- Ну, это где яблоки, груши, апельсины, черешни...
- А, понимаю, рай - это компот.
К.И. Чуковский "От двух до пяти"
Мало знаю о рае, но окраины Сухума, да и вся Абхазия это точно компот. Фрукты растут прямо на городских улицах. В этом, конечно, нет ничего особенного, во всех южных городах фрукты растут прямо на улицах, но воспоминания о рае здесь почему-то кажутся уместными.
Стоит продуктовая лавка. Вокруг лавки растёт гранат, виноград, инжир и персик. В лавку заходит местный житель и спрашивает бананы. Нет в мире совершенства.
Маршрутка, на которой я добрался до окраины Сухума, делает конечную остановку среди садов. "Сделайте, пожалуйста, остановку" - именно так в Абхазии принято обращаться к водителю. Из-за живых изгородей почти не видно домов. На улицу выходят ажурные железные ворота, и нет среди них двух одинаковых по замыслу и разных по исполнению. Тишина. Ни одного человека на улице. Все заняты. Скорее всего, заняты отдыхом, потому, что приближается полдень.
Полдень - это состояние. Его не слышишь и не видишь, его не чувствуешь, его знаешь. Всё замирает, воздух густеет и колышется, рождая миражи вместо ветра. Тишина.
Вся живность "свиристит и произрастает", стрекочет, жужжит, шелестит. Где-то среди прекрасных цветов, продолжается вечная битва, именуемая жизнью. В ней побеждает сильнейший, а остальные гибнут, гибнут.
Но гром сражений гаснет, как муха в киселе, в ленивой нежности, разлитой по всему Миру. Всё замолкает, жужжание поредевших летучих кровососов оказывается частью тишины, ящерицы замирают на разогретых до звона брёвнах, и ты один движешься, куда-то бежишь, купаться или ещё куда-нибудь, и выпадаешь, выбегаешь из общей картины. Смотришь на мир, со стороны, извне. Реальность теряется, и не веришь, что всё происходит на самом деле, и хочется, чтобы это длилось вечно, и понимаешь, что это кончится, и радость от того, что всё так, как оно есть, приправляется какой-то лёгкой, но вселенской грустью и острым желанием ухватить это всё прямо здесь и теперь и сразу, и впитываешь всеми порами горячий воздух и солнце, и тишину, и запахи, и переполняешься этим всем, и знаешь, что ещё много и тебя просто не хватит, и впитываешь... Живая тишина.
Это из детства. Какой же взрослый будет наслаждаться испепеляющей жарой. Солнце к детям добрее. Вывод: будьте как дети.
На окраине Сухума я оказался по пути в Команы, горное селение, расположенное километрах в пятнадцати к северу от города. Долго собирался и, как это обычно бывает, собрался совершенно неожиданно. Просто встал и пошел. Пешком.
Все, кого я расспрашивал о дороге в Команы, говорили одно и тоже, а именно, что она "ровная". Сначала я отнёс это заявление на счёт качества дорожного покрытия, потом понял: речь идёт о том, что передвигаться мне придётся не по серпантину, а по обыкновенной дороге, которая идёт не вверх и не вниз, а в том направлении, в котором мне надо.
Город кончился. Дорогу пересекает высоковольтная линия. Справа возвышается огромное строение, напоминающее по форме сложенный из камня обелиск, высотой метров тридцать. На нём изображен крест. Это не памятник, строение было явно для чего-то предназначено, но заброшено. В его прямоугольном основании, скорее всего, располагались какие-то производственные помещения. Спросить не у кого.
Ещё несколько сотен метров и начинается пригород. На пологом по кавказским понятиям склоне расположена деревня. Это одна из нескольких деревень по пути в Команы. Справа и слева от дороги - опять дома и сады. Опять ни одного человека. Тишина.
Но здесь никто не отдыхает. Здесь вообще никого нет. Дома разрушены или заброшены. Один дом, по-видимому, принадлежавший зажиточному человеку показался мне сначала совершенно целым. Потом, когда дорога немного повернула, я увидел его с другой стороны. Он напоминал букву П. Наверное сквозь этот дом проехал танк. От дома остались две стены и крыша.
Здесь во время войны с Грузией в 1992 году шли бои. Война закончилась пятнадцать лет назад. Жители так и не вернулись. Кто-то уехал в город, кто-то в Россию или в Грецию, кто-то в Грузию. В заброшенных садах растёт субтропический компот. На дороге я нашел гильзу от крупнокалиберного пулемёта.
Что делать в разрушенном доме? Строить, ремонтировать, в общем, работать. Но сначала люди рыдают. Не зависимо от национальности. Видимо это необходимо. Хотя и говорят, что слезами горю не поможешь. Но если нет слёз, если высохли чувства, то ничем не поможешь.
Чужая сила (на языке древних ариев - вом-поро, отсюда два современных слова-синонима: вампир и упырь) вошла и нарушила привычный, десятилетиями создаваемый порядок. Остаться спокойным - значит принять то, что произошло, смириться, признать поражение. Рыдать - значит иметь надежду. Слёзы отгоняют вампиров.
Здешняя тишина пропитана слезами. Она тоже живая. Природа смогла залечить рану, нанесённую ей царями. Боль ушла. Разрушенные и заброшенные дома не смотрят на тебя пустыми глазницами, они просто есть, существуют как факт, как явление природы.
Таких деревень по пути в Команы несколько. В одной из них я даже встретил людей.
- Кофе будешь?
Это уже позже, в Команах. Я сидел на веранде жилого корпуса монастыря в ожидании ужина и смотрел на уходящий круто в небо склон на противоположном берегу Западной Гумисты; на мост, по которому можно перейти на ту сторону и уйти куда-то в заросли, не далеко, но надолго, на независимую кошку; независимо предоставляющую мне возможность спасти мою душу, проявив к ней, кошке, милосердие, когда ко мне подошел невысокий человек лет сорока пяти. Чёрные волосы, зачесанные назад, лежат так, как будто их только что уложил личный парикмахер. Спина прямая как луч света, даже прямее, свет искривляется под действием силы тяжести, а эта спина - нет. И подбородок, направленный точно вперёд. В монастыре этот человек - что-то вроде завхоза, отвечает за всё. Не будучи монахом, не связывая себя уводящими от мира обетами, он живёт в монастыре вместе со своей семьёй. Зовут его Бонта.
Есть люди, появление которых вызывает у других людей прилив энергии. При них нельзя сидеть без дела, любая работа кипит от одного их присутствия. Бонта такой. Он руководит небольшим коллективом женщин, которые, тоже не являясь монахинями, монастырь всё же мужской, выполняют работы по хозяйству. Бонта решает все проблемы легко, спокойно и быстро. Наблюдать за ним одно удовольствие. Мгновенно поддаёшься его обаянию, и строгая уверенность его становится источником уюта, и понимаешь: здесь свои. Дети не отходят от Бонты ни на секунду и бросаются исполнять любое его поручение так, как будто само поручение и есть награда за исполнение.
Имя Бонта - переделка на абхазский лад имени Богдан, Данный Богом. Дай ему, Бог, здоровья.
- Буду.
Через минуту мы сидели за столом и пили кофе. У меня сложилось полное впечатление, что, при появлении Бонты, кофе сварился сам. Кофе крепкий, в меру сладкий, в меру горячий, не обжигающий; и чашечки маленькие, но пить из них удобно; и подливают тебе всё время, поддерживая процесс; и стол огромный деревянный, и стены из дикого камня, и шум едва заметной из окна реки, и вид на зелёный склон и на кошку, и Бонта - хозяин, не владелец, а именно хозяин, человек отвечающий за всё.
Я спросил, почему он живёт в монастыре.
- Во время войны дом разрушили, жить в нём теперь нельзя, денег на ремонт нет.
- Так вон ведь, сколько брошенных домов, хороших, и сады. Почему нельзя занять?
- Нельзя. Там чужой пот.
Не буду называть имя человека, рассказавшего мне эти истории потому, что он достаточно известен и, если кому-нибудь покажется, что я что-то здесь напутал, то ему скажут: "ну, ты, Нури, загнул!" - и расскажут свою, несомненно, правильную, версию событий. Но повторяю его рассказ слово в слово, так, конечно, как я его запомнил, потому что записать не было никакой возможности - надо видеть, как он рассказывает!
Мы сидели за столом на Брехаловке, это такая площадь в Сухуме на берегу моря между дворцом Президента и театром, по словам местных жителей, - местный же Гайд-парк. Только в лондонском Гайд-парке говорят всякую, извините, а здесь всё серьёзно, здесь делятся новостями, а также озвучивают взвешенные суждения по поводу событий, происходящих в мире от соседа до Победы.
Брехаловка. Класс! Имеем русский язык помимо Одессы!
А вокруг - эвкалипты, пальмы, рододендроны, и ароматы стоят такие, что хочется вдыхать, вдыхать, вдыхать и не выдыхать никогда. Как сказал один мой знакомый лет сорока пяти от роду, когда после трудового дня взял в руку стакан пива: "Вырасту - буду пивным шлангом".
Под пальмами сидят люди и играют в шахматы! Ну не растут в Абхазии бананы! Не! рас! тут!
Так вот. Мы сидим за столом небольшой компанией, человек пять, а он рассказывает неторопливую кавказскую историю о том, как жил человек, трудился... А сам в это время бегает вокруг стола, руками машет как птица - все же видели, как птицы машут руками - глазами сверкает. Завораживающее зрелище!
Так вот. Жил человек именем Еремей, трудился, выращивал кукурузу на каком-то поле. Это было не то, чтоб его поле, просто он выращивал там кукурузу. С другой стороны, что в этом мире нам принадлежит? Только то, во что вложен наш труд. Как приходим, так и уходим, с собой берём только любовь и опыт. Формально поле находилось в ведении, допустим, сельсовета, но на деле было так: есть сельсовет, есть поле, и точка.
И приходит в сельсовет другой человек, и просит выделить участок земли. Ему и выделили. Как раз посреди того самого поля, где еремеева кукуруза. Формально всё правильно, поле-то числится ничейным. Однако кукуруза ещё не созрела, убирать её рано, а человек привёз уже самосвал щебня - надо строить дом. Не долго думая, он проехал прямо по полю и вывалил свой щебень там, где посчитал нужным, погубив при этом изрядную часть урожая.
Еремей только головой покачал, и сказал:
- Зачем ты так сделал! Здесь не твой пот.
Человек посмотрел сквозь Еремея и построил дом. А через полгода случился оползень, и новый дом вместе с отобранным участком унесло в пропасть. Слава Богу, никто не погиб.
Чужой пот.
Справедливость, возведённая в степень Вселенского Принципа.
Имеющий уши, да слышит. Нури услышал. Позже, уже после войны 1992-1993 гг. с Грузией, ему пришлось для каких-то рабочих надобностей временно занять брошенный дом. В этом доме раньше жила грузинская семья, во время войны ушедшая в Грузию. Почему ушли - не знаю, и догадок строить не буду.
На участке и сейчас находится старая могила, может быть отца, может быть деда последнего хозяина. И сад. А в саду всё как раз поспело к приходу Нури. И вот он стоит посреди изобилия, и думает, что делать: и чужой пот уважать надо, и добро пропадает - жалко. Собрал он понемногу ото всех плодов, отнёс на могилу хозяина, сел рядом, и поприветствовал его, и попросил у него прощения, если что не так, и разрешения пользоваться всем, во что вложен его труд и труд его потомков.
И старый Хозяин ответил!
Нет, не голос из-под земли раздался, вещавший про Золотой Ключик, и не запрыгали по могильной плите свежие персики, выкладывая сами-собой надпись "кто смел - тот и съел".
Просто потомки, уже к тому времени обосновавшиеся в Грузии, узнав о таком поступке Нури, нашли его и - не поверите! - поблагодарили. Человека, занявшего их дом, поблагодарили! Какой ещё ответ от Хозяина нужен?!
Я прошел примерно три четверти пути, и понял, что не вредно было бы уточнить маршрут. Мне говорили, что где-то должен быть поворот, надо было его не пропустить. Махнул проезжающему мимо уазику, тот остановился. В уазике ехал старенький-старенький священник в сопровождении своих родственников и шофёра, от которого я узнал, что направляются они в Команы и возьмут меня с собой.
Мы съехали на грунтовую дорогу, которая довольно круто шла вниз. Виток серпантина - и открылся берег Гумисты, реки, впадающей в Чёрное море на окраине Сухума. Сейчас она глубиной по колено и шириной в десятую часть собственного русла. В ста метрах от места нашей переправы - полуразрушенный каменный мост метров шесть высотой. По мосту проехать нельзя, вся средняя часть выломана. И война здесь ни при чём. Это разлившаяся во время таяния снега в горах Гумиста вместе с камнями и деревьями унесла половину моста в море, а потом ещё завязала в узлы рельсы, которые местные жители пытались использовать для наведения временной переправы.
Переезжаем через реку, не замедляя хода. Ещё пара километров, теперь уже в гору, и мы в Команах.
Названием Команы сегодня обозначается не обычный посёлок, а монастырская территория, место, где расположены два православных храма Златоустовский и Василиска Команского, и святой источник. Неподалёку, в нескольких километрах от монастыря, находится место Третьего Обретенья Главы Иоанна Предтечи. Я спросил одного из насельников монастыря, как мне добраться туда. Он объяснил, что сначала надо подняться на гору, потом пройти по такой большой поляне, потом по дороге, мимо лагеря "халотрастовцев", там спросить, они покажут лестницу, пройдёшь лестницу - сам увидишь.
- Главное, - сказал он, - на всех развилках поворачивай налево, и не заходи за вешки, поставленные халотрастовцами. Они красно-белые полосатые, хорошо видно. Есть другая дорога, там, там, - он показал рукой куда-то в даль, - но она длинная, от самого источника, здесь раза в три короче.
Я выяснил у него, что "халотрастовцы" - сотрудники международной организации HFLO Trast занимаются здесь разминированием, находят и уничтожают мины, оставшиеся после отступления грузинских войск с территории Абхазии в 1993 году.
По сей день.
Я пошёл. На гору ведёт каменная тропа с уклоном местами больше сорока пяти градусов. Иногда чтобы удержаться приходится хвататься руками за камни. Камни гладкие, отполированные подошвами паломников, скользкие. А вокруг тропы - сплошной плетень, состоящий из деревьев, в основном буковых, обвитых какими-то ползучими лианами с колючками сантиметровой длины. И вдоль всей тропы стоят красно-белые палочки, воткнутые в землю - вешки халотрастовцев. Если бы этих вешек не было мне всё равно в голову не пришло бы свернуть с тропы. Некуда. Шаг влево - шаг вправо, и ты надёжно зафиксирован колючими лианами. В зарослях я заметил металлический предмет защитного цвета, напоминающий по форме фильтр от противогаза, а может быть мину. Добраться до неё через колючки не было возможности. Желания тоже не было.
Я понял, почему так трудно было всегда, на протяжении всей истории, воевать с горцами, не зависимо от того в каких горах они живут: отвесные каменные стены, покрытые дикорастущей колючей проволокой, и они там дома.
Искусство ведения войны на своей территории отточено у абхазов до блеска. Первый абхазский этнограф подполковник российской армии Соломон Званба, в одной из своих работ описывает способ нападения на абхазов, применяемый убыхами. Это тоже горские народы, соседи абхазов. Убыхи, говорит Званба, нападают не потому, что основу их экономики составляют доходы от грабежей, у них всё в порядке с сельским хозяйством, а потому, что пограбить абхазов - это по-мужски. Убыхи, будучи искусными бойцами, умеющими слаженно действовать большими отрядами, довольно успешно нападали на абхазские деревни, грабили, уводили пленных. До тех пор, пока абхазы не научились противопоставлять их действиям своеобразную тактику окружения и полного, в ноль, уничтожения неприятельских отрядов. Пленных в этих случаях не брали. Пленных абхазы брали только в случае успешного нападения на их деревню. Для обмена. Бросаясь в погоню, они хватали отставших, раненых, а иногда, правда, редко, им даже удавалось отбить своих захваченных родственников.
Следует заметить, что с пленными те и другие обращались очень гуманно. Даже благородно. Нападающие, поскольку заставали абхазов в врасплох, и быстро уводили, не давая возможности одеться соответственно погоде, делились с ними своей одеждой. И на обратном пути через горы, даже в сильные морозы назад её не забирали, не смотря на то, что сами часто получали обморожения.
Тактика, применяемая абхазами против убыхов, да и против всех остальных, будь то турки, грузины или чеченские боевики, была основана на том, что в горах всегда есть пастухи, и от их глаз не укрыться даже одинокому путнику, а тем более тысячному отряду. По сути дела защита сводилась к информационной работе. Пастухи сообщали о продвижении обнаруженного ими отряда другим пастухам, в ближайшие деревни, те дальше. Поняв, куда движется противник, абхазы устраивали засаду в каком-нибудь ущелье, через которое отряд неминуемо должен пройти, пропускали их туда, а потом блокировали и уничтожали.
Убыхи были сильны в большом отряде, на открытом месте, организационно и тактически они напоминали европейскую армию, атакующую, действующую на чужой территории. Абхазы больше напоминали хорошо организованных партизан, они были великолепными стрелками, и наиболее успешно действовали врассыпную, маленькими группами, в лесу. И, как всякие войны, защищающие свою землю, были непобедимы.
Абхазская тактика полного уничтожения противника настолько эффективна, что, по-видимому, легла в основу легенды о явлении Анакопийской Божьей Матери.
Анакопия - гора на территории современного Нового Афона. Там на вершине сохранились развалины древней крепости с остатками храма IV века и сторожевой башни, с которой видно километров на сто пятьдесят. На гору ведёт серпантин, сопровождаемый невысокой крепостной стеной. Сама крепость представляет собой небольшой участок, обнесённый стеной повыше, метров пять или шесть высотой, в центре которого, находится древняя базилика, с сохранившимся алтарным помещением, площадью около двух квадратных метров, со своим отдельным сводом, как кувуклия в иерусалимском храме Гроба Господня. На алтаре иконы. Очевидно, что паломники, часто и в большом количестве приезжающие сюда тщательно ухаживают за остатками святыни. За алтарём, прямо в стене устроены захоронения. Надгробные плиты украшены каменной резьбой с древними символами. Можно обнаружить изображения рыб, ящеров, быков, солярные знаки.
Рядом с базиликой есть источник. Питьё воды из него входит в обязательную программу посещения крепости. Источник со всех сторон надёжно защищён древней каменной кладкой, в которой сбоку проделано единственное отверстие. Рядом с отверстием лежит железная кружка на длинной палке.
Одна из угловых башен цитадели разрушена с внешней стороны так, что получилось нечто вроде грота, в который можно зайти и попасть внутрь самой башни. Считается, что туда обязательно нужно зайти и, когда глаза привыкнут к темноте, загадать желание, оно исполнится. А если не загадать, тоже хорошо, потому, что энергетика этого места чистит душу и тело.
Над крепостью на самой верхней точке горы стоит сторожевая башня, мощное каменное сооружение, высотой в четыре этажа. Сейчас она полностью восстановлена, и на неё можно подняться, чтобы со смотровой площадки попытаться разглядеть турецкие козни. Башня выглядит совершенно новой. По-видимому, реставраторы, не мудря особо, разобрали старую кладку и построили башню заново. Хорошо это или плохо? Что лучше, древняя куча камней или красивый новодел? Не знаю.
Согласно легенде в VIII веке арабы под предводительством Мурвана-ибн-Мухаам-мада атаковали Анакопию тридцатипятитысячным войском. Защитников крепости было в десять раз меньше, около трёх тысяч. Оценив ситуацию как критическую, защитники приняли единственно верное решение - они вознесли молитвы. И были услышаны. Все видели, как с неба сошла Богородица и благословила православных воинов. В ту же ночь мусульманское войско поразила непонятная болезнь, от которой люди теряют способность к сопротивлению. Абхазы вышли из крепости, далее - по обычному сценарию... Никто из нападавших, как водится, не ушёл.
По следам чудесного спасения была написана икона Анакопийской Божией Матери, правда впоследствии оригинал иконы был утрачен, но остались списки, то есть копии.
Как во всякой легенде, в анакопийской тоже не обошлось без некоторых гипербол. Я имею в виду численный состав участников сражения. Если на склонах Анакопии, может быть, найдётся место для тридцати пяти тысяч человек, то три тысячи внутри крепости будут чувствовать себя пассажирами переполненного автобуса.
С другой стороны, чем меньше защитников, тем значительнее их подвиг. Спартанцев, например, было всего триста, зачем же абхазов три тысячи, что они, хуже спартанцев, что ли? Нет не хуже, просто абхазы шире смотрят на вещи: важно не то, какой ты герой, а то, в каком прекрасном и, главное, стратегически значимом месте ты живёшь. Как тут обойтись без трёх тысяч защитников!
Но это всё не важно, когда речь идёт о мужестве и Божьей Помощи. И об эффективности.
Скоро убыхи подсчитали, что их походы слишком затратны. Но и перестать грабить нельзя - не по мужски. И они нашли-таки способ, как победить абхазов. Способ, напоминающий план Винни-Пуха по поимке слонопотама. Если помните, слонопотам должен был угодить в Хитрую Ловушку, потому что он будет смотреть в небо, чтобы узнать, не собирается ли дождь - ключевой фактор всех винни-пуховских начинаний, а если дождь уже идёт, то он будет смотреть, не выглянет ли солнце, в любом случае слонопотам уже всё равно, что в яме.
Примерно такое же сочетание суровых природных условий и человеческой беспечности лежало в основе убыхской стратегии нападения на абхазскую водокачку.
Если отвлечься от цели похода, то мероприятие приобретает очень даже героические черты. Убыхи выбирают предводителя, причём на выбор влияют только личные заслуги и опыт претендента, а не его происхождение или богатство. После того как выбор сделан, слово предводителя приобретает силу закона для всех участников похода. Участниками похода являются те, кто может вынести его тяготы, то есть все мужчины за исключением стариков и детей. Назначается место сбора, недалеко от границы абхазской территории, и время, обычно это начало осени. Во времени нападения и заключается суть стратегического плана. Поняв, что летом абхазы непобедимы, убыхи решили нападать зимой. Очень удобно, учитывая, что зимой горы из-за глубокого снега становятся совершенно непроходимыми, поэтому абхазы, конечно же, не ждут ни какого нападения, расслабились и отдыхают - бери их голыми руками. Осталось до них добраться через непроходимые горы.
В назначенное время в назначенном месте убыхи устраивали что-то вроде военных сборов. Все приходили уже готовые к походу, с полным снаряжением. Обычно, по словам Званбы, собиралось от 800 до 3000 человек. Предводитель пересчитывал прибывших, проверял, достаточно ли продуктов и боеприпасов, с позором выгонял тех, кто мало принёс, затем, вместе с начальниками сотен составлял планы и маршруты экспедиции, назначал авангард и арьергард. Опытные войны обучали новобранцев. Пели военные песни.
И по глубокому снегу выступали.
Они шли, терзаемые ветрами и стужей, каждый нёс на себе помимо оружия и боеприпасов месячный запас еды, тёплую одежду. Попробуйте с таким грузом пройти просто по снегу, без гор, или просто прогуляться в горку, без снега, вы поймёте, что, говоря о героизме, я ни в коей мере не иронизирую. Ни у кого не было слуг, вне зависимости от знатности или богатства. Младшие помогали старшим, но по своей инициативе, просто из присущего всем кавказцам уважения. Если в пути их застигала непогода, и невозможно было идти дальше, они останавливались и ждали день, неделю, месяц - сколько надо, потом снова шли. Часть из них погибала от морозов, травм, да мало ли от чего можно погибнуть зимой в горах. Но они шли. Настоящие мужчины. В этих походах, если, повторяю, отвлечься от цели, проявлялись самые лучшие человеческие качества, те о которых поют песни: сила, стойкость, взаимовыручка. Эти походы требовали дисциплины, слаженности действий, военной чёткости приказов и их исполнения. Великий Суворов один раз перешёл через Альпы, и все до и после знают, что такой подвиг невозможен, а эти каждый год...
И вот они подходят близко к деревне, которую наметили для грабежа. Тут и начинается собственно вини-пуховская стратегия. Абхазы давно знают, что к ним приближается большой отряд, но не спешат применять свою излюбленную тактику в надежде, что ветер и снегопады заставят убыхов отказаться от своего плана. А убыхи в свою очередь, целый месяц, а то и больше, бродившие по снежным горам, отказываться не собираются. Они выжидают. Когда абхазы совсем успокоятся, решив, что метели уничтожили отряд, убыхи нападают.
Соломон Званба говорит, что непогода играет грабителям на руку. Согласен, только непогода должна заключить союз с исконно абхазским "авось пронесёт".
Есть, конечно, в лесу места, свободные от бурьяна, где растут только высокие деревья и мягкая трава. Попадаешь в такое место, как другой мир, неожиданно. Вдруг всё становится прозрачным. Ты идёшь не между двумя зелёными стенами, а среди огромного зала, своды которого образованы кронами деревьев. Тоже ничего особенного. Все бывали в сосновых лесах и видели что-то подобное, но здесь срабатывает эффект неожиданности: бурьян, бурьян, раз - и ты в храме.
Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею,
К тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти:
Возведи от тли живот мой!
Многомилостиве!
(Покаянный канон, песнь 6)
Или вдруг сквозь кусты откроется просвет, и ты обнаруживаешь себя на краю обрыва над пропастью метров сто глубиной. Скалы круто уходят вниз к речке, которая кажется с высоты гораздо значительнее и мощнее, чем вблизи.
Выхожу на обещанную поляну. Это ровное плато без леса, покрытое травой, густо переплетенной - кошмар - теми же самыми колючими лианами. Шаг - и на лодыжке след как от пилы.
Прошел поляну, вышел на дорогу. Как показалось, довольно долго шёл по дороге, наверное потому, что пейзаж стал несколько однообразным: дорога шла вдоль хребта, то есть опять была "ровная", без подъёмов и спусков, а по сторонам опять буйствовал бурьян. А я опять засомневался, правильно ли иду, не пропустил ли очередной левый поворот.
Пребывая в таковых сомнениях, я услышал взрыв. Довольно далеко, но довольно мощный. Потом ещё один и ещё, с интервалами секунд по десять - пятнадцать. Понял, что иду правильно. Метров через триста дорога сама повернула налево, и передо мной открылся лагерь HALO Trast. Армейские палатки, тенты, машины, кухня. Основная масса людей была на работе, в лагере кроме повара находились всего несколько человек, проявивших живой интерес к моей персоне. Интерес они выразили вопросом:
- Ты откуда взялся?
Я объяснил. Они спросили:
- А как ты сюда попал?
Я рассказал. Они воскликнули:
- Там же мины!
Я сказал, что шёл по их вешкам. Они сказали:
- Обратно иди так же.
Я пообещал.
В нашем разговоре не участвовали двое: повар, повару некогда, и это хорошо, и ещё один мужик, который тоже был занят, он чистил рыбу. Явно совершенно свежую. На мой вопрос, откуда рыба, они ответили:
- Поймали, у нас и удочка специальная есть.
Я сопоставил увиденное с услышанными взрывами, потом прочитал надпись на одной из машин: "HALO Trast - гуманитарное разминирование".
Иисус Христос сделал древних рыбаков ловцами человеков. Сегодня Он наверняка поступил бы иначе, решив, что взрывать рыбу гораздо гуманнее, чем взрывать человеков. И был бы совершенно прав.
Ловцы человеков - апостолы - разошлись по всему миру и проповедовали слово Божие на языках народов, населяющих те места, куда и пришли апостолы. Конечно, имеется в виду не то, что неграмотные рыбаки сразу стали полиглотами, а то, что с каждым человеком говорили на его языке, находили подход, это, наверное, посложнее, чем выучить язык.
И всё-таки, говорить на чужих языках лучше абхазов невозможно. В абхазском языке очень много букв, и абхазы все буквы выговаривают. В абхазском языке столько букв, что их никто не может сосчитать. Разные авторы называют цифры от шестидесяти до девяноста двух. А нормальному абхазу в голову не придёт считать буквы, других дел, что ли нет. Дела всегда есть.
Однажды я проходил мимо дома, где двое рабочих ремонтировали первый этаж. Абхазы очень обстоятельные люди, поэтому, когда они работают, создаётся впечатление, что они не работают. Но всё равно они работают. И вот один так работает, а другой сидит на каком-то ящике вроде комода, болтает ногами и мечтательно смотрит в небо.
И так смотрит, что если бы ему за это платили, он был бы миллионером. Персонажи Рафаэля так смотрят на Богоматерь. Восторг и ожидание чуда ещё большего, чем то, которое ты уже видишь. Он весь там, в небе и, глядя на него, ты воспаряешь вместе с ним от мирских забот, "от работы вражьей" (тот же канон и песнь).
Есть в Абхазии такое древнее поверье, что если ты увидишь, как разверзаются небеса, надо сказать: "Лари, вари, хызы, джьхвари", - и тогда все твои желания сбудутся. Главное, не пропустить, как разверзаются небеса. Абхазский этнограф Н.С. Джанашиа пишет: "Этого великого счастья, удостоилась только одна вдова некоего Муквабба. Приведённое выражение (лари, вари и т.д. - В.Ф.) можно перевести как: собакою, человеком, сывороткою, коркой от мамалыги, - имеется в виду "обогати меня". Собака упоминается на первом месте за её преданность и верность, которыми не всегда отличается хозяин".
Главное, повторяю, - небеса. То есть дело всегда найдётся, точно получше, чем буквы считать.
Букв действительно много. В основе абхазской письменности лежит кириллица, но букв в два с лишним раза больше. Один из главных авторитетов в области этнографии Абхазии Шалва Денисович Инал-ипа утверждает: "в разных диалектах абхазского языка насчитывается от 68 до 82 согласных, что является мировым рекордом". Гласных обычно две: А и Ы. Встречаются и другие, но реже.
Почему, когда англичане говорят по-английски, мы их не понимаем? Потому, что у них такая дикция. А какая может быть дикция, если ты с детства выговариваешь всего полтора десятка согласных. А когда абхазы говорят по-русски, мы их прекрасно понимаем. Потому, что они виртуозы, у них в языке гораздо больше десятков согласных, да таких, какие ни нам, ни, тем более, англичанам не снились. Они могут выговорить всё, что угодно и даже больше, и на любом языке говорят без акцента. Поэтому апостолы из абхазов получились бы хоть куда. Буквально. Попробуйте выговорить слово "халотрастовцы" в быстром темпе, а лучше расскажите кому-нибудь, кто уже некоторое время пытается с вами попрощаться, про "вешки, расставленные халотрастовцами". Если не сломаете язык - значит вы абхаз.
Мои собеседники рассказали, что место Обретения Главы Иоанна Предтечи находится за перевалом, и к нему можно пройти, поднявшись и спустившись по лестнице, которой этот перевал оборудован. Я пошел дальше.
Лестница начиналась метрах в двухстах от лагеря, но за деревьями её совершенно не было видно. К ней вела малозаметная тропинка, уходящая влево от дороги, сквозь заросли бамбука, изрядно прореженные халотрастовцами.
Подъём на перевал вряд ли возможен без применения специального оборудования или навыков. Железная лестница с площадками для отдыха, со скамейками, сильно облегчает задачу, но всё равно требуется некоторое напряжение сил и воли. 377 ступеней вверх - сам считал - высота двадцатого этажа. Несколько шагов по гребню и 239 ступеней вниз. Спуск веселее. Лестница установлена наискосок, слева - круто уходящая вверх отвесная каменная стена, справа - чуть более пологий склон, поросший мощными замшелыми дубами и липами. Взгляд далеко проникает в манящее зелёное марево под ногами. Кажется, что до верхушек ближних деревьев можно достать руками. Возникает ощущение полёта. Взмах, и ты окунаешься в другой мир. В мир, где живут птицы.
Лестница заканчивается ровной каменной площадкой, над которой на высоте полутора метров находится небольшой грот, в котором по преданию нашли - обрели - голову Иоанна Предтечи.
В православной традиции принято праздновать Первое, Второе и Третье Обретенье. То есть считается, что её находили трижды, но всё время теряли. Времена были бурные, было от чего потерять голову, так они проявили находчивость: вместо своей головы теряли чужую.
С главой Иоанна Предтечи действительно всё не просто. Евангелия описывают казнь Иоанна Крестителя как результат интриги царицы Иродиады, которую пророк обличал в излишне вольном поведении.
Многоопытная царица Иродиада, всерьёз опасалась, что если похоронить отрубленную голову вместе с телом, то казнённый Креститель воскреснет. Поэтому она приказала зарыть голову в выгребной яме. Служанка, названная в житиях благочестивой Иоанной, откопала голову и перепрятала. Она закопала её в другой резиденции Ирода на Елеонской горе. Много лет спустя голову обнаружил некий человек, строивший там храм. По некоторым признакам человек понял, что эта голова, кого надо Голова, и хранил её в храме как величайшую реликвию. Незадолго до своей смерти, не надеясь на благочестие потомков, он снова закопал Голову, там же, где и нашел.
Прошло ещё много лет. Во времена царя Константина двум монахам было видение. Они пошли на Елеонскую гору и снова откопали голову. Но по какой-то причине Иоанн не захотел, чтобы его голова находилась в руках этих монахов. Человеку, сопровождавшему их в пути, было видение. Ночью он забрал голову и бежал. С тех пор голова переходила из одних благочестивых рук в другие, пока не досталась некоему Евстафию, исповедующему арианскую ересь. Вынужденный скрываться, Евстафий снова закопал голову где-то в пещере. Неподалёку от места сокрытия головы вскоре образовался монастырь, настоятелю которого архимандриту Маркеллу было видение. Он откопал голову и перевёз в Константинополь.
Во время беспорядков в Константинополе из-за ссылки Иоанна Златоуста голова была перенесена в Емессу, а оттуда позже, между 810 и 820 годом, - в Команы, где и зарыта в землю. Место сокрытия главы было открыто патриарху Игнатию в видении во время ночной молитвы. Он послал людей в Команы, они откопали голову и привезли её обратно в Константинополь, где она хранится по сей день. Однако часть Святой Главы забрали на святую гору Афон.
Ну, что тут добавить!
В гроте стоят несколько выцветших иконок, лежит книжка с текстом акафиста Иоанну Предтече, цветы. Весь грот залит воском от возжигаемых паломниками свечей. Несколько свечей лежат рядом с иконками - зажигай, читай акафист, молись.
Зажигалки у меня не было, я открыл акафист Иоанну Предтече, прочитал несколько кондаков, вытер пыль с икон, и пошёл обратно, 239 ступеней вверх и 377 вниз.
Вернулся в лагерь Halo Trast. Повар готов меня принять. Разговор короткий:
- Будешь...
- Буду.
- ...есть?
На столе хлеб, соль, перец. Подхожу к раздаче. В эмалированную миску мне наваливают мяса с картофельным пюре как дорогому гостю. Всё острое, на пределе возможности, а повар ещё спрашивает:
- Положить специев?
Что тут ответить!
- Да!
Он берёт два перца чили сантиметров по тридцать каждый, режет их вместе с семенами на куски размером, по выражению А. Градского "в полтора укуса" и кладёт мне в миску. Назад дороги нет. Тем более, что один из халотрастовцев оказался "земляком" родом из Абхазии, но жил некоторое время в Екатеринбурге, тогда ещё Свердловске. Чтобы не ударить в грязь лицом, я съедаю всё, что мне предложено. Дух побеждает материю, но не надолго. Природа берёт своё. От избытка перца на меня нападает неудержимая икота. Показать слабость нельзя, я отползаю к баку с водой. Пью воду, умываюсь, не думая о том, что на моих руках остался сок чили. Через некоторое время понимаю, что зря умывался: от перца всё лицо начинает гореть, как в огне. Зато перестал икать. И на том спасибо.
Попрощался с халотрастовцами и пошел обратно к монастырю. Как и обещал, той же дорогой, той же поляной, той же каменной тропой. В монастыре оказался за полчаса до ужина.
Монастырь в Команах, изначально женский, но сейчас мужской, носит двойное название - Василиско-Златоустовский, то есть связан с именами двух святых: Василиска Команского и Иоанна Златоуста. Того самого Иоанна Златоуста, творца литургического чина, по которому и сегодня совершается богослужение во всех православных храмах во всём мире, одного из трёх, вместе с Василием Великим и Григорием Богословом "великих учителей и святителей", именно так принято называть их в православной традиции. Иоанн был архиепископом Константинопольским, а "златоустом" его назвала одна женщина, слушавшая его проповедь. Люди приняли прозвище. А просто так подобные псевдонимы не приживаются, надо соответствовать. Когда Иоанна канонизировали, прозвище давно уже стало настоящим именем.
В 407 году, во время иконоборческой смуты в Константинополе, шестидесятилетний архиепископ сослан в Питиунт, нынешнюю Пицунду. Лихорадка вынуждает его сделать по пути остановку в Команах. Здесь ему является в видении Василиск Команский со словами: "Завтра будешь со мной". Назавтра, 14 сентября 407 года Иоанн Златоуст покинул этот мир.
Его похоронили в каменной гробнице неподалёку от места погребения Василиска Команского. Позже, когда иконоборцы были побеждены, тело Иоанна, точнее, уже не тело, а мощи святого, перенесли в Константинополь, а гробница по сей день стоит в Команах, в монастырском Златоустовском храме.
Такое каменное корыто, длиной всего метра полтора. Видимо, Иоанн не отличался физическими статями. Мощный дух, пробивший словом само время, сиял в сосуде размером с нынешнего пятиклассника.
За сто лет до появления в Команах Иоанна Златоуста, здесь принял мученическую кончину Василиск Команский, племянник Феодора Тирона. После долгого заключения, ласковых уговоров принести жертву языческим богам, сопровождаемых пытками, последовало путешествие по горной дороге в сапогах, из подошв которых внутрь торчали специально вбитые гвозди.
Прибыв в Команы, уставшие конвоиры привязали Василиска к сухому дереву на солнцепёке, а сами пошли отдыхать в какой-то дом. Когда они вернулись, на том месте, где стоял Василиск, из расщелины в скале текла вода. Испуганные солдаты поспешили обезглавить Василиска. Местные жители нашли его останки и похоронили рядом с источником.
Со временем источник превратился в небольшую реку, впадающую в Гумисту. Паломники, приезжающие в Команы, обязательно купаются в нём. Вода в источнике считается целебной для души и тела.
В конце лета, когда реки, текущие с гор, мелеют, и весной, когда они срываются с цепи, сокрушая всё на своем пути, источник святого Василиска остаётся одинаково спокойным и полноводным, неся в себе память о спокойном и мягком человеке, чьё постоянство в вере оказалось сильнее палящего зноя и твёрже железных гвоздей.
Абхазия - это то место, с которого христианская вера попала на территорию современной России. В Абхазии работали два (!) апостола, Андрей Первозванный и Симон Кананит. Они пришли вместе, но вскоре расстались. Андрей отправился дальше на север, в скифские земли, а Симон остался проповедовать в Анакопии. Он жил в небольшой пещерке в ущелье реки Псырцха. Там сейчас тоже место паломничества.
Пещера расположена в крутой скале на высоте метров двадцати над землёй. К ней, так же, как и к месту Обретенья, ведёт железная лестница, по которой можно подняться и войти в жилище апостола. При Симоне этой лестницы не было. Как он сам попадал в пещеру, не знаю.
Высокий свод пещеры сужается к верху так, что образуется подобие навершия храма. Сама пещера в плане имеет форму сердца и состоит из двух частей. Части не отделены друг от друга, а просто обозначены выступом стены. Справа от выступа висит большая икона Симона, лампада, устроена полочка для других икон, свечей. Слева ничего нет. Кабинет и спальня.
Войти в пещеру и зажечь свечу - это таинственно и романтично. Попадаешь с яркого света в полную темноту, и маленький уютный огонёк превращает холодный вертеп в рождественскую сказку. А если зажечь много свечей, то получится храм, и придёт восторг. Но здесь не колыбелька и не церковь, ты пришел в гости к апостолу. Поэтому лучше ничего не зажигать, пусть глаза привыкнут, и просто побыть в месте, где жил человек познавший Иисуса Христа, и потерявший Его, и отчаявшийся, и обретший надежду, и, осенённый Святым Духом, положивший жизнь на служение людям.
Неподалёку от пещеры на реке есть водопад высотой всего метра два. Под ним - углубление, такое, что в нём можно купаться, даже когда река совсем мелеет. Ледяная вода закипает вокруг тебя, когда ты, раскалённый черноморским солнцем, погружаешься в неё и лежишь неподвижно, чувствуя, как из всего тела тонкими иглами исходит солнечный жар. Надо лежать неподвижно, чтобы не нарушать слой прогретой собственным теплом воды. Тогда, преодолев позывы молодецкой дури поорать троекратно что-нибудь бодрое, приобретёшь мир в душе и ощутишь силу Земли, тёмную, но чистую, холодную, но родную, и, выбравшись на берег, будешь тих и мудр, и иголками из тебя будет исходить нестерпимо-чистый холод опыта.
Возле водопада у самой воды есть камень, покрытый мхом, как и все прочие камни и деревья в этом месте. Обычный серый валун, но с большими бордовыми пятнами. По преданию, это кровь апостола Симона Кананита, обезглавленного римскими солдатами на этом самом месте.
Там, где его похоронили, через девятьсот лет построили храм, и освятили в его честь. Сейчас храм относится к Симоно-Кананитскому монастырю. Сам монастырь находится выше на склоне горы. От храма к монастырю ведёт дорога, идущая мимо оливковой плантации.
Есть другая дорога, от центра Нового Афона. Мощёная камнем, она сначала прямо и круто поднимается в гору, потом делает виток серпантина и выходит к центральному входу на территорию монастыря. Вдоль дороги растут огромные кипарисы. Называется она "дорога кающихся грешников". Видимо, потому, что пока поднимешься по ней, раскаешься, что вообще пошел, а это грех большой.
Симоно-Кананитский монастырь основан царским указом и освящён, то есть официально открыт 28 сентября 1900 года. В монастыре жило одновременно до шестисот насельников. Это был центр просвещения и культуры. Смысл его существования был не только в утверждении на вечные времена российского присутствия на Кавказе, но и в помощи местному населению, которое весь XIX век переживало то, что мы сегодня называем гуманитарной катастрофой из-за бесконечных попыток Турции в союзе с Британией обосноваться на северном берегу Чёрного моря. Недаром храм, главное место в монастыре, освящён в честь святого великомученика и целителя Пантелеимона, помогавшего людям выжить.
Надпись на стене при входе храм гласит: "Храм св. Пантелеимона в Новом Афоне украшен стенною живописью в 1914 году при настоятеле архимандрите Илларионе, по проекту архитектора Н. Н. Никонова, по рисункам и под руководством художника А. В. Серебрякова, работы исполнены мастерскою фирмы П. И. Оловянников и сыновья под руководством художника М. В. Молова."
"Стенная живопись" огромного храма - это наверное несколько гектаров фресок, исполненных в разных иконописных стилях: от традиционных, московского письма, изображений в алтарном помещении, до модерна, в котором исполнены сцены страшного суда в противоположной, западной части храма. Это настоящий модерн, достойный Бакста, Билибина и Васнецова. И это настоящая икона - живописное Слово, обращенное в самое сердце человека.
А в алтаре над изображениями апостолов, причащающихся Христу в свете свечей - именно свечей! в дневном свете там просто золотой фон с намеренно бледным изображением - открывается бесконечная глубина озарённой розово-золотым светом Вселенной, наполненной огненными ликами и крыльями ангелов. А голубой потолок храма, купола и арки усеяны золотыми звёздами, в храме всегда звёздное небо. Если вечером, после богослужения, когда совсем стемнеет, убрать свет, оставив всего несколько свечей на весь храм, то в почти полной темноте начнут сиять золотом только звёзды и нимбы святых. А если после этого выйти на улицу, под настоящее звёздное небо, то поймёшь, что всё, что есть и происходит в храме, - настоящее.
После ужина совершается вечернее богослужение в храме Иоанна Златоуста, после богослужения - отбой. Полностью стемнело ещё час назад. Электричество в Команах подаётся от генератора, который сейчас выключен. Все разошлись по своим комнатам. Все, кроме меня. Я пошел купаться.
Ночь, луна, река блестит, не могу найти другого слова, серебром. Рябь, вызванная течением, стоит на месте. В попытке уследить за неподвижными переливами взгляд попадает в паутину изменчивых застывших нитей и уносится в даль в погоне за переплетениями серебряных дорожек, по которым, если идти вечно, то очень скоро можно, пройдя через чёрные ущелья, мимо бурных потоков, над густыми лесами добраться до тех мест, где живёт сама Владычица Вод, у которой, как известно, ступни повёрнуты пятками вперёд, и кто не знает этого, погнавшись за ней, будет уходить всё дальше и дальше от неё, а кто знает, уходя от неё, придёт прямо к ней в объятия, и, заговорив, онемеет, а смолчав, получит власть над ней и станет её рабом на столько времени, на сколько сам того захочет.
Вода прозрачная, но я об этом всего лишь знаю, помню, потому, что видел реку днём. Сейчас видна только сияющая поверхность. Что под ней? Я ложусь на дно. Глубина такая, что как раз скрывает меня лежачего. Где-то есть место поглубже, но я не помню где, а искать не хочется. Холодная вода течёт по телу. Прямо перед глазами звёзды. Много. Чёрное небо, чёрный лес на склоне, чёрные силуэты монастырских построек на фоне чёрного неба, серебряная вода в оправе из белой гальки, и серебряные звёзды, огромные, мерцающие, цветные. Они вращаются вокруг меня и издают похожий на журчание воды хрустальный звон, который слышали древние, слагавшие песни о музыке сфер, а самые лучшие - на музыку сфер.
Долго лежать в воде холодно, я встаю, выхожу на берег, сижу некоторое время на валуне, продолжая смотреть в небо, потом ухожу в дом, ложусь и сразу засыпаю крепко, без сновидений.
Просыпаюсь, когда все ещё спят. В комнате светло от луны. Подхожу к окну и вижу поляну, полого спускающуюся к реке, реку, противоположный берег, - всё залито лунным светом, видна каждая травинка, каждый камешек. Резкие границы света и тени, подчёркивающие и одновременно скрывающие рельеф всей картины, дают знак о том, что за окном - другой, непохожий на привычный нам мир. И любой, кто имеет смелость ступить в это серебро, будет радостно принят, но принят навечно, без возврата. И если я выйду из дома сейчас, вот прямо сейчас, что-то произойдёт со мной такое, что не смогу я вернуться к прежней жизни, буду другой, здешний, и некуда мне будет идти отсюда, как с северного полюса нельзя идти на север. Куда бы я ни пошел, это будет путешествием в Икстлэн, который всегда здесь.