Поздравляю тебя с девяностопятилетием! Не сдержать прозрачные горошинки безудержного эха. Ох, как мне не хватало нежности произнести нехитрое, ласкающие ухо, слово. Без навыка не произнесть и самых лёгких слов. Всему нас учит жизнь. Вот, видишь, научилась с запозданием. А как бы они были дороги тебе при жизни, грея и поддерживая душу.
Мы успели проститься с тобой в мой отъезд. Ты приподнималась. Старшая сестра моя тебя любовно опекала. Она в нашей родне золотая. И сослуживцам отличная коллега и душевная подруга.
Про последний вздох и вспышку в голубых очах рассказала Миннинур апа, неотлучно провожая тебя. Луноликая и лучезарная башкирка - воплощение доброты. С протезом на ноге, как и у папы. Растила сына с солнечным сердцем. Неизменно-лучистый взгляд, радушие и гостеприимство вмещалось в ней, как и в тебе. Ни слова жёсткого, ни хулы она не знала. Сочувствием, отзывчивостью к помощи полнилась её душа - не для себя жила. Колченогий муж всё допекал пристрастием "поддавать", так и допёк её неосторожным колким словом, насковзь ранив сердце.
Переживать, жизнь скромно привечать в культуре вкуса - сиротские уроки детства.
Коробка с мулине, вышитые розы в вазе и Пушкин юный в раме не стене во спальне.
Билось третье маленькое сердце супротив запретам врачей, и в сорок родила на родине Аксакова.
Ветер перемен занёс семью на берег речки Камы в хмельной сосновый бор Елабуги. Там жила Марина, хаживал живописец Шишкин, скакала на коне кавалерист-девица. Там подруга детства сподвигла тоже учиться обращаться с маленькой скрипкой. Сколь множеств воспоминаний, мама!
Актюбинский посёлок, Альметьевск город каким-то чудом посулил тропиночку в московский сквер, знававший Пушкина. Под сводами консерватории распознавала дирижёрский стиль с порханьем палочки изящной, что в каждом такте умещала мощь музыкальных сфер.
Акварельные печати броских тюльпанов, ароматных роз рисовали с дочкой. Через негромкие мазки масел на холсте передала портрет твой, следом мой и внучки с переливом звонких красок детства. Картина в свете подлунной ночи с букетом нарциссов.
Переливы самоцветов размышления дня и ночи бликуют в капельках бальзама.
Пестование книги - новый плот непокладанием рук. И ты бы упрекнула, что гроблю я себя. С иронией припомнила бы конюха, что приучил работать лошадь без овса. А мне и сухари и сушки всё еда, да чай.
Виртуализировалась жизнь планетами в Рунете. Здесь размышляю и размещаю плод лабораторных письменных творений. В комментариях кипит неугомонность мыслеразума Земли. Таковым было семилетие на СИ. Публиковаться можно в сетке паутины - весь мир представлен там. Сначала ужасом казалось мне, капканом-западнёй. И многие там пропадают, заболевают, сидят, привязанные, у экранов монитора. Думала, уж я-то обойдусь, но и я попалась. Велосипед - мой проводник, как это ни странно, с затерянного мира на маршруте Подмосковья велопоходом привёл к писательству рассказов. Получится ли из меня писатель, я не знаю.
Цветная фотография с тобою, мама, с внуками висит над столом. Ты - самая сердечная бабушка и мама, мы плохо берегли тебя.
Сейчас фотографирую на цифровик - такая фотокамера, что видно сразу снимок. Думаю, и папа был бы рад такому совершенству фотодела.
Представление о праве человека, судах и прокурорах имею чёткое теперь, развеяв время. Лучше самого себя никто себе помочь не может, и значима встреча с изнанкой себя.
Представитель нашёлся, с кем выдержали испытанья в суде, хотя ты была бы против всякого суда, мама, я знаю, но прости ты упрямую меня!
Поддержкой было вдохновенье - труд над книгой и воспоминанье о писании картин, поделках шляп и украшений, твоих, твоих подмогах в нашей жизни.
В газете "Третьего сословия" я в полный рост в комплекте брючном и в жакете представлена моделью в выставочном павильоне "Мира деловой женщины". И фото в развороте двухполосном в газете "Деловая женщина" в берете полосатом. Вот такая твоя дочь, но не успела ты увидеть.
И будущего блеск сверкал реваншем в факте публикаций - "шли карты в руки".
Идею кожаных изделий срисовывал у экспозиции предприниматель, как и на заводе срисовали образцы, чтоб не оплачивать идеи, пользуясь душевной простотой без предпринимательской жилки. Такая она столица.
Жизнь в беспросветной коммуналке - письма к чиновничьему аппарату выросли стеной. Когда жив был папа, решиться вопрос по-иному бы мог. И прозябали мы в отписках коммуналке, расхватаны квартиры хватко в заводских домах и не про нас - прибрали хваткие к рукам карьеристы. Не до ловкачества - не позволяет воспитание. В строчках швов невольные нотации судьбы, в крючках и спицах - завязь увязания.
Мельканье в новостях ТВ из зала Президента, однако, в вязаном берете широкополом, где зелёный оттенялся чёрным, вплетая бледную сирень. Теперь то в прошлом веке. И крупный план, и рукопожатие М. Шаймиева.
И помню твоих рук береты носил с любовью папа. Он ходил в них всюду, не признавая шляп.
Да, папа был на зависть интриганкам. Вернулся инвалидом ВОВ, но честь не потерял, с достоинством изобретал и мастерил, ни разу слух ничей не оскорбился матом. Ты легко снимала всплеск эмоций просто мягким и призывным голосом. Твоя любовь спасала нас, детей, от тяжких наказаний.
Струившееся серебро волос тобой укладывалось утром в скромную причёску. Кроткою походкой наполнялся дом. Твоя искусность от Коко Шанели, дразнящий аромат блинов и пирогов, жужжание машинки, стрекочущей среди полотнищ кроя - всё это дом родной, где ладони и тепло неутомимых рук лучатся нежным ароматом тонких полевых цветов.
Давно не получалось с сердцем разговора. И не печалься, мама, о своих дитя. Сестра моя бодра и на седьмом десятке, всё твердя, что папин у меня характер...
Мамочка, всё больше почитаю тебя, как страдалицу святую.