврора!
  - Просите чего другого. Денег, протекции при дворе, владений, титул, аудиенции у Папы, - не отказывают, но просят в отчаянии.
  - Вы меня слышали?
  - Зачем это тебе? Скажи зачем? - обращение на ты сделаться ближе, родней, любимей. Понять то, чего понимать не хочется.
  - Вам сделается легче? - не подается он ответному порыву.
  - Нет. Не сделается.
  - Мне нравятся некоторые традиции старых гасконских семейств.
  - Ты... Ты... Ты...
  Горькие слезы женщин найдут отклик в самой неотзывчивом и черством сердце. Но не в сердце любимого мужчины. В нем? Никогда!
  Исчезнуть, шаг из звездного полумрака в непроглядную темноту. Раствориться в запахе жасмина и роз. Музыке и плачущем голосе. Был и не был....
  -... Время сложится в дни и недели,
  След мой смоет водою дождей,
  Заметут след обратный метели,
  Так надежнее и верней....
  
  ***
  Из частного послания монаха Паоло Ларма донье Амели де Матайя.
  ...Поскольку вестей от Вас нет уже два месяца, смею надеяться, задержка не связана с вновь обострившейся болезнью или, упаси бог, с какой обидой, нанесенной мною по старческому скудоумию. Потому, не дождавшись, пишу наперед Ваших ответов. Еще раз будьте снисходительны к моей словоохотливости. Ссылка вещь малоприятная и от того кажущаяся нескончаемой. Удаленность от обжитого мира, заставляет радоваться всякой житейской мелочи. Будь то мимолетная встреча со старым знакомцем, удачная покупка в лавке книготорговца дона Маттео или редкое письмо от Вашей Светлости.
  Однако малые горести моего бытия меркнут перед трагедией разыгравшейся в солнечной Кабальерии. Впустую перечислены в святых писаниях людские пороки. Никто не помнит их прозваний, а многие, наоборот, почитают оные благодетельными достоинствами.
  Конечно, Вам не стоит думать, будто на старость лет Ваш покорный слуга, окончательно выжив из ума, увязался за королевскими полками, засвидетельствовать ужасы грозных событий. Для сих подвигов я слишком стар и немощен. Все что сделал, здесь в Уэске, где нашел себе пристанище, расспросил участников Кабальерийской кампании. Среди них: раненый пикинер, разжалованный абандерадо*, королевский аркебузир и управляющий разоренной энкомьенды* сеньор Боско. В прочем, на рассказ последнего, не сильно полагаюсь. Он лицо должностное и, следовательно, заинтересованное свою сторону обелять, противную же всячески очернять.
  ... Причиной смуты послужило пожалование нашим монархом губернаторства над Кабальерией графу Дюнану, в награду за злосчастный наваррский поход. Король, конечно, волен в волеизъявлении, но все же следовало поступать осмотрительней. Рабаль, за глаза прозванный Нидерландским Вешателем, посчитал себя обделенным, ибо ничем кроме скудных денег королем не облагодетельствован. Отставной капитан-генерал королевской армии не придумал ничего лучшего, потребовать возмещения понесенных в походе денежных трат. Его с охотой поддержали многие прежние соратники: Заго Диас, Хоан Ортис, Жан Моно, воевода Янош Хуньяди и другие капитаны бриганд, которых не называю, опасаясь утомить излишними подробностями. Отмечу только, среди этого сброда, одной из шаек командовала женщина: Фрина Мальдонадо, известная у франков и в Каталонии как Иезавель*.
  Не получив испрашиваемого, презрев всякое понятие о чести и верности королю, Рабаль, с армией в три тысячи человек, выступил маршем на Фуэно, городок в пяти лигах от Ласета, резиденции нового губернатора. После двухдневной осады Фуэно захватили, а жителей подвергли унижениям и беззакониям, кои обыкновенны в войнах подобного рода. Случилось это на Святого Бартоломея*. Тремя днями позже, армия Рабаля, пополнившись ротами Херонимо Эспарто и Ге Гиндалеза, двинулась к злосчастному Ласету. Тогда же Хоан Ортис оставил бриганд и со своими людьми подступил к Табладу, замку содержания преступников против короны и государства. Кого хотел вызволить из заточения Ортис, была ли осада его инициативой или же тайным приказом Рабаля, вряд ли удастся выяснить. Но я слышал, многие из мятежников называли поступок Ортиса предательством, а самого капитана величали Иудой.
  ...Участь Таблада много печальней участи Фуэно. Ортис учинил в захваченном замке неслыханный разгром. Плененный гарнизон сбросил со стены, настрого запретив придавать христианские тела освещенной земле, чем вызвал ропот и недовольства у своих солдат. Не лучше он поступил и с заключенными тюрьмы. Большинство казнил и только некоторым разрешил уйти невредимыми. Насытившись изуверствами, Ортис приказал Таблад сжечь, а донжон взорвать. Затем бриганды скоро отступили к Морено, где Ортис умер от ран. Злые языки утверждают, и не безосновательно, смерть его следствие застарелой неаполитанской болезни*. Освободившуюся должность капитана занял давний соратник Ортиса, Алонсо де Кабрера, под рукой которого бриганды захватили Алиас....
  
  ***
  Фуэно. Улица Семи Прях. Верхние комнаты ,,Золотой Мухи".
  Двое, захватив руки, жестко гнули человека к столу. Не столько макнуть в пролитое из опрокинутой кружки вино, сколько сунуть в трещавшую жиром дешевую свечу. Человек упирался, тщетно сопротивляясь насилию. Кричать и звать на помощь и не думал. Бесполезно и вредно. Только себе хуже сделает.
  Пленника, после недолгой возни одолели и втолкнули в огонь. Затрещали опепеляясь свисающие со лба волосы, неприятно запахло паленым.
  - Морду не прижгите. Или глаз. Пригодится еще, - попридержал рвение подручных третий. Облаченный в черный просторный плащ, он походил на гигантскую хищную летучую мышь. Стоило двинуться и полы одежды шелестели, будто собирались расправиться в острые когтистые крылья.
  По слову хватку ослабили и человек выпрямился, удаляясь от свечи. Покривился от боли. Защемила поврежденная кожа.
  - Вы забыли кто мы, - вежлив и бесстрастен монах. Страдания пленника ему не укор. - Domini canes.... С латынью у вас порядок, с пониманием откровенно плохо. Поразмышляйте на досуге. Нас не зря называют Псами Господа. След не теряем, а случится потерять, быстро находим. Сбегают только призванные Всевышним или грешники отправляющиеся прямиком в Преисподнюю. С последним можем поспособствовать. Желаете?
  - Нет! - не прельщает пленника не ко сроку завершить круг своей жизни.
  - Что же... Вы не исключение. Установленно доподлинно, никто не торопится ни на Судный день, ни в Гиену Огненную.
  - Проповедуй другим, монах. От меня-то чего хотите? - чуть меньше уважения и хватка пленителей усилилась. Его крепко приложили мордой об стол. Едва отвернулся не повредить нос.
  Повелительный жест и пленника откинули на спинку стула.
  - Один из наших братьев имел неосторожность угодить к иезуитам, а позже сбежать. На удивление они очень оживились. Я бы сказал избыточно, для такого ничтожного события, как бегство престарелого доминиканца. Война их не остановила. Наоборот, полезли в самую гущу Кабальерии. Самого захудалого места на стыки Наварры, Арагона и Каталонии. Мы хотим знать причину. И не расплывчатыми фразами, а подробным рассказом с деталями и именами. Обобщения можете не делать. Выводы мы сделаем сами, без вашего участия.
  Пленнику следовало соглашаться. За не имением альтернативы. Любые, самые железные доводы против, разобьются о слово монаха. Поскольку отказ не примут, оставалось поторговаться в свою пользу.
  - Что получу?
  Легкий согласительный кивок. Звонкий щелчок слева и острие тонкого ножа уперлось в шею сидящего. Справа короткий замах и между пальцев пленника, упирающегося в столешницу, с дребезгом всадили клинок. Перерезанная глотка или фламбержное лезвие в брюхо. Выбор скуден, но достаточен не прельститься.
  - Немало, друг мой, немало, - обещал монах. - Уйдете отсюда выполнять порученное. А выполнив, жить без обязательств.
  - Как долго? - человек злился и не хотел уступать. Осознание, уступить все равно придется, изводило его еще больше. Пленник честно пытался сдерживаться, не выдать себя, понимая, его слова, каким накалом не обладай, мало тронут доминиканца. Взорвись он вулканом гнева и ярости, ничего не изменится. Впрочем, изменится. Его просто напросто прирежут. На этом стуле, за этим столом, в этой комнате, в этом трактире, в трех шагах от жилища коррехидора.*
  - Как долго жить? - все столь же спокоен монах.
  Несусветная глупость надеяться отмерить значительный срок. У пленника запросы скромнее.
  - Не иметь перед вами обязательств.
  - Лишь Господь освобождает бесповоротно и окончательно своих должников от греховности. С нашей помощью, позволю тебе напомнить не забыть.
  
   ***
  ...Из ответного письма Амели де Матайя к монаху Паоло Ларма.
  ... Опасаюсь излишне побеспокоить, но перепоручу Вам просьбу, адресованную мне из Гаскони, моей дальней родней. По возможности, разузнайте о Роббере де Ла Марке, отъехавшему в Кабальерию в столь неспокойное время. А доведется, божьим соизволением, сойтись с ним лично, окажите содействие в скорейшем возвращении домой.
  
  ***
  ...Восточная часть Алиаса. День. Тесная улочка от квартал морисков к площади Хайме Второго. Двое верховых.
  - Держите, - передан свиток, извлеченный первым всадником из седельной сумки.
  - Доставить как обычно? В монастырь? - не возмутим второй. Сколько таких поручений выполнил, не счесть.
  - В Лейре сейчас полно посторонних глаз. Отправитесь в Арран. Кротчайшим путем. Это срочно, - способен удивить первый.
  - В Арран? - сомневается второй. Не ослышался ли? После недавнего боя в ушах звон и шум.
  - А что вас удивляет? Такие же подданные, как я и вы. И остальные в Наварре.
  - Генрих никогда не питал иллюзий по поводу свевов.
  - Тогда он не был королем Франции. Сейчас ему нужны преданные люди.
  - Преданные? В Арране? - готов устроить спор второй. Об упомянутых в разговоре он весьма и весьма невысокого мнения.
  - Можно потешаться над их прижимистостью, рассказывать анекдоты об их не выдающейся сообразительности, но они не предатели. А это по нынешним временам редко и ценно. С испанцами предстоит еще много возни. Завтра она не завершиться. И послезавтра тоже, - рассуждал первый для своего порученца. Молодость горазда на ошибки на ровном месте и поспешные суждения от избыточного максимализма.
  - Думаешь?
  - Выполняю задание нашего короля.
  - Нашего? - в возгласе второго недетская обида.
  - Нашего, нашего, - заверил первый. Не красивым словцом поманил, искренней верой сказанному.
  Улочка выплеснула всадников на крохотную площадь. Чадящие головешки рынка. Ломанные тележки, опрокинутые прилавки, растоптанные корзины, подавленные овощи и фрукты. Разбитый пушечным попаданием питьевой фонтан. Обрушенный фасад мечети, недавно перестроенной в церковь. На видном месте крест с распятым и пристрелянным арбалетными болтами человеком.
  - Только не спрашивайте, покровительствует ли нам Святой Себастьян, - горькая ирония и жгучий стыд у второго за содеянное чужими руками по чужой воле.
  - Трудно не заметить его благоволения правому делу.
  
  ***
  ...Алиас. Ночь. Трактир ,,Кастильская пика".
  За столом двое мужчин. Разговор неравный и длинный. Свеча догорела и в кружках не осталось вина. Но последнее слово впереди.
  - Вы распустите полк и отправитесь в Борху, - уведомил предпочитавший прятаться в темноту и не повышать голоса. Последователи Святого Игнасия сторонятся и света и публичности. Ad majorem Dei gloriam ( К вящей славе Божьей) это им без надобности.
  - Ваши желания, святой отец, собьют с толку любого, - раздражен, но сдержан человек с повязкой на глазу. - То навязываете меня в компаньоны к Ортису. То тратите деньги, проталкивая на его место. Не прошло и недели, требуете избавиться от людей и самому уехать. И куда!? В Борху!
  - Так и есть.
  - Подробности будут? Не проникнуться причастностью, но верно справиться с поручением.
  - Не язвите. Детали вам излишни. И это отнюдь не поручение.
  - Собственно, как вы себе представляете, распустить полк?
  - Объявите, об отсутствии возможности оплачивать дальнейшую службу. В том не возьмете греха обмана. Денег у вас нет. Не конкретно у вас, а как у капитана, чья репутация почти безукоризненна.
  - За всяким сыщется мелочь к которой придерутся, - досадуют на обидный намек.
  - Непременно сыщутся, - не угроза, но напоминание, - Вроде пустяк, а угодишь на костер.
  - На костер?! - плохо скрытое возмущение одноглазого рвется наружу. - За что?
  - Живите в неведеньи, счастливей будете.
  - Приму за добрый совет, - не без борьбы смирился человек с повязкой.
  - Лучше следуйте ему неукоснительно.
  - Обещаю.
  - Обещания немного стоят, - не верит иезуит. Вера не тот критерий, строить какие-либо отношения с мирянами, вне зависимости насколько они хороши и плохи, в качествах им присущих.
  - Смотря сколько за них заплатят, - проста и понятна истина капитана.
  - Три кита Мироздания. Отсутствие, наличие и пропорции деления наличествующего, - согласен с ним иезуит. - Мы вернулись к наболевшей теме.
  - Что же... пустая казна причина, - достигнуто взаимопонимание мирского и духовного.
  - Кто бы усомнился. За идею ваши люди не служили, не служат и очень сомневаюсь вдохновятся служить. Гроб Господень тоже не за небесную благодать спасали. Вернее не только за нее. В нынешние времена упадка и стяжательства акцент прискорбно смещен к Золотому Тельцу. Не буду лукавить, в нынешне предприятии людское сребролюбие нам в помощь.... Лучше представлять поставленную задачу, поясню важный момент. Мы разыскиваем одного человека. И твердо знаем, он среди ваших бриганд. У нас нет ни его описания, ни малейшего представления командует он строем или в строю стоит. Пушкарь он, пикинер, аршер или альферес. Доподлинно известно одно, ему необходимо в кротчайший срок попасть в Борху.
  - Своих альфересов я хорошо знаю.
  - Но руку на отсечение не дадите? - усомнились в подобных гарантиях.
  Их иезуиту и не дали.
  - Гм.... Пожалуй, нет.
  - Он очень осторожен и изворотлив и в Борху попадет с вами или без вас. Лучше с вами. Но с вами не значит всем вместе, тем более город не захватить. Зачем лишние жертвы? Вы целее, нам спокойней. И искать проще и ждать меньше.
  - Его поджимает время?
  - Обстоятельства, о которых мы только догадываемся, - уклончив любитель тени. Не всякий раз в разговоре необходима конкретика. - Окажутся догадки справедливыми.... Лучше не думать что тогда.
  - Борха королевский город. Не догадываетесь о чем я? Он закрыт на въезд.
  На столе появился квадрат сложенной бумаги с тесьмой и печатями.
  - Приглашение от свевов в Арран. В сложившейся обстановке попасть туда можно и нужно только через Борху. Документ на ваше настоящее имя. На случай если вас узнают.
  Уточнение вызвало у слушателя горькую ухмылку. Намек прекрасно понят. Внизу листа подробное описание личности, кому выправлен проезд.
  - Вы недурно подготовились.
  - Что лишь подчеркивает важность дела и ответственность, принимать в нем участие.
  - И думать не смею иначе.
  - Вам не надо думать. Достаточно сделать.
  - Он догадывается о вашем исключительном внимании к своей особе?
  - Догадывается или нет, все равно рискнет пробраться в город. Вы ему в том поможете. Создадите благоприятные условия..., - на столе появилась новая бумага. - По статусу вам полагается восемь человек сопровождения. Впишите их имена. Из восьми выбирать легче чем из четырех сотен.
  - Не к месту вопрос.... Что с остальными? Достанутся Молиньи?
  - Дороги на Хаку и Морено некоторое время не займут. Поторопятся, успеют. Гоняться за бригандами не будут. Неделю. Начиная со вчерашнего дня. Рабаль выбил у короля такое послабление.
  - Рабаль? - не верили иезуиту.
  - А что вас смущает?
  - То, о чем сказали. Вешатель взялся о ком-то хлопотать? Не в характере и не в том положении, обременяться подобными заботами. Тем более лезть к королю! - в голосе одноглазого прорезалась едкая насмешка. - Надо знать короля.
  - Вам не откажешь в здравомыслии. Сам Рабаль ничем подобным не обременялся. Для вас постарался орден. Что касается короля... Не простит. Должен же он кого-то не простить? И соответственно, наказать.
  - Таблад?
  - Пусть будет Таблад.
  - Понятно. А Тельо?
  - С Тельо несколько сложнее.
  - Так он в деле?
  - Пусть вас это не беспокоит. У нас с ним личная договоренность. Бриганд он пропустит, - пауза делиться информацией или придержать. - Не всех.
  - И кто эти не все?
  - Матаморес.
  - То, есть он вам уже сейчас не интересен?
  - Не интересен. Если не попросится в Борху.
  - Вся чехарда отловить прощелыгу, перешедшего вам дорогу? Или не только вам? Или не столько вам? Кому еще?
  - Не задавайте вопросов, не сойдете за умного. Умных нынче не любят, не ценят и не являют им милосердия. Даже не исповедуют.
  - Ценю вашу заботу.
  - Оцените еще выше, получив в Борхе у Авима Шамеса причитающиеся вам деньги.
  - Я-то думал всех иудеев....
  - Думайте за себя и про себя.
  - Не тридцать серебряников, надеюсь?
  - Не взяли бы?
  - Падачка мелковата, мараться.
  - Пять тысяч арагонских флоринов.
  - А моя репутация?
  - В сумме учтено. Вы не Асторре Бальони, не Амброджио Спинола и не Гонзаго де Кардоба, претендовать на большее. К тому же Орден обязуется забыть о ваших прежних прегрешениях.
  - Во истину наша мать церковь щедра и милостива, - перекрестился одноглазый.
  - И терпелива. Ни то, ни другое не длиться вечно.
  - Я вас понял, святой отец.
  
  ***
  Из путевых заметок Юргена Гульди, торговца из Кельна, очевидца Кабальерийской компании.
  ...Они одевают вызывающие яркие одежды; они увешаны оружием с головы до пят; они объединяются, руководствуясь личными интересами, и выступают под собственными флагами, гордо величая себя Жнецами Смерти, Гневом Ада, Детьми Греха, Страшилами и другими ужасными прозвищами, вселяя страх в благочестивых христиан.
  Слава о них самая дурная, помыслы их порочны, а алчность не знает предела и не ведает насыщения...
  
  ***
  Маршевая песенка бриганд из Брабанта.
  ...Наше призвание ˗ война!
  Наши нивы ˗ поля сражений!
  Плоды наших трудов ˗ смерть!
  Память о нас ˗ плач! ...
  
  ***
  ...Ночь. Свет от свечи и полная луна в окно.
  Некто смотрелся в зеркало. Долго. Достаточно долго, в который раз признать, самые ужасные чудовища всегда по эту сторону отражения, а не за ним. Впрочем, с какой стороны смотрящему находиться.
  - И с какой я?
  Что себе ответить? С той, где чудовищ на одного больше.
  - Бутцс! - жесткий щелчок ногтем по стеклу, удостовериться в хрупкости границы. Можно сказать её и нет вовсе.
  Часть первая. Под знаменами хаоса.
  
  1.
  Человека собирались вешать. Палачи - двое аршеров* в мятых нагрудниках и битых кабассетах, сноровисто перебросили толстую веревку через нижнюю ветку корявого дуба. Третий, громоздкий пикинер, крепко саданул несчастного поддых - брыкаться удумал! и накинул петлю на шею. Затянув узел потуже, еще разок въехал кулачищем в живот. Аршерам пришлось поддержать обмякшую жертву. Пикинер живо потянул, выбирая слабину на веревке. Здоровяк немного перестарался. Несчастному пришлось привстать на цыпочки, не погибнуть до срока. Ему, как и всем в таких случаях, верилось, в последний момент наказание пересмотрят.
  Завершив приготовления, служивые отступили, поправили сбившиеся одежды и замерли в ожидании команды, привести приговор в исполнение. На потных лицах никаких эмоций. Обыкновенная ,,веревочная" работа.
  За действиями бриганд наблюдали двое верховых. Капитан Алонсо де Кабрера, шестидесятилетний мужчина, с черной бархатной повязкой на левом глазу, в золоченом морионе и в отличной толедской кирасе. Поверх кирасы надет роскошный балдрик* на котором крепились, миланская шпага, обошедшийся владельцу не в одну сотню дублонов и швейцарский кинжал, стоивший и того дороже. Бардовые грегоскосы*, подбитые чистым конским волосом, украшены парчовыми полосками и прошиты серебряной нитью. Мягкие сапоги по французской моде с отворотами, бантами и большими надраенными пряжками.
  Рядом с капитаном красовался, именно так - красовался, его эскудеро, Пьетро дель Джинно, франт, отдававший предпочтение в одежде лазоревому и зеленому. Молодой кондотьер, а было ему лет двадцать пять или около того, время от времени брезгливо морщился и обмахивался надушенными перчатками. Порывы теплого с ленцой ветра, доносили чад головешек и тягучий запах разложения. Поодаль догорала разоренная обитель цистерцианцев. Закопченные стены, вылизанные огнем окна, рухнувшая крыша с иглами торчащих черных стропил, высохшие от жара тополя. Столбики ворот разбиты мелкими ядрами рабинетов, опрокинутый воз со скарбом нагло распотрошен. Рядом с оградой свалены тела монахов. Привратника, распяв на решетке, подперли в брюшину сучковатым дрекольем, распустив по коряжинам сизые осклизлые внутренности. Над убитыми бесчинствовали вороны. Обожравшиеся птицы сыто крокали, тяжело и недалеко перелетали с места на место.
  - Каналья-судьба, - насмешливо произнес эскудеро на приготовление казни. - Спасая драгоценную жизнь удрать от неприятеля, быть пойманным и лишиться её от рук собственных дружков.
  Кабрера, прибывавший в мрачном расположении духа, медлил подать аршерам сигнал. Его взгляд отрешенно блуждал по далеким белоснежным пикам Пиренеев, вскинувшихся в голубое безоблачное небо. Отличный денек, оценить безвозвратную утрату. С погоста солнце не наблюдается. И дождевые тучи не пугают, случись таковым набежать с безбрежного моря на грешную сушу.
  - Сомневаюсь, что он мог рассчитывать на королевское помилование переметнувшись к Молиньи, - продолжил насмехаться Джинно. - Но лишнюю неделю бы пожил.
  Неуместная легкость речи эскудеро дозволялось. Итальянец числился в фаворитах. Может потому, что выполнял любые приказы, не страдал излишней щепетильностью, и питал к людям еще меньше сострадания и снисхождения, чем сам Кабрера.
  Капитан слегка поправил повязку. Едва притронулся, словно проверил на месте ли. Далекие горы сверкнули белым, окраситься вершинам в бледно-розовый грядущего заката.
  Что его сдерживало? Что мешало спокойно махнуть рукой, проследить, как запляшет в петле поганый дезертир. После чего развернуть коня и уехать. Не мучаясь более ни смрадом, ни жарой. Кабрере припомнился злосчастный рейд. Их осталось немного, тех, кто дрался под его рукой на далеком магрибском побережье. Аршер из числа уцелевших, прошедших с ним огонь и воду. И не только.
  "Предают все," - не открытие, но напоминание. И в последнюю очередь утешение.
  Кабрера, мысленно представил королевских трубачей вокруг эшафота, который ждет и его. За Таблад, за Морено, за Алиас. Припомнят и Антверпен. И остальное. Все соберут. Пять лет назад, согласно королевского эдикта, оглашенного и вывешенного в городах страны в канун Дня святого Якова*, ему, Алонсо де Кабрера и его служивым людям, присутствие в пределах королевства запрещено под страхом смерти. Успех в Наварре мог искупить старые прегрешения перед короной, но кампания завершилась полнейшей неудачей. Неприятное свидание с королевским правосудием и королевской виселицей не отменялось. Не забыла о нем и Святая Инквизиция. Папский трибунал непременно поучаствует в его судьбе. И тут в пору плаху поставить в предпочтения. Недавня встреча позволяла скромно надеяться на благополучный исход, но позволять и надеется совсем не гарантия выйти совершенно сухим из воды.
  Дезертир покрутил головой, ослабить на шее жесткую петлю. Он пытался что-то сказать, но передавленное горло исторгало невнятное мыканье.
  - Витто, по прозвищу Лишай, - припомнил Кабрера имя приговоренного. Забывал ли он его, припоминать, сейчас? Приложил тому старание. Не все что помниться или вспоминается доставляет удовольствие.
  Розовеющие пики гор перестали интересовать. Капитан перевел взгляд на недальний холм, залитый щедрым солнцем. В редкой высохшей траве, в глубоких глиняных трещинах расползающегося оврага, со шрамом дороги. Но даже таким холм Кабрере нравился. Больше скал и снега ему любо тепло, свет и нежная зелень виноградников спрятанных у подножья.
  - Для гелда*, смерть в петле позорна, - произнес Джинно, и, опережая запрет капитана, выхватил из седельного подсумка аркебузет и выстрелил.
  Будь ситуация иной, Кабрера с удовольствием поспорил бы на предмет поражения цели. С такого расстояния редко кто попадал в лошадь, не то, что в человека. Но, Джинно сподобился не промахнуться. Тяжелая пуля разнесла несчастному голову, забрызгав кровью и мозгами опешивших палачей.
  - Не разучились в Милане делать хорошее оружие, - засмеялся итальянец. Аркебузет он раздобыл, притянув на дуэль кого-то из прихлебателей семейства Висконти, наводнивших Уэску.
  Радующийся успеху Джинно походил на одну из птиц, который день расклевывающих тела цистерцианцев. Наклонял голову то влево, то вправо. Хохоча широко раскрывал рот, заглотнуть побольше воздуха. Ворон и есть!
  Уловив недовольный взгляд Кабреры, эскудеро попридержал смех и извинился.
  - Прошу прощения, дон Алонсо. Но, правда, жаль поганить послужной список парня. Повешен! Пффф! Он же не вор с городского базара!
  "Фигляр", - отстранено подумал Кабрера, не особо осуждая выходку. Сам был когда-то таким. А может и не был. Разве упомнишь. С той поры как первый раз презрев заповедь - Не убий! прикончил человека, прошло две таких жизни, что прожил Джинно. Кабрера даже восхитился. Каков мошенник?! И на пистолях и на клинках мастак! В драке против двух-трех не дрогнет. Потом бабы. Не успеет въехать в город, окрутит какую-нибудь недотрогу! Мало одну, вторую сходу подцепит. Шлюхи и низкородные девки в общий счет не вносятся. Опять, деньги словно липли к нему. В карты играть - всегда в выигрыше, в кости тоже самое. Пари заключает, будто заранее уверен в исходе спора. Про таких у него на родине, в Мурсии, шутили: ,,Рыжей манды дитё." Иногда прибавляя: ,,И аршинного хера отрыжка." Наш случай.
  - Чего ждете? - рявкнул капитан, мявшимся аршерам.
  Те дружно подтянули расстрелянное тело повыше и закрепили веревку. Дезертир повис, мерно покачиваясь на ветру. Кровь из раны тут же перестала течь. Но и вытекшего достаточно - здоровенные мухи слетались в черное беспокойное облачко.
  - Пошли прочь! - скомандовал Кабрера бригандам.
  - Где Матаморес таких набирает? - Джинно вытащил второй аркебузет и прицелился.
  Кабрера почему-то подумал о веревке. Он не сомневался, эскудеро не промахнется, но это уже слишком, столь нагло попирать закон.
  - Снятие тела казненного без дозволения провоста* или старших чинов, карается лишением жалования и звания, с обязательным наказанием десятью ударами пик, - напомнил Кабрера разохотившемуся палить стрелку. - Хочешь потолковать с Шёллером?
  Джинно повременил с выстрелом. Он не верил угрозе, но рисковать лишний раз поберегся. Кабрера многие его выходки спускал с рук. Однако у старика, в последнее время, явно клинило в башке. Взять хотя бы повешенье? Чего проще полосонуть труса по шее клинком. Так нет, потребовался целый спектакль с дубом, веревкой и личным эскортом. С чего бы такие почести задроченному аршеру?
  - Порох нынче дорог, - отказался Джинно проверять приверженность капитана законности.
  - Похвальная бережливость, - согласился Кабрера. - Особенно, перед дорогой.
  - Куда едем? ˗ любопытно эскудеро. И не скажешь, обрадован или огорчен. Связанное с подчинением и выполнением чужих приказов, воспринималось итальянцем посягательством на личную свободу. Дисциплинированностью он не обременялся.
  - Едешь. В Хаку.
  - В Хаку? ˗ несказанно удивился Джинно словам капитана. Он прав! У старика с головой точно не в порядке! Что там делать в такую пору?
  - А ты бы хотел обратно, в Мартес? Уверен, баски не встретят нас с цветами. Помнится, они здорово угостили нас из мушкетов и пушек.
  - Было дело, - не спорит итальянец, но у него собственный взгляд на произошедшее. - Но в Наварре стояли три недели назад. Сильно не замарались, - смешно дернул носом отравленный разложениями воздух и захохотал. - Но душок тот еще!
  Кабрера кивком обозначил согласие. Наваррский поход не впишут золотыми буквами в летопись побед и не поставят в заслуги для награждения ни одному из его участников.
  - Зато нынче сойдем за друзей, - продолжил Джинно. - Мятеж против Королевских Величеств Всех Испаний...
  - Сомнительная заслуга. Поэтому отправишься в другую сторону от Мартеса, в Хаку.
  Кабрера, опять тронул повязку. Со стороны могло показаться, прикрытый глаз его беспокоит. Всего лишь привычка. Дурная. Одна из многих привычек. Вроде неизбывной хронической, окончательно запущенной, болезни.
  Джинно театрально приложил руку к груди, выразить готовность выслушать, но наперед высказаться самому.
  - Хака уже не Арагон. Но и в Каталонии подобных нам не жалуют. В плен не берут и суда не дожидаются.
  Кабрера презрительно сморщился. Надо же новость! Полмира стоит в очереди предъявить ему кровавый счет, а он до сего дня жив. И рассчитывает еще пожить. Капитан посмотрел на болтавшегося в петле Витто Лишая. Бывшего соратника и в общем-то неплохого парня.
  "Кто же водит с подонками дружбу и тянет с ними службу?" - шутливая присказка, ходившая среди вербовщиков короля для особо щепетильных, желающих перебраться в Новый Свет, не способна смягчить произошедшее только что. Может стоило помиловать?
  К висящему на суку телу, на запах свежей крови, приплелась облезлая дворняга. Сквозь свалянную шерсть проступали пятна розовой больной кожи. Пес замотал головой, разгоняя мух, и сунул морду в кровяную лужицу. Подобрал оторванный пулей ошметок человеческой плоти и, помусолив в беззубой пасти, жадно заглотил.
  - День воздаяний! Не поручусь, что покойник брезговал псиной, - осклабился Джинно над жрущей человечину дворнягой.
  - Не брезговал, - признался Кабрера, вспомнив давний день.
  Не потому ли он медлил с приказом? Тогда, в Эль Кано, на двадцатый день глухой безнадежной обороны, от безысходности и нестерпимого желания жить и жрать, поделили на пятерых тяжкий кусок.
  Кабрера ощутил во рту забытый неприятно сладковатый вкус жилистого мяса. А тогдашний запах - человеческое сердце пахнет свежими грибами, перебивал теперешнюю трупной вонь.
  Хулио Мантаро, за малый рост и тщедушность прозванный Барбоской. Алебардщик из Гранады. Почему его? На жаре плоть быстро портиться и покрывается червями. А он был самый свежий из покойников на крепостной стене. Витто Лишай, последний причастный к неприглядной тайне их небывалой стойкости. Смертный грех способен единить крепче всяких клятв и обетов. Утешение - все мы грешны, не утешает. Грех греху рознь. Это вам не гостии и не просфоры в евхаристии, отождествленные с плотью Христовой. Все на настоящему.
  - День воздаяния, не иначе, - Джинно выстрелил в дворнягу. Не промахнулся. Пса разорвало напополам. Мухи тучей взметнулись вверх и осели, включить останки доходяги в список блюд.
  "Не иначе манда его рожавшая не рыжая, а золотая" - подивился Кабрера меткости беспечного итальянца.
  - Вернемся к твоей поездке, - оторвал он эскудеро от развлечений. - Возьмешь с собой людей... Глянешь городишко.
  - Нет ли полковых знамен?
  - Их самых. Убедишься в точности и вернешься.
  - Тельо не из тех кто тянет время. Он выполняет приказы еще до их поступления.
  - Проверь и возвращайся. Свар не затевай.
  - Само собой! - легко согласился Джинно ни сколько себя соглашением не обязывая.
  - Не вздумай изображать Сида Кампеадора, ˗ вразумлял Кабрера, абсолютно уверенный, поступит итальянец с точностью наоборот. Так происходило не раз, следовательно, нет причин полагать, не произойдет снова. От Альп до Гиблартара все драки за его неуемным эскудеро.
  - Понял-понял, - не перечил Джинно. Препирательством он никогда не занимался, но поступал по-своему.
  - Вечером жду, - подчеркнул Кабрера срок возвращения.
  Всадники развернули лошадей. Барб итальянца энергично замотал головой и фыркнул. Лошади, как и её хозяину, неприятен трупный запах. Джинно поднес к лицу перчатки, вдохнуть цветочный неустойчивый аромат, перебить едкое зловоние. Кабрера остался невозмутим. У войны нет иных запахов кроме тлена, крови, пороховой гари и дыма пожарищ. К ним не скоро привыкаешь, но привыкнув почти не ощущаешь и не реагируешь остро.
  Не спеша направились к городской площади. На улице обогнули опрокинутую повозку. Ноги раздувшейся, уже покрытой шевелящимися личинками, лошади, торчали из канавы. Изрубленный возница брошен тут же, собирать мухоту и кормить птиц. За распахнутыми воротами ближайшего двора, разбросанные пожитки. У стены полуобгоревшего сарая, обнаженные тела казненных.
  - Вайды нашего приятеля Матамореса, - опознал Джинно виновников разгрома.
  Кабрера трудно поразить подобными зрелищами. Участнику разграбления Антверпена, ничто не в новинку.
  По соседству рассыпались выстрелы, глухо рявкнул рабинет. Следом треск разлетающегося щепой дерева и свист стаек каменной крошки. Запоздалым эхом дружный и довольный хохот. Снова выстрелы. Ввысь, к небу, с соломенной крыши, взметнулось пламя пожара. Визг свиньи. Дикий и пронзительный.
  - Чокнутый венгр! - вовсе не осуждал Джинно названного. Способ готовки жаркого вводил непосвященных в ступор. Животину укладывали на угли живьем.
  Кабрера поторопил лошадь. Запах паленой щетины хуже вони разлагающейся плоти.
  - И ведь не пригласит, курносый! - сегодня итальянец в ударе острословить.
  Проехали полсотни шагов. Навстречу аршер гнался за девушкой. И погоня и жертва внезапно появились из переулка.
  - Постой, куда ты! - окликали беглянку. - Постой же!
  Девушка ускорила шаги, оторваться от преследователя.
  - Пресвятая дева! - непроизвольно вырвалось у нее. От страха и отчаяния на глаза навернулись слезы. От всадников ей нипочем не убежать!
  Она собралась юркнуть в распахнутую калитку к тетке Ракели, но там хозяйничали бриганды. Вытаскивали из подвала вино, сыр, знаменитый окорок, секрет приготовления которого хозяйка никому не открывала. Увидев девушку, мародеры заулюлюкали, замахали руками.
  - Заходи красавица! Заходи, угостим вкусненьким!
  Один из зазывал, с мордой рябея ржавого железа, бесстыдно похлопал по мотне, вызвав у товарищей безудержное веселье.
  Беглянка устремилась дальше, запнулась о неровность и едва не упала.
  - Да, подожди! - просил пыхтевший аршер.
  Он совсем рядом! Девушка отчетливо слышала бряцанье его оружия и шарканье башмаков. Она рискнула оглянуться. Вдруг ей только, кажется со страху, а на самом деле преследователь отступился и отстал. Но аршер не отставал. Прижав тесак, не хлопать железу по ноге, перешел на вялый бег. Охотник находил свою добычу достойной потраченных трудов. Замечательная фигура, круглая попка и мордашка миленькая.
  - Стой, сука! - грозно рыкнул аршер напугать беглянку. - Все равно не сбежишь! Стой, хуже будет!
  Джинно громко и протяжно свистнул. Ату её! Он сам не прочь погонятся за такой. Погоняться и догнать.
  Финал погони не за горами. Девушка вбежала в большой сарай и притворила дверь. Она хорошо знала место, где искала укрытия. Здесь Энрико назначал ей свидания. Здесь она позволяла ему немножечко, больше чем следовало добропорядочной христианке. Здесь его невинные чмоки в щечку, преображались в страстные поцелую в губы, в шею, за ушко, а влажные руки норовили скользнуть выше дозволенного колена. Она прекрасно помнила, если подняться по деревянной лестнице на высокий настил и подобраться к задней стенке, можно пролезть в дыру, спрыгнуть на сложенные бревна, с них на пустые ульи и скрыться в саду дона Фанчино. А там-то аршер её не догонит!
  Утопая ногами в сенной трухе, девушка добежала до круто приставленной лестницы. Подоткнув подол к поясу, не запутаться, стремглав поднялась вверх. Разбрасывая сено с пути, устремилась к спасительному лазу. Её вскрик пронзителен и полон отчаяния. Старый Техо забил дыру досками!
  - Отбегалась, сука?! Отбегалась! - аршер затворил за собой створину.
  Он отдышался, снял перевязь и накинул на гвоздь. Подумав, стащил с себя жак* и повесил рядом. Ничто не должно ему мешать. Аршер даже загодя расстегнул пуговицы на жилете.
  - Оставьте меня! Прошу вас! - умоляла беглянка, но лишь предавала преследователю уверенности продолжать.
  Аршер подергал лестницу, устойчива ли, и не спеша начал подъем, предвкушая борьбу и победу.
  - Где ты, красотуля?!
  Он заставит сучку выполнять его маленькие прихоти и большие желания. Сотворит с ней такое, чему и упоминания не найдешь среди грехов прелюбодеяния.
  - Я прошу вас..., - в отчаянье рыдала беглянка. - Прошу вас! Ради всего святого, оставьте меня!
  Порой до Небес докричаться легче, чем до человека. Случается человек откликается прежде Небес. Но в большинстве случаев безнадежно не слышат оба.
  - Красотуля! Не прячься! Я научу тебя быть с мужчиной! Ты не представляешь сколько в тебе сладеньких дырок, присунуть! Будет не больно. Будет хорошо. Обещаю.
  - Прошу вас, сеньор! Прошууууу...., - надрывалась девушка в полном отчаянии. У нее скоро свадьба. Порченных невест рядят в соломенный венок и мажут ворота родительского дома коровьим навозом.
  Родиться мужчиной уже получить от Судьбы золотую монету. Избрать воинскую стезю, заработать вторую. Разве плохо? Аршер показался над настилом.
  - Красотуля!
  Охотник забыл главное правило охоты, не загонять добычу в угол. В теплом сумраке сверкнула длинная полоса косы. Жихххх!
  Голова преследователя отлетела в сторону и плюхнулась в сено. Тело, выкинув струю крови, замерло, съехало назад, и провалившись между перекладин, повисло на лестнице.
  Девушку затрясло. Она отбросила окровавленное оружие и присела на корточки. Уткнув лицо в колени разревелась. Её громкий плач перебивался молитвой, невнятной и сбивчивой.
  - Пресвятая Матерь... Пресвятая Заступница... Прости мне...
  К кому еще обратиться, когда один, в беде и страшно не за сегодня, за завтра.
  На перекрестке Кабрера свернул. Улица выглядела чище или только казалось таковой.
  - Хака заведомо проигрышный вариант, - убежден Джинно, предвзято относившийся к пустыням. А Каталония для него пустыня, утыканная редкими оазисами мелких городков и больших гарнизонов.
  - Рассмотрим все имеющиеся.
  - И много набирается?
  - Сколько-то да будет, - уверен Кабрера. - Ты слышал что от тебя требуется?
  - Полдня колотиться задницей об седло.
  - Выполняй! - прекратил капитан всякие дебаты и обсуждения.
  Отсылка в Хаку не столько выяснение диспозиции противника, сколько правдоподобный предлог, спровадить хитрожопого и глазастого итальянца. В намеченном дельце Джинно ему помеха. А так прогуляется, убедится путь свободен, о чем и засвидетельствует. Никто из бриганд добровольно шею в петлю не сунет. Нужны гарантии. Отсутствие под боком королевских терций гарантия и есть.
  Вайды били кур из арбалетов. Били почем зря. И добрых упитанных птиц, гожих на вертел или в суп, и едва оперившийся молодняк. Пищащую мелочь топтали сапогами, втирая в землю крошечные комочки недавно вылупившихся желторотиков.
  - Что ж вы делаете ироды! - кричала им в негодовании старуха, на чье подворье нелегкая принесла бриганд. - Совести у вас нету! Безвинную птицу истребляете! Вы же столько не сожрете, окаянные!
  - Уйди старая дура! Не мешайся! Уйди, говорят! - гнали старуху прочь.
  - Господи милосердный! Меня с собственного двора гонят. Да, кто? Молокососы!
  - Ты кого обозвала молокососами, карга старая? - замахнулись на обидчицу.
  - Тебя недоумка! - разозлилась старуха, налетая с кулаками на ближайшего к ней погромщика. Аршеры только ржали и продолжали охоту. Когда же из курятника выгнали петуха, загорланили, засвистели, заулюлюкали.
  В петуха не попали ни с первого раза, ни со второго, ни с третьего. Старуха металась по двору, чуть ли не собой, прикрывая птицу и еще больше веселя аршеров.
  - Рехнулась, под стрелу лезешь! - попытался угомонить её рыжеватый стрелок, в ком должно быть оставалась малая капля совести. От природы или вбитая суровой родительской рукой, разница-то какая?
  - Не троньте Пипетто! Не троньте! - не унималась старая.
  - Го-го-го! Пиппето!
  Теперь каждый из погромщиков считал делом чести пригвоздить юркого повелителя курятника.
  Видя, уговоры на бесчинствующих молодцов не действуют, старуху подхватила палку и кинулась на вайд. Огрела одного, двинула другого.
  - Твое счастье - стара. А то бы...., - веселились бриганды над боевой хозяйкой.
  - Палок бы дали! Га-га-га!
  - Пусть хоть за такую подержится! Го-го-го! - потешались вайды, уворачиваясь от бабкиного дрына.
  Один из бриганд, крепко рассердившись на бабкины колотушки, разрядил в петуха короткоствольный дэг*. От пули красавец увернутся не сумел. Смертоносный заряд прошил птицу. В воздухе закружились перья.
  - Откукарекался твой топтун, - ржали вояки, хватаясь за животы. - К соседу будешь курочек носить! Да и сама глядишь, пригодишься.
  Старуха не сводила мутнеющего слезой взгляда с исковерканного тельца её любимца, её красавца, её гордости перед всей улицей.
  - Будьте вы прокляты, нелюди!
  - Га-га-га! Напугала! Мы ж ссым святой водой! И пердим святым духом!
  Ни капитан, ни эскудеро не вмешались, приструнить распоясавшихся, забывших стыд, гуляк. Ворон ворону глаз не выклюет. А если и выклюет, то не за такую безделицу.
  Выехали в проулок срезать путь. У церкви Святой Магдалены итальянец отделился, отправляясь исполнять поручение.
  Джинно всегда привлекало живое дело. Лучше - хорошо оплачиваемое. За свою недолгую, но бурную жизнь он многое успел повидать. Покуролесил в Италии, искал счастья в Провансе, отметился во Фландриях, стоял за гугенотов при Иври и за католиков в осаде Руана. Сколько-то поучился в Саламанке на адвоката. Одно время ошивался в школе фехтования эстрезо, в Валенсии, противоестественно предпочитая мясницкий хаудеген легким панье и изящным эстокадам*. Нынешнее поприще устраивало его более предыдущих. Предыдущие требовали подчиняться закону или его исполнять, а суть существования бриганда попрание уставов и канонов, человеческих и божественных. Конечно, и тут действовали ограничения и требования, согласованные с неписаным кодексом истинных кабальеро. Но и это необязательная формальность. Достаточно хорошо владеть клинком. Пьетро дель Джинно в науках отменно держать клинок преуспел, а в огневой стрельбе многих значительно превзошел. Те, кто усомнились в его мастерстве, большей частью горели в аду. Уцелевшие счастливчики, а таких не много, озолотили лекарей.
  Кабрера направил лошадь в тень придорожных акаций. Солнце хоть и осеннее, палило немилосердно. Легкий ветерок с гор не спасал. Капитан опять коснулся повязки. Пустая привычка срабатывала с точностью хороших часов.
  Не далеко от площади, к нему кинулась женщина. Вслед ей неслась грубая ругань и угрозы.
  - Сеньор! Сеньор! - затараторила она, хватаясь за поводья. Оторванный рукав платья собрался у локтя. - Сеньор помогите! Умоляю вас!
  Голос несчастной остался голосом вопиющей в пустыне. Женщине не повезло. Она принадлежал к людскому племени, к которому Кабрера питал стойкое презрение и считал лишними на грешной земле.
  - Пошла прочь! - тихо произнес капитан и потянулся к шпаге.
  Женщина в испуге отшатнулась и бросилась дальше, через улицу. Бежать быстрее, дщерь израилева, подобрала подол, сверкнула босыми пятками. За ней, мимо Кабрера, проскользнули двое пандур*. За пандурами пытался поспеть пожилой мужчина. Он сильно прихрамывал и размахивал тростью.
  - Побойтесь бога! Побойтесь бога! - кричал он им вслед.
  Все чего добился, в него выстрелили из хакебута*. Стреляли не целясь, отпугнуть. Отпугнуть не получилось. Пуля ударила хромого под ключицу. Мужчина, выронив трость, зажал рану рукой и осел на землю. Кровь неудержимо хлестала сквозь пальцы. Раненый скрючился и тихо завалился на бок.
  Из садика, куда скрылась женщина, послышались выкрики, треск рвущейся материи и неистовая брань.
  Кабрера срезал дорогу, миновав пепелище. Ковырялись люди, разбирали завал, выискивали уцелевший скарб. Женщины плакали над завернутым в рогожину телом. Мужчины хмурились и гнулись к земле. На всадника не глянули. Не посмели.
  Подстегнув лошадь, Кабрера въехал на площадь. Его встретили пьяным пением. Человек пять-шесть, обнявшись за плечи, горланило дурной мощью.
  - Ты стала такой недотрогою чинной,
  Сойдешь за святую вот-вот:
  Поцеловать ты не можешь мужчину,
  Который тебя не еб...т!..*
  Обогнув сброшенный пушечным попаданием памятник Альфонсу Великодушному, поверженный монарх лежал у подножья постамента, расколовшись на дюжину кусков, Кабрера въехал на подворье "Кролика в вине".
  Разогретая дешевой виурой компания мордовала жильца из трактирного номера.
  - С вилами на меня кинулся, паскуда! - бесновался пьяный аршер, сбить испуг. - Бабу свою пожалел!
  - Мы её тоже пожалеем! - гоготали бриганды.
  - И его вместе с ней! - потешно долговязому пикинеру, выдумщику и заводиле.
  - Будет что вспомнить! - подхватил коротышка, обхватом с бочку в три мойо*.
  Бесчувственное тело сообща бросили поперек перевернутой конской поилки. Долговязый содрал с несчастного штаны.
  - Ох, зад какой! Жаль Хесуса пришибли. Уважал волосатые жопы. Бывало втридорога платил, содомским грехом побаловаться.
  Бриганды ржали без удержу. Содомита знали все. Коротышка, не самый трезвый из троих, в порыве чувств куснул бедолагу за ягодицу.
  - Ходил потом довольный... Говном попахивал!
  - И с мужеским полом да не ляжеши женским ложем, мерзость бо сие! - изобразил пикинер сурового проповедника и тут же сменил личину. - Ух, мяконькая какая!
  Грохнув дверью, держась за стену не упасть, на свежий воздух выбрался пушкарь. Кожаный хубон, широкий пояс - все как должно мэтру порохов и ядер. Неприятное лицо густо усыпано мелкими бородавками и следами от пороховых ожогов. Одна из бровей полностью сожжена. Кабрера признал в выпивохе Мехию, со слов Иезавели, пушкаря божьей милостью. Так оно собственно и было. Палил грек отменно.
  - Совсем сдурели, недоумки? ˗ напустился Мехия на бриганд, столпившихся у заголенной жертвы.
  - Шуткуем, мы. А ты чего подумал....., - не угомонят шутейщики пакостного веселья.
  - Там шуткуйте, ˗ Мехия указал извлеченным дэгом на выход со двора. - На хер пошли! Дружно! Всем стадом!
  ˗ Да ладно тебе. Брось, - коротышка макнул палец в грязь и нарисовал на ягодицах глаза и рот. ˗ Вылитый Святой Рок*!
  - Слышишь плохо? - Мехия навел дэг. Руку уводило в сторону, но твердо веровал, попадет и в муху. Дело не в умение, а в желании.
  Из конюшни, придерживая приспущенные кальсес, вывалился аршер. В голове и на одежде прилипшая солома.
  - Заходь, парни, пока не высохла!
  - Слышь, пушкарь? Угощаем. Вторым пойдешь?
  - А то этого спробуй, Первым. Девочку отчинишь! Ха-ха-ха! - коротышка хлопнул по голой заднице бесчувственное тело.
  В ответ на дружный гогот грохнул выстрел, сковырнув щепину из поилки рядом с бригандом.
  - Ополоумел придурок!
  - Выметайтесь со двора, недоноски! - погнал Мехия, не попадая засунуть использованный дэг и извлечь второй.
  - Иди ты нахер, указчик ху..в! - обругали пушкаря и прицелились. Четыре ствола против одного. Чья ставка сыграет?
  Ответная стрельба не состоялась, вмешался Кабрара.
  - Иезавель тут? - спросил он Мехию. Тот попытался сообразить, на что наперво ответить. На грубость или на вопрос. Победила дисциплинированность и субординация.
  - Где ж ей быть-то еще. Тут, конечно.
  Грузно спрыгнув с лошади, Кабрера захлестнул повод вокруг столбика, недобрым взглядом укоротил ссору и вошел внутрь трактира.
  Зал битком. В основном люди Иезавели. Они всегда держались на особицу. Никого посторонних не привечали и сами к другим не лезли. У них и порядка больше, жрачка получше и шлюхи справней. Деньги у парней не переводились. Вести дела альферес умела. Пушкари всегда востребованы. Припомнил, в Пьемонте к ней шесть раз обращались враждующие стороны, перенанять. Хитрая баба умудрилась не выстрелив ни разу, заработать прорву денег и выиграть последнему нанимателю кампанию, только тем что выразила согласие на лучшие условия.
  - Капитан! - окликнули Кабреру и нетвердая рука вздела чашу высоко над столом. - Твое здоровье!
  Тот нехотя, но ответно махнул. В чужом доме свои порядки не наводят.
  Поднялся по лестнице на галерею второго этажа. На площадке четверо резались в ,,рыбу", незамысловатую игру в кости. Близкий круг Иезавель. Охрана. Для них капитан величина малая отвлекаться. Вроде трактирного служки.
  - Сеньора Мальдонадо где? - спросил он у игроков, не тыкаться в двери без разбору.
  - Прямо и на право. Вторая, - ответили ему, не отрываясь от игры.
  - Советуем постучать, - предупредил детина, увешанный ножами, кажется Эскобар, только что сделавший ход. Выпавшие на трех костях пять, четыре и один позволяли расслабиться. Часть денег уже его.
  На этаже относительно тихо и весьма относительно чисто. Кабрера прошагал по коридору, к указанной двери. Советом пренебрег, ввалился не стучась. Дверные петли предательски скрипнули.
  Его встретили дэгом направленным в лицо. Фрина бдительности не теряла даже совершая омовение. Вторым дэгом, с боку, целилась служанка. Четыре ствола хороший стимул не делать необдуманных резких движений.
  - Когда-нибудь я тебя обязательно пристрелю, - без всякого смеха или иронии предупредила купальщица.
  - Не сегодня, - столь же любезен Кабрера. Они трудно находили общий язык и терпели друг друга исключительно в интересах общего дела. Не раз мурсиец задавался вопросом, что она вообще делает на войне. Единственный и невразумительный ответ он получил от Ортиса.
  - Не твоего и не моего ума загадка, Алонсо. Именно в таком порядке. Может когда порядок и изменится, но пока что так. Не твоего и не моего. И не лезь с этим больше ни к кому.
  Покойный был убедителен и Кабрера ему внял, отложив разбирательства до лучших времен или более подходящего момента. Ортис несомненно имел сведения об Фрине. Насколько они достоверны, вопрос отдельный и требующий тщательного осмысления.
  - Чего надо? - отложила дэг Фрина продолжить купание.
  - Поговорить.
  - Говори.
  - Прикажи ей убраться! - потребовал Кабрера, стараясь не повышать голоса.
  - Кто же тебя пристрелит в случае чего? - плескалась в воде Фрина, получая удовольствие от тепла и от запаха роз, растеребленных в бочку. Она наслаждалась жизнью и какой-то капитан вздумал ей мешать, явившись незваным.
  - Мне надо с тобой поговорить. С глазу на глаз, - настаивал Кабрера.
  "Действительно надо," - правильно поняла Фрина упрямство своего гостя. Подобное с ним случалось не часто в последнее время. А чего ожидать от человека не на своем месте? Лично она открыто возражала назначению Кабреры на должность. Ну, дак, кто внемлет бабе?
  - Хорошо, - она без стеснения поднялась из воды, очутится в запАхе тонкого шелка, поданного жгучей, с прической-бахромой в сотню косичек, мориской*. Короткого времени достаточно разглядеть крепкую грудь, не знавшую обязанностей материнства, чистую упругую кожу плоского живота, пупок горошиной и скромную венерину кудельку.
  Кабрера заиграл желваками. Спектакль не окончен, продолжению быть. Фрина перекинула ногу через край бочки. На укромные прелести наглой суки смотреть не стал, взгляд отвел. Плотского желание в нем не возгорелось, а вот орать подперло - язык прикусывай.
  - Оставь нас Сюлли! - попросила Фрина мориску, одарив капитана ехидной ухмылкой.
  Служанка прежде чем выйти, предупредила.
  ˗ Я за дверью.
  Фрина одобрительно кивнула.
  - Слушаю тебя. - Много чести одноглазому "выкать". - Надеюсь, не денег занимать приволокся? Вид чересчур озабоченный. И ведешь себя как низкородный хам. Стучаться не пробовал научиться? Все-таки пришел к сеньоре, а не к уличной девке, - отчитали капитана без всякого пиетета.
  К кому именно пришел у Кабреры давно составлено представление, но не теперь его оглашать. Ему необходимо с ней поговорить и договориться.
  - Иезавель, - обратился он по прозвищу. Фрина мерзкой кличкой гордилась, но не любила. Наверное из-за максимально верного отражения её достоинств и недостатков, мнимых и действительных. - Мне нужно чтобы ты отправилась в Морено.
  - И что я там забыла, не просветишь? - нисколько не удивлена женщина. К ней с пустяшными поручениями не обращаются.
  - Ты ничего. Меня интересуют, в городе ли Молиньи.
  - Его там нет и не может быть. И не будет дня три. Фуэго не глубок, но где попало не перейдешь, а мостов на реке немного.
  - Съезди и проверь. Все о чем прошу.
  - Ты несколько задолжал просить, срываться мне куда-либо ехать.
  Кабрера предвидел подобные трудности способные осложнить и без того непростой разговор, и подготовился на сколько смог. Жаль тратиться, средствам нашлось бы применение и получше, но выхода у него нет. Отсутствует в сложившихся обстоятельствах.
  - Получишь вексель, ˗ пообещал он. - Лично ты.
  - Звучит не убедительно, принять предложение путешествовать на ночь глядя, - не торопилась с согласием Фрина. Её хотели купить. Она не возражала. Осталось согласовать цену. И исходя из предложенной суммы соглашаться и задавать вопросы. Или не задавать. Опять же исходя из оплаты.
  - Так убедительно? - Кабрера протянул слегка потертую бумагу. Поручительство дома Фуггеров из Аугсбурга. Не многие кому можно безоговорочно доверять манипулировать нажитым тяжелыми трудами.
  Изучив вексель Фрина прошлепала к окну, подхватила с подоконника бутылку. Золотой Токай. Откуда только взяла? Кабрара непроизвольно сглотнул, почувствовав на языке благородный вкус редкого вина.
  - Предпочла бы Мейтингов, но сойдет и этих, - Фрине прекрасно известно, мурсиец не из тех, кто сорит деньгами, а в полковой казне не наберется и на хорошее застолье. Однако о долге ей озаботился. Выплатил, с избытком.
  - Отправляйся в Морено, - совсем по иному заговорили с Иезавелью.
  Фрина зубами вытащила пробку, выплюнула, отхлебнула из горлышка. Несколько капель упали на шелковую белую ткань. Один вопрос к щедрому должнику позволить можно, а там решить, достаточно ли одного?
  - Почему я?
  - Не обязан, но отвечу. Нужны точные и достоверные сведенья о Молиньи. Где он есть? На обратном пути свернешь к Фуэго. В горах шли дожди, глянешь, много ли воды прибыло. Берега не подтоплены? На этом все.
  - Хорошо, - согласилась Фрина. В мире наберется не много дел стоимостью тысячу дублонов.
  Однако когда тебе уговаривают на обычную работу, щедро, щедрее принятого за нее платят, акцентируя на твоей исключительности, в пору насторожиться и повысить бдительность не быть застигнутой врасплох. Не прозевать чего-нибудь эдакого, тебя касающееся в большей степени нежели кого-либо.
  Почувствовала ли Фрина, её хотят спровадить? Ответ утвердительный. Почувствовал ли Кабрера недоверие женщины к приказу полученному от него? И гадать не приходится.
  - Повторять не нужно? - спросил он. Для лучшей понятливости съездить бы шлюху по наглой роже, но дэг у девки под рукой. Хороший аргумент в пользу вежливости и воспитанности истинному кабальеро.
  - Не глухая, - Фрина снова приложилась к бутылке и отпустила ткань. Легкий шелк соскользнул на пол оставив женщину не прикрытой. Заднице позавидовала бы и Афродита Каллипига.
  Кабрера поспешил выйти. В подобные игры с паршивой сукой он играть не станет. Только не по её правилам! Впрочем, тут он сильно ошибался. Фрина не видела в нем ни воина, ни мужчину, ни ровню, относиться лучше или поступать с оглядкой на него. Догадайся о том Кабрера или подскажи ему кто, не исключено, вел бы себя несколько по-другому. Как именно? Свернул бы холеную тонкую шейку. Как куренку.
  За спиной крикнули служанку.
  - Сюлли, помоги одеться! И пусть седлают Мавра. Я прокачусь... И Эскабара предупреди.
  Из трактира Кабрера без задержек направился к дому коррехидора, где обитал последнюю неделю. Владелец жилища, сеньор Санти, поспешно сбежал, бросив нажитое на разграбление и поруху. Дом Кабрера забрал под себя, он ему понравился. Не ко многим вещам привязываешься с первого взгляда. Дом запал в душу сразу.
  Двухэтажное здание, с большими окнами и под хорошей черепицей, укрылось в тени шумливых молоденьких кипарисов. Добротная ограда из камня и кованого железа отмежевала усадьбу от пыльной улицы. До войны дом являлся лучшим в городе. Коррехидор им по праву гордился. Сейчас на фасаде чирьи попаданий пуль, два окна слепы выбитыми стеклами. Снесен угол с гербовым картушем. Над распахнутыми воротами ветер треплет полотнище знамени с узелками и лентами. Жалкая красно-черная дерюга терялась на фоне белого камня и яркой зелени.
  - Что марран*? - наперво поинтересовался Кабрера у охраны.
  - Альбре присматривает, - ответил один из караульных.
  - Что с марраном? - повторил вопрос капитан, сердито глянув. Давеча потехи ради безмозглые ублюдки забили богатого заложника и повесив еще двоих, устроили стрельбы прямо во дворе.
  - В порядке, - отрапортовал второй, более опытный или хитрый.
  - Кормили?
  - Запамятовали...
  - Если чего еще запамятовали... Вздерну обоих, - пригрозил Кабрера, кипя от злости.
  Караульные переглянулись. Повод выслушивать претензии им не понятен. Из-за поганого маррана что ли?
  Далеко на окраинах рявкнул рабинет. Вслед подтявкнули пара фальконетов. Кабрера приостановился. Частой стрельбы не должно быть в том направлении. Не по кому стрелять.
  - Сеньор Исасага морискам* мозги вправляет, - пояснил караульный. Хотел еще что-то добавить, но Кабрера не стал слушать. С альфересом он разберется позже.
  Войдя в дом, снял морион и нахлобучил на столбик перил. Хотелось есть и пить. Пить даже больше. Стакан холодного фино пришелся бы кстати. Но с питьем и обедом придется повременить.
  Постоял в сумраке, оттянув повязку (до чего нынче надоела!), потер пальцем уставший глаз. С удовольствием побыл бы в уединении и покое.
  ˗ Сеньор капитан изволите отобедать? ˗ склонился слуга в поклоне.
  ˗ Позже, ˗ отказался Кабрера. - Через час.
  ˗ Прислать Габби? Накрыть наверху? - хитрили с капитаном, добиться расположения. Девица прилагалась к трапезе в качестве десерта. Ничего изысканного, провинциальная неумная шалава.
  ˗ Да, так и сделай, - согласился Кабрера.
  Миновал несколько пустых комнат. У последней, охранник забавлялся, нашептывая в щелочку двери.
  ˗ Ринна, подойди. Подойди же! У меня для тебя подарок!
  В ту же щель он пытался пропихнуть отрезанное свиное ухо.
  ˗ Чего тебе надо от девчонки? ˗ рыкнул Кабрера нерадивому аршеру.
  Страж прытко развернулся на месте.
  - Это просто шутка, дон Алонсо, ˗ выпалил тот, торопливо пряча ухо.
  "Неудивительно мы везде обосрались. С такими-то вояками? Ничего не поручи," - разглядывал капитан вытянувшегося служивого.
  - Открывай! - сдержался не орать Кабрера. Унизительно терять выдержку перед дерьмом.
  Альбре шустро отбросил закинутый крюк, услужливо отворил дверь.
  В темном помещении, девять на шесть шагов, ютились трое пленников. Старший лежал на охапке соломы. Бледное лицо походило на плохую восковую маску - трещины глубоких морщин, ямы провалившихся щек. В уголках приоткрытого безгубого рта собиралась кровяная слюна. Старик хрипло и тяжело дышал, борясь с приступами кашля. К нему жалась девчонка-подросток. Очень красивая теперь, она без сомнения через год-другой, набрав в теле, станет редкой красавицей. Девочка держала старика за исхудавшую руку. Третий обитатель коморки, стоял под узким окном в пятне тусклого дневного света. Маленький смирный сфарадди, не блистал статью, а перед Кабрерой, выглядел почти ребенком.
   Капитан в задумчивости тронул повязку на глазу, нахождение здесь для него истинная казнь египетская.
  - Может, скажешь Зюсс, для чего утруждаюсь, разговором с тобой? Вместо спокойно пожрать и выпить, повалять бабу, трачу время на тебя, паршивого иудея? Не смотри удивленными глазами, не верю, что не понимаешь, о чем идет речь. Прекрасно понимаешь. Кто знал Ортиса хоть один день, подтвердит, сойтись с марраном его не заставила бы и папская булла. Однако он, почему-то сошелся. С тобой, ˗ последние слова Кабрера произнес с грозным нажимом.
  Зюсс предпочел отмолчаться. Сказать лишнее опасней, чем ничего не говорить.
  - Объясни мне, - продолжал говорить Кабрера сфарадди. - Почему с твоим появлением, Ортис, которого и Всевышний не сдвинул бы с намеченного пути, вдруг изменил планы, послав куда подальше самого Рабаля, с которым они не разлей вода много лет. Не велик секрет, мы собирались несколько подправить свое финансовое положение, воспользовавшись войной. Ласет нас вполне устраивал. Но что получилось? Ортис плюнул на дружбу и клятвы, откололся от Вешателя и устроил осаду Таблада. Я бы понял, будь эта Уэска или Варгас, где у твоих соплеменников полным полно золота. Так нет, он сломя голову кидается на королевскую тюрьму! Я грешил нацелен на герцога Фарнезо, сокрывшего долю налогов с Фландрии и забывшего поделиться. Но Ортису зачем-то понадобилось освободить полудохлого чахоточного маррана. Первое и пожалуй единственное что приходит на ум ˗ деньги. Других мотивов у моего приятеля быть не могло. Не отзывчив на другие. Жду твоих объяснений, раз их теперь не получить от самого Ортиса.
  Кабрера машинально потянулся к повязке, снять. Едва совладал с желанием. Будь она не ладна эта тряпка!
  ˗ Слушаю! - прикрикнули на сфарадди не затягивать с ответом.
  Зюсс казалось, сжался, усох. Он бы с великой радостью растворился в воздухе, пропал, просочился сквозь глиняный пол, распался в пыль, но, к сожалению несчастный пленник ничего подобного сделать не мог. Лишь продолжал молчать.
  - Во истину не мечите бисер перед свиньями... - голос Кабрера наполнился глухим нотками. Будь рядом с Зюссом те, кто давно знали Одноглазого, посоветовали бы с ответами не медлить. - Что ж...
  Мурсиец пугающе помолчал. Не из желания дать Зюссу подумать и перестать упорствовать. В мыслях ни чего такого. Сегодня он позволил повесить Витто Лишая избавиться от одной тайны, чтобы по истечению часа вляпаться в другую. Коли замешан Ортис хорошего не жди. Но и закрывать глаза на произошедшее и самоустраниться не может. Не стать помехой, из города усланы Джинно и Иезавель. История с марраном смердела деньгами. Большими деньгами. За малыми Ортис не тянулся. Он всегда был жаден. Однако трудно предположить сколько ему посулили поступить как он поступил.
  "Выясним," - уверен Кабрера и не видит тому непреодолимых и значительных препон.
  ˗ Обратил внимание, со мной нет моего эскудеро? Отрядил в Хаку, - начал (или продолжил) по хорошему мурсиец. - До вечера. Сделаешь, о чем говорю, освобожу. Клянусь покровительством Святого Иакова. Предпочтешь молчать... Вернется Джинно... Твоя дочурка ему глянулась. Сколько ей? Тринадцать? Даже если у нее нет постоянных регул, его это не остановит. В Сарагосе он не побрезговал одиннадцатилетней. Кажется, её звали Шадил. Мориска. Ему без разницы кто, мавританская сучка или марранская. Не услышу твоих правдивых слов, пришлю разбираться итальянца.
  Зюсс принял угрозу близко к сердцу, соглашаясь то ли с собой, то ли с капитаном, покивал головой. Он все сделает!
  Озираясь, не подглядывают ли, подошел к нехитрым пожиткам, сваленным в углу. Лежащий старик хотел что-то сказать, но кашель не позволил. Девочка придержала голову и вытерла с губ страдальца выступившую кровь.
  Пленник покопался и достал Библию. Призрачный шанс на спасение. Его, Ринны и Моше. Крохотная возможность покончить с кошмаром начавшимся в Толедо.
  Сфарадди с усилием оторвал от книги корку.
  - Хотя я и не Святая Инквизиция, но и не добрый самаритянин, - предостерегли пленника от излишних вольностей.
  Разделив корку пополам, Зюсс вытащил из тайника плотный пергамент и протянул.
  - Что это? - спросил Кабрера, толком ничего не рассмотрев.
  - Лист из другой Библии. Из библиотеки в Уэске, из старого архива, - начал объяснения Зюсс. - На обложке книги стоял знак архиепископства Таррагона, просуществовавшего с четыреста шестьдесят пятого до семьсот тринадцатого года, прежде чем мавры уничтожили его. Спасая от войны, библиотеку вывезли в Барселону. Когда архиепископство восстановили в тысяча сто восемнадцатом году, собрание уже находилось в Уэске. - Сфарадди тяжело вздохнул, уловив удивление на лице Кабрера. - Викарий попросил меня привести книгу в порядок и воссоздать утраченный переплет. Перечитывая текст, я обратил внимание, строка в Послании апостола Павла к римлянам приведена не правильно. ...А Исайя смело говорит: Меня нашли не искавшие Меня, Я открылся не вопрошавшим о Мне... В данном тексте имя Исайи заменено другим. Эгилона.
  - Что с того? Шутка какого-нибудь недоумка, переучившего теологию.
  - Изменить имена в священном писании? Нет, нет, нет! Это сделал человек, желавший неточностью обратить внимание. Лист отличался от предыдущего и последующего, так же как имя Эгилоны от имени Исайи. - Зюсс замолчал, соображая как понятней объяснить слушателю. - По уцелевшей описи я узнал, Библия принадлежала епископу Тимессию, духовнику королевской семьи и лично короля Родерика.
  - Родерика-гота?
  - Да. Последнего готского короля. Вы помните легенду о нем?
  - Достаточно попасть на любую ярмарку. Выслушаешь тысячу один вариант истории о великом короле Родерике павшем в борьбе с маврами. Наверно, в стране нет ни одного бродяги с вигуэлой, который бы не знал три-четыре куплета о несчастном готе.
  - Тогда вы, помните предысторию его воцарения. Король Витица передал управление государством не своим сыновьям Аламунду, Ромулусу или Ардабасту, а дальнему родственнику ˗ Родерику.
  - Некоторые считают, Родерик своевольно занял трон, поскольку наследники Витицы были сопливы держать скипетр.
  - Может и так, но корона досталась Родерику.
  - С чем сынки Витицы не согласились. Могу их понять.
  - Потому-то они и предали Родерика. В семьсот одиннадцатом году, при столкновении с маврами, они ушли с поля боя в решительный момент.
  - Выкладывай суть! - не вытерпел Кабрера. Пребывание в столь неприятном обществе, делало капитана весьма раздражительным.
  - Король пал, но тело его не было найдено...
  - Интересно, чья же тогда могила в Визеу? - снова перебил Кабрера рассказчика, которого сам же и подгонял. - Португальцы слюной брызжут, убеждая, что гот погребен на их земле.
  Пленник в недоумении пожал плечами.
  - В некоторых арабских хрониках его упоминают и в семьсот четырнадцатом году? Кому верить?
  Кабрера вперил в него взгляд. Только не арабам!
  - Значит утверждать, что Родерик погиб в тот год с полной уверенностью нельзя. Как бы там ни было, сыновьям Витицы, не смотря на сговор с ибн-Зайидом, не досталось ни власти, ни королевских земель - все забрали мавры. Не досталось и сокровищницы, на которую они рассчитывали. И сколько не искали, ни единого золотого солида им обнаружить не удалось. Хотя Витица и не являлся образцовым королем, но мотом он тоже не был.
  Зюсс забрал пергамент у Кабрера. Тот с неохотой вернул. Пленник принялся пояснять.
  - Я долго ломал голову, зачем понадобилось искажать текст и менять в книге лист. Качество бумаги очень низкое. В те времена умели делать гораздо лучше. Изучая, случайно поглядел через нее на свет. Страница склеена из двух листов. На ней просматривались карта и рисунок, состоящий из геометрических фигур, букв и римских цифр.
  Сфарадди подошел к окошку и подозвал Кабрера. Под ярким солнцем ясно видно топографическое изображение.
  - Карта довольно точна и передает контуры части земель прежней Наварры, - продолжил объяснять пленник. - Реки, озера, а вот здесь надпись по-баскски... Larrazka. В переводе - кусок скалистой невозделанной земли. Если бы не написание, можно не придать этому значения. Но картограф так пометил особенность на местности. В данном случае Лиминэ. Теперешний Лиминэ в Арране...
  Кабрера внимательно проверил сказанное Зюссом. Он раза три убирал и подносил лист к свету. Рассказ пленника не противоречил. Капитан хоть и не учился в университетах Саламанки и Гранады, но в картах кое-что понимал и предгорья Наварры знал как свои пять пальцев. Готовился к неудавшемуся походу.
  - И так прямо отсюда я могу отправиться в Лиминэ за казной Родерика? - оторвался от разглядывания Кабрера. - Она что? На площади свалена? И почему считаешь её принадлежностью гота?
  С этого момента Кабрера внимал каждому сказанному Зюссом слову, каждому слогу, каждой паузе, каждому вздоху. Он не упускал ни единого жеста, ни единого движения, ни единой мимической гримасы. Иногда он ловил себя на том, сдерживает дыхание, боясь оно помешает, отвлечет его.
  - Эгилона... Имя жены Родерика. Определив, секрет бумаги, я предположил, рисунок имеет к карте непосредственное отношение, поскольку без пояснений, труд автора понятен только ему самому. И пояснения скрыты в нарисованных цифрах и фигурах. Два квадрата наложенные со смещением образуют восьмиугольник. Каждый угол обозначен буквами, а самый верхний двумя римскими цифрами. Внутри квадратов крест, на его лучи нанесено буквенное обозначение и надпись "Oro et Labora". Первое и самое легкое, надпись. Это девиз бенедиктинцев. В описании церковных владений Иллариона Кардобского говорится о Церкви Святого Мартина заложенной братьями ордена Святого Бенедикта. Это упоминание согласуется с двумя римскими цифрами одиннадцать. Одиннадцатый день, одиннадцатый месяц. Одиннадцатое ноября - день Святого Мартина. Я стал размышлять над остальными знаками. Ответ нашелся в Сефер Йецира - Книге Творений. Все буквы нашего алфавита имеют дополнительное, числовое значение. Если произвести арифметические действия с обозначавшими внешние углы квадрата, получим цифру семьсот одиннадцать. Год, когда Родерик потерпел поражение от арабов и год исчезновения казны готского королевства. Те же самые действия не возымели успеха с обозначением лучей креста. Тогда я снова обратился к книге Творений. Буква Бет, стоящая вверху, означает Дверь Храма и принадлежит светилу Луне. Та, что слева, Коф - Свет. Буква справа Вов - Глаз. А та, что внизу Гимел - Землю. Если в Лиминэ, в церкви Святого Мартина, встать ночью в дверях храма со светом в левой руке, то откроется нечто, спрятанное в земле. Если сопоставить даты и имена, речь идет о казне короля Родерика. Пропавшей казне.
  - Хорошо. Предположим, все тобой изложенное, правда. Но согласись этого маловато. Что ты еще сказал Ортису. Старый чурбан не страдал легковерным. Его бы и собственная мамаша не убедила что он её сын. Почему обладая исключительно сволочным характером тебя выслушали, а не вздернули, согласно королевского веления?
  - Ортис родом из Борхи и не единожды бывал в Лиминэ и в церкви Святого Мартина, - помолчав Зюсс, добавил. - Я сказал ему, что Библия с картой у Моше... у Моисея, в Табладе.
  ˗ Короче, обманул...
  Сомнения не отпускали Кабрера. Услышанное походило на россказни балаганных комедиантов, потчующих небылицами доверчивых зрителей.
  "Обманув в малом, не факт не обманет в большом," - размышлял Кабрера, так и сяк вертя карту в руках и склонялся к мысли, его обманывают. Вранье чувствовалось буквально шкурой. И она сейчас ,,щемила". Но Ортис? Сволочной интриган, никогда не упускал своей выгоды. Нигде и никогда! Получал прибыток, где другие расставались с последними штанами, а то и жизнями.
  Кабрера сдержался не выругаться. Он пристально поглядел на Зюсса. Маленький человечишка, не отвел взгляд в сторону и не произнес ни слова. Ждал, пока его тюремщик наконец переварит услышанное.
  "Другого не скажет," - решил Кабрера. Несомненно, так именно и будет. Даже если начать резать всю семейку на его глазах. Потому как возьми марран хоть пол-слова обратно, это означит соврал. Соврал или нет, какая собственно разница? Все равно отправляться в Борху. А карта и прочий бред, вполне могут оказаться солидным дополнением к нищим деньгам обещанным иезуитом. Почему бы им не мочь и не оказаться? Мизерный, но шанс попробовать купить в Беарне или Фуа не лейтенантский, а капитанский патент. Бурбону нужны солдаты. Юг всегда стоял за него горой... - "Во французской тюрьме сидеть приятней, чем стоять на испанском эшафоте," - несерьезная мысль об исключительном невезении. Это уже такая безысходность, такая безнадега.... Сейчас умри и не мучайся. Так что лучше уповать на чудеса, дорога к которым в Лиминэ. Всяко веселея.
  Убедить себя можно в чем угодно. Плюнуть на дурные предчувствия, пугающие предзнаменования, понимание людских пороков и принять предложение вопреки здравому смыслу. Всем здравым смыслам. Кабрера никак не представлял себе сытой и спокойной старости, а ту которую представлял, требовала денег и с хорошим запасом. Фактор сыгравший определяющую роль в корректировке планов и решения вопроса с марраном. Казнь привлечет внимание, возникнут лишние ненужные разговоры. В пору пожалеть, нет под рукой попов натравить на семейку. Привлечь капеллана? Он развезет целое аутодафе. Прискорбно сознавать, но лучше все-таки пленников отпустить. Он поклялся Святым Иаковым. Что его дернуло распустив язык, упомянуть покровителя воинов. Нарушить клятву, лишиться помощи Небесного заступника. Не та ситуация вызвать праведный гнев в дополнение ко всем несчастьям и напастям.
  "Кажется в Морено отираются доминиканцы...," - пришло на ум Кабрере. Вот уж кто не цацкается с марранами. Костры палят чаще чем разжигают кухни готовить еду.
  - Убирайтесь! - объявил он, сложив и сунув карту под балдрик. Лицо Зюсса просветлело, горькие морщинки в уголках глаз расправились.
  "Вздохни еще!" - передернуло мурсийца от недоброжелательности.
  Вздоха не последовало.
  Выйдя в коридор Кабрера приказал Альбре, подпиравшему стену в ожидании.
  ˗ Посадишь в повозку.... Найдешь надеюсь.... И выпроводишь в Морено.
  ˗ До самого Морено? ˗ тащиться в такую даль аршеру никакого желания.
  ˗ До окраины Алиаса. И проследи не сбиться с направления. А вам...., - Кабрера повернулся к Зюссу, - встречу, привяжу к пушке. Всех троих. Пороху не пожалею.
  Не успел капитан отойти и пяти шагов, следом за ним, из кладовки выбрались пленники. Зюсс с Ринной вели под руки своего немощного родственника. Моше старался ковылять быстро, не отвлекаясь на кашель и сочащуюся изо рта кровь.
  "Все хотят жить. Даже ублюдок марран...," - отвлеченно подумал Кабрера. До разговора с Зюссом, внутренне он противился подчиниться настоянию иезуита, распустить людей. Но теперь ситуация пусть не кардинально, но поменялась. Ему самому нужно в Борху. Почему не выслужиться перед братьями Лайолы? В крайнем случае секретом можно и поделиться. Но это в крайнем случае и не бесплатно.
  
  2.
  Хорошо наезженная дорога сползала с вершины к подножью, огибала оплывший краями овражек, тащилась к тихому городишке и уже от него, горбиками и волнами разбегалась к Хаке и Водеро. Эмбрарию можно миновать, но нужно ли? Жарко и пересохло в горле, а цель не близко.
  Над неровной нарезкой городских улочек торчит колокольня церкви с дырявой крышей. Напротив неё, крупнее прочих, невзрачное и худое строение городского совета. На самом выезде из города плешина базара. С севера квартал бедноты подпирал разрастающийся овраг. С юга, голубой пруд, полумесяцем подступал к зажиточным усадебкам. Между севером и югом мешанина всевозможных построек: старых и редко где новых. Максимально использовав окружающий ландшафт, городок неслабо сэкономил на оборонительных укреплениях. С другой стороны, на окраине мира и королевства, ждать нападения можно веками. Последнее, надо полагать, не особенно удручало местных обитателей.
  Джинно привстал в стременах, увидеть дальше. Нет ли чего достойного внимания? Солнце, каменно-песочная всхолмленность, очаги зелени и воды. И конечно Эмбрария. Только спуститься.
  - Ты! - эскудеро ткнул пальцем в аршера, - Проедешь по окраине до оврага. Ты, - указал на второго, - К церкви и к базару. Встретитесь у выезда. Подождете меня. Исполняйте!
  Отправив бриганд Джинно проверил: заряжены ли дэги, хотя не было случая, забывать это сделать; в порядке ли аркебузеты в седельных сумках; легко ли вынимается хаудеген из ножен; удобна ли на поясе дага. Поддернул голенище правого сапога, за которое упрятан стилет.
  Улицы соответствовали ожиданию. Пыльно, грязно, из жухлой травы канав воняет нечистотами и лежалой падалью. В луже ухает и возиться свинья, спасаясь от мух и оводов, роем висящих над ней. Неряшливую старуху согнуло под вязанкой набранного хвороста. Землекоп уныло толкает скрипучую тележку с лопатами и киркой. Вот и все встречи! Неестественное запустение настораживало. Как после мора. Джинно доводилось бывать в чумных и холерных городах. Зараза выкашивала жителей подчистую. Здесь нечто подобное. Только не смердят распухшие трупы и не застит небо дым очистительных костров. Можно безлюдье списать и на войну. Но война то в эти края не заглядывала.
  "Бог миловал," - забавно Джинно представлять скорое появление прожорливой и неуемной саранчи бриганд.
  - Спросить-то не у кого, - озадачен эскудеро удручающим безлюдьем.
  Не в ближайшем, а в следующем проулке ему попался пацан. Всадника не испугался, возил в песке деревянного человечка.
  - Эй, чумазый! - позвал Джинно. Ребенок и в самом деле на удивление грязен и не ухожен. - Хочешь получить монетку?
  - Дона Инесс живет через две улицы. Туда, - показал смышленый мальчишка направление. - Дом под красной черепицей.
  - Она держит трактир?
  - Нет, сеньор. Но у ней останавливаются все кому нужна женщина за деньги.
  - Она шлюха?
  - Нет, сеньор. Настоящая блядь. Так говорит моя мама.
  - Наверное твой папаша частый гость у доны Инесс?
  - И он, и дон Васко, и братья Пенья и падре Габино...
  - С твоих слов она весьма востребована.
  - У нее каждый день полно гостей.
  Джинно расхохотался над бесхитростными признаниями пацана.
  - Нет, монета не за дону Инесс. Скажи, только честно, в городе военные есть?
  - Поискать так сыщутся.
  - Где и сколько? - извострился эскудеро получить необходимые сведения.
  - Двое кабальеро. Живут в трактире.
  - Давно?
  - Два дня. Их вчера сеньор альгвасил хотел посадить в подвал.
  - За что?
  - Увели гуся у доньи Саланы и она пожаловалась.
  - Откупились? - загадал итальянец. В провинции предпочитали дела решать деньгами и мздоимством. Быстрее, надежней и к обоюдному удовлетворению.
  - Они всех поколотили. И сеньора альгвасила, и троих из ниерра и еще разбили окно. Но за стекло заплатили и за всякое такое.
  - Побили законников? - Джинно уже любопытны люди помочившиеся в улей захолустья.
  - Только смуглый колотил, а второй смеялся, точь-в-точь как вы, а потом они дали денег сеньору Мендосе за посуду и сломанный стул.
  - Мендоса? Кто это?
  - Трактирщик.
  - А что альгвасил?
  - Его к лекарю отвели. Сам он идти не мог.
  Джинно крепко призадумался. Позволить себе роскошь набить морду представителю закона из-за уворованного гуся могли либо очень состоятельные люди, либо защищенные титулом, либо кондотьеры, либо королевские шпионы. В любом случае на них следовало взглянуть.
  - Держи, - Джинно кинул пацану мараведи. - Никому не говори про меня. И про монету тоже.
  - Что я, дурак! Мамка сразу отберет. Или Педро.
  - Педро, брат?
  - Ага... Он сильный!
  - Сильных тоже бьют.
  Мальчишка ему не верил.
  - Возьми палку покрепче, а лучше самострел, - посоветовал Джинно. - У отца есть самострел?
  - У меня свой. Я им кроликов добываю. За оврагом и у озера. Уже пять подстрелил.
  - Вот и припугни братца, сразу отстанет.
  - А если нет?
  - Стреляй.
  - А разве можно? - удивился мальчишка.
  - Спрашиваешь! Кто ловок стрелять, у того никто и никогда деньги не отберет, ˗ уже отъезжая договорил Джинно.
  Пацан, сунул монету за пояс и бросил задумчивый взгляд. Расставаться с честно заработанным не хотелось. Чем же он похвалиться перед Эннито и Кико? На слово они не поверят. Целый мараведи!
  Трактир зазывал квадратной вывеской с почерневшим на солнце профилем Карла Пятого, самодержца, без зазрения совести, позволившего своим ландскнехтам обобрать и спалить Рим. Деяние достойное и оттого народе увековеченное.
  Здание вполне добротно, отштукатурено, побелено известковым молоком и кроме вывески могло похвастаться вторым этажом и новыми черепичинами на прохудившейся крыше.
  Итальянец сполз с седла и завел коня в распахнутые ворота двора. Пацан не соврал, на постое в трактире двое. В тени навеса, мерно хрустели овсом и мотали хвостами лошадки. Добрые росины для верховой езды и одна поплоше, таскать дорожные баулы.
  Привязывая барба к столбу, Джинно увидел спешащего к нему слугу и остановил его.
  - Я на глоток и уеду.
  Слуга облегченно вздохнул. Заплывшие глаза и огромный живот не указывали на склонность их обладателя к трудолюбию или иным устремлениям, кроме распитию вина и обжорству.
  Прежде чем войти, Джинно привел себя в порядок. Сбивая пыль с одежды, поправляя шляпу и подтягивая перевязь, не переставал прислушиваться и приглядываться. Ни единой подсказки ни слуху, ни взору.
  Закончив прихорашиваться, с настороженностью шагнул в зал. Еще в дверях привлек отдаленный знакомый звук, но откуда он доносился и суть его, итальянец определить не успел. Эскудеро отвлекли.
  - Наконец-то в этой дыре появился настоящий шевалье!
  Произнесший фразу, поднялся на встречу из-за стола, уставленного бутылками всевозможных емкостей, начиная от квартильо* и до асумбре*.
  - Разрешите представиться Роббер де Ла Марк, гасконец и скиталец. Не соблаговолите составить компанию?
  Скитальцу, коротавшему время за распитием вин, под тридцать. Изящен, ловок и приятной наружности. Длинноватый нос подтверждал гасконские корни, а лихо закрученные усы и аккуратная бородка, предполагали и задиристость и беспокойную веселость нрава.
  Джинно оглядел помещение, прежде чем приглашение принять. Трактир не грешил излишествами ˗ столы, лавки, табуреты, но прометен и ухожен.
  - Можете не опасаться за свою жизнь и кошелек! В этой конуре нет никого кроме нас, трактирщика, отправлен в подвал за вином, его жены, она на кухне колдует с гусем, моего приятеля и сестры жены трактирщика. Слышите!
  - А!а!а!а!.. А!а!а!а!.. - женщина тонула в смертном грехе прелюбодеяния. Захлебываясь от страсти, не сдерживала и не стеснялась своих громких криков.
  - Ха-ха-ха! - Ла Марк в порыве веселья смахнул со стола пару пустых бутылок. - И так уже час. Закари, он сущий бог соития! Перерожденный Пан брюхатить наяд, дриад и нимф!
  - Закари? - удивленно спросил Джинно. Южане подобных наречений избегали.
  - Он самый! Закари аль-Маджус так он себя называет. Как его зовут на самом деле, мне любопытно, но не говорит, ˗ гасконец развел руками, мол, ничего не поделаешь. ˗ Он хороший товарищ, отменный фехтовальщик, разумный гулена, не жаден, не многословен и человек дела. Что еще требовать от раба божьего в наш глупый век?
  Рассказ Ла Марка прервался. Женщина закричала сладко и долго.
  - Он что еще её и медом кормит? - гривуазен эскудеро слышать и слушать вскрики.
  - Я даже знаю в какое место! - профессорский жест гасконца - потряс пальцем в воздухе над головой - посмешил обоих.
  Крик-выдох женщины повторился, будто в радости отдавали свою жизнь. Или зачинали новую.
  - И снизошла на беспутную дщерь праматери Евы благодать райская! Познала она наслаждения греховности ангельского царствия! Аминь! ˗ Ла Марк подхватил со стола бутылку разливать. - Это что! В Пьяченца, Закари имел в любовницах герцогинь Фарнезе. Всех трех! Старую герцогиню, её дочь и её внучку! И ничего, управлялся. Сам герцог, по достоинству оценил талант моего приятеля. Он заявил, готов терпеть Закари любовником своей внучки, ебарем своей дочери, но не вторым мужем своей жены! Ха!-ха!-ха! И объявил за голову Маджуса пять тысяч флоринов. Вот за вас или меня предложат такие деньги? Сомневаюсь! - еще некоторое время похохотав от души, гасконец объявил. - Или мы пьем или начну петь!
  Когда на улице темно,
  А ночка холодна,
  Нельзя ли влезть к тебе в окно,
  Коль дома ты одна?*
  Голос Ла Марка оказался приятно высок и звонок. Итальянец не услышал ни одной фальшивой ноты. Тем самым гасконец заслужил некоторую симпатию. Для уроженца Ломбардии, фальшивая нота сродни личному оскорблению.
  Джинно без стеснения и жеманства принял приглашение и подсел к угощению. Скоротать часок за столом недурственно. Дела могут и обождать. Не горит. Ему-то уж точно.
  Ла Марк налил по полной. Будь кружки размером с ведро, постарался бы и такие наполнить доверху.
  - Мое имя Пьетро дель Джинно, - представился эскудеро хозяину стола, как того требовал этикет и манеры.
  - Из Милана, не правда ли? - хитро глянул Ла Марк, цепляя пальцем из тарелки горку паштета.
  - Так заметно? - удивился Джинно. Он давно перестал воспринимать себя частичкой покинутой родины. Хотя для родины он скорее блудный сын, возвращение которого она не ждала и не желала, и на всякий случай запасла добротную веревку, в качестве превентивной меры ему возвращаться.
  - Во-первых ваше имя, во-вторых цвет вашей одежды, - пояснил Ла Марк. - Сколько знавал миланцев, все предпочитали лазоревое и зеленое. Окрас гербовой гадюки Висконти и веток не пойми чего. И еще перо на шляпе, ˗ гасконец сморщился, будто собирался сказать нечто дурное. ˗ Непременно золотистое.
  - Вы угадали, из Милана! - согласился Джинно, не находя наблюдения верными для высказанных выводов. - Так вы сюда прямиком из Пьяченца?
  - Не угадали, из Реджио, - довольный Ла Марк хлопнул ладонью по столешнице. - Все из-за Закари! Херов азиат имел наглость помочь графу Дольфини зачать наследника. Правда, тот о подобной услуге нисколько не просил. А когда старый дуралей подсчитал когда у него вставал в последний раз, пришел в неописуемое бешенство. И вот теперь мы тут, гонимые злыми ветрами судьбы.
  Прежде чем гасконец успел налить еще вина, в зале появился мужчина. Выше среднего роста, черноволосый, крепкого сложения, но без избытка мышц, поджарый, поджатый, удивительно пластичный и легкий в походке. Взгляд темных, слегка раскосых, глаз внимателен и цепок. Черты лица выдавали в нем смесь европейца и азиата. Чего больше, трудно сказать. Одно дополняло другое, причем в лучших своих качествах.
  Не удивительно мужчина вооружен. Другое дело чем вооружен! Два меча, один заткнут за пояс, второй меньше, виден над правым плечом. На кожаном колете нашиты наплечники, из которых торчали коротенькие ручки ножей. В каждое навершие вставлен разноцветный камешек. Украшения, а не оружие! В руках он нес ткань. Джинно определил, отпоротый кусок женской рубахи.
  - Необычный способ ношения ос*, - позволил эскудеро прокомментировать нехарактерную особенность вооружения.
  - Ничего такого, Шотландцы, к примеру, носят скин-ду, нож такой, под килтом. Как только яйца себе не обрежут! А у Закари ядзири. Всякому свои игрушки.
  - Во всем нужен навык. В Милане вас и садовым фальксом разделают.
  - Именно!.. Закари! Ты чудовище! Разве можно так мучить женщину? - Ла Марк расхохотался, будто сам причастен к сладкой пытке. - Хорошо мы не поехали в Париж! Ты бы украсил рогами весь королевский двор! А король Генрих не любит когда кто-то выполняет за него его работу. Слышали последний анекдот о Наваррце? Заходит Бурбон в спальню к мадам Амбер и видит разбросанную женскую и мужскую одежду. Подходит к постели и обнаруживает в ней спящими после амуров любовницу и герцога Гиза. Пожав плечами в задумчивости говорит.
  - Когда это я успел вернуться, побаловаться греческим манером* и еще уснуть?* Ха-ха-ха!
  Не обращая внимание на веселье друга, Закари подошел к умывальнику - огромному кувшину-перевертышу над медным тазом. Без стеснений принялся мыть срам. Затем промокнул тканью и бросил её на прилавок. После чего сполоснул руки и лицо. Выбрав край почище у висящего на крюке полотенца, вытерся.
  - Вряд ли она страдала, - пошутил Джинно, с удивлением наблюдая за необычным приятелем не в меру веселого гасконца.
  - Я про жену трактирщика. Бедняжка руки обожгла, слушая, как охаживают сестрицу! Ха-ха-ха! - вновь залился смехом Ла Марк. Безмерное веселье выдавало, выпито сегодня предостаточно.
  Улыбнулся и Джинно. В словах пьяницы сокрыта правда.
  Азиат подошел к столу и сел на свободный стул. Взял первую попавшуюся бутылку, налил на глоток и выпил. Никого не попросил поддержать, ни кого не подождал. Джинно не понравилось.
  - Закари, разреши отрекомендовать...
  - Пьетро дель Джинно, - сам назвался итальянец. Вдруг спьяну новый приятель переврет фамилию. Придется оскорбляться, хвататься за оружие... Ну и пошло-поехало... И окажется, время проведено не за приятным распитием масуэлы, а за дракой, вещью обыденной и приземленной.
  - Закари аль-Маджус, - представился приятель гасконца. Говорил он немного растянуто, стараясь избежать акцента.
  - Давайте выпьем! - призвал всех Ла Марк.
  К его предложению подоспела хозяйка, принесла заказ. На блюде, облитый пряным соусом и обложенный зеленью, лежал огромный гусь. Над золотистой поджаренной тушкой подымался ароматный парок. Пока хозяйка ставила, раскладывала вилки и убирала грязную посуду, нет-нет посматривала на Закари. У Джинно больно кольнуло в груди. Предложи азиат ей на минуточку уединится, та с готовностью пойдет, прямо в кухарском переднике.
  - Голубушка, - заговорщицки зашептал Ла Марк, едва сдерживая улыбку. - Если ты не внесешь приготовление этой замечательной птички в наш счет, я попрошу моего друга уделить тебе толику своего внимания. Сегодня же. Твоя сестрица обзавидуется.
  Гасконец подмигнул трактирщице, вогнав бедняжку в краску. Его смех разнесся по всем углам залы. Джинно безрадостно усмехнулся над шуткой нового собутыльника и лишь Закари никак не отреагировал на подначку и перспективы отработать обед в постели.
  ˗ Догадываюсь, тот самый гусь, из-за которого вы не поладили с альгвасилом, - предположил итальянец, внеся лепту в веселье гасконца.
  ˗ О! О нас уже идут сплетни?
  ˗ Слава, слава, ˗ поправил Джинно потрафить гасконцу.
  ˗ Гадство! В этой стране в трактирах не держат съестного! Покупай сам и отдавай готовить!
  ˗ Можно было послать за провизией кого-нибудь.
  ˗ Мы так и поступили. И что? Проклятый хозяин принес тухлятину! Пришлось идти самим. Старая дура заломила за птицу сорок пять су, как будто это королевский фазан убитый самим королем. Я заплатил половину и забрал покупку. Она не придумала ничего лучшего наябедничать! Но, слава богу, гусь у нас, приготовлен и пахнет.... Ммм! Предлагаю тост! За гуся!
  Джинно и Ла Марк дружно выпили, Закари лишь переставил кружку из-под руки на край стола.
  - Что вас привело в Эмбрарию? - спросил Джинно, осилив вино. Масуэла конечно не худшее, но вливать в себя столько? Воистину гасконцы столь же великие пьяницы, сколь и великие забияки.
  - Оказывается, городишко величают Эмбрария? - удивился Ла Марк. - Следует запомнить, если приведется когда-нибудь рассказывать о временах прибывания здесь. Два дня назад мы собственно съехали из Хаки. Там дорого и нет приличного общества. И шлюх приличных нет. Какая-то суета и нервозность ожидания прославленного Тельо.
  - Здесь вас тоже поскупились приветить. Донья Салана, альгвасил с ниерра.., - иронично произнес Джинно. Историю про избиение слуги закона и его ребят он знал в общих чертах. Подробности не помешают.
  - Пустяки. Я даже не обнажил шпагу! ˗ признался Ла Марк.
  "Удивительно! Гасконец и не поучаствовал в драчке!? И сознался в том!?" - изумился Джинно, но продолжил расспросы. В голове приживалась мыслишка никуда не ехать, а вызнать у собутыльников о королевских войсках. Не зря же обмолвились о беготне в Хаке.
  - Что за дела вас загнали в Каталонию?
  - Необходимость посетить земли моих далеких предков. Проездом в Борху и дальше. С побережья в Севилью.
  - Значительный крюк и почему именно морем?
  - Спокойней. У вас тут кругом война. К тому же на корабль сядет только Закари. Мне в другую сторону.
  - Боюсь разочаровать, в ближайшее время таким путем к баскам вам не добраться.
  - Кто бы сомневался! Сеньор Рабаль очень не умно затеялся воевать с Их Величеством и теперь куда не сунься везде королевские ищейки выискивают бриганд. Мне всего-то надобно посетить местечко называемое Ронсевалем. Мои славные предки, до того как стать гасконцами, прикончили в ущелье одного из приближенных Карла Великого. Пра-пра-пра-дед похвалялся, что собственноручно проломил голову графу Роланду и держал в руках его знаменитый Дюрандаль, а прежде чем зашвырнуть подальше, иззубрил о первый попавшийся камень. Его брат, некто Оноре, по семейной легенде помочился в рог Олифант досадить императору франков. С той далекой поры в нашем роду существует традиция. Всяк мужеского полу, обязан посетить край бессмертной славы предков в преддверии знаменательных событий.
  - И что же это за событие, погнать в такое время в такую даль? - язвителен Джинно. Сволочной характер вылазил как иглы из мешка.
  - Я намерен сочетаться браком с маркизой.... Имя не столь важно. Кандидатуру уже одобрили родственники обеих линий. Первоначально я их намерения проигнорировал. На мой взгляд, достоинства суженой не покрывают моих недостатков. Но взвесив все за и против согласился.
  - И что заставило пересмотреть решение?
  - Приданное, - похвалился Ла Марк
  - Хорошее приданное способно примирить со многим, - вполне солидарен с ним итальянец.
  - Поверьте, я не прогадал!
  - Уж как водится, - не видит в том необычного Джинно.
  - Тогда...., - щедрая рука гасконца лила масуэлу мало не через край.
  - Почему теперь? Война не подходящее время для путешествий, особенно в столь скромном количестве.
  - Виной тому назначенный срок. Нет даже возможности повоевать.
  - А хотелось бы?
  - Последнее время не жизнь, тоска смертная. А после женитьбы и вовсе превратится в приторный сахарный сиропчик. Когда же, если не теперь?! - провозгласил с полным ртом Ла Марк. Гусь на данный момент выступал для него мерилом счастья и оторваться от поглощения плоти с хрустящей корочкой ему представлялось чистым безумием.
  - Вы прибыли к шапочному разбору, ˗ сообщил Джинно, вложив в слова снисходительное сочувствие.
  - Не скажу, что торопился, - не огорчен Ла Марк.
  - Торопились или нет. Этим краем в Ронсеваль не попадете. По крайней мере не так скоро, как того желаете.
  - Предполагаете придется ждать, пока король не разгонит бриганд? Испанцы не умеют быстро воевать. Вспомнить хотя бы их возню во Фландриях.
  - Отчасти соглашусь с вами, - наблюдая, как гасконец разливает вино итальянец одновременно соображал, оскорбится ли ему на ответ. - Не проще и быстрей заехать через Фуа?
  - Пуститься в обход? Боюсь тогда скиталец гонимый злым ветром странствий не прибудет в родовое гнездовье ко времени. Брак разладиться. Меня просто сживут со свету. У родни большие виды на мои будущие деньги.
  Не так давно Джинно находился в схожей ситуации с приятной богатой вдовушкой из Тулузы. Бедная женщина очень надеялась заполучить его в вечное пользование. Без мужской ласки и завистливых взглядов соседок она мнила себя несчастной. Но ласки и приданное только после посещения церкви и благословения попа. Джинно сделал свой правильный выбор, а вот гасконец собрался поступить совершенно обратно, но тоже не прогадает.
  - Давайте-ка лучше выпьем, - потянулся за новой бутылкой Ла Марк. - Долгие разговоры сушат горло и вгоняют в хандру.
  - Почему нет, - согласился итальянец. Выпить? За чужой счет? Никаких возражений!
  Опустошив кружки, продолжили поглощать гуся. Блюдо все еще возбуждало аппетит и было достаточно большим, утолить его. Молчание прервал Ла Марк.
  - И все же, как человек более посвященный в здешние реалии, не подскажете, возможность проехать в Борху?
  - Не вижу ни одной. Король закрыл город до окончания войны. Разве только Кабрера решит Борху взять штурмом, а вы подпишите с капитаном кондотту, - через жевок произнес Джинно.
  - Не нахожу для себя выгодным, - продолжал глодать ножку Ла Марк. - Прибыток спорный, а жизнь осложнится многократно.
  Итальянец отложил кость и промокнул рот платочком, который аккуратно извлек из-за манжета. Пошуровал во рту языком, очищая зубы от застрявших кусочков и жилок мяса. Потом ответил.
  - Да, с женитьбой не сравнить, - ирония несколько выше дозволенной. Но такой уж он весь. Рисковый.
  - Если судить по вашим успехам в Кабальерии, рядом не поставить, - отмахнулся от него Ла Марк.
  Уже второй раз эскудеро немного обижали. Сказать, что симпатий к новым приятелям стало меньше, Джинно не мог. Воспринимал их очередными знакомцами, с которыми не грех опрокинуть кружку-другую и поболтать, не зарекаясь повздорить и задать им легкую взбучку. Итальянец чуть прищурил глаз, задумавшись, не развлечься ли? Вина попил, гуся попробовал, осталось размяться в драке, отмстив за поруганную честь здешнего альгвасила. Улыбнулся сам себе. Мысль про альгвасила показалась забавной. Ла Марк не вызывал у него опасений. Обыкновенный дворянчик со шпагой, каких в любой подворотне трое и в любом кабаке пруд пруди. Что до аль-Маджуса... Джинно из своей многолетней практики не припоминал сколь нибудь серьезных бойцов из Леванта.
  На его мысли ответил сам Закари.
  - На востоке.... Еще восточней, где я вырос, существует искусство иай, - произнес он спокойным голосом, откладывая на тарелку кусок гусятины.
  Джинно, понял Закари. Или сделал вид что понял. Но выжидал пояснений. Их любят давать те, кто ощущает превосходство над остальным. Будь то умение орудовать клинком, или обладание властью, достаточной справиться без оружия, обойтись одним законом.
  Азиат не снизошел прокомментировать самого себя. Его молчание итальянец занес в копилку обид нанесенных собутыльниками.
  Ясность внес Ла Марк.
  - Весьма полезное умение выхватывания клинка и одновременно нанесения точного удара. Прибегают к нему, - гасконец добродушно улыбнулся, вот только почему-то глаза не светились весельем, да и пьяным он не выглядел, - когда возникнет опасность. Или намек на грозящую опасность, или просто вам не нравиться выражение лица вашего визави, или пуговицы на его камзоле. Причин использовать иай предостаточно, а применение всегда успешно. Мы плохо знаем восток. Но не стоит о грустном. К вашему сведенью Закари скорее лекарь, чем воин. С какой скоростью он свернет шею, с такой её и выправит. Главное не в обратной последовательности.
  Джинно стало любопытно. Его легко прочли. Словно открытую книгу. Или у него на лбу проявилось: Берегитесь! Хочу драки!? И еще неприятно и недвусмысленно предупредили.
  Итальянец, замять размолвку хлопнул в ладоши, подзывая хозяина.
  - Трактирщик, подай гарначи*.
  Сеньор Мендоса, грузный, хмурый здоровяк, виновато уставился в пол.
  - Такого не держим, досточтимый сеньор, - отказал трактирщик просьбе. - Могу подать каино.
  - Откуда, - уточнил Джинно, выставляясь ценителем вин. Заказавший каталонского не может снизойти до галисийского пойла.
  - Наваррское, сеньор.
  - Наваррское? - растяжно повторил Джинно, словно уже ощущал вино на вкус. - Ладно, неси.
  Мендоса удалился, удостоив Закари рассерженного взгляда.
  "Рад укусить да зубы жаль", - позлорадствовал над разобиженным трактирщиком итальянец, припоминая греховные крики женщины.
  ˗ Только не в бурдюке! ˗ прокричал Ла Марк вслед хозяину и пожаловался. ˗ Эти варвары держат вино в бурдюках, отчего оно отдает козлятиной. Вот за что надо сжигать на кострах! А не за Pater Noster прочтенный не латынью.
  Бутылка выглядела солидно. Восковая печать с оттиском, свидетельствовала об урожаи пятилетней давности.
  - Разрешите угостить, - спросил позволения Джинно, одновременно прислушиваясь к шуму на улице.
  Слух четко расслышал храп взмыленных лошадей и бряканье оружия.
  - За мной! ˗ донеслась четкая команда.
  Последовал сильный удар ногой, дверь с треском распахнулась и в зал повалили королевские хинеты*.
  - Руки на стол! - заорал дизанье*, вынимая палаш. Полированный клинок сверкнул быстрой молнией. - На стол руки, бляжьи дети!
  - Собственно к кому обращаетесь? - поинтересовался Ла Марк у решительного вояки.
  - К вам! - горланил чин, привычный драть глотку, а не говорить спокойно.
  - Ко мне? Или ко всем сразу. Позвольте узнать причину неуважительно мешать нам обедать?
  Из-за спины дизанье высунулся взъерошенный мужик в шляпе с обгрызенными полями, в линялой рубахи на выпуск, в свежих пятнах крови.
  - Вот он, - указали на итальянца. - Он разговаривал с Чучо. Он подучил его стрелять! Он!
  "Мальчишка молодец, не трус! Постоял за себя!" - одобрительно подумалось Джинно, хотя на данный момент стоило думать совершенно об ином. Как выкрутиться из дурацкой ситуации. С королевским дизанье шутки плохи. Вместо головы книга уложений, уставов и предписаний.
  "И девять держиморд в придачу!" - безрадостна перспектива схватки с законниками для итальянца.
  Обстановку Джинно оценил быстро. С хинетами ему не справиться. Нужно срочно что-то предпринять. Отступать либо через кухню, либо на второй этаж выбраться во двор, к лошади. В любом случае, сдача властям ничем хорошим для него не обернется. Много претензий накопилось и больших и малых. Разных.
  Люди обнажившие оружие нервны и подозрительны. Им ничего не стоит, пускай и превентивно, пустить клинки в ход. А уж находясь в численном преимуществе, пустят непременно. Принадлежность к правой или неправой стороне конфликта не имеет ровно никакого значения.
  - Вяжи всех! Заартачатся кроши, сволочей! - скомандовал дизанье своим людям.
  Джинно отшвырнул стул под ноги рванувшемуся хинету. Выдернув дэг, выстрелил на опережение действовать против него. Пуля прошила противнику кожаный дублет, сердце и кость лопатки. Продолжить стрельбу, вытащил второй дэг, но его выбили, хрястнув по стволу. Пришлось пользоваться хаудегеном и дагой.
  Готовясь защищаться, краем глаза успел заметить, как поднялся Ла Марк. Закари тоже не остался сидеть бездеятельным зрителем.
  "Посмотрим теперь!" - позлорадствовал Джинно, чувствуя себя много уверенней.
  Атака хинет организованна и велась всем фронтом. Гасконец опрокинул стол навстречу противнику. В воздухе жикнуло короткое лезвие. Противник из первой шеренги завалился под ноги итальянцу. Из шеи поверженного, торчала одна из ос Закари.
  - Бахх! - отстрелялись в дизанье одним стволом. - Клацц! - осечка второго. Свалить хинета хватило единственной пули.
  Джинно воспользовался краткой возможностью, отступить вправо, не мешать и не тесниться. Семеро против троих это почти ничего.
  Зал наполнился грохотом железа, топотом ног, выкриками, и испуганными призывами хозяев трактира прекратить безобразие и угрозами послать за альгвасилом. Ухоженное заведение на глазах подвергалось поруганию и рушению.
  Ла Марку достались шустрый малорослик с ландскнеттой и могучий усач. Первый плодотворно отвлекал Ла Марка, второй приноравливался к решающему удару, проткнуть гасконца.
   Самому Джинно противостояли два умелых фехтовальщика сильно похожие друг на друга. Хинеты грамотно вели атаку, прикрывали друг друга, подменяли, страховали и теснили итальянца. Тот пятился, рискуя быть прижатым к стене. Джинно попробовал отступать к лестнице, но ему не позволили.
  "Где же теперь их учат?", - изумлялся эскудеро. На его памяти королевские служивые, обычно, представляли из себя полное барахло, и одерживали верх значительно превосходя числом. Ему очень хотелось посмотреть, как управляется со своими противниками азиат. Когда же, рискуя пропустить удар, удалось глянуть в сторону Закари, он увидел, тот спокойно стоит в стороне, а трое его противников повержены. И не ранены или сбиты с ног, а убиты самым варварским способом. Рябому андалузцу расхлестали грудину от ключицы до селезенки. Второму вырубили голову, как вырубают капустный кочан с грядки. Третий лежал раскинув руки и пялился в потолок камешками рукоятей ос.
  - Figlio di puttana*! - восхитился Джинно мастерством азиата.
  Швырнув дагу отвлечь хинета, итальянец умудрился проткнуть того коротким выпадом хаудегена. Неприятель бухнулся на колени, согнулся и завалился, боднув пол лбом. Второй насел, едва не выбив оружие из рук эскудеро. Пришлось совсем не сладко.
  Ла Марк пришиб малорослика каким-то замысловатым финтом голландской старой школы, и теперь забавлялся с усачом, отрабатывая на нем разного вида фехтовальные атаки неаполитанских браво*.
  - Имброкатта... Инкварто... Интаглиата... Рибаттендола... - объявлял Ла Марк, сопровождая речь наработанными движениями.
  Усач как мог старался не уронить высокое звание королевского служивого. К сожалению, получалось у него неважно.
  ˗ Не годится! У вас плохо поставлена защита. Отвратительно. Ваша рука напряжена, ˗ разглагольствовал гасконец, вызывая у противника бессильную злость и прилив крови к лицу. Хинет сделался краснея вареного рака. - И успокойтесь, - требовал Ла Марк. - Не пропустите мой удар - свалит с ног сердечная колика. Пожалуй, небольшое кровопускание пойдет вам на пользу!
  Хвастовство гасконца едва не закончилось плачевно. Он поскользнулся в крови и стал заваливаться, на мгновение раскрывшись. Усач полоснул по диагонали. В последний момент неудачливый задавака закрылся, перенаправив вражеский клинок. С атакой справился, но совершенно потеряв равновесие, рухнул на пол. Хинет проделал пассате добле*, собираясь воспользоваться благоприятным положением и прикончить чертыхающегося гасконца. Закари одним движением выбросил короткий клинок из-за плеча. Усач сложился тряпичной куклой. Ла Марк перекатился не оказаться под падающим телом. Добивать не пришлось. Два раза покойника не прикончить.
  Гасконец поднялся, с недовольным видом.
  - Ты поторопился! Я прекрасно бы атаковал снизу.
  Джинно прилагал максимум усилий перехватить инициативу в затянувшемся поединке. Вначале ему это удалось. Но хинет сообразил, итальянцу никто на выручку не поспешит, собрался и весьма технично противостоял всем атакам. Взять над ним верх следовало прибавить в темпе, но Джинно работал на пределе своих возможностей. Как все уроженцы солнечной Ломбардии, он мнил себя отменным мастером клинка, а тут выходило, он обыкновенный паяц с деревянной шпагой, герой базарного представления. Попытки быстро завершить схватку оказались тщетными. Его бессилию свидетельствовали бахвал гасконец и спокойный как змея азиат. Эскудеро потребовалось время найти в защите противника брешь и упокоить навеки.
  Таким уставшим Джинно себя не чувствовал никогда и доведись повторная стычка, не справился бы и с пьяным университетским студиозом.
  - А где поганец науськавший сбирри*? - желал Ла Марк продолжить разборки.
  - Сбежал, - пыхтел Джинно пристраивая задницу на уцелевший стул.
  - Надеюсь не за подмогой?
  - Я бы не надеялся. Королевские хинеты, знаете ли, не сами по себе.... По приказу....
  - Значит не последние, - прохаживался Ла Марк, проверить нет ли раненных, расспросить счастливчиков. - Все мертвы! - не особо расстроен он в содеянном.
  - Скорблю с вами.
  - Requiem aetenam dona eis, Domini, et lux perpetua luceat eis. Requistcant in pace. Amen! - произнес молитву гасконец.
  - Вы же не католик, - удивительна для Джинно забота еретика о павших.
  - Простите... Вечный покой даруй им, Господи, и да сияет им свет вечный. Да почивают в мире. Аминь, - тут же исправился Ла Марк. - Не поясните о чем кричал мужлан из-за спин обретших отдохновение от грехов земных? Сдается мне претензии закона исключительно к вам. Наш гусь не причем.
  - Понятия не имею, чего там навыдумывал дурак. Я кинул пацану серебряную монетку, мельче не нашлось, за подсказку, где в городишке трактир.
  - Понятно. Все дороги ведут в Рим. А из него?
  - Я возвращаюсь в Алиас и вам советую, - схитрил итальянец. Спутники подтвердят о нападении королевских хинет. А сколько их в Хаке? Пусть будет много. Тельо запасливый.
  - В Алиас...., - раздумывал гасконец над разумностью сказанного ему.
  - Там-то не придется объясняться ни за гуся, ни за покойников, ни за погром.
  - В чем-то вы безусловно правы, - связываться с итальянцем и бригандами Ла Марку не хотелось. Но что делать? Зал трактира напоминал бойню на скотном рынке. Кругом кровь и тела. - Подозреваю, король Испании не поблагодарит нас за маленькую войну в его владениях.
  - Он и за большую не расположен осыпать милостями.
  - Смотря кого.
  Гасконец еще разок прошелся среди тел хинетов, заглядывая в неживые лица.
  - Повезло, им не выдают огнестрела, - он склонился к дизанье и вытащил у того сложенную бумагу. - Зато научили огрызаться, - не очень доброжелательно напомнили Джинно о долгой возне с противником. Бумагу гасконец прочитал, сложил и спрятал к себе. - Вы говорили про Алиас?
  - Приглашаю с собой, - пропыхтел Джинно невольно морщась видеть азиата. Тот приступил к сбору оружия, выдергивая ядзири из глазниц. От хлюпанья мороз по коже. - Избежать скорого общения с королевскими чиновниками.
  - Будет весьма разумно не встречаться с людьми короля, - согласился Ла Марк с итальянцем. - Испанская Фемида последнее время не отличается здравостью ума.
  - Она им никогда не отличалась. А с недавней поры поглупела окончательно, - поддержал Джинно гасконца. От общности взглядов к общности дел, а там и до дружбы недалеко. Эскудеро надоело в Испании. Почему не перебраться немного северней?
  Ла Марк повернулся к Закари не посоветоваться, но уведомить.
  ˗ Нам стоит принять любезное приглашение нашего нового друга, тем более Алиас на пути в Борху, - затем вновь обратился к итальянцу. ˗ Окажете протекцию?
  ˗ Все что в моих скромных силах, ˗ обязался Джинно. - Правда, я отправлен в Хаку, разузнать там ли Тельо. Не уверен что к моему досрочному возвращению отнесутся с пониманием.
  Смешно не догадаться к чему сказано.
  - Ссылайтесь на нас. Он в городе, - вызвался Ла Марк помочь незадачливому шпиону.
  "Это не мое вранье!" - порадовался итальянец. Не пришлось лезть в глаза просить выступить свидетелем на его стороне. Даже если в Хаке нет королевских войск, не факт им отсутствовать завтра. - "Сегодня или через три дня, какая собственно разница. Бешеный Тэльо не упустит возможности отличиться и тянуть время не станет".
  Покинули трактир через полчаса, потратив время на сборы и расчет с трактирщиком. Стремительно пронеслись по пустынным улицам, взлетели на холм, обозреть окрестности. Джинно поискал своих аршеров. Не нашел. Сомнительный, но довод, королевские судьи рьяно взялись за дело. Вполне могло статься парни дезертировали, воспользовавшись подходящим моментом. Это Джинно тоже допускал. Таких с каждым днем все больше и больше и не всякий раз они попадают к провосту быть вздернутыми подобно Витто Лишаю.
  Огромный шар солнца падал за край неба. В согретом за день воздухе стоял недвижимый и горький запах высушенной зноем травы. Дорожная пыль, взбитая копытами лошадей, серой взвесью клубилась над землей. Издали могло показаться, по низким облакам скачут три черных всадника. И то, что они черны, не вселяло надежд. Черное, еще никому ни добра, ни удачи не приносило.
  
  
  3.
  Разместиться не теснясь отвели лучшую комнату второго этажа дома коррехидора Санти. Драпированные красным с золотыми лилиями шелком стены; дворцовая венецианская мебель с инкрустацией; немыслимой вычурности подсвечники в позолоте; нефритовые и слоновой кости безделушки и безделицы из Нового Света и Африки; китайская, белого фарфора, напольная ваза; в резной неподъемной раме умелой кисти ростовый портрет предка бывшего хозяина. Чрезмерная для провинции роскошь. Сбежавший владелец мог себе позволить и позволил, обустроив помещение на столичный манер, показать достаток. Однако нынче сеньор Санти не весть где, а его супруга прячется в пригороде у знакомых или слуг.
  В центре комнаты стол, громоздкое четвероногое чудище. Навощенное дерево матово блестит, растягивая отсветы по теплым текстурам сандала. Занять гостей выставлено вино, фрукты и холодные закуски. До сытой отрыжки кишку не набьешь, но и голодным не останешься. Не нажираться пригласили.
  Сборища подобные сегодняшнему ввел в обиход покойный Ортис, подцепив дурную идейку совещательного ,,компанства" у герцога Саксонского, не нынешнего, а прежнего. По замыслу - быстрей донести до сторонних умов собственные соображения и правильное виденье событий, выяснив на месте, разделяют ли устремления и убеждения, будут ли следовать, и если будут, то как далеко и скоро, а нет, то кто? По сути - ущербная политика предугадать переменчивость извращенной человеческой натуры. Не зря столько возмущения и гнева в адрес Иуды, любимого ученика, отступившегося от своего учителя. Впрочем, человек и здесь в опережении. Вспомните попранные заповеди и изгнание из Рая. Предавать и обманывать заложено в людскую породу с времен Адамовых. Поэтому-то Кабрера убежден, единоначалие предполагает и подразумевает единодушие подчиненных, но не обязывает их к нему. А уж касаемо войны.... Война прежде всего финансовое предприятие, рассчитанное на получение хорошей прибыли. И делить деньги предпочтительней на участников, забыв о церковной десятине и интересах короны в одну пятую часть. Дележка способна аннулировать самые крепкие клятвы, отринуть самые священные договоренности, раскатать по камешкам твердыни земные и небесные, развалить любое духовное сотоварищество, сколь долго не сиди и не пей за одним столом. Но наполненность скепсисом к нововведениям Ортиса, не помешала Кабрере традицией воспользоваться, сэкономить время. Назначенный срок приближался и сегодня он намеревался объявить об роспуске рот и о причинах роспуск повлекших. Явление в воинской жизни не редкое, но обремененное тревожащими обстоятельствами. Роспуск не только и не столько окончание взаимных обязательств, но и взаимных гарантий. Никто ни перед кем, ни в чем не в ответе. Глупо уповать на правила, но когда перестают сдерживать и эти иллюзорные границы, перспективы оказываются весьма плачевными. Лишиться свободы, а то и головы. Следовательно говорить об отъезде в Борху очень преждевременно. Очень.
  "Такова участь иуд," - кисло Кабрере. Некоторые индульгенции оплачиваются чужими жизнями и кредиторы оплату охотно берут. Кому-то в подобном торгашестве оправданий не потребуется, а кто-то несказанно мучается и изводит себя их поисками. Натурам возвышенным и тонкокожим непросто смириться с необходимостью поступать не по слову божьему, а во славу личной корысти. Кабрере душевные метания чужды, а единственное что крепко занимало и донимало, кто иезуитам надобен. Чья голова оценена в пять тысяч арагонских флоринов, не считая значительных расходов протолкнуть его в капитаны.
  В памяти воскрес Ортис. Вот уж кто не задумывался поступать и мыслить категориями далекими от христианских и человеческих. У пропойцы всегда водились деньги. Достаточно денег. У него, Алонсо де Кабрера, честного католика и простого воина, после Магриба не оказалось ни лишней монеты, ни достаточно людей, с которыми нанявшись на службу, поправишь расстроенные финансы. Пусть даже в Германию, каком-нибудь занюханном Дармштадте или затраханном Нассау. Жалкая толика серебра, полученная от монарха, скорее щедрая милостыня, нежели достойная оценка нелегкого ратного труда. А ведь он сделал гораздо больше, чем от него требовалось. Больше, чем смог бы любой другой в его положении.
  Королевской подачки не хватило даже раздать накопленные долги. Немалые долги. Война занятие дорогостоящая. После песков и пустынь, разобиженный и обделенный, он просто сбежал в бургундскую глушь от всех. Или только от себя. Ловил рыбу с лесистого берега в тихом Орбе и по средам покупал молоко и молочницу. Молодка обходились дешевле полного кувшина на треть. Рыхлые, оплывшие формы, мягкие руки, податливый характер, стеснительность до свекольного рдения, и полная безотказность. Она ему нравилась. Он ей тоже. Но ворону среди воробьев не спрятаться и с птичьей мелюзгой не ужиться. Доброго соседства не получалось. Ему все чаще напоминали о долгах, а пасторальная жизнь приелась быстрее знаменитого лукового супа, которым в родимой ему Мурсии и нищих не кормили. Пострадать безвинным грозы не случилась. Его вовремя отыскал посыльный от Жака Моно. Старого неуемного пройдохи Моно. Пригласили поучаствовать в небольшом променаде к Женеве, послушать треск аркебуз и бабаханье пушек, нюхнуть пороху. Он согласился. После полугода атак и отступлений, заключили почетный мир, он роздал долги и подумывал окончательно повесить морион на гвоздь и жить в любви и согласии... Не сделал ни того ни другого. Судьба поманила в Италию, подставить под Великих Сфорца. Не многим повезло уцелеть. Разгрому предшествовала чума, унесшая жизней больше последующих сражений. Те, кто выжили, выгадали немного, оказавшись в Кабальерии, под рукой пьяницы Ортиса, под стягами Рабаля Вешателя. Здесь Удача окончательно истаяла, подобно песку в верхней колбе песочных часов, набежав могильным холмиком в нижней части. Ко всему, кого-то из его окружения угораздило перейти дорогу иезуитам. Орден вспомнил о нем. Впервые после Антверпена. Кабрера остро понимал, в дела адептов Святого Игнасия соваться не следует. Свои тайны иезуиты охраняли с тщанием, не задумываясь отделяя дурные языки, пытливые глаза и чуткие уши любознательных, вместе с головами. Но червь любопытства точил его который день. Ел поедом! Сегодня же, когда альфересы собрались под одной крышей, грыз особенно.
  "Кто?" - зудело и свербело Кабрере. К желанию вычислить хитреца, примешивалась и толика беспокойства. Секрет Зюсса мог неожиданно всплыть. Иезуиты очень внимательны ко всем сопутствующим их начинаниям мелочам. Озадачивала и нечеткая формулировка. Разыскиваемому нужно в Борху. Всего-то! Да тысяча поводов для бриганда пробраться в город. Он не пострадал в войне. Полно торгашей, символические налоги, пограничье, масса возможностей для процветания! Тут опять прихотливая мысль цеплялась за секрет Зюсса. Делиться Кабрера не хотел. Ни с орденом, ни с кем-то еще. Для этого - не делиться - необходимо приложить старания и разобраться самому. Не подставиться, коли секрет маррана и есть интерес иезуитов, и удачно вывернуться окажись казна Родерика вне поля их внимания. В любом случае придется напрячься и выяснить, кто монахам нужен. Не мудреный вывод сподвиг капитана к восхождению по человеческой пирамиде, от подножья к вершине. Так, как эту самую пирамиду понимал и выстроил, опираясь на унаследованный архив Ортиса и собственное, пусть и предвзятое, мнение о людях его окружающих. Назвать их соратниками будет незаслуженно. Слишком разные поля битв и славы. И карманы соответственно тоже.
  Самый низ - Матаморес. Неопрятный полный мужчина, с одутловатым лицом, заплывшими глазами и клочком погано растущей бороденки. Даже иезуитом определен на последнее место. Но надо хорошо знать беарнскую продажную тварь, упустить из виду. Жадность без границ. Известно, закончив обирать живых и павших, разрывал свежие захоронения, поживиться с погребенных. Холуй тысячи господ, это о изворотливости и продажности. Предки жирдяя еще при Сварливом* переселились в окрестности Монтегюра, крае зараженном альбигойской ересью и триста лет спустя после крестового похода во владения Тулузских графов. Матаморес в подпитие часто похвалялся прямым родством с рыцарем Чабертом Барбейром, последним владетелем Керибюса, оплота еретиков катар в Окситании. Людей превозносивших себя душеприказчиками освободителей Святой земли и хранителями Святого Грааля, наследовавших от самых тамплиеров. Россказни? Россказни, но наследство могло оказаться весьма значительным. Вдруг семейке перепали некие ценности, до которых поздно, но потянулся Ватикан. Кабрера не очень верил во все эти чудесные штуковины, выставляемые в соборах. Ясли Христа, Риза Господня, Чаша Спасителя, Плат Вероники, Пояс Богородицы. Но его неверие не означает неверия других. Не в этом ли интерес иезуитов? У кого больше святынь, тот ближе к Богу? Возможно, дело совсем не в родне, а замаран именно сам Матаморес. До Наваррской компании, мошенник предводительствовал бандой лангедокских босяков, держал в страхе мелкие городишки, деревни и общины вальдесов. Охотно нанимался к местной знати, решать местные противоречия. Сегодня за этих, завтра за тех, а третьим днем еще за кого. За того кто больше положит в мозолистую ладонь труженика меча. Крутился, добывая на прокорм, выпивку и развеселое житье своим людям. Не обделял и себя. Может не обделил чем-то особенным? Когда распоясавшихся дворян прибыл утихомиривать королевский бальи, наделенный широчайшими полномочиями строить виселицы и возводить эшафоты, первым про кого вспомнили, Матаморес и его вайды. Ушлый беарнец допек всех, и врагов и союзников, ловко обирая и тех и других. Конфликтующие мирно сошлись во мнении, воздух сделается чище, вода слаще, а земля краше, предстань бандит перед королевским судом и понеси заслуженное наказание. Они плохо знали беарнца. Почувствовав неладное, Матаморес добрался до вербовщика Рабаля, получил охранную грамоту и обеспечил себе неприкосновенность перед законом. С кем-кем, а с судейскими Вешатель договариваться умел. Но договориться с королем, не означает договориться с инквизицией. А если представить невозможное - договорился, то с иезуитами никак.
  Но от чего Борха? Что такого в городе, попасть в него, а не в другое место? Острый вектор совпадения с секретом Зюсса? В пору перекреститься и сплюнуть. Тогда следует виниться не затягивая. Потом отговорки - не думал, не знал, не поверил, не пройдут. А если вектор не совпадает? Гм... Не выдает ли он желаемое за действительное? Все что ему открыто, а открыто крайне мало, иезуиты готовят встречу. Продавцу? Покупателю? Это если речь о материальном предмете. О котором они тоже ничего толком не знают. Или же их знание обязывает держать сведения в секрете от всех. И от него тоже. Возможно им не известен не только покупатель, но и продавец, а сведения ограниченны местом сделки. Вполне допустимо охотятся не за предметом, а за важной информацией, на столько важной, что орден затеял дорогостоящую возню.
  "Похоже на то," - понравился Кабрере сделанные им умозаключения. - "Матаморес оставляем!" - однозначен итог путанных и не бесспорных размышлений.
  Рядом с беарнцем Аугусто де Каррильо. Двенадцатый сын в астурийской семье. Мальчишку ждала незавидная участь, не возьми он собственную судьбу в собственные руки. Достигнув четырнадцати лет, покинул отчий дом, прирезав кого-то из домашних и прихватив семейные сбережения. Искать счастья целенаправленно отправился в Новый Свет. В Европе ему было тесно. Что незадачливый конкистадор делал на Юкотане, сражался во славу короны или чистил сапоги за кусок хлеба, остается не выясненным. Но через три года вернулся. Тощим, нищим и обозленным. В бриганды подался из-за неприспособленности прокормиться иным способом, как отбирать чужой кусок и паскудной привычки, решать любые вопросы оружием. Закона для него не существовало. Высшая инстанция апеллировать к справедливости: шпага, дага или аркебузная пуля. После ряда неудач и замирения во Фландриях, от безнадеги подался на морскую службу, куда от безысходности набирали отребье со всех окраин Европы. Великую Армаду потопили англичане, непогода и глупость адмирала, но корона нуждалась во флоте, возить золото через океан и контролировать средиземноморское побережье. За короткое время, новоявленный Гроза Морей сменил пять посудин, досыта нахлебался забортной водицы и нанюхался пороховой гари, гоняя купцов и негоциантов. Не все они являлись турками, маврами, иудеями, ромеями и англичанами. Но даже во флоте, где потребны отчаянные сорвиголовы, он не прижился, подобно альбиносу в стае, с той лишь разницей, альбиносами были другие, а не он. Почувствовав крен к худшему, вовремя не вернулся на галеон в Малаге, где его поджидали судейские с бумагами отправить в Чили, усмирять гордых мапуче. Повторение пройденного Каррильо не заинтересовало, бывал и ему не понравилось. Не понравилось и в Италии. Воинское поприще в долинах Тибра не компенсировало расходов, что в общем-то в любом другом случае, с любым другим полнейший нонсенс. Спасаясь от долгов и кредиторов, перебрался из Италии к Ортису и Рабалю, начать карьеру сызнова.
  Глядя на внешность астурийца и не скажешь дурного. Бывший флотский отличался благородной осанкой и изысканностью в одежде. Тонкие, будто процарапанные черты лица, дополняла гримаса вечного раздражения. Эталон нынешнего поколения, быть недовольным всем. Благостное впечатления основательно портило безразличное отношение к порученному делу. Он сам и его сотня - Grand Реах, по простому - страшилы, как боевая единица не намного лучше матаморесовских босяков. Причина та же, крайне низкая дисциплина и исполнительность. Каррильо ратовал за свой карман, а не за общее дело. И относился к нему соответственно. Еще каких-то лет пятнадцать-двадцать подобное было немыслимо. Теперь самоуправство в порядке вещей.
  Уже здесь, в Алиасе, беглый моряк выжег и превратил в руины Ал-Яхуд. Не самый бедный квартал, заселенный сфараддим. Но ограбить ему показалось мало. Уничтожить, извести под корень, своеобразная месть за невозможность выбраться из дерьма, в котором барахтался с рождения. И ведь не дойдет, ни сейчас ни потом, ни за какие деяния в Мадрид ко двору не пригласят. Навозные черви, будь они из Астурии, Леона или еще откуда, для того и существуют, рыхлить и перетирать навоз, но никак не ползать по мрамору дворцов.
  "Судейские окончательно взъелись на него после захвата карраки из Константинополя." - припомнил Кабрера факты биографии морской крысы. - "Венецианцы выкупили у турок святыни греков из Святой Софии или еще откуда. А мог чего-нибудь из-за океана, из Новой Кастилии прихватить," - дополнил он мысленный список следующим кандидатом.
  Лазара Борчаи капитан не представлял в качестве искомого. Кто-кто, но не вздорный непутевый венгр. Статный, смуглый, что цыган, Борчаи питал пристрастие ко всякого вида украшениям. Цепочкам, брошам, кулонам. Дорого одевался. Любил цветные тряпки не меньше какой-нибудь столичной доньи. Никогда не отказывался вкусно поесть, выпить и посидеть в компании. Гнул свое, горазд спорить и ругаться, не промах приударить за женским полом, не далая различий между симпатичной побирушкой из Эстремадура и уродливой дуэньей из Альгамбры.
  - Как твоя мориска? - посмеивался над венгром Каррильо после очередной кружки вина.
  - Кто тебе сказал? - сделал Борчаи безвинные глаза. Отбрехиваться от всего и всех у него врожденный талант и не малый.
  - Лазар, кругом завистники, сокрыть столь ценное приобретение в единоличное пользование. Не поэтому случаю жареной свининкой угощал? Сознайся, она того стоило? Я про девку, а не туркёльт.
  - Ничего особенного. Титек жменя, жопа с кулак. Волоса выщипаны, вроде как недогодку пользуешь, - венгр богатырски расправил плечи. - Царапалась что кошка.
  - А говоришь ничего особенного? У моих парней слюни текли когда её увидели, - подтрунивал Каррильо. Девка-то страшна!
  - Главное, что бы у него не потекло, когда надоест и выгонит, - внес дегтя Исасага. Всем очевидно, из чистой зависти. С людьми сходился туго, с прекрасным полом у него не ладилось.
  - Мориски это тебе не каталонские девки, падать под каждого. Чистая, - успокоил переживальщика венгр.
  - А что скажет король? За связь с выкрестами? - кивнул Дега человеку в сутане. Строг, отрешен и праведен. Насколько может быть праведен человек вооруженный саблей, пистолем и четками.
  - Падре? Позволительно честному христианину прелюбодействовать с иноверкой? - обратился Борчаи к капеллану за разъяснениями.
  - Мориски такие же католики как и мы, - напомнил тот окружающим. У многих сомнения, принадежит ли он сам к истинным сынам веры. Со слов капеллана принадлежит.
  - Христианские девы манду не бреют, - очередная грубая подколка от Дега. У лекаря призвание досаждать и дерзить.
  - Вера Христова открыта каждому, - ответствовал капеллан собранию. - И через что к ней приобщиться, причастие или блуд, решать каждому за себя. Не всякому дорога пряма и коротка. Все дело в конечной цели. Спасении души. Спасется жена мужем своим.
  - Так Борчаи язычник!
  - Брехня! - ржет Борчаи и шутливо грозит лекарю кулаком.
  - Верно ли сын мой? - спрошено, но безразлично капеллану.
  - In...ээ... nomine... ээ... Patris, et.... ээ... Filii, et.... ээ.... Spiritus... ээ... Sancti. Amen! - с запинками продрался венгр через дремучую латынь.
  - Лишь бы не услышали доминиканцы. Натравишь псов на свое Подунавье, - оценил Дега усиленное эканье Борчаи. - А сам поплывешь в Перу.
  - Я не подданный Филлипа, - отказался тот от посещения необжитых новооткрытых земель.
  - Со спущенными штанами тебя поймали трижды в его землях. С Рабалем, мориской и латынью! Готовься!
  - Повезло. Не то что нам, - жест Каррильо обозначил петлю.
  - Ха-ха-ха! - накрыло застолье веселая волна.
  Венгр много воевал. По большей части под железной рукой Кривого Хуньяди. К Ортису попал когда патрона Борчаи посадили на кол. Трансильванский королек Мозеш Секеи взял за образец подражания Влада Цепеша.
  Что импонировало в венгре, кроме железной дисциплины в роте, люто ненавидел швейцарцев. И было отчего. Отрезанный нос ему замещала кожаная нашлепка, более уродующая лицо, чем страшное увечье. Крепившись цепочками за ушами, она делала венгра похожим на пса-людолова, с той лишь существенной разницей, в наморднике кусать меньше венгр не стал. К уродству лица добавлялась плохая функциональность правой руки. Покалеченные указательный и средний пальцы скрыты тонкой перчаткой. В юности отличался отменным умением стрелка. Из турецкого лука попадал в монету за двадцать шагов. Швейцарцы не оценили дарования паннонца, выместив на нем ярость за потерянных у Граца товарищей. Он бы не отделался увечьями, но на момент экзекуции засранцу не исполнилось и шестнадцати лет.
  Борчаи напоминал Кабрере удачливого пройдоху, ни разу не попавшемся за своими проделками. Разборки со швейцарцами ерунда, жив же! Контраст неумности и удачливости венгра многих выводил из себя, не исключая капитана, и потому потомок гуннов не вычеркнут. Дуракам везет. Кто знает, где и с чем повезло мадьярину.
  Через угол стола от Борчаи, испано-баскский выблядок Иниго Исасага у Гомес де Саламар. Нищий чистоплюй в драных грегоскосах, потомок благородных свинопасов из Галисии. На побережье каждый второй благородный и свинопас. У каждого первого на то имеется верная бумага. У Исасаги она отсутствует. Но ведет себя словно документы подтверждающие благородное происхождения в кармане. Привязанностей чурается. Руки лишний раз не пожмет, брезгует. Водит непонятную дружбу с провостом. Не иначе тот ссужает ему денег. У Шёллера они водятся. Не в пример галисийцу. Вояка из полукровки как из высушенного кизяка пушечное ядро, плюс безнадежный должник. Если существуют под небом вещи взаимоисключающие друг друга так это золото, серебро и галисиец. Разве что медь к нему лояльна. И то далеко не всегда. Положив не мало трудов, рискуя жизнью, пролив без меры чужой и своей крови, не скопил и с десяток мараведи. К своей бедности относился философски. Бог привечает всех! и тратил без остатка то малое что имел. Подход понятный и многими взятый на вооружение. К многим сложностям в жизни у галисийца, показательная конфронтация с церковью. Причем с младых ногтей. Будучи тринадцатилетним пацаном, на вопрос исповедника, не мастурбировал ли ты в церкви, юный гордец нагло поинтересовался у попика, а разве нельзя? Падре оттаскал паршивца за волосья, надавал пощечин и заставил неделю, стоя на коленях отмаливать грех. Обиды Иниго не забыл, через годик попа отловил и выдавил ему глаз. Второй оставил полюбоваться как он охаживает пьяную цыганку прямо в храме. Бог заповедовал любить. Ведь так? Дальше - больше. Монашки-кларисски, сожженный костел в Богемии, разграбление базилики в Ферраре, монастырь под Роттердамом. Галисийца будто приворожило заедаться с попами. Может исповеднику стоило спустить маленький грешок юному дурачку, в дальнейшем обрести ревнителя веры, а не её гонителя.
  Могло ли нечто стоящее прилипнуть к рукам галисийца, привлечь внимание иезуитов?
  "Вполне," - согласился Кабрера. У него самого припрятано несколько вещиц из антверпенской кирхи.
  Особо подозрительный эпизод, события в итальянской Новаре. Они тогда прищучили богемских паломников. Те, что-то говорили о дарах к папскому престолу. Разбирался с ними Исасага. Все как обычно. Покойники в суд не обращаются ни за денежной компенсацией ни с имущественными претензиями. И хотя за галисийцем крысятничество не значилось, кто поручится, не было ли искушение слишком велико, не уступить ему?
  Из четырех рассмотренных, Кабрера занес Исасагу первой строкой.
  С торца стола, спиной к окну лицом ко входу - фрайхерр Ганс Шёллер. Швабская сволочь в должности провоста. Порой иронию Всевышнего трудно понять и еще трудней переварить. Человек разыскиваемый Высшим Имперским Судом германских земель, за попрание законов человеческих и божьих, назначен блюстителем порядка среди бриганд. Кабрера не страдал излишней щепетильностью в отношении своих моральных принципов и не предъявлял повышенных требований к наличию или отсутствию принципов у других, но доведись возможность с легким сердцем Шёллера пристрелил. Или подумав, распустил на тысячи ремней. И лоскутов. А подумав хорошенько поднял количество вдвое. И слушал бы визг немецкой свиньи, как слушают пение сладкоголосых райских пташек. Но личное это личное. Предъявить претензии за ненадлежащее исполнение обязанностей провосту не предъявишь. Исполнял должно. Педантично и беспристрастно.
  Шёллер достался в наследство от Ортиса. Вот уж кто греб к себе с лесов и с дорог разную шваль. Ему годились все, от содомитов до людоедов, от огнепоклонников до магометан.
  - Мне все едино, пользует ли солдатик мула или мул пользует солдатика, читает служивый талмуд или вызубрил египетскую Книгу Мертвых, лишь бы выполнял мои распоряжения, держал строй против конницы и не крал у товарищей. В остальном он волен, ибо волен волей Небес.
  Швабу вменяли казнь ста двадцати чехов ,,с женами и потомством", сожжение Трирского архиепископства, поругание бенедиктинского Лорша, разграбление папского Фунда, святотатственное ношение Плащаницы Вараввы вместо походного плаща, содомию и чуть ли не безбожие. Хотя доподлинно известно пользует баб, склонен к педофилии. В бумаге у Ортиса отмечено, выродок западал на едва начавших ходить и говорить крох, скупая их у голодных матерей. Они надеялись спасают чад, отдавая своих крошек в чужие руки.
  Выглядел Шёллер отменно. Одет, выбрит, намыт, обрызган цветочной водой. Лицо чистое, а вот уха нет. Сказывает в Саксонии лишился, выстояв в поле против крылатых гусарий короля Сигизмунда Вазы. Но была про увечье и другая сказка. Обыкновенно ухо режут малолетним ворам. На первый раз. Второе целехонько. Видать дошло. Или более не попадался. И пальцы на месте, штукарем не шаромыжничал. Из оружия предпочитает тяжелый фальшион, с которым управляется с ловкостью мясника. Из огнестрела недурно владеет шисхаккелями.
  Контрастность шваба - насколько внешне лощен и наряден, сто кратно огноен и изъязвлен пороком изнутри, пугала и принуждала при делах с ним проявлять осмотрительность. Провоста сторонились и остерегались сближаться.
  "Ему уготована адская сера! "- предрекал швабу капеллан, человек повидавший немало грешников и бывший сам из числа первых отказников от божьей благодати спасения души.
  Немецкий край несравненно беднее остальных земель на реликвии и святыни, но кто поручиться, Шёллеру не досталось нечто на берегах Рейна или Эльбы или юге Италии. Шваб там частый гость.
  "Плюсуем," - уверен Кабрера включить ублюдка в круг интересов иезуитов.
  Относительная противоположность провосту, Джошуа (по другой версии Джегош) Рогулец. Полковой капеллан. Родом откуда-то из-за Ла-Манша. Утверждает - из англичанин, но по тамошнему не лопочет и о житье-бытье не распространяется. Не в Тауэре ли квартировался? Кабрера считал капеллана поляком. Те любят рассуждать о порядке, сами никакому порядку не следуя и никакой порядок не соблюдая. Примерно тоже с Рогулецом. Пекся о спасении чужих душ и плевать хотел на собственную. Когда в том укоряли, ехидно улыбался.
  - Pierdole cie (идите на х*й), - непременный ответ на упреки за излишнюю греховность поступков и помыслов. Он причислял себя к потомкам крестоносцев и тех, кто нес свет веры под девизом:,,Caedite eos! Novit enim Dominus qui sunt eius! (Убивайте всех! Господь узнает своих!) Ему и следовал. Для попа Рогулец отменно держал в руках крнач*, ездил верхом, стрелял из пистолей и с запинками читал Pater Noster. Если вообще помнил дословно и понимал о чем в молитве. Кабрера долго колебался, брать ли капеллана во внимание. Прошлое поляка столь мутно, что в нем спокойно укроется ни один, ни два секрета. Дюжина! Не придя к однозачным выводам, исключил. И без капеллана набирается порядком.
  Последний, седьмой в компании за столом, Ие (Иешуа) Дега. Лекарь. Человек темный, скрытный и противоречивый. Взывал к умеренному питию и не расставался с винной баклагой. Ратовал за право дикарей Нового Света называться людьми и как утверждали за провинности сажал слугу на цепь. Жену за попытку измены скормил лесному зверью. Обличал порочность церковников и самого Папы и не отказывал себе во всех смертных грехах. Величал медицину единственной подлинно гуманной наукой из открытых человеческому гению и гордился изобретением лучшего способа избавлять немощных от страданий - выстрелом в голову. И это не украшательство. Он действительно к панацее прибегал.
  "Зачем несчастному терпеть, а богу ждать. Или кому другому?" - рассуждал Дега о методе избавления от тягостей земных.
  С ним нельзя не согласиться. При условии не твой черед получать свинцовое лекарство. Превосходно владел клинком и превосходство всячески демонстрировал, устраивая схватки за деньги. Кабрера сомневался, доведись сойтись лекарю и эскудеро, поставит ли кто на победу Джинно. Впрочем Дега признавал себя сыном солнечной Италии, не позволить земляка прикончить. По крайней мере сразу.
  "Меня нашли в одной из сточных канав Неаполя," - утверждал он. -"Это роднит. Все мы от пуповины Великого Рима эпохи цезарей! Преторианцы Марса и Юпитера! Возлюбленные Венеры и Дианы. Гаруспики божественного бытия!"
  За декларированная связь видна воочию. На морде лекаря узор-чирло, позорная метка от неаполитанских бандитов.
  Кабрера подозревал в Дега иудея. Что за имя для католика - Иешуа? Учен, умен, красноречив - не переслушаешь. В церковь не ходит, на призывы капеллана исповедаться, когда заявлял:,, Я не ем свинины и не позволяю женщине быть сверху. Этого достаточно," а когда посылал непотребно и изощрено. Рогулец ругань спускал. Очевидно крнач не тянул против шпаги, а пистоли малоубедительны убийственным акебузетам.
  Тайно злословили Дега француз. Из-за своеобразного произношения. Так мог говорить только исконный уроженец берегов Сены, испорченный близостью королевского двора. В пользу последнего прилюдное умствование лекаря.
  - Людей стоит делить не по исповеданию, а по тому чью сторону приняли в Варфоломеевскую ночь.
  Особо возмущался покойным Карлом Валуа.
  - Насколько нужно быть дерьмовым стрелком ни разу не попасть! Ни в кого! Даже в своих!
  Лекарь в равной роли симпатизировал протестантам, нашедших смелость противопоставлять себя католикам, и их оппонентам, не убоявшихся замараться убийствами заблудших братьев во Христе.
  Случалось рассуждал в духе незабвенного Торквемады:,, Молитва это прежде всего вера! Вера не предполагает разумения и доказательств. Те кто доказательств желает, опасные вольнодумцы! Народу без надобности задурять голову подстрочным переводом с латыни, заучат и ладно. Но изучающих язык Нерона и Калигулы, надобно держать под неусыпным оком инквизиции. Так они и до Аристотеля и Ариана доберутся. Дрейф от накопления знаний к анализу знаний, есть верный и краткий путь к греховной устремленности новоявленным Прометеям и Люциферам, колебать и рушить основы Мира. Никакие увещевания и нюни Августина Аврелия, Квинта Тертуллиана и Иоанна Златоуста не спасут ни души, ни их вместилища, ни места обитания".
  Заумь лекаря вызывала неподдельную оторопь и восхищение окружающих. Он одинаково вдохновенно цитировал сочинения великих теологов и вульгарные стишки вагантов, приводя десятки аргументов их полнокровного родства. Поговаривали Дега в свое время вызвал на диспут епископа Буржа. Посрамленный встал под слепой выстрел. С завязанными глазами лекарь палил не хуже, чем с открытыми и не промахнулся. Нужен ли говорун и трепач Ордену? Нужен. От многих знаний многие печали. И не только и не столько уму ими отягощенному.
  В комнате не хватало двоих. Джинно отправлен в Хаку и Иезавель в Морено и к Фуэго. Этих в список занес не колеблясь и без раздумий. Слишком сообразительны, до всего цепки глазом, приметливы к происходящему и мелочам, не брезгливы за ради себя замараться и постараться. В том и причина им отсутствовать. Ему было необходимо на время убрать обоих из Алиаса, не увидеть лишнего и не вмешаться. Предлог он нашел. Дела сделал.
  С Джинно Кабреру судьба столкнула в Барселоне. Итальяшка задирался к арагонцам. Напрашивался на схватку один против троих. В качестве приманки выступали клинок венецианца Дамиануса, о чем свидетельствовала клеймо ,,Damianus Nerve", и папская булла о поимки Пьетро дель Джинно. Слово Климента Восьмого чего-то да столо. Отменная рекомендация человеку. Оценка его незаурядных способностей. После того как итальянец прикончил незадачливую троицу, его и наняли эскудеро.
  С Фриной Мальдонадо, уже носившей прозвище Иезавель, свел знакомство в Пьемонте. Толстый Йонс, при котором она состояла не пойми кем, то ли дочь, то ли жена, то ли шлюха, загнулся, получив пару пуль в жирное брюхо. Бриганды удивив многих, без колебаний, признали её своим альфересом. Справедливо сказать, таланта удачливо воевать у сучки за семерых. Она, и только она, вытащила парней из-под Падуи. Кабрера не признавался ни себе ни кому-либо, завидует ей. Искренне недоумевая за что и зачем воинский фарт бабе? Зависть вызывала неприязнь, растущую и крепнущую с каждым днем, нахождения с нею рядом. Сдерживающим фактором на грядущую личностную войну - недобрые предчувствия проигрыша в конфликте сторон. Чем хороша старость, не нажив достаточно мудрости, опасаешься безоглядно спешить с глупостями. Оставшиеся деньки следует ценить и беречь, а не укорачивать. В подчинении у Фрины лучшие стрелки и отменные пушкари. Именно пушки заставляли держаться в рамках приличий и поступать подобающе истинному кабальеро.
  Фрине приписывали множество грехов, но её красота с лихвой искупала самые возмутительные. За исключением разве что одного. В последнее время Иезавель пускала в свою постель себе подобную и блюла постоянство.
  Итоги тяжких раздумий - никаких итогов вздохнуть облегченно. Открытия не состоялось, озарение не случилось. Предпочтения основанные на личных предубеждениях истину не заменят, а потому никого из круга подозреваемых не вывести. Амнистия Рогулецу отменяется. В списке все поголовно, включая его самого и тех кто за этими стенами. Без малого пять сотен душ!
  "Поздравляю," - осерчал Кабрера на собственную беспомощность в розыске и тем самым невозможности вычленить историю Зюсса, не допустить к ней никого.
  Отчего-то сделалось морозно, будто вышел в непогоду без плаща. Желание схитрить заведомо отдавало кислятиной монастырской баланды. У Ордена нет выдачи. Ни королю, ни правосудию. Разве только богу.
  До ужаса захотелось сдернуть повязку с глаза. Приметливая напасть. Случается всякий раз действовать без оглядки на чужую волю, решать и поступать самостоятельно. Сколько раз он бит, поддавшись своеволию? Много. Но подобно заядлому игроку считал теперь-то после очередного проигрыша, непременно пофартит. Выигрыш это частный случай неудачи. И когда неудач много и кряду, выигрыш все-таки выпадает. Ему. А остальным?
  Кабрера пробежался по головам приглашенных. В компанию их свел Наваррский поход. А при иных обстоятельствах? И какие они должны сложиться, сбиться сброду юга в кучу? Мир огромен, предложить десяток вариантов. Им достался только этот. Кабальерия.
  - Ждем итальяшку? - обратился Матаморес, отвлекаясь от остатков окорока. Пожрав, он с большим удовольствием отправился бы спать, но вынужден маяться в четырех стенах.
  - И его тоже, - согласился Кабрера.
  - Оно и понятно, - бурчит беарнец с показным недовольством. - Это семеро одного не ждут, а двоих хоть до утра.
  Ни Фрину, ни Джинно он не переносил. Мальдонадо за безапелляционный отказ видеть в нем мужчину, достойного внимания и общего матраца. Итальянца из дремучего чувства ревности. Деньги, не в пример везунчику эскудеро, давались Матаморесу трудно. Бабы толстяка сторонились, а удачливость столь непостоянна, что в вайды нанимались исключительно отказники других рот. Однако недостатка в людях не испытывал. Неудачников на белом свете хватало и даже наблюдался их повсеместный избыток.
  "Мы все из их числа," - не отрицал Кабрера жестокость Фортуны, выбирать в фавориты не тех. Глупо отрицать очевидное, не входя в число её любимчиков и баловней.
  - И в чем надобность ждать? - смаковал умиротворенный венгр золотистый токай. Выпивка действовала на него расслабляюще.
  - Сведенья которые они доставят, представляют интерес для всех, - поделился Кабрера очевидным.
  ˗ Куда-то торопимся, Матаморес? - сочился язвительностью Исасага. - Наслаждайтесь вином и обществом. Где и когда вас допустят за такой стол, - плебейство компании основной раздражитель галисийцу.
  Матамореса подколками не проймешь, толстокож. А проймешь? Беарнец предпочитал отстреливать своих врагов, а не махать шпажонкой, тем более предпочитал надежный и простенький свинокол.
  Следующий час показался Кабрера особенно длинным. На него посматривали сначала с любопытством, потом с раздражением. Отвлеченные разговоры сошли на нет, трансформировались в ничего не значащие реплики, короткие, в три-четырех фраз, диалоги. Вино не спасало, не привносило душевности. Еда? Не выставлено столько еды, забыться за переменой блюд.
  Когда Кабрере надоело оттягивать время, глядеть в окно и прислушиваться к внешним звукам, решился.
  - Что же..., - он извинительно развел руками, - Давайте начнем.
  - Раньше нельзя было? - тявкнуть особенность Матамореса. Маленькое неудовольствие маленького человечишки. Высказаться вслух, вынести на общий суд. На него не обратят внимания, оно ни на что не повлияет, но оно сказано и тем знаково.
  - По регламенту, при обсуждении важных вопросов и принятии по ним решений, отсутствовать позволено не более двадцати процентам от должного количества, - пояснил Шёллер всем и беарнцу, во избежание недоразумений.
  - А их? - перестал сидеть в отчуждении лекарь. Искромсанное яблоко брошено под ноги и запнуто под стол. Поморщился собственной забывчивости. Кабрера не терпел и не держал в доме собак, подбирать огрызки и объедки. Прислуга уборкой тоже себя не обременяла.
  - Двадцать, - быстро счел провост.
  - Ведь не более? - подводили Шёллера к очевидной мысли.
  - Нет.
  - Сеньор капитан, посвятите же скорее нас в ваши тягостные мысли или выводы по ним, - Дега сплюнул зубочистку, заложить на зуб другую. - Мучиться, так уже всем. Раз у одного у вас не получается.
  - Не прозвучит откровением, но текущее положение не лучшее, - зашел из далека Кабрера. - В строю четыреста шестьдесят человек и лишь двести аркебузиров и мушкетеров. Из пушек половина крайнего износа. При стрельбе они представляют опасность. Мало ядер и пуль, ничтожен запас пороха. На марше к Табладу и сюда, утрачен почти весь обоз. Ни шлюх, ни обслуги, ни должного количества повозок, перевозить барахло и раненных. Это то что на поверхности. Копнуть глубже, у нас херово с дисциплиной и выполнением приказов. Не встретил на улицах ни одного разъезда или караула. Отсутствуют или вовсе не выставлены посты. Зато полно мародеров, пьяниц и горлопанов. Вайды, страшилы, ландроны, пандуры.... Кабаки и бордель забиты до отказа. Пожалуй, какой-то порядок только у Иезавели. Именно какой-то, а ненадлежащий, - подчеркнул капитан.
  - Забыли пройтись по мне, - Дега вскинул ладонь палец кверху, привлечь внимание Кабреры.
  - После того, как вчера, от вас свезли последнего залеченного покойника, можно сказать вы близки к воинскому идеалу. Походный лазарет пуст.
  - Можно подумать это прибавило людей в ротах, - на видит Исасага повода для похвалы.
  - Подумать не можно, а нужно! И вот о чем. Рабаль выкупил у короля себя и забыл о нас. Децимацией не отделаемся.
  - Все из-за Ортиса, - ворчал и нажевывал Матаморес. Новости, какими бы они ни были на его аппетите не отражались. - Старый дурак удумал играть по собственным правилам.
  - Он удумал, отдуваться придется нам, - не открыл секрета Кабрера. - И не когда-нибудь, а значительно раньше. Завтра или послезавтра. Молиньи двигается с юго-запада, Тельо подпирает с северо-востока. У них четыре тысячи пехоты на двоих и вполовину конницы. Допускаю неплохо с пушками. Эспаро недорого берет за выстрел и плевать в чью сторону. Короля или бывших соратников.
  - К чему вы клоните? Постращать и продать хаз и передину*? - пошутил Борчаи, вызвав оживление и смешки. Анекдот о торговце впарившему незадачливому кабальеро конскую шкуру вместо лошади, дескать, зато не падет в бою, в компании знали.
  - Я намерен, более не принимать сражений и распустить роты. Всем вместе, под волынки и барабаны, строем, уйти нам не позволят, а капитуляцию не примут. А если примут, в королевской амнистии...., - широкий жест охватить находящихся в комнате, - ...о нас ни слова. Считаю, пока представляется возможным, разойтись мелкими отрядами. Мышей ловить сложнее, чем кота.
  - А жалование? - моментально последовал вопрос от Исасага. На деньги его высокомерие не распространялось.
  - Еще одна причина роспуска. Денег заплатить вам и вашим пикинерам, аркебузирам и роделеро нет. Не то чтобы ни гроша, нет в потребном количестве. Половина или меньше требуемой суммы. Потому, в сложившихся исключительно неблагоприятных обстоятельствах считаю, людей необходимо распустить, максимально возможно выплатив жалование. Дороги на Хаку и Морено пока остаются свободными. Лазейками благоразумно воспользоваться и выбраться из Кабальерии, и вообще из Каталонии. В противном случае....
  - Давайте этот ваш случай повременим рассматривать, - попросил Дега. Недобрав в выпивке, сегодня он в питие скромен, сделался горазд молоть языком.
  - А почему именно порознь? - не видит Каррильо веских и разумных оснований разделяться.
  - Тронемся скопом, тут же на хвост сядут и Молиньи и Тельо. Далеко уйдем? Сколько арьергардных схваток выдержим, отбить охоту гоняться за нами? При малых силах и ничтожных припасах.... Одну!
  Капитану не возражали. Воевать не новички. Даже Дега, для лекаря, сидящего в тылу, а не шастающего под пулями, неплохо разбирался в военном деле. Не зря таскался от Вюртембурга до Фландрии, от Богемии до Сицилии, поднатарел.
  Минуту-две сказанное Кабрерой переваривалось. Матаморес мусолил свиную шкурку, Каррильо отпивал по птичьему глотку. Борчаи щурился на свечу. Дега зверски терзал зубочистку. Рогулец крутил нашейный крест. Шёллер изучал ногти, вилкой выковыривая грязь. Исасага гонял хлебную корку по столу. Всякий по разному отображал мыслительный процесс.
  - И с кем вы? - прервал затишье Рогулец. - В какую сторону подадитесь?
  Не прост капеллан, ох не прост. Самую суть ухватил.
  - Останусь сам по себе, - не стал скрытничать Кабрера, не возвращаться к этой теме в последствии. Решить все сразу. - Имеется вариант.
  - Застрелитесь? - позлословил Дега. Многие бы только порадовались подобному исходу.
  - Отбываю в Борху и оттуда уже в Арран, - отчитался Кабрера перед всеми.
  - Борха закрытый город с начала войны в Кабальерии, - напомнил провост собранию. Прослушают ведь важное, жуя, грызя и играясь.
  - У меня приглашение от свевов. Давнишнее. Воспользуюсь им.
  - А указ короля?
  - Согласно договоренности между Наваррой и обеими коронами Испаний, проезд для таких, как я не ограничен.
  - Свевы вас нанимают? - удивился Каррильо. Не далее как прошлым годом ему в подобном найме отказали, мотивируя нечистоплотностью в делах. Если ему отказано, каким образом оказался хорош Кабрера? На нем грехов, что вшей на тифозном трупе!
  - Обсудить предложение. Мне обещан полк.
  - Карьера пошла в гору?
  - О том рано говорить. Но как Maestre de Campo могу захватить восьмерых сопровождать.
  Шёллер согласно кивнул. Да такое закреплено и традицией и многими уставами.
  - Присмотрели счастливчиков? - Исасага в свою избранность не верит. Он достоин, но часто ли судьба благоволит достойным, а удача всегда ли их отмечает особо?
  - Иезавель точно среди них! - Матаморес готов поминать женщину по случаю и без него. Она имела наглость с ним не спать. То, что отказывала другим его не волновало.
  - Неволить и уговаривать никого не собираюсь, сами слышали куда отбываю. Доберусь и один.
  - Весьма странно, - обратился Шёллер за поддержкой к Дега.
  У того отменно поставлена мимика.
  "Еще как странно!"
  - Не нахожу этого, - не соглашается Кабрера. - У свевов маленькая армия, еще меньше жалование и высокая смертность. Приглашение, все что у меня имеется на руках, попробовать сызнова. Оранские меня не найдут, у немцев плохо с вакансиями, в Италии мир. В Новый Свет далеко. В Московии холодно и дико.
  - А с кем свевы воюют? Не припомню? - посыл от Дега к провосту.
  У Шёллера с пантомимой проблемы, но понять можно.
  "Я же говорю, странно это."
  - Наваррец заказал свевам полк, - ответствовал Кабрера, загодя продумав ответы. - Им особо некого выставить и они решили докупить необходимое количество.
  - Пушечное мясо, - угадал Борчаи. - Не нахожу удачными ваши планы.
  - А у меня есть выбор?
  - Выглядит так, что у вас его нет, - очень и очень сомневается венгр. С ним всегда трудно. Радует, старается особо в склоки не вмешиваться. У него получается и не встревать и иметь с нейтралитета больше.
  - Давайте вернемся к началу нашего сегодняшнего разговора, - славировал Кабрера сойти с опасной темы. - Я намерен распустить роты, выплатив из полковой казны денежное довольствие, в максимально возможных суммах. С завтрашнего дня вы и ваши люди вольны поступать на свое усмотрение.
  - Мне не нравиться ваше предложение сеньор Кабрера. От него смердит обманом, - произнес Каррильо. Судя по выражениям лиц, большинство экс-моряка поддерживало. Перетянуть их на свою сторону труд немалый, если вообще возможный.
  - Мне многое не нравится под этим Небом, сеньор Каррильо. И не многие нравятся. Некоторые из присутствующих в том числе. Но при необходимости, я лажу.
  - А сейчас необходимость отпала? - по своему развил Исасага мысль капитана. Разобиженный, обделенный дворянчик исходил желчью в любом начинании, где не был закоперщиком и не командовал.
  Кабрера дернул плечами, отделаться от галисийца.
  - Я не собираюсь с вами ладить, дон Алонсо, - подчеркнуто вежлив Шёллер. Он вообще редко драл глотку. Даже когда выносил непопулярные приговоры. - У нас с вами не немецкая свадьба, где все друг другу улыбаются. И мы не у менялы, выторговать лучший курс мараведи. Вы подписали кондотту. И наши подписи тоже под ней поставлены. Ответственность сторон, если вы понимаете о чем я.
  - Именно потому полномочия и слагаю. Но прежде, согласно упомянутой кондотте, честно делюсь виденьем сложившейся ситуации и выходом из нее, с наименьшими потерями для заинтересованных лиц. Я сам вхожу в их круг, - перешел Кабрера на официальный язык.
  - И ведь не раньше не позже, - апеллирует Дега к раззуженному собранию.
  "Жаль дороги две, услать некуда. А стоило бы," - терпит Кабрера не заткнуть лекаря.
  - Когда я принял роты под свою руку, мы уже сидели в дерьме по уши, и отнюдь не благодаря мне. Продолжи Рабаль войну, у нас была бы возможность вернуться. Ортиса нет, спрашивать не с кого. Но Вешатель задрав лапки, про нас и не вспомнил. Он не вспомнил, а король не забыл. Филиппу незачем с нами договариваться, а вот вздернуть есть зачем и за что. Обойтись малыми жертвами, насколько возможно, я послал Иезавель и Джинно убедиться в отсутствии противника в указанных направлениях. Они запаздывают и это меня беспокоит. Не повернется ли так, выхода не останется вовсе.
  - Тогда ждем, - предложил Дега, потянувшись за новым яблоком. За вечер он перевел их с десяток.
  Кабрера крутил в руках кружку из которой не сделал ни глотка. Голова трещала словно наслушался пушечной пальбы и до блевотины нанюхался пожженного пороху. Старался ни о чем не думать. И без того время тянулась медовой каплей с ложки.
  Приезд Иезавель услышали все. За окном дробный стук копыт. Заминка.
  - Держи заразу! - донесся приказ Фрины. Хлесткий удар и недовольное фырканье жеребца. Лошадка норовом в хозяйку. Кнут понимает лучше, чем пряник. К сожалению мало достается. Почти ничего.
  Всадница появилась спустя пять минут, доведя ожидающих до кипения. Куда можно пропасть на пороге дома?
  - Поссать некогда, не то что пыль смахнуть, - не жеманясь объяснила задержку Фрина, вызвав хохот Дега. - Очень рада всех видеть! Надеюсь у вас не поминки? Не по мне, во всяком случае?
  - Вы неподражаемы, asszony! - преисполнен Борчаи восхищением красивой женщиной.
  "Сука!" - наблюдал за ней Кабрера. Можно сказать подумал большими буквами, нисколько не акцентируя безграничную неприязнь. Сука не имя собственное, но категория внутренней наполненности. Концентрация характера и квинтэссенция ума и красоты. Каррильо бы сказал, у акулы свое неповторимое очарование. Имел удовольствие наблюдать, рыбина забавлялась с пловцом, откусывая бедняге руки и ноги. Высшее мастерство.
  Фрина прошествовал к столу. Борчаи тут же подал ей токай из бутылки, отдельно принесенной с собой.
  Венгра в упор не заметили, ухаживаний не приняли. Женщина сама налила из первой попавшейся под руку посуды в первую попавшуюся кружку. Глотнула, сплюнула.
  - Где вы такую дрянь берете? Специально ищите?
  - Скисло, - выдал остроту венгр. И действительно, на большинстве лиц полный ,,кисляк".
  - Я добавлю. Молиньи в Морено. С ним его эстрамодурская терция. Аркебузиров половина. Пушек побольше нашего. Все новехонькие, - отчиталась Фрина о поездке.
  Дурное известие. Противник в шаговой доступности. И не просто противник, лютый враг. Лютейший! У которого не вымолишь и лишнего дня земного существования. Получалось путь на юг отрезан раньше срока. Просчет иезуита или инициатива Молиньи?
  - Что в том удивительного? - не понял Дега настороженности к словам Фрины. - Цепного пса вашего замечательного короля спустили с поводка. Он здесь. За нашими задницами.
  - Не за душами?
  - Хе-хе! Не всех за душу больно укусишь.
  - Зачем же больно, - подмигнул Борчаи Фрине. Венгр рисковал получить, если не пулю в лоб, то знатную плюху.
  - Hagyj beken! (Отстань!) - предупредительно рыкнула Иезваель.
  - Капитан утверждал, путь в Морено свободен, - напомнил Исасага, но слов Кабреры никто и не забывал. Ждали объяснений по столь значительному расхождению в оценке ситуации.
  - Утверждал, - капитан неподдельно удивлен услышанному известию Фрины, но удивление скрыл. - В отличие от нас Молиньи время не теряет. Ему нет нужды собираться и совещаться. Королю потребны мы, и он нас получит. Если не пошевелимся, - продолжение получилось визгливатым, но кому прислушиваться. - Думали старый мошенник упустит шанс выслужится? Из штанов выпрыгнет, опередить Тельо.
  Борчаи любезно отодвинул стул усадить Фрину рядом с собой. И снова неудача венгру. Услугу не приняли.
  - Ne erj hozzam! (Не трогай меня!) - еще грозней предупредили ухажера.
   Альферес пушкарей сел ближе к Дега. ,,Курносый" скорчил обиженную гримаску, но во взгляде веселинка.
  "Нашел время, идиот," - обругал его Кабрера, не понимая неуместных заигрываний.
  - Я что-то пропустила? - обратилась Фрина к лекарю. Он ближе остальных и много приятней в обхождении и общении.
  - Самую малость, - пояснил ей Дега. - Капитан слагает полномочия и желает отбыть в Арран.
  - В эту козью дыру? За каким чертом?
  - Дочь моя! - призвал к порядку Рогулец. Подобно всем служителям церкви, он не терпел поминания нечистого в своем присутствии.
  Ответили капеллану грубо.
  - Твоя дочь торгует сиськами и мандой в Кракове у Смочей Ямы. На месте и на вынос!
  - Всяк добывает хлеб свой как может, - не увидел тот предосудительного в честном ремесле шлюхи. - Всевышний не делил пажити на добрые и худые. Наставлял трудиться, а не проводить время в праздности.
  - Она и не праздна почитай каждую пасху!
  Ругаться с капелланом у Фрины заведено с первых дней и превращено в своеобразный ежедневный обязательный ритуал. Они собачились по поводу и без всякого повода. Многие считали Рогулец положил глаз на вздорную бабу, нравились ему такие живчики с огоньком. Чего уж положила Иезавель на святого отца, комментировали со смехом и в подробностях.
  - Все в воле божьей, - ни мало не смутился поляк. - Первородный грех искуплен Иисусом Христом, стыдиться зачать дитя.
  - А перед отбытием к свевам, капитан предложил остальным, то есть всем нам, разойтись, - продолжил Дега посвящать Иезавель в тонкости планов на ближайшее будущее. Увы, не совместное.
  - Как это? В смысле? - Фрина даже забыла взять поданное лекарем яблоко.
  - В прямом. Через Морено и Хаку, - Дега забрал токай у венгра, с причмоком попробовал и подал женщине.
  Не взяла! От Борчаи ей ничего не нужно!
  "Её трясет от курносого," - позлорадствовал Кабрера. Другие отнеслись к выражению недружелюбия более прохладно. Иезавель от многих тут сидящих трясло.
  - Через Морено бесполезно и пытаться, - безапелляционно суждение Фрины и все с ним полностью согласны. Включая самого Кабрара.
  - Что еще наговорили, пока отсутствовала? - обратилась она к лекарю, окончательно выбрав его в осведомители.
  - Ничего такого, нашему капитану верить, - убежден Дега. - Ждем Джинно.
  - Раз нечем заняться, - Борчаи жестом пригласил всех к винопитию. Не поддержали.
  - Будет ли ждать Молиньи? - Фрина бросила на стол медальон. Красный крест в форме лилий.
  - Калатрава? Эти что здесь забыли? - очнулся от дремы Матаморес. Попов он последнее время избегал. Церкви обчищал, но самих не трогал.
  - Спросишь, как встретишь, - язвит беарнца Фрина. К нему у нее особый счет. В последнем бою из-за дурака потеряла орудие и обслугу.
  - Сама их видела? - обрадовался Исасага, будто давно ждал встречи поквитаться с прославленными воителями.
  - А где бы взяла цацку? В лавке?
  - Ты прикончила орденца? - удивлен Дега деятельной сеньоре. Лихость он уважал. Не зря же молва примазывала его к французам. Те, конечно, мастера рассказывать о себе небылицы, но чужое умение ценили.
  - Нет, я перед ним подол задрала! - досталось и лекарю от ,,язвы".
  - Помниться король запретил заниматься проституцией не получив патента, ˗ мило вставил Рогулец. Его черед шутки шутить. - А патента точно знаю, у тебя не имеется.
  Лекарь успел первым, сидел близко, подбил руку Фрине. Грохнул выстрел из дэга и легкая пуля вжикнув, впилась в потолок. Поляк не моргнул и глазом на близкую опасность.
  - Правды никто не любит, - поляк отсалютовал стрелку кружкой. - Na zdrowie szanowna panna! (Будьте здоровы уважаемая панна!)
  - Уймись, поп, - призвал провост. - И вы, фрейлейн Иезавель, порох экономьте. Еще настреляетесь. Возможностей предоставится предостаточно.
  - Разделяю вашу озабоченность, - согласился с ним Дега. - Лучше поешьте. Женщинам не потерять цвет лица, показаны фрукты.
  - И мужчины, - дополнил Борчаи сияя широчайшей и идиотской улыбкой. Злой блеск женских глаз еще больше вдохновил любвеобильного венгра на подвиги. Он пододвинул тарель с закуской Фрине. - Asszony, чудесная serteshus... эээ... свинина. Рекомендую....
  Благоразумие ей имя. Когти убраны, клыки спрятаны, но мира нет и скоро не предвидится. Иезавель злопамятна как все дочери Евы и столь же капризна. Назойливость Борчаи вызывала у нее отторжение, с чем бы тот не подлизывался. С вином, едой или услужением. Раньше они вроде жили в мире. Но много что было раньше. Мир добрее, звезды крупнее, солнце жарче. Отчего-то изменилось в худшую сторону. Или же это люди растеряли те невеликие великие чувства, щедро вложенные в каждого Создателем.
  - Остается Хака, - сделал выбор Матаморес не дожидаясь приезда итальянца и решения остальных. Щель ускользнуть слишком мала и тесна, пропустить всех сразу.
  - Остается ли? - преисполнен неверия Исасага. Коли не обманулся заверениями капитана до этого, с чего обманываться сейчас?
  - Вернется Джинно, узнаем наверное, - осторожничал Кабрера, не оказаться в роли никудышного оракула. - Лучше бы ему прибыть с добрыми вестями. Морено, Хака или что другое, воевать нечем и некем, платить пусто в казне. И сделалась пуста до того как мы откололись от Рабаля.
  ˗ Прибедняться будете после, - остановил его Шёллер. - Преодолевать трудности у нас есть вы, капитан.
  - А вы, сеньор Кабрера, хотите от них спрятаться, - определился дуэт правого и левого плеча. Сегодня это Дега и провост.
  "Суки!" - гневался капитан новоявленному союзу. Более противоестественного сближения и не предположить. Разве только Матаморес и Римский понтифик. Вальденс и католик - сногсшибательно!
  - Спрятаться, тоже надо суметь, - Кабрера прошелся к окну и обратно. Поправил повязку на глазу. Карта Зюсса лежала в его кармане, секрет Зюсса крепко сидел в его голове, а сам Зюсс с семейством отправлен в Морено на встречу с доминиканцами. И как выяснилось рыцарями Калатравы. Худшего маррану не пожелаешь.
  Сделав малый глоток и отставил кружку. Не пьется, а таскать надоело.
  - Наивно надеетесь проскользнуть через Арагон и Кастилию? - спросила Фрина, успокоившись после перепалки с капелланом. - Не забыли о законах про кондотьеров*.
  - Добавьте к ним объявления вознаграждения, - готов Борчаи лизнуть Иезавель, добиться её благосклонности.
  Для Кабрера венгр пустое место. Но его пандуры, парни тертые и считаться приходиться. Одно время хотел поручить Джинно пристрелить недоумка по тихому. Но остерегся. Джинно по тихому не умеет, а ,,табор" ни за кем другим кроме Борчаи не пойдет. Ортис шутил.
   "У курносого нет головы, у него чуйка! Заметил? Он всегда с боку." Вернее верного подмечено. Поди догадайся, прячется или подталкивает. Тогда были нужны люди. Сейчас бы команды не отменил. С уходом пандур, роты развалились бы карточным домиком на сквозняке.
  - Ко всему..., - Дега звякнул по кружке ножом, - Тэльо метит в маршалы. Мы ему удачно подвернулись, маршальский жезл выслужить.
  - Скажешь..., - фыркнул Исасага. Тельо его земляк. Фартовый. По мнению галисийца, не заслуживающий ни маршальских ни каких-либо иных регалий.
  - Почему не на юг? - спросила Фрина, готовая размышлять над ситуацией взвешено и разумно. - Проскочить между Молиньи и Тельо.
  - Юг? - переспросил Кабрера, в который раз подивившись сообразительности альфереса в юбке. О юге он тоже думал и возможность ускользнуть существовала. Мизерная. Но ему-то в другую сторону. Ему на север!
  - Малыми группами пробраться в Иберийские горы. Отсидеться пока королю не понадобятся опытные аркебузиры и пушкари. Где-нибудь во Фландрии. Месяца не пройдет сцепятся с Оранским домом. Вот увидите.
  - Пока рассматриваем Хаку, - отказался Кабрера от заманчивого предложения. Не будь он связан обязательствами с иезуитами, ей богу бы попробовал.
  - Что там делать? В горах? - Каррильо встал с места размяться, пройтись до окна и снова сесть.
  - В горах нечего, - терпелива Иезавель с недоумком. В недоумки попадали в зависимости от согласия или не согласия с нею. Принятие или не принятие ею сказанного. В исключениях Дега и Шёллер. - Оттуда ближе к побережью.
  - К побережью? - в полном недоумении Каррильо. Он единственный имел морской опыт и опыт общения с людьми на море зарабатывающими. - Понадобятся деньги, нанять суда. Со слов капитана их нет.
  - Перевозку можно отработать, - ответила Фрина. ˗ Наследники Хайреддина Барбароссы еще не затабанили весла своих галер, чувствовать остальным вольготно. Купцам понадобятся стрелки, а не кающиеся грешники.
  Определенный смысл имелся. Не все судовладельцы занимались честным негоциантством. Вернее все они в той или иной степени закон нарушали. Всегда сыщутся люди, готовые закон обойти с наибольшей выгодой для себя.
  ˗ В горах и без нас полно народа, ˗ не приемлет плана Исасага. Горы у него ассоциировались с крайней нуждой и лишениями. Он не желал и дня находиться в условиях, откуда много лет назад сумел вырваться.
  - В Иберах БЫЛО полно народу, ˗ продолжила говорить Фрина. Речь её сдержана, взвешена и бесстрастна. ˗ Оседлав палубы, с легкой руки адмирала Гусмана потонули со всем нашим флотом у английских берегов. Теперь нехватка людей не только на королевской морской службе. Верно, сеньор Каррильо?
  - Верно, - подтвердил тот неохотно. Ему ли не знать сколь прожорливо море.
  - Тебя послушать..., - готов Матаморес возражать Иезавель по пустякам и не только. Будучи человеком исключительно сухопутным, он с подозрением относился к путешествию по воде. Свою плоть не доверил бы и речной барже, чего уж говорить о карраках и галерах.
  - Все лучше, чем добывать соль под Сарагосой или долбить камень на Болеарах, - поддержал Дега инициативу. Других похоже не последует. Вразумительных - сто процентов!
  - В словах фрейлейн Фрины есть смысл, - согласился Шёллер. Он редко с чем соглашался. А уж с мнением женщины редкость из редкостей.
  - Разобщившись, мы перестанем существовать как единое целое. А как не единое целое, не будем представлять достойной силы. Поэтому и наймут нас за гроши, - видит Каррильо ситуацию по своему.
  ˗ Или переловят по одиночке, задолго до появлении на побережье, ˗ дополнили его Исасага.
  - Сойтись можно и потом, - пожала плечами Фрина. Она глянула на Кабрера. Так просто! Разойтись и сойтись!
  Многое выглядит не сложным и очевидным, пока за спиной не оказываются иезуиты. Эти не исчезают, бросив слова из-за левого или правого плеча, подобные черному и белому ангелам. Они, увы, отдают команды, подлежащие исполнению, и результат неповиновения окрашен всегда одинаково. В цвета крови и боли.
  - А двинуть на Мартес? - неожиданно высказался Рогулец. Капеллану ли лезть в дела мирские? Но это смотря какому. Поляк в тылу не отсиживался, не гнушался крначем помахать. На стену Таблада поднялся одним из первых, окропив свою рясу кровью многих защитников.
  - Они от нас мокрого места не оставят! - заволновался Матаморес. - В крепости двадцать пушек!
  - Не факт что будут стрелять, - не разделял опасений поляк. - Мы же не под флагом Кастилии и Арагона выступим.
  - Баски? Будут! - не без оснований убежден Каррильо. - Мартес это Наварра.
  - Перемирие не заключено, - поддел Кабрера альфереса. С Мартесом вариант еще тухлее бегства на юг. - Мы не сможем укрыться на территории государства, воюющего с нашем королем. Полком однозначно не получится.
  - Отрядом не примут, а по одиночке повесят. В назидание, - поддержал Борчаи капитана в исходящей от басков опасности.
  - Не стал бы даже пробовать, соваться, - подал Шёллер голос за Кабреру.
  - Захватить Мартес и сдать королю, - вступился за поляка галисиец.
  Идея пуста, о чем ясно дала понять Фрина, постучав пальцем по лбу - в своем уме, сеньор?
  - Рабаль не взял. Нам-то куда с голой задницей на пики.
  - Вернее под пушки, - завершил обсуждение Дега, сплюнул зубочистку в тарелку и тут же вставил в межзубье другую. - Вести осаду мы не годимся, в чистом поле безнадежно слабы. Против нас король, закон и Удача. Мы банкроты, сеньоры.
  Чего не удалось капитану, удалось лекарю. Расшевелил собрание. Пререкания и споры набирали градус. Никто никого толком не слушал и не слышал. Обычное дело. Тонко язвил и умничал Дега. Взывал к богу Рогулец, поминая то Иесуса, то Зевса, то Тенгри. Шёллер разбавлял собственное молчание редкими репликами. Огрызался Исасага. На всех. Борчаи перемежал говорильню с ухаживаниями за Фриной. Та на удивление терпелива и не более. Венгру не повезло. Не с увечьем, и не только физическим, домогаться заносчивой курвы. Дона Мальдонадо с дураками знакомств не водила и близко не сходилась даже при большой необходимости и острой нужде. Отдать должное, её ангельское терпение к венгру, сродни христианскому сестринству. Матаморес попивал лоурельо, жевал свинину и помалкивал. Есть что сказать умным людям, пусть треплются, а он послушает. В бардаке выживают не самые умные, а самые шустрые. Каррильо, исчерпав аргументацию бесперспективности марша к побережью, рассказывал в никуда о своем морском прошлом. О участии в Лепанском сражении на галере ,,Маркиза" и получении четырех дукатов за храбрость, сверх положенного жалованием. О том, как алжирские пираты потопили его галеру ,,Солнце", на которой они вышли из Неаполя к Сицилии. Как они с сеньором Сааведра из Алькала-де-Энарес попали в плен. Его слушали и не слышали. Впрочем это касалось всех без исключения. Всяк оставался глух к другому.
  Сам Кабрера плутал в собственных мыслях и чужих словах, что слепой в лесу. Куда не ступи - темнота. Всепоглощающая субстанция верных дорог и нужных направлений.
  Желание отвлечься от метаний и сомнений остановило Кабреру у окна. Через две улицы горели здания. В квартале морисков слышались редкие выстрелы. Под палочный бой по пустой бочке горланили песню. На первом этаже, при факеле, бросали кости и нервная игра обещала завершиться безобразной дракой.
  Итальянец объявился с последней каплей терпения. На площадь вылетели всадники. Прощаясь, потопталась перед домом коррехидора и разделилась. Джинно въехал в ворота, двое потрусили вдоль ограды и пропали из виду в переулке.
  - Прибыл, - объявил Кабрера о возвращении эскудеро.
  Долго ждать не пришлось. Скорые шаги и ругань на лестнице.
  - Сволочи! Огня пожалели зажечь! Шею свернешь! Я что? Кот? - сыпал ругательствами итальянец.
  Шею Джинно не свернул и благополучно добрался к месту экклесии.
  - Мое почтение сеньорам! - поприветствовал он собравшихся.
  - Какие вести привез? - Дега помахала ему насаженной на нож грушей. Плод улыбался вырезом рта и зыркал щелками глаз. Дырки носа, мелкая месть венгру, мешавшему общаться с единственной женщиной в помещении. Как знать, не захочется ли той новизны в постели. Этим часто грешат натуры взвинченные и самодостаточные.
  - Горло пересохло, - пожаловался Джинно, протягивая руку.
  Ему подали загодя наполненную кружку. Итальянец шумно выдул вино.
  - Наш Тельо в Хаке, ˗ выдал он результат разведки. Видя неподдельное удивление Кабрера, дополнил. ˗ При знаменах и барабанах. Судейские ищейки уже добрались до Эмбрарии.
  - Сведенья верные? ˗ для порядка уточнил Каррильо не верить эскудеро нет никаких оснований.
  Джинно указал на темные пятна засохшей крови на своей одежде.
  - Можешь съездить проверить. Хинеты Их Величеств.
  Наступила беспокойная тишина, какая обычно случается на площади перед расстрельным залпом или на арене, за мгновение выверенного удара тореадора быку.
  - Ваши предложения? - потребовал Кабрера, подавить нарастающую встревоженность. Он ощущал себя букашкой угодившей в липкую паутину. Чтобы не предпринял, сделается только хуже, а дерганье лишь ускорит наступление неизбежного конца.
  "Иезуиту врать незачем. Или ошибся. Или в этот раз Орден задвинули с их хотелками! Вряд ли. Врут эти... Джинно.... И Иезавель...," - мучился Кабрера, как мучается всякий лжец. Дозволенное ему, не заказано остальным. Но в чем игра? На чьей стороне? Против кого? Себя не рассматривал, обошлись бы проще, без интриганства. - "Сговориться они не могли. Исключено..., - и тут же усомнился, -"...а Ортис с Зюссом?" - случаются исключения и среди исключений. Но ему-то что делать? Сейчас и потом.
  Додумать ему помешали.
  - Сеньор капитан, вырожу общее мнение, - поднялся Шёллер со своего места. - Отставка ваша не принимается. Отсутствие денежных средств в казне не оправдание не возвращать долгов. Ваши сетования на безденежье странны. У вас полный подвал заложников. Надеюсь не всех отпустили, - явно намекнули Кабрере на семейство маррана, - Не наскребете необходимых сумм, мы в праве потребовать от вас компенсации задолженности долей из общей добычи трофеев.
  - Где прикажешь трофеи взять? - праздный вопрос. И так понятно куда провост клонит.
  - В Борхе. Вы толковали о ней. Отдадите город в качестве приза. Согласно кондотте и традиции, мы вправе требовать подобного от вас и право реализуем,- дальше почти угроза. - В полном объеме.
  Думать было над чем. И крепко думать. Ссориться с орденом он не собирался. Но и слепо следовать приказу не мог. Секрет Зюсса и пять тысяч флоринов хороший стимул жить.
  - Все согласны с провостом? - обратился Кабрера к собранию.
  Слабенькая надежда на раскол. Одно дело ратовать получить долю и трофеи и совсем другое свершить невозможное - захватить укрепленный город. Им предлагали верную синицу, они вполне могли выбрать журавля. Располагай он достаточно временем, сумел бы разуверить в здравости подобного подхода. Но времени у него, насколько понимал, тоже не в избытке.
  Ожидаемо ни протестов, ни подтверждений не последовало.
  - Жду завтра для приятия окончательного решения. Доведите до людей, - обязал сидящих Кабрера.
  Не захотят бриганды воевать, не заставишь. Какое бы решение не приняло в тесном кругу светлое начальство. Жалование не выплачено. Непробиваемый аргумент против любых начинаний. Но в предложении провоста здравый смысл присутствовал. О них, о заложниках он не подумал. Вернее местное ,,рикос омбрес"* пригодилось бы ему самому. Ему напомнили, пока ненавязчиво - Бог велел делиться. Кто же ослушается? Бога?!
  "Придется," - жалко Кабрере непредвиденных убытков на сторону. Себя жальче. Получить выкуп и вернуть долг. Денежные выплаты скорее развалят роты, чем погонят на стены. Никто не лезет под смерть с полными карманами. На то и сделает ставку, коли по иному решить нельзя.
  Собрание разошлось, но Кабрера оставил Джинно поспрашивать.
  - Кто они? - капитан указал за окно.
  - Двое идальго, оказали мне поддержку в Эмбрарии, - верно понял вопрос эскудеро.
  - Во что влез, если поддержка потребовалась?
  - Заглянул в трактир пропустить винца и пообщаться с местными, - не чувствовал себя виноватым Джинно. - Нагрянули хинеты. Местные указали на меня. Им обещаны деньги за содействие властям.
  - А где таскались твои люди?
  - Отправил проехаться, осмотреться. Там и пропали.
  - Значит до Хаки не добрался?
  - Сеньор Ла Марк и его приятель третьего дня оттуда. Тельо в городе.
  Ответы Кабрера не понравились. Короткие. Обычно итальянец не скромничал описывать и комментировать геройства.
  - К нам зачем пожаловали?
  - Проездом в Борху.
  - В Борху, - название за вечер набившее оскомину, привнесло новую ноту, но слаще привкус не сделала.
  "Может кого из них ловят?" - ткнулась обнадеживающая мысль в подкорку. Возразить себе нечем, а согласится с собой? С согласием все гораздо проще.
  - Просили посодействовать, - пояснил Джинно. - Я понял теперь нам по пути.
  - Оглашены предварительные намерения, - уклончив Кабрера делиться предпочтениями в конфликте с альфересами. - Завтрашний день покажет насколько идея лезть под пули и пушки жизнеспособна. Уверен охотников наберется не много. Ну или недостаточно, осуществить намерения.
  - В Хаке не будет легче, - не видит разницы Джинно с кем воевать. Но её видит Кабрера и видит очень ясно.
  - Они сказали?
  - А для чего им обманывать?
  - Мало ли.
  - Им в Борху, - коротко отмел Джинно всяческие подозрения. Отмести отмел, но не развеял.
  - Посмотрим завтра, при свете дня, кому и куда. Ступай! - отпустил Кабрера эскудеро. Достаточно споров и разговоров на сегодня. - Приведи их, потолкую с твоими новыми приятелями.
  - Не доверяете?
  "Зачем спросил?" - вперил Кабрера злое око в итальянца.
  "Любопытство, "- не дрогнул тот.
  - Ступай, - фактически прогнали Джинно.
  Время позднее. Свечи выгорели до единой и погасли, пуская едкие прощальные дымки. Кабрара стоял в потемках, наблюдая в окно затухающий пожар.
  "Того кто скоро опускает руки, раньше срока опускают в могилу," - мурсийское присловье вбитое ему отцом. Он и не собирался сдаваться и отступать.
  Подошел к зеркалу и снял повязку, посмотрелся. Гладь отразила темный контур фигуры в обрамлении бардовых крыльев заоконного пожарища. Кабрера, человек в общем-то привычный ко лжи, во лжи выросший и воспитанный, и долгое время живущий по её правилам, обман ощущал. Не рядовой, обычный, повседневный - всеобъемлющий. Как чувствует путник топкую зыбь болота. Кто-то умело перенес путеводные вешки и куда теперь забредешь, в какую сторонку, и выберешься ли благополучно, загадывать труд напрасный.
  "Правила меняются, цели остаются," - констатировал Кабрера непременное собственное участие в смертельном энсьерро*.
  Внизу бойко зазвенела сталь, раздалась ругались. Броски костей завершились дракой. Проигравшие возжелали отыграться, выигравшая сторона намеревалась выигрыш отстоять.
  Когда Кабрера спустился, один из игроков лежал вытянувшись на полу в луже собственной крови. Второго прикололи к спинке стула, но он еще жил. Кровяная слюна патокой тянулась на грудь. Тело дергалось, выжимая из пробитых легких тихие стоны.
  Двое отчаянно рубились клинками, используя в качестве защиты намотанные на свободные руки плащи. Зрители расступились к стенам и не вмешивались.
  Появление капитана досрочно завершило поединок ничьей и драчуны скоро оружие убрали.
  - Один со мной! - приказал Кабрера и сам сделал выбор задиры. - Ты пойдешь.
  Возражений и споров не последовало.
  - Пако Гальего, - назвался поединщик.
  - Фонарь прихвати, Пако.
  По коридору первого этажа, в самый дальний конец. Слабое пламя трепыхалось, почти гасло, вновь вспыхивало ярче, от чего тени разыгрывали на стенах причудливые сценки. Спустились вниз, за тяжелую дубовую дверь, по крутой лестнице без перил. Под коптящим факелом, присев у косяка, спал стражник. Рядом с ним несла караул пустая бутылка.
  - Открывай, - Кабрера рассерженно толкнул соню ногой.
  Заспанный часовой вскочил и часто моргая, очумело завертел головой. Запоздало вытянулся в приветствии, спохватился возиться с засовом.
  - Свети, - последовал следующий приказ и Кабрера шагнул внутрь.
  Факел и фонарь едва освятили помещение бывшего винного подвала, в котором сидели, лежали, подпирали стены заключенные. Человек двенадцать-пятнадцать. Лица их Кабрера не рассматривал. Да и нет необходимости рассматривать. Предвосхищая расспросы и жалобы, поднял руку, одновременно успокаивая и призывая к вниманию и тишине.
  - Сеньоры, от того расслышите ли мною сказанное, зависит ваша жизнь. Сейчас, посовещавшись, выберете двух наиболее достойных кабальеро. Я их выпущу. Тихо, сказано! ˗ переорал Кабрера гвалт. ˗ Утром они вернуться и принесут деньги. По две тысячи флоринов за каждого из здесь сидящих. И за себя разумеется тоже.
  Сумму он назначил исходя из рассказа Каррильо. За столько выкупили его приятеля из алжирского плена. Он конечно не проклятый магометанин, но деньги ему нужны не меньше. А в сложившейся ситуации, они единственное средство спасения.
  Заключенные возмущенно загалдели, обвиняя в беззаконии и ответственности за неправомочные деяния. Кабрера вытерпел и переждал всплеск негодования и продолжил говорить.
  - Если указанные суммы не будут собраны, или собраны в недостаточном количестве, прикажу вздернуть людей, подумавших, что я шучу. Отнеситесь к моему предложению серьезно. Деньги нужны к десяти часам завтрашнего утра. И не минутой позже.
  Кабрера нанизал на острие даги, прихваченный свечной огарок.
  - Жду ваших доверенных за дверью, пока не потухнет. Как только стражник стукнет, выборные должны быть готовы отправиться за деньгами. Если догорит, а вы не придете к единому мнению, прикажу выстрелить через окошко. Будут стрелять, пока не придете к согласию или не перестреляют всех до последнего. Смею надеяться, ваши матери не зря мучились, рожая вас.
  Пленники приятно удивили сговорчивостью. С последним коленцем хилого язычка свечи, Кабрера получил двух человек отряженных для сбора.
  - И так, сеньоры, - произнес он спокойно. - Вы соберете мне нужную сумму или я вздерну ваших дружков. Знаю, вы честные кабальеро, поэтому отправлю с вами малое сопровождающего. Не мешать вам с порученным делом. Эй, как тебя?
  - Кастро, сеньор капитан, - назвался караульный, застигнутый спящим.
  - Стреляешь хорошо?
  - Первый стрелок у страшил, - отрекомендовался аршер.
  Кабрера критично осмотрел парня. Не может быть толстощекий и упитанный молокосос путным солдатом, тем более у Каррильо. Однако не стал возражать.
  - Отправишься с этими сеньорами. Будешь охранять от моего имени. Если замешкаются или попытаются улизнуть, прикончишь. У тебя аркебуза?
  - Мушкет, сеньор капитан!
  - Ты с ним, - отдал Кабрера распоряжение задире. - Поможешь. Захвати с собой мою фламулу.
  Покончив с бригандами, капитан указал выборным на выход.
   - Жду вас завтра не позднее десяти часов.
  
  
  4.
  Таскаться по ночному незнакомому городу, в поисках угла, куска и глотка, занятие мало увлекательное, мало продуктивное и унизительное. Вроде как побираешься.
  - Напоминает Мантую, все нам рады, но никто не принимает под свой кров, - ворчал Ла Марк.
  Они только что несолоно хлебавши, покинули трактир. Им предложили выпивку и еду, но отказали в ночлеге.
  - Сеньор, вряд ли вы согласитесь делить комнату с простыми людьми. Отдохнуть не дадут и обнести могут. Опять же вшей полно, - посочувствовали скитальцам в ,,Розе и Мече". Одного взгляда на перепивших постояльцев, громко хлопающих голым плясуньям, вполне достаточно. Хозяин прав.
  - С удовольствием принял бы, но боюсь либо вас ограбят, либо вы прирежете кого, - высказали справедливые опасения в ,,Сверчке и Ложке". - И еще не известно что хуже для меня.
  Другой бы отказался от поисков, заночевав под открытым небом, но нет! Гасконцу втемяшилось найти пристанище. Может далекие предки и обходились плащом и куском сыра с ледяной водой, но потомок требовал несколько больше. Общества и благ земных.
  - Зря помешали прикончить итальяшку. Мне его хитрая морда сразу не понравилась, - гундел Ла Марк. Весь мир ему виноват в неурядье.
  Закари к брюзжанию спутника безразличен. Он мог бы остановиться где угодно. Осень не зима и совсем нет ветра. Непогоде быть скоро, но не сегодня. С осуждающим разочарованием признал, его приятель не смирится принять лишения в шаге от мест, где светло, тепло, подают горячую еду и доброе вино, мельтешат подолы и льется игривый смех.
  - Надеюсь нам попался не последний кабак в городе, - крутился в седле Ла Марк не прозевать заветного огня под вывеской.
  - А если последний?
  - Тогда возьму штурмом любой понравившийся дом, - пригрозил гасконец без всякого смеха. - Хотя бы тот. А что? Вполне приличен.
  - В нем покойник, - отверг азиат вариант Ла Марка.
  - С чего ты решил?
  - Поминальная свеча, - Закари указал на робкого светлячка в щели ставен первого этажа. - И ладан. Чувствуешь?
  Ла Марк пошмыгал носом. Унюхал или сделал вид унюхал характерный аромат.
  - С этим приятелем я не лягу! Если только со вдовой, - посмеялся гасконец. - Кстати, с мертвым договориться легче и дорого не возьмет.
  - Никто не договаривается с мертвыми, - серьезен азиат словам спутника. Для него подобная речь кощунственна.
  - Забываю откуда ты, - отмахнулся Ла Марк, шутка не удалась.
  Улочка заложила петлю обогнуть колодец. Из черного нутра пахнуло тухлым. Кто-то сбросил в воду дохлятину.
  - Фу! - фыркнул Ла Марк на мерзкую вонь. - Люди конченные идиоты!
  В усадьбе с разбитым ядрами и выжженным вторым этажом, расположились бриганды. Ароматно пахло жареным на углях мясом и луком. Тихо трынькали на ненастроенной вигуэле.
  - Эй парни, далеко до трактира? - справился гасконец у караульного.
  - Которого?
  - Тот что ближе.
  - Королевской Супнице? - не отвлекались повернуться, помешивали жаркое не пригореть.
  - Звучит неплохо, - признал Ла Марк.
  - По улице ниже. До перекрестка и направо, - последовал ответ. И где-то в темноте, щелкнул взятый на изготовку аркибузет. - Жалко будет попортить ваш камзол, сеньор. Не дешев поди?
  - Он обошелся мне в сорок ливров и пуговицы во столько же, - озвучил Ла Марк траты на экипировку.
  Повернули и не спеша поехали, выбирая дорогу в хаосе разбитых бочек, перевернутых телег, разбросанных досок и прочего хлама. Часть пути подсветила догорающая овчарня. Слабое пламя едва высовывалось сквозь слой головешек. Иногда почти сгоревшее дерево выстреливало. На короткое мгновение, огонь взметался вверх, но тут же обессиленный прятался обратно, в черное крошево мертвого угля. Воняло паленой шерстью и плотью. Где-то обиженно мекал ягненок.
  - Война везде одинакова, - философствовал Ла Марк. - И везде я в стане проигравших. Только не говори, что человек думающий о поражении заведомо обречен на неудачу. Слышал сто раз и запомнил. Но что поделать? В последнее время мне не удается попировать в шатрах победителей. Жить достойно, скатился до женитьбы! Я чужой в Окситании, не принят при французском дворе, изгнан из Италии чужими и твоими способствованиями. Кольцо замкнулось, и бриллиантом в нем женитьба на женщине, к которой не питаю ни малейших теплых чувств. Да что там теплых! Вообще ничего! Что она, что блядва с городской площади, с той лишь разницей, платить за любовные утехи будут мне! И рога если что, тоже мне таскать!
  - От чужих слов твоя судьба не переменится. Совершать поступки никто за тебя не будет, - отказано в сочувствии гасконцу.
  - Я их совершаю! - готов доказывать Ла Марк участие в собственной жизни. - Результат не радует.
  - Ты совершаешь, то, чего от тебя хотят, а не то чего хочешь сам.
  - Если я откажусь от женитьбы, родня откажется от меня. Эти сволочи скупили мои долги. Я и пискнуть не могу против.
  - Кровь рода нельзя предать, отринуть, продать. Только пресечь.
  - О, ты не знаешь моих родственников! Они предадут, отринут и продадут! Все сделают ради выгоды! Они хотят власти на французском побережье. В моем генеалогическом древе есть ветвь графов Тулузы.
  В темноте ночи их встречал желанный фонарь под желанной вывеской ,,Королевская Супница". Из чрева двора шум и гам.
  - Сомневаюсь, достанется ли нам бульончика, - предчувствовал Ла Марк трудности с ночлегом и ужином. - Соглашусь и на эскуделью, которой нахлебался, до самой смерти не забыть, - он едко хохотнул. - Но могут и свинца предложить!
  Предчувствия не обманули гасконца. В гостиницу их не пустили. Трое караульных преградили проезд во двор.
  - Куда прете? Самим не развернуться, вы еще! Чуток дальше по улице вдова питейню держит. Место тихое, не колготное. Там пристроитесь.
  - А называется как? - Ла Марк сомневался уезжать или пободаться. Но постояльцы последнее слово оставили за собой. Человек в глубине двора сдернул рогожу с многоствольного рабинета. Весомый аргумент в любом споре. Проверять заряжен ли, не стоило. Во избежания порчи гардероба.
  - Никак не называется, - переговорщик держался уверенно, но не перегибал с наглостью. - Мимо не проедите. Там косари толкутся. Человек десять от силы.
  Параллельно разговору один из аршеров, с метинами оспы на физиономии, подманив голодную шавку, схватил за загривок и притянул.
  - Отпусти кобыздоха! На кой тебе! - пытались урезонить пакостника.
  - Погладить хочу! - ответил аршер и ругнулся на собаку. - Сидеть паскуда!
  Пес поджав уши и хвост, негромко тявкнул в ответ, но не вырывался. Голод справлялся с любым кусачим норовом.
  - Смотри, цапнет, дурень!
  - Я ей цапну! - пригрозил аршер.
  Аршер обрывком веревки ловко и крепко привязал к собаке дворовую куцую метелку.
  - Дорогу подсветим, не заблудиться сеньорам, - выдал аршер намерения возни с псом. - С таким проводником не заплутают, - и бросил веник в огонь. - Веди, Хватька!
  Собака, почуяв неладное, рванулась из шкодливых рук. С воем пронеслась по двору, волоча за собой сноп искр и огня. Совершив круг, кинулась в на улицу, ища спасение в темноте. Где-то громыхнул выстрел, завизжала дворняга, затем второй, оборвав острый визг.
  - Слыхали? Туда и ступайте! - ненавязчиво спровадили Ла Марка и азиата.
  Ехать оказалось не далеко.
  - Всякая дорога куда-нибудь да приведет, - философствовал гасконец въезжая с подворья. - Вопрос куда?
  Закари есть что возразить, но нет привычки устраивать пустые диспуты и дискуссии.
  Табунок лошадей неприкаянно бродил между коновязью и полупустой поилкой. Разбросано сено, в деревянные бадьи насыпан овес. Телега с узлами и барахлом. Горка тюков, увязанных и выпотрошенных. По брошенным бараньим внутренностям снуют крысы. Соседство с кошками, пристроившимися тут же, грызунов не беспокоит.
  - Идиллия! - восхитился Ла Марк миром в стане непримиримых врагов. - Люди так не умеют.
  - Кудыть прете! - окликнули гасконца и азиата. - Здесь тока Косарям приветно!
  Человек, столь грубо говоривший, поднялся из-за куста акации, закончив справлять большую нужду. Разобравшись с ремнями, аршер выломился на свет. Увешанный с ног до головы оружием, выглядел грозно и не производил впечатления ряженого. Всеми своими снастями и обвесами пользоваться, несомненно, мог. И успешно. Поскольку уцелел во всех схватках Наваррского похода, и во всех пертурбациях после него.
  - Тута благородиям заказано появляться! - сплюнул в сторону бриганд. - Особливо христопродавцам гугенотам и прочим нехристям. Тута отдыхают простые парни навродя меня. Куда прешь! - заступили всадникам дорогу. Был ли настрой скандалить или решил слегка покуражиться, окончательно не решено.
  Ла Марк спешился, не обращая внимание на предупреждение. Ему последовал Закари.
  - Ить ясно сказал, неча тут делать, - бриганд потянул ухватить гасконца за плащ и получил хлесткий удар в рожу. Караульный отшатнулся и сунул руку за ронделем. Клинок Закари оказался проворней. Острие уперлось в кадык.
  - С вами ить по доброму, - слизывал бриганд языком юшку с разбитой губы. Стоило ему шевельнуть рукой утереться и на клинок давили сильнее.
  - И мы со всей душей, - Ла Марк еще раз приложил гонителя по физиономии. За попытку говорить, облагодетельствовал и в третий раз. Голова у бриганда дернулась и он рухнул у дровяника, сильно приложившись затылком о не колотую чурку. Далее лежал не ворохнувшись. Но не убедил гасконца в беспомощности. Четвертый удар носком сапога пришелся под челюсть. Тихо хрустнули шейные позвонки, голова свернулась на бок.
  Ла Марк оглядел двор в поисках свидетеля стычки. Не обнаружив, проронил.
  - Сегодня определенно не Святая Пасха! - подытожил гасконец злоключения дня и ночи.
  Расседлали коней, напоили и определили на хорошее место в конюшне, где сено посвежей и меньше сквозняков.
  - Большая половина нашей дружной компании обустроена. Посмотрим, получится ли обустроиться у меньшей, - поднялся гасконец на скрипучие ступеньки крыльца, предварительно проверив легкость извлечения даги. Пальбы гасконец не любил. Было неким святотатством позволить человеку подохнуть от бездушного крошечного шарика свинца. Кровь на руках сродни жертвоприношению. Способ причаститься к чему-то значимому, к одной из величайших тайн мироздания. К Смерти. Стать вхожим в круг посвященных, принять служение.
  Зал небольшой, но в нем не тесно. С десяток бриганд шумел и галдел, придаваясь возлиянию и обжорству. У всех правые предплечья украшен нашивкой скелета с косой.
  - За Косарей! - выдохнули тост и кружка взметнулась вверх, плеская вино на стол и пол, окропляя сидящих справа и слева.
  - За Косарей! - отзывчиво поддержали зачин пить за славных парней.
  - Совсем как в Перигоре при кроканах*, - наблюдал Ла Марк пьющих. - Только там пили за Жаков*! Но выглядели точно так же... Сброд сбродом! Самые сливки! - плотоядно облизнулся гасконец.
  Кроме бриганд в зале еще двое посетителей. Скромно, пристроились в углу, за кувшинчиком эспадеро. Взаимной симпатии, как впрочем и антипатии дуэты вооруженных людей друг к другу не почувствовали и не выказали, но отложили в память, есть тут такие, ни к месту, ни к обществу.
  Гасконец и азиат, под неодобрительные взгляды гулящего люда, прошествовали к прилавку, за которым, потная и замученная хозяйка переливала вино из бочонка в большой кувшин. Служанка, должно быть сестра хозяйки, лицами схожи, измученная не меньше родственницы, потащила огромный разнос с закусками и овощами. Бриганды не стесняясь шлепали её по крепким ягодицам, хватали за ляжки. Молодуха повизгивала, всячески стараясь увернуться. Не уворачивалась и тем распаляла лапавших на новые приставания. Стоило служанке остановиться, выставить с разноса снедь, жадные руки полезли под подол погладить, нащупать и поластить сырость. Некоторые тянулись через стол облапить и расцеловать. Бриганды дружно хохотали, толкались в бока и выражали восторг бранью и непристойной жестикуляцией.
  - Любезная сеньора....
  - Палома, - назвалась хозяйка новым гостям, которым совсем не рада.
  - Сеньора Палома, - поправился Ла Марк, став в пол оборота, видеть происходящее в зале. Особенно тех, двоих, в углу. Перепившая компания занимал гасконца меньше, чем люди не лезущие в глаза. Им было от кого прятаться и что скрывать. Особенно тому, с узором на морде. - Комната найдется для несчастных путников? И пожевать, конечно же...
  - Комната найдется, а насчет еды... Горячее закончилось, могу предложить холодные закуски, - монотонно произнесла женщина. Видно, беспокойные вояки вымотали её окончательно, и она уже не рада ни им, ни их шальным деньгам.
  - Обойдемся без скворчащей баранины. Хватит ветчины, сыра, зелени, знаменитых альмойшавен и вина. Менсия имеется?
  - Присаживайтесь, - указала Палома место подальше от гулящего люда. - Маретта сейчас принесет.
  - У вас всегда так шумно? - решил продолжить разговор Ла Марк. Хозяйка недурна и словечком с ней перекинутся не зазорно.
  - Который день гуливанят, - вздохнула женщина. - Надоели... Никакого угомона нет. Пьют, жрут, весь двор загадили, заблевали, девок таскают в сарай. Вчера прямо тут пристроили, на лавке.
  - Платят наверное хорошо, не скупятся, - ободряюще улыбнулся Ла Марк. Хозяйка нравилась ему больше и больше.
  - А чего жадничать? Легко досталось, легко уйдет, - мудра страдалица.
  - Палома! Палома! - заорал в зале один из выпивох, здоровый как медведь кастилец. - Выстави чего получше этой тошнотины. Москатель есть?
  - Ишь гранд выискался, москатель ему подавай, - буркнула женщина и отозвалась. - Есть немного.
  - Так расстарайся героям! Косарей привечаешь! Не всяких там! - ржали довольные шуткой бриганды.
  Палома встревожилась за гасконца и азиата. Не полезут ли в драку? Пока обошлось.
  - Сейчас принесу!
  - Оторви задницу, будь ласкова! - поторопил приятель кастильца, опрокинув свою кружку вверх дном. Остатки вина оросили пол..
  - Что за косари? - спросил Ла Марк женщину.
  - Герои, кто же еще. Косари, вайды, страшилы, пикары, пандуры.... Набилось отребья. Что саранча. И нет им изводу, - Палома тяжко вздохнула, будто собиралась выполнить непосильную работу. - Садитесь уже, пока не прицепились, - попросила она. - Ни попить, ни поесть не дадут.
  - А насчет комнаты? - напомнил Ла Марк.
  - Скоро освободиться. Туда их собутыльник шалаву потянул. Налюбятся уйдут.
  - Хорошо, мы пока отужинаем, - согласился Ла Марк и успокоить, с сочувствием погладил женщине руку. В ответ усталая улыбка.
  "И вы туда же..."
  "За тем же," - не скрывал гасконец получить сверх еды и ночлега.
  Заняли предложенный стол, поджидая заказа.
  Обежав гуляк, подальше от загребущих рук, Маретта предупредительно смахнула со столешницы крошки и промокнула кляксы пролитого вина и соусов. Поставила две кружки и ботелью с менсией.
  - Минутку обождите, - суетилась она возле посетителей, поглядывая на азиата. Для Ла Марка подобное в привычке. Закари притягивал чужое внимание, что магнитное железо металлические опилки. Иногда это задевало.
  - Только пришли, быстро уйти, - галантен Ла Марк с девушкой. - К тому же мне уже здесь нравиться.
  Намек гасконца служанка поняла и тот час убежала, скрыть смущение.
  - Заметил. Она хороша, - скорчил мечтательную мину гасконец. - Испанская простушка... Пастораль в духе самого Хуана Руиса.
  Кастилец за соседним столом, попробовал облапить Палому, принесшую огромную бутылку москателя.
  - Посправней сестрицы будешь, - восхитился вояка, ущипнув отбрыкивающуюся хозяйку.
  - Попробовать бы! - влез товарищ бриганда, урвать женского внимания. Обнял сзади, прильнув головой к сдобной ягодице.
  - Денег не хватит, - отшила Палома лакомку.
  - А по любви?
  - По любви ишака пользуй, - бойко отбивалась хозяйка от аршера.
  - Ха-ха-ха!
  - Где же я его возьму? - не стушевался соискатель любовных утех перед языкастой бабой.
  - Ха-ха-ха!
  - У падре спроси.
  - Так у него мул? - реготали за столом, хватаясь за животы.
  - А не все едино?
  Один из бриганд зашелся смехом, упал с лавки и его не могли втянуть на место. Сами еле со смехом справлялись.
  - Сколько спросишь, красавица? - заглядывал кастилец в лицо Паломе. Шутка зашла далеко и вполне могла кончиться не безобидно.
  - Скинемся в случай чего, - с готовностью поддержали приставание приятели. - Пускай морион по кругу! Сыпь, не жалей!
  - В счет включу, - Палома быстро убралась от стола, дескать, работа у нее.
  Бриганды зарядив по полной одну за одной, заплетающимися языками затеялись петь:
  - Однажды бедный парень жил,
  Э лон лал эр,
  Э лон ла ла,
  Однажды бедный парень жил
  И злую девушку любил.
  
  Она сказала: для свиней
  Э лон лал эр,
  Э лон ла ла,
  Она сказала: для свиней
  Дай сердце матери твоей....*
  На третьем куплете сбились и ударились в воспоминания.
  - Я тогда к сицилийцам попал. Вся рота в красном, дескать с головы до ног в крови! Барабаны лупят, что гром гремит. Как затянут кандигу.... Волны высокие, волны кругом.... До сипу. Под Брюгге тогда торчали. Жалования год не видели, жрать нечего, а херовы маркитантки наотрез отказывались вести дела в долг. Где гульденов взять? Мы в монастырь. И попили, и поели, и с бабами оттянулись. Ой-ёй-ёй. Никем не побрезговали, даже старой аббатисой. Она парализованная лежала.... Сгодилась.... Ей чего? Лежи да лежи. Не хлопотно ни ей, ни нам. Но я за другое.... Служил с нами Керлинг. Силезец или саксонец, хер пойми кто, всякий раз по разному обзывался. Так он старый чухомор, выбрал себе помоложе, да такую ни сисек, ни задницы. Мы ему на кой тебе такая выдерга, получше найди. А он нет, эту сучку хочу и поволок. Слышим, крики там, блажит девица с ума сойти. Мы уж думали у нее девственность в каменную превратилось от молитв и постов. И что думаете? Выходит Керлинг мрачнее тучи. Мы его пытаем, что такое? Не управился? Не встал? А он молчит и смотрит на нас, что лев на Иосифа. Оказывается мужика прихватил... Ха! Ха! Ха! Представляете, в монастыре гёз скрывался. Когда мы нагрянули, он возьми и переоденься в женское платье, не попасться нам. У нас приказ, их отлавливать и вешать. Такой грех пред смертью принял.... Ха-ха-ха!
  Бриганды ржали над рассказом не жалея глоток.
  - Служил я с одним паннонцем. Так он прежде чем на бабу залезть, обязательно её в пи...ду вина нальет. Неаполитанской заразы опасался! Чудик был каких поискать! Как -то в Падуе одолела его игривость. Снял девку на Пьяццо делла Фрутта и давай ей лить. Куда, мол, флорин засуну, туда и пользовать буду. На язык, значит в щеки. В менжу тогда в передок. В сраное дупло, гузкой попользуюсь. А она ему ответно. Я тебе че? Копилка? И по яйцам! Попользовался!
  - Ха-ха-ха!
  - Ты о Боглуше? Что ножи метал, будто рукой втыкал? Худой такой?
  - Он самый.
  - И что?
  - Первый и подцепил. Так верил в свой способ, лез на всякую шваль. Правда, не долго мучился. Его гёзы в канале утопили. С мешком земли на горбу.
  - Раскиснет всплывет. Поди не долго ждать придется!
  - Ха-ха-ха!
  Под веселье бриганд, за гасконцем и азиатом ненавязчиво присматривали. Шёллер грыз луковое перо, макая его в соль. Дега, водил пальцем по верху кружки. В кружку нет-нет заглядывал, увидеть отражение. К еде оба не притрагивались, к выпивке особо тоже. Разговор между ними велся осторожный, оценочный. Не сказать лишнего все еще превалировало над обеими, но сделаться более открытыми друг другу уже близко к осуществивому. Союзников ищут в час опасности и забывают в минуты благоденствия. Сейчас обои рассудили искать единения.
  - Вас не оставляет в покое предложение Кабреры? - продолжил Дега, разговор прерванный появлением в питейне новых лиц.
  - Так же как и всякого из нас.
  - Про всякого вы явно погорячились.
  - Тогда большая часть из упомянутых.
  - С большей частью тоже не правы.
  - Позвольте не согласится с вами.
  - Позволю конечно. Если поделитесь своими соображениями, что же вас беспокоит более услышанного у Кабреры.
  - Беспокоит. Настолько очевидно?
  - Иначе для чего сидеть здесь, в такой час?
  - Вы наблюдательны.
  - И что же? Поделитесь соображениями? Только честно.
  Шёллер жеванул луковое перо.
  - Ваш призыв, Дега, практически не выполним.
  - И что мешает?
  - Для начала, правду говорят те и тем, кто в ней кровно заинтересован.
  - У вас сомнения по составу выгодополучателей?
  - Очень большие. Поскольку ситуация строго обратная. Все либо лгут, либо придерживаются лжи, либо обязательно к ней прибегнут при первой возможности.
  - Кто все? - интересно Дега. Еще бы! В лгуны зачислили и его, и себя.
  - Вам конкретно?
  - С удовольствием выслушаю.
  - Все это все. Лжет солдат, расхваливая бывшую роту. Сицилийцы не носят красных цветов и не поют кандиг. Разве что сами родом из Галисии или Португалии. А это разные места с островом. Возможно он служил в соседней, а сицилийцы отличились в Брюгге. Он скорее бывший обозник, который позарился на легкие деньги перейти из обслуги в пикинеры или аркебузиры.
  - Легкие деньги у наемника? Никогда о таких не слыхивал и в руках не держал. Однако, причем здесь аршер?
  - В качестве иллюстрации. Но кого не коснись, везде одно и тоже. Только у одних это маленькая и безобидная ложь, как у лже-сослуживца. Погреется в лучах чужой славы, нальют ему незаслужено кружку, выкажут уважение. Только-то! Но в некоторых случаях, обман не столь безобиден и это уже про наше с вами окружение и нас с вами.
  - Что же макните меня в дерьмо, - согласен Дега слушать. Уметь слушать талант, а у него он за двоих.
  - Сколько угодно. Борчаи. Не один житель Пешта не перепутает обращение к молодой особе kisasszony с обращением к жене asszony. Он какое-то время жил в Венгрии, взял себе тамошнее имя, завел тамошние привычки жрать гуляш и пристрастился пить токай, но он не венгр. Или вот вы, Дега. Для лекаря у вас слишком не тривиальные и нетрадиционные методы лечения. Этому не учат ни в Сорбонне, ни в Солерно, ни в Саламанке.
  - Вам предоставить бумагу о присвоении звании бакалавра?
  - У меня есть чистая. Вам выписать?
  Дега понимающе хмыкнул. От шваба подобного не ожидал.
  - Особый случай Фрина.
  - Наша прекрасная Иезавель? С ней-то что не так?
  - С какого боку не подступись, все не так.
  - И с какого?
  - Женщина альферес!?
  - Почему нет? Вспомните Жеральдину де Лоран. Или Николь де ла Хайе, назначенную Иоанном Вторым на должность шерифа.
  - Да, да. Еще приплетите леди Агнесс Рэндольф и Анну Лэнь, Брадаманту и Морфизу*. Или Жанну Д*Арк. Хотя подумать, всякое может быть. Жанну считали незаконнорожденной дочерью короля, отсюда и смотрели сквозь пальцы на её выходки, но в конце концов сожгли. Допускаю нечто подобное с нашей Иезавель. Кстати, знаете откуда её экзотическое имя?
  - Раз спрашиваете, знаете... Но я даже не представляю.
  - Когда-нибудь расскажу. Следующий момент.... Она вовсе не ненавидит Борчаи. Во взгляде нет должного огня. Женщины так не умеют, они так не будут. Значит обманывает. И она говорит по венгерски.
  - Всего-то несколько фраз.
  - И без малейшего акцента. Коли уж зацепили Борчаи. Его влюбленность не настолько велика, дышать Иезавель в пупок. Уверен, он не просыпается с её именем на устах.
  - Вас занятно слушать. Шванки не пишите?
  - Пока не дошел. Возвращаясь к Фрине..., - палец провоста совершил воздушный нырок. - Мне интересно, чем она закончит? Случайной пулей или костром?
  - Надо не иметь головы подставлять её под выстрелы.
  - Надо иметь хороших покровителей не боятся судилища.
  - И кто они. Судя по интонации, - лекарь повторил жест провоста.
  - Допускаю ваш король, Генрих Бурбон. Хотя вряд ли вы сознаетесь, он вовсе не ваш король. Вы ведь не француз, Дега. И тем более не неаполитанец.
  - Ошибаетесь, - убедителен отрицать лекарь. Чересчур убедителен, ему верить. Провост и не верит.
  - Я же говорил не сознаетесь. В Неаполе своим такую розу на морде не рисуют. Это боевая рана. Очень похожая, но не чирло. Не метка. Вам ли лекарю не знать.
  Дега колыхнул кружку, замутить отражение. Беспокойство разоблачением никак не отразилась на лице. Частное мнение частного лица. Вот если бы дошло до Высочайшего Трибунала, было бы о чем переживать.
  - Расскажите за нашего капеллан? И вам подозрителен божий человек?
  - Рогулец-то?
  - А у нас назначен кто-то другой? Найдется что поведать о слуге божьем? Кроме его очевидного suspens a divinis.
  - Я знаю латынь. Отлучение от богослужения. Он еще меньший поляк, чем англичанин. Но пусть будет поляков. Не путаться. В тысяча пятьсот семьдесят пятом Рогулец прибыл из Англии вместе с Робертом Дадли, графом Лестером, помогать Оранскому дому удержать Нидерланды. Хитрый англ больше шпионил и интриговал чем воевал, а случись воевать, проигрывал испанцам вчистую. Через два года королева графа отозвала, а наш капеллан остался разнюхивать дальше. Очевидно разнюхал, раз здесь.
  - Откуда вы это знаете?
  - Оттуда откуда и вы о своем лекарстве, которому нигде не учат.
  - Где-то да учат, раз умею.
  - Вопрос где? - уловив непроизвольную ухмылку Дега, провост дополнил. - И для чего?
  - Или для кого.
  - Играться в загадки и отгадки можно долго, но утомительно.
  - Вы нисколько не утомились вороша чужое бельишко.
  - Необходимость пуще неволи.
  - Что еще из необходимого откроете?
  - А вы? У нас же диалог.
  - Разве.
  - С той поры как мы здесь. Нет даже раньше, когда Кабрера предложил разойтись.
  - Что же...., - собрался немного откровенничать лекарь. - Морячок не похож на того кому доверят корабль. И вовсе не напоминает Каррильо де Кесада, командовавшего галерой Солнце, шедшей из Неаполя в Барселону. Исасага держится вас, хотя всем демонстрирует независимость. Быть независимым в принципе невозможно. И его слишком долго терпят попы.
  - Время костров уходит.
  - Но не время кинжалов.
  - Вы о несчастном последнем Валуа?
  - И Вильгельме Оранском. Скажу словцо и о вас, фрайхерр Шёллер. Лично мне сомнительны приписываемые вам грехи.
  - Сомнения подкрепляют доказательствами. Как насчет их? Имеются?
  - С ним откровенно плохо. Но уверен, верил бы басням, не пришел бы сюда.
  - Или наоборот, пришли.
  - Не могу не допустить подобного оборота.
  - Так что месье.... Эээ...
  - Дега. Ие Дега. Коротко и легко запомнить. А вас? Чем-нибудь дополните жизнеописание?
  - Немногим. Мое имя Иероним и я не шваб.
  - А....
  - Я же говорил, врут все, - палец опять совершил воздушный нырок. - А зачем?
  - Очевидно в поисках выгод и преференций. Вопрос лишь в том, в чью пользу преференции и выгоды отойдут?
  - Меня спрашиваете? Или себя?
  - О себе я знаю достаточно, исключить всякое самоедство.
  - Лекарям свойственно узнавать о других. Копаться во внутренностях. Там...., - Шёллер многозначительно постучал в левую сторону груди. - Столько всего.
  - Тут, - лекарь показал на лоб, - много больше. Жаль не получить ответов вскрыв грудную клетку или проделав над пациентом трепанацию, заглянуть в башку.
  - Не все из живущих представляют интерес для науки и частных исследований.
  - Матаморес не подойдет.
  - Торопитесь, месье. Наш, ваш или чей, Матаморес, совсем не беарнец. Не сглатывает эф в начале слов, не теряет а в окончаниях, не перевирает двойную эль в эр в середине и в тэ в конце. Что весьма характерно для беарнцев. Так кто он? Откуда?
  - Бедняжка не следит за дикцией? Или плохо освоил диалект равнинных басков, - призадумался Дега. Матамореса он проглядел.
  - Для подобного умственного занятия он слишком не умен.
  - Глуп, хотели сказать.
  - Так бы и сказал. Но он именно недостаточно умен, хорошо претворяться. Кстати, вон тот гасконец тоже врет. Они хитрожопые, но не настолько этим бравировать. Пожалуй, честен азиат. Не знаю каким ветром его сюда занесло.
  - Азиат? На мой взгляд они все по определению лживы.
  - Доводилось сталкиваться?
  - Доводилось.
  - Тогда смею утверждать, именно этот не лжет.
  - Разве может честный человек таскать столько оружия?
  - Он потому и честен, что вооружен до зубов. Он убийца. Поверьте моему опыту.
  - И откуда у вас опыт, легко и правильно распознавать убийц? Состоите в римских браво*?
  - Братство Святого Марка. Слышали?
  - О! Вы один из них?! Как мило!
  - Я из малого числа, до которого братья не добрались. Редкое исключение, - с гордостью похвалился Шёллер. У похвальбы особый привкус. В ней сокровенное желание жить. И выживать, когда приходилось совсем туго. Он выжил. И туго ему приходилось. Чаще чем того желал.
  - А азиат?
  - Как сказал. Убийца. Ассасин.
  - Верите в сказки? В неуловимых последователей Хасана ибн-Саббаха? Он не похож ни на сирийца, ни на перса. Помесь китайца или монгола. Они многим разбавили кровь.
  - Я о внутренней готовности. Вы можете убить человека?
  - При определенных обстоятельствах.
  - А ему никакие обстоятельства не нужны. Он сам эти обстоятельства.
  - Хотите спорить?
  - Не самая животрепещущая тема для нас на данный момент, - Шеллер чокнулся кружкой с лекарем, но ни тот ни другой не выпили и по глотку. - Вы не задавались вопросом, почему мы здесь? Что за карнавал устроен находиться и выступать в Алиасе? И чем выступление закончиться для всех участников. Кто обретет лавры победителя, а кто вечный покой.
  - Несомненно, тот у кого больше личин, выиграет, - отсутствуют сомнения у Дега. - Хотя кое-что можно выделить общее. Наши жизни проданы Марсу.
  - И чем сманили? - Шёллер толкнул тарелку обозначить приманку. Но не приманка его занимала. - Что такого намечается в этой дыре, сбежаться со всех углов.
  - У покойника не спросишь, - помянул лекарь Ортиса.
  Провост с ним согласен, поговорить с бывшим капитаном бриганд не мешало бы.
  - Дега, вы некромантией не балуетесь? Обычно ученых приследует блажь общаться с мертвяками. Тайны унесенные в могилу тайнами быть не перестают.
  - И о чем спрашивать? Ну так, умозрительно.
  Мизинец лекаря начертал невидимую пентаграмму и несколько знаков в лучах. Знаки Шёллер понял.
  - Чью волю исполнял сеньор Ортис, отказывая одним и привечая у себя других.
  - И чью же?
  - Ну вы и спросили, Дега! Кто из нас вызвался обратиться к потустороннему.
  - Да, жаль я не некромант, прояснить некоторые маловразумительные пункты.
  - Марран, - выделяет провост ключевой момент. Один из ключевых. - Его странное появление, предательство Рабаля, штурм Таблада выглядят подозрительно, но.... Но только до того момента пока не осознаешь, нас приготовили к забою. Как овец. Слышали выражение волк в овечьей шкуре?
  - Скажите тоже....
  - Так и скажу. Он спрятался среди нас. Волк среди овец. Скрадывает не снаружи, а изнутри.
  - Попасть со всеми под заклание? - не принимает Дега убежденности провоста. - Ни такой уж он хитрец.
  - На досуге почитайте Одиссею. Обмануть, как хитроумный царек Итаки обманул циклопа Полифема. И я даже знаю куда ему нужно пролезть, прикрываясь нами.
  - В Борху.
  Прежде чем согласится с лекарем, провост высказался совсем о другом.
  - На моей памяти, Ортис первый кто скоропостижно зажмурился от сифилиса. Остальные гниют годами! - вопрошающий взгляд Шёллера впитался в лекаря.
  - С ним случился апоплексический удар, - не стал скрывать Дега.
  - Своевременно. Заметили, все делается своевременно. Но бог с ним. Ортис свое дело сделал, а нам участвовать в продолжении, которое состоится в злополучной Борхе.
  - Ваша рассудительность несколько настораживают. Разложили что ебарь шлюху. Бери и пользуйся.
  - Пользовать будут в основном нас с вами. Но отмечу это не я. И мне обидно, - Шёллер показал три пальца, начав отсчет их загибая. - Почему меня? Для кого? Ради чего?
  - И что прикажите делать?
  - Понять кто волк. И есть у меня одна мыслишка.
  - Хорошая?
  - Хоть какая-то, на фоне всего остального.
  - Поделитесь. У меня лично ничего, кроме головной боли и желания напиться.
  - Совсем ничего?
  - Здравой? Ни одной.
  - Отчего же не пьете?
  - Тогда вам некому будет высказать свои соображения.
  - Фрина с ним связана, - обвиняет, а не предполагает Шёллер.
  "Личное? Или профессиональное?" - тот час уцепился за догадку Дега. Она требовала осмотрительности в суждениях.
  - ...Фрейлейн притащила маррана к Ортису. И насколько сведущ, и он и она сегодня отправились в сторону Морено. Правда, порознь.
  - В Неаполе говорят, лечиться у одного лекаря не означает посещать один и тот же бордель.
  - В Неаполе много чего говорят. Не доверяйте флюгеру узнать откуда и куда ветер.
  - Но ведь нас занимает на чьей он крыше?
  - Кто его установил указывать, еще занимательней.
  - Пусть так, - покладист спорить Дега. - Однако, в нашей с вами теории наличествует значительное несовершенство, - лекарь все-таки глотнул из кружки. - Война не щадит ни умных, ни дошлых. От роковой случайности никто не застрахован.
  - Трудности обойдут.
  - Варианты?
  - Несколько. Первый. Кабрера берет с собой восьмерых. В сопровождение. Прикрывшись бумагой от свевов. Считаем. Матаморес. Борчаи. Исасага, Каррильо, Рогулец, вы Дега, я, Джинно и Иезавель, - откатывает Шёллер хлебные крошки к краю стола.
  - Один лишний.
  - Возьметесь угадать кто?
  - Воздержусь, - осторожен делать выводы Дега. Тонкий лед домыслов выведет не к крепким берегам, но к опасным полыньям.
  Провост сдул крошки, не поддавшиеся смел ладонью.
  - Второй - захват города.
  - Нас мало лезть под пороховую пальбу, - несогласен Дега с рассуждениями провоста. - В пограничных городах неумех не держат. На крепостных стенах тем более.
  - Я не сказал штурм, я сказал захват.
  - Для полного счастья назовите третий. Бог троицу любит.
  - Не только он. Все сговорено и суета лишь сговор прикрывает.
  - Он затейник, этот ваш Волк.
  - Еще какой!
  Оба замолчали. У каждого свои предпочтения. Но что не предпочти, неприятно и неуютно воспринимать себя послушной марионеткой. И опасно. Отвыкаешь думать и брыкаться чужой хитрой воли. С другой стороны в таких случаях говорят, сколько бы нитей не держали руки-ноги, одна все равно за шею.
  Немецкая прагматичность более груба, ей не до изысканных манер. Не всех мух ловят в хитрую паутину, некоторых давят на окне, когда бедняжка думает, опасность угодить в лапы паука миновала. Не упустить бы момента, не спутать простор летать со стеклом.
  Ла Марку пришлось подождать, но обещанную готовку подали. На огромной простецкой тарелке лежали пласты хорошо прокопченного мяса, ароматные, вечерней выпечки лепешки, ломти жирного лоснящегося сыра, ветки бодрой зелени и краснобокие фрукты.
  - Благодарю, - гасконец ласково захватил Маретту за кончики пальцев. Как делают галантные шевалье, собираясь расцеловать изящную ручку. - Чувствуется, вы постарались для усталых путников.
  - Кушайте, - скромничала девушка, освобождаясь от прикосновения. - Понадобится чего, принесу.
  - Могу узнать твое имя, прекрасная незнакомка, - заигрывал Ла Марк с простушкой. - Оно обязано быть сказочным. У фей они во истину чудесны.
  - Зачем сеньору мое имя? - порывалась уйти, но не уходила девушка, не подозревая обмана. Её имя Ла Марк давно вызнал у старшей сестры.
  - Не кричать же на весь зал эй! принеси вина. Позову именно тебя, а не кого-то еще. Зачем мне другие, если понадобилась именно ты.
  - Маретта, - растаяла девушка от сладких слов искусителя.
  - Маретта, - сделал лисью морду Ла Марк. - Маретта, - смаковал он имя. - Напоминает сладкое. Нектар... Амбросию. Напиток богов, что вкушали греческие боги на горе Олимп. Доведется ли мне вкусить божественного?
  Провинциалка не столь изыскана как гасконец.
  - Мой отец долго служил в Брабанте и взял в жены тамошнюю девицу. В честь матушки меня и назвали. А Палому в честь матери отца.
  - Она твоя сестра? - сделал огорчительное открытие Ла Марк. - Не может быть! Чертополох и роза? Возможно ли?
  - Сестра, - взгляд девушки погрустнел. Видимо дивиденды от родства целиком доставались старшей родственнице.
  - Выдастся свободная минутка, присоединяйся к нам, - пригласил отзывчивый Ла Марк объект вожделения. - Лично мне доставит удовольствие выпить и поговорить с такой замечательной и хорошенькой девушкой.
  - Посетителей полно, - пожаловалась Маретта истинно досадуя на занятость.
  - Не сейчас. Позже. Когда все разойдутся или утихомирятся, - не торопил и не торопился Ла Марк. Хорошая добыча стоит потраченного времени единолично её потребить.
  - Если получится, - жалоба девушка на этот раз обращена к Паломе, строго поглядывающей в сторону сестры.
  - Думаю, она не обманет мои ожидания, - произнес Ла Марк, проводив юную служанку игривым взглядом.
  Его успешные шашни не укрылась от посторонних глаз. Нашелся глазастый аршер, чье самолюбие пострадало самым безжалостным образом. Который день он пытался привлечь внимание младшей из хозяек, оказывая той всяческие знаки внимания и расшаркиваясь в комплементах. Девица его упорно игнорировала не смотря на все ухищрения. Не велась ни на обещания, ни на подарки, ни на деньги. Видеть как пришлый хлыщ уводит из-под носа без пяти минут невесту, не понравиться никому.
  - Эй, Палома! - окликнул аршер хозяйку, протиравшую за прилавком кружки. - Кажется, мы предупредили, твоя бендюга за косарями. Почему посторонние?
  Прежде чем ответить женщина глянула в сторону Ла Марка и Закари.
  - У меня кто платит, тот и сидит за столом. Мне одинаковы солдаты, торгаши и благородные сеньоры. Будь ты иудей, мавр или христианин. Плати денежки и сиди, сколько высидишь.
  - Маррана мы бы стерпели. И мориска, хрен бы с ним, - полон ядовитого уничижения аршер. - Но эти... Один точно из турок, с которыми воюем. А второй из немцев, что горазды ругать Папу и молиться на тарабарщине еретика Лютера.
  Казалось Ла Марку нисколько не интересны речи захмелевшего и обиженного ухажера. Гасконец неспешно вечерял, обменивался с Закари короткими фразами. Еда в понимании обоих священнодействие, отвлекаться на мелочи. Могло ли возмущение аршера исчерпаться словами, брошенными на ветер. Вполне. Но у Проведения (как часто на него грешат и списывают собственную глупость) персональное виденье людских судеб.
  Маретта, а гасконец ей глянулся, поспешила подойти предупредить.
  - Вам лучше уйти. Эти забияки никому проходу не дают.
  Ла Марк предупреждению не внял, а воспользовался возможностью поговорить.
  - Душа моя, знаешь в чем опасность змеи. Её размер не соответствует исходящей от нее смертельной угрозы. Часто два ядовитые жала гораздо опасней клыков в целой пасти льва, а то и всего львиного прайда.
  - Эй, крошка! Ты ошиблась с выбором миловаться, - поднялись с места доказать девушке ошибку.
  - Он врет. Не верь словам, верь сердцу, - вкрадчивая речь Ла Марка вовсе смутила простушку. Хитрый гасконец и в такую минуту не прекращал своих амуров.
  - Выкинем этих прохвостов отсюда! - призвал отвергнутый своих дружков. Его поддержали, не из желания, но из солидарности. После выпитого и съеденного совсем-совсем не тянет на битву. Но их пригласили. Да и что это будет за битва. Двое против десятка.
  - Закари, им не нравится твой цвет лица и мой гасконский нос, - громко произнес Ла Марк, поворачиваясь к бригандам. Опытный глаз фехтовальщика разделил скандалистов на опасных, обычных и безобидных. Опасен один. Он и петушился меньше остальных. Знает цену себе и своим приятелям.
  - Вы не девки, нам нравится, - заржал рыжий кастилец, - а попользоваться могем!
  Кружка молниеносно брошенная гасконцем разлетелась в куски, выбила сознание и уронила бриганда на пол. Рассечение обильно закровоточило. Разошедшаяся плоть оголила желтую кость.
  - Твой выход мой, друг, - пригласил Ла Марк азиата. Сам он остался сидеть.
  Стремительный скок вперед, захват руки, удар носком сапога в подмышку. Хруст выбитого сустава. Присед, почти падение, с ударом-подсечкой под колено. Аршер грохнулся затылком о лавку, содрал и собрал огромной складкой кожу на лбу.
  Рывок вверх, хват за малый меч. Нисходящая дуга тонко вскрыть следующему аршеру шейную артерию. Замкнуть окружность движения выбросом клинка в набегавшего слева бриганда. Острая сталь вошла глубоко, вспухнув на спине шатром одежд под высунувшимся кончиком каленой стали. Следующему удар в подбородок, выщелкнуть противнику челюсть. Тычок в горло не сбить дыхание, а сломать горло. Коротким замахом метнуть осу. Отступить на полшага назад и в сторону. Использовать падающего как прикрытие. Вытянуть и кинуть с плеча нож. Совершить сумасшедший прыжок, ударить двумя ногами в грудь. Сплющить, сложить к хребту переломанные ребра. Уйти от тычка шабером. В последний момент ударом сверху в локоть, согнуть в суставе, помочь войти острию в шею хозяина. Качнуться и качнуть, подставляя под выстрел дэга хрипящего аршера...
  Азиат закончил лишь когда перед ним не оказалось боеспособных противников. Он глянул в угол, где ему на показ аплодировали.
  - С удовольствием возьму у вас несколько уроков. Разрешите представится, Ганс Шёллер, провост капитана Кабрера. Со мной Иешуа Дега, лекарь. Готов поклясться ничего подобного в жизни не видывал ни он, ни я. Вы мастер!
  - Роббер де Ла Марк, - назвался гасконец, хотя представлялись вовсе не ему. - Мой друг и спутник Закари аль-Маджус. Мы здесь можно сказать по приглашению и под патронажем упомянутого вами сеньора Кабреры. Надеюсь возникшее маленькое недоразумение.... Пять покойников на большое не тянут, не скажется на взаимоотношениях с капитаном этих людей.
  - Никоим образом. Даже с учетом того что покойников шестеро, - любезен Шёллер. - Как призванный исполнять обязанности провоста, подтверждаю правомочность ваших действий на посягательства со стороны потерпевших.
  - Покойников семь, - поправил Дега. Ему ли путаться в подобной арифметике.
  - Все в руках Господа. Пошлю утром за капелланом, - пообещал Шёллер.
  - С вашего позволения мы продолжим трапезу, - дружелюбно отозвался Ла Марк. - Хозяйка поставь сеньорам за наш счет кувшин. Не знаток здешних вин, потому лучшего, что найдешь.
  - Что я говорил? - Шёллер обратился к Дега с видом истинного ценителя выделки снятых шкур.
  - Вы много чего сказали, - ответил Дега. Схватку он видел. Гуманизм не свойственен лекарям и ими не приветствуется. Помеха в профессии и в жизни. Возможно, когда-нибудь. Конкретный срок этого когда-нибудь никто не назовет. С позиции опыта человека прошедшего через множество схваток, он готов расточать азиату похвалы, но высказался о другом. - А с дураками возиться мне. Я про косарей.
  Раненых вывели на свежий воздух. Закари сам вправил выбитое бриганду плечо, другому починил челюсть, порезанному зашил по живому рану. Дега наблюдавший за работой азиата нашел его навыки весьма профессиональными и эффективными. Убивать или лечить хирургией, зависит от количества приложенных усилий. Как с лекарством. Малая доза исцеляет, большая отправляет в вечное плавание по небытию в гавань к Святому Петру.
  Мертвяков вынесли, кровь с пола замыли. И хотя её тошнотворный запах выветриться не скоро, через час зал выглядел более-менее пристойно.
  По заведенному порядку, Ла Марк выпил с новыми знакомцами. За один стол не сели, разговаривали на удалении.
  - Что вам за надобность забираться в Кабальерию? - полюбопытствовал Дега, под одобрительный взгляд провоста. - Вряд ли вы ценитель местного вердехо.
  - Мы проездом. Держим путь в Борху и рассчитываем в том на помощь капитана Кабреры.
  - У вас договоренность? - уточнил Шёллер.
  - Можно сказать, да.
  Подозрения провоста Дега понял и невесело хмыкнул. В составленный список добавлялось двое. И того общее число одиннадцать. В каббале означает противозаконие. В обычной нумерологии - единство противоположностей. Хорошая компания подбирается. Каждый третий заведомо покойник. И это лишних, а кто сочтет ненужных?
  - Что же удачного путешествия, - пожелал Шёллер, у него, как у человека знаниями науки чисел не обремененного, подход значительно проще, но идентичен. Лишних теперь трое! О ненужных почему-то не вспомнил. Не сдогадался.
  Ужин не затянулся. Обошлись без полуночных разговоров. Попрощавшись разошлись.
  Отправляясь спать гасконец многозначительно переглянулся с Мареттой, вызвав у бедняжки розовение ушек и щек. Мысли сделались романтическими и жертвенными. Душа сладко маялась в ожидании.... Ах, ожидалось только хорошее!
  - Свежие простыни у вас найдутся, - муркал Ла Марк, чуть ли не облизываясь.
  - Я принесу, - отозвалась девушка. Чуткое ухо опытного совратителя безошибочно угадало первые нотки верной победы.
  Шагать не далеко. Комната, в конце короткого коридора, сразу за кухней. Крупного телосложения вояка дрых на кровати, широко разбросав руки-ноги и храпел Иерихонской трубой. Под боком бриганда, прижатая к стенке девица не из породы легковерных дур, но прожженных менял любовных утех на презренное серебро. Золото таким не платят, а принимать медь еще не опустилась. Воздух пропитан перегаром, едким, можно сказать рыбьим потом и амбре высохших выделений мужских и женских желез. На полу разбросаны одежки. Мужские и женские вперемешку.
  - Дублон... - не продрав толком глаза потребовала девица и ловко, упершись худыми лопатками в стену скатила спящего кавалера на пол.
  Туша грохнулась, но не проснулась. Подложив руку под голову спать удобней, бриганд продолжил храпеть.
  - А в кредит? - предложил Ла Марк.
  - Тока посмотреть, - не согласилась девка с гасконцем, икнув от удовольствия шутить. - Одним глазком.
  - Тогда освободи место.
  Девка повозилась, но встала. Чумная от выпитого, хваталась за кровать и за стены, подобрать вещи с полу. В пол-голоса ругалась.
  - Денег жадишься, а еб...ся просишь. То же мне кабальеро... Че я жена, за бесплатно терпеть твой лихарь в моей... ик!... лилии.
  Её кавалера растолкать не удалось. Попытки привели к отчаянной брани и угрозам прикончить хуеголовых. Сообща его выволокли в коридор и бросили досыпать.
  Прибиралась в комнате Маретта. Гасконцу удалось слегка её потискать и подержать. Девушка неактивно сопротивлялась.
  Все испортила Палома.
  - Нечего дурить голову девчонке, - строго выговорила хозяйка Ла Марку, выгнав сестру на кухню, мыть посуду.
  - И не думал, - открестился он от облыжных обвинений.
  - Ага, просто так разговоры вели.
  Нужно чувствовать когда женщина сердита и на что именно. Гасконец в отношениях с прекрасным полом опытный воробей понимать все их выкаблуки и причины им.
  - А если не просто так?
  - За сколько? - душещипательные моменты общения Палому мало волновали. Склонность к меркантильности превалировала над всем остальным.
  - Два дублона. По моему хорошая цена.
  Договоренность женщину ничуть не устроила.
  - Два? За девку? - возмутилась хозяйка наглости клиента и потребовала. - Не меньше пяти!
  - Мне интересно, в какой раз она в девках. Нет, правда, - усомнился гасконец в качестве товара. К барышничеству родственницы объекта поползновений он отнесся с полным пониманием.
  - Интересно у меня. Между пупком и жопой.
  - И во что мне обойдется? Удовлетворить любопытсво.
  - Два, - назвала Палома.
  - Два?!? - теперь уже возмущен Ла Марк. Чистое обдиралово.
  - Два, - подтвердила Палома.
  - Ты не она. Один, - сказал свое слово гасконец в торге.
  - За двоих то! - возмутилась соискательница гасконских денег.
  - Закари, сеньора интересуются, не желаешь ли ты женщину?
  Азиат отстранено смотревший в окно, ответил не оглянувшись.
  - Нет.
  - Значит только я, - уведомил Ла Марк прижимистую хозяйку питейни.
  - Он останется здесь?
  - Ты останешься, Закари? ˗ язвит Ла Марк над неуступчивостью женщины. - Она не будет трещать без умолку. Ведь не будешь?
  Палома смерила гасконца презрительным взглядом. Женщины это умеют. Лежать на лопатках и ногами к потолку, но преподносить себя победительницами.
  - Ему бы и задаром подставила. Понимает. А тебе Мильса в самый раз будет. С которой не договорился, ˗ огрызнулась женщина и ушла.
  - Меня отшили, ˗ с неудовольствием констатировал амурное поражение гасконец.
  ˗ Ты слишком хотел удовольствий, - обвинили Ла Марка.
  ˗ И что в этом плохого? - пребывал в недоумении горе-любовник. Он посрамлен и бит, где мнил себя непревзойденным мэтром.
  ˗ Только единолично. В соитии, как и на войне, всегда есть победитель и побежденный.
  - Хочешь сказать получаешь удовольствие от ахающей под тобой сучки? А все остальное не важно.
  - Мне важно, что я сильнее врага.
  - Ты оригинал. Оценивать бабу, как врага внове даже для меня!
  - Я не сказал, она враг. Враг внутри. Он толкает на ненужные деяния, мешает добиться намеченного, мешает больше, чем кто-либо другой. Мешает понимать очевидные вещи. Упрощает их. Соитие это взаимный обмен энергиями. Взаимный. Тогда с него хоть какой-то прок и толк. В остальных случаях нерациональное трата времени, сил и мокрот.
  - Найди время и возможность заглянуть в Венецию. Самые великие любовники капитулируют с позором перед венецианками. Ни одни яйца, ни один кошелек не выдерживают с тамошними la fice* долгого общения. Вот с ними и обсудишь взаимообмен духовным и жидкостями.
  - Они капитулировали перед собой.
  - Ладно-ладно. Давай отложим спор. Рассвет скоро.
  Ла Марк удобно расположился на кровати и через минуту спал, отринув дела мирские до утра.
  Азиат устроился сидеть у окна. Наблюдать луну. Тяжелая монета катилась по небу, подминая под серебристый обод облака и звезды. Закари прикрыл глаза размыть взгляд.... Выровнял дыхание.... Успокоил сердце....
  Шел дождь. Легкий и теплый. Он бежал по мелководью, за закатным солнцем. Тысячи брызг летели на него, вспыхивая в вечернем сладком воздухе искрами радуг. Влажный песок мягко пружинил, успевая проскользнуть между пальцев ног. От бега он задыхался, кололо в боку и ныли мышцы. Но он не переставал бежать изо всех своих сил. Быстро как только мог. Бежал к машущей ему рукой высокой стройной фигуре, на краю бескрайнего заброшенного поля.
  ˗ За..а...а, ˗ он не слышал её зова. Он его придумал...
  
  5.
  Выборных от заключенных в подвал дома сбежавшего коррехидора величали: дерганного дылду с сапфировой слезкой в левом ухе - Джофу Жераз; жилистого и мосластого леонца Блас Барро. Первый слыл в городе ловким купчишкой с обширными связями в Сарагосе и Уэске и компанейством с интендантами в Брабанте. Поговаривали о его доверительном сотрудничестве с инквизицией Пальяреса и высоком своячестве с королевским чиновником в Таррагоне. Не особо чистоплотный в делах, не брезгливый в сомнительных знакомствах, за глаза, а кто такое в глаза скажет, был наделен неблагозвучным прозвищем ,,Глисток". К дразнилке Жераз относился с должным снисхождением. Обидные клички дают тем, кого побаиваются. Второй, Барро, торговал всем понемногу, якшался с сфараддим и морисками, миловался с контрабандистами (и одним из их братии являлся) и кумился с наваррскими горцами. Выглядел и несомненно являлся человеком отчаянным, на всякую пакость и низость способным. Большинство горожан и соседей весьма подозрительно относились к его достатку и высоким доходам, получаемым буквально из воздуха, но предпочитали скользкую тему не будировать. Тонко чувствуя нюансы человеческой вшивости, легко сходился с людьми, изыскивая множества точек общих интересов. С еще большей легкостью знакомства разрывал, как только уверялся, с них не получить ни гроша сверх уже полученного. Именно этих двоих, с перевесом в один голос, отрядили добывать деньги из тайников, укромных и секретных мест, собирать по родственникам и добрым знакомым, руководствуясь незамысловатым, ошибочным и недальновидным умозаключением, достаточно богаты красть у своих. У своих-то, как показывает жизнь, украсть проще простого и безопасней. Свои же!
  Через полчаса, после напутственного слова капитана, Жераз и Барро, в сопровождении Паоло Кастро - он за старшего, и Пако Гальего, подошли к первому дому.
  - Нам сюда, - поднял Барро чадящий фонарь повыше, осветить поврежденную решетку ограды, совершенно варварски вытоптанный цветник, дыры выбитых рам и расстрелянную в щепу входную дверь. Откуда-то со стороны, ночной сквозняк доносил покойницкую вонь и сытую грызню, то ли лис, то ли псов.
  Кастро и Гальего, поочередно глянули в плохо освещенный дворик и не выказали ни малейшего желания заходить. Из лености и не желания обременять себя чем-либо. Из осторожности и чувства самосохранения, расплатиться жизнями за свою расхлябанность, которою перебороть не в состоянии, сколько бы понимания о её недопустимости ни было.
  - Мы можем войти? - спросился Жераз у бриганд. Цель показной вежливости, установление с охраной доверительных отношений. Не в тереться в доверие, а продвигать подобие партнерства. Исходя из успешности начинания, заинтересовать долей малой. Те кто доверили собирать выкуп, люди далеко не бедные, не отщипнуть у них, не стесняясь.
  "Но и не умные," - сладко свербело у Жераза и тому имелись железные основания.
  - Можете, - спокоен Гальего. Аркебузет извлечен и проверен. Желающие удрать, получат исчерпывающее представление о меткости стрелка и точности оружейного боя. Они могут сомневаться посмеет ли - на то их неотъемлемое право, но проверить на собственной шкуре не рискнут.
  - Вы с нами? - настороженно уточнил Барро. Он давно просчитал выгоды из своего теперешнего положения и собирался их получить. В независимости, поддержит его Жераз, останется в стороне или будет мешаться, руководствуясь дурацкой заповедью: ,,Не укради!"
  - Вы без нас, - отказался роделеро сопровождать выборных.
  Устраивало Барро, устраивало Жераза, но ждали второго. Его слово весомей.
  - Сами управитесь, - поддержал Кастро отказ сопровождать. Аршер трусил соваться в темноту. Детские страхи он не перерос, а жизнь добавила новых. Ночь прежде всего страшна непредсказуемостью, а не чудовищами скрытых в ней. Чудовищами впрочем тоже. Признаваться в страхах кому-либо, а в первую очередь себе, потребно мужество не меньшее, ежели не большее, чем шагнуть на встречу опасностям. Лучше достоверно изображать полного похуиста, предоставляя другим толковать твое поведение как заблагорассудится. И истолкуют. И скорее всего правильно, но кому о том интересно.
  - Благодарим за доверие, - предельно вежлив Жераз. Вежливость обходится дешево, не требует вложений, но способствует повышению прибыльности и отдачи. Мало учитываемый фактор, а многими попросту игнорируемый. Коммуникабельность пятьдесят процентов успеха.
  - Ну-да, ну-да. Оно самое, - доволен Гальего поддеть. - К сведению.... нынче в обходах пандуры. Уебки мадьярские. На чих и перд стреляют без предупреждения, в голову.
  - Это вы к чему говорите? - не понятлив Жераз. Барро сходу ухватил сказанное.
  - Кому, - поправил роделеро. - Мне на кой.... Кастро тоже.... Выходит тебе и дружку твоему.
  - Не взыщут? За стрельбу-то бестолковую? - попытается выведать Барро предел, за которым запросто получишь пулю в лоб.
  - С покойника-то? - смешно бриганду.
  - У нас фламула капитана, - видится Жеразу верная защита от произвола стрелять не разобравшись.
  - У нас, - отмежевался от торгашей сообразительный Гальего. У Кастро с соображением хуже, не справился.
  - Мы и не в претензии, - заверил Барро. Договориться с роделеро вполне возможно. Единственное, не понятно за сколько. Дело не в собственной жадности, в понимании - чужая меркантильность способна перерасти все допустимые величины.
  - Еще бы! - издевательски посмеивался Гальего.
  Обговорив с бригандами сколько будут отсутствовать, Жераз и Барро отправились в черноту двора, стараясь держаться в центре прыгающего светового пятна от задранного над головой фонаря. Добраться до входа, шагали по известняковым плитам, топтались по раскатанным и подавленным яблокам. Переступали опухоли зарывшихся в землю ядер. Обогнули завал сброшенной со второго этажа мебели. Похрустели глиняным боем бутылок, пищевым мусором и иной умышленной порчи.
  Погром внутри не меньший уличного. Много ломаного, опрокинутого, распотрошенного. Без всякого смысла и разума. Что не унесено уничтожено, приведено в полную непригодность. Дорогая посуда бита в осколки, содержимое шкафов вывернуто и потоптано, сами шкафы повалены. Холсты с библейскими сюжетами - из коллекции благочестивого хозяина, порезаны и перемазаны. В молельной ни единой серебряной вещицы. С псалтыря сковырнут серебряный оклад, страницы выдраны. Портьеры срезали или сорвали. Потолочная и стенная лепнина расстреляна.
  С остановками оценить разорение и поахать, добрались до указанного места - спальни
  Контрабандист выглянул в комнатные окна. В сад, на эспланаду и на хозяйственное подворье.
  - Сбежать не проблема, - сделал заход Барро прощупать Жераза. Поддержит или поумней предложит? - Проблема с чем бежать?
  - Пока не с чем, - готов тот обсуждать и предлагать единомышленнику свои соображения по выходу из сложившейся критической ситуации.
  - А когда будет? - осторожно искушал Барро.
  - Флажок бы пришелся весьма кстати, - обнадежили контрабандиста не согласием, но заинтересованым пониманием.
  Жераз жестом пригласил проверить, имеет ли смысл дальнейший разговор в подобном ключе.
  Спальня перевернута и перерыта на десять рядов. Все что можно уронить - уронили, сломать - сломали, разбить - разбили. Кровать опрокинута, балдахин пожжен, по полу разбросаны вещи из разоренного плательного шкафа. Византийское зеркало, которое хозяин отказался продать за сто дублонов, расколочено вдребезги, обрамление унесено. Барро тяжко вздохнул, будто зеркало составляло его собственность. В Наварре за него получил бы втрое.
  - Доне Энне не сладко пришлось, - нехорошо улыбнулся Жержаз, поднимая с пола разорванную шелковую сорочку, которую для чего-то понюхал.
  - Бабам, что! - отмахнулся Барро. Судьба женщины волновала его меньше плачевной участи зеркала и чудесной серебряной рамы с финифтью. - Полежала, покряхтела, подтерлась и свободна. Дело привычное. Какая разница под кем лежать! А тут разорение... Без всякого ума.
  Вдвоем, прилагая усилия, отодвинули из угла обчищенный до дна сундук и вскрыли половицу. Осторожно извлекли из тайника небольшой короб. Открыли. Внутри, плотно, в кошелях, лежали деньги. Опытный глаз определил - тысяч семь. Больше, чем нужно.
  - Скряга, херов! На позапрошлой недели просил ссудить тысячи три, сделку в Сарагосе завершить. Процент хороший обещал. Отказал. Нету, мол, средств свободных. Все в обороте. А тут глянь, - сердито бурчал Жераз, перебирая кошели. Кошачья шкурка ласкова руке, вязки цеплючи к ловким пальцам.
  - Займи теперь, - дозволил Барро, наблюдая за Жеразом.
  "Дрожат ручонки! Не со страху. От золотишка чужого!" - усмехался контрабандист. Сам он ничего не имел против нагреть хозяина и в своих устремлениях по всему видно не одинок. Что разумеется не могло не радовать.
  - Для начала решим вопрос с охраной и фламулой, - открыто предложили сотрудничество контрабандисту. - А уж после займемся заимствованиями.
  "Заняться заимствованиями," - восхитился Барро нарядностью обычного грабежа. - " Умеет сказать!"
  Самое время проговорить недоговоренности.
  - Надо бы их пристроить, потеплей и посытней.
  - Надо, - дано контрабандисту коротко согласие.
  - Не в трактир.
  - Это-то понятно, - немногословен в задумчивости Жераз.
  - Есть на примете куда?
  То, что у Жераза голова варит, наслышан от верных людей. Не пустая она у него, голова!
  - Отчего же не быть, - медлят озвучивать выбранный вариант.
  - Баба? - доверился Барро своему чутью.
  - Ну, у падре они не останутся. И на пойло не поведутся. Ничего кроме мокрощелой надежно не сработает.
  Барро оставалось лишь покивать, да-да, сам сколько раз обжигался.
  Во второй усадьбе разорения больше. Старинное здание, арабского стиля, крепко пострадало от мелких пушечных попаданий. Левая часть фасада раскрошена в щебень. Лупили из рабинетов с тридцати шагов, а то и ближе. Мертвые не прибраны. Знаменитые кордовские псы, коими владетель дорожил пуще собственных детей, ошкурены заживо. Один из кобелей, подвешенный за задние лапы, вяло дергался, роняя с вываленного языка кровавую слюну. Устрашающие клыки выбиты ударами кирпича. Переломанные ребра торчат сквозь плотную укладку мышц.
  Стараясь не испачкаться и не свалиться, держались осторожно, пройти мимо обугленных стен, просевших стропил и прогоревших в полу дыр.
  В обход и с оглядкой добрались до кухонной кладовки. Отодвинули освобожденный грабителями стеллаж. Вскрыли в указанном месте тайник. И опять денег больше требуемого.
  - Не меньше десяти тысяч, - вел подсчет Жераз чужему достатку. В кошелях золото, серебро и медная деньга. - Сдается мне, уважаемый Ариесто не с торговли сукном и зерном процветает. Не зря зятька в Генуе держит.
  - Там больше золовка старается, подолом крутит. А надо и задирает. Через греков туркам оружие продают, - выдал Барро. Чужие секреты, как правило, стоят денег, но контрабандист расщедрился. Изыскалась причина проболтаться.
  - Не знал...., - недобро досадовал Жераз. Ценная информация, да не ко сроку. Полгодика бы назад, такое бы провернул!
  Изъяв необходимую сумму, старательно замаскировали тайник.
  - Надо решаться, - поторопил Барро молчавшего спутника. Шибко красноречиво молчал. Бают чужая душа потемки и светлей не сделается, сколько не лезь со своим фонарем, не высветлишь высмотреть. И надо ли? Не чирей на жопе, разглядывать. И так понятно.
  За ночь предстояло обойти десяток домов. Великое искушение хапнуть по полной и двинуть к франкам или немцам, не отторгалось обоими. Нужны ли им лишние свидетели?
  Подтолкнуть Жераза контрабандист выдал свой вариант.
  - А если свести к Паскуале?
  - ???
  У Барро слишком решительный вид, принять его предложение. Жераз не готов уступать лидерство. В их тандеме он, а не леонец, опорная и определяющая сила.
  - Они же не знают об Оружейнике, то чего знаем мы, - с горячностью подбивал контрабандист. Не получалось на прямую впрячь, получится от обратного.
  - Рискованно. Не отвяжется потом. Присосется пиявкой, - выказал Жераз рассудительность включать кого-либо стороннего в их дела. - Долю стребует.
  - Тогда и не знаю, - развел руками Барро.
  Знает Жераз, но молчит.
  "Над тем ли думает, над чем следовало бы?" - подозревает Барро двурушничество.
  - А с бабой что? Заикался вояк к бабе знакомой свести.
  - Обещал, значит сведу, - заверил Жераз, но колебался. То ли жадничал, то ли не разуверился в правильности действовать подобным образом.
  Дополнения, разъяснения или подробности не прозвучали. Барро сбавил прыти и отстал от спутника.
  "К следующей ухоронке точно выспеет," - назначил он срок. Жераз начал действовать раньше.
  - Сеньоры, у нас к вам деловое предложение, - обратился он к бригандам по возвращению.
  - Ежели насчет смыться..., - Гальего зевнул до хруста в челюстях и похлопал стволом аркебузета по раскрытой ладони. - Я только за!
  - Это что за разговоры такие!? - засипитил аршер пресечь сговор.
  - Вы извратно нас поняли, - преисполнился возмущением и обидами Барро. Обиды той, комару не хватит, но на показ вывернуть надобно. Что делать, округ одни хитрованы, простаки повывелись. Во Всемирный Потоп потонули.
  - Предлагаем заглянуть в одно местечко, перекусить и выпить, - огласил Жераз свои соображения на ближайший час. - Ходьбы предстоит много, подкрепиться не помешает.
  Расчет прост, ночь неуютное время. Тянет под крышу, к очагу, к родным или в компанию, к еде, свету и теплу.
  - Не плохо бы, - не артачится Гальего прервать ночные хождения. Война приучила пользоваться любым случаем и оказией о ней забывать.
  - Ничего такого при капитане не обговаривалось, - напомнил Кастро в беспокойстве. Он трусил оказаться в нарушителях кондотты. Прознает провост, со свету сживет. Уж лучше потерпеть, чем потом лепетать оправдания перед строем. И найдешь ли чем оправдаться? Будут ли слушать? Двадцать ударов пик и покойник. Шваб меньше не присуживает.
  - Но ведь и не запрещалось? - уточнил Барро и сам же подтвердил. - Не запрещалось.
  ˗ Мы не в трактир отправимся, - разъяснял Жераз беря аршера под локоток. - Наведаемся в гости к моей хорошей знакомой. Живет одна, Готовит отменно. Гостям всегда рада.
  "Эдак преподал," - оценил контрабандист мастерство торгаша. Такой и воробья за лебедя впарит.
  - Накроет стол, выставит вина. Посидим по-домашнему, - искушал Жераз прекрасно понимая привлекательность предложения.
  - Повезет не только баранины отведаете, но и мягче мясца достанется, - подыграл Барро. Не слишком утонченно, но завлекательно интригуя бриганд.
  Аршер и роделеро переглянулись, как скоро позволить себя уговорить. Кто за чью спину спрячется, в случае непредвиденных осложнений.
  "Если с умом..," - более решителен Гальего не упустить шанс столоваться за чужой карман. Да еще у бабы. Тут сумей подойти, сыт будешь от пуза и наспан сладко.
  "Как-то не хорошо...," - мялся Кастро. И есть хотелось - кишки пищат, и оплошать боязно. -"Приказ капитана..."
  "Подтереться его указом...," - едва не вслух произнес роделеро. Не любил он нытиков и мямлей. Будто не мужики вовсе. Все им и так! То улица по вдоль, то пизда поперек!
  - Полчаса, больше не задержимся, - пообещал Жераз. - Перехватим на зуб и в путь.
  - Полчаса не срок, - согласился Гальего и за себя и за Кастро. Тот не осмелился высказаться ни за ни против.
  - Тут рядом. Пять минут ходу и на месте, - на чистом глазу обещали охране. Та не очень верила, но как говориться цена устроила.
  На ближайшем перекрестке столкнулись с пандурами. Бриганды трезвы, вооружены, осторожны. Двигались не толпой, стаей с боковым охранением. Всему досмотр, за всем догляд, ничего мимо.
  ˗ Куда? ˗ простой вопрос, подразумевающий простой и полный ответ. Не тянуть с ним тоже подразумевалось.
  - Фламулу видишь? - завыкобенивался Гальего. Будучи игроком до мозга кости, охотно и рискованно ставил дни своей жизни на кон. Добавить им остроты, жгучести, лишить обезличенности. И теперь, при партии с наихудшими шансами проиграться, себе ничем не изменил.
  Молчаливый согласительный кивок пандура - приметный флажок.
  - Хера ли спрашивать? - борзел роделеро. - Твоего ума дело, нет?
  - Порядок такой, - выдержан капрал пандур. - Для всех, - выделено для держателя капитанской фламулы.
  - А мы не все, - Гальего похлопал Кастро по плечу. Аршер предпочел молчать, а не цапаться с мадьярами.
  - А в зубы? - предложили им и стая сдвинулась ближе. Барро побывавшему в немалом количестве пограничных передряг, сделалось мягко говоря, не особо уютно.
  - Запросто, - согласился роделеро.
  - С капитаном потом сами объясняться будете, - вякнул аршер, покрываясь холодным потом.
  - Объяснимся, - ждет пандур внятного ответа.
  Кастро драки не желал. Не умел и страшился. Потому не упирался и уступил не обострять до мордобоя.
  - Имеем особое распоряжение капитана Кабреры сопровождать двоих кабальеро, - и кивнул в сторону примолкших выборных.
  Не обошли вниманием и тихонь.
  - Марраны?
  - Ни коим образом, - почти оскорбился Жераз. - Честный подданный Их Величеств.
  Капрал повернулся к контрабандисту - ты?
  - Истинный христианин и леонец, - твердо заявил Барро, вызвав ехидный смешок.
  - Само-то веришь?
  Контрабандист истово перекрестился.
  - Лады, - удовольствовался пандур услышанным. - Из чьих будешь, напомни? - спросил он Гальего. - Вдруг винцом задумаешь угостить. Где искать?
  - К Иезавель обращайтесь.
  Пандуры дружно заржали.
  - Она таких придурков не держит, - и опять, - Га-га-га! - на всю округу.
  "Ох, недоумок!" - выдохнул Жераз сбросить напряжение. Сердчишко с перепугу задергалось. С мадьярами связываться, проще самоубиться.
  "Вывернулись," - совсем о другом забота у Барро. Выбитые зубы, сломанные ребра беспокоили меньше угрозы упустить выгоды, мнимые и действительные.
  На всей улице ни огонька. Черные стены, темные арки ворот и закрытые наглухо ставни обмерших, остаться незамеченными, домов. Не слышно собак, не пахнет готовкой. И совсем нет прохожих.
  "На кладбище веселей," - приглядывался Барро запомнить дорогу.
  "Не испугались бы!" - переживал Жераз потерпеть фиаско в шаге от цели. Ну пусть в двух шагах. Обидно!
  Бриганды перенесли беспокойный момент достойно. Ни спрашивали, ни стращали. Вопросов не задавали. Между собой не разговаривали. Шли ведомыми в ночи в неизвестность.
  Свернули вглубь короткого проулка, уткнулись в тупик. Жераз, через ровок, подобрался к калитке. Уверено отдернул тугую щеколду, пересек дворик, спотыкаясь на неровно уложенных мостках. Местами дерево подгнило и проседало под ногой.
  "К кому притащил?" - любопытно Барро. То, что у Глистка в городе имелись содержанки, перетерто досужими языками на сто рядов. Но к которой именно пожаловали? Контрабандист знал о двух, но обе жили в другой стороне, на выезде.
  В воздухе сладость поздней переспевшей груши, засушенной в снопиках мелиссы, цветущей в бочке воды, свежевскопанных гряд. В сырости травы урчит к дождю лягушка. Вспыхнули и погасли любопытные зеленые кошачьи глаза. Умиротворенно и сонно квохчут запертые в курятнике куры. В сарае дремотно топает мул. Шлепают о землю опадающие яблоки.
  Жераз поднялся на ступеньку крыльца и постучал. Немного тревожась, а ну как не ответят. В окне появился слабый свет огарка.
  - Кто? - раздался из-за двери женский голос.
  - Открывай-открывай! - в нетерпении поторопили женщину.
  Тут же загремел засов и скрипнул металл.
  - Я не один, с друзьями, - предупредил Жераз и махнул спутникам, приглашая последовать за ним. - Проходите в комнату, я сейчас, - указал рукой куда, сам же, легкими тычками, загнал хозяйку на кухню, посекретничать. Натасканный слух Барро расслышал возмущенные возгласы женщины и щедрый звон монет. Чужим рассчитываться явно не жалко.
  - На ночь глядя....
  Звяк-звяк!
  - Так надо....
  - И что теперь? Корми, пои....
  Звяк-звяк-звяк!
  - Мы не надолго.
  - И что с того?
  Звяк-звяк-звяк-звяк.
  - Договорились....
  - Ты же знаешь...
  Пауза. Звяк-звяк-звяк-звяк-звяк!
  - Я тебя понял.
  Барро заподозрил, речь дополнил некий жест и нес он основную смысловую нагрузку в кухонном диалоге. Но сквозь стену не подглядишь. А жаль.
  Скрябанье, смести монеты обратно в кошель. Условия приняты.
  "Дорого берет," - подивился Барро расходам.
  Дальше на кухне говорили быстро, накоротке и тише - ничего не разобрать.
  В чистой, ухоженной комнате самый минимум мебели. Стол, стулья, узкий посудный шкаф. На полках тарель из старой меди, кувшин сицилийской глины и пару кружек, незамысловато расписанных в Лангедоке. В углу комод, застеленный плетеной крашеной соломкой. На ней непременная ваза с цветами и какие-то безделушки из английского олова и дешевого португальской серебра. Дверной проем в другое помещение завешен плотной тканью, не увидеть что там, за ней.
  Барро не дожидаясь приглашения сел к столу, видеть и выход, и дверь кухни. Ему занятна первая реакция хозяйки на незваных гостей, уяснить сколь всеобъемлющ договор с Жеразом. По предполагаемому количеству переданных средств, отказа ни в чем не должно быть.
  "Как они её поделят?" - ехидная мыслишка с привкусом зависти едва не заставила улыбнуться.
  - Располагайтесь сеньоры, - распорядился Барро бригандами.
  Гальего шумно подтащил стул, усесться рядом. Кастро скромней и шуму от него меньше.
  Скоро появился Жераз, немного взвинченный, но довольный.
  - Сейчас подадут поесть и выпить, - пообещал он. С облегчением выдохнул, усаживаясь четвертым.
  И правда, хозяйка не заставила ждать, внесли разнос с вином и закусками. Бровью не повела, взглядом не ожгла, губки в неудовольствии не выпятила. Барро таких уважал. Лишнего не ломаются, но и не продешевят. Умение считать деньги, свои и чужие, для контрабандиста первая добродетель. А кому она присуща - порядочной матроне, юной гулене или разбитной шлюхе, не столь важно.
  "Жизнь заставит яйца отрастить," - оценивал Барро характерность противостоять бедствиям и получать с них навар.
  - Дона Таджа, - представил Жераз моложавую женщину мужскому голодному во всех смыслах обществу.
  На личико приятная. Волосы собраны в узел и подколоты. Ей под сорок. С крепкой задницей и грудью, в легком робе баскского кроя, с облегающим лифом и широкими рукавами. Поверх цветастый куцый передник.
  "Аппетитна," - отметил Барро умение нравиться. - "А на вкус?" - вылезло странное и срамное побуждение попробовать греха.
  - Это дон Блас, - представил леонца Жераз. - Молодые идальго - Паоло Кастро и Пако Гальего.
  Роделеро с жеребячьим интересом пялился на женщину. Даже хмыкнул скоропалительному порыву остаться и сойтись ближе. Такую рассупонить, долго вспоминать будешь.
  - Вы можете снять свою броню, - предложила Таджа бригандам, вызвав у тех язвительное умиление. Броню!? - И палки свои положите.
  "О! Палки! Бесподобно!" - беззлобно посмеивались искатели воинского счастья.
  Оценка талантов женщины у Барро резко пошла вверх. О потраченных деньгах он уже не сожалел.
  "От этой паучихи не так просто отделаться," - предрек он бригандам сладкую участь попасться Тадже.
  Кувшин разлит щедрой хозяйкой.
  - Это альбариньо, - обхаживала она каждого. Гальего налила полней, что от роделеро не ускользнуло. Зелень посвежей и кусок пожирней тоже ему достались.
  Мужчины не задержались выпить. Не в их правилах тянуть с выпивкой.
  - Может сеньоры желают эспадеро? - беспокоилась хозяйка угодить. - Я слышала, бывалые солдаты пьют только его.
  Первым на предложение успел отозваться Гальего.
  - Именно так, дона Таджа.
  - Тогда мне нужен провожатый в подвал. Я боюсь крыс. Они такие... ужас!
  Будь комната театром, а хозяйка актрисой, Барро устроил бы ей овацию, какой не устраивают и столичной приме, при самом полном аншлаге.
  "Все мы на пизду падки," - нисколько не осуждал он действенную и простую уловку, добиваться от мужиков своего.
  - Я провожу, - вызвался роделеро в носильщики и охарну.
  Когда парочка ушла, Барро, на всякий случай, приободрил, как ему показалось, приунывшего Кастро.
  - Дона любит молодых и в чинах. Все преимущества за вами. Если конечно...., - играть спектакли контрабандист и сам мастер.
  Жераз улыбнулся хитрым маневрам леонца. Со страстями Лопе де Вега не сравнить, но тоже безотказно.
  "Убогим свое место под солнцем." - приговорил Глисток аршеров.
  "Вы плохо их знаете," - заверил Барро поддавшись приступу осторожности.
  Кастро взбодрился остатками вина из кружки, не осиленного за один раз. Приоритеты он не поменял. Закуска с выпивкой первичней всего остального.
  Хозяйка вернулась в слегка помятом виде. Роделеро облизывал прокушенную губу. Их совместный секрет доступен каждому.
  "Ну что он мог за пять минут?" - не видел Барро большого греха в тисканье и лизаньи.
  Выпили эспадеро. Бригандам налили щедро, алиасцам досталось в половину. Таджа, услужливо подкладывала в тарелки Кастро и Гальего, рассыпаясь в любезностях. Что-что, а молоть языком она умела.
  - Что же вы ничего не кушаете? Кушайте-кушайте. Ночью не днем, сил больше требуется.
  Аршер увлечен ветчиной и сыром. У роделеро в первых блюдах хозяйка. Вот каким бы ,,мясцом" он полакомился. Испробовав слюны её поцелуя, он грезил набухлостью крупных, с фасолину, сосков, захваченных между пальцев. Блуждал в низинах подбрюшья, протискивался в складки слипшейся плоти. Обонял терпкий запах её пота и влаг, слышал жаркие звуки исторгаемые движением.
  Ни Барро, ни Жераз, ни в разговоры ни в игрища не встревали, позволяя событиям течь и развиваться как того желает Таджа. Она справиться. Уже справилась. Потому ели и пили молча. В мыслях Жераз хвалил себя за разумность выбора приюта бригандам. Барро подглядывал за ярмарочной забавой. Деревенский олух, чванливый дурень и хитрая блядь. У человека множество достоинств и недостатков и порой это абсолютно одно и тоже, при умении ими пользоваться, выставлять к оплате и оплату за них получать. А в этом хозяйка выше на три головы любого из присутствующих.
  Читай Таджа мысли, была бы ли ей лестна столь необычная похвала? Не особенно. Она прожила сложную жизнь, уяснить, при должном обхождении, мужчины делаются управляемыми и предсказуемыми. Если уж Адам променял рай на пизду, то и наследникам прародителя не устоять искушению. Бог ведь гневался не на нарушение завета, на легкость отступничества, чем его не прикрой, на кого не сопри, и как не трактуй и не назначай виноватых. С той дальней поры ничего существенно не переменилось и уже не перемениться. Никогда. Мужикам первично видеть в женщине объект удовлетворения похоти, все остальное интересует в последнюю очередь и очередь до всего остального (оценить иные достоинства, принять их или отклонить), как правило не доходит. Это не плохо и не хорошо, но испробовано и зарекомендовано на адептов Приапа влиять, принуждать, заставлять, навязывать. В цирке самый строптивый зверь, за подачку, делает стойку и прыгает через огонь. Аналогично с сильным полом. Всех устраивает, менять и меняться не за чем.
  - Не страшно вам ходить в темень по городу? - озабоченно вздыхала Таджа, подливая и подкладывая, не пустовать кружкам и не пустеть тарелкам.
  - Нисколько, - заверил Гальего. Сдержанными речами на женщину впечатления не произвести, и его мысли постепенно и целенаправленно выстраивались в боевой порядок. Рот Кастро занят едой, но и он что-то промычал мало вразумительное.
  Не сговариваясь бриганды подставили кружки под струю вина. Таджа перелила, плеснув на руку роделеро.
  - Ах, извините, я такая неловкая, - и промокнула влагу передником. Старательно высушила оттопыренный вверх большой палец левой руки Гальего. Той что он нырял ей под подол.
  Наблюдательный контрабандист отметил затаенную готовность женщины обсосать вино с пальца. Он поспешил сунуть в рот кусок сыру, зажевать ухмылку. Да что ухмылку? Он готов ржать и хлопать в ладоши, восторгаясь искусством обольщения. Ничего в лоб, все витиевато и завлекательно, подобно нарядным змеиным кольцам вокруг глуповатой жертвы.
  "Ох, мастерица!" - душил контрабандиста восхищенный смех.
  - Вам нужно куда-то сходить? - готов услужить женщине роделеро.
  - Нет-нет. Просто давеча засиделась у сестры и возвращалась поздно. Думала, умру со страху пока доберусь.
  - И вам не нашлось провожатого? - полностью включился Гальего в шашни с хозяйкой. - Позвали бы меня.
  - И где бы я вас искала?
  - Искали? Для чего? Достаточно позвать. Пако! - салют кружкой и добрый глоток. - И я бы явился.
  - В следующий раз так и сделаю.
  - Чем нынешний плох?
  - Я не утверждаю что он плох. Хорош ли?
  - Поручусь - да!
  "Ой-ли!" - хитро щуриться Таджа. Задрав кувшин, журчала и плескала вином в подставленную роделеро кружку.
  "Ой обещаю!" - еще хитрее Гальего.
  Шумный серб не способен оторвать Кастро от еды. Аршер сосредоточенно жевал, прихлебывая из кружки совершенно по-детски, будто в нее налито молоко.
  Барро отодвинул тарелку. Провез вилку подальше, подавая знак закругляться.
  - К сожалению, уважаемая дона Таджа, нам пора, - решительно объявил Жераз, подымаясь из-за стола.
  - Жаль покидать столь гостеприимный дом, но приходится, - сокрушался справившийся с насмешливостью контрабандист. - Ночь ли, дождь, причастные на выход!
  - Так скоро? - расстроилась Таджа. - А свиной пирог? А отварные ножки? Самого вкусного не попробовали!
  Вкусного?! Попробовали?! - лилось липким медом и жарким теплом. Гальего усмехнулся. Он из понятливых. Кому говорят, когда и для чего.
  "Не теряю надежды... Вкусного попробовать, " - скатывается его взгляд от груди к бедрам женщины.
  "Мне бы что посущественней, надежд," - откровенно и без стеснения дразнят бриганда.
  У каждого своя война и свои методы добиваться победы. Женщина собиралась свою выиграть с максимальной выгодой.
  - Дона Таджа мы кое-что оставим на хранение? - спросился контрабандист.
  - Что именно? - не сунуть нос в чужие секреты хозяйке никак не возможно.
  - Нам это не принадлежит. Мы лишь доверенный лица, - туманно пояснил ей Жераз.
  Рассмотрев завернутые в кусок ткани кошели, Таджа объявила самым решительным образом.
  - Мне нужен защитник!
  - Нас только четверо! - хитро недоумевал Жераз требованию.
  - Один останется со мной! - непреклонна хозяйка получить охрану. - И не спорьте!
  "Умничка!" - не поскупился на похвалу Барро. - "С тюфяком нам проще обходиться".
  Но тюфяк удивил всех. Кастро оторвался от еды, вытер жирные губы тыльной стороной ладони.
  - Ступай с ними, - отдали приказ роделеро. И никакой слабины или неуверенности. Четко, кратко и доходчиво.
  "Зубки-то у мальчика оказывается имеются!" - почти что возмущен Барро собственной невнимательностью. Не разглядел талантов в олухе.
  Лицо Гальего не поменяло бесстрастного выражения. Спорить он не собирался. Но и уступать свою женщину, а ведь все дело в ней, не желал. Оставалось только сообразить, как вывернуться, не нарушив субординацию и не оказаться крайним со всеми вытекающими последствиями. Провост никаких оправданий не примет. Ссылки на форс-мажор не помогут. Не может дележка слабой на передок бабы являться форс-мажором!
  Пространными думами делу не пособить. Вопрос о главенстве в прайде решился не в пользу роделеро. Пришлось подчиняться.
  По выходу во двор Жераз, ненавязчиво подсказал недовольно сопящему Гальего.
  - Перетерпите часок, пока ваш приятель дохлебает кувшин. Он не выглядит заядлым выпивохой, свалится после трех кружек. Две уже осилил.
  Сказано достаточно. Роделеро не раздумывал ни мгновения. На деньги и баб у него отменный нюх.
  - Десять дублонов, - тряхнул Гальего капитанским флагом, расправить складки.
  - Пять, - сходу оспорил Жераз.
  - Почему не восемь?
  - По той же причине, по которой пять. Шлюхи тоже не бесплатны.
  - Где вы встречали блядей за такую цену?
  - Там где предлагают лучших.
  - Она старуха!
  - За опытность не просим.
  - Тогда доплатите за ушлепка.
  - Вы о своем друге?
  - Должен же о нем кто-то позаботиться.
  - Это стоит обсудить.
  - Значит десять, - повторил Гальего первоначальную стоимость своей сговорчивости.
  - Договорились, - согласился Барро прекращая торг на достигнутом условии.
  - Постараемся скоро обернуться, - заранее уведомил Жераз избежать недоразумений.
  - Пять в час и я спокоен до заутрени, - выказал понимание Гальего потребности не мешаться.
  Довольный Жераз с воодушевлением пожал бриганду руку и в сопровождении контрабандиста отправился за повозкой и мулом. Гальего пристроился под навес ждать своего часа.
  Пожелав легкой дороги и выпроводив троицу за дверь, Таджа вернулась к столу и своему гостю. В отсутствии лишних глаз Кастро почувствовал себя уверенней. Голод его не мучил, вино раскрепостило. Хотелось доверительного общения и тонкого понимания.
  - Вы одна живете?
  - Муж как пять лет сгинул, - пожаловалась Таджа на семейную неустроенность. - А деток Бог не дал, старались наверное плохо. А вы дон Паоло откуда? У вас выговор странный. С Мойорки?
  - Из Русильона. У меня там дом и виноградник.
  - Наверное и невеста есть? Отчего у хороших и отчаянных парней всегда невесты? - вздохнула она. - А нам ничего достойного.
   Таджа потянулась за сыром. Предательский вырез явил взору аршера полушария женской груди до самых сосков. Волна нервной дрожи накрыла замершего ящерицей Кастро. Спине холодно, в паху взопрело и сделалось много, тесно и томно.
  Соблазнительница ловко соорудила слойку - хлеб, ветчина, сыр, ветка зелени и с удовольствием сжевала, запивая глоточками вина. Жизнь порой сводит с болванами. Не сказать верней, только с ними и сводит. Уметь довольствоваться малым не означает с малым соглашаться и принимать за должное. Главное не ошибиться в выборе. Второй наглый и грубый - он вернется. Или она ничего не смыслит в мужчинах. След от его тисканий еще горел у нее на ляжке, выше колена, ближе к промежности....
  ....Вместо поддержки, Пако высоко сунул руку под подол. Таджа не испугалась, ни визгнула ни пискнула. Спустилась, высвободила задранный край роба, толкнула Гальего к стене и прижала грудью. Обнюхала лицо, как обнюхивает лиса сомлевшего кролика. Лизнула щеку, впилась поцелуем, ловко просунув руку под ремень в штаны.
  - Ох! - дернулся роделеро, чувствуя ловкие пальцы сгребли его мошонку.
  - Цап-царап! - пропели в самое ухо.
  Ответный поцелуй смазался. За попытку верховодить, роделеро прокусили губу. Кровь обострила вкус и цвет греха. Багрово-красный, солено-жгучий.
  - Давай здесь?! - задышал Гальего отрывисто.
  - Шлюхи пусть тебе дают, - жамкали яйца роделеро. - А я сама возьму. До капли высушу!.. - дразнили и обещали бриганду, обнюхивая и слизывая пот....
  ...Кастро старательно не пялился на хозяйку. Получалось плохо. Когда она привставала или чуть наклонялась, взгляд моментально устремлялся в глубины выреза её платья, за подтверждениями фантазий. Мужчинам важнее не видеть, а додумывать, отыскивать подтверждения изощренности собственной испорченности, потом гордиться ею и лелеять.
  - Как и у всех, - нагло сбрехал отчаянный и хороший парень о своем статусе жениха.
  - Красавица поди, - Таджа отвела плечики, примеряя на себя заветный образ. - Ох, вы раскраснелись! Верно я правду сказала?
  - Не без того, - согласился Кастро, бессовестно примазываясь к обладателям эстетических редкостей.
  - И дитё поди заделали?
  - С эти годим.., - остерегся Кастро соглашаться с отцовством окончательно не запутаться во вранье.
  Не впасть в молчание выпили, звонко чокнулись с переливом.
  - Что желаете попробовать? - любезничала Таджа загадав за аршера ,,Кантабрийский компас". Лакомство из первых! Женщина ложиться на столешницу и позволяет пользовать себя и с ,,севера" и с ,,юга". Для эстетствующих гурманов, поворачиваясь ,,дном" кверху или книзу.
  - Еще вина, - малодушно попросил вояка. Искать уверенность в выпитом удел неудачников. Не отчаявшихся окончательно. Не растерявших стремления, сподобится получить свое.
  - Конечно, - не отказала Таджа.
  Обойдя стол, встала вплотную к Кастро. Налить спрошенного, коснулась бедром его локтя, толкнула чутка. Аршера знатно тряхнуло. Вино штормило в дрожащей кружке. Эспадеро заглочено одним глотком.
  - Солдаты известные мастера с девицами управляться. На Богородицу Розалию мою куму в Сарагосе задержала стража. Она на рынке торговала без уплаты пошлины. Не нашлось у бедняжки лишнего мараведи. Так они её в караулку затащили недоимку взыскать, - она сделалась мечтательной, но телок вцепился в кружку, что утопающий за спасительную веревку. - А вы бывали в Сарагосе?
  - Бывал.
  - Верно большой город?
  - Большой, - согласился Кастро, растратив последние крохи скудного красноречия.
  - Сказывают там базар богатый. Богаче Уэски или Таррагона. Всего-всего полно. И недорого, - Таджа сдержано хохотнула, придумав пошутить над бригандом. - Мне оттуда чулки привезли, - поддернув край подола, продемонстрировала обновку. - Франки могут шить. У наших хуже получается. Шов неровный и нитка рыхлая.
  Взгляд Кастро уперся в творение французских швей на хорошеньких ножках. Совсем иной голод вызывал в нем слюнотечение и жар в горле.
  - Бант отменно связан! - подол пополз еще выше. Дыхание у аршера перешло в хрипы. - Не тянется и на ноге держит. Вам нравится?
  - Угу, - он едва сдерживался не пригнуться заглянуть выше.
  - А вы симпатичный. Давайте выпьем, - предложила Таджа, позволив аршеру передохнуть. Выпили. Она глоток, он полную кружку. Торопливо глыкая, сбивая накатывающий кашель ненужной спешки.
  Вино спасло ненадолго. Кастро развезло. Неуверенный и растерянный, он маялся, то желая облапить хозяйку, то осторожничая получить отпор. Отчего медлил, убеждая себя выбрать более надежный момент, проявить обходительность.
  - Принести еще фруктов? Или виноградной пастилы? Вы любите сладенькое? Любите? - забавляясь Таджа, говорила ему едва ли не в губы. Её так и подмывало накрыть рохлю юбкой.
  "Может он темноты боится. И сырости," - весело ей с таким нерешительным кавалером.
  - Люб... блю..., - исторг Кастро.
  - А что из сладенького вы больше всего любите? Все мужчины сладкоежки.... Ведь правда?
  - Гмхе....Хмгу.... Правда....
  Таджа протиснулась между столом и аршером и уселась тому на колени.
  - Мне можно так посидеть?
  - М..нож..но....
  "Вот дерево!" - и возмущена и удивлена женщина безынициативностью и трусостью телка.
  - Ваш приятель ко мне приставал. Посмотрите что сделал, - подол вздернут кверху, показать вызревающий синяк, на внутренней стороне ляжки. Близко к потемнению кожи. - Вы же не позволите со мной плохо обращаться?
  - Не позволю, - обещал Кастро и как не странно намеревался обещание выполнить. Припрятанный под курткой дэг отличный аргумент в любом споре. С оружием он управлялся ловчее, чем с женским полом. И любил больше. С аркебузетом или катцбальгером он был хозяином, с ними не пойми кто.
  Дать слабаку оклематься, Таджа отправилась на кухню. Аршер схватил кувшин и из горлышка выхлебал добрую половину. Его дух требовал поддержки. На короткое время Кастро почувствовал себя королем положения властвовать и повелевать. Одного не учел, крепкое вино не прощает чрезмерности и окончательно опьянел.
  Таджа вернулась с фруктами, готовая приступить к новому раунду игры в соблазнение. Именно игры. Из двоих ей нужен один. Схватка кобелей занятная штука, в ней не всегда, а чаще так и оно и происходит, побеждает сильнейший.
  Одного взгляда достаточно понять, воздыхатель пьян.
  "Чтоб тебя!" - рассердилась она. Законная добыча собиралась ускользнуть из её рук в край хмельных грез. Но женское упрямство способно на многое. Не зря же признают, род людской своим появлением обязан ему.
  - Вам яблоко? - вновь втиснулась Таджа к аршеру.
  - Яблоко.
  - Или грушу?
  - Грушу....
  - Или чего повкусней?
  - Да.... Вкусней, - дрянным эхом вторил Кастро.
  - Кто долго выбирает, не попробует ничего, - шепнули ему на ухо.
  - Я выбираю...., - продирается сквозь хмель аршер.
  - И что же?
  - А можно вас? - взгляд щенка сунувшему к плошке. Покормят или прогонят?
  - Можно, - выдали высочайшее дозволение.
  Аршер попробовал целоваться. По-детски вытянул губы, ткнулся в шею. Провез носом и уткнулся в вырез.
  - Ох, какие нежности, - легонько обвилась хозяйка на аршере.
  - Вовремя я! - объявился в комнате Гальего. - Стоит отлучиться и кто-то лапает мою женщину, садит на коленки и лезет ей запазуху. И этот кто-то козоеб-аркебузир. Верни, что взял без спросу!
  В пикантной сценке у Тадже единственный интерес. Кто из двоих достанется ей! Предвкушение конфликта двух самцов действовал на нее убийственным афродизиаком, смеси парафилии, девиации и перверсии. Неприемлемого, осуждаемого и отторгаемого. Сладкая патока греха. Преддверие его. Не хватает лишь малого.
  - Пошел вон! - не уступал Кастро. - Она моя!
  - Парень, у тебя лишние зубы? Оставь, пригодятся еще, семечки лузгать, - Гальего грубо ухватил Таджу за руку. - А ты пойдешь со мной.
  - Не пойдет! - не отпустил Кастро женщину, за что получил жесткую зуботычину.
  Ударил в ответ. Скорее толкнул.
  - Ах, ты ишачий хер! - и аршеру снова двинули в рожу. Как следует. Разбили в кровь и губы и нос.
  В рукопашной схватке Кастро против роделеро не стоил и ломаного мараведи. Если вообще чего-то стоил. Аршер не собирался соперничать там, где заведомо проигрывал. Ни на кулаках, ни на навахах, ни на кошкодерах, ни в подлой драчке, ни на Божьем Суду, ни в Судейском поединке. Короткий дэг штука практически безобидная, попугать больше. Но не в упор. Зря Кабрера сомневался в толковости стрелка. Стрелял Кастро отменно. В этот раз, вне всяких похвал!
  В голове задиристого роделеро вместо носа огромная дырка, а на макушке пробоина с кулак и фонтан крови и мозгов до потолка.
  - Мужчина! - признала Таджа права бриганда над собой. Огненная волна похоти выжигала примеси сомнений и колебаний.
  - Я обещал, - притянул Кастро женщину обратно к себе.
  Не рохля, не тютя, не маменькин сынок. Человек отравленный смертью. Такие берут крепости на клинок, растерзать защитников на стенах, а их домашних у семейных очагов под ликами святыми и праведными.
  - Обещал.
  - И где награда! - хмельно лыбился Кастро. Горячий, пахнущий сгоревшим порохом ствол подпер Тадже подбородок. Защипало прижженную кожу.
  Но она не жертва предназначенная к закланию. Оружие выбито из слабой руки аршера.
  - Будет, - заверила женщина, давая волю клокочущей страсти.
  То, что упрятано второй долей невозможно вычленить, изгнать или уничтожить. Проделай это, останется ли от человека хоть сколько-то человеком называться. Таково оно, создание божье, нашпигованное противоречиями и взаимоисключениями. Хамелеон белого и черного.
   Она болезненно впилась в губы аршера. Сладко замычала, всовывая язык в его приоткрытый рот.
  - Ты шлюха! - запыхался он. - Я хочу шлюху!
  - Хочешь? - играл хищник с глупой жертвой.
  Борьбы как таковой не получилось. Он покорился почти сразу, с наслаждением втягивая её слюну. Он еще не осознал кто из них сверху.
  - Хочу! - дурел аршер.
  - Правда-правда? - елозила она по вздувшемуся гульфику, марая и пятная влагой грязную ткань.
  Ответить не позволила, снова впилась в раззявленный рот Кастро.
  - Ммммм! Мммммм...! - мыкал тот.
  За портьерой спальня с открытыми окнами и полная луны. Зеркало из полированного черного камня. Черная свеча, горевшая тонко и долго. Смешанный и незнакомый запах трав...
  Два обнаженных тела в меловом кругу на полу. Мужчина снизу, женщина сверху. Хрипы дыхания, стук в венах, резкость движений на грани боли и счастья. Он пытался что-то говорить, она зажимала ему рот, закрывала нос и когда он задохнувшийся, очумевший стряхивал руку со своего лица, позволяла вздохнуть, тут же снова затруднить дышать.
  Распаленная страстью, она не теряла контроля. Мир в ней и мир вовне прибывали в мало постижимой круговерти хаоса. В самый пик, в самый горячий момент, опережая содрогания оргазма, выдрала из волос длинную заколку и вбила в глазницу Кастро. Мертвое излило живое....
  - Illargi amandre Santue, Jainkok, bedeinkautzala! (Луна, святая бабушка, да благословит тебя Бог!)
  Её благодарность, ощутить недозволенное...
  Присвоить чужой достаток это всегда кровь. Где больше, где меньше, по обстоятельствам и обстоятельства всегда таковы - крови быть! Драгоценный метал легко обменивался на не менее драгоценную жидкость из человеческих артерий. Обратное происходило и того легче. Очередной визит не сложился. Старуха Ройс уперлась, не желая впускать выборных в дом.
  - Сколько просят-то? - приглядывалась она к подозрительным визитерам сквозь щель приоткрытой двери. Обоих она знала, совершенно им не доверять. Разве можно доверять кому-либо касаемо кровных денежек? Исповедник и тот такого счастья не достоин, чего уж молвить за грешников.
  - Пять тысяч флоринов, - не стал чрезмерно наглеть Жераз.
  - Пять тысяч? Где же я возьму?
  - Ваш сын объяснил нам место хранения необходимых для вызволения средств.
  - Хесус?
  - У вас есть другой сын кроме него?
  - Он что? От родной матери прятал серебро? Поганец! Пусть только заявится!
  - Дона Алва, у нас мало времени. Вы потом разберетесь с сеньором Ройсом, когда он вернется. Нам нужно взять указанную сумму. Или сами вынесете и мы уйдем.
  - А где он держит мошну?
  - А вы не знаете?
  - Знала бы не спрашивала.
  - Ничем не можем помочь, дона Алва. Это не наш секрет. Мы обещали дону Хесусу не посвящать посторонних.
  - Это родная мать посторонняя? Я посторонняя? - набирал мощь возмущенной голос. - Коли так, сам пусть приходит и достает! А не посылает всяких бродяг! - досталось выборным от разозленной старухи.
  - Мы объясняли. Его схватили бриганды. Дон Хесус сидит у них в подвале. Под замком и при страже. Если не принесем за него выкуп, его казнят! Утром!
  - А вас чего не схватили?
  - Схватили, но назначили собирать деньги, - растолковывал Жераз, удивляя контрабандиста выдержкой и терпением. - Вашего сына и многих других уважаемых людей обязали выплатами.
  - Уважаемых людей не сажают в погреб!
  Жераз выдохнул. Разговаривать со старухой сущее наказание.
  - Говорил же...., - Барро подошел поближе. - Дона Алва, вот смотрите.
  - Чего там? - сунулась она разглядеть.
  Барро ткнул на удачу. Подобранный в одном из домов тесак, пробил женщине шею.
  - Ххххххааааа.., -засипела она, отшатнувшись, потянула дверь закрыть.
  Контрабандист шустро просунул руку и ухватил старуху за тунику.
  - Куда, старая дура!
  Минута возни и они в доме. Через полчаса покинули усадьбу, увозя в бельевой корзине двенадцать тысяч чистой прибыли. Ничья кровь, ни безвинных младенце ни вздорных старух, золота не замарает. Облагородит. Придаст весомости.
  - Через рынок? - посоветовался Жераз со спутником куда править.
  - Вокруг двинемся.
  - Как скажешь. От Ортего можно сразу к Рубио податься. У него и лошадьми и повозкой разживемся. И в дорогу продуктов прихватить не помешает, - планировал Жераз. Говорил уверенно. Строить планы в свою пользу, позволяла припрятанная наваха. Скоро рассвет, дело уверено двигалось к завершению. Подступала пора ставить точки.
  - Можно к Рубио, - соглашался Барро. При выборе навсегда исчезнуть из города, все пути одинаково хороши. Вопрос в малом, кому выбирать? Кому достанутся без малого шестьдесят тысяч флоринов. И вот здесь контрабандист начинал беспокоиться. Привыкший жить на острие жизни, он навязчиво чувствовал опасность. Чувствовал, как чувствует зверь, обкладываемый охотниками. Не слышен топот оконных стрелков. Молчат рожки загонщиков. Немы псари. Не поднялись пса. Остается только угадать откуда грянет напасть!
  - Тихо вроде, - прислушался к окружению Жераз, заметив озабоченность спутника.
  - Вот именно. Тихо. Не бывает тихо, - признался Барро. Другого союзника встретить невидимую опасность у него нет. А она серьезна. Много серьезней припрятанной Глистком навахи. - Не должно. Если тихо, таятся, те кому таиться не зачем. Знать бы от кого.
  Жераз бестолково покрутил головой. Ничего подозрительного. Нет у него должного опыта прятаться от пограничной стражи, обходить секреты, преодолевать кордоны, распознавать засады и не тревожить ловушки.
  - Темень херова! - обругал он вынужденную слепоту.
  "Темень," - согласен с ним Барро оправдать собственную беспомощность перед грозящей бедой.
  - От Рубио куда подадимся?
  - К баскам.
  - Дорого запросят пропустить?
  - Смотря с кого, - многозначительно сдержан Барро.
  - Понятно с меня. Ты-то для них свой.
  - Тыщенку собьют. Может и две спросят. Война. Жизнь дешевеет, все остальное дорожает.
  - Терпимо.
  Последние расстояние контрабандист извелся высматривать и выслушивать опасность. На нечистую силу не грешил, свято веруя, человек гораздо хуже всякой нечистой силы. От него ни святой водой, ни молитвой не отобьешься и в церкви не отсидишься.
  Насколько смогли осмотрели с улицы черный безмолвный абрис усадьбы.
  - Собак нет, - подивился Жераз.
  - Бриганды постарались. Или хозяева убрали, не привлекать беды, - разъяснил Барро.
  Приоткрыли калитку. Подалась легко. Смазанные петли не скрипнули. Протиснулись во двор. Под ногами слабо зашуршала отсыпанная щебенка.
  "Богатей," - со злой завистью обозвал Барро сидящего в подвале Карло Санса.
  - В дом пойдем?
  - Разбудить кого? Мало со старухой возни?
  - На прошлой ярмарке серебра столового прикупил дочери в приданное. Замуж-то не отдал до сей поры, - жадничал Жераз. Его правда, хозяин усадьбы человек очень и очень состоятельный.
  - Куда его, серебро? Да и времени нет.
  Прокрались аллейкой в сад. Сообща, пыхтя и чертыхаясь, сдернули одну из скамей. Из мрака, пыли и паутины открывшейся ниши вытащили пузатистый сундучок. Азартно возились вскрыть.
  - Неудобное место, - озирался Жераз на кусты и посадки.
  - Надолго схоронил. На черный день, - замок под усилиями Барро обиженно хрустнул.
  - Куда уж черней. Одно золото! - залюбовался Жераз содержимым, получить быстрый укол длинным стилетом.
  Золото, оно не кусает, кусают те, кто считает его своим. Барро определил его в собственность задолго до того как оно оказалось у него в руках.
  Жераз отпал на задницу, удивленно глянул на контрабандиста и осознав случившееся, дико оскалился. Будь отпущено ему время, сумел бы и посмеяться. Не посмеялся. Изогнувшись завалился, со стоном выдохнул и затих.
  Барро стряхнул кровь с острого клинка, обшинькал о траву и прибрал. Вытер со лба несуществующий пот, повертел головой по сторонам. Не выглядывал, не высматривал. Нервное. Унять клокочущий страх. Полез ближе, обшарил тело, забрал наваху и странный кошель. Не помнил он такого ни в одном из разоренных загашников. Откуда взялся? Все вопросы оставил на потом. Ночь предательски коротка, ломать голову над всеми загадками.
  - Тяжеловат зараза, - похвалил контрабандист сундучок, умещая ношу на плече.
  Пыхтя, с остановками, добрался до повозки с мулом. Уложив добытое, закидал сверху тряпьем и вещами.
  - Приятеля в кустах забыл? - внезапно раздалось за спиной у контрабандиста.
  Барро резко повернулся, одновременно извлекая стилет, без раздумий атаковать на голос. Запоздал. Значительно. Удар в челюсть выбил из сознания. Когда очухался, оружия в руке не оказалось.
  - Так что со вторым? - спросили контрабандиста играя перед глазами отнятым стилетом. Сталь поблескивала серебристыми мельницами и ронделями.
  "Ловок, подлюка," - сплюнул Барро осколки зубов.
  В ночи нежданный противник выглядел огромным нетопырем. Капюшон глубоко надвинут на голову, полы широкого плаща болтаются, метут землю.
  "Нетопырь и есть!" - согласен с собой Барро. Кто еще по темноте промышляет?
  - Кххх.... Тьфу.... Отошел.... Тьфу..., - никак не мог отплеваться кровью контрабандист.
  - В мир иной?
  - Сейчас вернется, - зачем-то соврал Барро и указал в сторону, отвлечь внимание. Наваха все еще у него. Обманка не сработала.
  - Первый раз о таком слышу, что бы кто-то вернулся, - палец ткнул в предрассветные небеса, - Объявится, задам пару вопросов.
  - Чего хочешь? - решил не тянуть Барро попробовать договориться по хорошему. До плохого само дойдет, не затянется.
  - Предложишь чего?
  - Денег.
  - А возьмешь где?
  Над Барро почти открыто издевались. Золото в повозке уже сменило владельца.
  - Забирай, - нагло уступил контрабандист. Так и так пропало. - Фламулу тоже.
  Никакого отклика. Дурной знак. Очень дурной.
  - Есть связи и люди надежные. И здесь, в Каталонии и за горами. В Фуа, Беарне, - перечислял Барро убедить нетопыря сотрудничать. Не разово, а вообще, на будущее.
  - А в Борхе? - проявил тот интерес.
  - Борхе?
  - Если плохо слышишь, проковыряю тебе дополнительную дырку в голове, - пообещали без всякой насмешки. Острый стилет направлен выше переносицы.
  Подметил, руки у гада ничуть не дрожат. Не новичок. Опытный.
  - Я хорошо слышу, - Барро уселся, опершись спиной о колесо. Подтянул ноги, ловчей подняться, когда потребуется.
  - Говорим за Борху.
  - Имеются.
  - Имена, - потребовали от контрабандиста.
  - Имена? - потянул время Барро сообразить обмануть. Выверить слова и действия, воспользоваться нужным моментом. Он всегда предоставляется. Не зевай только. Ошибки совершают даже святые, а нетопырь далеко не святой, не ошибиться.
  - А говоришь, слышишь, - нежданное и неуместное веселье нетопыря не порадовало контрабандиста. - У аборигенов далеких земель существует немудреный ритуал обретения силы и умений поверженного в бою врага. Надо отведать его плоти. Сердце, стать храбрым. Глаз зорким. Ногу стремительно бегать. Руку, крепче держать оружие. На вот, - в ладонь Барро шлепнулось что-то влажное.
  Он поднес к глазам, увидеть в слабой свете человеческое ухо. С сапфировой серьгой.
  - Друзьям грудь не протыкают. А с врагом.... Ешь!
  - Ты серьезно!?
  - Твой слух меня очень заботит. Ешь, а потом договорим.
  - Я не стану!
  Против стилета у него наваха и пара выученных уловок из трущоб Барселоны. Малое но преимущество. Все нивелировал извлеченный из-под полы плаща аркебузет. Клацнули взводимые курки и стволы уперлись в лоб. Барро не посмел шевельнуться. Нервы они знаете ли у всех нервы. Не железные.
  - Ни мгновения не потрачу считать. Даже до трех. Сразу три и все.
  Барро не врали. Это даже предупреждением не назовешь. Краткий срез предстоящих действий. Контрабандист сунул ухо в рот целиком. Камень клацнул по зубу, остро ранил щеку, открошил клык.
  - Серьгу глотать не обязательно. Травить вас не собираются, головными болями не страдаете. Барро его не понял. Трудов Бируни не читал.
  Худшее блюдо в жизни. Хуже плесневелого сыра, протухшего мяса и хлеба покрытого шевелящимися червями. Все это он пробовал и не однажды. Не от хорошей жизни. Какова она теперь, глодать плоть человека? Лучше не думать. Ни о жизни, ни о плоти.
  - Может следовало предложить печень, сделаться исключительно правдивым. Язык, точно нет. Он твоему покойному приятелю от Гермеса достался. А вот печень.... Солидный кус и твоей искренности позавидует Радамант*. Кстати, против глупости тоже имеется. Желаешь улучшить когнитивные и мыслительные способности?
  "Он о мозгах? О мозгах!!!" - содрогнулся Барро и не сдержавшись надрывно сблевал, между раздвинутых колен себе под задницу.
  Богатые ощущения. Будто ветку шиповника через внутренности продернули.
  Контрабандисту дали минуту одыбаться. Встряска помогла собраться и вспомнить. С нетопырем они встречались. Раньше. Когда? День назад? Два? Неделю? Где?
  "Трое их было!" - вычленил Барро подробность способную натолкнуть на верную мысль.
  - Так что с именами? - вернулся нетопырь к животрепещущей для него теме.
  - Хосе Зорба..., - процедил Барро. В отместку он настроен наплести небылиц.
  Его фантазии пресекли на первом же вздохе.
  - Зорба мертв уже четверть года. Обойдись без выдумок. Не оценю, - аркебузет опустил ниже к коленям обозначить цель. - Сходить к твоему приятелю, пока совсем не остыл? За добавкой?
  Во рту контрабандиста сделалось шершаво и сухо, но говорить продолжил. Как и просили.
  - Поль Марсен со Старой Шахты. Гойя Лашот с Голубятен. Иегуда Мозе с Могильных грядок. Гаспар Фрасс... Но его крепко прижали. Свои. Крыс нигде не любят.
  - Верно подмечено. Кто тянет у своих, не жалуют, - нетопырь качнулся-повернулся посмотреть в конец улицы. Хлопнула калитка, тренькнул шейный коровий колоколец.
  "Фуэно! Золотая Муха!" - озарение подвигло действовать. Что это если не знак?
  Барро вложил в удар силу, злость, умение и желание убить.... Вогнать наваху снизу, в брюхо, в кишки, смешать плоть, дерьмо и мочу. Пусть сдохнет проклиная свое рождение!
  Нетопырь чуть повернулся на каблуках, аркебузетом отвел сталь и выстрели в левый бок контрабандиста. С двух стволов. Барро отбросило на землю.
  - Не сложилось, - присел нетопырь на корточки у агонизирующего контрабандиста. Подобрал выпавшую наваху. - Что-то предлагать, как понимаю, напрасный труд, - покачал головой - беда так беда! - Неприятно наблюдать превращение хищника в падаль. Сто раз неприятней осознавать, человек никогда хищником не был, только падалью. С самого рождения, - Барро предложили взять наваху. Никаких действий. Даже попытки. - О чем и говорил.
  Чудовищная боль скоро сжирала силы оставаться в сознании. Барро почти не слышал нетопыря, обращенный к терзающим его приступам.
  - Помочь? - не оставляли в покое стонущего контрабандиста. По навахе скатилась блестка и застряла висеть на самом острие. - Или что?
  Барро страстно зашептал покаянную молитву.
  - Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения наша, вольная и невольная....
  - Самое время, - нетопырь брезгливо бросил наваху на грудь умирающему.
  Контрабандист не отвлекся и не подался искушению. Сосредоточен на важном. Выдирать из памяти давно полузабытые слова.
  - ...Яже в слове и в деле, яже в ведении и в неведении, яже во дни и в нощи....
  - Яже во уме..., - подсказали молящемуся.
  - ...Яже во уме и в помыслении, все нам прости, яко Благ и Человеколюб...., - глупо тратилось драгоценное время.
  Он шагнул в вечность почти счастливым, устояв перед искушением в предсмертии взяться за оружие. Зачтется.... И вознесся жертвой, но не убийцей...
  Мысль эта последняя и утешительная до скупой слезы порадовала контрабандиста, подобно соске всунутой голодному младенцу. Но ведь сколько не старайся, ничего не вытянуть из пустоты. Пустоту только.
  Ясная ночь уступала хмурому рассвету. С востока солнце вело за собой армаду грозовых туч. В черной кипени нет-нет мелькали светлые разрывы молний и доносились барабаны громов. Отяжеленные дождем, градом и снегом облака ждали своего часа извергнуть из переполненных чрев хляби и хлад нового потопа.
  Для Кабреры день начался отвратительно. Выборные не вернулись ни к назначенному времени, ни часом позже, ни двумя. Пропали и бриганды. Сбежали продавшись, сдохли при дележке... вариантов не много и все не в их пользу. Поиски пропавших - искали плохо, не искали вовсе или спрятались хорошо, не увенчались удачей. Потеряв всякое терпение, он приказал повесить первого из заложников. Затем второго и так по порядку.
  - Теперь ждем провоста, - раздувал щеки недовольный Матаморес. Поесть-попить на этот раз альфересам не накрыли.
  - Ждем здравых суждений и умный речей от каждого, - рычал капитан. Затея с выкупом не принесла ни мараведи. Ему не расплатиться с ротами. Они не разойдутся. Ни сбежать, ни договориться не получится. Провост не позволит. Херов законник! - Поделитесь своими соображением с уважаемым присутствием, - обратился Кабрера сразу ко всем.
  Исасага рассматривал залетевших в комнату мух, с удивительным упрямством долбившихся в стекло. Ни у одной не хватило тямы выбрать верный путь, проползти в узкую щель между створинами и улететь на волю. Знаменательное наблюдение и сравнение, заставляющее альфереса хандрить, в утонченном предчувствии несчастий, испытаний и безденежья.
  Каррильо мутило с перепою. Вчера крепко перебрал и сегодня не в состоянии думать ни о чем кроме доброй порции вина. Матаморес привычно занимал много места. Сравнить его с мыльным пузырем было бы справедливо. Нечто обтянутое тончайшей неустойчивой субстанцией придать форму. Удобно катиться, мудрено ухватиться.
  Дега листал невесть где раздобытую книгу. Ласарильо с Тормеса. Улыбался ловко изложенному тексту. Сдерживался не хохотать. Похождения плута занимали его больше, чем бедственное положение бриганд. Кто он и кто они принимать близко к сердцу их трудности.
  Борчаи осаждал холодное сердце Фрины. Та по прежнему хмурилась, но складка недовольства между изящных бровок истончалась. Вполне возможно настырному мадьяру удастся отогреть капризную женщину. Предвестники капитуляции наблюдаются.
  Джинно задумчив и молчалив. И что подозрительно трезв и нервен. Небываемое и взаимоисключающее. Что с ним? Запоздалое раскаяние? Состояние масштаба Чудес Света!
  Рогулец чистил дэг, подложив для удобства Библию. В спасении плоти капеллан больше доверял оружию, чем слову божьему. Печься о душе, не отведав хлебов и медов, он не в состоянии. Никто не в состоянии, если на то пошло.
  - Странно вы себя ведете, дон Алонсо, - начал с порога высказывать возмущение Шёллер, появившийся со значительным опозданием. - Вчера одно, сегодня другое.
  - Что вас не устраивает, провост. Что вас конкретно не устраивает? - кипятился Кабрера, изведший себя до нервного срыва.
  - Не ранее вчерашнего вечера, вами утверждалось о невозможности погасить долги, но под крепким замком содержались пленники. Сегодня с утра, их вешают, а казначей выплачивает жалование с премией в десять процентов за задержку и объявляет о удвоенных ставках за взятие Борхи. И дополнительно сулит отдачу города победителям на три дня!
  - Казначей выдает деньги? - аж подпрыгнул Матаморес. Сегодняшнее собрание моментально потеряло для него всякую значимость. Самое интересное вне помещения.
  - А как ему поступать, имея на руках приказ за личной подписью нашего капитана, - гыркал провост. Он откровенно зол.
  - Мой приказ? - выказал изумление Кабрера, отслеживая нарастающее непонимание его невольному возгласу.
  - Может и не ваш, но подпись под ним ваша, - Шёллер протянул капитану бумагу, ознакомиться и убедиться, все сказанное истинная правда.
  Не велик текст прочесть. Провост прав. Собственная рука. Завитушка в завитушку. Даже к редким кляксам не придерешься.
  "Очень осторожен и изворотлив," - всплыли мурсийцу слова иезуита. Кажется ему о многом не рассказали и о многом не предупредили. Он здесь! Не прячется где-то там, за стенами, в безликой солдатской массе, а в кругу ближних!
  "Кто-то из этих девяти?! Кто?" - остро волновало Кабреру. Тут же себя поправил, вспомнив скомканную встречу с гасконцем и его подозрительным другом. - "Одиннадцать! Одиннадцать, гореть ублюдкам в аду!"
  Капитан прогнал злосчастный день с самого начала, найти малейшую зацепку понимать происходящее. Проспал дольше обычного, несколько злоупотребив вином и служанкой. Потом завтракал, потом отряжал сыск, потом вешал заложников. Потом тупо отсиживался в прохладе и уюте четырех стен, пустив дела на самотек. И кто-то его попустительством мастерски воспользовался. Каждой минутой его бездействия.
  - Не этого ли вы добивались, Шёллер? Выплат, - напомнил капитан вечерний разговор. - И даже ставили мне условия.
  - А деньги откуда? У Габби заняли? - подначил Борчаи, вызвав смешок у Фрины. Дела мадьярина продвигались семимильными шагами, даром что ,,курнос".
  Кабрера гневно зыркнул на калечного - ты еще тут рот открыл!
  - Так мы выступаем? - задал самый важный вопрос дня Исасага.
  - Кто бы сомневался, - подключилась Фрина к разговору. Минуту назад он ей был абсолютно неинтересен. Но минута истекла и открылись занятные обстоятельства. - Не сегодня, так завтра.
  Сомневающиеся в комнате отсутствовали. Мнение против не учитывалось и не рассматривалось.
  - Через два дня выступаем. В Борху, - с нескрываемым гонором объявил Кабрера открытие кампании, являясь самым ярым ей противником.
  
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Под барабаны Страшного Суда.
  
  Было бы понятней и проще приходись человек человеку волком. Все обстоит гораздо хуже. Хуже, чем можно представить. Всякая действительность превосходит воображение, а воображаемое меркнет перед изощренностью людской к взаимной вражде и уничтожению.
  
  In brevi.
  
  Неяркий свет. Вычурные контуры мебели с отблесками позолоты, перламутра и лака. Высокий зев арки входной двери. В потолочных сумерках, во вздутости и белизне фресковых облаков лики святых и грешных, одухотворенных верой и пороком. Божественность плоти в условной драпировке скудных одеяний.
  Малая библиотека... Примечательно, в ней не сыщется ни единой, самой завалящей книги, древнего манускрипта или истлевшего пергамента, но наличествуют толстые стены, узкие окна и разумение тщетности защититься от постороннего любопытства и внимания. В зале двое. Один на неком подобие трона, второй в пяти шагах от тронного возвышения. Они хорошо и давно знакомы. В незапамятные времена обращались друг другу по-свойски и запросто. Ипполито и Алессандро. Еще каких-то сорок лет назад они водили близкую дружбу, были на ты, имели одну любовницу на двоих, а римские проститутки считали неутомимых повес самыми щедрыми клиентами. Вечный Город до сей поры вспоминает выходку молодых отпрысков семейств Альдобрандини и Фернезе, катавших голых девиц по городским улицам. Молодые прелаты изображали Апполона и Марса, обнаженные римлянки девственных весталок. Им следовала кавалькада, ряженная в шлемы и поножи легионеров времен Цезаря, сонмище музыкантов, акробатов и жонглеров. И все это в канун Светлой Пасхи Христовой! В те, теперь полузабытые годы, молодых аристо объединяло честолюбивое стремление взобраться на самый верх и небрезгливость в средствах непростой подъем одолеть. Одному удалось, второй остановился в шаге от заветной мечты. Принцип, когда из самых преданных друзей получаются самые непримиримые враги пока не сработал. Но подпорченные неравенством отношения уверенно двигались к противостоянию и конфронтации. Время союзничества безвозвратно кануло, а пять шагов не слишком большое расстояние не ощутить разницы между прошлым и настоящим.
  ‒ Сколько во всем этом правды? ‒ спросил носитель красной шапочки с горностаевой опушкой и кольца Рыбака*. Спрашивать конкретнее и более подробно остерегся. Это в зале их двое, а ушей, ловящих каждый слог, и глаз, отслеживающих всякое движение и жест, в разы больше. Гислиери, Медичи, Перетти, Червини незримо и неслышимо присутствовали здесь. Будь у подслухов и видаков власть обратиться в призраки, обратились бы, стоять за спиной, заглядывать через плечо. Поэтому в ходу всевозможные недосказанности, намеки и недомолвки, не позволить понять, о чем идет разговор и какая с того выпадет выгода.
  ‒ Процент велик, ‒ осторожен в оценке докладчик.
  ‒ Так сколько?
  ‒ Девяносто, ‒ немного разочаровали носителя кольца и шапочки.
  ‒ Что с остальными десятью?
  ‒ Пять ‒ старый след. Кто-то уже полакомился медком и пытается всучить пустой горшок. Еще пять ‒ след ложный, отвлекающий. Не исключено подменный.
  Всякую фразу Алессандро заканчивал легким поклоном, будто ставил своеобразный знак препинания, дробя речь на фрагменты, лучше его понимать.
  ‒ Кто начал?
  ‒ Иезуиты и доминиканцы, ‒ и не дожидаясь очевидного вопроса, последовало важное дополнение. ‒ Им потребен понтифик их руки.
  ‒ В отместку за мой отказ канонизировать Игнатия и проволочку с канонизацией Шарля Барроме?
  ‒ По видимому да, ‒ посочувствовал докладчик. Но сколько того сочувствия? Не больше мизерной доли серебра в фальшивом талере.
  ‒ Или что-то еще? ‒ интересуют подробности Ипполито.
  ‒ Никто не действует не заручившись вескими причинами вмешиваться.
  "И дополнительными гарантиями своего добиться," ‒ об этом говорить не стоило и следовательно не прозвучало.
  ‒ Чем можем защитить наши интересы? Чем и кем?
  ‒ Я предпринял ряд мер..., ‒ не очень убедителен Алессандро.
  ‒ Они достаточны? ‒ сомневается сидящий. Он и сам прекрасно понимает, только успех даст исчерпывающий ответ были ли они мизерны или сверхмерны. И если уж выбирать, пока возможность выбора предоставлена, пусть усилий окажется на сто каратов больше, нежели на один гран меньше требуемого.
  ‒ Ситуация острая и непростая. За короткое время ввести своего человека туда, где тому следует быть, сложно, но не невозможно и сопряжено с определенными трудностями. Главнейшая ‒ избегать внимания. А следуя духу этих бумаг, его лучше избегать вообще. Малейшая огласка и дело усложниться многократно.
  ‒ Не рассматривалось воспользоваться готовым? Наши друзья ведь не бездействовали?
  ‒ Есть опасения, они запустили туда обе руки и перекупить их проблематично.
  ‒ Даже так? Чего же медлили и медлим мы? ‒ впервые в голосе носителя кольца нотки подозрительности. Век живи, век людям веры не давай. Бывшим друзьям и соратникам особенно.
  ‒ Никто не отправляется на охоту не представляя вида промыслового зверя. С рогатиной не ходят на оленя, а лук бесполезен на вепря.
  ‒ Возьмите мушкет! ‒ предложена аллегорическая панацея проблеме.
  ‒ Много грохоту, ‒ все так же осмотрителен и осторожен Алессандро аллегорию воспринять. Ведь стрелять придется не только в дичь, но может статься в охотников. И последнее вероятнее всего. Чем больше добыча, тем меньше желания ею делиться.
  ‒ А если по другому? Борха городишко небольшой.
  Алессандро поклонился в знак понимания, но возразил и на это предложение. Изысканности аллегориям учен и он.
  ‒ У Спасителя было двенадцать учеников, когда он вошел в Гефсиманский сад. И тогда римляне не стали хватать всех без разбору, не ошибиться с тем, кто им нужен. Один из всех. И они не ошиблись.
  ‒ Нам понадобится свой Иуда?
  ‒ Он у нас имеется.
  ‒ Получается у нас есть свой рыбак и свой красильщик*. Обойдемся ли без Понтия Пилата?
  ‒ Тельо подойдет, ‒ тих и краток Алессандро.
  ‒ Бешеный?
  ‒ Он самый.
  ‒ И более никого? ‒ не верил Ипполито. Должен быть и запасной вариант.
  ‒ Испанская корона обрела слишком много влияния и взяла слишком много власти, ‒ в речи докладчика сквозила легкая укоризна. ‒ И золота. Золота более остального, перетянуть кого-либо от них на нашу сторону. Подвинуть Филиппа задача не на сегодня. И не на завтра.
  ‒ Считаешь, с Бешеным можно договориться?
  ‒ Договориться можно со всяким. Вопрос цены договора и возможности договору следовать, уплатив названную цену.
  ‒ Что-то конкретное?
  ‒ Будучи извечно вторым, ему надоело доказывать, что он первый.
  ‒ В этом мы ему поможем. Обещайте неоспоримое первенство.
  ‒ Сколь значительное?
  ‒ Венеция, ‒ сказано после коротких раздумий. Последовало и подтверждение. ‒ Да, Венеция.
  ‒ Вы обязались оставить подобные решения за венецианцами, ‒ напомнили сидящему. ‒ Они не примут Тельо.
  ‒ Но он-то об этом не знает?
  ‒ Не знает.
  ‒ Тогда смело обещайте.
  Поклон ‒ согласие. Поклон ‒ подчинение. Поклон ‒ понимание. Часто домино нашей судьбы складывают без нашего участия и нашего ведома, те, кто не имеет к нашей жизни ни малейшего отношения. В пору обижаться и пенять, но с каким удовольствием мы сами лезем в события нас совершенно не затрагивающие, а результат нашего непрошенного вторжения чаще оказывается скромней, чем чужого к нам.
  ‒ Псам нужна кость, ‒ предложил Алессандро условие облегчить решение поставленной перед ним задачи.
  ‒ Кость нужна всем, ‒ согласны с докладчиком. ‒ Да же тем, кому она станет поперек глотки. Дайте! ‒ проявили щедрость. То, что не в прок другим, не вызывает укоров скаредности.
  ‒ Только Псам?
  ‒ Да.
  ‒ Канонизация Барроме?
  ‒ Они же этого хотят? Вот и дайте.
  ‒ Братство Лайолы воспримет ваше решение актом недружелюбия и дискриминации.
  ‒ Сразу в драку не кинуться? ‒ усмехнулся носитель кольца Рыбака.
  ‒ Для этого они достаточно осторожны.
  Следовало понимать, упомянутым потребуется подготовка взыскать за обиды и притеснения. Судя по промашке, допущенной с Бурбоном в девяносто четвертом, с исполнителями взыскивать у Братства беда.
  ‒ Змеи, особенно ядовитые, всегда осторожны. Но у вас появится время до конца разобраться вот с этим, ‒ тряхнули бумагой. ‒ Уложитесь?
  ‒ Если не сделаем ошибок. Исправлять будет некогда. Увы, в данных обстоятельствах это от нас мало зависит.
  ‒ Так не делайте! ‒ не попросили, приказали Алессандро. ‒ И не зависьте от обстоятельств, не ссылаться на них после.
  
  
  ***
  Человек в красной сутане терпеливо ждал пока разберут заложенный камнем проем. Самые крепкие двери имеют одно неприятное свойство, к ним обязательно найдется ключ. Или отмычка. Или умелец, который вскроет её, обойдясь и без ключа и без отмычки. С гранитом, уложенным на отменный сицилийский алебастр, все много сложнее. То же не абсолютная гарантия, но наилучшая из существующих альтернатив. В дополнение узилище строго стерегли самые верные и проверенные церберы. Было бы наивно полагаться на одни лишь их клятвенные заверения в вечной верности. Есть ли что-то вечное в подлунном мире? Или возлагать надежды на некие обстоятельства, принуждавшие неукоснительно выполнять взятые обязательства служить беспорочно. Преданность обеспечивали деньги (какие-либо комментарии здесь излишни) и заложники. Каждый из стражей узника уведомлен, за проступки ответят не только и не столько они, муки в Дантовом девятом кругу не рассматривались вовсе, но их родные до седьмого колена, вне зависимости от пола, возраста, достатка и сословия. До сего дня срабатывало. Узник прибывал там, куда его определили много лет назад.
   Последний блок удален, не препятствовать проходу в пыльный сумрак.
  ‒ Ждите, ‒ приказал нунций немногочисленному сопровождению.
  ‒ Монсеньору не потребуется охрана?
  ‒ Возможно. Но ждать будете здесь.
  ‒ Как скажите, монсеньор, ‒ склонил голову вопрошавший и за ним дружно все остальные.
  Несколько шагов до стальной решетки с узкой и низкой калиточкой. Человек извлек ключ, вставил и, прилагая усилия, повернул в замке. Ригеля подались, калитку толкнули и она скорготно и рывками открылась, пропуская дальше в чрево башни. Еще дверь и еще один короткий коридор. Скорее лаз, в конце которого последний порог, войти в помещение.
  ‒ Неужели наш друг, препоясанный фашью, сдох и ты принес мне сладкую весть свободы! ‒ заговорил с гостем хозяин узилища. Мужчина в годах, но не старый. Легкая седина на висках, в усах и бородке. Мелкие, будто штришки искусной кисти, морщинки в уголках глаз. Самое примечательное в узнике именно глаза. Все кем он был, кем мнил себя, чего хотел и о чем мечтал, таилось в них ‒ черных, подсвеченных сардонической безуменкой и вздорностью. Узник нисколько не изможден и не изнурен. Заточение мало на нем сказалось. Содержали его довольно сносно. Ни в чем не ущемляя, кроме свободы покинуть сие место.
  Небольшая полутемная комната. Sala madornale. Окна специально закрыты ставнями, иначе из-за шума прибоя не услышишь собеседника. Вдоль стен книжные стеллажи забитые до потолка. В середине пространства пентаграмма. Выверенные черные линии, красные окружности и россыпь золотых символов. Много свечного воска, черных пятен старой крови и бурых посвежей. Стол и два стула смещены ближе к грубому камину, сложенному когда-то наспех. Ближе к углу ‒ решетчатые двери шахты с сигнальным колокольчиком доставки еды, топлива, книг, одежды и прочего потребного узнику. Толстобокий старинный секретер доверху завален бумагами. Завешанный проем скрывал от сторонних нечастых посетителей спальню. Из спальни два выхода ‒ на балкон с бассейном и цветником и эркер с ванной и туалетом. Не всякий монарх содержался с подобным комфортом. Ни Хильдерику Третьему у Пипина, ни Ричарду Львиное Сердце в австрийском плену, ни Франциску Первому у испанцев ничего подобного не предоставлялось.
  ‒ Наш общий знакомый жив, ‒ разочаровали узника, но и собой радости непреложному факту не выказали.
  ‒ Значит петь аллилуйю и осанну рано? Жаль-жаль. Я уж грешным делом надеялся старая сволочь померла. Сказать, отдал богу душу нагло кощунствовать. Зачем Богу такое непотребство? От нее и повелитель Ада откажется, не поганить свою епархию, ‒ мужчина рассмеялся собственной шутке. Гость свои эмоций попридержал, чужие снес со спокойствием.
  Веселье закончилось и последовал свободный жест присесть к столу.
  ‒ В ногах правды нет. И судя по твоей хмурой роже быстро ты отсюда не уберешься, ‒ заговорил узник с толикой досады и раздражения. Не то что бы его оторвали от неотложных занятий, но не всякий гость приносит в дом солнце и не всякому укажешь на дверь, солнца не загораживать.
  ‒ В проницательности тебе не отказать.
  ‒ За то в малой малости....
  Пришлый кивнул соглашаясь. То чего узник желал получить, а речь велась исключительно о свободе, не могло быть принято к рассмотрению ни в прошлом, ни в проистекающем, ни в будущем. Хотя как знать. Но нунций более чем убежден, свободы узнику не обрести. Разве что в посмертии, и не ранее истечения полутора месячного срока, убедиться, он действительно окончил бренное существование и не воскреснет на третий, девятый или сороковой день.
   ‒ Ни воды, ни еды не предложу, с собой приноси. Но потороплю, ‒ узник заправски изобразил дирижерский нажим в tenuto. ‒ Излагай.
  Негостеприимство нунцию не в новинку. Он еще раз обвел глазами собрание, коим свободно пользовались. За одно только держание на полках ‒ не прочтение даже! костер, не выслушивая оправданий и лепета о невиновности. Здесь же ересь спокойно существовала в самой омерзительной и заразной своей ипостаси ‒ книгах! Наглядное и нелицеприятное необходимое зло. Еще бы понимать, где граница между необходимостью и опрометчивой дозволенностью зло пестовать и покрывать.
  Нунций вытянул из рукава сутаны небольшой пенал. Предмет не передал, а самолично открыл, вытащил сложенные гармошкой листы и только их протянул пленнику.
  ‒ Давай-давай! Посмотрим стоит ли это моего времени. Надеюсь не рецептура превращения свинца в золото? Секретик-то пустяшный! Зарядите им должное количество пушек и золотишко потечет к вам рекой. Кстати, как поживает брат Джордано? Вы его дожали? Костра еще не случилось? Бросьте! Бруно никакой не ученый. Не множьте страдальцев за науку, ни малейшего отношения к науки не имеющих. Его учение ловкая компиляция из трудов Коперника, магических трактатов и глупейших гремуаров. И не более! Фокусник на рынке достоин большего уважения, чем он. Тот свои деньги отрабатывает сполна, веселя нас и удивляя. Этот же шарлатан ничего не умея руками, про голову вообще молчу, лишь рассказывает о чудесах, ни одного не предъявляя в доказательства своих вздорных теорий.
  Нунций не вступал в разговор, терпеливо ожидая пока узник выговориться. Это даже не привычка. Повинная обязанность слушать многословные разглагольствования о вещах второстепенных и необязательных. Искупительная жертва надлежаще выполнить поручение.
  Досыта наговорившись, узник взялся за переданные ему бумаги. Вначале просмотрел в пол-глаза, а потом... потом как с обрыва в воду, пропал, учащенно сопел, выдавая свою крайнюю увлеченность.
  ‒ М-да! Верил бы в проведение, заговорил бы о нем, ‒ растерял узник все свое фиглярство.
  ‒ Значит тебе уже есть что мне сказать? ‒ приободрили нунция новости. Он и не рассчитывал скоро и успешно закончить свою миссию.
  Узник потеребил бородку, словно решал для себя, говорить ли.
  ‒ А надо ли? ‒ серьезен узник. ‒ Все может обернуться плохо. И я даже не представляю насколько. Никто не представляет.
  ‒ А все-таки.
  ‒ По сравнению с этим, ‒ узник хрустнул бумагой. ‒ Вот это, ‒ указал на свое собрание и пентаграмму, ‒ детские забавы.
   Нунций покивал, слушаю-слушаю и ждал продолжения. Не сомневался, продолжение последуют. Даже великому уму требуется кто-то, оценить по достоинству его истинное величие.
  ‒ Ты в этом уверен?
  ‒ Уверен ли я? ‒ прорезалось в узнике возмущение. ‒ Уверен.
  ‒ О чем же ты тогда сейчас задумался? Рассказывай как есть. Все что знаешь! ‒ настаивал нунций.
  ‒ Думаете, усвоите? Поймете как следует понимать? Ничего не приплетете своего? Не привнесете отсебятины? Не начнете пороть горячку, прикрываясь Его именем, а потерпев фиаско, не падете на колени молить о прощении?
   ‒ Рассказывай! ‒ уже потребовали от узника.
  ‒ Ладно, ‒ согласен, но беспокоен тот. ‒ На востоке, на каждом базаре, всякий уважающий себя торговец непременно предложит вам старую лампу. Будет убеждать, потрешь как следует, появится джинн и исполнит все твои прихоти. Представь это та самая лампа, а все остальное в корне разниться со сказкой.
  ‒ Святой Грааль? ‒ высказал догадку нунций. Она первая пришла ему на ум. Насколько удачно, он ждал услышать от пленника.
  ‒ Отнюдь, ‒ пятерня с хлопком прижала бумаги к столешнице. ‒ Как это оказалось у вас?
  Нунций задумался о степени искренности в разговоре.
  ‒ Вас навели, ‒ заговорил узник с едва различимой издевкой. ‒ Как наводят полудохлую ослепшую старую суку на след дичи. Впрочем, ‒ выставил руки перед собой, дистанцироваться от чужой затеи. ‒ Я расскажу то что знаю и делал, но не посвящайте меня во что хотите ввязаться вы. Поскольку сами о том не имеете ни малейшего представления.
  Гость посчитал возможным согласится кивком.
  ‒ Так что это? О чем?
  ‒ Партитура.
  ‒ Партитура? ‒ совсем не поняли узника.
  ‒ Партитура Судного Дня.
  ‒ Из чего это следует? ‒ подталкивали говорить живей. Шарады явно не то, что хотели от него слышать.
  Узник выжидал, отстукивая пальцами простенький ритм. Правильно ли поступит, поделившись своими знаниями? В том нет уверенности, как нет уверенности в правильности их сокрыть.
  ‒ Чего ты хочешь? ‒ не вытерпел нунций подтолкнуть узника. Может в узилище и томился величайший ум эпохи, но с той же уверенностью допустимо утверждать, величайший торгаш и себялюбец.
  Вопрос необычен скрытым согласием просьбу удовлетворить.
  "Даже так?" ‒ оживился узник.
  ‒ Просите, и дано будет вам: ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят, уверяет нас Блаженный Августин. Скучно тут. А мужчина я нестарый. Так что двух чистых девок счел бы достойной платой за мою услугу. О которой не узнает ни одна живая душа. Не хватало мне тут паломников.
  ‒ А как же твой сан? Тебя никто не лишал галеро* и кардинальского облачения. И от служения не отлучали.
  ‒ Грехи отпущу себе сам.
  ‒ Раньше ты требовал свободы.
  ‒ С этим, ‒ опять шлепок по бумагам, ‒ свобода утратила всякую актуальность и привлекательность.
  ‒ Мне надо посоветоваться и если разрешение будет получено...
  ‒ Вот тогда и приходи, ‒ не принял узник проволочек с выполнением его необычной просьбы.
  Нунций не выдал своих чувств. С пленником всегда тяжело. И говорить, и договариваться.
  ‒ Двух?
  ‒ Двух!
  ‒ Ты их получишь.
  Узник кивнул ‒ отлично. Нунций заподозрил, не очень-то они ему и нужны ‒ шлюхи, но слово сказано, слово услышано и обязательно к исполнению.
  ‒ Я не зря помянул проведение, ‒ пленник откинулся на спинку стула, всем своим видом выражая великое снисхождение какое выказывают убогим и ущербным. ‒ Знания достались мне не по наследству и не собственными усилиями. Я их позаимствовал. Точнее украл. Будучи послушником в монастыре Святого Бернара, как-то подглянул в записи своего наставника. Очень меня занимало, над чем он бьется денно и нощно, сжигая остатки зрения и жизни. Оказывается над неказистой книжицей, название которой, ‒ узник помотал перед нунцием одним из листов, подчеркивая ногтем нужную строку. ‒ Но весь интерес сконцентрирован к фразе... И заповедано накрепко, быти камню отняту, хладной стали дарованной по незнанию, кости... от чего там... переданной по малодушию и так далее... Что любопытно, маялся он не над всей строкой, а только над частью, где упоминается кость. Из чего следует, предыдущие условия выполнены. Где? Когда? Кем? Кто ведает? Я мало понял из написанного наставником. Может виной тому его подчерк. Писал он ужасно. Тот юношеский проступок не великого греха, махнуть рукой и забыть. Я и забыл. Но однажды вспомнил.
  Узник помолчал. Недолго, не потерять нунцию терпение.
  ‒ Наставник мой почил, я выучился и был приглашен в Рим. Одно время, по поручению папской курии занимался розысками подлинных святынь веры. Даже при Ватикане сочли, большая часть выставленного в наших церквах, обыкновенные фальшивки. Куда годится?! Три головы Иоанна Крестителя! Целый стог волос Святой Магдалины. Двадцать восемь поясов Богородицы! Шесть мизинцев апостола Фомы! И прочая, и прочая, и прочая.... Не помню какими путями я оказался в Толедо. Совершенно случайно листая в архивах переписку местного епископа с королем наткнулся на просьбу, разыскать одну из реликвий. Так было и сказано, величайшую святыню, некогда находившуюся в Севильи. Речь шла о некоем предмете из кости. Что это был за предмет, фигурка ли, часть обкладки, некое украшение, может фрагмент чьих-то останков... Кому задать вопросы, с кого стребовать ответы? Тем более никто до этого о подобной святыне нигде не упоминал. Я отправился в Андалузию, понимая, речь идет о вещи гораздо более ценной нежели ключ, переданный маврами испанскому монарху по случаю сдачи города или короне с четырьмя ангелами. Я очень надеялся получить точные ответы в самом Сефела, так город прозывали финикийцы, Хиспалисе римляне, а арабы Ишбиля.
  ‒ И ты их получил?
  ‒ Это было бы неслыханным везением. Большая часть осталось сокрыто, но кое-что выяснил. Факт наличия реликвии, время когда она пропала и кто к пропаже причастен. По сообщениям Ибн ал-Кутиййа в двести тридцатом году, по нашему летоисчислению это в восемьсот сорок четвертом, город подвергся жесточайшему разграблению некими маджусами, прибывшими со стороны Румийского моря. Когда подробно, когда кратко ему вторят Ибн Хаййан, Ал-Бахри, Ал-Узри, сообщая более или менее интересные детали. Я бы выделил две. Во всех случаях о грабителях говорят они из ал-урдуманийун. Кстати...., ‒ узник ворохнул бумаги, ‒ упоминаются у арабов и городки Таблад и Кабтельо. Один из историков, Ал-Йа"куби, сообщает интересную подробность, особо отличились в том набеге на страну Ал-Андалус некие маджусы из ар-рус. После чего реликвия исчезла. Возможно увезена, возможно погребена под горами пепла и камня, возможно сейчас ею владеет какой-нибудь бродяга, не имеющий ни малейшего представления об истинной ценности предмета. Мы о ней тоже имеем весьма смутное представления, но полагаю она достаточно велика, коли была упомянута в книге, над которой корпел мой наставник и хранилась в городе, менявшему веру что питон шкуру. Узнать больше мне не позволили власти, устроившие гонения на евреев и арабов. Не удалось ни толком порыться в городских архивах, ни поспрашивать в квартале Санта Круз, ни наведаться в район Триани. И иудеи и мавры умеют хранить не только дирхемы и преданность своему вероисповеданию. Они вполне могли внести ясность об происхождении и виде реликвии. А самое главное, внятно объяснить в чем ей ценность, если о ней не забыли и по истечению столь чудовищного срока.
  ‒ Это все?
  ‒ Это все.
  ‒ Собственные соображения?
  Узник пожал плечами. Нужны ли они. Но прочитав настоятельный вопрос на лице нунция, неохотно ответил.
  ‒ Что-то относящееся к вооружению.
  Следующую паузу нунций не переждал. Узник разговор окончил. Что тоже следовало из его столь красноречивого молчания.
  ‒ Ты ведь прочел книгу.
  Молчание.
  ‒ И искал определенную реликвию.
  Молчание.
  ‒ И ты был и иудеев в Санта Круз и у мавров в Триани.
  Молчание.
  ‒ Так чего ты испугался?
  Молчание.
  ‒ А если я пообещаю свободу? В обмен на помощь в поиске.
  Слова узника нунция удивили.
  ‒ Именно тот случай, когда я не желаю её.
  ‒ И почему же?
  Молчание дополнено быстрым рисунком на полях, возвращенных папскому посланнику бумаг. Поражало не мастерство рисовки, ни твердость руки и четкость линий, но надпись упрятанная в штриховку, где важен не свет, но тень. Последнее не являлась ни вызовом, ни издевкой, ни желанием унизить или посмеяться. Сочувствием. Узник поделился не тайным знанием, но ответственностью знать. Во всякой партитуре есть последняя нота. Так вот это предпоследняя. Ведь еще остается непонятная и не разгаданная ,,смола". И тогда уж точно все!
  
  ***
  ‒ Показывайте! ‒ потребовал странный покупатель, будто французскому хлюсту дозволено что-то с кого-то требовать. Опознавательную монету ‒ мараведи Альфонсо Третьего ‒ не убрал, а толкнул по прилавку. Дескать, на этом дело закрываем и расходимся. Никто не против. Осталось уточнить цену вопроса закрытия.
  ‒ Как скажите, сеньор.... эээ... как вас?.. ‒ прищурился Хорхе, старший из братьев Ньето. Он всегда щурился, когда человек ему не к душе или чем-то досадил. Досадить братьям в Алиасе редко решались. Репутация не на пустом месте взращена.
  Покупатель и после явного намека обозначить себя, предпочел именем не козырять.
  ‒ Товар! ‒ настоятельны поскорее получить свое.
  "Безголовый лекаришка!" ‒ поспешна и уничижительна характеристика Луиса, младшего из Ньето к предъявителю условного знака. В их окружении так не делается. Не позволяется. Списать на неосведомленность покупателю при всем желании не получится. Да и не поверят. Монету ведь получил, следовательно о порядках, пусть поверхностно и бегло, обсказано.
  ‒ Ваше право..., ‒ неизменно вежлив Хорхе, извлекая из-под прилавка легкий кожаный мешок. Нырнув лапищей (здоровьем бог семейку не обидел) в горловину, извлек несколько скальпов. Судя по ухоженности и длине волос, исключительно женских.
  Воздух в помещении насытился запахом крови, сырого мяса и морской соли.
  ‒ Это все? ‒ оглядел покупатель выкладку с постной миной.
  ‒ Это все, ‒ наблюдал Хорхе за клиентом. Не походил хлюст на человека кровью причащенного. Но ведь глазом не моргнул, столичный крысёныш. Не в диковинку или гонор играет? Как же! Мы же по Лувру хаживаем.
  Покупатель не менжуясь и не брезгуя, приступил к осмотру. Брал товар в руки, расчесывал пятерней, дул, глядел на свет, перекладывал прядки. Не оставил без внимания и основу. Кожу.
  ‒ Тут потянуто... Здесь вот не дорезали, содрали. Подкожное сало плохо удалили, ‒ нюхая, дернул носом, ‒ попахивает. Выделка посредственная. Весьма, ‒ покупатель покачал головой, выказывая откровенное разочарование. ‒ Давно в промысле?
  ‒ Опыт имеем, ‒ уклончив Хорхе. Не хватало откровенничать. На судейского не похож, но может ряженный?
  Недоверчивый хмык карябнул самолюбие старшего. Возражать, спорить или доказывать не стал. К цене прибавил.
  ‒ Качество ниже среднего, ‒ высказана претензия братьям.
  ‒ Не енот, не облезет, ‒ огрызнулся младший поперед старшего.
  ‒ Смотря с чем сравнивать. С белкой, то да. С вот с бобром...
  ‒ Это не белка и не бобр, ‒ напомнили покупателю о некоторой специфичности выставленного на продажу товара.
  ‒ Пожалуй вот этот возьму, ‒ уверено сделали свой выбор, протаскивая локоны по ладони через растопыренные пальцы. Волосы на свету блестели и струились матовой волной. ‒ Да, его.
  ‒ Остальные чем плохи? ‒ непонятно Хорхе. Разницы в товаре он не видел. Оттенки разве что гуляли.
  ‒ Мне лишнее не к чему, ‒ покупатель вздел ладонь кверху и локоны плавно опали, полыхнув искорками отраженного света.
  ‒ Тысяча! ‒ наступила пора Хорхе требовать своего. Он постарался не продешевить.
  ‒ Я беру один, ‒ сделал уточнение покупатель. Или предупреждение ‒ не наглеть.
  ‒ Отпускаем только партиями. Так заведено. Приходит партиями и уходит партиями, ‒ старший Ньето преисполнен уверенности, товар сбыть. Поторгуются, возможно, сотню уступит. Не хотелось бы конечно, но уступит. И разойдутся они при своих интересах. Только ему интересного больше перепадет, чем столичному хлюсту.
  ‒ Тяготеете к круглым цифрам? Поклонники сахасрара, тысячелепесткового лотоса? Или прельщает абсолютное совершенство? Куб десяти приумножит гармонию? ‒ следовал вопрос за вопросом.
  Братья ничего из сказанного им не поняли. Они вообще многое не поняли и еще больше пропустили.
  ‒ Удобней считать, ‒ нашелся с ответом Хорхе.
  ‒ Удобство не отражает истинной сути цифр. Сокрытой и мало кому доступной. Например, сто одиннадцать ‒ поспособствует материализации ваших фантазий. Двести двадцать два, притянет бедность. Пятьсот пятьдесят пять положит начало накопительству. День к дню, деньги к деньгам. Семьсот семьдесят семь подтолкнет к участию в авантюрах и махинациях. Восемьсот восемьдесят восемь позволит делать деньги прямо из воздух. Мечта многих ‒ неисчерпаемый карман. Девятьсот девяносто девять, не поможет безмерно обогатиться, но сделает духовно просветленным. Как видите все тонкости в сокрытом. Знающий не прогадает.
  ‒ Тысяча! ‒ упрям Хорхе. После услышанного поучения не уступит и медяка! Умничать вздумал. ‒ Уверен, сторицей вернете траты, переуступив приобретение парижским лысеющим сифиличкам. Уж сколько сбыли! Весь Лувр почитай нарядился!
  ‒ Да, Париж еще та клоака. Что поделать, дурные наклонности ведут к дурным связям, а те в свою очередь к постыдным поступкам. И не важно, сам совершаешь их или подталкиваешь совершать других, щедро оплачивая услуги, ‒ размышлял покупатель вслух. Над словами ли старшего из братьев? Над ситуацией в целом? Над дороговизной товара? Или о чем-то своем, упрятанном за шелуху словес?
  ‒ Рад, что друг друга поняли, ‒ готов Хорхе принять золото. Далеко не всякая перепродажа приносит пятьдесят процентов.
  Движение поразительно грациозно и одновременно божественно своей предопределенностью.
  Не минует тебя чаша сия!.. Не минует...
  Дэг бездымно опростал вороненые стволы. Кто сказал свинец не способен заменить серебро, и должен быть количеством тридцать, а не два? Не говорилось о том ни слова.
  
  
  
  ,,Когда Небеса вздумают вмешаться в дела грешников, хорошего не жди.
  Когда грешников в тянут в дела Вышние, воцарится кровь и хаос."
  Аврелий Цим.
  
  1.
  Небо прохудилось окончательно и надолго. Непогода изводила людей дождем и мокрым снегом, превращая дорогу в нечто немыслимое и не проходимое. Продувала и слепила колючими ветрами, слетевшимися со всех четырех сторон света. К закату, бесследно растворенном в сером, резко сменила сырость на собачьим холодом, трястись и клацать зубами. Долгожданный ночлег превращался в муку. Ни поесть, ни поспать, ни согреться.
  Снимались рано-ранехонько, оставляя дымные кострища, негодное барахло и непогребенные тела мертвых. С каждым разом их больше, полураздетых, закоченевших и нелепо скрюченных. За отступающими, в поисках легкой поживы, вязались стаи собак. Понуро брели, опустив голодные морды в землю. Стоило задержаться или кому отстать, оживлялись, брали в охват. В темноте блестели глазами, подступали к огню. Их ругали, гнали, отстреливали. Бесполезно. Страх псин давно переварился в пустых желудках. Мало псов, с предгорий спустились волки. Грызня и дележ мертвяков переходили в побоища.
  - Ещ-ще д-денек и с-стрелять б-будет н-нечем, - тщетно кутался в плащ Исасага, укрыться самому и укрыть от вездесущей воды огнестрел. Голос у альфереса сердитый и немного дерганный. Челюсть трясется от холода и потому речь размазана. Шёллеру он напоминает голодного кролика, грызущего мерзлую капустную кочерыжку.
   "У ушастых бывает похмелье?" ‒ обдумывал провост глупость, приметив красные от затянувшегося пьянства глаза галисийца.
  - По-моему стрелять уже сейчас невозможно, - еще более пессимистичен Каррильо. Морячок на удивление выглядит молодцом. То ли просолел на море, оставаться безучастным к переменчивым погодам, то ли являл собой образчик выпавшие на долю невзгоды стоически сносить. В сравнении с прочими, а не только с галисийцем, он более презентабелен видом и заряжен неуместной снисходительной насмешливостью, свойственной незадачливым хитрецам.
  ‒ По грехам и расплата, ‒ убежден капеллан. Не самый набожный человек под сенью святой веры, однако и он находит испытания последних дней, чрезмерными. Но кто они роптать и жаловаться? Грешники! Вообще-то "Pojbani dupi".* Определение поляка весьма грубо, но справедливо. Не фактологией, но сутью.
  ‒ Что-то ваш бог мелочен, сэр Рогулец, ‒ не упускает Дега боднуть капеллана. ‒ Выбрал бы самых-самых отъявленных, приложил бы молнией, остальных простил и отвязался. Если не прощать, то и грешников не останется. Некому будет ходить в храмы, скупать индульгенции и содержать Ватикан.
  ‒ Прощать таких обоссанцев? ‒ неприемлемо ершистому поляку, следующему правилу, не мир я вам принес, но меч!
  ‒ Вы не добры, как и ваш бог, ‒ обвинил лекарь своего оппонента в отсутствии человеколюбия.
  ‒ Он не Гвяздор и не Ежишек, быть добрым и таскать подарки в рождественском мешке.
  ‒ А вы сами?
  ‒ Я тем более!
  Кабрере не до свар с завидным постоянством вспыхивающих среди его подчиненных. С момента отъезда из Алиаса тяжкие думы его неизбежный и тяжкий крест. И чем больше сил и времени они отнимали, тем мрачнее делался мурсиец. И дело вовсе не в иезуите и не в полном фиаско с роспуском подчиненных ему рот, хотя и в этом тоже. Не любил Кабрера извращенные игры изощренных умов, может потому что почти всегда в них проигрывал. Сальдо не в пользу успеха. Гораздо проще, скажут сделать, он сделает, но не спрашивайте с него тонко придумать. Он не бесталанен, но талант скромен. Без искры божьей, удивлять других и себя.
  Дождь усилился. Вспенивал воду в дорожных лужах, спускался мутными потоками со склонов холмов и откосов, оползал комьями земли и глины, обдергивал - оббивал последние листочки с редких кустов акаций, прижимал - притапливал траву к раскисшей до грязи почве.
  "Как-то все удручающе," ‒ и это мысль не о донимавшей непогоде. Вернее, не только о ней.
  Мурсиец заставил себя отвлечься на минуту, перестроить безрадостные мысли, вернуться к насущному. В высокий эмпиреях не долго повитаешь. Грешная обыденность призовет озаботиться делами более насущными, нежели разбор собственных неудач. Не следует множить то, чего и без всяких к тому усилий множество множеств. Остаться без пороха, потерять и без того призрачную надежду взять Борху. А брать придется. Извернуться, вымудрить не знамо как и неведомо кем, а взять. Так уж сложилось. Устроилось. Иного не дано и не переиначиться.
  "Кому спасибо сказать?" ‒ каменеет лицом Кабрера от нахлынувшей, подступившей к сердцу злости.
  ‒ Что, блядь, за погода такая! ‒ ругнулся он немного сбить внутреннее напряжение. Чем не повод? Мок он наравне с остальными. Хваленный кантабрийский плащ вогл всеми складками и швами.
  Вроде бы меньше всего надлежало переживать за успех маленькой и безнадежной кампании, а исключительно беспокоиться уцелеть самому и выполнить наказ иезуита. Пусть с серединки на половинку. Но нынче все обязательное и стороннее увязалось и спуталось в единый клубок. Это вовсе не пресловутый Гордиев узел, обойтись с ним легко и просто. Легко и просто теперь не будет, пока все не закончится. Ведь когда-то это блядство закончится? И дождь, и провальная кампания, и игры в прядки и поддавки, где он лишь пешка под ногами крупных фигур.
  "Скорей бы," ‒ так и просится выдох отчаяния. Ты только у подножья горы, на которую предстоит взобраться, вскарабкаться, сбивая колени, сдирая кожу с ладоней, ломая ногти. И обходного пути нет и не предвидится.
  Взгляд Кабреры задержался на сидящем у обочины бриганде. Каталонец или кастилец? Одет как попало, не разберешь, но скорее всего с побережья, только у этих бестий такие наглые рожи. Пикинер перевязывал веревкой развалившийся башмак. Гнилая пенька рвалась и он, навязав несчетно узлов и несчетно раз ругнувшись, работу надлежаще не сделал.
  Вид оборванца отозвался у Кабреры непроизвольным злорадством. Говорил же, предупреждал, давайте разойдемся! Не послушались. Проклятый еретик обвел всех вокруг пальца! Пока одни, и он в их числе, строили планы на ближайшее будущее, хитрец реализовал свои. Существенное различие. Строить и реализовать! И вот теперь жалкие роты, медленно тащатся по дороге к спасительному мосту через Фуэго. Осада города проблема пусть и серьезная, но дальняя. Предстояло придумать, высосать из пальца, но каким-то образом оторваться от преследователей. Каким только? Не потрать они трое суток на увеселения, долгие сборы, их бегство ‒ отходом и сменой позиций это не назовешь ‒ выглядело бы несколько иначе. Теперь же они драпают словно зайцы, затравленные борзыми. Дыхание в затылок и вот-вот полетит шерсть. И еще как полетит!
  За дальним холмом, куда уходил отвилок дороги, стрельба. Сначала скупая и редкая, потом дружная, с накатом звона железа и людского ора.
  "Легки на помине!" ‒ не слишком воодушевлен Кабрера ближним боем. Да и никто не воодушевлен. С чего бы и на что воодушевляться? Разве что быстрее переставлять ноги. Сшибка не первая и гарантировано не последняя. И ни одной не выиграно. Даже удалой мадьярин возвращался битым и нещадно трепанным. Не удирал, но и не гарцевал победителем.
  - Н-нас ож-жидает от-тменная п-порка! - тряслась челюсть у Исасаги. Плаща, надежно завернуться в кокон, ему не хватило.
  - Вас не вдохновляет? - готов Дега скрасить скучный и нудный путь болтовней. ‒ Посвятите свой подвиг прекрасной даме. Думаю сеньора Фрина не будет возражать. Разве что uram Борчаи. Но до этого ли ему сейчас?
  На отвилке появились пандуры, устроившие подобие караколирования, отбиваясь от приставучего и охочего до драки противника.
  На лекаря глянули с осуждением, нашел время скалиться. Дега не проняло. Он вообще на удивление наплевательски невосприимчив к чужому мнению.
  ‒ А вас? Не вдохновляет? ‒ вопрос уже к Каррильо, внимательно наблюдавшему угасающий бой. Пандуры пользуясь численным преимуществом, густо отстреливали неприятеля.
  ‒ Что и на что? ‒ оторвался от увлекательного зрелища астуриец.
  ‒ Показать зубы, ‒ не по доброму насмешлив лекарь. ‒ Если они у вас имеются.
  ‒ А у вас? ‒ неожиданно нашелся альферес, дать отпор говорливому то ли французу, то ли итальянцу.
  ‒ Имеются. И буквально тоже, ‒ удачно отразил Дега словесный финт.
  "Скоро все пересрутся," ‒ предвидит Кабрера полный развал и разброд. И сейчас единение мысли и усилий трудно достижимо, а что произойдет через день-другой? Смерть сплотит? Перед ним обычная задача для любого капитана, не позволить стаду разбежаться. Взваливать её решение только на себя и предпринимать что-либо надоумить к консолидации усилий, он не желает. Позиция предосудительная и в корне неверная и преступная по отношению к людям, находившимся ниже его и в его подчинении. Но что поделать, ныне во главе угла не военная стратегия, а обыкновенное интриганство ряженых и хитрых.
  - Не придумаем задержать Тельо, растащат роты по человеку, ‒ позволил себе Шёллер озвучить неутешительный прогноз на ближайшее будущее .
  ‒ Если сами не разбегутся, ‒ ткнул Дега в горизонт, в удаляющиеся фигуры дезертиров.
  Кабрера косо глянул на своего эскудеро. Чего медлишь? Итальянец предпочел взгляд капитана "не прочесть". Непревзойденный стрелок не расположен блистать ухарской хваткой и молодечеством.
  ‒ До моста не доберется и треть. Если вообще хоть кто-то доберется, ‒ пало веское слово от капеллана. Служитель господа целеустремлен на драку. Конным, пешим, в строю и в россыпь.
  "Крестоносец, хуев!" ‒ иронии лекаря не вместится и в океан.
  - Н-не б-буду с-спорить с в-вами, к-капеллан, - соглашается Исасага. В его словах всеохватывающий скепсис высшей пробы. Предпочтения видеть черное ‒ заведомое оправдание неумения и нежелание действовать в трудную минуту. Лишения давались галисийцу трудно, не в пример дням побед и триумфа.
  - Может сразу сдадимся? - поддели соглашателя.
  Исасага маловразумительно клацнул зубами.
  Разбрызгивая дорожную грязь и воду, из начала колонны, примчалась Фрина. Здоровый жеребец храпел, косил глазами и норовил вскинуться в свечку. Наездницу он ненавидел и боялся.
  - Балуй мне, зараза! - прикрикнула Фрина. Мавр поскользнулся и едва не завалился на бок.
  Кабрера ждал доклада. От нечего делать или развеять скуку Иезавель пальцем не шевельнет, особенно в такую паршивую погоду. Должен быть повод месить грязь и мокнуть, появиться здесь, в обществе ею презираемых.
  ‒ Только не скажи, впереди нарисовался Молиньи, ‒ попросил Дега, выражая общее настроение. Объявись королевский капитан-генерал с указанного направления, за лучшее будет разбежаться, что мышам по амбару от голодного кота. Глядишь кто и спасется.
  "Сколь не мелок пруд, всех лягушек не переловишь, " ‒ говорил покойный Ортис, выскребая бунтовщиков в Вандоме, по два гроша за голову. Под нынешний случай подходит, только оплата выше. Значительно. Корона может себе позволить платить мараведи за ухо.
  ‒ Откуда ему быть-то? ‒ таращился Матаморес на Иезавель, угадать цель внезапного визита.
  ‒ Коли наш хвост треплет Тельо, второму невозбранно зайти в голову и вцепиться в загривок, ‒ пояснил Дега. Лекарь сегодня горазд молоть языком. Не заткнуть.
  ‒ Не угадал! ‒ посыл Фрины преисполнен обещания содрать с лекаря шкуру и поставить пугалом в поле. От своих слов она никогда не отказывалась, но сегодня милостива не приниматься за скорняжную работу, по причине ограниченности времени. Вот ни лишней минутки заняться болтуном.
  - Через лигу, за холмом, не видно отсюда, брошенная вилла, ‒ информировали в основном капитана. ‒ Удобно попридержать прыть Тельо, пока наши бравые мокнут и морозят яйца, в потугах добраться до спасительного моста.
  Идея в их ситуации здравая и одновременно неприемлемая. Остаться прикрывать, значит приговорить себя на верную смерть. Кто согласится?
  - Лигу еще надо одолеть, - ворчит Каррильо. Предложение Фрины он оценил. Не оценил вхождение в круг кандидатов осуществить безумную задумку.
  - Два часа хода, не меньше, - подсчитал Исасага потребное время достигнуть означенного рубежа.
  ‒ Все четыре! ‒ таково мнение Дега, человека сугубо гражданского.
  Появление Борчаи внесло некоторое оживление. Шустрый венгр отпустил пару комплементов уму и красоте Фрины и поведал другую заботу.
  ‒ Хинетов окоротили. И самих проредили и лошадок их. А вот оттуда, ‒ Борчаи указал чуть вперед и правей к безлесым холмам, ‒ заходят драгуньеры. Кабы не сотня. Ежели на нас выскочат...
  Разжевывать никому не требуется к чему приведет столкновение в "чистом поле" с элитными рубаками.
  Борчаи сморкнулся в кулак и сбросил сопли в лужу. Руку вытер о край потника.
  ‒ Сейчас мои парни поменяются, отъеду покажусь не слишком Тельо наглеть.
  Предложение о вилле, венгр выслушал невнимательно, вроде как его и не касалось. Сами, мол, разберетесь, а ему недосуг еще и с этим возиться.
  Торопился венгр не зря. Пока в достатке имеется сухой порох, обороняться сподручней. В клинки с драгуньерами не шибко повоюешь. Менять своих людей один к одному он не согласен.
  ‒ Пожалуй поддержу, ‒ вызвался Каррильо, по соображениям очевидным, избежать жребия сидеть в осаде, пока другие смазали пятки. Но имелись и не очевидные. Переговорить с Борчаи в стороне от чужих глаз. Дрянной союзник, а венгр настоящая дрянь, всяко лучше отсутствие такового. Вполне возможно столкуются. Есть о чем. Каррильо едва не сплюнул. Курносый дорого брал. Но отдать должное, взятые обязательства исправно выполнял. Что и привлекало. Обязательных людей встретишь нечасто. Штучный товар, даром что урод и калека.
  Кабрера покосился на Исасагу. На лице альфереса полное равнодушие. Замерз что ли? Или действительно плевать.
  "Дуболом," - только и нашелся подумать о нем капитан. Подумал и о неизбежном. Во время войны дороги слишком узки, разминуться на них с людьми украшением рода человеческого не являющимися. Ничем. И один ли он такой? И сколько их? Лучше не доискиваться, в себя не плюнуть?
  - Отправляйтесь, - дозволил Кабрера добровольцам.
  Как не противно мурсийцу вмешиваться, решить с виллой без него не получится. Да и с его участием еще посмотреть как выйдет.
  - Ла Марк не желаете повторить подвиг славных предков? - предложил Кабрера гасконцу, не особо рассчитывая на его согласие
  ‒ Повоевать?
  ‒ Вы же слышали донну Фрину?
  ‒ Подробности! - потребовал Ла Марк, озадачив всех готовностью обсуждать безнадежную затею.
  Фрина глянула испытывающе и недоверчиво. За здорово живешь люди в петлю голову не суют. А ведь именно так собирался поступить гасконец. Причины? То, до чего додумался цепкий женский ум, подлежи оно озвучиванию, не понравится никому. Но от каких-либо комментариев вслух альферес пушкарей воздержалась.
  - Какие еще подробности? - не понял Исасага весьма непрозрачного намека.
  - Мой приятель ал-Маджус утверждает, мужчина должен совершать поступки вопреки логики и страхам. Но я не мой приятель и моя логика в другом, но для начала, ‒ последовал жест гасконца, большой палец потер указательный и средний. ‒ Подробности!
  - Пять процентов, ‒ объявил Кабрера без малейших колебаний.
  - Не по-божески. Пятнадцать, - задрал Ла Марк требования. Честным глазам гасконца обзавидовался бы любой отъявленный барышник.
  ‒ А пятнадцать получается по-божески? ‒ возмутился Матаморес. Беарнец горазд считать чужие деньги в чужих карманах и кошелях. Пятнадцать процентов от общей казны рот!? Почти семь тысяч!
  ‒ Семь, ‒ уступил Кабрера. Барышничество хоть как-то объясняло непонятное с гасконцем. Возможно он и не дворянин вовсе за которого себя выдает, но торгаш, причем отменный.
  ‒ Семь как-то ни вашим, ни нашим.
  ‒ А сколько тогда ваших, устроит?
  ‒ Двенадцать, не меньше.
  ‒ Десять будет приемлемо для всех!
  ‒ Продолжим на месте, ‒ получили предварительное, но не окончательное, согласие Ла Марка на участие в откровенной авантюре. У кого-то оно вызвало вдох облегчения, у кого-то подозрительность. Что гасконцу вообще здесь делать в такое время? Не говоря обо всем остальном. К нему королевский закон не имеет претензий. Не в том масштабе подставлять голову под верную смерть. Желание поиграть с судьбой? Не похож потомок победителей Крала Великого на любителя эпатажа. Или же в паскудной истории с Борхой присутствуют подробности никому неизвестные.
  "Не было бы поздно узнавать," ‒ не доволен Кабрера неутоленной подозрительностью.
  Дождь преданной дворнягой не расставался с людьми. От сырости и холода зубы непроизвольно отстукивают дробь. Тело треплет дрожь. Пальцы пристывают к железу. Если у тебя и была цель, даже если была, то теперь все чего хочешь, получить крышу над головой, огня и угол, забиться в него, когда обогреешься и пожрешь. Пожрешь второе и непременное сделать отогревшись. И никто никогда не вытолкнет и не выманит тебя обратно в непогоду. Пропади оно пропадом!
  - Матаморес! - рявкнул Кабрера. - Наведи порядок!
  Вайды напоминали отару. Они ею и были. Марш и дождь лишь сбили показную шелуху, явить истинную суть сброда и отребья.
  Три паршивых овцы уселись на обочине, допить бурдюк, доесть остатки сыра и хлеба. Двое еще как-то держались. Третий, приложившись накоротко к горлышку, прикорнул на плече приятеля. Тот его оттолкнул. Мешает. Пьянчужка завалился на бок в грязь. Храпел, подставляя лицо дождю, не чувствуя воды и холода. Счастливчик.
  ‒ Догонят, ‒ отделался Матаморес брехней. Отставшие пропадали навсегда. Небоевая убыль. Эти трое малое из многого.
  Дега забавляло наблюдать за происходящим в дороге. Такое количество хитрецов и прохвостов на столь ничтожной площади, редкое явление его пропустить. Человек самое предсказуемое существо в своей не предсказуемости. Противоречивое, лживое и порочное до мозга кости. Лекарь не был просветителем думать как-то иначе. Поскольку сам неотъемлемая часть ( и лучшая ли?) людского общества.
  Двое бриганд совершенно не таясь отделились от колоны и зашагали прочь, явно не с намерениями облегчить нужду.
  ‒ Сеньор Исасага, ваши? ‒ обратился Кабрера к альфересу.
  ‒ Отсюда не с-скажешь, не в-видно, ‒ не предпринял никаких действий кроме слов безразличный ко всему галисиец.
  ‒ Не представляю на что они окажутся годны, когда дойдет до схватки, ‒ не выдержал Дега. Мудрые греческие врачеватели утверждали, неподвластное лечению, подвластно железу, неподвластное железу подвластно огню. Однако никто и не думает жечь порох стрельбой, купировать распространение заразы.
  ‒ Я представляю, ‒ отозвался Рогулец. Редкий случай лекарь и поляк ехали рядом и мирно. ‒ Ни! На! Что!
  В межхолмье дорога окончательно превратилась в грязевое болото. Дождь намыл с крутых склонов бурой глины и теперь предстояло, проваливаясь выше щиколоток, а то и по колено, с четверть лиги месить липкую жижу, выбраться на место посуше.
  Роты обреченно втащились в узость, теряя и без того не великую скорость марша. Брани и крику больше, толку с того меньше.
  ‒ Хорошо Тельо не спешит, ‒ ехидно заметил Дега. ‒ Любопытно почему? Такая шикарная возможность.
  ‒ Перед мостом достаточно места устроить тир, ‒ ответила Фрина. ‒ Будем как последний пирог на тарелки. Если конечно не придержим одного старого дурака и не поторопим другого.
  Дега не сдержал ухмылку. Во истину бог дает женщине ума, укорить мужчин в собственной глупости. Надо же так уесть Кабреру.
  Впереди раздались выстрелы. Колонна колыхнулась беспорядками и дракой. Мелькнула фигура провоста, раздались удары, посыпалась отборная площадная ругань.
  ‒ Утолите мою любознательность.., ‒ обратился к капеллану Дега, почесать языком. ‒ О чем вы говорите с несчастными на исповеди?
  ‒ Это не мои тайны, ‒ не отказывает в разговоре поляк, избегавший общаться со всякой швалью. Иное дело лекарь. Большую антипатию шляхтич испытывал только к московитам. ‒ Слова несчастных обращены к богу.
  ‒ Я не о них, о вас. Поделитесь откровениями?
  ‒ Советую грешникам не болтать лишнего. Не признаешься и отвечать не придется, ‒ необычен и прагматичен ответ Рогулеца. И ведь в чем-то прав.
  ‒ А как же Всевышний? Всевидящий и строгий?
  ‒ Ему и ответят. Опять же если спросят.
  ‒ А вы спросите? ‒ поражен Дега реформатством поляка в вопросах исповедания. Шляхтич переплюнул не только кальвинистов, но и греков.
  ‒ Зачем мне истории их говенных жизней? Что услышу нового? Камо гредеши вопрос дня, а не последней минуты. Куда пригредеши итог приложенных стараний, ‒ язвил и философствовал капеллан. ‒ Скажу понятней, как потопаешь так и полопаешь. И коли тарелка и кружка пусты, кого винить?
  ‒ А привнести свет веры в потаенные уголки человеческой натуры?
  ‒ Я не фонарщик.
  ‒ Открыть глаза на последствия деяний.
  ‒ И не золотарь.
  ‒ А кто вы?
  Рогулец тяжело посмотрел на Дега.
  "Это то что я думаю?"
  "Не могу даже предположить направление ваших думок".
  "Вы спросили..."
   "Так ответьте."
  ‒ Не умно задаваться вопросами, ответ на который вам не нужен и не понравится, ‒ не подоброму убежден Рогулец.
  ‒ Скользкий вы тип, капеллан, ‒ дает заключение лекарь. Возразить ему нечем.
  ‒ Иных здесь не встретите.
  ‒ Не спрашивали себя почему?
  ‒ Нет.
  ‒ А других?
  ‒ У кого именно? ‒ явный отсыл к теперешней окружающей обстановке.
  ‒ Да, соглашусь. Компания не из лучших.
  ‒ Но и в худших вам не доводилось быть.
  ‒ А вам доводилось?
  ‒ Хуже этой? Этот мир не нов. Не мы в нем первые, не мы в нем последние. И те кто последуют за нами, будут блуждать на проторенном нами пути. Поскольку путь это не их и чужд им не плутать.
  ‒ Не очень деликатно. Признаться не ожидал. Послали подальше и ничего не объяснили.
  ‒ А чего ты хотел и настойчиво добивался, zwis barani (хер бараний), ‒ заткнули надоевшего с приставаниями лекаря.
  ‒ Чего-то другого.
  Людская змея вырвалась из теснины холмов. Будто клочья старой огрубевшей, отслужившей свое кожи, остались брошенные повозки и разбросанный скарб. Ткнулся стволами в грязь перевернутый фальконет. В жерло снятой с лафета и почти утопшей пушчонки затекала глина. Густо островки оставленных мешков и корзин. Галечной россыпью пустые бутылки. Отмелями опорожненные бурдюки.
  Позади уползающей колонны, доносится искаженный эхом грохот выстрелов. Борчаи и Каррильо жестко встречали прытких всадников Тельо. Поймали на внезапность, встречно, щедро сжигая порох в прицельной пальбе короткой дистанции.
  ‒ Вовремя, ‒ с облегчением заявил Матаморес. Не прояви венгр предусмотрительности, сейчас бы пришлось тяжко. На марше колонна что девица в бане. Как известно ни мыло ни волос пизде не защита.
  ‒ Подморозило хоть бы, ‒ выказал надежду Шёллер. Лицо шваба раскраснелось, но хмурым он не выглядел. Недавняя стычка в ротах его разогрела. И фальшионом помахал и наорался. Не в удовольствие, но для пользы и наведения порядка.
  ‒ Треть передохнет от холода, треть от простудного жара, ‒ не ждал Дега хорошего от перемен в погоде.
  Но и без мороза убыль. Возле столкнутого с дороги возка возились трое развести огонь. Выломав борта и настил, нащепили дерева, сложили костер.
  ‒ Приказ был? ‒ тут же напустился провост на дезертиров. В ответ клацнули взводимые курки. Злые взгляды уперлись в шваба.
  ‒ Ступай себе, ‒ предложили ему разойтись миром.
  ‒ Кандотту на площади не рвали и не жгли, ‒ помянул Шёллер о действующем всеобщем соглашении. ‒ Или по веревке скучаете?
  ‒ Бог не выдаст, свинья не съест, ‒ целили в грудь провосту. Про свинью понято правильно.
  Шёллер направил коня на сближения. Бриганды не оробели, не сдулись перед натиском настырного шваба. Сработали замки дэгов на выстрел. Две осечки! У провоста получилось удачливей. Дважды рыгнул огнем и свинцом аркебузет и хрупнула под фальшионом пробитая кость. Схватившие по пуле еще подергались, трудно завершая бренное существование. Рубленый мирно сочился кровью и мозгами в придорожную грязюку.
  ‒ Как медик готов восторгаться качеством вскрытия. У вас отменно поставлена рука, ‒ подъехал Дега к месту скорого судилища. ‒ Не жалко?
  ‒ Все равно отсыреет, ‒ убрали разряженный аркебузет в седельную сумку.
  ‒ Я не о порохе, о христианских заблудших душах.
  ‒ С этим отправляйтесь к капеллану. Выведет. Если он хоть что-то понимает в нематериальном мире. Я лично сомневаюсь. Поляк и вера? Нонсенс полнейший!
  За спинами, уже и недалеко вовсе, скорая россыпь выстрелов. Дождь приглушал и скрадывал звуки, но явно слышно ржание лошадей и звон схватки, отдельные выкрики и иерехонский рев Борчаи. Второй наскок погони отбит с потерями.
  ‒ Elore, kurvak! (Вперед, бляди!) ‒ гнали пандуров во встречную атаку.
  Уже на подходе к вилле, поредевший отряд венгра нагнал колонну. Убыль в пределах допустимого. В последней перестрелке Каррильо словил пулю. Аркебузетный дуплет устроил из плоти и кости фарш. Требовалось безотлагательное вмешательство. Приступая к осмотру, Дега напомнил жалобно стонущему раненному.
  - Владею отличным способом избавления от необязательных страданий.
  На лице лекаря ни единой морщинки надежды вызволить альфереса у смерти, но милосердное желание помочь уйти без лишних и напрасных мучений.
  ‒ Другим предлагай! ‒ хорохорился пациент. Умирать страшней, чем жить. Ощущать себя порочной плотью привычней нежели кладбищенским тленом и бестелесной эфирностью.
  ‒ Поверь моему немалому опыту. Не пройдет и двух суток, сам попросишь об услуги. Я конечно не Вергилий, но не ошибусь доставить до конечного пункта всех грешников.
  ‒ Ты плохо меня знаешь! ‒ скрипел зубами Каррильо, не застонать. Боль не шуточная, но астуриец справлялся.
  ‒ Эти знания как то помогут?
  ‒ Делай свое дело, коновал!
  ‒ Ну вот, ты уже меня не любишь. А я еще и не приступил.
  Вести доставленные венгром не самые утешительные.
  ‒ С Тельо подвязался Черный Алибери, ‒ объявил Борчаи не раньше, чем выхлестал пинту токая. Глушил будто воду, не чувствуя вкуса.
  - Не путаешь? - произнес Кабрера не выдавая тревоги. Среди бриганд ходит много поверий. Одно из них, лучше иметь дело с тремя полками королевских мушкетеров, выписанных с низин Брюгге, чем с одним во главе с Алибери.
  ‒ С кем интересно спутаешь его красавцев? ‒ в задумчивости дохлебал токай венгр. Внешне он не обеспокоен. Прошедший выучку у Хуньяди, не потеряет лица в годину тяжких испытаний духа. Воевать с Алибери одно из них ‒ Разве что с богемскими рейтарами Крачека.
  При таком взгляде пусть уж будет Алибери. С ненормальным чехом, рисковал связываться только московит Шуйский. Бивал нещадно и всякий раз совершенно иезуитски отпускал. После чего неуемный богемец отыгрывался на немцах и поляках, спуская с них по три шкуры на три раза.
  - На какие шиши Черного наняли? ‒ спросил Исасага немного оживившись. Видно проняло. Стучать зубами перестал, в седле выпрямился. ‒ Помнится, у герцога Савойского не хватило казны нанять тосканца даже на одну кампанию!
  ‒ У герцога нет Новых Испаний, А у здешнего короля навалом, ‒ добулькал Борчаи объемистую фляжку. - Не задержим здесь, ни хрена с переправой не получится. И Молиньи не понадобится, одни управятся.
  - Соображения? - обратился Кабрера к estado coronel*.
  - Меньше надо было сопли жевать в Алиасе. Уже бы мост минули, ‒ выговорила Фрина собравшимся. Справедливое речение касалось всех, а некоторых особенно.
  Альферес пушкарей та еще заноза. Говорит что думает, в выражениях не стесняется и не выбирает. По слухам в Пьемонте за неё назначена награда в десять тысяч венецианских дукатов. Она стоила больше. Но и того что назначили задевало многих. За них не просили и вполовину.
  - Кто бы говорил...., - виновато крутил глазами Матаморес. Его вайды собрались последними, безоглядно мародерствуя в покидаемом городе.
  ‒ Я. А ты послушай. Раз своих мозгов нет, куриный царь! - напустилась Фрина на беарнца. Готова недомерка прибить, не задумываясь. Вякать вздумал, грязь подноготная!
  Дега откровенно заржал. Провост отвернулся. Борчаи поперхнулся глотком. В день перед убытием из Алиаса, после долгих розысков, беарнца, едва живого с перепою, вытащили из курятника.
  - Стерва! - ругнулся Матаморес в пол-голоса и невнятно.
  - Запишу за тобой, - угрожающе предупредила Фрина, расслышав оскорбление от дурня.
  ‒ Остыньте! ‒ прикрикнул Кабрера угомонить спорщиков. ‒ А то никакой Алибери не понадобится. Друг друга сожрете, ‒ и объявил альфересам. Ничего из планов не меняем. Оставляем заслон, остальным максимально ускорить марш!
  Обсаженная тополями дорога ровнялась и плавно спускалась к металлическим воротам. За столбами въезда периметр запущенного парка. Две гравийные дорожки оставляли по центру ротонду, цветник и фонтан со скульптурной композицией. Тритон обвивал женскую обнаженную фигуру, упирающуюся высвободится из страстных объятий. Чаша с переливом наполнена дождевой водой и жухлыми листьями кипарисов.
  Левая аллея ‒ аллея Купидонов тянулась до оранжереи и уклонялась к высокому строению. Аллея Херувимов, та что справа, подходила к полукругу портика и так же сворачивала к зданию виллы. Подъезд в двенадцать широких ступеней, тонкотелая колоннада поддерживала облако балкона. Три высоких этажа с большими арочными окнами, нишами с бюстами, картушами, всевозможной лепниной. Крыша под дорогой бордосской черепицей. За основным зданием прятались конюшня и хозяйственная пристройка. Далее заросший сад, заброшенностью напоминавший лесную чащобу. В ветхой халупе сторожки обнаружили смотрителя. Восьмидесятилетний старик, достаточно дееспособен обложить незваных гостей отборными провансальскими матюгами.
  ‒ Заприте куда-нибудь, не мешаться, ‒ приказал Ла Марк, что и было проделано с превеликим удовольствием.
  Быстрый обход и осмотр прилегающей к вилле территории и самого здания.
  - Пятнадцать! - таково требование гасконца, компенсировать риск задержаться на вилле.
  - Согласен, ‒ отозвался Кабрера. Попроси Ла Марк вдвое не стал бы торговаться. Держать оборону надо сотню не меньше. Сотню гасконцу никто не выделит и он это прекрасно понимает.
  Осознавшие трудности взваленной на Ла Марка задачи, мудро промолчали. Не осознавшие тоже рта не раскрыли. Вилла предназначалась для чего угодно: принимать солнечные ванны в сельской местности, дышать свежим воздухом предгорий, уединяться с приятелями от серой повседневности, привозить любовниц подальше от праздных глаз, отдыхать от столичной кутерьмы, чахнуть в провинциальном сплине, пережидать опалу и немилость, все вместе и порознь, но только не отражать штурм превосходящих сил противника.
  - Мне потребны люди. Человек тридцать-сорок, лучше пятьдесят, в основном стрелки, пара-тройка фальконетов и порох в бочонках. Чем больше, тем лучше. Ну и расторопная обслуга к орудиям, ‒ потребовал Ла Марк. Лишнего не запросил. Самый минимум добиться результата и не пропасть зазря.
  - Все слышали? С каждой роты выделить людей. Дона Фрина, обеспечьте порохом. Марш продолжить! ‒ проорал приказ Кабрера и продолжил обращаясь к Ла Марку. - С вас три часа, дон Роббер!
  - И ни минутой больше, - согласен гасконец с требованием капитана. Среди всеобщей суеты и бардака Ла Марк невозмутимость и спокойствие. Исповедовать фатализм весьма авантажно и, как показывал невеликий, но опыт, весьма практично.
  "Что один враг, что тысяча ˗ делай свое дело." - любимое выражение азиата. Возражений море, но стоит ли сотрясать воздух перед непробиваемой убежденностью инородца?
  "С тысячей вспотеешь больше," ‒ вполне нейтральная мыслишка, не вызвать внутреннего дисонанса. Мышь не родит гору, но если потужится то родит.
  - От первого выстрела, - влез Исасага дополнить договор.
  - От первого выстрела, ‒ покладист и дальше соглашаться Ла Марк. ‒ Предоставите секунданта?
  - Джинно проследит, - назначен Кабрерой блюститель интересов бриганд. Итальянец не возразил. Он вообще последнее время подозрительно много и долго молчит. Тревожащий признак близкой катастрофы. Личной? А разве личное итальянца не растворено в судьбах других, не обращать внимания на перемены эскудеро?
  Люди назначены, огневой запас выдан и основные силы бриганд уходили через час, в спешке, почти беспорядочно.
  ‒ Зачем это ему понадобилось? Что скажите? ‒ пристал Дега к провосту. Откровенные разговоры в трактирах и на ночь, без последствий не проходят. Мимикрируют в бесконечное продолжение.
  ‒ Самое банальное, заработать денег.
  ‒ Вы не уточнили с чьей стороны работодатель.
  ‒ Я только провост, Дега и не более. Лучше подумайте вот над чем. Наш курносый друг орал своим землякам, Elore, kurvak! А следовало бы irany! Irany, kurvak. Как всякому урожденному венгру. Не значительная, но разница.
  ‒ Я подумаю над этим.
  ‒ Вот и подумайте. А о Ла Марке уже после.
  ‒ После чего? ‒ делается непонятливым лекарь.
  ‒ После всего.
  По уходу рот, работа на вилле грянула горячая и скорая. Определяли позиции, перекрывали лишние проходы, оборудовали секреты, встретить врага на подступах. Повсеместно пилка, валка, рытье. В запаре, ,,на пуп", до кровавых мозолей и потных спин. Покончив в парке, добрались до основного здания. На первом этаже большой приемный зал. Вправо уходила анфилада комнат вроде оружейной, малой трапезной, охотничьей с головами магрибских зубастых зверюг и прочее. Влево коридор с кухней, десятками подсобных помещений и комнат для прислуги. Из зала по двухмаршевой лестнице на второй этаж. Комнат немного, но все светлые и просторные. Спальни, гостевые, библиотека, кабинет. Много картин, скульптур, фресок, мебели. Третий этаж: фехтовальный зал, винный салон, детские и опять спальни.
  Окна первого этажа через одно заложили досками и мешками с землей. Укрепили плахами сорванных полов. Залезли на крышу выбрать гнездо стрелкам, превалировать над местностью. Установили фальконеты, на них много надежд. Тщательно обследовали пути отступления. Особо топорами не шуровали, не выдать неприятелю лазейку. Неподалеку, в скрытом овражке, пристроили лошадок и приставили догляд, не разбежаться, испугавшись пальбы и грохота.
  Все знали и понимали, что делают и для чего. Жить хотели все. И не просто жить, а в достатке и легко, вложив в себя заработанные кровью деньги. Как именно? Об этом рано думать. Смерть горазда путать карты, перепланировать планы, обрывать начинания, перемалывать в тлен и прах всякие судьбы. Ставить точки в начале всяческих намерений, благих и не очень.
   И минуты не минуло, последнему всаднику курносого скрыться за поворотом, Ла Марк пальнул из дэга в сторону ожидаемого противника. Пропащий выстрел прозвучал тоскливо, что писк потерявшегося в траве цыпленка, под тенью хищных и враждебных крыл
  - Первый выстрел! - уведомили итальянца с самой обаятельной улыбкой на какую оказались способны. Ни сам гасконец, ни его подчиненные не мыслили буквально следовать условиям оборонять виллу.
  - Поздравляю, - не осудил Джинно пройдоху, повязывая на правый рукав белый платок. Свое назначение в секунданты, эскудеро воспринял с поразительным спокойствием и не присущим ему флером небрежения.
  "Будто и не о нем речь," ‒ подумал Кабрера, отслеживая реакцию своего незадачливого протеже. Вернее отсутствие каковых либо реакций. На итальянца не похоже. Не высказав своего мнения, как правило, ни к какой деятельности не приступал. Будь то обед, сон, драчка или еще что. Здесь согласился молчком.
  "Вину чувствует," ‒ совершенно неверно истолковал мурсиец, покладистость Джинно. Не первое подозрение в адрес своевольного макаронника и не последнее. Но завинить итальянца никому и никогда не удавалось. Что тогда гложет миланца Пьетро дель Джинно, с момента неудачной поездки в Хаку? Неудача ли тому виной? И только ли она.
  Как и заведено в любом спешном деле, много ненужной суеты и крику. Очень скоро бразды правления от гасконца перешли к азиату. Его слово во всем оказывалось последним. От установки фальконетов до расположения людей на позициях. С минными ловушками мороковал ал-Маджус единолично. Пороховые бочонки устанавливал в облюбованные места. Непременным условием с двух, а лучше трех сторон, должна наличествовать твердая, плохо разрушаемая основа. Дерево, камень, толстая кирпичная кладка, отразить и направить взрыв в нужную сторону. Один из зарядов, обмотав в три слоя толстой веревки, подвесили высоко над дереве, замаскировав снизу под воронье гнездо.
  Джинно не ходить хвостом за гасконцем и азиатом, всем здесь заправлявшим, поднялся в одну из спален третьего этажа и расположился у окна. Вначале его интересовал Ла Марк, но весьма скоро он переключился исключительно на ал-Маджуса.
  "Где же так воюют?" ‒ спрашивал себя эскудеро, поражаясь кипучей деятельности узкоглазого. Было в его сновании что-то от паука, прядущего опасную паутину. Для кого? Вопрос слишком двусмысленен. В его основе и выявление жертвы и заказчика жертву спроворить. Ни на один Джинно не мог ответить с уверенностью. Он вообще не представлял на них ответа.
  Гасконец не очень переживал, отказав главенство своему странному приятелю. Относился к происходящему совершенно спокойно. Он давно понял и принял, в вопросах войны с ал-Маджусом ему не тягаться. Зачем тогда мешать? Все что во благо, во благо ему! Может... да нет наверняка! существуют вещи, в которых хотелось бы разобраться досконально. К этому обязывал прилипчивый фатализм, заменивший веру предков и интерпретированный по-своему. Гасконец со всей змеиной изворотливостью, жадностью и продажностью южанина, строго отслеживал причитающиеся ему выгоды. А если при этом выпадала возможность взвалить работу на кого-то другого, почему бы и нет? Однако и выгода не определяюща в его согласии на предложение Кабреры. Торг только видимость, нехитрый способ ,,заплести ум". Ничего привлекательного в дурости оборонять виллу не сыскать и в увеличительное стекло. Зачем согласился? Из-за цены? Бросьте, жизнь дороже. Славы? Не городите ерунды! Фанфары в посмертии столь же печальны, сколь печален реквием. Карьера? Глупость полнейшая. Где? У бриганд?! Под началом кого? Козопаса*? Тогда что? Вот на этом гасконец рекомендовал, себе в первую голову, захлопнуть варежку и с успехом захлопнул.
  Оставив Захари разбираться с секретами и засадами, Ла Марк поднялся на чердак, бросит взгляд сверху. Ну, а чуть позже пообщаться с итальянцем. В отличии от эскудеро, просто и честно гасконец ненавидеть не умел.
  - Будет забавно если нас обойдут, - не отходил от выбитого окна Джинно.
  - Вряд ли, ‒ усомнился Ла Марк в возможности таких действий. ‒ Во-первых, это не сами батальи, а авангард. Каким бы он не был большим, численность все одно окажется недостаточной, разгромить роты. Иное дело мы. Кто откажется от лавров победителя в маленькой войне. В последствии совсем не уточняя, была ли она велика, удостоиться лаврового венка или ничтожно мала, упоминать о ней. Во-вторых, Тельо не потерпит занозы в заднице, ‒ палец гасконца поочередно уколол эскудеро и себя. ‒ Извлечет.
  - Вы настолько хорошо знаете Бешеного?
  - Однажды подобное стоило ему капитанского жезла. Он неплохой вояка и учится на своих ошибках. Вот вы учитесь? То-то и оно.
  ‒ Неплохой? ‒ сделал непонимающее лицо Джинно. Эскападу в свой адрес пропустил.
  ‒ Не безмозглый, ‒ поправился Ла Марк. ‒ Что отчасти прискорбно. Для нас с вами.
  - Насколько? - выпытывал эскудеро. Его заинтересовали суждения гасконца. Вопрос осведомленности не маловажен сам по себе. Осталось выяснить глубинность её залегания. Во многих знаниях не только великие печали, но и великие возможности.
  ‒ Нам хватит, ‒ лаконичен ответ Ла Марка, сделать эскудеро соответствующие выводы.
  ‒ Что скажите по поводу Алибери? ‒ итальянец вполне мог бы гордиться земляком, не обещай последний, повесить всякого, позорящего славное прошлое латинян. Подобные клятвы всегда выполняются с желанием и скоро.
  ‒ Что скажу? Он боится проигрыша.
  ‒ Нам?
  ‒ И до нас, и теперь, и после, как развеет наш прах по ветру во славу языческого Марса.
  ‒ Я чего-то не понимаю?
  ‒ Людей выбирают не за их сильные стороны, а за их слабости.
  ‒ Тогда почему не обращают внимания на меня?
  ‒ Потому что у вас нет слабых сторон, а следовательно не видны и сильные. Вы круглы как пляжная галька. Вами хорошо кинуть и больно попасть. Но промахнувшись, вас не жалко утерять.
  ‒ Вы со всеми столь непосредственны и вызывающи в суждениях?
  ‒ Вызовите на поединок? Итальянская рапира против гасконской шпаги!
  ‒ Охотно продемонстрирую свои умения.
  ‒ Нисколько не сомневаюсь, но вас по сути здесь нет. Вы секундант. А если вдруг объявитесь, пристрелят, не размениваясь на удары клинков. Все во имя победы! ‒ рассмеялся Ла Марк над озадаченным эскудеро. Итальянцу нечего предъявить. Гасконец в своем праве.
  ‒ И зачем это вам? ‒ спросил Джинно имея ввиду не личный конфликт и не свою смерть. Ситуация без капли здравомыслия. Залезть в мышеловку за сыром?!
  ‒ А вот это уже не ваше дело.
  Гасконец прошелся по спальне и завалился на кровать. В изголовье ложа висел ковер-capoletti с чудесным морским видом. Волны, скалы, чайки и неотъемлемый парус у линии горизонта. Люди все время от кого-то сбегают. Чаще от самих себя.
  ‒ Представляете сколько много занятного могли бы поведать простыни, имей они тому способность. Как любили и изменяли, зачинали жизнь, рождали в муках и крике, уходили в небытие. И все без утайки!
  ‒ Было бы в том нового, ‒ не находит эскудеро привлекательной подобную исповедь.
  ‒ Не сами события, но действующие лица. Жизнь не замкнутый круг, но спираль меняться участникам восхождения.
  ‒ С этим лучше к капеллану.
  ‒ Вам самому не смешно упоминать полячишку? Ксендз и Библии не прочел, а вы хотите что бы осилил Пхаладипику Шри Мантрешвары.
  ‒ Вы доверяете своему приятелю? ‒ вернулся Джинно с тем небесных к теме земной. ‒ Он там, вы здесь.
  ‒ Закари справится.
  ‒ Откуда такая уверенность? С чего?
  ‒ Из очевидного. Мы с вами воюем жить, а он живет воевать.
  ‒ С таким подходом всякая война теряет всякий мало-мальский смысл.
  ‒ Для нас с вами. Для ал-Маджуса война и есть смысл жизни.
  ‒ Нельзя отпущенный небом срок провести не покидая седла и не выпускать из руки клинок.
  ‒ Слова и понятия нельзя для него не существует. Запреты условны и немногочисленны. При желании способен ободрать ваш череп.
  ‒ Ваш приятель не выглядит дикарем. Диковат, но не настолько, затмить гуннов или мадьяр с турками.
  ‒ Он худший из дикарей. Он цивилизован, образован и по макушку набит знаниями. Маленький пример. В его арсенале есть такой прием... как на его наречии звучит я не помню, в переводе Укус змеи. Суть такова, наносят выверенный удар в ваше ненасытное брюхо и в течении двух дней вы срете себе в кишки. Раздует с бочку. Сдохните некрасиво и ужасно воняя. О боли я не говорю. Боль это квинтэссенция всего! Хотите попробовать?
  ‒ Избави, боже!
  Треплясь с гасконцем Джинно пытался решить непростую головоломку. В действительности ли Ла Марк принадлежит к некоему кругу людей, посвященных в большие тайны и большую политику, обладающих большими возможностями. Или только придуряется таковым? И если первое верно, что ему здесь делать? К чему прилагать усилия? А если ошибочно? Тогда совсем непонятно. На дурака не похож. Впрочем кто из живущих согласится носить личину Арлекино и Пульчинеллы.
  "Но занятие нашлось," ‒ расплывчатое предположение, ничего не объясняющее.
  По образному выражению одного из бриганд ,,едва успели не стряхнув, спрятать хер в штаны", вернулись дозорные с неутешительным докладом, на подходе хинеты.
   ‒ Не драгуньеры? ‒ немаловажно знать Ла Марку подробности о противнике.
  ‒ Не, легкие. Аркебузиров на закорках везут. По двое в верхах, - доложил старший дозора, плешивый немчик с ужасающим акцентом. ‒ Пушку тащат.
  Сообщение об орудии вызвало всеобщее и немалое беспокойство.
  ‒ А чего ожидали? Баварских сосисок с венским пивом? ‒ снисходителен гасконец к подчиненным. ‒ На то и война, поступать противно человеколюбию и планам врага.
  ‒ Алибери, курва! ‒ нашли виноватого в идеи с пушкой. ‒ Будь моя воля, давил бы итальяшек еще в колыбели.
  ‒ Слава богу нет в том ни вашей воли, ни воли вам давить, ‒ огрызнулся Джинно, присутствующий при разговоре. Как и прочие потомки Ромула, он предвзято относился к любым отрицательным мнениям о земляках.
  - Пока притащат, час долой! ‒ подбодрил гасконец приунывших бриганд. ‒ А два не вечность.
  Конечно нет! Учитывая для многих это будут последние часы земного бытия.... И серое небо сделается любо, и люб окажется хмурый горизонт. Сладка, упавшая на высунутый язык, снежинка. И покажется несравненно чистой оплакать утраты, скатившаяся по щеке, дождевая капля.
  Слова сказаны, приказы отданы, люди затаились в укрытиях. Есть минутка проверить оружие, оглядеться, притерпеться, оценить кто рядом. Зажевать черствым хлебом страхи, разбавить остатками прогорклого вино. Обратить молитву и взор не к небу, но в себя. Так ли жил, умереть без страха? Не сыщется отважных, не убояться последнего часа.
  Легки на помине.... Сквозь редкие деревья замелькали всадники.
  - Мурсийцы, - опознали врага. Мудрено не углядеть в серой хмари гербы с восьмью львами на красных плащах.
  Командовал хинетами горячий кастилец. В золоченной кирасе, сияющем морионе, на вороном дестриере. Выдернул шпажку, отрывисто скомандовал и крутанув жеребца юлой, повел людей в атаку. Он мнил себя наследником Сида Кампеадора, являясь лишь амбициозным сопляком, обремененным долгами и семьей, желавшим славы, чинов и признаний несоизмеримо больше прославленного земляка. Мраморные херувимы мило улыбались дураку. Приветливо провожали, повернувши во след щекастые мордочки или оглядывались через крылатые пухлые плечики. Pimpollo!(Красавчик!)
  Фальконет харкнул стволами, сметая первый ряд верховых. Заржали раненные животные, испуганные вскинулись, роняя седоков. Крупный жеребец в агонии, лежа на боку, месил до кровавых ошметьев неудачно упавшего всадника. Другой, мышастый расин, кувыркнувшись вперед, раздавил своего хинета. Поднявшись прошелся копытами, кинулся вспять, напоролся на своих и в конец сбитый с толку, неуправляемый, смял атакующих. Залп вторым рядом. Брызнули осколки каменных младенцев. Всадники прянули пропустить пеших. Аркебузиры на шаг ответили залпом, устремились вперед, подгоняемые криком, горном и собственным страхом. Отработанный маневр, десятки раз показавший себя, с бригандами не сработал. Опытные стрелки выцелили и выбили ,,самую борзоту".
  Хаос упорядочился в позиционную перестрелку. Частые хлопки нет-нет сливались в единое. Оборона огрызалась, роняя атакующих в гравий, грязь и мокрую траву, получая порции свинца ответно. Кто кого перестреляет, задавит характером, возьмет норовом. Один из бриганд, в кровавом раже, вскинулся в рост и бил неприятеля стоя. Ему едва успевали подавать заряженное оружие.
  ‒ Назад! Назад суки гнилые! ‒ перекрикивал он пальбу руганью.
  После десяти минут короткого боя, стало понятно, наскок успешно отбит. Коронники отступили, подбирая убитых и раненных. Уводили под руки, перетаскивали тяни-толкаем под колени-подмышки, волочили, захлестнув ноги веревкой.
  ‒ С почином? ‒ поздравил кто-то из бывалых своих приятелей. Запить тост только дождевая вода в лужах да кровь из ран.
  Нервное время затишья потрачено на чистку и зарядку стволов, смену укрытий, перевязку. Громко стонавшего молодого новобранца упокоили ткнув шомполом. Две пули в брюхе, не жилец, а муки примет как и не грешил. По-христиански надоть с человеком, по-людски. Что там с душой, кто ведает, а тело осталось под дождем, исходя паром из расстрелянной плоти. Мертвых сложили поднять бруствер, некоторых уложили пополнить живых. Для количества, словом.
  Хинеты зря не рыпались, поджидали запряженный восьмерик, притащит легкую пушку. Орудие тут же установили на возвышенность, укрыв навесом из промасленной ткани.
  - Дай бог пушкари паршивые, - смотрел Джинно за установкой орудия и возведением противодождевого укрытия. Пушечный грохот вызывал в нем ярость и боязнь. Он предпочел бы увидеть лицо врага последнего мига, прежде чем отбыть к предкам.
  - У Алибери таких нет, ‒ не видит Ла Марк причин на подобные надежды.
  ‒ Откуда они знали про нас, тащить такую даль пушку? По такой-то погоде.
  - Мы достаточно предсказуемы. К тому же Черному не в первой проделывать подобное.
  ‒ Сколько раз вы с ним сходились? ‒ вынюхивал подробности эскудеро. Гасконец совсем не прост, не разузнать о нем.
  ‒ Цифра ничего не скажет, ‒ не спешил Ла Марк откровенничать и бахвалиться.
  ‒ Набиваете цену или желаете скрыть? ‒ аккуратно поддели гасконца. Не уязвить, но разговорить.
  ‒ Не желаю отвечать, не уронить себе цену, ‒ признался тот. Никакой ясности признание не привнесло. Любопытство Джинно осталось неудовлетворенным.
  - Можно подумать....
  ‒ Многие предпочитают подобным не заниматься вовсе.
  С правого фланга, по аллеи Купидонов, сторожко двинулись роделеро, выбрать позицию ближе к вилле, начать новую атаку. Продравшись сквозь разросшиеся посадки акаций, укрылись за оранжереей, ожидая поддержки от хинетов. Азиат, отслеживающий перемещения, выстрелил в припрятанный бочонок, начиненный свинцовым ломом. В тылу хитрецов взрыв сотряс воздух и плеснул в спины свинца. Безжалостный металл жалил плоть, крошил кирпич, выносил стекла, впивался в дерево.
  ‒ Не уж-то всех, ‒ рисковали выглядывать бриганды, рассмотреть результат срабатывания ловушки. Горазд, бестия узкоглазая!
  Пороховой дым растянуло, открыть обзор. Тяжелораненый, закрыв окровавленное лицо руками, наводил круги, шлепая и оступаясь в лужах. Его звали свои, но он или не слышал, или не мог сообразить куда направляться.
  ‒ Глаза посекло, ‒ смилостивились и пристрелили страдальца.
  Второй, превозмогая боль выполз под дождь. Перевалился на спину, подставил открытый рот под холодные капли. Дождь последнее ему увидеть. И услышать. Вода шлепала по кустам, камню, лужам и крови, заполняла развороченные прорехи в плоти.
  Заговорила вражеская пушка. Первый стрел поспешный и кривой. Ядро разбило в прах купидона, грызануло колонну портика и улетело в сад. Проломивши голые кроны, упало и покатилось собирая листву и грязь. Пушкари поправились. Снаряд влетев в окно ‒ не угадали само вышло ‒ пробил поперечную стену, выкрошил продольную перегородку, спластал с кирпича штукатурку и узорчатый оклад, превратил в щепу дверной косяк. Полотно дверей сдернуло с петель и швырнуло в бриганда. Вырванной филенкой приткнуло второго к шкафу. На излете бухнуло в изнанку тыльной стены, обсыпав картуши и пилястры.
  Следующий выстрел. Ядро пошло низко, сбивая макушки акаций, что кегли рассыпало балясины балконных перил, выбило раму, вызвав фейерверк стекла, гулко ударило в балку, обвалив пол второго этажа на головы защитников. Потеряв энергию нырнуло вниз, скатилось по лестничному маршу, стукаясь горячим боком о мрамор.
  ‒ Готовьсь! ‒ проорал Ла Марк, предупреждая начало атаки.
  Пушкари неприятеля поправили наводку. Выстрел. Теперь угадали в колонну портика из второго ряда, густо разбросав осколки по округе. Крыша с треском и хрустом накренилась и осела, насмерть засыпав нескольких бриганд каменными обломками.
  ‒ Аааааа! ‒ покатилась к вилле волна конных и пеших.
  Хинетов поддержали прибывшие на подмогу два десятка драгуньеров. Количество грозило перейти в качество нового штурма. Атака двумя рукавами, серьезная заявка на скорую и безоговорочную победу.
  - Однако им денег тоже посулили, ‒ заподозрил гасконец. Мог ли он осуждать людей, сам продавшись? Со времен Иуды мало что изменилось. Разве что цены. Удручающая девальвация металла и человеческой породы. Голова собрата по ремеслу не дотягивала и до мараведи. О тридцати сребрениках оставалось только мечтать и крохоборствовать.
  Фальконет озлобленно рявкнул, поубавить прыти неприятелю. Драгуньера на роскошном сером штирийце прошило насквозь, в дыру кулак просунуть. Рубак хинетов повымело с седел. Досталось и пешим стрелкам. Аркебузира выщелкнуло, окоротив на голову. Выпавшее из рук оружие запоздало выстрелило, всадив заряд в спину кого-то из своих. Зацепив пороховой складец, подравняло численность. Троих положило в смерть. Двое отмучились позже.
  ‒ Наши шкуры сдадут, еще заработают, ‒ мрачно пошутили с Ла Марком, об оплаченном штурме укрепленного здания.
  ‒ Что сказать?! Сволочи! ‒ посочувствовал гасконец бригандам и пригласил Джинно. - Не желаете поучаствовать?
  - Последую совету нашего провоста. Jedem das Seine (Каждому свое), - отказался итальянец, смахивая нагар с мерной свечи.
  ‒ И что это означает?
  ‒ Понятия не имею. Он так говорит, отправляя дураков на виселицу. Очевидно что-то дельное, раз шваба никто не любит, но слушают.
  Выстрелы.... Выстрелы.... Выстрелы.... Крики.... Крики.... Крики.... Звон.... Звон .... Звон...
  Бриганды огрызалась всей доступной мощью. Аркебузами и аркебузеттами, слабосильными дэгами и клинками.... Перегавкивались фальконеты. Одно из ядер угодило в меж-ушье лошади. Обезглавленное животное, прежде чем упасть, пронеслось с десяток шагов. Всадник, заросший щетиной мужчина, с забрызганным кровь лицом, почти ослепший, орал от ужаса, не далая попыток спешиться. После падения коня, вылетел из седла, угодив под удар пики и еще долго извивался на земле наколотым червем.
  Железный кулак из десятка роделеро накатил на позицию обороны и в минуту вырубил бриганд. Выстрел в припрятанную мину и от убийственной людской машины, нацеленной катиться дальше, осталась жалкая четверть, тут же пострелянная с крыши.
  - И так, - хлопнул Ла Марк по плечу азиату. - Мы на войне... - гасконец шумно потянул воздух носом, словно наслаждался тончайшим запахом невидимых духов. - Чувствуешь? Божественная алхимия! Кровь, плоть, порох и сталь! Уверен, философский камень состоит из этих ингредиентов, чудесно превращать дерьмо в золото и золото в полное дерьмо!
  Гасконец проиллюстрировал слова выстрелом в умирающего бриганда. Обратившись в тлен, он тем самым повысил процент выплат остальным.
  Моложавый крепкий бриганд нашел сказанное забавным.
  - Занятные рассуждения.
  ‒ Главное понятные, ‒ подмигнул гасконец собеседнику.
  ‒ Мне уж точно. Пятнадцать лет практики, ‒ не без гордости заявил бриганд. Едва уловимый акцент выдавал северянина.
  ‒ Как ваше имя, мэтр?
  ‒ Олагуэр.
  - Приятно встретиться с человеком посвященным в тонкости трансмутации.
  Разговор пришлось прервать. Сумасшедший хор аркебуз взял долгие ноты. Пули цокали по камню, шлепали в дерево, выбивали красную пыль из кирпича и красные брызги из тел. В ответ рыкнули фальконеты, очистить пространство от набегающего противника. Горячий густой свинец, принудил искать укрытие и залечь. К ним уже спешила подмога
  ‒ Слово за тобой! ‒ уступил гасконец главенство. Азиат выстрелил в одну из своих нычек. Знатного громыхнуло, поставив точку в очередной неудачной попытки штурма. Вслед отступающим ударил не стройный и жиденький залп аркебуз.
  Прикрывая отход своих, вспохватилась примолкнувшая пушка, угодив ядром в основание здания. Образовалась значительная дыра. По стене, вверх, скрашивая и слупляя штукатурку, потянулись трещины. С запозданием, верхняя часть кладки осела и вывалилась, открыв внутренние помещения двух этажей. Кто-то не удержался на принявшим наклон полу и вывалился, жестко поломавшись на острых обломках.
  - Ваше долгое служение Тюру Однорукому меня обнадежило. Семь тысяч не могут пропасть просто так, ˗ разглагольствовал Ла Марк. ˗ Лично я, уподобившись римским триумфаторам, вернусь на белом коне в родной Орлеан, швырну золото кредиторам, пошлю к хуям родственников и их распрекрасную маркизу, вложусь в патент капитана и заживу! Давитесь желчью, суки! Я рожден воевать! Стоять под ядрами и пулями, покрытый непробиваемой броней славы и грехов. В венке из роз, с золотыми в кошеле и по колено в говне!
  - А еще обвиняют итальянцев в трепливости!
  - Я прорицаю, если что, - выстрелил Ла Марк в окно. Пуля догнала отставшего роделеро, выбив из того хлопья крови и плоти.
  - Не дурно, ˗ похвалил северянин.
  - Роббер Ла Марк! - вновь пальнул гасконец.
  Цель дальше, но результат эпичнее. Голова драгуньера разлетелась арбузной мякотью.
  - С вашего позволения, Дитш Олагуэр у Пенья, ˗ назвался полным именем бриганд. Его выстрел не хуже.
  ‒ Странное имя для испанца, ‒ подивился гасконец. ‒ В святцах точно такого не отыскать.
  ‒ С этим к моим родителям. Внятно объяснить мое имя. Мне вот не могли, ‒ посмеялся Олагуэр.
  ‒ Не иначе ваш батюшка якшался с датчанами.
  ‒ Одно время он ходил в тех краях капером, а потом обосновался в Оденсе.
  ‒ Удачно?
  ‒ Вполне. Но торговать селедкой не мечта моей жизни. Пришлось покинуть Lorteland (Дерьмоландию).
  ‒ Чувствую в вас родственную душу. Свое предназначение надо оправдывать. Кто бы не желал от вас обратного.
  ‒ Это уж как водится! ‒ согласился Олагуэр, наблюдая за приготовлениями неприятеля.
  Басово гавкнула вражеская пушка. Чиркнуло в воздухе. Ядро проломило стропила, рикошетом проскакало по потолку, обваливая на головы защитников куски штукатурки и вывалилось наружу. Попадание атакующие поддержали ором и дружной пальбой.
  ‒ Заебут своей пукалкой! ‒ покрутил носом гасконец, расчихавшись от белой едкой пыли.
  Второй выстрел. Ядро подбило колонну у крыльца и лишенный опоры балкон завалился одной стороной.
  ‒ Колотушка! ‒ предложил гасконец пари на следующий выстрел.
  ‒ Пудреница! ‒ принял датчанин.
  Ядро проломило стену, впилось в забитый книгами шкаф. Брызги стекла, древесной щепы и бумаги.
  ‒ С вас выпивка! ‒ напомнил Ла Марк о своем выигрыше.
  ‒ Не спорю.
  Новый выстрел.
  ‒ А вот теперь пудреница!
   Точнехонько влетев в зев окна, бомба рассыпалась осколками, поражая людей и испещряя стены дырками. Пошла атака, встреченная рассерженным фырканьем обоих фальконетов и согласованной пальбой бриганд.
  Заминка неприятеля не продолжительна и накат, подобный шумливой прибойной волне, возобновился. Медленный и неуклюжий в начале, стремительный и шустрый в конце. Ударить, протаранить с разбега, перехлестнуть, продвинуться дальше. Спешившиеся драгуньеры текли второй волной, подымая сор затаившихся и попрятавшихся товарищей.
  В дело вмешался азиат, не на мгновение не упускавший из вида поле схватки. Одиночный выстрел и грохот взорвавшегося бочонка, отозвался дребезгом уцелевших стекол и дрожанием пола и стен. Взрыв внес сумятицу, сбил атакующих с шага. Такие мгновения надо уметь ценить и еще лучше уметь использовать. Аркебузиры перезарядились, встретить залпом приближавшегося на последний рывок неприятеля. Осадить его, уменьшить числом, остудить потерями.
  Ла Марк мельком глянул в окно, выстрелил. Отпрянул в бок, не подставиться под ответный выстрел. Довольный результатом, с изрядной доли патетики произнес.
  - Ха! Война лучшее из ремесел.
  Он снова высунулся и разрядил второй ствол аркебузета. Зазевавшийся хинет, схлопотал пулю. Свинец угодил в плечо, буквально оторвал конечность, уронил в грязную лужу. Поворохавшись, рыбиной на заиленном мелководье, бедолага вскоре затих.
  - И я, видит Бог, не худший из ремесленников! ‒ бахвалился гасконец.
  Азиат метнулся в другую комнату, высунулся и выстрелил, тут же отскочил. По стене ударили пули мушкетов. Ал-Маджус опять высунулся, чуть задержал руку и выстрелил. Близко раздался взрыв. Веер железного крошева швырнуло во все стороны. Смерть не разбирала правых и виноватых.
  Охнула пушка. Визжа пронеслось ядро, срубило колонну, окончательно обвалив балкон. Лопнуло злым мыльным пузырем, разбросав слепой свинец.
  Людскую волну догнала вторая, за ней третья и атакующие прорвались к зданию и в здание, тут же увязнуть в рукопашной горячей схватке.
  ‒ Мы идем! ‒ Ла Марк извлек шпагу и, отсалютовав итальянцу, бросился догонять шустрого азиата.
  Предстояло много мясницкой работы. Ничего выдающегося и утонченного. Высокое искусство Ди Грасси и Агриппы потеснено (и посрамлено!) грубой мастеровщиной немца Якоба Зютора.
  Стороны пластались с безумной яростью. Особенно показались обозленные потерями мурсийцы. Бриганды ложились под клинками хлебными снопами на крестьянской стерне. Не подмога с этажа, вырубили бы до последнего. Узкоглазый нехристь валил христиан, что матерый волчара кротких овечек. Гасконец, на удивление, посредственный мясник, но орал и матерился за троих.
  В какой-то момент жаркого злобного боя, наступило равновесие. Зависло в ожидании толчка, перетянуть одну из сторон. Неважно чью. Правых и ли неправы, виноватых и безвинных. Порождений Преисподней или агнцев божьих, вооруженных не хуже исчадий ада и исходящих не меньшим злом и страстью убивать.
  Уперлись так уперлись! Никто не желал уступать и шага. Уступив, потом придется делать два. Простая арифметика войны. Потеряв свое, вначале верни, а уже затем вгрызайся в чужое. Никто не воюет в убыток. Прибыль решает все и длань Мамоны распростерта над всеми.
  Звон клинков перебивал редкий грохот выстрелов, больно отзывавшийся в ушах. Воздух немаленького помещения перенасыщен пороховой гарью, не отличить своих и чужих. Где-то бились накоротке, используя ножи и шаберы. Дошло и до кулаков и борьбы. Под ногами рубак катались и пыхтели. Выдавливали глаза, рвали рты, сжимали глотки, жамкали мошонки, хрустели выкрученные пальцы, выворачивались запястья. Зубы впивались в чужую плоть, насытить голод и жажду убийства.
  Рядом с Ла Марком пробитый, нещадно проколотый полудохлый бриганд дрался с неослабевающим остервенением, впитывая эманации боя. Ими жить, ими стоять до последнего сердечного удара и судорожного вздоха. Сколько таких, если приглядеться? Каждый второй? Каждый первый!
  С чудовищной концентрацией сил и воли работал двумя клинками азиат. Он не фехтовал, не распылялся на финты и подставы. Вертелся, уходил, уклонялся, кромсая плоть. Держаться сколь угодно долго нужно онеметь нутром. Заставить себя не чувствовать, отрешиться от чужих смертей и собственных ран, не отзываться ни на зов, ни на крик. Не убояться сгинуть, принять смерть в высшей ипостаси всеобщего равенства, приправленного липкой горечью сорного полынного поля.
  Оборона подобно гигантскому удаву, атаку переварила. Не поперхнулась, не подавилась, не сгинула, обессилено замерев от непомерности содеянного.
  Короткое замирение перевести дух, ощутить себя все еще живым. Все еще не смотря ни на что. Насладиться минутой относительного покоя. Не слушать треск горящего дерева, шуршание осыпающего камня, стоны раненых. Ничто не должно отвлекать, смотреть на спокойное серое небо или облезлую стену. Смотреть и не видеть, ощущая внутри разливающийся покой, сытость но не пресыщенность.
  Бытие кратко и неустойчиво. Пушка напомнила о себе. Свист пяти фунтового ядра действовал на нервы. Заставлял втягивать голову, стискивать зубы, иные закрывали глаза не угадывать попадание. Авось не твой жребий отправляться в рай!
  Кусок стены отделился пластом и цепляя стропилами, срывая части крыши, ухнул оземь, рассыпав черепичный бой, похоронив под собой нескольких защитников виллы. Следующий выстрел пришелся в надкрылечье. Разметав остатки из алебастровых ангелов, пробив кладку, ядро застряло в камне, шипя раскаленным металлом.
  ‒ Жгут порох, не жалеют, ‒ поплакался кто-то из бриганд.
  ‒ Себя-то много жальче.
  Разговор скуп на слова. Не говорить надо. Слушать.... Гырчит пушка, отправляя свистящий снаряд.
  - Час долой! - известил Джинно, взгромоздив ноги на стол. Удобней отковыривать баллоком грязь и известь с подошвы сапог.
  ‒ Осталось совсем ничего, ‒ потер руки Ла Марк. Он походил на выпивоху, которому выпитого мало. Будет болеть голова, ни к херу сделается не способен. Но это ведь потом! А сейчас.... Пир!
  ‒ То-то ноженьки сами на выход просятся, ‒ балагурит Олагуэр, вызывая слабые смешки. Два часа терпели и остатки дотерпят.
  Опять пушечный рык. Шар чиркнул в сером воздухе, влетел в пролом и звонко разорвался огнем и металлом, разметав мякиши человечков, запалив тряпье и бумагу.
  ‒ Когда ж угомонятся!?
  Не угомонятся. Влетев в окно ядро ударилось во внутреннюю стену и рассыпалось злым роем осколков. Потери и раненных считать некогда и некому. Покатила атака, участилась стрельба.
  ‒ Сучье племя! - возмутился датчанин. Пуля сбила с него морион. Он даже потряс головой, прогнать шум в ушах. Второй выстрел и пуля прожгла ему подсумок. ‒ Din Kaelling!! (Сука!) ‒ ошалело озирался везучий потомок капера.
  На пушку огрызаются фальконеты, отсчитывая мгновения и расстояние до рукопашной. Обоюдный залп в упор и вот оно....
  Азиат перемахнул через подоконник, оказаться во фланге схватки. В драке, безоглядной и яростной, он что хищная рыбина, запущенная в пруд к жирным карасям.
  - Монжуа*! - по петушиному звонко проорал Ла Марк и последовал за приятелем.
  Фальшивый клич, фальшивый порыв, фальшив сам гасконец. Четкое понимания лжи и абсолютное не понимание происходящего напрягало Джинно. Он не любил неразрешимых загадок у себя под боком. Впрочем одна догадка у него завелась.
  "Он как и я!" ‒ сверлила в висках и рука самопроизвольно шарила дэг.
  Подохнуть в солнечный ли день, в слякотный, охоты мало. Будь в твоей длани праведный эскалибур или бандитский чекан, копье Святого Лонгина или кинжал сикария Маккавеев, возглавляй светлых паладинов или немецких ландскнехтов, освобождай в благоговейном трепете Гроб Господень или распаленный алчностью и похотью разоряй городок по соседству, не откажешься прожить на денек-другой дольше. Да и кто откажет! Рай он не где-то! Умозрительный, далекий и непостижимый. Рай вот он! Материальный, грязный и порочный. Предпочтительный из всех прочих благ. Ничего потом, позже. Все сейчас! До макушки, до блевотины, до кровавых соплей.
  Сошлись накрепко, накопив обиды и гнева. Тяжко пришлось всем. Даже вездесущий стожильный азиат запарился и в конце бился левой рукой, утрудив правую до судорог. Гасконец вовсе походил на побитую собаку. Ни прежней игривости, ни веселости, ни говорливости.
  - Еще пол часа! - порадовал Джинно скромные остатки бриганд. Хватит ли их на оставшееся время?
  ‒ Знатненько порезвились! ‒ устало сполз по стене Олагуэр. Красавец морион ‒ сто гульденов, занятых у барыг из Аусбурга, не зря уплачены ‒ превращен ударами в мятый хлам. Нагрудник пробит в нескольких местах, но хозяин чудом не пострадал. Мелкие порезы, распухшая скула к вниманию не принимались.
  ‒ Не зацепили? ‒ удивился бриганд, оглядывая азиата уделанного кровью. Облитый из ведра выглядел бы чище и суше.
  ‒ Кошку трудно оцарапать, ‒ ответил Ла Марк устало падая на кровать. Сверху, с фрагмента уцелевшей фрески, на него смотрели глаза Богородицы. Выдержать её укор надо быть либо удивительно честным, либо поразительно наглым. Гасконец относил себя к первым и по-своему был прав.
  "Не всякие блага даются легко," ‒ утешался он, не опускаясь до жалости.
  Сырое дерево горело дымно и чадно. Едкие клубы едва поднявшись, расползались по округе, заволакивая пространство. Не видно чужих, не видно своих. Подозрительное затишье. Плохое. К плохому.
  Через не могу, уставшие бриганды стаскали своих раненых. Вражьих раздели, выставили в окна, накрепко привязав.
  ‒ Слишком наивно. Не та диспозиция, хорошо думать о людях, ‒ усомнился Ла Марк в действенности такой защиты.
  ‒ Хотите на выпивку забьемся? ‒ предложил Олагуэр.
  ‒ Вы и так мне задолжали.
  ‒ Бутылкой больше, бутылкой меньше.
  ‒ Давай, ‒ согласен гасконец, прельщенный не выигрышем, но увидеть какое-то разнообразие в утомительном происходящем.
   Пока спор да тяжба, в сторонке говорили двое, возясь привести оружие в порядок. Думали не слышат, но ухо у Джинно чуткое. И занятие у него не самое увлекательное, ножом ногти ровнять, не подслушать.
  ‒ Чей-то ты все нехристем любуешься? Знаком?
  ‒ Как сказать...
  ‒ А так и скажи. Я вот с брательником моим, два раза вместях стояли, а трижды супротив друг дружки сходились. И ничего, не злобимся. Жизнь такая, кого хошь разведет, с кем не надо за стол усадит, один кусок грызть. Али старое ворошить не в мочь?
  ‒ Во-во. Старое. Будь я с теми, башку бы прозаклал, до этого гада дотянуться.
  ‒ А сейчас вроде совесть не пущает.
  ‒ Он не только мою спину прикрывает.
  ‒ То же верно. Видать крепко досадил, коли душа щемит.
  ‒ Будто угольев сыпанули.
  ‒ Накось хлебни, глядишь и попустит малость. А нет... война кругом... Мы палим, в нас палят, кто разберет, чья рука в кого угадала.
  Разговор прервался к великой досаде итальянца. Он положил на память найти бриганда и отдельно переговорить, выяснить подробности. Долго обиды помнить не все способны, а спросить за них и вовсе единицы.
  ‒ Десерт пожаловал, ‒ оповестил Олагуэр окружающих.
  По дальнему холму, едва видимому за дымной пеленой, спускался черный людской оползень, отблескивая тусклым железом стволов и иглами пик.
  ‒ Драгуньеры? ‒ уточнил Ла Марк, продолжая любоваться потолочной фреской. В святом лике много земного, обыденного и от того он еще более притягателен.
  "Хороша!" ‒ вовсе не возвышенная мысль рождена любованием.
  - Нам любых хватит. Хошь монастырских хористов прислали.
  Опять сволочной дождь. Сбрызнул робко, пробежал по крыше, намочил камни, ветки и потек с небес волшебными нитями, сшить серое небо и черную землю воедино.
  - Есть бог на свете! ‒ вздохнули рядом с потомком капера. ‒ Можа палить больше не будут.
  - Спорное утверждение, ‒ сомневается Олагуэр. Причин сомневаться всегда найдется.
  - Был бы, я здесь не очутился, ‒ поддержали потомка морского грабителя.
  - Где здесь? ‒ подключился к разговору гасконец.
  - Здесь! ‒ топнули в гулкий пол.
  - А чем плохо? Посмотри! Враг многократно бит, а вокруг наши славные парни, ‒ зубоскалит Ла Марк. ‒ Живые и не совсем.
  Парней: пяток в приемлемом состоянии, пяток легко раненных из пушкарей, трое одна видимость. Жмуриков с десяток. Во вне вряд ли кто уцелел.
  - О покойниках только хорошее, ‒ привстал с ложа гасконец вещать о важном. ‒ Они из братской любви и христианского сострадания завещали нам свои кровно заработанные. Скоро к ним прибудет и живым выйдет совсем недурственно, приобрести козу. И шерсть, и молоко, и за хозяйку потерпеть сможет. Целовать не будет, но супружеский долг и верность гарантированы.
  Бриганды один, второй, за тем остальные, рассмеялись. Слов нет, во всем прибыток и польза. От козы.
  ‒ Ожили, хуеглоты! ‒ заметили шевеление в стане врага. - А давайте лупару сообразим!? А чего? Приветим!
  - Давай, - согласился Олагуэр.
  Выискали убитого из своих-чужих, разницы нет, спустили с него штаны, раздвинули ноги, ножом вырезали сфинктер.
  ‒ Поперли!! ‒ предупредил смотрящий. ‒ Годи пока. Годи сказал! Далече еще, не увидят. Во-во-во-во-во! Давай!
  Подхватив за руки за ноги, перекинули мертвяка через подоконник голым задом наружу. От удара животом кишки выбросило из тела. С улицы послышались проклятья и угрозы содрать кожу с шутников.
  ‒ Конец вам ублюдки! Конец! ‒ возмутились атакующие неслыханному оскорблению. За такое на ремни, подлюк! На куски, тварей! В мелкую крошку, скотов!
  ‒ Теперь в плен и не возьмут поди, ‒ покачал старый бриганд головой на выходку товарищей и закашлялся. Кровь хлынула сквозь рукой зажатую рану. Он похерился в бок, голова свесилась. Последним движением воин протянул руку, собрать в ладонь мутное пятно уходящего светлого мгновения.
  Надсадно бумкнула пушка. Совсем рядом посыпался камень. Натужно треснуло старое дерево. Тяжко осели перекрытия, содрогнув стены. В окно бросили свинца. Смотрящий откинулся назад, уставившись в потолочье дыркой глазницы.
  - Винца бы напоследок, - пожелал бриганд с глубокой раной на щеке, забирая у мертвого заряженную аркебузу. Свой дэг отдал товарищу.
  - Не сумлевайся, поднесут, - посмеялись беззлобно. Чего злобиться? В смерти все равны.
  Разноголосо и не солидно отстрелялись фальконеты.
  ‒ Все! Порох кончился, ‒ объявили приставленные к орудиям.
  ‒ Что же... обойдемся, ‒ ловчее вцепился в клинок гасконец. Будь выбор.... Невозможно представить сколько вариантов имело бы настоящее.
  Атаку встретили в подъеме на второй этаж. Устоять не устояли, попятились сразу, уступая ломовому натиску.
  Дважды азиат вызволял Ла Марка из безвыходного положения, чуть ли не за шиворот вытаскивая из безнадежной рубки. Один раз гасконца свалили с ног и хорошенько оттоптались. Он вывернулся, лежа на полу разрядил дэг в хинета, занесшего над ним роковую сталь. Только, поднялся и тут же был опрокинут чудовищным ударом кулака в дых. Широко разевая пересохший рот, с трудом восстановил дыхание. Цепляясь за стену поднялся, вяло отмахиваясь от противника. Прояви тот сноровку и ad patres (к праотцам!).... Не успел.
  Ал-Маджус не щедр на движения. Все строго, в соответствии с необходимостью. Шустрому драгуньеру, попытавшемуся разрядить в него двуствольный аркебузет, разрубил лицо. Следующему отсек кисть, далеко шагнул в бок влево и сзади, ударил в незащищенную шею. Скрутился, пропустить двойной укол и ответил. Подбил направленный в лоб ствол, протянул клинок снизу от паха к груди. Переступил выпавший ком кишок, продолжить сражаться.
  Первым не выдержал итальянец.
  ‒ Время! ‒ громко объявил он, уворачиваясь от ударов. Пришлось и ему участвовать в схватке. Враг начисто игнорировал повязку на локте. Лупару никому не прощают. От примитивного аллонга* спасся свалившись в дыру перил. Подставившись под пинок в испячье, рыбкой нырнул дальше. Не покрыв себя славой, по грязи и кирпичной ржавой пыли, удрал.
  Разряженный залп и отход в одну из спален. Опрокинуть шкаф загородить дверь. Вторым подпереть. Живо, не спуститься, а слететь по веревке вниз и бегом сквозь заросли сада, едва заметной тропкой к оврагу. Вскочить в седла приготовленных лошадей, подхватить поводья безхозных и бежать..., бежать... бежать....
  
  
  
  2.
  Ушедший день запомнился пронизывающим ветром с дождем, непролазной дорожной грязью, в белых корках льда и непрерывными столкновениями с неотвязным королевским авангардом. Когда короткие, когда затяжные, схватки и сшибки медленно и верно обгрызали уставшие от длительного марша остатки удирающих рот. Спасаясь убраться, бросали поклажу, раненных, и без того не великие припасы. С собой только необходимое. Самый минимум: оружие, порох, жратва и вино. Дезертирство сошло на нет. "Пленных не брать!" ‒ огласили королевским полкам, дополнив приказ звоном монет, самым весомым аргументом монаршею волю исполнить.
  От окончательного и полного разгрома спасли Иезавель и Курносый. Умелая пушечная стрельба и отменное маневрирование пандур, позволили бригандам переправиться на правый берег Фуэро и уже оттуда, беспристанной пальбой прикрыть отход пушкарей и венгров. Умученная людская масса напоминала крысу, побывавшую в когтях голодной кошки. Кабрера сорвал голос командуя на переправе. Отъявленных тугодумов пристрелил на виду у всех, игнорирую законность и правомочность поступать столь неоднозначно. Шёллер предпочел орудовать фальшион, оббивая плоскостью клинка плечи и спины "бляжьих выродков", "беременных сук" и "безногих пидоров".
  "Заикнись мне только о христианском милосердии!" ‒ заказал провост вмешиваться капеллану. Рогулец глянул на шваба, как на конченого идиота. Он не лопоухий юнец мучиться любовью и состраданием к ближнему.
  Как только последний всадник перебрался с левого берега на правый, переправу взорвали, обрушив настил в речной поток вздутый дождями.
  Оставив два десятка страшил присматривать за остатками моста, роты торопливо уползли вглубь берега и встали временным лагерем.
  ‒ Табор! ‒ обругал Шёллер диковатое зрелище солдатского бивака.
  ‒ В таборе такого бардака не встретишь, ‒ выказал Рогулец полное недоумение возведенной напраслиной на детей дорог, ветра и солнца.
  Обустраивались как смогли. Расставляли повозки, натягивали тенты, разводили костры. Лошадей отогнали на скудный осенний луг. Особо запасливые скармливали последний овес. Серьезно пораненных и охрамевших пустили в котлы. На воде и пустой каше далеко не ушагаешь.
  Выбрав место в стороне от шума и колготни, Дега возился с раненным Каррильо. Альфересу откровенно паршиво, но он держался. Изредка позволял себе стонать, потеть и впадать в забытье. С каждым часом изображать героя становилось все трудней. У астурийца начался жар, его бил озноб. Рана не затягивалась, сочилась дурно пахнущей сукровицей. Края порванных мышц подернулись синюшностью и набухли, сползая с осколков желтоватых костей.
  - Ну что? Не надумали? - вопрошал Дега, уложив моряка на живот и привязывая руки, ноги и поясницу к деревянному настилу, служившим хирургическим столом.
  - Не дождешься! - задыхался от боли горячущий Каррильо. Оказывается даже в нестерпимых муках жизнь прекрасна. Надо только захотеть окружающую красоту увидеть. Оценить краткость своего бытия. Осознать после.... После ничего не будет. Ни дождливого неба, ни холодного ветра, напитанного запахами грядущей зимы, ни низких облаков, ни тусклого солнца на закате.
  - Это вы кому? Мне или Святому Петру, готовому радушно отверзнуть перед вами двери. Как сказал бы сэр Рогулец ‒ Welcome! Кстати, очевидцы утверждают, ручки на дверях из фаллосов демонов, убиенных святым апостолом.
  - Обоим!.. Тебе и ему....
  - Мне-то что. Больно видеть ваши страдания. И лучше вам не сделается. Прошлый раз одну пулю из вас выковырял, а вторая глубоко засела. Доставать морока ни одного часа. Удивляюсь как вы еще не подохли. Вот что значит андалузская настырность. Теперь буду знать, две пули мало. Надо три.
  ‒ Я астуриец! ‒ скрипел зубами Каррильо.
  ‒ Один хрен!
  ‒ У нас побольше, ‒ попытался шутить моряк. Сбить боль не помогло.
  Лекарь сосредоточен. Погружение дренажной спицы вызвало обильное истечение дурно пахнущей жидкости.
  ‒ Ничего общего с цветочной водой, ‒ поморщился Дега запаху, вытирая спицу о фартук. Он у него нетрадиционно чист. Или же нов, отсутствовать следам предыдущих хирургий над плотью.
  ‒ Приступай! ‒ ворочался Каррильо накрепко привязанный к столу. Сколь не прочны свиные ремни, помалу тянулись от прилагаемых им усилий высвободиться.
  - Надо бы терпентинового масла, да где его взять? Что скажешь?
  ‒ Ковыряй, лягушатник! ‒ просил астуриец, быстрее закончить пытку лечением.
  ‒ Вот и я не знаю, где взять терпентинового масла, ‒ не слушал Дега вопли и стенания пациента.
  Вместо масла больному досталась хорошая порция мадеры, которую тот, свернув набок голову, с трудом выпил. И крепкая и не удобно.
  ‒ Тут работа мясника, а не бакалавра медицины, ‒ посетовал лекарь на предстоящее время препровождения за операционным столом.
  ‒ А ты кто? Мясник и есть!
  Каррильо немного обмяк. Подействовал алкоголь. Раненному влили вторую порцию, смешанную с белладонной.
  - Помогло? ‒ наблюдал Дега состояние своего беспокойного и вертлявого подранка.
  - Не особенно, ‒ признался альферес заплетающимся языком.
  Лекарь осмотрел, не забыл ли чего приготовить? Пара ланцетов; пилы для костей ‒ малая и большая; длиннорылые щипцы; пинцет; поршень вытягивать жидкости; иглы разной длинны; дренажные спицы; льняные и хлопковые очески, промокать выделения; бутылка виура. Это уже для себя. Не преминул глотнуть от дрожи пальцев и нутра.
  ‒ Начнем, помолясь, ‒ лекарь махнул рукой, прогнать невесть откуда взявшуюся муху.
  Молитвой не обременился, еще бы знать её, а зацепив пинцетом крупный осколок ребра вытянул, отрывая от мышечной ткани.
  - Мммм! Ты что творишь! ‒ задергался Каррильо.
  - А что? Не надо?
  - По другому нельзя?
  ‒ Я же предлагал? По другому.
  ‒ Иди ты....
  ‒ Тогда говори, а я послушаю, чем тебя врачевать. Дуть на болячку? Или заговор наложить? Или крестное знамение?
  ‒ Бога побойся! ‒ корежила и тянула боль Каррильо. Он мыкал, скорготал зубами, часто выдыхал через нос.
  - Не могу. Руки начнут трястись. А руки для лекаря главное. Верный глаз, твердая рука и ясный ум. Про сердце ничего не скажу, ‒ выбирал крупные кости Дега.
  ‒ Сучонок! ‒ всхлипнул моряк, поддавшись чувствам и отчаянию боль перетерпеть, снести муки достойно. Мужчине стыдно плакать.
  ‒ Я предлагал? Предлагал. Ты недальновидно отказался? Отказался, ‒ Дега рассмотрел очередной осколок. Надежда умирает последней. Сразу после пациента. ‒ Все прочие пожелания к нашему дорогому капеллану.
  - Иди к дьяволу со своим лЕкарством! Ааааа!
  - Тогда не обессудь. Ничего нет. Кликнуть поляка? Он тут, неподалеку. Ждет своего часа. Ворон над полем кружит, мертвечину сторожит.... Сам понимай, воронье всегда слетается на падаль.
  - К еб....ой матери и тебя и твоего попа! Аааааа!!! - блажил Каррильо, извиваясь на досках. Не перетерпев боли, обмочился. Презренная жидкость протекла в щели и зашлепала о землю.
  ‒ Бывает, ‒ утешил лекарь вошкающего астурийца, продолжив очищать рану. За свой труд не должно быть стыдно. Особенно перед мертвыми.
  - Дегаааааааа! - возился Каррильо, растрачивая силы на бессмысленные стенания. Быть слабым унизительно и недостойно моряка. ‒ Сукаааааа!
  - Вообще-то кобель. Что? Согласны? ‒ Дега вынул очередной костяной фрагмент и бросил его под стол. Птичкам-собачкам. Ням-ням!
  - Нет! Ааааа! Сделай же что-нибудь!
  ‒ Я и делаю!
  Лекарь отложил пинцет и взялся за дренажную спицу, подкручивая ввел в рану.
  ‒ Дегаааааа!
  ‒ Все! Все! Все!
  Спица поменяна на длиннорылые щипцы.
  ‒ Не скажу что вам понравится...
  ‒ Дегааааааа! Кхххххх! ‒ захлебнулся кашлем Каррильо.
  ‒ Терпите, сын гор и моря. Господь терпел муки, позволив дуракам себя распять. Вам же достались сущие пустяки. Пуля которую я извлекаю. Ко всему, у него не было выбора, а вам предоставлен. Что? Меняем? Пулю на пулю?
  Вместо ответа Каррильо заскулил.
  ‒ Я христианин....
  Дега стер пот со лба. Свинец засел глубоко и вынуть его не удалось.
  - Сочувствую, друг мой. Не поверите, но сочувствую, ‒ лекарь хлебнул из бутылки и часть вина плеснул на рану.
  Каррильо дернулся, но сдержался, промолчал. Стоит раскрыть рот, отвлечься терпеть, и позорно разревется.
  Слезы страдающего мужика мало волновали лекаря. Раненный запросто загнется у него на столе. Репутацию нужно беречь, даже практикуя у призренных богом, обществом и им лично, наемников.
  ‒ Уступая вашим настойчивым просьбам.... Будучи каким-никаким верующим, я не должен подобное совершать, но как естествоиспытатель и человек научного склада ума... Почему бы и нет? - Дега полез в один из своих дорожных баулов. - Волшебства не обещаю, но где-то близко к нему.
  Лекарь бережно извлек неказистую коробку. Открыл, откинул кожаный клапан. На замшевой подкладке, ровным рядом, поблескивая золотыми остриями, лежали тонкие иглы. Дега провел подушечкой большого пальца, словно пересчитывая.
  - Издеваешься?.. ‒ едва шевелил языком Каррильо, подсматривая за лекарем.
  - Вдруг сработает? Клин клином вышибают. Кто теряет голову, вряд ли думает о зубной боли. Ненаучная гипотеза, но в нашем случае сойдет.
  - От игл под ногти?!
  - Откуда знаешь? Про иглы? ‒ осмотрел лекарь пациента будто собирался свежевать.
  Каррильо предпочел не распространяться о подробностях знакомства с методами дознания, применяемыми к человеку. При виде столь незамысловатого инструмента воздействовать, морячок струхнул порядочно.
  - Убери! - обреченно попросили лекаря. ‒ Обойдемся. Потерплю.
  - Раз уже достал. Терять как говориться нечего. В данном случае некого. Пан Рогулец... или лучше сэр? Э.... не важно. Хотите засвидетельствовать сотворение мирянином чуда?
  Капеллан обходивший других раненных, подошел к Дега. Каррильо он не жаловал и никакой любви христианской, магометанской, платонической к астурийцу не испытывал. Ни к альфересу, ни к кому иному. Нелюбовь выступала неким обобщением. Первыми к богу отправляются неудачники и к услугам пастыря первыми прибегают именно они. Нормальные верующие обходятся молитвой и чаркой. Последняя вполне может заменить первую, что чаще всего и повсеместно происходит.
  - На костер хотите? - грозно спросил Рогулец. Иглы его нисколько не смущали. А вот о чуде лекарь заговорил зря. Чудеса церковь не отрицает, она можно сказать сама ими промышляет, пестует и патронирует, не допуская лишних рук, глаз и умов к столь ответственному занятию.
  - Гарантирую это совершенно не то, о чем вы думаете и к чему привыкли в вашем Тауэре.
  - Было бы о чем думать..., ‒ не одобряет капеллан легкомысленного настроения лекаря, сунуться куда его не просят.
  - А вы попробуйте. Возможно понравиться, войдет в привычку и принесет немалую пользу, - присоветовал Дега поляку.
  Моряк лежал, слабо постанывая, покорный своей незавидной участи. Он выдохся. На краю плывущего сознания, мелко дергалась мыслишка, лекарь не так уж и не прав, предлагая и уговаривая сделать правильный выбор. Правильный он всегда один. Тот который лучше. Который избавит от неизбежных мук. Он не то что бы сдался, просто устал. Такое бывает. Со всеми. Устанешь и не хочется ничего.
  Дега пользуясь не противлением пациента, основательно прощупывал острым ногтем кожу. Определив нужное место, вводил иглу. Иногда несколько подряд, иногда в разрядку, вымеряя расстояние фалангой мизинца, часто задумывался, вспоминая удивительную науку.
  ,,Цзянь-чжень... Цзянь- ляо... Цзинь-со... Чжун-ину..., ‒ смаковал он тарабарщину названий точек уколов.
  Альферес задышал ровнее, крови теперь сочилась меньше и более здорового оттенка. Дега, довольно мурлыкнул и вновь, вооружившись дренажной спицей и щипцами, полез в рану. Поляка манипуляции лекаря не смутили нисколько. Он со слоновьим спокойствием на глазу следил за ходом операции. Уважал он мастерство в любом его проявлении, будь-то выпечка хлеба, врачевание или рубка головы на праздничной площади.
  ‒ Аккуратней, а то сдохнет пока возишься, ‒ оценил Рогулец текущее состояние притихшего пациента.
  ‒ Сдохнуть он и так сдохнет, но практика мне не помешает. Ага! Попалась! Давай-давай, выходи дорогуша! ‒ Дега покачал щипцы раздвинуть рану и лучше захватить свинец. ‒ Хоп! ‒ извлек он неподатливую пулю. - Что скажете, капеллан? Даже не ойкнул!
  - Баловство.
  - А вы, Каррильо?
  - Вроде терпимо, ‒ прошамкал моряк.
  ‒ Вроде или все-таки терпимо?
  ‒ Отвали! ‒ слабо огрызнулся взмокший пациент. Рану он практически не ощущал или ему так казалось. Наболела, вот и привык.
  ‒ Вот она благодарность! ‒ радовался Дега успеху.
  - Вы оба грешники! ‒ прорычал Рогулец, рассматривая утыканную иглами спину моряка. Это не шарлатанство! Чернокнижие! ‒ Аугусто де Каррильо, я не стану вас исповедовать, можете не посылать за мной. Вы поддались искушению, вверили душу и плоть черному ремеслу! А вы, Иешуа Дега, отлучены и от причастия и исповеди. Не должно прикрывать колдовство благими намерениями и состраданием.
  - Пошел ты со свой исповедью! - вякнул Каррильо слабым голоском.
  - Присоединяюсь. Ступайте Рогулец. Ступайте! Вы меня разочаровали! Не зря Московия не хочет ходить под рукой ваших соотечественников. Подданные Сигизмунда Вазы еще большие варвары, чем московиты. Ломать пред вами шапку и гнуть спину? Ха-ха! Ni chyj ci sie nie uda!* (Ни хуя у вас не выйдет!) Ни с московитами, ни со мной.
  Рогулец промолчал, лишь зло сверкнув глазами. Поляцкий гонор что шило, вылезет и из английского худого мешка.
  ‒ Еще поставить? Не возражаете дон Аугусто? ‒ спросил Дега своего присмиревшего подопечного.
  ‒ Тыкай! ‒ согласен моряк, сонно хлопая глазами. После острейших испытаний, силы покинули окончательно.
  Закончив возиться с пациентом, лекарь принял еще нескольких раненных. Чистил и сшивал раны. Ампутировал руку. Вынул вытекший глаз. Зашил распоротое брюхо, вычистив прилипшую к кишкам солому и грязь. Прозвучал и пресловутый выстрел.
  ‒ У милосердия не всегда приятное лицо и опрятные руки. Им случается быть в крови и не по локоть, а выше.
  ‒ Оправдываетесь? ‒ спросил провост, подъехавший узнать имена выбывших.
  ‒ Исключительно перед собой. До других мне нет дела.
  ‒ И как? Оправдались?
  ‒ Я бы сказал, наметил пути преодоления непрофессионализма. Не от избыточности совестливости, но повышения статуса лекаря, ‒ и потряс коробкой, куда сложил промытые вином с солью иглы.
  В капитанской палатке не так много места собраться, но мокнуть под дождем нисколько ни лучше, чем тесниться на крошечном пяточке, от ветра и воды укрытого. По середине невеликого пространства, совершенно ни к месту, походный столик. Нет ни карты, ни вина, ни закусок, вообще чего-либо. Неказистый и неуместный бастард мебели, символизировал военный совет.
  - Как Каррильо? - справился Кабрера у собравшихся. При последней встречи с лекарем на подобный вопрос он услышал мало вразумительное: requisat in pace*. Капитан не сильно ладил с латынью, потому решил не переспрашивать о значении выражения.
  - Много обещающе плох, - объявила Фрина, покусывая яблоко. Яблоком её угостил Дега. Передача сопровождалась подмигивание. Мальдонадо отдарилась улыбкой. Фальшивой и невеселой. - Наш коновал с ним еще возится. Обтыкал иглами. Морячок напоминает подушечку для шитья, коими столичные дуры хвалятся перед гостями.
  - До утра дотянет ли, - сомневался Матаморес в результативность вмешательства лекаря. Альферес вайд вертел в руках собственную шляпу, в которой тяжелая пуля драгуньерского аркебузета проделала эпохальную дыру. Возьми стрелок на пол-пяди ниже, борхская эпопея уже бы закончилась. - У меня свояк так же помер. Подрыгался, похорохорился три дня и баста.
  "С мертвыми хлопот меньше, чем с живыми," ‒ терпеливо выслушивал Кабрера известия об астурийце. Вроде не велика потеря, в иные дни и лба бы не поморщил, думать кого назначить в роту, восполнить убыль. Но ныне такое время, замену негде взять. Впрочем, один интересный вариант рассмотреть можно.
  - Долго здесь мы не пробудем. То, что перебрались, удача немалая. Два раза подряд она в одни руки не дается. Действовать дальше, нужны верные сведения. Понимать, чем располагаем и каким образом имеющимся распорядиться во благо, ‒ Кабрера говорил, сдерживая недовольство. Капитан это ярмо, из которого не высвободишься, сколько себе не обещай. ‒ Дона Фрина слушаю вас.
  У Иезавель все посчитано и разнесено. Порядок в делах отражает порядок в мыслях. Голова у дамочки светлая, не смотря на отменную стервозность, в последнее время вообще зашкаливающую.
  ‒ Сносных пушек осталось четыре. Три дерьмовых и еще пять никудышных. Порох и ядер по десятку на ствол. Полная численность моих людей пол-ста шесть человек.
  ‒ Наличие пороха и ядер, как понимаю фактически в трое от вами заявленного? ‒ подловил Кабрера хитрунью.
  ‒ Вдвое, ‒ призналась Фрина в сокрытии огненного припаса.
  ‒ С пушками действительно плачевно?
  ‒ Жечь порох можно, стрелять нет.
  ‒ Сколько возьмете с собой? Борха все-таки крепость. Давно не воевавшая, но гарнизон и все что по регламенту положено имеется. Лазаро не новичок. Загнуть нас раком, ему и блистать талантами Ганнибала необязательно.
  ‒ Не больше пяти-шести. Окончательно решу осмотрев лошадей. По такой дороге, все не утянут. Барахло утоплю в реке.
  - Топить погодим. Пригодятся.
  - Как скажите, - Фрина с хрустом куснула яблока. Говорить ей более не о чем.
  ‒ Исасага! ‒ вызвали на отчет мрачного галисийца.
  ‒ В строю девяносто человек. Огневого запаса на хороший пяти часовой бой.
  ‒ Раненных? Увечных?
  ‒ Десяток, не больше. Остальные на ногах.
  ‒ Борчаи!
  ‒ Семьдесят два. С припасом получше, но ненамного. Побитых-помятых трое. В седлах держаться.
  ‒ Матаморес!
  ‒ Потери большие, ‒ пожаловался унылый беарнец. ‒ А так шестьдесят пять.
  ‒ Раненных?
  ‒ Умеренно, ‒ помявшись выдал альферес вайд.
  ‒ Рота Каррильо? Кто скажет?
  ‒ Не более шестидесяти, ‒ отозвался Исасага. Он рассчитывал заполучить людей выбывшего моряка в свои руки. Возьмут Борху, при ином раскладе Кабрера бы не впрягся, большая часть трофеев достанется его людям, а следовательно ему.
  ‒ Итого приблизительно триста сорок человек, ‒ свел неутешительную арифметику Капитан. ‒ На текущий момент. Сколько останется к утру или к концу следующего дня, Господь ведает.
  ‒ По-моему и он не ведает, ‒ усомнилась Фрина во всеведеньи Всевышнего.
  Кабрера с ней согласен. Дезертирство сошедшее на нет, могло проявиться в еще больших масштабах. Неприятель не донимает, не висит на хвосте, ночь, есть время определиться, стоит ли Борха риска сгинуть?
  ‒ Борчаи, отправь своих проехаться по округе, оглядеться. Молиньи не столько пес, сколько лис. Сюрпризов нам не надо. Нагрянет на огонек, все тут ляжем.
  ‒ Тельо бы не прощелкать, ‒ видел венгр угрозу в другой стороне и легко бы обосновал тревогу.
  ‒ Подтянет пушки, тогда да. Потому утром уйдем. Засветло, ‒ Кабрера оглядел совет. Все поняли его слова надлежащим образом?
  ‒ Пушки у него будут не раньше полудня, ‒ заверила Фрина. Кому как не альфересу пушкарей знать, сколько с железными монстрами хлопот.
  Капитан вовсе не являлся исключительным женоненавистником, но с недавнего времени проникся к дочерям Евы особой нелюбовью.
  "Может потому что проиграл...," ‒ копнул Кабрера собственные ощущения. Понять себя архиважно. Глупости умеют рядиться в откровения и прозрения, и желательно их всячески избегать. Глупостей.
  - Развалим окончательно мост, два-три дня скроим добраться до Борхи, ‒ предвосхитила Фрина предложение Кабреры, подстраховаться от слишком близкого и умного врага. Но это только часть плана и не основная.
  - И либо возьмем город, либо об нас вытрут ноги, - донес Кабрера безальтернативность недалекого грядущего. Варианты были пока сидели в Алиасе, но и тогда выбор оставлял желать лучшего. Сейчас же не до жиру. Как сказал бы Каррильо на тонущем корабле, на мачте не отсидишься. Все к помпам! Откачивать воду и латать пробоины.
  - Доберемся за два-то дня? - скепсис Исасаги обоснован. Для этого достаточно обратить взор на лагерь бриганд. Похоронная команда и та выглядят живей и жизнерадостней.
  - Можно и за полтора, - вроде обнадежила Фрина. Но только вроде. - Если бросить пушки и лошадей распределить по ротам.
  Немая сцена? Бросить пушки? С глузду съехала?
  - Вообще-то мы не драпаем. Мы наступаем, - светился галантностью Ла Марк поговорить с восхитительной женщиной. Он мог бы продемонстрировать влюбленность, но как подобным фиговым листочком прикрыть вожделение. Эту кусачую суку он бесхитростно хотел. И на нюх, и на вкус, и на трах.
  Надо плохо знать Иезавель, той промолчать. На чувства гасконца она не обратила внимания. У мужиков все выглядит безобидно. А в действительности, хер ими командует, а не какие-то там чувства.
  - Правда что ли? ‒ достался гасконцу людоедский взгляд.
  - Пушки с нами! - отверг Кабрера условия ускоренного марша.
  - Тогда два дня хорошего шага, ‒ отчеканила альферес пушкарей. - На пол-пути, ближе к перевалу, встретится удобное местечко, Водопад Трактирщика, сможем разбить лагерь. Потом до самой Борхи только узкая дорога.
  - Сведения надежные? ‒ уточнил Кабрера. Сам он ,,сучке" верил, сомнения могли возникнуть у других.
  - В Алиасе с заезжим торговцем пообщалась, - ответила Фрина.
  - Торгаш мог сбрехать, ‒ преисполнен подозрений Матаморес. Побздехивал он лезть в горы. Равниннику в них неуютно и непривычно. Лесочки, долинки, холмы отрада его души. А горы, как и море ‒ пустыня.
  - Не тот случай, брехать, ‒ улыбается Фрина неким забавным воспоминаниям.
  - А чем ваш случай отличался от прочих? ‒ навязывается гасконец на продолжение разговора. Его игнорировали, но в том нет ничего удивительного и необычного. Красивые стервы все таковы, ломаться что сдобный пряник.
  - Сюлли целилась отхватить ему яйца по самый пупок.
  - О, тогда да! Несомненно информатор был искренен, как на исповеди. Просто обязан, ‒ удовлетворен доводом Ла Марк. ‒ На его месте любой предложил бы еще подробную карту и денег на дорогу. Тот случай, сколько не отсыпь, не переплатишь.
  - Дона Фрина, отрядите Мехию. Пусть возьмет мост на прицел пушек, что оставите, ‒ принял план женщины Кабрера, дополнив своими соображениями. ‒ Только не на виду. Тельо непременно не утерпит догнать нас по горячим следам. Кинется чинить. Грек выждет немного и ближе к завершению, сожжет стройку. Время наше все!
  У Фрины полное согласие с капитаном, окоротить Бешеного
  "Ему понравится," ‒ представила она красное лицо гневающегося прославленного воителя. Но Мехию не оставит. С мостом управится кто подешевле её ,,золотого" пушкаря.
  - Я распоряжусь.
  - Один раз сработает, ‒ нехотя согласился Исасага.
  ‒ А больше зачем? ‒ не терпится Фрине распнуть дурака за манеру лезть с необязательными комментариями.
  ‒ Выступаем с утра! - закончил разом все объяснения Кабрера. - Борчаи, за дорогой присмотри. Ни один человек не должен проскочить в Борху, растрезвонить о нашем приближении. Людей предупредите - отстанут, бросим. Возражения? Дополнения? Отлично!
  Кабрера извлек из-за отворота рукава заготовленную бумагу.
  - Дон Роббер, заберете у казначея. Выдаст по первому требованию. Не особо рассчитываю, но предложу вам возглавить роту временно выбывшего альфереса Каррильо. Возьметесь командовать?
  ‒ Несколько неожиданно для меня, ‒ не очень-то удивлен гасконец.
  ‒ Рекомендации за мной, ‒ посулил Кабрера. Хороший ход, но не в сложившейся ситуации. Чего будут стоить рекомендации, если город устоит.
  - С жалованием как? ‒ "поддался" посулам Ла Марк.
  ‒ Обычные.
  ‒ Надбавка за выслугу?
  ‒ За нее вы только что получили, ‒ не стал обещать лишнего Кабрера. Хватит предложенного.
  - После Борхи я свободен, - не спросился, но предупредил гасконец.
  Кабрера покосился на Шёллера. Встрянет законник права качать? Молчит.
  - Принимается, ‒ поставил точку капитан в найме нового человека.
  С закатом лагерь тревожно затих и успокоился. Лишь по периметру расхаживали редкие дозорные но и те исчезли ближе к полуночи. Прибились к кострам, пристроились дремать у повозок или собравшись в кружок, тянули заначенное кислое бланко. Тихие разговоры. Слова будто снег в слякоть. Ни радости, ни прока. Одна досада.
  ‒ Чего не спишь? Пожрал плохо? Надо было шевелиться. Сам видишь орава какая. Мух бы не ловил, в брюхе повеселей было бы.
  ‒ Обхохочешься с такого веселья и подохнешь.
  ‒ Э? Ты чего захандрил-то?
  ‒ А я ведь знаю, кто астурийца приголубил.
  ‒ Иди ты?
  ‒ И тех, кого капитан посылал в город, деньги собирать.
  ‒ К провосту пойдешь?
  ‒ Не решил пока.
  ‒ Язык продашь? Смотри не продешеви.
  ‒ Язык могут вместе с глоткой вырвать.
  ‒ Ну, тогда спи. Явится во сне Дева Мария или святой какой, верно узнаешь, чего делать.
  Трещит прогорая дерево, иссякает вино, заканчиваются самые долгие разговоры... Ночь. Провалиться в нее, забыться до срока.
  Тощий вой горна ужалил спящий лагерь. Все подъем! Костров не разжигали, поели вчерашнего, у кого осталось. Крохи запили водицей. Этого-то добра в каждой луже вдосталь. Хлебать не выхлебать. С зевом, с ругачкой, с зуботычинами, снялись в путь. Первыми повозки пушкарей. Следом отбыли верховые. Вытянувшись колонной двинулись остальные. На месте грязного пятна бивака сиротливые палатки под вымпелом бенедиктинцев. В одной вповалку тяжелораненые ‒ "подохнут, так по-людски", вторая маскировала снаряженные порохом и ядрами негодящие пушки. У моста горел большой костер. Отражение огня большущей рыбой шевелилось на поверхности шумной черной воды, стерегло полуразрушенный мост. Плескала волна. За ночь река поднялась на пол-локтя и ускорила течение.
  Кабрера ехал в середине маршевой колонны. Компанию ему составлял Матаморес и Исасага. Джинно убыл с авангардом. Ла Марк подгонял арьергард. Все на своих местах.
  "Как обычно," - убеждал себя Кабрера и никак не мог убедить. В этом марше нет ничего обычного. Он с самого начала необычен. Не укладывался ни в рамки авантюры, ни в пределы алчности, ни в границы безумия. Нечто из всякого ряда выходящее. И ведь не вздохнешь усталым путником, обнадеживаясь, скоро конец пути. Не тот смысл несет вздох. Нет тот, что следовало бы ему нести.
  За облетевшим листвой реденьким лесом, полным черного воронья и неугомонных сорок, дорога, запнувшись о заброшенное кладбище, поворачивала в горы. Разгоняясь низиной, отрывалась от вялых зарослей кустов, плохо поросших осыпей, наползала на голый холодный камень. Устремлялась к угрюмым пикам и снежным вершинам, подставляла спину под тяжелый шаг, медленные колеса, острые подковы и беспристанный дождь, разбавленный робким снегом. За развалинами заброшенной часовни, круто карабкалась вверх. Пройти всего ничего, а правый край трется об острые гранитины, скребет высокие стенки, ныряет под карнизы и нависающие глыбины. Левый обрывается в небо и облака. Из неведомой глубины, в которую и заглянуть страшно, доносится вой ветра и шум зажатой в теснинах воды.
  Выкладываясь в долгом подъеме, сжигали невеликие силы и терпение. Устало фыркали кони, жалобно скрипели оси повозок, громыхало по камню железо ободьев, бряцало оружие. В узких местах, а таких много, колонна вытягивалась в нитку, держаться подальше от края земли и начала небес. Нет в бескрылых созданиях чувства свободы. Нет опьянения и упоения безграничностью простора. Только страх. И в отсутствии ли крыльев дело? Летать надо хотеть. Но и хотеть мало! Выжать себя досуха. Спалить до тла, осуществить нестерпимое желание оторваться от тверди, упасть в высоту.
  ...Перегруженная повозка с походным имуществом, подломив ось, заскребла днищем, вильнула и ухнула с обрыва, утянув с собой лошадей, возницу и двух жадюг, пыжившихся удержать пропадающее добро.
  ...Уставший бриганд, пожилой усатый хорват, оступился и сверзся в серую мгу. Крик, больше похожий на визг неведомой твари, резанул по людским сердцам и душам. Не стройный людской поток прянул от края подальше.
  ‒ Чего встали, сучьи дети? Веред! Вперед! ‒ базлает кабо*, метнувшись вдоль строя. Хватает под уздцы лошадь и тянет вперед. Хлещет заморенную животину ножнами. ‒ Ходу, сказано! Ходу, блядские недоноски!
  Пробросил снег. Легкие хлопья отвесно падали на плечи, на груз, на путь. Резко похолодало. Дорожный камень верно превращался в ледяную покатушку. Темп хода значительно снизился. На одном из острых уклонов добрый десяток бриганд, сцепившихся страховать друг друга, съехал в обрыв. Их ор слышали наверно в самой Гранаде. Испугавшись жуткого крика, хрипя и взлягивая, понеслись лошади. Разметав людей, кого к скальной стенке, кого швырнув за край. Зацепив колесом впереди ползущую повозку, развернулись и в паре слетели вниз.
  ‒ За порядком следите! ‒ проорал Кабрера. Его услышали надменные горы, да кривляло эхо, таская слова по всему ущелью.
  Камень, снег и люди.... Пройденный путь, пунктиром обозначен брошенным хабаром, падшими надорвавшимися лошадьми, оставленными повозками, слабаками и нытиками в компании коченеющих мертвецов. Милосердие двулико. Сдохнуть сейчас или позже, намучившись многократно и досыта. Дорогу осилит идущий.... Ни о чем не говорит. Дорогу осилит превозмогший себя. И все становится понятно и о пути и о том, кто его преодолевает.
  Доковыляли ближе к закату. Проваливаясь сквозь чернь туч, солнце выстрелило лучами в ломанный каменный горизонт. Засверкало на острых льдистых пиках, засеребрилось в бегучей воде, четче обозначило контуры неповоротливых облаков. Залило красным узкие просветы небес, порадовав уставший глаз путников.
  Это не рай, но где-то близко. Долина-монета в кольце отвесных скал. Раньше здесь располагался приличный постоялый двор. При нем торговали и велась мена. Хлеба и крова хватало всем. И вспыльчивым каталонцам, и вдумчивым арагонцам, одолеваемым гордыней баскам и редкостным домоседам свевам. Война, какая уж по счету за нынешней беспокойный век? бессмысленно и жестоко уничтожила горный оазис. Пришлый победитель рассудил, не мне значит никому. И разорил, оставив после себя, безжизненные руины. Засыпал водоотвод поить скот, порушил загоны животину содержать. Завалил ограды и разделительные межины, вытоптал огородные гряды, засорил камнем небольшой выпас. В спешке оставил нетронутыми десяток деревьев, не разросшихся в сад. Не притронулся, совесть взыграла, сил ли не хватило и времени, испоганить шустрый мелкий водопад, живчиком спрыгивающим с уступа трехростовой высоты. Шлепнув о гранитину, узким ручьем он обегал долину, прячась в камнях и скалах и пропадал в одной из черных бездонных расщелин.
  Начали с огня, пуская на растопку остатки строений, кривые стволы садовых яблонь, борта повозок и припасенный бережливыми и не брошенный в пути сушняк. Тянуло дымком, навешивались котлы. Кипяток принимал всякую снедь. От крупы и овощей, до вяленного мяса и убоины. Запахло едой. Вкусно. Как обычно кажется на пустое, подведенное к хребту, брюхо.
  Кабрера объехал лагерь. Подобное видел сотни раз и сиживал у огня столько же, и всегда ощущал щемящую теплоту. Чувств дома и локтя, крыши над головой, переждать напасти, забыть о них на короткое время. Жуя скудный кусок, уставившись на огонь, думать о хорошем, о светлом сытом завтра. Оно всегда приходит. Не для всех, но ты в числе и первых рядах за воздаянием. Ты для кого оно обязательно. Светлое сытое завтра.
  - Паршиво выглядит, - заговорил провост с Кабрерой. Вроде бы сожалея. Вроде бы попрекая. Вроде бы осуждая.
  Капитану мало печали от душевных настроений шваба. Все что должно законника терзать и мучить, до последней буквы прописано в кондотте. Остальное не обязательно, а значит избыточно и вредно. И чего уж не оговорено абсолютно, вести душещипательные беседы с капитаном рот о бедственном положении рядового состава.
  - Настолько насколько сложились обстоятельства, ‒ согласен мурсиец. Но нет в согласии остроты неприязни к законнику. Все-таки он провоста плохо переносил. Как прыщавый юнец первое затяжное похмелье.
  - А они сложатся по-другому? Переменятся?
  Все-таки удивительно слушать. С чего бы Шёллеру страдать за других. В чем подвох?
  - Вас что-то не устраивает, фрайхерр Йоханн Карл Ульрих Вильям Рабе? ‒ обратились к провосту полным правильным именем. Под ним он проходил в приговоре Императорского Высшего суда. Прозвище тоже присовокупили. Рабе значит ворон.
  Шёллер забывчивостью не страдал, намек понял, но проигнорировал.
  - В истории с Борхой буквально все! ‒ категорично высказался шваб.
  - Большинство истории, в которые вляпываешься, и которые происходят с нами, мало кому из действующих в них лиц, приятны. Но и польза в том заметна. Будешь или крепче верить в бога, или окончательно в нем разуверишься. Впрочем, как и в людях. Или же перестанешь на подобные мелочи обращать свое внимание. На бога и людей.
  ‒ Делай что должно и будь что будет? ‒ усомнился провост в приверженности Кабреры подобным глупостям.
  ‒ Этот вздор вам сказал бы кто-нибудь другой, но не я, ‒ оправдал капитан сомнения. Война избавляет от многих шор сделаться зрячим, увидеть пустоту большинства слов.
  ‒ А вы что скажите?
  ‒ Учить вас жизни? Увольте фрайх.
  ‒ А вы не учите, ‒ настаивал на ответе Шёллер и получил его.
  ‒ Держите свою сторону, а не чью-то. Сколь ни худа она и сколько бы худого не привнесли в жизнь других.
  - Ваша сентенция не вселяют уверенности в завтрашнем дне. Впрочем, и в сегодняшнем тоже.
  - Так всегда, когда желания и достигнутый результат существенно разняться, вопреки положенным усилиям и нашему пониманию или не пониманию, чем мы собственно заняты.
  ‒ И чем же?
  ‒ Пытаемся протиснуться в игольное ушко.
  - Хотите вина? ‒ спросил Шёллер вполне искренне. Добрый глоток не испортит ни триумфа, ни поминальной молитвы.
  - Приглашаете? ‒ изумился Кабрера, не ожидавший подобного предложения от провоста. Диковатый шваб с дурной репутацией, не особо с кем сближался. Однако, в последнее время замечен в сомнительном общении с лекарем. Нет и не было у них общих точек соприкосновения ни по службе, ни "по дружбе", а вот поди ты, сошлись!?
  "Когда противоположности сходятся, жди неприятностей. Когда единомышленники сговариваются, жди бардака. Чего ждать?" ‒ предвидел Кабрера скорые сложности. Предпринимать же превентивные меры не собирался.
  - Сделаю такую глупость, приглашу, ‒ подтвердил Шёллер намерения посидеть за выпивкой с капитаном.
  - А я повторю за вами и приму приглашение. Не из желания выпить, но из любопытства к поводу приглашения. Или сами скажите? Честно и без хитрых подходов.
  ‒ А нужно ли что-то говорить?
  ‒ Избегаете объяснений?
  ‒ Не вижу в них необходимости.
  ‒ Это как посещение церкви. Необходимости нет, но в неё с мало понятным постоянством ходят. А те кому путь заказан, самые ревнители на вход к святошам.
  - Вы мне не симпатичны, Кабрера, - признал провост в непонятном порыве горькой искренности. То ли накопилось, то ли приспичило плеснуть вонючими помоями правды. Это ложка дегтя испортит бочку меда. Наоборот... даже не почувствуется.
  ‒ Хотите разобраться почему? ‒ не обидчив капитан на признание.
  ‒ Пытаюсь осмыслить происходящее вокруг меня.
  ‒ По мне так, нас вовлекли в некий спектакль, но забыли уведомить драма это или комедия и совсем не поинтересовались желанием участвовать в лицедействе, ‒ откровенно поделились со швабом виденьем проистекающей действительности.
  Мысли провоста некоторым образом перекликались с мыслями капитана. Но что из того следует? Согласие к закланию или готовность к противлению? Искать союзников или в час беды присоединиться к врагам?
  ‒ Начните с состава труппы, ‒ присоветовал Кабрера крепко задумавшемуся провосту. ‒ А бы кого в подобных случаях не берут, ‒ и дополнил пространным намеком. ‒ И не приглашают.
  Шёллер согласно хмыкал. Чем еще удивит капитан, высказываясь вслух?
  ‒ Раз уж вы подвернулись... Что там с моим приказом о выплатах? ‒ вспомнил Кабрера прибегая к откровенному обману. Не тот случай и не то событие взять и забывать.
  ‒ С ним полный порядок, ‒ ответствовал шваб. ‒ Бумага официальная. Бесспорно писано вашей рукой....
  Никаких реакций со стороны капитана на перечисленные факты не последовало.
  ‒ ...подпись ваша...
  Ничего не изменилось.
  ‒ ...оттиск печати подлинный...
  Все тоже спокойствие и завидная выдержка.
  ‒ Придраться не к чему, ‒ скромно подытожил провост. Не из желания сокрыть, из невозможности раскрыть детали подлога, которых просто-напросто не знал.
  ‒ А к чему есть придраться?
  ‒ Вы же распоряжения не писали, ‒ признал Шёллер беспочвенность или бездоказательность обвинений в настоящем моменте.
  ‒ И в мыслях не было. Не запамятовали? Идея роспуска рот за мной!
  ‒ Вдруг передумали.
  ‒ Для вдруг я безнадежно древен. Да и не поверите вы подобному. Мне уж точно.
  ‒ Не поверю, ‒ подтвердил Шёллер. Слишком сложно для мурсийца. Но не замаранным он быть не может. В том под подозрением и крепко. Выяснить бы каким дегтем? Из чьей бочки? И за ради чего?
  ‒ Готов выслушать ваши соображения, ‒ инициировал Кабрера очередной виток непростого разговора.
  Шваб ими поделился. Частью, конечно.
  ‒ Автору денежной аферы надо в Борху. Ему выгодно и удобно действовать и прятаться где-то среди них, ‒ провост указал на снующий лагерь. ‒ В любой стае, самый опасный ‒ самый неприметный. Выжидать за чужими спинами его кредо. Вмешиваться дозировано и по необходимости. Никак не раньше и по-другому.
  ‒ Загребать жар чужими руками..., ‒ прекрасно понял его Кабрера. ‒ Как сказал бы на лекарь, таскать из огня каштаны, обжигаясь чужими пальцами.
  ‒ Судя по тому как провернул дельце, никто не обжегся.
  ‒ Это пока. Или мы просто не знаем. Вас не смущает, он расплатился чужим деньгами.
  ‒ Что ни коим образом не свидетельствует об отсутствии собственных. Ему не откажешь в изворотливости и предусмотрительности и умением финансами распоряжаться. Иначе не раздобыл бы бумаги за вашей подписью.
  ‒ Правильно понимаю, вы за одиночку? ‒ уточнил Кабрера. Ведь благодаря иезуиту он знал несколько больше других, включая того же провоста. ‒ Вам импонирует индивидуализм?
  ‒ Окружающие, ‒ шваб указал на ночной лагерь, ‒ всего лишь расходный материал. Наемники. Чем в сущности и так являются. Их не пожалеют. Можете считать это моими предчувствиями. Весьма дурными.
  ‒ Себя не исключаете?
  ‒ Ни себя, ни вас, ни кого другого, ‒ неприятно признавать Шёллеру. Целая отара агнцев на заклание и ты среди прочих.
  ‒ Самое время для вина, ‒ напомнил Кабрера провосту приглашение. ‒ Бесполезно ломать голову над решением задачи, не обладая временем и знаниями её решить.
  - Тут вы правы, ‒ не отказался Шёллер. ‒ Я о выпивке. Время.
  - Что ж... тогда ведите.
  Принял бы Кабрера приглашение провоста в иных обстоятельствах? И каковыми им быть? Алонсо де Кабрера не стал ни искать их, ни создавать. Их за него и нашли и создали. Слишком уж они разные со швабом, добровольно сидеть за одним столом. Противоположные во всем. Что за собутыльник, которому не расскажешь или не наврешь про свою жизнь? Что за удовольствие контролировать слова и мысли, выискивая подвох в чужих речах. И не найдя, вкладывать собственную порочность в чужую голову.
  Нет на подобный вопрос внятного ответа и у Шёллера. Но в происходящем с ним и другими, чужой волей, он должен непременно разобраться. Разложить по полочкам, рассадить по жердочкам, расставить по углам. К этому обязывает долг провоста и .... много что и кто обязывает и упоминать о том ни явно, ни тайно не следует. Чем в сущности один человек отличается от другого? Каждому свой путь на Голгофу. У одних он прост и короток, у других продолжителен и полон препон. Но при возможности выбора все предпочтут тот, что длинней. В этом люди схожи.
  "Скоро он не подохнет," ‒ малоутешителен вывод шваба о неизвестном.
  Объезжая костры и повозки, не спешно продвигались к палатке Шёллера. Люди не обращали на них внимания, торопясь устроиться и отдохнуть. Завтрашний день не обещает быть легче. Вернее верного нисколько легче не будет.
  ‒ Что скажите о назначении Ла Марка? ‒ коснулся Кабрера щекотливой темы. В истории с гасконцем все против принятых правил и логики. Может время такое, опираться на нечто более продуктивное, нежели прописанное законом и уставом. Или же толковать предписания по своему.
  ‒ Спрашиваете или праздно любопытствуете, поддерживать беседу?
  ‒ Хочу узнать ваше мнение. Вы ведь не вмешались и не возражали на совете. И подозреваю не собираетесь этого делать.
  ‒ Тот случай, когда опираешься исключительно на здравый смысл.
  ‒ Не пришлось бы опираться на него дальше.
  ‒ Здесь свои подводные камни. Как поведет себя рота.
  ‒ Скорее как себя поставит гасконец. На мямлю не похож, ‒ уверен в назначенце Кабрера.
  ‒ Есть десятки способов избавиться от нежелательного человека. Вам их назвать?
  ‒ Я достаточно повоевал не знать подобных тонкостей.
  ‒ Собственно, почему его? ‒ акцентировал провост главное в вопросе замены выбывшего Каррильо.
  - Кто-то же должен. У меня не столь много удачливых альфересов доверить людей, - Кабрера потрогал повязку на глазу. ‒ Хочешь быть с удачей, подержи горбатого за горб.
  - Или гасконца за нос, ‒ завершил Шёллер шуточную мудрость. Только разделяют ли жители долин Гаронны подобные умствования? Кто б их спросил, а спросивши прислушался к ответу.
  - Удача это то, во что верят все, ‒ делился капитан житейской мудростью. ‒ Ни в гениальность полководца, ни в силу оружия и духа, ни в численное превосходство. В удачу! И гасконец доказал её благосклонность к нему.
  ‒ Тогда стоило назначить азиата. Я разговаривал с вернувшимися.... Львиная доля в успехе обороны виллы его.
  ‒ Добавьте в принятое мною решение назначить Ла Марка политику. Совсем другой вкус.
  ‒ Политику? ‒ подивился провост. Чего-чего, а политики он не видел.
  ‒ Гасконь за этими горами. А где земля взрастившая узкоглазого рубаку?
  Шёллер безоговорочно признал дальновидность капитана. Кабрера не скрывал попасть на службу к Бурбону.
  ‒ Какое предпочитаете? ‒ спросил провост на самом входе в палатку.
  ‒ От которого утром меньше трещит голова.
  Совсем неподалеку, упомянутый в разговоре Ла Марк, расхаживая перед строем в четыре линии. Большинству наплевать на представительскую речь гасконца, но не наплевать на его удачливость.
  - Капитан поручил мне начальствовать над вами. До момента выздоровления сеньора Каррильо, - возвестил о своем назначении гасконец, с таким видом, будто наступил нарядным башмаком в говно.
  - Мы-то грешные, надеялись, дон Аугусто копыта откинет, - кто-то умело изобразил удивление. - А он, вот те хер, не болел, а красный! выздоравливать удумал!
  - А чего же лекарь ему свинцовую пилюлю не прописал? - загоготали в задних рядах. - В раз бы хворь отступила. Ему не мучиться и нам полегче.
  - Пороху видно жалко. Может скинемся?
  ‒ Тогда уж из пушки пальнуть.
  ‒ Кабы не промахнулись. Головенка-то мелкая.
  ‒ Пускай в дуло засунет!
  ‒ Которую из двух?
  ‒ Что покрупней!
  ‒ Обе сразу!
  ‒ Ха-ха-ха! ‒ уссывался строй над своими остротам.
  - Здоровье сеньора Каррильо забота дона Иешуа, ‒ переждал Ла Марк смех, ‒ а я у вас за альфереса и теперь вы о том знаете доподленно.
  - Из-за таких пустяков оторвали от жратвы? - возмутились в строю.
  ‒ Положено.
  ‒ У положенных дырки болят.
  - Вот! Он сейчас нам свой голый зад покажет. Что б знали, где лизать...
  - А чище не нашлось? Гасконцы известные засранцы!
  - Нет бы Иезавель назначить. Всяко вкусней. Особливо спереду! Ха-ха-ха!
  - Свободны! - объявил Ла Марк бригандам, сам посмеиваясь над грубыми солдатскими шутками.
  Строй не расходился. Двое из передней шеренги потянулись за оружие. Старинный обычай требовал испытать нового командира на слово и сталь. Первое испытание Ла Марк выдержал, не выказав барской гневливости подначкам. Был готов и ко второму. Гасконец, не стесняясь, обнажил клинок, полоснув им воздух.
  - Каков удалец! Мух рубит, крылья отлетают!
  ‒ Хрен бы себе не отрубил, махавши!
  В пару шпаге, Ла Марк извлек дагу. Провез клинком по клинку, предлагая преступить к делу, а не трепаться.
  Аршеры атаковали попеременно, с некоторой ленцой втягивались в поединок. Попытка гасконца захватить инициативу не увенчалась успехом. Темп лавинообразно возрастал, загоняя Ла Марка в глухую оборону.
  - Да вы не потейте, месье! Еще и не начинали толком. Так, кровь разогрели! - рассмеялся один из противников, давая короткую передышку новому альфересу. Дрессировать его как бобика им не интересно.
  ‒ Поосторожней парни. Не отрубите французику чего важного. Слышь Бенито? А то окажется ему в Борху не зачем идти.
  ‒ Нос останется. Какая разница откель в бабу сморкнёт!
  ‒ Так я про нос и толкую! Он же француз! Они известные срамники и выдумщики.
  ‒ А чего там выдумывать!
  ‒ Как чего? А любовь? А поиграть? ‒ бриганд брынькнул себя по оттопыренной губе.
  ‒ Не обещаю! Как получится, ‒ полон наигранных сомнений противник Ла Марка.
  ‒ Так и получится! Ни носа, ни хуя!
  ‒ Ха-ха-ха!
  Бессмысленное трепыхание противостоять, пару очков Ла Марку принесло.
  - Чувствуется, школа! - рассмеялся тот, кого назвали Бенито. Хорошо подвигались. Сталью позвенели.
  - По нынешним временам паршиво учат драться в Бордо. Хужее только у итальяшек, - разочаровано заметил второй.
  - Ты не прав, Тьягу, - укорил его Бенито. ‒ Наш альферес еще себя покажет. Иначе чего ему тут делать?
  Делать гасконцу пришлось много чего. Вихрь ударов чудом Ла Марком отражен. Два мастера экзаменовали школяра. Школяр особенных дарований к драке не проявил.
  - Ну что альферес? Начинаем? - поддразнил Бенито взмыленного противника.
  В считанные мгновения гасконца смяли. Лишь неимоверным приложением усилий, он остался невредим.
  - Ты слишком хочешь победить, - донеслось совсем рядом с Ла Марком.
  Порой не хватает какой-то малости, увидеть суть событий. Слова ал-Маджуса верно вычленили главный недостаток. Мы часто сами мешаем себе достичь большего. Забив голову глупостями множественных нельзя и табу, принимаем стандарты и образчики поведения, втискиваемся в шаблоны и границы. Видим чужими глазами, слышим чужими ухом и не понимаем и не принимаем собственного мироощущения, путаемся и опускаем руки.
  ,,Если ты не побеждаешь, значит, проигрываешь," ˗ вспомнил Ла Марк слова азиата. ˗ "Проигрываешь? Прекрати волноваться и поступай должно." ‒ И еще, типа ‒ "Мертвые сраму не имут!"
  "Не имут!" - отрекся гасконец от себя. Трудная, невозможная наука уравнять жизнь и смерть, и не беспокоиться за кем окажется первенство.
  Бой изменил рисунок. Ла Марк двигался коротко и резко. Не пустил корни, сказал бы ал-Маджус, на его прыть. После одного из отбивов, сместился в сторону Бенито. Не поставил скользящую защиту, но уклонился, обрек соперника чуть провалиться, сделал легкой добычей для своего клинка. Тьягу дернулся, спасти приятеля и налетел на острие шпаги альфереса.
  - Вот хрень! - выругался поединщик, отскакивая назад. Рукав заалел кровью. Бриганды заулюлюкали. ‒ Ловко облапошил! Ловко!
  ‒ Так не в Бордо учился, ‒ расхаживал гасконец, готовясь к продолжению схватки с Бенито. ‒ В монастыре клариссок.
  Натиск мстительного Бенито Ла Марк встретил крайне жестко, балансируя на грани желания проткнуть противника по настоящему. Презреть условность и схватиться насмерть, чувствуя упоительный хмель близкой развязки.
  В строю засвистели, выказывая одобрение. Хищник всегда поймет хищника.
  - Отрежь ему уши альферес! - проорал кто-то и явно того желал.
  Бенито заспешил, но Ла Марк выдержал парад атак с похвальным хладнокровием и выдержкой.
  - Что еще полезного скажет твой приятель? - заулыбался бриганд, допечь противника. Не допек. Многие чувствительней к словам нежели к железу. Гасконец достаточно толстокож отвлекаться на дешевую подначку.
  - Береги дыхание, - посоветовали дэстрезо.
  - Чего? ‒ не расслышал Бенито за звоном клинков.
  Очень кстати пришелся один из великолепных трюков азиата, которые тот проделывал своим мечом, и перенятый Ла Марком. Не запрещено. Да и кто спросит? Бриганд отскочил от гасконца как ошпаренный. Промедли и голова слетела бы с плеч и это не фигура речи, а правда. Сам виноват, кого упрекать?
  Испуг в глазах противника гасконец уловил и использовал. Напуганный умирает быстрее разозленного.
  - Ribattendola! - проорал гасконец ,,благородно" объявляя прием, но проделывая нечто совершенно отличное. Финт прямым уколом не являлся, даже отдаленно. Бенито повелся на уловку и заработал шлепок по предплечью, отсушившим ему руку.
  ‒ Побрей его! ‒ загоготали бриганды восхищенные гасконской выходкой.
  - Крови нет! - поспешил объявить Бенито, не оказаться проигравшим.
  Теперь уже Ла Марк теснил и игрался с подуставшим соперником. Нет, он не затягивал поединок, не красовался, он наслаждался хорошим боем, который жалко обрывать. Но рано или поздно....
  - Ribattendola! ‒ вновь проорал Ла Марк и на этот раз сущую правду, в которую Бенито не поверил. Острие клюнуло под левый сосок, войдя на ноготь глубины. Смерть может быть прекрасной. Есть в ней что-то от величия Снежной Королевы. Её пугающей вечности.
  Бенито покрылся холодным потом. Отчаянно страшно видеть гибельную изморозь во взгляде победителя. Ты остался жив его волей, его мастерством, его желанием или его ленью.
  - Альферес, добей его! Добей суку, не пожалеешь. Пожалеешь, если не добьешь!
  Ла Марк убрал оружие, поднял руку вверх и прохрипел сухой глоткой.
  - Вина, цезарю!
  - На хер его! - выкрикнули бриганды довольно гогоча.
  - В Борху что ли? ‒ вывернул Ла Марк грубый отказ.
  - Угадал! Ха-ха-ха!
  Гасконец слабо улыбнулся. Его немного потряхивало. Обычная реакция организма, когда эмоций и сил потрачено непривычно много и по итогу не продуктивно. Все живы.
  - Твой друг так же хорош, как ты? - спросил его Тьягу, давая понять, ему известно, кому обязан своим поражением.
  - Доведется делать ставки, ставь на него. Никогда не прогадаешь, - присоветовал Ла Марк не кривя душой.
  Зрелище кончилось, бриганды живо разошлись продолжить пить, есть и укладываться спать. Небо просохло, дождь перестал, пользуйся моментом!
  - Традиции, - цокнув языком, произнес довольный гасконец.
  - Негодящие традиции. Простой воин не должен поднимать руку на йезбаши*, - не одобрил ал-Маджус забаву.
  Ла Марк пропустил замечание. К заморочкам азиата он относился с большой долей снисхождения, отчасти признавая его правоту, отчасти находя претензии надуманными.
  Быть альфересом не означало дружеских или хотя бы приятельских отношений с подчиненными. Но и взлети гасконец в одночасье к высотам дружбы и приятельства, лишней чарки не поднесут, ложки и каши не подадут, у костра погреться не подвинутся.
  "Не нашей конюшни лошадка," ‒ говаривали в подобных случаях бриганды. ‒ " Жрать наш овес, пить нашу водицу и крыть наших кобылок. Да и насрать может."
  - У меня недобрые предчувствия, предстоит не лучшая ночь, - поделился Ла Марк своим виденьем ближайшего будущего с азиатом. Победы не прибавляют поклонников, но множат завистников. Ко всему он чужак и по определению недостоин ни куска, ни глотка, ни доброго слова.
  ‒ Чувствуешь себя прокаженным, ‒ вглядывался Ла Марк в отсветы костров. Нигде им не будут рады, как не рады лишнему рту к последнему ломтю хлеба.
  Вдвоем они не спеша брели по лагерю в надежде найти местечко притулиться. Пусть не поесть, но хотя бы согреться, обсушиться и дать телу заслуженный роздых. Тот еще денек выдался!
  ‒ Надо позаботиться о лошадях, ‒ напомнил азиат гасконцу о более важной проблеме, чем собственная неустроенность. На взгляд Закари его приятель слишком зациклился на себе и не обращает внимания на действительно насущные потребности.
  ‒ О них найдется кому позаботиться. Найдутся ли те, кто позаботиться обо мне?
  Пресный запах каши на воде, вызвал спазм в желудке. Чем примечательно непритязательное блюдо, насытит любую прихотливую утробу. Голодному угодить много проще, чем гурману и сибариту.
  - У меня кишки поют осанну, - хмыкал сердясь Ла Марк. Коротать ночь под холодным небом с пустым желудком ему не желалось. - В них как в кафедральном соборе ночью.
  ‒ Мужчине не пристало роптать на выпавшие испытания, ‒ не видит азиат повода к расстройству.
  ‒ Знаю, знаю. Следует возносить хулу на собственную безголовость. Ибо что есть испытания? Следствия нашей недальновидности в поступках и помыслах. Результат необдуманных решений. Неумение предвидеть. Что еще? Впрочем достаточно понять, сколько не имей денег и друзей, в конце концов окажется, больше всех для тебя расстарается трактирщик. Сколько не посвяти Прекрасной Даме стихов и песен, не подари цветов, обыкновенная шлюха обойдется с тобой лучше. Изведи себя постом, прославься праведными делами, не удостоишься мизерного внимания и помощи Небес. Увы, трактира нет, блядей нет, Небеса в тучах, а те кто наг и сир таковыми и пребывают.
  Ла Марк уже устал крутить головой, напрягать зрение, выискивать в вавилонском столпотворении искомое, когда их окликнули.
  - Идите сюда! - позвала Сюлли неприкаянных скитальцев к палаткам пушкарей.
  Гасконец моментально сориентировался, устремляясь к заветному костру.
  - Дона, ваше человеколюбие достойно вашей красоты!
  За Фриной застолблен участок в пятнадцати метрах от водопада. За водой далеко не ходить. Умыться, напиться, сварить ‒ нет проблем! Горит огонь. Веселое пламя лижет шипящую жиром баранью тушку. Натянут тент уберечься от сквозняка и задержать тепло. Повозки в полукруг не допустить лишних. Часовой трезв, бдит и прохаживается. Разбито несколько палаток и шатров не ночевать под изменчивым осенним небом. Маленькое княжество среди безземельной вольницы.
  ‒ Дона альферес умеет путешествовать с комфортом! ‒ оценил гасконец удобства стоянки. Лучшего не организовать при всем желании.
  ‒ Дона, умеет подбирать людей, комфорт обеспечивающих, ‒ ответила за себя Фрина.
  С её слов Ла Марк сделал очевидные выводы. Их пригласили и только. Ничего сверх того в приглашении не выискать. Ни упомянутого человеколюбия, ни желания свести знакомство, ни скоротать время в веселой компании. Ничего интересного и приятного из ночной встречи вытекающего.
  "Петь не придется, жонглировать не заставят, показывать фокусы не обязательно," ‒ уяснил гасконец и где-то пожалел. Он бы мог, обратись к нему с подобным предложением. Все дело в награде. Женщины умеют быть благодарными.
  ‒ Мою признательность не выразить человеческим языком, ‒ склонился Ла Марк перед Иезавель.
  ‒ Тогда помолчите.
  Способность не чувствовать, когда тебе оттоптали мозоли, гасконцем приобретена давно. В этом он брал пример со своего великого земляка Генриха Бурбона. Уж сколько бедняге досталось за переход в лоно римской курии. Усомнишься, стоил ли Париж мессы, вытирать плевки разозленных подданных и сносить щипки протестантских попиков.
  ‒ Не смею настаивать на обратном, ‒ согласился гасконец. Ему хотелось уюта, барашка, доброй чарки и бабьей жопы под бок, не мерзнуть ночью.
  Место ему у огня предоставили, тарелку с мясом подали, вина налили. Насчет остального... От доны Фрины он бы не отказался, но сойдет и её служанка.
  "О! Да их две!" ‒ заметил пронырливый гасконец женский силуэт в одной из палаток.
  - Дона примите мое восхищение вашей добротой и добродетелью, - подмигнул Ла Марк мориске.
  - Я похожа на жену бакалавра теологии?
  - Одну из античных скульптур, ‒ открыто льстил гасконец. Женщины что кошки, любят когда их гладят и восхищаются ими. Во всеуслышание расхваливают и таскаются хвостом, с видом последнего дурака.
  - Тогда откуда добродетелям взяться? - многообещающе срезали говоруна.
  ‒ За них говорят ваши поступки!
  Словоблудие не мешало Ла Марку отдать должное простому походному столу. Болтовней, даже с такими привлекательными блядешками, не насытишься.
  ‒ А ваш приятель? Дон Скромник, прошу осчастливить нас своим присутствием, ‒ потеснилась Сюлли для азиата.
  Ал-Маджус действительно не торопился подсесть к огню. Не доверил чужим рукам, расседлал свою лошадь, напоил, скудно сыпанул в торбу овса.
  ‒ Он настолько скромен?
  ‒ Перед вами человек непоколебимых устоев. В походе ест только утром. Финики, лепешка, немного воды. Считает это достаточным чувствовать себя бодрым.
  - На араба он не очень похож.
  ‒ Он им и не является.
  ‒ Есть еще причуды, которым ваш друг подвержен и нам о них следует знать заранее?
  ‒ Какие например?
  ‒ Не касаться в походе женщин.
  ‒ Заверяю, таких обетов он не дает, ‒ рассмеялся гасконец, понимая куда и к чему Сюлли клонит. Ах, женщины, имя вам порок! ‒ Но и чем удивить найдется. ‒ На вопросительный взгляд, отвечать отказался. ‒ Не скажу! Предоставлю вам познать непознанное.
  - Ух, а туману-то напустили! ‒ не верит Сюлли таинственным обещаниям из боязни разочароваться. Мужикам хвастать что дышать. У павлина перьев в заднице меньше, чем у них достоинств. А самое востребованное, как пить дать, площе и неприглядней остальных.
  ‒ Поверьте, удивитесь, ‒ настаивал Ла Марк.
  - Поглядим, ‒ заблестели глаза у мориски.
  Гасконец не стесняясь приналег на мясо и выпивку. Повалять женщину, как ему представлялось, нынче ему не обломится. Но коли дело ограничится куском и костром, он довольствуется и этой приятной малостью.
  Обиходив лошадь, азиат отошел к водопаду. Без стеснения разделся, сложив одежду на крупный камень. Без мандража и проб, насколько холодна вода, вступил под падающий стылый поток. Не дрогнул ни единым мускулом, не выдал напряжения судорожным выдохом.
  - Ого! - бесстыже рассматривала Сюлли обнаженного ал-Маджуса.
  Её удивление сделалось еще больше, когда различила на мускулистом торсе татуировку змея. Разноцветный гад вползал по правому боку на плечо. Малейшее движение купальщика, передавало импульс двигаться набитому цветными красками рисунку. Ощущения реальной опасности усиливалось игрой огня в низвергающейся воде. В оранжево-желтом отливе перламутровые и розовые сполохи. Глаза мерзкой твари смотрели отстранено, как смотрят на обреченную, напрасно пурхающуюся, добычу. Из открытой клыкастой пасти, высунут раздвоенный язык лжи и коварства.
  - Не тот ли это гад, что совратил Еву? Любопытно, что он нашептал бедняжке, променять рай на возможность спать с мужиком не как сестра с братом, ‒ зачарована Сюлли мужской фигурой в потоке шумной воды.
  - Спросите у него сами, ‒ оторвался гасконец от мяса, поддержать разговор. Он рассчитывал на добавку.
  ‒ Обязательно, ‒ обещалась Сюлли медовым голосом.
  "Еще посмотреть, кто из них большая змея!?" ‒ азартно жевал баранину Ла Марк.
  ‒ Вы на это намекали? На купание в жуткий холод? ‒ теребит мориска гасконца, утолить разгорающееся любопытство.
  ‒ При любой возможности. Стоит ему увидеть мало мальски чистую воду, - прокомментировал Ла Марк происходящее. - Однажды он устроил купание в пруду графа Колацци. Прошлой зимой! В лютейший мороз! Все домочадцы сбежались. Увы, это имело весьма плачевные для нас последствия. - Ла Марк жевнул мяса и глотнул вина. - Я уже договорился с графом принять нас на службу, но его старшей дочери загорелось рассмотреть змея в более уединенной обстановке.
  - Посмотрела? - любовалась Фрина огнем. Протягивала руки к ласковому рыжему зверю. В мыслях её здесь нет. И говорить с кем-либо она не желала. Но гасконец не вызывал доверия. Гниль чувствовалась определенно. Азиата она воспринимала черной кошкой в темной комнате. Она сама такой являлась.
  - Выследить единорога ей теперь не получится, - витиевато выразился Ла Марк о последствии смотрин.
  Гасконец отметил, Фрина осталась равнодушной к подробности. Лишь глубже спряталась в плащ с меховым подбоем. Ему показалось, женщине история прекрасно знакома. И даже в больших деталях, чем ему. Хотя какие тут тайны. Все понятно и так.
  Выспрашивать Ла Марк воздержался. У каждого свои секреты. У него их тоже предостаточно. Бережней относишься к чужим, меньше лезут к твоим. В них не все так приглядно, позволить им раскрыться и получить огласку.
   ‒ Я его поглажу! ‒ отправилась служанка к водопаду, ходить лисой вокруг купальщика. Хорошая наездница знает по каким критериям выбирать жеребца, не прогадать.
  - Надеюсь у вашей служанки чисто художественный интерес? - спросил Ла Марк, столь необычно молчаливую хозяйку.
  - Какой же еще! - отозвались по-соседству. Мехия с компанией в предвкушении следил за выходкой Сюлли. Что говорить, нравились греку такие бабы. Нужен или глянулся мужик, найдут и не отпустят. Урвут свое. Не полоротые дуры. Всегда и при херу и теплом месте.
  Стоя под холодной водой, азиат подобрал удобный камень и тщательно растерся. Он не спешил, подставлял бока, плечи, спину под шумный неласковый поток. Прополоскал волосы, перебирая каждую прядь.
  - Не холодно? ‒ в голосе служанки прорезались откровенные сучьи нотки. Она "текла" и азиат её полностью устраивал.
  Ал-Маджус не отвлекался на бесстыжую фэраш (подстилку). Он наслаждался холодом и чистотой. Любая схватка, чем бы она не завершилась, личный проигрыш. Противник не увидел твоего явного преимущества отступить и сдаться, не обнажая оружия. Чужие смерти пристают, цепляются надежней придорожного репья, заставляют чувствовать себя грязным. Чужая кровь ничего не привносит в твою жизнь. Ни радости, ни мудрости, ни богатства. Лишь отвлекают и замедляют твой шаг на пути к цели.
  - Может и мне освежиться?‒ не отступала Сюлли разговорить азиата. ‒ Пустишь?
  Тот встал ровно, задрал голову к верху, впитывая невидимую энергию падающего потока.
  - Не благородно стоять к девушке голой задницей. Девушке твой зад малоинтересен, - улыбка мориски стала еще язвительней. ˗ Не стесняйся! Или ты обрезан? Я умею ценить истинную красоту мужчины.
  - Дай ты ей подержаться! - крикнул Мехия под гогот бриганд. ˗ Не отстанет!
  ‒ Не отстану! ‒ подтвердила Сюлли.
  Ал-Маджус неохотно вышел из-под водопада, руками согнал влагу с тела, стряхнул с пальцев.
  - Судя по твоему карлику, вода действительно холодная, - не стеснялась и не жеманилась мориска, рассматривая мужское достоинство. Телом она достаточно налюбовалась. Жира нет, мышцы не раздуты безобразно. Такие обычно умопомрачительно выносливы. - Отогреть? ‒ она громко подышала в воздух.
  Бриганды, кто слышали, дружно ржали над заигрыванием служанки. Ох, парень попал ты в когти голодной кисы!
  ‒ Пусть штаны оденет!..
  ‒ А зачем? Все равно снимать!..
  ‒ Без них ходить что ли?..
  ‒ Ей для аппетита! А то и не поела, ‒ подшучивали бриганды. С Сюлли, что с гуся вода.
  Азиат не обращал внимания на веселье. Магии слов он не подвержен.
  ‒ Его посмотрели, давай тебя! ‒ последовало для Сюлли встречное предложение.
  ‒ У меня такого змея нет.
  ‒ У тебя никакого нету! Ни побольше, ни поменьше! Ни там, ни сям!
  ‒ Пусть покажет что есть... Ха-ха-ха!
  - Хватит людей смущать, - вступился Эскобар за азиата и девушку. ‒ Без вас разберутся.
  ‒ Кто бы сомневался! ‒ржут и гогочут бриганды.
  - У меня щеки горят! - пожаловалась Сюлли вернувшись к костру.
  ‒ Если только щеки! ‒ риготали пушкари, прекрасно зная ебливую натуру мориски. ‒ А то залазь следом, охолони чутка! По пояс. Снизу!
  - Будет потеплей, обязательно пригласи, - наказала Сюлли неподатливому спутнику гасконца. Приворожил, гад узкоглазый. Под сердцем екает и внизу влажно.
  Азиат смерил её испытывающим взглядом. Она явно не шутила. И не отстанет не получив своего.
  - Сюлли, проводи, - позвала Фрина. К еде не притронулась, так и просидела рядом с миской с мясом и овощами.
  - Вам нехорошо? - забеспокоилась служанка, сразу оставляя всякую веселость.
  - Вымоталась, - призналась Фрина, ловя на себе пытливый взгляд азиата. - Можете располагаться здесь. Места хватит, ‒ дозволила она гасконцу пользоваться гостеприимством.
  - Благодарю! - произнес Ла Марк. Он только поел, выпил и не о чем более не загадывал, как поспать. Бабы на него нынче не велись.
  Фрина нырнула в небольшой шатер, где ей приготовили постель.
  - Вам надо выпить, - протянула питье Фьеска. Новую служанку подарил венгр, мотивируя подарок откровенно по-скотским признанием. Дескать, не отдавать же девку пандурам. Не кобыла, заездят. И кобылу заездят, но зачем, ежели девка подвернулась.
  - Что это? ‒ принюхалась Фрина к содержимому пиалы. Ничем не пахло, но её с души воротило, сделать глоток.
  - Вам полегчает и будет спокойней спать.
  Фрина не стала спорить. Действительно выспаться необходимо. Она выпила отвар одним махом. Вкусом питье явно не удалось.
  Женщина с помощью мориски переоделась и юркнула в тепло одеял.
  ‒ Уххххх! ‒ трясло её от благостных предвкушений тепла. Ей насовали нагретых камней к ногам и под бока. Повертевшись и согревшись, отпустила Сюлли. ‒ Иди уже к своему азиату.
  ‒ А как же вы? - не решалась служанка покинуть хозяйку.
  - Со мной все хорошо. Фьеска справится.
  Повторять не пришлось. Сюлли легко выпорхнула из палатки в ночь. Но прежде чем заняться своими делами, приказала кому-то из бриганд.
  ‒ Сюда смотри! ‒ и в голосе её не звучало ни любви, ни игривости, ни понимания сказанное ею не выполнить. ‒ Задрыхнешь, уши обрежу и будить не стану.
  ‒ Топай, пугальщица, ‒ не сильно заедаясь ответили ей.
  ‒ С той стороны есть кто?
  ‒ Векслер.
  ‒ Англичашка?
  ‒ Да хоть ганноверский мерин. Службу знает.
  Закари отыскался быстро. Расположившись на подстеленном войлоке, скрестив ноги, смотрел в сторону грядущего восхода. Там ничего еще не происходило. Только темное небо и горы. Видел ли он их неприветливые контуры или же вызвал из глубин памяти потаенное, открытое только ему. Отмель, реку и широкое, сорное полынью, поле.
  ‒ Молчишь хорошо. Заслушаешься, ‒ подсела к нему Сюлли. ‒ Что еще можешь?
  С запада тяжело ползли тучи. Сыпанул дождь и быстро перестал. В мелководье ручья, в гальке, разрастались хрупкие льдинки. В густой темноте огонь костров то притухал, то разгорался, от чего казалось, неведомый прайд хищников, редко моргая, наблюдает за небом в ожидании солнца, двинуться дальше. Это уже совсем скоро.
  
  
  3.
  Утро выдалось промозглым и необычайно холодным. Бриганды, под крик и ругань, сонными мухами ползали по лагерю, укладывая пожитки. Кто расторопней успевал, пожевать на ходу, запивая черствый хлеб и сыр, разбавленным вином. Глядя на копошащихся людей, заподозришь, в путь они не тронуться, провозятся до вечера, путаясь друг у друга под ногами. Но все же расходились, очнулись. Добавил прыти расшевелиться и знаменитый выстрел лекаря. Каррильо сделал свой выбор. Некоторые сомневались, сделан ли он самим альфересом. Даже прошел слушок, гасконец поднес лекарю из богатых призовых, закрепиться в роте на доходном месте.
  Правду знали несколько человек. Сам покойный Каррильо, Дега и провост, присутствующий в качестве обязательного свидетеля и гаранта законности, поскольку дело касалось человека известного и ко всему благородного происхождения. Рогулец, на просьбу умирающего передать Всевышнему заверения в приверженности христианским идеалам и вечной любви к людям, снисхождения не проявил, непонимающе пожав плечами.
  - Не боялся в грехе жить, сейчас чего дрожать?
  ‒ А как же последнее прости и доброе напутствие? ‒ не смог Дега спокойно снести гонористого капеллана. Не двинуть ли шляхтича в морду по такому случаю?
  ‒ Не заблудится!
  Разобиженный отказом Каррильо послал поляка по матушке. Его исповедь, сумбурную, дерганную, преисполненную обидами, выслушали провост и лекарь.
  - Говорят в мире солнца и говна поровну. Вселенское равновесие. И где оно? ‒ обратился Каррильо непонятно к кому. ‒ Почему одни греются в лучах света, а другие бултыхаются в вонючей жиже? И я в числе последних, от рождения до этого проклятого дня! И сколько не бился так и не выплыл к солнечному теплому бережку. А теперь и вовсе отплавался.
  ‒ О том спросите по прибытию. Прими грешную душу, Господи! ‒ на последнем слове, Дега разрядил оба ствола в голову моряка.
  ‒ Не поспешили? ‒ не одобрил Шёллер лекаря. Не позволил человеку выговориться, выплакаться и побыть, прежде чем стать абсолютным ничем.
  - Красиво! ‒ не слушал его Дега. Ни плакс не переваривал, ни их заступничков.
  - Разве смерть бывает красивой? ‒ сдержался не отвернутся Шёллер, не видеть последствий стрельбы в упор. Разбитые кости болтались на разорванной плоти, в волосах мясная каша. Уцелевший глаз висел на нитке нерва. ‒ Странно слышать подобное от лекаря.
  - Я не о смерти. Об этом, - указал мэтр медицины на живописные брызги мозгов и крови. Яркие кляксы торопливо замывал утренний легкий дождик. Минута и ничего не осталось на камнях, напомнить или укорить, чем закончилось бренное человеческое существование.
  - Живые моя забота, а мертвые ваша, - напомнил лекарь о необходимости последней услуге покойнику.
  Шёллер кликнул двух бриганд, тершихся неподалеку.
  - Обиходьте. Молитву прочтите.
  На удивленные взгляды ‒ дождь ведь? Возится.
  - Закопайте где-нибудь. Не под ногами.
  Взгляды сделались еще удивлённей. Камень кругом?
  - Шевелитесь! - потерял терпение провост от бестолковости, а может и излишней хитрожопости бриганд, отлынить от порученного.
  Аршеры не стали выдумывать. Быстренько и сноровисто обшарили тело. Гожее ‒ грегоскосы и сапоги сняли. Нательный крестом не погнушались, реквизировали. Колечки с пальцев скрутили. Самим не носить, а помянуть будет на что. Тело завернули в подобранную старую драную шкуру, брошенную за ненадобностью. Перетянули туго веревкой и скинули с обрыва в шустрый поток горной реки. Покойнику едино птицы обклюют, черви сгрызут или рыбы кости обглодают.
  ‒ Отмучился, мокрожопый.
  ‒ От судьбы ни в море, ни в горах не сховаешься.
  ‒ Аминь! ‒ загоготали оба в голос.
  На начало сборов лагеря созвали короткий совет. Совещались недолго, вынести единственное решение, выдвинуть людей к городу, разведать обстановку, иметь запас времени до подхода к стенам крепости. Отправили азиата и Джинно. Кабрера собирался послать с итальянцем Борчаи. Ловок венгр, ничего не скажешь. Ума не великого, но прыти неуемной. Ла Марк порекомендовал ал-Маджуса.
  - Имеет опыт? - пойти на встречу гасконцу, требовались уточнения.
  - Имеет. Все что надо подсмотрит, что возможно пересчитает. При необходимости влезет на стену, проверит.
  - Без лестницы? ˗ Исасага уставился на Ла Марка. Очень уж хотел досадить перебежавшему дорогу конкуренту.
  - Без лестницы, без веревки и без ангельских крыльев, - убеждал гасконец собравшихся.
  - Хорошо коли так, ˗ согласился капитан. Верил он не словам. Азиат хорошо себя проявил в засаде на вилле. Если он не тот кого ищет иезуит, можно и себе прибрать.
  - Одно условие, - повернулся Ла Марк к Джинно, сказать нечто важное, определяющее в предстоящем деле. - Не надо им командовать и навязываться. Все необходимое сделает сам. Без помыкания.
  Тут же оговорили, если ничего срочного и важного, разведчики дождутся колонну у Борхи. Заодно присмотрят, за выездом из города, не столкнуться и не выдать приближения рот. По возможности примут меры.
  ‒ Какие это? ‒ потребовал конкретики Джинно. Ему не столько нужно подсказка, сколько обозначить круг полномочий и дозволений. Пригодится. На марше иные правила злить старика.
  ‒ Соответствующие, ‒ последовал ответ капитана.
  Сборы недолги, но стоило поспешить с отъездом. Погода менялась и портилась. Ал-Маджус собрался первым и терпеливо ожидал итальянца. Эскудеро дергал ремни и подтягивал седельные узлы, напоминая неуверенного человека, скрывающего своей дотошностью неохоту и неуверенность, внутренний разлад.
  Борчаи не выдержал первым.
  ‒ Слышь, макаронник! Ссышь, не езжай! Время не тяни.
  Дурной взгляд итальянца встретился с кривой усмешкой "курносого".
  "Сеньор, всегда, пожалуйста," ‒ приглашали эскудеро к мужскому разговору.
  ‒ Кха! Кха! ‒ напомнил провост о своем присутствии. В подобных инцидентах, закон гарантировал отсутствие победителя в споре, а так же распространял гарантии на бесплатную веревку и перекладину.
  ‒ Он поедет, ‒ не допустил несвоевременного конфликта Кабрера. Позже, их дело, но не сейчас. ‒ Даже если дону Пьетро понадобится пол-дня всунуть зад в седло.
  Не проронив ни слова и закончив сборы, итальянец взобрался на лошадь. Его немоте очень и очень подивились. Обычно эскудеро не заткнуть, а выведи из себя и не унять.
  Часа не минуло с отъезда аргулетов* повалил снег, поднялся ветер и разыгралась настоящая метель. Ранняя и от того злая. Колонна обреченно нырнула в непогоду. Тяжкие испытания подобно жару в кузнечном горне, выжигают из людского сонмища примеси, оставляя чистый ,,металл". Но сколько же мусора содержится в человеческом племени? Сколько бросового и никчемного.
  Будущая добыча, как таковая, не крепость. Обжитая горная долина, расположенная в кармане Южного хребта и отгороженная от мира двумя стенами. Со стороны потенциального неприятеля ‒ басков и свевов, фортификации потолще и повыше, с надвратной башней и двумя фланкирующими. Со стороны подхода от Каталонии и Арагона, башня одна и поплоше, а куртина только восьми метров высотой и толщиной в полтора шага. Никаких изысков в виде хорд с машикулями, выносных галерей и прочей чепухи биться насмерть с захватчиками не предусмотренно. В обоих случаях, стены расползались вширь от башен к отвесным скалам, в которые и упирались. Относительным подспорьем обороне, немалыми трудами каторжан и висельников, продолблены ровки воробью по колено. Через них положены короткие каменные мосты. Мосты, чего не сказать об остальном, удались на славу и смотрелись великолепным образчиком архитектурного гения.
  Конечно, горная дорога ни в коей мере не единственная возможность попасть в уединенное место. Существовали множественные тропы, проникнуть во внешний мир или из внешнего мира придти. При условии, вы рождены горцем и везучим авантюристом, подвязавшимся на ниве поставок контрабанды всем заинтересованным сторонам. Или являетесь потомственным проводником, помочь хорошим людям тайно пересечь границу, скрыться от властей. По факту Борха не столько город, сколько территория с садами, пастбищами, огородами и посевами, заселенная, согласно налоговой переписи, десятью тысячами подданных Вальядолида. Дисциплину и лояльность к испанской короне обеспечивал гарнизон, подчиненный капитану Лазаро, португальцу, пьянице и редкостному засранцу. Чего вполне достаточно, поскольку в последние годы соседи с войной не лезли. Тот случай, когда выгода торговать превосходила выгоду воевать. Наварре не до экспансий, а бережливым свевам брать горный анклав на свой кошт накладно и хлопотно. Казна не сдюжит. Так что почетную миссию содержать бутылочное горло заткнутым, передоверили испанской короне. У той мировые амбиции и избыток золота их поддерживать. В Испании Борха и до последней войны и после прибывала и продолжает прибывать, в статусе третьесортной заставы и местом высылки провинившихся. Хоть и высоко, но столичных дел не видно. Последние события в Южной Наварре и Кабальерии не подвигли власть уделить городу больше венценосного внимания и финансового вспоможения. Гарнизон не усилен, людям не плачено и т.д и т.п.
  Круто повернув из-за скалы и заложив петли спуска, дорога в конце ровнялась, подходила к небольшой площадке. Вспухнув мостом, перебиралась через ров и упиралась в городские ворота. Места для широкого маневра не отводилась ни лишнего шага. Развернуться для штурма большими силами долго и особо негде. Уплотняться и сбиваться в кучи перед стеной, означало представлять собой удобную мишень для крепостных дохленьких пушек и оружейной залповой стрельбы. Подобраться незамеченными нечего и мечтать.
  Наблюдение за крепостью вели с вершины спуска. На краю пропасти поставлен оповещающий камень. За эти камнем они и таились. Метель быстро израсходовав короткую ярость прекратилась, позволить хоть что-то разглядеть за серым днем.
  ‒ Кабрера знал от чего отговаривал, ‒ верно оценил итальянец шанс взять город прямым штурмом. Нет, стены не выглядели неприступными или какими-то особенными, требующими неординарного подхода к решению задачи их захвата. Но с тем войском, что ползло позади разведчиков, можно брать только городки типа Алиаса и Морено. Из фортификаций кусты и овраги, и обороняются исключительно местным немногочисленным ополчением.
  Азиат предельно внимателен. Натренированные глаза безошибочно высмотрели и стражников за мерлонами, и жерла пушек, выставленных на показ припугнуть и припрятанных в глубине, неприятеля удивить. Всего насчитал около десятка. Кладка стены крупная и неровная, не оставляла щелей удобно взобраться. Не абсолютно, но затруднительно и долго. Въезд закрывали простецкие деревянные ворота и тяжелая, времен Энрике Первого, герса. Ворота "на замке", герса задрана кверху.
  Неразговорчивость азиата Джинно выбешивала. Им открыто и явно пренебрегали. Не воспринимали достойным ответного слова. Ощущать себя никчемным итальянец не привык. Никогда к таковым себя не относил.
  "Всегда с чего-то начинается" ‒ распалялся эскудеро, оправдать назревающий конфликт. Гасконец вызывал у него не меньшее отторжение, но тот хотя бы свои и понятен. Об азиате подобного не скажешь. Закрыт со всех сторон. Без явных тому причин или же они не столь явны, увидеть их при первом поверхностном рассмотрении. Зрить вглубь надо уметь. Итальянец сим часто пренебрегал и не считал обязательным.
  ‒ Чего примечательного выглядел? В вашем захолустье разве таких нет? ‒ первый шаг итальянца затеять ссору. Не шажок даже, а демонстрация намерений.
  Азиат его не слушал. Как не слышат брехливую псину, осмелившуюся обгавкать, но не способную цапнуть.
  "Ну, давай, давай! Отомри! Открой пасть! Мяукни что-нибудь!" ‒ усердно карабкался Джинно к вершинам гнева и злости, быстро разрешить возникшее маленькое недоразумение. Итальянец радостно ощущал под одеждой припрятанный батардо. Оружие подлое, но эффективное. Воспользоваться им секундное дело. Чтобы там не плели, Джинно подобное дозволял, не обременяясь муками совести и укорами чести. Ни совесть, ни честь он важными составляющими человеческой натуры и души, не находил. Впрочем и насчет души тоже держался не однозначного мнения. Вещица из разряда носовых платков, пускаемая в действие по потребности. А уж как часто.... Ничем в этой жизни не стоит злоупотреблять. Так что для него батардо всего лишь зарезервированное преимущество перед противником. В любом споре любой довод в твою пользу спор выиграть, похвален! Опять же, чем хороша война, спишет грехи и перетрет любых героев. Сколько раз такое проделывалось в прошлом, отказываться в настоящем?
  "Главное не упустить предоставившуюся возможность," ‒ думалось Джинно. Возможность самому потерять голову им игнорировалась и не рассматривалась. Он относил себя к породе победителей. Не по факту, не по исходу деяний, а по участию и свершению. Любой результат в твою пользу. Разве что кроме собственной смерти. Но кто думает о ней и ждет? Все мы бессмертны или бессмертия достойны.
  Ал-Маджус на итальянца и его ерзанье не реагировал. Он вообще вел себя так, словно пребывал в исключительном одиночестве. Не замечать змею под ногой, искушать её броситься. Пустить в ход яд, позволить оплести смертоносными кольцами.
  "Прикончить выродка! Сейчас!" - науськивал себя эскудеро, поторапливая преодолеть последние колебания. Дурная мысль не отпускала, лишь набирала градус, подобно вину запертому в бочку на год и дольше. Не увять в неволе, а лишь хорошеть оттенками послевкусия и игривостью цвета.
  Итальянец осторожно потянулся к припрятанному батардо. Несмотря на холод, руки моментально неприятно вспотели.
  - Ты неповоротлив, хамбар*.
  Джинно дернулся успеть, но не успел. Под подбородок, слегка разрезав кожу, подвели тонкий клинок. Умудрились опередить, практически не шевельнувшись.
  Мысль-вино "обратилось" в уксус.
  - Мне отвечают, когда я с кем-то говорю, - прошипел Джинно, чувствуя как щиплет порез.
  ‒ Пока ты ничего не сказал, требовать ответа.
  ‒ Тогда поделись..., хамбар, ‒ повторил обозленный эскудеро незнакомое слово, находя его обидным и оскорбительным.
  ‒ Мне нечем с тобой делиться. У меня нет для тебя ни хлеба, ни воды.
  "Нищим обозвал!" ‒ мысль, но не звука вслух. Железо у кадыка не располагало шевелить челюстью. Лишь тянуть сквозь зубы холодный воздух. Джинно справился, приглушил собственный гнев, взнуздал оскорбленность. В голове прояснилось.
  Ал-Маджус убрал оружие и продолжил изучать стену и разглядывать дорогу. Каждую пядь он подверг тщательному досмотру. Особенно долго разглядывал ворота. Еще дольше наблюдал за часовыми.
  Притихший накоротко ветер усилился и погода совсем скурвилась. В небе набилось достаточно туч, зарядить дождю. Вода смывала тающий снег и потоками катилась по камню, не оставляя сухого места. Там где ей удалось за века промыть себе путь, водопадами слетала в пропасть. Холодно до зубовного стука. И с каждой минутой холод усиливался. Зацокали градины.
  Джинно, кутался в плащ, согреться. В такую непогоду без огня и крыши над головой, задача невыполнимая. Однако и польза нашлась. Пыл итальянца выхолодило и желания сцепиться с азиатом неокончательно, но отступило. Мечталось забраться под одеяло, хорошо бы не одному. А еще лучше усесться ближе к жаркому очагу. Сидеть тихо-тихо, слушая и наблюдая непогоду. Отсюда и идея.
  - Может пробраться в город? Два кабальеро не вызовут больших подозрений, - предложил итальянец. Он не в коем случае не бравировал. Задумка казалась вполне выполнимой.
  - Не впустят, ‒ уверен азиат, но готов рассмотреть и противный вариант событий. ‒ А впустивши, выпустят ли обратно.
  - Выйти должно быть проще.
  ‒ Должно быть.... А как на самом деле?
  ‒ Герса поднята. Значит впускают и выпускают.
  ‒ Им лень возиться поднимать, когда кто-то покинет город. А опустить проще простого.
  ‒ Кто попрется из города в такую непогодь? ‒ фактически ответил на свои слова Джинно. Их скорое убытие выглядело бы странно.
  ‒ В дорогу гонит нужда, долг и любопытство. Других причин не знаю. Ты знаешь?
  ‒ Необходимость.
  ‒ Ты ничего не добавил, ‒ Закари глянул поверх снежных пиков. ‒ Похолодает, но разъяснится.
  Почти приговор трем сотням плохо организованным и экипированным людям.
  "Но тебе похеру, так понимаю," ‒ уверен Джинно и даже готов поручиться в том. ‒ " Что он тут делает? Явно не надуманное приятельство тому причина? ‒ вспомнил оборону виллы и изменил акцентацию вопросов. ‒ "В чем корысть гасконцу крутиться возле узкоглазого?" ‒ и опять об азиате. ‒"Что он такое?"
  Они отступили под каменный карниз, хоть немного укрыться от дождя и ветра. Их ожидание колонны растянулась на долгих пыть часов.
  ‒ Часовых семеро. Шесть парно обходят стену, один постоянно у сигнальной пушки. Пушек на стене десять. Сколько и если ли за опущенными ставнями неизвестно....
  ‒ Нам и этих хватит, ‒ пробурчал недовольно Исасага. Лезть под ядра развлечение так себе.
   ‒... Всего ставень десять. Пять не подымались давно, ‒ продолжил говорить азиат. ‒ Ворота обычные. Герса опускается быстро, не лебедкой.
  Кратко и доходчиво.
  ‒ Есть еще что? ‒ вовсе не обязательный вопрос к аргулету.
  ‒ Ночью будет мороз, ‒ предупредил ал-Маджус.
  ‒ После дождя-то? ‒ не поверил Матаморес. Он вообще к сказанному отнесся с большой долей недоверия. Но участь беарнца впустую сотрясать воздух гласом.
  Кабрера кивнул, принимая сообщения азиата к вниманию.
  ‒ Джинно? ‒ предложили продолжить итальянцу.
  ‒ Все сказано, ‒ скромна речь эскудеро. Сейчас, окончательно остыв, он находил свою несдержанность дурацкой и не своевременной.
  "Трактир бы вспомнил!" ‒ укорял он себя за избыточную самонадеянность и не умение сдерживаться. Впрочем, этим не ограничился, склоняясь испробовать на азиате аркебузетный выстрел. Новая идея еще не достаточно оформилась, но прижилась и чужеродной и предосудительной не воспринималась.
  - Предложения? - потребовал Кабрера у собравшихся с некоторым превосходством. Он ведь их предупреждал. Есть своя прелесть тыкать котят мордой в дерьмо. Ты волен так поступать, а они невольны избежать неприятных воспитательных процедур.
  - Переговоры, - категорично заявил Матаморес. Беарнца потряхивало от дурных предчувствий. ‒ Если их напугать до усрачки, впустят!
  Под пушки ему не хотелось, чуточку меньше, чем попасться в лапы Тельо и королевскому правосудию.
  - Штурм, - выбор Исасаги. - В последний час дня.
  Галисиец откровенно тяготился неопределенностью непростой ситуации. Склонить чашу весов в свою пользу возможно только действовать нахрапом и нагло. Гарантии? Никаких гарантий, но действовать продуктивней нежели заниматься долгой говорильней.
  - Заслать ночью лазутчиков, захватить стену, ‒ предложил Рогулец. ‒ Могу пойти сам.
  Поляк одет по походному. Он настроен повоевать. Не в лоб, не тот случай, но и ему длинный клинок предпочтительней длинного языка.
  ‒ Еще Троянского коня предложи, ‒ в недоумении Борчаи. Применительно к Борхе совет капеллана никудышен. Надо знать Лазаро. ‒ Ночью охраны вдвое больше. И я не уверен что португалец глухой, не слышал о нас.
  ‒ Вы такого высокого мнения о его умственных способностях? ‒ сочится сарказмом Исасага. Особенного мотива плеваться в португальца у него в принципе нет, но и расхваливать и восхищаться врагом не стоит.
  ‒ У него богатый опыт с фламандцами. Гезы те еще выдумщики, приучить спать в пол-глаза.
  ‒ Как же он оказался здесь? Не припомню, чтобы во Фландриях навели надлежащий порядок.
  ‒ Перевели по состоянию здоровья. После Брюгге, ‒ пояснил Шёллер и сразу предельно понятно, с чем связанна немощь нынешнего коменданта Борхи. Когда количество личных покойников перевалит за вторую тысячу, они начинают сниться. Не угрызения совести, но близко к ним. Лечится трудно и не всегда успешно.
  ‒ У нас есть плохое решение ‒ штурм, ‒ проворчал Борчаи, играясь одним из поясных ножей. ‒ И оно удручающе безальтернативное. Во всяком случае лично я альтернатив не вижу. Мы, конечно, похожи на загнанных в угол крыс, но сможем ли должно укусить? Переговоры ни к чему не приведут. Лишь будем торчать на семи ветрах, под семью дождями и снегами, подыхая с голоду и холоду. А когда под жопу подкатят Тельо и Алибери.... Десять пушек не так много. У королевского капитан-генерала их еще больше и народишку под ружьем погуще. И числом, и кровью.
  ‒ Согласна с Лазаром, ‒ удивила всех Фрина. С каких пор для нее сволочной мадьярин Лазар? Ухмыльнуться никто из догадливых не посмел. Не их дело кто допущен развязывать подвязки чулок у доны Иезавель.
  ‒ Больше никаких идей не водится? ‒ подивился Дега. Даже для него, человека сугубо цивильного, намерение брать город штурмом, выглядит негодящим. Ему конечно заботы меньше всех, он лекарь. Но столь бездарно закончить кампанию... Зачем было волочится за тридевять земель лечь под свинцом? На равнине и места больше и земля мягше.
  ‒ Очевидно они имеются у вас? ‒ огрызнулся Исасага.
  ‒ У меня ни одной. Но я знаю у кого таковые найдутся. Одна точно, ‒ намекнул Дега. К намеку остались глухи. На совете он лишь в числе присутствующих и не более.
  - Надо договариваться! - повторился Матаморес с прежним успехом. Промолчать он не мог. Не всякого вопиющего в пустыне услышат, и не всякому вопиющему внемлят.
  Кабрера подождал, пока альфересы выскажутся. В сложившейся партии единственный мелкий козырь ‒ внезапность. Открытый штурм непозволительная потеря людей. Без великих шансов попасть в Борху. Пробовать захватить ночью? Не справятся. Переговоры трата времени. Тельо в трех днях ходу от них. Если не подвели оставленные пушкари.
  ˗ Ла Марк, ваше мнение? ˗ обратился Кабрера к стоящему скромно в сторонке гасконцу и о чем-то переговаривающемуся с азиатом.
  ˗ Штурм нам не подходит, ˗ отрицательно покачал головой Ла Марк.
  ˗ Говорю же переговоры! ˗ влез Матаморес. И с третьего раза чуда не случилось. Его упорно не услышали.
  ˗ Но кое-что предпринять можно, ‒ гасконец перевел взгляд на азиата. Тот высказал свою задумку. Кабрера почему-то уверовал, озвучен вариант два. Каков был первый?
  "Потом попытаю," ‒ отложил мурсиец. Определенно с азиатом стоило сойтись ближе.
  ‒ Херня какая-то! ‒ возмутился Матаморес, едва дослушав ал-Маджуса.
  ‒ Успокойся уже! ‒ рявкнул на него Борчаи.
  ˗ Пробуем, ˗ принял единоличное решение Кабрера. Совет узкоглазого его устраивал, азиат предложил хоть что-то стоящее.
  Никто не возражал. Возражать ‒ предложить свое. Чем поделиться нищему?
  - По крайней мере будет с кого спросить, - процедил Исасага.
  - Вы еще ему проставитесь! - посмеялся Ла Марк. В отличие от многих, в азиата он верил и считал удачливым сукиным сыном. Нет, просто сукиных сынов вокруг полно, он сам из их числа, а вот удачливых... Один.
  Три час времени ушло на лихорадочные приготовления. Ал-Маджус лично отбирал исполнителей для захвата ворота. Не лезть на приступ, не устраивать состязания в меткости стрельбы, не долбить стену ядрами, не закидывать город зажигательными снарядами, а завладеть часть крепостной куртины и удержать до подхода основных сил бриганд. Как всегда трудности с людьми. Готовых нет, натаскивать не отпущено времени, а самого времени не так много. Бельмо солнца, упрятанное за тучами, неумолимо катилось к закату.
  Дольше всего подбирали человека на роль отвлекающей приманки.
  ‒ Кого он ищет? ‒ занятно Шёллеру. С работой вербовщика он знаком не по наслышке. Случалось и самому прибалтывать народишко послужить за деньги.
  ‒ Дурачка, ‒ произнес с удовольствием гасконец, сам с затаенным интересом наблюдавший отбор. Очевидно однажды он подобное действо видел и сейчас в предвкушении повторения увиденного.
  ‒ За заявленное вознаграждение их наберется с полсотни.
  ‒ Здесь особый случай.
  ‒ И чем?
  ‒ Дурачок не только должен выглядеть дурачком, но и являться таковым. С оговоркой. Быть достаточно сообразительным понимать чего именно от него добиваются, и строго следовать полученным указаниям. Никакой личной инициативы и отличного от принятого виденья ситуации.
  Стоявший рядом Борчаи скривил ухмылку и покосился на Матамореса. Беарнец по последней примете не подходил.
  ‒ Таких не мало, ‒ уверен Шёллер, перехватив взгляд венгра. В толстяке он тоже сомневался. Конченым дураком вроде не был, но вот следовать приказам? Обязательно какую-нибудь отсебятину внесет, напортачить. Вот сам бы мадьярин подошел. Рожей только не вышел. Буквально.
  ‒ Не скажите фрайхерр, ‒ не разделял мнения шваба веселящийся гасконец.
  Наконец подходящий кандидат сыскался. В роте Исасаги. Хрупкий нескладный корсиканец, непонятно за каким хером подвязавшийся в бриганды. Рыбу ловить надоело? Или натворил чего, прятаться от вендетты под пулями. Неужто рассчитывал дольше прожить?
  ‒ Этот? ‒ спросили гасконца, удивляясь выбору азиата.
  ‒ Раз выбрал, этот.
  Ал-Маджус обошел растерянного парня по кругу. Развернул тому плечи, вздернул голову за подбородок, заставил немного подвигаться. Отправил переодеться в дорогую одежду, собранную в обозе с миру по нитке. В ней парень напоминал тропического попугая, разучившегося летать. Еще раз придирчиво осмотрев, всучил кошель с деньгами и жестоко избил.
  ‒ Он его прикончит, ‒ наблюдал Шёллер изощренную экзекуцию.
  ‒ Кости останутся целы. Требуха тоже. Мясо нарастет. Но выглядеть будет не краше побитого камнями покойника, ‒ объяснил гасконец провосту. ‒ Вылитый апостол Иаков Алфей!
  Полуживого бриганда подняли с земли. Привести в чувства поднесли винца и подсадили на лошадь, самостоятельно бы не справился. Бедняга квохтал и нюнил.
  ‒ Удержишься? ‒ спросил азиат таким тоном, что корсиканцу ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть головой.
  - Хитер, - буркнул Рогулец и это отнюдь не похвала. Ему план азиата не нравился. Возможно сказалось обострение болезненных воспоминаний похода в Московию. Там их гусарию выбили дикие варвары в казакинах и малахаях. Их визг и улюлюканье не забыть до сошествия в ад.
  ‒ По моему гунн сильно перестарался, ‒ озорно подмигнул Борчаи лекарю. ‒ Куда только капеллан смотрит!
  Слишком тонко понять остальным, и слишком поглощен неприятными думами поляк, реагировать на шутку.
  Пока бриганды готовили хитрость, из города выехала повозка. Следовало принять безотлагательные меры, не выдать своего присутствия. Достаточно легкого замешательства насторожить городскую охрану.
  Выручил курносый. Накинув широкий плащ, отправился на встречу. С венгром произошли удивительные метаморфозы. Его и не признать в таком виде. Ссутулился, приволакивал ногу. Острый посох тихонько отстукивал по камню, служа опорой немощному паломнику. В своем невзрачном наряде Борчаи фактически сливался с фоном черным мокрых скал.
  Восседавший на козлах, толстощекий рябой крестьянин в теплой овчинной душегрее и бутылью вина в ногах, удостоил встречного путника беглым взглядом. Не стоил большего хромоногий бенедектинец. Эка невидаль, голь перекатная.
  Воздухе черной мухой вжикнула сталь, фыркнули тревожась кони, рябой повалился с козел. Борчаи легким прыжком, лишь слегка наступив на спицу колеса, влетел в повозку. Ширнул два раза посохом, получив ответно два вскрика ‒ стариковский и жалобный, бабий. Повозка, игнорирую людскую возню, продолжала катить и катить. Вползла в последний поворот быть встреченной десятком нетерпеливых рук.
  ‒ Надо же? ‒ подивился итальянец. Ссора с мадьярином перечеркнула возможность использовать того в интриге против азиата. Теперь придется привлекать либо Матамореса, либо галисийца. Вдвоем ловчее и будет на кого свалить ответственность при всяком исходе. Неудача ‒ скормит азиату, повезет ‒ отдаст провосту.
  С повозкой разобрались и Джинно полюбопытствовал у Ла Марка, подогреть правильное направление мыслей.
  ‒ Что означает хамбар?
  ‒ Он вас так назвал?
  ‒ Да, ‒ собирался закипеть Джинно из самых дурных предчувствий. ‒ Я сын портовой шлюхи или кого похуже?
  ‒ Попутчик.
  ‒ Всего лишь? ‒ не поверил эскудеро. Не выгораживает ли гасконец своего узкоглазого дружка?
  ‒ Не поделитесь с чего Закари вздумалось вас хвалить?
  ‒ Не вижу в том похвалы, ‒ в ожидании подвоха сторожился Джинно.
  ‒ Вот именно не видите. И я не вижу. А тем не менее это так. Что натворили? ‒ в пытливом взгляде недоумение. "И почему живы до сей поры?"
  Следовало хорошо все обдумать. Почему? Порез не так сильно, но щемил, предостерегающе напоминая о дорожном злоключении. Внять предостережению унизительно. Не от всех обещаний себе легко отказаться. От некоторых невозможно.
  В стороне от пытливых глаз и чутких ушей переговаривались провост и лекарь. В последнее время и это все чаще заметно стороннему, не всякому но тем не менее, у них регулярные и продолжительные диалоги. При прежнем отсутствии взаимного интереса, более чем странно и подозрительно.
  ‒ Что скажете, фрайхерр? ‒ Дега протянул провосту деформированные кругляши.
  ‒ Откуда? ‒ Шёллер догадался откуда, но предпочел получить подтверждение.
  ‒ Из тела ныне покойного Аугусто де Каррильо.
  Провост забрал пули покрутить, посмотреть, оценить и составить свое представление о предмете разговора.
  ‒ Полагаете он заполучил их не случайно?
  ‒ Кто я такой что-либо полагать. Но наблюдениями своими поделюсь. Они, если вы заметили, оловянные. В испанской армии подобное не практикуется. Уж сколько за последнее время я извлек металла из тел наших доблестных вояк, эти редчайшие экземпляры. Славные конкистадоры пуляют исключительно свинцом. Второе, они имеет калибр девять линий и весят почти по две унции. Я бы сказал товар исключительный и штучный. Стреляли скорее всего из эскопеты. Я давно кручусь среди военных и припомню лишь два случая, применения подобного оружия. И ни разу в Испании. Отмечу поразительную меткость стрелков. Двухствольных эскопет не бывает. Не встречал и не слышал. Ну и область ранения. В спину!
  ‒ Свои приголубили?
  ‒ Свои или нет, но получил он их не от противника. Какую цель преследовал стрелявший, оставляю выяснять вам. Вы провост. Воспользовались удобным моментом или же на месте произошло нечто, послужившее стимулом угрохать в общем-то безвредного моряка, разбираться опять же вам. Раскопать нечто на происшествие свет проливающее. По факту и предшествующее ему.
  ‒ Усматриваете связь?
  ‒ Всего лишь честно поделился наблюдениями, а уж какие вы сделаете из всего выводы и сделаете ли, не мне решать. Я лекарь и надеюсь оставаться таковым. Знаю, оловом балуются контрабандисты, что гоняют скот в Фуа. И еще его достаточно добывают в Англии.
  ‒ Попробую что-нибудь выяснить, ‒ вязнет в думах Шёллер. Лекарь сумел его крепко озадачить.
  ‒ Не открещивайтесь и от трагической случайности.
  ‒ Не противоречьте себе, ‒ заранее мрачен провост, предчувствуя наплыв покойников.
  ‒ Просматриваю варианты. Мне как и вам желается понять, что же за херня происходит и какова моя и ваша, и других роли в происходящем безобразии.
  Нечто подобное провост совсем недавно обсуждал с капитаном, но оставлен тонуть в болоте догадок без надежды выбраться.
  ‒ Вы как-то адресовали меня к венгру, ‒ Дега терпеливо подождал подтверждающего кивка. ‒ А как вам Иезавель? Могу конечно ошибаться, но что-то с этой бабой нечисто.
  ‒ Не лейте воду.
  ‒ Любопытно наблюдать по мере их сближения её характер дрейфует от стервозного к откровенно сволочному.
  ‒ У бабьей породы это не редкость, ‒ не спорит провост. ‒ Как и то, что причина непременно существует.
  ‒ Не происходи их сближение на моих глаза, сказал бы, только в сказках красавицы выбирают чудовищ и те, преображаются в прекрасных принцев. Сущность не изменить, сколько трудов и чувств не приложи.
  ‒ У нас не добрая сказка, ‒ согласен провост с лекарем.
  ‒ Вопрос в другом. Каррильо в ней место не нашлось. Значит ли, доберутся и до наших персон?
  ‒ Я не знаю пока, что это значит и как к этому относиться.
  ‒ Так узнайте! Откровения последнего вдоха-выдоха не устроят никого, ‒ поторопили провоста не затягивать с расследованием.
  Провожая закатное солнце за снежные пики, над городом поплыл долгий звук колоколов. Завершение дня приобрело особую мрачность, безвозвратно канувшего, не отмеченного, но вычеркнутого из списка прожитых дней многих жизней. Словно на прощание испытать людское терпение опять зарядил дождь. Мелкий, противный и пакостный, косой ветер бросал его горстями. От влаги не спасали ни тенты, ни выдубленная кожа плащей. Тонкие иглы воды пробивали до костей. Даже самые неприхотливые и терпеливые теряли выдержку и начинали роптать, вспоминая всуе и худые небеса и тех, кто небесами распоряжается.
  К середине звонов, в сторону города покатили три повозки, изукрашенные цветными лентами торговцев с теплого побережья. Пестрота смотрелась чужеродной в царстве мокрого черного камня, не радовала но раздражал глаз.
  Первой повозкой правил Мехия, представительно обряженный в дорогой плащ-мантию и широкополую шляпу. Второй парой командовал Эскобар, головорез из приближенных Фрины. В третьей на козлах сидел Олагуэр в немыслимом провансальском берете с пером и камзоле вышедшем из моды лет так сорок.
  - Слышь, бравые, - обратился к страже грек. - Извиняйте. Припоздали маленько. Можа впустите?
  Стражник, очевидно старший на стене, поглядел на просителя с высоты. Смачно харкнул, целя на шлюпу.
  ‒ До утра жди. Ранее не откроем.
  - Побойся бога, родимец! Замерзнем ведь! ‒ неожиданно талантливо лицедействовал пушкарь, находя устроенное представление занятием веселым и уморительным.
  Ответом ему новый харчок. Пожиже и сопливестей.
  ‒ Деньжат отсыпем, ‒ тише заговорил Мехия, похлопывая по мошне. ‒ Или девку подложим. Имеется парочка. Смугляночка за тобой.
  Посулы остались без внимания.
  ‒ Впусти?! - весьма правдоподобно заканючил пушкарь. Даже шляпу с головы стянул. Из уважения к непреклонной власти.
  Подгадав момент из повозки высунулась Сюлли. Годноту обещанной смуглой шлюшки страж приметил. Телом спела и годов не великих.
  - Колокола слыхал, глухня? - стражник сплюнул в третий раз и готов харкнуть еще разок, но уже с досады. Ни разу не попал!
  ‒ Ну, слахыл.
  ‒ Кобыле своей нукай, когда присунешь, ‒ огрознел, осуровел страж к надоедливому просителю.
  ‒ Звиняй.
  ‒ После вечери никого в город не впускаем, без особого распоряжения нашего капитана. А никаких распоряжений от него не поступало. Так что с завтрашней зорькой впущу. После досмотра.
  ‒ Так сейчас досмотри и впусти. Чего ждать-то?
  ‒ Утра, чего еще, ‒ не соглашался страж на должностной проступок. ‒ Порядок такой. Для всех.
  ‒ Поди и служба еще не началась! ‒ уламывал грек охрану. ‒ Сзывали только!
  ‒ Не положено и весь сказ.
  - Ты глянь! Сухой нитки на теле не осталось. Промок и опять мокнуть?
  - Мокни. Мне-то что.
  - Так дождь окоянный. А то гляди, снег падет! Тучищи-то какие!
  ‒ Падет, не облезешь.
  ‒ Холодно на улице-то!
  - Не под открытым небом ночевать останешься. В повозках. Вот и шлюхи тебе пригодятся. Погреть.
  ‒ Дык тесно, ‒ брякнул неосторожным языком Мехия.
  Оговорку стражник пропустил. Не поинтересовался, с чего тесно-то? Кого он там везет, не помещаться.
  ‒ Сказано, жди утра! ‒ закончили всякие разговоры с пушкарям.
   - Эх, нет у вас жалости, ироды, - специально обозвал Мехия блюстителя устава. - Чему вас только родители учили.
  - Чему учили, - голос у стража стал ехиден. Обвыкся к таким упрекам. - Тому и учили, девок щупать, вино лакать, да мошну трясти таких вот ухарей.
  ‒ Говорю же, будет тебе девка. Выберешь, какая глаже и пользуй, ‒ пообещал Мехия в который раз.
  В калитке ворот открылось окошечко. Маленькое, голова не пролезет. Из окошка на пушкаря сердито глянула заспанная морда.
  - Проваливай, пока из мушкета не пальнул! - пригрозили незадачливому искусителю. - Возбраняется пускать в город после вечери. У нас тут граница. Неспокойно.
  Мехия напялил шляпу и ворча ругательства под нос побрел к повозкам.
  - Ума хватит, пальнете.
  ˗ Поговори еще! И завтра в город не попадешь.
  ˗ Завтра... завтра... А седни чего делать?
  - За мостом ждите. Не ближе!
  - Благодарствую, служивый!
  Повозки развернули. Мехия с удивительной точностью остановил своих лошадей. Стволы спрятанных пушек направлены прямо в ворота. В дыры пола просунули несколько железных ломов. Колеса, пропустив жердину в спицы и сбросив мешки с песком, заблокировали на откат.
  Грек еще переговаривался со стражей, на дороге появился азиат, обряженный в бродячего кукольника. Ящик с реквизитом, плащ с пестрым подбоем, мул. За мулом цокотила лошаденка. В седле болтался всадник. Из всего хитрого маскарад выпадала макана в руках путника. Не к месту вроде бы и тяжеловата. Но кто придаст тому значение?
  Миновав расположение повозок, Закари перебрался по мосту. Ступив под арку, всунул тяжелый шест в направляющий желоб опускания герсы. Погремел в окошечко. Пока стражник клацал задвижкой, снял с мула короб и поставил к самой калитке, подперев откидной рогатой ножкой. Заметить мину возможно только выглянув за саму калитку.
  - Чего надо? - сердито спросили, глазея, на избитого всадника. Одет прилично. Вдруг кто важный. Или из местных. Мордой вылитый Филипп де Кордоба, сынок бургомистра. Он ли?
  - Сеньору срочно нужен лекарь, - затребовал ал-Маджус.
  Легкий акцент в речи ‒ по сердцу нож ‒ не понравился стражнику. Не встречал он такого выговора ни здесь, ни на юге, ни за морем.
  Дурачок тяжело застонал и повалился в бок. Азиат подхватил тело, усадить ровней. Не мешать, снял седельную объемную суму.
  ‒ Умираююююю, ‒ всхлипнул корсиканец. Ему в самом деле больно и плохо. Голова кружится, нутро болит и в бок будто солевого кипятка налили.
  ‒ Утра ждите!
  - Я-то подожду, - не возражает азиат. ‒ А вот сеньор вряд ли дотянет. Кровью харкает и под себя ходит.
  - Ты сам-то кто такой?
  - Ицхак Надаль, кукольный мастер.
  ‒ Моранн? ‒ подозревает обман бдительный страж. Ликом фигляр не соответствует потомкам Авраама. ‒ Ежели нехристь поганая, то и утром не попадешь в Борху. У меня к вам немалый счет не закрыт, сквитаться малеха требуется.
  ‒ Веры я апостольской, мне не страшно, брат.
  ‒ Нильский крокодил тебе брат! А ну отойди!
  ‒ Как с юношей поступим? Примешь грех на душу? Уморишь единоверца?
  Дурачок опять начал сползать с седла.
  ‒ Я помогу, сеньору, ‒ хлопотал азита, снимая еще одну тяжелую суму и подставляя к калитке. Трюк с упорной ногой повторил.
  ‒ Кто его?
  ‒ Не ведаю. На дороге нашел. В город спешит. Мог бы в виде исключения....
  ‒ Не бывает у нас исключений. А те что иногда случаются, все уставом прописаны, али особым распоряжением оговариваются. От сеньора Лазаро, ‒ бухтит стражник.
  - Пошлите тогда за лекарем. Пусть сюда выйдет.
  ‒ Может проще тебя послать и битое благородие за одно?
  ‒ Мне-то привычно дураков выслушивать. А вот сеньор может не понять.
  ‒ У меня служба!
  ‒ Стало быть не впустишь?
  ‒ Нет!
  ‒ Как знаешь!
  ‒ Чей-то ты такой заботливый, а? Хлопочешь об ем, как об родном? Ну-ка отойдите от ворот! Кому говорю!
  Азиат подхватил поводья мула и лошадки и направился прочь. Шаг, второй, нырок в ров и перекат под мост. В тот же момент ахнули пушки, спрятанные в повозках. Ядро угодило в короба наполненные порохом. Второе в верхнюю петлю. Ворота взрывами свернуло и завалило внутрь.
  Клацнул от удара выбитый клин. Стальная махина герсы скользнула вниз, икнула ударившись об макану и наглухо застряла в перекосе.
  Ал-Маджус выскочил из укрытия, поднырнул под перекошенную герсу и на руках, рывками, не используя ног, взлетел вверх башни. Легко протиснулся в нишу цепи. Ткнул ошалевшего и не ожидавшего нападения стражника в горло. Второго броском короткого меча пригвоздил к низкой деревянной двери. Вместо крика о помощи, раненный сблевал собственной кровью и обвис на крепком клинке, весом разрезая собственную тело.
  Со стены бухнула пушка, отсылая ядро в белый свет. Вторая пошипев запалом не выпалила.
  ‒ Бриганды! Бриганды! ‒ орали на стене наблюдатели.
  С вершины спуска неслись всадники.
  Выломав дверную задвижку ударом ноги, азиат вырвался на стенную галерею. Скоро отпрянул, пропустив поспешный, почти в упор выстрел из дэга. Рубанул с оттяжкой, отсекая стрелку руку по локоть. Им же заслонился от пули усача. Самого усача ранил в шею брошенным ножом.
  ‒ Враг на стене! Враг на стене! ‒ трезвонил колокольчик, сзывая подмогу и защитников.
  Дверь кордегардии распахнулась. В выбегающих людей ударил разрозненный залп части проникших за ворота бриганд.
  ‒ Шевелись! ‒ командовал расстрелом Эскобар.
  Похватав доски, пустив в расход часового, подперли двери казармы. В оконные проемы полетели факелы, кувшины с запасенным маслом. В заблокированном помещении раздались перепуганные крики и ругань. Слепо, не высовываясь из окон, выстрелили. Один из бриганд нырнул вперед, загребая в объятья мостовую. Еще один привалился к стене, зажимая пулевую дырку на животе.
   ‒ Бах! ‒ одиноко выстрелила крепостная пушка в поток нападавших. Их уже не остановить. Ничем. Ни словом, ни свинцом, ни огнем.
  Джинно наблюдая схватку на стене, поднял руку выцелить азиата. Почему не попробовать? Не откладывать, а воспользоваться удобным случаем. Никто ничего не поймет. Война крепкая мешанина случайностей и везения. Азиату не повезло.
  Холодный ствол ткнул итальянца за ухом.
  ‒ Собрался обидеть узкоглазого? ‒ спросил Борчаи.
  ‒ С чего бы?
  ‒ Долго целишься.
  ‒ И в мыслях не держал.
  ‒ Ласло! ‒ позвал венгр. ‒ Присмотри! ‒ и договорил с Джинно. ‒ На тот случай если такие мысли придут.
  Из произошедшего с ним, эскудеро сделал правильный вывод. В лице венгра он нажил врага. Вовсе не повод отчаиваться или что-то из задуманного отменять. Отложить и не более.
  Бригандам хватило десяти минут захватить башню и полчаса вырваться на улицы. Ночь и хаос вошли в город. Ночь и хаос!..
  
  
  
  Послесловие.
  
  ***
  Кабрера въехал в захваченную его бригандами Борху последним. Герсу кое-как подняли, и мурсиец в малом сопровождении, прорысил в ворота. Конь приученный к крови, шуму и мертвым, всхрапывал и водил мордой, выбирая куда ступить. К моменту восшествия, королевский стяг сбили с флагштока, водрузив под хохот и пальбу, драные заношенные штаны. Въезд капитана ознаменовал наступление Herrenrecht! Борха безраздельно отдавалась на потребу и потеху победителям. Ни один закон не действовал, ни какая личность не обладала иммунитетом неприкосновенности, ни чьи права на имущества не соблюдались. Ни королевские, ни церковные, ни третьих лиц. Властвовало оружие и воля победителей. Попытки горожан остановить, сбить волну сумасшествия не увенчались сколько-то серьезным успехом. Разрозненные группки сопротивления рассеяли или предали стали. Отрядики благородных гербов безжалостно вырезали. Баррикады выбивали залпами аркебуз и мушкетов. Не остановили захватчиков ни воинский опыт коменданта, ни беспримерное мужество его воинов. Теряя в численности, уступая позицию за позицией, Лазаро с остатками воинского гарнизона заперся в городской лечебнице. Расторопные бриганды, быстрее покончить с упрямцами, впервой что ли? подтащили фальконеты. Выброшенный после получасовой пальбы белый флаг не остановил обстрела. Капитуляцию не приняли. Еще через час труп Лазаро выволокли из горящих руин и повесили на тополе. Оставшихся в живых заперли вкупе с лекарями, сиделками и немощными в подвале и завалили вход.
  
  ***
  Страшилы в вялотекущем режиме осаждали торговое подворье Борхского братства Св. Лавра. Десяток местной стражи и их дизанье*, сумели организовать толковую оборону и вели уверенный отстрел противника. Бились не за сохранения товара, а за собственные жизни. Атаки отражались, полно трупов и раненных по улице, во дворе и у входных дверей.
  - Давай петарду! - скомандовал Олагуэр. Порох и свинец у защитников закончатся нескоро. Как и мужество.
  Заряд доставили быстро. Однако оказалось, мадриера к петарде нет и взорвать обычным способом не получится.
  - Куда задевали, satanedme? (Дьявол меня побери!) - разозлился почти датчанин, не терпевший лишнего бардака.
  - Кто ж знает? - пожал плечами бриганд. - Петардьер-то, царствие небесное, вон лежит.
  Человеку вдосталь ввалили свинца. Ни шанса помучиться лишнюю минутку. В брюхе дыра в два кулака, кишки в разброс, печенка наружу.
  Запчасть все же отыскали, мину собрали. Стоило ли?
  - Det var jed sgu ikke!(Будь я проклят!) Тащите к дверям..., ‒ отправил Олагуэр почитай смертников.
  - Под стрелков? Охерел?! - попробовал возмутиться бриганд. ‒ Сам пиздуй!
  ‒ Так лучше? ‒ аркебузет Олагуэра уперся в грудь смутьяна. Второй рукой хлопнул по нашивке кабо*. - Живо, говорю!
  Бриганды душевно помянув матушку новоявленного командира, подхватили петарду за уши и бросились вперед. Из окна второго этажа громыхнули выстрелы. Откуда-то из-под крыши щелкнул арбалет.
  ‒ Прикройте их! ‒ проорал Олагуэр целя в защитников.
  Звон стекол, крошево черепицы, мат и угрозы! Голова арбалетчика выплеснула содержимое на подоконник. Приманить голубей угоститься дармовщинкой.
  Сменив оружие, датчанин ловчился прицелиться и выстрелом подорвать мину. Опередили. Дверь, которую не могли взломать, отварилась сама и из глубины помещения последовал короткий залп в упор. Бриганд скосило в чистую. Попали и в петарду. Осколки злым жалящим роем разлетелись по округе не разбирая жертв. Особо крупный, царапнув по каменной стене, срезал столб, повалив крышу навеса. Перепуганные лошади вырвались во двор, внося в общую сумятицу свою немалую долю. Сделалось дымно. Олагуэр махнул рукой: За мной! и стремительно преодолев дистанцию, ударил всем телом в оконную раму, собственными ребрами ощутив прочность дерева и хрупкость стекла. Мгновение и он внутри. Упал на стол, ужом скользнул на лавку, с лавки на пол. Слышал торопливые выстрелы и шлепанье пуль в мебель рядом с собой и поверх головы. Перекатился, роняя табуреты, выстрелил на движение в стражника с древним мушкетом.
  ‒ Din kaelling!(Сука!)
  Оружие упало и грозным гавком выбросило низкий свинцовый заряд. На Олагуэра пахнуло теплом. Свинец жикнул над макушкой и снес ножки посудного поставца. Об пол грянула керамика, олово и серебро, оглушая не хуже выстрела.
  ‒ Din....
  Олагуэр перекатился снова, извлекая второй дэг. В упор отстрелял двоих набежавших из соседнего зала. Потянулся и подобрал трофейный аркебузет. Подскочил выстрелить, сбить дверной засов. Увернулся от брошенного тесака, сщепившего дверной косяк. Подлетел к двери.
  ‒ Ко мне! ‒ проорал Олагуэр, пиная открыть створину и юркнул от выстрелов под стол. Прополз на брюхе подальше. Его ухватили на ногу. Дернули выволочь из укрытия. Стянули сапог. Датчанин не целясь, второпях, пальнул в близкое, перекошенное злобой, лицо. Вскочил, извлекая катцбальгер и ринулся рубить. С острым железом ему привычней.
  Налетел на дизанье. Ударил... увернулся... контратаковал, вогнав клинок на две пяди в промешкавшего противника. Тот умер, плюясь проклятьями и тарабарщиной на свевском.
  Следом удачно убрал еще двоих, а на кухне облажался. Охранник, уступая свирепому натиску, ударил по длинной ручке кастрюли, обдав Олагуэра кипятком. Тот едва увернулся не лишиться глаз.
  - Блядь! Блядь! Блядь! - остервенело месил датчанин поваленного на плиту врага. Едко завоняло паленой шерстью, подгоревшим мясом и спекшейся кровью.
  Окончательно захватив первый этаж, страшилы на кураже сунулись на второй. Четверых убили, раненных вышвырнули в окно, очистить помещения.
  При подъеме в мансарду выгнали оборонявшихся на крышу и, словно птах, перестреляли. Кто слетел вниз, кто остался наверху, зацепившись одеждой за черепицу. Водостоку едино кровь людскую собирать, воду ли.
  Купчишку из Люминэ, не желавшего расставаться с барахлом, кусавшегося и брыкавшегося, вытянули во двор и распяли на воротах, вогнав гвозди в запястья, предплечья и колени. Торгаш ужасно мучался и кричал.
  ‒ Терпи. Может кто смилостивится, пристрелит. Среди нас жалостливых нету, ‒ посмеялись над ним мучители.
  Растаскивая добро обнаружили в подвале спрятавшегося хозяина. Толстяку выломали пальцы, вызнавая о припрятанных деньжатах. Служанку его, пустили на круг, пользуя подвое, похабным греческим манером.
  При дележке Олагуэру достался тугой кошель за удаль и обещание поквитаться за угробленных ребят.
  
  ***
  Чутьем голодного пса, Исасага угадал свернуть с улицы. Бывает такое, найдет что-то и не объяснишь с чего, почему?
  ‒ Ищите и обрящите. И дано вам будет за труды и терпение, ‒ подзадоривал себя галисиец церковной белибердой. Сейчас он согласен ей следовать.
  Один из сопровождающих ландронов безмолвно покосился. Заходит иногда у альфереса. Вроде не поп и не полный придурок, а как скажет-скажет...
  Дом смотрелся красавцем. Ладно построен, знатно ухожен. По гербу, пестрому на золото и красное, принадлежал дальней родне герцогов Альба. То что требовалось и любым требованиям полностью отвечало.
  Как всегда и по всюду без стрельбы не обошлось. Наделали шуму, набили трупов, что-то подожгли...
  Порядок снаружи верный признак порядка внутри. Исасага первым вошел в дом, рискуя схлопотать пулю или арбалетный болт. Здесь такая старина в ходу и в чести. Обошлось. Очевидно дееспособные и немногочисленные защитники легли во дворе.
  Светло, торжественно и разумно. Строгость богатства и неподдельная дороговизна. Ни единой дешевой поделки или бросовой безделицы. Без столичной чепухи, вроде инкрустации из дешевого речного, а не ливантийского жемчуга или индийских курительниц на каждом углу, наполняющих покои иноземными ароматами.
  ‒ Правила помните..., ‒ отпустил Исасага ландронов заниматься сбором столового серебра, позолоченных подсвечников и пригодного загнать перекупщикам. Или вернуть хозяевам, содрав двойную цену.
  ‒ Обижаете, дон Иниго. Не впервой, поди.
  ‒ Кто вас знает, ‒ напустил строгости альферес.
   Скользя пальцем по перилам Исасага поднялся на второй этаж. И теперь угадал. В комнате, хорошо обставленной и просторной, укрылись двое: мать - зрелая сеньора в фиолетовом робе серебряного шитья, и девица - хрупкое создание с бледным лицом и испуганными овечьими глазами. Поразительное сходство ˗ матери и дочери к выбору не подталкивало. Старшая глянулась больше. Юная костистость на большого любителя. Галисиец являлся неизменным поклонником зрелых форм и постельного опыта.
  Прежде чем закрыть дверь, Исасага предупредил оставшихся в сопровождении.
  - Скажете другим, я здесь. Пошли вон! ‒ после чего туго стянул дверные ручки шейным шарфом.
  ‒ Объясните свое вторжение! ‒ тот час потребовали у него самым строгим голосом.
  ‒ Кому?
  ‒ Это дом Эрнесто Караско у Анэстас де Руи. Я ‒ донья Милагрос. И я не припомню посылке вам гостевого приглашения на этот час.
  Слушая речь возмущенной хозяйки, Исасага подхватил со столика хрустальный графин и сделал глоток вина. С удовольствие причмокнул. Ерепенистая баба. Неплохо. И вино и баба. Глотнул еще.
  - Что вы себе позволяете! - возмутилась женщина наглости и бесцеремонности альфереса.
  ‒ Пока ничего не позволяю. Но позволю. Многое и без ограничений, ‒ уставился он на сеньору Караско.
  Его поняли сразу. Ум женщине не обязательное, но приятное дополнение.
  - Мой муж состоятельный и весьма влиятельный человек, - быстро-быстро заговорила женщина, отступая от галисийца и прикрывая собой дочь. Худышка тянула шею ничего не пропустить.
  "В провинции мало развлечений," ‒ отнесся Исасага с пониманием к юной донне. Он готов обеспечить худышке их на всю оставшуюся жизнь, сколь коротка она не окажется.
  "Но только после мамаши," ‒ оговаривал альферес непременное условие.
  ‒ Вам повезло с замужеством, ‒ польстил Исасага женщине "лапая" взглядом.
  ‒ Скажите сколько вам нужно.
  "И убирайтесь," ‒ прекрасно понял альферес донью Милагрос. Он сказал бы иначе. Не изощренней, но содержательней.
  - Нисколько, - отказался Исасага. Финансовая составляющая победы сейчас его интересовало меньше всего.
  "Почему бабы все время пытаются прятаться в спальнях?" ˗ наблюдал галисиец за женщинами. ˗ "Хоть бы в кладовку забились. Ха! Там же мыши и пыль!"
  - Это против всяких правил! ‒ отказ бриганда сильно напугал женщину. Когда с тебя не хотят и не берут денег, значит стребуют что-то иное. И на поверку оно окажется многократно дороже призренного желтого металла.
  - Я устанавливаю новые, ‒ объявил галисиец. ‒ За этими дверями полно солдат. На улице их еще больше. И поверьте, не все они столь учтивы как я при обращении к вам. Скорее наоборот. Весьма не учтивы. И не склонны договариваться.
  - Договариваться о чем? О чем мы с вами можем договориться? Вы ничего не просите, - Милагрос не хочется думать о плохом, но она прожила жизнь и не всегда жизнь протекала в тепличных условиях, остаться наивной девочкой. Рыцари убивающие огнедышащих драконов, в большинстве своем ничуть не лучше убиенных ими тварей. Гораздо хуже. Иначе как бы справились? Приснопамятное "добро" всего лишь удачно трансформированное "зло".
  Исасага хлебнул винца и оставил графин в покое. В нем содержалось не так и много не кончить в три глотка.
  - Значит хотите договориться? - продолжал он спокойным голосом, подбираясь к широкому ложу. Резные столбики, балдахин, кисея. Сколько ненужного?
  ‒ А что мне остается? ‒ наблюдали за ним во все глаза.
  ‒ Разве я принуждаю к чему-либо? ‒ рука Исасаги провалилась в мягкость одеял и перин.
  ‒ А разве нет? ‒ старалась женщина не выдать нарастающее отчаяния.
  - Как истинный кабальеро, обещаю, ˗ кривая улыбка трещиной пересекла лицо галисийца. ˗ Если не упрямясь, благородно раздвинете ноги, ваша дочь останется нетронутой. Мне она не к чему, а другим не отдам.
  - Как вы смеете..., - женщина, осеклась. Любое её слово воспримут за отказ. И тогда.... Тогда... Амайя? Ей нет еще пятнадцати и в голове сор из ярмарочных попевок и романсеро.
  ‒ Что такого удивительного вы услышали? Или что хотели услышать. Или готовы услышать?
  ‒ Вы поступаете низко! ‒ у женщины задрожал голос. Маленькая слабость или маленькая хитрость? Те, кто захватывают города и приходят не званными в дом, на речи и слезы не ведутся.
  ‒ Не буду спорить и разубеждать. И принуждать не собираюсь. Но предложу. Возможно юная сеньорита готова проявить дочернюю жертвенность? В пику отказа в материнской.
  Исасага протянул руку, предлагая и поговорить с ним и выйти дочери из-за спины родительницы.
  ‒ Мама! - растерялась девушка. Живя под доброй крышей в покое и заботе, не поймешь тех, кто промок и продрог. До поры, пока не окатит, не застудит. Она совсем иначе представляла себе отношения с мужчинами. Совсем иначе. Её не разочаровали. Её сломали. Не пожалели черной смолы и грязи на белые знамена возвышенных грез.
  ‒ Вы согласны, сеньорита? ‒ Исасага расстегнул пояс, вызвав у Амайи мертвенную бледность. ‒ Вам уже интересно что будет происходить дальше или лучше сказать как будет происходить?
  ‒ Вы варвар! Вы дикарь! ‒ напустилась на бриганда женщина. Она даже насмелилась шагнуть к нему. Галисиец не смутился и не выказал иных чувств, кроме тех что присутствовали на его лицо. К чему сложные и ложные маски? Ему нужна блядь и вот она!
  "Даже две," ‒ уточнил Исасага.
  Как всякая мать женщина готова пожертвовать собой. Иногда жертвовать, вызвать лишь брезгливость, но не понимание и восхищение величия поступка. Чему восхищаться? Лечь добровольно под грязного мужика. Жертву не оценят. Тяжело в один миг вычеркнуть себя из собственной жизни и жизней тех, кто дорого. Тяжело. Но придется.
  ‒ Много хуже! ‒ заверил галисиец не мало не смущаясь. ‒ Я мерзавец, которому совсем не место в вашем замечательном доме. Но я здесь. Ни где-то там, за порогом и въездными воротами, умозрительный, отвлеченный и невидимый. А здесь! В яви и во плоти. Желаете вы того или нет, но наступили времена мерзавцев. Сегодня, завтра, и послезавтра они задают моду. Быстро мы не исчезаем, а исчезнув, оставляем недобрую долгую память, ‒ Исасага говорил какими-то репризами театрального злодея. Неестественными и фальшивыми. Но в отличии от роли, он всамделишный. А слова? Слова что кожура на апельсине. Вкус не в ней.
  ‒ Пусть она выйдет, ‒ попросила Милагрос.
  ‒ Она останется, ‒ не позволил бриганд. ‒ И это не обсуждается. Все остальное.... Все остальное тоже.
  Женщина решительно прошла из угла к ложу. В отчаянии, трясущимися пальцами, отрывала с ,,мясом" петли, крючки и шнуровку. Скользнула в горловину, освободиться от роба, остаться в тонкой льняной тунике. Помешкала и потянулась спустить с плеч бретели.
  ‒ Не так скоро, дорогая. Не так скоро, ‒ остановил женщину Исасага.
  Милагрос замерла, не соображая чего от нее хотят. И чего еще можно хотеть от неё этой грязной галисийской свинье.
  ‒ А поцелуй? Сладкий и благодарный?
  Женщина задышала словно боролось с рвотой, но справилась с собой и поцеловала.
  ‒ Сладкий..., ‒ облизал губы Исасага. ‒ Но не благодарный.
  Поцелуй повторили. Он не вкусней первого. Совсем не вкусней.
  ‒ Засчитан, ‒ смилостивился альферес и рывком распластал тунику на женщине от горловины до низа подола. Кожура спала, обнажив мякоть.
  Милагрос прикрыла грудь и кудряшки лобка.
  ‒ Бог создал нас по своему образу и подобию. Чего тогда стыдиться? ‒ Исасага покачал головой. ‒ Интересно, с кого он лепил бабу?
  Женщина предпочла чтобы её ударили. Сильно. В кровь. Лишили сознания. Овладели против воли. Толкли бы и жамкали безвольной бесчувственной куклой.
  Исасага не позволил себе поступать ожидаемо другими. Это то, что он умел делать хорошо. Он легонько пихнул и женщина упала навзничь. Исасага полюбовался женским телом, стащил с себя одежду и лег с боку. Милагрос отвернулась от насильника. Галисиец повернул лицом к себе.
  ‒ Не запомнишь меня.
  ‒ Запомню! ‒ бесцветно пообещали альфересу.
  ‒ Вот и хорошо, ‒ не конфузился Исасага будущей мести. Месть блюдо холодное и часто остывает вместе с телом несостоявшегося мстителя. Чаще, чем принято полагать, писать и думать.
  Он провез пальцем от шеи к внизу живота. Поплутал в рыжеватой кудели. Затем поднес ладонь к носу и втянул запах.
  - На войне забываешь, как баба пахнет. О многом забываешь, в последствии наделать много примечательных открытий. Одно из них ‒ баба... ммм... пахнет!
  Исасага наклонился к женщине и провез носом от груди к животу, и к самому лобку... затем обратно, коротко и резко вдыхая воздух носом. Не утерпел, не выдержал, навалился. Женщина зажмурилась и прикусила губу.
  - Глаза открой! - потребовал он. - Не покойница.
  Возня и дерганье.
  ‒ Ваш муженек не частый гость в вашей дырке, ‒ оценил альферес тесноту женского лона.
  Прокусанная губа Милагрос засочилась кровью.
  Уверенный и скорый, несколько дерганный темп фрикций. Неужели он такой никудышный любовник? Эта баскская шлюха так и будет лежать колодой, глядя ему за спину, в потолок. Или она притворяется? Притворяется!
  "При....тво....ря....е....тся!." ‒ толкал и толкал он.
  Вдруг зрачки глаз Милагрос в ужасе расширились. Исасага запоздал отреагировать на внезапную опасность. Грянул выстрел. Амайя не учла убойной силы оружия. Тяжелая пуля аркебузетта, выпущенная с близкого расстояния, размозжила головы мужчины и женщины.
  Прежде чем в комнату вломились бриганды, девушка распахнула раму и выбросилась в окно. Цветочный куст не смягчил падения. Лохматые шапки поздних астр, белым облаком низко повисли над юным телом.
  
  *
  Фрина стремительно, плащ развивался аж к потолку, пронеслась по залу трактирчика, развернулась на каблуках, подбоченилась и уже спокойно огляделась. Она умела выбирать. "Кошка и кот" её ожиданиям соответствовал. Не людно, уютно, тепло и пахло... Индийский (индийский в этой забегаловке!?) перец в блюде ни с чем не спутаешь. Она втянула носом волнующий запах жратвы. Жратва именно то, что ей сейчас остро необходимо. Поперед всего!
  ˗ Остаемся! ˗ объявила она сопровождению.
  Эскобар, не так спешен. Прошелся, заглядывая во все окна, определился с выходами и входами. Потер пальцами столешницы ‒ не в жиру ли и грязи? Жестом отправил людей проверить наверху. Удостоверившись сам и получив подтверждения в отсутствии малоприятных и угрожающих факторов, согласился.
  ˗ Годиться.
  Фрина дернула плечами. Будто от согласия её телохранителя зависело, оставаться ей здесь или нет.
  Хозяин трактира, дон Берче, рассмотрев в подробностях вооруженную особу, командующую вооруженными рутьерами, с прискорбием осознал ‒ у него новые постояльцы из категории нежелательных.
  ˗ Не представляется возможным вас принять. Все комнаты на ближайшую неделю сданы, ‒ пожаловался хозяин "Кошки...". Отказывать в лоб и ультимативно остерегся.
  ˗ Так освободите! ˗ не увидела больших проблем с заселением Фрина, на удивление спокойно отнесясь к завуалированному отказу. Такое не часто случалось и как правило ничего хорошего не предвещало, а предвещало скандал и хорошо если без пальбы.
  ‒ Вы не понимаете, дона.... У меня проживают уважаемые люди. Сроки оплачены! У меня обязательства!
  ‒ Теперь уважать будете нас, ‒ ввязалась Сюлли самой вести переговоры. ‒ Вы женаты?
  ‒ Да, ‒ не понял вопроса Берче.
  ‒ Жаль. А наследник? Имеется?
  ‒ Двое дочерей.
  ‒ Вдвое жаль, ‒ покачала головой мориска. Фрина расхохоталась, и Сюлли пояснила ничего не понимающему владельцу кошачьей норы. ‒ Хотела заработать небольшую скидку за постой.
  ‒ Могу я посоветовать вам? ‒ Берче все еще рассчитывал разойтись миром.
  ‒ Посоветовать? Можете, ‒ дозволила Сюлли.
  ‒ Буквально в пяти шагах, сразу за перекрестком. Ночлег короля.
  ‒ Предлагаешь осесть в лачугу для бродяг? ‒ неподдельно возмущена Сюлли. Ей доводилось играть роли и посложней.
  ‒ Он сказал короля, ‒ поправила Фрина. Альфересу пушкарей интересно наблюдать за разыгрываемым спектаклем.
  ‒ Бурбон ничем от побирушки не отличается, ‒ попытались задеть патриотические чувства дона Берче. Хозяин от наваррца открестился.
  ‒ Я подданный Их Величества Филиппа Мудрого!
  ‒ Давно ли? И про подданство и про мудрость? ‒ ходила Сюлли хитрой кошкой вокруг глупой мыши.
  ‒ Гостиница дона Гуппе приличное заведение. Ничуть не хуже моего.
  ‒ Но не лучше? ‒ подловила Сюлли оппонента.
  ‒ Нет, сеньора, ‒ с гордостью констатировал Берче.
  ‒ Какой тогда смысл в твоем предложении? Кто в здравом уме поменяет хорошее на всего лишь приличное! И еще вопрос насколько оно прилично принимать нас. Это-то, ‒ рука мориски описала круг, ‒ нас устраивает.
  ‒ Эээээ..., ‒ не уследил Берче за мыслью мориски.
  ‒ Мена отпадает. Мы остаемся. А твои постояльцы переберутся к твоему конкуренту. Или куда еще. Да, хоть на паперть. Никого не неволим.
  Уважаемые клиенты дона Берче проявили несвойственную их рангу и образу жизни покладистость и освободили комнаты. Не обделил их бог и дальновидностью, не забирать с собой багаж и дорожные вещи. Маленький презент хорошим людям разойтись полюбовно.
  Пока решали вопрос с выселением, Фрина бросила шляпу на стол, шлепнула перчатки и уселась на стул Заведение приличное лавок и табуретов нет.
  ˗ Господи.... ˗ взмолился дон Берче, понимая, банда никуда от него не уйдет. Будь они другой породы, было бы лестно, а так.... ˗ Моя репутация!
  ‒ Ты говорил о дочерях? ˗ постучал по прилавку Эскобар. ˗ Вот за их репутацию и переживай.
  ‒ Плесни чего, ‒ попросила альферес пушкарей расстроенного владельца кошатника.
  Хозяин обреченно потянулся за бутылкой хорошего и дорогого макабео. Налить ординарного местного чаколи не позволило чувство самосохранения.
   ‒ Ваше Величество, вам не стоит нисходить общаться со всяким простонародьем, ‒ вернулась Сюлли и жестом пригласила прошествовать за ней наверх.
  У дона Берче дернулся глаз! Как-как?
  ‒ Апартаменты готовы. Все как вы любите. Вид из окна, камин, мыльня с бадьей горячей воды, ‒ расхваливала Сюлли не столько покои, сколько свою предупредительность.
  Эскобар наблюдавший за растерявшимся хозяином, довольно гоготнул.
  ‒ Не Величество, а всего лишь Высочество.... Деревня.
  Дону Берче и Высочества много! Такие хлопоты....
  ‒ Пожрать бы. И за Величество и за Высочество, ‒ попросила Фрина. Трактирщик ей нравился. Эдакий добрый дядюшка. У нее никогда такого не было. Теперь вот завелся. Не пристрелить бы от переизбытка чувств.
  
  ***
  Поляк болезненно скривился, словно неосторожно жеванул на порченный зуб. Поворот именно там где и указано. Уже неделю он таскал в кармане бумажку, невесть как попавшую к нему в качестве закладки в походную Библию. Книгу он никогда не открывал. Ни перед сном, ни при пробуждении, ни исповедуя или отпевая. К Слову Божьему обращался исключительно по памяти, а помнил из Святого Писания от силы пол-страницы начального текста. Однако чья-то рука всунула четвертинку именно в Библию, занимающую почетный пустой угол его жилища. Не заметить или пропустить вкладку нельзя. Торчала в половину и стойко пахла сиренью.
  Подброшена записка перед оставлением ротами Алиаса. На листе добротной бумаги, от руки, подробно нарисован план городских улиц Борхи. Не всех. По которым хотели направить. Не плутать лишнего, нанесли пояснительные надписи на латыни и волнистой линией проложили путь следования. В конце поставили крест и уже по-польски обозначили "tutaj" (здесь). Вот этому странному путеводителю теперь он и следовал, движимый тревожащим любопытством. Не являясь поклонником загадок и тайн, но не смог отказать себе в эдакой безделице, переться бог весть куда и зачем, согласно чужой и хитрой воли.
  Вполне возможно покладистость обуславливались абсолютной не занятостью. У капеллана не так много обязанностей утонуть в повседневности. Заниматься же непотребством в захваченном городе: выгонять хозяев на улицу; шарить по сундукам; придаваться блуду, ниже его достоинства. Он шляхтич! Впрочем королевским именным уложением пятилетней давности низведен в быдло. Но плевать он хотел на какого-то там короля, ко всему шведа, и его уложения, именные и общие, коли они не соответствовали его представлению о короле и королевской воле принуждать неукоснительно ей следовать.
  Рогулец еще раз осмотрел начало улочки. Слева пекарня, справа какая-то богатая лавка. А дальше.... Под сердцем тоскливо защемило. Повеяло родным. Тесно и сумрачно. Крыши вот-вот сомкнутся. Мостовая из крупного речного голыша. Прилавки базарчика и статуя какому-то дураку, ибо в таком месте доброму христианину и хорошему человеку статую не поставят. У подножья гранитной фигуры цветочный куст. Казалось астрам совсем не оставлено места расти, но они явили мужество противостоять камню и непогоде. Такая же улочка в Быдгоще недалеко от собора Св. Мартина и Николая. И корчма такая же. С желтыми лужами конской мочи и давленными конскими ,,яблоками" у кособокого в две ступени крыльца.
  Капеллан скривился еще больше. Он давно не был в родном городе и вряд ли когда-нибудь попадет. Ему там просто нечего делать. За прошлым не возвращаются. Бессмысленно и больно. Все еще больно.
  ‒ Jdi do pići (Иди в пизду!) ‒ ругнулся Рогулец на себя по-чешки, повторив ответ пана Ржачека, будущего тестя, на его сватовство к прекрасной паненке Аннушке.
  Пропустив два проулка, подошел к решетчатой калитке. За ней монастырский клуатр с портиками и фонтаном. Не заперто и Рогулец не раздумывая толкнул войти. Раз уж пришел сюда, чего мяться и стесняться. Не сделал и десяти шагов, навстречу появилась аббатиса в сопровождении двух престарелых монахинь. Скоро трясли мандами, перехватить его.
  Настоятельнице сорок, не больше. Хороша. Морщинки только-только обозначились в уголках глаз, подчеркнуть одухотворенность лика. Но нет в нем святости и света небес. Одна лишь низменная греховность. Усмиренная, но не спрятанная от стороннего взора. Блядливость не спрячешь под остроконечный белый капюшон.
  ‒ Сеньор, это женская обитель, ступайте прочь, ‒ довольно неприветливы к Рогулецу.
  ‒ Я не жалуюсь на зрение.
  ‒ Прошу вас незамедлительно покинуть это место. Оно не предназначено терпеть мужчин.
  ‒ Не терпите, ‒ не требовал поляк привечать себя. Так изящно его никто не посылал. Даже проклятый лекаришка. А сколько чувств вложено? Сколько искренности вбито?!
  ‒ Покиньте нас! ‒ горазда командовать аббатиса клариссок-капуцинок.
  Рогулец извлек из кармана рисунок, повертел в руках. Никаких дополнительных меток. Крест с надписью означал конец пути в монастырском дворе.
  ‒ Что у вас? ‒ тут же заинтересовалась настоятельница, решив, ей доставили какие-то бумаги.
  ‒ Chuj wie (Хуй его знает?) ‒ Рогулец спрятал бумажный клочок.
  ‒ Что вы сказали? Говорите нормальным языком. Или на латыни, если знаете на ней хоть слово.
  Сбоку новая женская фигура. Двигалась. Остановилась. Снова двинулась. К нему.
  "Слетелись курвы," ‒ предчувствовал Рогулец скандал. Он уже припас пару крепких словечек из оборота силезских наемников.
  ‒ Ojciec?! (Отец?) ‒ окликнули капеллана.
  Поляк дернулся оглянулся.
  ‒ Ojciec!
  Узнал. Не мог не узнать. Старая боль ударила, так ‒ пресеклось дыхание.
  ‒ Najswietsza Panna! (Пресвятая дева!) Zlatka? (Златка?) Ty? (Ты?)‒ на непослушных ногах поляк шагнул навстречу монахине.
  ‒ Ojciec!
  ‒ Zlatka! ‒ Рогулец поймал девушку в объятья. ‒ Moja kochana! (Моя любимая) Ne zmarla! (Ты не умерла.) Mily Boze, ne zmarla! ( Милый Боже, не умерла!)
  ‒ Что здесь происходит! Немедленно покиньте нас! ‒ строга аббатисса. Разыгравшаяся сцена встречи отца и дочери ей подозрительна. Отрёкшись от мирского, назад не воротишься. Бог не любит предателей.
  ‒ Без нее! Без Златки? Ни за что! ‒ обнимал Рогулец зарывшуюся ему в грудь и рыдающую девушку. ‒ Я её заберу! Dal mi Pan Bog za moja prace nagrade...(Дал мне бог награду за труды мои) Dal mi....
   ‒ Мирские дела нас не касаются, ‒ провела аббатисса незримую линию, разграничить противостояние сторон спора. ‒ Сестра Агния, немедленно вернитесь в келью!
  ‒Златка! Златка, а не какая-то Агния. Она уходит. Со мной!
  ‒ Вы не посмеете забрать ей!
  ‒ Даже не стану с вами это обсуждать.
  ‒ Выметайся отсюда, проклятый еретик! Поди прочь! Немедленно!
  ‒ Ты должно быть оглохла, ебливая сука? Не слышишь? ‒ Рогулец повернулся к аббатисе, не думая выпускать из объятий дочь.
  Выстрелы ближе, чаще и громче.
  ‒ Что бы ни было, что бы не произошло, Всеблагая Мать Розалия не попустит беды, ‒ уперлась аббатиса. ‒ МЫ под её заботой!
  ‒ Вот и славно. А я побеспокоюсь о моей Златке.
  Настоятельница хотела что-то возразить, но у ограды уже накапливался гной вооруженных людей. Решетка слаба их удержать, оставить за гранью дозволенного.
  ‒ Поспешите с молитвою, сестра? ‒ зло и мстительно улыбнулся Рогулец перепуганной монахине.
  Количество достигло критической массы и в калитку повалили бриганды.
  ‒ Хо-хо! Поглядите! Да тут шлюшки на любой вкус! Смотрите и наш попик здесь! Уже и кралю подцепил! Ишь ты, хитрец, на старух не позарился! Молодое мясо ему подавай! Э, поп! Поделишься молодухой? Не жадись, длиннорясый! ‒ гомонил людской сор, захламивший мирный дворик.
  Рогулец не раздумывая вытащил дэг и направил на вторженцев. Златку задвинул за спину. Разогнать собак труд не велик, но не сбившихся в голодную стаю.
  ‒ Вона как поворачивается?! ‒ ответно подняты аркебузеты. ‒ Давай по хорошему поп, ‒ и наглые лыбы на грязных рожах. ‒ Все едино по нашему выйдет.
  ‒ Других полно! ‒ пересилил гонор поляк договориться. Не будь с ним дочери....
  ‒ А чего других-то? Твоя скусней! ‒ не приняли предложение капеллана.
  Отчетливо, будто происходило вчера, Рогулец вспомнился Юранда Старого, пана Бонецкого. Древний старик, израненный и побитый, в крови чужой и своей, стоял под шибеницей, оглядывая уцелевшим в схватке глазом подворье собственного разоренного дома.
  ‒ Однажды ты мне позавидуешь! ‒ предрек ему старый воевода, сорванным от крика голосом.
  ‒ Чему интересно?
   Бонецкий смачно сплюнул и сам спрыгнул с чурки. Сломанной веткой хрустнула тощая старческая шея.
  Он оказался прав, древняя несговорчивая тварь, вилявшая хвостом и перед московитами и перед королем. Завидует. Сейчас. Старик уходил последним, сложив родню малую и большую курганом на площади захваченного Ополе. А он? За ним Златка! Его безвременная потеря и его нечаянное обретение.
  ‒ Ну дак что, скажите сэр Джегош Рогулец? Или лучше обратиться пан Кршевский? Согласны?
  Тогда, в Ополе, перебивая гарь, вонь и кровь, одуряюще пахло сиренью. Он втянул носом воздух. И теперь.
  Рогулец страшно и дико закричал, бросаясь в безумную атаку. Один против всех. Дэг извергнул огонь, засверкал крнач. О как он завидовал Юранду. Как завидовал! Тяжело обретать тех, с кем давно простился. В разы тяжелее вновь терять и уже окончательно.
  Бой короток, но умирал Рогулец достаточно долго. Достаточно, отречься от бога. Ему было за что ненавидеть Создателя в свою последнюю минуту.
  
  
  ***
  В сумасшествии города не так-то просто отыскать нужного человека, но Дега отыскал. Не сразу. Потратил примерно час ходьбы и расспросов. На предложения и призывы непосредственно заняться раненными, делал кислую рожу, пожимал плечами и не предпринял ничего из предписываемого профессиональной совестью и христианским долгом ‒ врачевать страждущих.
  Шваб отыскался в низкосортной питейне, без вывески и распахнутой настежь провисшей дверью. В любимом уголке местных спившихся подмастерьев и конченных забулдыг пахло кислым и порченным. По странности (или настоянию шваба, а он настаивать умел) кроме него в зальчике никого. Не считая синелицего пьяницу, спавшего за соседним столом, хозяина прячущегося на кухне и страхолюдной служанки поставленной на раздачу.
  ‒ Вы что? Вшей здесь собираете? ‒ подивился лекарь ненормальной обстановке. Человек склонен время от времени подвергать себя самоуничижению, но так то зачем, опускаться. Моральные болота столь же глубоки как и финансовые. Выбраться из них легче, если не искать повода утонуть.
  Шёллер отмолчался, запив свирепую немоту вином. Он устал и опустошен. И достаточно зол пить в одиночестве. Здоровенный кувшин составил ему компанию на ближайший вечер.
  ‒ Ваш приятель вызывает истинное уважение, ‒ Дега похлопал внушительную посудину по прохладному боку. ‒ С собой притащили? Или разорили местные запасники?
  Провост уставился на лекаря? Чего тебе, сука, надо? Че-го те-бе на-до?
  ‒ Пригласите? ‒ набивался Дега не в собутыльники, на разговор.
  Странный он лекарь. Через минуту общения с ним, склоняешься закуситься на драку. Еще через минуту идею отвергаешь. Не веря ему ни на грош, лезешь с разговором и ни с чего доверишь сокровенное. Хамелеон, а не человек.
  ‒ Обойдешься, ‒ пьет и говорит в кружку шваб.
  ‒ Стремление к уединению, наталкивает меня на тревожащую мысль о внутреннем раздрае и непокое. Вы в не согласии с самим собой. И готовы набить себе морду. Но морду жалко и со стороны будет выглядеть дико, потому предпочитаете наливаться этим чудесным..., ‒ лекарь нюхнул из горлышка, ‒ Ммммм.... Гарнача?!! Ни в жизнь не поверю, что здесь такое подают, даже провостам грозных бриганд.
  ‒ Fick dich! (Идите на хуй.) ‒ щериться шваб на надоедливого гальского петушка. Или он неаполитанский кукарелло? Туда же и его!
  ‒ Не силен в немецком, но догадываюсь куда послан.
  ‒ Fick dich! ‒ взял на пол-тона выше Шёллер.
  ‒ Или я не прав и вы желаете мне благоденствовать? ‒ не реагирует Дега ни на открытую угрозу, ни на оскорбительную ругань.
  ‒ Fick dich!
  ‒ Оооо... Все гораздо хуже, чем выглядит и можно себе представить. Позвольте узнать причину глубоких душевных переживаний? ‒ лекарь скинул плащ, подстелить на лавку под задницу. Скоро уходить он не собирался, не смотря на открытую враждебность провоста. В столь говенном состоянии никогда шваба видеть не доводилось.
  ‒ Fick...., ‒ Шёллер уместил добрую кружку в один долгий глоток. К закуске не притронулся. Её фактически и не выставили на стол. Не считать же закуской крохотные бутерброды-пинчос, не способные насытить и кошку.
  ‒ Борха далеко не первый город, в который входите непрошенным и нежеланным гостем, ‒ прервал ёрничество лекарь. ‒ Повод терзаться не очевиден.
  ‒ Не первый, ‒ согласен провост. ‒ И я не терзаюсь.
  ‒ Отчего же выглядите хуже постулантки-монашки, первый раз попробовавшей мужской хер на ощупь и вкус.
  ‒ Именно так себя и ощущаю, как выгляжу. Можешь представить? Именно так! Да я брал города. Их целый список. Можно гордиться. Лучшая рекомендация в наши дни таким, как я или вы....
  ‒ Очень лестно, но очевидно недостаточно пригласить выпить.
  Лекаря не услышали.
  ‒ Но сюда, ‒ провост потыкал пальцем в столешницу. ‒ В эту дыру, меня загнали. Вынудили плясать под чужую дудку! Участвовать в чужой войне. За чужой интерес.
  ‒ Так вот оно что? ‒ лекарь наклонился вперед, почти уткнулся в лицо провосту. ‒ А я-то грешным делом решил...
  ‒ Du gehst mir auf den Sacr!(Ты меня заебал!)
  ‒ Не поздненько спохватился? ‒ и не думал затыкаться и отступать лекарь. ‒ Послушался бы Кабреру, отвалил. Думаешь с высоты виселичной перекладины жизнь краше?
  ‒ Fick dich! Мной попользовались.
  ‒ Теперь вы доподлинно поймете шлюху. Её тоже пользуют без всякого согласия.
  ‒ Ей платят деньги.
  ‒ И вам... э.... нам заплатят. Звонкой монетою ли, нет, но уверен, что-нибудь да перепадет. Длань просящего не останется пустой.
  ‒ Я ничего, ни у кого не прошу.
  ‒ Брось, провост.
  ‒ Дега, идите...
  ‒ На хуй?
  ‒ Вы мне надоели.
  ‒ Я только пришел.
  ‒ Надоели еще до прихода.
  ‒ Так что прикажите делать? Желаете дуэлировать? Сталь? Дэги? Или популярная нынче у столичных браво наваха? Воткну в вас на ладонь отличной толедской стали. Попробую вашу кровь на вкус и густоту. Тот ли вы за кого себя выдаете? Бооольшие сомнения, знаете. Особенно после того, как вы распустили нюни.
  Шёллер пошевелил губами, вперившись в лекаря. Немая дуэль коротка, выяснить разногласия. Швабу это не нужно. Сейчас не нужно.
  Провост подвинул лекарю свою кружку. Налил.
  ‒ То же самое спросил бы у вас.
  ‒ То есть не спросите? Почему?
  ‒ Не вижу в том смысла. Теперь.
  ‒ Ударились с пьяных глаз в фатализм. Спишите все на божий промысел? ‒ Дега влил в себя вино. Пил он не хуже шваба.
  ‒ Его ли? Или чей-то еще? ‒ немного ожил Шёллер. Тема уж слишком болезненная. И как знать для него ли одного?
  ‒ Чей тогда? ‒ коротко спросил Дега.
  ‒ За эти сюда притащились?
  ‒ Не только, ‒ признался лекарь.
  ‒ Лекаря города не берут, ‒ выдал шваб с сожалением.
  ‒ О! Снимаете с меня подозрения? Амнистируете?
  ‒ Частично.
  ‒ Кто фаворит?
  ‒ Дега, пейте и заткнитесь, ‒ закрылся шваб откровенничать. А ведь хотел. Сдержался. Сумел.
  ‒ Или fick dich? ‒ предположил лекарь очередной грубый посыл.
  ‒ Вот именно.
  ‒ Не представляется возможным. Я к вам сугубо по делу...
  
  *
  Нервное напряжение и усталость, подобно неведомому алчному зверю, пожрали радость победы. Трудной и невероятной. Где минуту или две назад реяла гордость и трепыхалось счастливое сердце, теперь образовалась темная каверна апатии.
  - Этот, ‒ указал Кабрера на первый попавшийся дом. Очевидно же, дальше по улице и богаче и просторней, но что ему предпочтения. Он устал. ‒ Предупреди хозяев.
  ‒ О чем? ‒ не поняли его. Искренне не поняли.
  "Кто приставил ко мне этого дурака? Откуда он вообще взялся? Где этот ублюдок Джинно?" ‒ разгоралась и не могла разгореться в Кабрере злость. Не привык он тратиться на комментарии. Его понимали с полуслова. Этот же....
  ‒ О найме домовладения.
  ‒ Ааа!
  ‒ Какие-то сложности? ‒ Кабрера возрился на сопровождающего его абандерадо*.
  ‒ Никаких, ‒ заверил тот и придумал их на ровном месте. Не успев въехать ограду, разрядил дэг в дворового пса, гавкнувшего под руку. Этого показалось недостаточно и второй ствол плюнул свинцом в слугу, выбежавшего на шум.
  "Где носит проклятого итальянца?" ‒ недоумевал Кабрера отсутствию эскудеро. В талантах у Джинно ловко работать сталью, свинцом и языком. Его замена похоже способна лишь стрелять без повода.
  Переговоры провалились еще не начавшись. Не сказать что факт сильно беспокоящий. Но репутация. Свевы не поймут лишней крови.
  "А горцы не простят," ‒ уже предвидел будущие осложнения капитан бриганд. Для его задумок вредно и финансово убыточно.
  Хозяин дома, носатый баск, заупрямился пускать к себе посторонних.
  ‒ Сеньор в праве выбрать любой дом в городе, кроме моего! ‒ отказано Кабрере в категоричной форме.
  ‒ А чем он плох?
  ‒ Тем что принадлежит фамилии Агирре. И они не рады вам и вам подобным!
  ‒ Так ты чертов баск? ‒ изумился абандерадо и завершил разговор новым выстрелом. Проделал это с такой обыденностью, будто стрелял в крысу застуканную в амбаре за порчей зерна.
  Злобный старик лег рядом со своим слугой и псом.
  ‒ Сеньора Агирре, у моих людей пороха хватит на всех обитателей этой улицы, ‒ присек Кабрера бунт владелицы дома.
  ‒ Что б ты сдох мурсийская свинья! ‒ искренне пожелали капитану, плюнув под ноги.
  ‒ Не боитесь за себя, побеспокойтесь о домашних, ‒ удержал Кабрера разохотившего палить абандерадо. Тому уже передали заряженную аркебузу.
  На этом переговоры завершились. По их окончанию Кабрера вовсе не был уверен, что худой мир лучше доброй ссоры. Все-таки в некоторых случаях все обстоит с точностью наоборот. Но что сделано, то сделано. Не пришлось бы о том в последствии жалеть.
  Войдя в дом капитан уселся за большущий семейный стол. Провел рукой по лицу, потрогал повязку. Щелкнул крошку на пол.
  - Пусть пожрать соберут, - пожелал Кабрера не представляя, чем ему заняться, да и не особенно желая чем-либо заниматься.
  Вскоре служанка принесла еду. Зелень, рыбный суп, жаркое.
  ‒ Крысиного яду не подсыпала?
  ‒ Не держим, сеньор...
  ‒ В лавку бы сходила.
  ‒ У нас так не делается, сеньор.
  ‒ А как делается?
  ‒ Зачем вам знать, сеньор?
  ‒ Алонсо де Кабрера, ‒ представился капитан.
  Служанка почтительно поклонилась.
  - Не назовешься? ‒ спросил он женщину, подвигая тарелку поближе к себе. Пахло изумительно.
  - Хуана, - ответила служанка без всякой боязни.
  ‒ Это что? ‒ черпнул Кабрера пару ложек.
  ‒ Васалао.
  - Пока ем, рассказывай. Все рассказывай, ‒ потребовал он. ‒ Кто в городе рехидор, кто искривано, кто веедор, кто фактор, кто с кем торгует, собачится, делит деньги и постель. Рассказывай, - и принялся есть и вспомнил пожелать. ‒ Пусть натаскают горячей воды.
  Он ел и слушал, ссучивая нить собственных мыслей. История о казне Родерика безусловно хороша, но ведь можно и нужно придумать еще что-то. Сказки не всегда заканчиваются согласно предпочтений слушателя. Поскольку рассказывает не сам. Значит, следует начать собственную историю. С предсказуемым и добрым окончанием.
  "А иезуит?" ‒ Кабрера ни на мгновение не усомнился, церковная сука еще объявится, мешаться и путаться под ногами. Причем в самый не подходящий момент.
  За окнами быстро стемнело и Хуана принесла огня ‒ один подсвечник с тремя большими яркими свечами.
  - Помоги-ка снять, - попросил он закончив с едой. Вкуса он не почувствовал, пожалуй много зелени, но брюхо набил.
  Служанка на пожелания не откликнулась.
  - У тебя муж есть?
  - Я вдова, сеньор, ‒ упрямо избегали величать капитана по имени.
  - Давно?
  - Пять лет.
  - Тогда чего ты трясешься? Забыла как мужик выглядит? Посмотришь. Пригодится.
  ‒ У нас так не принято.
  Кабрера испытывающе уставился на женщину. Выдержит? Сдался первым.
  ‒ Давай договоримся. То, что у вас не принято вполне может спровоцировать то, что принято у нас. За отказ подчиниться. Обещаю, никто не пострадает. Если вы смирите свою баскскую гордыню.
  Помощь оказали и Кабрера залез в бочку. Вода горяча и усыпляюще приятна.
  - Ладно, ступай, - отпустил он служанку. Сейчас ему баба точно не требуется. Только тепло и покой. Остальное потом. Позже.
  
  *
  Вайды уподобились нашествию голодных хорьков. Давили и зорили без разбору, тащили и портили что подвернется. Как и всякая стая, они брали числом, наглостью и неуместной неоправданной жестокостью. Они чувствовали себя хозяевами не бояться поступать как вздумается. Кто спросит? Кто притянет к ответу? Herrenrecht - золотое время отвести душу, набить карманы!
  Дальше по улице Матамореса не пропустили. На встречу вайдам вышел здоровенный детина, махнул в приветствии шляпой, поклонился балаганным манером и идиотски улыбнулся во всю ширь белозубого рта.
  ‒ Сеньоры, здесь обитают простые люди. Им нечего вам дать.
  Матаморес объясняться не полез, осторожничал. Может потому и жив до сей поры. Не всегда навиду.
  ‒ А мы проверим! ‒ усмехнулся один из бриганд, перекидывая из руки в руку наваху.
  ‒ Это как получится, ‒ предупредил детина и опять раскланялся. Правда, улыбаться почему-то перестал.
  Предупреждению вайды не вняли....
  Под уклон узкой улочке к ним толкнули ,,тетушку". Тележку с пороховой бочкой и зажженным фитилем.
  
  ***
  Человек смотрел на город с высоты крепостной стены. Город перемигиваясь огнями, жалостливо скулил колокольным звоном церквей и хлюпал соплями выстрелов. Он уже сдался, без всяких формальностей и условий, капитулировал перед чужой волей и силой, отдался во власть орды. Человеку город не нужен. Ни целиком, ни частями, ни отдельными улицами или домами. А что ему нужно? Во Имя чего льется кровь, полыхают жилища и раздаются стенания и плач?
  Не во Имя, а Имени наперекор. А кровь, огонь и смерть лишь малый взнос сбыться...
  ‒ ...Заповедано накрепко, быти камню отняту, хладной стали ‒ дареной по неведенью, кости от единорога переданной по малодушию....
  Чьи слова? И что в них такого им следовать. И кому предназначены, определить круг деяний? Человек мог бы рассказать. Но всеми ли знаниями следует делиться, преумножая великие и малые печали? Их и без того предостаточно.
  
  
  
  Часть третья. Под горны Иерихона.
  
  В какой сосуд будь то крепкая глина, прозрачный хрусталь, тонкозвучное стекло, не налей плохое вино, худородность виноградного хмеля останется неизменной и пребудет до скончания времен. Тоже с человеком. Сколь не прекрасны его одежды, сколь не безукоризненны манеры, сколь не крепки латы, не красочны гербы и благородные девизы на них, останется он тем кто есть. Не раб богу, но раб самого себя, не помышляющий о свободе.
  
  In brevi
  
  ***
  В скудно освещенном сиротливой коптящей свечой помещении ‒ трое. Хозяин, он стоял отвернувшись к черному окну. Его поверенный, в полной венецианской маске на роже, занимал корявый стол и молодая особа, выглядевшая для своего возраста несколько потасканной. Грешить на пережитые невзгоды, наложившие свой отпечаток на приятный лик, было бы весьма опрометчиво и поспешно. Тем не менее, она оставалась привлекательной и могла рассчитывать на повышенное внимание мужчин по меньшей мере лет пять. Если конечно доживет до той поры, а не закончит бренное существование в канаве, прирезанная пылким любовником за очередной адюльтер.
  На дворе вовсю шумел дождь. Крупные капли яростно долбили дробь о стекло, лихо отплясывали по жестяному подоконнику. Ветер внадрыв выл и захлебывался в водой в водосточных трубах. Из не разожженного камина тянуло сыростью и холодом, и откуда-то снизу доносился бубнеж мужского и женского голосов. Кажется они спорили о вещах несовместимых. Деньгах и супружеском долге.
  Хозяин, именно так его определила молодая женщина, иначе зачем ему здесь находиться, повел плечами и замер в прежней позе. За окном ночь, высмотреть в ней что-либо примечательное. Размытые контуры соседнего здания, черная мостовая и желтое пятно фонаря над вывеской.
  ‒ Она действительно его дочь? ‒ спросила гостья совсем недавно носившая имя Агнии и жившая монашкой. Сколько той жизни времени? Полгода не наскрести. Недолго, учитывая обещанные ей вознаграждение за притворство. Работа знакомая. Отчего было не согласиться.
  Ответ лаконичней некуда. Поверенный выставил на стол кошель, тяжелый и пузатистый. Агния не постеснялась запустила руку внутрь, извлечь пару монет. Золото. Эскудо. Ей заплатили больше оговоренного.
  ‒ Маленькая компенсация за неудобства, ‒ объявил поверенный, выставляя рядом второй кошель. Судя по блеску, в нем серебро. Понесенные обиды оценили гораздо дешевле выполненных обязательств.
  ‒ Неудобства! ‒ игриво возмутилась Агния. Сучья привычка заигрывать и ластиться к кобелям, в монастыре не изжилась. ‒ Двое идиотов валяли меня, как не валяют последнюю пражскую шлюху! Прокисшая жижа все еще вытекает из меня, пачкая белье. А вкус поганого хрена одного из них, у меня до сих пор во рту. Его не перебило даже вино посланное нами.
  ‒ Вам не понравилось?
  ‒ Испанский хер или итальянское вино?
  ‒ Вино конечно? Золотистый Токай. Достался по случаю.
  ‒ Понравилось. А вот хер нисколько! Брррр! ‒ передернуло Агнию. Для её опыта реакция чересчур. Переигрывала.
  Сколь не быстры движения поверенного, женщина успела подметить в правой перчатке два пальца пусты.
  ‒ Небольшая прибавка..., ‒ и на свет появился третий кошель, разительно отличавшийся от первых двух. С вышитым гербом и из горловины торчит свиток. Женщина жадно выхватила бумагу. Это то что она думает? Развернула и прочла наскоро. Повторила чтение, вычитывая и повторяя важно для неё. Затем свернула и стиснула в ладонях, ощущать материальность свитка в изменчивом людском мире, полном призраков, обмана и иллюзорного счастья.
  ‒ Документ подлинный? ‒ задрожал её голос.
  ‒ Можете не сомневаться. Однако, его наличие не означает, что при дворе Сигизмунда Вазы вас встретят с распростертыми объятиями. Пан Замойский человек злопамятный. Лучше прибейтесь к Вене или пристройтесь в Италии, где не так много ваших беспокойных земляков. На худой конец..., ‒ в голосе поверенного прорезалась смешинка, ‒ вам найдется, чем заняться в Лувре. Словом, проявить осторожность будет не лишним. А то вдруг всплывет что-то, чего мы не знаем, а вы утаили от нас, тешась своей хитростью. Будет неприятно осознавать, хлопотали о дурном человеке.
  ‒ Бумага подписана самим Радзивиллом, ‒ Агния явно уповала воспользоваться старыми связями.
  ‒ Что вовсе не означает, он вступится за вас, когда в очередной раз угодите в неприятности. А они вам гарантированны при пересечении границ владений под рукой шведского дофина.
  ‒ Что мне делать в Вене? Или в том же Париже? В Италии этих денег не хватит и на неделю!
  ‒ Тоже что и всегда. Что вы отменно умеете делать. Сравнивать вкус, ‒ подал голос хозяин закончить разговор.
  Поверенный тут же поднялся проводить гостью. Свет, до того заслоняемый его фигурой, брызнул в стекло и Агния плохо, но разглядела лицо мужчины, всю встречу простоявшего к ней спиной.
  "Это же....", ‒ неосмотрительные слова были готовы сорваться с её языка.
  "Откушу!" ‒ шутливо пригрозила она себе.
  ‒ Очень правильная мысль пани Катаржина, ‒ прочитали её быструю мысль. Вот только в устах мужчины она шуткой вовсе не казалось.
  
   ***
  На пороге чертыхнулись, запнувшись о прогнившую доску, резко дернули дверь и вошли. Три пары глаз недовольно вперились в пришельца. Не великан. В непромокаемом плаще из английской шерсти, тонкой и продуваемой. В хЕровой новомодной шляпе с пером стерха. Может в столицах он и первый удалец, но здесь пугало пугалом. Единственное что вызывало уважение ‒ клинок. Рабочее добротное железо. Стоило повременить выказывать недовольство и справлять хай.
  Гость огляделся с кем говорить. Выбрал безошибочно.
  ‒ Мне нужен..., ‒ начал пришелец даже не представившись, бросив на стол, прямо между тарелок и объедков, потертый кошель. ‒ Свежий мертвяк. Молодая женщина. Не старше тридцати.
  ‒ Ты вообще кто? ‒ выразил всеобщее недоумение самый младший из обедающих. Силушкой бог не обидел, умишка не додал.
  ‒ Я это я. И пришел сам за себя. Разве не понятно? ‒ палец пришельца ткнул в только что брошенный кошель.
  ‒ Лекарь? ‒ спросил Алваро. Он в халупе за главного. И в халупе, и в делах, и по жизни. Власть подгреб невеликую, так кладбище не королевский домен, в короне не ходить, послов не принимать.
  ‒ Он самый, ‒ согласился пришлый. ‒ Если это поможет взаимопониманию, могу пустить дурную кровь, осмотреть раны и дать несколько полезных советов. Бесплатно.
  ‒ Греха не боишься? Мертвяки твои потом не сняться?
  ‒ Грехи отмолим, а покойники народишко уживчивый. Лежат и не стонут.
  ‒ А ну как брешешь? ‒ задирался младший. ‒ И не лекарь вовсе. А скажем пользуешь покойниц заместо баб? Под костер нас хочешь подвести?
  ‒ Чем я с ней займусь, не ваших умов дело, ‒ предупредили всех о неуместности домыслов.
  ‒ Тожеть верно, ‒ рассудил средний из компании могильщиков. ‒ Потому добавить требуется. За риск. Опять же попу поднести. Как без этого?
  ‒ Деловой подход, ‒ согласился пришелец и кошель поплоше лег поверх второго. Из растянутого горла вывалилась монета.
  ‒ Чей-то дохленький он, ‒ пожадничал младший.
  ‒ Еще первый не отработали, второй считать.
  ‒ Никшни Дарио, ‒ приструнил старшак своего помощника. ‒ Когда надо?
  ‒ Еще вчера. Время не терпит.
  ‒ Стало быть задержка делу? ‒ размышлял главный. Работа не то что бы не привычная. Жмурами торговать не впервой. Плохо человечек спрашивает за них незнакомый. И не знакомыми к ним прислан. Верно из пришлых будет. Из бриганд. Мало своих покойников, еще прикупить желает. И деньгу хорошую кладет. Мертвяки в половину дешевле.
  ‒ Лады, ‒ согласился Алваро.
  ‒ Вид должна иметь приличный и само собой не вонять. Тухлятину не возьму, ‒ забил условие пришлый.
  ‒ Чулеты нафаршируешь? ‒ свербело Дарио зубатиться с пришлым. ‒ Али морцилл нашпигуешь?
  Слова младшего оставлены без внимания. Что взять с пустомели?
  ‒ Заразы что бы по телу не было, ‒ дополнили требование. ‒ Товар сам заберу. Тащить через весь город самим не придется. Найдете меня в Сырной Голове. Есть еще что сказать-спросить?
  ‒ Дыке понятливые, ‒ средний убрал деньги со стола.
  
  
  
  Комментарии.
  
  Стихи автору не принадлежат.
  В рассказанном гасконцем анекдоте обыгрывается вражда и конкуренция двух Генрихов, Бурбона и де Гиза.
  
  Альферес - зд. офицер, командир роты.
  Аркебузет - одно-двухствольный тяжелый пистолет.
  Аршер - зд. стрелок.
  Асумбрэ, квартильо - меры емкости жидкостей.
  Бриганды - наемники. Квинтэссенция худших качеств воина. Часто мародеры, насильники, убийцы.
  Брадаманта и Морфиза - литературные девы-воительницы.
  Вайды, Страшилы, Пандуры и т. д. - самоназвание рот бриганд.
  Гарнача - сорт каталонского вина.
  Гелд - итал. Воин.
  Греческим манером - т. е. Анально.
  Дизанье - десятник.
  Дэг - одно-двухствольный легкий пистолет.
  Жак - примитивная броня из туго плетенных веревок. Дешевый аналог бригандины.
  In brevi - вкратце.
  Иезавель - библ. Жестокая, коварная, красивая и властная царица.
  Коррехидор - представитель короны, наблюдатель законности действий местных властей.
  Кроконы - прозвище воставших крестьян на юге Франции.
  Марраны - прозвище евреев-христиан.
  Мориски - арабы-христиане.
  Неаполитанская болезнь - сифилис.
  Оса - обиходное название метательных ножей.
  Пассате добль - в фехт. двойной шаг.
  Провост - у наемников блюститель закона, традиций и выполнения сторонами кондотты.
  Рабинет, фальконет - легкие малокалиберные пушки. Встречаются и многоствольные.
  Роделеро - пехотинец вспомогательных частей, вооруженный холодным оружием.
  Сбирри - итал. прозвище полицейских.
  Сфарадди - член еврейской общины.
  Sit venia verbo - лат. Да простится мне....
  Хаз и передина - части шкуры снятые с крупа и груди.
  Хаудеген - одно лезвийная шпага.
  Хинеты - легкая кавалерия, часто исполняющая разведывательные и полицейские функции.
  Figlio di puttana - итал. ругат. Сукин сын, шлюхин сын.
  Эскудеро - оруженосец, ординарец, порученец.
  Кольцо Рыбака ‒ атрибут Папы Римского.
  Рыбак ‒ Святой Петр.
  Красильщик ‒ Иуда.
   Кабрера ‒ переводится как козопас.
  Аллонг ‒ выпад клинком.
  Кабо ‒ унтер-офицер.
  Аргулет ‒ здесь конный разведчик.
  Абандерадо ‒ знаменосец.
  Estado coronel ‒ штаб.
  Requisat in pace ‒ покойся с миром.
  
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"