В понедельник всё было, как всегда - настроение хуже некуда. Осень. Утро хмурое, угрюмое: на улице резкий ветер с противным дождем и хлюпающая грязь под ногами, а где нет грязи, там лужи, сплошь покрытые мертвой желто-серой листвой. Тоска. А еще повсюду тусклые и унылые лица в мутном дрожащем сумраке еле живого уличного освещения. Таким утром жизнь кажется беспросветной и навсегда лишенной радости, особенно, если надо ждать электричку на старой платформе под открытым небом.
"Хороший хозяин собаку в такую погоду из дома не выпустит, - думал Николай Петрович Сизов, здорово страдая от сырого осеннего холода. - Надо бросать эту работу. Чай, мне не семнадцать лет, чтоб по электричкам галопом бегать".
Николай Петрович сейчас продавал в электричках разные товары и чаще всего были те товары - канцелярские. В принципе, Сизову было все равно, что продавать, но его двоюродный брат Петр устроился на фабрику по производству канцтоваров и приноровился там малость подворовывать. Еще подворовывал кузен и в свободное от основной работы время на каких-то складах, опять же - слегка. В понятиях Петра "слегка" - это, в среднем, килограмм десять различных товаров в день. Еще, кроме всего прочего, воровал Петр не из-за денег, а из удовольствия. Хотите, верьте мне, хотите, нет, дело ваше, но и такие люди в природе иногда встречаются. Вот из-за этакого феномена, цены на товары у Николая Петровича приятно удивляли народ, даже порой до легкого одурения удивляли. А торговать в среде одуревших - одно сплошное удовольствие. Если б только не холод собачий, вкупе с наглыми рэкетирами мелкого пошиба...
Но сегодня торговля что-то не задалась. Сизов до хрипоты в горле хвалил свой товар, особо подчеркивая его дешевизну и доступность, но откликался народ на соблазнительные призывы неохотно, без радости. Пройдя три вагона, Николай Петрович смог продать всего лишь два набора фломастеров, шариковую ручку да комбинированную зажигалку, в которую по чьей-то удивительно изощренной фантазии были вделаны: рулетка, увеличительное стекло, фонарик и приспособление для откупоривания пивных бутылок. Результат торговли, как говорится, ни в какие ворота. В тамбуре четвертого вагона Сизов решил покурить. Он поставил на пол большую клетчатую сумку, достал сигареты, даже одну из них в рот успел сунуть, но закурить не получилось. Глянул Николай Петрович через стеклянную дверь перед собой, и травить организм никотином сразу же расхотелось. По вагону неторопливо, по-хозяйски осматриваясь по сторонам, шествовал Витя Шило - отмороженный хулиган, встречаться с которым в пустом тамбуре удовольствие не из приятных. Сизов, конечно же, платил за спокойствие авторитету средней руки - Султану и оперу транспортной милиции Агафонову, но для Вити Шила не было ничего "святого". Николай Петрович пощупал скудное содержимое своего кармана и понял, что на сдачу от этакого богатства, он непременно получит в ухо али в нос, а может быть: и туда, и сюда поочередно, да еще и не один раз, это уж, смотря по настроению Витька. Сизов проворно схватил сумку, чтоб ретироваться от грозящей неприятности, но цепкий взгляд хулигана коробейника уже приметил, и теперь бегать по электричке глупо, бесполезно и недальновидно (в смысле: чем Шило больше запыхается, тем чаще кулаками махать начнет). Шанс на спасение Николаю Петровичу явился под шипящий аккомпанемент открывающейся двери. Счастливый случай. Сизов решил по платформе перебежать от греха подальше в другой вагон, но прильнувшая к вагонному стеклу багровая физиономия обиженного отморозка намекнула, что для здоровья полезнее дождаться на безымянном полустанке следующей электрички. Так Николай Петрович и поступил.
На платформе, где Сизов оказался в грусти да одиночестве, о достижениях современной цивилизации напоминали здесь только ржавые раскуроченные фонари с остатками битых лампочек да расстрелянный дробью плакат с философским предостережением, что жизнь значительно дороже минуты.
Николай Петрович, по роду своей профессиональной деятельности, знал расписание электричек наизусть, и, будучи человеком достаточно умным, сообразил, что нецелесообразно стоять на безлюдной платформе больше часа, лучше сесть на встречную электричку, которая ожидается через тридцать минут и вернуться в свой город, а оттуда уж поехать опять в нужном направлении. Он перешел железнодорожные пути и принялся ходить взад-вперед, теперь уже по другой платформе. В смысле комфорта - на соседней платформе ничего не изменилось ни на чуточку, ни на йоту, как любил говаривать знакомый Николаю Петровичу врач-нарколог. А что тут сделаешь, оставалось только терпеливо страдать. Выбирать в такой ситуации не из чего. Как и при любом выборе в условиях сложной реальности, с альтернативой здесь туго. Хотя есть некоторые варианты, но о них рассуждать можно только по глупости, потому как, ничего кроме душевных терзаний да ненужных приключений от рассуждений тех не получишь. Ничего.
- Совсем о людях не думают, почему здесь навес не сделали? - начал, было, искать про себя правду Николай Петрович, но тут же осекся и решил ждать электричку безропотно.
Тридцать минут под осенним моросящим дождем, это тоже не семнадцать мгновений весной. Тут за полчаса до нитки вымокнешь. Укрыться на платформе было совершенно негде, а дождь никак не хотел униматься. И Сизов решил попробовать поискать, все-таки, альтернативы, в смысле, попытать найти счастья в кустах, начинавшихся сразу же за платформой. В кустах счастьем тоже не пахло. Были они невысокие, густые и сырые, в таких от дождя не спрячешься, но спрятаться коробейнику очень хотелось. Николай Петрович пошел по раскисшей тропинке вперед и наудачу. Удача ждала его метров через двести. Возле изрядно разбитой асфальтовой дороги стояла бетонная будка автобусной остановки. В будке было сухо, но, довольно-таки крепкий запах мочи, перемешанный с духом прочих нечистот, минут через пять прогнал Сизова опять в дождь. Ему показалось, что уж лучше промокнуть, чем прятаться в этом гадюшнике. Не зря, видно, народ придумал, что добра от добра не ищут. И побрел Николай Петрович назад к платформе, еле-еле побрел, чтоб убить время, но время сим замыслам яростно сопротивлялось. А вот погода начала разгуливаться, резкий ветер гнал прочь тучи, обнажая местами небесную голубизну. Стало значительно светлее. Сизов глянул на часы, до электрички оставалось десять минут. И вот тут его окликнули.
- Коля, постой, - послышался из кустов чей-то гнусавый голос.
Николай Петрович резко обернулся да вздрогнул до приступа боли в простуженном плече. А как тут не вздрогнешь, когда, оказавшись впервые в жизни на глухом полустанке, ты внезапно открываешь для себя, что знают тебя здесь по имени, словно артиста со скандальной биографией. Тут, не только вздрогнешь, тут голова кругом пойдет.
Из кустов по еле заметной тропинке выбиралась к изумленному коробейнику низенькая горбатая старуха в длинном брезентовом плаще.
- Вот, Коля, - послышался шамкающий гнусавый голос из-под надвинутого на лоб старухи капюшона, - письмецо в город отвези к дружку да денег с него стребуй. Непременно стребуй...
Старуха протянула Николаю Петровичу сперва конверт, а затем вынула из-под плаща бутылку.
- А это тебе за работу, дружок. Только ты сразу не пей, письмо сначала передай.
Бутылка - пол-литровая, обыкновенная, а вот этикетка на ней красовалась диковинная: на красном фоне зеленый дракон с рыжим пламенем из пасти. Сизов никогда таких не видел, потому и отпечаталась этикетка эта в его памяти очень четко, видимо, благодаря странностям этого утреннего происшествия. Потом старушенция призадумалась чего-то, замерла на мгновение да неожиданно резко выдернула бутылку из руки растерявшегося коробейника.
- Чую, не стерпеть тебе, дружок! Вечером приходи. Две дам, дружок. Ты, главное, письмо передай.
Произнеся такое напутствие, старуха шагнула к кустам.
- Куда передать-то? - еле сумел выдавить из себя Сизов.
- Адрес на конверте, дружок, это чтоб не перепутал ничего, тебе написано, - откликнулась старуха, не оборачиваясь, а потом исчезла в темных кустах, будто и не было её вовсе.
А Николай Петрович остался стоять на сырой дороге в крепком недоумении. Сколько бы он так простоял - неизвестно, но где-то вдалеке загудела электричка. Инстинкт сохранения здоровья да сухости одежды мигом прогнал глупое оцепенение с прочей мутью, заставлявшей человека одиноко стоять на грязной тропе среди серой пожухлой травы и мокрых кустов. И рванул человек от тайны к привычной жизни!
В электричке судьба, по всей видимости, решила слегка вознаградить Сизова за только что пережитые неприятности, послав ему половину вагона возвращающихся домой и основательно трезвевших шабашников. Так как они все подъезжали к родимой сторонушке после долгой разлуки, им срочно потребовались подарки семье. А где их еще взять в такой час и в таком месте, как ни у Николая Петровича? Торговля пошла бойко. А уж там, как говорится, лиха беда - начало. Четыре двухчасовых рейса от родного городка Сизова до столицы пролетели, как один миг и не напрасно. Короче, удачный у коробейника случился денек, а потому вспомнил он о письме только под вечер, когда зашел в магазин купить себе хлеба да колбасы.
Укладывая покупки в сумку, Николай Петрович заметил конверт и тут же утреннее приключение, как на ладони. Сизов прочитал адрес, начертанный печатными буквами и фамилию. Улицу эту он очень хорошо знал, а фамилия... И фамилия, вроде знакома..., тут он чуть было не закричал от изумления при всем честном народе, которого в магазине толкалось немало. Письмо предназначалось Юрию Васильевичу Крохину. Юрке Крохе - школьному приятелю Николая Петровича. "Не разлей вода" они в школе были. Приключений с ними случалось - великое множество. Шебутными они росли. У Сизова тут же потеплело на душе, воспоминания приятные в голове закружились, словно стрекозы над тихой летней заводью, очень захотелось теми воспоминаниями с кем-нибудь тотчас же поделиться. И пусть тридцать лет прошло, но как здорово тогда было...
Николай Петрович торопливо зашагал по знакомому адресу. После школы они с Юркой общались немного, разошлись как-то их пути, но сейчас Сизову очень не терпелось со своим другом детства вдоволь наговориться. Возле второго подъезда старого трехэтажного дома толпился народ. Николай Петрович в толпе задерживаться не стал, не до толпы ему было. Он торопливо поднялся на второй этаж, а там опять народ, а еще люди стояли в прихожей Юркиной квартиры.
- Чего здесь такое? - тревожно завертел Сизов головой и, расталкивая угрюмых стояльцев, пролез в жилище Крохи. На кухне он заметил ноги лежащего человека, а на столе..., а на столе стояла бутылка с точно такой красной этикеткой, какую видел Николай Петрович на том злосчастном полустанке. И эта этикетка поразила его больнее, чем торчащие из-за кухонного стола ноги в дырявых носках. Сизов хотел подойти поближе к столу, тут раздался резкий командный окрик:
- А ну быстро очистить помещение! Бардак развели! Багиров, мать твою!
Милицейский старшина с младшим сержантом стали решительными действиями выгонять народ. Оказавшись на улице, Николай Петрович ухватил мужчину в засаленной телогрейке за рукав и стал спрашивать.
- Чего случилось-то?
- Да, Юрку Крохина убили, - вздохнул мужик, извлекая из драного кармана пачку дешевых сигарет.
- Как убили?! - изумленно заорал Сизов.
- Ножом в горло его, сердешного... Душевный человек был, никогда денег взаймы не отказывал.
Николая Петровича так крепко удивила страшная новость, что он опять кинулся в подъезд. Не подумав, как следует, кинулся. На пороге Юркиной квартиры его задержала милиция.
- Кто такой? - мгновенно начал сердитый спрос молоденький лейтенант. - Документы!
- Я друг его...
- Фамилия? По какому случаю здесь? Пройдемте!
- Оставь его, Иванов, - втиснулся между Сизовым и сердитым лейтенантом пожилой старшина. - Я его знаю. Он, действительно, друг...
Еще бы старшине Багирову не знать Николая Петровича: они футбольной команде города лет десять бок о бок в защитной линии простояли. Правда, лет пятнадцать с той поры прошло, но такое никогда не забывается.
На улице Сизов спросил старшину:
- Кто ж Юрку-то так?
- Пока не знаю, но найдем гада. Много наследил, подлец.
Николай Петрович еще немного постоял средь любопытного народа и пошел домой. Пройдя метров двести, он вспомнил о письме, но, постояв немного, решил не возвращаться: Юрке теперь ничем не поможешь, а с милицией связываться не особо хотелось, в свидетели попадешь и так "затаскают", что потом сам рад не будешь.
Дома Сизов хотел распечатать письмо, но как-то нехорошо у него стало на душе, гадко.
- Чего я в чужую жизнь полезу, а, вдруг, там то, чего мне и знать не следует, - подумал он и сунул письмо в какую-то книгу. Выкинуть письмо в мусорное ведро рука не поднялась.
Ночью Николай Петрович спал плохо, всё думал, ворочался да вздыхал, но под утро сморило его, и он так разоспался, что на первую электричку припоздал, даже будильника не услышал. Вернее, услышал, но резко хлопнул по нему ладонью, чтоб противный механизм угомонился. Поехал торговать коробейник уж на третьей...
В четверг Николай Петрович вообще решил на работу не ходить. В этот день хоронили Юрку.
- Бес с ней, работой этой, всех денег не заработаешь, - подумал он в среду вечером и впервые за многие годы не стал заводить будильника. - А вот друга детства в последний путь проводить обязательно надо.
Народу на похоронах собралось много. Долго ждали, пока его привезут. Привезли. Поставили возле подъезда. Все стали плотной толпой вокруг гроба: мужчины без шапок, а женщины со слезами на глазах. Руководил печальной церемонией незнакомый Сизову рослый мужчина с пышной шевелюрой серого цвета в темно-коричневом пальто.
- Хорошо, что Женя тете Прасковье помогает, - услышал за спиной негромкий говор Николай Петрович. - У Юры, ведь, никого кроме тетки, кроме Прасковьи и нет. Беда. Где уж ей одной с похоронами справиться.
- Есть добрые люди на свете, - вздохнул еще кто-то.
- Да, какой он добрый, - обернувшись назад, зашипела, стоящая по левую руку от Сизова, курносая женщина в темно-зеленом платке. - Из-за коллекции он старается. Сейчас Юрку закопают, этот тип Пашу охмурит, только его и видели. А то, ишь ты, добрый...
- Из-за какой коллекции? - заинтересовалась какая-то сухонькая старушка.
- Да, Юрка монеты старинные собирал, у него их...
Сколько монет было у друга детства, Николай Петрович не услышал, распорядитель похорон дал команду четырем крепким мужчинам, те подняли гроб на плечи и понесли. Люди зашевелились, засуетились и пошли скорбной колонной. Гроб пронесли метров сто и поставили на табуреты около грязно-желтого катафалка.
- Прощайтесь, кто на кладбище не поедет, - крикнул распорядитель, - а кто поедет, в автобус залезайте.
Сизов на кладбище решил не ехать, как-то не по себе ему стало: круги перед глазами замелькали, в горле ком. Неприятные ощущения. Нервы. Он встал в очередь, поклонился в последний раз другу, вздохнул и отступил на обочину дороги, чтоб другим не мешать. Здесь же на обочине стоял одетый в гражданское старшина Багиров. Поздоровались. Потом Николай Петрович, чтоб только разговор завязать, спросил:
- Ну, чего, Саня, нашли убийцу?
- Сперва, вроде, нашли, - поморщился старшина, - а потом оказалось, что не тот. Сплошная путаница.
- Это как так?
- Улики там были отличные: нож заметный, на зоне сработанный, пальчики, что на стакане - в нашей картотеке есть, опера обрадовались да бегом брать его, а он оказывается уж сутки у нас отделении за мелкое хулиганство сидит. Алиби - двести процентов. Сейчас дальше роют. Там путаница сплошная. Третий с ними был: на бутылке его пальцы. Но вот беда, в картотеке у нас этих пальцев нет. Сейчас всех знакомых Юркиных шерстят...
Они еще немного постояли и разошлись.
Николай Петрович больше об убийстве Юрки и не думал вплоть до субботы. А в субботу он вечером встретил в магазине заплаканную тетю Зою Кулешову.
- Беда-то у меня какая, Коля, - вцепилась тетя Зоя в рукав куртки Сизова. - Витьку, непутевого моего, арестовали.
- За что?
- Говорят, что он Юрку Крохина убил. Поругались они сильно в воскресенье, вот мой, и орать начал, убью, дескать. А люди слышали. Вот. А на другой день Юрку-то и убили. Смотри, беда какая. И сообщили люди, куда следует. А я все рано не верю. Да, разве мог Витька человека убить? Скажи мне, разве мог? Мог?
- Да, конечно же, нет, - искренне ответил плачущей женщине Николай Петрович. Он хорошо знал её сына и, действительно, не мог поверить, что Витька мог зарезать человека. Ругаться, кричать, обзывать всякими словами - это, всегда, пожалуйста, здесь Витька - мастак, но чтоб зарезать...
- И помочь-то мне теперь некому, - в голос разрыдалась тетя Зоя. - Пришли вечером, какую-то бутылку ему в руки сунули, а потом увели. Что ж мне делать-то теперь?
Дома Сизов вспомнил о письме, которое он не смог передать Юрке Крохе. Вспомнил не просто так, а из желания помочь тете Зое.
- А, вдруг, это письмо как-то связано с убийством, - думал Николай Петрович, разыскивая на книжной полке конверт. - Нехорошо чужие письма читать, но...
Сизов разорвал конверт и вынул оттуда сложенный вдвое лист. Обыкновенный тетрадный лист в клеточку, при других обстоятельствах обыкновенный, сейчас этот лист показался Николаю Петровичу весьма странным. Почему? Да, лист был совершенно пуст: одни клетки и ничего более. Николай Петрович внимательно осмотрел листок, затем поднес его к лампочке, надеясь узреть какую-нибудь тайнопись, но на листе, кроме пустых клеток, никакой информации не просматривалось.
- Скорее всего, это какой-то знак, - стал размышлять Сизов на всякий случай, понюхав лист бумаги. Понюхал, понюхал и учуял еле заметный аромат. Он закрыл глаза, понюхал еще раз и понял, что таинственное письмо пахнет полынью. Понял потому, что очень ему нравился полынный запах, всегда напоминающий о жарком лете. Отдав лишь мимолетную дань приятным воспоминаниям, Николай Петрович снова задумался о деле.
- Самому мне эту загадку вряд ли разгадать, - принимаясь мерить шагами свою небольшую комнатушку. - Информации мало. Пустой лист в конверте, и... И старуха... Полустанок... А что же еще? Почему лист пустой?
Размышления о неожиданной загадке запеленали ум Сизова так крепко, что он решил еще раз плюнуть на работу. Плюнуть, несмотря на многообещающий в материальном плане воскресный день, плюнуть и поехать утром на тот самый полустанок.
Утром Николай Петрович встал раньше будильника, тот только приготовился заверещать в утренней тишине, а его по выключателю - хлоп! Расправившись с будильником, Сизов быстро оделся и рысью на вокзал. Бежать без сумки на плече было непривычно, но здорово. Николай Петрович забыл, когда уж так налегке к вокзалу бежал: всё сумка да сумка на плече. А налегке, вон как хорошо...
Ночью случился морозец. Все лужи затянуло льдом, правда, был он ломкий да хрупкий, но о зиме предупредил. Еще, как следует, не рассвело. На темном небе светилась полная луна, обещавшая Сизову всяческую помощь в поисках верной дороги, той дороги, о которой он еще пока не знал, а только стремился её найти. И нашел... Началась та дорога с плохо заметной тропинки, её можно было заметить, если только очень постараться. А Николай Петрович старался: в нем проснулся какой-то удивительный любопытно-бунтарский дух, именно тот дух, который настойчиво толкает человека на глупости да на подвиги. Куда подталкивал дух Сизова, пока не понятно...
- Главное, найти старуху, - думал он, осторожно ступая по узенькой тропинке.
Его вела одна цель - найти, а вот о том, как дальше быть, Сизов даже не задумывался.
- Главное, найти.
Тропинка долго петляла по кустам, опустилась в ложбинку, поднялась, опять опустилась и снова поднялась на пригорок. Мутный рассвет, по-хозяйски вступая в свои права, прогнал тьму. С пригорка Николай Петрович увидел населенный пункт. Сразу назвать это поселение деревней, язык не повернулся. Дома в селении были добротные, двухэтажные, из дорого кирпича и высокий забор около каждого дома. И лишь добравшись до крайнего строения, заметил Сизов небольшую серенькую избушку, смотревшуюся здесь, словно пьяный бомж на великосветском рауте. Забора около избушки не было, и потому Николай Петрович шагнул от радующей глаз зажиточности в сторону покосившегося крыльца. Сизов только ногу на первой ступенькой крыльца занес, а сзади резкий окрик:
- Ты чего здесь шастаешь, хряк?!
И хотя Николай Петрович - мужчина упитанный чуть-чуть сверх меры, но обращение "хряк" его здорово покоробило, и его лицо, быстро обернувшееся на окрик, пыталось негодовать. А еще Сизов хотел противное слово в ответ на поклеп крикнуть, но не пришлось. Возле крыльца стоял, давно не брившийся старик в драной кроличьей шапке, часто заморгал ресницами и извинительно произнес.
- Прощения прошу. Обознался. Уж, больно, вы со спины на Хряка похожи.
- Какого еще Хряка?
- Да, есть тут один нечистый на руку негодяй. Чуть отвернулся, так обязательно этот подлец что-нибудь со двора сопрет. Всё тащит. Извиняйте, еще раз. А чего Вам надо-то?
Николай Петрович спросил старика о горбатой старухе.
- Нет такой. Здесь всего-то две старухи в зиму остались жить, но обе не особо горбатые. Пойдем, сам посмотришь.
Старухи оказались не те: одна была толстой, как кукла на чайник заварной, а другая на полголовы выше Сизова. Не то. Вернулись к избушке старика, который еще по пути к старухам, представился, как Иваныч.
- Родственницу, что ль, ищите? - поинтересовался Иваныч, когда подошли обратно к крыльцу.
- Нет, - мотнул головой Николай Петрович. - По делу она мне нужна. У меня друга убили, так вот эта старуха должна что-то знать.
- Убили? - переспросил старик. - Интересно.
Потом Иваныч крепко потер загорелую шею и чуть ли не силой затащил Сизова в гости.
- А я, ведь, двадцать семь лет в милиции отслужил, - рассказывал гостеприимный хозяин уже за столом, разливая по чашкам душистый чай. - Пятнадцать лет в угрозыске. Последние пять лет в школе милиции преподавал, а потом уволился и сюда из города "свалил". Здесь хорошо, а там суета одна. Летом у нас весело - дачников, человек сто, не меньше, а зимой я за их хоромами приглядываю. За некую мзду, конечно. Время такое. Ну, так чего там у тебя с убийством. Рассказывай, а то я тут закисать начинаю от скуки. Давай, помогу, чем смогу.
Сизов обстоятельно рассказал обо всех перипетиях запутанного дела и даже дал старику таинственное письмо. А, вдруг, и вправду поможет? Одному-то много сложнее, чем вдвоем.
- Так, так, так, - барабанил пальцами по столу Иваныч, заставляя Николая Петровича во второй раз повторить завязку этой странной истории. - Значит, на платформе той ты вышел случайно?
- То-то и оно, - всплеснул руками Сизов. - Откуда меня та старуха знает? А? И, будто, специально она меня там ждала. Во, как.
- А почему ты думаешь, что она именно тебя ждала? - продолжал свой спрос старик, накладывая из банки в блюдце брусничное варенье.
- Так она меня по имени назвала. Колей.
- Так ты что, один на свете - Коля. Ой, как же мы все любим себя. Только я да я и ничего вокруг не замечаем. Может, обозналась она. Я-то, вон, сегодня тебя за Хряка принял. Ты со спины - вылитый он: шапка, куртка, штаны... Слушай...
Иваныч задумался, и варенье из ложки упало на скатерть.
- А как Хряка зовут? - бывший сыщик в упор глянул на Сизова. - Всё Хряк да Хряк, но у него же имя есть.... Поехали!
Иваныч выкатил из сарая старинный мотоцикл, из разряда трофейных раритетов германского производства. Очень не верилось Николаю Петровичу, что этот драндулет еще на что-то способен. Но тот оказался вполне еще резвым, он чихнул пару раз и затарахтел, крепко напугав стаю шальных воробьев, пролетавших мимо куда-то по своим делам.
До соседней деревни, где проживал со своей матерью Хряк, долетели за пять минут. Иваныч с залихватским щегольством заложил крутой вираж возле крайней избы. Они чуть было не свалились в лужу, лишь на самую малость грязной неприятности удалось избежать, но остановиться в нужном месте не получилось и пришлось уйти на второй круг. Видимо, у мотоцикла было что-то не особо в порядке с тормозами. Не получилось остановиться и со второго раза. С крыльца за маневрами лихого мотоциклиста наблюдала худенькая пожилая женщина, почему-то сразу напомнившая Николаю Петровичу о юркой рыбешке - пигалице.
Когда Иваныч непомерными усилиями железной воли укротил все-таки своего стального коня, женщина с крыльца исчезла. И нашли её на кухне возле русской печи.
- Валентина, - крикнул бывший сыщик с порога, - сын твой где? Где Хряк?
- А на что он тебе? - вороша красные угли черной кочергой, отвечала вопросом на вопрос хозяйка.
- Нужен.
- Ну, раз нужен, то в город поезжай, он уж там почесть неделю, в тюрьме за хулиганство сидит. Десять суток ему дали, паразиту.
- Слышь, Валентина, - подошел поближе к печи Иваныч, - а зовут его у тебя как?
- Кого? - приоткрыла рот женщина и изумленно посмотрела на незваного гостя.
- Хряка. В смысле, сына твоего.
- Колькой.
- Колькой? - переспросил сыщик и подмигнул Сизову.
Подмигнул и дальше хозяйку вопросами тревожить.
- А мне б еще у вас старуху найти. Маленькую да горбатенькую.
- Горбатенькую.
Насчет горбатой старухи Валентина ничего любопытному старику не ответила и почему-то замахнулась на гостей кочергой.
- Чего это она? - уже на крыльце поинтересовался Николай Петрович.
- А, хрен её знает, - ответил задумчиво Иваныч и принялся заводить мотоцикл. - Наверное, глупость мы у неё спросили, а, может, из жизни чего вспомнила.
Дома, значит, в избе у Иваныча, подвели первые итоги следственных мероприятий.
- Не за того приняла тебя старуха, - колдовал над самоваром бывший сыщик. - С Хряком спутала. Сто пудов. А отсюда вывод...
- Какой? - нетерпеливо пожелал внести свою лепту в расследование Сизов.
- Не здешняя старуха та. Из местных Хряка Колей ни один дурак не назовет. А тут, ишь ты, Коля. Приезжая она. Вот, ведь, гады чего намудрили. Задумано немного топорно, но по сути всё правильно. Хряк приходит с письмом в нужный подъезд, и его там непременно кто-нибудь заметить должен. И на допросе особо вертеться не дадут. Был, спросят, в квартире, как тут по незнанию правды не сказать, а как скажешь, так дальше все улики, словно бусы на нитку начнут нанизывать. Не отвертишься. Определенно.
Когда поспел самовар, Иваныч подмигнул своему гостю левым глазом и стал соблазнять.
- А, может, по сто грамм для тонусу мозгов?
- Я не пью, - грустно ответил Сизов.
- А чего так?
- Отпил свое.
А что ж вы думаете, Николай Петрович в электричках торгует? Он, ведь, начальником ремонтного участка целых три года работал, и семья у него была: жена, двое детей, но силы воли для счастливой жизни не хватило. Пил он крепко. Но это уже в прошлом, как, впрочем, и всё хорошее.
- Закодировался, значит, - понимающе мотнул головой Иваныч, доставая из-за печки бутылку, - а я выпью.
Сизов глянул на бутылку и обомлел. Точно такой же дракон на этикетке, которого он видел сперва в руках таинственной старухи, а потом на кухне убитого Крохи. Всё это тотчас же узнал бывший работник органов правопорядка.
- Водка заметная, - размышлял Иваныч, внимательно рассматривая этикетку. - Это профессору Асахину, дача которого на берегу пруда, племянник из Сибири привез. Он там ликероводочный завод открыть надумал, вот из пробной партии продукции и привез дяде в подарок два ящика. Эксклюзив, так сказать. А профессор, вроде тебя, не пьющий, так он всю водку знакомым роздал. Меня, вот, парой пузырей одарил. Заметная водка - еще одно верное доказательство, что Хряка по-крупному подставить хотели. Письмо, нож, бутылка. По черному парня валят. Вот, только, кто?
- Так, может нам сейчас к профессору, - предложил Николай Петрович, - да выяснить у него всех, кому он водку давал, а потом допросить их.
- Хорошо бы, - развел руками сыщик в отставке, - да только нет профессора сейчас здесь, да что там, здесь, его в стране-то нет. На симпозиум за океан укатил. От верного человека знаю. А водку он многим давал - широкой души человек.
- Раз нет профессора, так значит надо старуху искать, опять на ней всё сходится, - наливая себе стакан чая, попытался еще раз настоять на своем Сизов. - Как старуху найдем, так сразу все ясно станет.
- А может, и не станет, - молвил задумчиво Иваныч, аккуратно наливая себе в рюмку водки. - Отбрехается старуха твоя.
- Это как это?
- Да, очень просто: скажет, что попросил её за деньги некий неизвестный доброе дело сделать, а она сама никак не при делах. Ни ухом, ни рылом, значит. И не придерешься. Мотив бы нам знать. Вот, за что твоего дружка убить могли.
- Действительно, за что? - подумал Николай Петрович, встал из-за стола и принялся ходить взад-вперед по тесному жилищу старика.
Он ходил и старался как можно больше вспомнить о своем школьном товарище, но вспомнить, никак не получалось. Все воспоминания крутились возле летней речки, где обитали они с Юркой с утра до вечера. Рыбу ловили, шалаши строили и особо любили раскопки разные. Очень уж хотелось Юрке под речным песком старинный город отыскать. Улыбнувшись воспоминанию о старинном городе, Сизов подошел к комоду и заметил там две старинные монеты, до того почерневшие от времени, что и монетами их теперь не каждый назовет.
- Старинными монетами интересуетесь? - взяв одну деньгу в руку, поинтересовался Николай Петрович у хозяина.
- Не, - махнул тот рукой, - случайно нашел. У нас тут у реки давным-давно конюшня была, вот, а еще раньше на этом месте, по всей видимости, мыть собирали. А этой весной там рядом траншею копали, на кучу гнилья наткнулись и пару монеток нашли. Да такие они старые оказались, что слух об этом по всему району пошел. Народу понаехало, кто с чем: кто с лопатой, кто с миноискателем... И каждый норовит чего-то найти. До драк дело доходило. Право слово, до драк. Я от скуки тоже сходил покопать. Повезло.
- И Юрка, говорят, тоже монеты старинные собирал, - вспомнил Сизов вслух разговор, услышанный на похоронах. - Много у него их было.
Иваныч, как услышал и Юркином пристрастии, так сразу же мотив и предположил. Тут же решили обратиться к знатоку.
- Вову Банкина спрашивать будем, правда, у него не всегда все дома, - красноречиво повертел пальцем у виска сыщик, - но нам с тобой сейчас выбирать не приходится. Будем его на арапа брать. Они, эти кладоискатели, все друг друга знают. Может, повезет нам. В следственной работе - везенье не последнее дело. Короче, я представляю тебя следователем из района, а дальше посмотрим. По обстоятельствам.
- А я чего, я ничего, - минут через десять засуетился наш визави, услышав слово "следователь". - А что копаю, я, ведь, не просто так. Я нузимат.
- Ты, не нузимат, а мудозвон, - резко оборвал испуганного копателя Иваныч. - Чего ты вертишься, как вошь на гребешке? Вон, у следователя вопросы к тебе, так что будь добр ответить.
- Это, - тотчас же принял Николай Петрович эстафету от своего старшего товарища, - отвечай, ты Юрия Крохина знаешь? Он тоже старинные монеты собирает.
- Не знаю я никого, - резко засуетился копатель. - Чего прикопались? Почему я должен?! Не имеете таких правов!
- Не юли! - топнул ногой Иваныч. - Отвечай, как положено! А то, смотри у меня!
- А я чего, я ничего, - пожал плечами да проворно захлопал ресницами Вова. - Чего, я их всех по фамилиям знать должен. Знаю Юрку Плаксу и Юрия Васильевича.
- Давай, про Юрия Васильевиче подробнее, - уже практически серьезно стал входить в роль следователя Сизов. - Опиши, какой он из себя.
Здорово бестолковые описания, с частыми отвлечениями на темы посторонние, ясно показали Николаю Петровичу, что поиск их идет верным путем. Точно - Юрка Кроха состоял в знакомцах местного кладоискателя. И внешность сходилась, и о привычках Юрки любитель старины поведал достаточно точно. Из мозаики путаного рассказа - образ Крохи прорисовывался всё яснее. Сизов легким кивком головы информировал Иваныча о своих дедуктивных выводах. Когда Николай Петрович стал, пока мысленно, формулировать вопросы о потенциальных врагах убитого, Вова взял, и сам врага нарисовал.
- Хороший был человек, Васильевич. А за правду всегда до последнего стоял. В прошлую субботу, у них со Стратовым на самую малость до кулаков не дошло. Да, чего там не дошло? Схватились! Я вам скажу честно, что Стратов не прав. Нельзя добычу прямо из-под рук выхватывать. Васильевич помойную яму у конюшни отыскал и там копать начал. Метра на полтора заглубился и решил в магазин сходить, а в это время Стратов в яму с заступом - прыг. И нашел алтын времен Алексея Михайловича. Сечете? Василич, конечно же, на дыбы. Руку Стратову вывернул, алтын в карман и прет грудь в грудь. Еле-еле их растащили. А как они ругались, как ругались...
- Стратов сейчас здесь живет? - резко спросил Иваныч.
- Здесь, - кивнул головой Вова. - Сегодня утром его видел.
- Слушай, Вова, а ты тут часом старухи горбатой не встречал нигде? - еще уточнил интересующие вопросы Иваныч.
- Была, вроде, - сунул указательный палец в нос Банкин. - Видел я её один раз около дома Стратова. До ужаса горбатая.
- Пошли, - скомандовал отставной сыщик своему напарнику. - Сейчас мы его...
Когда они выходили из избы Банкина, на голову Николая Петровича упал один из многочисленных пучков сухих лекарственных трав, повсюду развешенных по жилищу любителя древности. От пучка Сизов отмахнулся и выбежал на улицу вслед за Иванычем.
Жил Стратов метрах в пятидесяти от жилища Вовы, Иваныч даже мотоцикл заводить не стал и быстро катил его в поводу. Стратова Николай Петрович узнал сразу. Это был тот самый Женя, который заправлял на похоронах Юрки.
- Вот, сволочь! - подумал Сизов и одарил Стратова настолько гневным взором, что сам даже поморщился. - А как притворялся.
А Иваныч опять за свое.
- Вот, Евгений Сергеевич, - показывая пальцем на своего спутника, вещал бывалый сыщик. - Следователь из прокуратуры по твою душу.
- Да, сколько можно! - вполне натурально возмутился Стратов. - Пять раз на допросы меня вызывали. Всё уже рассказал. Чего еще от меня надо?!
- Вон, как комедию ломает, - думал Николай Петрович, одновременно формулируя вопрос, чтоб этого подлеца да мордой об стол. Фигурально, конечно же.
Но не успел Сизов вопроса каверзного сформулировать, Иваныч его опередил
- И про драку на конюшне всё рассказал? - с легкой ехидцей поинтересовался матерый волчище сыска.
- Какую драку?! - продолжал изображать невинность с изумлением Стратов.
И тут Иваныч ему всё выложил, весь рассказ Вовы Банкина передал, и не только передал, но еще и различными выражениями украсил.
- Бред! - стал отмахиваться от правды злодей Евгений. - Юра был мой друг, и мы с ним не то что не дрались, мы с ним не ссорились ни разу. Мы уж лет десять вместе землю копаем. Куда только не выезжали... А чего нам делить?
- Алтын времен Алексея Михайловича, - продолжал выказывать свою осведомленность Иваныч.
- Бог, с вами, - махнул рукой Стратов, - чтоб мы с Юрой из-за алтына драться стали. Глупость. Был алтын, не спорю. И две серебряных византийских монеты Юра здесь на раскопе нашел. Очень редкие и ценные. Кстати, пропали они. Из альбома Юриного пропали. И взял их явно знаток, аккуратно взял. Я обо всем этом не раз в милиции рассказывал. И опись там же составил. Чтоб я с Юрой подрался. А вам кто эту чепуху о драке-то рассказал?
Иваныч задумался.
- Неужто Банкин меня, словно пацаненка развел, - зачесал мизинцем правую бровь опечалившийся сыщик. - Нежели этот идиот...
- Нет, вот здесь вы ошибаетесь, - улыбнулся Евгений, - Банкин не идиот. Он умело прикидывается идиотом, но это не так... Буквально, третьего дня я случайно услышал, как они с Дружком на философские темы спорили. Так вот, я вам скажу, что сам Гегель в кое-каких вопросах Банкину в подметки не годится. Или вот...
- С каким Дружком? - перебил Евгения Николай Петрович.
- Родственник Банкина. В субботу эту приехал. У него в разговоре через слово "дружок" да "дружок". Вот я его Дружком и прозвал. Актер он, между прочим. Меня, - говорит , - в кремлевский дворец не раз Бабу Ягу приглашали играть. Врет, скорее всего, но на Бабу Ягу похож. Одно лицо.
- А та старуха, которая мне письмо дала, тоже часто "дружок" повторяла, - глянул Сизов на Иваныча.
- За мной! - рявкнул сыщик на редкость командным голосом. Они побежали.
Изба Банкина была заперта на замок. Иваныч сбегал за мотоциклом, потом велел Николаю Петровичу сесть сзади, а Евгению вручил телефон, чтоб тот вызвал наряд милиции. Стратов сперва воспротивиться попытался, дескать, у меня свой телефон есть, но сыщик сказал, что с его телефона гораздо надежнее вызов будет и назвал фамилию, через которую наряд вызывать сподручней.
Банкин со своим родственником рысью семенили по дороге в сторону железнодорожной остановки. На плече у Банкина болталась спортивная сумка. Николай Петрович, заметив спешащую пару, приготовился к жестокой схватке, но Иваныч решил в пешем строю на этот раз не драться. Он поддал газу в недра своего железного коня и, обгоняя беглецов, ловко сорвал сумку с плеча Банкина. Потом они развернулись на ближайшей развилке и помчали обратно. Сумка оказалось настолько ценной для Банкина, что он с родственником бежал за мотоциклом, словно спринтер за олимпийской медалью.
Когда запыхавшиеся преследователи подбежали к своей же избе, то Иваныч сразу же отдал им сумку нате, дескать, радуйтесь. Но радовались преступники (теперь уже можно точно сказать об этом) недолго. Скоро приехала милиция. Она-то сумку по всем правилам юридической науки и отобрала. В сумке оказались монеты, похищенные у Юрия Крохина. Сознались злодеи здесь же, на улице и при всем честном народе стали "топить" друг друга.
- Плевое дело, - отмахнулся Иваныч, от благодарностей работников правопорядка. - Всё, как на ладони.