Аннотация: Творчество, художник и его загробная жизнь во плоти.
Посвящается А.П.З.
УХО-ГОРЛО-НОС
"Перерезать себе глотку, что ли?"
/Из невесёлых мыслей художника Лучезарова/
Он любил Ван-Гога, но не подражал ему. Он не любил Гоголя и не подражала ему. Какую дурную шутку сыграло с Ван-Гогом его пьянство и безумее. Теперь, на всех континентах Земли, любой профан, невежда и болван может болтать "об ухе Ван-Гога". Но мало кто знает, что даже и теперь не выяснено: отрезал ли себе Ван-Гог всё правое ухо или только его мочку.
Лучезаров не стремился к известности любой ценой, зачем, если даже само солнце через какое-то количество миллиардов лет потухнет, а до этого заглохнет органическая жизнь на Земле. Но отрезать свой нос ему хотелось всегда и, кажется, с самой юности, когда он только начал заниматься живопись и не знал ещё о Ван-Гоге, но уже слышал Гоголя на домашних чтениях в семейном кругу. Читала родственница, наделённая сверх меры похотью, садизмом и агрессивностью. Гоголь отвращал Лучезарова и он не вышел из его шинели.
Не глаза зеркало души, а нос, давно решил Лучезаров. Мы смотрим в глаза, а сбиваемся на нос, особенно прыщавый. Персонажи Рембрандта, как выразился древний критик, можно вытащить за нос из рамы, так пастозно они написаны, а вот за глаз, сидящий в орбите, не вытащить.
В детстве и юности Лучезаров стеснялся своего энергичного носа, хотя однажды слышал, как взрослые девки, кажется, пионервожатые в лагере, обсуждали его стати и одна, полувлюблённая, похвалила его нос. Не раз в драках кулак залетал ему в нос, кровь душила и он захлёбываясь глотал её. Он всю жизнь помнил солёный, густой вкус крови в глотке, слепящие слёзы в глазах и всё покрывающую боль. Он не любил кровь и в своё время с тошнотворным чувством слушал рассказ своей трёхдневной подруги в Москве, как её грузинский ёбарь со звериной страстью вылизывал и заглатывал её менструальную кровь во время течек.
Теперь Лучезаров достиг внутреннего совершенства, просветления и необъяснимых способностей. Вглядываясь ночью в неизвестную зведу на небесах \в школе он счастливо избежал не только марксизма-ленинизма-троцкизма-сталинизма, но и несчастливо - астрономии\ несколько минут, он заставлял её сначала медленно раскачиваться, а потом вращаться на небольшом пространстве неба, рисуя неправильный овал. Он часто посторял этот опыт и звезда снова и снова пускалась в танец, извечный, круговой, немного вакхически пьяный. Луна под его взглядом отказывалась плясать, она недостаточно далеко отстояла от него и взгляд пролетал сквозь неё. Он мог объяснить этот танец звезды только своим постоянным вопрошанием и размышлением о Вселенной, о её дыхании от Большого взрыва до коллапса; и снова: Ничто, поле потенций, возмущение в неизмеримо малой, горячей и плотной точке, взрыв. Это походило на то, что древние индийцы называли дыханием Будды. Эти видение мира удерживало Лучезарова от действия упомянутого в эпиграфе, но нос не давал ему покоя. Казалось бы, нос не имеет отношения ни к внутреннему совершенству, ни к Вселенной, но вспомните индийских аскетов и их учение о дыхании, как необходимом условии просветления и прикосновения к Ничто, Абсолюту, непознаваемому, невыразимому никакими человеческими звуками или знаками. Хорошо! что есть нечто невыразимое, хотя оно и походит на морковку или пучок сена перед милой мордой ослика, стремящегося вперёд под тяжёлой поклажей \хорошо ещё если хлеба и вина, а если миномёта и мин к нему?\. Как нелепо и скучно станет жить, если станет известно всё о человеке. Тогда может оказаться, что никакой свободной воли не существует, а всё детерминировано и предопределено. Гадалки, психоаналитики, прорицатели закроют свои лавочки и бедный человек, осуждённый на неизбежную смерть со знаком вопроса после последнего дыхания, останется в полном одиночестве. Правда, половине непритязательного человечества останется машина дураков - ТВ, алкоголь, табак, наркотики, а другой половине - всё тоже самое плюс борьба за существование.
Лучезаров давно уже не трепетал от восторга при очередных публикациях его работ в книгах, а на выставки, с выпивающим и закусывающим народом на вернисажах и пустотой залов всё остальное время, он больше не тратил сил и времени. Казалось, мастерство само зреет в глубинах его духовного естества. Он месяцами не прикасался к кистям, карандашу, туши, цветным восковым мелкам, а потом линия лилась сама, конструкция строилась без усилий переднего разума, образы вылезали откуда-то из бессознательного, входили в кончики пальцев и запечетлевались на плоскости. Технические приёмы легко прилетали из неизвестности для каждого определённого образа или задачи. Он с удивлением наблюдал за этими творческими излияниями, за свободой зачатия, рождения и реализации образов или идей в форме рисунка, картины, фотографии, рассказа. Но была и боль утробы разрываемой головой рождающегося, или дёсен пробиваемых первыми зубами. Стихи Лучезаров пока не писал, разве можно иметь столько самовлюблённой наглости, чтбы писать стихи после Великого Велимира Хлебникова!
Безжалостный самоанализ Лучезарова, подобно нейтрино, пронизывал всё его существо. Он следил за позывами души, подобно кошке сидящей у норы и слушающей каждый неуловимый шкряб коготка мыши. Но это постоянное вглядывание внутрь в себя не давало ответа на вопрос: насколько пустотно и неэгоистично его желание отрезать себе нос? Нет ли в нём тайного желания застолбиться в стории? \История! Эта смехотворная свалка имён и событий случайно застрявших в ячеистом кольце времени - выкидыше Вечности\. Наконец он решил - пустотно и неэгоистично, и нет желания застрять в истории.
Несколько лет тому назад Лучезаров нашел в лесу нож без рукоятки и в тот же день увидел чёрную змею - редкость в тех местах перенаселённой Европы. Он и змея долго смотрели смотрели в глаза друг другу, а потом разошлись и расползлись каждый по своим делам. К этому ножу он приделал, приклепал дубовую рукоятку, обжег её на огне и долго пропитывал варёным льняным маслом; углубления от заклёпок заделал настоящим пчелиным воском. Рукоятка пахла восхитительно и он в течении года постоянно нюхал её, тогда лезвие бритвенной остроты опасно приближалась в его носу. Это нож был как короткий меч с картины Рембранда "Заговор Юлия Цивилиса" \1661 год, 196х309 см., Стокгольм, Национальный музей\ и сам по себе передавал непередаваемую атмосферу картины.
Лучезаров подправил жало ножа на внутренней стороне натянутого кожаного ремня, стерилизавал нож в голубоватом вонючем денатурате - 94R, взял двумя пальцами левой руки кончик носа и полоснул ножом у самого хряща...
В конце 31 века, два человекообразных сверхчеловека - 80% органической электроники, 10% пластические массы, 10% человеческая органика, были погружены в безмолвный диалог о последней выставке "Безносого гения из эпохи огня, урана и генетики". Они общались на субатомном уровне, их пониманию было доступно всё, энергию они черпали из Ничто. Они знали, что Безносый жил почти в одно время с Безухим, их почитали как органических людей провидевших прорыв в Ничто. Самое поразительное для безмолвно беседующих было то, что провидение было совершено такими жалкими средствами: лён рос на земле, из него готовили холст, а из зёрен давили масло, которое смешивали, перетирали с ядовитыми окислами кадмия, марганца, свинца, ртути, а также с углём из бивней мамонтов или слонов и землёй различного цвета. Эту смесь наносили на грунтованный холст кистями из щетины живших тогда свиней и меха белок, колонков, коров и ещё каких-то ископаемых животных. Художники голодали, холсты никто не покупал. Какая дикость! Торговать своим творчеством! Безмолвно восклицали без восклицания собеседники.
Выставка была универсальной, доступной всей Вселенной, в четырёхмерном пространстве, для желающих - с запахами и вкусом той далёкой эпохи. Гармония сфер была настроена на произведения композитора тех же времён, умершего от поноса гения: Symphony N 6 H- Moll op.74. И картины и музыку можно было поедать, объём их от этого не уменьшался. Это поедание давало жизненную энергию, но, в отличии от 21 века, не производило побочного продукта в виде экскрементов. Художник Безносый был вызван из прошлого и присутствовал на вернисаже. Его восстановили по отпечатку пальца на картине и по трём волоскам: из бороды, с головы и с лобка, прилипших к лаку картин. С художником можно было общаться, перевод сотрясения воздуха на смыслы в субатомном выражении производился автоматически. Художник выглядел немного очумевшим, как только что очнувшийся от сна и тут же попавший в другой сон. Но он не страдал, 31 век знал как снять страдание с души их предков Homo Sapiens на планете Земля.
"Люди" 31 века давно решили проблему любви. Они создавали свои идентичные копии и предавались однополой любви с самими собой. Или творили гермафродитов и тогда любовь могла быть какой угодно, но всё это для любителей седой старины. Отсталому Безносому создали женщину по имени Афродита, он был безмерно счастлив, отдавая ей почти всю свою энергию в виде нескольких миллилитров голубоватой полупрозрачной слизи. Он плохо понимал, но радовался, когда ему сообщили, что он может жить всегда... Сверхчеловечество давно уже преодолело страх бессмертия, которым они одарили самих себя и теперь каждый мог уходить в Ничто по своей воле, в любой момент и НАВСЕГДА.