Слова на букву М
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
- Жаль, что солнце ушло, - прокричал Мориарти, - Водопад без радуги - всё равно что жизнь без любви и поэма без смерти.
- То, что обычно называют любовью уместно и обнаружимо как раз только в поэмах...
- А смерть - неоспоримый атрибут жизни.
Холмс стиснул зубы и уставился в блокнот, подбирая третье слово для прощальной записки. Сломанный резец он предпочёл бы выслушиванию подобных речей, безусловно неумных, но при этом почему-то очень содержательных и кажущихся важными вопреки своей вопиющей неактуальности. Спасибо, что хоть будто бы угроза промелькнула...
- Здесь так трудно говорить.
- Может, вам лучше тоже что-нибудь написать?
- Если одолжите бумагу и карандаш.
- Две минуты. ............................................................ Пожалуйста.
Мориарти приблизился, взял с камня блокнот, заложенный на чистой странице, присел на корточки и стал черкать что-то левой рукой.
Внешне он походил на поэта Шелли, если бы тот дожил до сорока с лишним лет, частично облысел и превратился в мизантропа. Его правая скула была интригующе намазана дешёвой пудрой, скорее всего маскирующей синяк: под глазом тоже припухло...
Дописав, он выпрямился, протянул Холмсу закрытую книжку.
- Кому передать?
- Это вам. Удачи, - бросив эту фразу, Мориарти сорвался с места, разгоняясь, побежал к краю пропасти - и за край, три шага-прыжка сделал уже в пустоте, а затем полетел вниз. Последовавший за своим врагом до обрыва, Холмс успел увидеть, лишь как серое облако водяной пыли поглощает его чёрную фигурку, затем, недоумевающий, раскрыл последнюю запись в своём блокноте и прочёл три слова, набросанных неуклюжим чертёжным шрифтом: "Вас хотят убить"...
Образ гения преступного мира безудержно рушился под действием неведомых сил, пока человек, снискавший столь ужасную репутацию, падал под действием силы земного притяжения. Ледяной клокочущий кипяток принял его уже мокрого до нитки и полумёртвого от страха и отчаяния. Мощный водоворот сначала вверг его в темноту, прижал к дну, потом выдернул обратно в бурлящий и ревущий свет, оттолкнул к каменистому берегу. Сам он не видел возможности близкого спасения, но вмешался некто, словно дежуривший у смертоносного омута и нырнувший, едва всплыла суконная клякса профессорской спины.
- Ты что, позорник, вообще не умеешь плавать? - прозвучал словно с заснеженной вершины голос, трудноузнаваемый из-за мнимого двадцатикратого эха.
- Умения летать с него вполне достаточно, - возразил кто-то другой над самым ухом.
- Сколько пальцев? - на фоне размытых розовых пиков протянулась чёрная пятерня без большого. Всё ещё неспособный говорить, Мориатри повторил жест.
- Аллилуйя! математик с нами! - бодро констатировал молодой мужчина, в котором падший во всех смыслах профессор наконец узнал Илая Тайфера, торгующего в разъезд медикаментами, мелкими измерительными и оптическими приборами и попутно шпионящего для большинства европейских государств.
- Ты молодчина, Джей, - говорил его товарищ, вытирая Мориарти каким-то пледом, словно ребёнка после купания, - Тебя назвали в честь утопленника, утопленник в тебя инкарнировал, но ты переломил карму.
Этого второго, собственно и вытащившего его из воды, профессор идентифицировал как Дэниела Дарвела, человека без определённых занятий, бродягу, везде умеющего устроиться. Если Трайфер словно сошёл со страницы Мопассана, то Дарвел казался героем сочинений Фенимора Купера или Роберта Стивенсона.
Мориарти откашлялся, проморгался, осмотрелся и собрался что-нибудь произнести, но сверху послышались выстрелы, и все трое обратили взоры к злополучному обрыву. Тайфер приставил к глазам новейший бинокль, Дарвел растянул старинную подзорную трубу, Мориарти надел свои бронированные очки.
- Кто это там? - спросил первый о несчастном, прижавшемся к скале, едва державшемся на хрупком уступе.
- Шерлок Холмс, - ответил профессор.
- Он сыщик?
- Он умник.
- Мыслитель?
- Нет. Мыслители формулируют законы, которыми этот только оперирует. Бывают люди книжниками, бабниками, охотниками, лошадниками, а он вот умник.
Дарвел вскочил:
- Я пойду за ним.
- Не успеешь, - сказал Тайфер.
- Надо попытаться.
Холмс дождался своего спасателя уже выбравшись на смотровую площадку. Последние лучи солнца обагряли лишь острия самых высоких гор.
- Вы ранены?
- Руки повредил... Вы местный?
- Да, я здесь родился.
- Можете проводить меня в тихий и безопасный уголок?
- Поместье "Цигенкопф" вам подойдёт?
- Если там можно спокойно и недорого отлежаться - вполне.
Какое ещё поместье!? В худшем случае какой-то вертеп, в лучшем - нищенская гостиница для заблудившихся пастухов и незадачливых туристов. Провожатый вызывал подозрения излишним загаром и отесанным обращением, и раны он перевязал необычайно ловко.
- У вас хороший английский.
- Я жил в Англии, но там слишком низменно. Язык же здесь не позабудешь: слышен с каждой скамейки.
- Вы проводник?
- Отчасти. Бывает, хожу по горам в своё удовольствие. То и дело приходится кого-то выручать. Вас, к примеру, я заметил с другого склона, потому и добирался так долго. ... В вас стреляли. ... Всякое случается, и люди везде разные.
Сошло бы за народную мудрость, но как-то чересчур стилизовано. "Слишком низменно" - что это? речевая ошибка или намеренная двусмысленность? Очередной расчет рисков не приносил успокоения, а боль в руках истощала нервные силы.
В полной темноте они добрели до трёхэтажного строения, возведённого не менее двухсот лет назад. Внутри пахло овчиной, копотью, дрожжами, не слишком чистоплотными людьми, горела самодельная сальная свечка, на которую была надета, как плафон, бутылка из под шампанского с отбитым дном. Поперёк комнаты висела бельевая верёвка, увешанная мужской одеждой современного и приличного покроя, по разным углам спали пятеро взрослых человек, шестым был младенец в колыбели. Впрочем, это просто колыбель, не факт, что не пустая. Нашлась лежанка и для Холмса, а провожатый покинул дом.
Отключиться удалось всего на несколько минут. Безжалостный ум продолжал работать. Он кричал в трубы рук и ног, что надо встать и выяснить, чья эта одежда из английского сукна, скорее всего чёрная, бесспорно уже виденная; что шанс выживания у врага хоть небольшой, но был. Просто сделать несколько шагов. Глаза уже достаточно привыкли к темноте. Возможно, он не так даже опасен, но непременно нужно выяснить. Холмс поднялся, подошёл к верёвке, упёрся плечом в деревянный столб, поддерживающий крышу, с великим трудом поднял руку, потрогал пуговицу сюртука, и ему показалось, будто в сердце, вместо крови, хлынуло под напором пять литров студёной воды. Он больше не владел ни эмоциями, ни речью, ни движением, ни реальностью вообще. На последних каплях адреналина он доплёлся до двери, распахнул её и провалился с порога в бесконечный огненный поток.
- Что это с ним? Рановато вроде. И жара нет, - бормотал Дэниел Дарвел, прижимая мечущегося в бреду Холмса к кровати.
- Это ломка, - отвечал Мориарти, - Наша нервная система устроена так, что любое движение тела должно вызывать боль. Мы не чувствуем её только потому, что мозг (или другая железа) регулярно вырабатывает анальгетики, очень качественные и в деликатных дозах. Однако если бездумно ширяться грубыми химикатами, как этот джентльмен, то организм теряет способность самоанестезии, и в конце концов незначительный ушиб может привести к болевому шоку. ... Пора его откачивать. Илай.
- Чего?
- Морфия, и побольше.
Лихой коммивояжёр развернул кожаную книгу с ампулами, быстро отыскал нужную, затем шприц, а Мориарти и Дарвел тем временем готовили руку больного к инъекции, замечая, что она действительно вся исколота. После кое-как сделанного вливания стало видно, что страдания Холмса прекратились и он погрузился в глубокий сон.
Мориарти осторожно вынул из колыбели какой-то белый лоскуток, обтёр им свою шею, голову, ладони, потом, под насмешливым взглядом Тайфера, брызнул какими-то духами и положил сложенную вчетверо тряпочку на подушку Холмса, прямо под нос тому. Ребёнка он всё-таки разбудил. Молодая женщина, шатаясь, вышла из темноты, взяла младенца к груди, не обращая внимания на вставшего подле неё ней постороннего человека.
Ранним летним утром в безвестном доме на одном из подъёмов к одной из вершин швейцарских Альп Шерлок Холмс проснулся, оттого что его раненые руки кто-то взялся обрабатывать то ли йодом, то ли растворённым в воде перманганатом калия, то ли перекисью водорода, то ли джином, но истинным ужас заключался не в этом, а том, что его заклятый враг профессор Мориарти сидел у его изголовья. Впрочем, вид у злодея, чья верхняя одежда до сих пор сушилась на верёвке, был настолько домашним и безобидным, даже жалким из-за синяка на щеке, а самообладание Холмса всегда вызывало изумление, так что последний, мгновенно вспомнив события прошлого дня, спросил хладнокровно:
- И что это было - вчера, у Рейхенбаха?
- А вам никогда не хотелось умереть? - подумав, задал встречный вопрос Мориарти.
- Нет. ... Правда, если бы я вдруг оказался вами, я не стал бы с этим жить.
- Да, взгляни вы на себя моими глазами, вы бы точно...
- Если в ваших глазах я заслуживаю смерти, почему вы не воспользовались шансом?
- Убийство - это ваша навязчивая идея? Моя ненависть к вам, похоже, куда цивилизованней. К тому же сейчас у меня есть более сильный и жестокий враг, чем даже вы, и наоборот, а самое занятное, что это один и тот же человек, ну, или организация (вам ведь так больше нравится?) - в лице человека...
Под этот разговор Дэниел Дарвел безмятежно поливал пунцовые петунии, разросшиеся в глиняном кашпо под странным стенным украшением - козьим черепом с посеребрёнными рогами. Илай Тайфер разложил товар из своего рюкзака перед содержателями дома.
- Кто-то третий пытается уничтожить нас обоих?
- Я не назвал бы его третьим. Он - выражаясь поэтично - альфа и омега комбинации, в которой вы так слепо застряли.
- Это Моран? (синяк явно от приклада).
- Моран тоже в связке, и у него есть своя инициатива, но не с него всё началось.
Холмс погрузился в размышления. Зацепки он видел в словах "связка" и "комбинация"; они неизбежно и вскоре привели его к одном образу.
- Это - четвёртая сабля?
- Продолжайте, - лениво поощрил Мориарти.
- Если герб вашей шайки - буква "М", составленная из четырёх скрещённых сабель, то напрашивается предположение, что есть кто-то четвёртый, о котором я пока ничего не знаю, но почти уверен, что его фамилия начинается на "М", как у остальных: у вас, у Морана и у покойного Милвертона. На меня он охотится по очевидной причине, на вас - желая занять ваше место на троне преступности. Я прав?
- Отчасти.
- Уточните!
- Не хочу. Вы всё равно до него не доберётесь.
- Так вы говорили и о себе самом.
- И разве ошибался? Вы что, надели на меня наручники? или уложили в гроб? или узнали обо мне что-то существенное?
- Всё что мне нужно знать о вас, я знаю.
- Угу. Только напрасно вы и ваш...... так безоговорочно вписали меня в сабельную "М".
- ... Мориарти - это псевдоним?
- Естественно.
- По-вашему, это важно? Ещё Шекспир сказал, что роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет, а от вас из-под любого имени разит кровью и...
- Это запах ваших бинтов. Он вам подходит.
- Кто четвёртый!?
- Думайте сами. Его вы знаете лучше, чем меня, и уж точно - чем я - его.
В уме Холмса побежала каталожная колонка антропонимов на букву "М", сверху вниз, потом снизу вверх, уже медленней, рывками; на глазах - если можно так сказать о внутреннем зрении - из слов выпадали буквы, в основном заключительные; на новом спуске колонка казалась бессмысленной россыпью графем, держался до конца только Мортимер, но вот его имя наполовину осыпалось, а мерцающее МОР взорвалось тусклыми искрами, а во тьме замаячило что-то невнятное и устрашающее, напоминающее о прошлой ночи.
- Профессор...
- Я не желаю говорить об этом выродке. ... Давайте лучше расскажу о себе, а то досадно даже, что человек, более всех на свете озабоченный моей персоной, располагает столь скудной и превратной информацией. Подозреваю, что это вас разочарует, но начну с того, что я вовсе не математический гений; я лишь сын математического гения. Наукой этой я занимался в угоду другим и с помощью сильного, упорного руководителя, остававшегося в тени. Да, я защитил диссертацию в восемнадцать лет, и тогда-то, выступая с благодарственным словом к учёной комиссии я внезапно понял, как мне отвратительно всё это: эти люди, эти правила... Всё, что было во мне, отторгало всё, что было вокруг. Я знал математику, но не имел к ней никакого отношения, кроме подобия идиосинкразии. Да, мне дали кафедру и толпу студентов, но я не мог думать о работе. Бывало, на глазах у семидесяти человек останавливался на каком-то уравнении и не мог понять, ни что делать дальше, ни что значат все эти закорючки. Моё увольнение стало вопросом недолгого времени, и покинул Кембридж я почти счастливым.
- А ваш отец к тому времени успел умереть?
- Нет, но ему было безразлично, что со мной происходит.
- Великому, как вы сказали, математику, была неважна научная карьера его сына и воспитанника!?
- Я вовсе не назвал моего отца каким-либо математиком. Он был ничем не примечательным лордом, а вам нужно всё-таки больше внимания уделять словам на букву "М".
- Хотите сказать, что имели в виду... свою мать?
- А кому ещё, помимо отца, я могу приходиться сыном?
- Женщина-математик!?
- Это у неё было наследственное, по женской же линии. Но мне досталось наследство мужское, тут уж ничего не поделаешь. ... Устроившись преподавателем на курсы повышения квалификации для офицеров, я завёл множество приятных знакомств и больше выслушивал рассказы моих учеников о заграничных походах, чем вдалбливал им правила расчетов. Наши герои быстро меняли репетиторов, но оставались моими приятелями. Отец не лишил меня карманных денег, а мать давно уже переселилась в склеп, так что я мог жить привольно, ни перед кем не отчитываясь. Но вот, в самый день моего совершеннолетия один из моих орденоносных учеников примчался ко мне в слезах: он проиграл чужие деньги. Вслед за ним в мой кабинет вошёл нотариальный клерк с пактом, завещанным от матери. Мы вместе с Мораном распаковали бумаги - и что же нашли? Перечень двадцати крупных баков и к каждому: план здания, схемы замков и ключей, наконец - код доступа к главному хранилищу!
- Где ваша матушка могла такое раздобыть?
- Да она же сама всё это спроектировала!
- Но код любого сейфа устанавливает его владелец.
- В свои изделия мама заложила такие комбинации, которые открывали бы дверь в любом случае, в обход установленного кода. Но мы это узнали позже, а в тот момент!... Бригаду сколотил Моран, я разработал план, если можно так сказать о том, что кое-как склеилось в моей голове по пути к банку Адмиралтейства...
- Систему защиты Адмиралтейского банка создал Персиваль Нидли в 1949 году.
- Ой, не светите мне в глаза, Холмс! Ваш Нидли просто выкупил у мамы её чертежи и выдал за свои. Но истинный зодчий таки-вынул из стены роковой камень - руками наследника. Моран расплатился с кредитором, с подельниками (кроме меня почему-то) и свалил в Индию. У меня появился новый - и последний - шанс на законопослушную жизнь, но... Нет, всё дело было в газетах. Я каждое утро читал об одном и том же: человек убил, был пойман и повешен. Или просто убил. Жену, брата, отчима, двоюродного деда, хозяина или хозяйку, новорожденного младенца... Постепенно мне стало страшно выглядывать в окно, мне казалось, меня окружают людоеды. Я по-настоящему заболел, а выхаживала меня бабушка, мамина мать. В полубреду я поведал ей об ограблении банка. Она вздохнула и сказала так: "Ждала я от тебя подобного поступка: кровь - кровь не отступает с края кубка"...
- Профессор, всё это, конечно, интересно, и я впечатлён вашей родословной, но она не приближает меня к раскрытию личности нашего общего врага, поэтому...
- Ещё как приближает! На мою жалобу о реках крови, стекающих в лондонскую канализацию из респектабельных домов и поэтических трущоб, моя бабушка, леди Байрон, ответила: "Чего ты хочешь? Мы живём в царстве Каина".
Впоследствии Холмс признавался, что, услышав эту фразу, ощутил спазм в сердце. Мориарти же садистично умолк, заявив, что сообщил уважаемому собеседнику всё, что ему известно о человеке, загнавшем из обоих на Рейхенбахский обрыв.
К вечеру, получив спасительную дозу морфия, Холмс, выглядящий так, словно его выкопали из могилы, снова вызвал на разговор врага, ставшего компаньоном. Тот начал:
- У разума, точнее, у сознания, есть что-то вроде изнанки или второго дна. Всё, что там - оно ваше, вы это знаете, но не можете применить, потому что боитесь. Как вы росли? ... Ваша мать пропадала то в детской, то в аптеке, то в церкви; отец играл на бирже и в карты, обычно удачно, но по мелочи; каждый год умирал кто-то из ваших братьев и сестёр - это вытравило из вас естественную брезгливость к трупам. А какие у вас были забавы, кроме болезней и уроков?
- ......... Истории, конец которых нужно было угадать. Он записывал их на бумаге, чтоб всё было по-честному, но эти записи тоже прятал, так что на каждую игру уходило от недели до месяца. ...... Потом он поступил в колледж, но присылал мне по почте первые половины историй, а вторые - куда-то в другое место. Это прекратилось, лишь когда я сам стал студентом. ............... Мы всегда были друзьями. ... У него нет мотивов! Это просто невозможно!!!
- Мотивы... Что, если он, как и вы, досконально изучил преступность: направления, методы, имена, связи - захотел стать частью этого заманчивого, свободного мира, даже нашёл себе нишу, уже успел в чём-то поучаствовать, но идти дальше не смеет, потому что знает о существовании достаточно сильного ума, способного его разоблачить. Может быть, он - как и я (я не скрываю этого) - всеми фибрами, как говорится, ненавидит империю и, служа в каком-то министерстве...
- Иностранных дел.
- Вот! Готовит грандиозный саботаж, умопомрачительное предательство! Но и тут из-за вас ему скорее всего не удастся выйти сухим из воды, а жертвовать собой ради какой-то идеи он не настроен. Он должен убрать вас, чтоб раскрепоститься. Что-то подобное я испытывал к матери, но она умерла, когда я был ещё школьником...
- Но за что ему ненавидеть империю?
- А за что вы её любите?
- Я люблю не её, а порядок.
- Где вы его видите!? По моим понятиям, кругом лишь оголтелый произвол и бардак в шкуре тотального регламента! Чем такой порядок, лучше любой хаос. ... Один стремится разгадать загадку, но ведь другому может хотеться, чтоб разгадки не было вовсе, или - недурной вариант - чтоб она была никому не нужна.
- Это не может быть Майкрофт!
- Однако, четвёртая М.
- Не фамильная!
- Ну, и что? Может, его принципом было не единообразие, а доходчивость и адекватность. Это для меня он - мистер Холмс-старший. Пока вы не сказали, я толком и не помнил его имени: Майкл/ не Майкл - но для вас-то он - Майкрофт. Как, кстати, и для себя самого.
- Охотясь за мной - он мне ж подбросил подсказку!?
- Во-первых, детская привычка, во-вторых, это не столько подсказка для вас, сколько подстава для меня.
- Впервые я наткнулся на сабельную монограмму лет двенадцать назад!
- Значит, по меньшей мере, столько времени ваш брат ведёт двойную жизнь.
- А пляшущие человечки тоже?...
- О, вы уже бредите? - Мориати бесцеремонно пощупал лоб раненого; Холмс оттолкнул его руку своей окровавленной:
- Обнаруженный мной архив вашей банды был зашифрован идеографическими рядами; знаки напоминали людей в необычных позах.
- Имена моих сподвижников и история наших деяний клинописно запечатлена на глиняных табличках и затеряна (для вас) в шумерской коллекции Дориана Грея.
- Дориан Грей мёртв.
- Мир его праху. Нужную часть его имущества приобрёл Британский музей. У меня там много друзей. А у вас - нет.
- Если бы я всё-таки их нашёл, я проанализировал бы химический состав глины каждой таблички и выявил сделанные в Девоншире.
- Думаете, я не мог себе позволить заказать глину из Ирана?
- В Англии и Германии есть специалисты по расшифровке клинописи...
- Поскольку я в их число никогда не входил, мне пришлось изобретать этот код заново. И вы хоть представляете, сколько там таких черепков? Вам на осмотр половины не хватило бы оставшейся жизни. Видите? я не могу быть вашим врагом: вы мне ничем не угрожаете. ... Хотите ещё морфия?
- .......... Хочу.
Около полуночи Холмс нашёл в себе силы встать на ноги, растолкал Мориарти:
- Давайте с самого начала! Черырёхсабельная М - это не ваша моногама, а моего брата, который более двенадцати лет, - тут проснулся младенец, вскочила его мать, и Холмсу пришлось продолжать шёпотом, - вынашивал план убить меня и стать во главе лондонской преступности. Кроме него самого, буква М символизирует вас, которого Майкрофт собрался сделать козлом отпущения; Милвертона, благодаря которому я вышел непосредственно на вас и на якобы поддельный архив; и, наконец, Морана, который, предав вас, взял на себя труд дважды спустить курок, устраняя для своего нового хозяина вас (конкурента) и меня (потенциального разоблачителя)...
- И воплощённую совесть.
- Даже так! А откуда вам всё это известно!?
- От Морана же. Старый пошляк выболтал, что мог,... пока вёл меня к месту казни.
- Вы, конечно, сказали ему пару ласковых...
- О, и пары-то не успел!
- Кто ещё работает на...? - если допустить...
- Понятия не имею.
- ... Ну, ладно! Кем бы ни был мой брат: законопослушным патриотом, слугой Британии - или её смертоносным паразитом - от его преступности вы невинней не станете!
- А в чём, собственно, меня обвиняют?
- Вы создали крупнейшую в истории человечества криминальную организацию, опутавшую весь цивилизованный мир!...
- А морозные узоры на окнах рисует королева Мэб!
- Не понял.
- Организация, - тут Мориарти сел, - организация вообще - это не армия вершителей воли одного человека, это устойчивая система связей множества людей друг с другом. Если то, о чём вы говорите, и существует, то я, будучи действительно преступником, ибо кровь ещё на кубке, - я не могу не иметь отношения к этой, так сказать, сети, но считаться её создателем - слишком большая честь для меня или кого-либо ещё. Истинный порядок устанавливается спонтанно, как, например, погода. Индивиду остаётся только одеваться - по погоде, как я, или вопреки ей, как вы.
- Вы плоско валите с больной головы не здоровую!
- Знаете что, Холмс, вы омерзительны мне не тем, что вы сыщик или безбожник, а тем, что вы - оптимист. По соседству с тем домом, где вы потягиваете бренди у камина или издеваетесь над скрипкой, мать поит новорожденную дочку опием, отец сечёт до полусмерти семилетнего сына; при этом третий и последний выживший их двенадцати детей лежит со скарлатиной. На фабриках людям всех возрастов (от четырёх до шестидесяти) механизмы отгрызают руки и головы. В колониях народ мрёт от голода, потому что их хлеб выводится в метрополию, в самом центре которой зажравшийся прапрапраправнук Вильгельма Завоевателя подсыпает мышьяк в лекарство и без того дряхлого дяди! Да! Моя голова от всего этого больна, но именно поэтому я - здоровее вас!
- ... Дальше!
- Что ж, племянник травит дядю, получает наследство; он больше никого не собирается убивать, он хочет порадоваться жизни, но тут являетесь вы и отправляете его на виселицу. Что это? Триумф справедливости? Нет, всего лишь ещё одна смерть, ещё один труп! Следующий наследник должен заплатить вам, как убийце по контракту, - возможно, он так и делает...
- Довольно. Мне известно, что плохого я сделал в жизни. А что хорошего сделали вы?
- Господа любезные! - вмешалась тут хозяйка лачуги на язык, напоминающем немецкий, - Или умолкните сейчас же, или сейчас же выметайтесь!
- Так мы и поступим! - Мориарти решительно встал, - Дэн, Илай, уходим!
- Чёрта с два я отпущу вас! - закричал Холмс. Ребёнок запищал на весь дом, его отец схватил ружьё и более чем грубо велел англичанам покинуть этот приют.
Тайфер раздал спутникам карманные электрические фонарики. Холмсу достался бы тоже, но больные руки не позволяли взять что-либо в ладонь. К счастью, тропинка была нахоженной, а от снежных вершин уже отражалось близкое утро.
- Что хорошего я делаю? - возобновил диалог Мориарти, - Я спасаю жизни тем, кому ваше государство грозит петлёй или каторгой. Я - добрый гений преступников, директор фабрики алиби. Если убийца добежит до меня быстрей, чем истец - до шотландского дворика, он, убийца, встретится с судьёй не иначе как в оперном театре или на бульваре, и тот снимет перед ним шляпу. У меня есть все варианты: фальшивые улики, легион лжесвидетелей, неприступные убежища, поддельные документы, даже то, что мистер Дэдрэй называет священной когортой - отвязки, готовые умереть просто так, например, взяв на себя чужую вину.
- Сумасшедшие?
- На настоящих психов положиться нельзя. Я прибегаю к услугам только здравомыслящих и надёжных людей, разделяющих мои убеждения.
- Какие именно?
- Царство Каина должно быть разрушено. Жить в нём - позор. ... Обычно я выплачиваю семьям смертников приличные суммы с условием, что они покинут Англию.
- Мы никак не доберёмся до главного. Возможно, вы начали свою карьеру как чистельщик и обелитель, но разве он не наступил - тот день, когда кто-то пришёл к вам с другой просьбой - сделать всё с самого начала? Разве вы в конце концов не стали получать - и принимать - заказы на самые преступления!?
- Да, в какой-то момент такие заказы на меня посыпались. В самом деле, если уж наш виконт решил угробить соперника, он сделает это всё равно, только как? - грубо, глупо, и мне же, моим людям потом придётся возиться с его косяками - так он аргументирует. Что ж, по рукам, сэр! А затем мой представитель идёт к жертве, всё сливает и уносит выкуп - раза в полтора-два больше той суммы, что уже отдана за голову, которая, вместо того, чтоб скатиться на персидский ковёр, предупреждена и защищена. Разумеется, мы не будем сотрудничать ни с каким официальным обвинением. Мы стали богаче не полмиллиона фунтов, и нас не достать. Заказчик в гневе, но полиции он боится, а бандиты и волосок с мой головы не посмеют сорвать. Вы хотите убивать? - пожалуйста! Вы занимаетесь этим не одну сотню веков! Но я на вашей бойне вкалывать не буду! Правильно, Дэн?
- Да, - просто ответил псевдогорец, почти сразу же по вручении выключивший фонарик, но спотыкающийся реже остальных.
- Пора и вам избавится от нескольких стереотипов, дорогой профессор, - проговорил Холмс, - Я далеко не всех раскрытых мной преступников сдаю правосудию. Расследование занимает меня как умственное упражнение...
- О! великолепное признание! Так бы и пожал вашу честную руку!
- Лучше не надо. ............ И что же теперь? Что, по-вашему, будет делать мой брат, коль скоро я умер?
- Предположение есть. ... Не относитесь к нему слишком серьёзно, но, если я более/менее верно обрисовал для себя его нравственный облик, то он не сможет считать себя вполне свободным, пока не сотрёт с лица земли и вашу тень.
- Вы можете яс-не...!.?...
Проворный Тайфер поймал Холмса подмышки. Благородный Дарвел скинул плащ, чтоб превратить его в носилки.
- Если Моран не дурак, он не станет стрелять ещё и в Ватсона, - скорей подумал вслух, чем сказал великий сыщик, приходя в себя на нижней полке купе третьего класса. Поезд летел на всех парах, то и дело ныряя в горные тоннели.
- Ну, стрелки-то найдутся и кроме Морана, - рассуждал Мориарти, расставляющий фигуры на шахматной доске, причём так бережно, словно строил пирамиду из карт, - Другое дело, что гибель доктора покажется подозрительной для ваших друзей с шотландского двора. Сейчас они считают, что повязали всех преступников Лондона, как одного базарного воришку, - и вдруг окажется, что кто-то всё-таки ещё гуляет - и срывает зло...
- Боюсь, их возможности слишком малы.
- Не меньше, чем у любого доведённого до отчаяния.
- ...... Почему вы меня не бросите?
- Я бы бросил. Это вон они вас потащили, - профессор небрежным взмахом указал на верхние полки, занятые верными спутниками.
- ... Двоюродные или троюродные?
- В этом я тоже не разбираюсь, - легкомысленно ответил Мориарти, а Дэниел Дарвел лениво вытянул из-под головы руку и свесил её, спрятав на ладони большой палец и мизинец.
- Я благодарен вам, джентльмены, за заботу обо мне, - обратился Холмс к двум скитальцам, - Но если вы не возражаете против ещё одного великодушного поступка, то разыщите, пожалуйста, - кто-нибудь - доктора Джона Ватсона и позаботьтесь о его безопасности!
- Я пас: в Богемии большой заказ, - отозвался Тайфер.
- Я бы сошёл на ближайшей остановке, если ты не против, Джей, - проговорил Дарвел, - Только я не знаю, как выглядит ваш доктор и где он может находиться.
Холмс было приступил к подробнейшему описанию внешности своего единственного друга - он и из гардероба моего не забыл бы ни шнурка, но Мориарти отрезал:
- Я против. Шестьдесят процентов вероятности, что Ватсон уже в Англии: я не настолько умён, чтоб игнорировать интуицию...
- Тогда и нам тоже нужно туда! Во всяком случае - мне.
- Вам, Холмс, лучше всего в какой-нибудь госпиталь на недельку-другую.
- Не так уже плохо я себя чувствую.
- Тогда, может, сыграем?
Холмс взглянул на клетчатую доску и помрачнел: фигуры располагались вопреки всем правилам: чёрные пешка и король поменялись местами, вместо чёрной ладьи, которая затесалась между белым офицером и белым ферзём, стоял белый конь; чёрный офицер ждал чего-то на F-4.
- Если вы такой же шахматист, как математик, то могли бы просто сказать: я уже начал верить вам на слово.
- Белые ваши. Начинайте.
- Но вы уже сами себе поставили шах - моим конём.
- Ход в любом случае ваш.
- А что, если я сейчас возьму вашего короля?
- Видно, такова его судьба.
Вкладывая в это движение всю ненависть к сидящему напротив человеку и хаосу, который он представлял, Холмс сжал дрожащими, непослушным пальцами железную головку коня, поднял и, чудом не уронив, сбил им вражеского владыку, а вместе с ним двух пешек. Не успел страждущий игрок вернуть рукам терпимое положение, как противник баз зазрения совести и ума убрал белого коня своим офицером.
- Без короля нельзя продолжить партию! - на грани истерики запротестовал Холмс.
- Я попробую.
- Вы что - идиот!?
- Хмм! Такие страсти - из-за каких-то болвашек! Ах, конечно! Порядок... Мне рассказывали, что в вашем кабинете стоит такой шкаф с двадцатью шестью выдвижными ящиками, каждый из которой назван той или иной буквой; семь рядов, в каждом - четыре ящика, кроме верхнего, в котором - два. Первый назван "А", второй - "В", третий - "С", четвёртый - "D", пятый вдруг - "Е", потом почему-то "F"...
- Это алфавит! Неужели не знаете!?
- Как же, слышал. Но почему я или вы должны ему подчиняться? В нем есть какая-то логика? Первая "А" - она распространённей других букв?
- Нет...
- Буква означает фонему; фонема обладает рядом физических характеристик. Это отражено в вашем алфавите?
- Моём?...
- Вот индийские филологи перечисляют гласные отдельно от согласных - мне это импонирует. А в древнегерманском своде рун первой какбыбуквой шла "F", за ней - "U", дальше - "Т", и уж только потом - "А". Так с какого перепугу я, гордый потомок саксов и норманнов, стану подчиняться грамотейской причуде финикийцев, которых и след-то простыл!? Чёрта с десять! Плюю я на ваш алфавит, на ваши шахматы и на весь остальной конформизм!
Холмс подавил в себе нежданный нахлыв симпатии и произнёс с прищуром:
- Профессор, вы себя разоблачаете: у вас всё же есть научная страсть - пусть не к математике, но к лингвосемиотике. Пляшущие человечки, сабельная М - ваши творения, а на моего брата вы нагло клевещете!
- Отвяжитесь вы от меня с этими человечками! ... Всякий, кто знает обо мне хоть что-нибудь, в курсе, что - да, я помешан на буквах. И только особо углублённые в тему понимают, что мне, деграданту гениальной ветви, никогда не хватило бы запала на создание особого алфавита, даже под такой примитив, как латиница! Вы видели мой почерк? Вот, полюбуйтесь ещё!: вы давно уже заритесь на мой дневник.
Над шахматной доской из дрожащей от гнева руки Мориарти пролетела книжечка в обложке из зелёного сафьяна; индийская работа - оценил переплёт Холмс раньше, чем блокнот упал в его пригоршни, причиняя вполне предсказуемую боль. Когда непроизвольные слёзы высохли, вдоль раскрытых страниц (бумага французского производства), покоробленных рейхенбахским водоворотом, вытянулись почти не расплывшиеся (хороший графитовый стержень, опять-таки индийский) вертикальные линии, от которых в разные стороны перпендикулярно отходили чёрточки равной длины, то одиночные, то составляющие группы: от двух до восемнадцати - вправо и до пяти - влево; одна перечёркивала вертикаль.
- ......... Аа, ну, это ясно, что такое, - модернизированное древнеирландское письмо огам; горизонтальные лини означают звуки, левые - согласные, правые - гласные. С вашего позволения я расшифрую это за час с четвертью, с учётом того, что вы, конечно, перепутали алфавитный порядок букв (ведь число чёрточек отражает порядковый номер литеры).......... С другой стороны, будь там что-нибудь интересное для меня, вы бы это скрыли... Но всё равно займусь, если вы не против: надо держать ум в форме.
- Пойдёмте лучше в ресторан, - предложил Илай Тайфер.
- Если угостишь, - отозвался сосед с параллельной полки.
- Это уж как всегда! Джей. ... Хм, мистер Холмс...
- Вам надо покормить ваш мозг, Холмс, а то и за три часа не осилите мой манускрипт.
В вагоне-ресторане было солнечно и безмятежно. Четыре спутника поглощали ветчину с жареной картошкой и цветной капустой, запивая молодым бургундским. На десерт заказали сыр с виноградом, кофе и яблочный штрудель.
Холмс: Хотите знать, как понял, что вы братья?
Мориарти: Нет.
Дарвел (Холмсу): Давайте я хотя бы порежу ваш кусок.
Холмс (несколько подавленно): Буду признателен.
Дарвел: Парни! Смотрите, какой обалденный обрыв! Прямо бездна!
Сотрапезники Холмса приникли к окну, а он вновь вперил взгляд в подогамические записки.
Холмс: Профессор! Вы даже не изменили порядка букв согласно алфавиту!?
Мориарти (словно оправдываясь): Я пытался! Пять или шесть раз - и всё время забывал последовательность. ... Писал себе шпаргалки - они сразу терялись. Поневоле пришлось воспользоваться уже существующим... этим, как его...
Холмс: Могли бы прибегнуть к своему древнегерманскому...
Мориарти: Из него я помню только первые пять знаков, дальше не идёт.
Холмс: Какой вы жалкий человек, Мориарти! Ну, что вы тут пишете! "Приехали в Цюрих. Погода хорошая". ... Так и придётся мне похоронить легенду о гениальном главаре мировой преступности...
Тайфер: Милостивый государь, я имел удовольствие повидать нашу планету, и поверьте моему опыту: никакая мировая преступность просто невозможна. Для её наличия нужны, по-моему, во-первых, нормальные законы, чтоб их нарушать; во-вторых, законопослушное большинство, чтоб было о чём вообще говорить; в-третьих, достаточное общественное богатство и свобода, чтоб была какая-то цель и возможность; в четвёртых, подходящий национальный характер: хладнокровный, эгоистичный, трезвый, грубый. Присутствие всех названных факторов крайне редко. Например, в Испании нет путных законов; в Италии, особенно на юге, просто нечего противопоставить - там все преступны; в Греции или Ирландии жизнь так скудна, что в ней не найти интереса для мельчайшей авантюры. С характером всё особенно затруднительно: немцы слишком трусоваты, русские слишком альтруисты, французы... Самый парадоксальный случай! На моей милой родине есть преступники - их там пруд пруди! - но не преступность: этот народ и сам воздух, которым он дышит, слишком - как бы сказать - артистичен, что ли. Взять хоть Арсена Люпена...
Холмс (в сторону): Чтоб ему пусто было!
Тайфер: Ну, что он - вор? Нет! скорее коллекционер, которому очень не хочется платить. А чудик, живущий в подвале Большой парижской оперы!... А господин Герн, он же...
Холмс: Фантомас.
Тайфер: Это вообще клинический случай! Для убийства одного человека заполнил целую комнату кобрами! - специально из Индии выписал семьсот голов - с расчётом, что половина сдохнет по дороге. Это ж какие расходы, а! При том, что пара гадюк из-под Фонтенбло с блеском справилась бы за полтора франка!
Дарвел: Зато как сразу безопаснее стала жизнь в Индии...
Тайфер: И веселей в Париже! Правда, была зима... Бедные чёрные твари!
Мориарти: Пирог недурён.
Тайфер: Так что если Холмс-старший начнёт воплощать вашу паранойяльную фантазию о всемирной паутине, он провозиться впустую.
Холмс: ............ Я решил послать ему с ближайшей станции телеграмму о том, что ещё жив. Возможно, это отвлечёт его от Ватсона...
Мориарти (резко и испуганно): Если вы это сделаете - я вам больше не попутчик. Возвращайтесь в Лондон одни.
Дарвел: Я останусь защищать брата. Извините.
Тайфер: А я в любом случае схожу завтра в Париже.
Холмс: Будь по-вашему. Только помогите мне раздобыть маскировочный костюм, лучше всего женский.
В столицу Франции поезд прибыл к семи утра и должен был простоять до десяти.
Коммивояжёр выложил на стол всё, что могло пригодиться раненому, а Дэниел Дарвел аккуратно побрил Холмса, пока плутоватый кузен собирал свои вещи. Мориарти спал, отвернувшись к стене. Тайфер не стал его будить для прощания.
На оживлённом и людном, несмотря на ранний час, вокзале присмотрели зажиточную вдову, неделю, по версии моего друга, разорявшую Бон Марше и теперь возвращающуюся куда-нибудь в Руан. Едва ли почтенная буржуазка когда-нибудь заметит пропажу из своего багажа коробки с овуалеченной шляпкой и чемодана, набитого той одеждой, в которой дама покинула родной город.
Выйдя из туалетной комнаты, Холмс сокрушённо качал головой, поправляя на ней убор:
- Что-то не так, мадам? - спросил его спутник.
- Ультрамодная шляпа - над платьем времён Робера Макера! Простите, но это нелепо!
- Ничего, если бы в полиции или на вашего брата работали женщины, они, конечно, сразу же полезли бы проверять у вас документы, но в глазах мужчин вы обычная глупая старуха.