Федорец Григорий Григорьевич : другие произведения.

Дядюшка Лео или 2 агента парагвайской разведки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Приключения двух приятелей, отправившихся из русской глубинки на поиски полумифического дядюшки. Москва начала 90-х годов. Германия на кануне объединения. Елисеевский универсам и Унтер-ден-Линден. Белорусский вокзал и Берлинская подземка. Курский колхозник и немецкие бритоголовые. Айсбан и Столичная. Любовь и железные дороги, - вот неполный список декораций и участников "Приключений агентов парагвайской разведки". Звуковую версию можно услышать, пройдя по ссылке https://litmarket.ru/grigoriy-fedorec-p25228/books
  Дядюшка Лео или 2 агента парагвайской разведки.
  Дорожные приключения.
  
  
  
  Вместо предисловия
  
   Чем дальше уходят дни юности, тем чаще мне кажется, что многого случившегося в жизни и не было, а есть плод шаловливой фантазии и не более. Наверное, так ощущают многие.
   Однако, рассказанная ниже история была. Она состоялась. Безусловно, в ней есть место вымыслу. Но мною выдуманы лишь оттенки, а не события. А это дело обычное. Всякий рассказчик что-то добавляет, приукрашивает то, о чем он любит говорить. Мне история нравится. Отчасти, потому что произошла в юности, память о которой у каждого из нас светла.
  
  
  Глава первая. В Москве
   Приезд в Москву - это событие. Для провинциала, конечно. Не для Москвы. Жизнь столицы в начале 90-х, как и жизнь всех нас, живущих в стране, именуемой СССР, вдруг заколобродила и понеслась вскачь с резвостью и бесшабашностью застоявшегося в стойле жеребца. В Москве она часто принимала весьма неожиданные формы.
   Поезд, натужно проскрипев, дернулся в конвульсиях и остановился. Распахнулась дверь вагона, проводница вышагнула на перрон, освобождая путь истомившимся дорогой пассажирам. Мы в Москве. Мы - это я, автор строк, и мой тогдашний шеф. Начальства у меня было много. И до, и после. Но этот был особенный. Почему? Поймете чуть позже.
   Игорь, а шеф был старше всего на четыре года, имел все признаки причастности к начальству: выпуклый живот нахально выпирал из-под пиджака, рыжая шкиперская борода скрывала несколько обвисшие щеки румяной физиономии, ленинский рост, уверенно-хитрый взгляд. Карьера шефа складывалась на ниве партийно-административной.
   Окончив провинциальный вуз, Игорь порядком притупил зубы на гранитном булыжнике науки. Потусовавшись месяц, он был пристроен масонской ложей друзей-знакомых, именуемой в те годы таинственным словом "блат", на низшую ступеньку карьерной лестницы. Он - инструктор райкома комсомола. Средняя зарплата, минимальная, но власть и некоторые возможности доступа к дефицитным товарам народного потребления. Но главное - причастность к местной элите. Отныне, Игорь в обойме номенклатуры.
   Однако, все это в недалеком прошлом. Союз вовсю колбасило и самые дальновидные аппаратчики переориентировались. Тандем власти и денег принимал все более заманчивые формы. Комсомолята, в смычке с продвинутыми коммунистами, создавали коммерческие структуры с мутно-хитрыми названиями: центры развития молодежных идей, научно-технического творчества молодежи, хозрасчетные бюро, агентства инноваций и инвестиций, молодежные банки и т.д. Желание нажить деньжат, используя доступ к ресурсам государства, камуфлировалось лозунгами заботы о подрастающем поколении. Основная масса таких контор, просуществовав некоторое время, канула в лету. Но некоторые оказались жизнеспособны. И весьма. Ладно, достаточно о славном прошлом шефа. Если будет нужно, продолжим позднее.
   И вот Москва. Серо-грязный перрон Ярославского вокзала. Подхваченные суетливой толпой, мы бодро, подражая остальным, шагали к массивному зданию вокзала. В нескольких местах людской поток разделился. Несокрушимыми волнорезами стояли люди. Первые москвичи. Таксисты и носильщики. Одни, накручивая на пальцах брелки с ключами, призывали: "Такси, недорого. Кому такси? Недорого!" Но за "недорого" ехать никто не хотел. Наверное, предпочитали за "дорого". Другие, выставив перед собой низкие телеги, были одеты в яркие фартуки с металлическими бляхами. Они равнодушно смотрели поверх толпы. Но, услышав возглас: "Носильщик, носильщик!", мгновенно преображались. Вцепившись, словно пахари, в ручки телеги-кормилицы и рявкая: "Посторонись! Дорогу!" - носильщики заполошно рвались на крик. Сие нас не касалось. Мы-то люди бывалые. А вещей и денег лишних не имели.
   Слившись с толпой, протиснулись в узкие двери метро. Десяток минут топтания в очереди у кассы, и взамен на купюру я получил полную горсть металлических, размером с пуговицу от гульфика, жетонов. Пропуск в подземелье на руках. Вперед, в царство Аида. Настороженный, как цепной пес, турникет, сглотив кругляш металла, благосклонно открыл зеленый глаз. Прошмыгнув мимо стража, заскочили на эскалатор. Резиновая дорожка поволокла вниз. Справа и слева такие же бедолаги. Серьезные лица, тусклые глаза. Дети подземелья. Правда, попались несколько любопытствующих взглядов. Явно, провинциалы. Взвизгивая, трудяга-эскалатор тащил на хребте человеческую змею. Отсекая, он беспрестанно выплевывал ее куски на мраморный пол. С грохотом на станцию влетел поезд. Жалобно скрипнули тормоза, и состав остановился. Чавкнув, половинки дверей вагонов отскочили друг от друга. Приехавший народ повалил на перрон. Несколько секунд, и наступила очередь стремящихся попасть в вагон. Двери, смачно врезавшись резиновыми лбами, закрылись. Моргнул свет, и состав унесся в темноту. Сделав несколько остановок, вагон очутился на станции "ВДНХ".
   На поверхности я с удовольствием вдохнул нафаршированный бензиновой гарью воздух московского утра. Шеф, человек бывалый, повел меня мимо мерцающей окнами гостиницы "Космос". У возможной обители имечко непритязательное - "Золотой колос". В те годы забронировать номер иногороднему в Москве, мечта немыслимая. Равносильно завести успешный роман с Cофи Лорен.
   По дороге в "Колос" шеф гадал, какой стороной повернется удача. Гостеприимным лицом или, пардон, предстанет видом сзади. Слава богу, фортуна была благосклонна. Изрядно заспанная администраторша милостиво одарила двумя бланками на заселение. Ура! Мы - временные хозяева двухкоечного номера.
   Горячий душ смыл пыль железных дорог великой страны, сделав нас свежими и упругими, как малосольные огурчики. С бодростью проснулся и аппетит. Шеф, битый командировочник, заявил, что имеется на примете одна кафешечка, здесь неподалеку. Заведение должно функционировать в столь ранний час. Не мешкая, мы поспешили туда. Точка, действительно, оказалась рядом. До открытия оставалось минут десять. Кроме нас, у входа отиралось человек пять. Судя по внешнему виду и говору, явные аборигены. Коротали время в разговорах. Темы обычные, никчемные. О погоде, о ценах на колбасу и водку. Сетовали, что раньше было однозначно лучше: вода сырее, а солнце ярче; водка забирала шибче, а "Беломор" крепче.
   Двери распахнулись, и народ быстренько организовался в очередь у пищеблока. Общеизвестно, с голодухи глаза завидущие. Вот и мы нахапали разной вкусности. Каши две миски, по три порции сосисок с гарниром, сметаны и какао по стакану. Большинство из этих блюд напрочь отсутствовало в провинциальном общепите, да и урчащие желудки играли не последнюю роль. Уставив стол, мы приступили к завтраку. Кашу сметали в мгновение ока. Первая порция сосисок проскочила не пискнув. Со второй наступили сложности. Шеф, сидящий напротив, заметно отяжелел. Откинувшись на спинку стула и закатив глаза в потолок, он явно медитировал. Две порции сосисок и стакан какао, не тронутыми, грустили перед ним. У меня в горло тоже ничего не лезло. Но сосиски! Оставлять такой деликатес, решил я - кощунство:
   - Шеф! Ты как? Неужели выдохся? Надеюсь, сосиски не бросишь?!
   Игорь с трудом вернулся из транса:
   - Сосиски? Да я на первой сижу! Хочешь, сам лопай!
   Я оптимистично оглядел стол:
   - Ну, смотри. Потом не пожалей.
   Шеф вяло отмахнулся:
   - Валяй!
   Одну кое-как одолел. Но другая победила меня. Пьяные от сытости, мы выплыли на улицу. Яркое солнце выперло из-за крыш домов и нагло таращилось на город. Несмелое предложение вернуться в гостиницу, дабы вздремнуть часок-другой, Игорь отверг. Он высказался в том смысле, что дрыхнуть будем в поезде, а в Москве куча дел. Не вслух помянув родню шефа, я поплелся за ним.
   Через несколько минут выяснилось, что путь лежит в магазин Елисеева, где запланирована глобальная отоварка. Опять метро. Бредем среди ошалевших приезжих и отрешенных москвичей. Чеканный голос диктора в динамиках, грохот и рев электричек. Воздух нашпигован запахами горячей резины, старой пыли и тысяч людей. Пара пересадок, и мы на станции Антона Павловича. Эскалатор выпихнул на поверхность почти в самом центре столицы.
   Узкая, как пенал, площадь. С запада обрезана Тверской, с востока подперта кинотеатром "Россия". На парапете чугунного Пушкина топтались жирные голуби. Молодые люди обоих полов нервно нарезали круги в ожидании визави. Автомобильный поток нескончаемо несся мимо.
   На другой стороне Тверской, у "Макдоналдса", томилась очередь мечтающих вкусить заморские блюда. Фасад заведения украшала алая "М", символ заграничной жизни. Огромные окна сияли. За ними таились уют и чистота. Сновал персонал в нарядной униформе. Клиенты за столиками дисциплинированно пережевывали беременные тощей котлетой, завернутой в листья салата, булки. Котлета безвкусна, хлеб пресен, но причастность к невыносимо импортному "гамбургер" обязывает. Надо изображать счастье и несказанное удовольствие. В тот раз я в "Макдоналдс" не попал. Побывал позднее. Очереди уже не было. Растаяла таинственная привлекательность причастности к загранице. Обычный фаст-фут. Теперь таких на каждом углу. А, тогда... "Макдоналдс"!
   Ну, я отвлекся. Оглядев окрестности площади, мы двинули вдоль Тверской и вскоре оказались перед щегольским фасадом Елисеевского. Внутри поразительный интерьер, говорить о котором сейчас не имеет смысла. Многие сами бывали здесь. Кому не довелось - советую. Недаром в ранешное время москвичи величали магазин Елисеева храмом Бахуса. Правда, в последний раз, оказавшись там, был несколько разочарован. Нынешние хозяева заменили стилизованные прилавки стандартным оборудованием европейского супермаркета. Никелированные стеллажи не лучшим образом вписались в пышный интерьер.
   В торговом зале шеф уверенно направился к колбасному отделу. Пять минут размышлений, и в авоське закачались три палки сырокопченой. Следующий - отдел вина. Гурманить не стали. Десять бутылок "Столичной" вполне удовлетворили запросы Игоря. Мои пожелания в счет не брались.
   - Водка, она и в Африке водка", - отрезал он, не утруждаясь дискуссией. С хлебом также не глумился. Три булки Бородинского. Я не спорил. Ржаной мне всегда нравился. В Москве пекут его отменно. Чуть дольше задержались у табачного прилавка. Шеф - завзятый курильщик. Немного покумекав, он разорился на три блока "Мальборо" московского разлива. Великий шик по тогдашнему времени. Приняв классическую позу Наполеона, а именно руки в боки, живот вперед, Игорь подытожил:
   - Все. Копец. Затарились", - и пошагал на выход. Следом, волоча авоську, раздутую джентльменским набором советского командировочного, двинул я.
   Устроив дела житейские, Игорь озаботился удовлетворением духовных надобностей. Вкусно затянувшись сигаретным дымом, он изрек:
   - А не пойти ли на Арбат? Давненько не бывал.
   Мое предложение отвезти продукты в гостиницу шеф проигнорировал:
   - Не фиг время попусту тратить. Устанешь, потаскаю. Пошли!
   - С начальством не поспоришь, - мысленно утешился я.
   Если честно, то Арбат мне нравится. Особый колорит улицы, до краев заполненной разношерстным народом днем и ночью, пустеющей только под утро. Тогда объявляются дворники. Ритмичные звуки метлы о мостовую рассекают чистую тишину. Их сменяет спешащий на работу народ. Вольные художники с мятыми физиономиями устанавливают деревянные мольберты, раскладывают парусиновые стульчики. Скрипят петли входных дверей кафе. Перестукивает булыжник под колесами лотков с мороженым. Арбат просыпается.
   Свернув за угол ресторана "Прага", мы оказались на Арбате. Разномастные вывески магазинов, кафе, ювелирных и антикварных лавок залепляли фасады зданий. На мостовой толчея. Пестрели лотки с яркой дребеденью: армейские шапки-ушанки, флотские бескозырки всех времен и народов СССР; надувные шары рвались в небеса, продавались сосиски в тесте с диковинным названием "хот-дог"; искрясь на солнце, пузырилась рыжая "фанта"; троица молодых парней бренчала на гитаре, фальшиво напевая битловское "yesterday". И толпы, толпы людей ротозейничали, жевали, смеялись, курили, флиртовали. Эдем для карманников и бездельников.
   Почти час я терпеливо таскал авоську, систематически отбивая чьи-то ноги. Потом предложил размяться шефу. Игорь ледоколом рассекал встречно-поперечный поток людей, делая вид, что не слышит. Сделав рывок, я занял позицию перед ним. От неожиданности он встал, как вкопанный. Сразу нарушился ритм движения. Народ начал наскакивать на замершего истуканом шефа.
   - Ты чего? - он сердито уставился на меня.
   - Забирай кошелку, к чертовой матери. Руки уже вытянулись. Как у гориллы, по земле волокутся, - зло выпалил я.
   - Да? - несказанно удивился шеф: - Дак в чем вопрос! Сейчас где-нибудь присядем. Во, делов-то! Пивка попьем, перекусим. Вот и отдохнешь! - быстро болтал он, высматривая, куда бы приткнуться. Мысленно обозвав шефа скотиной, я согласился.
   Устроились за столиком летнего кафе. Место отличное. Напротив, на другой стороне Арбата, расположились художники. Одни втюхивали провинциалам акварели, пасхальные яйца, гравюры; другие малевали портреты красоток с натуры. Правее стоял аппарат для развлечения добрых молодцев. На деревянной ручке - резиновая кувалда. К стальному табурету с кожаной подушкой для битья вертикально прикреплена широкая линейка. На ней световая шкала, фиксирующая мощь удара. Любой желающий мог продемонстрировать силушку, влупив кувалдой по подушке. В тот же миг световая дорожка, пробежав по шкале, замирала у цифры. Аттракцион дедовский, но популярен до сих пор. Несколько человек постоянно толклись рядом, наблюдая бесплатное шоу. И я посматривал туда.
   Глянув в очередной раз, обнаружил у агрегата живописную пару. Он, крепенький толстячок в длиннющем плаще и шляпе с огромными полями. Она, крашеная блондинка с пышными формами. Мадам слегка возвышалась над спутником. Типичные провинциалы из среднего Нечерноземья. Мужичок явно примерился показать удаль молодецкую.
   Степенно расстегнув многочисленные пуговицы, он эффектным жестом передал макинтош подруге. Далее последовал двубортный пиджак черного сукна. Грузным шагом бывалого молотобойца мужичок подошел к аппарату. Взял в руки кувалду. Качнул снаряд, приноравливаясь к весу. Расположился напротив подушки. Широко расставив ноги, чуть присел. Взмахнув кувалдой высоко над головой, замер на миг и рубанул.
   "Пох", - утробно охнула подушка, а по шкале рванули веселые огоньки.
   "Хрясть", - и натянутая на напряженных ягодицах брючная ткань разлетелась по шву в стороны. Белые, в крупный горошек, трусы выскочили из теснины. Оба звука слились.
   Молотобоец медленно распрямил спину, самодовольно наблюдая, как мчится вверх дорожка. На числе "480" замерла. Мужичок повернулся к спутнице. Лицо его сияло. Что сказала мадам, я не слышал. Дальше произошло наглядное подтверждение тезиса, что счастье призрачно. Мордаха силача скисла, превратившись из румяного персика в залежалый урюк. Полный конфуз. Мужичок, вырвав у блондинки плащ, пулей влетел в него. Запахнувшись, он тут же скрылся в толпе. Исчезла и мадам.
   Сидеть под навесом, потягивая прохладное пиво, наблюдать за коловращением вокруг было, несомненно, комфортнее, чем плющиться и потеть в толпе. Весеннее солнце радовало, пиво было отменным, с натруженных ног стекала усталость, а жизнь выглядела увлекательным путешествием с приятными сюрпризами. К сожалению, все заканчивается. Допито пиво, солнце завалилось за стены домов, а нам пара возвращаться.
   Крутясь в яме панцирной сетки, я торопился заснуть. Завтра предстоял хлопотный день. Кровать кряхтела и вздыхала. Игорь давным-давно выплескивал переливистые трели. Мне же сон не шел. Тогда я пошел на хитрость. Стал перебирать в памяти события последних дней, утомляя сознание. Удалось. Сон, невесомым шелком, накрыл и поволок в дивное путешествие по небывало-бывалой стране. Картинки, скрытые рваным туманом, наплывали, голоса людей звучали мягко, убаюкивали. Медленно выплыло купе плацкартного вагона с пассажирами. Где-то рядом я. Неспешный дорожный разговор. В углу у окна дед.
   - Вот ты говоришь, рецепт самогона, - говорит он. - Как-то, мил человек, мне присоветовали рыцептик. Пальчики, грит, оближешь. Вкуснятина и забирает хорошо. Молодой парняга. Одет прилично. Я уши-то и развесил. Способ простой. Можешь не записывать. Так запомнишь. Берешь дрожжи. Кус малый отрезаешь и в рот, под язык. Чаек теплый, с сахарком. Вприхлебку. Дрожжи бродят, хмель легкий, но забирает. Вкусно. Во, думаю, благодать. Дешево и сердито. Домой пришел. Бабки нету. Я в холодильник. Взял дрожжей. Кусок отрезал. Не пожалел. Воду вскипятил, заварил чай покрепче. Дрожжи под язык и чаек потягиваю. Сразу забирать стало. Сижу за столом, радуюсь. Бабка моя приходит. Ты, че, говорит, старый черт, уже пьяный? Где набрался? А хмель такой легонький. Веселит. Я ей, мол, рыцепт новый пробую. Дрожжи с чаем. Хочешь? А она: "Дрожжи, с чаем! Сдурел! Тебя ж, пронесет". Видать сглазила. Такая свистуха скрутила. Не передать. Двое суток полоскало. До нужника бегать устал. Припер в избу поганое ведро. Его и пользовал. В доме вонища. Еле выжил. Во, дела! А ты говоришь, рыцепт. Не всякому слову верь. Попадаются шутники. Не приведи господь.
   Я смеюсь со всеми. Но звука нет. Купе плывет и тонет в вязкой черноте.
  
  Глава вторая. В поезде Москва-Берлин
   Наш поезд уходил с Белорусского вокзала вечером. После вчерашних хождений на прогулки не тянуло. На совете было решено кантоваться в номере до таинственного "расчетного" часа, а потом выдвигаться. До сих пор не понимаю, кто и по какому принципу определил "расчетный" час. Почему он у нас равен двенадцати ноль-ноль, а в Европе это два пополудни. Сколько ни пытал гостиничных зубров, внятно никто объяснить не смог.
   Ровно в двенадцать, нагруженные сумками, мы стояли на бетонном крыльце с обгрызанными ступеньками. За спиной - массивные двери родного "Золотого колоса". Перед нами - тихие дворы Москвы. А за ними, в туманной неизвестности, грезились лучшие города Европы. Неугомонный шеф, докурив сигарету, щелчком запустил окурок в урну. Придав полям шляпы правильное положение, параллельно поверхности земли, Игорь скомандовал:
   - Вперед! - и, шагнул с крыльца. Подхватив сумку, я верным оруженосцем последовал за ним.
   На удивление, на вокзале оказалось малолюдно. Прогулка по зданию, посещение мест общественного пользования, закуп прессы и два часа ожидания - джентльменский набор вокзальных развлечений.
   Состав подали на первый перрон. Едва зашелестел голос диктора, известивший о начале посадки, мы поспешили в вагон. То, что поезд идет за кордон, было видно невооруженным глазом. Вымытые вагоны сверкали новенькими пятаками. Вежливые проводники, без признаков похмелья, приветливо встречали степенных пассажиров. Любо-дорого. Разительное отличие от поездов, курсирующих по стране. Порадовала обстановка внутри вагона. Красивые занавески, ковровая дорожка без дыр, живые цветы в канопе, тишина и благолепие. Коммунистический рай в отдельно взятом вагоне категории "мягкий".
   Мягко откатилась дверь, открыв узкое, словно школьный пенал, купе. Две обтянутые кожей полки на одной стороне, третья притянута к потолку. Металлический стол под накрахмаленной до металлической жесткости белой скатертью. Малюхотная ваза с вечноцветущими незабудками из пластмассы, ровный свет плафонов.
   -Уютная будочка на колесах, - выдал шеф, протискиваясь с баулом. Плюхнувшись задом на полку, он оккупировал полкупе. Мне пришлось маячить в проеме:
   - Шеф, шевели батонами. Народ по коридору пройти не может.
   - Не баре, подождут, - Игорь разглядывал пристанище. Утолив любопытство, перевел взгляд на меня:
   - Заходь, не отсвечивай.
   - Куда? - обозлился я. - Ты тут расселся, как слониха в детском тазике. Ни пройти, ни проехать.
   - Слониха, - поморщился он. - Скажешь тоже, но передвинулся.
   Распаковывать вещи в тесном купе нескольким людям одновременно - еще то развлечение. Извиваясь ужом, ты вылезаешь из куртки. В этот же момент попутчику приспичивает запихнуть чемоданище на верхнюю полку. Роста не хватает, и он тянется на цыпочках вверх, пыхтит и тужится. А когда победа близка, чемодан цепляется застежкой. Силы на исходе, пот ручьем льется по спине, под мышками пожар в джунглях. Мышцы наливаются свинцом и вибрируют. Еще мгновение, и все усилия коту под хвост. Сконцентрировавшись, попутчик, спружинив ногами, подпрыгивает на вершок. Мощный толчок, и упрямец, недовольно лязгнув, перескакивает застежку. Ура! Победа! Увы, счастья миг краток. Удача - девка блудливая. Только треть чемодана лежит на полке. Остальная нависает грозной лавиной. И тут вагон дергается. Чемодан рушится вниз, накрывая хозяина, бьет по темечку ничего не подозревающего соседа, валя обоих на пол.
   Такое видение пронеслось в голове, как только я увидел, что шеф наладился пристраивать багаж. Памятуя о формуле, что "спасение утопающих - дело рук самих утопающих", я бросился на помощь. Возможная беда миновала. Сколько их еще впереди!
   Пока мы устраивались, объявился попутчик.
   - Здрасьте, - за спиной раздался елейный голосок. Я оглянулся. Игорь как раз стягивал башмак. Выпуклый живот сильно осложнял задачу. Сидя на полке, он, ухватив руками штанину, тянул ногу вверх. Голень категорически отказывалась цепляться за колено. Ругнувшись, шеф рванул ногу вверх. Есть! Лодыжка на месте. Бамм! Верхняя пуговка гульфика пулей стрельнула по стенке, срикошетив, затихла в шторке. Живот, обретя долгожданную свободу, радостно выпрыгнул из брюк. Тут-то и раздалось елейное "здрасьте". Шеф, стыдливо прикрывшись ладонью, волчком крутнулся на заднице.
   В дверях стоял мужичок. Среднего роста, возраст в районе пятидесяти. Одет незатейливо: линялая ветровка из брезента, потертые джинсы грязно-василькового цвета, стоптанные кроссовки неопределенного оттенка.
   - День добрый! - ответил я.
   - Привет, - буркнув, Игорь отвернулся.
   - Я тоже здесь еду, - приветливо заявил мужичок.
   - Во, блин, радость какая, - ухмыльнулся Игорь. Попутчик, не замечая сарказма шефа, продолжал:
   - Вы куда едете? Я - в Польшу. К другану, в гости. Он под Варшавой живет. Два года назад поехал калымить. Устроился на ферме. Хозяева не бедные. Мужик, жена, да трое сынов. Дети в Варшаве, в институтах учатся. Прошлой весной хозяин поехал рыбачить, да утоп по пьяни. Вдова вначале думала ферму продать, но сыновья отговорили. Наняли бабу в помощь. Хозяйка погоревала-погоревала да с моим товарищем снюхалась. Попервости таились от сынов. Потом сознались. Друган по хозяйству крутится, ну и хозяйку не забывает. Недавно письмо прислал. В гости зовет. Пишет, понравится, останешься. Работы много, жизнь сытная. Европу поглядишь. А я что? Живу под Курском, в колхозе. Работы толком нет. Платят гроши. С женкой, как пять лет разбежались. Решил, поеду. Вот. Мужичок перевел дух.
   Во время монолога мы продолжали распаковываться.
   - Слышь, дружок, ты бы не отсвечивал. Нам переодеться надо. Закрой калитку с той стороны. На время. Гуд? - напористо сказал шеф. Попутчик, послушно кивнув, закрыл дверь.
   - Крутовато ты его, - я улыбнулся. - Так и обидеть можно.
   - Обидеть? - удивился Игорь. - Э, нет. Таких словами не обидишь. Нечем обижаться. Нет у них такого органа.
   Шеф оказался прав. Открыв дверь, я обнаружил, что попутчика и в помине нет. Перед купе валялся обтянутый дерматином чемоданчик и изрядно выцветший рюкзак. Курянин обнаружился в тамбуре. Там, найдя в лице проводницы очередного слушателя, он излагал свою историю. Редакция практически та же. Вплоть до междометий. Увидев меня, он слегка отвлекся:
   - Ага, вот мой сосед, - и продолжил, - друган пишет. Приезжай, мол. Посмотришь, поработаешь. Понравится, останешься...
   Я вернулся в купе:
   - Похоже, веселый попутчик нам попался.
   - Пожалуй. Трещит, будто хрен в коробке, - откликнулся Игорь. Он изучал вагонную брошюру, - в Бресте будем завтра. Там граница: таможня, шмон и прочие радости. Так. Скоро должны поехать. Надо б закусить слегонца. Лады? Я кивнул:
   - А бродягу будем приглашать?
   - Бродягу? Наш случай, как в подводной лодке. Деваться некуда. Придется.
   - А вдруг он непьющий? - терзал я Игоря.
   - Непьющий? С такой-то рожей? Сам-то понял, что сказал? Непьющий! - фыркнул шеф. - На халяву пьют даже трезвенники и язвенники, - подражая Лелику из "Бриллиантовой руки", вещал шеф, - а тем паче, в дороге. Развлечений минимум. Едешь Бобиком в будке. Только и веселья - водочки откушать.
   Вновь прошелестел голос диктора. Усиленный динамиками, он сообщил, что скорый поезд "Москва-Берлин" от первой платформы отправляется. Состав, дернувшись в пароксизме конвульсий, тронулся. Колеса зацокали на стыках. Жизнь продолжалась. Мы двигались вперед, на запад.
   Сосед возник, словно материализовался из воздуха. Бац, и стоит. Тут же затрещал:
   - Отлично. Едем. Юрой меня зовут. А вас, парни? Услышав в ответ имена, интерпретировал на свой лад:
   - Ага. Егор и Жора. Отлично. Будем знакомы.
   Поняв, что спорить бесполезно, возражать не стали.
   Поезд сонной анакондой выползал из города. За окном топорщился частокол высоток, нарезая полосы ярко-желтого солнца. По широким улицам бежали разномастные автомобили, навсегда вытеснив пешеходов на вытоптанный асфальт тротуаров. Небо вывалилось из-за серых стен, залив ультрамарином округу. Сос-тав, набрав ход, вырвался в Подмосковье. Точеные карандаши сосен, свежая зелень берез, желтые крошки цветущих одуванчиков, изумрудный ковер полян, синева речных лент, солнечные блики на блюдцах озер. Наглядный контраст между созданным природой и человеком.
   Вагон начинал оживать. За очередной порцией никотина потянулись в тамбур курильщики. Прошла затянутая в униформу проводница, собирая билеты. В коридоре у окна, вцепившись в перила, замерла молодая пассажирка. В четвертом купе, звякнув, закрутилась волчком пивная пробка. Зашипел, наполняясь напитком, стакан. В пятом таинственно шуршал полиэтилен. Поползли ароматы дорожной снеди, сбиваемые сквозняками. Открывались двери тамбура, впуская гром и лязг колесных пар. У нас, в третьем, разговор набегал волнами. Темы скакали, будто блохи на уличном барбосе, сменяясь порой диаметрально.
   - Водяру-то везешь? - нейтрально поинтересовался Игорь.
   - Есть трошки, - застенчиво заморгал белесыми ресницами Юра.
   - Трошки - это сколько?
   - Четыре бутылочки, - промямлил сосед.
   - Мля, два литра белой, значит. Неплохо, - похвалил Игорь. - А ты в курсе, дружок, что через границу можно только один литровник провезти? Вижу, не в курсе. Святая простота, - нагнетал шеф.
   - А что будет? - испугался Юра.
   - Что будет? Да, ничего особенного. Ссадят с поезда. Для начала. После разбираться начнут. Может, ты контрабандист. Кто знает. Водка, считай, валюта. А валютную статью никто не отменял. А она, между нами говоря, расстрельная, - нагонял жуть Игорь. Юра, пять минут назад веселый, как молодой артиллерист, сдувался на глазах, как проколотый шарик.
   - Да, не кисни, Дуся. Тебе дико повезло. Мы - народ бывалый. Выход найдем, - успокоил шеф. - А водочку-то придется выпить.
   - Выпить?! Да я от стакана пьяный в хлам. А с литра помру. Может, ее вылить? - вяло предложил Юра.
   - Водку?! Вылить?! -взъярился Игорь, - Ах ты, паскудник колхозный. Что выдумал! Ее люди делали! А, ты... Игорь, как шпагой, ткнул в попутчика указательным пальцем, и добил: - Гнида!
   Юра, шарахнувшись назад, вжался в угол:
   - Да я так. Я просто. Не подумал. Извиняйте, мужики.
   Шеф сменил гнев на милость:
   - Ладно. Прощается. Делать нечего. Назвался груздем - будь любезен в кузов. Дела... Ладно, будем помогать! Ты готов? - он обратился ко мне, хитро подмигнув левым глазом.
   - Ну... - развел я руками.
   - Он готов. Чего киснешь? Доставай контрабанду, Юрок. Закусь не забудь. Давиться одной водярой мы не согласны.
   Наблюдая, как попутчик лезет в багаж, я мысленно подивился ловкости шефа: "Вытянул с мужика выпивку. Красава!" Юра извлек из-под лавки рюкзачок. Бережно поставил так, чтобы было не видно содержимое. Долго рылся, вздыхая. Игорь не выдержал:
   - Слушай, куркуль недорезанный, хорош копаться. Доставай пузырь. Про колбасу с хлебом не забудь. Есть у тебя. Отсюда чую, как пахнет. Не томи.
   Тяжко вздохнув, Юра принялся вынимать запасы. Первой появилась водка. Следом завернутое в мятую фольгу сало; потом хлеб в плотной бумаге; пара головок лука; тройка поддавленных яиц; спичечный коробок с солью; кольцо "Краковской" в линялой газете. Игорь подбадривал:
   - Давай, давай, не тушуйся! Чего один-то пузырь достаешь? Тягай пару, чтобы два раза не лазить. А лук на кой хрен? Водка с луком - это термоядерная смесь, в радиусе десять метров убивает все живое. Короче, лук сам ешь. Нас уволь. Что ж яйца такие мятые? Свои небось аккуратно носишь? Эх, хе-хе, крестьяне.
   Пока сервировался стол, шеф смотался к проводнице за стаканами. И вот нарезано прозрачными пластинками сало, толстые ломти хлеба горкой теснятся с краю, очищенные от скорлупы яйца ритмично покачиваются, запах настроганного лука щиплет глаза, аромат краковской колбасы заливает рот слюной, стаканы наполнены ровно на два пальца. Все готово. Нужен тост! И он прозвучал. Игорь, взяв стакан, тоном завзятого тамады произнес:
   - Давайте, други, выпьем за то, чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было!
   Тост нам понравился. Мы постигли глубинный смысл, оценили иронию подтекста. Сдержанно, по-мужски, улыбнулись. И дружно выпили. Теплая водка - это не только неприятный запах и отвратительный вкус. Она обжигает пищевод, быстро дурманит голову.
   - Хорошо пошла, - блаженно улыбнулся Игорь. Юра кивнул. Не спеша, стали закусывать. Молча жевали под перестук колес. Шеф и трезвый молчуном не слыл, а выпив тем более:
   - Слышь, Юрок, ты бы рассказал какую-нибудь крестьянскую байку или анекдот.
   - Дак, мне в голову ничего не лезет. Какие в деревне анекдоты?
   - Ну, историю поприкольнее, - настаивал Игорь.
   - Поприкольнее? Смешную, что ли?
   - Навроде того.
   - А про городских пойдет? Тогда слушайте. К нам прошлым летом артисты приезжали из города. В клубе спектакль показывали.
   - Смешная история? - уточнил шеф.
   - Вроде да. Все смеялись, - неуверенно подтвердил Юра.
   - Тогда валяй. На безрыбье и сам раком станешь, - смилостивился Игорь, - давайте еще по одной. Чтобы горло не засыхало.
   Я плеснул каждому на дно стакана.
   - Ты, что капаешь, как котенку? - возмутился шеф, - водка считай, что дармовая. Не выпьем, придется выбрасывать. Лей по половинке!
   Чтобы не злить, я поспешил исполнить желание. Вернув опустевший стакан на столик, Игорь вспомнил:
   - Ну, Юрок, бухти, как космические корабли бороздят Большой театр.
   - Какие корабли? - опешил Юра.
   - Это я шучу. Рассказывай байку. Не тяни.
   Юра глубоко вздохнул, будто собрался нырять, и начал:
   - Дело было под ноябрьские праздники. Зима рано навалилась. В первых числах снег лег. Наш клуб - лучший в районе. Если в райцентр какие артисты приезжают, то и к нам обязательно. В тот раз, в честь праздника, спектакль про революцию привезли. Народу в клубе, как конопли под забором, - Юра прищурился, вспоминая.
   - Места свободные остались только в первом да в последнем ряду. Если в конце сидишь, ни черта не слышно. А впереди все начальство устроилось. Председатель, парторг, - рассказчик приосанился, изображая руководство, - агроном, передовики и прочая. В общем, все начальство колхозное.
   Народ уж привык, что городские завсегда припаздывают. Причем, что характерно, чем цветастее название богадельни, тем больше со временем грубят. Мне знающие люди объяснили, мол, это для того, чтобы зал полным набрался. А, я думаю, - шмыгнул носом наш попутчик, - это просто бардак и разгильдяйство. Но дело третье. Народу набежало полным-полно. Даже в первый ряд набились. Только одно местечко осталось. Рядом с бригадиром. Он для своей бабы придерживал. Она, видать, на хозяйстве задержалась. Может, еще по какой надобности. Бригадир сам фигурой не велик. Мне до уха будет. До середки. Женка - тетка большенькая. И спереди, и сзади. Фигуристая, - изобразил он руками волнующие изгибы.
   - В тот раз артисты, видать, торопились. По времени начали. Нормальный такой спектакль. Про то, как красные с белыми воевали. Доходит дело до того, что беляки комиссара словили. Привели в штаб. Комиссар - паренек совсем молоденький. Беляки его допрашивают, он молчок. Бьют - ни гу-гу. Тогда офицер дает команду, чтобы расстреляли комиссара. Солдаты подвели того к краю. Будто к обрыву. Комиссар перед смертью последнее слово сказать хочет. В зале тишина. Парняга встал, будто Ленин на броневике. Кепку в руке зажал, в грудь воздуха набрал и ...
   - Тут вдруг скрип противный, будто пенопластом по стеклу. На весь клуб. Аж мороз по коже, - Юру передернуло, будто лимон откусил, - дверь такая. Визгливая. Народ на скрип обернулся. Артисты и деревенские. Я тоже. Гляжу, в дверях женка бригадирова. Расфуфырилась. Пальто синее демисезонное расстегнула. Под ним кофта кумачом, шерстяная. На ногах сапоги блестючии. Видать, ваксой надраила. Стоит, зал оглядывает. Люди, что с краю сидели, на нее зашикали. Мол, давай, скребись быстрей до места. Мужик ейный рукой машет, зовет. Она увидала его и двинула по коридору. Крадется на полусогнутых. А сапоги скрип-скрип. Комиссар на сцене остолбенел. Видать, слова забыл. Ждет, когда тетка пройдет. Та ползет тихохонько. Со знакомыми раскланивается, - Юра, подскочив, показал, как шла, - дотащилась до первого ряда. Там парторг. Он, видать, шуганул ее. Сразу шагу прибавила. Дошла, наконец. Плюхнулась на седушку. Все дух перевели. Комиссар снова руку поднял, говорить начал. Женка бригадирова умащиваться стала. На спинку сиденья откинулась. А та хрясть и пополам. Тетка назад брык. Затылком соседу, что сзади сидел, точняком в пах. Тот, хрюкнув, сложился. И понеслось, я вам скажу, такое кино... У бабы жопа между рядов застряла. Она визжит, будто свинью режут. Ногами в разные стороны дрыгает. Подол задрался, под ним толстущие ляжки в рейтузах желтого колера. Артисты на сцене ржут, как жеребцы. Бригадир женку за руки тянет изо всех сил. Да куда там. В ней весу больше центнера. Крики, смех, матюги. Деревенские с мест повскакивали. Хохочут. Председатель с парторгом на помощь кинулись. Втроем бабищу еле вытянули. Такой кавардак. Убитых нет, но раненые и разрушения в наличии. Бригадира в пояснице пересекло. Женка всю хребтину и зад ободрала, неделю сидеть не могла. Соседу пах разбили вдребезги. Три стула - в щепки. Спектаклю, ясное дело, крышка. Можно сказать, сорвали мероприятие. Ну, как, прикольно?
   - Прикольно! - согласился Игорь, вытирая глаза, слезящиеся от смеха, - сам придумал или кто рассказал?
   - Обижаешь, - улыбнулся Юра, - Гольная правда. Быль!
   - Ладно, ладно, - примирительно сказал шеф и, хлопнув в ладоши, потер друг о друга, - за хорошую байку не грех и выпить. Наливай!
   Я послушно плеснул в стаканы. Игорь медленно выцедил водку, вкусно поцокал языком. Поезд ощутимо замедлял ход. За окном появились разношерстные постройки пригорода. Шеф смешно морщил нос, глядя в буклет с расписанием:
   - Так, так, так. На горизонте град Минск. Столица братской Белоруссии. Стоянка 22 минуты. Надо прогуляться. Воздух понюхать, покурить. И вообще... Потом байку расскажу. Как меня в партию принимали.
   Стоянка оказалась долгой. Минут сорок. Может, локомотив меняли, может, еще что. Не знаю. Игорь две сигареты выкурил, газеты купил в киоске. Мы с Юрой по мороженому съели, местного пива с воблой купили. Всей компанией с проводницей покалякали о житье-бытье. Отправления все нет. Потоптавшись на перроне, шеф заскучал:
   - Ну, что, золотая рота, пошли в купе. Я никотина налопался, аж с ушей капает. А, водочка-то того, киснет. Делай, как я! - И, кряхтя, полез в вагон.
   Гуляние на воздухе благотворно сказалось на Юре. Кислород, насытив легкие, взбодрил организм, утомленный алкоголем. Курянин заметно посвежел. В купе он энергично потер ладошки, озорно подмигнул:
   - Ну, продолжим!
   - Опаньки, ожил воробушек! Молодец! - захохотал шеф, - Больше жизни, товарищ! Мамаша, пройдемте в закрома.
   - Какая мамаша? - нахмурился Юра. - Какие закрома?
   - Э-эх, сразу видно, не читали, Вы, Юрок, советскую классическую литературу. А зря, - деланно расстроился Игорь, - но не печалься, дружок. Дело поправимое. В Варшаве, наверняка, есть магазин русской книги. Посети. На горилке сэкономь, разорись на книжки. Долгими зимними вечерами, у камина, постигай шедевры. Дело пойдет. А пока доставай водочку. Будем дружить с зеленым змием, - вздохнул шеф.
   Я встрепенулся:
   - А обещанная история?
   - Будет, - веско ответил шеф. - Раз обещал, значит будет. Мужик сказал - мужик сделал!
   Дальше пошло по накатанной. Осушив стакан, Игорь мечтательно посмотрел в окно:
   - История такая. После школы решил я поступить в пожарное училище.
   - Это, как в том анекдоте, - вклинился я: - Парень школу закончил, отец спрашивает:
   - Сынок, кем хочешь быть? - Военным, - отвечает тот. - А не возьмут в армию? - Тогда милиционером. - Если туда не примут? - Тогда пожарным. - Ну, а если и туда не возьмут? Тогда? Сын затылок почесал и отвечает: - Папа, чего ты пристал? Все равно работать не буду.
   Ухмыльнувшись, Игорь продолжил:
   - Сдал экзамены, но по конкурсу не прошел. Вернулся домой и устроился в райком комсомола. Месяца три поработал, тут вызывает заведующий орготделом. Так, мол, и так. Есть неписаное правило, все работники комсомола должны состоять в КПСС. Я ему объясняю, что не готов, не дорос, не достоин и прочее. Заведующий доходчиво пояснил, что партия дело добровольное: либо вступаешь, либо увольняйся. Делать нечего. Написал заяву. Год кандидатский стаж.
   - Какой стаж? - удивился Юра.
   - Эх, серость, - укоризненно покачал головой шеф, - Была такая мулька. Прежде чем тебя примут в КПСС, год ходишь в кандидатах в члены. Типа испытательного срока.
   - Ага, - заржал Юра, - Если выдержал испытание, то член. А, нет - не член.
   - Типа того, - рассмеялся Игорь, продолжил, - Отмотал срок. Как-то попался я заворгу. Пора, говорит, братец, в партию вступать. Готовься. На днях собрание. А у меня, как назло, черная полоса пошла. Возвращался с гулянки и упал. Руку сломал. Месяц на больничном. Потом в отпуск свалил. Дальше еще какая-то напасть приключилась. Короче, на собрание попал через четыре месяца. Заворг извелся. Я ему показатели порчу. Забыл сказать, что принимать должны были на собрании первичной парторганизации. Там одни функционеры: работники райкома партии да комсомола. Заворг присоветовал:
   - Они тоже люди. Мотай на ус, собрание будет утром, до начала рабочего дня. Времени всего час. Потому ты не гони коней. На вопросы отвечай не спеша, обстоятельно.
   Игорь поерзал, разминая затекшие мышцы, продолжил:
   - Совет мне понравился. Ладно, думаю, устрою вам цыганочку с выползом. На собрание оделся, будто на парад: белая сорочка, черный костюм "троечка", галстук в цвет. Наряд, хоть куда: хочешь - хорони, хочешь - женись. В зале, где собрания проходят, нарисовался минута в минуту. Специально, чтобы лишнего времени на расспросы не было. Пока то, да се, минут десять прошло. Отлично, думаю. Осталось продержаться минут пятьдесят. Слышу, секретарь объявляет, что, мол, следующий вопрос - прием товарища такого-то в члены партии. Я встал, подошел к трибуне, - Игорь пожевал пухлыми губами, вспоминая, - Выдержал паузу и..., начал гнать. Так, мол, и так, высокая честь, большая ответственность, готов исполнить свой долг и прочая лабуда. Народ слушает. Рожи постные. Со стороны посмотреть, будто не в партию, а на тот свет вне очереди. Я-то знаю, что им самим эта тягомотина на фиг не нужна. Видимость одна, проформы для.
   Однако, в семье не без урода. Была у нас такая тетка по фамилии Глазунова. Из идейных. Рулила отделом пропаганды. Мужа нет, детей тем более. Вот она и сгорала на работе. И от остальных требовала, чтобы полыхали. Короче, типичный синий чулок: три ведра бабских комплексов, а желчи неудовлетворенных желаний на пятерых хватит. Дождалась она, когда я паузу сделал. В окно посмотрел, физиономию задумчивую сделал. Типа припоминаю суперважное, где-то даже глобальное. Глазуниха и вклинилась:
   - Товарищи! Сегодня мы принимаем в партию не просто нового бойца, а одного из комсомольских вожаков районного масштаба. Время сложное. Перестройка, гласность. Информации много. Сложно разобраться, где правда, а где ложь. Молодым еще сложнее. Поэтому на комсомольских кадрах лежит ответственная задача - помочь правильно сориентироваться. В связи с непростым моментом мы, опытные коммунисты, должны требовательно относиться к вступающим, бороться за чистоту наших рядов.
   И так далее. Гон по полной программе. Вдруг на конкретику перескакивает:
   - Почему вы, товарищ, не были на прошлом партсобрании?
   Ага, думаю, старая грымза, если я скажу, почему реально не пришел, то ты облезешь. Дело в том, что накануне того собрания мы с приятелями небольшой сабантуйчик изладили. На пирушке я изловчился принять лишку водочки на грудь. А возвращаясь домой с подружкой, с лестницы навернулся. Хотел за перила ухватиться, да промахнулся. Ступеньки пересчитал. По ходу мамзель сшиб. Кеглей отлетела. Морду ободрал себе качественно. Плюс рука с ребром треснули. Рука в лангете, а на грудь, типа корсета, жесткую повязку намотали. Ни вздохнуть, ни ... Две недели в кровати валялся. Про собрание вообще забыл. Но этого же не расскажешь. На такой случай у меня домашняя заготовка имелась.
   - Нагнал на морду печаль, - ухмыльнулся Игорь, - Оглядел зал и говорю:
   - На то была причина. Дело в следующем: у мамы недавно юбилей был. Подарили люстру. Хрустальную. Мама две недели пилила, чтобы я люстру повесил. Отказывался, сколько мог, потом уступил. Это была ошибка, в чем полностью признаюсь, готов понести наказание.
   Глазунова прямо взвилась. Как завизжит:
   - Причем люстра? Какое наказание? Вы что несете?
   Я не перебиваю. Пусть, думаю, орет. Время-то тикает. Когда она прооралась, говорю кротко:
   - Поясняю. Люстра очень даже причем. А то, что хрустальная - момент ключевой. Была бы стекляшка, так черт с ней!
   Тут заворг не выдержал:
   - Игорь! Что за хренотень несешь? Объясни толком, в чем дело.
   Я на эти выпады не ведусь. Бубню упорно:
   - Потолки дома невысокие. Два двадцать. Думаю, поставлю стол, на него стул. Со стула, по любому, достану. Соорудил пирамиду. Залез на стол. Потом на стул. Мама люстру подала. Вот. Стал на крюк ее прилаживать. Маме говорю, чтобы стул крепче держала. Из-за чего падение произошло, точно не знаю. Может, неловко повернулся, может стул хлипкий. Короче, рухнул вниз, - Игорь улыбнулся, смакуя воспоминания. Продолжаю гон дальше:
   - Люстра, будь она неладна, в руках. Лечу и думаю.
   Здесь я передышку сделал. Паузу держал, пока у Глазунихи глаза кровью не налились.
   - Пора, пора дальше двигать, не то у тетки, не ровен час, инфаркт приключится, - подумал я и продолжил:
   - Варианта у меня два. Отпущу люстру - она разобьется в хлам. Не отпущу - сам вдребезги.
   Снова заворг встрял:
   - Чего решил? Говори скорее!
   Я, через паузу:
   - Ничего не решил. Пока думал, до пола долетел. Так хлобыстнулся, свет в глазах потух.
   - А люстра что? - не унимался заворг. Я тоску в голос добавил:
   - Люстра в окрошку. Хрусталь по углам. Стальной обод штопором. - Вздохнул тяжко, голову повесил, молчу. В зале тишина. Даже Глазуниха ни гу-гу. А что-сказать-то. Откаряка классная.
   - Что классная? - не понял Юра.
   - Откаряка, - поморщился Игорь, - отмазка, отговорка, значит.
   - Ага, - удивился Юра, - первый раз слышу.
   - Просвещайся, дружок, пока я жив. Не жалко, - шеф был сама снисходительность.
   - Рассказ достойный. Не грех и выпить, - предложил я. Противников не оказалось.
   Поезд мчался, выстукивая веселый мотивчик. За окном в сплошную стену слился лес. Настроение было прекрасным. Вернувшись из тамбура, где они с Юрой курили, шеф потребовал:
   - Теперь твоя очередь веселить. Готов?
   Я кивнул.
   - Тогда по 50 грамм и начинай! - Игорь звонко хлопнул себя по толстым ляжкам.
   Закусив водку колбасой, я приступил к рассказу:
   - История похожа на анекдот. Может быть, таковым и является. Хотя рассказал ее мне сам участник. Знаю его давно. И это дает право предположить, что история не выдумка, но быль.
   Вклинился Юра:
   - Парни! А не испить ли чайку? Очень чаю хочется.
   - Чаю, говоришь? - тоном товарища Сухова из фильма "Белое солнце пустыни" поинтересовался Игорь. - Можно и чаю. Почему нет.
   - Я сбегаю, - подскочил Юра, - Давайте стаканы.
   Смотался он быстро. Смочив горло парой добрых глотков, я продолжил:
   - Егор, имя главного героя, тогда работал в милиции. По случаю приобрел автомобиль. Битую "копейку". Три месяца восстанавливал. Денег угрохал уйму. В долги залез. Зато потом джигитовал сутками. И сейчас-то в нашем городе с личными авто проблемы, а тогда личный автомобиль - роскошь. Егор и раньше старался не пропускать мимо ни одной короткой юбки. Автомобиль, популярность среди женщин поднял до немыслимых высот. По заверению Егора, отказов практически не было. Работа в милиции создавала уникальные возможности общения с доступным женским полом. Жена, Лариска, постоянно жаловалась всем на постоянную занятость мужа. Не единожды она порывалась пойти к милицейскому начальству и потребовать послаблений Егору. Ночные дежурства, засады, погони происходили чуть ли не каждый день. К тому же, в целях конспирации, как он объяснял жене, одеваться надо было в цивильное и ездить на личной "копейке".
   Естественно, это был блеф. Трудился Егор в разрешительной системе и к оперативной работе касательства не имел. Ночные отлучки использовал для личной надобности. Лариска жутко ревновала его.
   - Не пойман, не вор, - заметил Юра.
   - Это точно, - шеф в подтверждение ткнул указательным пальцем вверх.
   - Да, забыл сказать. У Егора карикатурный облик советского бездельника. Внешне сильно похож на героя Смирнова из гайдаевского фильма "Приключения Шурика. Напарник". - Я все больше увлекался рассказом. Однажды Егор собрался свинтить в очередной раз. Вечером позвонил Лариске, предупредил, чтобы не ждала. Якобы, вся городская милиция ловит опасного жулика. Сел в "копейку" и уехал. Стоял июль. Всю ноченьку Егор с товарищем куролесили с подружками на пленэре, а ранним утром потянулись в город. Девушки жили в районе, называемом Серебрянкой. Шеф, ты же помнишь, через Серебрянку дорога идет на очистные сооружения? Игорь утвердительно кивнул.
   - Катят они по этой дороге. Егор в цивильном, напарник в милицейской униформе. Подружки на задних сиденьях хихикают. Дорога асфальтирована. На улицах ни души, встречного транспорта нет. Егор прибавил скорость. Вылетают из поворота, а впереди ползет тягач. Тянет бочку с нечистотами. Сейчас пошли специализированные машины, а раньше за обычный "ЗИЛок" цепляли бочку, вот вам и ассмашина.
   - Какая машина? - не понял Юра.
   - Ассенизаторская, - сказал шеф и для верности разъяснил: - Говновозка. Понял?
   - Понял, понял, - заржал Юра.
   - Короче, Егор по тормозам. Но, куда там. "Копейка" со всей дури, под визг покрышек, влетела в бочку. У емкости в том месте было врезано сливное отверстие. От удара заслонка открылась, и дерьмо сильной струей выбило лобовое стекло. Салон затопило махом, никто и пикнуть не успел. Могли бы и захлебнуться, да спасло, что окна были открыты. Фекалии поперли наружу. Водитель говновозки выскочил из кабины, видит, "жигуль" буквально тонет. В салоне люди мечутся. Бочка опорожнялась минут пять. Все-таки семь кубометров. Не шутки. Потом стали пассажиры вылазить. Смотреть страшно. Сказать, что полностью в дерьме, значит, ничего не сказать. Шофер не мог разобрать, где мужики, где бабы. Когда немного отряхнулись, стало ясно, что один - мент.
   Под последнюю сцену слушатели ржали уже в полный голос.
   - На этом история не закончилась. До обеда Егор отмывался, сушился, чистился. Дома Лариска поинтересовалась, чем от него так пахнет. Егор, злой, как черт, рыкнул, что засада была на городской свалке. Поэтому некоторый запах есть. Жена недоверчиво покрутила головой, но промолчала. С "копейкой" было совсем нехорошо. Егор, спрятав ее у приятеля, сказал Лариске, что в ремонте. Всю неделю они с напарником выскабливали машину. Моторный отсек удалось отмыть со второго раза. Багажник промывали пять раз. С салоном катастрофа. Мыли, применяя всевозможные средства, что удалось добыть. Без толку. Пропахла вся обшивка. Кресла при нажиме выделяли желтоватую жидкость. Концентрация вони внутри такая, что мутило тут же. Тогда Егор перегнал "копейку" напарнику. Тот жил в собственном доме. "Жигуль" поставили во дворе. Открыли окна, двери. Проветриваясь, "копейка" простояла еще неделю. Воздух в салоне посвежел.
   А дома вовсю скандалила Лариска, требуя поездку к сыну в пионерский лагерь. Отнекиваться уже не было никакой возможности. Егор согласился и вечером с тяжелым сердцем приехал на машине. Пока ехал с открытыми окнами, особого запаха не чувствовалось. Но стоило закрыть окна на несколько минут, как воздух в салоне превращался в тошнотворный дурман.
   Лариска плюхнулась на сиденье рядом, и Егор резво взял с места. До лагеря домчались без эксцессов. В бору настоявшийся аромат нагретых сосен, цветущих трав, спелых ягод пьянил. Дышалось легко, полной грудью. Свидание с сыном заняло часа полтора. Все время "копейка" простояла в тени с задраенными окнами.
   Когда, вернувшись, открыли двери, закисшая дурь, вырвавшись наружу, шибанула так, что Лариску замутило. От неожиданности она вдохнула большую порцию, что оказалось ошибкой. Рвало ее тяжело и долго. Егор бегал вокруг, давал попить, вытирал тряпкой лицо, понимая, что час расплаты близок и неотвратим...
   Вагон мотало на стрелках, за окном хулиганила ночь, а в купе все спали.
  
  
  Глава третья. Сервис по-немецки
   Мне снился сосновый лес. Рыжее солнце трафаретило узкие тени деревьев. Их верхушки в прозрачной выси морским прибоем перешептывались между собой. Я лежал на спине, утонув в толстенном мху, любовался небом. Редкие белесые облака осторожно выглядывали сквозь крону сосен. По веткам кустарника прыгали мелкие птахи, играя в прятки и высвистывая переливы лесных мелодий. Торопился дятел, выстукивая замысловатую морзянку. Постепенно стук нарастал и перешел в грохот. Я понял, что птица не может так долбить и проснулся.
   Дверь купе выплясывала кадриль, гремя всеми железками. Едва я щелкнул секреткой замка, как она отскочила в сторону. В проем ввалилась злющая физиономия проводницы: - Какого ... банана не открываете?! Граница через час! Шевелитесь! Скоро туалеты закрою, забегаете. Выпалив, она улетучилась.
   - Понял, - ошеломленно буркнул я и принялся будить попутчиков.
   Юра подскочил сразу, и как желторотый птенец, которого родители оставили впервые одного в гнезде, закрутил головой. Часто моргая, он бестолково повторял:
   - Что такое? Что случилось? Какая граница?
   Не успокоился он и после известия, что поезд приближается к советско-польской границе. Метался по купе, словно таракан, пойманный в коробку.
   Шеф, пребывая в объятьях Морфея, подавал минимальные признаки жизни. Смачно работала носоглотка, выбрасывая залпы богатырского храпа. На слова и деликатное похлопывание по плечу Игорь не реагировал. Тогда я пару раз дернул его за ногу. Шеф невнятно ругнулся, помянув чертей, издал высокий звук, перевернувшись на другой бок. Причем, пропели не губы.
   От такой реакции Юра захихикал, предварительно зажав нос. Меня такое неуважение вывело из себя. Сдернув одеяло, я стал трясти его за плечи и орать в ухо:
   - Шеф! Все пропало! Гипс снимают. Клиент уезжает! Граница на замке! Все сядем! Вставай!
   Игорь, подскочив, выпучил глаза. Он понял, что произошло что-то экстраординарное. Я продолжал развлекаться:
   - Тебя посадят. А ты не воруй. Проспал все на свете. Родина нас не забудет!
   Пока я нес околесицу, Игорь пришел в себя окончательно:
   - Хорош базлать! Никто не сядет. Прийдут погранцы, проверят паспорта, делов-то! Что икру метать? Не шпионы, поди. Юрок, ты хавальник-то закрой. Войны не будет. Считай, была проверка на бздительность. Да, не трясись, Дуся. Все нормалек. Понял?
   Юра звучно захлопнул рот.
   - Вот и отлично! Молоток! - наводил порядок шеф. Оглядев купе, распорядился:
   - Бардак на столе убрать! Пустую тару в мусор. Я в туалет. Время пошло!
   Вернувшись, он не узнал нашу обитель. Стол в полном порядке: на скатерке ни пылинки; в чистых стаканах позвякивают ложки; остатки пищи убраны в пакеты. Легкий сквознячок гулял по полкам, выпихивая застоявшийся воздух.
   - Вполне прилично! Порядок в танковых войсках! - одобрил шеф, замерев в дверях. - Так держать! Мы - типичные советские командировочные. Слегка не бриты, и чуть с похмелья. Это нормально. Подозрение вызывают гладковыбритые, пахнущие дорогим одеколоном мужчины. Мы - стандарт.
   Утренний моцион пошел ему явно на пользу. Щеки полыхали, рыжая борода бодро топорщилась, карие глаза излучали блеск. Юрок же скис не в меру. Шевелюра взлохмачена. Синие прожилки под глазами набухли. Крупные капли похмельного пота оросили бледный лоб. Худые пальцы отплясывали сарабанду. Узрев себя в зеркало, я в который раз согласился с бабушкиной мудростью: "Не пей - козленочком станешь!"
   Брызги энергии шефа возымели действие. Через минуту-другую Юра поплелся за чаем, я начал резать хлеб и колбасу. День, предвещающий большие события, набирал силу.
   Ощущение, что приближаемся к границе усиливалось с каждой минутой. Проводники шустро пылесосили ковровые дорожки. Надо понимать, пыль считалась контрабандой. Пассажиры, переодевшись в строгие тона, замерли истуканами в коридоре. Вероятно, пересечение государственного кордона приравнивалось к торжеству бракосочетания. Даже поезд, подрагивая от волнения вагонами, осторожно звякал буферами.
   За окном мелькнула вывеска "Брест". Блестящие нитки рельсов, словно тараканы, застигнутые врасплох за пожиранием крошек на столе, разбегались по сторонам. Соседние пути забиты составами: с лесом, металлопрокатом, нефтепродуктами.
   Проскользнув мимо, наш поезд, выкатившись на перрон, замер. Чистый асфальт, залитый веселым солнцем, выглядел благородным базальтом. В блюдцах луж барахтались воробьи, высекая веера брызг. Солдаты в зеленых фуражках прохаживались вдоль забора из белого камня, а за ним шумела привокзальная площадь. В фасаде вокзала стекленел глаз часов. Репродуктор выплескивал бодрый марш. Атмосфера народного праздника. Последние минуты перед майской демонстрацией. Сейчас тревожно запоют горны, подхватят литавры, зазвенят медные тарелки, ударят барабаны и выплывут кумачовые колонны демонстрантов. Но, сие фантазия. Не более. В реалии, вместо флагов с транспарантами среди луж важно дефилировали жирные голуби, у вокзальных дверей топтался парный патруль милиции, сидя на корточках, в тени курили носильщики.
   Выдохнувшись, репродуктор замолк, и стало слышно, как чирикали утреннюю дребедень умытые воробьи. Вдалеке обиженно протрубил тепловоз.
   Стоянка затянулась. Пассажиры гуляли по перрону, жмурясь рыжему светилу. Потом вагонам меняли колесные пары, готовя для европейской колеи. Как в вагонах появились пограничники, никто не видел.
   Мы стояли в коридоре у окна, когда дверь тамбура открылась, пропустив троих в зеленых фуражках. Вошедший первым громко потребовал, чтобы пассажиры заняли свои места для прохождения паспортного контроля. Народ в купе затих, будто мыши в норе, рядом с которой нарезает круги уличный котяра.
   Пограничник неслышно появился в проеме. Строго оглядел:
   - Здравствуйте. Ваши паспорта.
   Юра поспешно протянул серпасто-молоткастый. Офицер, раскрыв красную книжицу, бдительно вглядывался в фото, сравнивая с оригиналом. Юрок вцепился пальцами в матрац, словно опасался, что сейчас начнут вытаскивать силком. Лицо его вспыхнуло, как раздутые чистым кислородом угли.
   Пограничник придерживался телеграфного стиля:
   - Цель поездки?
   Юра молчал.
   - Куда и зачем едете? - допытывался страж.
   Юра даже дышать перестал. Погранец стал закипать. На помощь кинулся Игорь:
   - Коллега, тебя спрашивают, куда едешь?! Что ты молчишь, как рыба об лед?
   Юрок часто заморгал:
   - Я, я к другану еду.
   - К какому другану? Скажи, куда? - наседал Игорь.
   - К Пашке Шушкевичу, в Польшу, - проблеял Юра.
   Пограничник чуть успокоился:
   - Запрещенное есть: оружие, наркотики, золото?
   - Не. Нема ничего, - со страху Юра перешел на украинскую мову.
   Офицер, еще раз вглядевшись в курянина, переключился на нас:
   - Ваши паспорта?
   Мы по очереди протянули документы.
   - В Германию? - быстро, но тщательно он просмотрел паспорта.
   - Да, по делам, - ответил Игорь.
   Погранец, ловко проштамповав, вернул документы и, пожелав счастливого пути, удалился.
   - Все?! - с надеждой прошептал Юра.
   Шеф фыркнул:
   - Не дрейфь, Маруся! Что волнуешься, как поросенок в мешке? Нет, не все. Ждем таможню.
   Лысоватый дядька в серо-голубом мундире с зелеными петлицами, аккуратно ступая, зашел в купе. Цепко оглядев нас, сладко улыбнулся:
   - Добрый день! Таможня. Ваши паспорта и декларации.
   Остренькая мордочка, в которой прятались хитрые глазки, напоминала образ братца Лиса из популярной сказки.
   Таможенник растекался патокой:
   - В декларации все указали?
   - Все! - хором ответили мы.
   - А наркотики, оружие, сильнодействующее снотворное, алкоголь сверх нормы имеется? - надежда не покидала его.
   - Не, не имеется! - наше трио не сбилось.
   - Что, вообще, ничего запрещенного не везете? - искренне расстроился таможенник.
   Игорь сочувственно пожал плечами: - Ничего.
   - Жаль, жаль, - разочарованно протянул чиновник и, покидая купе, добавил кисло:
   - Счастливого пути.
   - Вот теперь все. Свобода! - после небольшой паузы Игорь энергично хлопнул в ладоши.
   - Уф, - Юра облегченно выдохнул.
   Я скептически хмыкнул. Жизнь продолжалась.
   Прогрохотав по мосту через Буг, состав очутился в Польше. Пограничная станция была в нескольких километрах. Там поезд простоял полчаса. Шеф вернулся из коридора, где стоял у окна и объявил:
   - Господа-товарищи, поздравляю. Мы в Европе. Выворачивайте кармана, сейчас будет шмон. Панове из пограничной стражи уже в соседнем вагоне.
   Известие повергло Юру в легкое замешательство. Физиономия отразила гамму чувств, описанную в нотной партитуре, как "тревожно". Заметив, что попутчик скис, шеф пожалел:
   - Не бзди, земеля. Шучу я. Держи хвост пистолетом.
   Как всегда, он оказался провидцем.
   Поляки двигались по коридору, весело переговариваясь. Продолжая беззаботно болтать, они быстро проверяли паспорта. Через пять минут их не было и в помине.
   Мы дружно уставились в окно. За стеклом зеленели аккуратные поля. В дырявых облаках беззаботно кувыркалось озорное солнце. По дорогам катили автомобили незнакомых марок, чистенькие дома белели невдалеке.
   -Пожалуй, Игорь, прав. Это Европа, - размышлял я, наблюдая за сменяющейся пестротой пейзажа.
   Минут через тридцать, удовлетворив первое любопытство, ожил Юра:
   - Братцы, мать честная! Я ведь первый раз за бугром. Эх, вспрыснуть бы такое дело! Жаль, нечем.
   Мы с Игорем переглянулись. Солидный запас продукции московского завода "Кристалл" покоился в багаже.
   Шеф заговорщицки подмигнул:
   - Юрок! Что бы ты делал, если не встретил нас? Тебе жутко повезло. Второй день сплошная пруха! Отдаю последнее. Берег для любимого дяди, дай бог ему здоровья. Игорь, с проворством опытного факира, вытянул из сумки литровый "Кристалл".
   - Гип-гип ура!, - раздался в купе ликующий вопль.
   На радостях Юра затребовал полный стакан водки, и в один присест выхлебал его. Пронаблюдав гвардейскую лихость попутчика, шеф многозначительно хмыкнул. Ударная порция допинга привела Юру, как говаривали в старину, в крайнее изумление. Слова, нескончаемым фонтаном, выплескивались из него. Но довольно быстро связь между ними стала нарушаться. Все чаще и чаще проскакивали междометия. Увеличились паузы. Юрок наглядно демонстрировал пагубное воздействие алкоголя на организм. Вдруг заполошно замахав руками, он потребовал внимания, возжелав сказать тост. Пересохшие губы отказывались складывать отдельные звуки в слова, а последние вообще не увязывались как фразы. Намучившись, Юра, вяло махнув рукой, хватил изрядный глоток водки. Поперхнувшись, долго откашливался. Игорь заботливо хлопал его по спине. По-моему, своими хлопками он выбил последние силы. Юрок обмяк. Кулем повалился на полку. Коснувшись постели, тут же захрапел.
   - Готовальня, - констатировал шеф.
   Будить Юру Игорь начал за час до Варшавы. Первым делом зажал ему нос. Однако, спящий оказался готов к такому повороту: открыл рот. Легкие, с ритмичным подсвистом, извергали воздух. Надо заметить, это был отнюдь не озон. Тогда шеф растер спящему уши. Курянин, благодарно замычав, повернулся на другой бок. Игорь разозлился:
   - Так дело не пойдет. Тащите, коллега, холодной воды.
   Взяв стакан, я поплелся в туалет. Склонившись над бренным телом, шеф тоненькой струйкой лил воду на лоб. Струйка разбивалась на ручейки. Они бодро текли по изгибам и рытвинам физиономии; наполнив глазницы, рванули дальше по щеке на подбородок.
   Очередным вдохом Юра втянул порцию воды в нос. Вода в носоглотке не умиротворяет, но бодрит. Начихавшись до слез, курянин отчасти вернулся в реальность.
   - Где я? - промычал он, бестолково крутя головой.
   Шеф откликнулся максимально доброжелательно:
   - На небесах, дружок. На небесах.
   - Каких небесах? Я в поезде ехал, - от усиленной работы интеллекта на лбу курянина выпала обильная роса.
   -Молодец! Соображаешь. По железке, голуба. Пересекаем державу по названию Польша. Вскорости Варшава на горизонте объявится, - жизнерадостно вещал шеф.
   - Варшава?! Ексель-моксель! Мне ж выходить! - всполошился Юрок. Натыкаясь на углы, он заметался, собирая вещи. Чтобы не мешать, мы вышли в коридор.
   - Морду не забудь умыть, - посоветовал шеф.
   - Точно, - спохватился он. - Еще, пописать надо.
   Юра, стремглав, кинулся в туалет.
   - Какого спутника теряем! Цирк шапито отдыхает! - загрустил Игорь.
   Пригород Варшавы появился неожиданно. Состав выскочил из редколесья и сразу оказался среди многоэтажек. Мы успели выпить "на посошок", по стальному мосту пересекли мутную Вислу, пожелали Юре удачи, а вокзала все не было. Поезд катил и катил. Широкие проспекты сменились начинающими зеленеть парками. Поезд ужом выполз на высокий виадук.
   Открылась панорама большого города. Острые пики высотных зданий, блеклая лента реки, ровные квадраты скверов, широкие просеки улиц - все напоминало типичный российский миллионник. Я вспомнил, что в войну город сильно бомбили. Фактически Варшаву построили заново, используя безликие стандарты советской архитектуры.
   Наконец состав остановился напротив вокзала. Я помог вынести нашему попутчику багаж. Взволнованный Юра крутил головой, бубня под нос, что друган обещал встретить. Проторчав с ним все время стоянки, мы вернулись в вагон. Он остался. В легкой панике, первый раз на чужбине. Без знакомых, практически без денег.
   Стоя в тамбуре, я помахал ему рукой. Его руки в ответ закрутились вентилятором. Юра кричал, желая удачи. Растерянный, с двумя чемоданами, он стоял на пустом варшавском перроне. Надеюсь, удача не редко посещает тебя. Всего хорошего, Юрок!
   Мы все ехали и ехали. После Варшавы стало немного грустно. Я завалился на верхнюю полку с книгой. Шеф, пару раз приложившись к бутылке, лег спать. Больше часа храпел во всю ивановскую, временами заглушая перестук колес. Несколько раз я выходил в коридор поглазеть. Польшу поезд перемахнул за шестнадцать часов, сделав несколько коротких остановок. Вероятно, из-за своей обыденности, они мне не запомнились. Хотя останавливались в Конине и Познани.
   Рубеж с Германией пересекали в районе Франкфурта-на-Одере поздно вечером. Проводников будто подменили. Ажиотажа нуль. Минут за двадцать вежливо разбудили пассажиров, предупредив, что будет паспортный контроль. Польские стражники, в хорошем темпе проштамповав паспорта пассажиров, исчезли. Состав, простояв полчаса, неспешно прополз через Одер. Германия. Точнее ГДР.
   Мягкий толчок, и поезд остановился на пограничной станции. Ярко освещен перрон. Небольшие группы людей в униформе под косыми нитями дождя. Фасады зданий со множеством табличек на немецком языке. Подтянутые пограничники. Аккуратность и порядок. Это мои первые впечатления о Германии.
   Сон был настолько крепок, что Игорю пришлось несколько раз дергать меня за плечо. Разлепив веки, я увидел бородатую физиономию шефа.
   - Вставай, приехали. Станция конечная. Поезд дальше не идет. Покиньте вагоны, - голосом профессионального диктора бубнил он.
   - Приехали? - встрепенулся я.
   - Через сорок минут Берлин. Давай быстрей. Нужно собираться. Чай будешь пить? - торопил шеф.
   - Угу, - я, спрыгнув с полки, помчался по гигиеническим делам.
   Вокзал оказался зданием массивным, с рядами крытых платформ. Было за полночь. Вместе с пассажирами нашего поезда мы втянулись сквозь высокую арку в вокзал.
   В информационном зале было многолюдно. Возле сваленных в кучу чемоданов, сумок и вещмешков отирались солдаты и офицеры ГСВГ. Толстая немка за тележкой, разрисованной яркой рекламой хот-догов, продавала жареные сосиски и кофе. Два шуцмана поигрывали резиновыми дубинками, цепко оглядывая проходивший мимо народ. Высоченные колонны терялись во мраке темного потолка. В дальнем углу желтела вывеска бара, у стойки которого торчала парочка субъектов с невнятной внешностью.
   Пока мы, стоя в центре зала, глазели, пассажиры с нашего поезда рассосались. Среди всего чужого стало как-то неуютно. Шеф не унывал: "Пошли ловить такси. Едем к дядьке!"
   Подхватив багаж, мы устремились к выходу. На привокзальной площади царил полумрак. Мутные пятна уличных фонарей висели в ночи. На другой стороне мерцали неоном вывески магазинов. Десяток такси мокли на парковке, сгрудившись у светящейся "Т". Туда мы и ринулись. Завидев нас, водитель крайнего авто, шустро выскочив из салона, открыл багажник. Громко поздоровался и, уложив наши сумки, предупредительно распахнул двери "фольксвагена". Игорь плюхнулся на кресло рядом с водителем. Автомобиль заметно просел на правую сторону. Я устроился сзади.
   Высокая спинка кресла плюс широкополая шляпа на голове шефа полностью закрыли обзор. Через залитые дождем боковые окна что-то разглядеть было невозможно. Смирившись с неудобствами, я стал прислушиваться к диалогу шефа с таксистом.
   Послушать имело смысл. Диалог носил чрезвычайно занимательную форму. Водитель по-русски вообще не понимал. Игорь по-немецки, кроме "хенде хох" да "Гитлер капут", знал еще пару фраз.
   Поздоровавшись с немцем, шеф не стал разводить канитель и сразу перешел к делу. Достав бумажку с каракулями, он сунул водителю под нос. Немец слегка оторопел, но бумажку взял. Шеф взирал с гордым видом человека, полностью исполнившего долг. Возможно, даже в большем объеме.
   Таксист, внимательно осмотрев листок с двух сторон, вернул, выдав длинную фразу. Игорь даже ухом не повел. Величественно махнув рукой, скомандовал:
   - Поехали.
   Наверное, шеф был убежден, что гагаринская фраза популярна во всем мире.
   Скорее всего, водитель слабо разбирался в истории космонавтики. Смотрел и вежливо улыбался. Видя явную ограниченность, Игорь осерчал:
   - Какого банана стоишь? Поехали. Шнель, твою мать! - И требовательно ткнул пальцем вперед. Таксист опять разразился длиннющей фразой, добавив жестикуляцию.
   - Чего ему надо? - Игорь чуть повернулся ко мне.
   - Шеф, кто из нас немецкий учил? Я или ты? - усмехнулся я.
   Водитель продолжал болтать. Включив штурманский фонарь, немец развернул какую-то карту, стал тыкать в нее пальцем. В речи я уловил "Фалькензее". Игорь рассказывал, что так называется пригород Берлина, где живет дядька.
   - Шеф! Водила про Фалькензее талдычит, - пихнул я его в спину. Услышав знакомое слово, немец обрадовался, будто новость о богатом наследстве узнал. Запрыгав в кресле, он совал шефу карту и, водя по ней пальцем, что-то втолковывал. Игорь не любил вникать в тонкости, считая их прерогативой узких специалистов.
   - Фалькензее, Фалькензее, - передразнил он немца, - поехали! И неожиданно добавил по-английски:
   - Гоу, гоу!
   Осознав, что так просто мы не отстанем, таксист сник и завел двигатель. Мотор утробно заурчал. Включив подсветку приборной доски, водитель переключил рычаг трансмиссии. Замигав поворотником, "фольксваген" покатил в темноту.
   В салоне было тепло, из динамиков радиоприемника лилась приятная музыка. Автомобиль, казалось, плыл по фарватеру черной реки, огороженному редкими фонарями - бакенами. Комфорт благостно повлиял на Игоря. Он задремал. Таксист аккуратно вел машину, продолжая глухо бубнить под нос. Клонило в сон и меня.
   Неожиданно автомобиль остановился. Немец, выпалив фразу, выскочил из салона. Игорь не прореагировал на метаморфозу, продолжая похрапывать. В очередной раз я позавидовал его спокойствию.
   На площадке, где мы остановились, находилось еще несколько такси. Наш немец подбежал к крайнему авто. Стекло водительской двери сползло вниз. Судя по мимике и жестам, шла оживленная беседа. Наш часто указывал рукой в сторону покинутой машины. Это продолжалось минут пять. Мне было жаль мокнущего таксиста. Вот диалог подошел к концу. Энергично размахивая руками, водитель вернулся. Ввалившись в салон, он сильно хлопнул дверью, продолжая разговаривать сам с собой. Пару раз хлопнул ладонями по рулю.
   До этого я полагал, что бурный темперамент присущ только представителям южных народов. В книгах о Штирлице все немцы обладали характером нордическим, выдержанным. Наблюдая фонтан эмоций, я решил, что наш немец неправильный. - Все-таки в семье не без урода, - подумал я.
   Буря в стакане не нарушила сна шефа. Он дрых, сладко почмокивая губами. Остыв, таксист с хрустом включил передачу, и мы поехали.
   Чернота властвовала за окном, выплевывая редкие огни. Дождь смыл звуки, по-хозяйски барабаня по крыше "фольксвагена". Двадцать минут монотонной езды и остановка. Тускло освещенная площадка. Тройка такси с включенными габаритными огнями. Нити дождя в свете фонарей. Опять наш водитель долго разговаривал с местным коллегой. На этот раз успешно.
   Вернувшись бегом, он влетел в салон. Лицо сияло. Немец радостно лопотал, обращаясь ко мне. Растолкав шефа, я пытался понять, чего хочет потомок тевтонов. Игорь спросонья был туп до крайности. Сподобился он лишь на фразу:
   - Чего не едем? Поехали. Фалькензее. Гоу, гоу!
   - Водитель, чтобы быть с нами на одной волне, перешел на телеграфный английский:
   - Ноу гоу, ноу гоу! Автэ гоу, автэ!
   Игорь категорически отказывался вникать в трудности водителя:
   - Какой на хрен ноу? Гоу, твою бога фрицевскую мать! Ферштейн?! Видя, что шеф теряет контроль, я вмешался:
   - Шеф, постой, постой! Не гони гусей! Похоже, немец что-то объяснить хочет.
   Пять минут совместных усилий внесли ясность в ситуацию.
   Оказалось, что Фалькензее - это окраина, юго-запад Берлина. Мы же оккупировали такси на северо-западе. Ночью, в такую даль, такси не возит. Только нахрапистость шефа заставила водителя пересечь город. Здесь городские районы заканчивались, и дальше водитель ехать отказывался наотрез, мотивируя тем, что смена закончилась. Чтобы отвязаться, немец довез нас до районного такси, водитель которого согласился доставить до Фалькензее. Матерясь в голос, Игорь вылез из уюта салона под слякоть улицы. Жутко довольный таксист выхватил сумки из багажника. Будто спринтер, немец рванул с места и в три прыжка пересек пространство между машинами. Коллега нашего страдальца, подхватив, тут же запихнул поклажу в багажный отсек. Шеф традиционно плюхнулся на переднее кресло, я за его спину. Водитель, заняв свое место, приветливо улыбнулся:
   - Гутен так!
   Вопль раздался, только автомобиль тронулся с места. Первое, что пришло в голову, такси наехало на кошку. Таксист резко дал по тормозам. Авто, будто уперся в стену, встал. Игорь, барином развалившийся в кресле, из-за резкой остановки мешком рухнул под переднюю панель. Крышка перчаточного ящика, смачно чавкнув, лопнула пополам от удара могучего лба шефа. Клацнули игоревы зубы, прищемив кончик языка. Взревев, как носорог, которому отдавили гениталии, шеф забился в тесной нише. Дверь с его стороны неожиданно распахнулась. Игорь, выползавший в этот момент наверх, лишившись опоры, выпал на дорогу.
   Такого изысканного мата я давненько не слышал. Шеф вопил, когда его подымали с асфальта. Бранился, когда водой из лужи обмывали физиономию. Матюгался, когда таксист жесткой щеткой оттирал грязь с брюк. Обнаружив, что один рукав плаща с мясом оторван, а второй еле держится, Игорь обложил матом весь немецкий народ в целом и отдельных представителей в частности.
   Оказалось, что катавасия закрутилась из-за первого таксиста. Вспомнив, что не получил с нас плату, он закричал вслед уезжающему авто. Результат вы уже знаете. После того, как градус эмоций понизился, стороны обменялись мнениями. Инициатор катаклизма попытался вяло претендовать на деньги. Претензию шеф отклонил в грубой, местами, можно сказать, циничной форме с упоминанием близких родственников претендента.
   Встречно он потребовал сатисфакции в материальной форме. Хотя разговор шел на разных национальных языках, стороны вполне понимали друг друга. Диалог изобиловал красноречивыми жестами. После бурного обмена мнениями участники разошлись. Каждый остался при своем. Таксист - с бесплатной поездкой. Шеф - с испорченным в хлам внешним обликом и безобразным настроением.
   Дальнейшая поездка прошла в полной тишине. Игорь, перепоясанный ремнем безопасности, с тяжелым лицом, глыбой нависал над водителем. Придавленный массивной аурой шефа, таксист рулил аккуратнейше. Даже дождь угомонился.
   Минут через двадцать пять сменился пейзаж. Во множестве появились двухэтажные коттеджи. Дома прятались среди разлохмаченных ветром деревьев и кустарников. Ровные, словно по линейке, огороженные сеткой участки, свечи уличных фонарей.
   Оказавшись на узких улочках, такси заметно сбросило скорость. Изрядно пропетляв, автомобиль остановился у стандартного забора из сетки. Водитель, выпалив фразу, пальцем ткнул в светящиеся цифры счетчика. Игорь, угрюмый, как медведь после зимней спячки, отсчитав купюры немцу, вылез на воздух.
   Авто, радостно выдохнув амортизаторами, прибавило в росте. Облачко выхлопных газов укатившего такси быстро расползлось. Мы остались одни. В тусклом свете уличного фонаря все предметы имели мертвецкий оттенок. В легкой ряби луж плясали блики. Насыщенный влагой холодный воздух вызвал неприятную дрожь.
   Подхватив баул, шеф уверенно подошел к калитке ближнего участка. За ним я. На медной пластине, прикрученной к опорному столбику калитки, было выгравировано: "Leo Kostin". Прочитав надпись, Игорь фыркнул:
   - Дядюшка Лео, мля. Счас поглядим, что за Лео. Где-то должен быть звонок.
  
  Глава четвёртая. Дядюшка Лео
   Кнопка "алярм" пряталась в нише столбика. Игорь давил на нее несколько секунд. Как говорил мой знакомый в таких случаях: "Ноль эмоций". Вокруг стояла глухая ночь.
   - Шеф, слушай, тишина какая-то неправильная. Даже собаки не лают, - удивился я.
   Игорь навострил уши:
   - А на фиг им гавкать? Они же фрицевские. Порядок уважают.
   Выждав пару минут, шеф еще раз ткнул кнопку звонка. Ничего и никого. Игорь укоризненно покачал головой:
   - Дядька еще тот жлобяра. Полжизни у германцев, а на звонке экономит. Что делать-то будем?
   В ответ я лишь дернул плечом.
   - Побазлать, что ли? Или камнем в окно? - вслух размышлял он.
   Неожиданно из глубины участка раздался грубый окрик. Вздрогнув, я повернул голову. На высоком крыльце коттеджа стоял мужчина. Сверху ярко светился плафон. Рослая собака, шаром скатившись по ступенькам, мчалась по дорожке к нам. Мужчина повторно рыкнул, но пес, прижав уши, торпедой несся вперед.
   - Заборчик-то хлипкий. Чуть больше метра. Зверюга перемахнет, не заметит. Убегать бесполезняк. Счас начнет рвать, - вяло размышлял я, следя, как приближается немецкая овчарка. Игорь замер в полуметре, превратившись в соляной столб.
   Третий крик стеганул, когда пес был в двух прыжках от ограды. Тело овчарки, дернувшись, начало замедлять бег. Но скорость была так велика, что собака врезалась в калитку. Инстинкт самосохранения все-таки сработал, и шеф, с резвостью газели, отпрыгнул от забора. Желтые глаза зверя горели лютым огнем. Загривок, что хребет у динозавра, дыбом. Из оскаленной пасти с лаем вылетала пена. Зрелище не для слабонервных. Бросив сумку, я увеличил дистанцию. Так, на всякий случай.
   От дома быстро приближался мужчина. Он прикрикнул на собаку, и та перестала лаять. Стояла напротив, не спуская с нас глаз, сторожа каждое движение.
   Наконец вышел из ступора шеф.
   - Японский городовой! Фашистская скотина чуть не сожрала. Развели тварей! - вопил он.
   Тем временем я разглядел подошедшего. По виду - типичный немец. Высокий, сухопарый, сильный, рыжий. Смотрит уверенно, но в глазах отсвечивает тревога. Удивительного нет. Любой запаникует, если к нему ночью вломятся два типа.
   Игорь тем временем продолжал ругаться, на чем свет.
   - Заткни пасть! - вдруг по-русски гаркнул немец.
   - Опаньки, - шеф звонко хлопнул в ладоши, - Явление Христа народу! Кого я вижу! Никак дядюшка Лео, собственной персоной!
   Немец недобро оскалился:
   - Я-то может и Лео, а ты, что за хрен в плаще? Племянничек!
   Игоря уже понесло:
   - Зря скалишься, дядюшка! Я, в натуре, племяш. Твоей сестры Лидии сын. Не признаешь?
   Не сокращая дистанции, немец упорствовал:
   - Какой Лидии? Ты, что гонишь, оглоед?
   Игорь даже светился от радости:
   - Сестры. Единоутробной. Которая в Сибири. Кланяться тебе велела. Мы с товарищем четверо суток по поездам мотаемся. Отворяй ворота, встречай родню!
   Немец не спешил затопить нас гостеприимством. Стоял в двух шагах от калитки:
   - Товарищи за бугром остались, охламон. Здесь только господа. Не знаю я никакой Лидки. Вали отсюда, пока кобеля не спустил.
   Такой поворот дела Игоря из колеи не выбил. Да и идти было некуда. Чужая страна, глухой пригород, ночь. С валютой трудности. Разменяли нам мизер. Все деньги на такси ушли. Остались только дорожные чеки. С ними только в банк, какового в окрестности не наблюдалось. Куда пойдешь?! Данное обстоятельство только добавляло энтузиазма шефу. Он продолжал с азартом:
   - Это ты-то, лапоть сибирский? В отказ пошел?! Родню не признаешь, фриц недоделанный? Собакой стращаешь? Да я твою тварь порву, как "Пионерскую правду"! Тоже мне поручик Голицын. Открывай лавку, водку будем пить!
   Последняя реплика возымела действие. Не все русское выветрилось в этом человеке. Подумав несколько секунд, Лео открыл замок. Воодушевленный Игорь напирал:
   - Дядюшка, ты скотину все-таки убери! Не ровен час...
   Широко распахнув калитку, Лео ухмыльнулся:
   - Ты ж его порвать хотел?! Не трясись, не тронет, - и, повернувшись к собаке, добавил фразу по-немецки.
   Псина, отойдя в сторону, села. Но бдительности не убавила. Подхватив поклажу, мы прошли мимо.
   Пока между племянником и дядей шла перепалка, на крыльце дома появилась женщина. Она стояла, переплетя руки на груди, и прислушивалась к разговору. Лео, закрыв калитку, направился к дому. Следом мы. Неслышно ступая, овчарка замыкала процессию. Подойдя к крыльцу, шеф, а следом и я поздоровались с женщиной. В ответ она оглядела нас с макушки до пят и, не проронив ни слова, ушла в дом.
   - Гостеприимная у тебя хозяйка, - хмыкнул Игорь. Лео раздраженно сверкнул глазами:
   - А тебя, что, в гости приглашали? Незваный гость хуже татарина! Нет? Скажи спасибо, что в дом впустил.
   - Премного благодарен, - раскланялся шеф.
   Не снимая обуви, мы прошли в гостиную. Переступив порог, я огляделся. Большая комната с высоким потолком и окном в полстены. В центре, на полу, под низким столиком из толстого стекла, толстенный однотонный ковер. У стены массивный диван из кожи. В таком же стиле два кресла. Черная пасть камина в белой стене. Над ним - овальный щит и два меча крест-накрест. Сверху люстра с множеством мелких лампочек. В дальнем углу закрытая стеклянная дверь.
   - Хорош таращиться. Проходите. Где водка, племянничек?
   - Лео освободил столик от стопки пестрых журналов.
   - Водочка при мне. Целехонька. Давай стаканы и закусь! - ожил шеф, раскрывая баул.
   - Стаканы будут, а с закусью обойдешься. Не заслужил, - хозяин отправился к стеклянной двери.
   - Тарелки захвати, жлобяра! - вслед крикнул Игорь, - Как знал, что родственничек куркуль. Закусь с собой прихватил.
   Лео скоро вернулся, принеся стопку мелких тарелок и низкие стаканы. И мы извлекли свои запасы. Держа на весу, я накромсал колбасу толстыми ломтями. Шеф, вмиг раскупорив "Столичную", набулькал в стаканы. Дядьке и себе по полному, мне - половинку. Для меня и эта доза убойная. Игорь в миг родил лаконичный тост:
   - За встречу!
   Я отхлебнул добрую треть. Едва не задохнулся. Шеф намахнул стакан залпом. Потом долго нюхал кусок "Московской", уставясь в стол. Лео цедил водку сквозь зубы, словно нектар смаковал. Кадык мерно дергался, отмеряя порции свалившегося в пищевод алкоголя. Допив, аккуратно поставил стакан на стол. Взял пачку "Camel". Не спеша, вытянул сигарету. Закурил. Игорь, вытерев рукавом испарину, сказал восхищенно:
   -Здоров ты, дядька, водочку кушать!
   Лео самодовольно ухмыльнулся, продолжая затягиваться дымом. Однако, и для него стакан сорокоградусной, оказался не малой дозой. Лицо сделалось бледным, сосудики в глазах наполнились кровью. Несколько минут в комнате стояла тишина: мы с Игорем жевали колбасу, Лео курил, поглядывая на нас.
   - Ну, племяш, рассказывай, какого банана приперся? - хозяин притушил окурок в керамической пепельнице.
   - О, любимый дядюшка, причин на то много. Например, с тобой познакомиться. В родне ты один такой, импортный. Опять же мир посмотреть, да себя показать.
   - Себя показать? А что в тебе видного? Отожрался, как боров. Морда лоснится, ручки беленькие. Сразу видно, лопату ни разу в руках не держал. В начальнички выбился? - зло выпалил Лео.
   Игорь расплылся в улыбке:
   - А то. Да, дядюшка, какой-никакой, а начальник. А ты, я вижу, на немецких харчах не разговелся. Злой, что кобель, и худющий. Может, тебя глисты гложут? Сходи, проверься.
   Лео вскочил и заорал, брызгая слюной:
   - Глисты... Да пошел, ты, гнида коммунистическая! Восемнадцать лет от меня отмораживались, а сейчас приперся. Забирай свою водку и катись пока ноги из жопы не выдернул. Щенок!
   Игорь мгновенно ретировался:
   - Что разорался. Надо, уйду. У меня не заржавеет. Я-то про тебя наслышан, а вот перед товарищем неудобно. Он не при делах. Давай выпьем на посошок и привет родне!
   Лео столбом торчал в центре зала, сверкая глазами, и молчал. Потом, вытерев рукавом испарину на лбу, сел. В этот момент приоткрылась дверь из прихожей. В проеме стояла женщина, державшая за загривок овчарку. Псина ломилась, аж шкура на морде натянулась.
   - Мля, если скотина вырвется - мало не покажется. Будем с шефом по дому скакать, как блохи по лысине, - подумал я, видя, что фрау еле удерживает зверя.
   Обежав нас глазами, немка произнесла длинную фразу. Лео сделал глубокий вдох-выдох, не оборачиваясь, резко ответил по-немецки. Та только начала говорить, как Лео, прервав ее, коротко рыкнул. Хлопнула дверь, мы остались в прежнем составе.
   Воспользовавшись паузой, я решил разрядить обстановку:
   - Парни! Давайте расскажу, как люди курить бросают?
   Лео хмыкнул, нервно передернув плечами. Шеф благосклонно опустил веки, мол, давай, мели, Емеля, твоя неделя. Тянуть я не стал:
   - Как-то я в больнице лежал. В палате вчетвером кантовались. От скуки друг друга разными баснями развлекали. Однажды трепались на тему, как бросить курить. У всех мнения разные. Слюнявили проблему долго, но к единому мнению не пришли. Один из нас, мужик лет пятидесяти, вначале в разговор не вязался. Потом не стерпел. То, о чем вы, говорит, талдычите тут, полная чушь. Я тридцать семь лет курил, а бросил за один раз.
   Мы, естественно, не поверили, потребовали доказательств. Мужик рассказывает:
   - У меня привычка была курить в туалете. В комнатах жена не разрешала. И вот однажды сижу на толчке, два процесса совмещаю. Докурив, окурок в унитаз. Что дальше было, толком до сих пор не знаю. Мощный пинок получил снизу, из горшка. Будто слон приложился. Со всей дурной силушки. Дверь в туалет внутрь открывалась. Я ее наружу распахнул. Правильнее сказать, вынес вместе с дверным блоком. Квартира у нас типовая. Коридор узкий. Так что, об стенку размазало качественно. Искры из глаз сыпанули, думал, линолеум сгорит. Вырубился конкретно. Жена потом рассказала, что грохнуло так, будто шкаф во весь рост рухнул. Она в коридор, там я. На полу валяюсь. В полной отключке. Башка разбитая, дверь на шее, зад голый. Порты возле унитаза валяются. Когда скорая приехала, врачи долго понять не могли, что произошло. Винегрет еще тот: черепно-мозговая травма, две ключицы сломаны, синяк во всю рожу, жопа с мужским хозяйством обгорела. Месяц в больничке кантовался.
   А получилось вот что. Жена намедни купила средство для чистки. Все раковины и унитаз надраила. Средство было на спирту. Я окурок в горшок бросил, спирт и вспыхнул разом. Объем замкнутый, отсюда взрыв. Повезло крупно, что ничего не оторвало. Но курить бросил. Напрочь. Чего и вам желаю, - закончил я историю.
   Пока длился рассказ, племянник с дядей успели выпить и закусить. Лео развалился в кресле. С подобревшим лицом, закинув ногу на ногу, он пускал кольца табачного дыма. Порой их накручивалось до восьми штук. Игорь неспешно жевал очередной кусок "Московской", рассеяно слушая. Мой рассказ их не развеселил, но напряжение заметно спало. Именно этого я и добивался.
   - Выпьем по стопочке? - аккуратно поинтересовался я.
   - А почему нет? - тут же оживился шеф.
   Ловко, как фокусник, он вытянул из сумки бутылку "Столичной". Вмиг открутив пробку, разлил по стаканам ровно на треть.
   - Профи! - ухмыльнулся Лео.
   - А то! Мы многое могем! Водку жрать могем, и не жрать могем. По девкам бегать могем, и не бегать, тоже могем, - весело говорил шеф, нарезая колбасу на тонкие дольки.
   Как только все взяли в руки стаканы, я сунулся с тостом. То ли водка подействовала, то ли ностальгия навалилась, но вдруг потянуло на высокий стиль. Откашлявшись, ляпнул:
   - Давайте выпьем за Россию и Германию, две великие европейские державы!
   Дядюшка уставился с таким видом, будто услыхал полнейшую гнусность. Шеф от удивления крякнул:
   - Ну, ты, брат, даешь! Не пей больше. Заговариваться начал.
   Щеки мои вспыхнули стоп-сигналом. Сообразив, что сморозил явную глупость, я стал оправдываться, что терпеть не люблю делать:
   - Что такого сказал? Обычное дело. Из чувства вежливости. Мы в гостях. Что такого?
   Игорь пришел на помощь:
   - Не тушуйся! Все нормалек. Все правильно. Давайте выпьем! Вставать не будем.
   Тут заело дядюшку:
   - А, почему вставать не будем?! Россия, хотя я оттуда сбег, великая страна. Немцы, тоже красавцы. А говнюки есть везде. И обращать на них внимание не стоит. Пьем стоя! Молодец, пацан! Правильные слова сказал.
   Мы дружно поднялись и выпили. - Слава богу "ура" не орем, - подумал я, возвращаясь на кресло. Своим тостом невольно затронул болевую тему. Поставив стакан, Лео тут же закурил. Он, надо заметить, курил почти всегда. Две с половиной пачки в день оказались его дневной нормой.
   Выпустив первое облачко, дядюшка начал:
   - Ты правильно назвал нашу Родину Россией. Именно Россия, а не СССР. Россия была и будет, а Союз развалится. Думаю, скоро.
   - А что ты против СССР имеешь? Сам-то откуда? - Игорь, медведем, ввалился в разговор.
   Лео прищурился:
   - Я - русский. И был им всегда. Когда из армии бежал. Когда без работы болтался. Когда в местных тюрягах парился.
   - Что ты гонишь? Какие тюряги? Мне рассказывали, что ты дезертир. Продал немцам военные секреты. Денег тебе дали, не мерено, - возмутился Игорь.
   - Блин, опять ругаться начнут, - подумал я. На этот раз не угадал. Лео остался спокоен, будто тюлень:
   - Дурачок, ты, племянничек, дурачок. Если не все мозги жиром затекли, должен сообразить. Какие я, старший сержант Красной Армии, мог знать секреты? Сколько лопат в роте? Или почему гороховую кашу называют личной артиллерией?
   Игорь продолжал кипеть:
   - Но ведь дезертировал? Сладкой жизни захотелось?
   Неожиданно дядюшка расхохотался:
   - Ну, точно, кретин. Что я мог знать про Запад? Да, служил я в спецкоманде в Потсдаме. Охраняли тюрьму в Шпандау.
   - Там сидели главные нацисты? - спросил я.
   Лео повернулся ко мне:
   - Да, там. Охраняли команды союзных держав: Франции, Англии, США, СССР. По очереди.
   Игорь не отступал:
   - Кто тебя вербанул? Англичане или америкосы?
   Дядюшка ухмыльнулся:
   - А угадай с трех раз. Не угадаешь! Вербанули. Госбезопасность. Вся часть была чекистская. Командиров на триста раз перепроверили. А солдат специально набрали из глухих мест: Сибирь, Дальний Восток, Средняя Азия. Деревенские, дремучие. В гарнизоне постоянно накачивали, чтобы боялись иностранцев, как огня, а на товарищей стучали. Я с немцами-то только на втором году службы столкнулся. Хотя часть и в городе стояла, но за забор не выпускали.
   - А в самоволочку не бегали? - гнул свое Игорь.
   Дядюшка покачал головой:
   - Серость! Это сейчас за самоволку губа. В те времена - штрафбат. Если заподозрят, что с западниками якшаешься - тюрьма. Сутками - за забором. Из Шпандау - на машинах в гарнизон. Туда тем же способом. Другим увольнительные дают. В отпуск домой. Мы - за забором. С утра до ночи инструктажи, политбеседы, стрельбы, марш-броски, тренировки по рукопашному бою. Девок два года не видел. В части одни мужики. В столовой, в санчасти. Везде. В Шпандау такая же хрень. Даже не знаю, где режим строже был: в гарнизоне или тюрьме?
   Шеф недоверчиво покрутил головой:
   - Как тогда ты свалил? С какого перепугу?
   Лео загасил в пепельнице очередной окурок:
   - Отдельная история. Расскажу. Давай сперва хлопнем по маленькой.
   - Нет возражений! - Игорь извлек на божий свет очередную бутылку.
   - Третья пошла, - мысленно отметил я, - Если в таком темпе продолжим, то через часок либо водка кончится, либо мы. Одно из трех.
   - Как-то раз, - приступил к повествованию дядюшка, - Я стоял в наружном карауле. Пост номер двенадцать. Это одни из ворот Шпандау. Есть главные, так сказать, парадные ворота. А двенадцатый - служебный. Был я старшим наряда. Как раз из караулки вышел, чтобы прогуляться маленько. Опять же обстановку проверить. Подошел к караульным. Двое их. Смотрю, а они с гражданским разговаривают. По виду явно немец. Он меня увидел, сунул какую-то коробку в руки караульному и на велосипед. Тот рядом стоял. Вскочил и ходу. Чую, что-то неладное. Рванул за ним. Караульному ору, чтобы коробку в ров бросил. Тюрьма в Шпандау в бывшей крепости. Вокруг ров с водой. Караульный туда коробку и кинул. Я бегу, а немец на велике педали крутит. Мост через ров проскочил, и в город. Дома метрах в трехстах начинались. Дело было летом. На мне из одежды только хэбэ. От моста дорога в поворот, да в гору. Бегу и соображаю, что в повороте немец скорость сбавит, а на горке выдохнется. Там его достану. Так и получилось.
   В повороте фриц притормаживать стал. Метров двадцать между нами осталось. На ходу пистолет из кобуры выхватил. Старшим наряда ТТ выдавали. Стрелять пока не собирался. Видел, что на подъеме догоню. Вдруг за спиной рвануло. Я на землю упал. Рефлекс сработал. Натренировали нас, как бобиков. Дальше, как учили. Голову поднял, немец середину горки преодолел. Понял, не догоню. Из ТэТэшника прицелился. Первый - поверх головы. Думаю, испугается, с велосипеда спрыгнет. Попробую догнать. Пуля над головой бздынкнула. Фриц храбрый попался. Шибче педали крутить стал. Битый волчара. Вторым выстрелом снял. Меж лопаток всадил. Подбежал, немчура готов. Потом караул прибег, начальство на "виллисе". То да се. Расспросы, допросы и ...
   Потом особист сказал, что немец оказался из СС. То ли провокация, то ли с катушек свихнулся, непонятно. Отцы-командиры меня наградить решили. Перед строем комбат объявил, что на медаль "За боевые заслуги" представили. В ближайший выходной увольнительную дали. В Потсдам, с офицерами.
   Там я с Мартой и познакомился. Она в магазине работала. Офицеры зашли шмотки прикупить. Марта по-русски немного говорила. Поболтали о том, о сем. Понравились друг другу. Потом еще были увольнительные. Одного отпускать стали. У меня с Мартой любовь закрутилась. Она у тетки жила. Там и встречались. Родители в Западном Берлине жили. Бедствовали крайне. Переправили Марту сюда. В советской зоне с работой попроще было. Это потом все наоборот стало. Но назад дороги не было. Границу наглухо закрыли. А, тогда ...
   Месяца три все шло гладко. Почти каждый выходной, если не в наряде, я у ней. Однажды она заявляет, что беременна. У меня шок. Не знаю, то ли радоваться, то ли плакать. Гнал аборт делать, та, ни в какую. Мол, буду рожать. Хочу ребенка. Я психанул. Думаю, черт с ней, брошу девку. Решил больше не встречаться. Как раз на смену в Шпандау заступили. Весь месяц караулы, дежурства сплошняком. К концу месяца такая тоска навалилась. Жуть! Никогда такого не было. Ни до, ни после. Из рук все валится. Злющий стал, будто кобель цепной. Себя боялся. Думаю, не дай бог сорвусь, покалечу или убью кого-нибудь.
   Еле дождался, пока смена кончится. К командиру подмазался, чтобы увольнительную дал. К Марте бежал вприпрыжку. В магазин влетел. Покупатели по сторонам, как мыши, шмыгнули. Сердце из глотки выпрыгивает. У Марты слезы в два ручья. Она думала, что больше не свидимся. Понял тогда, без нее не будет жизни. Тогда в первый раз пришла думка насчет свалить. Марте только намекнул, сразу ухватилась.
   При следующей встрече она рассказала, что связалась с родителями. Хотя границу с Западным Берлином закрыли, но щелки, видно, имелись. Стены еще не было. Родичи звали к себе. На первое время у них перекантоваться. Обещали, на работу помогут устроиться. Я в отказ. Страшно стало. Куда, думаю, бежать. В армии плотно мозги пудрили. Мол, в Западном Берлине одни фашисты. Русских ненавидят, наших солдат убивают и прочую лабуду. Плюс по-немецки говорил плохо. Пока с Мартой путался, попрактиковался, но без особых успехов.
   Рассказ прервал Игорь:
   - Дядюшка, ну ты, блин, даешь! Прямо "Повесть о бледной луне". Давай-ка на секунду прервемся. Сделаем паузу, выпьем водочки. Как говорится, не дай себе засохнуть! Кстати познакомься - мой товарищ и земеля Георгий. По глазам вижу, он тебе понравился. Вот и ладушки. Пьем за земляков!
   Выпили. Водка свинцом осела в желудке. В затуманенное сознание приглушенно проникали рваные звуки. Лео говорил, но его слова сливались в мерный рокот, который накатывался на меня. Я провалился в сон.
   Чудилась всякая ерунда. Эсэсовцы в рогатых касках мчались на велосипедах, паля из "шмайсеров". На холме высилась старая крепость с красным флагом на шесте. Я карабкался по стене. Затылок леденел от осознания пропасти подо мной. Красноармейцы в буденовках вскидывали карабины, целясь в человека на стене. Вот-вот будет залп. С ужасом я понимал, что стреляют в меня. Но залпа нет. С небес валился ливень. Вода заливала такси. Ее так много, что машина медленно уходила в черную воду, не выключив фары. Игорь отбивался детским зонтом от огромной овчарки. Собака сбивала с ног, клыки впивались в горло. И в каждом виденье, фоном, плыло смеющееся лицо красивой женщины.
   Звук ворвался вдруг. Будто вату из ушей вытащили. По перепонкам ударили громкие мужские голоса. С трудом вынырнув из омута кошмаров, разлепил глаза. В комнате висел смог плотности взбитых сливок. Хоть ножом режь.
   Игорь и Лео, словно играя в вентиляторы, яростно размахивали руками и орали. Слов не разобрать. В ушах тонко звенело, голова разваливалась на отдельные части, глаза слезились. Хотелось спрятаться под ватное одеяло или убить кого-нибудь.
   Продолжая вопить, шеф, молодым козликом, подскочил к висевшим на стене мечам. Схватив один, он принялся им размахивать с ловкостью новобранца, стараясь рубануть Лео по голове. Дядюшка не мечтал получить железякой по кумполу. Загородившись столиком, он вдоль дивана метнулся к оставшейся на стене амуниции.
   Вооружив обе руки, Лео яростно пошел в атаку. Началась бестолковая рубка. Звенели мечи, дребезжал щит, неслась брань. Я тихохонько сидел, вжавшись в диван, понимая, что победа любого будет поражением для меня. Случись что-то с дядюшкой, нас, наверняка, определят в местную кутузку. Если же Лео срубит горячо любимого племянника, все равно хана. Останусь один, как перст.
   Общение с немецкой полицией, о суровости которой был наслышан, не входило в мои планы. Куда ни кинь, везде клин. Правда, в душе теплилась надежда, что родственнички вскоре устанут лупить друг друга и угомонятся. К счастью, так и случилось.
   Погремев железом минут пятнадцать, выкинув пару-тройку несуразных кульбитов и неловких выпадов, они напрочь сбили дыхание. Стояли в позиции боевых петухов: взъерошенные, красные, потные, переводя дух. Зазубренные клинки мечей бликовали сквозь развалы табачного дыма.
   - Значит я фашист? - прорычал Лео, прикрывая грудь избитым щитом. Игорь был настроен более миролюбиво:
   - А я, что, комиссар, что ли? Да и хрен с ним! Хоть гиппопотам. Русские мы, дядюшка, русские. Давай лучше выпьем! Во, гляди, братан проснулся.
   Он кивнул в мою сторону.
   Неожиданно открылась дверь и в комнату вошла давешняя женщина. Шеф расплылся в улыбке:
   - Добрый вечер, фрау. Добро пожаловать. Вэлком, так сказать. Мы несказанно рады. Посидим рядком, поговорим ладком! Опять же, под добрую беседу, водочки выпьем. Дядюшка, приглашай жену. Познакомь!
   - Обойдешься! - огрызнулся Лео и, повернувшись к женщине, закатил длиннющую фразу по-немецки.
   Игорь сокрушенно хлопнул ладонью по собственной ляжке:
   - Что ж, я, дурень, немецкий в школе не учил. Сейчас бы покалякали на языке тевтонов. Ты, дядюшка, женушке видно что-то приятное сказал. Вон, как зарделась и выскочила. Поди, охальник, пообещал, что скоро придешь и будешь крепко любить?
   - Доставай пузырь, племянничек, не волынь. А, сказал я, будет тебе известно, чтобы не совала нос в чужие дела. И добавил, что ко мне приехал любимый родственник, с которым с пеленок обожаю фехтовать на мечах, - Лео бросил на ковер оружие.
   - Иди ты? Жестковат! - удивился Игорь, глубоко утопая в кресле. Вытащив из бездонной сумки "Столичную", он поинтересовался о моей готовности присоединиться.
   Дурнота подступила к горлу, едва я услышал про водку. Оценив мое состояние, шеф проговорил назидательно:
   - Правильно. Не хочешь - не пей. Нечего продукт переводить. И вообще алкоголь в больших дозах вреден. А мы с дядюшкой по маленькой.
   Опустив глаза, я увидел батарею порожних бутылок. Родственники время даром не теряли. Выпив, они, склонив головы над столом, дружески беседовали.
   Диалог был перенасыщен выражениями "уважаемый, почтенный, родной". Услышав, как Игорь назвал дядюшку "золотайка моя", я едва не прослезился. Наблюдая столь резкий переход от брани к любви, я начал догадываться, почему иностранцы постоянно судачат о загадочности русской души. Убаюканный монотонностью разговора, я опять уснул, откинувшись на спинку дивана.
   Кошмары больше не мучили, но муть снилась, которую, я, слава богу, не запомнил. Сквозь сон проникали невнятные выкрики и шум: лаяла собака, слышался женский голос. Но я не проснулся.
   Открыв глаза, увидел над собой Лео. Он дергал меня за плечо, приговаривая:
   - Вставай пришел! Утро. Пора работать.
   Солнце через распахнутые окна залило зал до потолка. Зайчики резвились в люстре, прыгали по рыцарской амуниции, играли в стеклянной посуде, щекотали изразцы камина. Свежий воздух, насыщенный ароматом цветущих кустарников и трав, вольно гулял по комнате. За окном щебетали и пересвистывались невидимые птицы.
   Чугунный затылок и тошнота не располагали к бодрости. -Не пей, внучок, козленочком станешь! - в моей голове всплыла бабушкина поговорка. Дядюшка, бодрый и веселый, как молодой артиллерист, закончив со мной, направился к Игорю.
   Шеф, лежа лицом вниз на диване, переливисто храпел. Обе руки, плетьми, свисали на пол. Лео склонился над ним и, сделав озорное лицо, подмигнул мне.
   - Игорек, - елейным голосом пропел он. - Просыпайся. Ваша мама пришла, молочка принесла. В ответ Игорь, смачно храпнув, отвернулся к стенке.
   - Ни хрена себе компот! - возмутился Лео, - Я тут соловьем изливаюсь, а он жопой поворачивается, сволота!
   Звонко хлопнув ладонью по вспученной спине шефа, так, что внутри звякнуло, дядюшка рявкнул:
   - Подъем! Встать! Две минуты на сортир, клистир и, ... морду помыть. Время пошло!
   Столь нежное обращение возымело действие. Застонав в голос, Игорь повернулся, плюхнув ступни на пол. Не мигая, взглядом удава на кролика он уставился на дядюшку. Разлепив ссохшиеся губы, прохрипел:
   - Ты, что, охренел?! Чай не в казарме! Позвоночник чуть в трусы не ссыпался. Сколько время?
   Дядюшка прямо полыхал улыбкой:
   - Милок! Уже семь часов. Погодка - благодать. Дождь кончился. На небе ни облачка. Грех валяться.
   - Семь утра?! - взвыл Игорь, - Да я в такое время сплю без зад-
  них ног. Башка гудит, что трансформаторная будка. Короче, меня до обеда не кантовать. Умер. Все!
   Он кулем повалился на диван.
   - Опаньки! Так не пойдет, - Лео укоризненно покачал головой. Я неуверенно сделал попытку влезть в родственные дела:
   - Может его не трогать? Пусть выспится.
   Дядюшка оставался непреклонен:
   - Вы сюда, что спать приехали?! Говорят подъем, значит, вставай, стройся. И никаких делов!
   Тяжко вздохнув, я поплелся в туалет. Шефу завидовать не стоило. Вернувшись, я застал картину под названием "Утро стрелецкой казни, или победа бодуна." Изжеванный шеф, с отекшей физиономией, скрючился в кресле. Шкиперская бородка напоминала истрепанную мочалку. Дымящаяся сигарета, зажатая пальцами, отплясывала темпераментную сарабанду.
   Мутными глазками он уперся в меня:
   - Рассольчику бы. На крайняк ухи. Спроси у дядьки, может есть. Он на кухню свалил. Ему, паразиту, хоть бы хны. Весь на фокстроте. Здоров, кабан.
   Похмельный синдром, наверняка, знаком практически всему мужскому полу и доброй половине женщин. Прислушавшись к звукам в доме и сопоставив их с запахами, я без труда нашел кухню. Кроме Лео там маячила и фрау. Утром мадам оказалась на порядок приветливей.
   Мы обменялись отнюдь не дежурными улыбками, пожелав друг другу доброго утра. В довершение обмена любезностями я сказал, что фрау неплохо выглядит, о чем сообщил Лео. Тот, фыркнув, перевел сказанное жене. Мадам, выдавив "данке шон", слегка зарделась. Дядюшка, наблюдавший метаморфозы, заржал, как конь, чем окончательно смутил не только фрау, но и меня.
   На просьбу о рассоле, дядюшка ответил весьма витиевато, в том смысле, что такого напитка нет в наличии в связи с полным его отсутствием, а племяннику лучше будет воспользоваться уринотерапией. Увидев меня расстроенным, дядюшка смилостивился и наполнил большую кружку крепким чаем. Раздобрившись, он добавил ломтик лимона.
   Игорь глотал чай с жадностью верблюда, видевшего жидкость не менее полугода назад. Скованное сивушными маслами, лицо шефа смягчалось с каждым глотком. Капельки обильной испарины превратили кожу на манер крокодиловой. Он жевал лимон, щурясь от удовольствия.
   Лео возник на пороге, буквально разбрызгивая задор и энергию вокруг:
   - Ну, трюфели, быстренько на завтрак и за работу.
   - За какую, хрен, работу? - Игорь потянулся к пачке за сигаретой.
   Дядюшка широко улыбнулся, показав ровный ряд белехоньких зубов, от вида которых любой советский дантист, включая тех, что лудили протезы для номенклатуры, рехнулся бы от зависти:
   - Кто не работает, тот не ест - кто придумал? Коммуняки. Я вас авансом кормлю. Похаваете и за лопату. Мы во дворе сарайчик небольшой ладим. Мечтаем цех организовать. Из глины поделки лепить: горшки, копилки, посуду. Жена разрисовывать будет. Под хохлому. Типа народный промысел "а-ля рюсс". Сейчас это модно. Ферштейн? Кстати, здесь не курят!
   Шеф от удивления обмер:
   - Не курят?! А ночью мы что тут делали? Медитировали, что ли?
   Лео вильнул взглядом, но был непреклонен:
   - Здесь не курят.
   Игоря понесло:
   - Во, мля, Шишкин нашелся. Я тебя умоляю... Работать! Да, у меня с похмелья сигарета не держится в руках. Капиталист хренов. Я лучше жрать не буду, чем горбатиться на тебя.
   - Опять заруба будет, - подумал я, но оказался неправ. Дядюшка только желваками передернул:
   - Дурачок, ты все-таки. Ладно, пошли завтракать. Потом видно будет.
   Не знаю, идет ли путь женщины к мужчине через желудок, но наш к лопате точно прошел. Плотно позавтракав, полюбезничав с хозяйкой и выкурив сигарету, Игорь согласился "поковырять лопатой". Выйдя во двор, мы обнаружили Лео, который бодро катил тачку с песком. Остановившись, он скептически оглядел нас:
   - Вы чего вырядились, как ... шпионы?
   Игорь ухмыльнулся:
   - Вполне пристойно. Брюки, плащ, шляпа. Я, что, в ватнике по Европе шлындать должен?!
   - М-да ..., - многозначительно хмыкнул дядюшка, - Пошли за мной. Фронт работ покажу.
   В чрево небольшой бетономешалки я закидывал песок, цемент, щебень, подливая воду. Готовый бетон двужильный Лео таскал в тачке, сливая смесь в опалубку фундамента. Игорь, изображая вибратор, тыкал штыковой лопатой свежую массу. Часа через два дядюшка сжалился над нами, разрешив "валить отсюда". Мы быстренько ретировались в дом.
   Почистив одежду, объявились перед очами Лео. Он продолжал трудиться.
   - Куда намылились? - походя, поинтересовался он.
   - В город поедем. У нас там дела, - солидно ответил Игорь.
   - Езжайте электричкой. Станция здесь недалеко. Запомните расписание на обратную дорогу, - посоветовал дядюшка.
   Попрощавшись, мы пустились в свободное плавание.
  
  Глава пятая. Прогулки по Германии
   Фалькензее оказался своего рода коттеджным поселком. Аккуратные домики прятались в зелени деревьев. Узкие улицы в асфальте или булыжнике вились среди построек, горбатясь на мостиках. Всюду чистота и порядок. "Вылизали все, аж противно", - хмуро заметил Игорь.
   На платформе отирались несколько человек. Судя по одежде, типичные немцы. Двое недоуменно уставились на нас, остальные прореагировали индифферентно.
   Игорь довольно долго переминался с ноги на ногу перед расписанием. Он шевелил губами, закатывал глаза. Заинтересовавшись манипуляциями шефа, я подошел к нему:
   - Босс, дико извиняюсь, что мешаю вашей молитве, но скоро будет электричка. Может, просто записать расписание, не полагаясь на память.
   Игорь рассеянно глянул:
   - Валяй, записывай. Нечего мозги лишний раз плющить.
   Зеленовато-серый состав подкатил к платформе и, пискнув тормозами, замер. Пассажиров в двухэтажных вагонах было негусто. Для большего обзора мы устроились на верхнем этаже. Гудок, и поезд покатил дальше. Развалясь в удобном кресле, Игорь изучал карту, выданную дядюшкой. До центра оказалось семь остановок.
   В окно мы разглядывали город. Высокие и не очень здания серого цвета, многочисленные трубы заводов, фабрик и ТЭЦ, отполированные нитки железнодорожных путей, обилие вывесок и указателей, опрятность полосы отчуждения - все навевало скуку порядка и размеренной жизни.
   - Мы приехали, - объявив, шеф направился к выходу. Шустрый ручеек пассажиров, проскользнув через теснины подземных переходов и решетки турникетов, вытек на площадь. Не успел я толком оглядеться, как Игорь потянул к входу в метро.
   Берлинское, по сравнению с московским, оказалось гораздо проще. Поезда примерно такие же, но сама подземка...
   Мы были в центре, на "Александерплац". В отделке главенствовал жесткий практицизм: пол нарезан строгими квадратами серого мрамора; колонны зашиты алюминиевыми панелями; мертвый свет люминесцентна; готика букв на информационных щитах; нищенский декор. Разительное отличие от имперского стиля станций московской кольцевой. Как велюровый салон "копейки" по сравнению с кожаным комфортом "мерседеса". Как говорят в Одессе: - Почувствуйте разницу.
   После андеграунда мы с удовольствием вдохнули стылый сквозняк площади Алекса. Впереди сверкал нанизанный на шпагу "Телеспаржа" стеклянный шар. За спиной упирался в небеса серо-голубой пенал "Форум-Отель".
   Погода выдалась просто супер. Множество праздного люда гуляло по площади. Яркая одежда людей, лукавое солнце в лужах, упитанные голуби у "Фонтана дружбы народов", красивые автомобили. Праздность, веселье, легкость. Три обода часов "Урания", увенчанные моделью Солнечной системы, одномоментно показывали время в крупнейших городах мира. Через двери массивного здания универмага "Центрум" в обоих направлениях нескончаемо тек народ. Тридцати семиэтажный "Парк Инн" красовался на краю площади. Открытые кафе под деревьями разбухли от посетителей. Аппетитный запах жареных сосисок, высокие стаканы с рубиновым вином, пенные шапки янтарного пива, громкий смех и разноязычий треп. Мы ощутили себя бедными родственниками на празднике жизни.
   Закуривая, Игорь приостановился у входа в ювелирный магазин. Отраженная в огромной витрине, будто на широкоформатном экране, жила вся площадь. Прямо перед собой я увидел двух мрачных типов в черных длиннополых плащах и шляпах, надвинутых на лоб.
   Один, коренастый крепыш, курил, напряженно зыркая по сторонам.
   - Е, мое, - ужаснулся я, - Да ведь это мы. Прикидик еще тот. Дом-интернат на выезде. Как нас пустили сюда? Типичные дауны.
   С кислой физиономией я брел за шефом. Тот, сверившись с картой, повернул на Карл-Либкнехт-Штрассе. Мимо неслись, сверкая на солнце, чистенькие "мерседесы", "БМВ", "опели". Небоскребы, бликуя сотнями окон, крышами цепляли облака. Брусчатка тротуаров гудела под тяжестью тысяч башмаков.
   Слева показалась красная черепица церкви с невысокой бронзовой колокольней. Заметив мой интерес, Игорь, тоном знатока, пояснил, что перед нами Мариенкирхе, на стенах которой знаменитая фреска "Пляска смерти", посвященная эпидемии чумы 1484 года.
   - А, еще, на местном органе наяривал Бах, будучи в гостях у императора Фридриха, - закрыл тему шеф, продвигаясь мерным шагом в сторону моста через Шпрее.
   Купола Берлинского собора удивили явным сходством с питерским Исаакием. Я поделился впечатлением с Игорем. Орлиным взором он окинул собор:
   - Чего ж тут удивительного. Что наш Исаакий, что этот, оба скопированы с римского святого Петра. Народ загружаться не любит. Один вымучивает шедевр, остальная братва, не стесняясь, пользует. Чтобы плагиатом не тыкали, пару финтифлюшек присобачат - и, будь здоров. Учись, студент. Вон, глянь, какая штука сверкает. Дворец Республики. Эра урбанизма. Бетон, металл, стекло. По сути - сарайчик правильной формы. Все функционально. Зато при эксплуатации заморочек по минимуму.
   Болтая, миновали две площади. Шеф, глянув в карту, мимоходом пояснил, что которая справа - это Лустгартен-Плац. Здесь фрицы военные парады проводят. А у той, что слева, вообще, название неброское - Дворцовая. За ней торчит здание Госсовета ГДР. Как говорил классик, простенько и со вкусом. А впереди мостяра классный. Пруссаки изладили. Тоже Дворцовым кличут. Восемь теток на парапете - олимпийские богини. Их сюда взгромоздили после того, как Наполеона при Ватерлоо расколбасили. Типа, в честь победы. Хотя, если бы Бонапарт главные клыки у нас не оставил, вряд ли европейцы остались на коне.
   За мостом открылась панорама широкого проспекта.
   - Как, впечатляет? - Игорь блестящими глазами устремился в перспективу прямой, будто луч лазера, улицы.
   - Перед нами Её Высочество Унтер-ден-Линден.
   - Впечатляет, - согласился я.
   Да и было от чего. Мощный проспект устремлялся вдаль. Четыре полосы в одном и столько же в другом направлении, были разделены рядами высоких лип посередине. Такие же деревья, выстроившись ровной шеренгой, отделяли тротуар от проезжей части. Сплошной поток автомобилей, толпы народа. Громады административных зданий всех времен и народов. Массивные вывески из меди с надписями на нескольких языках. Чугунные ограды посольств, представительств. Выпяченный фасад "Комода" - старой Библиотеки. Символы военной мощи: Арсенал и приземистая Гауптвахта. Бронзовый "Старый Фриц" на коне. Вспухший купол католического собора. Классицизм архитектуры Немецкой оперы. Отели с вековой историей. Высоченные флагштоки с реющими стягами невиданных расцветок. Нескончаемая лента бетона Берлинской стены. И, венцом всему - огромная арка Бранденбургских ворот.
   Пестрое море людей колыхалось на площади перед ними, накрывая тяжелым гулом округу. Игорь дернул меня за рукав, увлекая в людскую пучину.
  - Айда поближе. У ворот КПП. Через него народ на Запад валит, - вывернув голову назад, прокричал шеф, ломясь сквозь толпу.
   Следуя в кильватере, я уткнулся в турникет. Легкое разочарование охватило меня от обыденности увиденного. Металлические ограждения вырезали неширокий коридор, по которому чахлый ручеек людей утекал в сторону стеклянной будки. Счастливчики, весело переговариваясь, уверенно вышагивали по свободному пространству, снисходительно поглядывая на нас. Постояв минут пять, шеф сказал:
   - Вообще-то, я человек завистливый. Гляжу на холеных бундес, а завидки не берут. Пошли из этого стада. Срамота.
   Возвращались назад тем же маршрутом. Может из-за того, что солнце сваливалось в закат, и наплыли грязные тучи, может потому, что от длительной ходьбы подустали, но прежний глянец несколько потускнел. На глаза попадались втоптанные окурки, переполненные мусором урны, толстый слой пыли на листьях лип, выбоины в брусчатке. Встречный люд не выглядел беззаботным, а смех пропал.
   Игорь, шаркая подошвами по натертым камням, ворчал:
   - Тоже мне город. В центре пожрать негде. Весь общепит на клюшке. Вот уроды! Что делать будем? К дядьке возвращаться голодом не прикольно.
   Я лишь пожал плечами, надеясь, что непотопляемость шефа не подведет и сейчас. По достоинству оценив мою веру в него, он обронил многозначительное:
   - М-да... - и пошагал дальше.
   Перед самым подземным переходом в метро оказалось открытым уличное кафе. Игорь, резко свернув, решительно двинул туда. Часть столиков уже не обслуживалась, за тремя расположилась компания молодежи. Свободным остался только столик на высокой ноге. Табуретов рядом не наблюдалось.
   Заказав замотанному официанту в грязноватом фартуке жареных сарделек и пиво, мы принялись ждать. Пиво, к великой радости, очутилось перед нами через минуту. Игорь и я с жадностью набросились на него. Янтарный напиток поднял настроение и разбудил придавленный усталостью голод.
   Вскоре от стойки бара потянулся ароматный дымок жареного. Если б не пиво, захлебнулись слюной. Слава богу, официант стал приносить сардельки по мере их готовности.
   Первую дюжину мы сглотили почти не жуя. Со второй начали гурманить. Шеф макал сардельку по очереди в лепешки кетчупа, горчицы, майонеза. И, смакуя, тщательно пережевывал. Мне по вкусу больше пришлась горчица. Остро-сладкая, что было в диковинку. Минут двадцать, меняя опорные ноги, мы простояли у столика.
   Переполненный желудок, в коалиции с усталостью, заставлял искать опору под пятую точку. Веки, наливаясь свинцом, смыкались. Прикончив снедь, двинулись к метро.
   У самого входа в подземный переход дежурили двое полицейских. Проводив взглядами, они продолжали переговариваться между собой.
   Подземные переходы, что в Москве, что в Берлине не самое комфортное место. У немцев, пожалуй, чуть почище пол, но зато стены в разноцветье надписей и рисунков.
   Неторопливо шагая, мы преодолели половину длинного перехода на станцию "Александерплац". Оставался небольшой отрезок. Дальше начинались эскалаторы.
   Я шел, разглядывая настенную живопись, когда впереди раздался шум. От эскалаторов двигалась ватага молодых парней, одетых весьма живописно. Куртки черной кожи в никелированных наклепках, увешанные жетонами и крестами. Черные брюки заправлены в высокие ботинки армейского образца. Головы выбриты. В руках бейсбольные биты, цепи, палки.
   Бетонные стены перехода, отражая громкие выкрики парней, создавали какофонию звуков типа "джунгли при пожаре". Шеф, надвинув шляпу до бровей, процедил:
   - Попали. Теперь держись.
   Его тревога перекинулась на меня:
   - Кто это?
   Игорь, сбавив скорость, продолжал двигаться вперед:
   - Скинхеды. Неонацисты. Бритоголовые.
   - Вот ни хрена себе! Точно попали, - я оглянулся в надежде увидеть помощь. В переходе было пусто, как в консервной банке из-под кильки.
   Кожаные, вычислив в нас иностранцев, воинственно заорали и кинулись навстречу. Шеф, побелев лицом, встал, будто вкопанный:
   - Будут бить, береги голову. Не сопротивляйся, а то до смерти забьют, уроды.
   Прижавшись к татуированной стене, смотрели, как накатываются, размахивая цепями, бритоголовые. Я, поняв, что шансов спастись нет, решил отбиваться до последней возможности. От волнения тело лихорадило, в горле пересохло. Надежда умирает последней. Стряхивая оцепенение, я оглянулся. По переходу бежали двое. К нам.
   В тусклом люминесцентне матово блеснул металл шеврона.
   - Шеф, мы спасены! Полиция! - радостно заблажил я, хватая Игоря за рукав.
   Первый шуцман выхватил короткую дубинку. Второй что-то кричал в рацию, зажатую в руке. Шеф оглянулся:
   - Не успеют. Мля, их всего двое. Будем драться! Может, повезет.
   Кожаные, увидев полицейских, завопили, будто индейцы, разом потеряв интерес к нам. Игорь и я буквально вжались в стену. Вся банда промчалась мимо. Последним бежал высокий парень. Он, неожиданно свернув к нам, широко размахнувшись, ударил битой шефа. Даже я не ожидал такой прыти от Игоря.
   Он быстро шагнул вперед и в сторону. Дубина, смачно хрястнув по стене, расщепилась. Маневр удался. Шеф без замаха влепил кулаком в живот кожаному. В утробе скинхеда хрюкнуло, и он, сложившись пополам, завалился на пол. Выпавшая бита, забренчав, покатилась по бетону. Я тут же подхватил ее.
   В переходе разразилось целое побоище. Бритоголовые, размахивая палками и цепями, пытались взять в кольцо полицейских. Шуцманы, организованно отступая, лупили кожаных от всей широты полицейской души.
   Вдруг загрохотал металлический голос, оповестивший о появлении новых участников. Полицейский спецназ, вызванный на подмогу, стремительно атаковал скинхедов. В миг развалив банду, полицейские сноровисто сбивали с ног, заламывали руки, защелкивали наручники. Шеф уважительно произнес:
   - Смотрите, коллега, как работают профессионалы. Любо-дорого! Здесь нам делать нечего. Бросай дубину, валим! - Уговаривать меня не пришлось.
   В Фалькензее электричка прибыла, когда солнце завалилось за крыши домов. Небо имело слабую, но ровную подцветку. Уличные фонари светлячками висели в сумраке. Разогретый асфальт тротуара съедал звук шагов. Заманчиво светились витрины магазинчиков. Доселе молчавший шеф неожиданно выругался:
   - Япона Матрена! Выпивку не купили. Заскочим в биндюгу, отоваримся.
   Метров через двести, на другой стороне улицы, мерцала неоном вывеска продуктовой лавки. Дождавшись паузы в дорожном трафике, мы прошмыгнули на другую сторону.
   Магазинчик был буквально напичкан всевозможным товаром. За красивым прилавком из гнутого стекла томилась симпатичная немка. Улыбнувшись на все тридцать два белехоньких зуба, она, поздоровавшись, поинтересовалась, чем может помочь.
   Шеф, сконструировав задумчивое лицо, выдав дежурное:
   - Момент, фрау, - приступил к изучению товара на полках. Через пару минут он сделал стойку перед стеллажами с алкоголем.
   - Коллега, сделайте одолжение, примите участие в выборе напитка, - мед таял в его голосе.
   Бросив разглядывать яркие коробки с конфетами, я подошел к Игорю.
   - Шеф, по какому принципу делаем выбор? - я разглядывал разноцветье этикеток, поражаясь причудливости форм бутылок.
   Игорь ухмыльнулся в бороду:
   - По принципу дешево и сердито. В связи с отсутствием наличия грошей других вариантов не имеем.
   Стойкая лояльность шефа к логике всегда умиляла. Перебрав добрую половину ассортимента, остановились на лимонном ликере. Получив полуторалитровую бутыль ядовито-желтого цвета за символическую цену, мы покинули магазинчик.
   Небо заметно потемнело. Мимо катили автомобили с включенными фарами. Крепко держа бутыль за горлышко, на манер гранаты, Игорь бодро вышагивал в сторону дядюшкиного дома.
   - Слушай шеф, что-то фрицы таращатся на нас, - поравнялся я с ним.
   - Пусть пялятся. Не жалко, - отмахнулся он, перекинув ликер в другую руку. Проехала очередная стайка авто.
   - Игорь, шняга какая-то. Точно говорю, что-то не то! - не отставал я. Он не ответил. Пройдя мимо огромных стекол мебельного магазина, мы нырнули в проулок.
   - Знаешь, - начал шеф, - я просек, какого банана немчура пялится. Прикидон имеем гаремный. Черные плащи, черные шляпы. Бутыль еще. От одного цвета вывернет. Наверняка, фрицы таким ликерчиком коням гениталии протирают. А мы дядюшку угощать собрались. И через пару секунд он захохотал:
   - Два агента парагвайской разведки в глубоком тылу, мля!
   Не найдя куда выбросить, мы так и притащили бутыль.
   - Лучше с этим ядом, чем порожняком! - рассудил шеф.
   На удивление дядюшка спокойно отнесся к напитку:
   - Гольная химия. Вообще бурда, но пить можно.
   Всей компанией, по-семейному, уютно устроились на кухне. Лео достал закуску: соленые орешки и сухой крекер. Жена, разглядев этикетку, улыбнулась и вежливо отказалась потреблять напиток. Поставив высокие стаканы на стол, она удалилась.
   Игорь, вмиг скрутив пробку, набулькал по стаканам. Желтый цвет радовал глаз, будоражил фантазию о тропиках, мулатках, теплом океане и ласковом прибое.
   Чокнулись. Кадык у дядюшки, ритмично дернувшись, пропустил в пищевод добрую порцию. Шеф, франтовато выставив мизинец, свою выцедил сквозь зубы. Я отважно сделал первый глоток. Смесь спирта, лимонной эссенции и жженого сахара навряд ли можно назвать нектаром. Захотелось, выплюнув отраву, прополоскать рот. Пересилив тошноту, продавил ликер вовнутрь.
   - Слышь, дядюшка, - Игорь потянулся за пепельницей, - в Берлине на уродов нарвались ...
   Минут десять он в красках рассказывал о стычке в подземке.
   Выслушав, Лео ухмыльнулся:
   - Парни, вам дико повезло. Отделались легким испугом. Могли бы огрести по-крупному.
   Шеф почесал затылок:
   - Да уж. Отделались чудом.
   - Ага. Чудо опухло и три дня болело, - вспомнился мне анекдот с бородой.
   - Хавальник не разевай! Тут вам не здесь. Живо уши обстригут! - нагнетал дядюшка.
   И родственники принялись мусолить тему. Покой и уют дома убаюкивал меня. Чтобы не оконфузиться, поспешил откланяться. Утонув в мягком животе роскошного дивана, я блаженствовал. Лукавый Морфей, подкравшись тихой сапой, зашептал колыбельную на ухо.
   За завтраком, лопая рисовую кашу, Игорь объявил, что едем в город Галле. Деловая встреча с потенциальными партнерами и т.д.
   Знакомый маршрут привел на железнодорожную станцию. Прозрачный воздух бодрил, солнце поливало золотом макушки деревьев, а в лужах шалили воробьи. Жизнь выглядела свежей и хрустящей, словно новая сорочка.
   Прямого поезда до Галле не было, только через Берлин. Через час в огромном зале вокзала "Берлин Главный" мы пытались найти в расписании нужный поезд. Буквы немецкого алфавита - китайская грамота для меня до сих пор. Я всецело положился на шефа.
   Судя, как Игорь морщил лоб, делая брови домиком, немецкий язык в средней школе был не самым любимым предметом. Однако, знаю по себе, груз ответственности давит. Шеф упорно медитировал перед информационным табло. Чтобы скоротать время, я разглядывал зал, нафаршированный разношерстной публикой. Кого здесь только не было.
   Патлатые парни в спортивных куртках пили пиво из стеклянных кружек. Невыносимо импортная леди, удерживая двух мелких шавок на поводках, брезгливо сторонилась от проходящего люда. Стойку бара оккупировала компания смешливых студенток с пестрыми косынками на шее. В углу, составив вещмешки пирамидой, маялись наши солдаты, поглядывая из-под козырьков фуражек на девушек. Торопился железнодорожник в темно-синем вицмундире с кожаной сумкой через плечо. У высоченных дверей, отделанных кованой медью, бдили шуцманы.
   - Зема, ты?! - услышал я за спиной громкий возглас. Развернувшись, увидел, что из группы военных отделился широкоплечий офицер и направился ко мне.
   Серега! - вглядевшись, радостно завопил я:
   - Не может быть! Вот так встреча!
   Повстречать в центре Европы друга детства было фантастикой. Пока мы обнимались, перебрасываясь короткими вопросами, рядом объявился Игорь. Я представил его товарищу, заодно объяснив, какими судьбами оказались здесь.
   Сергея недавно перевели из Польши. Он заметно возмужал. Чтобы не мешать нам, Игорь пошел пить пиво, предварительно известив меня, что наш поезд через тридцать пять минут.
   Друг рассказывал, что служба катит, как по маслу. Весной были большие учения. Наигрались в войнушку досыта. Недавно получил внеочередное звание. Растет дочь. Через пару месяцев отпуск. От него, фейерверком, рассыпались радость и сила удалой молодости. Время до прихода нашего поезда мигнуло коротким сигналом светофора на длинном автобане жизни. Прощаясь, Сергей вскользь обронил, что возвращается из госпиталя. Очередное обследование. Врачи уверяют, будто здоров до неприличия. Правда, упоминали про какие-то лейкоциты. Что за хрень, он не понял. Мы обнялись, назначив встречу в первый же день его приезда в наш городок.
   Поезд катил на юг. Разглядывание пейзажа за окном быстро приелось. Городки, поселки, фермы, фольварки, сменяясь, слились в единую пеструю ленту. Шеф откровенно дрых, откинув голову на подголовник кресла.
   Праздность путешествия накапливала равновесие души. Саднящей занозой было упоминание Сергеем о таинственных лейкоцитах. Что-то явно пакостное всплывало в памяти, но что конкретно... Дав задание расспросить Игоря, я, успокоившись, закимарил.
   Проснулся от толчка. Голову мотнуло вверх-вниз, окончательно выбив сонную дурь. По вагону, громко переговариваясь, шли молодые ребята. Вздрогнув, открыл глаза шеф. Он, как сова, завертел головой. Как только в глазах пропала муть, он, буркнув про клозет, ушел.
   Жизнь текла своим чередом. Пожилой господин медленно жевал бутерброд, запивая ароматным кофе. Молоденькая немка, сидевшая в соседнем секторе, читала книгу. Белобрысый солдат, подложив сложенную пилотку под голову, спал, открыв рот. Парочка в углу с завидным постоянством звучно целовалась.
   Потянулся пригород Галле. Разминая затекшие мышцы, я пару раз встал-сел:
   - Шеф, что за штука такая лейкоциты?
   - Лейкоциты? - удивился он, - вообще, это белые тела в крови. Лейкемия - болезнь крови. Белокровие попросту. А на фига это тебе?
   Я задумчиво грыз фалангу пальца:
   - Да надо. Игорь удивленно посмотрел:
   - Ну, ну.
   Серега не выходил из головы. Молодой, здоровый парень никак не ассоциировался с болезнью крови. Это позднее я понял, что молодость не оперирует такими категориями, как тяжкая болезнь, трагедия, смерть. По определению. Наверное, это защита, некая блокировка. Правильно это. Мудро. В противном случае, жизнь превратится в медленное ожидание смерти. Жуть.
   Вокзал Галле выглядел традиционно немецким. Сооружение из темно-красного кирпича не впечатлило шефа. Хмыкнув, он выразился словами классика:
   - Стиль ампир. Упадничество.
   У выхода на площадь нас ждали. Конечно, не торжественная встреча с оркестром, пионерами и цветами, но все же. Стройная симпатичная немка.
   - Хелен, - улыбнулась она. Улыбка была милая.
   - С кариесом проблем нет, - мысленно позавидовал я. Под взглядом голубых, с легкой усмешкой глаз Игорь потек. Развязная уверенность бывалого мужика таяла со скоростью эскимо под июльским солнцем.
   - Опаньки. Готовченко, - не вслух оценил ситуацию я. Немка, весело болтая, потянула к автобусной остановке. Игорь, поравнявшись, галантно взял Хелен под руку. Я привычно следовал позади весьма импозантной парочки: высокая Хелен и Игорь, правильной квадратной формы.
   Высокие договаривающиеся стороны встречались в штаб-квартире городской молодежной организации.
   - Типа нашего комсомола, - небрежно пояснив, шеф продолжил выплескивать обаяние на немку.
   Молодежные боссы в количестве двух штук долго обсасывали нюансы будущего сотрудничества. Хелен усердно толмачила. В конце концов, переговоры к обоюдному удовольствию сторон закончились.
   Обедом нас угощали в студенческом кафе. В моем тогдашнем представлении такое заведение больше соответствовало ресторану: столики на два человека, уютный интерьер, улыбчивый персонал, а главное, съедобная, нет, вкусная пища. Но окончательно убило пиво. Да, в студенческом кафе подавали отличное пиво. Не просроченную бормотуху, а свежий, в розлив, янтарный напиток. Грех было не засидеться.
   Грешить не стали. Ухайдакав обед, навалились на пиво. Надо отдать должное, немцы от нас не отставали. Для меня до сих пор загадка, как такая худенькая девушка, как Хелен, смогла выкушать такое количества напитка.
   Вскоре вся компания, полыхая красными рожами, обнявшись за плечи и раскачиваясь, пела песни. Публика в зале не подхватила мелодию, но осуждений не наблюдалось. Видно, сие являлось делом привычным.
   К нам подходили немцы. Здоровались, дружески хлопали ло плечам, подсаживались к столику. Потом добавился еще стол, второй, третий. Вечером образовался длинный, во весь зал, ряд. Дым стоял коромыслом. Первопричина застолья была напрочь потеряна.
   Напоследок, Игорь, оглядев зал, с гордостью подвел черту:
   - Не, не та веселуха. Нет нашенского размаха. Одно слово, немчура.
   Правильно оценив наше состояние, хлебосольные хозяева предложили остатьсы на ночь. Кафе располагалось в самом центре студгородка. Гурьбой мы вошли до дверей общежития.
   Пока молодежные боссы утрясали с администрацией проблему размещения, мы боктали о всякой всячине в просторном холле. Треп шел на двух языках, причем Хелен давно отлынивала от обязанности переводчика. Однако, данное обстоятельствж никак не сказалось. Процент алкоголя в крови повысил уровень взаимопонимания до космических высот.
   Шеф буквально задыхался от любви. Обилие знаков внимания переросло в поток прямого обольщения. Такой напор Хелен, скорее нравился, чем нет.
   Комнату нам выделили небольшую. Мебели по минимуму, но все необходимое. Даже занавески на окнах и герань на подоконнике.
   Игорь моментально утянулся за Хелен, вернувшись лишь под утро. Не включая света, в потемках, он, с изяществом бегемота, блудил по комнате, систематически тараня то стол, то стулья. Шеф шипел, матерясь сквозь зубы. В довершение с грохотом уронил стул.
   Прикидываться спящим потеряло смысл, и я включил свет. Игорь, пробормотав невнятные извинения, одетым завалился в кровать. Через минуту мощный храп утомленного влюбленного гулял по комнате. Выдыхал он, надо заметить, отнюдь не озон.
   Прокрутившись в кровати до рассвета, я так и не смог заснуть. Головная боль на завтрашний день была гарантирована.
   Во время завтрака, не в меру помятый шеф сообщил новость. Вчера, во время жениховских похождений катастрофически порвались туфли. Надо скоренько искать обувной магазин. Желание босса - закон для подчиненного.
   Отель примыкал к торговой улице. Каких только магазинов здесь не было. Манил декорированными витринами универмаг. Справа и слева к нему притулились овощная и булочная лавки. Радовал разноцветьем полиграфии магазин канцтоваров. Деревянный манекен в национальном костюме приглашал в трехэтажный универсам. Выпирала объемная вывеска строительного маркета.
   Обувной оказался в середине улицы. В сияющей призме витрины сотнями бликов шалило солнце. Над входом висел медный колокольчик. Он тонко звякнул, когда шеф открыл дверь.
   По периметру зала стояли белые стеллажи, полные разномастной обуви. В центре - ряд кушеток, обтянутых кожей.
   В столь ранний час покупателей было трое. Молодая пара и дитя. Высокий немец меланхолично прогуливался вдоль стеллажей, со слабым интересом разглядывая башмаки. Дитя, девчушка лет четырех, разодетая, как дюймовочка, шныряла по всему залу. Продавец, немка лет пятидесяти, безуспешно пыталась приглядывать за ней.
   Девчушка брала выставленные туфли, мерила на ножку, цокала языком, любтясь. Через несколько секунд в ее руках находились уже другие. Прежние, отвергнутые, валялись на полу.
   Сама мамочка, женщина крупная, с ярко выраженными выпуклостями, рьяно занималась делом. Она стояла в полунаклоне, отклячив массивный зад, зажатый в хлопчатобумажные брюки. Фрау упорно запихивала пухлую ногу в узкие "лодочки" Туфли упорствовали. От напряженных усилий на шее женщины вздулись жилы. Рядом суетилась продавщица.
   Оглядевшись, шеф прямиком направился к стеллажу с "Саламандр". Продавец, молодой немец, тут же возник рядом. Улыбнувшись, как родным, услужливо затараторил.
   - Чего он хочет? - буркнул шеф, разглядывая обувное изобилие.
   - Ежу понятно, чего. Помощь предлагает, - ответил я, невольно косясь на мамочку. Та успела одолеть одну туфлю, и теперь боролась со второй. Ее задница налилась, словно перезревший персик. Ткань на брюках явно держалась из последних сил.
   Игорь, тем временем, мял пальцами облюбованный башмак. Он в дугу гнул подошву и резко отпускал, оценивая скорость возврата в прежнюю форму. Тер пальцем кожу, проверяя стойкость окраса. Тестировал шнурки на прочность. Продавец в полном смятении наблюдал за этим зверством, но молчал. Вероятно, из чувства врожденной вежливости. А может, профессиональная этика довлела. Черт его знает.
   За спиной яростно затрещало, будто грянул ледоход. Вздрогнув, я обернулся. Картина была достойна кисти художника. Фрау продолжала изображать букву "зю". Изменилась только одна деталь. Ткани брюк и трусов по шву разлетелись в стороны. Две розовые ягодицы радовались на воле. Возникла немая сцена.
   Мужчины скрестили взгляды, радуясь приятному сюрпризу. Женщины, дружно фыркнув, отвели глаза. Отец семейства, мельком глянув на жену, обронил фразу, продолжая созерцать обувь. Сама именинница невозмутимо, скорее даже, буднично, повернула голову, проинспектировав состояние тыла.
   Увиденное явно озадачило немку. Для полной уверенности она даже потрогала рукой оголенное место. Буркнув, фрау подняла глаза.
   - Все! Сейчас она сгорит от стыда или, как минимум, провалится сквозь пол, - мелькнула у меня мысль. Очевидно, я слабо разбираюсь в женской психологии. Скорее, вообще, не разбираюсь. Лицо фрау отражало лишь досаду, не более. Она, неторопливо устроившись на кушетке, продолжила примерку.
   - М-да, круто! - протянул шеф и посмотрел на продавца. Парень зарделся, что маков цвет. Что произошло с немкой дальше, не знаю. Выбрав башмаки, мы покинули магазин.
   Остаток дня был проведен в обществе Хелен. Шеф, в новых штиблетах, блистал красноречием. Немка хохотала на его шутки, сама рассказывала забавные истории. Все было супер прекрасно. Вечером, прощаясь на перроне, Хелен, пожав руку, звонко чмокнула меня в щеку. Объятия и поцелуи, доставшиеся Игорю, выдали в Хелен весьма пылкий темперамент.
   Впервые я видел шефа в лирическом расположении духа. Телячьи нежности, как говорит моя дочь, растопили стальную волю. Размяк шеф. Стоял у вагона с влажными глазами и отметинами помады на лице, взглядом провожая удаляющуюся Хелен. Вечером мы открывали калитку дома дядюшки Лео.
  
   Глава шестая. Последняя
   А следующий день был последним. Мы уезжали домой. Короткометражкой мелькнули дни. Смешанное чувство наполнило души. С одной стороны, стало тянуть домой. С другой, начали привыкать. К стране, к немцам.
   По случаю нашего отъезда дядюшка отложил все дела. Жена приготовила торжественный обед: айсбан с отварным картофелем, овощи, зелень и десятилитровый жбан ледяноѳо пива. Пирушка удалась ҽа славу. Лео вызвался провожать до станции.
   Втроем шли по улицам Фалькензее. Дядюшка веселил нас, рассказывая смешные анекдоты про немцев. При этом сам громко хохотал, пугая редких прохожих. А на платформе сник.
   Минуты ползли дохлыми улитками. Казалось, стрелка уснула на циферблате часов. Мы маялись, часто поглядывая в сторону убегающих за поворот рельсов. Наконец показался состав.
   Дядюшка сильно стиснул мне ладонь. Обнял Игоря. "Ну, парни, хорошей дороги! России поклон. Бог даст, еще увидимся", - он грустно улыбнулся, быстро развернувшись, пошагал прочь. Мы смотрели вслед и молчали.
   Противно визгнули тормоза. Откатившись, глухо стукнули двери вагона. Все. Финиш. Вперед, в путь!
   В Москву ехали, как баре, в международном вагоне. Двухместное купе. Кондиционер, чистота, уют. Класс!
   Пропали за очередным поворотом окраины Берлина, и шеф потянулся к авоське с продуктами. Дядюшкина жена, дай бог ей здоровья, презентовала целый кузовок вкуснятины. Лео одарил упаковкой отличного пива.
   Я жевал копченые колбаски. Тоненькие, с мизинец, сухие, пряные. Отличная закусь к пиву. Игорь расправлялся с жареным цыпленком.
   - Шеф, расскажи, что было дальше с дядькой? Я дослушал до того, как он с Мартой за бугор свалить собрался, - спросил я.
   Шеф вытер лоснящиеся губы:
   - Что дальше? А дальше - больше. Повелся дядечка на рассказы о сладкой жизни. Выбрал момент и свинтил из части. Марта предлагала, чтобы первое время у тетки отсиделись. Но Лео хорошо знал, как наши умеют искать. Позже узнал, что правильно сделал. После побега всю округу шерстили.
   А тогда, в первую же ночь, они с Мартой подались в Западную Германию. Дальше, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Жили у родичей. На работу долго устроиться не мог.
   Соседям родичи объявили, что дочка замуж за беглого чеха вышла. В полиции через знакомых вырешили удостоверение личности.
   Первой работой была уборка в автомастерской. По вечерам. Хозяева: старый фриц да два сынка. Один в вермахте служил. На Западном фронте кантовался в интендантах. Второй, сволота. Шарфюрером в Ваффен-СС. В Белоруссии на партизан охотился. Славян люто ненавидел.
   К концу первой недели сынки решили дядьку поучить. Как папашка ушел, они насыпали песок в поливочный шланг. Загнали Лео в тупик, и давай мудохать. Дядька сперва прикрывался. Терпел, боялся, чтобы с работы не выгнали. Когда на пол свалили, понял, забить могут. Шарфюрера подсечкой сшиб, а пока второй соображал, схватив швабру, устроил избиение младенцев.
   В армии науку качественного мордобоя вдолбили до уровня рефлексов. Эсэсовцу мужское хозяйство испортил конкретно. Девки стали без надобности. Второму, из одной челюсти две сделал. И глаз, до кучи, выбил. Cвязал уродов и определил в смотровую яму. Чтобы до утра не отсвечивали. Но из города пришлось уйти. От греха подальше.
   За пять лет всю Германию исколесил. Двух младенцев схоронили. Чем только ни занимался. Пару раз в тюрягу попадал. Первый раз замели за спекуляцию бензином. У американских вояк покупал, бодяжил и фермерам втюхивал. Крестьяне и сдали. Дали шесть месяцев. Определили в общую камеру. Контингент - откровенный сброд. Человек тридцать. В первую ночь опустить попытались. Еле отбился. Но и самому крепко досталось. В лазарете две недели кантовался.
   После больнички определили в другую камеру. После с теми, кто бил, дядька разобрался. Короче, к концу первого срока был в авторитете.
   Второй отмотал за грабеж. В семье безденежье было крайнее. Перебивались с хлеба на воду. А тут Марта сильно простудилась. С высокой температурой слегла. Хозяин магазина, где работала, неделю терпел. Потом выгнал. Труба. Грошей - ноль. Жену кормить надо. И лекарства бесплатно не дают.
   Вечером Лео пошел на улицу. У ресторана подкараулил богатенького Буратино. Пугнул финкой, тот бумажник и отдал. Денег оказалось прилично. Они Марту спасли. А дядьку на следующий день взяли. Тот боров его запомнил и в городе случайно встретил. Стукнул в полицию. Как рецидивисту дали три года.
   Пока сидел за колючкой, Марта умерла. Вышел: ни жены, ни кола, ни двора, ни родины. Тупик. Хоть в петлю лезь. Прибился к корешам. Профессии обучился - сейфы потрошить. Семь лет медвежатил. Фартило. Деньжат нажил. Вовремя отошел от дел. Обосновался в Мюнхене. Автосервис прикупил.
   Первое время сам все делал. Потом помощников нанял. Года через два квартиру купил. В кредит. С женщиной сошелся. Расписались. Жизнь налаживалась. Сын родился. Влад.
   Семнадцать лет катило, как по маслу. Бизнес расширил. Беда пришла - не стучалась. Ночью сгорел автосервис. В здании шесть автомобилей стояли. Вся страховка ушла на выплату хозяевам сгоревших машин. Опять стал бедняком. Квартиру продал и в ГДР подался.
   Жили в Берлине. Потом в Фалькензее перебрались. Жилье снимали. Сын в колледже учился. Лео на стройке каменщиком работал. За три года до мастера дорос. Участок земли в Фалькензее купил по случаю. Коттедж построил практически сам. Обжились. Сейчас второй год, как пенсионер. Энергии, сам видел, хоть прикуривай. Классный у меня дядька! - закончил рассказ Игорь.
   - Да, уж. Биография героическая. Максим Горький со своими скитаниями просто отдыхает, - согласился я. Помолчали.
   За окном, в темноте, редкими светлячками мелькали огни. Выйдя в пустынный коридор, я подошел к расписанию.
   - Через полчаса будет граница. Прощай, Германия! Надеюсь, что увижу тебя еще. Удачи, дядюшка Лео! Может когда-нибудь и свидимся. Миссия окончена. Мы едем домой, - ползли мысли под дружный перестук колес.
  
  
  Григорий Федорец
  Тюмень
  2007 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"