"Мы раньше в поселке жили, а теперь в микрорайоне города. Что-нибудь от этого изменилось? Нет. Васька с женой из соседней квартиры как до этого пили, и железо везде воровали, так и сейчас промышляют. Да и все живут у нас примерно так же, работать то негде..." - говорит бабушка Лида, женщина пожилая, но сохранившая ясность ума и житейский взгляд на вещи. Действительно, поселок Нововязники теперь официально считается микрорайоном города. Статус изменился, но жизнь в поселке осталась прежней.
Люди либо перебиваются с хлеба на воду и работают в городе уборщицами и санитарками за мизерную зарплату, либо питаются только кустарной алкогольной продукцией. Алкоголизм на данный момент не проблема, а эпидемия всего поселка. С самого утра сосед бабушки Лиды плетется с чем-то вроде тележки к развалинам льнопрядильной фабрики имени Розы Люксембург. Лет 15 назад он там работал мастером со своими нынешними собутыльниками и получал деньги за честный и добросовестный труд. И по сей день, фабрика кормит его, только Васькин труд изменился. Потом не похмелившиеся люди целой вереницей тянутся к пункту приема металлолома. После обмена они получают свои "законные" деньги, иногда даже денег не получают и натуральный обмен металл-самогон проходит прямо на месте. Васька, выпив полный стакан мутной, плохо пахнущей жидкости, начинает рыдать и кричать, что ему "за Родину обидно". Когда его спрашивают о том, какие у него сейчас проблемы, он определяет только одну и со знанием дела жалуется: "У Машки синька раньше стоила 40 рублей за литровину, а теперь она, сука, только по 50 продает". Вспоминание о такой жизненной неурядице заставляет Ваську снова заплакать. В этот раз ревет он еще сильнее и проникновеннее прежнего. Поэтому становится понятно, как Васька мучается, переживает. Все соратники пытаются его успокоить, один приводит вескую причину: "Да не переживай, это все инфляция"...
Бабка Лида в это время уже пересчитала оставшиеся с пенсии деньги и потихоньку собирается в магазин. "Хлеба надо купить, чаю, сахару.... А денег только на хлеб осталось",- Она надевает платочек и заправляет свои серебристые волосы перед старинным зеркалом. Старушка выходит из квартиры и закрывает дверь, хотя брать там уже совсем нечего. Потом бабка Лида, выйдя из подъезда, маленькими неуверенными шажками ступает по льду, будто ощупывает землю. Она смотрит на свой дом и говорит: "Скоро дом нас похоронит. Стоит-то уже еле-еле". Ветеран труда живет в обычном для тех мест двухэтажном деревянном доме на каменном, но очень низком фундаменте. Дом выглядит жалко. Окон почти нет, дверей на подъезде нет уже лет 10, две квартиры первого этажа погорели. Бабушка тяжело вздыхает и продолжает свой путь. Зимний мороз заставляет ее прикрывать руками бледное, морщинистое лицо, но это не помогает. Да и чем это может помочь, ведь ее худое, но до сих пор статное тело, прикрывает пальтишко, купленное во времена молодости, а на ногах поношенные, заплатанные кожей со старых сапог, валенки. Бабушка подходит к магазину, с усилием открывает дверь. Подходит к прилавку и покупает буханку черного хлеба. На выходе ее останавливает маленький смуглый мальчик, одетый в какие-то обноски. На ногах у него резиновые сапоги. Он жалобно просит дать ему на хлебушек. "Да ведь у меня только на хлеб и осталось",- отвечает бабка. Цыганенок, проклиная ее "жадность" на своем языке, забивается в угол. Бабушка не обращает внимания и выходит на улицу. Вернувшись домой, она крестится и вспоминает свою дочь, которой сейчас бы было сорок шесть лет: "Непутевая Аннушка у меня была. Не по той дорожке пошла. Пила сильно. Вот и замерзла на улице год назад. Да и, честно говоря, была бы она жива - меня бы не было. Они с мужем приходили в день пенсии и все деньги у меня вытряхивали. Один раз отказалась дать, так они на меня налетели, так побили, что я в городской больнице 2 месяца пролежала". Из бледно-голубых глаз потекла скудная стариковская слеза....
Молодежи в поселке осталось совсем мало. Когда наступает вечер, парни и девушки выходят на улицу просто прогуляться, потому что делать там больше нечего. Так делают и братья Ивановы. Вчетвером они выходят из дому и первым делом направляются в круглосуточный ларек, где покупают бутылку водки за 70 рублей "для сугрева". Олег - самый старший, ему 17 лет, похож на отца. К нему продавщица уже привыкла, она теперь даже не спрашивает, что ему продать. Забрав покупку, братья отправляются на ближнюю лавочку, чтобы распить спиртное. Пьют из горла, большими глотками. "Ты, как батек уже пьешь!"- замечает младшенький тринадцатилетний Сашка, обращаясь к Олегу, и сбивает у него с затылка шапку. Олег с руганью встает с лавочки и бьет Сашку по лицу. Два других брата берутся их разнимать. Драка заканчивается так же быстро, как и началась. Сашка к разбитому носу прижимает комок снега, а Олег бранит младшего за разорванные спортивные штаны. Сашка отвечает, что его новые туфли тоже пострадали и теперь всем будет видно, какие у него носки. Потом с приподнятым градусом настроении братья дружно направляются "телок снимать"...
Возвратившись домой около 6 утра, они застают мать за плитой. Она старается все успеть до работы. Ирина Петровна работает в городской больнице санитаркой. В 8 часов ей нужно быть на месте, но к этому времени еще необходимо успеть приготовить покушать и постирать. Она торопливо засыпает макароны в кастрюлю и бежит к тазику с вещами, проворно перемещаясь по кухне. Увидев сыновей, печально вздыхает и говорит: "Ох! Опять вы за свое.... Давайте завязывайте". Никто не обращает внимания на это замечание. Ирина Петровна закончила свои дела: она уже слила воду из макарон и помазала их растительным маслом, постиранные вещи развесила на веревках в кухне. Женщина стала собираться на работу: взяла сумку, надела старый искусственный полушубок и сапоги, на которых подошва стерлась от старости и отваливалась. Перед тем, как выходить, посмотрелась в зеркало. На ее, когда-то красивом лице, проглядывались следы нелегкой жизни. В каждой морщинке, в огромных, ранее блестящих огнем надежд, карих глазах навсегда остались отпечатки тяжелого существования...