Леденящий душу, явственный, неотвратимый страх не давал Дарье уснуть. Внезапно она ощутила, чего боится. Страх смерти мешал ей дышать, парализовал волю, путал сознание. Дарье показалось, что спящий рядом муж, сын в кроватке в соседней комнате, их большая квартира - только хрупкие декорации, а настоящая в этой картине только близкая смерть.
"Неужели мы все умрем?", - думала она. - "Ведь я совсем молодая, и муж молодой, и ребенок у нас маленький".
Исчезали соседи по дому, сослуживцы, знакомые и каждый день становилось все больше имен в этом списке. Но об этом нельзя было говорить, ни с кем, даже с мужем.
Дарья приспособилась. В детстве она много голодала. Дарья тогда училась в школе в небольшом городке в пятнадцати километрах от родной деревни. На выходные Дарья пешком приходила домой. Мать продуктов с собой давала очень мало, хотя в доме всегда были яйца, картошка и молоко. У Дарьи началась анемия, и она едва не умерла.
Дарья поняла тогда, что должна выжить. Включился у нее такой особый режим выживания. И всю жизнь потом не выключался. Как будто звоночек начинал звучать где-то внутри, предупреждая об опасности.
Дарью после техникума распределили на комсомольскую стройку в далекий сибирский город, вокруг исчезали люди, началась война - все это твердило ей о смерти. А она должна была лишения не замечать, голод и холод молча терпеть, на боль не обращать внимания. Дарья должна была приспосабливаться и верить только своему звоночку внутри.
Чтобы слышать его лучше, Дарья обросла толстой кожей. "Так надо", - повторяла она и погружалась глубоко внутрь себя. Это было такое особое состояние души, безопасное.
Она ходила по лезвию ножа, полагаясь на свой внутренний звоночек. Ведь Дарья стала женой начальника на комбинате в Красноярске. Такая жизнь продолжалась много лет, и раньше она не боялась так сильно. Дарья понимала, что должна быть какая-то причина для ее страха.
Молодая женщина тихонько встала и пошла на кухню, к большому окну, не включая свет, на ощупь, чтобы не разбудить мужа и сына. Так на ощупь шла она по жизни, оберегая себя и свою семью.
Муж Василий во всем ее слушался и слова лишнего себе не позволял. Сирота деревенская, "лапотная", так он о себе говорил. Василий рано потерял родителей, и Дарья взяла его в свою семью, тоже деревенскую и многодетную. Муж и жена знали, что можно говорить, а что нельзя. Одно неосторожное слово могло убить сейчас.
Брат ее Михаил был совсем другой. Горячий, напористый правдолюб, он открыто говорил о том, о чем Дарья даже думать боялась. "Как безоружный солдат против огромного, вооруженного до зубов войска", - думала про него Дарья. - "Глупость, да и только, вот дурной".
Дарья и Василий не раз Михаила вразумляли:
- Нельзя так, Миша, думай, что говоришь! Ведь это пораженческие настроения!
Брат их не слушал, обвинял Дарью и Василия в лицемерии:
- Вы что не видите, что вокруг творится! Как можно молчать?
"В тюрьме он, что ли, такому научился?" - думала про себя Дарья. Ушлые деревенские мужики устроили молодого парня директором в местный магазин, и когда случилась недостача, они обвинили Михаила. Он оказался в тюрьме. Мать продала единственную корову и заплатила долг. Михаила освободили. Мать попросила Дарью найти непутевому брату работу в Красноярске. По рекомендации Василия Михаила приняли на комбинат, он получил квартиру, женился и растил двоих детей.
Темень кромешная за окном, сугробы огромные и метель лютая. Дарья вдруг вспомнила женщину с неприятным красным лицом, которая приходила к жене Михаила, Надежде. Надежда и ее мать шили телогрейки на продажу. Одежды в войну не хватало, и к рукодельным женщинам приходило много разных людей.
Дарья поняла, что видела эту женщину и на комбинате, у двери знакомого кабинета. "Пьяница сибирская!" - ужаснулась Дарья. - "Неужели донесла?"
****
В знакомом кабинете Дарье объяснили, что брата в любом случае ждет тюрьма, а судьба Дарьи в ее руках. Дарья написала, что все, что сказано в бумагах о Михаиле, правда, и в ее жизни ничего не изменилось.