...звёзды спокойно сияли на тёмно-голубом своде, и мне стало смешно, когда я вспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права!..
-- Вы счастливы в игре, -- сказал я Вуличу...
-- В первый раз отроду, -- отвечал он, самодовольно улыбаясь, -- это лучше банка и штосса.
-- Зато немножко опаснее.
-- А что, вы начали верить предопределению?
-- Верю; только не понимаю теперь, отчего мне казалось, будто вы непременно должны нынче умереть...
Михаил Лермонтов
(информация для служебного пользования)
ЭКРАН ПЕРВЫЙ
Больше всего раздражал, конечно, свет. Его здесь было как-то непомерно много. Комната представляла собой куб с ребром в пять метров. Гладкие зеркальные стены и такие же точно пол и потолок. В центре -- открытый прямоугольный стол-стеллаж из белого пластика, заваленный книгами. И по обе стороны от стола -- две одинаковые брезентовые раскладушки. Вот, собственно, и всё.
Темноволосый и черноглазый Балберит лежал на спине, закинув руки за голову, и тщетно пытался хоть что-нибудь вспомнить. Но, кроме имени, привычного и довольно звучного, память не выдавала никаких зацепок. На любые стандартные вопросы -- кто я? где я? как я сюда попал? -- мозг отвечал ошарашенным молчанием, и Балберит, едва сдерживая злобу, мог лишь в бессилии скрежетать зубами. Впрочем, ощутимого облегчения это ему не приносило.
Сосед его, роскошный блондин с выцветшими бледно-голубыми глазами и не менее звучным, чем у него, именем -- Соннелон, кажется, напротив, нисколько не тяготился своим положением. Отыскав себе занятие по душе, он с невероятной скоростью читал книгу за книгой, хватая их наугад, а прочитав, бросал прямо на пол, нимало не заботясь о поддержании даже видимости порядка. В среднем на том толщиной в четыреста-пятьсот страниц у него уходило около десяти-пятнадцати минут. Соннелон работал как машина. Единообразно и монотонно. Тянул из кипы очередной том, читал, бросал. Снова тянул, читал, бросал. Между томами иногда коротко глядел в потолок.
-- Интересно, кому это надоест раньше? -- спросил Балберит, когда количество прочитанных и разбросанных фолиантов пошло на вторую сотню.
-- Ты придумал занятие получше? -- уронил Соннелон, не отрывая взгляда от страницы.
-- Надо вспомнить, что с нами было до того, как мы попали в этот каземат.
-- Я уже пробовал, -- сказал Соннелон. -- Бесполезно. Пока не лечится.
-- И ты думаешь, чтение тебе поможет?
-- Поможет скоротать время.
-- Что-то подсказывает мне, что времени у нас навалом, -- сказал Балберит. -- Успеем стать философами.
-- Я всего лишь коплю ненависть, -- сказал Соннелон. -- Некоторые тексты этому очень способствуют. А некоторые наталкивают на любопытные мысли. Вот, например, "Фаталист". Тебе видно? -- Он потряс толстой книжкой в тёмно-вишнёвом коленкоровом переплёте. -- Вещь крохотная, но проникновенная. Не желаешь ознакомиться?
-- Не терплю стихов, -- скривился Балберит.
-- Это не стихи.
-- Но ведь автор -- поэт, я его, кажется, знал когда-то.
-- Поэт. Но это не стихи. Держи!
Балберит ловко подхватил брошенную ему книгу и провёл ногтем указательного пальца наискось по форзацу, а затем раскрыл на странице с оглавлением и невесомо скользнул тем же ногтем по строкам сверху вниз.
-- И что? -- спросил он, хлопнув обложкой.
-- Фатализм, -- произнёс Соннелон со значением. -- Наличие подобных воззрений доказывает существование божественной воли. А если всё предопределено заранее, и в мире нет случайностей, и кто-то последовательно воплощает в жизнь готовый план -- значит, есть и тот, кто этот план составил. Автор.
-- Блестящая логика! -- усмехнулся Балберит. -- Бог играет костями, а не в кости. Но ведь гораздо интереснее другое. Насколько, например, прочна и незыблема связь явлений в заданных высшей волей пределах?
-- Объясни.
-- Изволь. Мы живём в мире, битком набитом стереотипами. Судя по этой вот книжной лабуде. И если в первом акте на сцене появляется пистолет...
-- Во втором он непременно выстрелит.
Балберит досадливо отмахнулся.
-- Нет, я о другом. Насколько жёстко детерминирована связь между пистолетом и мечом, от которого гибнет несостоявшийся самоубийца?
-- Между пистолетом и саблей, ты хочешь сказать?
-- Саблей. Мечом. Не суть.
-- Интересный вопрос.
-- И чтобы найти ответ на него, необходимо замутить эксперимент.
Соннелон сел на край раскладушки, поскрёб в затылке, потом запустил руку под брезент и неожиданно извлёк оттуда старый кремнёвый пистолет со взведённым курком.
-- Да пожалуйста! -- Вздёрнув дуло к виску, он не колеблясь нажал на спусковой крючок.
Грохнул выстрел. Пуля прошибла голову Соннелона навылет, унырнула в глубь стола-стеллажа и с тупым чмоком впилась в один из многочисленных томов человеческой мудрости.
Соннелон с удивлением оглядел дымящийся пистолет у себя в руке и часто, по-лошадиному затряс головой.
-- Щеко-отно!
-- Идиот! -- произнёс Балберит с восхищением. -- Классический!
Одним молниеносным движением он вскинулся на ноги. Оправил на себе дурацкий клетчатый халат, крутнулся вокруг оси и вдруг вынул из воздуха громоздкий двуручный меч с иссиня-чёрным клинком и оправленной в золото рукоятью.
-- Ого! -- сказал Соннелон. -- Дюрандаль! Никак не меньше.
-- Шею освободи! -- невозмутимо предложил Балберит.
-- Ну уж нет! -- сказал Соннелон. -- От этого и развоплотиться можно. Пойдём-ка лучше наружу.
Балберит с шипением потянул в себя воздух ноздрями и взмахнул мечом.
ЭКРАН ВТОРОЙ
-- Отменно придумано! -- похвалил Вулевич. -- Просто отменно! Ребята из группы захвата, оказывается, иногда способны и головой работать. Реморализация сущностей при помощи нестойкого воздействия сокровищами мировой литературы. Соберём выкладки -- и можно патентовать.
-- П-повтори! -- Печёрников был несколько пьянее директора. Они отмечали нечаянную победу уже второй час и успели за это время уговорить полторы бутылки марочного коньяка.
-- Реморализация сущностей... -- начал было Вулевич, но Печёрников обессиленно махнул рукой:
-- А и неудивительно.
-- Дорогой мой Олег Витальевич! Нет, ну ты скажи, пожалуйста, сколько должен прожить среднестатистический человек, чтобы начать хоть чему-нибудь удивляться? Мало тебе технологической революции? Мало тебе плоского телевизора в каждый дом? Умных пылесосов, кухонных комбайнов и всяческой околоэлектронной нечисти? Мало интернета и возможности виртуально бродить в местах, до которых не дойти и не доехать никаким транспортом? Мало телефонов, умещающихся в нагрудном кармане сорочки? Неудивительно? Ну так вот тебе открытие "м-поля"! Синтезируй реальность, если хватит воображения. Проблемы с воображением? Вот тебе ещё и побочный эффект использования вышеназванного "м-поля". "Пеленание" некротических сущностей. Выстраивай мосты в потусторонний мир! Расширяй границы познания!
-- П-пеленали, п-пеленали и доп-пеленались! -- с трудом выговорил Печёрников и расплескал в бокалы остатки коньяка. -- Стёрли на хрен первичный слой памяти. Теперь даже не понимаем, кого удалось взять.
-- Не волнуйся, Олег Витальевич. Реморализация своё дело сделает. Сущности себя обязательно проявят.
-- Иван Генрихович! З-золотое человечище! Т-твоё здоровье!
Звякнуло стекло.
Вулевич взял из вазы зеленоватое яблоко и, откусив сразу половину, сочно захрустел. Печёрников воевал с куском суджука, пытаясь подцепить его на вилку.
-- А как ты всё-таки д-думаешь, Иван Генрихович, кто нам на этот раз достался? На обычных духов вроде не похоже.
Вулевич картинно оттопырил нижнюю губу.
-- Похоже... не похоже... Кто их теперь разберёт?.. Ждём, пока они все книжки перечитают и ума хоть немного наберутся. Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся... -- вдруг с чувством продекламировал он и громогласно заржал.
-- Ребятам надо бы п-премию, -- неожиданно вспомнил Печёрников. -- И сторожу, Максим Максимычу. За то, что вовремя сориентировался.
-- Выплатим, -- сказал Вулевич. -- Само собой. А как же! -- Он прислушался к каким-то потаённым процессам внутри себя. -- Давай-ка уже, наверное, по кофейку.
Печёрников молча кивнул.
-- Лида! -- позвал Вулевич. -- Где ты там? -- В дверях появилась секретарша. Глазищи -- как омуты. -- Организуй нам чёрненького, -- попросил Вулевич. -- Да покрепче. И корички добавь, как Олег Витальевич любит.
Секретарша составила на разнос пустую посуду и удалилась, эффектно подрагивая бёдрами. Печёрников проводил её замаслившимся взглядом.
-- А что, Иван Генрихович, Лида ведь у нас, как мне помнится, без комплексов? Может, давай как в прошлый раз? Двустороннее взимо... взъ... аимо... проникновение?
-- Да ты же уснёшь на теле, -- сказал Вулевич со смешком. -- Казанова!
-- Она так-кая сладкая! -- произнёс Печёрников мечтательно.
-- Тревога! -- сказал он и сразу закричал во весь голос. -- Лида! Артур! Михалюк! Максим Максимыч! Вы что там? Уснули? Активация завесы! Быстро! Сквозной прорыв в отсеке!
Печёрников, беспорядочно дёргая руками, стал подниматься со своего насеста. По коридору забухали тяжёлые каблуки. Где-то в недрах бункера родился противный нарастающий звук сирены, за дверью посыпалось стекло.
-- Поздно, -- вдруг объявил Вулевич совершенно бесцветным голосом и одну за другой нажал несколько кнопок на эргономичной клавиатуре.
Под потолком вспыхнул гигантский плазменный экран, на котором видна была часть прозрачного кубического отсека с разбросанными книгами и идущий от "смотрилки" коридор. Стенка куба была развалена надвое, словно кто-то вскрыл её гигантским консервным ножом. Сам отсек был пуст, обе сущности испарились, а перед входом в "смотрилку" бесформенной тушей лежало что-то, в чём Печёрников с ужасом узнал тело Артура.
-- Там же поляризованный стеклогранит! Почти метр толщиной! -- сказал он с ужасом. -- Какого ч-чёрта там происходит?
-- Это не там, -- сказал Вулевич и вытянулся во фрунт. -- Это уже здесь.
Едва он это проговорил, дверь от чудовищного удара извне рухнула внутрь кабинета всей плоскостью, точно никогда и не знала петель, а была лишь свободно прислонена к косяку. В образовавшийся проём шагнул изловленный давеча блондин. Был он в штатном клетчатом халате и босиком. В левой руке держал архаичный кремниевый пистолет, а правой волок по полу, ухватив за волосы, упирающуюся Лидочку. Следом вошёл темноволосый. Он был в таком же точно халате и тоже босиком. А в руках у него был внушительных размеров меч с багровыми от крови долами. От меча шёл пар, как от разгорячённого тела, выбравшегося из сауны на мороз.
-- Господа-а! -- протянул Печёрников. -- Гос...
В лоб ему упёрлось дуло пистолета, и он замолчал, инстинктивно делая шаг назад. Лидочка чуть слышно всхлипывала, ничком распластавшись на паркете.
А черноволосый вдруг прыгнул с места двумя ногами вперёд и оказался на столе, прямо перед Вулевичем. Иван Генрихович неловко потянул руку вверх, словно пытался заслониться от нависшей над ним угрозы, но черноволосый с молодецким хэком ударил мечом ему прямо в основание шеи, и протрезвевший за минуту до того Печёрников тряпичной куклой, с белым как мел лицом сполз по стене на пол.
Задушенно пискнула Лидочка.
-- Ты спрашивал о детерминизме, -- сказал блондин. -- Так вот. Я думаю, между пистолетом и мечом жёсткой детерминированной связи нет. Меч всегда сам находит подходящую шею. Ну, или хотя бы руку, которая сможет им управлять.
-- Знать бы ещё, какая голова отдаёт приказы той руке, -- отвечал ему черноволосый и, определив меч на сгиб локтя, словно это был не меч, а новорожденный младенец, любовно покачал древнее оружие.
ЭКРАН ТРЕТИЙ
Борис потянулся к чашке и, готовясь испытать привычное наслаждение, медленно отхлебнул.
Сморщился. Сказал капризно:
-- Кофе опять холодный.
-- Так ведь тебя не дозовёшься.
-- Ленточка, но я же работаю. Ты хочешь, чтобы я всё бросал и по первому твоему зову немедленно бежал на кухню?
-- Ага. Было бы неплохо.
-- Извини.
-- Борик, ну при чём тут -- извини? Я хочу, чтобы ты кушал горячую пищу. Да и что за удовольствие -- разогревать по нескольку раз?
Он грустно покивал.
-- Ты зовёшь, а я в этот миг далеко отсюда. Прервусь на середине фразы -- потом опять ловить ритм, растворяться в тексте. Бывает не просто некомфортно. Больно.
-- Ну уж и больно? -- Лена недоверчиво округлила глаза.
-- Я серьёзно. Это как тупым ножом по застарелой болячке. Я, когда пишу, всё время словно занимаюсь выдавливанием затвердевших нарывов. Потому и выматываюсь так, будто целый день лопатой махал. Вот, посмотри. -- Он придвинул к ней тонкую стопочку мелко исписанных листов и пошёл к плите -- варить себе новую порцию бодрости.
-- И что это будет? -- спросила она, перевернув последнюю страницу. -- Роман?
-- Вряд ли. Масштаб мелковат. Скорее всего, повесть. Или даже большой рассказ.
Пока она читала, он не спеша цедил собственноручно сваренный кофе и исподтишка наблюдал за её реакцией.
-- Мило, -- сказала она и отложила рукопись. -- Такое постмодернистское начало. Ни за что не угадать, что будет дальше.
-- А ведь тебе не понравилось, -- вдруг понял он. -- Не понравилось. Что, совсем плохо?
-- Да не то чтобы... -- Она поёжилась внутри своего халатика. -- Просто я этого не понимаю. И не верю, если честно.
-- Ну вот, -- сразу расстроился он. -- Откуда же мне силы брать, если даже ты в меня не веришь?
-- Да не в тебя, глупый. В героев этих не верю. В реальность такую. Демоны эти беспамятные. "М-поле" какое-то выдумал. Это ж ловцы, оперативные работники их, как ты выражаешься, "спеленали"? А где они вообще на них могли наткнуться? В засаде поджидали?
-- Ну-у, -- протянул Борис неопределённо. -- Разве это так уж важно -- где? Демоны, они нынче повсюду.
-- А реморализация? -- спросила Лена. -- Это вообще что за зверь?
-- Мечта, -- вздохнул Борис. -- Скорее всего, абсолютно неосуществимая.
-- Вот тебе раз! -- сказал Борис. -- А чем же я тогда занимаюсь, по-твоему?
-- Ты? -- Лена посмотрела на него как-то по-новому. -- Деньги зарабатываешь. Эго собственное почёсываешь. Ищешь нехоженые тропы в языке. Немножко играешь в демиурга. Ещё?
-- Продолжай, -- сказал Борис угрюмо.
-- Ещё меня иногда любишь, -- сказала она, кокетливо стреляя прищуренными зеркалами души.
-- Ну это-то... -- Угрюмости Бориса как не бывало. -- Ты же моя Ленточка, -- произнёс он нежно. -- Ленточка победителя.
Вмиг она оказалась у него на коленях и, обвивая его шею руками-прутиками и явно подражая кому-то, с аффектацией прорычала:
-- Порви, порви меня в клочья, ковбой!
Нет, даже когда переигрывала, она была просто прелесть! А может, она и не переигрывала вовсе?..
От её напора Борис слегка обмяк, но руки всё-таки положил куда нужно и сразу почувствовал, насколько лишним и неуместным стал её халатик.
-- Вечером, -- шепнул он ей прямо в ухо. -- Залюблю до смерти.
-- Тю, офицер! -- сказала она голосом площадной шлюхи и, игриво шлёпнув его по предплечью, отстранилась. -- Стану я дожидаться вечера! У меня вона -- очередь на полгода вперёд расписана.
Он с удовольствием поцеловал её, но не огненным поцелуем, а скорее успокаивающим. И спросил, как ребёнок, гнущий в свою сторону:
-- А по поводу прочитанного больше ничего не скажешь?
-- Про контору твою дурацкую?
-- Почему это дурацкую? -- даже не обиделся, а скорее удивился Борис.
-- Конечно, дурацкую, -- сказала Лена непримиримо. -- Куча нелепых ассоциаций. Ну, например, с "Охотниками за привидениями".
-- Действительно? -- не поверил Борис.
-- Сослагательно! -- передразнила она. -- Руководство -- полные дебилы. У них под носом такое творится, а они коньяк жрут ломтями. Ну вот зарубили руководителя, а дальше-то что?
-- Посмотрим, -- сказал он. -- Есть у меня одна задумка.
-- Ты что, обиделся?
-- Вот ещё!
-- Не обижайся, дяинька, -- попросила она тоненьким девчачьим голоском. -- Сам ведь хотел...
-- Как бы тебе... Понимаешь... Там ведь пока не все линии видны, -- сказал Борис. -- С "м-полем" нет полной ясности. Они там думают, что память демонам стёрли, а это не так. Это просто совпало. Они их только поймали. Ну и упустили тоже. А память -- это совсем другая история. Памяти Балберита и Соннелона другие силы лишили. Те, которые потом оружие подкинули в нужный момент.
-- Что же это за силы?
-- Более могущественные.
-- Тот, чьё имя нельзя называть? Типа Воландеморт?
-- Ага. Почти.
-- Ну ты смотри там, разберись с ними по-взрослому.
-- Конечно, -- сказал Борис серьёзно. -- Они у меня знаешь где? Во-от они у меня где! -- Он потряс сжатым кулаком. -- Я им воли не дам. Пусть даже не надеются. Ты текст набрать хотя бы поможешь?
-- Куда я денусь, -- вздохнула она, целуя его в небритую щёку.
-- Ленточка, -- сказал он, смакуя. -- Ну всё. Я пошёл биться со своими демонами.
-- Может, хотя бы имена поменяешь, -- предложила она. -- Есть ведь более известные. Те, что у всех на слуху. Вельзевул там. Или Левиафан.
Борис задумался.
-- Нет, -- сказал коротко. -- Пожалуй, нет. -- И на немой вопрос Лены ответил: -- А грыц его знает. Наверное, потому, что у каждого -- свои демоны.
ЭКРАН ЧЕТВЁРТЫЙ
Вид у Верховного Архангела был усталый и виноватый. Волосы надо лбом слиплись. Под глазами залегли серые тени. Нимб почти не светился, а крылья за спиной жалобно обвисли. Он стоял перед небесным троном понурившись, словно нерадивый ученик перед любимым, но строгим учителем.
-- Как это прикажете понимать, Михаил? -- Судя по тону САМа, ему совсем не было жалко повинную голову. -- Что вообще происходит? Может, вы разъясните старику? Снизойдёте, так сказать...
-- Ваше Всевластие!..
-- Два демона из первого лика, странным образом лишённые памяти, заперты в каком-то наспех сконструированном бункере... -- напористо продолжал САМ. -- Заняты там чтением беллетристики. Вам не удивительно?.. Мне чрезвычайно удивительно. Это что, эксперимент? Каковы его цели? Кто автор? И почему при этом гибнут слабые земные создания?
-- На самом деле там погиб только один, Ваше Всевластие! Собственно, хозяин бункера.
-- По-вашему, этого мало?
Михаил робко переступил с ноги на ногу.
-- К сожалению, люди по природе своей крайне хрупки. Земное время их невелико. Харон едва успевает перевозить новичков через Стикс.
-- Вы за Харона не переживайте! У него сейчас прекрасный паром. С завидной вместимостью. И быстроходный. В жалобной книге сплошные благодарности. Скажите лучше, как в руки херувима попал меч Роланда?
-- Понятия не имею, Ваше Всевластие. Думаю, это всё происки Рогатого. Включая временное и частичное беспамятство Балберита и Соннелона. Интриги на нижнем этаже -- обычная история. Может, дело дошло уже до сведения счётов с ближним кругом?.. Простите, не ведаю.
САМ побарабанил пальцами по подлокотнику трона.
-- А эти дармоеды? Варнава и Стефан! Они ведь у нас штатные противостоятели, кажется? Они что себе думают? Шагнули в вечность, а там хоть трава не расти? Насколько я знаю, первый всё свободное время посвящает попыткам трансформировать собственные тезисы в подложное евангелие... А второй, ещё при жизни познав теофанию, занят составлением коллекции камней, которыми его побили евреи в Иерусалиме. А кто, спрашивается, будет контролировать демонов первого лика? Дураку же понятно, что весь этот мир держится на противостоянии. Так какого ж... -- Михаил предостерегающе поднял указующий перст, -- ...фера! -- выдохнул САМ. -- Если адепты Тьмы перегрызутся между собой и Свет возобладает, никому от этого легче не станет. Напротив, грянет масштабная катастрофа. Вселе-е-енского порядка! И даже я ничего не смогу сделать. Мы должны всеми силами стараться поддерживать равновесие. Существование Тьмы уже само по себе является залогом существования Света. Неужели это недоступно?
-- Это доступно, Ваше Всевластие! Я разберусь. Виновные будут примерно наказаны.
-- Ладно, ладно, -- сказал САМ, смягчаясь. -- Каждому по делам его!.. Но люди, люди-то, а! Каковы! Вот хоть писателишка этот! Возомнил о себе... САМ не ведает что. И не без оснований, не без оснований, если уж на то пошло. Тут вон какое миллионолетие живёшь-живёшь и никак не находишь времени толком сесть за мемуары, а этот... мотылёк... на лету практически... Но как, по каким признакам ему вообще удалось столь чётко считать хронику происходящего? Откуда это мощное творческое начало у зарывшегося в бумаги аутиста?
-- Ну-у... Вы же лепили их по образу и подобию, Ваше Всевластие. А бумага, кстати, у большинства из них уже не в ходу. Этот писатель скорее исключение. Они теперь в основном пишут с помощью компьютеров.
-- Это ещё что такое?
Михаил поморщился.
-- Переплавленная в реальность вытяжка из очищенной благодати. Точнее даже не из самой благодати, а из одной из составляющих фракций. Они называют это высокими технологиями. -- Он едва уловимо пожал плечами. -- Потихоньку тянут одеяло на себя. Вы ведь не возражаете....
САМ недовольно покряхтел.
-- Это не в моих правилах.
-- Я знаю, Ваше Всевластие.
-- Благодать, конечно, контрабандная? Или Вельзевул с Маммоной вовсю гонят ректификат?
-- Думаю, второе. Проверить?
САМ вздохнул.
-- Давно надо было проверить... Михаил?
-- Да, Ваше Всевластие!
-- Я уже боюсь спрашивать... Такая больная тема. Насчёт перепланировки дворцовых покоев... -- Михаил счёл за лучшее промолчать. -- Левое крыло в виде туманной мыслеформы существует уже сколько лет? Напомните-ка. От сотворения Мира, полагаю? Значит, чуть менее шести тысяч лет?
-- Меньше, Ваше Всевластие. Существенно меньше.
-- Жизнь на чемоданах нервирует, Михаил, не находите?
-- Вы совершенно правы.
-- Верно говорят, если что-то хочешь сделать хорошо, лучше всего сделай это сам. Здравая мысль, как вы считаете?
-- Чрезвычайно здравая.
-- Порой мне кажется, что это я её высказал, Михаил. Только вот, к несчастью, забыл -- когда и по какому случаю. Зарекался ведь: записывай, а то забудешь... Ммммммм... Не бытие, а сплошное расстройство... А где позитива набраться, спрашиваю я вас? А? Может, попробовать эту... как её?.. реморализацию?.. А чего? Обложусь книжками... Стану мудрость чужую впитывать. Молчите?.. А почему молчите?.. Гляжу вот я на вас... Молодой. Энергичный. При чинах. Но мне отчего-то делается тревожно. По-настоящему тревожно, Михаил. Вас ведь что-то беспокоит?.. Я прав?
-- Да, Ваше Всевластие! Беспокоит, с вашего позволения. Сущая малость. Это недремлющее око в небе. Оно странным образом дробит сознание, лишает сна, не даёт сосредоточиться на поставленных задачах. Нельзя ли с ним что-нибудь сделать?
САМ удивлённо изогнул правую бровь.
-- Раньше, насколько я помню, вам это не мешало.
Верховный виновато развёл руками.
-- С годами все мы хотим чуть больше личной свободы.
-- Куда уж больше, -- проворчал САМ и, повозившись на троне, кратковременно смежил веки.
Верховный запрокинул голову вверх. Око в небе померкло.
-- Да, Ваше Всевластие, так гораздо лучше. Правда.
-- Ну не могу же я бдить с закрытыми глазами! -- фыркнул САМ. -- Придётся какое-то время вам потерпеть.
-- Разве есть что-то такое, чего вы не можете, Ваше Всевластие? -- искренне изумился Михаил.
-- Есть, есть... на холке шерсть, -- сказал САМ, даже не пытаясь скрыть лёгкое раздражение и жестом давая Михаилу понять, что аудиенция окончена.
Архистратиг поклонился в пол и стал медленно удаляться.
САМ поглядел ему вслед, поднялся с трона и, воздев руки, потянулся до пограничного хруста в суставах. Затем сказал в голос, не заботясь, услышит ли его слова Михаил:
-- А Балбериту надо всё же отдать должное... Удар у него хорошо поставлен. Ай да архивариус!
САМ не спеша покинул открытую террасу и ступил под своды небесного дворца. Залитый ослепительно-белым светом холл был разделён строго пополам необъятным и слегка припылённым целлофановым занавесом. Одесную всё было знакомо и исхожено вдоль и поперёк. Ошуюю клубилось будущее -- нереализованные мечты, несформулированные желания, в принципе недостижимый с нынешними работничками уют.
САМ свернул в узкую боковую дверцу и по винтовой полутёмной лестнице поднялся на чердак. Спотыкаясь о разбросанный тут и там многовековой хлам, пробрался к слуховому окну, ведущему на крышу. Подхватив мохрящийся край тоги и с трудом сохраняя равновесие, выбрался на черепичную поверхность. Солнце теперь висело значительно ниже, за границей кровли, и навстречу творцу щедро распахнулась звёздная бездна.
САМ сделал несколько размашистых движений рукой, словно протирал запотевшее стекло. Надоевший до оскомины рисунок звёзд переменился. САМ постоял немного и снова протёр несуществующее стекло. Звёзды на этот раз стали чуть меньше и ярче, но зато среди них чётко обозначились два миндалевидных ока. Чужие жёлто-зелёные глаза, не мигая, глядели на него из головокружительного далека.
САМ нервно покусал нижнюю губу и наморщил лоб.
-- В молчании твоём я вижу превосходство, -- сказал он шёпотом. -- А ведь нам наверняка есть о чём поговорить с тобой... Ну, может, не сейчас... когда-нибудь...