Я смотрел, как мама медленно надевает сапоги, и на всякий случай потихоньку хныкал. Я не хотел, чтоб она уходила.
- Ма!.. Ну, ма!..
- Тошка, - сказала мама. - Не выдумывай! Прошу тебя. Ты и оглянуться не успеешь, как я уже вернусь. Нужно купить молочка, колбаски, вкусностей каких-нибудь к чаю. Папа придёт с работы, а у нас всё есть. В аптеку ещё обязательно. Вон, смотри, как лимфоузлы пораздуло. Ты же хочешь побыстрее поправиться?
Ещё бы я не хотел! Сидеть дома, когда на улице такое солнце! И весна. И Вадька там, в саду, пока меня нет, все наклейки себе заграбастает. Я целый месяц девчонок уговаривал принести. А тут это горло.
- Ма, - снова сказал я. - Ну, что я буду сам... один. Скучно же...
Зазвонил телефон на тумбочке. Мама взяла трубку.
- Да, - сказала она. - Да. Сейчас выхожу. - Потом посмотрела на меня. - Канючит, конечно. Да ну куда - с собой? Лимфаденит вот такенный! Ладно, дай мне минутку!
Она нагнулась и быстро расстегнула молнии на сапогах. Потом совсем скинула сапоги, босиком вернулась в зал и открыла крышку моего секретера.
- Ну, чего ты там? Иди сюда! Я тебе кое-что покажу.
Я подошёл.
- Смотри, - сказала мама и достала с полки прописи.
Если кто не знает, прописи - это такая тетрадка для тех, кто учится писать. Там тонкие линии - прямые и наискосок, и в некоторых местах буквы напечатаны. Только не так, как в книжке, а так, будто их кто-то от руки вывел.
И я стал смотреть.
Мама взяла ручку и в начале строки написала слово "собака". Очень красиво! И больше ничего на этой строке писать не стала. А бросила её прямо так, с этой одинокой собакой. Потом пропустила ещё одну чистую строчку и на следующей написала слово "газета". Потом, опять через строчку - "лимон". И так каждый раз. Оставляя после нового слова почти две пустые строчки, мама исписала целую страницу. Там ещё поместились "яблоко", "ракета", "пирог" и "шашки".
- Вот тебе задание, - сказала мама, и голос её стал ужасно строгим. - Я иду в магазин, а ты начинаешь готовиться к школе. До осени осталось всего ничего. Пора совершенствоваться.
- А это как? - спросил я шепотом.
- Это значит - становиться лучше, - объяснила мама.
Я немножко подумал.
- Это как когда ты ковёр пылесосишь? Он ведь становится чище? Ну и лучше.
Мама покачала головой.
- Не совсем. Ковёр после чистки лучше не станет. Хотя пыли и мусора в нём будет поменьше. А совершенствоваться может мальчик, который хочет научиться писать.
- А девочки тоже это могут, мам? Ну... совершенствоваться?
- Могут, - сказала мама. - Но речь сейчас не о них. Крючки, кружочки и отдельные буквы мы с тобой уже писали, так?
- Ну, так, - согласился я, и мне стало зябко. Как будто холодный ветер влетел в открытое окно и обнял меня за плечи.
- Вот и прекрасно, - сказала мама. - Значит, теперь берёшь в руки ручку, садишься на стул и, глядя на образец, пишешь рядом до конца строки такое же точно слово. Сколько раз поместится, столько и пишешь. А я вернусь и оценю твои старания. И стремления.
- А если у меня не получится? - спросил я.
- Получится, - сказала мама. - Вот за эти линии старайся не вылезать. Вот здесь, внизу и вверху. И соблюдай, пожалуйста, наклон. Здесь те же крючочки, те же буквы, только не по одной, а вместе. Если в тебе есть стремление к совершенству, ты справишься.
- А вдруг если нет? - предположил я.
- А ты поищи, - посоветовала мама. - Увидишь, это интересно.
И ушла. Оставила меня разбираться с этими "лимонами", "пирогами" и "ракетами".
Я вздохнул и стал разглядывать прописи. Всё-таки мама очень много места пустого оставила между словами. Вот сколько сюда собак влезет? Если постараться, то целая упряжка. Я как-то видел по телевизору, как собак запрягают в упряжки. Прямо как коней. И потом так ездят на санях, по снегу. А собаки бегут - как ненормальные. Языки повысунут и бегут. Тянут, бедняги, эти санки. А они же тяжелые, и там сидит какой-нибудь человек, весь из себя нахальный и гадкий, в мохнатой шубе, и только покрикивает и палкой длинной тычет им в спины.
Я взял ручку и, прицелившись, начал выводить первую собаку. Собака у меня получилась немножко кривоватая. Хвостик буквы "б" неожиданно вильнул, а буква "к" вылезла за нижнюю линию. Я полюбовался, покусал ручку, отступил с ноготок и стал писать ещё одну собаку. Эта уже оказалась покрупнее, не щенок какой-нибудь, а настоящая ездовая, как по телевизору. Я хотел взяться и за третью, но тут строчка кончилась. Тогда я начал с новой строки и засунул туда целых пять собак. Может, им там и было тесновато, но зато у меня получилась как бы настоящая упряжка. Хоть сейчас в путь.
Задание начинало мне нравиться. Вон как я ловко с этими собаками обошёлся. А с газетами у меня вышло ещё лучше. Я понапихал их целый ворох. Как будто это и не прописи вовсе, а почтовый ящик. Папе бы их точно на целый вечер хватило. Лежал бы на своём любимом диване и листал. А они бы всё не кончались и не кончались. Здорово же!
Следующим был "лимон". Я, когда его прочёл, у меня во рту сразу стало кисло и много слюней. Я языком о зубы потёр, чтобы полегче было. И быстрее начал писать. Пока опять кислость не прибежала. А сам стал о сахаре думать. Как мама его ложечкой набирает в сахарнице и на дольки лимона сыплет. И всё равно было кисло. Но я победил. Обе строчки лимонами записа́л. И даже наклон удержал. Чтоб покрасивее.
А дальше стало совсем легко. Там уже начались "яблоко" и "пирог". Яблоки я очень люблю. Они сладкие и хрустят. А когда откусишь, и если сразу не доешь, - темнеют. Но всё равно вкусные, даже когда тёмные. А пироги мама вообще делает лучше всех. И с яблоками, и с брусникой, и с вишней. Только называются они почему-то все одинаково. "Шарлотка". Их очень хорошо чаем запивать. Но только, чтобы мама с папой тоже ели и пили, а то я один не так люблю. А вот когда все вместе - это вообще вкуснота.
В "шашках" я по правде немножко запутался. Там крючочков больше всего, и они все похожие. Так что, может, я и лишние понаставил. А знаете, какая игра в шашки самая здоровская? Это "Ча Паев". Папа говорил, это такой был воин-полковоин. Он всех-привсех побеждал. А потом взял и погиб, и стал героем. А в шашки играть - это очень весело. Там надо щелчками сбивать с доски чужой цвет. И я у папы часто выигрываю. А у мамы вообще ничего не получается. Потому что ей ногти накрашенные мешают.
Вот так я почти всё и написал. Кроме "ракеты". Я её оставил, потому что хотел писать последней, когда уже все остальные слова закончатся. Вот они и закончились. А "ракета" аж в середине страницы застряла. Я губу прикусил и давай её выписывать. И получилось. Даже буква "к" никуда не вылезла. Только "пирог" немного размазался на букве "р". Это я его, когда "ракету" писал, размазал.
У меня так уже было однажды. С крючком. И мама тогда взяла бритвочку "Спутник" и всё исправила. Подтёрла чуточку. Ну, и я решил, пока мама не видит, подтереть. А то зачем мне эта грязь на странице?
Коробочка "Спутника" лежала тут же, на полочке в секретере. Это раньше были такие бритвочки, и все ими брились. Папа говорит, были ещё такие, которые назывались "Нева". Это речка такая. А почему у бритвочек и у речки одно название, я не знаю. Но это было давно-предавно, ещё до моего рождения. А папа вообще бреется тяпками в жилетах, и про "Неву" говорит: "Когда бреешься "Невой", ты, пожалуйста, не вой!" Уже и "Неву" эту, наверно, кроме него никто не помнит, а он все равно каждый раз так говорит, когда идет бриться.
Вынул я одну бритвочку из пакетика и стал тереть там, где буква размазалась. Я хотел совсем чуть-чуть, как мама. Но у меня почему-то получилась дырка. И прямо сквозь страницу видна стала другая страница. Тогда я сразу стал думать, чем бы её залепить. И придумал. Я вырезал из белой бумаги квадратик, намазал его клеем и приложил к огрызкам "пирога". И дырку стало уже не видно. Я на квадратик подул легонько, чтоб поскорее высох, взял линейку и полосочки тоненько так подрисовал. И потом ещё "пирог" там написал, потому что старый-то я заклеил. Я хорошо написал, мама, если и увидит, то не заругает. А может, и не увидит совсем. Я ещё потом сбегал в спальню и взял мамину пудреницу. И сверху потряс немножко. Это для того, чтобы кусочек, который я приклеил, стал такого же цвета, как и остальные прописи. А то он был совсем беленький, а прописи - как крем на торте, желтоватые.
Я был очень рад, что так хорошо все исправил.
И мама, когда пришла из магазина и села проверять мои стремления, тоже порадовалась.
- Это немыслимо! - сказала она. - Столько фантазии!
И она прижала меня к себе. А потом ещё сказала:
- Только обещай мне, пожалуйста, что больше так совершенствоваться не будешь.
И забрала коробочку с оставшимися "Спутниками". И унесла ее куда-то, куда я не знаю.
А папа вечером, как только увидел прописи, пожал мне руку и сказал:
- Ты, Антон, вырастешь и станешь хорошим кондитером. Вон какой знатный "наполеон" соорудил.
Я, конечно, знаю, что "наполеон" - это любимый папин коньяк.
Но вот кто такой кондитер, и почему это я должен им стать, мне непонятно.