У Лучезарова сломался ноготь на большом пальце правой руки, было почему-то совсем не больно. Потом отвалился ноготь на большом пальце левой руки, не было ни крови, ни боли. Потом отлетели все ногти на всех руках и ногах, как осенние бледные листья \был октябрь - "золотая осень" в Западной Европе\. Лучезарову было не страшно, а только любопытно. Немного тревожила мысль, что он никогда ни о чём подобно не читал и не слышал, а "на миру и смерть красна". Стали отламываться пальцы, как сухие ветки или, скорее, как кости у переваренной курицы. Места перемов были чистые, ни сухожилия, ни сосуды, ни нервы не тянулись вслед за обломками. Теперь Лучезаров не мог записывать свои наблюдения, но у него был диктофон, который он включил носом. Сами собой расчленились в суставах руки и ноги и беззвучно попадали на тёмно-пёстрый турецкий ковёр. Плоть начала улетучиваться и берцовые кости легли косым Андреевским крестом \очередь за черепом, успел подумать Лучезаров\.
Теперь распад принял новую форму, но по-прежнему безболезненную и бескровную. Кожа с торса сошла, сморщившись в пергаментный комом и шурша самостоятельно откатилась в сторону. Драгоценный фаллос и яички мумифицировались на глазах и улеглись пушкой на колёсиках из раннего детства. Мускулы слоями сходили с торса, обнажились рёбра, но тут вылезли из орбит синие глаза и всё покрыл мрак. Лучезаров успел включить видеокамеру. Ничто больше не удерживало внутренности и они свободно выползли на ковёр. Ничего отвратительного в этом зрелище не было. Позвонки разъединились, потеряв связь, и торс осел. Покровы черепа отпали. Язык, где, в каких только отверстиях он не побывал, сохранил свою природную форму и цвет, хотя и вывалился из дыры нижней челюсти. Сердце почему-то билось, но качало теперь не кровь, а воздух. Череп распался по швам и драгоценный управитель всленной-тела, мозг, сиротливо и голо подрагивал, чуть запаздывая на пару тактов, вслед содроганию дома от тяжкого топота гусениц тяжёлых танков, ползущих куда-то бесцельно, но тупо-настойчиво.
Душа отлетела от тела в момент никем и ничем не зафиксированный и не замеченный. Теперь она томилась в одиночестве, слоняясь из угла в угол и ждала когда закончатся эти тяжкие сорок дней. Ей было некуда пойти, некуда отлететь. И если даже Мармеладов знал что: "Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти!", то что же говорить о бессмертной душе.
Через пару дней пришла подруга Лучезарова с неблагозвучным именем - Мегера. Почему-то она ничему не удивилась, выключила видеокамеру - потух кровавый глаз Циклопа; вынула кассету из диктофона; сложила останки Лучезарова в картонную коробку с надписью "Fragile. Handl with care" и ушла, неудобно таща коробку под мышкой. Теперь душа осталась в полном одиночестве и неизвестности, наедине сама с собой, в ожидании Страшного суда. Главное, душа знала, ни в коем случае нельзя оборачиваться назад. Никогда.