Аннотация: Посвящается подводнику ст. лейтенанту Александру Гудкову, погибшему на подлодке КУРСК
Филистеева Людмила
Филистеев Вениамин
Горький привкус августа
Был месяц май, цветущий, звонкий. Казалось, вся земля смотрела в небо одуванчиками. А веселые чудаки пассажиры расплачивались с кондуктором трамвая нежными букетиками ландышей. Торговки ведрами несли на базар купавки. Несли продавать чье-то детство.
В один из таких весенних дней в дверь позвонили. Я открываю и глаза мои округляются, как яблоки.
- Са-ша! Какими судьбами! Чудеса нежданные.
На пороге стоял друг моего сына. Умное лицо его, обычно сосредоточенное, сияло светлой майской улыбкой.
Хотя он был одет не в форму курсанта, а в простую белую рубаху, в облике чувствовалась строгая выправка моряка.
- О, бескозырка белая в полоску воротник, - шутливо приветствуя гостя, рассмеялся муж, появившийся за моей спиной. - Са-аша, с приходом тебя из морей.
Озаренные гостем, мы радовались, будто приехал сын родной, а не друг его детства Саша Гудков.
Кубики-рубики, санки зимой, в школе в одном классе. А потом пути разошлись, как в море корабли. Саша подался в военные моряки, а Веня в гуманитарии, историю любил. Но друзья детства - как лесные купавки. . . Годы воспаряли надо всем, а дружба все крепче завязывалась в морской узел. Любили фотографировать старинные церкви - золотые купола и пели под гитару мятежные песни:
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь время колокольчиков.
- Саша, ты подожди Веню, он должен скоро объявиться. - пригласила я его в комнату. Гость не успел сесть, а муж со своими разговорами:
- Он Пархому барабан понес.
Саша засмеялся:
- Веня не переменился, все играет на гитаре?
- Ну, все поет ястреб.
- Поди напели командой войско песен?
- Бегает на репетиции между сессиями.
А следом за мужем слышится мой голос:
- Ой, я умру со смеху. . . Собираются в Питер с концертом. Кому они там нужны, разве только рок-клубу "Зоопарк", который принимает всех залетных.
Немного погодя появился Венька - высокий, взлохмаченный. Отец маленький, а сын вымахал, как дед.
Друзья долго обнимались. Сдерживая искреннюю радость. Повзрослели. Упоенная взволнованной юной встречей, я пошла на кухню приготовить что-нибудь поесть. Чашечкой кофе не обойдешься. Я хлопотала среди мисок и сковоро-док, а из комнаты доносилось:
- Ну, как Баренцево море, рокочет?
- Да-а, голубизна, как и на Балтийском, вдоль и поперек. Бывает и моретрясение. Наш состав подводников сейчас в отпуске, а в августе снова, на полгода.
Гуляли по-казачьему, правда, не широко, но шумно. Гитара по очереди лихо звенела в руках друзей. Они по-шальному пели любимые в доску песни Башлачева. Цоя. "Мои друзья идут по жизни ма-аршем".
В глазах живой огонь. Выросли на этих песнях. Не отставали от хлопцев и мы с мужем. Захмелевший от вина мой суженный так распелся, что, казалось, собрался Богу душу отдать.
Напоследок Саша взял у Веньки из рук гитару, словно хотел бросить вызов небесам, и забацал на всю катушку песню Егора Летова "Все идет по плану". У нас аж мурашки телом побежали. А за стенкой две толстые девицы - торговки, сни-мавшие второй месяц комнату у соседки, контужено застонали.
После веселой пирушки я Сашу видела только два раза. Однажды он заходил к Веньке, чтобы пойти вместе на футбол. Я смотрела им вслед и тихо улыбалась, представляя, как они будут сидеть на трибуне стадиона и по-детски кричать: "Надо, надо! Гол! Надо, надо! Два!"
Последний раз я видела Сашу с букетом нарциссов. Наверно, для девушки. В конце мая от сына узнала, что друг его снова уехал в Североморск.
В сенокосном августе я взяла отпуск и собралась ехать с Веней на яблочный Спас в родные Савостьяны.
У меня с детства с этим православным церковным праздником связаны самые светлые воспоминания. Как сейчас чувствую запах спелых яблок и душистого меда. Женщины села, как и церковь, преображались в этот лень. Доставали из сундуков свои красивые наряды, покрывали головы яркими новыми платками и шли в церковь - окропить яблоки святой водой. Женские платки. . . .
Цветы по полю малиновому, желтому, голубому. Будто у церкви колыхалось море радужного цвета. Я так напилась в детстве своей босоногой душой этой раду-ги, что кажется, и по сей день из меня льется дивный свет разноцветья.
Накануне нынешнего яблочного Спаса по России прокатилась горькая весть: ". . . в Баренцевом море на подводной лодке "Курск" произошел взрыв. Получив серьезные повреждения, субмарина легла на грунт". Мы замерли. Саша на подлодке занимал должность командира группы радиоразведки. И начались томительные дни ожидания. Газеты наперебой выдвигали разные версии злосчастной трагедии: то американская подлодка, то чеченский терроризм. . . Мы ждали с нетерпением. Ждали завтрашний день. По натянутым нервам хлестали обрывки фраз: "Баренцево море. . . нулевая видимость", "мощное течение. . . шторм". "Восьмая попытка спасательного снаряда не принесла успеха".
Наступило 17 августа. В прессе внезапно перестали появляться фантастиче-ские предположения. Лишь краткие сводки с места трагедии держали нас в курсе происходящего. Наступило затишье, словно перед бурей. С подлодки никаких зву-ковых сигналов.
Через два дня, в день Великого Спаса местная газета поместила несколько фотографий экипажа атомохода "Курск" и среди них Саша Гудков. При виде знакомого лица у меня внутри что-то надломилось, и душа в недобром предчувствии заныла: "Допелись. Потеряли лучшего друга".
Не сладким, как спелое яблоко, был этим летом добрый Спас, а горьким, как привкус калины.
А в жизни, что в той песне, все шло по плану. Беспечно бегали пацаны. Стояла береза, свесив плакучие косы на углу улицы, где жил Саша Гудков, и у дома росли желтые цветы, прозванные в народе "Солнышко".