"Случайно увидев отражение своего прекрасного тела в драгоценных камнях на полу, Кришна воскликнул: Мне никогда не доводилось видеть ничего прекраснее!"
Бхактиведанта Свами Прабхупада
Это было похоже на сон, но сном не было. Хотя предположить, что это именно сон хотелось с дикой силой. Тем более некоторые аналогии просматривались. Например: он не помнил, почему и как оказался здесь. Он даже не совсем чётко помнил кто он такой, в чём заключается его сущность, и какому миру эта сущность принадлежит. Он огляделся ещё раз и величие и в то же время абсурдность увиденного обрушились на него как сорвавшийся с домкрата прицеп грузовика. Он ощущал себя наволочкой вывернутой наизнанку и как следует встряхнутой. Всё что он видел, не могло, просто не могло быть на самом деле!
Надавив большим пальцем на правый глаз, он ощутил вполне реальную боль, потекли слёзы, и глаз заволокла мутная пелена. Изображение раздвоилось. Он проморгался и всё пришло в норму. Последовательно повторив опыт с левым глазом, а после и с двумя глазами одновременно получил те же реакции и ощущения. Для пущей ясности он несколько раз ущипнул себя за ляжку. После чего с полной уверенностью мог заявить, что не спит, не галлюцинирует, а находится на неком уровне реальности неподвластном осмыслению и совершенно не вписывающимся в рамки здравого смысла. Оставалась надежда, правда довольно зыбкая, что это некий трип, но и это не объясняло всего. Мучительное непонимание момента тяжким грузом придавило его к земле.
Он слабо застонал, присел и, засунув голову между колен, задумался. И потихонечку стало светать в его памяти и наконец, просветлело настолько, что он умиротворённо распластался спиной по мягкой траве и уже без боязни разглядывал странные окрестности, постепенно набираясь лучистым светом постигшего его откровения.
Его звали Егор Петрович Горемыко. Ему вот-вот исполнилось тридцать пять лет. И вся его прошедшая жизнь словно подтверждала диагноз, а может, исполняла приговор ясно читаемый в его унылой фамилии. Все его начинания неминуемо оборачивались крахом, любые самые незначительные успехи всё одно оборачивались какое-нибудь каверзой перекрывавшей выгоду многократно, так что даже будучи бенифициаром он оказывался в проигрыше. Жизнь его катилась под откос, обрастая по пути комьями разочарований и неудач. И в какой-то момент, совершенно уставший и раздавленный перипетиями, разочарованный и угнетённый фатумом он оказался на освещённом солнце проспекте с купленной на последние деньги бутылкой пива лицом к лицу с улыбчивыми юношами. В своих шафранных развевающихся одеждах и пляжных сланцах выглядели они довольно странно. Их бритые головы бликовали на солнце, а в глазах цвета разбавленной коричневой акварели плескалась лишённая гендерной принадлежности любовь. Их было двое, совершенно неразличимых между собой.
-Добрый день! - Поздоровались юноши хором, словно в усмешку (Горемыко уволили с очередной работы).
-И вам не хворать, - ответил он, предварительно сделав основательный глоток. Горемыко хотел пройти мимо, но юноши деликатно, но крепко одними пальцами ухватили его с двух сторон за короткие рукава футболки, заставив задержаться.
-Чего ещё?! - Взбрыкнулся Горемыко.
-У вас очень открытое лицо, - сказал один из шафранных.
-Вы привлекли нас своей искренностью, и как нам кажется, истинной интеллигентностью.
Горемыко хрустя трёхдневной щетиной, провёл ладонью по своему интеллигентному лицу со следами тяжкого бодуна и согласился:
-Ну да.
-Простите, как вас зовут? - в унисон спросили мальчики.
-Егор, - ответил Егор.
-Егор...? - сделав паузу, переспросил один, из чего Горемыко здраво предположил, что интересуются его отчеством. Это ему польстило (нечасто кто-то интересовался его отчеством) и он ответил:
-Петрович.
-Егор Петрович! - пафосно и с поклоном начал юноша стоящий справа (они так и стояли по сторонам, бережно поддерживая его под руки). - Мы бы хотели преподнести вам подарок!
При этих словах другой парнишечка достал из складок одеяния отдалённо напоминающее индийское дхоти красочно оформленное издание с тёмно-синей женщиной со следами ожирения на обложке, замершей в неком танцевальном па. Горемыко брезговал литературой, справедливо считая чтение пустой тратой времени и вообще сущей ерундой способной разве что ввести человека в полусонное состояние. Но вежливое обращение, да ещё и по имени-отчеству заставили его потянуться за книгой. Он ухватился за корешок и потянул на себя, однако улыбчивый ребёнок повторил свой фокус и не отдал книгу, продолжая вливать в ухо Горемыко слово за словом ни на миг не отпуская прикованного к себе взгляда. Горемыко пытался ненавязчиво взять книгу, а шафрановый юнец неотступно шаг за шагом преследовал его.
-Книгу мы вам дарим, лишь просим взамен скромное пожертвование нашему обществу. Ну, сколько не жалко, скажем пятьсот рублей...
"Э-ээ, - а книга-то дорогущая, - алчно подумал Горемыко", а вслух сказал:
-Посмотреть хоть можно?
-Конечно, конечно хороший Егор Петрович, смотрите пожалуйста, книга того стоит, хорошая книга, хороший наш Егор Петрович. Смотрите, смотрите Егор Петрович.
Горемыко получил, наконец, книгу. Это была "Бхагават-Гита как она есть". Пролистав несколько страниц, мимоходом думая как бы ему умыкнуть Горемыко прочел: "Из мошенничеств Я - азартная игра, Я - блеск блестящего, Я - победа...". "Ну, надо же", - подумал Горемыко, делая вид, что полез в карман за бумажником. При этом сиятельные мальчики сложили руки на груди, пригнулись в полупоклоне, приготовившись с должной мерой покорности принять воздаяние (пятьсот рублей на дороге не валяются). Горемыко же прибёг к излюбленному трюку уличных мошенников и, подхватив книгу подмышку и не забыв показать дулю, развернулся на сто восемьдесят градусов и бросился бежать по улице в противоположную от шафранных мальчиков сторону. Заливаясь по пути хриплым смехом и не забывая прикладываться к бутылке. Несколько возмутило брошенное вдогонку обидное слово - "Пидор!". Но возвращаться он не стал, не потому что испугался, а потому что страх был его перманентным состоянием. Каждый день, выходя на улицу, он был подобен суслику на обширной монгольской степи, высунувшему свою маленькую головку из норы. Бежал Горемыко долго и далеко, хоть и не опасался погони, догонять его в пляжных шлёпанцах занятие бесполезное. Его гнало вперёд само преступление, пустяшное и бестолковое по своей сути, но пьянящее и в какой-то мере ставящее его на строку выше чем он того заслуживал. Он бежал, прижав к груди полупустую бутылку и книгу, и остановился только в тёмном от высоких тополей сквере. Сев на бортик детской песочницы он в два глотка допил пиво, отдышался, рыгнул, выкинул, не глядя пустую бутылку, закурил и только после этого открыл книгу. Открыл на той самой странице, где успел прочесть прежде. "...Я - победа, Я - приключение, Я - сила сильного...".
Он нахмурил лоб. В этот момент налетел ветер. Сильный порыв, словно чьё-то горячее дыхание. Воздух наполнился пылью и песком. Горемыко непроизвольно зажмурился. В голове произошел звук, и ветер погас. Горемыко открыл обращённые к земле глаза. Между его потрёпанных ботинок с собственноручно пришитыми подошвами от других ботинок лежала скомканная, но вполне реальная пятисотрублевая купюра. Не веря своим глазам, Горемыко поднял денежку и расправил на колене. Это не было шуткой, деньги были самые настоящие.
-Чтоб тебя... - сказал Горемыко.
С этого момента жизнь его поменялась кардинально.
Долгие дни, бессонные ночи проводил Горемыко за штудированием украденной книги. Половину смысла он не понимал, вторую воспринимал очень поверхностно, ветрено и как-то уж слишком близко к сердцу. Например: он всерьёз полагал, что застрял на колесе сансары не столько благодаря предыдущим прегрешениям своих инкорнаций, сколько теперешней неблагозвучной своей фамилии. Он сходил в паспортный стол и поменял её на Благомыко. Но про себя так и остался тем, кем и был, недаром он вспомнил о себе в первые минуты как о Горемыко, вот и мы опустим его неуместный абгрейд как не заслуживающий внимания. Итак: Горемыко-Благомыко как неофит и саньясин остро нуждался в подтверждении своих помыслов, коими пятьсот рублей материализовавшихся меж его ботинок никак не могли быть. Он искал других откровений и не мог их найти. Впадал в изотерическое буйство, мял страницы и не в силах сделать что-то иное дико напивался. Тогда же Горемыко (так уж и будем его называть) нашел не состыковки в тексте и придумал, как ему спрыгнуть с колеса сансары не подвергая себя излишним мучениям.
Запершись ночью в комнате коммунальной квартиры, выпив два стакана боржоми с собственноручно приготовленным экстрактом конопли. Он десять тысяч раз подряд прочел задом наперёд мантру "Харе Кришна". И ...
Где-то на половине чтения он почувствовал, как мясо отслаивается от костей и испаряется. И кости тоже испарялись... сознание погасло, звучало где-то в центре сингулярной точки монотонное бормотание не принадлежащее ему самому...
Горемыко увидел себя в неустойчивой люльке необозримого уходящего дугой ввысь чёртого колеса. Монорельс, к которому крепились люльки уходил за облака. Земля всё больше походила на страницу топографической карты. Река как подтёк ртути, пересекающая геометрическую плоскость города на две неровные части... Дальше зелёные кляксы лесов... И облака сомкнулись... И вновь показались над головой...
Толи подшипник заело, толи так и было устроено, но люлька всё продолжая раскачиваться из стороны в сторону, замерла в своём пространственном положении, задирая своё дно в небо, и Горемыко стал вываливаться наружу. Он держался за поручень и вскоре погрузил ноги в белёсую пустоту. Он мог бы долго так висеть. Но кто-то стал отжимать один палец за другим. Страх принудил к мольбе.
-Анширк Ерах. - Единственное, что смог выдавить из себя Горемыко.
-И тебе как следует ЕРАХНУТЬСЯ! - Ответил кто-то со смехом, голосом самого Горемыко.
Он прижмурился, тем более что в порыве несущегося навстречу ветра он не мог открыть глаз. В его сознании пронесся вихрь его инкорнаций - Горемыко - Благомыко - Горемыко-Благомыко - Горемыко - Благомыко - Горемыко-Благомыко...
...и так далее...
Удар о поверхность Ваикунитихи обрубил его чувства, приведя их тем самым в порядок.
Лежа на спине в шелковистой траве облачённый в шафранное дхоти, Горемыко пел про себя: - "О Господь, никто не может понять Твои трансцендентные игры, которые... способны ввести в заблуждение кого угодно... Взять хоть меня, я был до приобщения уныл зол и немощен, сейчас, я, добр, наполнен твоей силой и возлежу на благостных пажитях...".
Он смотрел во все глаза на парящую в голубом космосе нанизанную на белесую нить Землю и привязанную к ней Луну - две бусины из сто восьми обжитых богами планет.
Бусина перещёлкивалась и вид менялся. Менялся облик планеты, но судьбы людей оставались лишь бесплотными эманациями на обруче колеса сансары вращающегося поперёк оси брошенных как попало бусин, нанизанных на общую леску. Этот этюд проделывался уже миллиард циклов. Порядок был установлен, и каждая песчинка имела своё место в конической пирамиде мироздания. Всё это и многое другое разом и вместе поселилось в уме Горемыко. И, он обессиленный и после тяжкого веса кармы и головокружительного падения на Ваикунитиху - заснул.
Разбудил его весёлый звон бубенцов и недружное блеянье стада.
-Бе-е-е, бе-е-е, бе-бе-бе-бе-е-е-е-е-е-е-е......
-Наконец-то, - прошептал Благомыко-Горемыко и распахнул своё сознание.
Мимо него прошли, подмигивая ему, красивые девушки в сари. Некоторые прикасались к нему и призывно улыбались. Горемыко понял, что это те самые пастушки с которыми ему теперь придётся проводить всё своё время, и серёдка его судорожно сократилась от похотливого предчувствия. Видение грязной бормотухи-сквалыжницы поселившейся в его комнате сильно напрягло, он теперь не мог даже представить одно лишь прикосновение к этой дряни. Пастушки шли длинной вереницей, и одна была прекраснее другой. Не чуя ног, Горемыко поплёлся за ними, интуитивно напевая им в голос. Это была его собственная мантра вывернутая на изнанку.
Горемыко не уловил момента, когда шафранное дхоти, в которое он был облачён, превратилось в ярко-синее сари.
Сотрясали воздух бубны, подвывали медью кимвалы, позвякивали обручи на руках и ногах пастушек.
Он и сам вдруг стал одной из них. И...!
...!
Тут!!!
Похожий на увлажнённого кремом от загара пидора, или всплывшего в ряске утопленника, показался во всей своей лучезарно-лазуревой красе страшный бог убийца человеков....
КРИШНА!
Горемыко воспылал радостью. И Кришна ужасный и красивый подошёл к нему. Произнёс страшное слово. От чего у Горемыко расслабился сфинктер ануса. Кришна зашёл сзади и сказав по-русски:
-Поехали! - поставил Горемыко раком, и после недолгих манипуляций принял его в поток своего сознания.