"Придёт или не придёт? - думал Иван Петрович, спускаясь к ручью.
Перейти ручей можно по двум скользким брёвнам. И Иван Петрович непременно должен подать ей руку. Он не мог допустить, чтобы светлая туфелька Лизы вступила в эту перемешанную многими ногами чёрную жижу. За последние шесть лет грязи возле ручья заметно прибавилось. Теперь, чтобы помочь Лизе перейти, надо будет встать на грязный серый валун, а иначе... Иван Петрович ухватился за ветку ракиты, прицелился, но глянув на новые ботинки, остановился и решил подождать, когда Лиза подойдёт к ручью. Вот тогда и наступит время для подвига. А пока стремительным водоворотом завертелись воспоминания шестилетней давности.
Шесть лет назад он, отучившись на юридическом факультете, приехал погостить в имение тётушки Клавдии Семёновны. И встретил Лизу. Имение её родителей было в соседнем селе Савино. Совсем недалеко, если напрямик. Только ручей перейдёшь и ты уже во владениях отца Лизоньки. Но, это совсем неважно, Иван и десять вёрст прошёл бы, чтобы увидеть Лизу, поговорить с ней. Или посмотреть в её глаза, сияющие блеском изысканного бриллианта. Во всяком случае, так казалось влюблённому молодому человеку. Великолепные глаза. Лиза тоже воспылала к нему взаимностью, и они стали встречаться около причудливо изогнутой сосны на берегу светлого ручейка. Это было их место. Именно здесь летним вечером они поклялись, что будут вместе на веки вечные до гробовой доски, но человек предполагает, а бог, как известно, располагает. Обычное дело. В конце августа Иван получил письмо от старинного друга покойного отца - знатного генерала, служившего при дворе государя. Генерал писал, что Ивану скорее надобно явиться в присутствие министерства государственного имущества, где ему приготовлено место. Пришлось ехать в столицу. Иван поклялся Лизе, что вернётся через год просить её руки, но... Но осенью умерла мать Ивана и ему пришлось много хлопотать о продаже их родового имения. Цену удалось получить хорошую, а потому Иван Петрович как-то разом разбогател, вступил в модный клуб и скоро попал в сверкающий омут жизни весьма высокого общества. Летом, вместо поездки в имение тётушки, укатил Иван Петрович с новыми друзьями на воды. Тётушка обиделась. Три года жил Иван Петрович на широкую ногу, окружённый верными друзьями и развесёлыми дамами умопомрачительной красоты. Потом деньги закончились. Наикрепчайшая верность друзей подобно гнилой верёвке разом оборвалась. Дамы поскучнели, начали коситься да фыркать, а потом и вовсе отвернулись. А тут ещё, как на грех, благодетель Ивана Петровича попал в опалу и был сослан из столицы в деревню. Сие происшествие сказалось и на службе молодого чиновника. Всегда благоволивший Ивану Петровичу начальник стал холоден и придирчив. Как известно, придраться можно даже к замшелому пню, а уж к человеку и подавно. Каждый день теперь получал Иван Петрович начальственные укоризны. Ему бы смириться, но из души его, то и дело летели ошмётки былой гордости, словно грязь из-под копыт скачущего коня, и Иван Петрович "взбрыкивал". А какому начальству такое понравится? В общем, черная полоса очень быстро перечеркнула все радости жизни. Нужда любого в дугу согнёт. Дошло до того, что Иван Петрович стал присматривать в невесты какую-нибудь купеческую дочь...
На том берегу ручья еле слышно зачавкала грязь.
" Идёт! - обрадовался Иван Петрович, подбежал к переправе и прислушался".
Не слышно шагов, только еле журчит ручеёк да стрекочет стрекоза крыльями. Иван Петрович шумно вздохнул, отошёл от грязного места, и опять в душу его полезли надоедливые воспоминания.
Дочь богатого фабриканта Марфа всем хороша и приданое доброе отец её обещал. Всё сходилось как нельзя лучше, только попрёков от бывших друзей опасался Иван Петрович. Боялся он: засмеют, в общество своё не впустят, а потому и никак не решался объявить о женитьбе. И хочется и колется... А решаться надо было, фабрикант уж стал щёки дуть, дескать, давай, господин хороший: или девку под венец или нечего ей мозги пудрить, нам другого такого при наших капиталах найти - это на раз плюнуть. И вот тут пришло письмо от Клавдии Семёновны. Письмо длинное, полное упрёков и слезоточивых воспоминаний, а в самом конце приписка: как найдёшь время, так приезжай, посоветоваться надо. Прочитав письмо, Иван Петрович мигом загорелся идеей отдохнуть летом в деревне да разобраться там со своей судьбой, как говорится, на свежую голову. Это, во-первых, а во-вторых, помириться с тётушкой надо. Годков Клавдии Семёновне уж много, поместье у неё богатое и из близких родственников - только племянники. Иван Петрович тотчас же с изрядной долей трагизма объявил всем, что вынужден срочно поехать в имение тетушки - вопрос жизни и смерти. И будто накаркал. Клавдию Семёновну он застал при смерти. Все ждали со дня на день неминуемого.
- Всё хорошо было, - со слезами на глазах рассказывала Ивану Петровичу кузина Мари. - Весёлая была, на богомолье пешком собиралась, очень обрадовалась, когда Николя погостить приехал, в первый раз всё-таки... Потом письмо от тебя получила, от счастья прямо-таки светилась, а через два дня удар её и хватил....
У Клавдии Семёновны кроме племянницы и двух племянников никого из родни не было. Больше всех она любила Машеньку - дочь брата Бориса. Борис в молодости пошёл наперекор родителям и женился на безродной француженке - танцовщице из какого-то второсортного театра. С этой женитьбы и понеслась жизнь Бориса наперекосяк: отец его проклял да от дома отказал, а француженка сбежала, оставив обманутому мужу трёхгодовалую дочь. Как тут не пуститься во все тяжкие, вот Борис и пустился, отдав дочь на руки сестре Клавдии. Царство ему небесное. Ещё один племянник Клавдии Семёновны - Николай служил в гвардейском полку и считался там лихим рубакой. Не раз отличался он во время военной кампании где-то в Коканде, потом вернулся в Петербург героем, но через год был сослан за очередное безобразие в дальний степной гарнизон. Вот там и случилась с Николаем пренеприятнейшая история: влюбился он в замужнюю даму, стрелялся на дуэли с её мужем, был контужен пулей в голову и повредился в рассудке. Теперь его не узнать: из развесёлого гусара с модными усами, он превратился в угрюмого затворника с хилой бородкой деревенского дьячка. Ивану Петровичу при встрече даже слова доброго братец не сказал, буркнул что-то себе под нос и отвернулся. Николай по утрам куда-то пропадал, а потом целыми днями сидел неподвижно у главных ворот и смотрел на дорогу. Лишь Маша имела к нему подход и только с ней он разговаривал.
Солнце уже припекало не на шутку, а Лизы всё не было. Иван Петрович стал терять терпение. Он уже не стоял, вглядываясь в заросшую густой травой тропинку на другом берегу ручья, а ходил на своём берегу то вверх, то вниз.
"Не придёт, - думал Иван Петрович, - обманула. Эх, Лиза... Подарила надежду на счастье и безжалостно придушила её".
Тут Иван Петрович остановился и хлопнул себя по лбу.
" Как же я сразу не додумался? Она же не здесь пойдет, а от большой дороги. Здесь очень грязно".
Он побежал вверх по тропинке, и чуть было не сшиб мастерового, спускавшегося к переправе через ручей. До дороги встревоженный кавалер домчал быстро, но и здесь не встретил своей возлюбленной. Иван Петрович немного постоял на обочине дороги, махнул рукой и побрёл восвояси, как говорится, не солоно хлебавши.
Раздосадованный страдалец подошёл к дому и увидел у ворот брата Николая, как всегда сидевшего на брёвнышке и очищающего щепкой грязь с сапога. Рядом стояла Мари. Никого Ивану Петровичу сейчас не хотелось видеть, а потому он свернул на узенькую тропинку в кустах и побрёл вдоль ограды к задней калитке. Возле калитки Иван Петрович немного постоял, посмотрел на сверкающую гладь реки, в обрамлении позолочённых солнцем песчаных берегов, вспомнил глаза Лизы и вошёл в ограду. На аллее встретился ему человек в поношенной студенческой одежде. В другой раз Иван Петрович непременно бы узнал - что это за человек, что это он тут делает, но сейчас ничего не хотелось. Он поднялся на второй этаж в свою комнату и встал у окна. Отсюда виднелся краешек сбегающей к мостику через ручей тропинки. На тропинке мелькнула фигура в темно-зеленом сюртуке. Иван Петрович ещё раз вздохнул о неудавшемся свидании, упал на кровать и стал вспоминать вчерашний день.
Вчера были именины у Василисы Егоровны - матери Лизы. Маша предложила съездить к соседям с поздравлениями.
- Всё равно тетушке мы сейчас ничем не поможем, - вздохнула кузина, - а людям приятно будет.
И как только полуденная жара спала, они поехали. Николая Маша не позвала, хотя он сидел около ворот и смотрел на дорогу. В доме именинницы собрались все окрестные помещики и родня - человек двадцать. Иван Петрович первым вошёл в залу, а Мари следом. Среди гостей Иван Петрович сразу же увидел Лизу и малость смутился. Лиза его тоже узнала, но на поклон ответила весьма прохладно, а потом глянула с такой ненавистью, что мороз пробежал по коже. Иван Петрович торопливо отвёл глаза.
Василиса Егоровна постаралась в честь своих именин изо всех сил - даже оркестр из деревенских мужиков составила. Управлялся с доморощенным оркестром дальний родственник именинницы - забавный лысенький старичок с носом цвета полуспелой сливы. А где оркестр там и танцы. Несмотря на ненавистный взгляд бывшей возлюбленной, Иван Петрович, заметив, что Лиза стоит одна, всё-таки решился встать с ней в пару. Во время мазурки он шепнул Лизе комплимент и напомнил о встречах возле кривой сосны, а та в ответ ему улыбнулась. И опять тот же блеск прекрасных глаз! И божественный запах духов Ралле! Её любимых духов. У Ивана Петровича перехватило дыхание. Он нежно пожал Лизе руку. И она ответила тем же. Танец закончился. Иван Петрович отошёл к открытому окну и никак не мог отдышаться.
- Иван, - от двери залы к окну подошла Мари, - будь осторожнее. У Лизы ревнивый муж. Ты бы видел, как он сейчас смотрел на тебя. Ему могут всё рассказать о вас... Вон он опять о чём-то спрашивает Лизу...
Иван Петрович обернулся и увидел рядом с Лизой господина со статью молодого Геркулеса, из тех, кого смело можно назвать писаным красавцем.
- А кто он? - Иван Петрович отвернулся от супружеской пары и наклонился к уху кузины.
- Пётр Никитич - военный врач. Умный и смелый человек. Он закончил университет и сразу же поступил в действующую армию. А здесь недалеко поместье его отца. Он приезжал в отпуск, встретил Лизу, женился и увёз её к месту службы - куда-то в Оренбург. Года три они там жили, а с полгода назад вернулись. Тогда Василиса Егоровна приболела, и все дети собрались в родное гнездо. Потом Василиса Егоровна на поправку пошла, сыновья уехали, а Лиза с мужем так и остались. А сегодня опять все вместе ...
Договорить Мари не успела. Пригласили к столу. Поговорить с Лизой у Ивана Петровича больше не получилось. Муж не отпускал её от себя ни на шаг. А поговорить очень хотелось, и не только поговорить, ещё и в глаза её прекрасные глянуть. Хотя бы разок... Мари беспрестанно шептала что-то Ивану Петровичу на ухо, только он её не слушал, а всё искоса поглядывал на Лизу, но та в его сторону не смотрела. Хотя нет, единожды глянула, правда, уж очень злым показался тот взгляд.
Дома Иван Петрович не находил себе места и даже стал просить Мари отнести Лизе записку. Шесть лет назад Иван и Лиза называли тринадцатилетнюю Мари - нашей Иридой. Ирида была посредницей между богами и людьми, а Мари бегала с записками из одного имения в другое. Только на этот раз Ирида воспротивилась.
- Ты с ума сошёл, Ваня? - захлопала она пушистыми ресницами, - она же замужняя дама. Как ты такое только помыслить мог?!
Полночи Иван Петрович не спал и ворочался, придумывая разнообразные способы увидеться с Лизой. За окном - то лаяли собаки, то скрипели колёса запоздалого экипажа, то грустно ухала лесная птица. Уснул он только под утро, а вот поспать вволю не получилось. Пришла Мари - бледная и с красными от бессонницы глазами.
- Всю ночь не спала, - вздохнула кузина, - всё о вас с Лизой думала. Я же помню всё. Как вы любили друг друга. И как я вам тогда завидовала. Я думала, думала и решилась: пиши записку. Я каждое утро езжу на конную прогулку и иногда заезжаю к ним. Ничего тут особенного. Пиши...
Кузина вернулась быстро. Вбежала на порог и прошептала, будто выдохнула
- Иди к кривой сосне. Сказала, что придёт.
И Иван Петрович побежал.
Вернувшись с неудачного свидания, опечаленный влюблённый на самую малость не пустил слезу. Комок обиды трепетал в груди, будто птица в силке. На мгновение Ивану Петровичу расхотелось жить, но тут кто-то постучал в дверь. Иван Петрович быстро вскочил с кровати, глянул на себя в зеркало, пригладил рукой волосы и разрешил войти.
- Ты поговорил с Лизой? - с порога поинтересовалась Мари.
- Она не пришла, - вздохнул Иван Петрович.
- Как не пришла? - вытаращила глаза на кузена взволнованная Мари и села на кровать. - Она же призналась мне, что до сих пор любит тебя. Только тебя и больше никого... Она даже...
- Что "даже"?
- Сказала, что готова бежать с тобой от постылого мужа.
- Бежать? - Иван Петрович провёл ладонью по лицу. - Я тоже... Я готов...
- Ты обманываешь меня, Ваня? - Мари подошла к кузену. - Вы сговорились? И теперь...
- Она не пришла, - мотнул головой Иван Петрович. - Поезжай к ней сейчас же! Вдруг что-то... Я без неё теперь жить не смогу... Я не могу представить, как другой... Я его...
- Подожди, - Мари встала с кровати, подошла к Ивану Петровичу и прижалась к его груди. - Нельзя так сразу, она же замужем...
И тут Иван Петрович почувствовал аромат духов Лизы, в голове его помутилось и очень захотелось поцеловать кузину в губы. И не как родственницу, а ...
- Иван, что ты делаешь?! - Мари оттолкнула его от себя.
На пороге стоял лакей.
- К вам баре из соседнего имения, - громко объявил слуга.
Иван Петрович обернулся, но ничего не успел ответить. В комнату ворвались сразу несколько человек. Одного из незваных гостей Иван Петрович узнал сразу - это был муж Лизы. В комнате занялось столпотворение.
- Вот он, подлец! - орал муж, наступая на Ивана Петровича. - Где моя жена?! Где Елизавета?!
- Я н-не знаю, - поспешно отступал несостоявшийся Парис. - Она не пришла!
- Куда?! - схватили Ивана Петровича за руку младший брат Лизы.
Иван Петрович знал его с детства, но никогда не думал, что тот вот так может напасть на честного человека. Приличным человеком казались, а тут...
В поднявшейся суматохе Ивана Петровича могли и побить, но от позора его спас здешний становый Мефодий Кириллович.
- Господа! - закричал он, оттаскивая буянов от жертвы. - Попрошу спокойствия!
Нападавшая стороны немного отступила к порогу, но было видно, что боевой задор кипит в их душах, словно вода в тульском самоваре.
- Господа, - Мефодий Кириллович заслонил собой Ивана Петровича и отчаянно глянул в глаза мужу Лизы. - Петр Никитич, идите сейчас же к ручью. Там...
- Что там?
- Увидите, - становый выпроводил посторонних из комнаты и утёр рукавом лоб. - Иван Петрович, как же вы так? Я ведь и батюшку вашего знал, и матушку... А с Клавдией Семеновной и подавно дружен был... Он рассказывала мне о ваших, прошу меня простить, безобразиях, но я и подумать не мог, что настолько всё так... И Мария на днях слово в слово повторила о ваших амурных делишках ... Срам-то какой... Уж вы меня не обессудьте, но я вынужден в вашей комнате стражника поставить...
- Зачем?! - удивился Иван Петрович.
- Ой, Господи, - Мефодий Кириллович перекрестился. - Беда... Я при них напрямую говорить не стал. Елизавету Алексеевну возле ручья мертвой нашли.
- Как?! - Иван Петрович ринулся к двери, но дюжий стражник остановили его.
- Вы, Иван Петрович, посидите пока здесь, - молвил становый и кивнул стражнику, дескать, в оба смотри. - А я побежал. Следователь приедет сейчас. Мы с ним скоро вернёмся сюда. Ой, беда...
Мефодий Кириллович вместе со следователем пришли через час. Следователя Иван Петрович сразу же признал - это Аркадий Заславский, однокашник по университету.
- Аркадий! - бросился к однокашнику Иван Петрович. - Что всё это значит? Почему меня не выпускают из комнаты? Что с Лизой?
Аркадий ответил не сразу, он подошёл к окну, посмотрел на улицу и только потом заговорил.
- Её убили...
- Кто?!
- Понимаешь, Иван, - следователь посмотрел на Ивана Петровича, - плотник Петров видел как ты убегал с места преступления...
- Какого преступления? - Иван Петрович вытаращил глаза на бывшего однокашника, но тот сделал вид, будто не услышал вопроса и продолжил.
- А ещё механик Сизов рассказал о том, как ты тайно через заднюю калитку пробирался к себе...
- Какой еще Сизов?! - Иван Петрович попытался встать со стула, но становый ловко усадил его обратно.
- Бывшего студента Сизова наняла Мария Борисовна устроить фонтан в саду, - вздохнул следователь, - но это не самое главное. Главное - записка, какую нашёл муж Елизаветы Алексеевны. Ты писал ей записку?
- Писал, но Лиза не пришла.
- В том то и дело, что пришла, - Аркадий Николаевич подошёл к окну. - На свою беду пришла...
- Так ты думаешь, что это я её?! - на этот раз становый не смог удержать подозреваемого в преступлении и тот схватил следователя за руку.
- А что мне ещё остаётся думать? - Аркадий Николаевич освободил руку и поморщился.
- Аркадий! - Иван Петрович закрыл лицо руками. - Ты соображаешь что говоришь?! За что я мог убить Лизу?!
- Клавдия Семёновна давно мне жаловалась, - вмешался в беседу становый, - что вы с плохими людьми компанию в столицах свели. Всех и вся презрели. Особенно с дамами... И не мне одному жаловалась... А лакей Кондрат видел, как вы даже сестру свою двоюродную силком... Это самое... Вот и думают люди, что отказала вам Елизавета Алексеевна в близости, так сказать, вы её и того...
- Вы с ума сошли! - Иван Петрович метнулся к следователю. - Как дикость такая в голову могла прийти?! Аркадий и ты веришь в этот бред?!
- Иван, - не оборачиваясь, заговорил Аркадий Николаевич, - я бы рад не верить, но факты... Всё против тебя... Ты сам посуди: кто ещё мог совершить такое гнусное дело?
- Братья её! - заорал Иван Петрович. - Из-за наследства! Лиза же последнее время всё около матери жила, вот и побоялись они, что отпишет ей всё Василиса Егоровна.
- Да нет там никакого наследства, - опять подал голос Мефодий Кириллович. - Когда Елизавета Алексеевна с мужем вернулись, так матушка вскрости и слегла. Дети все около неё собрались. Ну и, как сами понимаете, разговор о наследстве зашел. Выяснять стали - кому чего... Да только оказалось, что ни шиша у Василисы Егоровны за душой. Всё заложено и перезаложено после смерти мужа её. Царство ему небесное. Любит Василиса Егоровна пыль людям в глаза пустить...
- Тогда муж! - продолжал горячиться Иван Петрович. - Она не любила его!
- А мужу-то совсем это ни к чему, - махнул рукой становый. - Я по весне к его батюшке заезжал. И узнал там, что проклял Никита Саввич сынка своего Пертрушу за какую-то тёмную историю: то ли в карты он проигрался в пух и прах, то ли казну полковую умыкнул... Не знаю... Но нет теперь хода Петру Никитичу ни в дом отчий, ни к месту службы. Вот куда ему податься? Жил он у Василисы Егоровны как зять, а теперь кто? Что ему теперь делать по такому случаю? Из этого дома съезжать надо, а податься куда теперь? Не было ему никакой выгоды супругу жизни лишать...
Мефодий Кириллович хотел ещё что-то добавить, но тут дверь распахнулась, и в комнату вбежал Николай. В руках он держал по пистолету.
- Убийца! - глаза кузена сверкали яростным блеском. - Умри и ты!!!
Грохнул выстрел. Резкая боль пронзила плечо Ивана Петровича, и он упал на пол, теряя сознание. Последнее, что запомнилось - так это пороховой дым и гром ещё одного выстрела.
- Повезло вам, Иван Петрович, - улыбался больному пожилой господин, - ещё бы вершок в сторону и всё... Я врач из уездной больницы. Мефодий Кириллович попросил присмотреть за вами. В рубашке выродились, а в себя братец ваш не промахнулся...
- Какой ещё братец?
- Кузен ваш. Николай. В вас пульнул, а из другого пистолета прямо себе в сердце... Оказывается Елизавета Алексеевна - та самая дама, из-за которой стрелялся братец ваш. Муж его опознал. Говорит, мания у него после ранения в голову началась: всё за Елизаветой Алексеевной издалека следил. Преследовал её - натуральным образом. Они из одного города в другой переехали, он за ними. Они в деревню, и он тут как тут. Петр Никитич уж и грозил ему, и жаловался, чтоб к порядку призвали, но всё как с гуся вода. Больной человек, чего с него взять... Записку братец ваш оставил, что жить без любимой не может, но убийце отомстить обязан. Любовь, понимаешь ли... Вот такие дела. У вас же рана не опасная, крови много вы потеряли. Отдыхайте...
Врач ушёл. Иван Петрович смотрел на белёный потолок и думал о своей незавидной судьбе. Когда захотелось всплакнуть, пришёл Аркадий Николаевич. Вид у него был весьма удрученный.
- Иван, - вздохнул он, глядя на окно, - ты должен во всём признаться. Отпираться бессмысленно... Особенно теперь, когда у тебя под постелью нашли нож...
- Какой нож? - скривившись от боли в плече, а ещё больше от обиды, прохрипел Иван Петрович.
- Тот самый, каким убили Елизавету Алексеевну, - Аркадий подошёл к окну, - нём и кровь осталась... Признайся, что это ты убил... Всё же на тебе сходится. Отпираться бесполезно.
После этаких слов Ивану Петровичу захотелось вцепиться в шею бывшему однокашнику и придушить его точно также, как младенец Геракл ядовитую змею, но сил хватило только на то, чтобы прошептать.
- Подбросили мне этот нож... Муж её приходил, или братья её... Убийца подбросил! Неужели ты не понимаешь, Аркадий?!
Следователь ничего не ответил, а только укоризненно покачал головой и вышел из комнаты.
Аркадий Николаевич остановился на крыльце. Ему было жаль Ивана, да только: закон суров, но это закон. И никуда тут не денешься. Аркадий Николаевич пошёл к бричке, но тут увидел идущую по аллее бледную Машу.
"Вот ведь, сколько на неё свалилось, - подумал Аркадий Николаевич, - и брат двоюродный убит, и тетушка сегодня утром умерла, и второму брату острог грозит. Помочь бы ей чем-нибудь... Но чем? А вдруг Иван и вправду не убивал? Надо ещё раз всех допросить? Мало ли чего?".
Плотник Петров пилил столбы для подпорок водопроводной трубы.
- Дык, я уж всё рассказал, - утерев грязным рукавом потный лоб, вздохнул плотник. - Иду я, значит, а она лежит. Сама-то в траве, а рука на тропинке. Я, значит, развернулся и бегом в Савино к старосте тамошнему, дескать, так мол и так...
- Подожди, - следователь нахмурился, - что значит "развернулся"? Ты же в Савино шёл?
- Как так в Савино? - плотник захлопал белёсыми ресницами. - Почему в Савино? Из Савина я шёл. Гвоздей у кузнеца Силантия взял и шёл, а она тут лежит. Я же всё помощнику вашему в точности рассказал, а он на бумагу записывал. Мне скрывать нечего...
- Подожди! - сердито прикрикнул Аркадий Николаевич. - Ты из Савина шёл?
- Ну да...
- А Ивана Петровича, когда видел?
- Так до того. Мне скрывать нечего. Не приучен. Меня спросили: видел кого там рядом? А я говорю: барин приезжий убегал. Да вы у студента Сизова спросите, он меня у кузнеца как раз и встретил. Чего мне скрывать? Не приучен...
- Видел плотника, - сказал Сизов. - Меня Мария Борисовна послала к соседу взять порошка от боли в голове. Петр Никитич велел мне подождать полчасика, пока порошок приготовит. Он себе лабораторию в старой бане устроил. Умнейший человек. Его расчётам и анализу могли бы поучиться великие учёные мужи. Да... В общем, он пошёл лабораторию, а я в кузню насчет - ремонта насоса с Силантием посоветоваться. Там Петров сидит. Я, говорит, за гвоздями пришёл. А я ему в ответ, что гвоздей-то полно, он же на своём стоит - барыня управляющему наказала, а он мне. Тут савинский управляющий подошёл, стал Петрова насчёт плотницкого дела выспрашивать. Так и сидели мы, пока беспокойство в господском доме не началось. Вот так дело было. И видел я - как приезжий господин себе крался, я как раз в Савино пошёл, а он тут как тут...
- Так вы через ручей в Савино шли?
- Точно.
- А убитую видели?
- Упаси Господи. Я обратно из Савина на коляске с Петром Никитичем приехал. Пока я ждал, у них суматоха началась. Я уж говорил об этом... Гляжу - в нашу сторону на трёх колясках поехали. В одной коляске место свободное было, я и попросился...
Аркадий Николаевич поехал в Савино. Кузнец Силантий всё подтвердил: и слова плотника, и слова бывшего студента. Теперь следователь был почти уверен, что Иван Петрович не виновен. Аркадий Николаевич послал за помощником, уселся в беседке и стал там думать да с надоедливыми мухами сражаться.
Сперва был заподозрен Сизов, но при некотором размышлении от этой идеи пришлось отказаться: у студента не было возможности подбросить нож в комнату Ивана Петровича. Вторым в очереди стал муж убитой, но здесь тоже концы с концами никак не сходились. Петр Никитич говорил, что нашёл записку в комнате жены, а сам во время убийства порошок в бане делал. Убили-то: после того как Сизов пришёл в Савино, но до того как Петров отправился восвояси. Если б муж нашёл записку до встречи с Сизовым, то не до лекарства ему было бы... Остаются братья... Владимир и Дмитрий...
Помощник привёз бумаги. Следователь строго выговорил помощнику за невнимательность при допросах, послал его разузнать - где сейчас братья убитой и стал читать бумаги.
"Убиенная в платье домашнем, - читал Аркадий Николаевич, - подол платья да рукав в грязи. Со спины кровавое пятно. Туфли домашние. Светлые. На одной тоже грязь. Шляпа тут же валялась. Лежала покойница в траве у тропки, а рука её тропки поперёк. Нашёл её плотник Петров. Он же оповестил и старосту села, а тот послал за становым".
Когда он всё это читал в первый раз, то был уверен в виновности Ивана Петровича, но теперь эта виновность была под великим сомнением. Прочитав ещё раз описание трупа, сделанное всё тем же помощником, следователь задумался: могла ли женщина пойти на тайное свидание в домашнем платье и домашних туфлях?
"Могла, чтобы не вызвать лишних подозрений, - потёр пальцами лоб Андрей Николаевич и решил сейчас же сходить к месту, где нашли труп".
Следователь дошёл до бани, где Петр Никитич устроил лабораторию, прошёл перелесок, потом широкую цветочную поляну и стал спускаться вниз к ручью. Под ногами зачавкала грязь. И чем ниже спускался следователь, тем больше было грязи. Андрей Николаевич постоял возле места преступления, ничего замечательного не нашёл и пошёл обратно. У бани его встретил помощник и доложил:
- Владимир Алексеевич и Дмитрий Алексеевич в город уехали. И Пётр Никитич с ними. Будут только завтра утром.
Аркадий Николаевич немного постоял возле крылечка бани, поднял с земли брошенный цветок, посмотрел на него внимательно, но, видимо, ничего там важного не узрел. Цветок снова пал на грязную землю, пошёл опрашивать дворню. Больше здесь опрашивать было некого.
Горничная убитой Елизаветы Алексеевны лежала в своей каморке и тихо плакала.
- Где одежда хозяйки? - строго спросил следователь, чтоб для начала просто заняться чем-нибудь, а дальше видно будет.
- Здесь всё, - служанка утёрла слёзы и достала из-под кровати корзину.
Аркадий Николаевич осмотрел платье с большим кровавым пятном на спине и грязным подолом, потом взял в руки светлые домашние туфли. Пятка одной туфли была испачкана грязью, вторая оказалась чистой. Следователь долго смотрел на туфли убитой, а потом на свои ноги, где засыхающая грязь медленно превращалась из черной в серую и чуть было не закричал от внезапной догадки.
" Так не на одной же ноге она прыгала к ручью! На одной ноге... Бред... А если... Если... Да она и не сама пришла к ручью! Её туда уже принесли убитую. Но зачем? Чтобы подозрение пало на Ивана? Кому от этого польза?"
- Расскажи-ка мне всё, что вчера твоя хозяйка делала? - уже вслух обратился следователь к горничной.
- А чего рассказывать? - всхлипнула заплаканная женщина. - Каждое утро она ходила на поляну цветов на букет собирать. Как проснётся, так сразу и туда. Поначалу меня всё брала, казалось ей, будто подглядывает кто-то за ней, потом привыкла и одна стала ходить. Каждое утро... Даже в дождь ходила. Любила она, чтоб цветочки свеженькие всегда на столе стояли. Любила она цветочки. Царство ей небесное... За что же нам такое наказание? И вчера одна пошла. Как проснулась, так и пошла... И больше никто её не видел... Господи, за что же нам горе-то такое...
- Утром, говоришь, как встала... А когда ж к ней Мария Борисовна приходила?
- Какая Борисовна? - служанка посмотрела на Аркадия Николаевича. - Никто к нам утром не приходил.
- Как никто не приходил? А молодая барыня из соседнего имения, разве не приезжала утром?
- Вы что? - глаза горничной округлились. - Елизавета Алексеевна её на дух не переносила? Уж месяца два как. Я сама слышала, как она у матушки своей просила этой молодушке от дома отказать, но та не согласилась...
- Почему отказать?
- Не моё это дело, но думаю из-за того, что муж их с этой мамзелей уединяться часто стал... Только не нашего ума это дело...
Следователь опять задумался, и понял кому польза от того, что Ивана признают убийцей. Следователь крикнул помощника и повёл его к бане, а вернее к лаборатории. Там Аркадий Николаевич нашёл тетрадь, где учёный врач делал записи и спросил помощника.
- Сможешь таким же почерком несколько слов написать?
- Попробую, - пожал плечами помощник. - Ничего в этом почерке заковыристого нет.
- Тогда пиши: следователь о чём-то догадывается, собери все лекарства, какие я тебе давал, все пузырьки и без промедления брось в реку.
Не прошло и часа, как увидели сыщики Марью Борисовну с мешком в руках возле глубокого омута. Мешка ей бросить не позволили, а вот признаться заставили. Призналась Мари, что влюбилась без памяти в Петра Никитича, а тому деньги очень нужны. Он сначала хотел наследство жены получить, но оказалось, что нет. Вот тогда он с молоденькой соседкой сошёлся. Лекарства для её тётушки стал особые давать, от коих та сперва впала в беспамятство, а потом и преставилась. Теперь оставалось от лишних наследников избавиться да от бесполезной жены. Женатому ведь на богатой наследнице никак жениться не получится. Вот и придумал Пётр Никитич обвинить одного из наследников в убийстве, а второй сам от любви должен в петлю полезть. Всё вроде он рассчитал. Убил супругу и спрятал в своей лаборатории, а нож сообщнице передал. Потом Мари, послав к нему студента, знак подала, что труп можно на тропку возле положить. Всё он сделал, да только забыл туфли жены грязью измазать.