Фельдман Александр Михайлович : другие произведения.

Сказание о современном подвиге

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сделано специально для сайта "Всё про Одри Тоту"


Сказание о современном подвИге.

10 -- 16 янв 2004

   Не знаю, происходила ли эта история в действительности, однако мне, как автору, хочется верить, что так оно и было на самом деле: в одной северо-восточной стране жили люди; у каждого из них бытовали свои увлечения, причем первый не понимал увлечения другого, а другой -- третьего: один, считая, что именно его увлечение является истинным, пытался внушить, что увлечение второго -- ложно. В спорах иногда доходили до драки, чаще до хрипоты, и никто не хотел уступать. Этот обычай сложился испокон веков, и новые поколения не считали вправе нарушить его, устраивая полемики даже в святая святых -- в храме науки.
   "Когда же ты повзрослеешь?! Забудь ее, забудь -- не стоит она тебя. Лучше посмотри вокруг -- сколько красивых девушек. Смотри, вон та: какой сосредоточенный взгляд, как она с придыханием склонилась над тетрадкой, а непокорный локон из-за ушка -- раз, и на глаза упал, и она его, чуть надув губки, отвела... Хороша, разве нет? Не нравится? Почему? Блондинок не любишь. Ладно, сейчас брюнетку найдем. Как тебе эта? Волосы как смоль. Бюст выдающийся. Губки облизывает, потрясающая фемина! Тоже не люба? Вот тебе раз: слишком толстая. Нет, ты ошибаешься -- в самый раз. Такие называются в теле... Значит, ты хрупких любишь? Да, брат, тебе не угодишь! Я только прошу, Родя, всем сердцем прошу, выкинь эту блажь из головы. Тебе же будет лучше -- потом мне спасибо скажешь. Чего головой качаешь? Противится, упрямец! Кстати, знаешь, вчера познакомился с девушкой -- вылитая твоя Амелишка. Мне она не нужна, так что могу спокойно дать ее телефон. И этого не хочешь? Ай, да, чудак-человек!"
   Родион собрал волю в кулак и горячо зашептал на ухо вихрастому: "Как ты понять не можешь! Мне никто не заменит Одри. И перестань называть ее Амелишкой. Ее зовут Одри. Одри Тоту. Милее не сыщешь на всем белом свете. Пойми: ты оцениваешь всех исключительно по одному признаку. Что мне с того, что кто-то чем-то на нее внешне похож? Что с того? Подумаешь... Она прекрасна в своей гармонии. Эх, ничего-то ты не понимаешь: что с тобой толковать, что с первым встречным на улице!"
   Тем временем раздался звонок, и из аудитории, отложив занятия, студенты рассыпались кто куда. Родион, безусый блондин с пронзительно-задумчивым взглядом, немного поеживаясь от мороза, не спеша направлялся домой: "Последний семестр пошел. Уже не за горами диплом, а на следующий день соберу вещички и -- фить -- в Париж. Поминай, как звали. А там -- Одри. Я ей всё-всё, как есть скажу, ничего не укрою. Скажу: лишь бы всегда находиться рядом с тобой, слышать твой голос, ощущать дыхание, знать, что откроешь глаза, а рядом -- ты. Знай, я приехал из далекого города, о котором у вас, быть может, и слыхом никто не слыхивал. Зовется этот город Казанью, двадцать два года прожил я в нем, никуда дальше Ульяновска не отправляясь, но свершилось чудо, перенесшее меня в Париж, к твоим ногам, любимая Одри, прошу, прими меня таким, какой я есть". Еще часто рисовал себе подобную картину: он в белоснежном фраке и цилиндре припадает на правое колено, открывает пурпурный футляр, из которого выглядывает ослепительное бриллиантовое кольцо, и говорит: "Эпус-муа!", то есть выходи за меня, по-нашему, она же, расплываясь в обворожительной бело-розово-кривой улыбке, не может перед ним устоять, припадая к нему, обнимая, целуя...
   Мечтания, в которые со страшной силой верил Родион, ожидая, что они обязательно сбудутся, обуревали его по сто раз на дню; он не мог, придя домой и разогрев обед, в очередной раз не оказаться перед телевизором и не поставить кассету с фильмом, чтобы можно было любоваться ею даже тогда, когда он знал все реплики наизусть. Бывало, что ночью она появлялась в разных обличьях, заставляя юношу иной раз переживать, плавно растворяясь в тумане сновидений.
   Уходили дни, месяцы, а любовь Родиона к Одри не становилась меньше; все, кто мог, махнули на него рукой -- мол, что возьмешь с умалишенного, -- и родители, и вихрастый, и знакомые, готовые в любой момент сосватать за Родиона свою дальнюю племянницу -- или седьмую воду на киселе, -- всю жизнь скоротавшую в деревне, и знакомые знакомых, готовые в любой момент вместе со всеми остальными махнуть на кого-нибудь рукой, тем более, если этот кто-нибудь им совершенно неизвестен; и лишь он сам догадывался, что и как должно произойти. В один прекрасный весенний день блондин продал коллекцию марок, вслед за тем продал собрание редких бабочек, вслед за тем продал гербарий, который собирал десять лет, а затем еще и еще, пока, наконец, не избавился от всех коллекций, которыми очень дорожил и гордился с детства. Впрочем, это был очевидный поступок, ведь задуманное им почти фантастическое предприятие требовало немалых средств.
   Первым делом необходимо было подобрать себе фрак, и не просто фрак, а белоснежный фрак, и чтобы к нему обязательно прилагался цилиндр. Но это всё без толку: для забавы сказать: "фрак, фрак, фрак" одно, приобрести же его -- совсем другое дело; уместно поинтересоваться: вы пробовали когда-нибудь купить в Казани фрак? Верю, что не пробовали, скажу больше: никогда и не пытайтесь! Гиблое дело -- достать в Казани фрак. Во-первых, нет магазинов, где продавали бы фраки, а во-вторых, в ателье вам заломят такую цену, что, ей-богу, дешевле выйдет сшить его в Париже. Думал-думал Родион и решил: всё равно в Москву надо будет ехать, там-то он себе фрак и присмотрит. Далее нужно было позаботиться о кольце. Но, вот беда: он не знал размеров Одри, конечно, было ясно, что у нее маленькая ручка, но насколько маленькая, об этом можно было только догадываться. Тогда он -- на свой страх и риск -- присмотрел великолепное по красоте кольцо в витрине ювелирного магазина: золотое, с большим бриллиантом по середине, и двумя поменьше по бокам. Оно стоило сумасшедших денег -- столько юноша не получил в качестве стипендии за все годы учебы в университете, -- и всё же он взял драгоценность, а после украдкой разглядывал, более отчетливо представляя будущие картины осуществления мечты.
   Настал тот день. Родион, переводя взгляд с чемодана на заплаканную мать и твердя под нос какие-то ободряющие ничего не значащие фразы, вдруг увидел забившийся в углу старый сломанный обросший паутиной сачок, которым он когда-то ловил бабочек для своей коллекции, ныне канувшей в лету; он вспомнил себя крадущимся по лугу, от предвкушения удачи кружилась голова, и в тот момент, когда в его сачке оказывался гигантский махаон, счастье охватывало его от макушки до пят. Провожая в последний путь воспоминания, он вздохнул, улыбнувшись одним уголком рта, взял чемодан, кивнул родительнице и вышел.
   Незаметно пронеслись часы путешествия в тумане мечтаний, раскачиваясь в такт поезда, как теплоход по волнам. В который уже раз, подобно видеомагнитофону на ускоренной перемотке, Родион прокручивал последовательность действий в телеграфном темпе: фрак, самолет, Париж, Рю д'амур, Одри, колено, кольцо, эпус-муа, объятия, -- дальше -- импровизация по обстоятельствам. И пусть всё было расписано вплоть до мелочей, что-то необъяснимое заставляло его немного нервничать: сводило желудок от горького предвкушения счастья и, в то же время, твердило: "не спеши, каждая деталь должна быть четко продумана, а иначе, зачем было всё затевать?" Поэтому он пытался реконструировать ситуацию в мельчайших подробностях, стараясь избежать любого, даже маломальского конфуза.
   Москва. Казанский вокзал. Безусый блондин появился на многолюдной площади, решая, в какую сторону следует направиться в поисках фрака. Он сделал пару нерешительных шагов, больше похожих на топтание на месте, когда услышал доносящийся, по-видимому, откуда-то сбоку, из закоулка, громкий, противный, похожий на базарный возглас: "Фраки, фраки, кому фраки? Недорого. Фраки из лучших домов моды. Есть все расцветки. Недорого. Фраки, фраки, кому фраки?.." Сердце Родиона отчаянно забилось, и он побежал -- нет, полетел на звук: он понял -- это судьба! "Вай, дорогой, тебе фрак? -- радостно спросил солидный мужчина средних лет, в то время как обладательница поставленного голоса продолжала на всю улицу рекламировать аккуратно разложенный на газете товар, -- У меня есть именно то, что тебе нужно, дорогой. Смотри: фрак, красный, как кровь молодого барашка! М-м. Как тебе?" Родион, нехотя его разглядывая, сообщил, что ему необходим белоснежный фрак, и никакой другой, а на другие он даже смотреть не согласен. "Вай, как хочешь, -- сказал мужчина, поглаживая себя по похожему на арбуз животу, -- Я думал, тебе нужен красивый фрак -- девушку удивить -- но, у меня есть и белый, как молоко горной козлицы, будешь в нем ослепительный, как джигит на параде! М-м. Пальчики оближешь, -- и он вытряхнул из хрустящего целлофана алебастрового цвета фрак, -- Примерь, вай, да не стесняйся все свои! Лейла, отвернись: джигит фрак мерить будет!" Лейла, ослепив золотой улыбкой, продолжала выкрикивать: "Фраки, фраки, кому фраки?.." Родион всё же напялил на себя фрак, а пузатый услужливо поднес к нему осколок когда-то бывшего большим зеркала. "Вай, повернись! Как, да? -- Родион пожал плечами, -- Лейла, как?" -- обратился он к товарке. Лейла за мгновение оценила блондина с ног до головы, вновь ослепила золотом и сказала: "Супер!" "Просто горный орел! Берешь или не берешь?" -- спросил его хозяин, потирая руки. Пожевав губами и еще раз извернувшись перед зеркалом так, чтобы увидеть все стороны фрака, Родион поинтересовался о цене. "О чем речь! -- всплеснул руками торговец, -- Да, тебе, как родному отдам за сто!" "Эх, была не была, -- подумал Родион, -- черт с ними, со ста баксами, куплю фрак -- для любимой ничего не жалко". "Спасибо, дорогой, приходи еще, -- кричал вслед пузатый, -- Всегда будем тебе рады, как никому другому!"
   Поставив пальцем в воздухе галочку, Родион отправился в аэропорт. Конечно, у любого нормального человека сразу вырвется: "Как так в аэропорт? А путевка, приглашение или виза, наконец?" Пусть этот проницательный субъект поверит: и паспорт, и виза, и прочие формальности были соблюдены, благодаря чему Родиону оставалось единственно приобрести билет на самолет, и -- мечта сбывалась уже более чем на половину. Но не стоило радоваться раньше положенного срока: до самолета оставалось около десяти часов. Это время, как нетрудно предположить, Родион решил провести в зале ожидания. Он тихонько расхаживал среди рядов железных сидений, гадая, куда бы примоститься, когда услышал диалог, не дающий права усомниться в том, что речь шла о нем: "Мама, смотри, этот дядя в цирке работает?" "Да, деточка, это -- артист, не мешай дяде -- он занят". "А почему, у него на голове нет..." -- ребенок запнулся, а левая рука Родиона самопроизвольно ударилась о щеку. Цилиндр! Он забыл про цилиндр! Как подобное могло случиться: всё устроено, всё рассчитано, и вдруг такая промашка. Нет, без цилиндра никак нельзя. Без цилиндра он похож на дешевого клоуна. Незадача. Как поступить? Родион опустился на чемодан и крепко задумался. И тут -- будто, подарок судьбы -- он увидел типа неопределенного возраста, расхаживающего в цилиндре. Названный человек выделялся именно головным убором, потому что одет он был вовсе не во фрак, а в кроссовки, джинсы и ветровку -- вполне обыденный наряд, но на голове его красовался цилиндр. Более нелепого существа представить себе было бы трудно: белоснежный цилиндр, рыжая борода и одеяние придавали ему облик городского сумасшедшего. Родион, не помня себя от возбуждения, подскочил к незнакомцу и стал толковать о том, что ему просто таки необходим этот цилиндр, и он готов на всё, чтобы его заполучить. Собеседник возвел на него правую бровь и произнес: "Разрешите представиться, -- он приподнял цилиндр, -- Иннокентий Скрыстаки. Что, позвольте, вы от меня хотите?" Родион по второму кругу вкратце объяснил ему тему разговора, тогда рыжебородый ответил, что не знает ровным счетом никакого Цилиндра, а если бы и знал, то у него, в принципе, плохая память на цифры, так что всё равно бы не запомнил его номера телефона, и уже готов был раскланяться, когда блондин задержал его за пуговицу. Стараясь не кипятиться, он спросил: "Что у вас на голове?" Скрыстаки, опустив уголки рта, пожал плечами, потом неторопливо поднес руку к волосам, нащупал цилиндр, медленно-медленно спустил его вниз и принялся удивленно разглядывать, явно не понимая, зачем он нужен. Потом Иннокентий перевел взгляд с цилиндра на Родиона, не мигая смотрел на него несколько минут, пока первая, логически объясняющая происходящее, мысль не родилась у него в голове: озаряя глаза догадкой, он протянул цилиндр Родиону и спросил: "Это принадлежит вам?" Блондин отчаянно закивал, тогда рыжебородый, радостно вздохнув, оттого что удалось разрешить проблему, напевая под нос неопознанный знакомый мотивчик, зашагал прочь.
   Родион, счастливый, примостился к железной спинке и решил -- чтобы убить время -- пару часов вздремнуть. И видел он во сне себя -- за столом в ресторане на Эйфелевой башне, а напротив -- Одри, веселую, воздушную; они сидели и разговаривали: "...А, помнишь, -- Родион отвел правую руку, -- как снимали здесь?.." Ухмыльнулась: "О, да, конечно, как раз в этом месте; они растянули полотно, именно тогда я и познакомилась с... Он замечательный человек, я его просто обожаю". "Но ведь ты еще с ним работала..." Надула губки и сморщила носик: "П-у-у-х! Не напоминай об этом -- мне очень сильно не понравилось всё, что я делала в этом фильме". "Но ведь ты, наверное, могла отказаться?" Покачала головой: "Нет, совсем нет, да и потом сниматься в компании таких звезд была большая честь для меня. Конечно, я жалею, что изъяны моего тела стали известны всем, и впредь не намерена раздеваться в каждой картине". "Но ведь от съемок остаются и приятные воспоминания... Думаю, особенно тебе запомнилась работа с... в самом первом твоем художественном фильме". Просветлела: "Он -- великий артист. Это всё, что я могу о нем сказать. Он мне показал кое-что, так что я могу считать себя немного его ученицей". "А ты знала, что он -- сын эмигрантов из России?" Одри смешно вздернула плечики, и образовала едва заметные в упор ямочки на щеках: "Разве? Нет, я не знала. И он говорит по-русски?" "Немного. Именно после работы с ним ты сама стала звездой". Стала немного серьезней: "О-ля-ля. Как я не люблю, когда меня ставят в один ряд с этими выдающимися людьми. Да, я получила премию, ну, и что? Многие молодые актеры получают премии за дебюты, а потом уходят в небытие. Главное не останавливаться на достигнутом". "Ты и не стала. Потом последовала роль-взрыв у неоднозначного режиссера..." И опять ямочки на щеках: "Он -- гений. Я могу рассуждать о нем часами. Я просто преклоняюсь перед его талантом". "Но ведь он -- деспот, разрушающий индивидуальность актера в угоду художественного результата". Ужимка: "Что поделаешь -- такая у меня работа..." "Я посмотрел другие его фильмы, и они мне совсем не понравились: слишком уж в них преобладает выражение над содержанием. Его фильмы очень сложны, и после первого просмотра остается куча вопросов. Не каждому понравится такой стиль..." Лицо -- знак вопроса: "Может быть, но меня он увлек своей почти сказочной манерой повествования". "Многие считают, что героиня этого фильма -- сумасшедшая, хотя мне кажется, что так может утверждать лишь тот, кто отнесся к нему поверхностно; но в другом фильме ты действительно сыграла сумасшедшую. Чем тебя так привлекли?" Улыбка: "Может тебе это покажется странным, но мне очень понравился сценарий. Фильм ведь состоит из двух половинок, из двух разных взглядов на одно происходящее. Да, я уже играла художницу; да, я уже встречалась на съемках с..., хотя у нас почти не было общих сцен; да, моя героиня -- сумасшедшая, но, тем не менее, мне было интересно открыть в себе новую грань, ведь в отличие от... здесь всё держалось только на игре актеров, без каких-либо визуальных эффектов, помогающих зрителю понять происходящее..." "Знаешь, это -- мой самый любимый фильм с твоим участием. Почему, имея столько приглашений на главные роли, ты согласилась на эпизод в..." Поправила выпавший из-под заколки завиток: "Опять же, мне понравилась сама идея фильма, и режиссер такой, что у него мечтает сняться любой французский актер, и мне кажется, что картины я не испортила: смотрюсь в ней гармонично. Мне очень нравится это кино". "Мне тоже, только извини, конечно, но не столько из-за того, что в нем играешь ты, сколько из-за сюжета". Повела плечиком: "Нет, ничего, ты меня не огорчил". "А как ты относишься к фильму..., где тебя заставили курить? Ты ведь не куришь". Недовольно: "Да, и вообще весь этот фильм был большой ошибкой. Мне не следовало в нем сниматься. Но, что поделаешь, тогда я не выбирала сценарии, а ухватилась за то, что мне предложили сыграть главную роль. Сейчас я бы ни за что не стала бы играть в подобном фильме". "Ты вышла за пределы французского кино: снялась в Лондоне, Нью-Йорке, мечтаешь отправиться в Голливуд?" Притворно нахмурилась: "Нет, я не хочу сниматься в третьесортных американских картинах, главное для меня -- это получить собственное удовлетворение от работы. Что касается работы с..., то это был интересный проект: Никогда прежде я не играла иностранок, к тому же у меня не лады с английским..." "Мне особенно понравились две сцены в фильме: конечно, танец по комнате и как ты пила вино". Весело, вспоминая: "Да, было непривычно морщиться после бокала вина, и, тем не менее, я представила себе, что в бокале уксус и едва заметно поморщилась..."
   Родион проснулся от прикосновения: "Молодой человек, молодой человек, проснитесь, -- блондин удивленно, сначала чуть-чуть, а потом полностью открыл глаза, удивленно глядя на девушку в белой блузке -- это была явно не Одри, -- Вы собираетесь в Париж? -- он нерешительно кивнул, -- тогда вам надо поторопиться: регистрация на рейс заканчивается". Что же, скажем спасибо внимательному работнику аэропорта и перейдем к заключительной части нашего повествования.
   И вот из иллюминатора показался Париж, где через несколько минут произойдет посадка, Родион в предвкушении, как попугай, повторяет: фрак -- есть, самолет -- есть, Париж, Рю д'амур, Одри, колено, кольцо, эпус-муа, объятия... Приземлились, багаж получен, выход, такси: "Силь ву пле: Рю д'амур". Таксист-вьетнамец кивнул, схватился за чемодан, они в дороге: фрак -- есть, самолет -- есть, Париж -- есть, Рю д'амур, Одри, колено, кольцо, эпус-муа, объятия... Приехали: фрак -- есть, самолет -- есть, Париж -- есть, Рю д'амур -- есть, Одри, колено, кольцо, эпус-муа, объятия... Сжимая в груди чувства, Родион нащупал в кармане футляр с заветным кольцом. Еще немного и случится. Еще немного и произойдет то, что так давно должно было произойти. Не к месту ноги стали леденяще ватными, колени заныли от предвкушения счастья. Проползти пяток сантиметров и вот -- оно самое, что ни на есть с ч а с т ь е! С чемоданом в руке, неотразимый, светящийся от перенапряжения он обогнул живую изгородь, готовясь к... Но как гром среди ясного неба его взору передалось нечто невообразимое: такого столпотворения вам не удастся увидеть даже у входа в галерею Уффици. Сотни и сотни самых разных людей терпеливо ждали, когда смогут, наконец, проникнуть внутрь здания, в чрево того самого дома... Поражаясь, он подошел к концу очереди и хотел, было, справиться: "Эскузе-муа, месье...", как в этот самый момент последний стоящий обернулся, явив ему огненно-рыжую бороду. Никаких сомнений быть не могло -- Иннокентий Скрыстаки собственной персоной: "А, это вы, юноша, -- произнес он, как будто нисколько не удивляясь их встрече, -- Тоже к Одри? Придется немного подождать -- за мной будете!"

А. Фельдман.


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"