Как известно, при жизни Геннадия Ивановича Алексеева (18.6.1932-10.3.1987) вышло всего четыре его книжки стихов-верлибров, и тусовка прилепила ему слоган: "Жизнь не удалась". Геннадий Иванович скончался в ночь с 9 на 10 марта, видимо, без свидетелей, поэтому в официальных бумагах чаще встречается дата 9.3.1987. Но я предпочитаю дать ему ещё один день.

     На правах его студента-архитектора, встречавшегося с ним с октября 1973 до мая 1975 года практически по 6 дней в неделю, я опубликовал в 2007 году, к 75-летию Г.Алексеева в Сети (интернет) свой мемуар. Заядлыми алексееволюбами он был замечен и, как мне кажется, "намотан на ус".

     Там была представлена, не побоюсь сказать спасённая мной, фотография Г.А. 1956 года.

      Сегодня в Сети имеются десятки фотопортретов Геннадия Ивановича - и бородатых, и "босых". Не то было в 1997, когда я завершал работу над своим деревянным рельефом, являвшим "никому не известный" лик поэта. Я выреза́л по памяти, - заглянуть было некуда (ПК не имел, инетом не владел). Теперь я бы сумел придать больше сходства, но зачем? Поэт, я думаю, прежде всего миф.

      У меня дома, на столе лежит шеститомник (по-архитекторски "шестерик") "Неизвестный Алексеев". Тома выходили ежегодно с 2014 по 2019 год. ("Неизвестный" за "неизвестным"). На каждом томе по портрету, - все разные. Уже кое-что. По низу обложки две строчки: "неизданные произведения / культового автора середины XX века".

      Некстати вспомнился Ю.П.Кузнецов: "Кому он неизвестен? Близким людям? / Сиротам? Овдовевшим матерям?" Или, может быть, студентам, которым ставил "хорошо" вместо "отлично"? Наверняка, кому-нибудь да неизвестен. Алексеев преподавал на архитектурном факультете более 20 лет. Количество его слушателей менялось в зависимости от набора на специальность "архитектура" в ЛИСИ, но округлённо их ежегодно добавлялось по 100 человек. Итого: не меньше 2-х тысяч слушателей, - кое-какая известность.

      Сложнее с "культовостью" и серединой XX века. Ну, да бог с ними! Вот в конце XX века жизнь в россиянском городе Санкт-Петербурге была, как бы это сказать, - пассионарная.

      В 1991 году напечатан тираж (5000 экз.) поэтической книги Г.Алексеева "Я и город". Как-то мне это стало известно, и я рыскал по петро́полю в поисках книги. Её не видел никто и нигде! Года через два я всё-таки отыскал и приобрёл её в какой-то богемной лавочке. Ещё лет через пять эту книгу стали продавать в Лавке писателей на Невском по цене, близкой к цене трамвайного билета. Потом я встречал пачки этих книг на подоконнике Центра книги и графики на Литейном (их разрешалось уносить бесплатно, но никто не брал). Кто-то видел подобное и в Доме Архитектора, и ещё где-то. Случайно встретив в одном из таких мест Валентина Гавриловича Танкаяна, я спросил, что он об этом думает. Оказалось, что вдова Алексеева, Майя Абрамовна, отъезжая на п.м.ж. в США, оставила Танкаяну весь тираж в его квартире (будто бы, в пожарном порядке, без особых обязательств). Как дальше развивались события Танкаян не стал мне рассказывать. Художник Л.Авидон, заявленный в книге "Я и город" как её оформитель, на мой вопрос о странностях её судьбы (на его персональной выставке в Доме Архитектора в 2004 году) не нашёл ничего лучше, как сказать, что в первый раз про неё слышит...

      Где-то в конце того самого века я узнал, что в "публичке" (ныне Российская национальная библиотека) имеется "Антология новейшей русской поэзии "У голубой лагуны", составленная К.К.Кузьминским и Г.Л.Ковалёвым, изданная в США.

      Я не поленился пролистать все девять её томов. В томе 2Б нашёл стихи Геннадия Алексеева и кое-какие "экспертные" суждения о них, о нём. Выяснилась любопытная деталь: жёны Г.И.Алексеева и составителя антологии (хозяина дискурса) К.К.Кузьминского дружили ещё до стихов и антологий. Для репутации Г.А. в тусовке это было неплохо. В "Лагуне" Алексееву посвящён скетч Кузьминского "Аргументы анахорета", где автор навешивал Алексееву различные ярлыки, отчасти справедливые. Но один из них отвергаю решительно, с порога - за два года плотного общения с преподавателем кафедры теории и истории архитектуры ЛИСИ Г.И.Алексеевым я ни разу не видел его в подпитии или с похмелья. К.К.К. в "Аргументах" заливался: "... ушёл в анахореты, сидит дома и тихо выпивает"; " Потому и пьёт он один, потому и не участвует в "поэтических сабантуях", что видит он - ДРУГОЕ". Но проговаривался: " знаю я его лет 14", " вижусь с ним редко, раза 2 в год". (С этого бы и начинал!)

      После статьи 2007 года, где я назвал всего две "бардовских" песни на стихи-верлибры Алексеева, я получил информацию от родственницы барда В.Ланцберга, что и у того, и у барда Л.Шварцмана также были песни на слова Геннадия Ивановича. Ещё и ещё становились известны случаи пения алексеевских верлибров. Потом бардовский сайт вывесил у себя спасённую мной для человечества фотографию Г.А. (разумеется, без ссылки на источник), и я осознал, что Геннадий Алексеев пошёл в народ, сделался популярен по достоинству! (Впереди замаячил "культ").

      Обратимся к алексеевским произведениям "культового периода".

      В 2014 году издательство "Геликон Плюс" выпустило первую книгу серии "Неизвестный Алексеев" с ранними дневниками и романом "Конец света". Дневники читал с интересом, а т.н. роман "Конец света", в отличие от дневников, мне не приглянулся (видно я уже староват для него).

      В 2015 году вышла вторая книга серии - стихи и поэмы 1963-1972 гг. - то, что Алексеев называл своей главной Книгой. Она иллюстрирована лучшими картинами Г.А. Эта книга названа в выходных данных "Том 2". (Её не спутать с другими, благодаря надетой на "культового автора" кепке.)

      В 2016 году случилась некая странность, флуктация: в "рубашке" серии "Неизвестный Алексеев" вышел роман "Зелёные берега", дважды издававшийся до того и давно уже сделавший автору писательское (м.б. и "культовое") имя. В серии "неизвестных" том не пронумерован - он имеется, но его нет! (Хотя и первый "том" не нумеровался, - об этом позже.)

      В 2017 году появился том 3, содержащий дневники 1980-1987 гг. и два рассказа.

      В 2018 году вышли стихи цикла "Послекнижие" - том 4 серии "Неизвестный Алексеев".

      В 2019 году в томе 5 опубликованы неизданные совсем или неизданные в таком сочетании стихи цикла "Вариации". Интересны приложенные репродукции алексеевских акварелей.

      Много чего сказано под луной о стихах Геннадия Алексеева. Вроде, нечего добавить, а хочется. На мой взгляд, самое сильное в них - перенесённые на отечественную почву фирменные уитменовские "каталоги". И название романа "Зелёные берега" представляется мне родственным "Листьям травы" Уитмена. (Давно замечено, что всё похоже на всё, как и русский на американца).

      К.Кузьминский в своей "Лагуне" писал про стихи Алексеева, например, такое:

      "Звуковые поиски ему чужды...";

      "К звуку в стихе он относился всегда равнодушно, хотя слух у него безукоризненный";

      "Звук он использовал лишь для забавы, в форме простейших звуковых повторов: "Будущее - большая бешеная баба беременная бомбой" (из книги "Азбука")".

      Век живи и век учись! Какая ещё "Азбука"? Зачем вдруг тавтограмма на "Б"? Вот, наверное, почему куратор литературного клуба "Венские вечера" Арсен Мирзаев проводил в "Старой Вене" ежегодные презентации "Неизвестного Алексеева"! Вспомните "коктебыль" самого Арсена: "бесспорно: без баб - беспросветное баунти!"

      Едва ли не любимейшая моя строчка из Геннадия Алексеева: "Читал ли ты Ницше, кореш?" Учитывая, что о Ницше говорит "морда", ожидается пугающее содержание. С такими ключевыми словами: расовая исключительность, человеконенавистничество, фюрер... и т.п. Но автор, слава богу, не доводит до эксцесса.

      Здесь, на мой взгляд, интересней формальный приём - звукопись с опорой на шипящие - Ч, Ц, Ш. Если бы Г.Алексеев был незадумчивым, "архитектурным" формалистом, он должен был бы расставить эти буквы-звуки в более "крепком", алфавитном порядке: Ц, Ч, Ш. Было бы, например, так: "Ты Ницше читал ли, кореш?" (Всё портит "ниЦШе", в котором наряду с доминантным "Ц" присутствует вовсе ненужное "Ш", - для "Ш" имеется прекрасный "кореШ"). А если так: "Мцыри" читал ли ты, кореш?" (Тогда - прощай, фюрер, здравствуй, Лермонтов, - какая уж тут "морда"). А вот пуант, развязка анекдота: "- Шалишь, паря, - / говорит морда, - / ищи кирпич, / ищи не ленись! / И чтобы красивый был, / красненький!" Ш - Ш - Щ - Ч - Щ - Ч! Это даже не архитектоника, а сама звучарность, да-с!

      Думается (и Кузьминский не против), что Г.А. обладал изощрённым, "симфоническим" слухом - слышал не только "музыку алфавита", а музыку вообще! Поэтому написал так, как написал, - единственно возможным для него способом. (Главный "звучарник" А.Е.Кручёных одобрил бы, наверное...)

      Да и Дмитрий Александрович Пригов, пожалуй, был бы доволен (жаль, я его не спросил об этом). Вот уж и Пригова пригубили мы, как замечательно выразился тамбовский музыкант Александр Пауткин. (Я считаю тамбовскую школу "зауми" едва ли не сильнейшей в России. Достаточно вспомнить Д.Бурлюка, С.Бирюкова, Е.Степанова. Сам готов "присупониться" к этой школе, ведь отец мой сумел внедриться в "Тамбовскую энциклопедию" 2004 года).

      Так вот о Пригове. Я давно уже и не без оснований сравнивал его с Геннадием Алексеевым. А что их объединяет? Во-первых, писание стихов ежедневно и неоднократно; во-вторых, параллельное писательству графическое творчество; в-третьих, служба по архитектурному ведомству; в-четвёртых, увлечение музыкой; в-пятых, артистическая экзальтация... На мой взгляд, в изобразительном творчестве сравниваемых поэтов заметно пристрастие их к архитектурно-театральному выстраиванию композиции, к религиозному символизму, музыкальной гармонизации, рафинированности приёма.

      Поэты Пригов и Бродский - одногодки, Бродский чуть вырвался вперёд (где перёд? - где, нобелевка, где же ещё!). И вот уже при разговоре об Алексееве не сказать о "чуде обыденной речи" - моветон. В противовес этой традиции напомню стих Евгения Курдакова о Бродском: "Растабары, бодяги, бобы, вавилоны, турусы, / Кренделя, вензеля и мысле́те немыслимых па", - высоко оценённый самим Вадимом Валериановичем Кожиновым.

      С "обыденной" речью, употреблённой вместо "обиходной" (Владимир Иванович Даль сказал бы именно так), можно было бы примириться, если бы она не рассматривалась в качестве главного и единственного ордена на мундире "подшефного" Бродскому стихотворца Алексеева. Странно, что даже тусовка Г.А. не видит смехотворность похлопыванья по плечу старичка Алексеева карапузом Бродским. Кстати, сам-то Бродский был в адеквате - из текста его рецензии (написанной для денег, "левой ногой") "покровительство" извлечь трудновато, - и тем не менее...

      Вопрос сумасшествия был не последним в сознании Г.Алексеева. На одной из своих лекций он заявил нам, студентам-архитекторам, мол, берегитесь - архитектура сводит с ума, одну девушку недавно увезли... на лечение. Мы отнеслись к этому спокойно: другие профессии тоже не спасают от подобного недуга. Лично я, в целом положительно оценивая алексеевские лекции по истории искусства, замечал в них фантазмы. Писатель, случалось, побеждал в нём учёного. Я поражался лёгкости его вхождений в жизнь Древнего Египта, которой позавидовал бы сам основатель "Общества советско-древнеегипетской дружбы" скульптор Дима Каминкер. В искусствоведении Геннадий Алексеев был, по моему разумению, талантливым самоучкой, сформировавшимся вне ортодоксального академизма и вопреки официозу. Он не окончил ничего "художественного" - ни школы, ни института, ни аспирантуры. В архиве СПГАСУ его диссертация "О художественном синтезе современной советской архитектуры и монументально-декоративной живописи" (1965г.) записана по разряду работ на соискание звания "кандидата технических наук". Не знаю точно, когда "технические науки" там превратились в "архитектуру".

      Валентина Ивановна Лелина, архитектор и литератор, прошла через ЛИСИ почти моим путём, через 2 года после меня. В институте мы виделись, но повода поговорить не представилось. Относительно доцента Алексеева, разница у нас с Валентиной Ивановной была в том, что он не вёл практических занятий в её группе, а в моей вёл. Практические занятия его длились 2 года, а лекции - всего 1 год (не считая двух-трёх лекций по модерну на старших курсах). Модерн... как много в этом звуке... (Не могу молчать!) А.Н.Житинский в предисловии к 1 тому (правильнее: к первой книге 2014 года) "Неизвестного Алексеева" писал, что "книга о русском архитектурном модерне" (Г.Алексеева) ждёт опубликования. Я не удивлюсь, если это будет седьмая книга "Неизвестного Алексеева". Архилюбопытно!

      Был в нашем с Геннадием Ивановичем проектном институте зодчий Дмитрий Павлович Победимов (1929-2003), недурно сочинявший стихи. Именно для таких персонажей я изобрёл в 2008 году словечко "поэза́р", т.е. поэзоде́лец (см. Северянина) плюс архитектор. Несомненно, они с Алексеевым знали друг друга. Как-то раз после застолья (при мне) Победимов стал критиковать своих профессоров из ЛИСИ за то, что они, обнаружив в студенческих архитектурных проектах украшательские элементы, обзывали их "отрыжкой буржуазного модерна". Профессора́, вероятно, такому же "модерну" учили и Геннадия Алексеева через три года после Дмитрия Победимова. Да не в коня корм!

      В.И.Лелина в свой черёд стала членом союза писателей, как и Г.И.Алексеев. Она посвятила нашему учителю хорошее стихотворение и воспоминания. Из её мемуара я узнал, что "На Алексеева ходили из других институтов. Сработало студенческое сарафанное радио. Студенты из Политехнического, из Военмеха сбегали со своих занятий, чтобы посетить лекции Алексеева по истории искусств". Что тут сказать? Недавно я слышал, что в XXI веке тяга студентов к знаниям стала ещё выше. (Жаль, что в моё время даже студенты-архитекторы норовили лекции, в том числе алексеевские, прогулять). Народ-то стал лучше, а я не заметил! А в 1970-е... едва ли половина нашего курса могла выдержать, например, хотя бы одну лекцию замдекана АФ доцента В.Глинкина (завершившего жизнь суицидом), да и профессор В.Пилявский не всем был по зубам. В 1974 году зачем-то застрелился из охотничьего ружья ректор ЛИСИ архитектор Н.Яковлев... Некая сумасшедчинка в воздухе-таки присутствовала, деформируя творчество поэта Г.Алексеева в сторону, названную А.Житинским "библейский пессимизм".

      Да, нынче люди стали лучше. В 2010 году ко мне обратилась студентка режиссёрского факультета Санкт-Петербургского Государственного Университета Кино и Телевидения Мария Смушкова, которая, ознакомясь в интернете с моей статьёй о Геннадии Алексееве, захотела привлечь меня сняться в её курсовой работе "Поэт другого времени" в качестве алексеевского ученика-вспоминателя. Я согласился и порекомендовал ещё несколько кандидатур. Не только учеников, но и соратников, в том числе Валентина Гавриловича Танкаяна. "Курсовик" получился на славу и стал позднее просто ютюбовским фильмом (с английскими титрами, отсутствовавшими в "курсовике"), где и я, и Валентин Гаврилович получили каждый по минуте из всех одиннадцати.

      В последнее время я ленюсь давать ссылки на чужие ресурсы, но для Маши сделаю исключение: https://www.youtube.com/watch?v=3AtU1Q3BIuw.

      Мне в фильме полюбился переход от петербургской темы к американской. В кадре - картина Алексеева "Аргонавты", за кадром артист читает из Алексеева: "сел бы рядышком Христофор Колумб, рассказал бы мне про Америку". А Америка уж тут как тут - следующий кадр: в комнате, на столе - книги, фотографии и рукописи Г.Алексеева, у стола - вдова Майя Абрамовна, дочь Анна и внучка Лиля. Вспоминают Геннадия Ивановича, душевно, чинно.

      Лет девять потребовалось, чтобы рукописи с американского стола превратились в сегодняшний шеститомник-шестерик "Неизвестный Алексеев" санкт-петербургского издательства "Геликон Плюс". И судя по всему, первоначально никакое "собрание сочинений" не предполагалось. Руководитель "Геликона" А.Н.Житинский обещал две книги: стихи, изданные до 2006 г. и стихи, ещё не изданные. И первая книга стихов Алексеева вышла в 2006 году, при жизни Житинского, вне какой-либо серии, - в двух вариантах: зелёном переплёте и красном. (Я, как фанат, приобрёл оба, но впоследстии красный отдарил). Потом Житинский умер, и в издательстве что-то "пошло не так", а даже лучше, чем "так". Появились деньги, чтобы сделать не одну книгу неизданных стихов, а N томов. В итоге "неизвестное" и "давно уж ведомое всем" слились в красивом шеститомном собрании сочинений с запутывающим и сбивающим всех с толку наименованием "Неизвестный Алексеев" . В выходных данных в качестве "томов 2-5" обозначены лишь четыре книги из шести, что подтверждает стихийность и спонтанность наполнения серии. Думаю, не сильно ошибусь, назвав "мотором" данного предприятия доктора физико-математических наук Алексея Михайловича Ельяшевича, петербуржца и свата поэта (не без американских инвестиций, очевидно).

      Люблю я, все-таки, "съединённые" (по-приговски) штаты. В XX веке там возносили до небес русскоязычных Бродского и Довлатова. Коль они сошли со сцены, я бы назначил главным русскоязычно-американским "художником сло́ва" своего знакомца по тишкинской ДХШ, теперешнего нью-йоркца Серёжу Бетехтина. (Он же мотоциклист-сочинитель Loner.) Зачитаешься. Русофоб, конечно, но без этого как прожить в заокеанье? Гораздо важнее, что теперь он ещё на́больший князь, у которого Романовы отжали царство россиянское. Поэтому приходится ему писать то как Курбский Ивану IV, то как Loner, сворачивающий на "Кабане" с 98 американской дороги на 302, то про своих псов, но всегда с пониманием нешуточной миссии писателя земли РУССКОЙ, великого князя. Пока для "культа" Г.Алексеева он, кажется, ещё нечего не сделал, лишь называл себя Бетехтин-Талепоровский. Чем, собственно и подкупил меня, ведь его тётя - Виола Талепоровская - входила в студенческую тусовку Геннадия Алексеева.

      Если бы не вернулся в Россию старина Лимонов, - у "князя" была бы в Штатах писательская конкуренция. Эдичка при чём? - Его третья жена Наталия Медведева (1958-2003) в годы дальние, глухие (как и сам он поначалу) была поэтессой. В "Оглавлении" тома 2Б кузьминской "Лагуны" фамилия Медведевой расположена на третьей вниз позиции от фамилии Алексеева, зато страниц под стихи Наталия Георгиевна получила почти вдвое больше! (Поплатившись при этом одной буквой в имени: Ь вместо И). И последний приют поэтесса-модель-певица нашла на той же дорожке Большеохтинского кладбища Санкт-Петербурга, что и Геннадий Иванович. (Не знаю, кто из них больше нуждается в "культе", но, как некрополист, отмечу их "недопочитаемость" по сравнению с Башлачёвым, Цоем и даже Науменко). Надгробие Алексеева сделано, вероятно, во вкусе его матери Антонины Фёдоровны, работавшей в 1950-е годы заведующей чертёжным бюро в/ч 95068, и критиковалось тусовкой как "чужое". Тем не менее, и такой вариант представляется мне более благоприятным для "культа", чем развеянный прах алексеевского соратника Аркадия Драгомощенко. Аминь.