Аннотация: Этот магический корень опасен. Но всё же находятся безумцы, желающие вырвать его из земли.
МАНДРАГОРА
Я полностью неподвижен. Шевельнуть рукой или ногой для меня так же трудно, как опрокинуть скалу в океан. Не его ли могучие волны накатывают на берег где-то невдалеке, заставляя тело слегка дрожать от частой, едва уловимой вибрации? Или это стопа Божья касается облаков? Или демоны ада скребут когтями? Я могу лишь гадать. Мои глаза слепы, будто их вовсе нет. Я даже не ощущаю век - вместе со зрением и слухом утрачено осязание. Но память еще хранит цвет, запах и странный привкус вина - проклятия той роковой полночи. И тонкие, бледные губы - улыбку Иуды сквозь хрустальный бокал...
- Мы как сера и ртуть, - сказал однажды Филиппе. - В единстве гораздо сильнее, чем оба, взятые по отдельности.
Злые языки утверждали, что мы любовники. Разве понять им, жалким провинциальным выродкам, всю силу взаимного притяжения умов, объединившихся ради немыслимой для простых смертных цели? Даже теперь, за гранью прежней реальности, словно лишившись доброй половины себя, я не утратил влечения к тайне. Что со мной? Что с миром, так внезапно сошедшим с ума?
Судя по мелким, почти непрерывным встряскам, начался дождь. Каким-то образом я ощущаю присутствие влаги, будто на старой веранде, покрытой мхом, паутиной и плесенью. Или в сырых и мрачных ложбинах у кромки леса, что всегда манили Филиппе и внушали мне безотчетный страх.
По мере того, как наши тайные опыты заходили в тупик, я стал замечать и другие странности. Все чаще Филиппе, пренебрегая своей долей работы, где-то пропадал в одиночестве. В последний раз он отсутствовал целый год и вернулся со множеством редких книг и диковин. Рукописи Ибн-Сины и прочих мудрецов Востока еще представляли для меня интерес, но смысл большинства артефактов так и остался чуждым. Чего стоили одни только корни трав, похожие на неведомых, жутких тварей из алхимической колбы! Лимонник, женьшень, левзея - названия мало что говорили мне. Моей стихией всегда был огонь, раскалявший тигли, а не земля с ее жалкой порослью. Но однажды...
- Я раздобыл это здесь, возле рощи у самого берега - хвастал Филиппе. - Надо же - столько лет наблюдал, как растет мандрагора, и не догадывался о ее чудных свойствах! Смотри!
Он развернул холщовую тряпку, и взгляду открылось самое мерзкое и ужасное из всего, что только может родить земля. Черное, узловатое туловище, перекрученное, будто в адских муках. Руки и ноги со вздувшимися, как изуродованные мышцы, наростами. И жирный, ядовито-зеленый стебель, торчащий прямо из головы - живой венец проклятых...
Быть может, у меня разыгралось воображение. Во время наших безумных опытов приходилось видеть и не такое. Но корень, так отвратительно схожий с человеческим телом, просто не мог называться творением Господа! И он не должен был существовать - иначе вся красота мира цвела напрасно.
- Мы глупцы! - продолжал мой товарищ, любуясь находкой. - Годами испытывали металлы, камень и воздух, надеясь из мертвого получить живое, да что там - высшее существо, гомункула! А между тем в Изумрудной Скрижали сказано: nutrix ejus terra - земля питает его. Ибн-Сина в своих неизвестных трудах заглянул еще дальше. Природа сама дала нам готовые, идеальные формы - только и остается вложить в них душу...
- Нет!!!
- Что с тобой? - опешил Филиппе. - Боишься? Брось, худшее навсегда позади. Ходят слухи, мол корень, стоит его потянуть, вопит так, что умрешь от ужаса! Но я, как видишь, по-прежнему жив, а значит, сумеем и все остальное, дай только срок. Арабам это давно удалось бы, не запрещай им вера. А нам терять нечего - мы уже сотни раз подписали себе приговор!
Филиппе знал, о чем говорил. Подвалы старого дома не выпускали наружу ни звука. Иначе вой неудавшихся, брошенных в печь творений давно бы привлек инквизицию. Мы были связаны страшным, неслыханным прежде грехом, но меня уже начала тяготить эта общность.
- Хорошо, поступай, как хочешь, здесь я тебе не помощник.
Он не ответил - лишь смерил меня с головы до ног быстрым взглядом, который я не успел прочесть. Ему всегда было легко скрывать свои чувства.
Вскоре Филиппе в знак примирения откупорил бочонок старого андалузского. Мы пили за дружбу, за таинство, за успех и славу. Не удивительно, что ему удалось тайком подсыпать мне что-то в бокал. Ведь с той же дьявольской ловкостью он дурачил своих покровителей, незаметно бросая в колбу якобы сотворенное золото. И он уже тогда был безумцем, а я - слепцом.
- Отступник заслуживает смерти, - услышал я сквозь туман накатившего забытья его ровный, как прежде, голос. - Но, на твое счастье, ты мне еще понадобишься.
Комната с грохотом затряслась, закружилась перед глазами, кровавые надписи проступили сквозь камень стен. Вокруг танцевали кобольды, гномы, альрауны в липких комьях прелой земли, чьи-то скрюченные, как корни, мохнатые пальцы тянулись к горлу.
"И все это только затем, чтобы свершилось чудо Единого...".
Слова Изумрудной Скрижали прервал терзающий душу крик. Так можно кричать, лишь расставаясь с жизнью - проклятой, злобной, нечеловеческой.
Что в этом хаосе было явью, а что - жутким мороком сатанинского зелья, мне трудно судить. Ведь и мое нынешнее положение более чем сомнительно. Но я по-прежнему мыслю с завидным хладнокровьем ученого мужа, не изменившим мне даже здесь, в абсолютной тьме, под гнетом всепоглощающего, неизбывного страха. Мыслю, и значит - хвала всем богам! - существую.
Должно быть, зелье надолго расслабило тело и дух, и я очнулся уже погребенным заживо. Раз так, надо быть начеку. Филиппе вот-вот появится, если я и впрямь ему для чего-то нужен. Мне не составит труда распознать шаги, как и любой другой звук, даже по слабому сотрясению. Но почему? Господи всемогущий, почему же тогда я не чувствую СВОЕ СЕРДЦЕ?!
Сквозь хлынувший беспощадный ужас я начинаю осознавать правду. "Quod est superius, est sicut quod est inferius". То, что вверху, схоже с тем, что внизу, что ждет в темноте, растопырив жадные руки. И душе легко заблудиться - достаточно лишь примеси адского корня, проникшей в плоть.
- Просыпайся, луна взошла! - знакомый голос, безумный смешок. - Пора вставать, куколка! Я посажу тебя возле печки, поближе к огню - знай, где окажешься, если утаишь правду! О прошлом и будущем, о звездах на небе и кладах в земле...
Отростки-конечности больше не держат меня в податливой почве. Пытаюсь набрать воздух, но тщетно - я давно разучился дышать. Крик боли и гнева рождается сам, из глубин души, сотрясает испуганный лес, рвет на сотни мельчайших кусков мое новое тело. Но для меня это значит лишь верную гибель врага.