В деревне Гадюкино шел дождь. Сенокос встал, работали только силосники. Странности начались с самого утра - силосники пришли на работу трезвыми! Все звено! Агроном Кларисса Михайловна, в просторечии - Киса, облегченно вздохнула - может быть, сегодня не придется таскаться по полям, да еще под таким дождем. Проводив звено из мастерской в поле и перекрестив последний трактор, Киса побежала в контору - попить чаю и обсохнуть. Но к окончанию чаепития тревожные мысли стали закрадываться в Кисину душу: с поля давно должен был проехать хотя бы один трактор, а их все нет.
Вот чертовы болячки, в мастерской не нажрались, так на поле пьют, и в дождь им угомону нет!
Оставив мечты о спокойно проведенном дне, Киса пошла за велосипедом, подготавливая на ходу "торжественную" речь, чтобы произнести ее на поле перед мужиками.
Велосипед уныло стоял у конторского крыльца, как старая кляча, давно смирившаяся со своей судьбой. По проходимости с Кисиным велосипедом могла сравниться разве что верховая лошадь, даже председательскому УАЗику было до него далеко, не говоря уже о колхозных тракторах и машинах. Киса ценила его за полезность, а потому на экстерьер своего рысака особого внимания не обращала, хотя Кисин мужик исправно смазывал его и регулярно подтягивал все необходимые болты и гайки.
"Поехали, родимый!" - агрономка загрузилась на своего Савраску и подалась в сторону поля. Старомодная болоньевая курточка промокла, тонкая холодная струйка текла между лопаток до самого велосипедного седла. Мимо на УАЗике промчался председатель со своей любовницей, обдав Кису мокрым ветром.
"Мать их за ногу, им и в дождь неймется". УАЗик свернул в перелесок и замер между кустов.
"Даже до леса не дотерпели, совсем как кролики", - комментировала про себя Киса, со злостью нажимая на педали, - да они когда-нибудь досыта на...ся?"
Тут вполне уместно будет рассказать о гетерах деревни Гадюкино. Гетеры деревни Гадюкино делились на две касты, ничуть не враждовавшие между собой: одни были для простых смертных, другие - для начальства. Любовница преда относилась к высшей касте, муж ее Макар находил определенные выгоды в таком положении вещей и в конце концов смирился со своими рогами, а на расспросы деревенской публики, не особо утруждающей себя придворным этикетом, обычно говорил: "Сдал в аренду", но про арендную плату почему-то умалчивал, хотя его новенький трактор говорил сам за себя.
Дорога прошла через перелесок, где в кустах в УАЗике усердствовали пред и его любовница, немного повернула и вышла на поле.
Взору Кисы предстала странная картина: совершенно трезвые мужики сидели кружочком и их физиономии светились таким счастьем, будто они уже выполнили план по заготовке силоса. Киса опешила, "торжественная" речь, которую она сочиняла всю дорогу, вылетела из головы.
- Мужики, вы чего?
Ответа не последовало. Блаженные физиономии смотрели в небо, и даже дождь им не мешал. Киса приставила своего Савраску к ближайшему трактору, сняла с головы Налима кепочку и выжала ее на его же голову, а образовавшуюся лужицу прихлопала ладошкой. Налим как будто очнулся:
- Кис Михална, ты чего?
- Чего, чего? - передразнила его Киса. - Это вы чего? Какого ... сидите? Мокни тут из-за вас!
- Да будет тебе, Кис Михална, к нам сейчас марсиане прилетали, - вроде как начали выходить из транса мужики.
- С бутылкой и закуской, - съехидничала Киса.
- Не-а... - мужики опять стали погружаться в нирвану.
- А силос кто за вас заготовлять будет? Тоже марсиане? - не унималась Киса.
- Да! - почти хором ответили мужики.
Кису прорвало:
- Марсиане им помогут! Чертовы болячки, два часа отсидели в поле, телеги накосить не смогли!
- Мужики, если вы сегодня в план не уложитесь, вам уже никакие марсиане не помогут, - пригрозила Киса. - А ну, подъем! Давайте-ка по тракторам, я посмотрю на вас. Марсиане! Небось, Буряк с бутылкой мимо пробегал! Подъем, подъем, нечего рассиживать!
Мужики нехотя поплелись к своим тракторам. Вскоре заурчали моторы и трактора поползли по полю. Когда первая телега ушла с поля, Киса решила, что нечего тут больше мокнуть, пора и до дома, тем более что дело к обеду, надо бы и корову подоить.
Председательский УАЗик все еще стоял в перелеске.
- Кролики, марсиане, опять кролики, - Киса злобно плюнула в сторону УАЗика. Что только не придумают, чтобы не работать! Теперь вот марсиане к нам прилетели, завтра, поди, в гости на Марс прямо на колхозных тракторах рванут!
Киса представила, как трактора летели на Марс, а позади - трясущийся от усердия УАЗик. Эта мысль несколько развеселила ее. Рассказать разве дамам в конторе, что еще мужики напридумывали. Ладно, это уже после обеда.
Джун сидел в кресле и нервно теребил мочку уха. Он всегда теребил свое ухо, когда одолевали тяжкие раздумья, а на этот раз раздумья были действительно тяжкими. С одной стороны - братья по разуму и они нуждаются в помощи, а с другой -исследовательская экспедиция, и инструкции запрещают какое бы то ни было вмешательство в жизнь планеты, даже во имя этой самой жизни. Окончательно запутавшись в своих мыслях, Джун решил собрать Большой Совет. Большим он назывался потому, что в него входили все члены экипажа: командир Джун, бортмеханик Галим и врач-биолог Асия.
Галим сидел за столом в своей каюте и по памяти рисовал трактора, увиденные на поле. Как они дымят! Как безжалостно топчут растительность! Как они неуклюжи и неразворотливы! Земляне научились летать в космос и расщеплять атом, но до сих пор не научились беречь то, чего у них, казалось бы, в избытке, но на самом деле хрупко и ранимо. Галим удивлялся расточительности землян, на Марсе такую технику можно увидеть разве что в музеях, марсиане слишком внимательны к себе и к своей планете. За этими раздумьями и застало его приглашение командира явиться на Большой Совет.
Асия разбирала образцы растительности, которую успела прихватить с Земли. Слишком мало, придется просить командира еще об одном выходе на планету. Да уж и больно неудачное они выбрали место посадки - прямо в кучу невесть чем занятых людей. Контакты с разумными существами не входили в их планы, они должны были только исследовать возможность высадки длительной контактной экспедиции, поэтому пришлось срочно взлетать.
- Асия, пожалуйста, на Большой Совет, - пропел бортовой компьютер.
Асия встала. Она была молода, стройна и красива и составляла полнейший контраст с Галимом - он был в возрасте, с животиком, правда, уродом назвать его было нельзя: обычное, ничем не примечательное марсианское лицо.
Когда члены экипажа расселись по местам, Джун вкратце изложил им суть своих сомнений.
- Инструкция на то она и инструкция, чтобы ее выполнять, - произнес рассудительный Галим. - Наше дело - изучить и представить подробный отчет об уровне развития местной цивилизации, а уж там наше Правительство пусть решает, что делать дальше.
- Но ведь это же братья по разуму, тем более что это параллельная нам ветвь эволюции, ведь и наша цивилизация родом с Земли! - Асия в возбуждении вскочила. - Вспомните-ка историю Марса - люди прилетели туда, спасаясь от ужасной катастрофы, которая грозила Земле. На Земле осталась только горстка смельчаков, чтобы проводить наблюдения!
- Дорогая, на Земле ос-та-ви-ли, - Галим произнес это слово отчетливо и по слогам, повторив его еще раз, - ос-та-ви-ли людей с отклонениями в умственном и физическом развитии. Ты же сама видела, что создала их цивилизация, и что наша!
- Да что ты говоришь! Они пережили нашествие динозавров, оледенение, они практически с нуля строили свою цивилизацию, эти недоразвитые, как ты изволил выразиться, и сейчас они нас почти догнали, они уже летают в космос!
- А Землю чуть ли не корягой ковыряют!
- Ну, так давайте их научим, будем дружить планетами, друг к другу в гости летать!
Джун не выдержал:
- Тебе Правительство такие гости задаст! Не забывай, зачем тебя сюда прислали! И никаких контактов. Мы и так уже нарушили инструкцию.
- Ну, так давайте нарушим ее еще раз, кто узнает? Нас только трое и мы команда, а помочь им можно и без контакта.
Мужчины облегченно вздохнули. Они, конечно, тоже сочувствовали землянам, но при таком раскладе в случае провала эксперимента часть ответственности можно будет переложить на хрупкие плечи Асии. На том Большой Совет и постановил: будем помогать, и приступил к обсуждению деталей.
К вечеру собралась гроза. Небо затянула черная туча, на горизонте сверкало, вдалеке слышался гром. На улице было сумеречно и неуютно, хотелось забраться с ногами на кровать, завернуться в большой, мягкий плед и смотреть на огонь, ну, на худой конец, - погладить кошку что ли. Но это только хотелось, потому как подошло время встречать коров из стада, и все гадюкинские скотовладельцы собрались у загона.
И вот из-за поворота показалось стадо, охваченное зеленым фосфоресцирующим сиянием. Гадюкинцы открыли рты от удивления, такого явления не помнили даже старожилы. Когда стадо подошло ближе, все разглядели, что у коров светятся кончики рожек, как будто там горит по маленькому зеленому фонарику.
- Огни святого Эльма! - глубокомысленно изрек Пашка, внук бабки Дарьи, приехавший к ней на каникулы. Пашка учился на втором курсе института, не то на физика, не то на химика и слыл в деревне умной головой. Из Пашкиного высказывания гадюкинцы ничего не поняли, но раз Эльм был святой, то маленько поуспокоились. Не будет же святой озоровать так, чтоб попортить коров: как-никак, а именно на них держится вся экономика деревни Гадюкино.
Киса ждала свою корову у ворот, ругая себя на чем свет стоит: вот дура-то! Гроза собирается, дождь, а она детей за коровой послала! Сама бы сходила, не рассохлась!
Киса решила повстречать мальчишек: они хоть домой поскорее добегут, а она потихоньку с коровой-то и придет. И Киса пошла домой за зонтиком. Зонтик куда-то запропастился, Киса нервничала, гроза была все ближе. Бог с ним, с зонтиком-то, и так не сахарная, - Киса выскочила за ворота и чуть не наскочила на корову с зелеными рожками. Реакция последовала незамедлительно:
- Нашли над кем озоровать! Рога корове накрасили! Носы бы себе красили, дурни великовозрастные!
- Ма, да все стадо такое пришло, - пытался вразумить мать старший.
- Так вы все стадо разукрасили? - охнула Киса
- Не, Пашка сказал - огни святого Эльма, бывает так, когда гроза собирается.
- Первый раз гроза в Гадюкино, до этого все солнышко было, - съязвила мать.
- Ма, может, если это святого Эльма, - младший сделал ударение на слове "святого", - так это и к лучшему? Вдруг они теперь доиться по три ведра будут?
Корова стояла у ворот, не понимая, почему ее не пускают в теплый хлев, а держат под дождем.
- Му-у! - сказала она жалобно.
- Заводите корову, разбойники, - откомандовала Киса и отступила в сторону, давая проход всей процессии. Корова прошла мимо, за ней, перепрыгнув через лужу у ворот, мальчишки.
Киса взглянула на вымя, как бы оценивая, сколько сегодня молока принесла их Буренка. Вымя было полное: "Пойду сразу подою, - решила Киса, - а потом дойду до Любахи, узнаю, как у ее коровы - тоже рога позеленели?"
- Киса, Киса! - растрепанная Любаха бежала прямо по лужам, с неприкрытой головой. Киса остановилась в воротах.
- Киса, у моей Зорьки рога позеленели, да и хрен бы с ними, с рогами-то, так ведь и молоко зеленое! Десять литров, зараза надоила, и все зеленое! - выла Любаха. - Куда его теперь?
Недобрые предчувствия зашевелились в Кисиных мозгах, но ее считали в деревне женщиной разумной и спокойной, способной хладнокровно принимать решения, поэтому рано паниковать, да еще при Любахе.
- У моей тоже рога зеленые, я детей отругала, думала, они накрасили.
- Ладно рога, а молоко-то как накрасишь?
Подруги подались в хлев доить Кисину Буренку.
Эксперимент показал, что у Буренки молоко тоже зеленое и тоже целое ведро. И что теперь делать?
- Кошкам, разве, плеснуть, - и сдохнут, так не жалко, а остальное в помойку, - заключила Киса.
Экспериментировать решили на Кисиной кошке, чтоб уж всех-то кошек разом не перевести. Кисина кошка, обычно крутившаяся под ногами у коровы во время дойки, на этот раз куда-то запропастилась. Киса вышла из сарая позвать ее, следом за ней - Любаха.
По дороге мимо дома проехала расхлюстанная МТЗуха.
- Кис, а вот дала бы ты в свое время начальнику, так и твой бы на новеньком тракторе как Макар ездил, - не упустила случая похахалиться Любаха.
- Дала бы ты, так тебе б нового мужика дали, - беззлобно заметила Киса. - Сейчас мой с работы придет, может, он что путное про коров знает.
Во дворе соседнего дома показался Оська - Осип Захаров, Любахин мужик, вечно пьяный и совершенно никчемный в крестьянском хозяйстве. Настолько никчемный, что даже сына Любаха родила без его участия, но Оська всегда и всем доказывал, что Мишана его, и в качестве доказательства приводил шрам от аппендицита и родинку за ухом.
Покачиваясь от принятой дозы, он подошел к забору и справил нужду.
- Господи, сколько ж я денег на забор выс...л! - философски заметил он, застегивая ширинку. - Любаш, ты корову доила? Чтой-то плохо мне, молочка бы... - и нетвердой походкой направился в дом.
Бабы переглянулись.
- Ося! Осенька! Не надо родной, - истошно завопила Любаха и рванула к дому, следом за ней и Киса. Поздно. Оська пил нецеженое молоко прямо через край подойника, не обращая внимания на его цвет. Любаха села на порог, Киса прислонилась к косяку. Ося отер губы рукавом:
- Что-то вкус у него странный, - сказал он, - и цвет тоже, - добавил, заглянув в подойник.
- Нецеженое потому что, - почему-то со злостью буркнула Любаха.
Бабы сидели на пороге и молчали. На кошке молоко опробовать не успели, сразу на живом человеке. Хоть Оська и непуть, а все-таки жалко. Через некоторое время Любаха робко сказала:
- Кис, пойди глянь на моего, где он есть. Боязно мне чего-то.
- Так и мне боязно, пойдем хоть вместе что ли.
Крадучись как партизанки и держась за руки, бабы выглянули во двор. Ося городил покосившийся тын. Бабы недоуменно переглянулись и подошли поближе.
- Любаш, я тут думаю ... совсем тын-то упадет ... подправить бы ... - как бы извиняясь, сказал трезвый как стеклышко Оська. Оська, который по причине беспробудной пьянки за последние пять лет не то что забор отремонтировать, а даже поросенку-то вынести не мог!
Любаха не нашлась, что ответить и только пожала плечами. Пусть городит, тын и вправду скоро упадет.
Бабка Дарья по темноте своей и необразованности все зеленое молоко выплеснула теленку, решив, что ничего вредного для своего чада корова надоить не может. Да еще ее ученый Пашка со своим святым Эльмом - святой пакостить не будет!
Больше всех паниковала тетка Варвара. Она бегала от дома к дому (и дождь ей не помеха), сея панику в сердцах односельчан, пока не добралась до дома деда Карася. Дед Карась был себе на уме, жил один, держал на цепи огромного лохматого пса. Про Карася говорили, что он колдун, но разве в таком сморчке мог уместиться злой умысел? Тетка Варвара постучала в окно, и, еще только заслышав шаркающие шаги Карася, запричитала:
- Ой, люди добрые, да что же это делается? Корова зеленая, молоко зеленое, да жить-то как? Да никак смерть на деревню пришла, аль Америка что затевает?
Дед Карась коровы не держал и о поголовном, а точнее, пороговном позеленении ничего не знал. Он терпеливо слушал причитания тетки Варвары, стоя на крылечке, потом плюнул на огуречную грядку и со словами "Дура баба!" закрыл дверь. Тетка Варвара не могла перенести такого невнимания к своей особе и изо всех сил забарабанила в дверь:
- Дед Карась, да послушай же ты, что в деревне-то творится! - и она опять запричитала.
- Цыц, Варвара, - сказал дед Карась, вновь появляясь на пороге, - неси сюда свое молоко, мы его спытаем.
Варвара рванула домой и через минуту уже бежала к деду Карасю с целой банкой зеленого молока. У Карася уже грелся чайник.
- Давай сначала коту дадим, - предложил дед Карась.
Кот выпил молоко и принялся умываться; Карась с Варварой внимательно за ним следили, но ничего странного в его поведении не обнаружили. Выждав еще немного, решили провести опыт над собакой - собака съела одним махом и благодарно завиляла хвостом.
- А теперь что, сами что ль пробовать будем? - боязливо спросила тетка Варвара.
- А почему бы и нет? - раздухарился дед Карась. Он вдруг почувствовал себя великим естествоиспытателем, - С чаем. Вон и чай уж вскипел.
- Не, Карасюшко, боязно мне что-то, давай-ко ты первый.
Карасю тоже было боязно, но отступать поздно: нельзя же показать взбалмошной бабе Варваре, что забоялся какого-то зеленого молока. Ведь эта сорока на всю деревню ославит, и за мужика-то считать не будут. И дед Карась храбро налил в кружку чаю и "забелил" его молочком. Чай как чай, во всяком случае и цветом, и запахом. Дед Карась скосил свой взгляд на кота. Кот сидел на лавке и звонко мурлыкал, всем своим видом давая понять, что помирать он и не собирается. Варвара выжидающе смотрела на Карася. Карась перекрестился, выдохнул в сторону и отхлебнул глоточек, подержал маленько чай во рту и проглотил.
Наступила тишина. Варвара ждала, что будет, а дед прислушивался к своим ощущениям. Прошла минута, другая, с дедом ничего не случилось.
- Да вроде и ничего. Пей, Варвара, у меня вот и конфетки есть, - заключил дед Карась.
Варвара навела и себе чаю с молоком, взяла из миски карамельку и принялась ее сосать, запивая чаем.
Тем временем дед уже опорожнил свою кружку, и вдруг неожиданно даже для самого себя произнес:
- Варвара, а не приласкать ли тебя?
Варвара аж чаем подавилась.
- С ума сошел, старый! Да у тебя, небось, уж все отсохло, чем ласкать-то!
Дед Карась придвинулся к Варваре и погладил ее пухлую коленку, выступающую сквозь юбку. Варвара, схоронившая трех мужиков, зарделась как неласканая девка, но потом вдруг очнулась:
- Кобель старый! Конфетки у него есть! Маньяк! - тетка Варвара подхватилась с лавки и с громкими воплями побежала по улице, поливая деда Карася самыми срамными словами. Дед Карась недоуменно пожал плечами и навел себе еще кружечку.
Вдалеке сверкало и гремело, но до Гадюкина гроза не дошла. Яблони в гадюкинских садах испуганно шумели, да изредка был слышен стук о крышу маленького зеленого яблочка, оторванного ветром от родной ветки. Уставшая от пережитого дня деревня засыпала тревожным сном - куры на своих насестах, коровы в хлевах, люди в домах. Им снились странные сны, навеянные событиями этого вечера, и чудные предчувствия теснились в их душах, объятых сном.
Спала Любаха, улыбаясь во сне счастливой детской улыбкой - ее разлюбезный Оська, так внезапно протрезвевший, до ночи нигде не успел набраться, а ночью вдруг вспомнил, что он - мужик, и так приласкал Любаху, как не делал этого, поди, со времен их медового месяца. Любаха аж растерялась от такого напора, а потом сомлела, так до конца и не поверив привалившему ей счастью.
Спала Киса, ей снилась вереница тракторов, летящих на Марс, а в замыкающих - трясущийся УАЗик, из окна которого торчали ноги председательской любовницы в огромных резиновых сапогах.
Спала и сама любовница, и ей снилась тяжелая золотая цепочка, которую обещал ей подарить пред в обмен на ее любовь.
Спал Макар и видел во сне свою жену. Она мило улыбалась ему и манила за собой в малинник, а Макару хоть и хотелось за ней пойти, да ноги не слушались, он только руки к ней протягивал. А она манила его и уходила все дальше и дальше, и вот уж и не видать ее в том малиннике, и знает Макар, что она рядом, да не дотянуться.
Только Оська не спал. В его внезапно просветлевшую голову вдруг хлынуло столько мыслей, что не смог он с ними справиться и вышел на крыльцо покурить.
Это что же это получается?
Был он и вообще никакой, но стоило ему испить молочка, как голова прояснилась, руки работы запросили, не говоря уже о других органах! Это ж можно это самое молоко вместо опохмелки! Пока Любаха на работе - пей в свое удовольствие, а перед ее приходом - молочка. И волки сыты, и овцы целы. В доме мир и согласие, никакой тебе ругани, никаких упреков, можно иногда и Любахе помочь! И Оськины фантазии унеслись в голубые дали.
Спал Оська плохо, проснулся ни свет, ни заря, голова не трещала, как всегда бывало по утрам, и это непривычное для его организма ощущение вернуло Оську к реальности. Такое открытие, а его друг еще ничего не знает! Он наскоро ополоснулся под умывальником и легкой рысью побежал вдоль по деревне к Толику-Анаше поделиться с ним чудесной новостью.
Однако на полпути Оське пришла в голову вполне здравая мысль: пили-то вчера вместе, а значит, Анаше должно быть очень плохо, если он уже проснулся. А не напоить ли и его молочком? Оська затормозил, почесал за ухом и повернул к дому. Любаха еще спала, но любимая Оськина теща, жившая через два дома от них, уже доила их Зорьку, ласково приговаривая:
- Стой, Зорька, стой! Пусть Любаша поспит маленько, ей, бедняжке, ни сна, ни отдыха с ее-то лоботрясами.
- Мам, ну зачем ты? Я бы и сама, - заспанная Любаха показалась в дверях сарая.
- Сама, сама, - передразнила ее мать, - твой вон уже по деревне бегает, опохмелку ищет, ни свет, ни заря мимо окон пробежал, пыль поднял, а она все - сама! - ворчала мать и проворно доила корову.
Любаха сладко улыбнулась, вспомнив прошедшую ночь. Да за такую ночь она готова была простить своему Оське годы его беспробудного пьянства. Вот оно счастье-то бабское - мужик приласкал, и растаяла.
- Вот дура-то блаженная, - опять обругала ее мать, - на, забирай подойник, у меня еще своя не доена. - Она вылезла из-под коровы, одернула подол и подалась в сторону своего дома, даже не обернувшись на счастливую Любаху.
Любахина мать не любила своего зятя, вполне справедливо считая его ни на что не годным. Но уж так судьба распорядилась, что Любаха любила своего непутя, работала и в колхозе и дома не покладая рук, лишь бы лишнюю копейку в дом принести, а ее разлюбезный Оська без зазрения совести эту копейку пропивал, да еще, появляясь дома в состоянии нестояния, стучал кулаком по столу, требуя жратвы. И Любаха бежала на кухню, забросив остальные дела, и что-то грела и готовила, только чтоб ублажить своего ненаглядного.
Киса, будучи на соседском месте, все это видела и не раз внушала Любахе, чтоб бросала она своего Оську, уезжала в город и жила там в свое удовольствие.
- Ты ж и не старая, и не глупая, и не уродка какая. Найдешь себе мужика, и будешь жить как королева. Ну что за нужда тебе тратить свою жизнь на это убожество?
- Судьба мне такая, да и люблю я его, - отвечала Любаха.
- Себя б ты так любила, он ведь твои старания не ценит и спасибо не скажет.
- Ну и что?
О чем тут было говорить? Разговор затухал сам собой.
- Любаш, молочка бы мне, - ласково сказал Оська.
- Сейчас, Осенька, процежу, - Любаха была страшно рада, что мать ее оказалась неправа - не искал ее разлюбезный никакую опохмелку, ей, наверное, просто привиделось.
- Любаш, я возьму с собой?
- Зачем?
- Анашу полечу, - болеет, поди, со вчерашнего.
- Чихала бы я на твоего Анашу! - разозлилась Любаха. - Делом бы занимался, глядишь, и голова была бы здорова!
- Любаш, - канючил Оська, - я и корову в стадо сгоню, и теленку вынесу, и поросенку вынесу.
- Очнулся, родной, да у нас нету нынче поросенка.
- Любашенька! - Оська пустил в ход тяжелую артиллерию - поцеловал Любаху, правда, только в щечку.
Любаха отерла рукавом обслюнявленную щеку:
- Я-то думала, о доме ты заботиться начал, а у тебя только твой разлюбезный Анаша на уме! - упрекнула она.
- Любаш, да я ж его вылечу и мигом домой, - обещал Оська златые горы, наливая из подойника нецеженое молоко.
- Да иди ты, можешь у него и остаться! - обиделась Любаха.
- Спасибо, родная, - крикнул Оська с порога, не расслышав последней Любахиной фразы.
В 7.30 как обычно все гадюкинские специалисты собрались на планерку.
Главный зоотехник Валентина Самсоновна, прозванная в деревне Красной Шапочкой за вечный, неснимаемый и неизнашеваемый, красный вязаный берет, сразу загрузила всех своей проблемой - молока много, но оно зеленое. Какой же молокозавод его примет? И что теперь делать с коровами - все стадо, что ли вырезать? А вдруг это зараза?
Слово для доклада было предоставлено Серафиме Ивановне, Симане, главному ветврачу:
- Вчера все гадюкинские коровы надоили зеленым молоком, и у частников тоже. Я отобрала молоко на анализ, отвезу в ветлабораторию - может, что и скажут. Пока на ферму завезли дезраствор для дезинфекции помещений и доярок - рук, ног и т. д. - Симаня не успела закончить свою речь, как вмешалась Киса:
- Мужики вчера на поле про марсиан говорили, помочь они якобы нам обещали.
Раздался дружный смех.
- Да твои мужики не только марсиан приплетут, лишь бы ничего не делать.
- С перепою им марсиане мерещатся!
- Да не, вроде они вчера нормальные были.
- Даже Путо?
Путо был непросыхающий, нечесаный, совершенно неухоженный тракторист предпенсионного возраста. Его уже несколько раз выгоняли и опять звали на работу по причине нехватки кадров. Он на такое положение вещей не обижался, снова приходил на работу, снова пил и в очередной раз ломал трактор. В Гадюкине была верная примета - если Путо приходит на работу трезвый - это к перемене погоды или к перемене начальства.
- Даже Путо, - подтвердила Киса.
Специалисты малость призадумались, что сменится в первую очередь - погода или начальство? Раздумья прервала Пашкина голова, просунувшаяся в дверь:
- Теть Симаня, бабушка тебя звала, с теленком что-то.
Красная Шапочка насторожилась:
- Паш, зайди, расскажи.
- Да что рассказывать-то? Вчера еще нормальный был, а утром - огромный, как бычище, в стайку не помещается, и орет дурью.
- Раздуло его что ли?
- Да кто его знает! Бабушка боится, орет он страшно, она плачет - вдруг сдохнет?
- Ладно, Паш, зайду попозже, - успокоила его Симаня.
Пашкина голова исчезла за дверью.
- И вправду марсиане, - глядя в окно и ни к кому не обращаясь сказала Киса. - За тот час, что мы тут заседаем, уже седьмой рейс провозят, а вчера за весь день шесть привезли. Кончаем балаган, во поле пора.
Пред страшно обрадовался такому повороту дела. Подходило время его встречи с пассией, поэтому он быстро сориентировался в обстановке: отправил специалистов "по объектам", назначил всем встречу на послеобеда и потрусил к машине.
"Неужели не хватит ума в другие кусты заехать, опять на виду у мужиков любовью заниматься будут? Слава богу, дождя нет", - подумала Киса, загружаясь на своего Савраску.
Киса, казалось, и не рулила вовсе - велосипед сам знал дорогу. Погода чудесная - солнышко светит, бабочки летают, кузнечики стрекочут, дорога, правда, после дождя еще не высохла, так что пыль из-под колес не вьется.
Почти на том же месте, что и вчера Кису обогнал УАЗик с предом за рулем и любовницей, гордо восседавшей рядом с ним. Она ела шоколадку, откусывая от целой плитки и со злорадством смотрела на Кису в зеркальце заднего вида. Любовница очень гордилась своим положением: во-первых, не каждой гетере выпадала такая удача - быть любовницей преда, во-вторых, у нее теперь всегда были деньги, чтоб купить Макару кусок колбасы и тем самым заплатить за его молчание, а в-третьих, она теперь ходила в маленьких шелковых трусиках, как того хотел пред, и это очень возбуждало ее и очень ей нравилось. Она даже выселила Макара на диванчик и по ночам одна в кровати гладила свою попку в маленьких шелковых трусиках и представляла, что они завтра с предом будут делать.
УАЗик опять свернул с дороги в кусты и замер.
"Или у любовницы кончилась шоколадка, или у преда - терпение", - констатировала Киса.
Навстречу на своей расхлюстанной МТЗухе проехал Кисин мужик, показал ей не совсем приличный жест. Этим жестом трактористы уже давно обозначали, что пред с любовницей заняты "делом" и не надо их отвлекать. Киса успела только улыбнуться, МТЗуха прогромыхала мимо, и их немой диалог остался незаконченным.
После перелеска дорога повернула и вышла на поле. То, что увидела Киса, повергло ее и в ужас и в восторг одновременно: где вчера были чахлые травы ("Как у меня на голове", - говорил Путо, демонстрируя свою лысину, сверкающую на солнышке сквозь нечесаные остатки былой роскоши) сегодня были целые заросли, трактора бегали по этим зарослям с сумасшедшей скоростью, и прицепы заполнялись скошенной массой так быстро, что у Кисы дыхание перехватило.
"Вот поганцы, сейчас барабан забьют и будут полдня мучиться", - с этой мыслью Киса положила свой велосипед в прокос на видное место, чтоб его кто ненароком не переехал и тормознула силосный комбайн.
- Федька, барабан-то засадишь, такая масса, а ты, поди, на повышенной шпаришь! - начала она.
Федька - молодой парень, силы у него не меряно, дури тоже, а, в общем-то, добродушный и веселый. Он обславил всех деревенских девок и ни на одной не смог остановиться, а они гуртом за ним ходили, придумывая всевозможные небылицы, чтоб заманить его. Федька старался никого из них не обидеть, а когда мужики пытались зацепить его в разговоре, он обычно отвечал: "Не выбрал еще", - и пускался в пространные рассуждения о достоинствах одной и недостатках другой. И в то же время, Федька был парень честный - чужих невест не отбивал и к чужим женам не бегал, если они его о том не просили.
- Михална, да ты сядь, прокатись со мной, он же, мать его так, не слушается, - начал хахалиться Федька.
- Так ты ему слово ласковое с утра не сказал, - в тон ему ответила Киса.
- Я б ему такое ласковое слово сказал! Кувалдой бы ему промеж фар!
- Кисонька, замучил нас этот паразит, - подошел Налим, - покурить некогда.
- А вы что, затормозить его не можете? Вчера вас работать не заставить было, а сегодня как взбесились, трамбовщиков-то, поди, завалили.
- Марсиане, верно, что с тракторами сделали - не удержишь. Но знаешь, и в повороты вписываемся, да и не так трясет на такой-то скорости.
- Поехали-ка, Федька, я с тобой прокачусь. Смотрите, велосипед мой не раздавите - сказала Киса, забираясь в кабину силосника.
Силосник заурчал и рванул с места, как застоявшаяся лошадь. Кисе показалось, что Федька и руки не протягивал к рычагам, жатка включилась сама собой. Налим еле успел подъехать, и масса сплошным зеленым потоком стала сыпаться к нему в прицеп. И так ловко у них получалось, что Кисе даже петь захотелось. "Ведь могут же работать, когда хотят! Зря я на них ворчать начала, вон как складно у них получается!" Киса залюбовалась работой своих мужиков, она на них хоть и ворчала, но любила их всех, и когда пред начинал говорить всякие гадости про трактористов, защищала даже в тех случаях, когда оно того и не стоило.
- Михална, еще катаешься, или вылезаешь? - силосник, сделав круг, подъезжал к тому месту, где в прокосе лежал Кисин велосипед. Федькин голос вернул Кису на землю.
- Вылезаю. Поеду к трамбовщикам, вы их, поди, завалили.
Дорога, разъезженная тракторами, начинала подсыхать. Кису обогнал Налим с груженым прицепом, пыль еще не успела улечься, как мимо промчался УАЗик. Киса могла поспорить, что у преда с любовницей лица масляные и довольные, как у котов, обожравшихся сметаной, и знающих, что хозяйка еще не скоро заметит пропажу и до наказания еще так далеко!
Силосная яма заполнялась быстро. Еще дня два такой работы, и она будет целая. Но самое удивительное, что трамбовщики успевали и разровнять, и утоптать привезенную массу. Киса специально высидела на борту ямы целый час и нашла изъяна в работе. Показав им жестом, что работают они хорошо и пусть продолжают в том же духе, она направилась к дому. Скоро корову доить, а после обеда - опять заседание у преда по поводу молока.
"В рот бы ему ноги, только от дела отвлекает!" - вынесла свой вердикт Киса.
После утреннего заседания Симаня пошла к заведующему мастерской узнать, нет ли машины доехать до города и отвезти в ветлабораторию молоко. Оказалось, что единственной машиной, которая в состоянии доехать до города на сегодняшний день был председательский УАЗик, но пред на нем уехал "на объект".
"Воистину - на объект", подумала Симаня. Придется ехать на автобусе, тащить на себе эти бутылочки. Автобус еще через час, она вполне успеет к бабке Дарье оказать помощь ее вздувшемуся телку, и Симаня направила свои стопы в сторону дома бабки Дарьи.
Бабка Дарья жила на краю деревни; маленький ухоженный домик, палисадник с георгинами, подкошенная травка во дворе. В будке у крыльца обитал пес с грозным именем Цербер, но по доброте своей радующийся всем приходящим к бабке Дарье. Во всем Гадюкине никто и никогда не слышал голоса Цербера, а бабка Дарья, чтоб реабилитировать свою собаку, всем говорила, что он глухонемой от рождения.
Завидев Симаню, Цербер приветливо завилял хвостом. Симаня стукнулась в окошко и вскоре на пороге появилась бабка Дарья в старомодной кофточке и белом платке.
- Пойдем, Симаня, пойдем, глянь на теленочка, неладно с ним что-то, - запричитала она, мелко семеня по дорожке к хлеву.
- Да не волнуйся ты, баб Дарья, - сказала Симаня. Войдя в хлев, она осмотрела теленочка по всем правилам ветеринарной науки, даже послушала его и заглянула в ухо.
- Здоров твой бык, чего ты панику-то подняла? Нормальный, упитанный. Баб Дарья, сколько ты его держишь? - решила проверить свой глаз Симаня. - По виду, так уж года полтора.
- Две недели, дурында необразованная, - бабка Дарья разозлилась, что Симаня не смогла признать никакой немощи у ее скотины, - вчера только маленький был, хоть вон у Пашки спроси, он, даром что ученый, а скотину любит, сам его вчера поил.
- Правда, правда, теть Симаня, вчера маленький был, я его молоком поил.
Подозрения закрались в Симанин мозг.
- Молоко-то осталось?
- Нет, оно ж зеленое было, так я его в помойку выплеснула. Только телка сдуру напоили.
- А утром? Чем кормили?
- Так ничем еще - испугалась я больно.
- С голодухи он у вас орет, - заключила Симаня, - кормить его надо.
- Так где ж я столько молока возьму, чтоб такую махину напоить?
Теперь осталась очередь Симани разозлиться:
- Да кто ж годовалого быка молоком поит? Травы ему накоси, - откомандовала она Пашке. Пашка кивнул.
Симаня вышла со двора, Цербер на прощанье повилял ей хвостом, так и не проронив ни звука.
Симаня шла по деревне, разглядывая цветы в палисадниках и стараясь запомнить у кого какие стоит припросить по осени. Вон у деда Карася какая чудесная гортензия - она невольно залюбовалась мощным кустом, уже набирающем бутоны. На ловца и зверь бежит - у калитки появился дед Карась.
- Симань, зашла бы ты ко мне, кот у меня ... того ... ну, этого ...
"Вот старый мухомор, кот у него того-этого! Удавил бы его, чтоб не мучался, опять кота грибным супом накормил", - подумала про себя Симаня, а вслух сказала:
"Еще не хватало, чтоб он из-за кота расплакался!" Симаня благоразумно решила не препираться и пошла за дедом в избу.
В избе у Карася особого порядка не было, как, впрочем, не было и особого беспорядка. Носки грязные по углам не валялись, но на столе были крошки, вазочка с конфетами, две кружки из-под чая, а в приоткрытую дверь был виден потрепанный, видавший виды диван, на котором возлежала пантера странного кошачье-полосатого окраса.
- Вот ... Васька мой ... - больше дед Карась не нашелся, что сказать.
Симаня оторопело смотрела на странного зверя.
- А с чего ты взял, что это - твой Васька? - спросила она Карася.
- А кто ж еще-то? Вот и ухо рваное, только ... большое, - закончил дед свою фразу шепотом.
Симаня силилась собрать свои мысли в кучу, но они разбегались, как тараканы, и ни одну из них не удавалось не то, чтобы поймать, а хотя бы попридержать. У бабки Дарьи бык, у деда Карася кот. Что еще? Кукушка на стене деда Карася прокуковала десять раз. Симаня очнулась:
- Деда, я на автобус опаздываю, вечерком загляну. Он не безобразит? - спросила она, кивнув на кота.
- Спит, - опять шепотом ответил дед Карась.
- Ну, пусть спит, - так же шепотом сказала Симаня и вышла.
После обеда все специалисты опять собрались у преда. Особых новостей в изучении коровьего феномена не было. Симаня из города не вернулась, Кису поразило рвение трактористов, но это никак не соотносилось с позеленением молока. Немного в изучении данного вопроса продвинулась и Красная Шапочка - как только корову выдоят, свет на рожках гаснет, но, по наблюдению пастуха, у кого раньше, у кого позже зажигается, а к дойке все стадо светится, как новогодняя елка. Пред сидел счастливый и довольный, он еще не пришел в себя после бурного свидания и его мало интересовали деревенские проблемы. Он мечтал об отдыхе в кабинетной тишине, а потому слишком быстро разогнал все совещание и предался сладострастным мечтам.
Вечер в деревне Гадюкино был тихий и какой-то усталый. Солнышко клонилось к горизонту, и на его фоне расходились по домам коровы с зелеными огоньками на рожках. Весть о Дарьином быке и Карасеве коте быстро облетела деревню, и некоторые практичные хозяева решили таким молоком поить своих телят и поросят, чтоб они быстрее выросли. Чем быстрее скотина вырастет, тем быстрее ее можно продать - меньше сил и расходов на ее содержание, да и деньги никому не лишние - кому дом подлатать, кому детей в школу собирать, а кто и просто об обновке мечтал. Ведь по деревне не только в фуфайках да сапогах ходят; хоть и редко, но и деревенский люд принаряжается.
Любаха тоже решила своего телка напоить. Кто знает, надолго ли протрезвел ее Оська, а одной тяжело ходить за скотиной. От Мишани толку мало, он хоть и не Оськин, но точно такой же - совершенно никчемный. Парню пятнадцать лет, а он только собак по деревне гонять горазд, матери от него никакой помощи.