И он резвился и взвивался до небес! Конечно, полетал бы в чистом поле, по тропинке в свежести листвы и трав, но, и в городе он рад помочь, - так думал про себя Йеро в готовности прочесть все мысли, опередить её. Он был нетерпелив, но и она не позволяла распускаться, лишнего не дозволяЯ. И он в покорности ловил малейшие нюансы, темп, не упуская единения воли.
Напитанная соком талых вод земля дышала, шелковилась проросшей изумрудностью. Угловатость города оволосилась ожившею листвой пробужденных весной берёз, осин и тополей. Кудрявился над свечами каштан, штормило обильным ароматом от щегольских гроздей черёмухи. Пушились шапочками яблони из-за хозяйственных заборов. Цыплячьи выводки сбежались приветами весенними. Возобновлялись в красках улицы, дворы, прямоугольно улыбались окна. Плескался смехом детворы жилой район - двуногими пестрились скверики, скамейки. Возобновлялась жизнь весны цветеньем мая!
Невидимо спиралисто кружить и затихать перед её окном, подслушивая гаммы мыслей, свежесть пробуждения земли, нектары трав и листьев. Он сторожил её как верный пёс и кот.
Йеро, так звали нашего героя, любил заигрываться, наблюдать, как она засиживалась перед небольшим экраном, кнопками мелодию стуча как пианистка, пропуская музыку под перестуком пальцев. И он любил исследовать мелькание символов, значков. Как ловко составлялся ряд, слагались стопки строчек и - замирать, вникая в думы и дела. И он почти не замечал, как буйная весна уж подбиралась к лету. Увлекаясь, он засыпал под шёпот мыслей.
Однажды встрепенулся от возбуждения в ней:
-Ну, надо бы слетать куда-нибудь! Вон, сколько стран, и вылеты пестрят доступностью и сладок выбор!
Он осязал, какое вызвали в её мозгах бурление все предложения, какое было там кипение, но поглощало всё несформированность желания.
Вступала ночь в свои права, а возбуждённая фантазия неслась на всех парах, круша плотину дел награмождённых. Вот-вот, казалось, сбудется мечта о парусности путешествий. Спать прилегла, чтобы с лёгкой ясностью к утру определиться. А утром, как назло, по телефону поступило сообщение о начале курсов. Плакала, казалось бы, её мечта. Но, разве плакать - лучший выход?
-Ну, что ж, здесь, так здесь - лето есть лето, - подумала о пользе она.
Лето подступалось жаркое, калило камни, асфальт, и воздух возбуждался душно.
Лихо скакали дни на плавку в сковородку солнца.
Зной расползался как амёба, проникая в подземелья Метрополитена, под землю переходов.
Йеро рос на глазах - емы давалась роль спасителя и благости деяний!
И она выбрала его третьим. Он, ощутив возможности, решил улучшить обожание, познавая себя в палитре непременных тончайших дуновений.
Движения красивы, когда они быстры, без особых усилий. Играться можно так и сяк, подоспевая охлаждать, снимать излишнее тепло. Когда же рядом эта красота, любуешься в полёте рядом. А если задержался и отвлёкся где-то - взмокает лоб, спина, струится змейкой пот.
О, этот мегаполис. Покрытием тяжести асфальта придавлена, придушена земля, в ответном излучении сгущается сироп, вскипающий теплопроводностью железа, передвигающегося там и сям. Как живы люди, передвигающиеся в металллических коробках на колёсах?
О, как они впивались взглядом через плотное стекло своих авто! Змеевидные ряды чешуйчато блестят на солнце на горбатости огромного моста через Москва-реку. И чувствуется глазастый ряд, впивавшийся в них диковинно: - В самом центре, как она посмела так решиться? Вот так чумная! Чего она здесь ищет, что потеряла?
И мчится всадница, вращая шатуны - ловка, как дочь степей, степей Башкирии или Монголии, Чувашии или Калмыкии? Кто там её разберёт и для чего? Важен сам отважный факт, почти как Жанна Дарк...
И взгляд невольно провожает силуэт весь в наслаждении на быстром друге!
Когда она искала себе этого друга, то долго пухла голова пред составленным ею длинным списком. И родословная, и полное досье здесь были, но, оказалось проще по реальному размеру, просто сверху сесть - по небольшому росту сужался быстро круг. Она поехала за ним на край. По адресу нашла и всматривалась, понимая, что это Он, тот единственный и будет принадлежать ей. Раскосые линии звали к себе, жёлтое с чёрным придавали пикантность и без всяких излишеств имя редчайшее звучало напевом, Джамис.
Он сводил её с ума, и она вместе с ним всех, кто видел их вместе. Желание выдавало их с головой. Присоединяясь к ним, желанным, Йероб парил в мельканьи спиц.
Измену Джамиса она заметила однажды, утром собираясь мчаться с ним в поход. Притянула к себе, но заметила опустошённость. Хорошо, что рядом оказался давний друг, Джампертрек. Она ушла с ним, оставив Джамиса для размышлений в одиночестве.
Ей приятно было держаться рукой за выпуклость упругого бока, поглаживать его, стоя рядом. Это происходило непроизвольно, машинально, на автомате. Возможно, Джамис даже ревновал к давнему другу, принявшему её заботу. Натянутая на сидалищное место кожа легла ровно и красиво и, заботливо пропитанная белком, лоснилась.
Обладая ими троими в дороге среди отсветов окон-глазищ на лакированных авто, сноровисто шуршащих шинами в потоке по горячему асфальту, догоняла затормозившихся светосигналом. Внутрисидящие томились заточением. Им не терпелось обогнать её, имея мощь упряжистых коней, но отставали без её проворности и габаритов - прожорливость была в бензиновой подпитке.
-Всякий любит быструю езду, но они замирали в потоке себеподобных, захваченные в плен самомнений. Ни тугие кошельки, ни кредитные карты не спасали от разгорячённости полуденного зноя. Узкий рисунок изящных колёс вился невидимой лентой по щербатости асфальта. Ловкие движения ног вращали звёздчатое колесо.
Движения троих всех оживляло мощью простоты в одном флаконе. Сила фантазий, сидящих в кабинах, блекла. Добровольно загнанные в рамки, их подгрызала тоска в плавке мозгов.
В такие часы её Джамис был вожделенным, превращался в кумира. Завидуя им и пасуя перед ними, они оставались в насиженно-душном салоне. Оставляя их в стыдливо-сумасшедших мыслях зачаточных идей, они осязали повязанность блестящих оков привычных слабостей.
Мимо проплывали дома, скверы, улицы и переулки, дворцы и проспекты столицы. Мелкой тряской отдавала брусчатка Никитской. В лёгком полёте к башням Кремля, что выплывали из-за поворота на спуске с улицы Фрунзе, был взлёт на горб Большого Каменного моста над ширью Москва-реки. И встречной полосой встречал блеск игры солнца по длинным змейкам блестящих корпусов на четырёх колёсах, чьи моторы поглощали дыхание реки.
Она летит по-над Москвой единственной персоной - такой полёт предерзок, лих. Проста душа, доступна сила для отважных, позволительна дозволенность простая, вознёсшая над всем и вся. Пускай коробит кого-то этот час, но говорит о многом. И, выжидая разрешающий сигнал, они проводят взглядом в надежде обогнать и взять реванш. Но движутся не те, кто запасались силой, а тот, кто вдохновлён здесь и сейчас.
Сейчас они передвигались в великолепной влюблённости своей. И прохлаждаются под вентиляцие искусственной кабины, пыточно качают счётчиком неровностей дорог засевшие туда тела.
И он резвился и взвивался до небес! Конечно, полетал бы в чистом поле, по тропинке в свежести листвы и трав, но, и в городе он рад помочь, - так думал про себя Йеро в готовности прочесть все мысли, опередить её. Он был нетерпелив, но и она не позволяла распускаться, лишнего не дозволяла. И он в покорности ловил малейшие нюансы, темп, не упуская единения воли.
Люди любили имитировать его действия и тем, что попало под руку - лист плотный, газета, журнал иль картонка всё шло в ход. Махали рукой, платочком, как будто его звали. И в высшей потребности жаждали с такой силой, что придумали вентилирующий механизм, имитирующий его в его отсутствие. А всё же лучшими и красивыми были веера и опахала. И у неё была их целая коллекция, но сейчас они не пригождались - они придумали своё в особенных движениях.
Его собратья своей мощью метали всё, вздымая моря и океаны, круша корабли, роняя столбы, вырывали с корнем и ломали деревья, разрушали дома. Но Йеро душой был добр, не кичился силой, что перехлёстывала через край. Его энергия ластилась кошечкой - всего лишь был игрив.
Проникновение друг другом в тонких, ярко облегающих одеждах, это был их стиль. И не стесняться в осязаниях. Ритмичность завораживает всех, всегда, и упивайся этим, восседая на Джамисе перед сотней пар глаз. Подчиняй и подчиняйся, взлетай в подъём в экстазе ласк со всех сторон.
Вовлечённость в эти акты целиком захватывала вечера и ночи. Затейливые строчки выползали из-под лапки, выстукиваясь швейною иглой для следующего шоу.
И радостно ему шалить под сарафаном на шоссе. И даже постовой следил завороженным взглядом - смущаясь от упрямства забияки, она смирилась в этот день.
В другой день в жёлтом облегавшем сарафане игру забавную нашёл в двойной оборке на её коленях, в фалдах пёстрых рукавов батиста блузки веселился, как малое дитя, не замечая роз на шляпе сзади.
То по гипюру брюк, то по бретелям майки в блёстках, скрытой сетчатой накидкой, рад был щекотать, заканчивая пяткой в серебристых туфлях.
Всёвозрастающий азарт гасило небо гневом туч, дождём и ливнем разряжаясь.
Обнажённые пальцы сжимали руль, выглядывая из перчатки, фигурка привставала над ухабом - дыхание разгорячалось, и вот уже в экстазе трое - он, она и шаловливый ветерок Йероб. Щедрость лета под любвеобильным солнцем тоже обнимало их....