Аннотация: Космофантастика, прогрессорская фантастика. Шорт-лист дебютной премии Интерпресскона. Отредактирован 11.02.18.
Любовь Федорова
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК
Часть I
Глава 1
За окнами падал и падал дождь. Лужи разлились через всю площадь, и впору было приказывать подать паланкин, чтобы пересечь выложенное гранитом пространство между Торговым Советом и Дворцом Правосудия. Серая большая туча стелилась над речными островами так низко, что казалось - вот шпиль обелиска пропорет ей сытый живот, и на площадь не каплями, как сейчас, а потоком прольется все, чем туча пообедала ночью над океаном. Весна - самое скверное время года в Столице. Во много раз нуднее и грязнее осени. Впрочем, за заботами время летит быстрее, чем за бездельем. За делом и осень проходит, и весна проходит, а так уж повелось, что императору в Тарген Тау Тарсис бездельничать некогда.
Не разглядев в тучах никакого просвета, государь отвернулся от плачущего десятый день неба и продолжил свое занятие. Правитель Таргена, тронное имя которого было Аджаннар, а родовое Джел, диктовал секретарю письмо к новоиспеченному наместнику большой саврской провинции Ияш. Два месяца назад в Ияше случились неприятности: несколько убийств, - в том числе высших имперских чиновников, - и мятеж, потребовавший вступления в провинцию отборных частей Правого Крыла Северной армии.
Причиной мятежа и убийств послужил саврский полководец Лой, взятый на службу прежним наместником Ияша. Лой получил приказ приструнить на границе кой-какие разбойничьи банды, которые просачивались в Савр-Шаддат через горы из княжества Внутренней Области, но саврский вояка заявил, что не позволит саврам вообще, и своим людям, в частности, проливать кровь ради паршивого величия прогнившей империи. Наместник велел казнить Лоя за неповиновение. Лой посчитал этот приказ несправедливым. Торжество справедливости он восстановил единственным известным ему, веками проверенным способом: убил наместника. Затем со своим войском он занял столицу провинции, город Ияш за рекой Ияш, и объявил себя князем.
В последующие три дня, пока в Ияш не подоспели правительственные войска, справедливость там успела восторжествовать еще дважды. Сначала, когда оскорбленный появлением конкурента, подлинный саврский князь прискакал в город с малым отрядом и убил Лоя, а потом - когда командиры Лоя посовещались между собой и убили саврского князя.
Теперь в Ияше сидел новый наместник, у савров был другой князь, угодный им и государю, а в Столице Тау Тарсис некоторые военные чиновники распрощались со своими должностями.
Нынешнее письмо как раз содержало предписание отвести обратно Правое Крыло и не преследовать бежавших в горы мятежников, которые, хотя и потеряли вождя, однако, во что бы то ни стало, желали идти поперек требований законов империи.
Заниматься письмом государю не хотелось. Он давно склонялся к мысли, что чем годами ссориться с Внутренней Областью, лучше один раз хорошо подраться. И сейчас удобное для того время. Но наместник и саврский князь торговались: дескать, весенняя война - первый урожай потерян, а на второй в савр-Шаддате не привыкли рассчитывать - все-таки север...
Государь махнул секретарю, чтоб тот собирал бумаги. Нет настроения. В Столице через два дня праздник. Зимний циферблат часов будут менять на летний. Начинается новый год. С докладом по подготовке приказано явиться старшему городскому советнику господину Вишу. Толстяк уже топчется в приемной, волнуется, потеет и скребет пухлыми пальчиками физиономию под непривычной ему придворной маской. Но до назначенного ему времени два деления на водяных часах...
Секретарь пошуршал бумагами в папке и исчез в тайной дверце за портьерой. Император Ажданнар остался один. Снял перед маленьким зеркалом накладное лицо - маску Справедливого Государя. Посмотрел на себя и надел ее обратно: ничего личного за маску выпускать нельзя, государственные дела требуют государственного подхода.
Плакал дождь. Плакало время в фиолетовых колбах часов. Не заставишь течь медленнее или быстрее. Если не знаешь для этого способ. Но торопить или искусственно задерживать события нехорошо. Все должно идти своим чередом. Советник Виш подождет. И без него дела наперекосяк.
Поглядывая на время в часах, государь перебрал оставленную секретарем стопочку доносов. Помечены они были как "тайная переписка". На стол их подкладывали регулярно, но государь читал только о том, что творится при дворе и в ближайшем окружении. Подобное бумагомарательство, поступавшее из провинций, давно не содержало в себе ничего нового. Вывод из этого можно было делать двоякий: либо в стране происходят вещи настолько ужасные, что корреспонденты страшатся о них сообщать; либо все отлично и в искусстве доноса просто настал кризис жанра.
Государь переложил бумажки. Вот, опять. Какая-то непоименованная сволочь из мелкой челяди распространяет слух, будто император видит во сне кошмары: кровавый дождь с ясного неба, бегающие по небу красные звезды, радугу, огнем нисходящую на землю... Плохо дело, между прочим. Из снов государя, если их правильно истолковать, можно узнать будущее страны. А что хорошего может ждать Тарген, если его государю снится всякая пакость?..
А еще хуже, что это все правда. Кроме самого содержания снов. Например, не так давно государю приснилось построение на пятой палубе "Тетратриона". Принимал полковник Эддингс. Он неспешно шагал вдоль шеренги замерших курсантов и вдруг, поравнявшись с Джелом, ткнул его пальцем в грудь и крикнул: "Так это ты здесь мутантов разводишь?!" Джел в страхе обернулся и посмотрел, куда указывает квадратный подбородок полковника. За прозрачными заслонками шлюзов дыбился желто-коричневый горб третьей планеты - Бенеруфа, в жиденькой атмосфере которого зарождался циклон.
Государь подскочил на постели и проснулся. Может быть, он и кричал, иначе откуда взялись слухи о кошмарах. За спиной не было никаких взлетных шлюзов. В окнах Ман Мирара Бенеруф мирно помаргивал над самым горизонтом слабенькой предрассветной звездочкой.
Сон, посетивший государя этой ночью, был еще ужаснее. Ему приснилось, что у мира Тай есть боевой флот, этот флот захватил его страну и за помощью пришлось обращаться все на те же Внешние Станции. А там никто не верил ни в удачу, ни в судьбу, ни в счастливое имя Джел. Государя арестовали там за дезертирство, сорвали и потоптали справедливую маску и посадили в карцер на сорок суток.
В этот раз государь проснулся с отчетливой мыслью, что в помощь на собак волков не зовут. Стало быть, справляться придется самому, как умеет и как знает. А, с другой стороны, ничего страшного еще и не произошло. Ну, сидят они на Бенеруфе. Нравится это ему или не нравится. Уже больше года сидят. И никому в Таргене от этого не сделалось пока ни хорошо, ни плохо.
Думать надо о Савр-Шаддате. Или хотя бы о празднике в Столице. С Бенеруфом будь что будет, а за столичными праздненствами необходимо тщательно присматривать, не то опять полгорода сгорит. Нужно только мысленно встряхнуться и велеть позвать господина Виша. Время вышло. Сейчас. Раз... два... три...
Государь поднес руку к золотому колокольчику, чтоб вызвонить советника, когда с треском распахнулись резные двустворчатые двери, и поперек порога упал ничком человек, а охранник в пятнистой маске гиены, из личных государевых телохранителей, наступил сапогом ему на спину и приложил сбоку к шее лезвие чистого, как зеркало, клинка. Глаза телохранителя тревожно блестели из-под маски. Он не успел. Обязан был пресечь переполох на подступах к государеву кабинету, и - вот вам. Такая промашка. Так побеспокоил государя. Что-то ему теперь за это будет?..
За плечом телохранителя маячили маски и лица. Ситуация была вне этикета, вне протокола и вне церемоний. Несомненный скандал немедленно привлек различно заинтересованных в его развитии наблюдателей.
Нарушить покой государя незвано, невзирая на день, ночь, дела или досуг, позволено было лишь одному человеку в Таргене - Первому министру киру Энигору. И за семь лунных лет, что Энигор занимал высший после императора пост в государстве, правом своим он не воспользовался ни разу.
Пока государь рассматривал представшую пред ним картину, ожидая разъяснений, человек на полу заскулил и разрыдался. Одежда на нем указывала на принадлежность к свите Первого министра, черепашья маска сбилась на спину, на воротничке была нашивка младшего дворцового чиновника и, когда юношу подняли под руки с пола, государь увидел, что заливается слезами перед ним один из новеньких энигоровых секретарей, имени которого государь не помнил.
- Государь... - лепетал молодой чиновник. - Государь... там... он...
Император не велел тащить маленького чиновника прочь, его и не тащили. А мальчик все никак не мог выговорить, что же ему от государя надо, и что, собственно говоря, "там" и "он". Не будь на государе маски Справедливости, кто знает, стал бы он дожидаться. А так - только размышлял, что паренек совсем юный, почти ребенок и, видно, из столичных, поскольку чувственность и невоздержанность в эмоциях в Столице в моде, а недавно в стопочке доносов и вовсе был такой стишок:
"Чиновник младший юных лет
Министру делает... доклад.
Министр Первый очень рад:
В докладе том ошибок нет".
И вот, когда государь улыбнулся под маской эдакому коварному стихоплетству, маленький чиновник выдавил из себя:
- Министр Энигор... ему... его... убили. - И выставил перед собой ладони.
Тут только все и заметили, что руки-то у него в крови.
* * *
Нэль сидел в медблоке, в самом конце коридора, спрятавшись от посторонних глаз за отключенным кондиционером. Место это, с одной стороны, очень ему не нравилось, потому что здесь пахло болезнями и лекарствами. Зато с другой стороны - кое-какие профессиональные секреты Лала за пять лет совместной жизни Нэль выведать сумел, и знал, что тайными методами обнаружить его здесь сложно. Лал найдет его только если объявит аврал по всей базе. Тут было плохо, но спокойно.
Взгляд Нэля блуждал, ни на чем особо не задерживаясь. Стены серо-голубого цвета, высокий белый потолок, пол желтовато-коричневыми ромбами и несколько откидных стульев вдоль наружной стены... Цепочка иллюминаторов, сквозь толстое стекло которых внутрь падает сумеречный свет. Единственный осветительный плафон - в начале коридора, у лифта, слабый и желтый, от Нэля загорожен белым шкафом кондиционера.
Нужно было разобраться в себе. Подойти к этому процессу непредвзято и честно. Однако дальше самого желания дело не шло. "Почему подобные вещи случаются только со мной?" - думал Нэль и вздыхал, глядя на собственную почти неприметную в полумраке тень.
Лал сказал: "Вы готовились все? Вот и полетите все. Почему мы должны содержать в экспедиции бесполезных людей?" - "А я? - сказал тогда Нэль. - Как же тогда я? Ведь ты же можешь сделать так, чтобы я остался". - "Чем же ты у нас отличаешься от остальных? Ты тоже займешься делом. А то до сих пор с тебя было совсем немного проку. И, заметив, что у Нэля на глазах выступили слезы, Лал добавил: - Не надейся меня разжалобить. На этот раз твои ухищрения тебе не помогут". Нэль развернулся и пошел собирать вещи.
"Разве уважать, любить, ценить и верить - это ухищрения?" - надо было сказать в ответ Лалу. Но Нэль не сказал. Не подобрал в тот момент нужных слов. А теперь... поздно. Сейчас Нэля не мучили даже сожаления. Да и что можно было сделать? Во что вылился бы их очередной разговор по душам? Нэль попрекнул бы Лала солдафонством? Так для Верхнего большая честь исполнять воинский долг. Они у себя на орбитальных базах живут почти что ради этого. Сказал бы, что Лал его никогда по-настоящему не любил? Лал просто ответил бы: "Да". Того партнера, к которому был привязан, Лал потерял из-за несчастного случая незадолго до отлета экспедиции. Поскольку обязательным условием для участия было наличие семейной пары, а полковник Службы Безопасности Верхнего Мира Лаллем был в плане экспедиции очень значимой персоной, чем заменять его другим человеком, придумали подсунуть ему наивного маленького Нэля, благо тест на генетическую совместимость они прошли почти идеально.
Так они оказались единственной на борту "Золотого дракона" семейной парой, состоящей из Верхнего и Нижнего. При этом, согласия Нэля даже не особенно спрашивали. Глупый Нэль Лала пожалел-пожалел, да и влюбился самым незамысловатым образом. А Лал принимал Нэля за шпиона. Да что там, Нэль и был к нему приставлен как шпион. Влюбленный доносчик - какая глупость... В результате Нэлю не было доверия ни с той, ни с другой стороны.
Сейчас самое худшее осталось позади. На душе у Нэля стало тоскливо и тихо. От давешних переживаний опять кололо под ребрами в правом боку. Порок был врожденный и лекарственному лечению не поддавался; исправить мог только хирург. Нэль, однако, не видел смысла позволять себя резать до той поры, пока не запланирует родить ребенка. Лал ребенка не разрешал, не собирался рожать сам и таким образом больной бок как бы оставался полковнику Лаллему немым укором: ты выкобениваешься, а я из-за тебя страдаю. Лал, правда, укор игнорировал.
Нэль опять вздохнул и высунул нос из-за шкафа. Посетители в эту секцию медблока, к счастью, почти не заглядывали. Ходили и говорили с другой стороны, где располагались кабинеты психологов. Но можно было спрятаться еще дальше: зайти в дверь напротив и сделать, например, кардиограмму. Интересно, если у человека разбито сердце - покажет ли кардиограмма?..
После того разговора с Лалом явился Фай. Родители у них с Нэлем были одни, но тот, кто приходился Нэлю матерью, Фаю был отцом, и наоборот. Фай, так же, как и Лал, был на двенадцать лет Нэля старше. Он рассказывал, куда они завтра отправляются и зачем, а знаками объяснил, что всего сказать пока не может. Еще бы он мог. В каюте начальника службы безопасности. Одно отрадно: на Та Билане никто не сможет подслушивать каждый шорох и подсматривать за каждым движением. Та Билан большой. Но неудивительно, если весь этот глобальный проект по спасению миров погорит из-за подозрительности и недоверия друг к другу между Верхними и Нижними их обитателями.
Всерьез боялся Нэль происходящего еще вот почему: во-первых, если между Верхними и Нижними что-нибудь случится, можно будет считать, что семьи у Нэля нет, и, даже хуже - Лал ему враг. Во-вторых, Нэль видел, что это "что-нибудь" неотвратимо приближается. Все вокруг было подозрительно. Через шесть часов Нижним нужно находиться на транспорте с багажом. И Фай что-то темнит. Дело будто бы решено по взаимному согласию. Опасности для человеческих жизней нет. Пути проверены, операция спланирована, хорошо подготовлена и обеспечена. Каждый отправляется за тем, за чем собирался отправиться изначально: Верхние реанимируют захороненные прежними владельцами генераторы атмосферы на Бенеруфе, а Нижние отправляются на Та Билан, чтобы посмотреть, каким должен быть мир, в котором и с атмосферой, и с водой, и с почвами, и с климатом все благополучно. Только почему так внезапно? Вдруг? Видно, что-то не заладилось, раз пришлось собираться и лететь на вторую планету в спешке. Или Нэль самого главного не знает. Тут и начинаешь подозревать всех в чем угодно. Как делает Лал. Правильно делает.
От этих подозрений всякие дурные мысли полезли Нэлю в голову. Например, не начудить ли чего-нибудь напоследок? Нэль пощупал под кожей на предплечье маленький шарик импланта с контрацептивом. Если его выковырять и пойти попрощаться с Лалом как того требует семейный долг, можно всерьез и надолго его озадачить. Но Нэль боялся в жизни двух вещей: намеренных подлых сюрпризов и крови.
* * *
В сером домике по улице Златокузнецов государя ждали. Мгновенно распахнулась дверь. Из кухни выглядывали перепуганные домочадцы; хозяин, белее полотна, прилип к стене в коридоре и даже не сообразил поклониться. Его безжалостно оттеснили, а уж куда идти, государя провожать было не нужно - весь пол в кровавых пятнах, ступай по следу, и не ошибешься. Государь перекинул маску через плечо и, торопясь, взбежал на второй этаж.
В лучшей комнате дома, душной, темной, с крошечным окошком, бестолково толпились сопровождавшие министра чиновники, телохранители, и несколько случившихся поблизости от места покушения полицейских начальников средней руки. Врач праздно сложил руки, всем своим видом показывая, что сделать ничего уже нельзя. А для двух монахов из соседнего монастыря Скорбящих время еще не настало.
"Квартал оцеплен, - нашептывали государю на ухо. - В домах обыски. Есть задержанные, но... велика вероятность, что ушел по крышам к каналу, а там - или на лодке, или вплавь. Городская стража поднята по тревоге, приметы известны. Будем искать..."
Старенький ковер был затоптан грязными сапогами, зеркало перевернуто личиком к стене, чтоб не спугнуть душу, когда та станет отлетать. В маленьком садике под окном ржали и лягались от тесноты дюжины две лошадей. Хорошо знали, что им следует делать в этой неразберихе, только монахи. Рядом с ложем умирающего, на чистом, незапятнанном кровью полотенце, уже лежали ножницы: чем раньше с умершего срезать волосы, тем быстрей душа совьет себе из них веревочку и ей легче будет взобраться на Небеса.
Господин министр, правда, был еще жив, хотя и выглядел жутко. Вокруг глаз черно, лицо и руки желтые, ногти под запекшейся коркой крови - с темно-лиловым отливом. О готовящемся покушении его предупреждали дня за три. Но он почему-то предупреждению не внял. Скорее всего - потому, что оно было не первым, и даже не десятым по счету.
Здесь, на Монетном острове, его и подкараулил убийца: спрятался за вывешенными на балконе женскими юбками, а когда министр верхом проезжал по узкой улочке мимо, спрыгнул ему на плечи, полоснул волосяным лезвийцем по горлу, да и был таков. Охрана только пялилась, как злодей обезьяной взлетел с крупа лошади обратно на балкон, сиганул оттуда на крышу и исчез за трубой.
Впрочем, сделать дело не только быстро, но и хорошо, злоумышленнику помешал "ошейник придворного", который министр Энигор не снимал с шеи даже на время сна. Тонкий металлический воротник, обшитый тканью под цвет платья, предназначен был охранять своего хозяина от внезапно накинутой на шею удавки - традиционного орудия для сведения счетов в темных переходах Царского Города. Против ножа или бритвы "ошейник" помогал хуже, но все-таки немного помог.
Государь прибыл на Монетный остров как раз вовремя: министр его открыл глаза, чтобы последний раз увидеть своего императора. Безошибочно почувствовав момент, один из монахов коротко глянул на государя и потянулся за ножницами.
"Принцу... - прочитал по губам министра государь, - написано... берегись дурака... а он... обманул... читал... величие и справедливость..."
Рана на шее, прикрытая почерневшей тряпкой, булькнула, кир Энигор опустил веки и засипел.
- В этом государстве... - услышал император Аджаннар, - следует ввести налог на... глупость.
И все.
Государь опустился на колени. Трижды щелкнули ножницы монаха. Кто-то из свиты с бессердечным любопытством сунулся поближе, кто-то из впереди стоящих упал в обморок.
Государь надел маску. Принц в империи был только один - его семнадцатилетний сын Ша. Он не был объявлен наследником. И упоминание принца Ша при подобных обстоятельствах государю понравиться не могло.
* * *
Джу был влюблен в певичку. И, как ни стыдно в том признаться, никак не мог открыть свою любовь. Ведь он не что-нибудь имел в виду. Он бы женился. Может быть.
Певичка была дорогая, с множеством почитателей, ревниво следивших за ее досугом. В конце концов, на взгляд Джу, она просто очень неплохо пела. Так, в этот раз, как и в прошлый - пять дней назад, и как за пять дней до прошлого раза, едва покинув территорию казарм, он вывернул наизнанку казенный плащ и, отбросив ненужную теперь осторожность, бегом кинулся на улицу Желтых Фонарей, где в новом театре, выстроенном по государеву указу, давали в этот вечер музыкальное представление.
Рискуя лишиться свободного дня в конце декады, жалования месяца за два, а то и рекомендаций для поступления на солидную службу, Джу бежал смотреть на свою любовь.
Там-то его и поджидало первое разочарование: театр оказался заперт. К двери пришпилен был листок, оповещавший, что по распоряжению градоначальника представлений две декады не будет. И никакого объяснения причин.
Джу опечалился и попробовал проникнуть с черного хода. Но там порог сторожила страшная, словно ведьма, старуха. Она грелась над горшком с горячими углями и курила трубку с морской травой. Когда Джу деликатно пошуршал в кустах, старуха завопила: "Шляются тут всякие! Стражу позову!" - и швырнула в него рыбные очистки.
Тогда Джу вынужден был признать, что его постигла неудача. Впрочем, грустил он недолго. Он совершил маневр в обход старухи, и отправился в другое хорошее место, известное ему в Столице - в кабачок "Приходи вчера", что недалеко от Зеленного Рынка. Но не дошел двух кварталов, как заслышал, что на Гранитном острове бьет барабан. Вскоре на мосту появилась процессия: на площадь несли факелы и на белом муле ехал глашатай.
Джу остановился. В казармах новый государев указ оповестят завтра с утра. Если он важный. А неважным он быть не может, потому что почти ночь, и по ночам указов не оглашают, так как люди спят. Стало быть, случилось нечто необычное. Если отправиться за глашатаем на площадь - есть риск нарваться на проверку документов, и откроется, что Джу из казарм удрал, не имея на то разрешения. Как-то так несправедливо получается - если ты живешь в казармах и учишься в лицее Каменных Пристаней, то распорядок ты соблюдать обязан, а если ты учишься в лицее, но живешь в городе - то все эти строгости писаны не про тебя...
А ведь Джу мог быть богатым человеком и иметь в городе дом или целых три дома. Сын он у своего отца один. Да вот беда: в папашиных поместьях правит кирэс Яана. А пасынка она выставила прочь. Папаша же помер лет шестнадцать или семнадцать назад, оставив Джу полным сиротой. Хорошо, нашлись добрые люди, пристроили учиться, да не где-нибудь, а в самой Столице. Но дальше Джу должен был рассчитывать только на самого себя. Ибо везение - основа временного счастья, а прилежание - счастья прочного.
Таким образом размышляя, Джу все же повернул и направился к площади. Народу туда стеклось уже порядком, и ему пришлось толкаться в задних рядах, привставая на цыпочки, чтоб лучше разобрать оглашаемый указ. От того, что он услышал, веселая бесшабашность с него мигом слетела. В государевом дворце был объявлен траур, завтрашний день начнется с похорон Первого министра, праздник новолетия не отменяется, но горожанам праздновать его следует дома, без уличных гуляний и с наименьшим шумом. Джу призадумался. Это что ж получается? Если такое дело - в казармах, скорее всего, не спят. Как возвращаться обратно? Привычным путем через окно может не получиться. Погулял, называется. О кабаке лучше даже и не думать.
Хотя, способ вернуться был. Джу послонялся немного по набережной, поплевал через гранитный парапет в воду, раздумывая, как не повезло министру Энигору. С высшими чиновниками всегда так: либо ты не устраиваешь государя - либо тех, кто против государя. Предшественника Энигора, помнится, чуть не казнили за свободомыслие, но в последний момент государь Аджаннар смягчился и заменил смертный приговор пожизненной ссылкой в провинцию Гем и условием никогда не приближаться к Столице ближе, чем на пятьсот лиг... А Энигор был государю предан.
Так, за мыслями о жалкой участи придворных, Джу дождался, пока окончательно стемнело и в окнах жилых и присутственных зданий начали гаснуть огоньки. Потом он перебежал через Каменный мостик, пробрался к писчей конторе при речных складах, и по старому мокрому ясеню влез на складскую крышу. С той крыши перелез на другой ясень - уже во дворе лицейского корпуса, оттуда перепрыгнул на павильон для фехтования, а уж там - на чердак родной казармы. И едва открыл чердачный люк и стал спускаться на этаж, как натолкнулся тощим задом на необъятное мягкое пузо инспектора, внезапно выплывшее из-за угла. Инспектор Дита имел неприятную привычку - ходить удивительно бесшумно для преогромных собственных размеров.
- Так-так, - сказал инспектор, сгребая Джу за шиворот вывернутого плаща и устанавливая на пол перед собой. - Что же ты ночью по крышам-то лазишь?
- Я... - сказал Джу. - Вот, душно стало. Дай, думаю, воздухом подышу. Сверху воздух чище...
- А плащ зачем вывернул?
- Ой, господин инспектор, я не рассмотрел в темноте.
- А это что? - палец инспектора указывал на рыбью шкурку у Джу на плече.
Джу покосился на блестящую в свете лампы предательскую чешую.
- С дождем с неба упало, - разъяснил он.
Инспектор пожевал мягкими губами.
- На конюшню и пятнадцать розог, - подвел он итог нежданной встрече.
Джу открыл рот, закрыл рот и снова открыл. Вот уж какого наказания он не ждал. Он даже не сообразил сказать, что высокорожденных, кому больше тринадцати лет, не порют. А Джу уж, слава Небу, исполнилось восемнадцать на днях.
- Но... я... я бегал в город. Там же министра Энигора убили, - потрясенный, еле выговорил он.
- Двадцать пять, - сказал инспектор. - Не за то, что бегал в город, а для того, чтоб по крышам лазить отучался.
Четверть стражи спустя, кусая от обиды и пережитого позора губы, Джу лежал на животе в казарменной постели и потрошил вытащенную из матраса тряпицу с деньгами. Там было все: за службу, сэкономленные пайковые, раздобытые игрой, даже подобранные как-то раз на улице. Они хранились, чтоб купить певичке подарок. Хорош будет ухажер при подарке и с поротой задницей.
Справившись с нехитрым пересчетом, Джу убедился, что снять квартиру месяца на три финансы ему позволяют. Если, конечно, эта квартира не будет расположена под стенами Царского Города, на Речных Островах или подле Ман Мирара. Из остававшихся на выбор других районов Столицы добираться в лицей и на службу будет долго и неудобно, зато проклятые казармы с их порядками хоть на какое-то время можно будет послать псу под хвост. Джу решился.
* * *
Местом высадки был выбран один из островов на юго-западе большого архипелага; временем - раннее утро. Машины, лабораторное оборудование, секции жилых блоков сгружали в густой, как молоко, туман. Жителей на острове не было ни одного человека - только разрушенные временем дома, осыпавшиеся колодцы и могилы. В обмелевших колодцах плавали головастики, на могилах пахло прахом, в домах - плесенью.
Нэль спрыгнул с пандуса межорбитального бота и отправился любоваться окрестностями, предоставив другим беспокоиться о приборах, жилье и личном имуществе. Ничего, кроме одежды и карманного словаря-справочника, он все равно с собой не привез. Он готовился как переводчик с энленского и таргского и все необходимое для работы носил в голове.
Уйти куда-нибудь в одиночку Нэль ни капли не боялся. Ему хотелось найти высокое место и окинуть взглядом и этот вымерший остров, и океан, хранящий тайны странных существ, обитающих в нем, и восточный горизонт, за который вскоре им предстоит отправиться. Побродив среди развалин домов, неподходящих для его цели, Нэль высмотрел на высоком морском берегу бесформенную тушу древней башни, оплывшую и бурую. Башня была прежде коронована: в остатках стен застрял огромный зубчатый обруч, охватывавший ее некогда сверху, и на обруче еще местами сохранились следы позолоты, хотя похоже было, что за много-много лет Нэль первый воспользовался дорогой к башне.
На востоке утреннее солнце выглянуло из розовой дымки и веером распустило золотые и белые блики по морской воде. Внизу под башней виден был пляж: черный песок и мелкая галька - доказательство вулканического происхождения острова. Вдоль пляжа пенился жемчужным кружевом прибой.
Нэль даже пожалел, что находится в своем странном оглушенном состоянии. Потому что вокруг было очень красиво.
Он влез по осыпавшимся камням почти до самой короны, нашел выемку в кладке, полную сухих птичьих гнезд, скинул мусор вниз и устроился в маленькой нише, поджав к подбородку колени. Он смотрел на восток; туда, где за цепочкой островов и за водами Ланиньенского пролива лежала империя Тарген Тау Тарсис, - государство богатое и обширное, с тридцатью миллионами подданых, с большими городами, с надежными, хорошо контролируемыми границами. Безусловно, лучшее и первое государство этого мира. Кроме того, наиболее лояльно относящееся к правам человека - по крайней мере, гражданский кодекс Таргена предполагал нечто похожее на уважение к личности.
Поэтому он, Нэль, здесь. И все они здесь.
А того, что кое-где в империи неспокойно, где-то бунты, где-то голод, что есть казнокрадство и взяточничество, что богатство не везде и не всеми нажито честно, а люди, если рассматривать каждого в отдельности, не настолько уж добры и хороши, как кажутся, не говоря даже о том, что они здесь просто физиологически другие, - все это сверху и издалека могло быть и не видно... Выучка Лала - всегда готовиться к худшему - не прошла даром. Нэль теперь не тот, что был пять лет назад. Сколько разочарований он пережил, сколько иллюзий перерос... Он думал: мало просто жить, надо что-то сделать. Может быть, тогда Лал его полюбит...
Пискнул вызов на браслете. Нэль нажал кнопочку.
- На приеме, - сказал он.
- Куда ты подевался? Что ты себе позволяешь? - раздался рассерженный голос Фая. - Здесь все работают, один я, как дурак, с ног сбился - тебя потерял.
- Фай, - сказал Нэль, помолчав, - зачем мы сюда прилетели?
Вопрос, казалось бы, простой и разъясненный всем тысячу раз, поверг Фая в замешательство.
- Я должен поговорить с тобой не по связи, - сказал, наконец, он. - Где ты прячешься? Я подойду.
- Я в башне. А башня на берегу.
- Хорошо, только никуда не уходи с этого места. То, что я тебе хочу сказать - действительно важно.
Минут через тридцать Нэль со своего наблюдательного пункта заметил спешащую в его сторону фигурку. Фай был один. Нэль стал потихоньку спускаться. Отряхнул с комбинезона песок, паутину, следы сухого птичьего помета и вышел Фаю навстречу.
- Ну и чего ради ты тут играешь в отшельника? - приветствовал его Фай. - Ты хотя бы понимаешь, что меня напугал?
Нэль отвечать не захотел.
- Ну, ладно, ладно, - сказал Фай, смягчив тон, взял Нэля за плечо и повернул лицом к себе. - Мы не должны ссориться друг с другом. Хваит уже того, что с Верхними у нас возникло серьезное разногласие...
* * *
Назначить нового Первого министра было делом непростым и крайне деликатным.
В первую очередь перед государем стояла проблема служебного соответствия выбранного человека высшему чиновничьему рангу в государстве. Во вторую - проблема доверия к этому человеку государя. И, наконец, в третью - ритуал государевых похорон, о котором император Аджаннар думал со дня восшествия на престол, но отменить который так и не решился, несмотря на очевидное варварство и дикость этого обряда. Другой способ держать в узде некоторых из местных храбрецов просто не годился. Слишком часто от опрометчивых поступков их удерживало лишь то, что некоторые обязаны были умереть в день похорон государя. В могилу императора закапывали живыми: Первого министра, начальника личной охраны и восемь телохранителей, главнокомандующих Южной и Северной армий, наместника Северного Икта, старшую жену и младшего сына из ненаследующих престол.
Стало быть, главой кабинета министров следовало выбирать человека достаточно умного, чтобы справлялся с возложенными на него обязанностями; достаточно честного, чтоб не замалчивал перед государем неприятных и неблагополучных дел; и, в то же время, достаточно дерзкого и смелого, потому что иначе сознание возможной опасности может попросту сломать его, искалечить и до неузнаваемости переменить.
Кандидатов было много, но ни про кого из своих приближенных государь не мог себе сказать сразу "вот мой Первый министр, и я в своем выборе не сомневаюсь".
Ленясь лишний раз прибегнуть к инородной начинке своей головы, государь составил из них пронумерованный список на оборотной стороне доклада о расходах по закупке для двора траурных принадлежностей к похоронам кира Энигора.
Государственный казначей кир Варрур, ходжерец.
Глава внешнедипломатической службы кир Наор, на три четверти тарг, на четверть савр.
Градоначальник Столицы, кир Эмеркар, тарг только по имени, большинство родственников у него из купеческого сословия.
Тайный советник Дин, бывший наставник принца Ша, человек и вовсе подлого происхождения, сын пирожника из столичных предместий, выбившийся в высшие дворцовые чиновники благодаря лишь собственным стараниям и способностям, но зато женат на аристократке.
Три ближайших помощника бывшего первого министра: выбирай - не хочу.
Кир Хагиннор Джел, Арданский генерал-губернатор, - ну, собственного отца даже рассматривать в этом списке как-то нечестно.
Наместник провинции Эгиросса, кир Аксагор, белая кость, двадцать поколений чистой таргской крови...
Еще имена, еще, еще...
Против каждого государь ставил черточку и, подумав, приписывал "нет".
Когда это занятие надоело, государь порвал свой список пополам и бросил в корзину для мусора. Перед ним на столе остался только зеленый гербовой лист с подготовленным текстом именного указа и золотым ковчежцем снизу - под печать. Государь трижды обмакивал стило в чернильницу, и трижды оно подсыхало. Нужно было вписать одно единственное имя, и имя это было у государя в голове. В негодный список ставить он его не стал. Имя это, в прежние времена громкое, ныне было незаслуженно забыто.
За пятнадцать лет до сегодняшнего дня государь уже пытался связать свою судьбу с судьбой этого человека чем-то более крепким, нежели старая вражда. Нынешняя старшая государыня Яати на самом деле являлась второй женой императора. Первой была дочь кира Ариксара Волка, Аисинь. Тогда, пятнадцать лет назад, в день годовщины правления императора Аджаннара, пять северных таргских провинций взбунтовались. Восстание возглавил хозяин земель Северной Агиллеи - Ариксар Волк. Требования восставших были просты: либо отречение от трона императора не-тарга и восстановление в стране республики, либо отделение Таргского Севера от империи и основание суверенной республики там.
Однако клич новоявленных республиканцев, к немалому их удивлению, в стране большого успеха не имел. Купцы центральных и южных провинций, видевшие от государя много полезного и хорошего для торговли и для себя, не желали свержения монархии, но, напротив, готовы были оказать ей всемерную поддержку. В Ренне, пограничном мятежным провинциям с севера, тоже жили купцы. Они мечтали о безопасной торговле, поэтому им было выгодно, чтобы империя простиралась как можно дальше на север; в войне эти люди не видели для себя ни пользы, ни прока, поскольку привычны были жить торговлей, а не грабежами. Для Эн-Лэн-Лена война у соседей, за счет которых он приспособился существовать, тоже была бедой необычайной. Взбунтовавшиеся провинции преградили традиционный путь на север, торговля в новых условиях могла остановиться и неизвестно, когда бы наладилась.
Таргский Север оказался зажат в клещи. Пока в Таргене рассматривалась программа экономического давления на мятежников (поскольку все ж дурным тоном было переходить к военным действиям, не пройдя предварительно стадии переговоров), Эн-Лэн-Лен и Ренн изъявили не случавшуюся дотоле в истории мира готовность ввести в Северную Агиллею свои войска. После чего дело оказалось практически решенным. От Волка стали разбегаться сторонники; кто сомневался, не сбежать ли - был пойман на золотую удочку; кто сомневался, не присоединиться ли к восстанию, получил подарки за нейтралитет; а не перебежавшим и ни в чем не сомневающимся была обещана награда за покорность. Тем временем Северная армия в оба Крыла форсированными переходами шла из Савр-Шаддата в Северную Агиллею.
Ариксар Волк проиграл сражение, даже не вступив в бой. Он не стал прятаться. Он понял, что волкам не загнать тигра, даже если они соберутся в стаю. Его ближайшие соратники проследили, чтобы он себя не убил и выдали его императорскому посланнику. После чего, казнив в Столице для острастки десятка два виновных, из мелочи в основном, и из шпионов, а не из богатых и знатных зачинщиков мятежа, государь посмотрел Ариксару Волку в глаза, увидел, что тот раскаивается в содеянном, и попросил у Волка себе в жены его любимую дочь, девочку пяти лет.
Дальновидные и приближенные к государю мудрецы подумали: если государь говорит "я хочу", это значит "я требую". Не выполнишь - будет хуже. Бывшие мятежные тарги, приехавшие в Столицу на поклон и за прощением, решили, что это великая честь и очень даже хорошо, что старшая жена государя будет таргской крови. Ведь по закону государь должен иметь по жене от каждого народа, которым правит. Если первой возьмет ходжерку - будет хуже. А Ариксар Волк подумал, что никакая это не великая честь, что дочь его берут в заложники, отдаст - будет худо и не отдаст - будет худо. Но девочку привез.
Девочка была маленькая, как мышонок, и очень пугливая. В Столице она прожила семь лет и умерла, во время летнего отдыха за городом отравившись водой из плохого колодца...
Государь отложил стило, так и не заполнив пробел между слов указа, зато взял именную печать и старательно оттиснул ее в золотом ковчежце. Выдвинул ящик стола, положил бумагу на донышко, и только там, чтоб нельзя было подглядеть каким-либо образом, кого он пишет, быстро вывел имя. Поддел ногтем легкую мембрану сигнализации, чтобы сработала на свет, если кто-то ящик откроет, запер указ на два замка, взял справедливую маску и покинул кабинет.
* * *
Фай излагал факты, но с последовательности часто сбивался.
Он сумел приплести все. И то, что он не политик, он физик-теоретик который должен бы заниматься проблемами пространства-времени, а не внутрикомандными дрязгами, пусть волей судеб он и поставлен руководить миссией Нижних. И про то, что в этом мире, по-видимому, живут потомки поработителей, когда-то уничтоживших мир Тай. И про то, что у Верхних оказались совсем не те цели и планы, которые декларировались ими во время подготовки и перед отлетом экспедиции. И что не было договора пробовать в действии генераторы атмосферы, как вздумалось Верхним сейчас. Что не предполагалось больших проблем с перемещением генераторов на Тай - хотелось бы взять, конечно, побольше, чтоб дела поправились быстрее, но теперь получается, будто неимоверных трудов стоит выкопать хотя бы один. И что жалобы Верхних на всякие трудности более похожи на саботаж... И, наконец, собственно то, о чем опасался сказать Нэлю на "Золотом драконе" - что неплохо бы учинить расследование чисто технических моментов крушения первой экспедиции "Летучий Змей", поскольку мир этот, хоть и заселен неполноценными половинками потомков поработителей, но в сложившейся ситуации они добра и пользы Нижним могут принести куда больше, нежели родные по виду и по духу Верхние братья, у которых против Нижних целый заговор. Не хотят они вытаскивать на поверхность, и, тем паче, перемещать на мир Тай генераторы атмосферы. Они хотят запустить генераторы там, где те находятся сейчас, на Бенеруфе, и сделать планету для себя, а Нижних покинуть на Тай на произвол судьбы. В конце концов, технический и человеческий ресурс экспедиции на семьдесят пять процентов принадлежит Верхним, и против них на "Золотом драконе" не попрешь. Зато, если заняться секретами Та Билана, о которых у него, Фая, есть кое-какие достоверные сведения, Верхним неизвестные, то ситуацию можно будет переиграть в свою пользу. Особого выбора Нижним Верхние сейчас не предоставили, поэтому Фаю пришлось согласиться на изгнание с Бенеруфа. Но у него есть козырь в рукаве, и он надеется его использовать...
Нэль выслушал всю эту мешанину и задал только один вопрос:
- Ты мне это рассказываешь в расчете, что между мной и Лалом все порвано раз и навсегда?
Фай поджал губы.
- Я рассказываю это в расчете, что тебя обрадуют обстоятельства, при которых ты будешь диктовать условия Лалу, а не Лал тебе.
Нэль подумал о Лале. Что может случиться, чтобы Лал такое позволил? Конец света? И то вряд ли. Воодушевления Фая Нэль не понимал и не разделял.
- Фай, - сказал он, - а не получится так, что ты хочешь только прижать к ногтю Верхних, а Верхние хотят не просто сделать для себя Бенеруф, но еще и всего другого, много и сразу?
- Чего же еще они могут хотеть? - пожал плечами Фай.
- Ну, например, если мы начнем искать что-то здесь, они проследят за нами и просто воспользуются результатами наших трудов?
Фай косо посмотрел на Нэля и качнул головой:
- Ну так мое дело - помешать им за нами следить.
Повернулся и пошел к лагерю.
Нэль посмотрел на разрушенную башню. Жизнь его представляла из себя такое же жалкое зрелище. Полудохлые надежды съехали набекрень, как та корона, позолота с них давно пооблупилась, а дорожка заросла жесткой травой.
И тут Нэль заметил, что развеялась розовая дымка над морем, с высокого берега стал виден соседний островок, а там - крошечные кораблики с позолоченными солнцем парусами огибают его круглый бок и вереницей уходят за горизонт...
* * *
Они называли себя таю и появились в местной солнечной системе в конце прошлого летнего года, если считать по календарю Красной луны. Та Билан их долгое время не привлекал. Возможно, они боялись. Сто с лишним лет назад, когда Холодное Облако падало на планету, оно могло послать аварийное сообщение, верно называвшее причину крушения корабля.
О том, что у них нет с миром Тай мгновенной связи и все сообщения ползут туда со скоростью света, Джел понял сразу, как они здесь появились. Та Билан был второй планетой в системе. Корабль таю, почти равный по размерам Крепости, лег на орбиту третьей планеты, Бенеруфа.
Через некоторое время там же, на Бенеруфе, они развернули базу с ангарами, локационной станцией, посадочным полем для модулей. Устроились основательно.
В первую очередь Джел был пилот, и летные машины таю ему не понравились. Они были одни и те же для полетов в атмосфере и в безвоздушном пространстве и казались архичными и небезопасными. По виду это был черный треугольник, напоминающий океанского ската. Запустив свою шпионскую технику, Джел выяснил кое-какие их технические характеристики. Например, то, что пришельцы не пользуются генераторами силовых и гравитационных полей, а с той системой гравикомпенсации, что стоит в таком вот "черном скате" совершать посадку на атмосферную планету может лишь самоубийца. Тем не менее, таю справлялись, и только один на Бенеруфе разбился.
Незадолго до их высадки на третьей планете, Джел спрятал Крепость и все, что у него было заметного на орбите, и перевел все собственные системы связи в закрытый для таю сверхсветовой диапазон. Ему было любопытно. Он наблюдал.
На полное отсутствие интереса к Та Билану он, естественно, рассчитывал зря. Для начала таю запустили зонд, тот совершил облет второй планеты, переслал полученную информацию и самоуничтожился.
Второй заход был несколько смелее. К Та Билану направились два "черных ската" - один с пилотом, другой так. Они довольно долго находились на орбите, изучая поверхность. Потом беспилотный "скат" совершил посадку на высокогорном плато, но не очень удачно. Оставшийся на орбите подождал-подождал, да и улетел.
Джел делал вид, что его на Та Билане нет и ни о чем таком он знать не знает. В конце концов гости осмелели, приволокли на орбиту Та Билана целый исследовательский комплекс и устроили на Бенеруфе воздушный цирк. Джел сначала не понял, для чего, потом догадался: это же тренировочные полеты. И приготовился встретить десант.
Базу на Бенеруфе они себе сделали тоже не где попало. Дело было в том, что в дюжине мест на третьей планете, метрах в двухстах под каменистой поверхностью, лежал целый клад Внешних - установки для создания атмосферы. Лет шестьдесят работы таких агрегатов на полную мощность, и на Бенеруфе дышать будет легче, чем на Та Билане, и даже станет потеплее, чем сейчас. Джел никогда не видел генераторов атмосферы воочию, но на Внешних Станциях пару раз проходил слух, что их где-то находят.
Вот этими-то установками гости и занялись. Судя по тому, что одну они даже запустили, сделать это не составляло большого труда, и ни уникальная голова Джела, ни какие-либо особые ключи тут были не нужны.
Что они собираются делать с генераторами, Джелу было безразлично. Атмосфера на Бенеруфе имелась - плохонькая, сильно недоделанная, но он, уроженец такой же холодной и бедной кислородом планеты, пройдя некоторый период адаптации, вполне мог бы приспособиться и ею дышать. Таю она, видимо, не подходила.
Всего в новой экспедиции их было около трех тысяч человек. Для сравнения, на Холодном Облаке прилетало всего лишь четыреста таю.
Джел ждал, когда станет ясно, чего они хотят. Они были чертовски осторожны - чего боялись, кто их знает. Те разговоры, которые Джел ловил в радиоэфире, не означали ровным счетом ничего.
"Сколько их?.. А потеряли кого?.. Так. Не его, а кого?.".
"Что ты ржешь? Что ты ржешь, дурак? Нашел, над чем смеяться!"
"Послушай, Нэль, кто тебя все время тянет за язык?"
"Привет, Шим, что делаешь?" - "Я пытаюсь поймать тебя на радаре..." - "Ну и как?" - "Поймал. Не треплись, делай свою работу".
И тому подобная ерунда.
Джел ловил себя на двойственном к ним отношении. Конечно, они вызывали интерес. Это был выход из какого-то одиночества, в котором он пребывал долгие годы и которым совершенно не тяготился; но когда одиночество пропало - он сразу понял, что разница есть. И, в то же время, ему не нравилось, что они здесь, потому что он ничего о них не знал. Неясны были их намерения. Неизвестно мировоззрение. Что они думают, например, о ценности человеческой жизни? Или о соотношении "цель - средство ее достижения". И возможности выяснить это, пока они общаются лишь между собой, он не видел.
* * *
При императоре Аджаннаре особой государевой службе стали уделять внимание, которого не было прежде. Лицей Каменные Пристани, выпускавший в прошлые годы стряпчих, клерков и мелких полицейских дознавателей, теперь превратился в элитное учебное заведение, которое готовило офицеров внутренних столичных войск Порядка и Справедливости, а также кадры для личной государевой охраны, тайной полиции, разведки и контрразведки. Лицеисты умели драться, изучали юриспруденцию, иностранные языки, разбирались в политике и экономике, а, кроме того, должны были уметь прочесть речь по губам, настроение по лицам, намерения по помыслам, отыскать потерянное, спрятать найденное, прочесть ненаписанное и сделать невозможное, - ну, так, во всяком случае, обычно говорилось.
На деле Джу мечтал получить должность помощника судьи или младшего судейского советника где-нибудь в провинциальном городишке не очень далеко от Столицы, заиметь доход, потихоньку двигаться по службе, и никогда более не вспоминать про иностранные языки, к которым у него была сильная нелюбовь и неспособность. Для того, чтоб пойти делать карьеру в Царском Городе у него не хватало ни денег, ни знакомств, ни везения. Поэтому он пока проходил практику в городской полиции - войске Порядка и Справедливости.
Наставников у Джу было двое. Старший полицейский пристав господин Кмур, человек ленивый и толстый, учивший, как правильно оформлять бумаги при задержании и снимать с подозреваемых допросные листы (при необходимости - вместе с кожей). А еще - господин Иль, сыщик тайной стражи, умевший ходить по городу, все примечая, и выполнять важные поручения так, что даже Джу, ступавший за ним по пятам, след в след, и смотревший господину Илю в рот, порой не понимал, в чем же они заключались.
Господин Иль Джу нравился очень. Он был средних лет, невысок, насмешлив, проворен, как ящерица, и волосы носил через плечо заткнутыми за пояс, чтобы нельзя было ухватить его за косу со спины. Иль производил сильное впечатление на женщин, - особенно на тех, что побойчее. "Такой ловкий человек" - говорили они про него и мечтательно заводили глаза. Джу хотел быть на него хоть каплю похож. Впрочем, господин Иль слишком во многом еще оставался недостижимым идеалом. Во-первых, ногти у господина Иля были всегда ухоженные и чистые, не то, что у Джу, не говоря уж о том, чтоб лицеист мог позволить себе красить их золотым лаком, как у высших дворцовых чиновников. Во-вторых, Джу все примерял собственную косу - когда ж ее удастся заткнуть за пояс, а она никак не дорастала. В третьих, от господина Иля дорого пахло, а Джу жалко было денег даже на дешевые благовония. Были между ними и другие отличия. Но Джу тщательно трудился, чтобы свести их на нет.
Господин Иль на Джу не доносил, но самому Джу устроил однажды проверку: наболтал невесть чего. Из четверти его слов получилось бы дело о неблагонадежности, по которому Иля вышибли бы из тайной стражи без лишних проволочек и без возможности вернуться назад. Доноса Джу, однако, стряпать не стал, за что и получил через пять дней от наставника хороший подзатыльник. Впрочем, на карьере Джу это невыдержанное испытание никак не отразилось, из чего он и сделал вывод, что поступил правильно.
Итак, Джу был молод, благороден внутри и снаружи, умеренно способен, трудолюбив и имел легенькое, вполне разумное честолюбие. Он искал поддержки в людях, которые были ему симпатичны, и даже местами ее находил. В этот раз у него было тонко рассчитано, как намекнуть господину Илю на незаконность телесных наказаний, практикующихся в лицее. Разумеется, не называя имен, чтоб не приняли за мелкого ябеду. А просто, чтобы происшедшего не повторилось: мало ли какая нужда заставит снова влезть на крышу?..
Однако в этот раз господин Иль появился перед Джу чернее тучи. Джу не посмел даже о чем-либо сказать или спросить.
Они молча прошли по улице Градостроителей в сторону набережных, не доходя пожарной каланчи свернули в переулок и спустились в первый попавшийся подвал. Оказалось - пришли в кабак.
Господин Иль обычно вина не пил, а сегодня взял стаканчик. И даже собрался угостить Джу. Показал на лавку у стены и сказал:
- Садись.
- Спасибо, - вежливо ответил Джу. - Я постою.
Наставник недобро приподнял бровь, и Джу, кряхтя, пристроился за столик. Господин Иль принес половину кувшина вина и два пирожка с мясной начинкой - один побольше, другой поменьше. Себе он взял большой.
- Ты веришь в гороскопы? - спросил Иль, когда на донышке его глиняного стакана остался один глоток.
- В хорошие - верю, - осторожно признался Джу, большим пальцем заталкивая пирожок в рот.
- А в гадания?
Джу пожал плечами.
- Когда гадаю сам.
- Хорошо. - Господин Иль допил вино. - Если на стол упадет четное количество капель - нам повезет, если нечетное - нет. - И перевернул стакан.
Три капельки быстро сорвались вниз, а четвертая стала бегать по ободку, как будто не собираясь падать. Господин Иль поставил стакан донышком кверху - так, чтобы последняя капля присоединилась к своим товаркам, и придавил его ладонью. Сказал:
- Все ясно. Идем.
Они выбрались из подвальчика и отправились в прежнем направлении. Джу догадался, что идут они на Монетный остров.
- Инспектор Дита сказал - ты хорошо по крышам лазишь? - спросил вдруг господин Иль.
Джу споткнулся от неожиданности.
- Ну... было бы, чем гордиться, - смущенно проговорил он. И подумал: это что ж, Иль знает, что его позавчера выпороли, как щенка? Вот так да. Стыдно...
- Ну, посмотрим, есть тебе чем гордиться, или нету, - усмехнулся Иль.
Дома на Монетном острове стояли тесно, со всех сторон прижимаясь друг к другу. Улочки были узенькие и грязные, несмотря на занимаемый островом самый центр города. Жилым кварталам и Рыбному рынку здесь исполнилось уже лет триста, стояли они без всякой перестройки, и Джу, рассматривавший нынче всю Столицу с позиций потенциального квартиросъемщика, оценивал Монетный остров как район крайне неуютный, но при этом неоправданно дорогой.
Хорошо, хоть дождик со вчерашнего утра больше не лил и шансы увязнуть где-нибудь на Монетном по колено в грязи слегка сократились.
Дом, в который готовилось небольшое вторжение, стоял на углу улиц Вереинки и Погорелой. В нем было два этажа и полуподвальное помещение, окна в которое заколотили досками, дабы упредить весеннее затопление уличной грязью.
К дому, как бы между прочим, собирались с разных сторон дюжие молодцы в простой городской одежде. Некоторых из них Джу помнил в лицо.
Господин Иль к этому дому подходить не стал, а повел Джу в обход к соседнему, по Вереинке напротив. Они зашли с черного хода в калитку, перебрались через топкий дворик. Старый облезлый пес, спасавшийся от сырости на поленнице, приоткрыл один глаз, посмотрел в их сторону, зевнул беззубой пастью, проворчал невнятное собачье ругательство и снова сделал вид, что спит. За этим двориком лепились по берегу канала ветхие лодочные сараи. Еще лет десять назад недалеко отсюда на Погорелой был перевоз, пока к Веселому Бережку на ту сторону канала не перекинули каменный мостик.
Когда на Речных Пристанях у острова Рабеж ударил полуденный колокол, господин Иль перевернул воротничок так, чтоб стала видна полицейская эмблема, и отправился в гости, знаком велев Джу следовать за собой.
В это же самое время один из молодцев, что собрались у дома напротив, поднялся на крыльцо, постучал и громко объявил: "Городская почтовая служба! Вам письмо из муниципалитета!" Как со стороны улицы дальше развивались события, Джу не успел рассмотреть, потому что скверно оказалось бы отстать от господина Иля. По многим признакам уже было ясно, что дело предстоит серьезное.
* * *
В императорской резиденции Ман Мирар, в резной башенке северного флигеля, была одна комнатка, куда придворным и прислуге входить было запрещено под страхом смерти. Помимо страха смерти, тайны этой комнатки охраняла крепкая дверь с электронным замком, силовой щит с ловушкой и двойная система сигнализации.
А все потому, что размещались в этой комнатке вещи, для разумения прислуги и даже для видавших виды высших государственных сановников совершенно непостижимые. Вот, например, маленькая черная коробочка, которую государь в этот раз вынул из стального шкафа и поставил перед собой на стол. С ней можно было разговаривать, как с живой. Колдовство, да и только.
- Абонент первый, - велел государь коробочке и сел возле ждать.
На мордочке переговорного устройства появился красный глазок, означавший, что вызов сделан. Однако до момента, когда рядом загорелся зеленый, указывавший на поступление ответного сигнала, время в водяных часах утекло бы на три деления вперед. Если бы в комнатке были водяные часы.
- Здравствуй, папа, - сказал государь коробочке. - Я тебя не разбудил?
- Здравствуй, сынок, - отвечала коробочка. - Даже если бы разбудил, то что?
- Сказал бы тебе спасибо, что не отказываешься поддержать разговор.
- Всегда пожалуйста. Ну, расскажи уже что-нибудь. Какие у вас ходят слухи? Что говорят про тебя в Столице?
- Как обычно, всякую чушь. Много ни о чем и ничего толком. Кстати, у меня убили Первого министра.