Потому что противоположности притягиваются. Это закон физики. И закон жизни на земле. А законы жизни неизменны и труднопреодолимы.
Перепёлкин вообще всегда слыл меланхоликом и грустецом, а тут ещё и сентябрь удивил ранним похолоданием и малым количеством солнца в офисных стеклопакетах.
Эскиз вывески концерна "Тучнефть" на мониторе выглядел безжизненно. И Перепёлкин третий час уныло играл со шрифтами и цветовым наполнением. Не помогало.
Спасение явилось в образе юной нимфы в драных джинсах.
- Вера-Валя, - представил шеф новенькую. - Не обижать! Любить и беречь талант как свой собственный! Всех касается.
Внезапное дарование ткнуло Перепёлкину в центр композиции и предложило фиолетовое решение.
Перепёлкин был повержен и аккуратно уложен на обе лопатки, а Вера-Валя обозначила себя.
Её дерзкая чёлка цвета бронзы, её смешливые глаза с поволокой опасно приблизились... Перепёлкин забыл сделать вдох и зашёлся в долгом кашле.
Анатолий Ильич, что-то такое почуяв, наклонился прямо к уху Перепёлкина и процедил зловеще:
- Серёжа, двое детей!
- У вас двое детей, Валечка? - поинтересовался Перепёлкин, глупо улыбаясь.
Вера-Валя протянула ему папку с рисунками.
- У меня вот.
- Олух! - прокомментировал Анатолий Ильич. - Безнадёжно.
...её смех как журчание детской песенки...
...её движения - быстрые и неуловимые - как полёт пули...
А напротив дома Перепёлкина, на другой стороне улицы устроена старая голубятня с сараем. И на шиферной крыше сарая круглый год сидит великовозрастный дурень Генечка и пускает мыльные пузыри. А когда нет пузырей, радостно гукает. Или гоняет голубей. Или просто крутит перед лицом кусок картонной трубы, просматривая сквозь неё квартал навылет. Перепёлкин в детстве заступался за неполноценного Геню, и Геня его любит. Объясняет про голубей и пузыри:
- Голуби, они во-он! А пузыри - хлоп и нету.
...кожа её как нежная осень...
...шея её - бесценный мрамор, взывающий к поцелуям...
На выставке в "Вертол-Сити" Перепёлкин работал с Верой-Валей в паре. У стенда было не протолкнуться.
- Давно хотел узнать, почему такое имя? - спросил он.
- Родители назвали в честь одной бабушки, а я хотела в честь другой.
Перепёлкин пришёл в щенячий восторг и от избытка чувств чмокнул Веру-Валю в ямку на щеке. Она и не возражала.
...руки её как тонкие вербы...
...дыхание её как пьяный рассвет...
Оксана кормила Ромку и Анечку манной кашей. Точнее, Ромка ел сам, как серьёзный мужчина пяти с половиной лет, а вот Анечка кочевряжилась. Немного выручал пластиковый слюняв. Перепёлкин - рот до ушей - наблюдал, стараясь держаться на расстоянии. Чтобы каша не попала на свежую сорочку.
- Как же быстро они растут! - сказал он вдруг со странной интонацией: то ли восхищение, то ли недоумение, поди разбери.
Оксана покосилась.
- Серёжа, у нас всё нормально? Ты какой-то задуманный.
- Буду поздно, - ответил он невпопад и явно с сожалением. - Сегодня согласование ТЗ с заказчиком.
...рот твой - Марракотова бездна...
...губы твои как крылья бабочки, покрытые мёдом...
...ноги твои словно лифт в поднебесье...
...бёдра твои...
- Тебе хорошо со мной? - спросила Вера-Валя.
Перепёлкин замурлыкал, коснулся любимой щеки.
- Откуда эта морщинка? Вчера её не было.
Вера-Валя кинулась к зеркалу.
Пергаментная кожа. Крохотные лучики возле глаз. Старческая веснушка у виска.
Со дня их знакомства не прошло и четырёх месяцев. Вера-Валя была в отчаянии.
- Что со мной, Серёжа? Я старею?
Равнодушная дверь медкабинета. И приговор, не подлежащий обжалованию.
Прогерия! Геронтофагия!
Пожирание старостью.
- Механизм запуска генетических болезней не изучен. Возможно у вас была эмоциональная встряска?
Встряска, ну и ну! Не любовь. Встряска!
Отгремели новогодние салюты. Ещё две недели осыпались с настенного календаря.
Перепёлкин как одержимый целовал заплаканное лицо, протараненное сетью морщин.
- Боже, как быстро!
Оксана говорила веско:
- Перепёлкин, имей в виду: если уйдёшь, назад не пущу! Будешь видеть детей по воскресеньям. В моём присутствии.
- Что мне делать, Геня? - спрашивал Перепёлкин, и голос его дрожал и наполнялся вселенской тоской. - Что мне делать с моей никчемной двойной жизнью? Такой же двойной, как её двойное имя.
Геня крутил картонную трубу и весело тыкал пальцем.
- О-ой!
- Что это? Калейдоскоп? Дай мне!
Перепёлкин приложил трубу к правому глазу. Левый зажмурил до воцарения полной темноты. Обычный кусок теплотрубы. Захватанный нечистыми генечкиными ладонями.
В круге света Перепёлкин увидел себя, возвращающегося к своим перепелятам. А потом Перепёлкин увидел себя, держащего за руку внезапно состарившуюся Веру-Валю.
Как амёба, подумал он. Амёба протей. Лопнуть пополам, разделиться и плыть в разные стороны...