Аннотация: Если верить легендам, до пришествия богов Шумера не было ничего. Но так ли это? Один из первых людей в сотворённом богами мире хочет знать правду.
ДЕНЬ МОЙ ДАЛЁК
От начала начал, от дней сотворения мира,
От начала начал, от ночей сотворения мира,
От начала начал, от годов сотворения мира.
Когда установили Судьбы, когда Ануннаки-боги родились...*
Вокруг сказителя начинает толпиться народ. В наступающих сумерках постепенно стихают шаги и звонкие крики. Люди садятся на опрокинутые корзины - прочные, еще недавно полные неподъемной земли. Изнурительный день завершен, но никто не спешит насладиться скудной едой и недолгим сном под открытым небом. Творениям не терпится еще раз услышать о славных делах творцов, что их воплотили.
Энки образ себе подобный в сердце своем разуменьем создал.
Своей матери Намму так он молвит:
"Мать моя! Создание, что сотворишь ты, оно воистину существует.
Бремя богов, их корзины, на него да возложим
Когда ты замешаешь глины из самой сердцевины Абзу,
Мать моя, когда судьбу ему ты назначишь,
Нинмах помощницей твоею да станет
Род человечий да будет создан".
Никто не спрашивает, почему бремя богов должны нести люди. Для собравшихся это привычно, как сама жизнь. Как сокрушительные разливы Евфрата и Тигра, как небо, полное звезд. Под звуки струн нетрудно забыться, глядя в огонь костра и внимая словам о бессмертных богах-Ануннаках. О Намму - матери сущего, властительном Энки и сестре его, милосердной Нинмах. О младших богах, их потомках, что основали на древних руинах город Шумер. И о судьбе, которой глупо противиться, если ты создан по чьей-то могучей воле.
Мы, люди, ничтожны, словно песчинки, поднятые ветром времени. И я, сотворенный великим Энки совсем недавно, попросту не могу помнить что-либо иное, чем нынешняя моя жизнь. Но почему, во имя всех богов мира, помню?
Голос сказителя, что доносится до укрывших меня зарослей тростника, не дает ответа. Все это я слышал множество раз, пытаясь найти в благозвучном переплетении слов разгадку терзающей меня тайны. Напрасно!
Энки Нинмах так молвит: "Тем, кого ты создавала,
я определил судьбы, я придумал для них пропитанье.
Теперь ты тому, кого сотворил я, определи судьбу,
Придумай для него пропитанье".
Нинмах, посмотрев на Умуля, к нему обратилась,
а он и говорить не умеет.
Хлеба поесть ему дает, а он руку за ним протянуть не может.
На кровати он не лежал спокойно, он совсем не хотел спать,
Сесть не умел, встать не умел, он лежать совсем не хотел.
В дом войти он не может, он пропитать себя не может.
Умуль мне имя. На языке Ануннаков оно означает "день мой далек". И я еще верю, что день этот ждет меня в будущем, а не остался в неведомом прошлом, откуда приходят странные, едва уловимые воспоминания. Я помню крики и звон металла, безумную пляску смертей в круговерти песчаного вихря. А еще - соленую кровь на губах и ярость, неудержимую, как налетевший самум.
Когда я очнулся на мозаичном полу во дворце богов, мне совсем не хотелось жить. Мой разум сперва отказывался управлять телом, - настолько чуждым и отвратительно слабым оно вдруг стало. Но что-то удерживало меня в этом мире. Быть может нелепая до безумия жажда мести, так и не отыскавшая цель.
Как бы то ни было, я выжил. На удивление всем богам, что наблюдали за мною с холодным, как звездный свет, любопытством. Они так и не придумали мне судьбу, а я ни разу не попросил их об этом.
Говорить, ходить и принимать пищу я учился у окружавших меня людей. В основном это были носильщики, что работали на полях, очищая каналы от ила и грязи. Для них, как прежде для Аннунаков, я был чем-то вроде приблудного пса, забавной, хотя и никчемной игрушкой. Но однажды я им надоел, и с тех пор меня стали гнать от костра камнями и палками.
Пришлось научиться самостоятельно добывать себе пропитание. Сперва это были плоды и дикие злаки, затем я сумел изготовить силки для птиц, рыболовные снасти и даже копье, способное с десяти шагов убить кабана. Мое тело уже не казалось мне бесполезным грузом. Жизнь закалила его и подготовила к предстоящей схватке, которой, я знал, нельзя избежать. Иногда кажется, что многие тайны судьбы мне открыты заранее, хотя никто из богов не предначертал мой удел.
Стражников на тропе было четверо. Их создали вслед за крестьянами и носильщиками, которых эти воины презрительно звали "народом корзин". Я появился на свет еще раньше, едва ли не с первой попытки творения, и потому был сложен гораздо хуже и тех, и других. Лишь внезапность могла принести мне победу. Я наблюдал за приближавшейся четверкой из зарослей, сжимая копье и стараясь до срока ничем не выдать себя.
Только один из воинов, должно быть десятник городской стражи, мог похвастаться медным шлемом, давно утратившим прежний блеск. Но у каждого были высокий щит и нагрудник из прочной воловьей кожи. Трое шагали с мечами наголо, а четвертый, перекинув щит за спину, прижимал обеими руками к груди неприметный с первого взгляда сверток. Тот самый, который мне следовало добыть любою ценой.
Дальнейшее виделось как бы со стороны, словно сражался не я, а кто-то другой, не в пример более сильный и опытный. Прыжок - и обладатель медного шлема бросил свой меч, напрасно пытаясь вырвать из печени остро отточенный наконечник. Удар ногой в пах заставил упасть на колени второго стражника, спустя миг и его пригвоздило к земле смертоносное острие. На голову третьему обрушилось древко копья, и он обмяк, не успев даже вскрикнуть. Четвертого оружие настигло в броске, когда тот пытался бежать с драгоценною ношей. Подхватив упавший на землю сверток, я ринулся прочь с тропы, где только что завершилась кровавая бойня.
* * *
Жители города, как люди "народа корзин", так и стражники, верят, что два могучих потока, омывающие их земли, служат границами мира. Я думал также, пока не поднялся в горы, откуда берут начало Тигр и Евфрат. Даже там, где сходят на нет их русла, не исчезает земля и не прекращается жизнь. И вот я стою посреди освещенной факелами пещеры - один на один с отверженным, изгнанным богом.
- Ты пришел, а как же иначе? - словно стремясь доказать собственное превосходство, произнес Энки. - Творение слышит зов своего творца даже в тысяче дней пути от него. На колени, смертный! И горе тебе, если не вернешь то, что отняла у меня сестричка Нинмах!
Бог Энки на голову ниже меня ростом. Его вечно юное лицо заплыло жиром, изумрудного цвета кожа колышется на щеках, как водная гладь от удара камнем. Шесть пальцев пухлой руки, - будто черви, отъевшиеся на трупах. Под его началом нет больше воинов - одни землепашцы и личные слуги, неспособные защитить своего господина. Но он - мой создатель, и мне до сих пор тяжело поднять на него копье. Незримая связь между нами настолько прочна, что мне не составило труда отыскать его тайное убежище. Если, конечно, не считать разбитых в кровь ног, голодной рези в пустом животе и усталости. Это еще один повод сдержать свой гнев - беззащитная жертва не стоит долгого, изнурительного пути. Не говоря уж о том, как важен сейчас для меня разговор с одним из богов. На равных.
- Ты устоял на ногах, человек? - в голосе Энки не было даже ярости, - лишь удивление.
- Как видишь, Изгнанник. Страх и почтительность я оставил в далеком Шумере. Не спорю, ты еще можешь призвать меня, где бы я ни был. Но явиться на твой божественный зов, или нет, - решаю один только я. Надо мной у бессмертных нет власти, - ведь вы не назначили мне судьбу.
- Ты принес Абзу, как было велено? - Энки все еще не мог примириться с потерей своего превосходства.
- Да, хотя заплатить за нее пришлось кровью. Глина из сердца мира - большая редкость, и каждый добытый кусок доставляют в Шумер под охраной. Цена высока, поэтому мне любопытно, что ты предложишь взамен.
На миг показалось, что Энки готов разорвать меня голыми руками. Или отдать на расправу толпе своих подданных из "народа корзин". Но разве может быть для меня опасен изнеженный Ануннак с полусотней рабов, пугливых, будто овечье стадо?
- Чего же ты хочешь, Умуль? - наконец овладев собой, спросил Энки.
- Узнать, кем я был прежде.
- Неужели забыл? - изгнанный бог притворно расхохотался. - Конечно же глиною, - вроде той, которую ты принес. В нее и уйдешь, как только наступит срок.
Копье уперлось Энки в живот. Прижатый спиною к скале Ануннак громко вскрикнул. Я не хотел убивать его, - острие лишь пронзило складки одежды и оцарапало кожу. Сквозь тонкую ткань проступило пятнышко крови - красной, как у людей.
- Боишься простого смертного, Энки? Жалкого куска глины, которому ты легко придал форму? Что же мешало тебе, всемогущему, вылепить и мой дух - таким, чтобы я никогда не посмел угрожать своему создателю? Отвечай!
- Хорошо, - прохрипел Ануннак. - Рано или поздно ты все равно бы узнал... Опусти копье и постарайся не только выслушать, но и понять.
Скупые слова Энки будили древнюю, непостижимую память, переполняли ее давно угасшими чувствами, образами и звуками. Гремели доспехи, сверкало в лучах раскаленного солнца оружие. С востока мчался самум - обжигающий ветер пустыни, последняя наша надежда. Удар смерча хотя бы на миг смешает вражеские ряды, позволит нам наконец потеснить надменных захватчиков, истребить их или отбросить в то бесконечно чужое пространство-время, откуда они пришли.
Нас ни в чем нельзя упрекнуть. Мы сражались умело и яростно, из первой волны Ануннаков посчастливилось уцелеть лишь немногим. Но однажды разверзлась земля, и наружу вышли несметные армии - порождения глины Абзу и колдовства пришельцев. Ни мечи, ни стрелы, ни стены из прочного камня уже не могли сдержать натиск огромной орды. Самум, летевший навстречу врагу, опоздал. Песок налипает на губы, окропленные хлынувшей горлом кровью.
- Мой город... - шепчу я, словно в бреду. - Неужели не выжил никто?
- Сражение было жестоким, Умуль, и победа досталась сильнейшему. Вы храбро дрались против нас. Но все-таки канули в небытие, едва не забрав с собой нашу расу. Твоя душа - лишь осколок прошлого, боль и память того, кто не смог отстоять даже собственный мир.
Беспощадная правда на миг лишила меня рассудка. Я снова поднял копье.
- Ненавижу тебя, Энки!
- Сильнее, чем всех остальных Ануннаков? Что, если я помогу тебе сбросить их с тронов Шумера? Ведь и я не питаю любви ни к Намму, ни к своей драгоценной сестре и супруге Нинмах. Они прогнали меня из города, отрядили мне во владение лишь полусотню негодных рабов, и за это следует отомстить. Поодиночке мы ничего не значим - опальный бог и наделенный разумом кусок глины. Но вместе мы - сила, способная управлять миром. Согласен ли ты разделить со мной власть?
Моя рука по-прежнему крепко сжимает оружие.
- С тобою осталось еще немало людей, преданных безо всякой награды. Для чего тебе так нужен я?
- Человек человеку рознь. Иные не стоят дороже, чем глиняные игрушки и утварь. Грубые подобия Ануннаков и бледные тени бывших хозяев Шумера... Они изначально рабы - достаточно только определить им судьбы, дать каждому цель и смысл его тяжкой, недолгой жизни. Без этого глиняные творения рассыпаются в прах, едва появившись.
- Но я ведь живу, хотя и лишен судьбы.
- Это моя счастливая ошибка, Умуль. Странное, до конца непонятное свойство Абзу. Должно быть, она способна запечатлеть душу, подобно тому, как обычная глина хранит оставленный след или оттиск. И прежние обитатели мира порой воплощаются вновь.
Я затаил дыхание, пытаясь не пропустить ни слова.
- Ты - слабое тело, что создано мною. Но все твои сны, воспоминания, мысли принадлежали когда-то другому - великому воину древней расы, одному из наших былых врагов. Тебе не нужна судьба, точно так же, как и ему. А значит, ты неподвластен воле Нинмах и Намму. Кому еще можно доверить мою грядущую армию, что пойдет на Шумер?
Я развернул темную, плотную ткань и передал Энки бесценную ношу - ту самую, за которую дрался насмерть с четверкою стражей. На первый взгляд глина Абзу ничем не отличается от обычной. Однако она непрерывно растет, поглощая свет. Вскоре Энки не смог удержать в руках непомерно разбухшую глыбу.
- Я научу тебя, как вылепить жизнь из этого теста, - улыбнувшись, пообещал Ануннак. - Глины здесь хватит на многие сотни бойцов. Они пойдут за тобою всюду - только определи им судьбы.
* * *
Грохочущие колесницы неслись по равнине. Впереди были только огонь и ветер, - мы расчищали путь, поджигая густую траву. Стены города устояли, но пламя перекинулось поверху и вмиг охватило камышовые крыши хижин. Стража горела и задыхалась от дыма, люди "народа корзин" бежали, спасая нехитрый скарб и детей, - эти нелепые, маленькие создания появились совсем недавно.
Овладеть Шумером уже не представляло труда. Без боя был взят и дворец, где правили городом боги. Застывшая от ужаса Намму легла под ударами дротов и копий, за нею последовали все ее внуки и правнуки. Лишь Нинмах, чей трон находился на возвышении, удалось пережить своих злополучных родственников. Надолго ли? Спешить некуда, мне нравится наблюдать страх, будто цепями сковавший некогда стройное тело богини.
Я преисполнен гордости за тех, кто встал со мной у подножия трона. Это племя гигантов - мощных, великолепно сложенных, неутомимых. Прав был Энки, когда говорил, что новые, сотворенные Ануннаками люди - лишь тени прежних. Теперь наша древняя раса, века назад выбитая пришельцами, снова призвана к жизни. И это совершил я, Умуль, заключенный в чужое, слабое тело, и все же по праву равный богам!
Но что происходит? Воины молча, как по приказу, вдруг повернулись ко мне. Теперь их копья, клинки и горящие жаждой убийства взгляды направлены в мою сторону. Знакомый смех прозвучал с высоты, как приговор обреченному.
- Вижу, что мой урок оказался полезен, сестра. Ты сделала правильный выбор. Иначе пришлось бы делить шумерский престол не с тобою, а с этим без меры строптивым рабом.
Энки! Как он сумел, не участвуя в битве, пройти во дворец незамеченным? Должно быть, через потайной ход, известный только ему. Теперь, появившись внезапно из-за широкого трона, он нагло торжествовал дарованную изменой победу.
- Согласна ли ты, Нинмах, дочь Намму, признать отныне мое главенство?
Испуганная богиня еле заметно кивнула брату.
- Тогда взять его! - велел Энки воинам, указав на меня унизанной золотыми перстнями рукой.
Когда-то я определил своим творениям судьбы, вынуждая повиноваться мне. Но теперь их вела чужая, неодолимая воля двоих Ануннаков, что были сильнее меня одного. Так я узнал, что и судьба иногда меняется. Лишь покорность судьбе остается прежней.
- Ты оставишь его в живых? - услышал я голос пришедшей в себя Нинмах.
- Он не опасен, - ответил Энки. - И может еще принести нам пользу. Если не будет упорствовать в собственной глупости, споря с богами.
* * *
"Убей! - напрасно молит взгляд юноши. - Или определи мне судьбу!"
Если он решил умереть, то ему придется сделать это самостоятельно. Как пришлось десяткам других, что не выдержали испытания. Ануннаки вряд ли что-нибудь заподозрят, ведь и у них, случалось, гибли едва сотворенные существа. Теперь созидание людей поручено мне - до тех пор, пока они сами не станут плодиться в избытке. Боги наконец обрели вожделенный покой и уже не хотят вмешиваться.
Колени юноши подогнулись, и он со стоном рухнул на украшенный мозаичным рисунком пол. Тело беспомощно, если нет опоры для духа. У меня, как и у ненавистных мне Ануннаков, есть уходящие вглубь веков корни, тысячелетнее прошлое расы. Рабам определены судьбы, дающие смысл их ничтожному существованию. У этого юноши нет ничего - только холодная пустота. Или...
Я склонился над ним, и это могло стоить мне жизни. Лишь огромным усилием удалось отвести его руку, сжимавшую острый осколок мозаики.
- Ненавижу! - выкрикнул он. - Тебя, Ануннаков, весь этот проклятый город... Убей, или сейчас умрешь!
- Еще не время, - стараюсь я говорить спокойно. - Ни мне, ни тебе.
Он вырвался, и, неуклюже встав на ноги, двинулся прочь. Любой из воинов, которых я вел на Шумер, мог бы убить его, словно муху. И он боялся идти в темноту, где рычат львы и безумно хохочет гиена. Но все-таки шел.
Выживет он, или нет, - за ним канут в ночь другие. И однажды далекие их потомки вернутся, чтобы сравнять с землей ненавистный Шумер. Они не будут нуждаться в судьбах и не получат их, как бы ни хотели этого Ануннаки.
- Умуль мне имя, - зачем-то шепчу я вслед. - День мой далек, но когда-нибудь он наступит.
* В рассказе приводятся отрывки из шумерской поэмы "От начала начал".