Брусникин Илья : другие произведения.

Я пришёл сказать, что солнце встало (2019)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сюжет о женской измене с парой сюжетных твистов в конце (спойлер: измены не было, и Ксюша осталась хорошей девочкой). События происходят в альтернативном 1962-м году. Иллюстрации созданы при помощи ИИ MidJourney.
Дубкин, его электропёс, главгерой и Ксюша [ИИ MidJourney]
  
   Я пришёл сказать, что солнце встало
  
   Ну, поругались, ну чего такого-то. Мало, что ль, ссорились? За все годы, что знаю её, ругались раз двести. Но ведь потом сходились же, да не просто воссоединение, а с новой страстью, да с такой любовью, что всем на зависть. Просто голова проветривается, а потом с новой силой всё начинается. Сколько лет мы вместе? Четыре года вот исполнилось, скоро как четыре с половиной. А дуться-то зачем? Да пропадать на три недели, ни слуху, ни духу. Партия запрещает гражданские браки, да, а Ксюша никогда не хотела брака настоящего. Потому что мама у ней старенькая и строгая к тому же, держала дочку при себе, не могла без неё. Ну и что. Можно и просто встречаться почаще. Раньше виделись каждый день, когда работали в одном корпусе НИИ. Я на участке шлифовки и покраски, Ксюша в экспериментальном отделе, этажом ниже. Каждый день обедали вместе. А ежели эксперимент, то и вовсе вместе работали - наблюдала, как полирую детали, ходила со мной в отдел снабжения, вместе подбирали колер и так же вместе красили. Весь институт знал о нас. Всегда вместе. Непременно вдвоём. Где Ксюша, там и я. И наоборот.
   А из-за чего с Ксюшей ссорились? Ну из рук у неё всё валилось, а помощь принимать не хотела. Могла перепутать место встречи и придти не туда или время перепутать. Да даже не вспомнить, из-за чего ругались. Из-за мелочей! Но характер у неё был - не признавала ошибок, не могла извиняться. Всё опять же оттого, что воспитание строгое. Ксюша и сама не могла без мамы. Потому и брак не хотела, и жить вместе не могла. Но ведь всегда сходились обратно, недели не проходило. Тянуло нас друг к другу. Легко нам было вместе и понятно. Про таких говорят - созданы друг для друга. Созвучие чувств.
   Я сидел в кухне, больше половины пространства которой занимал атомный кухонный аппарат, по задумке освободивший женщин, и меня вместе с ними, от кухонного рабства. Аппарат был ещё из первой серии - архаичный, громоздкий и шумный, без всякой внешней отделки. Аппарату шёл пятнадцатый год. Оперевшись спиной на гадолиниевую защиту реактора, я крутил в руках самодельную табакерку, на которую истратил последнюю политуру, ещё ту, спиртовую. После введения сухого закона политура стала на растворителе, а политруки большей частью вымерли, не догадавшись об обмане и не сообразив почитать этикетку перед употреблением. В поисках изъянов, я тщательно осматривал все поверхности табакерки. Гвоздики, которыми был прибит декоративный металлический уголок на крышке, шли вровень с поверхностью, но одна шляпка еле заметно нарушала гладкость. Я достал молоток из ящика под столом и подстучал дефектный гвоздик. Теперь табакерка была идеальная и на вид, и на ощупь.
   Вдруг раздался звонок на телефон. Такой внезапный звон, что заставил вздрогнуть. Я сорвался и схватил трубку.
   - Привет. Как дела?
   Это Ксюша. Я заранее уже знал, что она, что именно она сейчас звонит. Такой нежный приятный голос, долгожданный. Я безумно соскучился по ней и ждал все эти дни.
   - Привет, - ответил я, пытаясь унять эмоции. - Вот сижу. О тебе думаю.
   Пауза вдруг. Тяжёлая. Надо заполнить повисшее молчание.
   - Пошли гулять, - предложил я. - Сейчас.
   Она согласилась.
   - Давай, через час, в Парке инженеров, на нашем месте.
   Нужно сохранять спокойствие. Буря внутри. Так сильно хотелось увидеться с ней, почувствовать её мягкие нежные прикосновения. Прижаться, поцеловать. Почувствовать её запах - аромат цветочков. Она всегда пахнет цветами, это её собственный запах.
   Я быстро оделся и выскочил из квартиры.
   По выходным на улицах всегда уйма народу. По недавно политому тротуару прохаживались мамочки с детьми в колясках, группы молодёжи, блаженные старики на пенсии. Ватага пионеров тащила металлолом. Толпы граждан прорезались обязательными патрулями - двое вооружённых солдат в сопровождении электропса, с недавних пор без поводка, неспешно вышагивали по тротуару. Электрическая собака проверяла каждого встречного красным лучом на оружие и прочие вещи незаконного характера. Прохожие почтительно расступались перед патрулём, после продолжая движение. По дорогам грозно рокотали новенькие автомобили ГАЗ - с турбореактивными двигателями, с вытянутыми капотами и круглыми радиаторными решётками. Такие машины могли себе позволить семьи больших начальников. Молодёжь же разъезжала на разного рода мотороллерах с большими регистрационными знаками, как на велосипедах. Эти мотороллеры издавали звук, будто юноши за рулём собирались взлетать. Последние модели имели впереди широкую округлую пластину, защищавшую одежду от дорожной грязи. Другие мотороллеры позволяли ездить только стоя, напоминая собой нечто наподобие турбореактивного самоката.
   До Парка инженеров было минут сорок ходьбы. Не хотелось загружать голову поездкой на транспорте. Нужно пройтись, подышать воздухом, устаканить нервы. Сентябрьское небо было серым, затянутым облаками. Казалось, вот-вот заморосит противный дождик, хотя, прогноз обещал отсутствие осадков. Автоматизированные уборщики не спеша собирали налипшую жёлтую листву своими круглыми щётками. Я шёл обычным путём, каким множество раз провожал Ксюшу домой - набережная Вернадского, Суздальский мост, с которого уже был виден Парк инженеров и его гигантское колесо обозрения среди верхушек деревьев. Если спуститься с моста и пойти не прямо, по Коммунистической улице вдоль монументальных белых высоток с башенками, а свернуть налево и пройти через дворы с детскими площадками и школой, то найдётся Бульвар красных роз, пересекаемый поперёк несколькими улочками, в конце которого и был ксюшин дом. Но мне нужен именно Парк инженеров, поэтому с моста сворачиваю сразу направо на проспект Петровского, проходящий вдоль Москвы-реки, двигаюсь метров сто, потом ещё столько же вдоль чугунной решётки и оказываюсь у высоченного входа. В створе входных ворот парка, на самой высоте, мерцала огромная, высотой в два человеческих роста, электрическая растяжка со стереопроекцией Сталина, совершенно седого, но ещё не старого и полного сил. Такие же изображения горели на мерцавших рябью экранах на каждом фонарном столбе вдоль главной аллеи парка. Тут и там болтались гирлянды из красных флажков. На монументальных плитах были выбиты назидательные цитаты Сталина. Возле газировочных автоматов стояли очереди из мамашек и их чад. Под ногами тут и там валялись бумажные стаканчики из-под мороженного и деревянные палочки, разгрызенные и расщеплённые детскими зубами. Свежеотмытый памятник Сталину блистал в центре пересечения всех парковых дорожек. Из репродукторов на весь парк раздавался Гимн молодёжи - мощная песня с глубоким посылом современному молодому поколению. После куплета и краткой подводки Магомаев в сопровождении оркестра начинал припев на высокой ноте, от которого на коже образовывались мурашки.
   Я подошёл к кафешке на окраине парка, оглядел скамейки на террасе и занял одну. С этого места видна была только тропинка, по кривой линии проходившая через высокий кустарник, единственный способ попасть в кафе, и полянка, обсаженная сиренью и редкими деревцами до самой ограды парка. Я сидел и дёргался в ожидании той единственной. Прошло не менее получаса. Ксюша бы должна уже появиться. Я походил по террасе, постоял в разных её уголках и вошёл внутрь безлюдного помещения. Буфетчица за длинной стойкой обратила на меня внимание, готовая принять заказ. Я попросил два кофе - один самый крепкий и много сахара для себя; второй максимально слабый, пополам с молоком, с одной ложкой сахара - так всегда любила Ксюша. Пока буфетчица работала с огромной шумной кофейной машиной, я, облокотившись спиной на стойку, наблюдал чрез дверь за террасой, в ожидании, что Ксюша промелькнёт в прямоугольнике света. Массивный шкаф кофе-автомата за спиной чихал и пыхтел, заваривая напитки. Через несколько минут буфетчица поставила со стуком два стеклянных стакана и дежурно спросила "Что-то ещё?". Я мотнул головой, оплатил пятьдесят тредов, приложив карточку к кассовому аппарату, взял горячие стаканы в подстаканниках и не торопясь вышел на террасу. Ксюша уже была здесь. Она сидела на дальней скамейке под зонтиком возле куста сирени за невысокой оградкой. Лапы сирени почти доставали до столика. Это и было наше с Ксюшей постоянное место встреч.
   - Привет, - я поставил кофе на столик, наклонился к губам Ксюши и, не встретив сопротивления, поцеловал. - Я тебя недолго ждал... пару минут...
   Она была в лёгком поношенном пальто серого цвета, которое донашивала за мамой. В ушах были серьги-розочки. Она сидела, сложив руки на коленях ладошка-в-ладошку, с лёгкой приятной улыбкой, глядя немного в сторону с едва заметной растерянностью больших светлых глаз, но всё же расположенная ко мне, - ожидала моих действий, давая возможность проявить инициативу.
   - Я как раз кофе купил. Тебе с одной ложкой сахара, как ты любишь...
   - Нет, я не буду. Хочешь, сам пей.
   - Не будешь кофе?
   - Нет.
   Секундная пауза, приведшая меня в небольшое замешательство.
   - Почему не будешь кофе?
   - Кишечник болит.
   Пауза снова затягивалась. Я со звоном размешивал сахар в своём стакане.
   - "Хороших девчат" уже не показывают... представляешь... - я отпил свой кофе и снова принялся размешивать ложкой, уже больше для того, чтоб не напрягать Ксюшу этими неловкими паузами. - Вроде на той неделе ещё шли, а сегодня уже нет...
   Но очередная неприятная пауза всё же случилась. И я решил перейти к основному:
   - Может, зайдём ко мне тогда?
   Она перевела взгляд с одной точки на другую, не поменявшись в лице. Затем медленно покачала головой:
   - Нет. Сегодня дела вечером...
   - Так пошли вместе! по твоим делам. Куда ты пойдёшь?
   Снова эта пауза. Мучительная. Нетипичная.
   - Не могу объяснить, - пролепетала она и прикоснулась своими губами к моим.
   - Пошли тогда просто прогуляемся... по парку, - предложил я после поцелуя.
   - Пошли, - она с готовностью вскочила, ожидая взять меня под руку, как всегда было.
   Я поставил пустой стакан на столик, поднялся и подал локоть. Ксюша взялась, и мы двинулись, зашагав в унисон. Это забытое ощущение - ходить вдвоём под ручку. Будто вечность не ощущал Ксюши рядом. И вот мы вместе, шагаем.
   Было странное ощущение. После свидания остался неприятный привкус. Она просто ушла, не обернувшись. С одной стороны радость - Ксюша вернулась, и всё хорошо. Но с другой стороны... Её холодные губы, жёсткие - первое, что отметилось подсознательно. Хотя это может от болезни. Но вот её отстранённость. Эти постоянные паузы. Может показаться, что она немного испугана, ведь встреча после той ссоры. Но контакт, можно сказать, неохотный. И дела внезапные, в которые мне не следует вникать. Получается, есть секрет от меня. Такого никогда не было. Она всегда была передо мной, как на ладони, открытая и понятная. А тут вдруг закрылась. Вдруг стало нельзя. Это она от волнения, убедил я себя, ведь мы впервые расстались так надолго, три недели! Это же вечность для современного мира!
   Я вернулся в квартиру всё же окрылённый. Кухонный аппарат уже сготовил ужин. Получилось две порции, т.к. ожидалось, что приду не один. Любимые ксюшины макароны-соломка с дужкой и сосиски, две тарелки, стояли на поддержании температуры. Я вынул тарелки из отсека и поставил на стол. Ничего такого, сам съем. У неё расстройство пищеварения, она бы и не стала есть. Пустую посуду составил обратно в отсек кухни.
   Мы всегда много гуляли, с самого первого свидания. Наша первая прогулка была на первомайские праздники. В тот день светило солнце, было тепло. Мы посмотрели грустный фильм "В родном городе". Народу в зале было совсем немного. Потом в кафе пили кофе из крошечных чашечек на блюдечках. После этого шли семь километров и просто болтали без умолку. Говорили-говорили-говорили без конца. О чём говорили? Да обо всём! Безумно интересно, и невозможно было остановиться. Я привёл Ксюшу к её дому, она помахала рукой и послала воздушный поцелуй, при этом раскрасневшись. А первый наш настоящий поцелуй состоялся после работы, уже на третьем свидании. Мы сидели на парапете, болтали за булочкой с чаем. Ксюше надо было ехать домой, и она, было, собралась прощаться, но я остановил её, сказав, что не отпущу, пока не перейдём к важному делу. Неловкий взгляд, тем не менее, наполненный желанием, и вот мы целуемся. И она села на автобус и уехала. Блестящая, открытая, милая, моя.
   Телевизор НИИР-3, цветной, показывал Вечер веселых вопросов. Бодрые холёные студентики в концертных костюмах упражнялись в шутках на тему Третьего рейха, мусолили чудеса от приезда Сталина - как испаряются нерадивые ответственные лица колхозов и ЖЭКов и как за одну ночь вырастают целые дома, строившиеся годами. Я и не заметил, как уснул ещё до ночного радио.

***

   На работу я ходил пешком, легко заглатывая пять километров дороги вдоль набережной Вернадского. Ровно час пути. По утрам редкие автомобили ехали все в сторону центра, гудя своими турбинами. Одинокий патрульный без электропса заканчивал ночную смену. Каждое утро я встречал его на середине пути на работу, вышагивающего тяжёлой поступью навстречу вдоль зелёных посадок. Он был облачён в массивный бронированный костюм времён Азиатского похода, с мощным мегафоном на плече, с огромным множеством подсвечивающих ламп на груди - больших, размером с блюдце, и малых, величиной с ноготь. Их количество было избыточно, и броня походила на грудь ветерана похода, усыпанную лампами, как наградами. Таким чрезмерным количеством подсветки можно было ослепить любого нарушителя даже в дневное время. Лицо было закрыто забралом, а глаза скрыты визиром. Я пробовал с ним поздороваться, но в ответ он лишь игнорировал. Можно было бы подумать, что это робот, но внутри герметичного костюма находился обычный милиционер. Воображаю, какая сложная была технология надевания этой брони.
   В НИИ я пришёл воодушевлённый и гораздо раньше, чем обычно. Чтобы попасть в производственную зону, нужно было пройти через главный зал, подняться по центральной лестнице, свернуть направо и войти через специальную железную дверцу - научники отдельно, работяги отдельно. Коридоры института в это время были совершенно пусты, а в кабинетах стояла тишина. При входе сразу после рамы металлоискателя висела электрическая доска позора с крупными портретами людей и кратким описанием их заслуг. На доску попадали любители опоздать, посидеть долго на обеде, часто ходить на перекуры или просто поволынить в рабочее время, халтурщики, не выполнившие план или испортившие что-то на производстве. Контингент сплошь беспартийный - либо уже, либо в скором будущем. Я мысленно ухмылялся каждый раз, заглядывая в доску, ведь мой участок всегда был дисциплинирован и далёк от подобной славы.
   В раздевалке раздался восклик одного из работников соседнего участка, что, видать, солнце выйдёт, раз я так рано пришёл в кои-то веки. Одевшись в синюю форму, я направился в цех. В первую очередь необходимо получить ПЭВМ. Все переносные ЭВМ хранились в большом шкафу на сорок ячеек с пронумерованными дверцами из затемнённого стекла и лампой определённого цвета в каждой ячейке - белый цвет для исправных аппаратов, красный для планшеток с некой неисправностью, будь то дефект экрана или вовсе невключение ПЭВМ. Я приложил карточку к считывателю рядом со шкафом, экран показал номер дверцы, и та щёлкнула замком. Из ячейки я забрал свой ПЭВМ - плоский увесистый аппарат, формой похожий на толстый словарь Ожегова, и размером с этот словарь, с экраном почти во всю поверхность, с кнопками и разъёмами на гранях и с ремнём, как у военной аптечки. Отрегулировав ремень по длине и закинув его через плечо, я отправился к станкам. Герметичные двери вели в огромный светлый цех, пропахший техническими жидкостями, краской и растворителем. Окон не было, и мощная система вытяжки круглосуточно циркулировала воздух. У входа на большой экран был выведен майский номер стенгазеты "В будущее". На стенах мерцали огромные экраны с меняющимися предупреждениями и мелкими объявлениями по НИИ. В углах под потолком телекамеры снимали работу участков цеха, отгороженных по всем правилам глухими непроницаемыми стеночками.
   В сущности, моя работа была довольно проста - получаешь дневной норматив деталей, шлифуешь на станке, что-то окрашиваешь, что-то хромируешь - всё по формуляру, который приходит на планшетку. Обработал деталь - ставь птицу на экране. В день примерно сотня деталей. Некоторые симметричные, условно левая и правая. Например, ноги электропса, передние и задние - полировка под зеркало без покраски. Диски колёс ночного патруля - грубая шлифовка и покраска чёрной эмалью. Есть детали одиночные - колпаки для колёс того же ночного патруля, зубы и когти электропса.
   В смежном помещении стояло множество стеллажей с металлическими деталями. Я выкатил ближайший стеллаж, подкатил к станку и закрепил колёса, чтоб стеллаж не ездил. Осмотрел детали, распределил по видам. По формуляру эксперименты не значились, и это было облегчение, потому что эксперименты всегда отнимали много времени, требовали особого внимания и прорабатывались совместно с технологом. До переезда конструкторского бюро экспериментами занималась Ксюша, и эти случаи приносили только удовольствие. Нынче же эксперименты тянулись бесконечно долго, с проработкой состава краски, размышлениями технолога о пропорциях ингредиентов и со стоянием у меня над душой с советами по технике обработки. Эта тягомотина отнимала больше моральных сил, чем физических.
   Я отправил заказ на колеры для первой партии деталей. Включил станок. Пока машина прогревается, можно сходить в Снабжение и получить заказ.
   На участке шлифовки и покраски было всего три станка, каждый с оператором. Наш десятник был уволен, и его обязанности выполнял инженер-технолог. Но работа была поставлена так опрятно, что мы трое обходились и без руководства. Технолог лишь периодически заходил узнать, как обстоят дела, успеваем ли мы выполнить план.
   Никто из работников ещё не появился в цеху. В Снабжении в химотделе тоже никого не было. Вопреки распорядку, запрещавшему посторонним работникам выполнять не свои обязанности, колеры я заряжал самостоятельно. Я нашёл на экране свой же заказ и запустил выполнение. В соседнем помещении за стеклом заработал механический сборщик. Захват на длинном тросе ездил под потолком, опускался в определённые ёмкости, зачёрпывал нужное количество каждого порошка и ссыпал всё в одну чашечку. Далее чашечка пересыпалась в бочонок размером с ведро, заливался растворитель, смесь тщательно смешивалась, захват опускал и прижимал крышку, и бочка вставала в лифт. Колеры смешивались один за другим по очереди. Как только включался миксер, захват тут же отправлялся собирать следующую смесь. Через две минуты в лифте оказались четыре герметичных бочонка. Решётка лифта закрылась, и мой заказ уехал наверх, на участок.
   Когда я поднялся из Снабжения, мои коллеги, Денис и Володя, в полном защитном облачении жёлтого цвета уже копошились со своими стеллажами. С их рабочих мест доносился визг шлифовальных машинок. Я тоже приоделся в жёлтый костюм, надел дыхательную маску, защитные очки, выкатил тележку с бочонками к станку. Красить будем в конце. Вначале простая полировка. Брать детали будем сверху вниз, по порядку. С верхней полки взял первую деталь, матовый лобовой щиток электропса, закрепил в зажимах станка, подвёл штангу с шлифмашинкой, проверил зернистость - 2.000, включил и приступил к работе. Визг машинки смешался с машинками других станков. Два неторопливых прохода, слева-направо и обратно, соблюдая нажим. Подводим увеличительное стекло - идеальная равномерность шлифовки по всей площади детали, ни единого дефекта. Отлично. Открепляем деталь, кладём на верхнюю полку стеллажа, в сторонку. Находим в планшетке код детали, отмечаем. Рядом с кодом появилась галочка. Прекрасно, информация уже у технолога. Следующая деталь - парные боковые щитки передних ног электропса. Закрепил оба параллельно - для ускорения работы. Два прохода. Быстрый осмотр в увеличительное стекло - идеально. Открепил, убрал на стеллаж. Между шлифовок можно было слышать заведомо записанные предупреждения по громкой связи. Строгий голос напоминал - "Работник, перед началом работ надевай защитную одежду, маску и очки!", "Работник, соблюдай технику безопасности на рабочем месте!", "Работник, береги доверенный тебе инструмент!". Так, незаметно наступает время обеда.
   В общей по НИИ столовой на стене висела огромная панель телевизора, по которому шли телевизионные новости с обязательной сурдопереводчицей в нижнем левом углу - крупной женщиной в пиджаке и с усталым взглядом. Ведущий новостного выпуска в очках и в строгом костюме докладывал, что канцлер Третьего рейха Йозеф Геббельс посетил с проверкой южную область фашистских владений, осмотрел бесконечные трудовые лагеря и пообщался с местным руководством. При этом ведущий сделал такую мину снисхождения, чтоб зритель понял всю глупость происходящего в соседнем государстве. Ага. Будто у нас нет таких лагерей на наших югах. Традиционно показывались глаза ненависти Геббельса, его взгляд злобы и презрения, коим этот старичок, как пытался донести диктор, взирает на своего главного врага, Советский союз, да и на весь мир вцелом. Геббельс, мол, не чета нашему Сталину, который, не смотря на свой преклонный возраст, заботится о каждом гражданине Союза и везде изображён с отечески заботливым взглядом.
   На обед мы ходили бригадами, по трое-четверо. Володя ковырял вилкой в зубах, развалясь на стуле и закинув руку за спинку. Из всех работников именно Володя был максимально близок к нашим корням, к истокам человечества - к неандертальцам. При его массивном и рельефном телосложении он имел узкое лицо с невероятно низким лбом и толстыми надбровными дугами, а узенькие крошечные глаза его горели тем блеском, который означает готовность предаться всем нижайшим порокам людского мироздания. Завершала портрет довольно широкая лысина, слишком рано гладкая для его 38-ми лет, и которую он регулярно обрамлял у парикмахера полубоксом.
   - Этот Геббельс и укокошил Гитлера! - Володя помахал в сторону экрана вилкой. - Валерка рассказывал. Посмотри на его глаза.
   За соседним столом мужики с другого участка азартно бились в домино, с шумом шлёпая костяшки по столу и сопровождая каждый ход гримасами, означавшими, что именно этот ход станет победным. После паузы один выкрикнул - Всё? Выкусил? Припилил! Щелбан тебе! Раздалась возня и следом добродушный смех.
   Денис был полная противоположность Володе. Он был невысок, несколько полноват, имел аккуратно стриженую короткую причёску. Лицо его имело умное выражение. Он был женат счастливым браком и ждал ребёнка. Образцовый член партии (не в пример Володе, который неизвестно какими силами держался в партии, не имея ни единого выговора). Отвлёкшись от новостей, Денис наклонился в мою сторону и спросил обычным своим тихим, но ясным голосом:
   - Ну как у вас с Ксюшей? Помирились?
   - Ну конечно! - ответил я. - Погуляли вчера в Парке инженеров, попили кофе. Так хорошо. Жаль, облака не разогнали. Жди только по праздникам.
   Денис кивнул в знак удовлетворения и снова повернулся к экрану новостей.
   После обеда выплыл из своего кабинета технолог в белом халате. Поправил очки в роговой оправе с толстенными линзами, на дужках которых болталась белая резинка как от нижнего белья. Технолог был высокий глубокий старик с военной выправкой. Его лицо украшала седая бородка под Калинина - этакий староста всея цех. Он встал в свою излюбленную задумчивую позу - правая рука на подбородке, левая рука поддерживает правую - и долго разглядывал каждое рабочее место. Затем смотрел на пустое пространство меж станков, примеряя некоторые перестановки оборудования для рационализации производства. Постояв так некоторое время неподвижно, он также тихо удалялся.
   После второго стеллажа объявился и мастер производства Игорь. Он влетел в цех так, что завихрения воздуха поднимали шлейф пыли. В белом халате и с кронциркулем в нагрудном кармане. Это был энергический человек 45-ти лет. Он всегда сверкал как рояль. У таких, как он, всегда всё ладится, за что ни возьмись. Игорь поздоровался с каждым из нас крепким рукопожатием руки с электрическими пальцами (настоящих пальцев он лишился на пресс-молоте из-за нерадивого стажёра) и так же улетел на другие участки, оставляя конденсационный след реактивного истребителя. Мы так шутили над ним за глаза.
   Во времена, когда конструкторское бюро было только лишь экспериментальным отделом, располагавшимся в одном с НИИ здании, Ксюша часто заходила ко мне на участок, по нескольку раз на дню. Она лично курировала экспериментальную покраску - сверяла рецептуру состава, смотрела, как я набираю свой заказ в Снабжении и проверяла готовый колер - помешивая жидкость в железном бочонке специальной лопаткой, смотрела на консистенцию, зачёрпывала и разглядывала цвет. Убедившись, что состав соответствует норме, разрешала поднимать краситель наверх. Потом мы вдвоём шли в цех. Я налаживал станок - снимал штангу шлифоборудования, расстилал на полотне особую синтетическую ткань и крепил по краям зажимами, подсоединял спиральный шланг к распылителю - и приступал к покраске, а Ксюша всё это время стояла рядом и следила за процессом, но при этом мы часто встречались взглядами, и Ксюша дарила свою милую улыбку.
   По пути домой я зашёл в угловой "Гастроном", купил кукурузной муки на сорок шесть тредов для кухонной машины. Атомная кухня тихо пыхтела, поддерживая нагрев ужина. В отсеке выдачи уже ожидала тарелка тёплого риса с сельдью.
   Я приходил с работы поздно, когда в соседних квартирах вечер был в разгаре: у одного соседа за стенкой наяривает вечерний концерт по телевизору, за другой стеной сосед непременно заводил свою "Яузу" с оркестром Бруно. Поэтому ужин проходил под какофонию весёлых звуков, в которые иногда вклинивались детские крики, восклики мам и недовольных жён.
   Перед сном я позвонил Ксюше. Гудки шли один за другим, превращаясь в какой-то корабельный гудок. Я положил трубку на вилку. Пусть спит.

***

   Наутро прежде, чем приступить к работе, я отыскал возле станка кабель внутренней информсети и подключил его к ПЭВМ, запустил внутренний диалог, ввёл циферный код ксюшиного ПЭВМ. Отсутствующее поле для ввода текста говорило о том, что ПЭВМ Ксюши отключён. Её нет на рабочем месте. Как такое может быть? Я проверял диалог после каждой обработанной детали - ставил отметку в формуляре и сразу переключался в диалог. До обеда Ксюша так и не появилась. Всё это было необычно, нетипично. Второй раз не могу разыскать её. Такого не бывало никогда.
   - Ты какой-то напряжённый, - Володя бодро жевал свои котлеты.
   - Да всё в порядке.
   - Не ври нам, - Володя чавкал набитым ртом. - Вон полтора стеллажа выполнил с натугой.
   - Да не вру. Что-то за Ксюшу волнуюсь. Зря волнуюсь, наверно. Всё в порядке.
   Володя моментально потерял ко мне интерес и обернулся к дверям столовой.
   - Шпииндель!! - закричал Володя на всю столовую. - Сюда иди, морда фашистская!
   Виталик Шпрингфельд из отдела гидравлической механики с нового корпуса исправно проделывал путь в двести пятьдесят метров с нового корпуса, куда так же переместили его отдел с переездом КБ, чтобы иногда посидеть с нами на обеде по старой памяти.
   - Я не немец, я еврей, - подходя к нашему столу, с улыбкой ответил Виталик.
   - Сюда садись! Еврей! - Володя ногой подвинул стул для Виталика. - Как там орудия охраны режима?
   Не дождавшись ответа, Володя заговорил на свою тему:
   - Валерка рассказывал, как однажды калибровали датчик лжи в электропсах, - в этот момент по громкой связи прогудело напоминание соблюдать режим секретности, за нарушение которого грозит высшая мера; Володя дождался окончания объявления и продолжил. - Так вот, испытывали датчик лжи. Испытания в лаборатории он, вроде, прошёл - выпустили на цепи на уличные испытания. Валерка говорит: патруль останавливает подготовленного прохожего, старший спрашивает, как договорено, мол, выпивали сегодня? Прохожий задёргался, говорит, Нет конечно. Тут пёс и набросился на беднягу и сгрыз насмерть... не оттащить было, - Володя показал рукой движение двух железных челюстей, методично разламывающих воображаемые человеческие кости. - Шпиндель, надо было тебя отправить на испытания! Вас, немчуру не жалко, - и Володя залился смехом, от которого, казалось, посыпется штукатурка.
   Да уж, норматив я совсем не успевал выполнить. Всё из-за постоянных проверок диалога. Необходимо сконцентрироваться и ускориться. Прискакавший мастер также не преминул высказаться, что отстаю. "Надо быстрей делать, - пожурил он. - Не дело работать, как копуша. Не то будет чепе". Я покивал, соглашаясь, и в конце спросил, не видел ли он в КБ Ксюшу, статистку.
   - Видел, а то ж! Была-была, точно! - и усвистал по своим делам.
   Я решил для себя не открывать диалог, пока не будет выполнена вся шлифовка.
   К вечеру появилось острое желание закурить. Уже год с лишним, как бросил. Но организм потребовал. С такой силой, что терпеть никак.
   Курилкой служило отдельное помещение с большим шумным вентилятором, вытягивающим дым наружу, и мощной пожаробезопасной дверью с маленьким стёклышком вроде смотровой щели на бронетехнике, чтоб руководство могло понаблюдать, кто из работников излишне бездельничает. Сидя в курилке, затягиваясь одолженной папироской, я сознавал, что сделал уступочку своей вредной привычке. Но, прежде всего, уступил самому себе. Дал слабину. Вместе с горьким привкусом табачного дыма осталось горькое ощущение внутри собственного естества. Будто совершил преступление. После долгого перерыва сигарета была омерзительная до тошноты, но я заставил себя выкурить её всю, даже не смотря на головокружение, усиливавшееся с каждой затяжкой. Тётки, сидя на лавочках в курилке, сильно удивились и поглядывали искоса, улыбаясь.
   В цеху я, наконец, отключил станок, отметил крайнюю деталь и, с трудом сдерживая нетерпение, переключился на диалог. Ксюша на месте - какое счастье! Как облегчение. Гора с плеч.
   - Привет! - напечатал я ей по тусклому экрану.
   Томительные секунды ожидания, переросшие в минуты. Чудовищные минуты. Наконец, ответила:
   - Привет!
   Я тут же, моментально, напечатал следующее сообщение:
   - Скучаешь? Давай встретимся сегодня!
   Снова это треклятое ожидание. Минута, вторая. Да пиши же уже!
   Ответила - Давай!
   - Встречаемся после работы у главного корпуса!
   Опять чёрный экран. Тишина. Да чем же ты там занята?! Чем таким важнее, чем я?
   - Хорошо! - ответила.
   Будто, раздумывает. Идти или не идти. Конечно, идти. Других вариантов никогда и не было.
   Я коротко ответил - Буду ждать! И вновь ожидание. Минута за минутой. Ну, давай же последнюю фразу, завершающую, добрую. У меня работа стоит, а я жду. Но Ксюша отключилась. Просто отключила свой ПЭВМ.
   Я ускорил покраску. Живее, у меня свидание! Нельзя опаздывать.
   В 19 с минутами я уже переодетый выходил с этажа. Перед постом охраны прошёл обыск, на турникете приложил карточку и выпорхнул из НИИ.
   Минут через пятнадцать появится Ксюша. Погода хорошая - облачно, но не пасмурно. Дождика не будет. По тротуарам проходили граждане, спешившие по домам. Шагал надраенный патруль. Гудели турбинные двигатели редких автомобилей. Вот и с НИИ стали выходить люди. Кто-то прощался, Счастливо. Кто-то бросал на меня взгляд и удалялся. Кто-то и вовсе не удостаивал вниманием, проскакивал мимо. Вышел мастер производства, горячо пожал руку, будто лучший друг, и поспешил через дорогу. Время шло. Стукнуло восемь часов. Комендантский в одиннадцать. Где же Ксюша? Ну где же ты? Снова это горькое чувство в душе. Не просто покинутость, ненужность, а, скорее, обман. Стоя тут в темноте, я ощущал себя обманутым своим самым близким человеком.
   - Привет, - она подкралась позади, опоздав на час с лишним.
   С милой улыбочкой, прелестная, тёплая. Пришла, и сразу стало так хорошо. Взяла под локоть, и мы двинули ко мне, нарвавшись на проверку личности.
   Макарончики с сосисками уже ожидали на кухне. Я зарядил вторую порцию. Пока копошился на кухне, Ксюша сидела в комнате и читала Антонова. Я внёс две тарелки с едой. Она отложила книгу.
   - Я не буду, - твёрдо сказала она. - У меня моя еда.
   Она достала из дерматиновой сумочки железную баночку, открыла. Внутри оказалась каша, похожая на продавленные овощи для малышей. Я предложил ложку, но у ней оказалась и своя ложка. Я поинтересовался, что это за пюре.
   - Питательная смесь, - она черпала понемногу, по пол-ложки. - С моим кишечником другого есть не могу.
   Я стал лопать макароны. Снова двойную порцию.
   Слово за слово, я уже трещал про разные происшедшие события, в основном по работе. Мы обсудили моё начальство и коллег по цеху, с юморком, конечно же, со смешными сравнениями. Пока экспериментальный отдел не переехал, Ксюша часто видела всех персон цеха.
   От дневного напряжения не осталось и следа. Мы мило беседовали - как было всегда. В комнате царило спокойствие и умиротворение, такое долгожданное. Ксюша положила голову мне на плечо и проговорила - Мне так тебя не хватало. Я её поцеловал и обнял. Вскоре включилось ночное радио. Наступил комендантский час. Эхом разошлось по улицам объявление по громкоговорителям - "Во исполнение Закона об охране общественного порядка...". Зацокали по асфальту когти электропсов, громко зашагали мощной поступью патрули в тяжелой броне. Периодически под окном проезжал автоматический дорожный патруль.
   - Давай уже спать, - предложил я.
   Мы улеглись довольно быстро. Ксюша надела ночную рубашку, хранившуюся у меня для её ночёвок, и стянула капроновые чулки. Дёрнула торшер за верёвочку, и свет погас. Укрывшись одеялом, я уткнулся носом в её затылок. Я вдыхал её приятный цветочный запах, аромат её волос. Поцеловал в шею. Обнял, положив руку ей на живот.
   Радио, торчавшее из стены над кроватью, жужжало свою пропаганду нарочно в правое ухо. За пятнадцать тредов в месяц тихий строгий голос напоминал о пути в светлое будущее, о почти наступившем коммунизме, о величии Сталина и его роли проповедника идей Ленина. Ксюша пробубнила, попросив замотать вещавший динамик. В свете уличного фонаря я отыскал майку и плотно намотал её на динамик. Гудёж стал притихшим и более напоминал неразборчивые разговоры за стеной. Я прыгнул под одеяло и положил руку Ксюше на бедро. Она была без нижнего белья. Вот тут стало интересно. Я стал пробираться рукой по её обнажённым прелестям вниз, не спеша. Ну давай же, Ксюш, мы так давно не делали этого. Внезапно она схватила мою руку и с каким-то даже остервенением отбросила в мою сторону. Я как-то даже оторопел. Впервые за все годы такое. Ты же любишь это, никогда не отказывала - утром, днём и ночью. Сама могла расшевелить. Ну, давай же, ну. Я стал вновь подбираться рукой к сокровенному месту на её теле, и она вновь так же отшвырнула мою руку. Так просто. Одним движением сказала строго "Нет". Я даже не понял, что тут думать. Просто отвернулся к окну и, стараясь прогнать тяжёлое чувство, уснул.

***

   Наутро я вскочил первый, как обычно. Проснулся без будильника. Пил на кухне кофе, кружка за кружкой, пока не наступило время будить Ксюшу. Я решил не придавать значения происшедшему этой ночью. Хоть этот отказ, такой грубый, и оставил осадок, всё же лучше эту тему не поднимать. Я поцеловал любимую раз, другой, третий, пока она не раскрыла глазки и не начала томно потягиваться, улыбнулась и поцеловала в ответ.
   Мы отправились в НИИ под ручку и расстались, не доходя до старого корпуса. Я провожал Ксюшу взглядом, пока она не скрылась вдали, свернув во двор, где, чуть поодаль от дороги, стоял новый корпус института. В табачном киоске отстоял небольшую очередь и взял пачку папирос и спички, вновь укоряя себя за слабину. Надпись на пачке многозначительно гласила "Будь начеку. Шпионы везде". Я закурил и направился к старому корпусу НИИ.
   НИИ [Илья Брусникин]
  
   Я ходил на перекур каждый час, если не чаще. Это отметили и коллеги. Хотя в этих перекурах был и потаённый смысл - побеседовать с людьми, послушать их разговоры, тем самым, отвлечь мысли. На душе была тяжесть. Не камень, конечно же. Скорее, так, щебёнкой присыпало.
   После обеда я всё же написал Ксюше, позвал её сегодня прогуляться, в кафе посидеть. Она согласилась. Снова эти чёртовы паузы. Будто я навязываюсь к ней. Будто отвлекаю постоянно от дел. В конце попросил не опаздывать, и она, как в прошлый раз, отключилась, не оставив ответа.
   После смены в раздевалке Володя и Денис заметили, что я весь вечер какой-то дёрганый.
   - Надо успеть погулять с Ксюшей до комчаса, - сказал я, спешно натягивая брюки и не попадая ногой в штанину.
   - Да чего успевать, охрана итак дырявая, - ответил Володя, затем понизил голос и обратился к Денису. - Той ночью ездили за кокаином... Рассказывал? Не? Короче, я тут к докторше своей заходил... - Володя застегнул ремень на идеально отглаженных брюках, убрал вешалку в шкафчик и стал проходить щёткой по куртке с нарочито короткими по моде рукавами. - Повела сразу в постель, посидели, выпили, заплакала, говорит, хочу кокаина... Поехали ночью за кокаином на её служебке, оба уже заметно надратые... Ни одного патруля не встретили! Расслабилась охрана. А ты говоришь - погулять до комчаса, хаха.
   Володя надел куртку, застегнул молнию и направился к выходу.
   - Комчас уже не нужен, теракты давно прекратились. Ну, удачи, - сказал Денис, пожал мне руку и отправился вслед за Володей.
   Я ждал Ксюшу минут сорок. В наступающей темноте мерял тротуар шагами во все стороны. Когда совсем стемнело, я направился к новому корпусу. Окна в здании почти нигде не горели. Начал моросить дождь. Моя карточка не подходила к дверям в этом здании, поэтому я позвонил в пост охраны.
   - Я подругу жду. Она что-то задерживается.
   Женщина на посту уверенно заявила, что все уже ушли. Никого в здании нет.
   - Я работаю в первом корпусе. Пустите, пожалуйста, а то дождик идёт... мокро...
   После паузы женщина впустила в здание. Её пост находился сразу в предбаннике, по левую руку. Предбанник был разделён надвое решёткой, в которой была дверца с электрозамком. Сам пост защищался также решёткой. В окне за ней сидела женщина с суровым лицом. Я принялся снова объясняться.
   - Понимаете, подружка тут работает. Мы договорились встретиться, а её всё нет и нет. Может, посмотрите, вышла она или нет. Ксения, отдел экспериментальной статистики.
   Женщина поводила пальцем по экрану, сокрытому от посторонних глаз.
   - Да нет, ушла. Вот, вижу её отметку на выходе. Три часа назад.
   Я весь опал. Осыпался, как осеннее деревце.
   Дверь по ту сторону решётки отворилась. Я, было, понадеялся, что это Ксюша, но это оказалась не она. Это был Дубкин, руководитель КБ при НИИ, по сути, ксюшин начальник. Высокий, худой, с залысинами до середины головы, в заграничной болонье и брюках из немецкого элана, острым углом нависавших над модными туфлями с заострёнными носами. Он смотрел на меня суровым, если не сказать злым, взглядом через очки. Вахтёрша крикнула ему с поста:
   - Михал-борисыч, а Ксюша ваша ушла? Молодой человек всё ждёт её, не дождётся!
   Дубкин стоял в раскрытой двери решётки, перевёл взгляд с вахтёрши на меня.
   - Нет её. Ушла уже давно, - он будто лаял, тихонько, вполголоса. Вышел, сел в авто с водителем и уехал.
   Я кивнул и нехотя направился к выходу. Охранница попросила толкнуть решётку, которая недозакрылась и оставила щёлку на полсантиметра. "Вечно этот Михал-борисыч не захлопывает после себя", - пробормотала женщина. Я толкнул дверцу до звонкого щелчка и вышел. До комендантского часа оставалось немного, пришлось поспешить. Да и дождь зарядил в полную силу.
   Дома я развесил промокшую одежду на решётку электросушителя и улёгся. Позвонил Ксюше, но в ответ всё те же протяжные гудки.
   Она не выходила из головы. Зачем было соглашаться на свидание, если, в итоге, не пришла. Да и молча так сделала. Могла бы написать на ПЭВМ или, на худой конец, позвонить. Мне не хватает тебя, Ксюш.
   В душу закрадывалось подленькое чувство непонятной тревоги. Всё это необычно, нетипично для Ксюши.
   Я размотал радио, чтоб слышать его. Мерный бубнёж позволял отвлечься мыслями, и вскоре удалось уснуть.

***

   Не успел я войти в цех, как подвалился технолог с листом бумаги, исписанным каракулями и цифрами. Это было экспериментальное покрытие для подошв электропса, для уменьшения износа. Краска была крайне токсичная, и технолог сам выразил сомнение, что такое покрытие будет одобрено. Но разнарядка пришла, и необходимо выполнять. Технолог уже составил заказ по этой рецептуре и поднял ёмкость в цех. Кроме того, в течение всего процесса покраски он лично стоял возле меня и контролировал выполнение задания - от состояния спецодежды с перчатками и фильтрующей спецмаски-противогаза, герметичности защитного стекла на станке до силы нажима на пульверизатор и готового покрытия, которое он просматривал под углом на свет, выявляя неравномерности и подтёки. Краска была густая и ложилась плохо. Остатки я закрыл крышкой и отправил вниз в Снабжение. Обработанные шесть одинаковых лап технолог поместил на железную каталку, накрыл стеклянным куполом и повёз на сушку. Все эти процедуры, от начала и до конца, выполнялись крайне медленно, неспешно, с огромными паузами на проверку, когда технолог, как всегда до этого, стоял, наклонившись над деталью, нахмурив брови и почёсывая свою бородку, иногда скептически вздыхая. Всё это к концу успело утомить. Эти два тягучих часа я думал только о том, чтобы написать Ксюше. И, наконец, добравшись до планшетки, я обнаружил, что диалог пуст - Ксюша сегодня не подключалась к информсети, последняя отметка о присутствии аж вчера вечером.
   Весь рабочий день я просматривал диалог чуть ли не каждые пять минут. Эти мои проверки стали уже будто маниакальными - закрыл диалог, открыл формуляр с планом работ, тут же закрыл формуляр и развернул диалог. В надежде, что Ксюшенька вот-вот появится. Но её нет и нет.
   После работы я мигом отправился в новый корпус и узнал у вахтёрши, что Ксюши сегодня и не было на работе.
   Уже после комендантского часа раздался звонок в дверь. Так странно. В такое время никто и никогда не звонится. Если только милиция или ещё какие органы. Я включил дверной экран и увидел там Ксюшу. Быстро отпер замок и впустил её внутрь, так же быстро заперев за ней.
   - Привет, - произнесла она, сняла на ходу пальто и кинула его и кожаную сумочку-барсетку прямо на пол и прошла мимо меня в комнату, не удостоив взглядом.
   От неё шёл еле различимый омерзительный шлейф - запах пива, еле уловимый. Не как если человек напился, а натурально запах пива, недавно выпитого.
   - Ты чего? - проскулил я Ксюше в спину. - Ты пила? Да ещё в такой час была на улице? Тебя за такое арестуют. Дадут лет двадцать!
   Ксюша молча скрылась в темноте комнаты. Я проследовал за ней. Она упала на кровать прямо в юбке и свитере. Лёжа в томной позе, она намеревалась, видно, уснуть. Поёрзала, что-то мешало. Из-под бока достала пачку свёрнутых измятых страниц и кинула на тумбочку рядом с торшером. Затем закинула голову и закрыла глаза.
   Я мягко прилёг рядом, стараясь не мешать своим присутствием.
   - В институте сказали, что тебя не было на работе...
   Не открывая глаз, Ксюша отвернула голову в сторону. Помолчала. Потом ответила:
   - Я больничный взяла...
   Я спросил аккуратно:
   - Пиво пила?
   Небольшая пауза, и последовал её ответ:
   - Мы с девочками на танцы ходили... Миша принёс лагер... Напились там все...
   - Ты же болеешь...
   Дальнейшим молчанием Ксюша дала понять, что разговор окончен. Я решил не трогать её, отвернулся и попытался уснуть. Потом аккуратно, крайне медленно протянулся над спящей Ксюшей и взял страницы. Это были перепечатки заграничной книжки Антонова про любовные страдания и Сталина, поедавшего людей. Человек даже не утруждался брать псевдоним для публикаций в аусзате, успешно печатаясь у нас и у них под одним именем. Полистав странички, я сложил их вместе и порвал эту пакость на кусочки, которые затем упаковал в завёртку, чтоб завтра выкинуть в мусор подальше от дома и чтоб никто не насмотрел чего лишнего. Подобную антисоветчину порядочные люди сжигают на костре.

***

   Утром я предложил Ксюше кофе, но получил отказ со ссылкой на расстройство пищеварения.
   - Куда поедешь сегодня?
   - Домой поеду, отлежусь.
   - Позвоню вечером?
   - Хорошо.
   - Откуда у тебя аусзат?
   - Миша вчера принёс. Дал почитать.
   - Не ходи больше на танцы. Это и незаконно, и здоровье совсем испортишь.
   - Конечно. Живот так болит, из туалета не выхожу.
   Сегодня была пятница. Неделя пролетела, но оставила тяжкое ощущение на душе. Тревожность уже крепко засела во мне. И сосала под ложечкой какая-то брошенность, ненужность. Это чувство сидело маленьким чёрным камушком в самом низу. Странности в диалогах с Ксюшей, её постоянное отсутствие заставили понять, что я не в центре ксюшиного мира, а на краю. Я будто отодвинут на задний план.
   Рабочий день шёл своей чередой, потому что не было необходимости регулярно проверять диалог. Ксюша была на больничном, а, значит, её ПЭВМ хранился во втором корпусе НИИ.
   После работы я поспешил домой. Придя, набрал номер квартиры Ксюши. Через несколько мгновений связь установилась. Трубку взяла мама Ксюши, я узнал её голос.
   - Алло! Здравствуйте! Ксюша дома?
   Последовала пауза. Мама, в свою очередь, не узнала меня.
   - Это не смешно, молодой человек...
   Послышались всхлипывания, перешедшие в тихий плач.
   - Не звоните сюда больше.
   Раздались гудки. Мама Ксюши бросила трубку. Это был очень странный и непонятный разговор.

***

   Я проснулся с тяжёлой головой. Моральных сил не было никаких. Кухонный аппарат сготовил омлет с ветчиной, но есть не хотелось совсем. Спасением был только кофе. Кружка за кружкой. Чередование с папироской. Табачный дым плыл по квартире, хоть шапку вешай. Я раскрыл окно, чтобы проветрить. Затем пошуровал в кладовке и отыскал старые занавески с перекладиной. Эти тёмные плотные занавесочки раньше заменяли дверь на кухню и ограждали квартиру от табачного дыма. Я водрузил занавески на те же крючки, где они были раньше.
   Перед тем, как бросить курить, я выкуривал неполную пачку в день, почти двадцать папирос. И резко сказал себе "Нет". Просто взял и перестал курить. Помучался некоторое время. Привычка давала о себе знать. Но зависимость, как таковая, прошла, её удалось перебороть. За прошедшую же неделю я вернул вредную привычку сполна. Иногда выкуриваю по три-четыре папиросы подряд, поджигая одну от другой. Не накуриваюсь. Не хватает. Организм постоянно в стрессе. Всё из-за странностей Ксюши.
   Звонок в дверь прервал бесконечные утренний перекур. Это была Ксюша. Я открыл. Она миленько постояла на лестничной площадке, глядя в глаза и улыбаясь. Прошла в квартиру, медленно, украдкой, будто ощущая свою прошлую вину. Положила сумочку на банкетку. Я обратил внимание, что пивом от неё не пахло.
   - Привет, - проговорила. - Я скучала.
   Я был настороже. Она сняла ботинки и поставила их на коврик возле банкетки.
   - Вчера звонил тебе. Мама твоя ответила, заплакала.
   Ксюша лукаво улыбнулась и пожала плечами.
   - Да подружки позвали на танцы. Мы всю ночь шумели на квартире.
   - Ты же обещала...
   - Ну прости меня, зайка! - бросилась она оправдываться. - Ну прости. Просто погуляла.
   Я, было, хотел продолжить допрос, но Ксюша подарила нежный поцелуй, который превратился в страстное объяснение в любви. Она стиснула в объятьях, гладила по спине и спустилась к интересным местам. Потом резко оторвалась от меня и призвала поесть. При этом достала свою банку с овощным пюре. Я проследовал за ней на кухню.
   Ксюша ела свою смесь по чуть-чуть и глядела в окно. Бросила взгляд на меня, неловко улыбнулась и снова повернулась в окно. В этом неловком молчании я крутил в руках табакерку - маленький деревянный ящичек размером с книжку, с овальной эмблемой Ленина на чёрной крышке, с крючком-замочком из гвоздя, с внутренней полочкой для табака, которая выезжала при открытии крышки. Табличку с профилем Ленина я попросил выточить по образцу коллегу на работе. Внутренняя поверхность была выстлана бархатной тканью. Пластмассовые пластинки для крышки и дна табакерки я достал из корзины с отходами в цеху, и начальник производства разрешил забрать их себе, как и оконный штапик и шлифованные рейки от старой двери, которыми я набрал стенки корпуса табакерки и отделал внутренние перегородки.
   - На той неделе, пока тебя не было, я табакерку сделал, - я раскрыл её, как сундучок с сокровищами, показывая выезжающую полочку.
   - А, табакерка... - Ксюша будто просто отметила, как взрослые люди оценивают успехи малолетних малышей в поделках уровня детского садика, навроде "ну хорошо, молодец, очередной мусор на выброс".
   - Пошли поваляемся? - предложил я, отложив табакерку на подоконник.
   - Я поеду к маме, за город, - отрезала Ксюша. - Поем и поеду. Мама уже там.
   Она глянула на настольные часы и предложила проводить её до станции.
   Что ж. Ну так-то всё хорошо. Ведь всё хорошо.
   Я предложил прогуляться до станции пешком, погода хорошая - дождя нет. От меня до станции было час с небольшим ходьбы. Но Ксюша категорически настояла ехать транспортом, потому что устала. Я не стал спорить.
   В электроавтобусе пятого маршрута не было кондуктора. Мы приложили карточки на вертере возле кабины водителя - снялось по пять тредов, - и заняли места на задних сиденьях. Ксюшенька взяла мою руку, положила себе на коленку и крепко прижала. Подтянула меня за подбородок, чтобы поцеловать в щёку.
   - Почему ты мне ничего не покупаешь? - спросила она лукаво, с заискиванием.
   Ну да, я давно ничего Ксюше не покупал. Соскучилась по маленьким подарочкам.
   - Ты мало получаешь? - продолжала Ксюша.
   Почему же мало. Зарплата, как у любого инженера третьей категории, - одиннадцать тысяч тредов.
   - Я на базаре видела ботинки красивые, с ремешками. Купишь мне? - она поглядела в глаза и сделала милое детское личико.
   Я прикинул в голове сумму, имевшуюся в наличии на карточке, и согласился купить, когда Ксюша приедет от мамы.
   - Ну почему же не сейчас. Заскочим на базар возле станции.
   Я вновь согласился, как и во всём ранее.
   Ксюша привела к нужному лотку на крытом базаре и показала на чёрные кожаные ботиночки "Саламандра" с широкой пяткой, с парой ремешков на каждом. Показала она жестом, предоставляя мне право выбора - покупать или не покупать. Но что тут выбирать. Я был не против прикупить Ксюше новую обувь. Тем более, что продавщица, увидев, как я верчу ботиночки в руках, сделала неплохую скидку в двести тредов. Ксюша сразу надела новую обувь, оглядела себя, повертелась у зеркала, не выказывая особых эмоций. Старые боты она выкинула в урну на базаре.
   Мы стояли перед дверьми станции и ждали поезд. Я оплатил Ксюше электричку, стоившую как поездка на такси. Ксюша без лишних вопросов повисла на шее и стала целовать - вот так, прямо на улице, под осуждающие взгляды прохожих. Она знала, как я люблю эти проявления любви, не обращая внимания на окружающих. Солдаты на входе, в зоне видимости которых мы находились, стойко избегали смотреть на нас, на целующуюся у входа парочку.
   - А пальто купишь мне? - спросила Ксюша всё с той же милой улыбочкой.
   Она имела ввиду дорогущее пальто из немецкого журнала мод, которое, как только появилось в доме мод на Кузнецком мосту, просила купить, несколько месяцев или полгода назад. Пальто из немецкого кримплена насыщенного синего цвета, длиной чуть ниже колена, строгого военного покроя, с отложным воротничком, с поясом и четырьмя большими чёрными пуговицами, расположенными квадратом.
   - Потом, - буркнул я. - Куплю, но потом.
   Объявили прибытие поезда до станции 45-й километр. Ксюша соскользнула с моей шеи, украдкой помахала рукой, проплыла через турникет, приложив карточку, и направилась к лестнице. Она поднималась медленно, шаг за шагом. Я глядел ей в спину и ожидал, что она обернётся. Но она поднималась и будто уже забыла обо мне. Ну, пожалуйста, обернись. Брось свой взгляд, подари милую улыбку. Прошу, умоляю. Мне это так надо сейчас. Я тебя очень сильно люблю. Мне очень плохо без тебя, мне одиноко, когда ты уходишь. Прошу, обернись. Обернись, Ксюша. Остановись, посмотри на меня.
   Она скрылась из вида на высоте платформы. Обходя здание станции, я попытался разглядеть её там, наверху, но не увидел.
   Ощущение обманутости снова закопошилось внутри. Я допускал, что она едет не к маме, а к подружкам своим. Или, например, сегодня вечером собиралась вернуться в город, чтобы гулять на своих дансингах. Не то, чтобы я был уверен в её обмане, но я допускал такую возможность. Стал допускать. Она так налегке это сделала в пятницу. Ничего не хорошо.

***

   Я проснулся и не поверил тому, что увидел. Сквозь щёлку меж плотных штор пробивался узкий лучик солнца. Яркая полоска света падала в стороне от кровати. Я подскочил и раззанавесил окна. Нужно пустить солнце в комнату. Солнечный свет, такой яркий, приятный и обнадёживающий, такой нужный сейчас. Конечно. Солнце дарит надежду. Появляются силы, так необходимые в этот сложный период.
   По телевизору показывали повтор вчерашней телепередачи "На голубой огонёк", где в тёплой уютной атмосфере студенческой кафешки певцы исполняли разные песни. Зрители сидели за расставленными по залу круглыми столиками. Им подносили напитки и угощения. По сценарию исполнители заходили на чашку кофе, будто гости с улицы, их приветствовал ведущий и после обмена любезностями и шутками приглашал на сцену. Небольшая эстрада была украшена голубыми занавесками, облепленными звёздами из фольги. Хиль, которого ведущий встретил с деланным удивлением, исполнил душевную песню про беспокойный двадцатый век. Опьянённый туманом Магомаев спел про шедший по бульварам дождь, извивался на сцене и размахивал руками, и на самой высокой ноте припева делал жест, как бы пытаясь объять весь мир, и приглашал гостей сделать это вместе с ним, в чём ему подыгрывал ведущий телепередачи. Юрий Гуляев вместе с особенным гостем первым космонавтом спел про бессмертный полёт страны советов. Во время выступления Гуляев выглядел по-настоящему гордым за страну, вздыхал и смахивал слезу. Георг Отс пел про любовь к другу, и на минутку могло показаться, что этот друг мужского пола. Большинство выступлений было про героев завершившегося много лет назад Азиатского похода советской армии. Трошин подарил песню "Журавли", посвящённую самолётам, принёсшим свободу южным странам. Престарелый Марк Бернес спел про неугасимый сталинский огонёк. Эмиль Горовец с лукавой улыбочкой исполнил народную еврейскую песню на злобу дня, показывая своим сверкающим видом, что германский фашизм не пройдёт. Олег Анофриев исполнил задорную песенку про советскую дивизию, ставшую на привале на Аральском море. Он пел, ударяя рукой по воздуху в такт своим словам - "Арал! Недолго ждал! Своих советских! военных! ребят!". Исполнители были такие яркие и бодрые, светлые, как и их песни.
   После голубого огонька прошла реклама пылесоса "Ракета", который шумел ничуть не тише настоящей ракеты. Далее прогноз погоды обещал после одного солнечного дня снова бесконечную пасмурную погоду с постепенным осенним похолоданием. Кто-то сказал мне, что погода испортилась из-за ускорения вращения планеты после массированных ядерных бомбардировок Германии по Соединённым Штатам. За ускорение вращения Земли говорить не берусь - в сутках так и осталось двадцать четыре часа, но вот Америке дорого обошлась её святая независимость. По первой программе началась "Эстафета новостей", и я выключил телевизор.
   С папиросой в руке я сидел в кухне и размышлял о Ксюше. В её жизни появились дела, занимающие место наравне со мной. Такого никогда не было. От этого создавалось ощущение, будто от меня оторвали что-то ценное. Будто я делюсь чем-то своим с другими. И этой моей ценностью пользуются другие люди. Которых я, ко всему прочему, не знаю лично. Но я не могу запретить ей гулять, жить, как захочется. Не могу заставить уделять мне больше внимания. Но я могу заработать её внимание. Ксюша сама намекнула мне. Конечно. Я могу получить повышение на работе. На моём участке нет десятника. И я смогу собрать все силы, мобилизоваться и получить эту должность. Просто надо быть активнее. Ещё участок снабжения, как вариант. Татьяна, премилая женщина пятидесяти лет, уходит в отпуск через две недели. Я попрошусь подменить её на время её отсутствия, набью руку в отделе снабжения и смогу совмещать. Утром буду выполнять всю предварительную работу по подготовке расходных материалов. Заявки как раз приходят с вечера или с самого утра. Буду приходить пораньше, отрабатывать заявки, затем к себе на участок. При необходимости оторвусь от своей работы, выполню заявку-другую, и снова к себе. Как раз и на перекуры времени не останется. Эта проблема отпадёт сама собой. Под лучами солнца всё выглядело так легко, так возможно. От нахлыва эмоций наступило опьянение. Я смогу. Я всё сумею.
   В такой погожий день невозможно оставаться дома. Я оделся и вышел на улицу. И первым же делом направился на базар. Там, в закрытом павильоне, нашёл то самое пальто с Кузнецкого моста. Стоимость его была невероятная - девять тысяч тредов, почти целая зарплата. Покупать его это дикость. Но надо. Для Ксюши надо. Я зашёл в таксофон и набрал единый номер банка, затем набрал на экране номер партбилета. После секундной задержки женский голос назвал остаток тредов на карточке. Вышло на две с лишним зарплаты. Поразмыслив ещё малость, я решился на покупку. Продавщица завернула новоприобретённое пальто в бумагу, обвязала шпагатом и протянула мне в двух руках, мило улыбаясь.

***

   Утром, ещё до начала работы, тётки в курилке обсуждали годовщину смерти Адольфа Гитлера. Вчера по первой программе на всю страну показывали километровую очередь у мавзолея Гитлера. Телеведущий с очень серьёзным лицом, лаконичным голосом рассказывал, как на Фюрер-плац (бывшей Александерплац) собралось небывалое количество граждан Третьего рейха, желающих почтить память основателя государства. Престарелый Геббельс читал с трибуны речь, поданную на экране в сопровождении текстового перевода. Ведущий телепрограммы не забыл упомянуть, что идею мавзолея германское руководство взяло у нашей страны, по сути, нагло украв. Ага. Он только не сказал, что Советский союз сам предложил помощь в бальзамировании тела Гитлера. Да и облака вчера не просто так разгонялись. По сути, телевидение занималось пропагандой линии партии, согласно которой Германский рейх не есть дружественное нам государство. При этом поддерживалось напряжение среди граждан. С учётом полного запрета выезда из страны и отсутствия иных источников информации, граждане нашей страны безоговорочно верили телепрограммам. В НИИ же были иные источники информации. Например, тот же Валера рассказывал, что за Уралом имеется перевалочная база Вермахта, на которую Валерка был раз командирован для ремонта электронной техники. Такие вещи бесполезно рассказывать экзальтированным дамам за пятьдесят. Вышла бы лишь провокация с дальнейшим доносом на меня. И в это утро я слушал в курилке трёп о расовой политике рейха, исчерпавшей себя, о подорванном состоянии их армии, о шатком положении в удалённых территориях, прикрываемом бравурными речами на германском телевидении. Я лишь поддакивал и глубже затягивался папиросой.
   Наконец, я дождался, когда в курилке осталась одна Татьяна. Подсел к ней на скамеечку и описал ей идею подменить её в отпуске. Татьяна отозвалась охотно. Мы сразу же спустились в Снабжение, и я продемонстрировал умение работать со складским ЭВМ - показал на электронной панели, как отбираются ингредиенты и запускается сборка химических составов. Татьяна согласно закивала и сказала, что предложит директрисе мою кандидатуру.
   Энтузиазм мой только подогрелся. На полировке я хватал со стеллажа деталь за деталью и проходил их с минимальными паузами. Краткий взгляд в увеличительное стекло со временем стал не нужен. Я и так знаю, что обработка идеальная. Следующая деталь. Механически, без лишних движений. Я сам стал как механизм. Я всё смогу!
   В обед Вова с Денисом сильно удивились моей быстрой работе.
   - Гляди, в передовики производства рвётся, - прогундосил Володя с попыткой задрать.
   - Можно и в передовики, - спокойно ответил я, и Володя не нашёлся, что ответить; своим ровным тоном я показал всю серьёзность моего настроя.
   Инженер-технолог долго разглядывал, как я метаюсь вокруг станка. Отлично, пусть руководство видит, заприметит моё рвение. Отработав стеллаж, я подошёл к технологу и спросил, что желаю заменить в снабжении Татьяну на время отпуска. Технолог активно согласился и сказал, что поддержит мою кандидатуру. Два голоса в мою пользу перед директрисой будут мне только на руку. После ко всему прочему я попросился поработать без выходных, в чём технолог также не отказал. Вон Денис с Володей вкалывают ежедневно, имея по паре выходных в месяц. Зато и получка у них значительная, под двадцать тысяч, ведь смена в выходной оплачивается вдвойне. Тридцать шесть их смен против двадцати моих.
   Залетел и мастер Игорь. Постоял, постучал механическими пальцами по кронциркулю в нагрудном кармане, кивнул и, произнёсши "Молоток", ушёл.
   Я закончил работу гораздо раньше Дениса и Володи. Даже сам немного удивился. Сходил на перекур, не зная, чем себя занять. Потом поднялся на свой участок и побродил, руки в карманах. Володя с краскопультом в руке рассказывал Денису свои замечательные истории, а тем временем в подсобке стояла ещё пара стеллажей с деталями. Я предложил помочь и стал вывозить детали, крепить на станок и снимать со станка, а позже и вовсе взялся за краскопульт, когда Володя в очередной раз ушёл с головой в рассказ, позабыв о работе.
   Глядя, как я орудую на покраске, Володя выставил перед собой согнутую в локте руку и спросил:
   - Знаешь, откуда эти шрамы?
   Я помотал головой, мельком оторвавшись от работы. Володя говорил про глубокие отметины возле правого запястья. Я много раз видел их, но спросить, откуда они, не довелось.
   - Электропёс чуть не сгрыз... Толик позвал на калибровку датчика. Стой, говорит мне, и держи. Псина лежит на боку на рабочем столе. А я такой, дай, думаю, за ушком почешу. Пёс голову повернул и зубами как вцепился в руку мёртвой хваткой. До кости. Толик подбегает, хватает провод вот здесь, - Володя показал двумя пальцами на своё горло. - Выдирает, и пёс падает как мёртвый. В том месте, где голова с шеей крепятся к телу, есть узенькое техотверстие, щёлка пару сантиметров, через которую отключается только моторика - все датчики, камеры, локация, всё остальное продолжает работать. Сейчас покажу, - Володя отошёл в подсобное помещение и отыскал на стеллаже горловой щиток электропса. - Вот тут вырез, который закрыт в обычном состоянии. Но если поднять голову, то и дырка открывается. Они когда ковыряются у себя в отделе, то отключают пса и с пульта, и напрямую с кабеля. А Толик, дурачок, отключил псину только с пульта, а я не посмотрел. Слышь, Денис! Толик тогда побледнел от страха. Стал цветом как его халат. Псина тогда до кости прокусила, - Володя поглядел на свои шрамы и пробубнил еле слышно. - Сука...
   Этим рассказом Володя, по всей видимости, хотел отблагодарить за то, что я взялся выполнять его работу. Я всегда восхищался его семижильностью.
   Домой я вернулся уставший, но в возвышенном настроении. Сегодня был определённо успех. Всё получится!

***

   Наутро я проснулся с ноющей спиной. Тупая боль отдавала в поясницу при каждом движении. Ничего, это с непривычки - поболит и пройдёт.
   В кухне набрал на панели лишь стакан тёплого молока на завтрак и зарядил гречневой каши с сельдью на ужин.
   Первым делом я пошёл в Снабжение. Татьяна стояла, скрестив руки на скромной груди, и с серьёзным взглядом наблюдала за моими действиями. Я же строго самостоятельно, по рецептурам и без подсказок от Татьяны, собирал заказы для других участков. Стеллаж автоматически заполнялся закупоренными банками, чтобы в нужный момент быть отправленными наверх в цех.
   На свой участок я вошёл с опозданием, но благодаря скорой работе уверенно сокращал отставание от графика выполнения.
   Вскоре зашёл технолог с бумажкой в руках. Прошлый эксперимент не понравился наверху, поэтому попросили скорректировать состав. Новый состав был таким же токсичным, и технолог очень попросил надеть СИЗ и, главное, масочку затянуть поплотнее, чтоб без происшествий. Я его заверил, что всё будет хорошо. Красить буду уже после обеда. Технолог согласно кивнул и уплыл восвояси.
   Во время обеда по теленовостям показывали репортаж об успешном лечении Сталина в лунном Барминграде. В новейшей капсуле и в условиях сниженной гравитации состояние Сталина уверенно поправлялось. Он не болел ничем и не перенёс никакой операции. Он просто был очень стар. Через несколько месяцев ему исполнялось восемьдесят три. В его редкие появления на людях он выглядел довольно стойко за пуленепробиваемым стеклом Мавзолея, находя силы ещё и приветственно махать рукой проходившему параду. И сейчас Сталин был на плановом лечении в научном комплексе на Луне, готовясь ко дню Октябрьской революции седьмого ноября. Хотя тот же Валерка рассказывал, что Сталин уже заболел возрастным слабоумием и ничего, кроме как стоять и махать рукой, больше не умеет.
   Во время обеденного перерыва было жутко неудобно сидеть. Боли в спине не прекращались. Я всё пытался найти удобное положение и вертелся на стуле - пробовал то согнуться над столом, то распрямиться в струну и вытянуть ноги, то просто сесть ровно, как первоклассник. В курилке получалось находиться только стоя. Я отмахивался от предложений присесть на скамью.
   Хоть до конца шлифовки было ещё нескоро, зашёл технолог и попросил сделать эксперимент именно сейчас, чтоб до вечера успело высохнуть. Ох, как он не своевременно со своим этим экспериментом! Это мне надо остановить работу, почистить станок от пыли и стружки, сменить оснастку на покраску, облачиться в строгий защитный комбинезон, покрыть ноги электропса, затем промыть всё оборудование и снова поменять оснастку. Сколько времени теряется впустую. Но технолог был неумолим. Старый дундук.
   Я сбегал в Снабжение и лично сделал состав для покраски по бумажке технолога. Спешно подготовил станок. Нацепил защитный костюм. В этот раз никто не стоял у меня над душой, не действовал на нервы, и я смог выполнять работу в темпе. Но, как на зло, в процессе задел рукой маску и, хоть вовремя задержал дыхание и отвёл лицо от станка, но какая-то часть состава успела попасть внутрь. В носу было ощущение, будто вдохнул горячий сухой воздух в бане. Токсичный состав ожёг дыхательные пути. Я сорвал маску и закашлялся как старый дед. Подскочил Денис и предложил сходить в медпункт, но я категорически отказался. Меньше всего мне нужно такое внимание со стороны руководства. Я прокашлялся, надел маску и докрасил эксперимент.
   К концу смены было уже невозможно стоять в наклонку над станком. Приходилось часто разгибаться, чтоб постоять так минутку. Поясница болела жутко. Но я успокаивал себя перспективами повышения в должности, а значит и ростом зарплаты. Я с огромным облегчением отключил станок, снял оснастку и принялся чистить оборудование. Уже третий день я особо не вспоминал о Ксюше. Она, конечно же, сидела у меня в голове, но не так, как последние дни. Это только к лучшему. Я нашёл к ней ключ. За эти годы, что мы вместе, я сильно зачерствел. Наши отношения стали привычкой. И сейчас наступил мой черёд проявить к Ксюше внимание - завалить подарками, любой каприз. Возможно, и её мать отпустит Ксюшу жить ко мне, когда узнает, что я не просто рабочий, а десятник, и могу содержать свою половинку.
   Я брёл домой вдоль набережной. Я бы и рад добираться на общественном транспорте, но по дороге необходимо было делать две пересадки, да и электроавтобусы ходили нерегулярно, и путь мог занять и полтора часа, и все два. До сегодняшнего вечера я не видел проблемы ходить на работу и с работы пешком, но сейчас, когда при каждом шаге отдавало в спину дикой болью, я бы поехал домой хоть на такси. Но тратить по четыреста с лишним тредов в одну сторону я не мог себе позволить. Как и не мог позволить себе выйти на больничный в этот период, когда требуется максимальное напряжение сил.
   Придя домой, я рухнул в кровать без сил. Затем перевернулся на спину и подложил под поясницу валик, скрученный из полотенца. Только таким образом удавалось облегчить боль.
   После девяти часов раздался звонок в дверь. Это была Ксюша. Она вошла в прихожую и не торопилась раздеваться. Она была надушенная, в белом выходном платье под пальто и с завитушками в волосах. Я, было, подумал, что она приехала такая красивая ко мне, но, оказалось, она собралась куда-то.
   - У тебя не будет денег? Пару тысяч, - спросила она со своей милой улыбочкой, от которой я вдруг содрогнулся весь внутри.
   - Конечно, - ответил я. - Надо на вокзал идти.
   - Тогда не надо, - она махнула рукой.
   - Я тебе пальто купил. То самое, которое ты просила.
   Я взял с полки бумажный свёрток, развязал тесёмки, вынул и развернул новенькое пальто. Ксюша взяла его и, не посмотрев, сложила кое-как и убрала под мышку.
   - Померяй, - предложил я. - Может, надо сносить в ателье и ушить.
   Ксюша махнула рукой и чуть наклонилась для прощального поцелуя, обозначая, что уже уходит. Я поцеловал её и обнял. Затем стиснул в объятиях.
   - Не уходи, останься, - прошептал я возле её уха.
   - Не могу, мне надо к маме.
   - Да не надо тебе никуда, останься, - я попытался мягко надавить.
   Ксюша так и стояла, закованная в мои объятия, без движения, опустив руки и улыбалась, будто оказалась в нелепой ситуации.
   - Нет, мне надо идти... - сказала она твёрдо, но продолжая улыбаться. - Провожать не надо...
   Я настоял на том, чтобы проводить до вокзала. Пока мы ехали на электроавтобусе, успело совсем стемнеть. В пустом зале ожидания было пара человек. В аппарате Госбанка я сделал денежный перевод на две с половиной тысячи тредов на ксюшин счёт. Постоял рядом, когда она покупала билет. Возле турникета я снова обнял её и держал так долгое время, молча, в тишине, пока не объявили посадку.
   - Давай всегда быть вместе, - проговорил я, уткнувшись в плечо Ксюши и вдыхая сильный аромат её духов.
   - Ага... Ну, я пошла, - ответила Ксюша. - Пока.
   Несколькими рывками она выбралась из объятий, развернулась, прошла турникет и стала подниматься по освещённой фонарями лестнице. Она ушла. И вновь моментально забыла обо мне. Я вновь стоял покинутый. Обернись, Ксюшенька. Слышишь? Да обернись же ты! Остановись на секунду! Подумай обо мне! Хватит игнорировать! Я же с ума схожу! Тут! Совсем один! Я же ради тебя стараюсь! Работаю как лошадь! Мне больно! Мне плохо! Почему ты так поступаешь!!
   Тварь.
   Я вернулся домой с началом комендантского часа. Ксюша ушла. И осталась пустая квартира, и я один в ней. Хотелось плакать горькими слезами. Сорваться за ней? Поехать с ней, куда, по её словам, она поехала - к маме за город. Но ты наврала. Ты всё наврала. Твоя укладка, эти пышные завитушки. Это платьице красивое. Маме твоей это не нужно. Ты пошла на танцы свои! Ты отправилась пить пиво и развлекаться. Или нет, действительно поехала к маме. Но как проверить? Как убедиться в твоей правоте? Я хочу верить тебе, но не могу. Сорваться и помчаться вслед за тобой. Но есть закон, я не могу, я не имею права. Я мгновенно попаду под статью за нарушение комендантского часа или за последующий прогул, если меня никто не поймает прежде.
   Один в квартире, наедине с мыслями, от напора которых можно было тронуться.
   Над ухом бубнило ночное радио.
   "... и тогда в ход идут профсоюзы, направленные на укрепление обороноспособности..."
   Да что ты мне несёшь, гадство! Я двумя движениями отодрал радиоточку от стены, швырнул в дальний угол и заорал в подушку. Наступила мёртвая тишина. И только пыхтели охладители атомной кухни, будто железное чудовище спало там, за стеной - длинный хрип, короткий выдох, пауза.

***

   Подготовив рабочее место, я пошёл в медпункт на третьем этаже. Врачиха Ирина Сановна, крупная женщина с хитрецой в глазах, попросила подождать, пока заполняла формуляры. Закончив через полминуты, закрыла журнальчик и отложила его на край стола.
   - Ну-с? Жалуйтесь, - с улыбкой произнесла она.
   Я подробно объяснил, где болит спина и что болит она постоянно и в любом положении, а облегчение настаёт только лёжа с подсунутым валиком. Ирина Сановна прощупала позвоночник тёплой рукой, продавила поясничные позвонки. Произнесла "Н-да" и усадила в кресло ПЭТ-капсулы. Затем повозилась с панелью и включила прогрев спины.
   - Сиди и не двигайся, - скомандовала она и включила рентген.
   Закрылась прозрачная дверца капсулы. За спиной вспыхнул яркий свет и медленно проехал наверх к шее, затем вниз к пояснице. По кругу на уровне поясницы ездило считывающее устройство размером с кирпич. Свет за спиной погас, кирпич остановился. Дверца капсулы с шипением отъехала в сторону.
   Ирина Сановна водила пальцами по настольному экрану, увеличивая и разглядывая чёрно-белый снимок позвоночного столба с метрической сеткой и цифрами. Остановилась и нагнулась над столом, чтоб разглядеть внимательнее.
   - Ой-ёй-ёй... - проговорила она тревожно. - Присядь-ка...
   Я сел у стола и посмотрел на рентгенограмму. Ирина Сановна наводила электронную линейку на экран, меняла масштаб и щелчками по стеклу фиксировала показания, которые отлетали к краю экрана и собирались в столбик.
   - Посмотри. Это позвоночник с нормальным междисковым расстоянием. А это, - Ирина Сановна щёлкнула по экрану, и картинка сменилась. - Это твой позвоночник... Понимаешь?...
   Я не понимал.
   - У тебя ишиас. Причём в запущенном состоянии. Предстоит очень долгое лечение... Неужели ты раньше не чувствовал болей в пояснице, чувства сдавленности?
   - Да нет, как-то... Бывало, прострелит на сквозняке. Поболит два-три дня и проходит...
   - Вот и прошло! - Ирина Сановна хлопнула двумя руками по столу. - Говорят же вам, не хватайтесь! Тяжести берите вдвоём! А то тягаешь по центнеру на себе! - она протяжно выдохнула, потёрла ладонью свой круглый гладкий лоб. - Сейчас для начала дам тебе таблеток обезболивающих...
   Ирина Сановна прошла к шкафу с медикаментами, приложила палец к датчику. Замок дверцы отщёлкнул. Порывшись внутри, Ирина Сановна достала из шкафчика упаковку таблеток, открыла и пересчитала блестящие пластинки. Закрыла дверцу и положила передо мной пачку немецкого dicloferen.
   - Употреблять по таблетке три раза в день после еды. Далее организуем процедуры... сейчас посмотрю график... сегодня среда... так-с, так-с... с понедельника! Записываю тебя на понедельник, на утро. А до это тебе нужно на больничный!
   - Я не могу, - жёстко сказал я. - Мне нельзя. У меня будет повышение, мне работать надо.
   Ирина Сановна изменилась в лице.
   - Ну, значит, снизь нагрузки до минимума или переведись на другой участок! Ты же инвалидом станешь! Как ты этого не понимаешь, что всё серьёзно! Посмотри, до чего ты дотянул! - она постучала костяшками пальцев по экрану с рентгенограммой. - Куда ж ты так рвёшься?
   - Ксюша моя пока болеет. Надо помочь ей.
   - А я думала, вы расстались...
   - Да нет, мы помирились. Всё хорошо.
   - Показалось, она с Дубкиным своим. Говорят, у них там любовь какая-то...
   Я замер. Внутри что-то пробежало. Я уставился на Ирину Сановну.
   - Ну это так говорят, - проговорила она с расстановкой. - Я сама лично не видела и с Ксюшей не общалась.
   - Я пойду, - ответил я тихо, взял таблетки и поднялся.
   - А в понедельник утром приходи на процедуры! - сказала Ирина Сановна вдогонку.
   - Хорошо, - ответил я и скрылся из санблока.
   Я брёл по коридору. Она сказала, Ксюша с Дубкиным. Глупость какая. Сплетни бабьи.
   Я срочно спустился в цех и подключился к информсети. Открыл диалог с Ксюшей. Последняя дата её присутствия была вчера после посадки на вечернюю электричку. Значит, она носит свой ПЭВМ с собой. Вот это новость. Ну да, ксюшин ПЭВМ руководительского образца, значительно облегчённый и меньший по размеру - такой легко уместится в её сумочке. Но кто ж разрешил ей выносить оборудование за пределы НИИ. Руководство может дать разрешение на вынос планшетки с портативной антенной, но это для высших начальников, а не для статистки из КБ. Если только сам Дубкин и выписал ей нужную бумагу. Руки мои мелко затряслись.
   Я стал, как обычно, вкалывать у станка, превозмогая боль в пояснице и отгоняя жуткие мысли из головы. Разум совсем затуманился. Крутились слова врачихи - у них с Дубкиным любовь. У них любовь.
   В столовую я поднялся первым. Володя с Денисом подошли позже, когда я уже сидел с тарелкой. По громкой связи прошло объявление: "В конструкторском бюро продолжается запись добровольцев для участия в испытательных программах по следующим направлениям: кибернетическое имплантирование и протезирование, а также социальная интеграция искусственного разума. Приглашаются как партийные и кандидаты, так и беспартийные. Желающим обращаться в новый корпус в первый кабинет". Володя уже ехидно улыбался, и тут найдя повод для своего юмора.
   - Шпинделя отправим добровольцем, чтоб третью руку имплантировали!
   Денис с улыбкой добавил: "Чтоб деньги считать", и затем тихо захихикал, прикрыв рот рукой. Володя же залился громким смехом и попытался изобразить Виталика Шпрингфельда, держащего невидимый кошелёк третьей рукой и достающего из него такие же невидимые деньги.
   Володя уткнулся в тарелку, затем перевёл внимание на меня.
   - Чего такой смурной? Будто не спал всю ночь, - он пихнул локтём с горящим взглядом.
   - Ай, - я отмахнулся, ибо не хотелось вешать свои проблемы на других. - С подругой не ладится.
   - Не даёт? - спросил Вова, откусывая свежий огурец и расплываясь в таинственной улыбке.
   В сущности, Вова угадал. Я скривил лицо, выражая ни да, ни нет. Ксюша избегала близости. Интимная жизнь у нас отсутствовала, хотя и не это было главной проблемой.
   - Загуляла твоя Ксюха, - выдохнул Володя с необычайно серьёзным лицом. - Правду тебе говорю.
   Да нет же. Да не может она загулять. Мы четыре года вместе, она не может такого сделать. Ей никогда не нужны были шумные компании. Мы всегда были вместе. Она тихая и скромная девушка. Да и возраст уже - тридцать это не двадцать.
   - Не верит, дурачок. Слышишь? Загуляла, как пить дать. Ходит к этому Дубкину, а с тебя только деньги вытягивает на безделушки.
   Напал ступор. Слова растерялись в голове. Да нет же. Она не такая. Она никогда такая не была.
   - Конечно, спит с этим Дубкиным. Чего она туда регулярно ходит?
   - Ходит?.. к нему?.. - слова выдавились с трудом.
   - Ну да, Шпиндель вчера после смены сказал. Несколько раз видел. Она прям без стука к нему в кабинет, как к себе домой! Закрываются там надолго.
   Душа стала медленно проваливаться куда-то внутрь. Казалось, вот-вот вывалится из тела. Ксюша ходит к другому. Это не укладывалось в голове. Моя Ксюша ходит к другому мужчине. Ходит постоянно. Моя Ксюша уже не моя. Она уже совсем не моя. Весь её этот образ жизни. Зачем же, тогда, она приходит ко мне? Для чего? Просто чтобы брать денег и просить купить всякие эти самые безделушки?
   Этого не может быть. У меня нет доказательств.
   Только я спустился в цех, как подплыл инженер-технолог и передал, что сам Михаил Борисович Дубкин вызывает меня к себе в кабинет в новом корпусе. Мне стало совсем не по себе. Я совсем не мог даже представить, зачем он меня вызывает. Если только не по поводу Ксюши.
   Я спешно переоделся в раздевалке, вышел и направился к новому корпусу. Ноги не слушались. Разум плыл.
   Я постучался в кабинет номер один и дождался строгого "Да!". Вошёл. Дубкин сидел за большим столом, заваленным бумагами. Его кабинет, выкрашенный суриком в ярко красный цвет, был довольно просторный, но пустой - лишь пара стульев и цветы в больших вазонах на полу. В дальнем конце кабинета имелась закрытая дверь. Сам же хозяин кабинета сказал проходить и указал на стул подле его стола. Я прошёл и аккуратно присел.
   - Поступил сигнал, - Дубкин залез в бумаги и говорил, не глядя на меня. - Что радиоточка в твоей квартире отсоединена.
   У меня несколько отлегло на душе. Дрожь моментально прошла. Он имел ввиду то, что я вчера выдрал радио из стены.
   Дубкин продолжал со своим надменным видом, держа лицо прямо, но глаза опустив в бумаги.
   - Что у тебя есть сказать по этому поводу?
   Ответ пришёл на ум моментально.
   - Диван двигал и задел, - набрехал я.
   - Зачем двигал диван?
   - Уборку наводил.
   - В полночь? - Дубкин крутил в руках карандаш.
   Я кивнул.
   - По правилам, я должен сообщить управляющему твоего дома, и тот составит акт, - Дубкин говорил медленно и с расстановкой. - По акту положен штраф пять тысяч.
   Я похолодел.
   - Но если ты сам подсоединишь, то обойдёмся без официальных действий.
   Я облегчённо ответил - Хорошо. И тут заметил на столе среди бумаг серьги-розочки, те самые, что были на Ксюше на встрече в Парке инженеров. Дубкин проследил за моим взглядом, схватил эти серьги, убрал в стол и скомандовал:
   - Всё! Доложишься, как исправишь!
   Он поднялся с места, собираясь уходить, и я поднялся следом, вышел из кабинета и направился к выходу. Дубкин запер кабинет на ключ и удалился в обратную сторону, вглубь коридора, не оборачиваясь в мою сторону.
   Кажется, всё встало на свои места. Но надо мыслить рационально. Мало ли у кого могут быть такие серьги-розочки. Но это слишком подозрительное совпадение. Да и куда ж тогда он так заторопился? Не на встречу ли с Ксюшей?
   Я спешно, срываясь на бег, вернулся в цех и подключился к информсети. Ксюши не было в диалоге, а последняя отметка о присутствии показывала время 11:45. С поста охраны я позвонил на станцию Сортировочная - поезда с сорок пятого километра сегодня, кроме раннего пятичасового, только в 13 часов с капушками, в 16 и далее вечером. Идти до станции Ксюше около часа - ходит она не спеша. Всё сходится верно - она пошла на станцию. Она написала Дубкину в диалог и пошла, точно. Она поедет в город, поедет к своему Дубкину, треклятому, чтоб ему пусто было. Сволочь. И она, и он. Я должен прийти на станцию и встретить её. Я должен оказаться там и увидеть, как она выходит со станции. Я должен увидеть это событие своими глазами, поймать её за руку на вранье. Но нельзя же бросить рабочее место. Что я скажу? Что можно придумать? Причина. Мне нужно на станцию, чтобы встретить родственника. Бабушку старенькую. Она ветеран похода. Помочь ей погрузить тяжёлые сумки. Посадить в электроавтобус, в такси. Да, это так внезапно. Потому что в последний момент родственники, с которыми договорились, не смогли. И позвонили мне на работу. Очень попросили встретить бабушку. Она старенькая уже.
   Это всё так нелепо звучит. Если решат проверить, то моментально выяснят, что никаких родственников у меня нет. И звонка никакого не было. Будут искать заговор, шпионаж. Но не обнаружат. И влетит просто за самовольное оставление рабочего места - строгий выговор и штраф. Слишком опасная задумка, не могу.
   Но Ксюша. Она наврала. Каждое её слово враньё. Она ведёт распущенную жизнь и требует от меня денег. Она говорит одно, а делает другое. У меня нет фактов. И поход на станцию станет тем самым фактом, после которого я смогу обрубить все концы. А может и повлиять на неё. Возможно, она поймёт, какой образ жизни ведёт. Может быть, извинится. Бросится мне в объятья и попросит не бросать её никогда. И вернётся, станет прежней.
   Мне нужно на станцию. При этом срочно.
   Мастер производства просто покивал, сказал, сейчас сделает разрешение. Ушёл. Через десять минут вернулся с пустыми руками.
   - Нет, отказано. Не пускают тебя, - Игорь участливо улыбнулся, будто соболезновал мне, будто у меня смертельная болезнь и жить осталось пару дней, такие дела.
   Я решительно направился в кабинет более высшего руководства - заместителя директрисы. Мне очень важно, сказал я ему, вариантов нет, срочно. Он поглядел в какую-то неведомую даль своими грустными глазами, потом сказал "Сейчас" и вышел. Десять минут нет его, двадцать. Вернулся с листком в руках. Я пробежал текст - работник такой-то убыл на станцию для встречи родственника; рабочее время отсутствия будет исключено из оплаты. Отлично! Железная бумага. Я выбежал из кабинета. Прекрасно. Переоделся, показал разрешение на проходной и отметился карточкой. Пускай потеряю несколько тредов - сейчас не это главное.
   На улице было прохладно. Солнце пряталось за облаками, готовыми, казалось, разверзнуться дождём. Я спешно шёл по городу, иногда переводя шаг в бег. Ноги несли меня беспокойной походкой. Нужно спокойнее. Выглядеть неприметно, не выделяться. Поезд прибудет в 14, но нужно быть пораньше. Жму через Суздальский мост, по которому проезжали с грохотом грузовики. Подземный переход. Бульвар красных роз. Редкие прохожие. Патрулей не видно. Чем ближе станция, тем больше возрастало волнение. Всё ли правильно я делаю. А ведь если она не приедет, если её не будет в поезде? Если она сойдёт на предыдущей станции? Она так сделала однажды. Или совсем не поедет? Отбросить эти мысли. Конечно, она приедет именно на этом поезде и выйдет на этой станции.
   Я вздрогнул и застыл. Вот она идёт, через бульвар! Идёт по диагонали и не замечает меня. В чёрном пиджачке, в чёрных брюках, с сумочкой на плече. Как на работу. Идёт не торопясь, как обычно. Поезд пришёл раньше. Спокойствие сейчас. Главное это успокоиться. Я стал двигаться ей наперерез, медленно. Она бы должна уже увидеть меня, да не замечает - идёт, как шла. Я шёл, не отводя от неё взгляда. Через кусты я сократил путь и вышел прямо перед её лицом. Но это не она. Это какая-то посторонняя тётка. Просто очень похожая на Ксюшу. Издалека была похожа до крайности. Но вблизи даже возраст иной. Прошла мимо с вопросом в глазах, мол, Не болен ли я. Нет, не болен, подумалось. Внутри как гора с плеч. Наверно, я хотел бы внутренне, чтоб Ксюша не приехала, чтоб мои подозрения рассыпались в прах. Оно же всё может оказаться лишь выдумками? У меня нет фактов. Но её образ жизни говорит о многом, говорит о всём. Её ночные загулы, танцы до утра. Это заграничное пиво постоянно. Она катится вниз и делает это стремительно. И эти серьги-розы у Дубкина.
   Бульвар совершил изгиб в сторону, и я сошёл под арку, прошёл под железнодорожными мостами и вышел к станции. Попал на станцию с задов. Обошёл к главному входу. На площади перед станцией было уже людно. Стояли таксомоторы. Проезжали электроавтобусы. На фасаде висело огромное табло с горящими красным буквами, где я отыскал нужный поезд. До прибытия ещё целых двадцать минут. Долгие тяжёлые минуты. Выход со станции был с обратной стороны. Я обошёл и присел на стопку бетонных плит у самых дверей. Площадка была совершенно безлюдная, ни единой души. Я тут совсем один. Городские шумы глухо доносились с той стороны здания. С моей позиции будет виден каждый, кто выйдет. Нельзя пропустить ни единого лица. Массивная дверь открыта нараспашку. Внутри виделись турникеты и вооружённые солдаты с электропсами, сидящими смирно к ноге. Фасад и вся территория перед ним просматривалась неподвижными телекамерами. В зеркальном отражении огромных стёкол сидел я, какой-то весь разломанный, в странной сутулой позе, одно плечо выше другого, растянутый ворот майки, будто великоватой (или я сам похудел), светлая курточка с отложным воротником - то ли застёгнута, то ли нет, висит, как лоскуты ткани, не поймёшь даже. Взъерошенные волосы и понурый взгляд, уводящий вниз в сторону - я боялся встречаться глазами со своим отражением. Позади меня кусты, высокая насыпь с рельсами и серое, прочно затянутое облаками, небо. Может я и вправду болен? Как озверевший от ревности муж, я сорвался с работы сюда и сижу теперь, не зная, что делать. Что я скажу, когда Ксюша появится в дверях? Она выйдет и застынет, глядя на меня. А что говорить-то в такой ситуации? Скандалить или увещевать. Я закурил папиросу, затянувшись как можно глубже. Будто специально для меня зазвучало голосовое объявление по станции - Согласно указу Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик от такого-то числа такого-то года запрещено курение в общественных местах и вблизи пятнадцати метров от выхода из этих общественных мест. Я поднялся и вышел с папиросой за забор, встал у дороги, продолжая затягиваться как можно сильнее. Выход со станции всё ещё был в поле зрения. После сигнала последовало ещё объявление, будто снова для меня - Встречающие могут в кассе оформить на карточку билет встречающего и пройти прямо на платформу, после чего, в течение часа, обязаны в кассе же аннулировать билет встречающего. Я бросил окурок строго в урну и побежал в кассу. Билет стоил сто тредов, и женщина за стеклом пояснила, что после аннулирования треды вернутся на карточку. Я вошёл на станцию через дверь, возле которой только что сидел на плитах. Солдаты в мощной броне еле заметно повернули головы в мою сторону. Электропёс вскочил и сверкнул красным светом - проверил на всевозможные грехи. Я проскочил через турникет без паузы, готовый достать бумажку, полученную в НИИ. Но она не пригодилась, солдаты даже не шелохнулись. Широкая лестница привела на пустынную платформу. Необходимо занять позицию. Я прошёл в конец платформы, подальше от выхода. Так можно увидеть разом всех выходящих из поезда. Присел на скамейку в ожидании. Поезд прибудет через семь минут. Можно ещё покурить. Платформа, вроде, не общественное место, да и урны на каждом шагу. Закурил. Раздался сигнал объявления, голос доложил, что-де поезд такой-то прибывает на станцию. Вдали на фоне серого неба горел прожектор поезда. Взвыл далёкий гудок. Вот оно, наступает час развязки, момент истины. Я кинул начатую папиросу в урну и встал у первого столба, где будет голова состава, поглубже вдыхая прохладный воздух. Поезд размеренно вкатил на платформу и замер с протяжным скрипом. Раскрылись двери вагонов, и поток людей хлынул наружу. Единая толпа. И только тут я сообразил, что в потоке людей сложно разглядеть отдельные лица. Я не вижу Ксюши. Взгляд перескакивал с человека на человека, и всё тщетно. Нужно срочно пробиваться к выходу с платформы и смотреть оттуда. Дурак, придумал идею, выдумщик. Я протолкался к хвосту поезда и оказался на балкончике, с которого открылся отличный вид на нижний выход, дворик, знакомые бетонные плиты, кусты, забор. Отлично, ещё никто не прошёл через турникет внизу. Я не упустил ни единого человека. Толчея на выходе с платформы постепенно рассасывалась. Двери вагонов схлопнулись, и поезд не спеша отчалил. Я глядел сверху на каждого выходящего. На каждого по отдельности. Не упускал никого. Конечно, так даже лучше! Я смогу проследить за ней, куда она пойдёт дальше, куда направится. Проследить и поймать с поличным. Схватить за руку на месте преступления. Толпа стремительно выжималась из дверей станции и растворялась на отдельные личности. Старики и молодёжь, женщины и мужчины. Кто на работу, кто на учёбу, кто на рынки за продуктами. Но Ксюшеньки нет. Нет её. На платформе подтягивались к выходу последние пассажиры. Нет Ксюши. Я выждал на балкончике ещё некоторое время, чтоб со станции вышли точно все до единого. Наступила тишина. Просто тишина на обезлюдевшей станции. Ксюши не было на этом поезде. Ведь это же хорошо. Хорошо же. Я пытался убедить себя в этом.
   На обратном пути заморосил мелкий противный дождик. Ощущение внутри настороженное и истощённое. Будто выйграл сражение в заведомо проигранной войне. Мелкая бессмысленная победа. Мастер производства сразу в дверях спросил с нотой ехидства, встретил ли я бабушку. Будто знал или только догадывался, что никакой бабушки не было, но докапываться не хотел. Коллеги в цеху удивились, как я быстро съездил на станцию и обратно и ещё больше удивились, узнав, что этот путь я проделал пешком. Казалось, они тоже не верили.
   Работа весь остальной день шла из рук вон плохо. Я не мог достичь тех темпов. Да и надо ли? По многу раз я открывал диалог, чтоб только убедиться, что Ксюша со вчерашнего дня там не появлялась. И уже совсем вечером, перед окончанием смены, Ксюша появилась в диалоге, но я увидел это позже. Мы разминулись с ней буквально на несколько минут. По окончании работы я поспешил удалиться первым, чтобы не пересекаться с коллегами.
   Дома я отыскал под окном злосчастную радиоточку и установил её в розетку. Были выломаны хлипкие проушины для крепления шурупами, но радио держалось и так.
   Ксюша приехала вечером, снова без предупреждения. Она вошла, таинственно молчаливая, со своей этой лукавой улыбочкой, нагонявшей какую-то подсознательную панику. Аккуратно, механическими движениями, разделась, повесила купленное мной пальто на крючок и прошла в комнату, оставив сумочку в коридоре. Я настороженно проследовал за ней. Она включила телеприёмник, улеглась на разобранную кровать и попросила выключить общий свет. Я щёлкнул выключателем. В комнате повисла атмосфера сумрака. Только в свете от экрана блестели серьги-розочки в ушах. В телевизоре громко играла музыка, кто-то отплясывал на сцене. Ксюша подтянулась и села на подушку, спиной к стене, и уставилась в экран, казалось, не моргая и не замечая меня. Я подкрался и, не производя лишнего шума, уселся рядом, выдерживая меж нами небольшое расстояние. Я не собирался приставать с любовью. Меня интересовал только один вопрос, с которым я не знал, как начать.
   - Ты всё ещё на больничном? - для начала спросил я тихо.
   Ксюша кивнула, всё так же глядя в экран телевизора.
   - Планшетку с собой носишь?
   - Умгу...
   Ксюша сидела, не двигаясь, без напряжения. Подсвеченная бледным светом экрана телевизора, она была неестественная, ненормальная, похожая на механическую куклу. Казалось, она даже не дышала. Её человечность выдавало только редкое моргание. Она будто поняла, о чём я хочу говорить. Я подбирался к главному постепенно, обдумывая каждое выражение, чтоб не выглядеть резким.
   - Для чего тебе планшетка с собой?
   Ксюша не шелохнулась. Она не стала отвечать на вопрос. Я смотрел на неё украдкой, не желая раздражать своим прямым взглядом. Набравшись сил и продумав в голове расстановку слов, чтобы выглядеть решительным, но не агрессивным, я задал волнующий меня вопрос:
   - Ходишь к Дубкину?
   - Никого не знаю, - ответила Ксюша, чуть повернув ко мне голову и следом улыбнувшись.
   Она выдала свой вердикт. Разговор окончен.
   Я стал смотреть в экран, но ничего не видел. Внимание не фиксировало происходящее. В бледно-сером изображении мелькали фигуры, их лица были счастливы. Там, по ту сторону, происходил праздник. Люди в костюмах кривлялись, исполняя номера, довольные зрители аплодировали. Оператор поворачивал громоздкую белую кинокамеру. Ведущий говорил слова в микрофон. Ксюша наблюдала всю эту канитель без единого движения.
   Сидя рядом с ней, я стал чувствовать, что закружилась голова. Я стал, будто, падать куда-то. Появилось ощущение ненастоящего меня. Это какой-то сюрреализм. Сознание не приемлет сложившейся новой реальности, новых элементов в старой реальности, элементов в виде Дубкина, другой Ксюши и их некой взаимосвязи, которой я не видел. Эти элементы как размытые призраки, которые будто сейчас исчезнут - новые переменные воспринимаются именно как переменные, как инородные тела, как призраки, которые просто исчезнут. Время остановилось. Я не здесь. Я не я. Всё не так, неправильно.
   Ксюша сидела так час с лишним до конца передачи. Это время показалось бесконечностью. Затем она просто легла, завернулась в одеяло и отвернулась от меня. Я посидел некоторое время, глядя на Ксюшу и боясь, что она взглянет на меня, боясь встретиться с ней взглядом, затем крайне медленно поднялся, прошёл к телевизору, выключил его и так же медленно вернулся на кровать и лёг на свободную половину. Лёг на спину, осторожно отыскал в ногах свободный кусочек одеяла и подтянул его лишь до колен, насколько хватило. Я лежал и прислушивался к дыханию Ксюши. Оно было тихое и равномерное. Прямо над макушкой говорило радио, но я его слышал через слово, отдельные фразы. Я стал делать глубокие вдохи и выдохи, максимально тихие. Дышал глубоко и часто. Я добивался головокружения, добивался опьянения разума. Такое дыхание было единственным доступным опьянением. Длинный глубокий вдох, до конца. Сразу же длинный глубокий выдох. Раз за разом. Похолодели губы. Онемели руки. Наступила слабость. И не более. Я прекратил, и вскоре дыхание выровнялось.
   Вдруг я понял, что есть возможность следить за Ксюшей через локационные метки в её ПЭВМ. Микродатчик координат определял позицию машины и фиксировал локметки в специальном разделе. Ксюша постоянно носит ПЭВМ с собой. Нужно дать моему ПЭВМ особый доступ, и тогда я смогу отслеживать текущее местоположение ксюшиного ПЭВМ. Для этого необходимо активировать просмотр локметок карточкой кого-то из высшего руководства, и этим кем-то может быть только Дубкин, непосредственный начальник Ксюши.
   Я лежал бездвижно долгое время, пока незаметно не уснул.

***

   Я проснулся оттого, что Ксюша звала меня по имени откуда-то издалека, звала нарочно негромко, чтоб не напугать спящего внезапным пробуждением. Я открыл глаза и увидел, что Ксюша стоит одетая в дверях комнаты и зовёт закрыть за ней дверь. Она просто вышла из квартиры - ни пока, ни до свидания. И я даже был рад, что она ушла вот так, бессловесно, пусть и с огромным грузом вопросов.
   Я выпил кофе, насыпал "Геркулеса" в кухонный аппарат и отправился на работу.
   До обеда я напряжённо думал, как попасть к Дубкину в кабинет. Мне нужна была убедительная причина. И такою оказалось донесение об установленной радиоточке. Возможно, домоуправ уже сообщил Дубкину, но я мог сыграть под глупого и лично доложиться об установке.
   Дождавшись двенадцати часов, я спешно отключил планшетку от информсети, с полки взял портативную антенну, длинный гибкий металлический штырь, и подключил её в разъём на планшетке. Открыл диалог с Ксюшей, по-прежнему пустой, и вывел на экран раздел её присутствия, в котором показывалось только время последнего включения. Осталось приложить карточку, и тогда станут доступны локационные метки, привязанные к карте спутникового слежения. Погасив экран, я отстегнул ремень и убрал ПЭВМ в сумку-чехол с прозрачным окошечком, накинул сумку на плечо и двинулся на выход. Старый дед на проходной поверил, что я направляюсь к главному инженеру. В новом корпусе была та же охранница, что просила как-то закрыть решётку за Дубкиным. Видать, тот случай расположил меня к ней, потому что в этот раз она пропустила меня без вопросов, даже не дослушав моих объяснений.
   Я вбежал по ступеням главного зала и направился влево по коридору к заветному кабинету, тихо ступая по толстому ковру. Подкрался к двери, приложил ухо. Как-будто тишина. Поправил сумку с ПЭВМ, постучался. Нет ответа. Постучал ещё раз. Бесшумно растворил дверь, готовясь отвечать на вопросы. Но кабинет был пуст. Дальняя дверь была закрыта. Постояв на пороге и поглядев повнимательнее, не мог ли Дубкин стоять за вазоном с цветами или ещё где просто быть незаметным, и, убедившись, что никого в кабинете нет, я вошёл внутрь. Прошёлся до двери в смежное помещение, подёргал ручку - заперто. Отлично. Подошёл к широкому столу. В глаза бросился чёрный кожаный кошель с монограммой, небрежно оставленный хозяином на самом видном месте. Я ещё раз выглянул в коридор, напоследок убедиться, что никого вблизи нет. Затем подскочил к столу и схватил кошель. Я его перекопал от корки до корки, пересмотрел все кармашки, но карточки не нашёл. Положил кошель ровно как был, в том же положении. Дальше стал шарить по ящикам стола. Один за другим - открыл, осмотрел бумаги, канцелярские принадлежности, некие приборы, ничего нет. Четыре ящика, набитых ненужным хламом. Но тут внимание привлёк чёрный дипломат, прислонённый к столу изнутри в ногах. Я потянулся было, но с коридора донеслись приглушённые шаги. Я отскочил от стола и мягко подбежал к двери, нарочно приняв отстранённую позу усталого ожидания, хотя внутри весь мелко дрожал. Шаги пронеслись мимо и затихли где-то вдалеке. Я выглянул в коридор и ещё раз зафиксировал, что людей никого в обоих направлениях. Прикрыл дверку и занырнул под стол. Выудил дипломат на свет, раскрыл на стуле и порылся в бумагах. И чудо! В кармашке нашлась красная блестящая карточка с серпом и молотом и гравировкой "Дубкин Михаил Борисович". Я закрыл дипломат и поставил под стол. Включил экран своей ПЭВМ и приложил карточку Дубкина к кружку над экраном. Система среагировала. Выскочило предложение подтвердить доступ. Я нажал "Да". Система задумалась на некоторое время и выдала список всех перемещений планшетной ЭВМ, а значит и Ксюши. Отметки фиксируются каждые полчаса. Вот её приезды ко мне, три ночёвки. И ни одной поездки загород. Ни к какой маме она ни разу не ездила. А приезды ко мне только с двух адресов: отсюда, из НИИ, и ещё с одного адреса, на Ленинском, где она сейчас и находилась. Судя по форме дома на карте, это Дом научных работников с шикарными квартирами для сотрудников институтов. В этом же здании жил и Дубкин.
   Вдруг раздались шаги у самой двери. Я только запихнул в карман карточку Дубкина и отскочил от стола, как раскрылась дверь, и появился сам хозяин кабинета. Он замер в дверях, насторожился взглядом, явно не ожидавший увидеть меня здесь.
   - По какому поводу? - спросил Дубкин железным голосом.
   - Я по поводу радиоточки, - ответил я максимально спокойно, без дрожи в голосе, усмирив дико бьющееся сердце.
   - Сейчас, секунду... - проговорил Дубкин и исчез в дверях.
   Я тут же бросился к дипломату под столом, раскрыл его, пихнул карточку в кармашек, из которого достал, той же стороной, как и была, тихонько защёлкнул дипломат и поставил его на место ровно как он и стоял. Затем прошёл к двери и постарался принять максимально естественное положение, расслабленную позу, не смотря на то, что сердце моё заходилось так, что готово было выскочить из грудной клетки. Я дышал равномерно, успокаивая своё состояние. Всё самое сложное уже позади.
   Появился Дубкин.
   - Что тебе?
   - Я только доложиться, что радиоточку установил, - налепетал я.
   - И всё? - спросил Дубкин со своим постоянным надменным взглядом.
   Я кивнул. Дубкин отвернулся со вздохом. Я ретировался к коридору, вышел из кабинета и слинял побыстрей в свой корпус.
   В цеху ещё никого не было, все были на обеде. Я подключил к ПЭВМ зарядный шнур и положил саму машину на специальную полочку. Включил экран, чтобы убедиться, что доступ к ксюшиным локметкам по-прежнему имеется. Но отныне нельзя закрывать этот раздел, ибо доступ сразу пропадёт.
   Я продолжил полировку. К чёрту обед. Не нужно привлекать внимание поздним приходом в столовую. Володя своими шуточками, по-любому, поднимет не нужный мне шум.
   Рабочая смена прошла спокойно. Я периодически подходил к ПЭВМ посмотреть локметки Ксюши. Для телекамер выглядело, будто отмечаю детали в формуляре. Ближе к концу дня я сходил в столовую и подкормился оставшимися макаронами с мясом. На обратной дороге, подходя к помещению для курения, я услышал голос директрисы. Её визгливый голос разносился по коридору, и можно было разобрать некоторые фразы. Я приник к стене за углом и стал подслушивать.
   Судя по всему, разговор был с Татьяной, которая была в курилке. Её низкий прокуренный голос было невозможно разобрать. А вот Ирина, директриса, говорила отчётливо своим звонким голосом. Она говорила про ошибки с полировкой, про детали с дефектами обработки. Говорила про то, что верить мне нельзя. "Совмещение в Снабжении исключено" - этой фразой директриса как обрубила. Я похолодел.
   Ирина удалилась в свой кабинет. Я спустился в курилку. Татьяна затягивалась папиросой и с прищуром глядела на меня. Я сразу сознался, что всё слышал и всё понял. Татьяна пожала плечами с закрытыми глазами, докурила папиросу, затушила окурок и вышла, держась за спину.
   Затягиваясь ядовитой папироской в одиночестве курилки под шум вытяжного вентилятора, я осознал, как сильно болит спина. Боль навалилась с новой силой. После слов директрисы всё как обрушилось внутри. Силы резко покинули меня. Обострилась спина. Болело всё внизу. В пояснице будто сидело инородное тело, будто булыжник в самой сердцевине. Боль отдавала в ногу от бедра до самого колена. Дихлоферен нисколько не помогал. Я ёрзал на скамье, пытаясь занять удобную позу. Вытянул ногу, чтоб почувствовать какое-то облегчение. Докурив, побрёл в цех.
   За два часа до конца рабочего дня появились новые локметки. Ксюша двигалась по набережной в сторону работы. Метки приближались к НИИ и замерли на новом корпусе. Неужели приехала встречать Дубкина после смены?
   Вначале я планировал оставить ПЭВМ на ночь в цеху, но мне нужно постоянно следить за Ксюшей. Необходимо вынести планшет с работы. По сути это кража госимущества. Но мне очень надо.
   Нельзя выключать ПЭВМ, чтобы особый доступ не прекратился. Горели все десять нитей зарядки. Я погасил экран и отключил зарядный шнур, сложил антенну. Встал в угол - место, где я был недосягаем до ока телекамер - замотал машину в рабочую куртку и так вышел с цеха. В раздевалке Володя и Денис одетые уже закрывали шкафчики на ключ. Денис пожал руку и вполголоса произнёс "Счастливо". Володя ушёл молча, не поглядев в мою сторону.
   Я положил тяжёлый свёрток на подоконник. ПЭВМ издала глухой стук, будто это был кирпич, а не электронная машина. Я шустро переоделся и стал искать, как спрятать планшетку. За пояс затолкать не удалось из-за толщины. Просто под курткой планшетка тоже не держалась. В итоге я пристегнул машину брючным ремнём за спиной и туго затянул, насколько хватало дырочек в полотне. Повертелся, посмотрел, что планшетка не вываливается. Проверив перочинный нож в кармане брюк, я осторожно и не спеша вышел из раздевалки, стараясь сильно не шагать.
   На охране заверещала рама металлоискателя. Дед-охранник лениво отвлёкся от газеты и поглядел на меня. Я вынул из кармана перочинный нож и многозначительно показал ему, как бы обозначая причину срабатывания рамки. Дед махнул рукой и снова уставился в газету. Я прошмыгнул через дверь и оказался на улице. Стоял глубокий вечер. Было темно и сыро.
   Я прошёл по мокрому асфальту к новому корпусу. В окнах нигде не горел свет. Только в помещении охраны горело единственное оконце. Заветный кабинет главного инженера выходил окнами на ту сторону, за забором, и не было возможности посмотреть. Я постоял и двинулся прочь. Отойдя на достаточное расстояние, я вынул ПЭВМ и облегчённо задышал на полную. В дороге приходилось часто перевешивать планшетку с одного плеча на другое - уж больно она тяжеленная была.
   До самого поздна я многажды смотрел локметки Ксюши, но она застыла на новом корпусе. Я так и уснул в обнимку с машиной и несколько раз просыпался ночью, механически заглядывая в планшет, чтоб убедиться - в местоположении никаких перемен.

***

   Утром я так же нёс ПЭВМ на чресплечном ремне почти до самого НИИ. И на подходе снял планшетку, смотал ремень и убрал под куртку. Зашумевшая рама металлоискателя не привлекла внимания охранника.
   С самого утра жгло острое желание, зародившееся ещё вчера вечером, но ставшее понятным только сегодня утром. Я должен с кем-то переспать. Просто поиметь кого-то на стороне. Вот так с бухты-барахты, без любви, сухое соитие с первой встречной. Я должен сам совершить измену назло Ксюше, чтобы проявить характер и доказать прежде всего самому себе, что я мужчина и могу обойтись без Ксюши.
   Сегодня Татьяна была выходная, и в Снабжении её заменяла Ираида - суровая подвижная женщина и, вместе с тем, несчастная от одиночества. Она трудилась всю свою жизнь. Подняла двоих детей в одиночку. Её муж погиб в самом начале Азиатского похода. Сколько ей было лет? На вид 48-49. Но она говорила, что уже вышла на пенсию. Значит, 55 уже есть. Кто-то сказал, что ей вобще 62. Но старухой её не назовёшь. Она смотрела на меня глазами несчастными и еле горящими затухающим огоньком. Слушала меня очень внимательно с бледной улыбкой на красивом лице. Не существовало таких тем, которых нельзя бы с ней обсудить. В том числе и личные дела.
   Зажать бы её прямо на складе, во время обеда. К чёрту, что старше в два раза - так даже лучше, будет больше страсти. Многие годы она не ощущала этого удовольствия. Почему бы не подарить ей эту радость.
   - Твоя-то загуляла? - спросила она, бойко набирая на экране рецептуру химдобавки.
   И посмотрела в глаза. И немного задержала взгляд, будто прочитала что-то в моих глазах. Пробежал огонёк. Совсем короткая пауза, но вполне достаточная для осознания взаимного желания. Я её поцеловал со всей возможной страстью, не встретив сопротивления. Её жёсткий язык, будто деревянная колотушка, ворохал у меня во рту. Она взяла меня за плечи твёрдой хваткой, будто боясь отпустить, прервать начинающееся действо. Я провёл руками по её одежде, наминая места, и дошёл до её брюк. Расстегнул, приспустил немного. Она совсем не против. Подвинул её в угол, прочь с обзора чужих глаз, и прижал её к стеллажу, продолжая целовать. Расстегнул молнию на своих штанах, вынул готовое хозяйство и вошёл в неё, вначале не спеша. Там слишком свободно. Она откинулась назад, упёрлась локтями в полки. Стала томно дышать со старушечьим свистом на выдохе. Я гонял взад-вперёд и становился жёстче в своих движениях. Стеллаж ритмично задрожал, железные банки стукались от каждого моего удара. Я вколачивал в неё всю свою злость, всю ненависть. Ещё немного, ещё чуть. Я хочу этого, я должен. Теперь мы с Ксюшей решаем вопросы именно так - молча, стремительно, налево. Ираида, кажется, стала обвисать на полках. Ей много не надо. Я тоже на подходе. Ещё поцелуй, несколько ударов, и я завершил. Удовлетворение наступило больше моральное, чем физическое. Это не мимолётная страсть. Это вопрос принципа. Моя подленькая месть Ксюше. Ира уткнулась головой мне в грудь и тяжко дышала. Я гладил её по влажным крашеным волосам. Поцеловал в макушку. Вы молодец.
   - Твоя-то загуляла? - спросила Ираида, включив на экране сборку химдобавки.
   Я очнулся от наваждения.
   Я понял, что не могу переспать вот так с кем попало, без романтики, без красоты отношений. Это омерзительно. Не могу, и всё.
   Ираида продолжала говорить:
   - Это она там, на стороне, получает настроение, а потом возвращается туда, где тихо и спокойно, где тепло и уютно, - Ираида перебирала рукописные листики на столике рядом с экраном, отбросила готовые, и снова взялась щёлкать пальцем по экрану. - Они, такие девушки, даже не осознают этого, что творят, поверь мне...
   Ты, Ира, какого чёрта лезешь, куда тебя не просят? Мало того, что уже растрендели по всему НИИ, так ещё и лезут ко мне с обсуждениями. Это не вашего бабского ума дело.
   - За собой лучше следите! - ответил я и вышел из отдела снабжения.
   Работа шла совсем плохо. Спина не давала покоя. Наклоняясь за деталью к полке стеллажа, я совершал приседание в несколько приёмов, отставляя ногу в сторону и держа спину ровно - именно в такой позиции наименее ощущалась боль.
   На обеде Денис и Володя как бы невзначай обсуждали Дубкина.
   - Тот ещё пижончик, - Володя живо зачерпнул рис, отломил кусок хлеба. - Помнишь, припёрся с собакой? Ходил такой по коридору с псиной на поводке. Собака прыгает, скачет, людей обнюхивает. Толик от неё аж отпрыгнул со страху. А это очередной его эксперимент.
   - Не видел? - Денис спрашивал у меня; я отрицательно помотал головой. - Дубкин создал модель электропса с имитацией живой шкуры и шерстяным покровом, а программу считал с настоящей собаки и загрузил в вычислитель электропса. От живого пса не отличишь. Только зубы хромированные.
   - Ага, - подхватил Володя. - Ходил такой гордый, видите ли. Только рисоваться и умеет. А по натуре всегда был чёрствый. Сухарь-сухарём. Вечно обиженный на всех.
   Денис кивнул.
   - Это да. В представлении Дубкина все женщины - гулящие, все любят пить пиво и шляться неизвестно где...
   - Его, наверно, баба в молодости покусала... - добавил Володя и потёр свой всегда гладко выбритый подбородок.
   Подошёл Шпрингфельд с тарелкой.
   - О, Шпиндель! - произнёс Володя и подвинулся на соседний стул, освободив место Виталику. - Сюда садись! Бундесрат!...
   Шпрингфельд шумно подсел и принялся есть.
   - Никакая баба не даст Дубкину. Он, ещё когда здесь работал, всегда ходил такой, смотрел на всех как на говно, - Володя изобразил высокомерный взгляд Дубкина. - Повелитель конструкторского бюро.
   - Угу, - поддержал Денис. - Женщины сильно обидели его. Это он сейчас такой молчаливый. Когда был младшим инженером участка, то любил языком почесать. Что ни женщина, то всем дала.
   В эту паузу вклинился Шпрингфельд. Он посмотрел на меня горящим взглядом и воскликнул на всю столовую:
   - И твоя даёт другому, а ты её содержишь! - и засмеялся, ища взглядом поддержки у коллег.
   Володя усмехнулся, но быстро прекратил. Денис не смеялся и сидел серьёзный. Шпрингфельд весь скуксился, затих и уткнулся в тарелку. Схлопочешь у меня когда-нибудь, слякоть.
   Похоже, не только женщины знают ситуацию с Ксюшей. Эта сволочь Шпрингфельд разнесёт сплетни и по новому корпусу. Если ещё не разнёс. У такого идиота факсимильная копия вместо мозгов, измятая, плоская и примитивная.
   Сил для работы не было никаких. На душе была тяжесть. Положительных эмоций нет вовсе. Я больше не выдерживаю. Нужен алкоголь. Эта мимолётная идея быстро обрела твёрдое убеждение. Алкоголь будет стоить невероятной суммы - три-пять тысяч. Но я согласен на любую цену. На счёте в Госбанке у меня достаточно тредов не смотря на то, как я потратился на Ксюшу.
   В цеху я отвёл Володю в сторонку, пока он надевал защитный костюм.
   - Слушай, можешь достать алкоголь?
   Володя засмеялся.
   - Чо? Душу рвёт?
   Я кивнул со всей серьёзностью.
   - Ладно, я поговорю, - он надел дыхательную маску и направился к своему станку.
   Время тянулось деталь за деталью. По локметкам Ксюши выходило, что она всё ещё была в новом корпусе.
   В перерыв Володя ушёл куда-то надолго, а, когда вернулся в цех, протянул мне бумажку с длинным рядом цифр.
   - Договорился с Толиком, - Володя говорил приниженным голосом. - Ложи сюда десять косуль. Положишь - скажу, где будет тара.
   Я взял бумажку. Выходило значительно дороже, чем я предполагал. Но спорить было уже поздно. Да и вариантов у меня не было.
   В следующий перерыв я сбегал вниз в кассу и попросил женщину-оператора сделать перевод на номер партбилета, написанный на бумажке. Перевести следует десять тысяч тредов. Кассирша остановилась и на секунду уставилась мне в глаза. Да, десять тысяч это огромная сумма. Женщина продолжила заполнять кассовый документ и протянула платёжный аппарат. Я приложил красную пластмассу. Дождавшись окончания операции, кассирша подписала платёжку, оторвала корешок и протянула мне.
   В цеху я отдал корешок Володе. В очередной перерыв он снова ушёл надолго, видать, в новый корпус к Толику. Когда вернулся, сказал ждать. И уже вечером, когда стемнело, Володя подозвал и сообщил местоположение тары с выпивкой - посёлок Видное, на Школьной улице, десять литров.
   От этих всех обстоятельств я оторопел. Я думал, водку принесут к дому или как-то недалеко передадут. Но ехать в неведомую даль, к чёрту в зубы, потом добираться до дома с опасным грузом - первый же патруль остановит, как подозрительного. И дадут лет двадцать пять. Казалось, я влез в какую-то опасную авантюру, за которую меня непременно осудят. Ещё не поздно отказаться.
   - Патрули там совсем не ходят, - добавил Володя для успокоения.
   С другой стороны не я первый, кто шёл на это. Проявить максимум осторожности, и всё получится. Да и душу действительно рвёт. Я вспомнил, как последний раз выпивал. Это было блаженство. Ради этого следует прокатиться. И самое главное - ехать необходимо сегодня, сразу после смены. В лучшем случае я вернусь домой до наступления комендантского часа. Но в справке вокзала сказали, что ближайшая электричка (и последняя) будет в 21:30. Значит, спешить домой не нужно. И из Видного придётся идти пешком. Но так даже лучше - при должной сноровке я останусь незамеченным для патрулей.
   Я шёл с работы впотьмах. Плечо оттягивала ПЭВМ. Ксюша весь день не выходила из второго корпуса. И я был рад, что мог отвлечься мыслями от неё. Предстоящая поездка вызывала дрожь по телу. Воображение рисовало сцену задержания. Но выигрыш был слишком велик. Десять литров самогона. Такой товар было нереально достать. Да и стоимость его была слишком велика. Сколько сейчас оставалось на счёте? Примерный подсчёт давал около двух тысяч тредов. До получки можно дотянуть, если больше не тратить. Сколько я потратил на Ксюшу за последнюю неделю? Пальто, ботинки, поездки на электричке и просто дал ей две тысячи. Сейчас бы мне не помешали эти деньги, выброшенные на ветер.
   Я шёл с работы вдоль дороги, обходя лужи и грязь. Освещение было в редких местах. После длинных заводских заборов начались низкие фабричные постройки из кирпича. Мануфактуры, работающие в три смены по восемь часов, дымили низкими трубами, а металлические решётки вентиляции на стенах парили горячим воздухом рабочих цехов. По дороге с шумом проезжали автомобили и грузовики. Изредка попадались встречные прохожие. В очередном тёмном участке я отошёл под дерево справить нужду и умудрился распороть ботинок об торчащий из земли кусок железа. Я вышел на свет и осмотрел обувь. Ботинок порвался сбоку у большого пальца. Чёрт бы его побрал. Вслух я выругался жёстче. Ботинки итак видавшие виды, только третий год носил, других у меня нету. А на новые "Скороходы" тредов уже не хватает.
   Я зашёл домой, оставил ПЭВМ на банкетке, разыскал в шифоньере зелёный вещмешок. На электробусе доехал до станции. Взял билет до Видного за 300 тредов. Обратных билетов уже не было. Через несколько минут подъехала электричка. Вместе с несколькими пассажирами я вошёл внутрь и сел. Электричка отправилась в путь.
   Пассажиры, мужчины и женщины, стояли и сидели с мрачными лицами. Кто-то читал газету. Сидя у окошка и глядя на ярко освещённый город, я старался не встречаться взглядом ни с кем. Можно ли по моему внешнему виду определить, куда и с какой целью я еду. Определить хотя бы примерно - еду загород за чем-то незаконным. Я был одет довольно опрятно, не считая порванной обуви, которую и не видно. Но измождённое, усталое лицо, отражавшееся в окне вагона, создавало ощущение, что заводской трудяга едет после смены домой. Я не выглядел, как франт, которому явно нечего делать загородом, тем более с армейским сидором на коленях. Я не вызывал подозрений. Всё же, заводить каких-то разговоров с попутчиками не хотелось.
   Прогоны между станциями проходили на высоких эстакадах. Дорога пролегала вначале между величественных сталинских высоток с их высокими тёмными окнами, где днём заседали разные чиновники, где на недостижимых высотах жило начальство заводов и фабрик. В центре города стояло высотное здание с подсвеченным Лениным на крыше, видное из любой точки города. Ленин величественно простирал руку на восток, символически указывая в сторону восхода, и из поезда фигура виделась в профиль с правого боку. Ближе к краю города начались низкие старые дома. Эстакада проходила над крышами кирпичных домов, где в тесных коммунальных квартирах ютились рабочие. Сверху виднелись придомовые клумбы с завявшими цветами и столбы с верёвками, на которых сушились простыни и одежда. На дощатых заборах висели половики. Стояли детские велосипеды и педальные машины. На скамейках под фонарями сидели старушки с клюками и вели оживлённую беседу. Они не обращали внимания на тихо скользивший над ними общественный электротранспорт.
   В диаметрально противоположных концах города находились два антенных полотна Дунай, которые в составе РЛС охраняли город от возможных атак врага. Огромный космический шалаш высотой с десятиэтажный дом, если не выше, возвышался над горизонтом весь оставшийся путь до Видного. И даже сойдя на станции, я мог видеть верхушку антенны.
   Я спустился с эстакады на землю. Вдаль уходили величественные конструкции, поддерживающие железную дорогу, каждый метр которой был освещён яркими прожекторами. Время было без двадцати комчас. Следовало бы поторопиться.
   В посёлке Видное жили рабочие коксового завода, расположенного в десяти километрах отсюда. Рядом с посёлком обосновались цыгане, которым было запрещено находиться в городе. Цыгане гнали самогон, которым обеспечивали семьи рабочих, заодно продавая его всем желающим по запутанной схеме, в которой имели прибыль все, вплоть до моего коллеги Володи.
   Я шёл в гробовой тишине. Слышался шелест травы под ногами. Улица Школьная начиналась за мостом. Она была идеально прямая, присыпана щебнем и нечасто освещена ртутными фонарями. В темноте канав по краям дороги звонко расходились лягушки. Нужный дом оказался в конце улицы на краю рабочего посёлка. Двухэтажное здание было недостроенное, без окон и без дверей и, к радости, стояло в кромешной тьме. Вот где-то в этом доме находилась мой самогон.
   Понадобилось некоторое время, чтобы глаза привыкли к темноте. На полу шуршал песок. В бетонных комнатах были разложены стройматериалы, мешки со смесями, горки песка, штабели досок, лопаты и прочий инструмент. Висели нагие лампочки. Я не спеша обошёл все помещения на первом этаже. По лестнице без перил поднялся на второй этаж. Стал обходить все комнатки, отходившие от коридора по обе стороны. Закралось волнение - а не обман ли это всё. Взяли денег и бросили. Или ошиблись местом. Я заглядывал в каждую комнату и обходил её по периметру, в темноте ворочая кучи, за которыми могла быть тара. Но её нигде не было. Отчаяние стало пробиваться наружу. Я шарил по комнатам дрожащими руками, почти уже не веря, что сделка честная. И в самом последнем помещении одинокая в уголке стояла канистра из прозрачной пластмассы. Я сразу же открутил пробку и занюхал - самый настоящий самогон. Пары приятно обожгли на вдохе. Налито было доверху. На душе сразу отлегло. Сразу полегчало. Я убрал канистру в вещмешок, затянул петлю и закинул за спину. Вышел в коридор и услышал шорох вдали у лестницы, ведущей вниз. Мелькнул красный луч и по ступеням зацокали стальные коготки. Блестящий электропёс с красными огнями в глазах поднялся на этаж и замер. Я укрылся в комнате, из которой только что вышел. Сердце бешено забилось. Я похолодел. Бежать некуда. Ни окон, ни запасных выходов. Я загнан в угол. Я пропал. Электропёс разорвёт на куски быстрее, чем патруль сможет остановить его. Я так был занят поисками канистры самогона, что не заметил наступления комендантского часа.
   Очевидно, что электропёс был автономным, без сопровождения патруля. Электрическая собака не спеша вышагивала по коридору. Останавливалась. Включался красный луч и шарил вокруг - по стенам, полу. Затем луч пропадал, и снова слышались шаги пса. Электропёс был самым последним изобретением - его электроприводы были совершенно бесшумные; даже в полной тишине невозможно было услышать какого-то шума механизмов. Только железное цоканье коготков по бетонному полу.
   Нет вероятности, что пёс уйдёт куда-то в другом направлении. Собака пробиралась именно в мою сторону. Я сидел в углу рядом с дверным проёмом, прикрыв рот руками, чтобы выделять меньше тепла при дыхании. Механическая поступь электропса становилась всё громче. Нас разделяла всего лишь узкая стенка. Пёс замер и включил красный луч. Осмотрел им бетонный пол, дверной проём. Инфрасвет вошёл в моё помещение, пробежался по широкому полу, дотянулся до дальней стены. Казалось, голова пса прямо за углом - стоит протянуть руку, и ухватишь. Вспомнились слова Володи - кабель в горловом техотверстии соединял систему силы и движения со счётно-анализаторской частью электронного мозга. Если отключить этот кабель, то электропёс будет полностью обездвижен, и при этом не отправит сигнала тревоги. Одно ловкое движение, и я спасён. Шанс только один. Я тихонько снял вещмешок. В карманах нащупал перчатки (какое счастье, что взял их с собой!), бесшумно достал их и так же тихо надел - чтобы не оставить на полированном металле отпечатков пальцев. Красный луч погас, и пёс зашлёпал дальше. Мерные стальные шаги всё громче, вот-вот в дверях покажется железная голова. Я плотнее вжался в стенку и поднёс руки максимально близко к косяку. Какого роста собака? Примерно чуть выше колена. Нужно хватать снизу вверх максимально резким движением. Сердце предательски колотилось, готовое сию же секунду вывалиться наружу. Вот выплывает блестящая морда с датчиками на носу, широкие заточенные зубы, стиснутые в оскал, как капкан. Вот и глаза, два красных рубина, чересчур яркие в кромешной тьме. Одно движение, всего лишь одно движение. Приготовиться. Раз-два-три-пошёл! Прижимаю правую руку к глазам пса, одновременно сую левую руку под шею. Доля секунды, пёс ничего не понял. Нащупываю толстый кабель и двумя пальцами тяну на себя. Железная собака взбрыкнула, но провод уже у меня в руке. Да! Пёс упал замертво, на месте. Ломаными движениями обвалился на пол, издав глухой стук. Он даже и не понял, что произошло. Пора бежать отсюда, да побыстрей. Бросив выдранный провод, я прихватил свою ношу и спешно покинул здание. Оглядываясь на каждом шагу, вышел к железнодорожной эстакаде и, прячась под ней от прожекторов, бодрым шагом направился в город, хлюпая мокрой грязью в ботинке под треск опор линии электропередачи.
   Через час с чем-то пути вещмешок с канистрой казался невероятно тяжёлым, будто весил не менее ста кэгэ. Я его нёс вначале на спине, потом перевесил вперёд, потом понёс в руках, потом закинул через плечо как мешок картошки. Потом сделал из двух лямок одну большую и в дороге перевешивал с одного бока на другой. По городу я двигался узенькими улочками, зачастую неосвещёнными. Множество раз я видел вдали вышагивающие под фонарями патрули в сопровождении электропсов. И каждый раз оставался незамеченным.
   Я приковылял домой во втором часу ночи, умудрившись под конец насадить ботинок на какой-то штырь и проткнуть подошву насквозь. Войдя в коридор, я запер дверь, скинул вещмешок на пол и замер. Тревожное чувство преследования не покидало разум. Я приник к дверному глазку и прекратил дышать. Если б псы шли по следу, то уже б нашли меня, уже патрули поднимались бы по лестнице. Но на это не было ни намёка. Тишина. Можно расслабиться. Действительно можно.
   Я вытащил канистру из вещмешка и бухнул её на стол. Открыл, налил стакан. Вот оно, спиртное. Водочка, запретный плод. Я не пробовал алкоголя уже пять лет с тех пор, как его запретили. В полутёмной кухоньке на крохотном столе стоял стакан, наполовину наполненный мутной жидкостью с приятным манящим запахом спирта. Я глядел на стакан и мандражировал от опасного предвкушения. Я вдохнул поглубже обжигающий запах. Здесь градусов пятьдесят, не меньше. Настоящий самогон. Руки мелко дрожали. Тело ещё было в холодном поту после прогулки. Я откровенно боялся. За сам факт наличия канистры дадут десяточку с конфискацией (было б что конфисковать). А тут и употребление - арест с поличным. Лизнул это блаженство - омерзительно. Необходимо переступить и действовать. Мужик я или нет. Бери и действуй. Сказал А, говори и Б, прочь сомнения. Вот оно. Что ж, залить всё происходящее. Разом. Залпом. Раз и всё. Это поможет не провалиться в основательную яму, поможет остаться на плаву и преодолеть ситуацию с Ксюшей. Взял горбушку и таки опрокинул стакан. Гадость провалилась внутрь. Мощно вдохнул запах хлеба, обманывая мозг. Знай, нутро, я выпил лекарство, прими и терпи. Запретный напиток, дарящий спокойствие.
   Уже через секунды дало в голову. Понеслось. Недолго думая, я налил следующую порцию. Поднёс кружку к губам, подумал ещё раз напоследок, вздохнул и также залил внутрь. Закусил сырком с перцем за 26 тредов. Вот оно старинное забытое ощущение. Алкоголь быстро расходился по телу. Дрожь унялась. Я обмяк на стуле и расслабленно откинулся на спинку. Накатила приятная лёгкость. Уже нет волнения. Зажевать хлебом.
   В голове ещё не улёгся мой ночной променад. И, конечно, Ксюша. Вот она движущая сила моего беспокойства и того множества нарушений, совершённых за последние дни. Ксюша, конечно она. Где она сейчас? С кем? Гуляет, небось. Танцует на чужой квартире. Пьяная. Мужские руки обнимают её, гладят. Ей нравится. Она непротив. Она настолько пьяна, что согласна на всё. И вот он, взрыв в моём мозге. Хаотичные мысли и попытки их прекратить, сместить фокус мыслей на другие, более важные, дела. Но что может быть важнее того, что твоя подруга, твоя половинка, с которой знаком уже четыре с лишним года, - деградирует. Изменяет и падает на дно, и делает это изо всех сил. Она не понимает, что творит. Из милой тихой девочки она превратилась в павшую женщину с сомнительной моралью. И как бы я ни уговаривал себя, надо признать - в её падении есть моя вина. Это я не уследил за ней. Я упустил её, позволил скатиться. Не уберёг. Я потерял её. Я сам виноват. Эти ссоры регулярные. Когда мирились, то и не вспомнить было, из-за чего поругались. Ну, устал немного. Мог бы и потерпеть. Зато вдвоём так хорошо было. Так тихо, спокойно и приятно. Такая нежность. Этого уже никогда не будет. Никогда не станет, как прежде. Она не чувствует вины. Она живёт распутной жизнью и полагает это нормой. Никакая совесть не возникает у неё, когда она наряжается в красивое платье, наводит флёр на голове и спешит на свои танцы. А потом вся такая нарядная и пьяная идёт к Дубкину.
   Я взял в коридоре ПЭВМ и, стараясь не выронить её из рук, принёс на кухню. Локметки показывали, что планшетка уже который день находилась в новом корпусе. Да и чёрт с тобой, Ксюша, лишь бы не пришла сюда.
   Организм требовал подливать внутрь, и я понемногу удовлетворял это требование, пока чувство умиротворения резко не сменилось досадой. Возник звон в ушах. Громкий звон мешал ходу мыслей. Внутренний голос терялся за назойливым шумом. В какой-то момент я заметил, что говорю вслух. Говорю с воображаемой Ксюшей. Выговариваю её, пытаясь достучаться до её душевных струн, до последних остатков её порядочности. Ты никогда такая не была. Ты живёшь так, как не знаешь. Это не твоё. Этим мимолётным удовольствием ты уничтожаешь своё будущее. Ты просто сопьёшься и утопнешь в грязи, если тебя не арестуют и не расстреляют. Да и поделом тебе будет, раз не слышишь моего голоса разума.
   Я раскурил папиросу, прямо тут, возле атомной кухни. Запрещено курить возле реактора, но кому какое дело, что произойдёт - загорится, взорвётся - без разницы. Папироса лишь усугубила внутреннее состояние. Появилась тяжесть - телесная и душевная. Сначала идеи, ненормальные и, даже, немного безумные - прямо сейчас пойти к ней, ночью, и чёрт с ними, с патрулями, когда тут такие важные дела. Но вряд ли я пойду - уже и слабость появилась, сонливость. Я раскурил ещё одну папиросу. Мозг стремительно сбавлял обороты.
   - Тварь ты поганая, вобщем. Сволочь ты, Ксюша... Мерзота, - я сделал ещё затяжку и затушил окурок об край тарелки; мой голос будто жил отдельно от тела, как отдельная чужая субстанция вокруг моего организма. - Как, вобще, можно разрешить себе делать такие вещи. Шалава ты... Тварь...
   Я заковылял по коридору, держась за стены и по пути задевая мебель и другие предметы. Меня штормило из стороны в сторону. Наконец, я рухнул в кровать прямо в одежде и мгновенно уснул.

***

   То самое чувство, те первые мгновения, когда просыпаешься спьяну и ничего не помнишь. Короткое блаженство, когда ты чист, как лист бумаги. Голова легка. Очень короткие минуты. Пока не накатит головная боль и постепенно не вернутся образы ночных пьяных размышлений. Утреннюю блажь прорывает путанная мешанина из тягучих и болезненных воспоминаний.
   В комнате стоял плотный спёртый воздух, смешанный с вонью от обуви и носков. Приложив силы, я поднялся из постели. В коридоре валялась на полу упавшая с вешалки одежда и раскиданные вонючие ботинки, ещё влажные от ночного похода. Я забыл поставить обувь на электросушитель. В кухне был бардак. На столе разбросаны объедки от закуски. На скатерти липкие пятна и потёки до пола. Тут же на полу лежала ПЭВМ. Я поднял её и поглядел локметки - всё без перемен. И тут я увидел время - уже одиннадцатый час! Я проспал работу! Даже не услышал будильника! Чёрт возьми! Первый раз в жизни.
   Торопиться уже не имело смысла. Пойду к обеду. Ещё чай успею попить перед выходом.
   Я занёс планшетку в пустой цех и подключил штепсель к зарядной розетке. Выходя, бросил взгляд на стенгазету "В будущее", висевшую пятый месяц. В столовой уже обедали Денис, Володя и Виталик Шпрингфельд. Они каждый оглянулись при моём появлении, и только Володя задержал на мне возмущённый взгляд. Все трое снова обратились к Валерке, который вернулся из командировки на целину. Взяв только суп, я тихонько подсел с краю стола, чтоб не мешать рассказу Валеры.
   - Вобщем, всё тип-топ, мои бандерлоги наладили электронику. Скоро будем рубать котлеты из батата и маниоки! - Валерка ухмыльнулся. - Сутки прошатались на скоростном поезде до Актюбинска. Шли прямо без остановок. От станции доставили на грузовой платформе. Видели бы вы зарево от парников, ребята! Ночью выглядит, как будто пожарище на горизонте - застывший неподвижный огонь, полнеба оранжевое. Вокруг снег, а под куполами жарища. Меж куполов летают охранные мультироторы. На целине трудятся только южане, все по пояс раздетые. Живут в бараках. Зашёл к ним вечером посмотреть, как живут, дверь отворяю - разговоры смолкли, все на меня повернулись, глазами лупят, напряглись. Вонь страшная, ребят. Пол как в землянке. Грязь повсюду. Темень - одна лампа на весь барак. Спят на трёхэтажных шконарях. Вместо матрасов - сено настелено. В углу ведро. Мухи везде. На шконке у каждого посуда - у кого тарелка, у кого железная миска, у одного был армейский котелок, круглый такой, высокий. Стена до середины чёрная, засаленная от спин. Я так глянул, думаю, ёлки-палки, и закрыл дверь.
   Хрущёв заезжал осматривать. Ну что - маленький такой, толстенький, в сером пиджаке и в шляпе, стоит у стены, вокруг делегация. Нахваливал нас.
   Немцы заезжали, угостили сигаретами, - Валерка достал из кармана и продемонстрировал белую пачку с большим цветастым гербом; Шпиндель дёрнулся было взять пачку, но Валера зажал её в кулаке. Затем посмотрел наручные часы.
   - Ну ладно, ребят. Сейчас в управление на Пешков-штрассе отметиться и выхожу в смену. Как у вас-то делишки?
   Володя оглянулся на меня и ответил:
   - Да так, потихоньку.
   - Ну, будьте здоровы, - Валера вскочил, пожал руку троим и, замешкавшись, протянул руку мне.
   Когда он вышел из столовой, Володя обернулся ко мне с ехидной улыбкой.
   - Ну что, засранец? Пришёл? - спросил он с вызовом. - Влад за него на станке шлифует. Игорь-то выходной сегодня! Так и сказал про тебя - засранец! в порошок сотру! - Володя засмеялся. - Деда напрягаешь. Я думал, очки у него треснут от натуги.
   - А Дубкин твою Ксюшу шлифует! - выдал Шпрингфельд, и раздался володин хохот на всю столовую.
   Работники других участков тоже посмеивались, глядя на меня. Володя похлопал мне по плечу, потеребил голову и попытался ухватить за щёку. Денис сидел, закрыв рот сложенными ладонями, но по глазам было видно, что смеётся со всеми.
   - Ладно, пойдёмте, - Володя поднялся с пустой тарелкой; за ним поднялись Денис и Шпрингфельд.
   В новостях рассказывали о еврейских погромах в Рейхе. Володя задержался на секунду, затем ткнул пальцем в экран: Гляди, Шпиндель, там твоих бьют, ахаха! - и засмеялся тем противным частым смехом, который присущ мужчинам недалёкого ума и низкого воспитания.
   Перенесённый позор заставил умолкнуть на весь день и избегать Володи с Денисом. Не хотелось даже встречаться с ними взглядом. Мне было нечего ответить на сцену в столовой.
   Вскоре навалилась сонливость. Работа не шла совсем. Дрожали руки. Я уже не спешил никуда, не рвался перевыполнять план. Мне это уже ни к чему. И в довершение этого поганого дня я загубил заготовку - не удержал шлифовальную машинку и взял слишком глубоко. Такой дефект было уже не исправить. Пошёл и твёрдым голосом доложился технологу. Тот поглядел, повертел деталь в руках, вздохнул и отправил работать дальше.
   Почему при всей автоматизации страны такие тонкие процедуры проходят вручную? По улицам ходят и ездят роботы, автономные станции побывали уже на всех планетах солнечной системы, обитаемые станции летают на возлеземной орбите, в атмосфере Венеры и на кольцах Сатурна, людей протезируют кибернетическими конечностями, неотличимыми от настоящих рук и ног, в Азии огромные кукурузные парники размером с города, в которых работает минимум человек. И на фоне всего этого полировка деталей - по сути, косметическая операция, не имеющая практического смысла - происходит руками, как во времена царских помещиков. И я тут, скорее, раб, чем вольный рабочий. Я самый настоящий раб. И строй у нас рабовладельческий, со своими хозяевами-буржуями и электрическими надсмотрщиками. Я не могу подать голос. Я хочу домой и не могу заявить об этом. У меня есть только вариант работать. И благодарить хозяина за то, что не приковал цепью к станку. Этот мир не движется никуда. Мы варимся в своём соку, в своих испражнениях. Мы говорим про будущее, а сами крутимся в заржавленной действительности, скрипим механизмами. Неужели никто не замечает этого!
   - Э! - окликнул Володя, вернувшийся с перерыва. - К руководству в кабинет! Уникум!
   Я стянул защитный комбинезон, сложил его на станке и вышел из цеха. Тревожное чувство закрадывалось в подкорку. Через минуту меня уже трясло от ожидания порки.
   В кабинете за столом сидела директриса, похожая на немолодую телефонистку, случайным ветром занесённую на высокую должность. В модных очках и с короткой стрижкой, она хмурила лицо и сводила брови, пытаясь выглядеть рассерженной начальницей. Подле неё стоял блаженный технолог, робко опустивший глазки. На столе лежало несколько деталей, среди которых испорченная мной сегодня.
   - Присядь, - начала Ирина, указывая на один из стульев, расставленных вдоль стены. - Сегодня ты забраковал деталь. А на эти посмотри, - она притронулась к деталям на столе. - Подойди, посмотри. Не стесняйся.
   Я поднялся и приблизился к столу. Детали, разложенные на столе, имели заметную матовость. Это были детали с той смены, когда я решил, что получу совмещение в Снабжении. В спешке я обрабатывал не глядя. Результат казался приемлемым. Но под яркими лампами кабинета было отчётливо видно, что обработка недостаточная.
   - Посмотри, какая матовая, - произнесла Ирина спокойно и без аффектаций. - Ты не видишь? Погляди.
   Ирина бросила брезгливым движением увеличительное стекло. Я взял его и всмотрелся в металлическую поверхность. Достаточно было беглого взгляда, чтобы понять - определённо, много дефектов, полировка неравномерная.
   - И это вся партия, - продолжала Ирина. - Двести деталей. Хорошо, что увидели перед отправкой. Полдня Владислав Владимирович перебирал... Дальше. Ни одной отметки в формуляре! Почему отметки не делаешь?
   Я пожал плечами и ответил первое, пришедшее в голову:
   - Думал, для ускорения работы не делать отметки...
   - Как это не делать?! - взорвалась Ирина. - А что я в Госплан отправлю! Как там поймут реальное положение дел? Что это, вобще, за саботаж?! А потом два года за очковтирательство в ЕСАПе?? Ещё и технолог работает за него, что это такое!
   - Это вопиющий факт, - гневно прокряхтел старикашка-технолог.
   Я стоял перед ними как нашкодивший гимназист. Ирина выговаривала, как маленького мальчика. От стыда хотелось провалиться на месте.
   - У тебя что-то случилось? Может, плохо себя чувствуешь?... Ты решил проявить себя, рвение по службе это хорошо, но надо без брака. Тем более уже есть человек на место десятника, поэтому даже не думай. Я понижаю тебя до младшего инженера, штраф тысяча тредов и ставлю вопрос об исключении из партии... Всё, можешь идти.
   Я быстренько сбежал из кабинета. Выносить этот выговор было невозможно.
   Мне определённо требовался отдых. Хорошим вариантом было бы уйти на больничный, но сейчас как никогда нужны деньги. Денег нет совсем. Приблизительный подсчёт давал, буквально, единицы тредов на счёте. А за больничный платят всего ничего, на еду не хватит.
   После смены я сбежал раньше всех. Первым вышел из НИИ, всё так же пронося ПЭВМ под курткой. Сменные охранники, что один, что второй, уже просто игнорировали треск рамы металлоискателя. Я даже расставлял руки, предлагая обыскать себя, но охрана просто отмахивалась.
   Я брёл домой в темноте, чавкая грязной водой в обоих ботинках. Я прямо чувствовал, как пяткой через дыру в подошве наступаю на асфальт. Носок в том месте протёрся. Ботинки были промокшие насквозь.
   Возле дома я зашёл в продмаг. Необходимо было экономить. Я взял самую дешёвую закуску, которая была - сосисочный фарш консервированный за сто семьдесят тредов, ливерной колбасы третьего сорта на пятьдесят тредов, наидешёвейший плавленый сыр за тринадцать тредов и кофейный напиток на утро за сто тредов. Продавщица всем своим видом показывала, как ей отвратительно обслуживать клиентов, и после оплаты нахамила, мол, ходят тут оборванцы, искоса глядя на меня.
   В подъезде встретилась соседка-кляузница с сеткой, в которой несла бутылки кефира и батоны. Бросив надменный взгляд, она недовольно фыркнула и продолжила подниматься к себе.
   В квартире пахло мокрыми вонючими носками. Я поставил обувь в угол и туда же кинул рваные носки. Взял телефон и набрал 009 - единое справочное Госбанка. Домашний номер был привязан к счёту в Госбанке, поэтому соединение происходило напрямую, без общения с оператором. Женский голос в автоматическом режиме сообщил: Ваш счёт равен ноль трудовых единиц; вам оформлен вексель на сумму одна тысяча трудовых единиц.
   Сука! Я хлопнул трубкой по телефону с такой силой, что по карболитовому корпусу пошла трещина. Не хватало мне долгов. А до получки ещё так далеко.
   Я разложил на столе закуску, поставил стакан и налил с канистры до половины. Следовало бы отказаться от распития спиртного хотя бы ради экономии, но так манила эта ловушка поддельной радости. Надо накиряться и побыстрее, потому что нервы уже не выдерживают. Во второй раз водка пошла охотнее, без всяких вчерашних сомнений. Не "Перцовая", конечно, но тоже очень хорошо. Блаженство быстро растворилось в теле. Дело сделано.
   Я растёкся на стуле. Оглядел кухню в поисках пятого угла для спасения от наступающего наваждения. Кухня, как и вся квартира, была отравлена. Атмосфера в ней только и говорила об измене. В каждом углу стояла Ксюша и требовала себе отношения после загула. Она была везде после пьяной ночи с Дубкиным. Да и кто знает, где она была, кто ещё оприходовал её. Дубкину без разницы, сколько у Ксюши кавалеров, сколько людей было в ней после меня. Эти двое, Ксюша и Дубкин, удовлетворяют свои низменные желания, после чего она приходит ко мне и врёт мне в глаза. Она всегда здесь, в этом пространстве. Она возле дома. Она на всём пути от дома до работы. Она во всех парках и магазинах, во всех лавках, где мы были когда-то. Каждый миллиметр пропитан ядом её измены. Бульвар и каждый закоулок, где мы гуляли под ручку, всё вызывает в памяти эти годы, которые оказались уничтожены. Ксюша навязывает новую реальность, где она свободна в своих половых связях, а я как её папа, который умер четыре года назад, по-отечески - должен принять, накормить, обогреть и уложить спать; выслушать, как ей плохо пилось и гулялось с мальчиками, и пожалеть её, бедную. Она так решила.
   Захотелось нормальной еды. Я запустил в кухонном аппарате приготовление макарон и лепёшек к ним. Вся эта дешёвая закуска третьего сорта - есть её невозможно. Такое даже собаки не едят.
   Кухня мерно запыхтела, заработала своими механизмами. Думал, отвлекусь, но не вышло. Не получится. Вся эта мешанина постоянно в моей голове. Всё это душит и не даёт сделать шагу. Оно повисло над самой головой. Все всё знают. Все всё видят и понимают. Денис, Володя, дурачок Шпиндель, старый хрыч Влад и Игорь-гнилушка. Ничтожества. Обложили со всех сторон. Я вас всех ненавижу. В этой тёмной кухоньке живут призраки настоящих, живых, людей. Эти призраки не дают мне жизни. Никто не даст мне жизни. Я вас всех ненавижу. Чтоб вы все сдохли. Я не прошу много, я просто выполняю работу и хочу тишины. А с Ксюшей хотел того тихого семейного счастья, которое рисуют плакаты и передачи на радио и телевидении. Я вас всех ненавижу. Вы лезете своими мелкими погаными ручонками в мои дела.
   Алкоголь больше не действует, как источник радости, он только усиливает состояние грусти, превращает в животное с одним рефлексом - пить ещё, вливать эту дрянь, противостоять рвотному рефлексу и заливать ещё стакан за стаканом. Я не могу нормально надраться. Я хочу упиться вусмерть и выспаться как следует, но я не сплю больше никогда.
   Голова закружилась. Только поднявшись с места, я понял, что сильно перепил. Кое-как добравшись до туалета, я сел на унитаз. В гулкой тишине, сквозь завывания ветра в вентиляции, стал раздаваться периодический гудок. Этот неизвестный звук раздавался, будто, издалека, казалось, из соседней квартиры. У кого-то из соседей что-то гудело. Я прислушивался, пытаясь понять, в какой именно квартире гудело. Уже начало раздражать. Да сделайте что-нибудь! Прекратите уже этот гудёж!
   Я вышел из туалета. Звук стал явно громче. Он шёл откуда-то в моей квартире, а конкретно, из кухни. Оказалось, это кухонный аппарат выдавал ошибку и моргал лампочкой. Я пошевелил шторкой выдачи пищи, и звук прекратился на секунду, потом снова продолжился. Я пытался поймать положение шторки, в котором датчик не выдаёт ошибку. И в какой-то момент показалось, что проблема устранена, но гудёж вдруг продолжился. И тут я сорвался. Я врезал ногой по шторке, попытался выдрать её, схватил из-под стола молоток и стал бить атомную кухню куда можно, лишь бы этот поганый звук прекратился уже. В конце концов, я запустил молоток в аппарат, не глядя куда, и когда установилась тишина, стало понятно, что и гудок прекратился. Возможно, уже давно перестал.
   Раздался телефонный звонок. Я схватил трубку и гавкнул:
   - Да!
   - Привет. Как дела?
   Это была Ксюша. Ты как раз вовремя. Я тебе скажу, как мои дела.
   - Давай встретимся? - предложил ксюшин голос.
   - Да иди ты к чёрту! - зашипел я. - Исчезни уже из моей жизни! Шалава! Блядь!
   И бросил трубку. Нужно срочно подлить из стакана. Налив доверху, я опрокинул внутрь и закусил импровизированным бутербродом из всего, что было на столе. Я нервно жевал закуску, пытаясь выровнять горячее тяжёлое дыхание. Потом закурил и вконец успокоился. Стало ли легче? Определённо, да. Я был с тобой груб, Ксюша? Однозначно. Но почему ты делаешь вид, будто ничего не случилось, почему притворяешься, почему не слышишь меня! Это измена, Ксюша, самая настоящая измена. Может я чего-то не понимаю?
   Я захотел убедиться и посмотреть в словаре. Толстенная книга нашлась на полке шкафа. Я забрал её на кухню, сел и стал листать. В глазах уже всё плыло. Нужная статья под заголовком "Измена" нашлась через несколько минут поисков. Голова была заполнена густым тяжёлым туманом. Приходилось вглядываться и читать отдельные слова, долго откладывая в голове прочитанное: "измену совершают женщины слабых мужчин... таких как ты, читатель... да, да, ты, глядящий в этот текст, будто в поисках ответа на свой животрепещущий вопрос - нет, вопрос не "за что?" или "почему?", а "как дальше жить?". Ты, дорогой читатель этой энциклопедии, пытаешься цепляться за последние крохи надежды на то, что ты в этой ситуации прав и жертва, но ты должен понять - ты ничтожество. Только осознав и, затем, приняв этот факт, ты сможешь далее существовать". Я, похоже, не читал, а выдумывал себе этот текст. К чёрту эту дрянь. Я зашвырнул эту чертовщину в темноту за кухонный аппарат.
   Создалось ощущение, что огромная рука нависла над головой. Я буквально находился в тени громадной ладони, которая, того гляди, расплющит на месте.
   В комнате я включил телевизор и попытался сконцентрироваться на передаче. Передача была центром моего мыслительного процесса, маленькой серой бусинкой, а Ксюша находилась позади бусинки, на втором месте. Ксюша была фоном, была картинкой, достаточно большой, чтобы бусинка телевизора терялась на фоне Ксюши. Бусинка находилась в центре шара, вся внутренняя поверхность которого и была фоном. Фон был настолько гигантский, что занимал первое место. Ксюша была везде вокруг.
   Это было тяжёлое опьянение, тяжкое, в нём уже не было удовольствия. Опьянение, лишь будоражащее раны, поднимающее давление, обостряющее злость. Я не мог с этим справиться. Посреди ночи я смотрел локметки Ксюши, последняя из которых была в НИИ. Потом ПЭВМ обозначался, как отключенный. Я не хотел её прихода и, даже, боялся, что она внезапно заявится ко мне в квартиру.
   Усталость измучила, она, казалось, была всегда. Я потерял сон. В больших книгах героям снились сны, объясняющие их внутреннее состояние. Меня же которую ночь преследует бессонница. Я больше не сплю никогда. Полночи наедине со своими мыслями - всё про Ксюшу. Короткий поверхностный сон как убогая награда за мучения. Сон это единственный период, когда я был относительно спокоен. И этого времени было крайне мало. Я просто лежал на спине и смотрел стены и потолок под звуки своего дыхания и под трескотню радио, иногда ворочаясь с одного бока на другой. Я мысленно считал до каких-то огромных значений, пробовал замедлять дыхание, расслаблял все возможные мышцы лица и тела, и всё впустую. Я смотрел странные и ужасные картины, которые создавал мой мозг - люди в масках, с уродствами, разложившиеся, сгоревшие, всегда живые и улыбающиеся. Что-то летело в меня, кто-то внезапно набрасывался, я спотыкался на ступенях - и резко просыпался, вздрагивая.
   Урывками доносились фразы из ночного радио. Эфир был всегда в записи. Мёртвая волна будто картонная ширма, за которой простирается бесконечная пустота. Это радио не имеет содержания - простая звукозапись, бессмысленная имитация, долбёжка в мои уши.

***

   Я открыл глаза и осознал, что снова проспал. За окном было светло. Да и к чёрту. Я сел на кровати и понял, что ещё не до конца протрезвел после вчерашнего. Всё вокруг было в тумане. Немного шатало. Преодолев тяжесть в организме, я поднялся и пошёл одеваться. Одежда на мне пахла немытым телом, потому что снова уснул, не раздеваясь. Напялил холодные мокрые носки и влажные противные ботинки. Накинул куртку и прислонился у двери. Не было ни сил, ни средств, ни желания. Погляделся в зеркало убедиться, что выгляжу достаточно опрятно. Главное это на улице выглядеть естественно. Не спеша пройду, продышусь, и станет легче.
   Но легче не стало. По дороге я постоянно встречался взглядом с прохожими. Казалось, они всё знают. Люди прохожие, в их глазах виделся укор - ты убогий, говорят они мне одним взглядом, ты ничтожество, ты алкоголик, потому что твоя девка ходит к другому, а ты ничего не можешь сделать, он большой человек, а ты кто? ноль без палочки. Во взгляде каждого встречного читалось уничижение.
   И вдруг я увидел её. Какое совпадение. Я ещё издалека завидел её, и что-то внутри вздрогнуло. Я не замедлился, но шаг стал неуверенным. Вот она идёт впереди по тротуару своей этой плавающей походкой и скоро пойдёт под мостом. В чёрном приталенном пальто с капюшоном, отороченным мехом - Дубкин подарил его тебе. Идёшь ты не на работу, потому что уже отсюда, метров за пятнадцать, ощущался омерзительный шлейф алкогольного распития. Накатила прямо с утра или того хуже - всю ночь пила и развлекалась. И идёшь себе и в ус не дуешь, нет дела до патрулей или бдительных прохожих. Куда ж ты идёшь? Может и в институт, к своему Дубкину. Дрянь. Потом и ко мне заявишься. Алкоголичка гулящая.
   Я стремительно нагнал её и, убедившись в отсутствии людей вокруг, заявил самым твёрдым голосом:
   - К Дубкину идёшь?!
   И никакой реакции. Как шла, так и идёт. Не расслышала? Сердце билось. Не отступать.
   - Нажралась уже, алкоголичка поганая! - я рванул её за пальто, развернув лицом к себе.
   На меня смотрела старая женщина с крайне испуганными глазами. Господи, это же не Ксюша, это посторонняя женщина. Я смотрел на неё, а она на меня. Что она подумала в этот момент. Конечно же, что она попалась, и сейчас некто я вызову патруль, чтоб донести. Но я просто сорвался с места и убежал вперёд, под мост, от этой крайне нелепой ситуации. Мне померещилось.
   Мне везде мерещилась Ксюша, как корень всех моих проблем. Я не могу от неё отвязаться. Мы не вместе, но я будто продолжаю нести за неё ответственность. Не было бы тебя, Ксюша, и не было бы твоего Дубкина - и не было бы никаких проблем. Я бы смог вернуться в колею, снова установить душевное равновесие.
   На доске позора к прочим типчикам прибавился и мой портрет из личного дела. Подпись лаконично гласила "Злостный халтурщик. Опоздание".
   В цеху я сразу подключил ПЭВМ к зарядному устройству. Затем вышел в туалет, включил холодную воду и стал жадно хлебать её, наливая в ладошки. Побрызгал на лицо и обтёр как следует. Посмотрелся в зеркало, пытаясь успокоить внутреннюю дрожь, но гудение озонатора сбивало с ровных мыслей.
   Не без страха зашёл в столовую. Взял суп и направился к столу, где сидели Володя и Денис.
   - Э нет, братец, - Володя положил руку на свободное пространство стола. - Сюда подсаживаться не надо.
   Я замер с тарелкой в руках, не понимая, насколько Володя серьёзен.
   - Давай-давай, дуй отсюда, - Володя кивнул на свободные столы. - Тебя уже взяли на карандаш, дружок. Всё, вон там сиди.
   Я молча ушёл за пустой стол у окна, сел и стал хлебать суп. Володя, тем временем, не унимался:
   - Слышишь? Чо мне главный инженер предъявляет за пса в Видном?? - Володя рявкал на всю столовую. - Два раза за утро на допрос вызывали, мол, это я ночью собаку отключил...
   Денис шикнул на него, и Володя затих. Все смолкли, глядя новости. Показывали посещение Хрущёвым выставки авангардистов. В центре кадра стоял сам председатель Совета министров СССР с гневным выражением на лице и, раззявив рот, размахивал кулаком. В сторонке стоял худощавый немолодой мужчина в пиджаке поверх свитера. Хрущёв орал матом, сорвал со стены картину и кинул на пол. Затем закричал - "Что рисуете?! Сталина нарисовать не можете! Мазня! Вы мужики или педерасты?!". После выхватил из кармана револьвер и стал стрелять под ноги худому мужичку. Камера затряслась - видать, оператор срочно отстранился от Хрущёва.
   Володя при виде этих кадров взорвался хохотом на всю столовую. Затем резко смолк. Упала тишина, причиной которой было появление руководства. Директриса Ирина и мастер Игорь шли делегацией прямиком в мою сторону. Игорь тащил массивный, похожий на переносную радиолу, аппарат контроля трезвости. Володя с Денисом спешно покинули столовую, косо поглядывая на меня. Игорь положил передо мной громоздкий агрегат, а Ирина скомандовала дыхнуть. Я выдохнул в длинную чёрную трубочку, и стрелка под стеклом подскочила до середины.
   - Всё ясно, ко мне в кабинет его! - произнесла директриса и ушагала прочь из столовой.
   - Пройдёмте, юноша, - пригласил Игорь, делая жест железной рукой в сторону выхода.
   Есть перехотелось. По телу прошла испарина. Я встал. Ноги были ватные и еле держали. Под удивлённые взгляды оставшихся в столовой работников, я двинулся к выходу, по дороге задевая столы. За дверью в коридоре стоял Володя и, схватив мой рукав, прошипел прямо в ухо:
   - Сдашь меня - я тебе кишки выпущу, подонок!...
   Бросил взгляд на шедшего следом Игоря, пихнул меня и поплёлся неспешной походкой, проводя рукой по подоконникам. Я не собирался называть чьих-то имён.
   В кабинете Ирина бросила передо мной лист бумаги и авторучку.
   - Пиши объяснительную за опоздание.
   Слова никак не формировались в голове. Рука дрожала. Я стал выводить буквы слова "Объяснительная", но выходила корявая нелепица.
   - Не знаю, где ты достал спиртное, - заговорила Ирина. - Я не буду портить тебе жизнь. Ты отличный специалист. Здесь нужны такие люди. Получишь строгий выговор за опоздания и штраф пять с половиной тысяч тредов. И, конечно же, будешь исключён из партии - в партии нет места работникам с такой низкой дисциплиной... Напишешь объяснение и иди домой. Придёшь на работу, когда будешь в порядке.
   На душе несколько полегчало. Я быстро написал бумагу, что опоздал, т.к. проспал будильник. Промямлил благодарность и тихо исчез.
   Я вышел из НИИ с ПЭВМ за пазухой и, после некоторых раздумий, направился в Парк инженеров. Было довольно тепло, тихо и серо. Все экраны показывали безжизненную рябь. Я сидел на нашем с Ксюшей месте продолжительное время. Чего я ждал? Надеялся, что Ксюша придёт сюда? Почувствует своим сердцем, как мне сейчас тяжело, и придёт по зову?
   Патруль с электропсом прогуливался по безлюдной аллее, и сорока отскочила в сторону, будто механическая собака могла заинтересоваться живой птицей. Собачий мозг из феррита и германиево-платиновой пены это просто сокращённая копия разума настоящей собаки. Кибернетический мозг лишён инстинктов живого пса, он неподвластен дрессировке или воспитанию. Узко запрограммированный робот. Он только выполняет задачу, вложенную инженером, и конкретно эти электропсы, последняя модель, работают по программе этого проклятого инженера Дубкина. Этот Дубкин, дай ему волю, заставил бы весь Союз, всё человечество работать по его программе.
   Обострилась спина. Казалось, разболелся весь организм - поясница, бок и вниз в ноги. Дихлоферен давно закончился, не принеся никакой пользы. Подсознательно, где-то внутри, я хотел увидеться с Ксюшей, но не с нынешней. А с той, которая была раньше. С моей хорошей Ксюшей. Когда мы болеем, когда нам плохо, мы жмёмся поближе к кому-то. И тогда напала невероятная тоска. Везде тоска - на дорожках парка, среди голых деревьев, в мёртвых листьях на гниющей траве, тоска на этой холодной скамейке, в сером небе. Бесконечная тоска висела в воздухе на улице и в доме.
   Сделав круг по парку, патруль направился ко мне. Электропёс подскочил, принюхался, наведя страху, но не подал знака. Подошедший ряженный рявкнул голосом, усиленным и искажённым электроникой:
   - Ваши документы!
   Я протянул красный пластик. Патрульный приложил карточку к экрану на запястье.
   - Почему не на работе!
   - Выходной...
   - По карточке вы были на рабочем месте полтора часа. С опозданием.
   - Я заболел.
   - Больничный лист отсутствует на карточке!
   - Сейчас пойду к врачу...
   - Почему на рабочем месте не назначили?
   Я замялся.
   - Врач сегодня выходная...
   После паузы патрульный вернул карточку и молча ушёл дальше контролировать пустой парк.
   Снова появилось ощущение нависшей над головой огромной руки. Я поднял взгляд наверх и будто увидел исполинскую ладонь прямо над теменем. Ещё секунда, и прихлопнет.
   Безумно хотелось улететь куда-то далеко-далеко. Улететь на Луну, в Бармин, где Сталин лежит в своей медкапсуле. Я бы мог смотреть за приборами, пока Сталин лечится. Я был бы один во всём Бармине. Чёрт побери, я бы отправился в сверхдальнюю космическую экспедицию, на белом просторном корабле, в полной тишине. Я бы потратил всю свою жизнь, чтобы просто лететь до ближайшей звезды. Совсем один. Только я и звёзды. Я стану серьёзным человеком, исследователем, положившим жизнь на алтарь науки. Я найду свою неизведанную планету, тайно спущусь на поверхность и стану незаметно изучать жителей этого нового мира. Я выучу их язык и сольюсь с их обществом, буду жить среди них инкогнито. Но что потом? Получится ли построить новую жизнь? Игорь как-то сказал, что все свои проблемы люди носят с собой, и попытка сбежать не будет решением.
   Начинало темнеть. Сгущались сумерки. Приди Ксюша сейчас, когда мне безумно тяжко, и я бы простил ей всё, и даже бы закрыл глаза на связь с Дубкиным. Я бы всё на свете простил, если бы она пришла ко мне сейчас, сюда, на наше место.
   Но чуда не произошло. Я побрёл в сторону дома с планшеткой наперевес. Безумно захотелось напиться. Это единственная радость сегодня. Закуска ещё осталась со вчерашнего вечера, ничего покупать не надо.
   И я напился. В канистре было ещё чуть больше половины влаги. Я заливал внутрь себя большими дозами и закусывал вчерашними объедками. Уже нет больше удовольствия. Наперёд знаю, чем всё закончится - головной болью и тяжестью во всём теле. Да и к чёрту. Директриса сказала приходить, когда буду в порядке. Но ясно и так, что я уже не вернусь в НИИ - никто не даст мне спокойно работать. У меня ещё много спиртного и целая тысяча, данная Госбанком в долг.
   Я улёгся на кровать. Скоро наступит комендантский час, и включат ночное радио. Но сейчас хочется уснуть в полной тишине. Хочется провалиться пускай в поверхностный сон. Сны, заберите меня в свою волшебную страну, где все приключения, пусть даже самые страшные, - они временные, они закончатся и оставят отпечаток, растворяющийся дымок тревожной паники. После такого тяжкого сна окружающая действительность кажется не такой уж суровой. Ты понимаешь, что всё не так уж плохо.
   Но сон не наступал. Я по-прежнему не мог уснуть. Я возвращался мыслями к Ксюше. Вчера я наговорил ей гадостей по телефону. Но я ведь мог быть неправ. Возможно, я перегнул. Возможно, и она поняла, что зашла слишком далеко. Попалась по всем фронтам и передумала. Может, она и вчера хотела сказать что-то хорошее. Её долго не было. За эти несколько дней она могла осознать всё и попросить встречи, чтобы объясниться.
   Надо позвонить. Глупейший поступок, но я слишком пьян, чтобы отказаться от этого.
   Прошёл на кухню, подвинул к себе надтреснутый телефон, поднял трубку и набрал на диске номер квартиры Ксюши. Звонок шёл долго. Странно, время непозднее.
   - Да! - рявкнул мужской голос на том конце провода. - Да, я слушаю!
   Это был Дубкин. Определённо, это был он. Я узнал его голос. Чёрт бы его побрал, он у Ксюши. Я ошарашенный бросил трубку, пытаясь совладать с сердцебиением. Как это понимать?
   Понимать, как есть. Дубкин в гостях у Ксюши. Ночует у неё. Познакомился с её мамой, расположил к себе. Он контролирует Ксюшу. После вчерашнего моего разговора он и берёт трубку на случай, если я позвоню. Здесь нечего понимать. Смирись уже и успокойся.
   Я накатил полную кружку омерзительного пойла и замер на стуле. Я смотрел куда-то в пол, но взгляд не улавливал никакого изображения. Перед глазами была каша из видений. Смешались Ксюша и Дубкин, Ирина и Игорь, Володя и Шпрингфельд, цех и столовая. Всё ненавистно. Ни единого светлого лучика.
   Прошло много времени, прежде чем я вышел из ступорозного состояния и взял ПЭВМ посмотреть локметки. И не поверил тому, что вижу. По карте значилось, что Ксюша на полпути к моему дому. И каждые пять минут расстояние сокращалось. Она двигалась именно ко мне, это сразу понятно. Она двигалась боковыми улочками, скрываясь от патрулей, и несла с собой планшетку. Нет, Дубкин не ночует у неё. Она не с ним. Она идёт ко мне.
   Волна чувств прокатилась по телу. Я заходил по квартире, не находя себе места. Я готовился встретить Ксюшу.
   Вскоре метки остановились у моего дома. После долгой паузы раздался звонок в дверь. Я открыл. Ксюша вошла не спеша, но уверенно. Сняла синее пальто и повесила на вешалку. Скинула ботинки "Саламандр" и оставила посреди прихожей, отодвинув их ногой с пути, затем взяла сумочку и прошла в комнату. Вся эта сцена прошла без единого слова.
   Ксюша лежала на кровати в излюбленной притомившейся позе с закрытыми глазами. Свет через шторы падал на её напряжённое лицо и на изгибы её тела. Она успела раздеться, надеть ночную рубашку, и лежала на одеяле, закинув руки над головой. Я боялся приближаться к ней.
   - Мне нужны деньги... - проговорила Ксюша, не пошевелившись и не открывая глаз. - Пять тысяч...
   Она была холодная и отстраненная. Какая была, такая и осталась. Ничего не станет лучше.
   Её полуголое тело, такое желанное, было как раковая опухоль, как посторонний объект в комнате. Лишний предмет, несущий несчастье. Ядовитое образование, отравляющее атмосферу. Чуждый, чужеродный элемент.
   Я сел на край кресла в стороне от кровати, не смея предпринять каких-то действий, и просто смотрел на неподвижное тело на кровати. Прошли долгие минуты. Ксюша уверенно отбросила одеяло, слезла с кровати и ушлёпала в коридор. На тумбе лежала её подручная ПЭВМ. Возле экрана мигала лампочка, означавшая пришедшее сообщение. Спешный скрип двери в ванную комнату, щелчок выключателя, звук журчащей воды. Я вскочил с кресла, схватил планшетку и включил экран. Сообщение было от Дубкина с заголовком "Завтра у меня в кабинете в 10". В заголовке уместился весь текст сообщения. Я вывел весь список сообщений с Дубкиным и стал отматывать к первому. Сообщений было немного, всего пара десятков. Начало их переписки датировано пятью неделями назад, в день нашей последней ссоры. Ксюша пишет Дубкину: "Здравствуйте. Можно с Вами поговорить?". Шум воды резко прекратился, дверь скрипнула, щёлкнул выключатель. Я закрыл переписку, погасил экран, положил планшетку на место и только успел отскочить, как вошла Ксюша. Она проплыла мимо меня и завалилась на кровать, натянув на себя одеяло. Она ни на что не обратила внимания, будто была в квартире одна. Она была похожа на сомнамбулу. От неё не пахло спиртным. Ей было просто всё равно на меня, на мои дела, на моё состояние.
   Я сел в кресло. В голове шумело. Лицо пылало.
   Ксюша первая написала Дубкину. Значит, сама пошла к нему искать утешения после ссоры, а тот её принял. Принял и обработал. Снюхалась с начальником, пила пиво на танцах и приходила ко мне.
   Не будет никакой встречи завтра в кабинете. Слышишь ты, шалава? Тварь гулящая.
   Ксюша спит на боку, спиной ко мне. Тоненькое одеялко равномерно поднимается и опускается. Я иду в кухню, наливаю в кружку изрядную порцию из канистры и выпиваю залпом, будто стакан воды. Злость не проходит. Руки начинают дрожать. Я беру со стола нож и возвращаюсь в комнату. Подхожу к телу. Просто подхожу, не подкрадываюсь - под алкогольными парами уже значительно притупилось восприятие происходящего. Кровь стучит всплесками. Шум в ушах. Ксюша лежит в лунном свете, падающем через мутную тюль. Всё выглядит сказочно розовым. Я подбираюсь вплотную к её спине. Где-то глубоко внутри, внизу, на дне трезвого разума, я понимаю, что подобрался к грани, и, главное, ничто уже не может меня остановить, ничто не заставит повернуть назад. Только вперёд, отбросить сомнения. Я нежно стягиваю одеялко вниз, к её ногам. Нащупываю сквозь ночную кофту рёбра на боку. Ксюша брыкнулась во сне, отгоняя меня, как надоедливую муху. На ткани ночнушки осталась вмятина, линия меж рёбер, метка. Я заношу нож над головой. Не жди от меня извинений, Ксюша. Ты превратила мою жизнь в ужас. Я стал ничтожеством, бесформенным чучелом. Справедливость настанет сегодня, сейчас. Я вонзаю нож ей в бок по самую рукоять.
   Секундное замешательство. Ксюша задрожала. Её ноги забились в конвульсиях, будто крутили невидимые педали. Она ворочалась, как на корабле в качку. Ткань вокруг ножа стала чёрной. Пятно стремительно увеличивалось. Раздался технический запах. Я выдернул нож и понюхал лезвие. Масло! Гидравлическое масло! Это не Ксюша! Это механизм!...
   Её рука неестественно выгнулась за спину, нащупывая опору. Из пореза брызнула струя. Механическая кукла, собравшись с силами, рывком обернулась ко мне. От пробоя в гидросистеме её нижняя челюсть провисла, а глаза разъехались в разные стороны. Из её горла вырвался отчаянный крик. Я воткнул нож в механический глаз. Сверкнули искры, и механизм развалился по кровати, словно тряпичная кукла.
   Я смотрел на это тело, пытаясь собрать мысли. Отдёрнул ночную рубашку и посмотрел на срамоту. В том месте, где должна быть промежность - ровное место. Погладил искусственную кожу в удивлении, не в силах описать чувства. С каких пор это была не Ксюша? И, тогда, главный вопрос - где же она? Живая и здоровая, такая, как была всегда. Ксюша, где же ты? Ответ может быть только в кабинете Дубкина.
   Я взял нож и сорвался на улицу, прямо так, босиком, накинув только куртку поверх домашней рубашки. Я шёл посреди ночи, избегая света фонарей. Опьянение сохранялось и напрочь отбивало весь страх. Меж домов, вдали, вышагивали патрули солдат с электропсами. По дорогам проезжали одинокие автоматизированные охранники на колёсах. Я был незаметен. Удача сопровождала меня. Я двигался стремительно, без всякой остановки, мимо пустых детских площадок и закрытых киосков. Возле нового корпуса НИИ я спрятался от патруля в кустах. Нужно обдумать, как попасть внутрь здания. Я проникну туда любыми путями, хоть через крышу, хоть окно разобью.
   Послышался реактивный свист. К крыльцу НИИ подкатил автомобиль, из которого спешно выскочил Дубкин. Он был сам за рулём, без водителя. Подоспевшие патрульные потребовали документы. На броне патрульного вспыхнули несколько ламп, давая приглушённый свет, достаточный для подсветки лица и всей фигуры Дубкина. Электропёс стоял, готовый по команде накинуться. Дубкин рваными движениями вытянул из расстёгнутого пиджака красную карточку и протянул её солдату. Тот приложил карточку к светящемуся экрану аппарата контроля, дождался сигнала и вернул со словами "Всего хорошего". Дубкин устремился по ступеням в здание НИИ, распахнул дверцу и скрылся за ней. Я огляделся в поисках патруля, вылез из кустов и последовал за главным инженером. Я успел схватить дверь до того, как она закрылась. В предбаннике горел свет. Охранница спала мёртвым сном, головой на столе, подложив меховую шапку. Решётчатая дверь была закрыта не до конца. Дубкин снова оставил сантиметровую щель. Удача сопутствовала и здесь. Я приоткрыл решётку, проскользнул на цыпочках и через следующую дверь попал в главный зал. НИИ было совершенно пустой. Стояла тишина. Горел тусклый дежурный свет. Я прошёл через бесконечный коридор до кабинета Дубкина и остановился на месте - дверь кабинета была приоткрыта. Сквозь щель в коридор падала узенькая полоска света. Я бесшумно растворил дверь и заглянул внутрь. Дальняя дверь кабинета была раскрыта, показывая тёмный проём. Я тихо прокрался через кабинет и остановился в дверях. Тёмная комнатка была просторная, обставлена шкафами вычислителей. Вдоль стены тянулись прозрачные стеллажи электронной машины. В углу находился стул с паутиной кабелей и два прибора с осциллографическими экранами. На единственном столе, у окна, стоял ЭВМ. Свет экрана падал на сердитое лицо Дубкина. Главный инженер сидел в уличной одежде и остервенело бил по клавишам ЭВМ. Он был в панике. На экране мелькали столбцы символов. Я нащупал выключатель у двери и нажал его. Вспыхнул свет. Дубкин резко обернулся и посмотрел на меня расхлюстанного. Его взгляд прояснился. Главный инженер узнал меня. Выражение его лица сменилось с удивлённого обратно на сердитое. Дубкин не боялся меня. Я приближался к нему, ступая босиком по мягкому ковру.
   - Где моя Ксюша?... - прошипел я, сдерживая гнев.
   - Что ты сделал с антропоидом! - рявкнул Дубкин.
   Он отстранился от ЭВМ и развернулся на стуле, задев сумку, из которой со звоном посыпались пустые бутылки от лагера. Всё же, Дубкин не решился двинуться в мою сторону.
   - Где Ксюша! - крикнул я.
   Взгляд Дубкина замер на ноже в моей руке. Дубкин врос в кресло. Затем весь заёрзал на месте. Трусливый человечек, увидел нож в моей руке - и всю спесь как рукой сняло. Он сделал витиеватое движение рукой, приглашая послушать некое оправдание.
   - Она сама пришла! Месяц назад или около того. Она попросилась участвовать в эксперименте. Была вся в слезах. Говорила, что жизни нет и что готова участвовать. Я давно искал добровольца для антропоида...
   Дыхания стало не хватать. Душно. Вдыхая всё глубже и глубже, я двигался к Дубкину.
   - Где она? - выдохнул я еле слышно, но уже знал ответ; всю дорогу я отгонял эту мысль и пытался уговорить себя, что Ксюша всё-таки жива и здорова и просто уехала к маме загород.
   Дубкин застыл.
   - Ты должен понимать, что невозможно сосчитать информацию с мозга без... дальнейшего умерщвления...
   Я молча навис над поганым тельцем руководителя КБ. Он полностью оказался в моей тени. Поднял на меня глаза. Залепетал:
   - Всё по закону. Так что отложи нож, и мы попробуем замять всё происшедшее...
   Я ударил его ножом в шею, механическим движением, без каких-то эмоций. Один раз и насмерть. Дубкин только успел выпучить глаза и схватиться за горло и сразу же обмяк в кресле. На полу под ним стала образовываться лужа крови.
   Я почувствовал стремительно навалившуюся слабость и сел на ковёр подле стола.
   Моей Ксюшеньки больше нет. Её нет больше. Моя ли вина? Я не знаю. Но знаю точно одно, что позволил себе думать про неё омерзительные вещи. Я опорочил её в своих мыслях. Прости меня, моя хорошая. Я пытался верить, что ты не такая. Это была программа, скорректированная инженером. Ты бы никогда не стала вести себя так распущенно. Ты всегда была моим золотом. А я... Я потерял тебя. Нет мне прощения.
   ЭВМ Дубкина гудел и издавал попискивающие звуки. На экране замерли цифры. Открытый раздел имел заголовок "Ксения Шишилина 1930 г.р.". Строчкой выше был раздел, озаглавленный моими именем, фамилией и годом рождения. Я пощёлкал на клавиатуре, но доступ в раздел был воспрещён. Система требовала пароль, которого, я конечно же, не смогу нигде достать. Но меня поразила мысль. Чудовищная по своей сути. Может ли так оказаться, что и я сам экспериментальный антропоид? Ещё один жуткий эксперимент, вышедший из-под контроля и только что убивший своего создателя. Механизм, имеющий чувства, проявляющий эмоции. Я ощупал себя, лицо, рёбра, кости. Может ли это быть металл, а в голове электронная машина с копированным разумом? Я мог так же пойти добровольцем и лечь под нож, и моя память, подредактированная, не оставила и следа об этом событии.
   Я взял всё тот же нож, закатал рукав рубашки и полоснул по вене. И брызнула тёмная густая струя. Только не масло это было.

***

   Денис и Валера смотрели дневные новости, молча черпая суп. Володя подоспел с обедом на подносе и подсел рядом.
   - Чего мильтоны с собаками трутся по этажу? - спросил Володя, отломив кусок хлеба и помешивая горячий суп. - Электроника по всем помещениям.
   Валера принизил голос:
   - Вчера ваш этот убил подругу у себя дома, проник в новый корпус, прикончил Дубкина в его кабинете и себя следом, - Валера вскинул брови и покачал головой. - У нас там вобще аврал. Допрашивают каждого.
   Денис застыл с ложкой у рта. Володя мрачно ухмыльнулся и продолжил есть.
   - Видать, экспериментальной краски нанюхался, - сказал Володя и хихикнул.
   Трое коллег умолкли и продолжили обедать. По телевизору сообщалось об успешных испытаниях нового электропатрульного, названного антропоидом. После уличных испытаний антропоид будет введён в состав дневных патрулей, а затем заменит ночную колёсную охрану.
  
   2019
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"