В Е Ч Н Ы Й З О В / Б Л И З Н Е Ц О В Ы Е П Л А М Е Н А К Н И Г А 2 /
Возлюбленный!
Я именем Тебя не называю,
Ибо не счесть имен Твоих,
Что в Вечности сияют,
И в книге Жизни Сущего Отца
И в сердце у меня
Записаны златыми именами.
В мирах надземных
Столько раз с Тобой
Душой сливалась в радостном служенье.
В земных дорогах я была с Тобой,
А Ты со мной - всегда, без разделенья.
Глазами всех любимых
На Тебя смотрела, мой Любимый,
Ты ждал меня, не помня мое имя,
А я смотрела на Тебя, Родной,
Не чувствуя времен,
Не ведая пространства,
Через миры глазами сущности иной,
Ей часть себя отдав,
Чтоб быть всегда с Тобой,
Чтобы ласкать Тебя ее руками,
Слова любви шептать ее устами.
Во многих ликах прихожу к Тебе.
Я в них живу, и я живу в Тебе.
Присутствие мое Ты ощущаешь в сердце,
Когда томит неясная печаль.
А это я пытаюсь в нем воскреснуть,
И память пробудить через века забвенья,
Я не ошиблась так сказав,
Разлуки миг - как век, а день - как вечность.
Ты помни, помни, мой Любимый,
И я с Тобой, в Тебе живу,
И в тех, кого Ты любишь -
Не разделимы
Мы в Присутствии своем.
Благословенен будь, и Ты им будешь...
Твоя Любимая Всегда, Везде с Тобой,
Не счесть имен Моих
Во Временах - Пространствах,
Коль хочешь, так зови меня любым,
А я услышу и на зов отвечу,
Коль мысль ко мне пришлешь.
И в памяти воскресну -
Когда настанет срок, Ты верь и жди.
Сквозь остроконечные елей ресницы вижу просвет голубого простора небес. Крым. Любимый Крым, Южный Берег Крыма. Алупка. Алупочка. Так мы называли это дорогое местечко в те далекие безвозвратные времена. Я нахожусь на лоджии небольшого двуместного номера когда-то нового благоустроенного корпуса санатория, вход в номер с первого этажа, выход на лоджию - и ты на третьем этаже. Могучая ель давно переросла самый высокий этаж здания, вернее, до постройки здания, она уже была выше его проектной высоты. Зеленые ветки ели касаются стены в оконном не застекленном проеме лоджии. Я беру лапу вечно зеленой красавицы:
-Здравствуй, дорогая, здравствуй, радость моя, вечнозеленое украшение нашей, моей Алупки. Вот мы и встретились, через почти двадцать лет! А ты все такая же, и совсем не колючая!
Я рассматриваю вид с лоджии: зеленые стриженые поляны, флигель дворца графа
Воронцова, (какие экспонаты семьи графа и его родственников в нем, меняя время от времени, только ни демонстрировали); за ним возвышаются вечнозеленые деревья и голые стволы лиственных. И, наконец, мой взор подобрался к морю! Там, где сливается небо с морем, там, между бледно-голубыми небесами и сине-серыми водами моря, где-то там, за горизонтом, вдали от суеты жизни сегодняшнего дня, вдали от земной действительности и должна родиться идея нового романа.
Закончив роман "Вечная Любовь", я чувствовала, что есть еще что-то большое и главное, о чем я должна говорить с читателем, это мне было жизненно необходимо. И как сказал Шкловский: "Человек познает самого себя не для того, чтобы говорить с собой, и не для того, чтобы говорить о себе, а для того, чтобы разговаривать с другими. Это единственный способ самопознания". В этом я вижу и задачи моего литературного творчества.
Еще до отъезда в Алупку, но, имея на это твердое решение, я нашла дома, на Кавказе, в рабочей тетрадке для выписки интересного материала, стихов, изречений известных и знаменитых людей, стихотворение неизвестного автора (как оно ко мне попало, я помнила). Как же оно меня потрясло! Как оно вписывалось в тему законченного романа! Я бесконечно его перечитывала, и, простите меня, тихо рыдала. Я не помнила его, забыла о его существовании, тем более об его содержании, я знала, верно, что такого воздействия оно на меня никогда не производило, и при первом ознакомлении тоже. Я тут же решила сделать его эпиграфом к моему первому роману, который я прочувствовала во время его написания не слабее, чем стихотворение о близнецовых пламенах. Сила воздействия этого стиха не отпускала меня от мысли написать вторую книгу. С этими чувствами я приехала в Алупку.
И вот, я здесь. Все знакомое, все родное, все дорогое, все со мной. И только образы моих друзей, близких, любимых, просто знакомых людей жили где-то далеко, в моей памяти. Я оббежала все тропинки, дорожки, уголки парка Воронцовского дворца, все доступные безопасные тропинки на склонах прибрежных гор, все скалы, видовые площадки, бродила по берегу моря не уставая. Сидела, стояла, ходила, часами, днями, неделями. Часто, подолгу, когда море спокойно, не бушует, не бьется с брызгами и шумом об огромные и малые валуны, не грозит, я смотрела и всматривалась в безбрежную даль этой стихии. В такие минуты всплывают в памяти далекие, как горизонт, полузабытые воспоминания о моих героях такой же полузабытой далекой жизни. Память сердца. Память Души. Герои моего будущего романа окружали меня. Но к написанию романа я не прикасалась. Мне с трудом верилось, что сбылась моя мечта, посетить этот уголок. Два года назад, навязчивая мысль захватила меня, ностальгическое чувство по Крыму не давало покоя; желание вернуться, посетить, жить - я не могла точно определиться. А надо было то и всего купить билет, собраться наспех, но основательно, не на месяц! - и приехать!
И вот я здесь. Дышу, радуюсь, восторгаюсь, восклицаю: Как здесь прекрасно! Как я счастлива! Как здесь мне хорошо! Как я рада, что рискнула, собралась и приехала! Никто не верил в мою безоговорочную решительность, никто не одобрял, никто не понимал мое неукротимое желание и рвение. К счастью, меня никогда не смущало постороннее непонимание, тем более, не останавливало, включая и самых моих близких. Да, решительности, храбрости, уверенности в своих действиях мне не занимать! Казалось, что это не случайность, а главное, где еще можно пройти реабилитацию, как ни в Крыму, в этом уникальном оздоровительном уголке на мировом уровне. А если прибавить красоту Крымской земли, то восемьдесят процентов оздоровления вам обеспечено только вашим пребыванием здесь и полной гармонией души с великолепием здешней редчайшей флоры, так бережно хранимой служителями этой красоты.
Время шло. Даже неделя, месяц и полгода когда-то кончаются. Время давало мне подсказку о сюжете и главной идеи романа, но мысли не собирались, хотя название было определено, по первой книге. Но, как и какими эмоциональными воспоминаниями пробудить себя к работе над романом, я и не предполагала. Это и есть муки творчества, смеюсь. Был подключен ноутбук к Интернету, сделала некоторые выписки для мыслей, которые хотела развить с читателем, но листки для черновиков романа лежали чистыми.
Спасала крымская весна, запоздалая, холодная, но как всегда, цветущая и благоухающая. Апрель, даже со снегом, правда, редким и не большим, не останавливал движение природы к своему божественному развитию. Цвели подснежники, незабудки, маргаритки, фиалки, кустарники и деревья. И я, как искушенный охотник, фотоохотник, посвящала все дни этому разнообразию жизни, проявленной в весеннем преобразовании природы. Теплые деньки не приходили. Я ждала дня Пасхи, синоптики обещали установление весенней теплой погоды в конце апреля, время есть, ждать недолго. Ждать в Крыму хорошей погоды, как и у моря, любопытно, интересно и весело, а главное, не скучно, не грустно, не холодно! После наступления Пасхи действительно пришли теплые безветренные весенние деньки.
Где-то в конце предпоследней недели апреля я пришла в столовую для себя необычно рано, к 9ти часам, то есть к самому началу завтрака. За моим столом все отдыхающие уже собрались, чувствовалось какое-то оживление в их дружной беседе, так же как и во всей столовой. Поздоровавшись с сидящими за столом, уже знакомыми мне и только вчера прибывшими, я спросила:
-Что ожидаем? Что обсуждаем? Ни празднование ли Первого Мая?
Женщина с праздничным именем Майя (чрезвычайно редкое в наши дни), ответила
-Сегодня в санатории ожидается министерская комиссия из Киева, начнет свой обход со столовой.
Все-то всё знают!
-Что за комиссия? На предмет чего? Питание отдыхающих, медицинское обслуживание, включая обеспечение необходимыми лекарствами скорой помощи? Бытовые проблемы?
Я говорила о тех, на мой взгляд, недостатках, имеющихся во всех медицинских учреждениях любого профиля, в том числе и в моем, до сих пор любимом.
-Нет, - ответила всезнающая Майя. - Данная комиссия сформирована для выяснения дальнейшего существования нашего (при этих словах чувство ревности захватило меня) санатория при старом министерстве, и выделения необходимых средств для оплаты коммунальных долгов, долгов по заработной плате, решения вопроса о переоснащении на современное оборудование лабораторий, лечебных комплексов, замена мебели, капитального ремонта корпусов в определенной очередности и т.д.
-Дай-то, Бог, им в помощь!
Было о чем оживленно беседовать.
-Возможно, - спокойно продолжала хорошо информированная Майя о "своем" санатории, - вопрос решится о передаче частичного финансирования Минздраву, с целью использовать простой санатория в зимнее время в настоящем, на лечение и реабилитацию больных в уникальном климате ЮБК с частичной передачей ему, Минздраву, мест отдыха и на весенний и летний сезоны. Путевки, скорее всего, будут с дополнительной оплатой.
Мне это было не интересно. Другая страна, чужой Минздрав, и уже не мой, дорогой мой санаторий. Но вслух произнесла:
-Дело не в капитальном ремонте, заменили бы полностью постели, создали хотя бы нормативное тепло в здании, предложили элементарное внимание.
Со мной, в принципе, согласились, не согласные отмолчались.
По легкому движению в зале столовой мы почувствовали появление членов комиссии. В столовую один за другим заходили мужчины (одни мужчины!), одетые в белые халаты или в наброшенных на плечи. Нам подали горячее - половинку окорочка с гарниром. Я стала отделять ножом мясо от косточки, держа ее левой рукой. Между тем, вход в зал столовой заполнился белыми халатами. Зацепив кусочек отварного куриного окорочка на вилку, я посмотрела на собравшихся членов комиссии. Мой взгляд сразу привлекла голова мужчины, лица которого не было видно. Он стоял в пол оборота ко мне и с кем-то разговаривал, но голова его значительно возвышалась над другими, довольно не низкими мужчинами. Я подумала, какой же он высокий. Люблю высоких мужчин, какая-то привязанность взглядом с молодых лет, предпочтение спортивным мужчинам. Отведя взгляд, пережевывая медленно куриное мясо, я продолжала рассматривать его по памяти, благо, никто не увидит. Волосы коротко острижены, цвет волос неопределенный - видимо, темно русые с проседью по всей голове, цвет платины, шея крепкая, наверное, красивый мужчина. Если бы, я знала, но .... Комиссия прошла короткий ряд и раздвоилась. Пару человек повернули налево, остальные вправо, огибая наш сдвинутый ряд столов. Второй кусочек окорочка в рот ко мне не попал - я взглянула на комиссию, и на меня вылились синие, синие воды озёр - глаз высокого мужчины. Он смотрел на меня. Может быть, он смотрел не на меня, но какие красивые глаза, какие синие, синие огромные озёра, нырнешь - не выплывешь, подумалось с присущей мне литературной восторженностью. Я быстро опустила глаза в тарелку. В висках застучало. Я растерялась от мысли, не от волнения, от мысли, что все равно он смотрел на меня. Может случайно, но он же не отвел глаз, когда наши взгляды встретились. Что-то непонятно приятное мне передалось, не волнующее, это не обо мне, но глаза.... Своих глаз я от тарелки более не отрывала. Комиссия прошла справа от нас, уже двигалась в большом главном проходе за нашими спинами, члены комиссии по пути разговаривали с отдыхающими, шутили.
Я прижалась всем телом к сиденью кресла, когда его рука, (конечно, это мог позволить себе только Он, не знаю, почему, но я была в этом уверена), мягко легко легла на мое плечо, как бы невзначай. При этом знакомым голосом до боли в голове Он произнес знакомую фразу:
-Доброе утро, милые дамы, приятного аппетита!
Три дамы сидели к нему лицом, и только я - спиной. Все ответили " спасибо" дружно и невпопад. И даже наш единственный мужчина, сидящий в моем ряду через пустое кресло, ответил как в строю четко и громко. Рука быстро и нежно соскользнула с моего плеча на спинку кресла. Огня, жара, тепла от прикосновения Его руки к плечу я не испытывала. Но мне казалось, что спинка кресла-стула, обтянутая дерматином задымится, запылает бардовым пламенем, и удушающий запах его горящей обивки наполнит весь зал столовой. Мне показалось, что я начала задыхаться. Появилось неосознанное желание обернуться. За спиной раздался Его голос.
-И как кормят? Вкусно? Жалоб нет?
Тон был шутливым. Женщины заговорили, что вкусно, как домашняя еда. Мужчина, видимо, своей жене, сидящей напротив него, вполне серьезно сказал:
-Запомни, дорогая, как кормить дома.
Отходя от нашего стола, Он произнес:
-Все нормально.
Все еще прижатая какой-то неведомой силой к креслу, я пыталась понять, то ли его утверждение относилось к домашней еде, то ли к его выводу о настроении отдыхающих, но я склонялась принять эту фразу к себе. Он хотел этим сказать, что не стоит волноваться и беспокоиться, все хорошо, все нормально. Но зачем и почему мне волноваться? От встречи с Его прекрасными глазами? - Он этого не узнает. От волнения при звуке знакомого голоса? - Ему это неизвестно. К ножу и вилке я больше не прикоснулась, взяла выделенный каждому клочок салфетки и медленно стала вытирать губы.
Он стоял где-то рядом, сзади наших кресел. Я услышала беззвучный знакомый голос:
-Прошу тебя, очень прошу. Не выскакивай сиюминутно из-за стола. Ты же еще не позавтракала, почти ничего не ела. Задержись за столом, пусть потихонечку все расходятся, а ты, в соответствии с правилами своей любимой диеты, медленно пережевывай пищу, у тебя ее полная тарелка, еще чай, ещё бутерброд с сыром. Хорошо? И когда комиссия соберется у дверей из зала столовой, ты встанешь и пойдешь на выход.
Я подчинилась его негласной просьбе спокойно, без мысленных вопросов, словно этот способ общения давным давно был принят и установлен между нами. Подходя к двери, я увидела, как Он отошел от группы, сказав:
-Сейчас вернусь, помогу своей даме.
Открыл передо мной двери, пропустил меня, плотно закрыл ее после себя, отделив нас от всех, взял под руку, и мы медленно поднялись по невысокой лестнице столовой. Открыв другую дверь, уже из здания столовой, взял под локоток и мы так же медленно поднялись по второй лестнице. На площадке перед столовой никого не было. Когда мы поднимались по второй лестнице, Он сказал:
-Я бы с большой радостью взял тебя на руки и понес по лестнице, но боюсь, что ты не поймешь, не нас не поймут, а ты не поймешь.
Я промолчала.
Весь этот путь, казалось, длившийся вечность, я продолжала молчать. Повернув налево, прошли большую широкую скамейку "тех далеких времен". Он все еще держал меня под руку. Мы остановились у парапета с невысокой оградой из металлической ленты над окружающим столовую рвом. Я повернула к нему лицо и сказала:
-Только не говори, что это наша судьба.
Я до сих пор не понимаю, почему я это произнесла, какая аналогия событий была в этой ситуации с моим романом. Две лесенки - смешно! Неизреченный наш разговор? Возможно, ожидание чего-то, желание пропустить через себя и понять что-то? Но Он тут же ответил:
-Хорошо, я не буду говорить, что это наша звездная судьба, но и ты тогда не спрашивай, не из нашего ли я будущего.
Еще не осознавая сказанного, услышав Его ответ, я резко развернулась к нему и, не удержав равновесия, начала заваливаться телом на Него. Он подхватил меня одной рукой, придерживая и прижимая к себе. Спокойно, рассчитывая и на мое спокойствие, все еще прижимая рукой к себе, сказал:
-Я тебе даю ключ от нового замка твоего номера, - при этом вложил в мою руку ключ,
продолжая:
-Прости меня за эту просьбу, ты погуляй, пожалуйста, часика два, погода прекрасная, прости, так получилось, поброди по парку, или посиди в скверике перед лестницей к морю с арочным навесом. Я тебя там легко найду. Устанешь, возвращайся в любое время.
Он выпустил меня из объятий, взял ключ из моей руки, переложил его в нагрудный карман моей вельветовой куртки.
-Так будет надежней, - с какой-то материнской заботой произнес Он эту фразу, целуя мои руки, и потом тихо добавил:
-Не потеряйся, прошу тебя, и в другую галактику без меня не улетай! - Я вздрогнула.
Еще раз поцеловал мои руки, отпустил их, развернулся и пошел. На площадку поднимались члены комиссии. Кто-то его окликнул. Я не поняла, я вообще ничего не понимала из этой ситуации, передвигая вниз по лестнице, мимо первого отделения, налитые свинцом, ноги. С такими ногами и до лавки не добраться, не только летать в другую галактику. Я и не пыталась что-либо понимать, необходимо отвлечься и расслабиться - стучало в голове.
У скверика с лестницей под аркой я не остановилась и прошла к моей любимой террасе под парковым ансамблем у главного входа во дворец. В пакете, висевшем все это время на кисти руки, находилась подушечка для сиденья и книга. Я устроилась лежа на высоком каменном парапете, отделявшим поднятую клумбу от дорожки, и под яркими солнечными лучами, задумалась о судьбе моей любимой героини. Я ее люблю, как современницу, как давно знакомую, как себя. Пригрелась. Расслабилась. Что ждет меня за дверями моего номера с новым замком? Почему его сменили, судя по ключу, замок обыкновенный, лучше узнать из первых уст. Время медленно, но шло. Пора возвращаться. Я посмотрела на пустое место у обрыва террасы, где некогда стояла та волшебная скамейка, приводившая меня каждый раз, каждый день в трепет души и тела, давным давно, когда ... был рядом. Все проходит, а может быть, не все, просто мы многое не знаем, не понимаем. За время пребывания в Крыму я так и не разобралась, что же более всего меня сюда влекло, ни эта ли скамейка, которой уже нет. В раздумье о прошлом, о настоящем, но не о том, что сейчас и сегодня, я провела часа полтора и отправилась в санаторий. В скверике Его не было.
Я подошла вплотную к двери номера, достала ключ, дверь тут же открылась. Он стоял в прихожей у двери, улыбался.
-Я не вовремя?
-Я чуть было не отправился тебя искать.
-В другую галактику? - не поднимая глаз, спросила я.
-Если бы было необходимо, я бы отправился на поиски тебя и в другую галактику.
Ничуть не смущаясь и не меняя бодрого тона, спокойно ответил Он.
-Но наше счастье, что мы на одной планете.
-И в одном номере?
Достаточно тесная прихожая потеснилась для его вещей. Я поняла - это не случайность, не эпизод, это не на день, это все выглядит вместе с серьезным мужчиной серьезно, продумано, главное, уверено и решительно.
Он не ответил. Я все еще не поднимала на него своих, не могу сказать, напуганных, нет, но явно, не желавших увидеть знакомое лицо и услышать какие-либо объяснения или оправдания, глаз. Он присел передо мной, снял с моих ног поочередно кроссовки, одевая тапки. Я с интересом наблюдала за его действиями. Хотелось понять, что могло привести этого красивого далеко немолодого мужчину в мой номер, где он без тени смущения вел себя как проживающий в нем. Смутные догадки, где-то в глубинах души, уводили меня от зревших ответов, которые я почему-то боялась услышать, осознать.
-Благодарю. Мне очень приятно твое внимание. А тебе неудивительно мое спокойствие и не проявление интереса и любопытства, почти на грани безразличия.
Он молча посмотрел на меня снизу вверх и выпрямился. Неожиданно для себя и, думаю, для него, когда он оказался так близко, я вскрикнула.
-Какой же ты большой и высокий!
-Не волнуйся, рядом с тобой я буду ходить на полусогнутых ногах.
Наконец-то я рассмеялась. Мне представилось, как этот мужчина, статный, красивый будет идти рядом с невысокой женщиной на полусогнутых ногах. Все будут смотреть им вслед. Вспышка смеха повторилась. Меня немного трясло, я хотела пройти в комнату номера, но Он загораживал все свободное пространство прихожки. Дверь полностью не могла открыться, так как в углу стоял высокий с выдвижной ручкой чемодан. Рядом с чемоданом к панели стены прихожей была прикреплена новая высокая настенная вешалка с неглубокими ящичками для обуви. На плечиках висела его, конечно, одежда.
-Меня уже отселили, я не заметила у входа в номер выставленного моего чемодана.
Он не ответил. Он молча присел на тумбочку вешалки, переобулся. Я продолжала удивленно смотреть на него. Надев кожаные шлепки, Он встал передо мной на колени, обнял за талию, наклонил голову к груди, прижал меня к себе. Мое тело мне не подчинялось. Я склонила голову к нему. Обняла крепко за шею и прижалась к нему всем своим существом. И душой и сердцем. Мы долго стояли без движения, и лишь одно дыхание мое и его выдавало в нас кипучую энергию жизни.
-А что? Мой номер занят и для тебя?
Он поднял голову. Его синие-синие глаза светились солнцем. Они ослепляли меня. Он поднялся с колен.
-Я могу тебя понять, если ты захочешь поцеловать невысокую женщину, ты можешь наклониться к ней, а если невысокая женщина воспылает жаждой поцелуя - искать табурет? Ответь мне, мужчина без имени с небесно-солнечными глазами.
-Все просто, я всегда буду знать, когда моя невысокая женщина воспылает жаждой поцелуя.
-Но она должна знать хотя бы имя мужчины, вселившегося в ее номер. А главное, зачем я тебе? Что за любовные мистерии? Меня это пугает, неизвестность приносит боль.
-Прости. Я знаю. С этих ответов надо было начинать нашу встречу.
Его солнечные глаза потускнели, ободок радужной оболочки глаз стал фиолетовым, и сиреневые лучики радиально засверкали по небосводу Его глаз. Впоследствии я всегда замечала такое изменение цвета его глаз, когда Его что-то волновало, беспокоило или огорчало, крайне редко.
-Прости.
Он наклонился поцеловать меня в лоб, но меня как прорвало, я обхватила его шею, поймала его губы и страстно прижалась к нему. Что-то всколыхнулось во мне. Мысли разбегались в противоположные стороны - зачем? Не могу иначе! Он обнял меня, мой поцелуй не остался без ответа. В этих объятиях устоять можно было и при землетрясении, и при шквальном ветре, и при волнении моря в 9 баллов. Простояв недолго, я отпустила его. Дверь номера открылась, мы вошли в комнату, присели на кровать. И опять молчание. Я понимала, что он слушает меня, мои волнующие мысли, мой трепет души, клокотание моего сердца, еле сдерживаемое ровным мое дыхание, и эти бесконечные вопросы, как и бесконечные страхи - зачем? Я сижу, не поднимая глаз, я боюсь утонуть в синеве бездны этих глаз. Что со мной? Так, вдруг, сразу, без слов, без объяснений броситься в объятия незнакомого мужчины, как родного человека, где слова не нужны, где руки, губы, тело, словно после долгой, долгой разлуки, сами вершат свою высшую власть, вне сознания.
-Я не знаю, что со мной, почему я так глупо и неуравновешенно веду себя. Все хорошо на час и это выглядит смешным, а на большее, я должна знать все. Кто ты, зачем я тебе, что за переселение, не мучь меня, интриги не к чему, скажи, зачем все это? И если мы расстанемся прямо сейчас, меня переселят в другой номер?
-Совсем наоборот. Ты же хотела остаться в Крыму до сентября, я готов оплатить весь номер за двоих. И тогда к тебе никого не подселят.
-Ты уверен, что это мне понравится? Уверен, что я все это приму?
-Не подселят никого кроме меня, если ты согласишься.
-Тогда расскажи, кто ты. Тебе известно, что в одном номере проживание мужчины и женщины запрещено, если они не в браке, даже на одну ночь.
-Все блюдут непорочность?
-Таков внутренний распорядок нашей действительности, если глубоко подумать - это правильно. Меньше соблазнов, меньше измен, меньше разврата, меньше грехопадений, мы стали об этом забывать, мы стали смотреть на измены, как на норму жизни семейных пар, мне это не нравится.
Он внимательно слушает, глядя серьезно на меня своими небесно-солнечными глазами, не возражая и не оспаривая мое отношение к внебрачным связям.
-Почему ты уверен, что тебе разрешат подселиться ко мне?
-Ты же не замужем.
-И что? А ты?
-Я холост, пока.
-Странный у нас разговор. На пустом месте, вернее, беспредметный, не серьезный. Не современный. Что значит, холост пока?
В это время зазвонил мобильник в прихожей.
-У тебя?
-Извини. - Он вышел.
Я не прислушивалась к его разговору. Я прислушивалась к голосу моего сердца. Но оно было спокойно, оно излучало тихие, еле ощутимые, волны радости. Глупое сердце, зачем тебе эти прекрасные эмоции, которые ты получило от нашего поцелуя, зачем тебе эти нежные взгляды синих-синих глаз незнакомца, такого знакомого и странного, зачем тебе это притяжение сердец, опасного притяжения, где ни одна твоя клеточка, ни один электрон ее не сопротивляется силе этого притяжения.
Он проговорил две, три минутки, дверь приоткрылась.
-Извини, еще чуть-чуть задержусь.
Я повернула голову от двери, и мой взгляд скользнул вдоль стены номера. А вот это уже серьезно и очень! Вместо старого трюмо напротив кроватей стояло подобия буфета непонятной конструкции. Нижний предмет, предполагаю, был холодильником, из трех вертикальных отделений. Над ним по его периметру размещался выдвижной столик на колесиках, с поднимающимися боковыми полками для удлинения столика. Над столиком по всей ширине буфета лежала полка, над следующей полочкой висело удлиненное овальное зеркало. Между двумя полочками, вернее, на нижней, стоял небольшой секретер, ключ был в него вставлен. Высота столика соответствовала журнальному. Старый холодильник моего номера, как по марке, так и по внешнему виду, отсутствовал. Вдоль стены за буфетом стояли два новых стула. Последовательно быстро оглядывая номер, я обратила внимание, что мой старенький стол для компьютера стоял нетронутым. В эту минуту вошел Он.
-Прости, что покинул тебя, служба.
Я почему-то встала ему навстречу. Он улыбался, было невозможно не улыбнуться взаимно этой доброте, которую Он излучал. На нем был белый спортивный костюм! Он ему очень шел, к его цвета платины волосам, к его синим глазам. И костюм здесь не причем. Передо мной стоял просто красивый, не молодой мужчина, цветущий здоровьем и радостью, источающий свет и энергию. Его возраст определить было невозможно.
Стараясь себя сдерживать, я задала ему абсолютно неуместный вопрос.
-Но, почему белый спортивный костюм?
Он не удивился, или не выдал своего удивления, чтобы не нарушить атмосферу доброжелательства и радости, которую создавал своим присутствием и поведением.
-Я всегда его вожу с собой, мне в нем удобно, приятно.
Не улавливая моего легкого раздражения, или, не привлекая ни своего, ни моего внимания к моей нервозности, Он весело добавил:
-Тебе не нравится костюм?
-Мне нравится костюм, он тебе очень идет, но слишком много наслоений.
-Разве это может что-то изменить?
Он все понимал.
-Что изменить? Мы говорим на разных языках. Ты понимаешь гораздо больше того, что я произношу. Я в полном неведении, мне от этого состояния не комфортно, болезненно не комфортно. Я третий раз спрашиваю, кто ты и зачем МЫ!
-Прости, я приготовил ответы на все твои вопросы. О вселении в номер, об оплате номера, и на главный вопрос.
Я села на кровать, я не выдерживала его взгляда, испускающего любовь и жаждущего получить ответ на свои чувства. Так я понимала его взгляд.
-Ответ на главный вопрос.
Он протянул мне бумагу, которую держал в руке после переодевания, по-прежнему стоя передо мной, и произнес:
-Мы с тобой муж и жена.
Моя рука, потянувшаяся, было, за листком, резко отдернулась назад. Я быстро взглянула ему в глаза, Он не шутил, Он не улыбался. Холодно, вялым голосом, как будто истраченным всю свою энергию, я спросила:
-И когда же мы с тобой расписались?
Он опустился рядом на кровать, обнял одной рукой, я не сопротивлялась, по-моему, у меня иссякли все силы на сегодняшний день.
-Прости меня, если я поспешил это сделать без твоего согласия, я хотел оградить и уберечь тебя от всяких трудностей, разговоров, пересудов. Немного позже ты поймешь, что это правильный выход из нашей ситуации.
-Я не понимаю, почему ситуация наша?
-Я хотел сказать, для нашей встречи, - тихо и с грустью непонятого человека добавил Он.
Мы долго сидели в тишине. Меня начало знобить, я понимала - это от нервного волнения.
-Подай мне, пожалуйста, теплый халат, он висит в ванной.
Он вышел, тишина нависла в номере. Он прав. Это действительно ситуация! Но что-то его толкнуло на такой неординарный, я бы сказала, нездоровый шаг. Но, что мы можем знать о мотивации поступков других людей? Он не сказал главного. И здесь я обратила внимание, что я сижу не на кровати, а на диване с высокими подушками за спиной, в изголовье. Второй диван торцом примыкает к моему. Интересно, в течение часа я не замечала глобальных перемен в номере. Он вошел, немного задержавшись.
-Если меня оставят в этом номере, если я останусь, я правильно понимаю ситуацию, кого мне благодарить за прекрасную меблировку в номере.
Он сел рядом, набросил на меня халат, подвернул его со спины, улыбнулся, видимо, не готовый принимать слова благодарности. Поставил руки локтями на колени, наклонил голову на сжатые друг в друге руки и застыл в терпеливом молчании. Мне захотелось окутать теплом этого большого мужчину. Я взяла его под руку и прижалась к нему.
-Ты не сказал мне о главном.
-Знаю, знаю, что ты понимаешь меня, но не знаю, не предполагаю твоей реакции.
-Ты же знаешь, что все равно нам этого не избежать, реакция может быть любая, главное, чтобы я поняла тебя.
-Мне очень неловко, не могу согреть женщину, рядом сидящая дорогая мне женщина мерзнет, - сказал тихо Он, обнимая рукой мою спину.
-Я уже согрелась, но с удовольствием выпила бы горячего чая.
-Через десять минут подадут обед, подождем?
-Подождем.
-Ты позволишь продолжить наш разговор, чтобы рано или поздно выйти на "главное".
Я кивнула утвердительно головой, не поднимая на него глаз.
-Твой муж умер... (Он назвал дату смерти). Мы расписались спустя два года.
-Это по бумажке, вернее, по документу. А когда ты оформил документы?
-Разве это важно, или что-то изменит? Документ может иметь силу или не иметь, документ может быть документом или фикцией. Кто как к нему относится. Важно то, как к этому относишься ты.
-Но ты же понимаешь, какая это потрясающая - от слова трясти! - неожиданность для меня?
-Дорогая, не волнуйся, предлагаю общаться впредь, как будто и не было этого свидетельства.
-И тогда меня выселят из этого номера, или потребуют доплату за установку новой мебели.
Он рассмеялся. Встал. Поцеловал в голову коротким дружеским поцелуем, и я почувствовала, как волна тепла и нежности пробежала по всему телу сверху донизу. Выдвинул журнальный столик. Выставил его у дивана и положил на него свидетельство. Я прочитала все. Теперь я знала его имя, что мне в принципе, ничего не сказало, кроме опять этих преследующих меня совпадений, даже в имени. В дверь постучали. Он открыл дверь номера, с кем-то переговорил, в комнату вошел с саквояжем.
-Прибыл обед, - широко улыбаясь, произнес Он.
И опять я зафиксировала мысль: красивая улыбка, как у..., я боялась произносить имя, даже в мыслях. Я накрыла стол скатертью, и мы вместе стали разбирать саквояж, поставленный им на придвинутый стул. Он выставил на столик фарфоровый судок с расписной крышкой, натуральный фруктовый сок в бумажной лощеной упаковке, половинку нарезанного батона, красивую стеклянную салатницу, наполненную не менее красивым салатом - с редисом, с зеленым огурчиком, яйцом, залитым майонезом и посыпанным тертым сыром и зеленью. Из бокового отделения я достала приборы, салфетки (целые!) и специи в стеклянных специальных баночках. Из второго внутреннего отсека саквояжа Пол (Аполлоний - звали моего соседа по "камере", как когда-то называли санаторные палаты, проходившие здесь лечение братья по оружию и по судьбе) достал тарелки, стаканы с подстаканниками и небольшую вазочку, то ли для салфеток, то ли для цветов, на наше усмотрение. Молча, не спеша, вынес саквояж в прихожую. Из прихожей раздался его ласковый голос:
-Руки будем мыть, дорогая?
Уже "дорогая", и не первый раз.
-Иду.
Я вошла в ванную, он не выходил.
-Ты выходишь? Ты умылся?
-Я хотел тебе помочь.
-Во всем?
-Прости, - смутился он и вышел.
Я вернулась к столу. Судок был открыт, из него шел легкий пар и приятный запах пищи. Пол встал с дивана и пропустил меня. Я забыла сказать, что в изголовье нашего дивана, на котором мы сидим, и на месте второго, на котором я иногда спала, (а спала я почти всегда на лоджии), отступив на ширину примыкающего торца второго дивана, от угла этого дивана, шел овальный вырез, по всей длине, переходящий на сужении ширины нашего дивана. Потому сидеть за столом было вдвоем вполне удобно. А спать? Подкралась коварная мысль. Я испуганно взглянула на Пола. Он ничем не выдавал течение и прочтение моих мыслей. Посмотрел на меня.
-Я накладываю тебе пюре и котлету по-киевски?
-Пожалуйста. Спасибо. - Смутилась я. Он отвлекал меня от моей растерянности.
-Может быть, сначала добавить что-нибудь к закуске из холодильника?
-Из закуски - нет, если в нем найдется простая водичка.
-Газированная.
-Спасибо, налей, пожалуйста.
-Я знаю, что в санатории ты никогда не заказываешь первое блюдо. Я принял решение не заказать и на этот раз.
-Да, понимаю. А тебе? Я не могу знать твоих пожеланий, вкусов и объема принимаемой тобой пищи. При твоем росте, раньше в санатории и в армии давали двойной обед. Так же?
-По-моему у нас с тобой всегда были одинаковые вкусы. Ни так ли?
-Пол! Ты опять хочешь запутать нас в тексте моего романа? Извини. Я назвала тебя сокращенным именем.
-Извиняю, но это же так, в нем мы были всегда единодушны во всем.
