Фирсова Елена Владимировна : другие произведения.

Игры для взрослых

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Боже, какая ностальгия... Так и хочется похвастаться: а вот это я написала еще в школе!

ИГРЫ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ

  
   Нашептывает жизнь: зря.
   Все то, что ты любил, - сон.
   Пора тебе иных стран
   Искать за мутным стеклом.
   Баюкает судьба - спи,
   В осенний дерн лицом ляг.
   Смелее! Перейди Стикс,
   К которому один шаг.
   Кривляется любовь - вот.
   Осколками у ног - мир.
   К оконному стеклу льнет
   И рвется улететь крик.
   Марианна Ясемчик
  
   Все началось с того, как стремительно Катька прибежала на корт и закричала, что в марте начнется первенство страны по футболу среди женщин, и "Амазонка" в нем будет самой молодой командой. А Алька от радости забила мяч Лоре, и Лора немного надулась. Зато Алька от счастья светилась насквозь.
   - Ты не представляешь, Лорка, что это значит - выступать наравне с мастерами, - говорила она.
   - А это показывают по телевизору?
   - Будут, будут показывать! В этом-то все и дело! Мы прославимся на весь мир!
   - О да! - скептически усмехнулась Лора. - Пойдем-ка лучше домой, я еще уроки не сделала.
   - Скажите, какая проблема!
   Издевательский тон не подействовал на Лору. Ее редко можно было достать таким тоном. Она обаятельно, даже, пожалуй, подчеркнуто обаятельно улыбнулась и направилась к раздевалке, помахивая ракеткой. Алька показала ей вслед язык.
   Подруги жили в соседних квартирах, на втором этаже пятиэтажного дома в новом городском микрорайоне - так его называли, хотя ему уже не меньше десятка лет. Лора воплощала собой правильность и идеальность, почти не доставляла хлопот своим родителям и в меру увлекалась всем: животными, комнатными растениями, марками, рисованием, книгами, музыкой, вышиванием. Однако же, точные науки, вроде математики и химии, нравились ей гораздо больше гуманитарных предметов.
   Алька совсем не была на нее похожа. Она поочередно испробовала самые разнообразные хобби, но всем увлечениям она отдавалась страстно и лихорадочно. То начала скупать все карманные календарики, которые в данный момент находились в продаже. И почему? Потому, что у одной из девчонок в их классе очень большая коллекция - около трехсот штук. Дело только в том, что та собирала их уже несколько лет, а Алька вознамерилась обогнать ее в пару дней. Мало того, она обошла всех родственников и знакомых, выпрашивая календарики. Потом вдруг в первый раз показали по телевизору многосерийный фильм "В поисках капитана Гранта", и Алька заявила, что станет настоящей путешественницей и купит себе парусник. Потом и это прошло - после фильма "Гостья из будущего". Все без исключения девчонки в городе воображали себя Алисами Селезнёвыми. Тогда Альку потянуло в космос, в иные миры, в высокоразвитые цивилизации. А однажды она прочла книгу "Белый Ягуар - вождь араваков" и всерьез собралась удрать к индейцам. И очень страдала, когда ей сообщили, что индейцы живут только в Америке.
   Лора читала книги медленно и вдумчиво, размышляя над каждым словом. Алька же опускала длинные отступления и подробные описания и всегда забегала вперед.
   Лора тщательно следила за собой, плавно двигалась, аккуратно и со вкусом одевалась. Алька напяливала на себя что попало и поэтому рядом с подругой выглядела оборвашкой. Кроме того, привычка к мальчишеским играм наложила на нее соответствующий отпечаток - походка у нее была быстрая, как у парня, а движения - отрывистые.
   Лора любила детей. Алька их боялась.
   Они редко понимали друг друга и часто ссорились, но были неразлучны, как сиамские близнецы. Они вместе ходили в школу, сидели за соседними партами, в первом ряду возле окна. Алька за вторым столом, Лора - за третьим. Только Лора училась прилежно, а Алька - спустя рукава.
   Последние два года Алька до безумия увлеклась футболом. Но ей, как всегда, было слишком мало просто смотреть матчи по телевизору или на стадионе. Ей обязательно нужно было самой участвовать в этой изумительном действии. Бегать по полю, виртуозно владеть мячом, забивать лучшие голы. Лора довольно прохладно отнеслась к очередному "заболеванию" подруги. По ее мнению, если уж заниматься спортом, так лучше более женственным, вроде гимнастики или тенниса. А в футбол играть - это просто неприлично для девочки пятнадцати лет.
   Но, как ни странно, в городе уже была создана женская футбольная команда. Собственно, "женская" - сильно сказано. Большинство среди них составляли студентки педагогического училища да энтузиастки с шарико-подшипникового завода, а также несколько школьниц. Алька была в числе последних. Она рьяно взялась за дело и проявила незаурядный талант. Тренер ее расхваливал направо и налево и занимался с ней отдельно, чтобы со временем сделать из нее мастера.
   Почти всю дорогу они молчали. Алька то и дело поправляла на плече ремень спортивной сумки.
   - Я не могу понять, Аль, - наконец, произнесла Лора, - как родители позволяют тебе так наплевательски относиться к учебе.
   - А что? - насторожилась Алька.
   - В этом году, радость моя, мы оканчиваем школу. Это тебе ни о чем не говорит?
   Алька расслабилась и даже улыбнулась.
   - Ну, Лорик, боюсь, я никудышная ученица. Увы, но меня уже не изменить.
   - Очень жаль, - с заметным раздражением ответила Лора.
   - Я знаю, - беспечно ответила Алька.
   От стадиона "Авангард" до улицы Садовой, где жили девочки, было совсем недалеко, да и город большими размерами не отличался. От нового микрорайона, самого удаленного от моря, до набережной можно было добраться за полчаса пешком, если быстро идти. Тем не менее, молодой город стремительно рос вширь и ввысь, от древнего деревянного рыбачьего поселка почти ничего не осталось, лишь несколько улиц частного сектора, в стороне от центра города.
   - Уже темно, - недовольно проворчала Лора, входя в подъезд, рядом с которым стоял автомобиль. - По твоей милости, я сегодня поздно лягу спать.
   - Не ной, - весело откликнулась Алька. - Тебя никто не просил приходить на теннис, и уж тем более никто не заставляет ложиться спать в неурочное время.
   - Если я не выучу наизусть Симонова, Виктор влепит мне "двойку"! - возмущенно заявила Лора.
   - Подумаешь! Смотри, опять Горбунов оставил свой car на самой дороге. Вечно его приходится обходить.
   - Аля, какая ты несерьезная.
   - А ты такая зануда!
   Они быстро поднялись по лестнице на второй этаж. Лора спокойно достала из кармана пальто ключ от квартиры и стала шарить по двери в поисках замочной скважины. Алька, как всегда, обследовала одежду и сумку и выяснила, что ключ она сегодня забыла в школьном пенале.
   Пришлось звонить.
   - Да, - вдруг вспомнила Лора, - мы же с тобой приглашены к Лене, завтра к пяти часам.
   - Ага, - подтвердила Алька, шмыгая носом. - Почему так долго никто не открывает? Уснули, что ли?
   Лора не обратила внимания на ее нежелание понимать:
   - И не вздумай отколоть там какую-нибудь штучку! Да оденься прилично, чтобы мне не было стыдно рядом с тобой идти.
   - Слушаюсь, ваше превосходительство!
   Наконец, Лора воткнула ключ в замочную скважину, а за дверью напротив послышались ленивые шаги.
   - Пока, Аля.
   - Пока, Лорка.
   У обеих семей квартиры были двухкомнатные, однако Алька обладала некоторыми преимуществами - ее старший брат Сашка жил с женой отдельно, а младший братишка Лоры, Дима, жил в одной с ней комнате. Поэтому Лора, как старшая сестра, очень ответственно относилась к распорядку дня: ночью не читать, не включать телевизор, не слушать музыку и даже не подниматься с кровати, дабы не разбудить мальчика. И если в темное время суток приходилось заниматься уроками, она уходила в кухню.
   В тот день было еще рано, Димка пока не собирался спать, но Лора все равно взяла томик стихотворений Симонова и хрестоматию по литературе и удалилась в кухню. Учитель словесности, Виктор Петрович, очень строго требовал знания текста, а читать нужно было много. Лора вскипятила воду, сделала себе чаю, намазала маслом кусочек хлеба и за этим ужином начала зубрить стихотворение. Это занятие она больше всего не любила.
   "Везет же Альке! - невольно подумала она. - Она, кажется, запоминает стихи после первого же чтения".
   При мысли о подруге она поморщилась. "Как еще можно на нее повлиять? Она ведь такая способная, все учителя это признаЮт. Футбол вытеснил из ее упрямой башки все остальное, но нельзя позволять ей пускать учебу на самотек, иначе она не сдаст выпускные экзамены".
   А Алька между тем сидела у себя в комнате в наушниках, закрыв глаза, и слушала музыку. Сашка достал ей несколько импортных кассет, и она уговорила его записать скандальные концерты - и наши, и зарубежные рок-группы. Лора отнюдь не одобряла ее выбор в отношении музыки, предпочитая классически безопасную отечественную эстраду. К сожалению, Алька абсолютно не поддавалась постороннему влиянию.
   Если в квартире Андреевых вообще и в комнате Лоры в частности царил полный порядок и блеск, то в комнате Альки никогда полного порядка и блеска не было. Все валялось как попало, хотя мама, вопреки сопротивлению дочери, неоднократно пыталась привести вещи в более-менее приличный вид. Алька плохо вставала по утрам и частенько ленилась прибрать постель, а после школы на нее даже смотреть неприятно, да и времени нет - надо спешить на тренировку. Да, она была большая лентяйка и всегда увиливала от работы по дому, от дачного участка бежала как от чумы и готовила себе кофе и бутерброд с колбасой только в тех случаях, когда ей грозила голодная смерть, а дома больше никого не было. А на что-нибудь посущественнее она не решилась бы и под страхом смертной казни.
   Но вкусно покушать она любила. Это неизбежно отразилось на ее фигуре - при росте метр пятьдесят девять она весила около пятидесяти пяти килограммов. Вызывающе полной она, правда, не была, но не могла бы позволить себе носить многое из того, что любят носить ее ровесницы - вроде раздельного купальника, сарафанчика на золотистых шнурочках и платья с открытой спиной. Поэтому Алька и не любила ходить на море, тем более с компанией.
   И с мальчиками она не встречалась. Она вообще была скрытная и молчаливая, неохотно сходилась с людьми. Да и ребята видели вокруг себя куда более привлекательных девочек, тонких и загорелых, смешливых и общительных, готовых развлекаться вовсю.
   Но сама она от этого не страдала. По крайней мере, внешне. Она с головой бросалась в футбол и музыку.
   Лора дружила с мальчиком из параллельного класса, Игорем Исаевым, уже месяца три, и чрезвычайно гордилась этим перед подружками - Игорь был очень симпатичен и сочинял стихи, в основном о любви. И после того, как познакомился поближе с Лорой, все стихи посвящал ей. Это был достаточно сильный повод для девчоночьей зависти!
   Около полуночи Алька обнаружила, что дремлет, а кассета подходит к концу. Тогда она выключила магнитофон, сняла наушники и стала готовиться ко сну. Первым делом взбила подушку. Если подушка была слишком маленькая или жесткая, она не могла уснуть. Затем бросила прямо на пол жесткое синее покрывало и отогнула край одеяла, чтобы удобнее было нырнуть туда, в уютную постель, и, наконец, натянула на себя куцую, широкую ночную рубашку, которую ненавидела, но, увы, более привычная пижама уже целую неделю валялась в стирке.
   В среднюю дверцу ее шкафа было вставлено большое зеркало. На миг Алька остановилась перед ним и окинула себя полным презрения взглядом.
   Почему она не худеет? Почему не сбавляет в весе ни на один грамм, хотя тренируется как сумасшедшая? Кто угодно в таком режиме работы и при таких нагрузках уже выглядел бы как тростиночка. Почему же у нее ничего не получается?
   У тренера на сей счет имеется свое мнение. "У тебя нет четкого распорядка дня, ты поздно ложишься спать, ешь слишком много сладкого, пьешь крепкий кофе на ночь, и вообще, относишься ко всему безответственно", - так он отвечает на ее недоумение по поводу сантиметров на талии и груди.
   Она же пропускает его слова мимо ушей, ибо они подрывают ее жизненные устои. И он отлично знает, что она не послушает. Она никого не слушает.
   "И все-таки, что можно сделать, чтобы хорошо вставать по утрам?" - думала она в предвкушении сна. Спать она любила даже больше, чем вкусно покушать. Главным образом потому, что ей всегда снились удивительные сны. Звезды, салюты, сказки. И цветы. И полеты - она с упоением летала во сне.
   Так и не решив глобального вопроса о легком пробуждении, она погасила свет и быстро забралась в постель.
  
   Александра Железовского все называли просто Сашкой. Он, как и его сестра, любил поспать, но, в отличие от нее, проблем по утрам у него не возникало. Он жил в частном доме вдвоем с женой Наташей, и его обычно будил запах вкусного завтрака. Наташа была чудесной хозяйкой, содержала дом и сад в отменном порядке, а по утрам вставала рано, как жаворонок. Ему очень повезло с женой, и он знал об этом.
   Субботнее утро у него, как всегда, началось с аппетитного запаха из кухни. Он сладко потянулся в кровати, хрустнув по очереди всеми косточками, потом вскочил на ноги и накинул на себя рубашку. Провел рукой по светлым волосам, словно стряхивал с них пыль и сон, и отправился умываться.
   Ванной комнаты в доме не было, поэтому умывались они над кухонной раковиной, а мыться ходили к Сашкиным родителям. Фыркая, как брезгливый котенок, Сашка вымыл руки до локтей, лицо, шею и уши. Наташа с любовью смотрела на него и снисходительно слегка улыбалась. Он вытерся мягким полотенцем и наклонился, чтобы поцеловать жену в губы:
   - Доброе утро, солнышко.
   - Доброе утро, Сашенька. Садись завтракать.
   На столе стояла сковорода с жареной картошкой, тарелка с нарезанными солеными огурцами, а на плите грелся чайник. Наташа обслуживала мужа, а сама садилась завтракать только после того, как он уходил на работу.
   Работал он оператором котельной в пансионате "Голубая волна", за чертой города. Там же он был диск-жокеем, на пару с приятелем, из той же котельной, они вели дискотеки через день, сменяя друг друга. И, пожалуй, неисправимому романтику Сашке второе занятие нравилось гораздо больше, чем первое.
   До "Голубой волны" и пешком идти было близко, но он ездил туда на мотоцикле. В езду он вкладывал всю свою душу, разгоняясь до сумасшедшей скорости и испытывая упоение риска, когда деревья и кустарники, люди и машины, дома и фонарные столбы мелькают по сторонам, будто призраки, а каждый поворот опасен для жизни. Внешне Сашка был всегда спокоен и весел, но его пристрастие к скорости показывало, какой огонь горит у него внутри.
   - Привет, Железовский! - поздоровался с ним его друг Леонид, напарник по дискотеке и котельной. - Как дела?
   - Отлично, Аматов.
   - Ты обещал нам новую певицу, - напомнил Леонид.
   Сашка засмеялся:
   - Я знаю! Не волнуйся, к началу сезона мы уже подготовимся к выступлениям. Видишь ли, у нее сейчас не так уж много свободного времени, чтобы заниматься шоу-бизнесом. Но я говорил с ней, и она согласна.
   - Ты бы поторопился, а то ребята забеспокоились.
   - Так успокой их. Все будет нормально, не паникуй.
   Леонид пожал плечами:
   - Я-то не паникую, но успеем ли мы подготовить программу, на тот случай, если она понравится зрителям?
   - А я в этом не сомневаюсь, и тебе не советую. У нее голос, как у Патрисии Каас.
   Он похлопал друга по плечу и направился к котельной. Вчера им пришлось работать на всю катушку - кто-то обнаружил утечку газа, и они целый день устраняли неполадки. Сегодня котлы должны быть запущены.
   А когда все встанет на свои места, можно и поиграть в шахматы. Сашка любил эту игру. Ему казалось, что доска - поле реальной битвы, где он является королем и командует настоящим войском. Иллюзия была впечатляющей! И товарищи Сашки по работе смеялись над его игровым азартом и над тем, с каким обреченным видом он терял какую-нибудь фигуру. Будто фигуры были живыми существами. Впрочем, мало кому удавалось выиграть у него в шахматы.
   А вечером, после работы, он вместе с Леонидом заходил в клуб пансионата. До начала сезона на втором этаже каждый день устраивались дискотеки. А в мае их переносили на открытую площадку, окруженную двойным кольцом бассейна и потому названную "поплавком". Эта танцплощадка считалась лучшей в городе и пользовалась бешеным успехом у местной и приезжей молодежи. Сашка работал там уже год.
   Если сравнить то плачевное состояние, в котором находилось это заведение до Сашкиного прихода, и теперешнее положение клуба, то Сашка смело мог приписывать этот очевидный прогресс своим скромным заслугам. Для начала он предстал пред ясные очи директора пансионата и вытребовал денег на новое музыкальное оборудование, причем не на какое-нибудь, а на самое современное.
   Затем он решил использовать для танцев не маленькое уютное, но слишком уж тесное фойе клуба, а просторные верхние этажи, где до этого располагалась библиотека. Предстояла очередная схватка с начальством, однако и второй раунд оказался за Сашкой. Библиотеку переместили в один из залов на первом этаже, а со вторым Сашка мог делать все, что угодно.
   На этом этапе к нему подключился Леонид, и они вдвоем завершили оформление танцплощадки. Затем они занялись и "поплавком", и теперь - результат налицо. Дискотека "Голубой волны" - самая престижная в городе.
   Леонид и Сашка неспешно обошли свои незыблемые владения. Здесь они вели себя как полноценные хозяева. Здесь всё (или почти всё) создано их руками.
   Сашка остановился у маленькой сцены и окинул ее взглядом, словно ей чего-то не хватало.
   - Знаешь, Аматов, давай-ка выжмем у Замятина еще финансов и опояшем сцену цветомузыкой.
   Леонид задумался.
   - Идея неплохая. Но не будет ли это выглядеть чересчур? У нас и так во всех изгибах что-то светится и мигает.
   - Ничего, - оживился Сашка. - У нашей певицы изумительные золотистые волосы, и они должны сиять, как радуга.
   Леонид пристально на него посмотрел. Его усмешка показывала, что он заинтересовался певицей, про которую Сашка рассказывал так красиво. В этом маленьком городке на побережье, расположенном почти посередине между Абрау-Дюрсо и Мысхако, каждая хорошенькая девушка хочет петь и воображает себя звездой мировой эстрады, но придирчивый Сашка только неприязненно морщился при упоминании о любой из многих этих местных певичек, пробовавших свои силы на сцене "Голубой волны". И вдруг - он сам расхваливает кандидатку.
   - Ты ее хорошо знаешь, Железовский?
   Тот слегка замялся.
   - Нет, не очень. Но я ручаюсь за нее, Лёнька. Я слышал, как она поет. У нее потрясающий голос, не считая музыкального образования. Ей гарантирован успех.
   Леонид иронично скривился.
   - Что же это за жемчужина, Железовский? Уж не твоя ли дражайшая это половина?
   - Солнышко? - удивился Сашка. - Не болтай глупостей, Лёнька. Даже если бы она умела петь, я ни за что не пустил бы ее на сцену.
   - Ревнивец! - ужасным голосом провозгласил Леонид и демонстративно вцепился в него, но тот отмахнулся, весело усмехнувшись:
   - Прекрати, Аматов! При чем здесь ревность?
   Они еще раз обошли зал.
   Он был круглый. Блестящие паркетные полы, стеклянные стены в тяжелых металлических рамах, деревянные перила вокруг большого отверстия посреди пола, куда с потолка спускалась огромная люстра, похожая на северное сияние. Вдоль стен свисали изящнейшие тюлевые драпировки, и ночью, в темноте, этаж светился изнутри мерцающими огнями, словно китайский фонарик.
   - Ты идешь домой? - спросил Леонид.
   - Да, сейчас.
   - Ну пока!
   - Счастливо!
   Леонид ушел, а Сашка еще немного постоял возле сцены, задумчиво склонив голову на руку. Потом вышел наружу. Парк был погружен в густые сумерки. Сашка медленно направился к котельной, где остался его мотоцикл. По пути он полной грудью вдыхал холодный влажный воздух. Нет, право же, никаких романтических чувств этот февральский вечер не вызывал, и все же Сашка о чем-то размечтался, разглядывая небо и горящие фонари... О чем? Кто может знать об этом?
   А Наташа весь день провела дома. Она затеяла уборку и выполнила ее образцово. Сначала смахнула пыль с мебели, вытряхнула на улицу половики. Подмела и вымыла пол. Подмела также и двор. А затем села написать письмо родителям, в Новгородскую область. Там Сашка служил срочную службу, там познакомился с Наташей, но поженились они уже здесь, в Черноморском. Жили первый год на квартире, а на второй с помощью родителей с обеих сторон купили этот маленький домик.
   Наташа с величайшей осторожностью строила свою семейную жизнь. Сашка был такой непостоянный! Жить с ним было так сложно. Она любила его таким. Он и привлек ее прежде всего тем, что всегда стремился в небо. Внутри у него шла борьба и творчество, и жене там не было места. Когда она поняла это, то поначалу обиделась. Попробовала оказать влияние - ничего не вышло. Пришлось смириться и терпеть его постоянное отсутствие, задержки где-то до поздней ночи, его витание в облаках и мечтания о несбыточном, о совершенных мирах, где только музыка и гармония. Он любил свое Солнышко, не хотел отпускать от себя, но и изменить себя не мог. Не хотел менять отношение.
   Она проявляла все свои лучшие женские качества, был с мужем терпелива и нежна, в ожидании того благословенного дня, когда он спустится с небес на землю, повзрослеет и ощутит потребность увидеть рядом с собой лицо любимой женщины. Пока же малейшего неосторожного слова хватило бы, чтобы Сашка воспринял все неправильно и еще больше отдалился от дома и Наташи.
   Он приехал домой позже обычного. Она ждала его за журналом по вязанию. Как всегда, еда была готова, а Наташа, ненавязчиво помогая мужу снять куртку и шлем, уловила незнакомый запах - запах сигарет. Очевидно, Сашка начал курить. На секунду Наташа вперила взгляд в его непроницаемое лицо, но тут же отвела глаза в сторону.
   Ей стоило больших усилий удержать в груди глубокий вздох. Спорить с ним было бесполезно. Только терять время и расстраиваться. Но иногда становилось настолько тяжело ждать и молчать, что хотелось заплакать.
   Она была и сама еще слишком молода, и ей не хватало опыта и пресловутой женской мудрости.
   - Что с тобой, солнышко? - заботливо спросил Сашка, поймав ее странный взгляд.
   - Ничего. Ничего.
   Она покачала головой, уверенная в том, что настаивать он не будет. Так и произошло, он повесил куртку на крючок, снял ботинки и прошел на кухню умываться и ужинать.
   А Наташа удалилась в спальню, не находя в себе сил сидеть рядом с ним за столом, смотреть, как он ест и за едой просматривает газеты. Она для него просто не существовала как личность.
   Завтра дискотеку будет вести Леонид, однако Сашка все равно останется там. Это его стихия - музыка.
   Наташа машинально сняла халат, надела ночную рубашку и легла в постель, укрывшись краешком одеяла. "И все-таки, чтение за едой у Железовских - это семейное. Аля тоже ест, уткнувшись носом в книгу. Наверное, у кого-нибудь из предков такая привычка была. Завтра надо сходить к ним и помыться. Иначе скоро пропитаюсь пылью".
  
   О Господи, до чего трудно выбрать наряд для вечеринки у подруги! Алька почти в гамлетовском раздумье стояла перед своим шкафом. Везде, кроме школы, она ходила в джинсах или спортивных штанах. Но Лора строго-настрого предупредила: никаких брюк, иначе она, Лора, никуда с ней не пойдет.
   Нет, платья у нее, конечно, имелись, и нарядные тоже, но без посторонних советов она не могла выбрать ничего подходящего. А посторонние советы она не любила, и все тут.
   "Если я надену слишком красивое платье, то буду выглядеть просто смешно. С моими-то габаритами - в калачный ряд? Нет, лучше оденусь поскромнее".
   Придя к такому выводу, она сдернула с вешалки платье из серой шерстяной ткани, мягкой и теплой наощупь. Оно было ниже колен длиной, прямое, с застежкой спереди и с длинными рукавами на манжетах. Пока Алька его гладила и надевала, то сильно колебалась. А когда увидела себя в зеркало, сделала невольное движение, чтобы снять платье.
   К счастью, в этот момент пришла Лора и навела порядок. Бросив на подругу всего лишь один взгляд, Алька завистливо скривилась. На высокой стройной фигуре Лоры все смотрелось как влитое - длинная прямая черная юбка с разрезом сзади и пушистый розовый свитер, расшитый на груди блестками и бисером. "Почему, черт возьми, я не худею от тренировок?!"
   - Аля, ты выглядишь великолепно. Давай, я расчешу тебе волосы. Может быть, соберешь их кверху?
   - Никогда, - отрезала Алька.
   Волосы у нее были каштановые, с отдельными светло-рыжими прядями, выгоревшими на солнце прошлым летом. Тогда она сделала стрижку "каскад", теперь прическа отросла чуть ниже плеч.
   - Прекрасно. Просто прекрасно, - констатировала Лора, отступая на два шага и любуясь подругой, как произведением искусства, но Альке это совсем не понравилось.
   - Мы идем или нет?
   - Идем, - улыбнулась Лора.
   Лена жила в девятиэтажном доме на одной из центральных улиц. Девочки шли быстро, их подгонял пронизывающий ветер и темнота на опустевших тротуарах. Но временами походка Альки становилась нерешительной. Наконец, она совсем остановилась.
   - Ты что? - удивилась Лора.
   - Лорка, я не могу! - жалобно сказала Алька.
   - Да что с тобой?
   - В этом платье и сапогах я выгляжу клоуном...
   Лора подошла к ней, схватила за локоть и потащила за собой, возмущенно сверкая на нее глазами:
   - Кончай придираться! Я не могу за две минуты сделать из тебя королеву красоты! Ты сама когда-то не захотела учить вместе со мной походку леди - и теперь жалей.
   Они поднялись на лифте на девятый этаж.
   Алька снова засомневалась:
   - Слушай, а сколько народу там будет?
   Лора свирепо на нее уставилась:
   - Много! Ну, откуда я знаю? Еще одно слово - и я тебя стукну. Не комплексуй, Аля. Все будет нормально, только не комплексуй. Впрочем, я не знаю, есть ли у тебя чувство меры.
   И она нажала на кнопку звонка.
   Лена Замятина была дочерью директора пансионата "Голубая волна". Трехкомнатная квартира была соответствующих размеров, а поскольку сам Замятин являлся вдовцом, а старший брат Лены, Гриша, очень дружил с сестрой, то все три комнаты товарищ Замятин временно предоставил в распоряжение молодого поколения, уехав по делам в Новороссийск на целую неделю. Общество здесь собралось многочисленное и весьма блестящее, даже элитное - никого из простых смертных, уличных подростков, а в основном дети, определившие свой жизненный путь, без вредных привычек и никак не связанные с неформальными тусовками.
   Алька сюда попала на правах лучшей подруги Лоры и близкой знакомой именинницы. В этом кругу, помимо всего прочего, знали, что ее брат ведет лучшую дискотеку в городе.
   Лена открыла дверь. В комнатах, за ее спиной, слышался гул голосов. Лена была в белоснежном костюме и сияла от радости.
   - Привет, Лариска, привет, Алинка! Заходите же!
   - С днем рождения, Леночка! - поздравила Лора.
   Лена приняла от нее цветы и хрустящий целлофановый пакетик, где лежали две книжки и открытка. Книги подруги выбирали в магазине вдвоем. Лора купила сборник рассказов Чехова, Алька - "Замок Броуди" Кронина. Русскую классическую литературу Алька уважала и не имела ничего против нее, но ни за что не стала бы читать ее по собственной инициативе.
   Пока Лена ставила цветы в воду, Лора наклонилась к уху Альки и тихонько посоветовала:
   - Застегни верхнюю пуговицу.
   - Она меня душит, - шепотом ответила Алька.
   - Все равно застегни. Иначе платье выглядит как теннисная рубашка.
   - Отстань.
   Игоря Исаева еще не было, в чем Лора убедилась, обойдя все три комнаты и кухню, хотя остальные были в сборе, так как больше никто не приходил. Лора забеспокоилась, явится ли Игорь вообще. Лена успокоила ее. Просто он приведет с собой своего друга из Новороссийска, какого-то спортсмена.
   Алька не стала расхаживать по квартире вслед за Лорой, а, напротив, постаралась стушеваться. Она села в свободный уголок дивана и исподлобья уставилась в экран телевизора. Там показывали мультфильмы, но звук предусмотрительно отключили, чтобы не мешал разговорам. Альку не замечали и не заговаривали с ней, чему она была вполне рада - непривычная одежда сковывала ее, как железные кандалы, хотя и в любом другом наряде она все равно чувствовала бы себя пятым колесом в телеге. Поэтому она вела себя тихо, словно мышь, лишь бы не портить другим праздник своим кислым видом.
   Громко зазвенел звонок, но на него никто не обратил внимания, кроме именинницы, которая заспешила открывать дверь запоздавшим гостям. Вошли Игорь Исаев и еще один молодой человек - его Алька никогда раньше с Игорем не видела.
   Друзья подошли к Лоре, и она с милой улыбкой сделал Игорю замечание. Он, судя по всему, извинился и представил ей своего товарища. Алька, за неимением лучшего, принялась наблюдать за ними. Неизвестный молодой человек был, несомненно, очень привлекателен. Среднего роста, но с идеально пропорциональной фигурой, одетый с иголочки. Он смотрел на всех с легкой насмешливой улыбкой и принадлежал к той категории людей, которые имеют свое независимое мнение и предпочитают на общие темы не распространяться. Алька пришла к такому выводу, видя, как он спокойно выслушивает речи многочисленных собеседников, но сам за все это время не произнес и десятка слов. Но вот его и Игоря отвлекли от беседы, и гости начали садиться за стол.
   Алька вынуждена была покинуть свое убежище и передвинуться на другой конец дивана, к самому углу стола.
   Соседом справа оказался объект ее недавних наблюдений.
   Видя тесноту и то, сколько людей должны вместиться за столом, Алька приподнялась с намерением сесть на углу.
   - Не советую, - веселым голосом сказал ей сосед справа, то есть тот, с кем ей больше всего не хотелось сталкиваться. Прежде всего потому, что он был самым красивым молодым человеком из всех, кого она когда-либо встречала.
   Глаза у него были такие же веселые, как и голос, и яркого синего цвета. И улыбка была все та же - спокойная и приветливая. Он с интересом оглядел нескладную девочку со взглядом дикарки и протянул руку для знакомства:
   - Елизаров Анатолий. Старухи верят, что девушка, сидящая на углу стола, никогда не выйдет замуж.
   Она, недоверчиво блестя темными глазами, пожала ему руку.
   - Алька Железовская. Не личное ли это дело?
   По опыту она знала - такой агрессивный прием лица мужского пола не любят и предпочитают не связываться с ней. Тем более что она далеко не красавица. Но сосед оказался не из пугливых, и его не смутил начатый артобстрел. Он усмехнулся и произнес:
   - Не лучше ли подстраховаться?
   Садясь на место, она задела локтем его плечо.
   - Извини, - и отвернулась.
   - Ничего.
   Он невозмутимо и открыто ухаживал за ней. Казалось, он не замечал ее мальчишеских замашек и угловатых движений. А она сидела как на иголках, вспыхивая всякий раз, когда он наклонялся к ее уху с вопросом: что ей подать, что ей налить, пьет ли она шампанское? Она отвечала тихо, с удивлением прислушиваясь к самой себе. От Толика, как от костра, исходил жар, но, похоже, его чувствовала только Алька.
   Вскоре столы сдвинули в угол комнаты, чтобы освободить место для танцев, и включили музыку. Танцевать Алька не умела, в основном потому, что стеснялась. А Лора с Игорем, Лена, Гриша и прочие тут же встали в круг.
   Решив, что настал удобный момент улизнуть отсюда, Алька шмыгнула в прихожую, с трудом нашла в горе верхней одежды свою куртку, натянула сапоги.
   - Руки вверх! - раздался за спиной все тот же веселый голос.
   Она замерла на месте, затем медленно повернулась к нему.
   - Наконец-то я тебя нашел! За дезертирство тебя можно приговорить к расстрелу. Чем тебе не нравятся современные танцы?
   - Только тем, что не каждому удается их освоить, - язвительно ответила она и закончила надевать левую перчатку.
   - Ну, всего-то... - разочарованно протянул он. - Просто тебя некому было научить. Ладно уж, так и быть, сдавать властям я тебя не буду. Лучше я пойду с тобой.
   - Чего, чего?
   Она даже растерялась от такого предложения. Вот пристал! Но он хладнокровно надел спортивную куртку с полосками. В сумраке прихожей его глаза стали совсем черными, а зрачки переливались как роса.
   - Можешь меня не благодарить. Я в курсе, что на всех улицах земного шара таким бойким девочкам, как ты,Игры для взрослых - 2 одним, да еще в темное время суток, ходить небезопасно. И если не владеешь приемами самообороны, то можно основательно влипнуть. Пойдем.
   Они вышли на площадку.
   Толик вызвал лифт, Алька запуталась ногами в длинной юбке, слишком узкой, и сказала с вызовом:
   - Знаешь, я передумала.
   - Ты хочешь вернуться? Я - нет. Давай-ка я лучше покажу тебе одно из самых красивых зрелищ в городе.
   - Да? - удивилась она.
   - Пойдем.
   Он взял ее за руку и повел за собой наверх. Раньше Алька не знала, что здесь есть выход на крышу. Она вообще никогда раньше не задумывалась, можно ли выйти на крышу высотного дома и как это все будет выглядеть.
   Зрелище и впрямь было потрясающее.
   Панорама ночного города - небо, бегающие или неподвижные огоньки, шум моря, едва различимый, глухой, но явный для жителей побережья, которые привыкли к нему с рождения. Вдалеке, где был расположен гарнизон, можно было разглядеть взлетающие самолеты. Шум автомобилей сюда почти не достигал.
   - Как здорово! - восхищенно сказала Алька и повернула к Толику лицо, на котором лежали черные тени и золотистые отблески огней. Он кивнул.
   - Сверху даже родной город кажется чужим и незнакомым, - произнес он тихо.
   Здесь, наверху, было куда холоднее, чем на земле. Ледяной ветер свистел в ушах и обволакивал непокрытую голову со всех сторон. Алька невольно передернула плечами.
   - Холодно? - с сочувствием спросил Толик. - Иди сюда.
   Его куртка была расстегнута. Он прикрыл девочку, обняв ее сзади за плечи. Сопротивляться было поздно, да и бессмысленно - он вроде бы не собирался делать ничего плохого, просто укутал ее от холода, и если она вдруг начнет вырываться, он еще решит, что она ненормальная.
   К тому же, с ним было так хорошо, тепло и уютно!
   Она подняла к нему лицо, но увидеть не смогла - она сзади, зато так он лучше его услышит.
   - Ты сказал про родной город. Ты тоже здесь родился?
   - Да. Но потом мои родители разошлись, мама со мной уехала в Новороссийск, а папа остался.
   - И что теперь? - заинтересовалась Алька.
   Ее волосы чарующе блестели, глаза и губы - тоже.
   - Много будешь знать - скоро состаришься. В каком классе ты учишься? - Он был хозяином положения.
   - С чего ты взял?..
   - По взгляду можно безошибочно определить возраст, - засмеялся он. - Впрочем, иногда школьницы умело притворяются взрослыми. Но я готов поклясться, что ты учишься в школе. В десятом классе...
   - В одиннадцатом, - поправила она, досадуя на свои проклятые манеры и неумение любезничать. Она привыкла грубить всем подряд, всем лицам мужского пола, кроме отца, брата и тренера. А Толику ей грубить совсем не хотелось. Вдруг он обидится?
   Неожиданно она испугалась и отстранилась от него. Просто молчание слишком затянулось, и она очень остро ощутила, как близко этот парень. Недопустимо близко. Пусть он ничего не делает, все равно, кто знает, что у него на уме.
   - Давай вернемся, - попросила она тихо.
   Он согласился, не скрывая своего удивления. "Ну и пусть! - подумала она. - Мне же будет лучше!"
   Во всех трех комнатах Замятинской квартиры свет был погашен, только в зале, где собрались танцующие, мигала самодельная цветомузыка, но при ее слабом свете только стоя лицом к лицу можно было узнать знакомого человека.
   Алька прокралась вдоль стен и спряталась в спальне самого хозяина. Ей это было безразлично. Она должна была побыть немного одна и согласовать друг с другом мысли и чувства. В комнате было темно, но она нащупала возле окна стул и опустилась на него почти без сил.
   В себе она сомневаться не могла - бесспорно, Толик ей нравился, и она с удовольствием еще раз убежала бы с ним на крышу, если бы... Да, если бы она была уверена, что он не смеется. Насмешки она боялась даже больше, чем прямого оскорбления или одиночества. Толик такой симпатичный, а за столом сидели, помимо Альки, такие хорошенькие девушки, одна другой лучше, и игриво улыбались... Улыбаться мальчикам Алька не умела, да и не хотела. Нет, смеяться над собой она никогда и никому не позволит.
   Ну почему, почему она не худеет от тренировок? Хотя, даже похудев, невозможно сразу стать женственной. Нужно учиться медленно и плавно ходить (с ума сойти, какая это мука!) и вообще, измениться полностью, с головы до ног... Выбросить из лексикона жаргонные словечки, такие иногда меткие, отучиться ехидничать, да усвоить всякие эти взгляды искоса и милые улыбочки...
   Но ведь это означает отказаться от того, что ей больше всего в себе нравится! Это значит - поддакивать родителям, Лоре, тренеру, плыть по течению и не иметь своего мнения.
   Нет, на такое она не пойдет даже ради дружбы с Толиком. Пусть принимает ее такую, какая она есть, а иначе... иначе пусть убирается ко всем чертям!
   Дверь в комнату приоткрылась, кто-то просунул в щель голову и оглядел комнату. Алька надеялась, что ее не видно в темноте, однако ее черный силуэт возле окна отчетливо выделался на фоне темно-синего неба. Толик без колебаний шагнул к ней, пошарил рукой по стене возле двери и щелкнул выключателем. Комнату залил свет.
   Жмурясь от яркости, Алька пыталась привести в порядок мысли. От волнения она решила пойти в атаку.
   - Что тебе нужно? - возмущенно воскликнула она. - Не подходи ко мне!
   - В чем дело? - изумился Толик. - Я так долго тебя искал...
   - Не нужно было!
   Она решительно направилась к выходу, оттолкнула его от двери и вышла. К счастью, Лора не танцевала, остановилась передохнуть в прихожей около вешалки, так что не было нужды разыскивать ее в кругу при слабом мерцании цветомузыки. Алька с лихорадочной поспешностью обулась и оделась.
   - Что с тобой? - спросила Лора, приглядываясь к подруге. - Тебя что, обидел кто-нибудь?
   - Нет, - ответила Алька. - Я пойду домой.
   - Ладно, - сказала Лора. - Может быть, тебя проводить? Уже поздно и темно...
   - Вот именно. Сама обойдусь.
   Она пулей вылетела из квартиры, словно сама эта атмосфера угнетала ее. Лифта дожидаться не стала, спустилась по лестнице чуть ли не бегом. Но, очутившись на улице, быстро утратила запал - стало обидно и тоскливо. Будь она такой же красивой, как Лора или Лена, она, поступая точно так же, как сейчас, могла бы верить в то, что Толик бросится ее догонять. "Черт бы меня побрал!"
   По телу пробежала дрожь. Она подняла глаза. Она прошла гораздо меньше, чем ей казалось. Но сил двигаться живее не было. Она тихонько брела по улице, понурившись и задумавшись.
   Вдруг она услышала за спиной торопливые шаги. На удивление знакомый голос Толика окликнул ее. Она остановилась и обернулась. Его появление до того соответствовало ее мыслям, что в первый момент она смешалась. А потом бросилась бежать.
   Ах, если бы ей не мешала эта длинная узкая юбка! Никто лучше нее не бегал кроссы.
   Не успела она сделать несколько шагов, как Толик догнал ее. Он схватил ее за плечи и даже сквозь холодную куртку ощутил их тепло. И повернул ее к себе лицом.
   - Пусти меня! Я тебя боюсь! - в отчаянии выпалила она и сделала тщетную попытку вырваться.
   С первого взгляда она поняла: он зол не на шутку.
   - Нет, подожди! Сначала поговорим, госпожа недотрога. Чем я тебя напугал? Я похож на бронтозавра?
   Она молчала.
   - А на крыше... - продолжил он, но она прервала его еще одним рывком, за что и была наказана - он усилил хватку, а руки у него были из тех, которыми жмут гири.
   Плечи свело от боли.
   - На крыше, - твердо продолжил он, - я просто хотел согреть тебя и поговорить, как цивилизованные люди. Я не знаю, что в этом плохого, и не в силах вникнуть в твои маневры. Что я сделал не так? Или я действительно похож на людоеда?
   Она опустила голову и отвернулась, чтобы скрыть непрошенные слезы, и поднесла к глазам руку.
   - Да при чем здесь ты! - воскликнула она. - Оставь меня в покое! - добавила она дрожащим голосом, совершенно сломленная неравной борьбой, которая происходила сейчас у нее внутри. С одной стороны, инстинкт самосохранения подсказывал ей, что самое время удирать со всех ног подальше от опасности всерьез влюбиться, а потом быть осмеянной. С другой стороны, железная логика уверяла: так, как раньше, уже никогда не будет. Толик первым из всех людей земного шара осмелился заговорить с ней в таком тоне, не испугался ее колючек и потребовал объяснений. И сделал ей больно. Больно, как никогда.
   - Я не оставлю тебя в покое, - настаивал он. - Кончай плакать и посмотри на меня. Ага, ты плачешь, потому что злишься. На меня? На что?
   Еще одно усилие для рывка, от которого она подпрыгнула, но не спаслась ни от хватки, ни от щекочущего душу взгляда прищуренных синих глаз.
   - Да при чем здесь ты! - Она окончательно вышла из себя. - Просто я... я такая некрасивая!
   - Что?!
   Пораженный Толик выпустил ее. Но у нее уже не было сил. Она стояла, отвернувшись, и плакала. Ее уже не заботило, как он о ней думает. Поскорее бы он ушел.
   - Глупая, - убежденно сказал он. - Какая же ты глупая! Разве в человеке самое главное - быть красивым? Ты хоть понимаешь, почему ты мне так понравилась? Потому что ты хорошенькая и не похожа на других девчонок. Я думал, ты знаешь, что это тоже может быть привлекательным. - Его голос тал мягким., он приподнял за подбородок ее лицо. - Ну же, кончай плакать. Давай будем друзьями. Мир?
   - Мир, - согласилась она и слабо улыбнулась.
   И они отправились гулять по улицам.
   Алька очень осторожно говорила о себе, тщательно избегала даже намеков на увлечение футболом, чтобы он не решил, что она окончательно помешалась. Каково же было ее удивление, когда он сообщил ей, что сам он - футболист и на данный момент тренируется с новороссийским "Гекрисом". Она замерла на месте и несколько минут колебалась, признаваться ему о своем умолчании или нет. И осталась пока при том. Что уже рассказала.
   Они долго ходили по улицам, около получаса бродили по набережной, вдыхая соленый морской запах, держась за руки, и Алька сама не заметила, как начала ступать медленно и плавно, с целью растянуть удовольствие и ставший вдруг таким маленьким и коротким город.
   Толик хотел проводить ее до дома, но она не разрешила. Испугалась, как бы родители не увидели его. Она внезапно и болезненно ощутила, как сейчас поздно и холодно. А она говорила Лоре, что уходит домой! О Боже, какие дела там сейчас творятся! И что предстоит еще пережить!
   Она торопливо попрощалась с Толиком, подобрала повыше юбку и со всех ног бросилась бежать два квартала до пятиэтажки на Садовой. Возле подъезда она приостановилась и бросила взгляд на окна второго этажа. В кухне, во всяком случае, свет горел.
   Дверь была приоткрыта.
   Алька решительно дернула ручку и оказалась лицом к лицу со своей матерью, находящейся на самой последней стадии отчаяния. Но при виде дочери, запыхавшейся и румяной после быстрого бега, с блестящими глазами, отчаяние сменилось яростью.
   Забыв о том, как девочка обидчива, мать начала на нее кричать, выплескивая все чувства, пережитые за четыре долгих часа, когда с праздника вернулась Лора и явилась к Железовским узнать, как дошла подруга. У Лоры вылетело из головы, что Толик ушел от Замятиных почти сразу после Альки.
   Алька стояла в дверях неподвижно и молча, даже не пытаясь защититься от нападок и преувеличенных обвинений. Она смотрела тупо и отчужденно. Изо всех сил хотела стать отсутствующей, посторонней, потусторонней, чтобы не слышать этих слов, похожих на исступленные удары кинжалом, или на обжигающее клеймо. Конечно, позже она могла понять, что вся эта бесконечная речь - всего лишь результат переживаний и гнева, а потому не следует воспринимать слишком близко к сердцу нанесенные оскорбления. Будь она взрослой девушкой, она так и подумала бы. Но Алька была еще подростком, импульсивным ребенком. И ей невыносима стала сама мысль о том, что мать сейчас говорит так, как действительно думает.
   Дослушав обвинительный акт до конца, Алька опустила глаза и прошла к себе в спальню. Она соглашалась с тем, что виновата, так как должна была позвонить Лоре и предупредить, где она и с кем. Да, она чувствовала себя виноватой, но теперь она скорее откусит себе язык, чем признается в этом.
  
   Настроение было преотвратительное. Ничего не хотелось. Уже давно проснувшись, Алька неподвижно лежала на спине и бессмысленно разглядывала трещину на потолке. Из кухни доносились обычные звуки - стук крышек и кастрюль, шум воды из крана и звон ложек о тарелки. Засвистел на плите чайник. В зале также не было тихо, отец включил телевизор, там шла передача "120 минут". А Алька все лежала, заложив за голову одну руку, и сама мысль о том, что придется вставать, одеваться, завтракать, идти в школу и учиться, вызывала у нее отвращение. Мама не заглядывала в ее комнату, как обычно, с веселой побудкой: "Алина, пора вставать! Уже поздно!"
   Алина... Дурацкое имя.
   Резким движением она сбросила одеяло и вскочила на ноги. Быстро оделась, умылась, стараясь избегать даже взглядов в сторону кухни. И так как время до ухода еще было, она не стала завтракать, а вернулась к себе, нацепила наушники и принялась слушать самую тяжелую для восприятия музыку - группу "Союз". Сейчас ей было нужно именно это. Она знала, что, даже если мама и позовет ее завтракать, она не услышит, а мать при данных обстоятельствах настаивать не будет. Для этого пришлось бы толкнуть ее в плечо, а мать мнит себя слишком правой, чтобы умолять.
   Так и произошло.
   Не произнеся ни слова, Алька вышла из квартиры и на площадке столкнулась с Лорой, которая выражала недоумение по поводу задержки. Обычно Алька выходила раньше и ожидала подругу, пока та закончит собираться.
   - Что-то ты долго, - сказала Лора. - Я уже хотела звонить. Что-нибудь случилось? Где ты вчера пропала?
   - Привет, - буркнула Алька, явно ее не слушая. Это можно было бы назвать рассеянностью, не будь она такой мрачной.
   Лора замолчала и посмотрела на нее внимательней. Нет, кажется, это все та же Алька - с колючим взглядом, порывистыми движениями, без головного убора, и на темном фоне волос кое-где отчетливо выделялись светлые пряди. Но что-то все равно было не так.
   - Ты не заболела? - спросила Лора.
   Алька ей не ответила. Они спустились во двор и направились в сторону школы. Лора говорила с ней, но та ее не слушала, шла молча и сосредоточенно, глядя в одну точку, и думала о своем. И так остервенело пинала ногой попадавшие по дороге камешки, что Лора всерьез встревожилась и схватила ее за рукав куртки.
   - Аля, постой. Что происходит? Где ты вчера была?
   Алька долго смотрела ей прямо в глаза своим физически ощутимым взглядом, затем выдернула рукав другой рукой и сквозь зубы сказала:
   - Я делаю, что хочу!
   Лора отступила, обиженная и по-прежнему недоумевающая.
   - Ну конечно, Аля.
   - Вот и отстань.
   До школы они доли в полном молчании. Чуть не опоздали к звонку. Завуч проводила их удивленными глазами: ну, Алька еще могла опоздать, но Лора? Эта на редкость аккуратная Лора?
   "Между ними черная кошка пробежала", - решили в школе, однако ошибались. Просто Альке сейчас необходимо было одиночество, чтобы разбираться в себе и хорошенько подумать.
   Домой подруги шли врозь. Алька специально не стала дожидаться, а убежала сразу после звонка с шестого урока, не загадывая по дороге в магазины. Дома она лишь переоделась в спортивный костюм, захватила заранее приготовленную сумку (там, кстати, лежали мыло, полотенце, расческа и тренировочные кроссовки, в которых удобно играть и в теннис) и пошла на стадион, хотя до ежедневных занятий было еще без малого три часа. Она и не думала, что могла остаться дома и пообедать или сделать уроки. Сейчас ей была несносна сама мысль об этом. Противно было смотреть и на собственную комнату с ее неприбранной постелью, беспорядком на столе и запылившимся зеркалом, вставленным в дверцу шкафа. Поэтому она спаслась бегством от неожиданно надоевшей обстановки.
   На стадионе было совершенно пусто. На двери раздевалки висел здоровенный замок. Алька не посмотрела на него, бросила сумку к стебе, расстегнула куртку и направилась на основное поле. Там она принялась прохаживаться в разные стороны, время от времени развлекаясь легкими пробежками. Она задумалась, так, как не задумывалась никогда в жизни.
   Что бы она не делала, чем бы не занималась, ее душа загоралась только здесь, на поле, в игре. Она жила игрой. Она отдавалась ей целиком и полностью, как ничему другому. Весь мир для нее исчезал со свистком арбитра, возвещавшим о начале матча. Возможно ли любить футбол сильнее, чем любила его она?
   И пусть хватается за сердце мама, пусть хохочут и потешаются над ней все вокруг, пусть осуждают или игнорируют - она не сможет жить без футбола.
   Постепенно ее захлестнули новые мысли. Захотелось стать вровень к кем-нибудь знаменитейшим - ну, к примеру, Юргеном Клинсманном, или Роберто Баджо, - и вступить в борьбу с любым соперником на уровне лучших команд мира. Хотя бы в мечтах. Внезапно она перестала ощущать окружающее, для нее не существовало теперь ничего, кроме поля и игры.
   Со стороны это выглядело более чем странно: по совершенно пустому полю металась какая-то сумасшедшая девчонка, то устремлялась вперед, ведя воображаемый мяч, то выделывала хитроумные финты, то останавливалась и переводила дух. В одну из таких остановок она вдруг краем глаза заметила, что у беговой дорожки кто-то стоит. И до того она увлеклась своими мечтами, что зритель этот показался ей тоже плодом воображения. Не сразу она вернулась с небес на землю - слишком уж приятно было витать в облаках. А когда вновь посмотрела в том направлении, увидела, что зритель все еще там, стоит и пристально ее разглядывает.
   Она не узнала его тут же, издалека, да при дневном свете. Сама же она представляла собой довольно занятное зрелище. Разгоряченная несуществующим сражением, сверх меры возбужденная, с розовыми от прилива крови и холодной погоды щеками, с растрепанными волосами - их просвечивало заходящее солнце и делало их золотистыми. Ну что за девочка!
   Она была застигнута на месте преступления и, хотя ей очень не хотелось, вынуждена была подойти. А приблизившись, невольно вскрикнула. Ну какая же дура! Теперь-то уж точно попалась. Как можно было не узнать с первого взгляда это лицо, эти густые волосы, веселые синие глаза!
   - Привет, - сказал Толик.
   Он не в силах был сдерживать улыбку, видя ее растерянность. А она не знала, куда ей деться, от смущения и досады.
   - Что ты здесь делаешь? - спросила она, вовсе не к месту, и не успела прикусить язык. Но он не обиделся.
   - Я очень рад, что встретил тебя, именно здесь и именно сейчас, - сказал он. - Собственно, если бы я уже не знал, чем ты занимаешься в свободное от учебы время, то понял бы это из твоих действий несколько минут назад.
   - И кто же меня выдал? - хмуро поинтересовалась она, засовывая руки поглубже в карманы куртки и встряхивая головой, чтобы откинуть с лица упавшие волосы.
   - Ты думаешь, Игорь Исаев не в курсе твоего увлечения?
   Она усмехнулась:
   - Я о нем, честно говоря, и не вспоминала. Я вижусь с ним изредка и не имею к нему никакого отношения. Зачем ты расспрашивал его обо мне?
   Он покачал головой.
   - Наверное, просто так. Проклятие, как ты мне нравишься!
   Возникло жуткое молчание. Неожиданно Алька покраснела, его слова и выразительный взгляд смутили ее до невозможности и эхом отдавались у нее мозгу. Она опустила голову и даже отвернулась, устремив глаза на угловой сектор. Он улыбался радостно и светло.
   - Завтра рано утром я уезжаю в Новороссийск, - сообщил он. - Поэтому хотел встретиться с тобой еще раз, а вчера как-то забыл спросить у тебя самой, где тебя можно найти. К счастью, об этом знал Игорь.
   Ни с того, ни с сего Алька покраснела еще сильнее. И совсем отвернулась, с глупейшей мыслью в голове: хорошо, что волосы прикрывают пылающие уши, и есть надежда, что он ничего не заметил.
   - Ты не возражаешь, если мы пройдемся немного? - предложил Толик, озадаченный ее долгим молчанием и неприветливостью.
   Она кивнула, не поворачиваясь к нему, не позволила взять ее за руку и медленно пошла рядом с ним к выходу. Тогда он понял: с ней что-то неладно.
   Несколько минут длилось молчание. Они прогуливались по улице, не удаляясь от стадиона. Алька так нервничала, что несколько раз шмыгнула носом.
   - Ну-с, миледи, - не выдержал Толик. - Что стряслось? Из-за чего ты беспокоишься?
   Внезапно она повернула к нему лицо и резко ответила:
   - Да. - Еще и остановилась, чтобы произвести большее впечатление! - Я беспокоюсь, и единственная причина этого - ты.
   Он немного помолчал, затем произнес ровным голосом, который придал его словам особую мягкость:
   - Мне было бы очень лестно это услышать, если бы не твой тон. Ты что, на грани психоза?
   - Да, - отрывисто сказала Алька. - Наверно.
   - Почему же?
   - Сказать честно? Я тебя боюсь.
   Он улыбнулся:
   - Я такой страшный?
   Так уверенно и спокойно это мог сказать только человек, обладающий безупречной внешностью! Алька невольно бросила на него взгляд и вновь подивилась: что ему, такому видному, симпатичному парню, понадобилось искать в ней?
   - Нет, - нехотя призналась она. - Ты не страшный. Это-то и плохо.
   Он тоже остановился. Теперь Алька могла видеть, с каким замечательным превосходством он держится, и, видимо, не без оснований.
   - Так-так, - произнес он, прищуривая глаза. - Похоже, ты мне не доверяешь. Только словами мне не обойтись.
   Алька даже отступила на шаг, потому что вдруг остро почувствовала в его шутливой реплике настоящую угрозу, и очень сомневалась, что сумеет спастись бегством.
   Он засмеялся:
   - Да, я пугаю тебя до потери сознания! Но я не собираюсь целый вечер уверять тебя, что ты не права. Ты сама поймешь это, когда хорошенько поразмыслишь.
   За спиной послышались шаги, и они обернулись. Там шла небольшая группа девушек - команда "Амазонка" собиралась на тренировку. Увидев, что Алька не одна, они тактично обошли их подальше, однако их мерзкое хихиканье было слышно отчетливо. Алька нахохлилась, как воробей.
   - Скоро тренировка? - поинтересовался Толик.
   - Да.
   - Ладно, я не задержу тебя надолго, - подумав, согласился он. - Только знай одно: я уезжаю в Новороссийск, но скоро увернусь, и на этот раз не к кому-нибудь, а к тебе. И я хочу, чтобы ты помнила об этом.
   Она подняла на него удивленные глаза и молчала... Он не шутит? И она ему действительно нравится? От такого ошеломляющего открытия открытия сердце ухнуло в груди и растаяло... Неожиданно она улыбнулась, не сводя с него взгляда, и снова покраснела от его ответной улыбки.
   - Ты подождешь меня, правда?
   Она несколько раз кивнула молча. Толик проводил ее до входа на стадион и остановил за руку:
   - Скажи мне что-нибудь, на прощанье.
   Она долго на него смотрела, затем, внезапно осипнув, с трудом произнесла:
   - До свидания, Толик.
   Он положил руку ей на плечо и чуть было не притянул ее к себе, прежде чем она поняла, что происходит, но тут вновь раздались посторонние шаги, и из-за угла вышел тренер. Его лицо стало строгим, когда он их увидел.
   - Здравствуй, Аля, - поздоровался он.
   - Здравствуйте, Николай Константинович, - ответила Алька, до крайности смущенная тем, что Толик не убрал руку с ее плеча и, видимо, не собирался убирать, даже в присутствии тренера.
   - Ты идешь? - спросил Николай Константинович.
   - Да, конечно.
   Тренер прошел мимо. Алька повернулась к Толику и торопливо попрощалась:
   - Ну, до свидания!
   - Я скоро приеду к тебе, - пообещал он. - Иди, тебя ждут. До встречи.
   Она кивнула. Ее глаза сияли. И когда, уже направляясь в раздевалку, она увидела отчасти ехидные, отчасти оторопелые взгляды девчонок, ее вдруг обуяла дикая радость - а ведь они-то никогда не верили, что она может кому-то понравиться! И что теперь? Толик пришел к ней, их видели вместе. Ух, и почешут же они все языками!
   Ну и пусть!
   Толик не побоялся даже тренера...
   В команде отношение к ней всегда было двояким. С одной стороны, при всей ее замкнутости и отчужденности, каждый чувствовал в ней силу лидера. Не зря капитанскую повязку доверили именно ей, хотя она была среди них самая младшая - всего шестнадцать лет. И, действительно, лучшего капитана в коллективе просто не было. И ее - как-то так получалось - всегда слушались. Исключительно в футбольных вопросах, конечно.
   А с другой стороны, они окружали ее заботой и покровительством, как ребенка. В самом деле, этот гадкий утеночек напоминал скорее хулигана-мальчишку, чем девушку. И девчоночьих интересов у нее, по сути, не было.
   При выходе из раздевалки Альку остановила Катька, со словами, произнесенными не без лукавства:
   - У нас в чемпионате новый тренер будет.
   Алька приняла это сообщение отнюдь не восторженно:
   - Кто сказал?
   - Николай Константинович на пенсию уходит.
   - Кто сказал?
   - А знаешь, кто на его место прибудет?
   Алька смерила Катьку глазами. "Вот приставала!" По ее мнению, эта дамочка больше болтала языком, чем играла в футбол, чем оскорбляла и футбол, и команду. Катька это ощущала и не скрывала своей неприязни к маленькому капитану.
   - Ну, кто?
   - А.Р.
   - Я думала, ты серьезно... - На лице Альки появилась улыбка. Она уже давно привыкла к шуткам по поводу А.Р.
   - Я серьезно! - убежденно заявила Катька, глядя на нее так, словно хотела увидеть насквозь.
   - Брось!
   - Да я серьезно!
   - Отстань!
   - Ты мне не веришь? Спроси у Николая Константиновича!
   - Отстань, - непререкаемо сказала Алька и прошла мимо Катьки в спортзал.
   Как всегда, сначала была серия физических упражнений, которые Алька не очень любила и иногда халтурила. К тому же, теперь ее мысли были заняты совершенно другим. А именно - Толиком. Поэтому в тот день практически отсутствовала. И никто не говорил ей, как всегда: "Размечталась!"
   Впервые в жизни она мечтала о реально существующем человеке, не о киноактере, не о певце, не о книжном персонаже. Точнее, ее мечта приобрела облик и воплотилась, да еще так хорошо! Она думала о Толике, но лишь в общих чертах, для иного она слишком мало о нем знала.
   Будто ушатом холодной воды стали внезапно замеченные въедливые взгляды девчонок, Катьки, Тани и других. Алька остановилась и недоуменно на них посмотрела.
   - Да, - ласково сказала Таня. - Аля сегодня в трансе.
   Девушки засмеялись. Алька не знала, сердиться ли ей, или лучше тоже посмеяться. И в конце концов сконфуженно улыбнулась. Ситуация и впрямь комичная, Николай Константинович давно дал свисток на перерыв, а Алька все продолжала делать упражнение, машинально, полностью погрузившись в свои мысли.
   Но тут не упустила случая кольнуть побольнее Катька.
   - Интересно только, из-за чего это - радостная весть о работе со знаменитым А.Р. или тот очаровательный молодой человек выбили ее из колеи?
   - Без личностей, пожалуйста, Катерина, - упрекнула подругу Таня, впрочем, не очень рьяно. Всем хотелось узнать поподробнее о Толике, а Алька молчала, как могила.
   - А что, - не унималась Катька, - разве мы не имеем права спросить, кто это приходит к нашей Але во внеурочное время. И вообще, на месте ее родителей я проследила бы за поведением дочери и ее знакомых.
   - Не смешно, - строго оборвала Алька.
   Вечером она специально задержалась в раздевалке, чтобы выйти с главным тренером.
   Было уже темно и очень холодно. Казалось даже, что вот-вот посыплется снег. Алька ёжилась, тщетно пыталась закрыть тонкую шею воротником. В фиолетовом небе не было видно ни единой звездочки. Зато море грозно пошевеливалось вдали от берега, как разбуженный в берлоге медведь, и его движение чувствовалось даже здесь.
   Несколько минут Алька и тренер шли в молчании, не торопясь, хотя из-за одной лишь погоды можно было бы припустить и бегом. Тренер понял, что Алька не зря ждала его, для этого должны быть причины, но она пока не могла подобрать слов поделикатнее, а он не хотел принуждать ее к разговору.
   - Николай Константинович, - наконец, начала она.
   - Да, Аля? - сразу откликнулся он.
   Она вздохнула.
   - Сегодня Катя мне кое-что сообщила, и я надеюсь, что она это придумала.
   - Интересно, - пробормотал Николай Константинович. - Если бы она была хоть вполовину такой же надежной, как она играет в защите, ей бы не было цены. О чем же она тебе сообщила?
   Алька собралась с духом.
   - Что в чемпионате у нас будет новый тренер.
   Николай Константинович остановился от неожиданности, но лишь на мгновение. Молчание продлилось куда дольше. Вопрос Альки поставил его в тупик. Он еще не решил уход из команды окончательно, и считал, что оповещать об этом девчонок несколько преждевременно.
   - Видишь ли, Аля, время берет свое. Я уже очень немолод и не совсем здоров.
   - Так это правда?!
   Алька тоже встала и устремила на него глаза, в выражении которых нельзя было сомневаться. Ей было больно.
   Николай Константинович вдруг вспомнил, что перед ним не только капитан команды, а девочка, самый младший ее член, и горестно вздохнул.
   - Я понимаю, Аленька, это крайне неприятно и нехорошо, но я не смогу больше заниматься с вами всеми в полную силу. Я стар и уже не тот, что раньше. Но не стоит так расстраиваться! Я уйду не прямо сейчас, и, кроме того, мы пригласили нового человека, в самом недавнем прошлом знаменитого футболиста, появлявшегося даже в национальной сборной.
   - А.Р.? - вырвалось у Альки.
   - Да, он, - удивленно подтвердил Николай Константинович. - Уже и это стало известно? Это не шутка, Аля.
   Она замолчала и ничего не говорила, пока они не дошли до Садовой, где жил и тренер.
   - Ну, до завтра, Аля, - попрощался он и повернул было в сторону своего дома, как она поймала его за руку.
   - Николай Константинович, - попросила она.
   - Что?
   - Не уходите из команды.
   Он еще раз вздохнул, теперь уже почти затравленно.
   - Не уходите из команды! - взмолилась Алька. - Пусть А.Р. занимается с нами, черт с ним, но только не уходите! Вы нужны нам больше, чем он!
   - Конечно, конечно, - уверил ее Николай Константинович. - Это произойдет не скоро, и вы успеете привыкнуть к мысли, что рано или поздно нам придется все же окончательно расстаться. Но я буду, разумеется, приходить к вам, проверять, все ли в порядке. И, поверь мне, А.Р. справится со своей работой.
   Алька в отчаянии тряхнула головой и отвернулась, чтобы он не заметил слез в ее глазах.
   - До завтра, Аля, - мягко, почти нежно сказал он и направился к себе домой.
   - До завтра, Николай Константинович.
   За всеми этими событиями Алька совсем забыла о том, что произошло вчера с матерью, поэтому в первое мгновение очень удивилась, встретив дома ледяное молчание. А вспомнив, замкнулась в себе, закрыла наглухо дверь в комнату, надела наушники и принялась слушать музыку.
   Вскоре, правда, ей пришлось заняться уроками, но она не слишком долго на них сосредоточивалась - и даже, увлеченная другими мыслями, не помнила, что именно решала по алгебре и геометрии, читала параграфы по физике. Отвлекшись от уроков на несколько минут, она открыла ящик стола и из-под вороха всяких бумажек и тетрадок достала пачку вырезанных отовсюду, из газет, журналов, календарей, плакатов, фотографии и интервью известного московского футболиста по имени А.Р.
   Это был Алькин кумир, ее болезнь, ее самоубийство. Именно он, точнее, его манера игры и поведения на поле, его внешность возбудили в ней интерес к футболу (к нему в футболе), затем переросший в самостоятельное чувство. Алька наивно полагала, что никто ни о чем не догадается, но слишком уж явно она радовалась его появлению на экране и удачным действиям с мячом. Лора скептически пожимала плечами - по ее мнению, футбол был одним из самых скучных и некрасивых видов спорта, и, соответственно, ни одного мало-мальски привлекательного игрока там не нашла. Мать Альки вздыхала тайком: рановато дочка стала разглядывать лиц мужского пола и находить их красивыми! Отец лишь хмыкал с досадой: да отстаньте вы от меня со своими проблемами!
   Брат, Сашка, может быть, единственный, кто понимал, как страдает сестра, страдает глупо, сама не зная, из-за чего, льет слезы по ночам над измятыми вырезками и портретами, вчитывается в каждое слово, вглядывается в каждую черту лица, и он в ее воображении оживает...
   С годами, правда, это идолопоклонничество поутихло, но все же остался тот бесконечный, глубокий интерес, с каким она иногда думала о нем, говорила о нет, жадно впитывала те жалкие крохи, которые ей перепадали - телевизионные репортажи с участием его команды, где время от времени он попадал в кадр.
   И это не мог вылечить никто, даже Толик.
   Теперь сбудутся самые смелые ее мечты. Она увидит его живого, настоящего, не по телевизору, заговорит с ним, будет с ним работать ежедневно... Когда она предполагала такое, могла предполагать? Раньше это казалось бы ей высшим счастьем на планете! А теперь?
   Мысли о предстоящей новой жизни всколыхнули в ней все прежние, улегшиеся было стремления и желания и отгородили от нее окружающий мир. "Как теперь всё сложится?"
   Вздрогнув от мягкого прикосновения кошки к ноге, Алька опомнилась, бережно сложила бумажки в целлофановый мешочек и сунула обратно в ящик стола. И, хотя настроение было совсем не рабочее, вновь принялась готовить домашнее задание.
  
   В клубе "Голубой волны" днем царила тишина. Стеклянные стены круглого второго этажа были занавешены огромными фестонами из тюля, так что солнце светило сюда беспрепятственно. Очень гладкий паркет, покрытый лаком и ковровыми дорожками, наводил на мысль, что ходить здесь не безопасно. У дальней стены находилось возвышение - полметра, не выше, и здесь к вечеру появлялась высококлассная аппаратура "AKAI" для самого лучшего звучания музыки. А музыка ставилась не какая-нибудь - Сашка два раза в неделю получал новые записи из Москвы.
   В клубе преобладала деревянная, покрытая бесцветным лаком отделка. Это казалось очень приятным, особенно когда кругом включались мигающие установки цветомузыки, на которые Сашка не жалел денег, лишь бы это выглядело как живая радуга.
   Днем здесь было пусто и тихо. Только одинокая фигура высокой стройной девушки не спеша бродила вдоль стеклянных стен, и ее длинная тонкая косая тень скользила на чистом полу. Девушка была в расстегнутом зимнем пальто и без шапки, ее длинные волнистые золотисто-пепельные волосы частично выбились из-под воротника и лежали на плечах, легкие и пушистые. Сашка невольно замер на верхней ступени лестницы и залюбовался. И хотя он прекрасно знал, кто это пришел к нему в свободное время, он на миг подумал, что это не она.
   - Привет, Лора, - сказал он.
   Она обернулась. В ее больших голубых глазах он увидел грустное спокойствие.
   - Здравствуй, Саша, - ответила она. - Значит, твое предложение остается в силе? Или ты пошутил?
   Он вдруг рассердился.
   - Какие глупости, Лора! Мы с Аматовым действительно решили расширить программу и взять исполнительницу. Мы уже приобрели аппаратуру и новые инструменты, составили репертуар. Я даже написал пару своих песен, специально для тебя.
   Лора промолчала. Сашка расценил это как отказ.
   - Не говори "нет" сейчас, Лора, - попросил он, и его голос дрогнул. - Подумай еще. Я не хотел бы приглашать другую певицу на это место.
   Она заметно смутилась.
   - Я не певица, - возразила она. - И я не уверена, что смогу справиться.
   - Но ведь рядом буду я, - заявил Сашка, и торопливо добавил: - И я тебе помогу.
   Она все еще колебалась.
   - Если ты не выдержишь, то никогда не поздно уйти, - уже безнадежно произнес он и неожиданно стал похож на свою хмурую сестру. - Никто не станет удерживать тебя насильно. Просто я видел, с каким удовольствием ты занимаешься пением, и тебе это нравится, и я подумал, что ты согласишься.
   Лоре стало так жаль его, что она даже протянула к нему руку, но побоялась коснуться.
   - Пожалуйста, Саша! - воскликнула она. - Не расстраивайся, я не собираюсь отказываться. Просто ты наверняка разочаруешься во мне...
   - Нет, - остановил ее он. - Нет, не разочаруешь. Я слышал, как ты поешь. Я сразу понял, что нам нужна именно ты.
   Она испугалась, так как не хотела связывать себя невыполнимыми обязательствами, и в то же время не могла объяснить ему это, боясь его обидеть. На самом деле она давно мечтала петь на публику, но, как и все нерешительные люди, сомневалась в своих силах и тщательно взвешивала все "за" и "против", когда ей представилась реальная возможность.
   - Я... я попробую, - согласилась она уже совсем робко. - Но я уверена, что из этой затеи ничего не выйдет.
   - Поживем - увидим, - сказал оживший Сашка. - Слушай, приходи сюда сегодня часа в четыре. Мы с Аматовым закончим работу в котельной и будем тебя ждать.
   - Кто такой Аматов? - поинтересовалась Лора.
   - Мой друг и напарник. Мы с ним все делаем вместе. - Тут он смутился, так как его слова прозвучали не по делу, и поправился. - Вернее, почти все. Ты придешь, правда?
   - Да, приду.
   Лоре вдруг стало так спокойно, что она улыбнулась. Сашка улыбнулся ей в ответ, его лицо совершенно преобразилось, и в нем не осталось ничего общего с его сестрой.
   - Значит, я приду в четыре, - пообещала Лора, повернулась и направилась к лестнице.
   Сашка хотел было сказать что-то ей вслед, но удержался, а потом было уже поздно, она скрылась, и звук ее шагов вскоре исчез из вязкой тишины пустого клуба. Сашка остался один и с мечтательным выражением лица повернулся к стене, в которую ярко светило солнце, белое, холодное, зимнее.
   Фигурка Лоры мелькнула внизу, на крыльце, и ее тут же загородила туевая аллея. Лора показалась Сашке неестественно маленькой и игрушечной, как персонаж мультфильма, и такой же ненастоящей. Ему как-то не верилось, что все хорошо, и завтра начнется работа над новой программой, работа с Лорой, как он и хотел. Да и сама Лора вдруг предстала его мысленному взору совсем иной - ничем не связанной с его сестрой, Леной Замятиной или Игорем Исаевым. Теперь она стала и будет единственной и неповторимой Лорой Андреевой, отныне и навсегда.
   Вернувшись в котельную, Сашка недолго поколебался, но все же решил поделиться новостью с Леонидом. Тот обрадовался, пожалуй, даже слишком, но на это были причины. Во-первых, его давно точило любопытство, кого же все-таки пригласил на главную роль его приятель. А во-вторых, он также давно хотел приступить к работе над музыкой и аппаратурой, что доставляло Леониду истинное удовольствие, и, наконец-то, Сашка счел нужным начать. В самом деле, с каждым днем приближалось открытие сезона, а у них еще ничего не готово, за исключением текстов и партитур. Да и вдруг, кто знает, Сашкина протеже окажется не столь талантливой, как они рассчитывают, и все пойдет прахом?
   Сашка отказывался думать о плохом, и в тот момент Леонид с ним согласился. Да, уже пора приступить к работе, - решили два друга, причем Леонид в уме добавил: "Иначе помрём со скуки".
   Правда, Сашка в душе очень боялся, что Лора передумает и не придет. И хотя он поминутно уверял Леонида, что все замечательно, тот с усмешкой наблюдал за его нервными прогулками вдоль стены и настраивал свою гитару. Он-то понимал, из-за чего возникал этот потухший, но готовый в любой момент вспыхнуть взгляд, и это покусывание губ! А Сашка воображал, что хорошо умеет сдерживать эмоции.
   Просто он не видел себя со стороны.
   Но вот послышался мягкий звук открывающейся входной двери внизу и негромкие шаги в холле и на лестнице. Леонид точно знал, когда нужно замереть и уставиться туда, где должна была появиться новая черноморская певица!
   И впрямь, ее ждали. Лора тут же догадалась об этом. Сашка будто ожил, его глаза заблестели. Мечта и гордость! Леонид приветливо улыбнулся и постарался не шокировать гостью очень уж оценивающим взглядом, он заметил сразу, что перед ним не женщина-вамп, уверенная в себе и невозмутимая, а юная девушка, почти ребенок.
   - Привет! - сказал он и вскинул руку. - Я Лёня Аматов, друг и напарник вот этого парня. А ты, видимо, наша Патрисия Каас?
   - Нет! - засмеялась Лора. - Пока я всего лишь Лариса Андреева. Вернее, просто Лора.
   Сравнение с Патрисией Каас ее изумило, Леонид ведь не мог взять его с потолка, поэтому она посмотрела на Сашку с предупреждением: слишком расхваливаешь, не разочаровался бы потом!
   - Вот и прекрасно, Лора, - продолжил Леонид, помолчав и заметив, что Сашка почему-то не собирается поддерживать разговор. - Я хочу у тебя спросить: нравится ли тебе, как поет группа "Мираж"?
   - Очень! - оживилась Лора. Вполне искренне - эта группа как-то внезапно стала очень популярной, и в одиннадцатом классе даже некоторые мальчишки слушали ее с упоением.
   - Хорошо, - одобрил Леонид. - Я спросил потому, что, скромно выражаясь, мы должны быть на них похожи хотя бы чуть-чуть.
   - Кто это "мы"? - поинтересовалась Лора.
   - Наша группа. Нас ведь будет не трое, а шестеро. Еще трое ребят пока не знают, когда начнется работа над новой программой, но завтра, я думаю, мы соберемся вместе.
   Неожиданно Лора улыбнулась весело и хитро.
   - В чем дело? - насторожился Леонид.
   Лора покачала головой и сказала:
   - Странно, ты говоришь так, будто все уже решено раз и навсегда! Неужели ты наперед знаешь, подойду я вам или нет? Ты даже не хочешь прослушать меня, чтобы убедиться, есть ли у меня голос и слух?
   Сашка в сумраке задней стены уронил на пол конверт с пластинкой, Дмитрий Маликов. Леонид на него предостерегающе оглянулся, а Лора поморщилась от неприятной резкости этого звука. Сам же Сашка постарался стушеваться.
   Тогда Лора, внезапно разозлившись, сняла пальто, бросила его на перила лестницы, вызывающе сложила руки на груди и запела одну из своих любимых песен, на английском языке, из репертуара "Биттлз" - "Let it be". И впервые в этом зале раздался ее сильный голос, который она могла сделать высоким или низким, страстным или нежным, хриплым или звучным. Сашка замер на месте, словно боясь спугнуть этот прекрасный миг, и наслаждался исполнением песни, как жаждущий - родником прохладной воды. Леонид весь подался вперед, отложив в сторону гитару, его глаза удивленно округлялись... Теперь и он понимал, какой клад нашел Сашка в этой девчонке, и лучше просто не может быть.
   А Лора закончила петь и слегка смутилась, поскольку считала такие приступы эмоций неуравновешенностью и старательно их избегала. Это ее всегда раздражало в Альке, и она подумала, что лучше быть спокойной и сдержанной, чем психичкой. За это Алька и звала ее "занудой".
   Сашка сиял своими большими задумчивыми глазами из-под дальней стены, но больше от удовольствия, нежели от эгоистической гордости. Лора случайно поймала его взгляд и даже порозовела, так неловко ей стало перед скрытым восхищением.
   - Извините, - пробормотала она.
   - Да что ты, - возразил Леонид. - Это было потрясающе! И пожалуй, мне нравится больше, чем Патрисия Каас. Не отворачивайся, я серьезно!
   - Может, я лучше начну уже разучивать тексты вашей новой программы? - уклонилась от ответа она.
   - Не "вашей", а "нашей" программы, - подчеркнул Леонид. - Эй, Александр! Оглох, что ли? Принеси распечатки!
   Сашка удалился в помещение, называемое ими подсобкой. Там они запирали свою аппаратуру, слишком дорогостоящую, чтобы оставлять ее днем без присмотра, и пластинки с кассетами. Сашка подозрительно долго там возился. Леонид, устав его ждать, мирно спросил у Лоры:
   - Сашка говорил, у тебя музыкальное образование?
   - Да, кое-какое. А что?
   Леонид покачал головой:
   - Ничего. Просто это очень хорошо для того, кто хочет петь по-настоящему. Одного таланта, даже если он грандиозен, может оказаться слишком мало.
   Лора согласно кивнула и обеспокоено посмотрела в открытую дверь подсобки, откуда виднелся включенный свет и угол большого усилителя. Сашка все не шел.
   Наконец, он вынес две нотные тетради, достаточно толстые, чтобы вместить весь творческий потенциал амбициозного поэта и композитора, то есть самого Александра Железовского.
   Он поднял голову и лучисто заулыбался:
   - Раньше я думал, что придется упростить некоторые композиции для более легкого исполнения, а теперь уверен, что каждая из них станет мировым хитом!
   - Не загибай, - остановил его Леонид, - скромник.
   - Я не загибаю, - возразил Сашка. - Сам же знаешь.
   Лора взяла у него тяжелые тетради, отошла к стене, куда светили фонари, правда, очень слабо, и принялась мурлыкать про себя и слушать, как это все звучит.
   - Она просто прелесть, - констатировал вполголоса Леонид. - Где ты ее нашел, Железовский?
   Тот сделал вид, что не расслышал.
   - Не прикидывайся глухим, - так же вполголоса, чтобы не мешать Лоре, продолжил Леонид. - Это что, Алькина подружка?
   - Да, - не сразу ответил Сашка.
   - Значит, школьница. Ее родители дали согласие на это дело?
   Тут Леонид даже прищурил глаза и заметил, как приятель помрачнел и повернулся в другую сторону.
   - Так-так, - сказал Леонид безжалостно. - Я не дурак, Железовский. Какого черта ты затеял?
   Сашка тяжело вздохнул.
   - Она сама не хочет говорить об этом. Никому, Аматов. Будь добр, помолчи. Это ее право. Она боится, как бы не узнали, что она попробовала петь, а ее освистали.
   - Ее не освищут.
   - Ее в этом сейчас не убедишь. Даже если она услышит в свой адрес бурю оваций, то решит, что ей аплодируют из жалости.
   Леонид скривился.
   - Проклятие, Железовский! Дело может закончиться судебным разбирательством, и Замятин устроит нам "утро стрелецкой казни". Впрочем, как знаешь. Я не стану вмешиваться.
   - Вот и правильно.
   - Не уверен.
   Вдруг Лора захлопнула тетради и вернулась к Леониду и Сашке.
   - Знаете что, ребята, я лучше изучу их дома. Здесь я почему-то не могу как следует сосредоточиться. Да и вообще, уже пора. Я сказала маме, что не задержусь допоздна. Вы не будете возражать, если я пойду?
   - Конечно! - Леонид выразительно махнул рукой.
   А Сашка спохватился:
   - На улице совсем темно! Я подвезу тебя на мотоцикле.
   Лора благодарно улыбнулась и кивнула. И, зажав тетради в руках, пошла надеть пальто. Леонид со смехом пожелал ей вслед:
   - Скажи ему, чтобы ехал потише! Иначе вас оштрафуют, или ты свалишься в обморок прямо на дорогу.
   Лора порядком струсила при этих словах, но не подала виду, посчитав это за шутку. Однако Сашка заметно сконфузился и чуть было не пригрозил другу пальцем: мол, роняешь в лужу репутацию. Уж Лору-то он повезет бережно, будто она сделана из хрупкого стекла.
   Способен ли этот земной человек, Леонид Аматов, до конца понять и оценить все его настроения и особенности? Способен ли кто-нибудь вообще сделать это?
   Тетради Лора сложила в пакет и подождала, пока Сашка наденет куртку и возьмет шлем.
   - Второго шлема у меня нет, - извиняясь, произнес он. - Ну, ничего, я повезу тебя по тем улицам, где не бывает постов ГАИ.
   Она глядела в его лицо и улыбалась, такой он был милый и забавный. Как мальчишка. А она - как взрослая девушка, и намного старше, и даже умнее его. Он поймал ее взгляд и замер от неожиданности. Она снова смутилась и покраснела, так как не поняла его странной реакции на ее взгляд.
   В полном молчании они дошли до котельной, где стоял его мотоцикл. Лора дрожала от непривычного холода, но он не замечал этого. Он будто совсем забыл о ней, целиком погрузившись в свои мечтания, в созданные его фантазией миры, недоступные для других людей. Теперь Лора могла без опаски сколько угодно разглядывать его, но уже не решалась.
   Надев шлем и застегнув у подбородка ремешок, он выкатил мотоцикл на аллею и завел. Внезапно Лора испугалась, когда увидела воочию настоящий мотоцикл так близко, а грохот мотора поверг ее в такую панику, что она попятилась. И увидела удивленные глаза Сашка под пластмассовым козырьком.
   - Садись, - пригласил он и по-кавалерски протянул руку.
   Ей стало стыдно за свой детский, неразумный страх. "Все же Саша старше меня и гораздо сильнее!" Она неловко уселась позади него и крепко ухватилась за ремешок, пришитый поперек седла, чтобы не упасть. Она чувствовала под собой дрожь и живую шаткость мотоцикла, и от этого у нее слабели колени.
   - Держись крепче! - подсказал Сашка, убрал ногу с дороги и выжал сцепление. Машина взревела и рванулась вперед.
   Что это был за восторг! Сашка пощадил впечатлительность своей спутницы и не лихачил, но ей оказалось достаточно и этого. После того, как глупый испуг куда-то делся, она ощутила, что гонка по вечерним переулкам в стороне от центральных улиц ей до невероятия нравится. Она широко улыбалась, безуспешно пыталась сдуть прилипшие от встречного ветра к лицу волосы и готова была засмеяться, засмеяться без причины, просто потому, что все это пришлось ей по душе.
   К дому на Садовой они приехали быстро. Лора с трудом слезла с сиденья, взяла пакет с тетрадями и песнями, рукой отвела от лица волосы. Сашка явно видел, как ей радостно, но из-под шлема смотрели только его улыбающиеся глаза. Она хотела взять себя в руки, и это ей никак не удавалось - езда, должно быть, растрясла всю ее сдержанность. Тогда она все-таки рассмеялась.
   - Я завтра приду, Саша, - сказала она. - До свидания!
   - Приходи обязательно. До свидания, Лора.
   Она развернулась и почти бегом, иногда скользя на замерзших лужах, направилась к дому. Позади нее вновь заревел мотор, быстро удалился и исчез в считанные секунды. Лора остановилась, чтобы отсмеяться и войти в дом прежней Лорой, спокойной и уравновешенной.
   Ей казалось, что она вернулась в привычную обстановку из какого-то сказочного царства, где было приятно и свободно, как никогда. "Наверное, именно так ощущают сея люди, пришедшие с работы домой", - подумала Лора. Подумала о себе как о взрослой, чуть ли не как о хозяйке.
   Дома все занимались своими делами. Димка смотрел мультфильмы по телевизору. Лора показалась родителям, сделав веселое лицо, чтобы они не беспокоились, а затем ушла на кухню, прикрыла дверь и принялась листать Сашкины тетради, бегло читать тексты его песен, напевать тихонько его мелодии. Они ей бессознательно нравились, как и всё, что исходило от Сашки. Мелодии были разные. Она напевала их наугад, строками, и с удовольствием повторяла, если они ей приходились особенно по вкусу. Но ее тревожило, сможет ли она передать из в полный голос так же красиво и живо, как их придумал и написал Сашка.
   Слишком увлекшись, она пропустила время, когда пора было ложиться спать. Отвлекла ее от работы мама, заглянувшая в кухню и удивленно посмотревшая на непривычно занятую дочь. Лора вздрогнула и поспешно сказала:
   - Извини, мама, я сейчас лягу. Спокойной ночи. Извини, я не знала, что уже так поздно.
   - А что это ты так засиделась, дочка? - заботливо спросила у нее мама, с любовью и лаской погладив ее по мягким, шелковистым волосам. - Не доделала уроки?
   Лора улыбнулась:
   - Не волнуйся, мам. С уроками все в порядке. А это... - Она качнула Сашкиными тетрадями и мимоходом на них посмотрела. - Это так, ерунда. Спокойной ночи.
   И пошла ложиться спать.
   Димка уже сопел и чмокал на своей кровати. Лора двигалась бесшумно, словно тень. Разобрала постель, переоделась, легла и замерла. Не удержалась от маленького вздоха. А в голове у нее сами собой складывались мелодии и слова из Сашкиных тетрадей - может быть, он так их и сочиняет? Это было замечательное чувство! Так, незаметно, то ли мурлыкая, то ли свистя, она уснула.
  
   Интересно все же начинается новый день - и почти что новая жизнь. Теперь у нее есть работа, увлекательная и настоящая, настолько настоящая, что, кажется, до нее можно дотронуться рукой и ощутить ее реальность и присутствие в таком абстрактном понятии, как жизнь. И вместе с тем все остается по-прежнему: школа, учеба, дом, Алька.
   Ох уж эта Алька! Горе, а не Алька.
   Ну какая муха ее укусила? Вот уже несколько дней она дуется. Не разговаривает, не смотрит. Пресекает все попытки к сближению, хотя никакой ссоры между ними не было, и никто не может понять, что же все-таки произошло. "Это началось, когда мы с ней ходили к Лене Замятиной, - подумала Лора. - Именно в тот вечер она куда-то исчезла, а с утра стала просто невменяемой". Но, как она ни напрягала память, не в силах была вспомнить Толика. Не только его самого, но и то, что вообще милый друг Игорь ей кого-нибудь представлял.
   Более того, у нее в голове как-то не укладывалось, чтобы Алька завела себе парня. Алька? Грубая, невоспитанная, мрачная Алька? О нет! Алька - и любовь? Это совершенно несовместимо. Даже вздумай Алька хвастаться этой дружбой, Лора ни за что не поверила бы ей. Шутка, да и только!
   Даже Сашка, очень снисходительный к сестре, и то как-то добродушно назвал ее "госпожа игуменья", хотя это прозвище отнюдь не до конца отражало ее отталкивающие для лиц мужского пола качества.
   Поэтому Лора до сих пор находилась в неведении относительно новых знакомых своей подруги и не могла понять, отчего та изменилась, и так разительно. Собственно, она изменилась лишь к тем, с кем раньше дружила. Ко всем остальным она всегда была такая.
   Уже который день подруги, ранее считавшиеся неразлучными, ходят в школу и домой порознь? Не признак ли это чего-то серьезного? Заинтересованные лица приставали с расспросами к Лоре, зная, что от Альки ничего не добьешься. Однако и Лоре нечего было им сообщить.
   Все это продолжалось уже довольно долго, и все же она еще не привыкла к тому, что Алька не позвонит в дверь и не станет торопить со сборами, нервничая и обзывая подругу копушей. Лора никогда не обижалась. Она просто не в состоянии была выйти из дома неопрятно одетой и плохо причесанной. Но теперь Алька не звонила и не говорила ей ни единого слова.
   Лора долго стояла перед зеркалом и укладывала волосы. Ей очень нравилось с ними возиться, накручивать их, расчесывать, закалывать, делать разные прически, брызгать лаком, даже его резкий запах был ей приятен. В ящике стола у нее находилась большая коробка из-под жвачек, куда она складывала заколки всех мастей и яркие резиночки, всех цветов радуги. Перебирать и разглядывать их было истинным удовольствием, что же говорить об использовании их по назначению! И есть ли волосы красивее этих, легких и пушистых, как свадебная фата?
   Случайный взгляд упал на часы. Без двадцати минут восемь. "Успею ли добежать до звонка?" Несомненно, но не без переживаний. Алька так и не зашла, Бог с ней, пора идти самой, и поспешить.
   Каждое утро Лора невольно задерживалась на площадке, затягивая процесс запирания двери. Ей очень хотелось, чтобы в этот момент вышла Алька, и все стало бы как и раньше. Но увы, Алька уже шла в это время в школу, и Лора со вздохом начинала спуск по лестнице.
   В школе все было как обычно. Лора всегда основательно готовила домашнее задание и потому не беспокоилась насчет устного опроса или контрольных работ. И, между прочим, ежедневная работа в клубе "Голубой волны" никоим образом не влияла ни на ее успеваемость, ни на приготовление уроков. Правда, приходилось кое-как объяснять отлучки вечером из дома. Тут шли в ход и Игорь Исаев, и Лена Замятина, и другие подружки и друзья, а родители настолько доверяли ее нравственным принципам и разумности, что не думали о ней плохо, чем бы она ни занималась, а о том, что у нее появилась новая сфера деятельности, уже догадались и приветствовали между собой. Разумеется, они думали о подготовке к университету, и рассчитывали, что дочь устраивает им этот приятный сюрприз.
   Хуже всего у нее получалось учить стихи наизусть. Она изо всех сил стремилась избавиться от этого, усердно зубря тексты Сашкиных песен, и - о чудо! - в сочетании с его же музыкой они запоминались буквально с ходу. Что бы это значило? Лора, как ни старалась обуздать разыгравшееся воображение, не могла не думать, что Сашка писал свои песни специально для нее, и оттого они такие цельные, живые и легкие. Сравнить ли их с весьма посредственной писаниной Игоря, также полностью посвященной ей? Лора с негодованием отвергала эту мысль как кощунственную. То же самое, что ставить на одну доску гениальные творения Пушкина и, скажем, мелкие стишата какого-нибудь провинциального рифмоплета.
   И все же - стихотворения наизусть давались ей плохо. А преподаватель русского языка и литературы спрашивал это очень строго. Например, произведения о войне. Их так много! Причем делятся на те, которые написаны во время войны, и те, которые написаны позже. Их ни в коем случае нельзя путать. Иначе получишь "двойку".
   Поэтому куда больше Лора уважала точные науки - математику, черчение, физику. И еще, пожалуй, химию. Там все ясно и фактически, и не требуется возвышенных философских рассуждений. Она не затрачивала на эти предметы особых усилий.
   Обычно девочки шли до школы двадцать минут. Впрочем, "шли" - это слабо сказано. Быстрая, широкая походка Альки, как у парня, заставляла Лору почти бежать за ней и то и дело отдуваться. Теперь она ходила одна, медленно и плавно вышагивала, как и положено нормальной девушке, стремящейся нравиться людям. Это занимало гораздо больше времени, но и выглядело привлекательней, чем нестись по городу галопом. Лора приходила в школу почти к самому звонку.
   Было и еще одно изменение в ее очень четком распорядке дня. Раньше она приходила на стадион, где иногда вместо тренировок Николай Константинович разрешал своим подопечным до вечера играть в теннис. Лоре нравилось играть в теннис, она даже имела собственную ракетку. А Николай Константинович питал особую слабость к Лоре. Он никогда не упускал случая поставить девчонкам в пример ее спокойствие и рассудительность. Лора же лишь смущенно улыбалась в ответ на эти хвалебные речи, пока не привыкла к его привязанности. Он ей тоже нравился.
   Теперь, даже если бы в команде и развлекались теннисом, она не смогла бы находиться рядом с Алькой, да и работа в клубе отнимала все свободное время. И Николай Константинович в преддверии первых крупных соревнований не допускал в тренировках никаких поблажек - приближались тяжелые времена, когда некогда будет вздохнуть.
   В школе все было как обычно. Никаких перестановок в расписании уроков, никаких неожиданностей. Лора вошла в класс и невозмутимо села на свое место. Перед ней сидела Алька, угрюмо склонившись над столом. И она не показывала, что чем-то связана с Лорой или еще с кем-нибудь из присутствующих. Лора слегка вздохнула.
   Конечно, новая работа захватила ее с головой, но все же не было ничего лучше для нее, чем учеба. Она не обладала выдающимися способностями, но врожденное трудолюбие и здравый смысл сразу сделали ее первой ученицей в классе. С этим званием, чрезвычайно почетным, она никогда не расставалась и даже гордилась этим, а с помощью постоянных занятий дома и в школе изо всех сил стремилась соответствовать этому и, быть может, стать еще лучше.
   Казалось, она знала всё.
   И никто не помнил такого случая, чтобы ее на уроке спросили, а она не сумела бы ответить.
   Впрочем, она никогда не зазнавалась - родители раньше всего научили ее скромности, неотъемлемому качеству любого положительного человека, будь то взрослый или ребенок.
   В тот день ее спросили несколько раз. Она получила две "пятерки" и "четверку". Альку тоже вызвали, но та отвечала медленно и плохо. Было видно, что она думает совсем о другом. О чем же? Лора сердилась на нее - вопросы были легкие, и ответить на них было проще простого.
   Больше того, с последнего урока - с физики - Алька вообще сбежала, и Лора в отчаянии закусила губу. С вредной девчонкой надо что-то делать, но что? Как можно на нее повлиять?
   После уроков Лора не спеша, заходя в центральные магазины и подолгу их осматривая, направилась домой. Это была пятница, поэтому она радовалась в предвкушении выходных и работы в клубе. Они вовсю готовились к открытию сезона и выпуску новой программы. А работа доставляла Лоре много хороших чувств. Помимо Сашки и Леонида, там было еще три приятных молодых человека, с которыми и горе было не беда. Лора их всех буквально обожала, особенно Сашку, такой он был веселый и милый.
   Однажды он, распалившись до температуры кипения, выхватил у Леонида гитару и принялся импровизировать на ней, копируя какого-нибудь рок-музыканта, и это получился такой неистовый, увлекающий, захватывающий номер, что все слушали его не дыша, а у Лоры сердце замирало от восторга.
   Но такие вспышки случались не часто. Обычно он вел себя ровно и невозмутимо, и его слушались. Он являлся признанным руководителем их группы, и даже Леонид не возражал против этого.
   Лора так задумалась, что не сразу заметила Альку, шедшую ей навстречу. Лора остановилась в сомнении - да Алька ли это? Или, может быть, наваждение? Будто совершенно другой человек предстал перед ней. Алька смеялась, сияя своими темными глазами, и вся светилась от счастья. Она была не одна, что-то кому-то говорила, на кого-то смотрела, но на кого - не было видно из-за угла универмага. "С кем это она? - заинтересовалась Лора. - С кем-нибудь из команды? С тренером? Она же на всех дуется!"
   Тут из-за угла показался и ее спутник - и Лора поперхнулась, увидев рядом с ней самоуверенного красивого парня, мечту каждой здравомыслящей старшеклассницы, и он брал Альку за руку, смотрел на нее так, словно весь мир сосредоточился сейчас в ней. Под таким взглядом любая на ее месте расцвела бы...
   Но Алька?
   Лора даже оперлась рукой о стену. Надо же - Алька! Что, ну что мог найти в ней такой парень? Она ведь не просто не хорошенькая, она и на девушку-то совсем не похожа!
   Лора лишь проводила их взглядом. Она все еще не могла прийти в себя от шока. Они прошли мимо, не заметив ее. Не только ее, но и никого вокруг. Неужели такое может быть? Неужели такое счастье могло выпасть именно Альке, которой оно и не нужно вовсе? Она ничего не понимает в жизни, кроме своего дурацкого футбола. Сумеет ли она оценить по достоинству этого парня, или опять отколет какую-нибудь штучку? Почему же он, в конце концов, из всех девушек земного шара выбрал Альку, а не кого-то еще, получше и посообразительнее?
   Вопросов возникло великое множество, и ни на один из них Лора не в состоянии была найти ответ. Тогда он круто изменила маршрут следования и повернула в ту сторону, где жила главная сплетница их школы, то есть Лена Замятина. Конечно, Лора не думала, что Алька откровенничала с болтливой приятельницей, но надеялась услышать хотя бы слухи. Ведь такое событие не должно было остаться незамеченным!
   Тем не менее, это было так.
   - О, Лариска, привет! - любезно встретила ее Лена. - Заходи.
   - Я ненадолго, - извинилась Лора. - Я хотела только спросить, не рассказывала тебе Аля ничего новенького?
   - Аля? - удивилась Лена. - Я уже забыла, когда говорила с ней в последний раз. Она какая-то ненормальная сейчас. Не перемолвится и словечком. Вы с ней не поссорились?
   Лора пожала плечами и вздохнула.
   - Она со мной не разговаривает. Но мы с ней не ссорились. Я не понимаю, почему. Вернее, я не понимала до сегодняшнего дня.
   - Вот как? - заинтересовалась Лена. - Ты что-то видела? А ну-ка, расскажи! Тогда решим вместе, что нам с ней делать.
   Лора заколебалась, но ненадолго. Не предаёт ли она Альку, докладывая о ней? Ведь Лена, можно не сомневаться, растрезвонит по всему городу потрясающие новости. Но тут же Лора подумала, что сама Алька не заботится о сохранении своей тайны, расхаживая с дружком в людных местах. Да и какая это, если разобраться, тайна? Шила в мешке не утаишь, так или иначе, но все раскрылось бы очень скоро и без Лориного вмешательства.
   - Я ее видела, - наконец, призналась Лора. - Только что. С каким-то парнем.
   - Да ну! - ахнула Лена, схватила ее за руку и потащила за собой в свою комнату. - Не врешь? Ты не спутала ее с кем-нибудь еще?
   - Альку? Разве ее можно спутать? Десять минут назад я видела ее прямо перед собой, и с ней был парень.
   - Что за парень? - сразу спросила Лена. Она могла бы обойтись и без слов - вся ее внешность и мимика, каждая черточка выражали самое живое любопытство.
   Лора вдруг тоже оживилась, улыбнулась и стала жестикулировать энергично, как итальянка.
   - Я его не знаю. Но ты мне ни за что не поверишь, Лена! Такой красавец. Улыбается ей. Она смеется в ответ. Он ведет ее за руку. Ух, вот это да!
   Лора даже сделала воздушный поцелуй для вящей убедительности. Лена слушала, затаив дыхание. Как и у Лоры, это сообщение, не укладывалось у нее в голове. Молчание затянулось на несколько минут.
   - Постой, - сказала Лена. - Когда же они успели познакомиться? И где?
   - Откуда я знаю? - обиделась Лора. - Я вот о чем думаю: как это у нее получилось? Она же всегда клялась, что мальчишки ее не интересуют!
   - Ничего, Лариска, - успокоила ее Лена. - Скоро мы все о них узнаем.
   И подмигнула в знак вечной дружбы и признательности.
   Репетиция в клубе "Голубой волны" прошла как обычно. При Сашке Лора не посмела и заикнуться о проделках его сестрицы - всем было известно, что они, Сашка и Алька, всегда были очень близки, и он не позволил бы нападать на нее никому, даже родителям. Поэтому Лора молчала об увиденном и старалась думать исключительно о работе.
   Вечером Сашка, как всегда, отвез Лору домой на мотоцикле. Лора любила эти поездки. К сожалению, на Садовую они приезжали слишком быстро, а ней очень хотелось, чтобы он просто покатал ее. Или куда-нибудь свозил, например, в Новороссийск. Но Сашка никогда не предлагал ей ничего подобного, а просить его она не решалась. Еще подумает, что она навязывается. Да и кто поймет, что у него творится в душе? Он изменчив, как белое облако.
   Так заканчивается теперь ее день. И перед сном она размышляет не о школе и учебе, как раньше, а о песнях Сашки и о самом Сашке.
  
   Первая встреча должна была состояться в Краснодаре с командой очень сильной - "Кубань". К этой игре Алька готовилась как одержимая. "Амазонка" предстояло заявить о себе, заняться настоящим футболом - не просто тренировками и товарищескими матчами с мужчинами в районе, которые, кстати, относились к ним чрезвычайно заносчиво, будто чемпионы мира. А девчонки преспокойно выигрывали у них, и тогда приходила их очередь задирать носы. Впрочем, они давно привыкли к презрительным и скептическим лицам вокруг себя.
   Алька, воображая себя чуть ли не вторым Пеле, собиралась быть лучше всех. Для нее теперь не существовало ничего другого, и Толик смеялся над ее амбициями. Он, правда, никогда не видел ее в игре, но, естественно, думал, что даже если девушка любит футбол, то все равно не может играть в него соответственно. Алька чувствовала его отношение к этому и злилась.
   - Я же не уверяю тебя, что ты бездарность и ничего в жизни не добьешься, - сказала она как-то ему.
   - Да, но я и не замахивался на звание короля футбола, - ответил он.
   Алька давно поняла - с ним ей лучше не спорить, потому что в итоге он, так или иначе, оказывался прав. На это ей возразить было нечего. Оставалось только работать до изнеможения, чтобы доказать всем, и Толику в том числе, свое право на определенное место в этом мире.
   Автобус для поездки пришлось одолжить у мужчин. Но Альку, не знавшую, куда спрятать волнение перед первым в жизни официальным матчем, не устраивало красочное название "Динамо" на табличке возле двери автобуса. Она полчаса кривилась на него, потешая всю команду, затем вырвала из ученической тетради двойной лист в клетку, на нем огромными жирными буквами красной пастой вывела "Амазонка", и не успокоилась, пока не укрепила этот лист поверх "Динамо".
   Потом на нее напала нервозность. Она несколько минут выстукивала ногой по асфальту какой-то ритм, мурлыкала его себе под нос, и, наконец, принялась ходить вдоль автобуса взад-вперед, как маятник.
   Остальные, между прочим, волновались не меньше ее, однако умело это скрывали.
   Все было совершенно не так, как обычно. Прежде всего - новенькая форма, какой не могли бы похвастаться и бразильцы. Жаль, в раздевалке не было зеркала. Алька не представляла себе, как она выглядит в ярко-желтой, почти золотистой футболке и аккуратных белых трусах, с широкой капитанской повязкой на длинном рукаве. Но, судя по остальным девчонкам, зрелище должно было быть замечательным.
   Альку била такая дрожь, что она не слышала слов тренера. На лице живыми казались только глаза, неестественно расширенные от эмоций. Остальные все слышали, понимали и даже согласно кивали. Сам Николай Константинович слегка нервничал по тому поводу, сумеют ли девчата не оплошать в непривычной обстановке и не опозориться в первой же игре. Однако его выдавала лишь бледность, внешне он держался спокойно и хотел, чтобы это спокойствие передалось и его подопечным.
   Вид зеленоватого поля странным образом подействовал на Альку. Дрожь внезапно прекратилась, вместо нее какая-то холодная звонкая пустота внутри, как на экзамене, заставила собраться с духом. Алька при этом так многообещающе посмотрела на свою визави из "Кубани", что та снисходительно улыбнулась. В самом деле, чего можно ждать от новичков в турнире, особенно если капитан у них - едва живой от страха ребенок? Да ничего серьезного!
   Мяч стоял в центре поля. Команды разошлись по своим местам, рядом с мячом остались только Алька и Катька. Алька всегда начинала игру, она ни с кем не могла делить это право. И тренер поощрял это ее стремление даже в мелочах быть первой.
   Краснодарских футболисток чрезвычайно удивили первые минуты матча. Дебютантки начали слишком уж цепко, не позволяли обыгрывать себя на любом участке поля, не допускали близко подходить к своим воротам, тем более - с мячом. Это получалось у них как бы само собой, и, несмотря на все старания, "Кубань" не могла получить хоть какое-нибудь преимущество. А девушки из Черноморского, поняв, что не так страшен черт, как его малюют, и в игре на выезде нет ничего ужасного, стали действовать раскованно, словно на тренировке, и заниматься футболом в свое удовольствие. В тот день они сами себе казались похожими на лучшие команды Европы, настроение было прекрасное, и все получалось.
   Особенное, совершенно не земное состояние было у Альки. Она будто окунулась в ту атмосферу, для которой была создана и которой была предназначена изначально, с момента своего рождения. Она испытывала ни с чем не сравнимое чувство, участвую в настоящем футболе. Ее воображение уже рисовало вокруг нее беснующийся "Уэмбли"... Она не в состоянии была находиться в одном месте и выполнять лишь те функции полузащитника, которые определил ей Николай Константинович. Она носилась по полю, успевая везде, а не только в своей зоне. Невысокую девочку с десятым номером на спине (ах, как она гордилась этим номером, считая его вершиной Олимпа!) видели в обеих штрафных площадках площадках чуть ли не одновременно. Без нее не обходились в каждом мало-мальски заметном эпизоде.
   Что же удивительного в том, что именно она забила первый гол? Для нее это стало как бы озарением - она будто знала, что всё должно произойти именно так, и действовала на уровне подсознания. Она получила мяч у угла штрафной площади соперника, сделала шаг и без раздумий ударила в дальний верхний угол, вложив в удар всю свою страсть, весь азарт, желание победить. И на мгновение замерла, сама удивляясь тому, что она сделала. И лишь когда она увидела как громом пораженных футболисток из Краснодара и ликующие лица девушек в золотисто-желтой форме, у нее за спиной будто выросли крылья. Она побежала вдоль бровки, смеясь и вскидывая вверх руку, изображая пальцами букву V, знак победы. Подруги догнали ее, поймали, закружили, задушили в объятиях. Но она все же вырвалась от них и продолжила свое победное шествие, с сияющими глазами, и для нее сейчас не было ничего важнее этой игры и этого счастья.
   Николай Константинович широко улыбался, глядя на своих подопечных. Пока все было замечательно. Забив гол, Алька и ее подруги не собирались снижать темп. Им донельзя понравилось демонстрировать силу и превосходство. Поэтому в перерыве тренер только попросил их продолжать в том же духе. Алька слушала его вполуха и едва дождалась конца перерыва. По ее мнению, можно было бы обойтись и без него, так ей хотелось играть.
   Во втором тайме ничего не изменилось, за исключением того, что "Амазонка" усилила натиск - прежнего преимущества ей показалось мало. Краснодарской команде пришлось заботиться лишь о собственных воротах, а не о том, чтобы отыграться или выйти вперед. Алька заметила, что теперь ее везде сопровождает одна из противниц - высокая и широкая, напролом не пройдешь. Сначала Алька не поняла, в чем дело, и что за громила дышит ей в спину, затем ядовито усмехнулась - надо же, краснодарцы решили обезопасить себя, поскольку увидели, от кого исходит реальная угроза. Альку охватил азарт борьбы. Посмотрим, кто кого! И завертелась волчком, пытаясь освободиться от опеки.
   Должно быть, у защитницы "Кубани" зарябило в глазах! Алька проявляла такую подвижность, что той оставалось только провожать ее взглядом. Никакой усталости! В эти минуты даже самый опытный опекун, будь он хоть из сборной Германии, не сумел бы сдержать Альку. Ее проходы с реактивной скоростью резали оборону противника, как кинжал. Если бы еще и ее подруги успевали за ней, то их очевидное преимущество давно воплотилось бы в голы. Но подруги, как ни старались, все время отставали от своего маленького капитана.
   Футболистки "Кубани" занервничали. Альке нипочем была их опека, и они бросались ей под ноги, одна за другой, отчаявшись как-нибудь по-другому помешать ей. И вот одна из них подняла ногу выше, чем нужно... И Алька, не ожидавшая этой предательской подножки в самый разгар атаки, на полной скорости, почти перед воротами, пролетела по воздуху и шлепнулась на живот, машинально заграбастала мяч обеими руками, как заправский голкипер, и зачем-то прижала его к груди. И тут же улыбнулась своей глупости, приподнимаясь на колени.
   Таня хладнокровно направилась к одиннадцатиметровой отметке, повернулась к Альке и жестом показала: мол, давай мяч. Та протестующее и даже оскорблено мотнула головой, поднялась на ноги, не выпуская мяч из рук, и пошла выполнять удар сама.
   Все заняли свои места на случай, если она не забьет. И впрямь, установив мяч на отметку, она внезапно ощутила дрожь в коленях и тут же утратила решимость. На нее были устремлены все взгляды, и это отнюдь не придавало уверенности! Притом, от падения плашмя на твердокаменный газон у нее был отбил живот и поцарапан подбородок. Нет, если бы не гордыня и упрямство, она обязательно уступила бы эту сомнительную привилегию - пробить пенальти - Тане или даже Катьке. Но все смотрели именно на нее. Она отошла шагов на десять назад. Подумала и, на всякий случай, сделала еще шаг. В этот момент ей как никогда хотелось спрятаться за чьей-нибудь надежной спиной и захныкать: "Не могу! Не буду!"
   Судья устал ждать, пока она сподобится ударить, и вынужден был поторопить ее свистком, выразительно скосив глаза на кармашек на груди, откуда легко мог бы достать и желтую карточку за затяжку времени. Алька согласно закивала, перевела взгляд на ворота, ставшие вдруг такими огромными, и на грозного вратаря, и начала разбег, так и не выбрав, куда бить, и убежденная, что мяч вообще не попадет в цель.
   Удар получился слабоват для столь мощного, чуть ли не зигзагообразного разбега (она так до конца и не решила, какой ногой будет лучше бить), мяч два раза подскочил и влетел в сетку, но, если бы вратарь не бросилась в другой угол, то без особого труда взяла бы его.
   - Есть! - в один голос воскликнули почти все черноморские девушки и кинулись обнимать Альку, которая радовалась совсем не так, как после первого гола. В ту минуту она отчаянно побарывала психоз и думала лишь об одном: больше никогда в жизни не бить пенальти.
   Правда, через некоторое время все прошло, и она продолжила игру с прежним настроением, оставляя позади свою опеку в лице высокой и широкой защитницы. Казалось, ей неведома усталось.
   Третий гол был забит, разумеется, при ее участии. На сей раз вперед шли втроем - Алька, Катька и Таня. Алька была с мячом слева, Таня взялась отвлекать своими таинственными маневрами оборону "Кубани", а Катька летела вперед, прямо на ворота, будто намереваясь протаранить их. Алька и сама не знала, почему сыграла так, а не иначе, но бить она не стала, а сделала единственно возможный пас Катьке. Та в одно касание нанесла такой сильный удар, что нокаутировала бы вратаря, окажись она на пути мяча.
   От наплыва чувств Алька повисла у Катерины на шее и даже чмокнула в щеку, забыв все их конфликты и неурядицы. Как это было здорово! Не расслабляясь ни на секунду (попробуй расслабиться, когда маленький капитан, неугомонная, словно юла, появляется то тут, то там, и поневоле заставляет шевелиться), "Амазонка" не снижала давления. Она заявляла о себе как о новоиспеченной сенсации. Еще бы - никому не известный новичок из ничтожного поселка под Новороссийском щелкнул по носу одного из признанных фаворитов турнира. Такое случается не каждый день. Можно сказать, что "Кубани" просто не повезло: не имея ровным счетом никакого представления о сопернике, сложно бороться с ним, и здесь, под натиском дебютанток, Краснодар неожиданно сник, вместо того, чтобы проявить характер.
   Алька в очередной раз шла вперед по левому флангу, и догнать ее не было никакой возможности. Она выискивала глазами, куда бы ей сместиться или, на худой конец, отпасовать мяч, и вдруг обнаружила явное намерение защитницы сделать подкат сзади, что было чревато неприятностями, однако убегать от этого было слишком поздно. Через секунду она оказалась на земле, прокатилась несколько метров и осталась лежать ничком, прижимаясь к холодному газону.
   Да, это было куда большее, чем когда на тренировках зловредная Катька норовила атаковать ее с прямой ногой! Прошло не меньше минуты, прежде чем она сумела поднять голову и слегка двинуться на локтях.
   В глазах было темно и жутко, но она все же различила прямо под носом две чьих-то ног. Вскоре к ним присоединились еще две. Полубесчувственную Альку под руки унесли с поля, усадили на беговую дорожку и занялись ее ногой.
   Она пришла в себя, когда Николай Константинович заставил ее глотнуть воды. В голове стоял шум, и как она ни встряхивала ею, от шума избавиться не удавалось.
   Николай Константинович обернулся к запасным и велел одной из них готовиться к выходу. Это подействовало как электрошок, у Альки вздрогнуло сердце.
   - Ну уж нет! - с трудом произнесла она. И сделала попытку подняться. Ее качнуло в сторону, и она оказалась на четвереньках.
   - До конца всего десять минут, - возразил Николай Константинович. - С травмой ты ничего не успеешь сделать.
   - Плевать, - сказала Алька, сбросила с себя руки врача, встала на ноги и без разрешения подошла к бровке, подняв руку в знак того, что готова вступить в игру. Николай Константинович с улыбкой покачал головой - какая гордыня! Даже получи она открытый перелом, она не стала бы делить лавры с кем-нибудь, и увести ее с поля можно было бы лишь под наркозом.
   Боль в ноге вскоре перестала тревожить Альку. Она думала только о футболе, и ни о чем другом. Если краснодарцы рассчитывали воспользоваться ее отсутствием, то они горько ошиблись. Сегодня она будет на поле до конца.
   Финальный свисток застал ее врасплох. Она и не предполагала, что матчи такие короткие. Безобразие - можно было бы поиграть еще часика два... Поэтому всех удивляла ее недовольная мина. Счастливые "амазонки" с спущенных на белые трусы золотистых футболках обнимались с Николаем Константиновичем. Одна Алька стояла, аккуратная и заправленная, в стороне от ликования, задумчиво, и не принимала поздравлений. Такое состояние иногда называют "отходняк".
   Наконец, тренер освободился от своих обезумевших от радости подопечных и подошел к Альке, чтобы встряхнуть ее за плечо. Он смеялся:
   - Что за кислая хряпочка? Не припомню сейчас, кто из "звезд" сумел в первом же официальном матче сделать дубль и голевую передачу. Ты приносишь нам счастье, Алина!
   Полное имя, произнесенное голосом Николая Константиновича, заставило ее сверкнуть глазами и пойти следом за всеми в раздевалку.
   Домой ехали долго. На этот день тренер отпустил девчонок на отдых, а вот на следующий день - в воскресенье - им предстояли основательные занятия и разбор матча. А с игры Алька вернулась домой уставшая, но до невероятия счастливая. И даже напряженные отношения с родителями не расстраивали ее, они отодвинулись на второй план перед встречами с Толиком и игрой в футбол. А мама - пусть видит, что дочь способна радоваться и без ее участия.
   В квартире было необычайно шумно, и Алька, войдя, удивилась этому. В зале горел свет, громко работал телевизор - на местном канале шла музыкальная программа, за накрытым столом сидели родители, Сашка с Наташей и еще два гостя. Это неожиданно нагрянули отец и мать Наташи, приехали из невообразимой дали, из Новгорода, навестить свою дочку, узнать, как ей живется с мужем уже пятый год, и не собираются ли они, наконец, завести ребенка.
   Единственный раз в жизни Алька видела Наташиных родителей на свадьбе брата и, признаться, сейчас должна была приложить немало усилий, чтобы вспомнить их. Да и они с трудом поверили, что это - та самая девчоночка, которую они пять лет назад гладили по темно-русым косичкам. Слишком взрослая стала, изменилась до неузнаваемости. И откуда взялся этот дикий, непримиримый взгляд? Нет, это совершенно преобразившийся человек. И, несомненно, личность. Это видно сразу.
   Удивление вызвал и спортивный наряд девочки, не гармонировавший с ее нежным возрастом. Сашка вполголоса просветил гостей относительно увлечения своей сестры и, произнеся: "Разрешите", встал из-за стола и прошел в ее спальню.
   Алька, без куртки, в разноцветном свитере, стояла возле стола, свесив голову, и задумчиво перебирала пальцами вырезки из газет и прочие портреты А.Р. Угадав за спиной шаги брата, она обернулась к нему. В ее глазах стояли слезы, текли по ресницам, падали на щеки, текли до подбородка, щипали ссадину, и все же она пыталась сдержаться.
   - Что с тобой? - встревожился Сашка. - Влипла, что ли, куда-нибудь?
   Она покачала головой и через силу улыбнулась.
   - Нет. Никуда я не влипла. А если и влипла, то уже очень давно. - Голос у нее был необычайно сиплый и зыбкий, не такой, каким она говорила всегда.
   - Что же тогда?
   Она помолчала.
   - Просто, Сашка, теперь я знаю, чтО он чувствовал, выходя на поле и играя. Сначала это бывает трудновато, но через пару минут - ничего.
   - Ничего? - с улыбкой переспросил Сашка.
   Она еще помолчала, затем вдруг бросилась ему на шею и завизжала:
   - Ах нет, нет же! Это класс, это высший класс! Это было чудесно! Ты не представляешь себе, как чудесно!
   Он тихонько засмеялся и ласково похлопал ее по спине:
   - Ну, ну, спокойнее, козленок. Выиграли, что ли?
   - Ага! - ответила она.
   - Не хочется тебя расстраивать, но если бы вы сегодня проиграли, ты готова была бы броситься под машину от разочарования.
   Она отпустила его и отошла на шаг. И отрицательно покачала головой.
   - Э, нет, Сашка, ни за что. Играть было так здорово, что никто и ничто не заставит меня бросить футбол.
   - Даже ради любви? - мягко спросил Сашка.
   - А при чем здесь любовь? - по инерции возразила она, но все-таки покраснела.
   Сашка снова тихонько засмеялся.
   - Брось, Аля! Тебя ведь видели в городе с каким-то весьма недурным молодым человеком. Говорят, он даже не местный.
   Алька, вдруг лишившись последних сил, присела на кровать. Сашка сел рядом.
   - Ну, Толик действительно живет в Новороссийске, - промямлила она. - Но он часто приезжает сюда!
   - К тебе, - полувопросительно, полуутвердительно произнес Сашка, проницательно на нее глядя.
   - Да, - не сразу призналась она.
   Он взял из ее руки измятое, вырезанное из прошлогодней газеты фото А.Р., расправил его двумя пальцами и внимательно рассмотрел. Черт возьми, что можно было найти в этом человеке? Игрок не из выдающихся, неизвестно каков внутренне, лицо будто вырублено из камня. И что за власть у этого человека над Алькой? Откуда она взялась и когда исчезнет? Или не исчезнет никогда?
   - Толик, - констатировал Сашка. - Неплохо. Значит, с А.Р. все покончено?
   - Ничего не покончено! - воскликнула Алька. - Как ты мог такое подумать! Покончено! С ним!
   Сашка нахмурился. Он перестал что-либо понимать и сказал только:
   - По-моему, это глупо. Почему ты не решишь окончательно, что тебе нужно - Толик, который живой и настоящий, или наивная детская мечта, которая не осуществится? На твоем месте я не стал бы колебаться.
   Алька сердито фыркнула, встала с кровати и несколько раз прошлась по комнате. Потом остановилась перед ним и выпалила сгоряча:
   - Вот именно, живой и настоящий! Думаешь, я ему правда нравлюсь? Не смеши меня! Что во мне может прийтись по вкусу такому красавцу? Я не доверяю ему ни капли!
   - Почему же тогда встречаешься с ним?
   - Потому что мне с ним хорошо, - не успела прикусить язык она и тут же поправилась: - Я не знаю, Сашка. Но я ему не верю и, наверное, никогда не поверю.
   Сашка размышлял на эту тему не меньше десяти минут, пока она складывала свое досье на А.Р. в пакетик и прятала в ящик стола, среди книжек, учебников, тетрадей и прочего девчоночьего барахла.
   Конечно, хорошо, что Алька нашла дружка. Не исключено, что именно Толик, если продолжит с ней встречаться, выбьет из ее упрямой головы всю эту дурь, касающуюся А.Р. Но вдруг сестренка права, и для него ухаживания за ней - всего лишь временное явление, развлечение на тот случай, если понадобится снова и снова приезжать в Черноморское?
   Да, тут никакой совет не может быть однозначно верным, посему Сашка и предпочел ограничиться банальным:
   - Как знаешь, Аля, как знаешь. У меня к тебе только одна просьба: не слишком-то рассчитывай на немедленное исполнение желаний. Да, сегодня вы играли в футбол и даже одержали победу, о чем ты мечтала уже давно. А что до А.Р. - так это просто нереально, постарайся забыть о нем и переключись на что-нибудь другое.
   Алька слушала и смотрела на него со странным выражением лица. Он затруднялся его определить, обида или, напротив, торжество?
   На самом деле, она думала: "Ничего-то ты не понимаешь, Сашенька, ничегошеньки! И скажешь тоже - нереально. В этом мире нет ничего нереального. Скоро сбудется еще одна моя мечта, и, пожалуй, главная - я увижу его! Я буду работать с ним и побеждать не только для себя, но и для него тоже!"
   Как же тянуло за язык рассказать брату об этом, поделиться своим счастьем! Если бы она не боялась сглазить, спугнуть эту удачу и это счастье, она так и сделала бы. Но вдруг своим довольным видом и несдержанностью она вызовет вокруг смех, да еще и прогневит непостоянную судьбу, и случится так, что А.Р. никогда не приедет сюда? Нет, скрытнический инстинкт подсказывал ей молчать, и она молчала.
   - Пойдем за стол, - предложил Сашка. - Поужинаешь.
   - Пойдем, - согласилась Алька. - Только помою руки. Я голодная, как волк.
   Он с улыбкой взлохматил ей и без того растрепанные волосы, как бы в напоминание, что стоило бы их расчесать перед гостями. Он улыбнулась в ответ, подошла к зеркалу и взяла в руку массажную щетку:
   - Как бы то ни было, сегодня мы победили!
   - Да, - засмеялся Сашка и вышел из комнаты.
   Быстрыми, даже досадливыми движениями Алька расчесала еще влажные волосы. На лице у нее была такая же досадливая гримаса: мол, противные волосы, ну зачем вас постоянно надо расчесывать? Кто вас такими придумал? Не можете сами расчесываться.
   Сейчас она очень смутно помнила матч в Краснодаре. Чувства - да, а матч нет. Но это ее не тревожило. Она вышла из спальни, вымыла руки и села за стол рядом с Сашкой и матерью. Как можно приветливее, ради брата, поздоровалась с Наташиными родителями. И стала за обе щеки уплетать жареную картошку, запивая холодным молоком. При этом ей не интересно было слушать обычные семейные разговоры, которые всегда случаются во время приезда гостей, поэтому она принялась слушать новости краевого телевидения, тоже, впрочем, без особого интереса.
   Картошка уже остыла и не была такой вкусной, как в горячем виде. Но Алька так проголодалась и утомилась, что не обращала на это внимания, а ела с отменным аппетитом. Тем временем краевые новости подошли к спортивному выпуску. Неожиданно за столом стало тихо - все увидели на экране Альку. Во весь рост. Она, в ожидании начала матча, стояла в центре поля, не подозревая, что за ней следит объектив видеокамеры, заведя руки за спину и переминаясь с ноги на ногу.
   От изумления Алька уронила вилку.
   Наташа ахнула.
   А ее родители буквально онемели. Они не ожидали, что эту маленькую девочку когда-нибудь покажут по телевизору, да еще в таком, прямо скажем, экзотическом виде: по сгибам золотисто-желтой футболки вспыхивают искры, она заправлена в белые трусы с полосками по бокам, а на левом рукаве - предмет гордости, широкая белая капитанская повязка.
   - Главное событие сегодняшнего дня произошло на стадионе СКА в Краснодаре, - сообщил голос за кадром. - Там в матче первого тура встречались явный фаворит женского турнира по футболу, местная "Кубань", и дебютант из Черноморского - команда "Амазонка". Конечно, никто не ждал от гостей такого преимущества, и даже знатоки не могли бы предположить, что хозяева уступят в первой же игре. Но все же произошла сенсация - один из прошлогодних лидеров проиграл у себя дома с крупным счетом ноль-три. "Амазонка" проявила себя довольно сильной, техничной командой. Время покажет, чего она сможет достичь в турнире. Особенно запомнился среди дебютанток их юный капитан, Алина Железовская. Несмотря на возраст - всего шестнадцать лет - она заявила о себе как об игроке высокого класса на фоне, в общем-то, невыразительно выглядевших соперниц.
   Пока комментатор произносил все это, картинка показывала наиболее яркие моменты встречи. То Таню, то Катьку, то Николая Константиновича... А вот и она, Алька, со своей феноменальной фигурой, она сделала финт, не снижая скорости, прямо перед защитницей "Кубани", и устремилась вперед, вытянув левую руку... Красиво двигались ее темные волосы. Следующий эпизод - никогда бы не узнала - как она забила гол с игры. Со стороны это выглядело совершенно не так, как запечатлелось у нее в мозгу! Она даже мысленно готова была запротестовать: да нет же, все произошло совсем по-другому!
   А пенальти? Как по-дурацки она выглядит, отходя для разбега чуть ли не до центрального круга! И медлит, медлит... Никогда, никогда в жизни больше не бить пенальти.
   Альку бросало то в жар, то в холод. "Неужели я и правда такая... такая... красивая?" На поле в Краснодаре люди увидели ее душу. Потому что там впервые за шестнадцать лет она почувствовала себя живой.
   А когда голос за кадром назвал ее полное имя, на весь край, у нее вспыхнули огнем даже уши, так ей стало приятно и вместе с тем страшно.
   - А теперь о настольном теннисе. В ДЮСШ завершились соревнования среди школьников на призы газеты "Краснодарский рабочий"...
   Сашка, улыбаясь, притянул к себе голову младшей сестренки и поцеловал в висок. Наташа вздрогнула от этого проявления любви и нежности.
   Ее родители частично оправились от шока. И, тоже улыбаясь, поздравили Альку с успехом. Наташин отец, любитель футбола, даже протянул ей руку, которую она с радостью пожала. Хозяин дома горделиво улыбался, хотя не разбирался ни в футболе, ни вообще в спорте. Каждому похорошеет, если его дочь покажут по телевидению, похвалят со всех сторон и назовут по фамилии!
   Вдруг мать, повторяя жест сына, притянула ее голову к себе и чмокнула, ласково так сказала:
   - Ах ты моя маленькая!
   Альку будто прижгли каленым железом. Она резко уклонилась, встала и ушла к себе. Ее до самого сердца оскорбило это материно умиление: мол, я тебя простила, дочка, ради такого торжественного случая, только ты теперь слушайся мамочку и будь хорошей девочкой...
   Алька не считала себя виноватой. Встречи с Толиком - это ее личное дело. Ей хорошо с ним, безумно хорошо. Она не сомневалась, что матери уже известно о Толике, об этом можно было бы безошибочно догадаться по откровенному осуждению, почти презрению к дочери-гуляке. Она также знала, что мать думает о ней плохо, как о продажной девке, и нарочно приходила домой за полночь, назло, и не обмолвилась и словом, что не позволила Толику ни разу даже поцеловать ее, чем доводила его до белого каления. Хотя, слыша иногда разговоры о своей персоне между родителями за стеной, в которых мать не скупилась на позорящие эпитеты, невыносимо тянуло встать и оправдаться, сообщить, что ничего такого она не делала, и не сделает, да поверят ли они... Обзовут еще и лгуньей.
   Никогда в жизни.
  
   - Тренировка будет проведена в Новороссийске, - твердо заявил Николай Константинович. - Сегодня и каждое воскресенье. Поэтому впредь попрошу вас не опаздывать к автобусу.
   Алька вмиг помрачнела, и от праздничного настроения ничего не осталось. В ее уме за считанные доли секунды произошли приблизительные вычисления: раньше, до начала первенства, Толик приезжал в Черноморское в субботу, ночевал у своего отца, а воскресенье проводил с ней, с Алькой. Теперь же и он сам по субботам частенько будет играть, и не только по субботам, в воскресенье она уезжает в Новороссийск, и никакой возможности встретиться хотя бы ненадолго... Команда, понятно, не станет ждать ее, если она решит полчасика провести в Новороссийске с Толиком, а те редкие свидания по будням - они такие неправильные и короткие, после них всегда думаешь, что не успели что-нибудь друг другу сказать...
   Что же это - конец?
   Ну уж нет!
   К воротам стадиона подъехал вчерашний автобус. Сбоку у него на табличке было написано крупно и красиво: "Динамо", а от Алькиного листка, не выдержавшего встречного ветра, остались лишь жалкие клочки. Это уязвило Альку еще сильнее - как проявление высшей несправедливости.
   Почему нельзя иметь все сразу? Больше всего на свете она хотела бы всегда играть в футбол, под руководством тренера А.Р., и ежедневно видеть Толика... И она не в силах была бы отказаться от чего-нибудь одного ради другого... Впрочем, нет. Она могла бы отказаться от чего угодно, лишь бы всегда играть в футбол. И, наверное, не задумываясь.
   Отказаться от Толика?
   Казалось, сердце стукнуло от испуга в самом горле, но она знала ответ: да, если надо. Лишь бы играть в футбол.
   Вдруг она поймала удивленный взгляд Николая Константиновича.
   - Аля? - спросил он. - Тебе плохо?
   Она вздрогнула и вскинула голову.
   - Нет, с чего вы взяли?
   - Ты бледновата...
   - Желтовата, - уточнила сердобольная Таня.
   - Зеленовата! - встряла сюда же и Катька.
   Тренер строго посмотрел на них, и они присмирели. А Альке предложил:
   - Останься-ка ты сегодня дома. Мне кажется, ты приболела. - Он даже приложился колючей щекой к ее лбу, и она терпеливо выдержала паузу, чтобы он убедился, что температуры у нее нет.
   Он еще раз внимательно ее оглядел.
   - И все же ты не в форме. Перенервничала вчера? Бывает. Ты уверена, что хочешь ехать?
   - Конечно, хочу!
   В подтверждение сказанному она первая вскочила в автобус и удобно устроилась у окна. Она любила всякие поездки, а уж теперь, когда начинается что-то новое, чего не было раньше, особенно связанное с футболом, никто не заставил бы ее остаться дома, где лишь тоска и непонимание. Сашка, и тот сегодня весь день будет чем-то занят, его лучше не отвлекать от работы.
   Так почему же не съездить в Новороссийск? А Николай Константинович явно придумал что-то интересное, раз настаивает на этом.
   Она еще раз поймала его взгляд, усмехнулась и отвернулась к окну. Какой же он все-таки замечательный. Заботится обо всех, относится ко всем со вниманием и все понимает, как отец. И всех их любит, как отец. А.Р., скорее всего, будет совсем другим.
   При мысли об А.Р. ей стало совсем хорошо.
   Как складно все получается! Она, футбол, А.Р. ... А вот что из этого выйдет - еще неизвестно. Но она каждой своей клеточкой чувствовала, что очень скоро, почти сейчас, она будет счастлива. И никакие там Николаи Константиновичи, Тани, Катьки и Толики не помешают ей в этом.
   При чем здесь Толик?
   В Новороссийске она бывала, и неоднократно, в том числе и на стадионе "Труд". Там, помимо всего прочего, тренировался и местный "Гекрис". В чем неожиданно убедился Николай Константинович, когда автобус остановился возле толпы молодых людей в фирменных спортивных костюмах с нашивками. Все недоуменно уставились на чужой транспорт, вторгшийся на их территорию. Ничего не понимал и Николай Константинович.
   - Оставайтесь на своих местах, - скомандовал он, вышел из автобуса и не спеша, деловито направился к начальнику стадиона, чтобы выяснить это недоразумение.
   Однако в дверях конторы он столкнулся с одним из тренеров "Гекриса" - несколько лет назад они были довольно близко знакомы и с тех пор с интересом следили за успехами друг друга.
   - Николай Константинович? Вот так встреча!
   Тот остановился. Одной секунды ему хватило - он узнал коллегу и обрадовался ему.
   - Иван Викторович? Ба, сколько лет, сколько зим!
   Вслед за этим последовало крепкое, дружеское рукопожатие и смех. Они отошли в сторонку, чтобы никому не мешать. Эти пара минут принадлежали только им, и они воспользовались этим для недолгого, но приятного разговора.
   - Ваша команда выступает довольно стабильно, - сказал Николай Константинович. - Это хороший признак. Еще немного остроты в игре - и перед нами, не стану утверждать что чемпион России, но и не последняя команда высшей лиги.
   - А ваша? - не преминул ответить любезностью на любезность Иван Викторович. - По слухам, она разбомбила чуть ли не московский "Спартак" и зарится на первое место?
   Николай Константинович смущенно засмеялся и махнул рукой.
   - Бог с вами, Иван Викторович! Одна лишь победа еще ничего не решает...
   - Ну, тут вы не правы.
   - ... особенно в отношении лидерства.
   - Зато она может стать началом восхождения. Кстати, что вы здесь делаете? Почему не занимаетесь со своими девчатами?
   - Для этого я сюда и приехал, - озабоченно сдвинул шапочку на затылок Николай Константинович. - Мне казалось, что пара-тройка часов по воскресеньям - это не так уж сложно, но видимо, тут произошла накладка.
   Иван Викторович улыбнулся.
   - Так вы привезли сюда девчонок на тренировку?
   - И на просмотр записи вчерашнего матча. К сожалению, наша видеоаппаратура, позаимствованная, конечно, у мужчин, временно неисправна.
   - Так-с, интересно... - протянул Иван Викторович.
   - Видимо, сегодня придется с этим подождать и вернуться домой, но сначала я поговорю с руководством стадиона, насчет того, стОит ли мне приезжать сюда еще раз. Извините меня, ради Бога.
   С этими словами он снова надвинул шапочку на уши и решительно сделал шаг к администрации. Иван Викторович едва успел остановить его за локоть.
   - Постойте, горячая голова. Начальника стадиона сейчас нет на месте. И поскандалить вы всегда успеете. Это просто маленькое недоразумение, но не такое уж страшное. Не стОит нервничать. Как вы думаете, двум командам хватит места в нашем городе?
   - Вы о чем? - спросил Николай Константинович.
   - К тому же, "Гекрис" сегодня не собрался полным составом, - добавил Иван Викторович.
   - Да вы о чем?
   - Как вы смотрите на то, чтобы мы провели совместную тренировку? Мне кажется, это удачная идея.
   Нахмуренное лицо Николая Константиновича разгладилось. Он даже заулыбался.
   - Я не ослышался? Или вы действительно это сказали?
   А Иван Викторович, бросил на него искоса веселый взор, вдруг засомневался:
   - Хотя... Может, ваши девушки тренируются по какой-нибудь специальной, облегченной программе? Тогда они не смогут справиться с нашими упражнениями...
   - Что значит - не смогут? - обиделся Николай Константинович. - Кое-какие послабления в занятиях, конечно, есть, но говорить так о способностях моих девчонок более чем преждевременно.
   Его собеседник рассмеялся и похлопал его по плечу:
   - Я склоняюсь к мысли, что до приезда начальника стадиона мы с вами чудесно проведем время.
   И они вдвоем отправились к своим подопечным, которые, пока происходила эта беседа, успели не только разглядеть друг друга, но и перемолвиться словечком. Яркое солнце делало воздух в автобусе душным до невозможности, поэтому некоторые девушки спустились и встали у раскрытой двери. Погода была замечательная, наступила весна, позади имелась блистательная победа, а что еще нужно человеку, чтобы гордиться собой и быть довольным?
   Этот ход не остался незамеченным среди хозяев поля, и в их рядах началось движение, показывающее, что приезжая компания им не безразлична. Катерина даже хихикнула, до того это ее позабавило. Молодые люди уже готовы были подойти совсем близко и познакомиться, как в дверях автобуса появилась Алька и спрыгнула со ступеньки на землю.
   В первую секунду ее выход отметился молчанием с обеих сторон. Затем на лицах парней возникли похабно-оскорбительные ухмылочки - ясно, девочка, не обладающая размерами манекенщицы, достойна лишь презрения. Кто-то из кавалеров тут же нашел самое поэтическое сравнение и поделился своим наблюдением с приятелями. Те ответили дружным хохотом.
   Девчонки мгновенно ощетинились. Те, кто не постеснялись засмеяться над одной из них, засмеются и над другой, а этого они не терпели. Однако Алька спокойно смерила противника глазами и пожала плечами, как будто это ее нисколько не касалось, и обратилась с каким-то посторонним вопросом к Тане. Она никогда не позволяла себе униженно реагировать на такие выпады и научилась не краснеть.
   - Аль, гляди, - ехидно ткнула ее кулаком в бок Катька. - Никак твой женишок пожаловал? Чего ему здесь надо, а?
   Алька обернулась и действительно увидела Толика. Он не торопясь вышагивал к своим товарищам. Для него тоже намечалась тренировка. На ходу он с любопытством оглядывал чужой автобус и его пассажирок.
   - И впрямь, - согласилась Таня. - Он.
   И кивнула ему головой, будто старому знакомому.
   Он подошел к своим товарищам. Они поприветствовали его и предложили повеселиться вместе. На сей раз, чтобы избежать ошибки, на Альку был устремлен перст указующий, да и одного сравнения им показалось мало, и они придумали еще, благо не иссяк источник вдохновения. Толик смотрел на нее всего секунду, затем - на шутника, подумал и засмеялся вместе со всеми. В самом деле, зачем ему эта подружка - воображала, недотрога, да еще и вызывающая у приятелей только смех.
   Даже Катька прикусила язык. Девушки заботливо придвинулись к Альке, боясь, как бы она от отчаяния что-нибудь не сделала. Но она сама не шелохнулась. Она словно окаменела. На побледневшем лице глаза вспыхивали и гасли, как индикаторы, и вся буря бушевала у нее внутри. Вот и конец. К черту все ее вычисления, сколько раз в неделю они смогут видеться, все их прежние свидания, все ее счастье - всё к чертям. Хорошо еще, что не успела обрадоваться этой неожиданной встрече, не успела улыбнуться ему, иначе лишь самоубийством можно было бы избавиться от позора.
   К ним подошли тренеры и тем самым отвлекли обе стороны от зародившегося конфликта. Николай Константинович жестом показал девушкам, что пора приниматься за работу. Те столпились вокруг Альки, предоставляя ей право быть впереди, как и положено капитану. Она сделала шаг к тренерам, ее не смущал незнакомый человек рядом с Николаем Константиновичем, и по каким-то неуловимым признакам девушки поняли, что она намерена дать бой, если получится, и при первой же возможности поставить нахалов на место. Катька, вредная, подмигнула Тане. Та кивнула.
   - Итак, девчата, - сказал Николай Константинович. - Этого человека зовут Иван Викторович, когда-то я имел честь называть его своим другом. Сегодня он пригласил нас провести совместную тренировку с его ребятами. Надеюсь, девчата, вы поблагодарите его за это... и не подведете меня.
   "Девчата" как одна расплылись в любезных улыбках и наградили ими Ивана Викторовича. Только неподвижная Алька не сделала попытки улыбнуться. Она буквально сверлила глазами то одного, то другого тренера и ожидала дальнейших распоряжений. У нее был такой напряженный вид, что Иван Викторович невольно выделил ее среди остальных и не мог не подумать: "Какая серьезная".
   В присутствии старших молодые люди не распускали язык, но мимикой и жестами у них за спиной всячески варьировали тему дня и смеялись в кулак, не в силах быть снисходительными к человеческому уродству. Толик соглашался с ними, нагло уставившись на Альку и ухмыляясь во весь рот. Теперь, однако же, ее это не трогало. Он для нее не существовал. Впрочем, для нее сейчас не существовало ничего, кроме футбольного поля, где нужно каждый день, каждый час, каждую минуту доказывать свое право на первенство. Прочее же - в том числе и то, что она такая некрасивая, и с ней стыдно показаться на людях, - не столь важно, чтобы обращать на это внимание.
   Занятия начались в полном молчании. Разминка, бег, упражнения без мяча и с оным - ничего нового девчонки не открыли. Инцидент у автобуса испортил им настроение, и они считали, что с таким же успехом можно было бы остаться в Черноморском, а запись вчерашнего матча просмотреть у кого-нибудь дома. Извилистый женский ум быстро находил решение любых проблем. Не то, что чересчур прямолинейный мужской! Тот же Николай Константинович. Вроде бы находчивый мужик, а вот вбил себе в голову: обязательно раз в неделю наезжать в Новороссийск. Чем ему не сиделось дома? Если честно, там и стадион не хуже, чем здесь.
   Как ни странно, перепалку в перерыве затеяла не Алька, а Катька.
   - Эй, ты, рыжий! - кликнула она, уперев руки в бока и по-хозяйски поставив ногу на мяч.
   Парни переглянулись. С одной стороны, Катерина была хороша на загляденье. С другой, им не понравился ее тон.
   Наконец, они толкнули своего светловолосого товарища, к которому она обратилась, и он сделал вид, будто только что ее услышал.
   - Я? - уточнил он, ткнув себя в грудь.
   - Да, ты! - заявила Катька.
   - Ну что?
   - Сколько голов ты забил в этом году?
   В мужском стане на какое-то время воцарилось молчание. Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь более приятном, раз уж заговорили?
   - Еще не забивал, - сознался рыжий.
   Катька выдала сочную усмешку.
   - А сачкуешь, как лучший бомбардир. Распустили вас, пацанов, здесь, в Новороссийске. Мы, например, успели выиграть три-ноль, так нам никто не позволяет отдыхать.
   Большинство из них просто онемели от оскорбления, однако рыжий не остался в долгу:
   - Ничего, вам полезно. Согнать жиры физическим трудом.
   У Катьки вытянулось лицо. Алька сидела все это время на корточках, низко свесив голову, так что никто не заметил, что она вспыхнула, как порох. Таня поднялась на ноги, встала рядом с Катькой и тоже намеревалась вступить в дебаты. Но Катька не дала ей вставить и слова.
   - Ишь, как заговорил. Чемпион мира. Хочешь совет? Не расслабляйся на занятиях, иначе будешь никому не нужен и лучшие годы пропашешь на задворках третьей лиги.
   - Так точно, сэр! - пискнул кто-то у рыжего за спиной. Катька своим кошачьим чутьем угадала скрывшегося в тень Толика. И резко убрала ногу с мяча, так что он откатился к бровке.
   - Если ты такой умный, почему еще ни разу не появился в основе? Кишка тонка?
   С общих тем она перешла на личности, рискуя нажить себе неприятности в лице разгневанного ее недостойным поведением Николая Константиновича, но ее несказанно задевало заносчивое отношение к их команде и к ним самим, особенно теперь, когда они одержали крупную победу над сильным соперником.
   - Или, - продолжала она, - ты представляешь собой такую ценность, что тебя берегут для выступления в Кубке чемпионов?
   На это Толику ответить было нечего, тем более что в основном составе он действительно на поле не выходил. Утешить его могла лишь одна мысль: он услышал это от игрока не того уровня, чтобы обращать на сие внимание, проще говоря - от девки, которая не должна совать нос в мужские дела. Что она может понимать в футболе? Ноль без палочки. Авторитет нашлась.
   Тем временем оба тренера стояли за трибуной, в нескольких метрах от них, и предательски подслушивали их перепалку.
   - А я думал, они подружатся, - улыбаясь, сказал Иван Викторович. - Ошибочка, ну ладно. Это ваш капитан такой бойкий?
   - Боже упаси, - ответил Николай Константинович. - Мой капитан такой молчун, что из него иногда слова не вытянешь. Даже на поле - я всегда этому удивляюсь - что бы ни случилось, не пикнет.
   - А не проверить ли нам их в деле?
   Иван Викторович шутливо подмигнул коллеге. Тот удивленно приподнял брови:
   - Двусторонняя?
   - Я бы назвал это товарищеским матчем, - уточнил Иван Викторович. - Или контрольной работой.
   - Вы считаете, это приемлемо? - усомнился Николай Константинович, почесывая за ухом.
   - Признаться, я очень хочу посмотреть на ваших девочек в игре. Ине нравится их настрой и отношение к делу. Ну, соглашайтесь же, не будьте формалистом!
   Николай Константинович сдвинул шапочку на лоб:
   - Так ведь моих девчонок больше...
   - Скажите, пожалуйста! Не выпускайте на поле сразу всех... Ну, пойдемте.
   Он, внезапно устав от нерешительного кряхтения Николая Константиновича, принялся руководить сам. На ходу подул в свисток, от чего и парни, и девчонки встали вместе и приготовились к продолжению тренировки.
   - Итак, товарищи, - начал Иван Викторович. - У нас есть чуть больше тридцати минут. Мы с моим коллегой (Николай Константинович уже стоял рядом с смущенно кашлял в кулак) посовещались и решили, что нет смысла проводить две двусторонние отдельно... Думаю, друзья мои, вы поняли. Вам придется играть между собой.
   Тишина продлилась не меньше минуты. При этом молодые люди покосились на девчонок с таким выражением, словно им предложили не сыграть с ними, а помыть им ботинки. Иван Викторович это заметил, но ничего не сказал. Слова тут были бесполезны. Зазнаек необходимо щелкать по носу! К сожалению, зазнайками являлись его питомцы. Он резко свистнул, чтобы ни те, ни другие не попытались потянуть время и увильнуть от поединка.
   Уже через минуту мяч стоял в центре поля, над ним - Алька и Катька (гостеприимные кавалеры позволили дамам начать это полутеатральное действие), и соперники испепеляли друг друга взглядами. Казалось, они вот-вот бросятся и вцепятся в горло. Иван Викторович улыбнулся еще раз, пустил секундомер и дал свисток.
   Как же девчонки ринулись вперед! Горя желанием отомстить за обиду и пренебрежение и доказать, что и в футболе они кое-что смыслят, и, к тому же, противник проявил себя не с лучшей стороны, за что его успели запрезирать. Таким сильным было это презрение, что Альке даже не пришлось подавать им пример, носясь по всему полю. Они обозлились, как никогда.
   Поначалу их старания вызывали у противников лишь откровенный издевательский смех. Зато Иван Викторович покровительственно улыбался, потирал рукой подбородок и внимательно следил за игрой. Он твердо решил не вмешиваться, чем бы ни закончился этот эксперимент.
   - Кажется, я понял, кто ваш капитан, - сказал он. - Похоже, она родилась, чтобы быть лидером.
   Николай Константинович не ответил. Он вообще его не услышал, поскольку был поглощен игрой, словно сам участвовал в ней. Он нервно сжимал руки, переминался с ноги на ногу, приподнимался на цыпочки, а в глазах его чувства менялись в таком темпе, будто его команда отстаивала чемпионский титул. Иван Викторович невольно засмеялся и вновь взглянул на поле.
   Его питомцы продолжали относиться к сопернику расхлябанно. Позволяли владеть мячом, не считали нужным его отбирать, а уж бегать с ним - сколько угодно. Но вскоре это привело к тому, что и должно было случиться, то есть к голу. Забила его Катька, после нехитрой комбинации, к которой приложились и Алька, и Таня, и при полном бездействии защитников - те стояли столбом, и даже ухмыляющийся вратарь посчитал ниже своего достоинства бросаться на землю в угол, куда и закатился мяч после удара.
   Мяч, еще раскачивавшийся в сетке ворот, неожиданно неприятно поразил молодых людей. Еще неприятней им показалось видеть, как ликуют девушки и обнимают друг друга. Проигрывать - им? Не московскому "Динамо" или "Спартаку", а этим выскочкам?
   Волей-неволей, а пришлось зашевелиться. Правда, получить преимущество удалось не сразу - просто они не сразу решили играть всерьез. Они думали, что смогут раздавить девчонок, стОит лишь чуть-чуть прибавить. Но для преимущества понадобилось прибавить не чуть-чуть, а заиграть в полную силу. Пока они не напряглись как следует, девочки провели еще несколько неплохих атак, однако теперь вратарь работал исправно, не позволив им увеличить счет.
   Затем, несомненно, сказался недостаток мастерства и опыта, и через пару минут игра перешла на женскую половину поля, поскольку хозяева начали нешуточное наступление. Девчонки впервые ощутили такой целенаправленный натиск, но сдаваться просто так отнюдь не собирались. Их не покидала мысль, что, если им не удастся выдержать, то они снова дадут повод посмеяться над ними, а значит, нужно разбиться насмерть, но выдержать. И раз в силовом плане они все-таки мужчинам уступают, то придется противостоять им как-нибудь по-другому. А пока они находили какие-то решения, тот самый рыжий, раньше всех добравшись до почти исчезнувшего в ногах игроков мяча, протолкнул его в ворота.
   Девчонок будто окатило холодной водой. Они мгновенно протрезвели и посмотрели друг на друга, так, что можно было понять и без слов - они закусили удила. Николай Константинович расхаживал широкими шагами вдоль бровки. Иван Викторович был раздражен тем, что его подопечные так долго отыгрывались, и гол забили жиденький, такими не придется гордится в будущем. Да и время почти что вышло, пора было покидать поле.
   Начав с центра, гости устремились вперед, однако потеряли мяч и вернулись назад, как волна, едва успевая за последней атакой хозяев. В центральном круге осталась лишь Алька, пристально следившая за действиями игроков и повернувшаяся спиной к бровке, чтобы случайно не встретить умоляющий взгляд Николая Константиновича. Сегодня она не пойдет в оборону. Сегодня она просто мертва. И ничего им доказать не удастся, потому что играют они хуже мужчин. Пока - хуже. Это видно с первого взгляда. Вот лет через сто, а может, и через двести, когда женщины накопят столько же опыта и традиций, тогда их никто не победит. А одного желания, оказывается, слишком мало.
   Позади Альки, будто приклеенный, стоял Толик. Опека. Маленький капитан успела столько натворить у чужих ворот, что Толику поручили обезвредить ее. Она не смотрела на него, даже не подавала вида, что замечает его присутствие, но чувствовала каждым нервным окончанием его гадкую усмешку и отвратительный взгляд.
   - Зря стараешься, дурочка, - раздался за спиной его знакомый, но совсем чужой голос. - Тебе конец.
   Она никак не отреагировала на это, словно его тут и не было вовсе. Навал на ворота ее команды завершился тем, что кто-то из девушек выбила мяч далеко в поле, как раз в направлении Альки. И тут произошло это изумительное зрелище, от которого застыли на месте все, и игроки, и тренеры, до того неожиданно все случилось. У Альки было неподвижное бледное лицо и огромные темные глаза, следящие за полетом мяча. Расставив в стороны руки, понемногу пятясь, она оттеснила назад Толика и дала мячу приземлиться прямо перед собой. Он почти вертикально отскочил высоко вверх. Алька задрала голову, еще чуть-чуть оттеснила Толика, потом сообразила, что он выше ее ростом, и поэтому подпрыгнула, в прыжке приняла мяч на грудь и ловко опустила на землю. Толик, естественно, попытался его отобрать, но Алька увернулась и помчалась вперед, как пущенный из катапульты снаряд. Догонять ее было бесполезно, подкат защитнику не удался, она вышла один на один с вратарем и ударила изо всех сил.
   Штанга зазвенела так, что, вероятно, это было слышно за пределами стадиона. Момент был из тех, после которых нападающему впору хвататься за голову и падать, как подкошенному. Алька так и сделала бы, останься в ее душе хоть одно чувство, кроме ожесточения. Расторопный вратарь поймал мяч и качал головой, будто это и предполагал.
   Тут Иван Викторович дал финальный свисток. Его подопечные уходили с поля расплывшись в довольных улыбках. И ничего не поняли, когда он сердито прошипел:
   - Эх, вы... Отыгрывались...
   Девушки шли невеселые. Эту ничью они приравнивали к поражению, потому что сегодня они отстаивали принцип, и противника они ненавидели больше, чем любили футбол. Зато Николай Константинович сиял, как полная луна, каждой из них говорил: "Спасибо", а взъерошенную, изумленную неудачей Альку даже расцеловал:
   - Маленькая моя!
   Иван Викторович положил руку ей на плечо и, улыбаясь, сказал громко, так, чтобы слышали все, в том числе и его подопечные:
   - Последний момент нужно было снять на видеопленку и смотреть в замедленном темпе, так это было красиво. Вы - настоящий капитан.
   Она не нашла в себе сил улыбнуться в ответ и только закивала. Но ее подруги оценили комплимент и немного оживились. Николай Константинович поторопил всех, чтобы успеть просмотреть видеозапись вчерашнего матча, о котором они как-то забыли, и сделать выводы.
   Новороссийская команда не считала нужным пялиться в экран и оценивать игру нынешних соперниц. Они блаженствовали от отдыха, некоторые даже дремали, склонив голову на плечо. Иван Викторович не настаивал. Он посадил Альку рядом с собой и смотрел матч очень внимательно. Он не скрывал того, что из команды гостей ему больше всех понравился маленький капитан. У него даже вырвалось сожаление:
   - Ну почему же ты не родилась мальчишкой? Из тебя можно сделать мастера!
   Алька уже готова была активно возразить, но раздумала. Все-таки присутствие Толика за спиной - незримое, однако весьма ощутимое! - парализовало ее волю и силы. Сама себе она казалась трупом.
   - Обобщать будет Николай Константинович, - произнес после просмотра Иван Викторович и обратился к Альке. - Лишь одно замечание: не перегорай от нагрузок, дитя. Жаль, что ты не мальчик.
   Домой она пришла поздно и в полном изнеможении упала на кровать. И перед тем, как уснуть, мертвым сном, подумала: "Очень жаль, что я не мальчик!"
  
   В конце мая состоялось открытие сезона в пансионате "Голубая волна". В этот же день Сашка и Леонид намеревались дать свою первую программу, но перенесли премьеру еще на неделю. Это было связано с тем, что Лора готовилась не только к выступлению, но и к выпускным экзаменам, а до двадцать пятого мая ее беспокоили исключительно четвертные оценки.
   Но вот, наконец, у входа в клуб пансионата появилась доска с афишей - яркие крупные буквы вещали миру о том, что второго июня в двадцать один час посетители дискотеки увидят некую Лореллу, не больше не меньше звезду черноморского побережья, и услышат ее сольную программу. Сашка не поскупился на рекламу! Хотя Лора со слезами на глазах умоляла его этого не делать. Она очень боялась провала, и эти восхваления ее раздражали.
   Последние репетиции, правда, прошли без нервотрепки. Музыканты были спокойны, как болото, Леонид даже ворчал:
   - Безобразие! Никаких приключений, никаких встрясок! Я протестую! Почему все идет так гладко? Может, мне сломать гитару? Я становлюсь суеверным, братья.
   Лора заклинала его не говорить больше о таких ужасах. Ей как-то не верилось, что все будет так, как запланировано. Обязательно что-нибудь случится! Если не сейчас, то во время выступления. И вернее всего, их ждет грандиозный провал. Поэтому уверенный вид Сашки казался ей скорее маскировкой, чем действительностью.
   Однако же, Сашка и в самом деле был непогрешимо уверен в успехе. Возможность неудачи даже не приходила ему в голову. И он, как всегда, витал в облаках, пугая Лору своей невозмутимостью. И пусть еще неизвестна судьба его первой программы, он уже успел запастись новой толстенной тетрадью и таскал ее с собой, сочиняя новые песни.
   На это Лоре оставалось лишь вздыхать. Влиять на него было абсолютной тратой времени и сил, как и с его сестрой, которая теперь стала совсем чужой и посторонней. С тем парнем ее больше никто не видел, значит, он поумнел и вовремя избавился от заразы. А она именно от этого, вероятно, окончательно спятила и с утра до ночи гоняла мяч на стадионе, приходила домой выжатая, как лимон, с остановившимся взглядом, читала вырезки о своем обожаемом А.Р и засыпала как убитая, не имея сил пошевелиться.
   Но Лора не беспокоилась о подруге. "Перемелется - мукА будет". Она даже не называла ее "бывшей" подругой, считая, что скоро все придет в норму и будет как раньше.
   Теперь Лору беспокоили другие проблемы. В частности, чтобы на сцене ее никто, не дай Бог, не узнал. Иначе - все пропало. Сюда имели обыкновение приходить на дискотеку многие ее знакомые, большинство. Сашка лишь отмахивался от таких глупостей, но Лора знала, что петь сможет только инкогнито. У нее отнимется голос и отшибет память, если кто-либо ее узнает, и тогда - верный провал.
   На этот случай она решила накраситься не как-нибудь, а царицей Клеопатрой. За блеском золотого и зеркального грима, прически и цветомузыки - может быть, и пройдет ее номер с заменой личности. Может быть, никто не заметит.
   В день премьеры, в воскресенье, в клубе с утра все было кверху дном. К дискотеке готовились основательнейшим образом. Проверяли чуть ли не до отдельных деталей музыкальную и световую технику, чтобы не допустить сбоев в работе. Лора поняла, что только мешает здесь, и ушла в подсобку.
   Увидев пустые, раскиданные как попало футляры от инструментов, измятые и затоптанные листки партитуры, гору пластинок и аудиокассет, и среди всего - Сашку с веточкой сирени в руке, Лора вдруг всхлипнула от жуткого, панического чувства. Сашка обернулся, и задумчивость тут же исчезла с его лица.
   - Ты тоже здесь? - сказал он. - Еще слишком рано. Иди домой, Лора.
   - Я переживаю, - невпопад ответила она.
   Он подошел к ней и пригляделся - впрямь, ее тонкое, нежное лицо меняется каждую секунду, словно внутри у нее тоже мигает цветомузыка. И какое же оно прекрасное, это лицо, такие лица воспевали поэты всех времен - она похожа на ангела с этими прозрачными голубыми глазами и в обрамлении длинных вьющихся золотистых волос, мягких и легких, как пух...
   - Успеешь испереживаться, - произнес он вполголоса, не сводя с нее взгляда. - Иди домой.
   Лора была загипнотизирована его мягкостью и слушала его не дыша. Зачем он становится ей таким близким? Она уже и так с самой зимы думает только о нем, ни о ком другом... Пытается примирить свою совесть с тем, что он женат, не любит ее и никогда не полюбит. А он, казалось, делал все возможное, чтобы не оставить ее равнодушной. Да и можно ли остаться к нему равнодушной?
   В одиночестве она изо всех сил пыталась забить об этом безумии, совершенном безумии, о котором нельзя было и помышлять. Но стоило ей увидеть Сашку, услышать его ровный, спокойный голос - и рассудок уступал место чувствам, а их было слишком много, и все невозможные...
   Он словно внезапно заметил, что в руке у него - сирень. Рассмеявшись тихонько и покачав головой, он протянул веточку Лоре и сказал:
   - Иди же домой. Все будет хорошо.
   Она нерешительно подняла руку, но взять сирень не осмелилась. Тогда он настойчиво вложил ветку в ее пальчики и даже сжал их:
   - Иди домой!
   Тон походил на приказ. Она понюхала сирень, неожиданно покраснела и выбежала из подсобки. Пронеслась по лестнице, спрятав лицо в мелких прохладных цветках, и только на улице подняла голову к небу, словно благодаря кого-то за невиданный подарок. У нее дрожали руки, а тонкие пальчики едва могли удержать эту свежую, только что сломанную веточку сирени.
   Или это его песни так сроднились с ее душой, что у нее нет сил противостоять чувствам? Что же делать? Бросить петь? Поздно...
   Народ начал собираться с вечера. Явились в первую очередь завсегдатаи дискотеки, а также те, кто по возрасту лишь теперь отвоевали у своих родителей право посещать такие места. Они с любопытством оглядывали молодых людей на сцене. Те не спеша настраивали свои инструменты, словно занимались такими выступлениями каждый день, и это было их будничной работой.
   Леонид стоял рядом с синтезатором, отставив свою гитару в сторону, и отдавал последние распоряжения. Сашка шептался с барабанщиком и тихонько жестикулировал. Он был необычно для себя одет - в белую майку, черные брюки и короткую черную безрукавку с заклепками по гладкой коже, как металлист, так он не одевался никогда. На голове у него была черная повязка, на которую сбоку спадала длинная челка. Он выглядел замечательно. Походил на героя.
   А предполагаемая королева бала в это время стояла в самом дальнем и самом темном углу, словно призрак в трагедиях Шекспира, и виден был только ее смутный полупрозрачный силуэт. Сказать честно, в эти минуты у нее подгибались колени, в голове было пусто, как и в животе, впрочем, она пыталась справиться. Изредка она поглядывала на Сашку и поражалась: ну как у него получается быть (или казаться?) таким спокойным? Ведь если они провалят премьеру, виновнее всех назовут его, поскольку это его затея...
   Наконец, Леонид отошел от синтезатора, взял гитару и, просунув голову, поправил на плече ее широкий ремень. Сашка взмахнул рукой, и они разошлись по разным углам этой невысокой и тесноватой ступени, именуемой громко "сценой". Барабанщик выпрямился, откинул назад волосы и привычно заиграл палочками между пальцев. Сердце Лоры замерло... Это явно было началом, и ей нужно выйти из тени на свет и запеть, а она так и не успела как следует подготовиться к этому, приучить себя к мысли о пении на публику.
   Неверными шагами она приблизилась к краю ступени и взяла в руку микрофон. И поймал взгляд Сашки, он слегка кивнул ей и улыбнулся ободряюще, так что все остальное стало вдруг как-то не очень важно... Лора повернулась к залу, уже не жмурясь от лучей цветомузыки.
   На ней было платье, сшитое будто из золотой фольги, с короткой пышной юбочкой и такими же рукавчиками, черные чулки и белые туфли на высоких каблуках. Волосы она так завила и начесала, что они окутывали голову, словно клубы дыма. А уж разукрасила лицо - ни дать ни взять египтянка Нефертити. Родная мать не узнала бы ее, даже подойдя вплотную.
   Потрясающее зрелище!
   Народ в зале всколыхнулся и заулюлюкал восторженно. Внешне она произвела впечатление. Но для такого вида и пение должно быть соответствующее? В этот миг она подумала: "Если увижу хоть одного знакомого, забуду и текст, и мелодии". Однако в полутемном зале все лица сливались во что-то неясное, живое, шевелящееся, как море, да и от волнения она не приглядывалась ни к кому. И будто ринулась в ледяную воду, повернувшись на секунду к Сашке. Тот негромко скомандовал всем:
   - "Искры", - и положил руку на струны.
   Барабанщик отсчитал до четырёх, Гриша - тот, кто играл на синтезаторе - пробежал пальцами по клавишам туда и обратно, и началась эта музыка, которую Лора так любила и ценила... Она сосредоточилась и запела.
   Даже самый неискушенный не смог бы не оценить ее замечательный голос и мастерство исполнения. Но было в новой певице и еще что-то - этим проникновенным голосом пела сама душа... Потому что сейчас Лора почувствовала, что нет ничего лучше и интереснее, чем путь для публики.
   К тому же, Сашка написал слова и музыку, достойные такого исполнения! Эти песни - всего девять - способны были зажечь любой зал в любой точке вселенной.
   Постепенно, к концу "Искры", Лора осмелела и раскрепостилась. Стала расхаживать по сцене, выполнять танцевальные движения, переглядываться с улыбающимся Сашкой (Леонида она стеснялась) и подмигивать молодым людям, которые в зале, в нескольких шагах от нее, смеялись от восторга. Да и музыка Сашкина отвечала всем дискотечным требованиям: была динамичной, нравилась всем и поневоле увлекала в то, что принято называть современным танцем... Впрочем, многие постоянные посетители клуба "Голубой волны" умели танцевать довольно прилично.
   Особенно слушателям понравилась медленная песня, которую Сашка назвал коротко и многообещающе: "Буря".
   - "Ветер уже слабеет,
   Возвращайся домой сегодня утром..."
   Именно от этих слов у Лоры почему-то таяло в сердце... И было в ней что-то еще, кроме чистого голоса... Ведь эта песня удалась ей лучше всего. Даже на репетициях трудно было такое представить. Леонид в качестве знатока музыки и дискотек предрекал успех скорее чему-нибудь более быстрому, ритмичному. Что ж, он ошибся.
   Сашка весь светился от удовлетворения, как факел. Конечно, на первый взгляд он по-прежнему выглядел невозмутимым и уверенным. Но товарищи, в том числе и Леонид, замечали, что он почти в трансе. Музыка увлекла его с головой, и он не сдерживал эмоций, как обычно. В его глазах отражались все существующие чувства, партии на гитаре исполнялись с невиданной страстью - в сердце у него кипела та же буря, и ему это нравилось.
   Выступление закончилось в половине одиннадцатого. После этого Лора на прощание послала в зал несколько воздушных поцелуев и подсобку вышла к служебным помещениям санатория. Она порхала от счастья, словно бабочка. Переодеваться не хотелось, смывать грим - тоже. Она долго стояла у окна, неподвижно, глядя на огоньки родного города и переживала эту радость, бессознательно пытаясь ее продлить подробнейшими воспоминаниями о концерте... За стеной ребята исполняли какую-то музыкальную композицию.
   Вскоре они закончили и ушли со сцены в подсобку, прихватив с собой инструменты, а Леонид, чтобы посетителям дискотеки не так скучно было расходиться, включил им группу "Кар-Мэн" и стоически остался там, поручив Сашке присмотреть за всем остальным.
   Музыкантов Сашка отпустил домой. Те, чрезвычайно довольные сегодняшним успехом, воспользовались этим и, поздравив Лору с удачным началом карьеры, быстренько исчезли из клуба. Лора вряд ли обратила на них внимание. Слыша, как Сашка что-то делает за стеной, в подсобке, она уже не могла думать о чем-нибудь другом.
   Она долго колебалась, войти туда или остаться в темном коридоре, и в конце концов осталась. Сашка сам нашел ее там - в его руке была ее маленькая курточка из замши.
   - Я думал, ты убежала домой, - сказал он, выйдя к ней. - Ты, наверное, устала и хочешь спать.
   Она покачала головой.
   - Нет, Саша. Я не устала.
   В этой безрукавке с заклепками и с повязкой на лбу он был такой красивый и необычный! А она, с зеркальным гримом на лице - потустороннее создание в темноте коридора. Призрачная пара.
   Сашка очаровательно улыбнулся:
   - Ты стала звездой, Лорелла. Я это знал еще тогда, когда впервые тебя увидел и услышал. Только не задирай нос!
   Она через силу засмеялась и вдруг поняла, что не в состоянии находиться наедине с ним вот так, просто.
   - Иди домой, Лора, отдыхай, - мягко сказал он, развернул ее курточку и укутал ее плечи. При этом он медлил, почти обнимая ее, и ей в пронизывающем сквозняке почудилось, что ее швырнули в костер. Тишина стала невыносимой.
   - Спокойной ночи, - еще мягче произнес Сашка и ушел в подсобку.
   Она переоделась и отправилась домой.
   А как приятно было наутро узнать, что весь город трезвонит о Лорелле, и на каждом шагу народ повторяет: "Ветер уже стихает, возвращайся сюда!"! Ползли всякие слухи о красавице-певице, но никто не мог сообщить ничего конкретного. На темпераментнейшие реплики подружек и одноклассниц Лора делала невинные глаза и говорила, что у нее нет времени ходить по танцам, поскольку начались выпускные экзамены. Подружки безнадежно взмахивали руками: "Сухарь ты, Лариска!" Она с деланным безразличием пожимала плечами, а мысленно смеялась от удовольствия.
   Единственным человеком, которого не интересовала эта полумифическая Лорелла, была Алька. Замкнувшись в себе, как музыкальная шкатулка, и став еще молчаливее и грубее, она не занималась ничем, кроме своего футбола, словно в жизни больше ничего не было. А у Лоры внезапно появилось плохое желание подойти к ней и сказать: "Знаешь, кто такая Лорелла? Лорелла - это я! Теперь я знаменита. А ты так и не поймешь, что это и есть настоящая слава, а не то, чего ты надеешься добиться в своем футболе!"
  
   Наступило лето - благодатнейшее время года для юга. Города будто очнулись от зимней спячки и зашевелились, как потревоженные муравейники, по всему черноморскому побережью. Выпускники сдали, наконец-то, экзамены и могли все дни напролет посвящать досугу, то есть, конечно, купанию в море и приобретению классического бронзового загара.
   Девушки из "Амазонки" тренировались усердно, радуя своими успехами Николая Константиновича, но свободное время, буквально до последних минут, проводили на пляжах. Причем норовили отыскать какое-нибудь укромное местечко за городом, чтобы никто не мешал их свиданиям. Николай Константинович лишь отечески-нежно улыбался и покачивал головой на это.
   - Мои девчонки, - ласково говорил он.
   "Его девчонки" имели в турнире третий результат, чего никто из знатоков не решился бы предполагать, и, судя по всему, дебютантки и в самом деле покушались на лидерство. Но "звездная болезнь" им не грозила, поскольку они, такие все разные, одинаково трезво смотрели на жизнь и на самих себя. Этому главный тренер радовался, пожалуй, даже больше, чем высоким результатам команды. Ведь футбол - это, прежде всего, люди, которые в него играют. Так он считал.
   Одна только Алька не нуждалась в пляжах. Это тревожило команду. Даже извечный оппонент маленького капитана - Катька - неоднократно пыталась соблазнить ее прелестями отдыха на море с веселой компанией, но безуспешно. С утра до вечера она, то с командой, то с тренером, то в полном одиночестве, носилась с мячом по запасному полю. А вечером уходила из дома и возвращалась далеко за полночь. Никто не знал, где она в это время пропадает. А она уходила к морю, пренебрегая опасностью этих криминальных окрестностей, бродила по берегу, как фантом, или пряталась в заросли, садилась на прохладную землю и слушала шелест прибоя, а то и рев штормовых волн - это ей нравилось даже больше, чем тишь да гладь.
   Экзамены она сдала с редкостной удачей, и, видимо, в ее аттестате не предвиделось ни единой "тройки", что до шока удивляло окружающих, которые знали, как неважно она училась до сих пор. Но она была к этому равнодушна и озлобилась, когда Лора на правах лучшей подруги поздравила ее с хорошим окончанием учебы.
   Однажды Николай Константинович опоздал на тренировку почти на полчаса. Девчонки сначала не обратили на это внимания, только воспользовались его отсутствием и начали играть в теннис, чтобы развлечься. Затем, когда ожидание стало затягиваться, они забеспокоились и заскучали. Прекратили теннис и тоскливо перекатывали мохнатый желтый мячик ракетками по беговой дорожке, не зная, что и думать. Ничто не могло заставить Николая Константиновича не прийти на тренировку, тем более без предупреждения. В последнее время он иногда чувствовал себя хуже, но и тогда занимался со своей командой - руководил с трибуны. А они старались изо всех сил, лишь бы его не расстроить.
   Не стало ли ему совсем плохо?
   От этой мысли они тревожно забегали друг по дружке глазами. Кому из них лучше будет сходить за угол, к телефону, и позвонить Николаю Константиновичу домой? Узнать, что же, все-таки случилось?
   И вот, когда ждать становилось уже невыносимо, Николай Константинович появился, наконец, на стадионе. Причем не очень-то и спешил, чем вызвал у своих подопечных праведное негодование. Надо же, они тут его заждались, а он не соизволил даже изобразить торопливость!
   Он был не один.
   Катька по-мальчишечьи присвистнула от зависти и легонько подтолкнула ногой сидевшую ступенькой ниже Альку. Та подняла голову и посмотрела. Доли секунды ей хватило, чтобы узнать в спутнике тренера А.Р.
   Казалось, само сердце перестало биться, до того все произошло неожиданно и чудесно. Как в самом заветном сне. Вот и сбылась ее мечта. Мечта, которую все считали нереальной и смеялись над ней. А она вот исполнилась! Где же счастье?
   Слишком глубоко она похоронила все хорошие чувства, поэтому вместо счастья вдруг ощутила неестественное возбуждение и вынуждена была сдержать неистовое желание сделать сальто и пройтись по беговой дорожке на руках.
   Он был высокий, почти на голову выше Николая Константиновича, и основательный, как скала, как тысячелетний дуб. Лицо будто высечено в камне, неприветливый, но проницательный взгляд. Девчонки оторопели, глядя на него.
   И сразу заметили разницу между ним и Николаем Константиновичем. Последний был для них как отец, любил и понимал их, знал о них все и помогал, если мог. А они его безоговорочно уважали.
   А.Р. тут же внушил им невольную боязнь.
   Или все дело в том, что он им пока чужой, и за ним они видели недавние его выступления за сборную, и не привыкли к нему?
   Николай Константинович был бледнее обычного. Он не был уверен, что сегодняшние занятия пройдут без инцидентов. Сумеют ли девчата принять нового человека? Понравится ли он им? А они - ему?
   - Здравствуйте, девочки, - сказал Николай Константинович. - Вы, конечно, хорошо знаете этого человека, который оказал нам честь и принял наше приглашение. Я надеюсь, вы проявите к нему понимание и продемонстрируете все, на что способны.
   А.Р. медленно и пристально оглядывал девушек. Ох и местечко. И команда не лучше. Наверняка все "с приветом", ведь нормальные женщины не испытывают к футболу ничего хорошего. Взять хотя бы вон ту полненькую девочку с личиком как у куколки. Впрочем, нет. У куколок не бывает такого хмурого взгляда.
   Чего можно добиться в таком городишке? И с подобной командой? Узнает об этом хоть кто-нибудь из бывших партнеров по сборной - что он опустился до работы с лупоглазыми девчонками - обхохочется.
   Зато в Москве ему никто не предлагал руководящего места. На меньшее он не соглашался. Но стоило ли уезжать из столицы к черту на кулички только ради того, чтобы никто ему не указывал, что и как следует делать...
   - Рад познакомиться, - сказал он, не переставая ощупывать девушек взглядом и инстинктивно чувствуя их сопротивление на его появление на его появление в команде, которое раньше считалось шуткой главного тренера.
   Голос у него был низкий и прокуренный, девушки от него вздрогнули и вопросительно посмотрели на Николая Константиновича: кого ты сюда привел? Зачем он нам нужен?
   - Пора начинать, девчата, - негромко произнес Николай Константинович и безвольно достал из кармана свисток и секундомер. Девчата неохотно сползли с трибуны и направились к раздевалке. Позади всех плелась Алька.
   - Что-то они не проявляют энтузиазма, - заметил А.Р., глядя им вслед.
   Николай Константинович кивнул:
   - Да, похоже, они в небольшом шоке. Но ничего, тренировка их взбодрит. Все будет хорошо, вот увидите.
   - Надеюсь на это.
   В занятиях новый тренер участия не принимал, как и враз постаревший по сравнению с ним Николай Константинович, которому в последнее время нездоровилось. Иногда А.Р., правда, кое-что отмечал про себя, старался запомнить имена футболисток, пару раз высказывал свои наблюдения вслух. В основном, о недостатках. Николай Константинович соглашался с ним, хотя ему не очень нравилось это слушать.
   Да и девчонки в тот день выглядели не лучшим образом. Присутствие нового человека сковывало и тяготило их. Казалось, что их заставили заниматься делом, которое они до смерти ненавидят. Впрочем, двусторонняя прошла, как всегда, немного веселее. И на общем фоне, разумеется, выделялась Алька, чувствовавшая себя на поле в своей стихии. С мячом обращалась играючи, обнаруживая не только умение, но и талант. И удовольствие от игры.
   - Кто из них, вы говорили, капитан? - переспросил А.Р. - Вон та, маленькая, что сейчас атакует?
   - Она, - с улыбкой подтвердил Николай Константинович. - Это сразу видно, когда начинается игра.
   - Почему она все время молчит? - поинтересовался А.Р. - Она ни разу и рта не раскрыла. Разве это возможно?
   - Не знаю, - пожал плечами Николай Константинович. - К этому все уже привыкли.
   А.Р. кивнул. Ему пришло на ум, что она просто хвастается перед ним, старается выдвинуться перед новым руководством. Это вполне естественно для того уровня, на котором он очутился. Что ж, это тоже не лишнее.
   А Алька в продолжение всей тренировки пыталась понять, почему нет такого разительного счастья, какое представлялось ей в мечтах для этой, именно для этой минуты. Она бесчувственная, как труп. Или ее мечта - совсем не такая, как все произойдет в действительности? Живой А.Р. ни капли не похож на созданный в ее воображении образ, и это ее озадачило.
   На следующий день девушки буквально онемели, увидев А.Р. на запасном поле, в спортивном костюме, с мячом. Ожидая их, он забавлялся от скуки, с силой пинал мяч в железную сетку ограждения корта, будто играл в сквош, мяч отскакивал то влево, то вправо, он одним прыжком настигал его и вновь наносил удар... Девчонки целую минуту следили за ним, пока он их не увидел и мгновенно прекратил свое развлечение, словно ничего не произошло. Он взял в руку свисток, подхватил мяч и подошел к ним. На его щеках играл алый румянец, но глаза были недоверчивые и чужие.
   - Итак, девушки, - без тени улыбки начал он, - здравствуйте. Сегодня тренировку буду проводить я. Николай Константинович подойдет попозже, и я выслушаю его критику, если ему что-то не понравится. Вы здесь все?
   Алька будто прикусила язык. Тогда за нее ответила Катька:
   - Нет. Сейчас придет Таня Нестерова.
   Он кивнул и велел:
   - Попрошу вас переодеться для тренировки, девушки.
   Он не мог пересилить себя и не хотел назвать их более близким и приятным словом "девчата". Да, няньчиться с ними, как это делал их прежний тренер, вовсе ни к чему. Н то совсем распустятся.
   Вскоре подошла и Таня. Ее короткие волосы еще были мокрыми - она явно только что (или почти только что) вышла из моря и не успела как следует просохнуть, пока спешила на стадион. Она опоздала всего на две-три минуты, не расстреляют же ее за это? Однако же, к ее удивлению, новый тренер в окружении девчонок уже стоял на запасном поле, готовый к занятиям, в спортивном костюме, который был ему безумно к лицу. Таня бегом направилась к ним.
   А.Р. посмотрел на часы и сказал:
   - Сейчас десять часов пять минут. Ваша тренировка должна начинаться в десять. Это значит, что ровно в десять я даю первый свисток. Никаких прогулов, никаких опозданий. Запомните это раз навсегда. Приступаем к делу.
   Девчонки притихли. Поняли, что теперь над ними всегда будет железная рука, которая не позволит им своевольничать или капризничать. Это строгий начальник, а не любящий отец. И здесь, пожалуй, выбирать не приходится.
   В занятиях он пока ничего не менял. Но его не устраивал темп, ему казалось - они нарочно медлят, и он то и дело подгонял их свистком или резким хлопком в ладоши. А в перерыве, видя перед собой недовольные розовые, покрытые испариной лица, произнес твердо:
   - Привыкайте к новым требованиям, девушки. Я внимательно просмотрел записи сыгранных вами матчей, и мы с Николаем Константиновичем решили, что вам вполне по силам лидерство, если вы не будете халтурить. Неуважения к работе я не потерплю. Кто из вас капитан команды, выйдите.
   Немея от ужаса, раскрасневшаяся от усердия Алька приблизилась. Он взглянул на нее прямо и остро:
   - Несомненно, пока ты - лучшая в команде, но, подчеркиваю, пока. У тебя есть способности, но должно быть еще и умение. А ты, как я заметил, не очень любишь тренировки. Предупреждаю сразу: и тебе, и всем остальным придется работать не щадя себя. Третье место - это, конечно, замечательно для дебютанта в турнире, но, разумеется, далеко не предел для команды, которая должна всегда стремиться к победе.
   Они выслушали его не дыша, и его хриплый, невыразительный голос вызывал у них трепет, потому что теперь они знали наверняка - отныне все будет по-новому, это пугало неизвестностью. Но отказываться от всего этого уже поздно. Да и самолюбие не позволит бросить дело, раз кто-то сомневается, что они могут занять первое место, с ним или без него. Руководству не скажешь: "Вы не правы" просто так, без причины. Со стороны виднее, он ведь сам неплохо играл в футбол, и, наверное, понимает, что надо делать. Пусть командует по-своему, как хочет, лишь бы выигрывать. Они будут слушаться, раз Николай Константинович считает это нужным.
   С этого дня пошла такая энергичная работа, что у девушек послабее стало темнеть в глазах от нагрузок. Впрочем, и от более сильных девчонок после тренировок не было никакого толку - они просто валились с ног от усталости. Ни о каком пляже не могло быть и речи, добраться бы до дома, поесть как следует и лечь спать...
   Даже у Альки к концу первой недели работы с кумиром любимое дело стало вызывать отвращение. При мысли об изнурительных упражнениях на выжженном, как крымская степь, запасном поле, под обжигающим южным солнцем, заранее ныло в животе, или в голове, или в зубе - словом, хотелось заболеть, или прикинуться больной, лишь бы больше не тренироваться. Даже под руководством А.Р. Тем более под его руководством.
   Девчонки сцепили зубы и не возражали новому тренеру. Они успели изучить его жесткий, резкий характер и знали, что при первом же жалобном слове он язвительно усмехнется и скажет: "Это не танцы на дискотеке, милочка моя, а футбол! Если не нравится - силком тебя никто не держит. Уходи когда угодно. Слабаки здесь не нужны". Ну уж нет! Они предпочитали умереть на футбольном поле, но не слышать такое о себе.
   Единственным, кто искренне жалел своих воспитанниц, был Николай Константинович. Однажды он присутствовал на тренировке от начала до конца и вступил с коллегой в нешуточный спор. Тот ответил, что эти изнеженные создания готовы на все, лишь бы разжалобить кого-нибудь, а таким в футболе не место, и вообще, главный тренер теперь - он, он и отвечает за результат перед вышестоящими, ему и решать, что принесет пользу команде, а что - вред, и, собственно говоря, посторонним людям лучше не появляться на стадионе во время тренировок. Николай Константинович внимательно и долго на него смотрел, затем понял, что ничем своим девчатам помочь не сможет, и перестал посещать занятия.
   "Первая же игра покажет, чего стОят его преобразования!"
   Но до игры оставалась почти целая неделя...
   Приходя ночью домой, Алька уже не доставала из ящика стола вырезки об А.Р. и не хотела читать о нем. Ох, какой же она была дуррой! Ну просто идиоткой! Как можно было всю жизнь, изо дня в день, думать, что А.Р. - мягкий, как Николай Константинович, и веселый, как Толик... Он тверже камня. Как ни старайся, хоть расшибись в лепешку, ему все мало. Не поймешь, специально, что ли, он их изводит? Алька с первой же минуты поняла: от команды он далеко не в восторге. Должно быть, рассчитывал на большее, а попались они... Но они-то чем виноваты? Оставался бы в своей Москве, нечего было сюда ехать!
   О Господи, скорее бы следующая игра...
   Если бы он сжалился над ними и перестал так гонять, каким он был бы замечательным! Ибо даже бойкая Катерина готова была бегать за ним собачонкой, смягчись он к ним хоть на мгновение. Она узнала о нет все, что только можно. Девчонки с удивлением услышали, что он одинок, никогда не был женат, и сейчас живет на квартире где-то в районе набережной. Спиртного в рот не берет, зато курит днем и ночью, чем тревожит беспокойную старушку-хозяйку. Очень неразговорчив, улыбается лишь в случае крайней необходимости, а уж засмеяться его не заставишь и под страхом смертной казни. Иногда по вечерам уходит гулять, однако никто и никогда не видел его с какой-нибудь девушкой.
   Проклятие, он был безупречен, и девчонки обожали бы его, отнесись он к ним не так безжалостно.
   Матч предстояло играть дома, с командой "Луч" из Крымска. Команда не из самых сильных, и тут необходима победа. Не только для конечного результата, но и для тренерского престижа тоже. Для А.Р. это первый матч на новом месте, и победа подтвердит его права на это место. Впрочем, в победе он нисколько не сомневался.
   Накануне вечером ему не спалось. В комнате было тесно и душно. Во всяком случае, ему не хватало воздуха, чтобы вздохнуть во всю грудь, и места, чтобы пройтись... Он накинул на плечи свою легкую спортивную куртку, не просовывая руки в рукава, проверил, при нем ли пачка сигарет и зажигалка, и вышел из дома, стараясь не шуметь, хотя предполагал, что хозяйка сейчас страдает не только от жары и бессонницы, но и от головной боли, удела большинства стариков, сумевших уберечь сердце от инфаркта. Так или иначе, беспокоить хозяйку он не хотел.
   Веселенькое местечко! Навстречу попадались одинокие прохожие, счастливые парочки и компании, которые всегда просят закурить - и все они стремились к пансионату "Голубая волна", где в эти минуты выступала новоявленная звезда побережья, Лорелла. А.Р. хмыкнул. Певицы его не интересовали, и тем более - талантливые. Он не любил музыку. Вот телевидение - другое дело.
   Поправив сползавшую с широких плеч куртку, он прошел дальше, на набережную. Там он долго прохаживался, но не испытывал ни малейшего желания возвращаться в дом. Затем спустился к пляжу и прошел еще дальше, в сторону от жилых кварталов города. Здесь море открывалось намного шире, и звучало явственней, чем где бы то ни было. Вокруг царила кромешная тьма, небо было чернее смоли, а луна - желтая, как золотая монета. Море ощутимо двигалось, словно живое существо, и рождало в душе какое-то первобытное колдовство... "Странная штука - море! Даже днем оно не такое!" На его поверхности вспыхивали и тут же исчезали серебристые чешуйки лунного света. Нет, право, впечатление сильное для человека, всю жизнь проведшего в сухопутных местах, да и занятого делом так, что просто не приходит в голову хотя бы раз оглядеться вокруг...
   Здесь как-то незаметно мысли превращаются в чувства и перестают нуждаться в словесном оформлении...
   Наскучив бродить по берегу, вдоль кромки воды, А.Р. приметил в редких, но темных зарослях валун огромных размеров, почти со стол, подошел туда и боком присел на него. В темноте кончик его сигареты одиноко светился. Он стряхивал пепел на песок и продолжал слушать плеск воды, как вдруг его что-то отвлекло.
   Похоже на тихий вздох?
   А.Р. втоптал недокуренную сигарету в песок и перегнулся через камень. И впрямь, там сидела чья-то фигура, прямо на песке, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом. Лишь блестящие в лунном свете глаза были широко раскрыты и смотрели далеко, в море. На плечах лежали недлинные волосы, отросшая прическа. Видимо, девушка устала ждать, пока нарушитель ее уединения нагуляется и уйдет. А ведь он здесь уже давно. Неужели она все это время тут сидела и не шевелилась, боясь обнаружить свое присутствие?
   - Тебе не страшно сидеть тут ночью? - шепотом спросил он, чтобы не напугать ее своим хриплым голосом.
   - Нет, - тоже шепотом ответила она. - Чего мне бояться?
   - Ну, в заброшенных местах иногда собираются и не такие безобидные лунатики, как я. Те могут обойтись и без слов, - многообещающе произнес он.
   Ее ссутулившаяся спина выдала усмешку.
   - Мне все равно, - сказала девушка. - Так даже лучше.
   - Нет, - возразил он. - Ты кажешься такой беззащитной, что я не решаюсь советовать тебе идти домой. Зачем ты сюда пришла?
   Она потерлась подбородком о сгиб колена, но лица не подняла, только ее густые волосы несколько раз качнулись в стороны.
   - Я люблю смотреть ночью на море, - ответила она. - И теперь, наверное, никогда не смогу обойтись без этого. Здесь забываешь о том, что никому не нужен. Никому на свете.
   - Это точно, - согласился он. И тут же спохватился: - Постой, о чем это ты? Тыбе же не полсотни лет, чтобы тоже разочаровываться в своей жизни.
   - А ты - разочарован? Тебе ведь тоже не полсотни лет.
   Он ответил не сразу.
   - Да, пожалуй, разочарован. И теперь-то уж точно никому не нужен. А ты? Когда успела надоесть самой себе? Тебя что, дружок бросил?
   - Да, - буркнула из-под локтя она спрятала глаза.
   Он достал еще одну сигарету.
   - Скажите, какая трагедия! - насмешливо бросил он. - И что ему в тебе не понравилось? Твои ночные блуждания?
   - Нет, - очень спокойно ответила она. - Просто я такая некрасивая, что его приятели надо мной смеялись.
   Молчание затянулось на несколько минут. Он щелкнул зажигалкой и поднес огонек к сигарете.
   - Это плохо, - наконец, произнес он. - Но, конечно, не повод кончать жизнь самоубийством. Или ты все еще думаешь о нем?
   - Он для меня умер.
   - Правильно, - твердо сказал он. - Нельзя позволять другим унижать тебя. Никогда. Иначе потеряешь уважение к себе.
   - Я знаю, - совсем жалобно пискнула она. - Но после этого я боюсь других людей...
   - Зря, - перебил он. - Жизнь не остановилась, и ты можешь где угодно проявить себя, хотя бы для того, чтобы утереть ему нос.
   - Я проявила себя, - сказала она. - Но в таком деле, что всем и каждому наплевать на мои успехи. Они делают меня даже еще смешнее.
   - Не может быть, - усомнился он. - Что же это за дело?
   - А тебе какая разница?
   - Согласен, - он пошел на уступку. - Ну, а подружки?
   - У меня нет подружек, - отрезала она.
   - И это зря. Одной тяжело.
   - Я знаю.
   - Не выдержишь.
   - Выдержу.
   - Упрямая, значит?
   - Как осел.
   Оба негромко засмеялись.
   - Хорошо, что ты не разучилась смеяться. Ну, вставай с земли, что ли. Я провожу тебя домой.
   И он фамильярно положил руку ей на плечо. Она взвилась и отшатнулась, протестующе воскликнув: "Эй!" И он от неожиданности уронил сигарету и привстал c камня.
   - Алина?
   - Вы?
   Это вырвалось у них одновременно, да и момент был из тех, которые будто перечеркивают сказанное и услышанное минутой раньше. Затем он взглянул на часы. В темноте было мудрено разглядеть точно, где стоят стрелки, но, к своему удивлению, он обнаружил маленькую где-то около цифры "2". "Не может быть!" Возникла мысль, что это просто нереально - просидеть у какого-то моря без малого три часа и не заметить этого.
   - Что ты здесь делаешь? - пытаясь сдержать ярость, он сделал к ней шаг. Она же от изумления не в силах была сдвинуться с места или возразить.
   - Ты знаешь, сколько времени? - продолжал он. - Два часа ночи! А завтра - игра!
   Она собралась с духом:
   - Ну и что?
   - Как это что? Нарушение режима! Поэтому и на тренировках ты несобранная и замедленная. Сию же минуту отправляйся домой и ложись спать! - приказал он и достал еще одну сигарету.
   Она умоляюще на него посмотрела, но он был непреклонен. Даже демонстративно повернулся в другую сторону, словно ее здесь и не было. Тогда она опустила голову и направилась в сторону набережной, откидывая носком кроссовка попадающиеся по дороге камешки.
   - Подожди! - окликнул ее он.
   Она нерешительно остановилась. Он затолкал сигарету обратно в пачку, еще раз поправил на плечах куртку и двумя шагами догнал Альку.
   - Я доведу тебя до дома, - тоном, не допускающим возражений, сказал он. - Не то ты вздумаешь уйти еще куда-нибудь, и провести там остаток ночи. Это возмутительно! Ни капли не удивлюсь, если завтра ты не покажешь никакой игры!
   - Раньше я тоже уходила на ночь, и играла нормально! - осмелилась подать голос она.
   - Отставить пререкания! Где ты живешь? Кажется, на Садовой, семнадцать?
   Вдруг она увернулась и заявила:
   - Никуда я не пойду.
   У него расширились глаза от такого наглого упорства.
   - Пойдешь.
   Он как клещами схватил ее руку, выше кисти, и пошел туда, где, по его сведениям, находилась улица Садовая. Сопротивляться его силе было бесполезно. Поэтому Алька перестала пытаться выдернуть руку и подчинилась, хотя ее лицо стало совсем мрачным и замкнутым.
   У нее был свой ключ от квартиры, однако А.Р. решил подстраховаться и позвонил. Дверь открыла хозяйка. Она не выразила ни удивления, ни беспокойства по поводу столько позднего визита. Она была уверена, что однажды ее сбившаяся с пути дочь совершит что-то ужасное, и вот ее приводит какой-то человек командирского вида. Что она сделала на этот раз?
   - Это ваша дочь? - на всякий случай уточнил А.Р.
   - К сожалению, да, - грубо ответила мать.
   Он мгновенно уловил эту ледяную атмосферу, окружавшую девочку в семье, и подумал: "Ей, должно быть, тяжело". Но злость на ее невыносимое поведение перевесила все остальное: "Так ей и надо!" Он подтолкнул ее в спину:
   - Если вам не трудно, проследите, пожалуйста, чтобы она сейчас же легла в постель и уснула! Спокойной ночи!
   Он подождал, пока за ней захлопнется дверь, и только после этого спустился во двор. Там он достал-таки сигарету и закурил, понемногу остывая от гнева. "Да, только этого мне и не хватало - вмешиваться в личную жизнь членов команды!"
   Стареешь ты, А.Р.
  
   Напротив парка находилось летнее кафе, на террасе ресторана "Орбита". Надолго тут посетители не задерживались, да и в такую жаркую погоду люди могут засидеться только, пожалуй, на пляже. Однако Лора любила провести тут обеденное время, листая Сашкины тетради с песнями. Вот уже почти готова их новая программа, по сравнению с которой пресловутая "Буря" - детский лепет. Лора напевала себе под нос старательно выученные мелодии и не уставала удивляться, откуда Сашка берет такие проникновенные мотивы. Как у него получается сочинять первоклассную музыку? Эта изумительная способность к творчеству никогда и никем не будет разгадана.
   Уже несколько раз они с Сашкой якобы случайно встречались здесь, в кафе, и пили пепси-колу. Лора сияла от счастья, потому что внезапно поняла, что он приходил сюда в обеденный перерыв специально к ней, хотя он даже не изображал удивления, увидев ее за столиком с тетрадью в руке. Тогда ей показалось: он приходит не просто так. Она осторожно пыталась выпытать причину этого, но ничего не получила в ответ, кроме загадочной улыбки. Это ее озадачило, и она с беспокойством ожидала развития событий.
   Долго ждать не пришлось.
   Он шел, не оглядываясь по сторонам, однако настроение у него было явно не столь возвышенное, поскольку глаза блестели по-земному азартно, а не творчески-вдохновенно. Лора умела безошибочно угадывать состояние его души.
   Поднявшись по ступенькам, он поискал взглядом Лору и прошел прямо к ней. Бесцеремонно захватил по дороге стул и сел рядом с ней. Он улыбался и не прятал этого.
   - Добрый день, Лора, - поздоровался он.
   - Привет.
   - Тебя когда-нибудь можно увидеть не занятой разучиванием текстов? - весело поинтересовался он. - Ведь теперь ты не боишься появляться на сцене. Ты же у нас звезда, Лорелла. А звезды ничего не боятся.
   Она заметно смутилась.
   - Я не звезда, Саша. А тексты я читаю потому, что они мне очень нравятся. Скажи, а ты никогда не пробовал опубликовать их? Или выпустить сборник стихов?
   Он обескуражено провел рукой по своим светлым волосам. Казалось, ее вопрос поставил его в тупик, словно она сказала что-то несусветное.
   - Признаться, это не приходило мне в голову, - ответил он. - Стихи рождаются во мне вместе с музыкой, и я не представляю их по отдельности. И ты - лучшая исполнительница для них.
   Говоря так, он вновь расцвел улыбками. Лора насторожилась. Эти льстивые речи не были свойственны Сашке. Что-нибудь случилось? Иначе он не вел бы себя так. Но спрашивать прямо было страшно - вдруг замкнется в себе и помрачнеет, как и его сестрица Алька, и тогда уж точно ничего не скажет. Да она и не любила настаивать.
   Сашка сам решил начать разговор, но издалека, словно хотел подготовить ее к чему-то очень важному.
   - Скажи-ка, Лора, какие у тебя планы на это лето? - поинтересовался он. - Или ты еще не определилась?
   Она ответила не сразу, хорошенько подумав. "Уж не посчитал ли он, что я хочу бросить петь? Что я могу этого хотеть? Нет, нет, нет!"
   - Мне понравилось петь в "Голубой волне", - сказала она, попытавшись улыбнуться. - Я, конечно, никак не ожидала такого успеха, но не буду отрицать, что мне это приятно. Даже больше, чем приятно.
   - У, какая сдержанность, - протянул Сашка.
   Теперь она улыбнулась по-настоящему.
   - Я счастлива, Саша. И, по-моему, ты это знаешь.
   - Я знаю, что ты заслуживаешь большего, чем подвизаться в дискотеке этого мелкого городка. Тебя должна услышать вся страна, и уже под твоим собственным именем.
   Она смутилась, ее нежное лицо залилось краской.
   - Ты преувеличиваешь, Саша... Я вовсе не претендую на такие лавры, на такую известность. Это не для меня.
   - Точно так же ты говорила еще зимой, когда я убеждал тебя выступить в "Голубой волне" с моей программой, - возразил Сашка. - В итоге я оказался прав, и Лореллу теперь знает все побережье.
   Она пробормотала что-то невразумительное, этим выражая свое несогласие, потому что словами фактов не опровергнешь. Сашка немного помолчал, отстукивая пальцами по столу какой-то ритм, затем неожиданно спросил:
   - А ты никогда не мечтала о возможности выступать где-нибудь еще, например, в Новороссийске? А может, и в Краснодаре?
   Лора мгновенно подняла лицо и замерла... Такой бледной она была лишь в день премьеры, да и то недолго. И тонкие черты, подобные тем, что вдохновляли поэтов с древних времен, неземное создание, созданное из музыки и снов...
   Если бы он хоть на миг почувствовал, что она живая! Он боялся признать это. Он хотел, чтобы она всегда оставалась в его мыслях лишь образом, который он создал когда-то давно, и чтобы он не проявлял низменных человеческих свойств. Например, Лора его мечты не способны была влюбляться. Или радоваться примитивному плесканию в море с компанией каких-то подростков, орущих хип-хоп. Лора его мечты могла только петь. И она была одинока, как и он сам...
   Когда он понял, что она, помимо всего прочего, думает о нем не совсем так, как ему было нужно, созданный им образ начал меняться, а то и улетучиваться вместе с возвышенностью. Об этом, конечно, мечтать не стоило. Хотя жаль, как жаль! Он вновь ошибся. И тексты песен его новой программы никак не были связаны с Лорой или воспоминаниями о ней.
   Им овладел другой образ, перед которым живая Лора тускнела, словно свет запылившейся лампы. Этот новый образ вызывал в его душе замечательные мелодии, не похожие ни на что из того, что он написал раньше. Без сомнения, Лора блистательно исполнит все это, но это и станет ее последним выступлением в "Голубой волне".
   - Что ты имеешь в виду? - произнесла Лора с необычайной требовательностью.
   - Ты ведь не отказалась бы петь профессионально...
   - Ты что, шутишь? - нахмурилась она.
   - Нисколько, - небрежно сказал Сашка. - Я очень рад за тебя, Лора. Мой знакомый, руководитель ансамбля, специально приехал из Краснодара тебя прослушать.
   - И? - спросила она.
   - Что значит "и"? Ты что, сомневаешься? По-другому быть не может. Разумеется, он был восхищен.
   - И? - жестко повторила она, не сводя с него неподвижных глаз - голубых, как стальной кинжал.
   Его покоробило от этой твердости. Она выглядела так, словно над ней свершилась чудовищная несправедливость! И словно повинен в этом он! Тогда он придал голосу решительность, хотя это не всегда приходилось ему по вкусу.
   - Лора, этот парень хочет встретиться с тобой и предложить поехать с ним в Краснодар. Когда захочешь. Он согласен на любые твои условия. Лора, это неслыханная удача. Ты прекрасно поешь и можешь стать непревзойденной певицей, но такой шанс, согласись, предоставляется не каждый день.
   Лора никогда не испытывала настолько неприятных чувств, как в тот момент. Она начала всерьез сердиться.
   - И как тебе не стыдно, Саша? - дрожащим голосом сказала она. - Неужели ты и в самом деле думаешь, что я хочу и могу уехать?
   Вот тут Сашка ушел в себя. Внешне вроде бы ничего не изменилось, но она вдруг ощутила пустоту и холодок - этот спокойный и увлеченный чем-то своим человек вмиг отдалился и стал для нее чужим. Тогда Лора поняла: теперь она ему не нужна. Только ли она? Может быть, ему никто не нужен? Он старается отделаться от нее, потому что она покушалась на его одиночество - на его неотъемлемое право никого не пускать в сей таинственный внутренний мир, чтобы ничто земное, живое, пульсирующее не нарушило его музыку и леденящую гармонию...
   Счастлив ли он в этом одиночестве?
   Он был поэтом, поэтом от и до, но поэтом не любви, а красоты, а это не одно и то же. Его стихией было творчество и эта красота - фантастическая, ирреальная. Он не замечал ничего вокруг. Точнее, замечал, но не любил.
   И вечное одиночество - его удел.
   Лора вглядывалась в него, долго и пристально.
   Нет, он вовсе не был равнодушным или бесчувственным, иначе его песни не взволновали бы ни единого сердца. В нем жили и боролись кипучие страсти, но он скорее покончил бы жизнь самоубийством, чем позволил бы хоть одной, пусть самой ничтожной страстишке показаться наружу.
   Лора устала размышлять об этом.
   И горько усмехнулась:
   - Ну что ж, похоже, ты все решил и без моего участия. Ладно. Где я могу найти твоего приятеля-импресарио? Или я не вправе поговорить с ним без твоего присутствия?
   Эта горечь и ирония окончательно замутили и скомкали прежний, ангельски чистый образ Лоры. Сашка поморщился. Однако голос его остался ровным, даже отчасти шутливым.
   - Где здесь можно найти приезжего? В гостинице! Я, правда, забыл номер, в котором его разместили, но можно спросить у администратора.
   - Прекрасно, - сказала Лора, захлопнула его тетрадь и встала, намереваясь уйти.
   - Одну минуту, Лора, - попросил Сашка. - Сначала договорись о встрече по телефону. Я уверен, что он сейчас отдыхает на пляже, и ты не застанешь его.
   - Благодарю за совет, - холодно ответила она и спустилась по ступенькам.
   Он проводил ее взглядом сожаления. Увы, она стала для него не мечтой, а всего лишь человеком, девушкой, обыкновенной, одной из многих, если не считать ее блистательного таланта. А люди не способны его понять.
   По дороге домой Лора постепенно успокоилась, упрятала эмоции подальше, что стоило ей немалого труда (пение на публику подействовало на нее расслабляющее, и в последнее время она как-то позабыла о своей обычной сдержанности), и рассмотрела новый поворот событий со всех сторон.
   "Нельзя, чтобы чувства влияли на дальнейшую мою жизнь! От них только неприятности".
   Итак, что будет, если она откажет краснодарцу и останется здесь? Лето пройдет быстро, оглянуться не успеешь, как наступит зима, Лорелла перестанет быть открытием и сенсацией, к ней привыкнут, и в результате - крах и разбитые вдребезги иллюзии... Добавить к этому напряженные отношения с Сашкой, так получится вообще получится безрадостная картина, как дождливый день... Это только Алька любит гулять под дождем и простужаться от него. "По мне, так хуже этого ничего не может быть". Она имела в виду и дождливую погоду, и жизнь в Черноморском.
   А если она скажет импресарио да?
   О, тут открываются совсем иные перспективы! Забыть на минуточку о сентиментальной привязанности к родному городу... (Какое обязывающее слово - "привязанность". Словно она что-то должна этому городу потому лишь, что родилась в нем.) К тому же, разве она уедет навсегда? Нет, нет и нет! В любой момент можно будет все бросить и вернуться домой. Только вот зачем бросать? В мире нет ничего лучше, чем петь на сцене. И Краснодар - не Черноморское, там спрос повыше, и на Сашкиных шедеврах свет клином не сошелся. "Буря" - это, конечно, неплохо, для столько отдаленной провинции. Сойдет как начало долгого и трудного артистического пути... Язык не повернулся сказать "карьеры". И потом, разве она это не заслужила? Она талантлива и обладает всем, что необходимо для головокружительной, светлой и радостной судьбы.
   А родители?
   Она на секунду остановилась, но тут же возобновила движение. Родители поймут, когда она объяснит им, какое это захватывающее и увлекательное занятие - петь на сцене. Ради пения можно пожертвовать всем. Да и чем жертвовать-то? Пение - ее любимое, единственное дело. Все остальное подождет.
   И она еще решительней направилась в сторону гостиницы, надеясь застать краснодарского гостя на месте. Одновременно в уме она прикидывала пункты договора, если дело дойдет до соглашения.
   Сашка в чем-то оказался прав: глупо не воспользоваться предоставленным шансом, а там - посмотрим.
   Но вот настроение почему-то упало, и на душе по-прежнему скребут кошки... Она сделала попытку взглянуть на себя со стороны, и ей показалось - она повзрослела и разучилась веселиться. И весь этот сыр-бор из-за Сашки? Из-за того, что он прогнал ее?
   Произнеся мысленно это слово, она вся передернулась. К чертям Сашку с его неблагодарной сестрицей, и все Черноморское в придачу! Отныне она сама станет решать, с кем ей быть и что делать. Ей семнадцать лет, она красива, талантлива, умна, и это послужит залогом скорого успеха в жизни. И да, сейчас она поняла, что действительно этого хочет.
   И она ускорила шаг.
   К счастью, краснодарец был на месте, у себя в номере, и сразу принял Лору. Она сосредоточила все свои умственные способности и предстала перед ним как прежняя Лора - не неоперившийся птенчик, а девушка со здравым взглядом на мир, уравновешенная и самостоятельная. И не лишенная проницательности, кстати, что тоже могло облегчить дальнейшие взаимоотношения.
   После двух минут знакомства и непринужденной беседы Лора пришла к выводу, что этот парень ей нравится. Хотя он не имел ничего общего с Сашкой. Тот был сложнее и загадочнее, чем лабиринт Миноса. Этот же - веселый, "свойский", располагающий к себе. Или так просто кажется? Или он притворяется?
   Лора не намерена была спотыкаться дважды на одном и том же месте. Поэтому первые впечатления о новом знакомом упрятала поглубже и вела беседу с величайшей осторожностью. Впрочем, краснодарец не подал виду, что заметил ее некоторую скованность, и им удалось кое о чем договориться.
   Так или иначе, Лора почувствовала несказанное облегчение, когда вышла из гостиницы, потом погуляла по магазинам, повернула к дому. Предстояло, пожалуй, самое тяжелое из всего этого мероприятия - поговорить по душам с родителями. Они, наверное, будут до крайности огорчены и даже разочарованы, но она уже все решила. Это ее жизнь, не их. И она проживет ее так, как посчитает нужным.
   Ни матери, ни отца дома еще не было, а Дима, как всегда, целый день, до темноты, проводил с друзьями. Это давало Лоре время подготовиться к разговору и найти какие-нибудь, достаточно весомые, аргументы в пользу своих планов. Придется оправдываться и просить прощения за ложь, что само по себе неприятно, особенно для человека, привыкшего всегда считать себя правым. Но это неизбежно, чтобы быть честной хотя бы перед собой. Осадок в душе, вероятно, надолго лишит покоя. Ну и пусть. Забудется и пройдет.
   Она же не делает ничего плохого...
   Вернувшись домой с работы, мать увидела Лору на кухне. На плите стоял готовый, горячий ужин, а Лора, по-домашнему, одетая в легкое, почти детское платьице, сидела за столом. Перед ней лежала раскрытая книга, однако лицо дочери было таким необычным, что мать засомневалась, читала ли она.
   - Хорошо, что ты пришла, мама, - тихим голосом сказала Лора, вставая со стула. - Я приготовила ужин и поставила чайник. Пожалуйста, садись и поешь, а потом... Потом... Потом нам надо поговорить.
   Эти слова дались ей с таким трудом! Она опустила голову и ушла в зал. Мать проводила ее взглядом и ощутила смутную тревогу - это было не похоже на Лору. Что-то в дочке изменилось весной (или еще зимой?), и неясно, в какую сторону. Скрытность раньше не была ей свойственна, она ведь уже давно не дружит с той сумасшедшей, дочерью соседки. А вдруг дружит, тайком? Но нет, Лора никогда не свяжется с гулякой, наплевавшей на стыд и порядочность. (Соседки частенько сходились и толковали между собой, как могло получиться так, ведь росли девочки вместе, а выросли такие разные. Одна - на радость, другая - на горе.)
   Но о чем тогда хочет поговорить?
   Может быть, у нее возникли проблемы? Такие, что у нее не получилось обойтись без родительского совета?
   Может быть, она поссорилась с Игорем Исаевым?
   Кусок застревал в горле от этих бесконечных мыслей. Наконец, она покончила с ужином, сложила посуду в раковину и поспешила в зал, где ее дожидалась Лора.
   Она сидела в уголке дивана, свесив одну ногу до пола, а другую подтянув к груди и обхватив руками. Прекрасные светлые волосы вились по плечам, а глаза были почему-то опущены. Мать неожиданно поразилась, до чего взрослой стала ее милая девочка. Выросла у нее на глазах, ее счастье, ее гордость, лапочка Лора...
   - Садись, мама, - попросила Лора, не шевелясь. - Боюсь, разговор затянется надолго.
   Недоумевающая мать села рядом, готовая, если надо, в любой момент поддержать, помочь, словом и делом...
   Но Лора опять долго молчала, раздумывая, с какой стороны начать. Она внезапно поняла, какую боль причинит близким людям, особенно маме, когда они всё узнАют. Но отступать поздно. Ничего уже не изменишь.
   Глухим, равнодушным - деланно равнодушным - голосом начала она повествовать о том, как однажды Саша Железовский услышал в компании друзей и приятелей ее пение и пригласил выступить с новой программой в "Голубой волне". Она сначала отказывалась, и от страха, и от скромности, однако он сумел убедить ее, но с условием, чтобы ее никто не узнал. Она выдумала себе псевдоним - Лорелла - и почти каждый день с начала сезона поет в "Голубой волне" на дискотеках.
   Здесь она остановилась, поскольку была обеспокоена молчанием и неподвижностью матери.
   - Это всё? - сдавленным голосом спросила та.
   - Нет. Меня пригласили петь в одной краснодарской группе, и я согласилась, - продолжила Лора.
   Ее мать сидела, будто окаменев. Ее лицо посерело: вот и конец всем надеждам на верное и светлое будущее. Дочь предпочла мимолетный успех и эфемерную славу основательности и прочности работы и знаний. Этого не мог ожидать никто. Тем более - от ее правильной и разумной Лоры. Это не в ее характере.
   - Ты же хотела поступать в университет и изучать экономику, - безжизненным тоном произнесла мать.
   Казалось, Лора на минутку заколебалась... Действительно, еще перед новогодними праздниками она торжественно объявила родителям, что хочет стать экономистом и приложит к этому все силы. Но через несколько дней Сашка предложил ей петь, и все повернулось по-другому...
   - Поступить учиться никогда не поздно, - заявила Лора. - Ах, мама! Неужели ты не понимаешь, как важно для меня петь, и именно сейчас? Я не могу бросить это ради того, чтобы поддакивать всем подряд и поддерживать свою репутацию пай-девочки! Я хочу петь, и я буду петь!
   - И когда же ты уезжаешь? - спросила мать, совершенно подавленная этим разговором и всем, что за ним крылось.
   - В конце августа, - ответила Лора.
   На следующий день, с утра, она специально пришла в клуб "Голубой волны", когда там никого не было, кроме библиотекаря. Конечно, работа над новой Сашкиной программой продолжается, они ежедневно собираются и репетируют то одну, то другую песню, и она часто поет на дискотеках кое-что из премьерного концерта, но теперь, она знала, все это будет чувствоваться ею по иному.
   И правда, она смотрела на все уже другими глазами. Не испытывала прежнего звенящего возбуждения, выходя на низкую тесную ступень, называемую "сценой". Теперь для нее тесен даже этот просторный зал, отделанный так хорошо, так красиво, и теперь ей мало этой толпы, которая приходит сюда каждый вечер развлечься и потанцевать... Разве это настоящая публика? Разве стОит тратить на нее силы и время?
   Похоже, Сашка заразил ее способностью мечтать! Должно быть, эта болезнь распространяется со скоростью эпидемии! Но вот мечтать она будет не о чем-нибудь абстрактном и несуществующем, а, напротив, о той жизни, что ждет ее в будущем.
   Забитые до отказа концертные залы. Красочные афиши на каждом углу. Записи в студиях, причем исключительно в самых престижных. Телевизионные передачи. Лучшие тексты и музыка. Целые партии аудиокассет, мгновенно раскупаемых толпами восторженных поклонников... Бесконечное море цветов, чье благоухание нежнее прикосновения шелка... Поездки в самые экзотические уголки планеты, о которых простые смертные могут лишь догадываться, да и то во сне...
   Вот о чем стОит мечтать! Вот чего стОит добиваться! Лора еще раз прошлась вдоль прозрачных стен, куда обжигающе светило летнее солнце, и наслаждалась Тем, Чего Еще Не Достигла, но до глубины души хочет достигнуть.
   Вот это - настоящая жизнь, от которой можно получить счастье. А все остальное - не больше, чем иллюзия.
   На этом Лора приостановилась, повернулась и направилась к лестнице.
  
   На перерыв команды ушли при счете 0:0. И это при том, что гости из Крымска даже не сопротивлялись! Не пытались сопротивляться! А хозяева имели подавляющее преимущество!
   По сравнению с нечеловеческими нагрузками на тренировках начало игры показалось "амазонкам" легкой разминкой. К тому же, они вышли на поле, горя желанием доказать новому тренеру, что они не так плохи, как он о них думает. (Или он о них вообще не думает?)
   Это было стремление превзойти самих себя. Николай Константинович, сидевший на трибуне, не узнавал своих девчонок. Он видел перед собой лишь тень прежней команды. И это было тем более обидно, что соперник явно был "проходной". Девушки суетились, нервничали, словно каждую секунду ожидали гневного окрика. Они демонстрировали наигранные до автоматизма комбинации, но в их действиях не было осмысленности. И излишняя старательность заставляла ошибаться в ситуациях, которые никогда раньше не представляли для них труда.
   Николай Константинович почувствовал горечь и жалость. "Нет, это уже не лидер турнира", - подумал он и сам ужаснулся этому открытию. И попытался себя утешить: ну, с кем не случается, одна неудача еще не означает провал, просто впечатлительных девчат все еще лихорадит после того, как с ними начал работать новый тренер, со временем все образуется... Одно лишь плохо - ближайшие преследователи буквально наступают на пятки, и потеря хотя бы трех очков грозит большими неприятностями, то есть спуском на несколько строчек вниз и упадком духа в самый решающий момент.
   Он не в состоянии был оставаться равнодушным к этому, но и сделать ничего не мог. В деятельность команды не вмешаешься, когда тебе указали на дверь. Только изредка девушки заходили к нему в гости и выглядели утомленными, но изо всех сил отрицали, если он вдруг спрашивал, не измучились ли они от непосильной ноши. Он в ответ понимающе и грустно улыбался. Еще бы, гордость никогда не позволит им в этом признаться. Или отступить от раз выбранного пути. Понять бы - гордость это или глупое девчоночье упрямство? И не пожалеют ли они о нем в будущем, не столь уж и далеком?
   В центре внимания, как обычно, находилась Алька. Но лучше бы она потерялась в общем сумбуре, потому что у нее ничего не получалось. Все голевые моменты - а их было гигантское количество - она загубила, мягко говоря, чертовски от этого ярилась, и ее ярость словно отнимала у нее силы и умение. Она проходила по левому краю, как истребитель, или поднимала суматоху в центре штрафной площади противника, но у нее не получилось ни одного обдуманного паса, ни одного удара по воротам.
   Хорошо зная ее характер, Николай Константинович почти физически чувствовал, что она натянута, как струна, и достаточно даже ничтожной мелочи, чтобы она лопнула от напряжения, сломалась, взорвалась. И тогда - конец игре.
   "Только бы он не накричал на них в перерыве!"
   А.Р. не кричал на них в перерыве, но, глядя на его лицо, они поневоле притихли и струсили. Это лицо стало для них ликом самой Немезиды - неподвижное, но отнюдь не застывшее, оно каким-то образом выражало-таки его мысли, и впору было затрепетать, наткнувшись на этот испепеляющий взгляд, не сулящий ничего хорошего.
   Он ограничился несколькими замечаниями, очень незначительными, но всем своим видом постарался усугубить у девчонок чувство вины - вот, значит, что вы из себя представляете, с вами занимаешься, занимаешься, а вы показываете мне здесь не футбол, а цирк... И уже в самом конце перерыва он повернулся а Альке, самой виноватой из всех здесь присутствующих. Повернулся, как скала, готовая вот-вот обрушиться и похоронить под грудой камней любого, кто встанет на пути. В его голосе всем явственно послышалась нешуточная угроза:
   - Продолжишь во втором тайме свои фокусы - заменю.
   Ее обдало холодом. Для нее замена была равносильна оскорблению, поражению, признанию в абсолютном бессилии. Николай Константинович ее никогда не менял. Впрочем, менять ее не было нужды - у нее все получалось, а капитанская повязка на ее левой руке означала, что она лучшая в команде. В этом никто не сомневался. До сегодняшнего дня.
   Во втором тайме игра окончательно расклеилась. Гости из Крымска явно не ожидали такого от девушек, вмешавшихся в борьбу за лидерство, и оживились. Бить по воротам с опасных расстояний они, правда, не осмеливались, хотя все условия для этого были созданы, но хозяев уже не было видно. Те совсем сникли, а Алька, в уме которой все еще, как многократное эхо, повторялось предупреждение тренера о замене, ужасалась от каждого своего движения и ежесекундно косилась на скамейку запасных - не готовится ли кто-нибудь выйти на поле? Но нет, А.Р. словно забыл об этом. Он сидел с отсутствующим выражением на лице и презрительным жестом стряхивал пепел с сигареты на беговую дорожку.
   Он стыдился этой команды. При мысли, что вдруг каким-то образом эти новости дойдут до его друзей в Москве, можно было с позором провалиться сквозь землю. На миг подумалось, что эти чертовы "амазонки" нарочно не хотят играть - назло ему, в отместку за его нововведения и жестокий контроль, а то и чтобы избавиться от неугодного тренера. Однако же их похудевшие девчоночьи мордашки выражают искреннее недоумение и обиду на злой рок. Неимоверные старания что-нибудь изменить в свою пользу вызывали жалость к ним и презрение.
   Как ни странно, тренер долго не мог найти глазами Альку. А обнаружив ее на левом фланге, оцепеневшую от страха быть замененной, он почувствовал раздражение. Ну надо же - даже у нее, у капитана, у лидера, нет силы воли взять игру на себя, продемонстрировать свои таланты! А она стоит, как истукан, и только следит за перемещениями мяча и футболисток, и не проявляет никакой инициативы! Нет, необходимо принять срочные меры, иначе он дискредитирует себя в глазах окружающих.
   Казалось, это продлится до бесконечности. От тоски и безнадежности клонило в сон. (И впрямь, врач даже начал клевать носом.) Устав от всего этого, судья дал финальный свисток почти на пять минут раньше, но все восприняли его как бы невольную ошибку с облегчением. Только команда хозяев, которой некуда было спешить, смотрела друг на друга рассерженно и удивленно, словно выискивая, на кого бы свалить всю ответственность за эту совершенно не нужную ничью, и каждый раз в поле их зрения попадала Алька, унылая и напуганная. Маленький капитан. Но, какая разница, маленький или большой? На поле она должна была заставить их играть, как раньше, а теперь - пусть отвечает за них сама, раз ничего не удалось.
   Она видела, что взгляды останавливаются на ней. От этого ее бросало в дрожь, будто на нее нацелились все ружья в мире, и вот-вот раздастся выстрел. Ей казалось даже, что она понимает сложившуюся ситуацию - не отвертеться, не улизнуть, не спрятаться. Конечно, им приходилось на своем веку проигрывать, но никогда еще с них не спрашивали так строго. Кроме того, они честно хотели победить, хотя бы ради нового тренера, и в этом был наивный расчет: может быть, если они будут продолжать побеждать, то он сжалится над ними и чуть-чуть снизит нагрузки.
   А на что годен сейчас этот маленький капитан? Стоит в центре поля, с взлохмаченными волосами и личиком, как у куколки, и от нее ничего не зависит.
   А.Р. не стал откладывать разбор матча в долгий ящик. Ни одной из девчонок он не смотрел в лицо, считая это ниже своего достоинства. Только курил не переставая, швырял окурки в цветочный горшок с засохшей геранью, и в нем ощутимо накапливался гнев, как в генераторе солнечной энергии. Девчонки чувствовали это безошибочно, и для этого не нужно было обладать супер-интуитивными способностями. Сама атмосфера, царившая в команде, угнетала. Ох, где же их милый, несравненный Николай Константинович? Перед ним не стыдно было повиниться: да, маху дали, не осилили противника, плохо играли. Знали: хоть он и огорчен неудачей, но не унизит их никогда в жизни, потому что для него каждая из них не просто человек, а личность. И он, видя вокруг себя своих понурых, чуть не плачущих подопечных, и был уверен, что в следующий раз они его не подведут. Где вы, Николай Константинович?
   С новым тренером такой номер не пройдет. Он с ними церемониться не станет. Если бы он их хоть чуточку любил! Прояви он к ним немного тепла - и они пошли бы за ним в огонь и воду... Но, натыкаясь на ледяной, уничтожающий взгляд, они замыкались в себе и молчали, не смели и слова произнести, будто забитые псы. Алька на правах капитана могла бы попытаться защитить себя и команду, однако тоже молчала, только глаза поблескивали из-под густой лохматой челки. Она пока полностью оправдывала данное ей прозвище "молчун".
   Ах, если бы имелась хоть одна, даже маленькая, причина этой бездарной ничьей. Собственно, причина была, и причина эта - новый тренер, из-за которого все пошло кувырком. Но так ему в лицо не заявишь, не осмелишься... А что он тогда сделает? Интересно? Не очень...
   На себя было стыдно смотреть. Впору было краснеть за свою игру, если это можно назвать игрой, и Алька так и делала, особенно за себя. Вот бестолочь!
   - Итак, - произнес в заключение А.Р. резко, и от его голоса, как всегда, девчонки вздрогнули. - Эта встреча меня, прямо скажем, удивила. Зная, что мне предстоит работать с командой, занимающей третье место и претендующей на победу, я, естественно, предполагал увидеть исполнение, соответствующее этим высоким результатам. Более того, каждый тренер стремится к совершенству независимо от того, какое место занимает его команда, и даже если она - безоговорочный лидер в течение долгого времени, он хочет сделать ее еще лучше, и всегда можно найти достойную цель в жизни и деятельности, которой стоило бы добиваться.
   Он сделал паузу, но глаза его не смотрели ни на одну из них. Очередной окурок полетел в цветочный горшок. Было очень тихо и очень жарко. Неуютно.
   - Да, - продолжил А.Р. - Я ожидал увидеть перед собой настоящую команду. А что же увидел на деле? Сборище вертихвосток, возомнивших, что они способны играть в футбол!
   Он не стеснялся в выражениях. По одному этому можно было догадаться о степени его бешенства, а его голос приводил девчонок в панику. Алька сидела как на иголках. Каким-то потусторонним чувством она знала, что рано или поздно он доберется до нее, и тут уже не возразишь - этой ночью он обнаружил ее на пляже, приволок домой силой, убедился в ее полном неподчинении, и вот сегодня она станет козлом отпущения. Он видел ее на тренировках, на двусторонних, видел ее прежнюю игру... в записи. Никто на свете теперь не докажет ему, что она здесь не при чем, и дело не в ночных прогулках или нарушении режима.
   Дело в нем самом... но поди скажи ему об этом, когда на него страшно даже взглянуть.
   - Отсюда я делаю вывод, - продолжил А.Р., - работу с вами придется начинать заново, с нуля. Это значит: никому никаких поблажек не будет. Надеюсь, в конце концов, что рано или поздно увижу результат. Не такой результат, какой вы показали сегодня. Но предупреждаю еще раз: этого можно достичь только работой, и я заставлю вас всех работать, хотите вы того или нет. Можете идти. На сегодня все.
   Они медленно потянулись к двери. Алька плелась самой последней, повесив голову, полную тягостных мыслей. Она также испытывала некоторое облегчение от того, что легко отделалась, и он не собирается бранить ее за ночные загулы. Может, он забыл? Вот у него сколько проблем и неприятностей.
   Но он помнил. Прекрасно помнил. Едва она попалась ему на глаза, как он встал с места и преградил ей дорогу. Те, кто не успел выйти, невольно задержались у порога, предчувствуя нешуточную бурю и жалея Альку: попалась же под горячую руку! Они не знали о встрече на пляже этой ночью.
   Он был таким грозным, поднявшись во весь свой рост, и такая сила была в нем, что, казалось, его присутствие никогда не выветрится отсюда, даже если его здесь не будет. Его сила была словно самостоятельное живое существо, этого существа все боялись, как огня. Девчонки медлили с уходом, не желая оставлять Альку на растерзание, хотя и не представляли, чем ей помочь. Да и она из гордости отвергнет любую помощь. Особенно сейчас, ведь нервы у всех напряжены до предела. Она сгоряча такого наговорит, о чем жалеть будет до конца жизни.
   - Железовская, - с угрозой произнес А.Р., и она остановилась перед ним. - Мало того, что на тренировках ты занимаешься спустя рукава, так тебя и в игре затоптали!
   Она подняла голову, но ничего не ответила.
   - Раньше я думал, ты действительно лучшая в команде и способна проявить себя в любой ситуации. Оказывается, я ошибся. Может быть, прежнего тренера и устраивало, как ты себя ведешь, но я буду требовать от тебя, в первую очередь, полной самоотдачи и железной дисциплины. И поверь мне, тебе придется плохо, если я еще раз узнАю о твоих ночных похождениях.
   Она внезапно побледнела. Удар был слишком уж силен, хотя она и готовилась к нему. В сердце будто взорвалась бомба, все шло к тому, что у Молчуна развяжется язык.
   - Мои ночные похождения не имеют никакого отношения к футболу, - храбро возразила Алька, у которой склонность к противоречию перевесила здравый смысл. - Я всегда уходила из дома ночью, и это не мешало мне играть на следующий день!
   Сенсационные откровения! Девчонки замерли на своих местах от неожиданности. Похоже, они что-то пропустили в этой истории. В таком случае кто просил ее открывать рот? Особенно когда старшие правы?
   - Сейчас, конечно, ты можешь утверждать что угодно, - сказал А.Р. - Но я видел тебя в игре собственными глазами, других доказательств мне не нужно. Разговор окончен.
   - Не окончен, - негромко, однако упорно ответила она, и он, уже отвернувшийся и доставший пачку сигарет, вынужден был вернуться. Какое буйство выразили его глаза! Алька на миг отступила, но мысль о трусости обожгла, как пламя, и она вновь подняла взгляд прямо ему в лицо, защищаясь отчаянно, словно обреченный на смерть гладиатор.
   Ave Caesar imperator!
   Morituri te salutant!
   Что означает примерно: "Приветик, цезарь-император, готовые к смерти тебе салютуют!" Черт возьми, она научилась иронизировать, совсем как взрослая. Будь она немного постарше, ну, например, как Таня или Катька, ее слова имели бы больший вес. А так - по его мнению о ней - она и капитан-то не настоящий, а вроде бы как из милости, за неимением лучшего. На безрыбье и рак рыба. Кроме того, поймана на месте преступления, в два часа ночи, что недопустимо, и не только для спортсменки, ведь даже самые закоренелые гуляки в это время уже сладко спят, и поймана там за руку не кем-нибудь, а главным тренером. И чего она ждала после этого? Что он погладит ее по головке и похвалит: "Молодец"?
   Альку было не остановить.
   - Прошу извинить меня, - сказала она, все так же негромко, - но вы вмешиваетесь в мою личную жизнь. Что я делаю за пределами футбольного поля - вас не касается, в том числе и то, где я бываю по ночам.
   Ее отчетливо услышали даже те, кто успел скрыться за дверью. Сигарета так и осталась наполовину вынутой из пачки. А.Р. окинул Альку отчужденным взглядом, словно сомневался, в своем ли она уме.
   - Ты закончила? - осведомился он.
   - Нет, - ответила она. - Когда с нами работал Николай Константинович, все было нормально. И только после вашего приезда начались проблемы. Николай Константинович...
   - Николай Константинович, - жестко оборвал А.Р., - никогда не держал руках ни одной награды. Что он может знать о том, какой должна быть команда победителей?
   Девчонки не смели шелохнуться, боясь обнаружить свое присутствие при противостоянии двух гигантов. Казалось, от мертвой тишины закладывало уши, Алька вдруг покраснела, так ей стало обидно за Николая Константиновича, который, действительно, не имел никаких громких титулов. Ее обезоружило другое - вопиющая несправедливость. Почему А.Р. считает, что его предшественник плох лишь потому, что не завоевал никаких медалей? И что бывший игрок национальной сборной хорош лишь потому, что приобщился к футбольной элите страны? Разве золотая медаль на шее может сделать одного человека качественно лучше другого, даже если тот другой отдал футболу всю свою жизнь?
   - А что до твоей личной жизни, - продолжил А.Р., - то я заметил, как плохо она влияет на твою игру, и, следовательно, на игру всей команды, поскольку ты являешься капитаном и должна соответствовать этому почетному званию. Предупреждаю в последний раз: нарушение режима повлечет за собой неотвратимые последствия. Таким неорганизованным особам в футболе не место.
   Голос Альки стал зыбким от слез:
   - А раз не место, то я уйду из футбола!
   - И уходи, - с леденящей невозмутимостью подтвердил А.Р. и все-таки достал из пачки сигарету.
   Алька пулей вылетела оттуда, не обращая внимания ни на что вокруг. Вот и все. Это конец. После такого бунта А.Р. скорее ляжет трупом, чем допустит ее к тренировкам.
   Ну и черт с ним! Она устала терпеть его постоянные придирки и унижения. До такой степени устала, что недавно изорвала все его портреты и газетные вырезки о нет на мелкие кусочки и сожгла на балконе, чтобы ничто не напоминало о новом тренере, устроившем для них сущий ад.
   Впрочем, можно было бы вытерпеть и этот ад, если бы он их хоть чуточку любил...
   Что толку теперь думать об этом.
   Футболом теперь не займешься, душечка. Вовеки веков, аминь. Разве что в какой-нибудь другой команде. Нужна ли ты другой команде?
   Никому ты не нужна. Никому на свете.
   Ну и черт с ним.
   Она на секунду остановилась, но тут же продолжила идти, почти бежать к дому. А там - бросить сумку к стене, перекусить, пока родители на работе, и прочь, прочь оттуда, куда глаза глядят, хоть на пляж, хоть в парк, гулять до ночи.
   Может быть, сходить к Сашке на работу? Поиграть с ним в шахматы, потом зайти в клуб, посидеть в читальном зале за молодежными журналами, включить тихонько музыку "потяжелее", вроде "Арии", "Союза" или старых записей "Круиза", и слушать, слушать до забытья, до потери сознания...
   По команде мгновенно поползла сплетня - новый тренер случайно столкнулся с Алькой на пляже за чертой города поздно ночью и силком притащил к ней домой, вручил матери, во избежание всяких кривотолков. Некоторые девушки взялись проверять полученную информацию. Оказалось, это правда. Уточнялось даже время: Альку привели домой около трех часов ночи. Таня и Катька засомневались. Кто может так точно утверждать? Ведь в это время люди спят мертвым сном. Выяснилась подробность: Алька так шумно сопротивлялась, что разбудила весь подъезд.
   Когда девчонки попытались осмыслить факты, возникли некоторые вопросы. Что делал сам А.Р. ночью на "пляже за чертой города", где и произошла столь нежелательная встреча? И почему именно Алька? Он же все-таки ее кумир!
   Алька перестала ходить на тренировки. Ее отсутствие было весьма ощутимо. Несмотря на гадкий характер, в ней было что-то неуловимо притягательное, так что к ней было очень легко привязаться. Ее не хватало.
   Раньше об этом как-то не задумывались. Она являлась неотъемлемой частью команды, и трудно было представить, что когда-то они обходились без нее, или что однажды ее здесь не будет. Как-то осенью, год назад, она подхватила грипп, но все равно пришла на тренировку, кашляя и чихая. Николай Константинович был немало шокирован и немедленно отправил ее домой до полного выздоровления, пока она не заразила всех остальных. Это был единственный случай отсутствия ее на занятиях.
   Но тогда они знали, что, поправившись, она обязательно к ним вернется, и никуда они от нее не денутся.
   Ну зачем, зачем она затеяла этот конфликт с главным тренером - верная смерть... Шутить он не намерен.
   У Катьки, тем не менее, была уверенность, что слишком уж сурово от не станет наказывать Альку. Должен же понимать, поскольку и сам не так давно играл в футбол - после неудачного матча у всех нервы на взводе, и он первый спровоцировал последнюю сцену, так могла ли она сдержаться?
   Но вот приближалась встреча на выезде, а Алька все не появлялась на стадионе, и ее никто не мог застать дома. При посторонних А.Р. о ней и не заикался, да и вообще стал теперь еще суше и жестче.
   Погода стояла изумительная. День за днем - безоблачное, бледно-голубое небо, легкий, почти неощутимый ветерок, ласковый плеск моря у ног... Разве усидишь в четырех стенах? Каждую свободную минуту девочки из "Амазонки" старались бывать на море, но теперь все время опасливо оглядывались вокруг - нет ли тут, в этом блаженном месте, их главного тренера? Правда, среди бела дня еще никто не запрещал купаться и загорать, и все же девчонкам не очень-то хотелось идти по стопам Альки и рисковать любимым делом. Хотя от всех этих беспокойств радость южного лета оказывалась безнадежно отравленной.
   Катька никогда не опаздывала на тренировки. Накануне выезда в Краснодар она пришла на стадион в числе последних, за пятнадцать минут до начала, чтобы успеть переодеться и перекинуться словечком с подружками, узнать новости или поделиться только что услышанной сплетней. Спасаясь от жары и немилосердных солнечных лучей, команда обычно рассаживалась по лавочкам рядом с раздевалкой, в тени лип и каштанов. Кому не хватало места, стояли, облокотившись о спинки скамеек. Или о своих подружек, что даже удобнее, не так твердо. Тут они ожидали, когда выйдет А.Р. и начнет занятия. Дверь вечно была открыта - для вожделенной прохлады. И в тишине был слышен малейший шорох, так что все невольно переговаривались вполголоса, чуть ли не шепотом.
   Сияющая улыбка Катьки, подошедшей к раздевалке, явно противоречила хмурым лицам остальных.
   - Привет! - поздоровалась она. - Как дела?
   В ответ - ни звука, лишь укоризненные взгляды.
   Она насторожилась.
   - Что-то случилось? - спросила.
   Все вздохнули.
   - Что именно? - потребовала Катька, принимая бойцовскую позу и не замечая, что на крылечко вышел главный тренер и задержался. В открытую дверь и решетчатые окна был виден его силуэт.
   - Альку отчислили, - грустно сообщила Таня.
   У Катьки вытянулось лицо.
   - Не может быть! - воскликнула она. - За что?
   Таня внимательно на нее посмотрела.
   - Как будто ты сама не знаешь, за что, - сказала она.
   - Да нет же! - возразила Катька. - Ее не должны отчислять! Она капитан команды!
   - Теперь назначен другой капитан, - ответил кто-то низко и грубо.
   Катька смотрела на них, нахмурясь, водила взглядом по их лицам и будто не понимала, о чем они говорят.
   - Какой еще другой капитан? - Она еще повысила голос, так как начала злиться. - Вы что, с ума посходили?
   Вновь это тягостное молчание! Она нервно усмехнулась, провела пальцами по лбу.
   - Это невозможно... - прошептала она, затем уверенно произнесла: - Это он, да? Это он сделал? Ну конечно! И вы все согласились! Молча согласились, да?
   Никто не ответил.
   - Дуры! - выкрикнула она. - Без нее мы полетим к чертям! Она же лучше нас всех! Да вы и сами это знаете! Без нее не будет команды! Вообще ничего не будет!
   - Успокойся, Катенька, - мягко сказала Таня. - Мы не желаем зла Але. Но она сама виновата... В той игре...
   Катька перебила ее:
   - В той игре мы все постарались! И нечего всё валить на Альку! К чему самообман? Виноваты мы все, а не она одна!
   - При чем здесь игра, - еще мягче остановила ее Таня. - Руководство сочло ее поведение неприемлемым для дальнейшей работы. И это не только игра и тренировки, но и вообще... Ее ночные гуляния... Это бросает тень на команду и может послужить плохим примером...
   Катька сощурила глаза.
   - Какие пышные речи! - безжалостно сказала она. - Ты дословно цитируешь его? Он просто решил избавиться от Альки, и это ему удалось! Я не узнаю тебя, Татьяна. Уж не ты ли примерила после нее капитанскую повязку?
   Таня ответила не сразу.
   - Это решение руководства, - пропищала она, вдруг стыдливо зардевшись. - Я не могу отказаться. Аля сюда уже не вернется.
   - Что? - поразилась Катька. - Хорош капитан, нечего сказать! Выезжаешь на чужой беде, Татьяна! Да хоть ее и облили грязью, ты же никогда не сумеешь ее заменить! Кем ты будешь после нее? Слабовата даже для ее тени!
   - Она не вернется в команду, - прошелестела Таня, силясь не отвернуться. Привыкнут ли подруги к ее новому положению? В чем-то Катерина и права, но таким шансом грех не воспользоваться. Алька сама вырыла себе могилу - пусть теперь жалеет.
   С крыльца спустился А.Р. Все поняли, что он слышал разговор от начала до конца, но Катьку это не смутило. Она без страха посмотрела на него, потом на Таню, и сказала ей:
   - Надеюсь, у тебя отсохнет рука от капитанской повязки.
   И, обойдя А.Р., как дерево, зашагала в раздевалку, чтобы подготовиться к тренировке. И на нее никто не смотрел, кроме него.
  
   Раньше, когда она была маленькая, по телевидению часто показывали сказки. Алька очень любила их смотреть или читать в книжках. И иногда расстраивалась до слез посередине фильма, от переживаний даже отворачивалась и закрывала лицо руками, чтобы не видеть этих перипетий.
   Как давно это было! Тогда мама смеялась над ней и ласково говорила:
   - Глупенькая! Сказки всегда хорошо кончаются.
   Это успокаивало малютку... При таком воспоминании ее всю передернуло от отвращения. Потом ее удивило другое открытие: сказки далеко не всегда заканчиваются хорошо. Взять, к примеру, "Снегурочку". И в кратком, наивном изложении для детей, и в первоначальном варианте, она беспощадна. Кто позволил придумывать такую жестокую сказку? Почему ее не запретила цензура? Почему ее не предали анафеме? Почему не сожгли на костре все ее издания, рукописи, черновики?
   Кто дал право людям относиться так плохо к тем, кто не такой, как они... Изменить это невозможно. Только вот сиди и озадачивайся бесполезными вопросами, если больше нечем заняться.
   А "Русалочка" Андерсена?
   Как волнующе, как романтично она началась! И вдруг - такой, закономерно жуткий, финал... За такие сказки нужно приговаривать к расстрелу. Не можешь закончить сказку хорошо - лучше вообще не пиши ее! Иначе дети слишком рано научатся разочаровываться в людях. А каково ощущать себя Снегурочкой или Русалочкой?
   Она горько усмехнулась. "Надо же, какая скромность - сравнивать себя с Русалочкой или Снегурочкой. Потянешь ли хотя бы на кикимору лесную? Идиотка..." И глаза внезапно мрачнеют, их взгляд можно было бы почувствовать физически.
   И Снегурочка, и Русалочка изначально были обречены. Все красоты и радости человеческой жизни, юность, глубина души и, конечно, любовь - умолчать ли об этом? - открылись для них, как россыпь драгоценных камней, но с условием: смотри сколько хочешь, а попробуешь протянуть к ним руку - там узнаешь, что будет... И они протянули, не в силах остаться в стороне, за ледяной броней своей особенности, своего отличия от людей...
   Алька сидела на берегу моря целый день, то думая о всякой ерунде, то вообще ни о чем не думая, и уж точно не думая о брошенной команде. Всякие воспоминания о футболе она уничтожала в самом зародыше, чтобы избежать острейшей боли. Это удавалось не всегда. В те моменты, когда она расслаблялась и была наиболее уязвима, то есть в самое неподходящее время, у нее перед глазами вдруг возникало чудесное видение - футбольное поле, и игра, лучше которой нет ничего на свете... Это поражало, как удар меча, она невольно вздрагивала и съеживалась, защищаясь от неожиданного нападения внутри себя.
   С тех пор, как она перестала ходить на тренировки, у нее сразу появилась масса свободного времени, которое некуда было девать. Как-то незаметно подкралась скука вынужденного безделья и вакуума. Ну, уж с ней-то справиться можно! Алька никогда еще не испытывала такого убийственного равнодушия ко всему.
   В первый же день после конфликта с тренером она решила удовлетворить свое любопытство и увидеть Лореллу на сцене "Голубой волны". (Собственно, это было лишь предлогом, потому что любопытство ее не увлекалось такими тоскливыми особами, как Лора, даже если она и откалывает такие сумасшедшие номера, вроде певческой карьеры.) Правда, Сашка не должен знать об этом, иначе на правах старшего брата начнет опекать, или, точнее, допекать. Ей удалось принять этакий простенький вид и проскользнуть мимо знакомого охранника без прецедента - вроде как Сашка дал свое согласие, и спрашивать больше не о чем.
   Если быть до конца честной, то в первый момент Лора ее просто поразила. Казалось, нарушились все традиции земного бытия: аккуратная и аристократически опрятная Лора надела на себя помпезный, вычурный наряд, чтобы, должно быть, напоминать отлитую в золоте Мальвину. Огромная шевелюра переливалась в огнях цветомузыки. На неузнаваемом, загримированном, как маска, лице живыми были только прозрачные глаза - глаза совершенно другого человека, не того, кем она была прежде.
   Разглядывая ее со всех сторон, Алька несколько раз обошла зал по его округлому периметру и, наконец, остановилась неподалеку от небольшой и довольно тихой компании, в которой никто не танцевал. Их было четверо - три парня и девушка. Они стояли и негромко разговаривали, иногда так же негромко, но самодовольно, даже снисходительно, смеялись. Алька и не думала обращать на них внимание, так как была поглощена происходящим на сцене, пока один из них не обратился к ней:
   - А она неплохо выглядит, а?
   - Кто? - спросила она.
   Все четверо посмотрели на нее - ее напряженность и скованность бросились в глаза, словно она каждую секунду ожидала атаки с любой стороны и готовилась защищаться всеми силами.
   - Лорелла, - пояснил он.
   Она еще раз взглянула на сцену, будто для подтверждения ранее сделанных выводов, и небрежно ответила:
   - Бывало и лучше.
   - А ты, видимо, ее знаешь?
   - Возможно.
   - И кто же она такая?
   - Зануда, - резко сказала Алька и блеснула глазами, давая понять, что не намерена распространяться на эту тему.
   Он выразительно повел рукой, но она уже отвернулась. Через пару минут разговор начала девушка, рассчитывая на большее понимание, и не настаивая. Впрочем, расговор этот не имел целью что-либо выяснить. Просто очень скоро они отвлеченно болтали, как подружки, и Альке стало приятно, что кто-то еще способен говорить с ней по-человечески. Через некоторое время откуда-то взялась бутылка с минеральной водой (Алька недоверчиво принюхивалась к открытому горлышку бутылки - не водка ли это? Или самогон?) и две таблеточки у нее в руке. "Что это?" - поинтересовалась она. "Витаминки", - ответила девушка. Наплевав на осторожность, Алька их проглотила и запила водой. Затем все показалось ей туманным и нереальным, как чудесный сон. Этому состоянию безмятежности и неги бесполезно было сопротивляться, Алька совершенно охмелела. Наутро все попытки вспомнить хотя бы что-нибудь из вчерашнего пропали даром. Казалось, что не только тело, но и мозг ослабел и размяк... Невозможно было шевельнуть рукой или ногой, или о чем-нибудь подумать. Она долго лежала в кровати, уставившись в потолок, в полнейшей апатии. Ничего не хотелось.
   С огромным трудом она заставила себя встать. Ох, такого с ней никогда не было. Она привыкла чувствовать себя сильно, активной, чересчур активной даже. Правда, умывание холодной водой и булочка с маслом к чаю немного повысили ее настроение, однако в груди все еще теснилось беспокойство - что это с ней произошло? Вечером было так изумительно хорошо, а утром - плохо... И разбирало любопытное удивление: в последнее время она испытывала только боль и разочарование, так что сама себе напоминала труп, а вчера вечером - ошибки быть не может - она впервые за многие недели развеселилась, и вполне искренне.
   Проведя день кое-как, бесцельно бродя по городу и старательно избегая пляжей (днем ей море не нравилось, потому что счастливые и красивые парочки отпугивали ее своей чуждостью, как прошлое, бередящее душу), она дождалась сумерек и, словно завороженная, направилась к "Голубой волне", где намеревалась обязательно найти своих новых знакомых и еще раз замечательно провести с ними время.
   Так продолжалось около недели.
   Странные это были отношения! Алька никогда не говорила с ними о себе, а они не выпытывали у нее, кто она такая и почему вдруг прилепилась к ним. Может быть, это их и не интересовало. Эта молчаливая дружба должна была скоро завершиться - они приехали сюда ненадолго и на днях собирались возвращаться в Новороссийск. Или в Краснодар? А может, в Москву? Алька забыла сразу. Но заблаговременно выгребла из кошелька всю свою наличность и запаслась у своих новых друзей таблетками, имеющими над ее непостоянным воображением такую необъяснимую власть.
   Конечно, в уме она понимала, что это наркотики, а значит, она вступила в крайне опасную игру. Но одна, всего одна таблетка - и все ее проблемы и кошмары отступали, оставляя ей призрачные видения и блаженство рая в виде спасения... К тому же, это ведь только на время, пока всё в ее жизни не образуется, пойдет на лад... Когда же нибудь ее несчастья закончатся? Вот тогда можно будет и покончить с этими призраками и снами... Только тогда, не раньше...
   И не больше одной таблетки за раз.
   Теперь ей не было нужды видеться с приятелями. Она и сама в любой момент могла позаботиться о себе. И зачем теперь думать о футболе, изводить себя никому не нужными мечтами и предположениями? Нет мечтам! Да - равнодушию и смерти...
   Все на свете потеряло смысл без футбола.
   Однажды каким-то попутным ветром ее занесло к Сашке домой днем, то есть тогда, когда хозяин на работе, а значит, там осталась одна Наташа. Та, не скрывая удивления, приняла Альку, они уселись на кухне, пока не вскипит вода в чайнике, и постепенно разговорились. Наташа была не такая уж заносчивая и неприступная, как Алька думала о ней раньше, и это располагало к откровенности. Наташа не осуждала ее за тяжелый характер, как это делала Лора, напротив, она даже в чем-то завидовала сестре мужа, и не таила этого. Альее понравилось бывать с ней после отъезда той компании, и она, спасаясь от навязчивого, бесцельного одиночества, повадилась ходить к Сашке домой, тайком от всех, и в первую очередь - от него самого.
   И хотя интересны у них были очень разные, обеим доставлял удовольствие эти длительные беседы. Наташа показывала Альке свои фотографии, сделанные задолго до замужества, вспоминала множество увлекательных школьных историй и приключений на работе. (До замужества она год проработала в институтской библиотеке.) Она вела интереснейшую жизнь, пока не встретила на своем пути Сашку. Ради него она покинула родной город, родителей, которые не хотели отпускать дочку одну в чужое место и в чужую семью, бросила работу и учебу в институте культуры - там остались ее друзья и подружки, а она многие года училась привыкать к новому. Неопытная девушка девятнадцати лет от роду начала создавать семейный очаг в полном одиночестве, вдали от всего знакомого и милого сердцу...
   Она была словно привезенное из далеких стран растение, не сумевшее прижиться в непривычной обстановке и увядшее, без надежды возродиться вновь.
   Сашка этого не замечал.
   Алька же словно открыла для себя иной мир. В ответ на это она рассказывала о том, как полюбила футбол, не умолчав и об А.Р., как училась играть, трудилась изо всех сил, потому что на самом деле футбол не такой, каким его видят со стороны непосвященные, и каким замечательным тренером был Николай Константинович. И как они боготворили бы А.Р., если бы он их хоть немного полюбил...
   О Толике она тоже рассказала. Наташа, сочувствуя ей от всей души, мягко возразила: она вовсе не уродка, как думает о себе. Она просто маленькая девочка с детским личиком, а ее внутренний облик значит намного больше, чем внешний. Точнее, одно неотделимо от другого, и лучше быть самой собой, как прежде, до встречи с Толиком.
   Алька согласилась с этим, но это было слабое утешение.
   Но ни словом не обмолвилась о той пачке таблеток, что постоянно хранилась у нее на самый тяжелый случай. Наташа, может быть, и не выдала бы ее, однако все инстинкты подсказывали ей молчать. И она молчала... из предосторожности. Никакая, пусть даже самая сильная симпатия не заставила бы ее упомянуть об этом.
   К Катерине А.Р. почему-то перестал придираться. И дело было не в том, что она очень усердно тренировалась и была в команде одной из незаменимых. Девчонкам казалось, что он вообще стал относиться к ней по-другому. И они не без оснований предполагали, что все это из-за ее принципиальности: ведь она единственная из всей команды заступилась за опальную Альку, не заботясь о последствиях. И, должно быть, именно поэтому он всячески третировал нового капитана, Таню, которая никак на этом месте не выглядела. Девчонки ее просто игнорировали, но раз решение начальства о ее назначении не оспоришь, то приходилось мириться. Как капитана ее не воспринимали.
   Катька не теряла надежды вновь увидеть прежнюю "Амазонку". Для этого она разыскивала Альку везде, где только можно, чтобы упросить вернуться. Ну, попытаться хотя бы. А.Р. не отвернется от нее, если она придет на тренировку. Он ведь не дурак, сам прекрасно понимает, что без нее вся игра окончательно испортилась. А она? Наверняка, не знает, куда деваться от горя, поэтому и прячется от людей. Она должна вернуться в команду.
   Найти ее удалось лишь под вечер. Солнце уже почти село, и на город опустились мягкие золотистые сумерки, словно волшебная дымка, пыльца, делающая все вокруг таким же золотистым. Изумительное время суток! Место было очень уединенное, так что у Катьки по спине пробежали мурашки. Сама она, признаться, ни за что не стала бы коротать здесь свободные минуты. Тем более - в одиночестве. И, судя по всему, именно здесь произошла та встреча с тренером накануне игры. Катька невольно огляделась: нет ли поблизости чего-нибудь опасного?
   Но нет, здесь было тихо и неподвижно, как в заколдованном царстве. Море мирно шелестело, перебирая прибрежный песок, рядом громоздился валун размером с письменный стол, а за ним, будто в засаде, прямо на земле сидела Алька.
   Увидев ее, впервые после сцены с тренером, Катька издала удовлетворенный возглас. Ей казалось, что полдела уже позади, а уговорить ее вернуться к занятиям не составит особого труда. Алька, конечно, поупирается для престижа, благо в этом отношении она хуже осла. Но не откажется же она от футбола ради этого своего проклятого упрямства. (Или откажется? Не может быть!) Поэтому Катька решительно направилась к ней и села на камень. И только тут заметила некоторые странности.
   Во-первых, Алька не обратила на нее никакого внимания, тогда как раньше при малейшей фамильярности с ее стороны всеми силами давала понять, что это ей как минимум неприятно - устремляла на нее такой тяжелый взгляд, какой бывает только у тигров, у которых вот-вот лопнет терпение.
   Во-вторых, она не ответила на приветствие, что могло означать лишь одно: она обиделась не на тренера, а и на всю команду, и тогда на тренировках она точно не появится. От этой мысли Катька похолодела.
   - Эй, прекрати! - сказала она и даже толкнула Альку в плечо. Та не шевельнулась.
   Она сидела на песке, как всегда, подобрав к груди колени, обхватив их руками и уткнув в них подбородок. Ее глаза были необычайно пустыми, чего Катька никак не ожидала - в глазах Альки раньше каждую секунду можно было увидеть кипение жизни и буйного нрава.
   А теперь ее лицо застыло, как маска.
   - Аль, - негромко позвала Катька.
   Та не откликнулась.
   - Алька, ты что? - спросила Катька. - Ну перестань! Не воображай! Я пришла поговорить с тобой.
   Алька по-прежнему не обращала на нее внимания. Катька встревожилась и еще раз тряхнула ее за плечо.
   - Да, и поговорить серьезно. А.Р. хочет применить к тебе самые крутые санкции. Ты слышишь меня? Он решил от тебя избавиться!
   Алька не шелохнулась.
   - Эй, - просительно сказала Катька. - Ты ведь этого не допустишь, правда? Ну, черт с ним, с А.Р., забудь о нем! Ты же не оставишь нас в таком положении? Он не станет отчислять тебя по-настоящему, он понимает, как ты нам нужна, особенно сейчас.
   Она очень опасалась услышать в ответ ядовитое: "Ничего он не понимает!" и даже приготовилась возражать против этого, однако Алька осталась немой и неподвижной, как статуя.
   - Не молчи, Алина Железовская! - вышла из себя Катька. - Я прошу тебя, пойдем со мной на тренировку. Не бойся А.Р., мы заступимся за тебя. Он не посмеет тебя выгнать. Без тебя не будет команды, и он это прекрасно знает.
   Никакой реакции. Катька соскользнула к ней с камня и присела рядом. Раньше Алька этого не вынесла бы, но теперь не проявила даже признака жизни.
   - Ну, Алька, - умоляла Катька почти со слезами. - Пожалуйста, вернись в команду. Иначе у нас ничего не получится.
   Ее непонятная неподвижность начинала действовать Катерине на нервы, и она раздраженно хлопнула Альку по руке, закрывавшей половину лица:
   - Ты кончишь прикидываться или нет?
   Рука безвольно упала, как плеть, кулак разжался, и по песку рассыпались три таблетки. Катька опешила. Николай Константинович научил девчонок с крайней осторожностью относиться к медикаментам. Их недоверчивость в итоге доводила до истерики их врача, Василия Петровича. А тут - Алька в полной отключке и какие-то таблетки.
   Катька дрожащими пальцами подобрала их и поднесла к самому лицу Альки:
   - Что это? Что это, слышишь?
   И еще раз толкнула ее в плечо, теперь уже совсем грубо, поскольку начала догадываться, в чем дело. Эта догадка ее ужаснула.
   Алька только дернулась от ее толчка, как тряпичная кукла, но не сделала и попытки очнуться. Ее лицо казалось призрачно-золотистым от яркого заката. Большие и еще неподвижно расширенные глаза внезапно медленно закрылись и так же медленно раскрылись прямо Катьке навстречу. Взгляд был совершенно безжизненный. Катька от него снова похолодела.
   - Брось меня в море, я поплыву к себе, - пробормотала Алька и бессильно уронила голову Катьке на плечо.
   - Нет! - воскликнула Катька, схватила ее и начала трясти, словно этим можно было привести ее в себя. - Очнись же, сумасшедшая! Ох, как я тебя ненавижу. Немедленно очнись! Ну, глупая, посмотри на меня. Ты же всегда говорила, что не сможешь жить без футбола.
   Алька молчала.
   Катька продолжила:
   - И ты не сможешь жить без футбола, я знаю, это правда. Даже если бы ты никогда этого не говорила, все равно это было ясно всем. Даже ему, А.Р. Очнись же, глупая! Ты думаешь, что нашла выход? Нет, нет и нет! Приходи на тренировку, Аля, прошу тебя.
   Алька молчала и не шевелилась. Катька оттолкнула ее от себя и резко поднялась на ноги:
   - Ну и ладно! Сиди тут, кайфуй. Я найду тебя в нормальном состоянии и притащу на тренировку, хоть в наручниках. Поняла? Проспишься - поймешь. Чао.
   И зашагала оттуда так яростно, что продавливала в песке глубокие следы. Алька привалилась боком к камню и закрыла глаза. Яркий закат отвлекал, мешал сосредоточиться на одной-единственной мысли, доминирующей над всеми остальными - мысли о смерти.
   Последние два дня она думала только об этом. Вначале эти разгулявшиеся видения и фантазии пугали ее до потери сознания. Она старалась избавиться от них, но контроль над собой (во всяком случае, над своими размышлениями) уже был утрачен. Видения обступали ее со всех сторон, одно реальнее другого, бороться с этим было бесполезно. Оставалось только привыкнуть. И она привыкла... На смену недолгому безразличию пришло, казалось, долгожданное прозрение: смерть неизбежна, нет иного исхода, кроме смерти, и эта тоскливая апатия - предвестник ее...
   Просыпаясь от всех этих кошмаров в холодном поту, Алька зарекалась начинать все снова. В ней еще жила надежда, что днем случится какое-нибудь неожиданное чудо, и отпадет надобность скрываться от всего мира, бежать по наклонным плоскостям, следить за заунывными, как пение комара, фантастическими образами... Но день проходил, и чуда не происходило, напротив, безнадежность все теснее и теснее смыкала свое ледяное кольцо - не вырвешься, не разорвешь. И в этом сумасшедшем бреду мнилось: выход лишь в смерти. Смерть набросила на ее душу покрывало-сеть, легкое, словно паутина, но липкое и прочное, его не сбросить так просто... Она была загипнотизирована смертью, парализована - ничтожный зайчонок перед гигантским удавом.
   Она не знала, что может сделать под действием таблеток. С собой или с кем-нибудь другим. Контроль отключался полностью, и этот чарующий баланс над самой бездной, где клубился ядовитый туман, заставлял ее множество раз умирать от ужаса и седины...
   В какой-то момент ей показалось, что в это хаотическое, неравномерное, но непрерывное движение вмешалась Катька. Ее присутствие было здесь более чем неуместным, если это и вправду была она. Впрочем, вскоре она исчезла, и Альку уже ничто не отвлекало от живучего "внутри себя", кроме ощутимой дымки заката, - он озолотил все вокруг, словно огромное, в половину неба, пожарище...
   Все, что угодно, лишь бы не вспоминать о футболе.
   Наверное, именно так люди сходят с ума.
  
   Девчонки увидели его возле трибуны и замерли на месте от удивления. Как к лицу ему был этот классический бронзовый загар! Зачесанные набок отросшие пышные волосы, высокий рост и атлетическое сложение, острый пристальный взгляд - он был безупречен. Но откуда же взяться этому загару, если А.Р. наглядно продемонстрировал негативное отношение к отдыху на море?
   (Кстати сказать, накал страстей вокруг Алькиного увольнения несколько поутих, и причина всего этого стала казаться вполне естественной, словно это в порядке вещей - проверять пляжи в два часа ночи, не прячется ли там кто-нибудь.)
   Катерина пустила в ход свои способности сыщика и очень скоро - буквально к обеду - раздобыла нужные сведения. На пляжах он по-прежнему не показывается, а так замечательно загореть успел за три дня, пока ремонтировал покосившийся деревянный сарайчик во дворе хозяйки. Услышав это, девчонки покраснели от удовольствия, и еще пуще - от гордости, представив себе, как А.Р. проделывал все это и как при этом выглядел.
   Ну, кто бы мог подумать?
   Но неужели старушка-хозяйка так и останется единственной женщиной в его нынешней жизни? Девчоночий ум "амазонок" находил это неправильным. Ведь какой-нибудь изъян в нем должен быть?
   И вот он стоял возле трибуны, на солнцепеке, с записной книжкой в руках, и что-то черкал в ней фломастером, колпачок держа в зубах. Он спешил и нервничал. Заметив нескольких девчонок, во главе с Катькой, приблизившихся к нему, он забавным жестом, как школьник, вставил фломастер в колпачок и вынул изо рта, словно сигарету. Девчонки заулыбались, но он был какой-то странный, они это почувствовали.
   Как необычно было видеть в этих сильных руках, созданных для ношения меча и щита, блокнотик и фломастер! Он сунул их в карман на груди и поздоровался:
   - Доброе утро, девушки.
   Посмотрел на часы и добавил неожиданно:
   - Девять часов без пятнадцати. Вам не стОит приходить так рано. Здесь жарко и скучно сидеть целый час без дела...
   Катька выразительной улыбкой как бы попросила разрешения ответить и сказала:
   - Нам нравится иногда до тренировок поиграть в теннис. Вы не возражаете?
   - Нет, - он пожал плечами и отступил, давая им дорогу. Потом еще раз посмотрел на часы и пошел к себе в кабинет, так как ждал звонка.
   Переодевшись, девчонки немного посидели в раздевалке, а затем направились к кортам. Но там на дверях висел тяжелый и новенький, еще лоснящийся масляной смазкой замок. Они не поверили своим глазам! Их решили отстранить от тенниса, и, похоже, они знали, чье это решение.
   - Нет, - вслух возмутилась Катька, принимая воинственную позу, - нет, этого я от него не ожидала! Мы терпим все его издевательства, выполняем все его требования, смирились с уходом Альки, но он считает себя вправе запретить нам играть в теннис! Чем ему не нравится теннис? Или он тоже будет рассматриваться как нарушение режима?
   Остальные слушали ее очень хмуро, и весь их вид показывал единодушное согласие и непреклонность. Когда-нибудь это должно было случиться - и вот капля переполнила чашу.
   Долой А.Р.!
   Катька взмахнула рукой и, оставив их на месте преступления как потерпевших, широкими шагами пошла к главному тренеру за объяснениями.
   Тот между тем сидел у себя за столом и разбирал документы. Но думал совсем о другом.
   Перед ним лежала турнирная таблица. Увы, в последнее время там не было ничего утешительного. Две ничьи, такие же бездарные, как и дома с "Лучом", и обидное поражение от лидера отодвинули "Амазонку" на седьмое место, и не было никаких надежд вернуться на прежние позиции. Потому что дело было не в результатах, а в том, что исчезла игра. Несколько раз А.Р. сам, в одиночестве, просматривал записи начала турнира и пытался понять, что же изменилось после его прихода, что в действиях команды на поле нет ни слаженности, ни жизни, ни азарта. Он почти ничего не менял в проведении занятий, за исключением темпа и насыщенности, да и дисциплины, но это могло бы пойти только на пользу. Из команды никто не ушел... Если не считать Альку.
   Что может значить для всей команды эта несносная девчонка, привыкшая к тому, что все ей сходит с рук? Футбол он любила - бесспорно, и будь она мальчишкой - из нее умелый руководитель сделал бы из нее мастера международного класса. Но она не мальчишка, к сожалению. Очень неуживчивая... как ее такую здесь терпели? А вот поди ж ты, подавай им Железовскую обратно, без нее им ну никак не обойтись.
   Связать ли неудачи команды с уходом Альки? Или причины намного глубже? Если бы в нем осталось еще хоть одно чувство, он бы отмахнулся от этих ненужных размышлений. Но в дуще он ощущал лишь опустошение, какое приходит иногда через какое-то время после крупного поражения. Вначале он срывал злость на своих подопечных - чем хуже они играли, тем сильнее он заставлял их работать, пока не устал от всего этого. Мертвецки устал. И пустил все на самотёк. Пусть играют как хотят, а ему до смерти надоело заниматься с ними.
   Он будто взял в руки некую вещь, вылепленную из глины, цельную, завершенную кем-то вещь. Она ему не понравилась, словно он не знал, что с ней делать. Он стал безжалостно ее ломать, лепить заново, не обращая внимания ни на что другое. Да, вот до каких аллегорий опустился А.Р., и если бы, не дай Бог, об этом прослышали в столице его дружки и приятели, его репутация погибла бы безвозвратно.
   В самый разгар всех этих бесполезных исканий на его столе зазвонил телефон. Он машинально снял трубку и приложил к уху, другой рукой давя в пепельнице окурок.
   - Слушаю!
   Дверь была распахнута настежь, чтобы хоть как-нибудь избавиться от жары. Именно в этот момент Катька намеревалась войти, но звонок телефона ее остановил. Она встала напротив двери, в ожидании, когда он положит трубку и сможет ее принять. Деликатности, правда, ей не хватило, чтобы отойти подальше и не подслушивать, но она и не предполагала, что это не деловой, а сугубо личный звонок.
   Внезапно его голос изменился разительно. Собственно, он остался таким же хриплым и резким, как и раньше, однако с такой теплотой и искренностью он еще никогда при них не говорил. Катька вздрогнула от удивления.
   - Здравствуй, мама, здравствуй. Ну, как же давно - я звонил тебе на прошлой неделе. Для тебя это давно? Ладно. Здесь ничего не меняется, хоть не звони целый год. Мы же договорились - я звоню тебе каждую вторую субботу... Меня на почте уже все знают, так часто я туда прихожу. Так что не беспокойся за меня. Я здоров, абсолютно здоров. Чепуха, к тому же я не бываю на море. - Минутное молчание. - Мама, я не маленький мальчик, за которым все время нужно ухаживать. У меня все хорошо. Успокойся. - Еще раз молчание, теперь немного дольше. - Вот как? Прекрасно! Поздравь его от меня. Передай привет. Не ожидал, что сразу после моего отъезда он решит пойти по моим стопам. Ну, ладно. А как Яшка? Не провалился на вступительных экзаменах?
   Тут он поднял взгляд и увидел Катьку. Казалось, это застало его врасплох и не доставило никакого удовольствия.
   - Угу, - торопливо сказал он в трубку. - Ладно, до свидания, я перезвоню тебе в субботу. Не беспокойся.
   И опустил трубку на рычаг. Теперь перед Катькой был тот же безразличный и отсутствующий А.Р. Она вошла в кабинет и только собралась высказаться ему насчет закрытия кортов, как во дворе послышался шум, совершенно здесь непривычный.
   А.Р. встал.
   - Что это? - спросил он.
   Катька не ответила и бросилась туда. Он пошел вслед за ней. Возле кортов была настоящая свалка, от нее даже шевелились, как от ветра, широкие листья вьюнка, обвившего зеленым кружевом сетчатое ограждение. В центре этой свалки находился начальник стадиона "Авангард", весь красный от жары и возмущения. А вокруг него, взяв в непробиваемое кольцо, галдели "амазонки", готовые разделаться с ним по методу своих мифологических тёзок. Это было не похоже на них, обычно спокойных.
   Катька растолкала подружек локтями и нырнула туда, в самую гущу свалки, чтобы поучаствовать хотя бы в концовке ее, не разобравшись даже, в чем дело.
   Ну и команда! А.Р. запустил руку в волосы. На них ничто не могло повлиять. И подошел поближе.
   - Прекратить! - приказал он. - Что здесь происходит?
   Галдёж поутих, но начальник все еще отдувался. Девушки расступились, однако в любой момент готовы были вновь на него накинуться и растерзать. Глядя на них, А.Р. мысленно усмехнулся. С ними ему не так плохо, как он считал вначале!
   - Что здесь происходит? - еще раз поинтересовался он.
   - Он закрыл для нас корт! - заявил кто-то, начальник стадиона сердито на них оглянулся. - И если он сделал это по вашему распоряжению...
   В тоне послышалась угроза. А.Р. опять усмехнулся про себя, удивившись той веселости, с какой он воспринимал сейчас эту непредвиденную ситуацию.
   - Ни в коем случае, - ответил он и обратился к начальнику стадиона. - Зачем вы это сделали? Я думал, девушкам всегда, с самого начала, разрешалось играть в теннис!
   - Вот именно - с самого начала, - проворчал тот, отряхивая рукав сорочки брезгливым жестом, словно его испачкали. - Мы не можем позволить всем подряд пользоваться кортом. Иначе он станет совсем непригодным для официальных соревнований.
   - Что за чушь! - недовольно отозвался А.Р. - Николай Константинович говорил мне, что здесь очень недавно положили новое покрытие и на кортах, и на беговых дорожках. Чтобы износить их, нужно не менее полсотни лет, при том, как активно местные жители ходят сюда.
   - Местные жители, действительно, почти не приходят сюда играть в теннис, - сказал начальник стадиона. - Но это и хорошо, потому что и так все, кому не лень, помимо своей спортивной специализации, приходят на корт от скуки и играют. И поверьте мне, это не только ваши девушки.
   - Я не вижу в этом ничего плохого, - пожал плечами А.Р.
   - Вы не видите, - подчеркнул начальник стадиона. - А, между прочим, это такая игровая нагрузка, какой вы не встретите и на иных соревнованиях по теннису.
   - Но раз, кроме спортсменов, никто больше на этих кортах не играет... - Внезапно А.Р. остановился, что-то сообразив. - Постойте-ка, гражданин. Кажется, я понял.
   На лице начальника стадиона выразилось явное беспокойство. Но он сделал вид, причем весьма поспешно, будто все под его контролем.
   - Все подряд отныне не будут играть на наших кортах, - торжественно объявил он.
   В стане девчонок послышался ропот.
   А.Р. успокаивающе поднял руку.
   - Но мои девушки вовсе не "все подряд", - возразил он. - Я не нахожу ничего плохого в том, что они перед тренировками, если им хочется, немного разомнутся на корте.
   Они впервые услышали, как он таким непререкаемым тоном говорит с кем-то, за исключением их самих. И на месте начальника стадиона они бы позаботились о собственных тылах. А.Р. заступился за них! Невероятно, но факт!
   Он впервые назвал их "мои девушки".
   - Давайте договоримся, Александр Алексеевич, - продолжил он. - Я не вмешиваюсь в ваши дела, но, пожалуйста, извольте внять замки с двери корта. Им все равно не пользуется никто, кроме спортсменов. Вы намерены иметь с кортов прибыль - ради Бога, однако мои девушки вам в этом мешать не будут. Обещаю. Только снимите замки и не меняйте здешние порядки так резко.
   Начальник стадиона долго и пристально смотрел на него, словно искал, с какой стороны к нему подобраться. Но А.Р. был тверже кремня. Начальник стадиона решил отступить.
   - Хорошо, играйте в теннис. В принципе, я не против. Я просто думал, что это мешает вашим девушкам сосредоточиться, так сказать, на их основном занятии. Корт будет открыт.
   - Благодарю вас, - совсем не благодарным тоном произнес А.Р., и начальник стадиона продолжил наконец свой путь.
   Девчонки несколько секунд провожали его взглядами, затем вдруг все вместе радостно подпрыгнули и завопили:
   - Ага! - так, что закладывало уши.
   - Это еще что такое? - строго осадил их главный тренер.
   Они притихли, но их глаза искрились весельем и явным девчоночьим обожанием. Он заступился за них! Он считает их "своими"! За одно это его можно было носить на руках.
   - Ох вы и склочницы, - сказал он им с легкой усмешкой, повернулся и пошел к себе в кабинет.
   А девушки от радости готовы были броситься друг дружке в объятия, будто только что забили важнейший в жизни гол.
   В тот же день, после тренировок, главный тренер лишь на минуту зашел домой. И сразу направился туда, где, по его сведениям, жил Николай Константинович, то есть на Садовую.
   Признаться, он не собирался спрашивать у него совета по поводу того, как ему справиться с этими милыми созданиями в собственной команде, или получить какие-то уроки. Просто ему внезапно захотелось поговорить с ним о футболе. Не именно с ним, а с кем-нибудь приятным. Тренеры мужских команд района почему-то не располагали, по его мнению, к разговорчивости. А Николай Константинович казался ему ближе хотя бы по той причине, что сам потратил уйму времени, сил и нервов на создание единого коллектива, способного побеждать. На них - на обоих - теперь несмываемое клеймо того, что они учат играть в футбол не кого-нибудь, а - смешно сказать! - лупоглазых девчонок. Достойное занятие для мужчины!
   Но сегодня эти девчонки ему чем-то понравились. А точнее, сегодня он впервые смирился с тем, что они - девчонки, такие, какие они есть. Дьявольски привлекательные.
   Он вновь усмехнулся.
   Вспомнил, как в первые дни рвался уехать в Москву, все бросить, на все наплевать. И еще раз удивился, так как теперь он такого желания не испытывал. Они очень симпатичные, его девчонки, и так его... любят? Обожают? Восхищаются им? Но за что? И почему тогда команда не дает результатов и опустилась на седьмое место? В чем причина?
   Дверь открыла жена Николая Константиновича. Она приняла гостя вежливо, скрыв то, что он ей известен, пригласила его пройти в комнату. Сама ушла на кухню под предлогом занятости. А.Р., скинув ветровку на сгиб локтя, из темной прихожей шагнул на порог просторной, освещенной желтым, почти закатным солнцем, комнаты и остановился, не желая казаться наглым. Николай Константинович, как и положено старому, отдыхающему пенсионеру, сидел в плетеном кресле-качалке, придерживал одной рукой перед лицом очки и читал какую-то толстую книгу.
   Услышав, что кто-то вошел и остановился, Николай Константинович убрал очки и поглядел на дверь. И приветливо улыбнулся:
   - Здравствуйте, здравствуйте. Присаживайтесь, пожалуйста. Я очень рад вас видеть.
   А.Р. тонко улыбнулся в ответ и оторвался плечом от дверного проема. Огляделся. Единственный намек на связь хозяина с футболом - кожаный мяч на полу возле телевизора. Даже книга, которую Николай Константинович отложил на журнальный столик, не имела отношения к футболу - сборник произведений Рэя Брэдбери.
   - Улыбаетесь? Но я не издеваюсь, - продолжил Николай Константинович. - Вы слывете неплохим собеседником.
   - Кто распространял обо мне столь лестные слухи? - поинтересовался А.Р., присаживаясь на диван, сдержанно, но не скованно. - Я не такой уж хороший собеседник, если подумать.
   - Не скромничайте, - ответил Николай Константинович. - Такой человек, как вы, не может быть неинтересным. Вы, конечно, не спросите: "Какой - такой?" Собственно, вам на мое мнение наплевать, но я скажу: несмотря на то, что вы вытворяете с нашими девчатами, вы - лучшее, что могло им попасться на их пути.
   А.Р. смотрел на него не мигая, своими острыми темными глазами, словно проверяя его на искренность, затем вспомнил, что собеседник не из тех, кто станет льстить.
   - Я не заслуживаю такого восхваления, - сказал он без тени самоуничижения, но с полной уверенностью в своей правоте.
   Николай Константинович не разубеждал его. Перевел разговор в другую сторону.
   - Сейчас жена, конечно, принесет нам чай. Ведь любое количество и процент алкоголя, я слышал, вы не переносите на дух.
   - Об этом слышала и она?
   Николай Константинович без смущения кивнул:
   - Да, мы иногда с ней разговариваем о вас.
   - Ну разумеется - человек, выставивший вас из команды.
   Николай Константинович ответил без запинки:
   - Ни в коем случае. Я не хотел бы, чтобы вы так думали. И зря вы говорите о себе так плохо. Прямо как Алька. Мне давно пора было уходить. Правда, я еще и смиренно надеялся, что и под старость смогу быть полезным команде, хотя бы накопленным жизненным опытом, даже не связанным со спортом.
   - Вы думаете, "Амазонке" нужен папочка? - спросил А.Р.
   Николай Константинович усмехнулся:
   - Так ведь я и был их отцом. Папочкой даже, это вы верно заметили. Позволял им слишком много, вконец избаловал, так, что когда вы ввели новые и, прямо скажем, не такие уж непосильные требования, они решили, что умрут от нагрузок.
   - Вы считаете, это было слишком уж жестоко с моей стороны? - поинтересовался А.Р., рассеянно откладывая на ручку дивана ветровку и доставая по привычке из кармана пачку сигарет и зажигалку.
   - О нет, что вы. Вы играли в иной футбол, нежели я - футбол, вообще, изменился с тех времен... Вы и видите футбол по-другому. Я обучал девчат больше по старинке, а вы - человек передовой. Нет, я решительно утверждаю, что вы - именно то, что им нужно.
   - Я бы на вашем месте не был столь категоричен, - А.Р. достал из пачки сигарету и размял ее пальцами, - если принять во внимание нынешние результаты команды.
   Николай Константинович засмеялся.
   - Ах, вот вы о чем! Ну, результаты эти еще не поздно улучшить, даже, я сказал бы, намного улучшить.
   А.Р. с безнадежно-тупиковой гримасой покачал головой и сунул сигарету в рот.
   - Не думаю. Девушки совершенно разучились играть. Кажется, я что-то упустил в работе с ними.
   - Вот это возможно. Но не так страшно, как вы это говорите! Пойдемте-ка на балкон, я вам кое-что покажу. Заодно и попробуем вместе разобраться, в чем тут дело.
   И он, опершись руками о подлокотники старого, скрипучего кресла, резво, почти молодецки, поднялся на ноги.
   - Вы полагаете, две головы лучше, чем одна? - иронично произнес А.Р., тоже вставая. Впрочем, иронизировал он над самим собой, как человек, уже ничего не ожидающий от жизни. И на ноги он поднялся совсем другим движением - медленно, нехотя, словно заржавевший механизм.
   На балконе было так уютно, что ему расхотелось курить. Рамы, распахнутые настежь, открывались прямо в крону огромного каштана, вдоль стекол были расставлены пышные, ухоженные комнатные растения. И в этом зеленом уголке, между двумя складными стульчиками, на коробке от телевизора стояла шахматная доска с начатой партией.
   - Взгляните, - сказал Николай Константинович и провел рукой по краям глиняных горшочков с цветами. - Вообще-то, это дело рук моей жены. У нее такой характер: все время надо о чем-нибудь или о ком-нибудь заботиться. Когда наши дети выросли и стали самостоятельными, она занялась вот этим и уверила меня, будто цветы - одушевленные существа.
   Все же А.Р. достал зажигалку и закурил, стряхивая пепел за окно. Не удержался и от незлой иронии:
   - Стих пятнадцатый, глава восьмая, Евангелие от Матфея.
   Николай Константинович засмеялся:
   - Вы совершенно правы! Действительно, похоже на притчу.
   - Я вас перебил, - А.Р. сделал извиняющийся жест. - Пожалуйста, продолжайте. Мне нравится вот этот экземпляр, - и ласково погладил свесившийся за край горшка лист бегонии. - Сама жизнь. Кажется, ей здесь мало места, так буйно она растет.
   Он нисколько не лукавил. Но, при всем при том, он ни за что на свете не занялся бы оранжерейным искусством. А смотреть на эти замечательные зеленые насаждения и впрямь было приятно.
   - Сами того не зная, вы сделали мне комплимент, - гордо заявил Николай Константинович. - Когда-то моей жене пришлось по некоторым семейным обстоятельствам уехать на две недели. Один на один со всей этой красотой остался я. Ну, вы ведь понимаете, я не хозяюшка, всяких дел выше головы, до цветов ли мне было? Кое-как я их, конечно, поливал, если не забывал... Эта бегония, которую вы отметили, тогда была еще росточком, и вдруг начала вянуть. Вернувшись, жена увидела на ней лишь одни чахленький листик. И знаете, какую теорию она вызвала к жизни? Что бегония завяла не от того, что за ней плохо ухаживали, а от недостатка любви. Представляете?
   А.Р. усмехнулся:
   - Нет, на притчу все-таки не похоже. Вы полюбили цветок?
   - Нет, правда! Меня это задело. С того дня, как бы я не был занят, как бы не уставал на работе, все равно уделял чуточку внимания этой бегонии. Сначала - из чистого противоречия, чтобы доказать, что жена не права, а потом - привык.
   - Результат налицо, - резюмировал А.Р. и выбросил окурок за окно. - Мораль же басни, по-видимому, такова: мне следует любить свою команду, и тогда все устроится, как по волшебству.
   Николай Константинович долго смотрел на него, затем уважительно произнес:
   - Ваша прямота обескураживает. Это прекрасно, по-моему. Где-то я читал, что прямота - неотъемлемое свойство честных людей...
   - Или людей, равнодушных к другим людям, - от себя добавил А.Р.
   - Нет, - возразил Николай Константинович, но, поскольку разубеждать собеседника было бесполезно, круто изменил тему. - Вы видели, как провел последний тур московский "Спартак"?
   - Да, - оживленно ответил А.Р. - Как вы думаете, им под силу в этом году чемпионство?
   - Несомненно. И, если хотите знать мое мнение, не только в этом году, так как еще не скоро обозначится в нашем чемпионате ему равный соперник.
   Когда жена Николая Константиновича пришла позвать их к чаю, то нашла их на балконе за шахматами, горячо обсуждающими то ли очередной футбольный матч, то ли старые французские фильмы, то ли свою партию. Хозяйка решила не отвлекать их, и они просидели там до темноты. Их разговоры продолжились даже на лестничной площадке, и в подъезде, куда Николай Константинович вышел проводить своего гостя.
   Нельзя сказать, что они расстались друзьями. Но А.Р., направляясь к себе домой, вдруг почувствовал, что во всем этом городке лишь Николай Константинович близок к нему, как никто другой. А.Р. не хотел употреблять здесь громкое слово "соратник", но все же была между ними совершенно конкретная связь: они оба работали и будут работать с девчонками.
   Об "Амазонке" не было сказано ни слова, они как бы боялись спугнуть возникшую, наконец-то, симпатию. С "Амазонкой" им и так было все ясно.
   А.Р. подумал решительно: "Нет, видимо, я уже не вернусь в Москву. А завтра - суббота. Позвоню маме и схожу к Железовским. Посмотрю, как там Алина. С ней действительно все было намного лучше".
   Шахматную партию ему удалось свести к ничьей, хотя в какой-то момент все казалось ему совсем безнадежным. Николай Константинович, без спору, очень сильный игрок, а он стал играть на победу и где-то ошибся. Где именно? В уме он по привычке принялся прокручивать партию заново и выискивать свои просчеты. Это невероятно увлекательное занятие! Впрочем, как и все, имеющее отношение к шахматам. Давно он не садился за одну доску с таким хорошим игроком, как Николай Константинович.
   На Садовую, к Железовским, он шел слишком медленно. Во-первых, ему очень не хотелось признавать, что маленький капитан, какой бы она ни была, нужна команде, причем в срочном порядке. А во-вторых, он вдруг отчетливо вспомнил их встречу на берегу моря. И их разговор тоже, почти дословно. Довольно занимательный разговор, кстати, до той минуты, когда они заметили, с кем говорят. Ладно, черт с ними, с "амазонками", пусть возвращают себе своего маленького капитана, раз уж никуда от этого не деться. Только без ночных загулов, ради Бога!
   Дверь ему вновь открыла мать семейства. И молча отступила в сторону, давая ему войти.
   - Здравствуйте, - поздоровался он как можно приветливей. - Я бы переговорил с Алиной. Она дома? Я могу ее видеть?
   Тут он почувствовал что-то неладное.
   У хозяйки было прозрачно-розовое лицо, опухшие и красные от слез глаза и полный беспорядок в прическе. В прихожей зеркало было задернуто черным гипюром, как и стеклянные дверцы шкафа и телевизор в зале, это было видно в открытую дверь. И это всегда означало одно: в доме покойник.
   У А.Р. вытянулось лицо.
   - Алина? - воскликнул он, сам не веря в случившееся.
   Ее мать заплакала. Потом сказала:
   - Пойдемте со мной. Я как раз туда собралась.
  
   Вот уже несколько дней Сашка ходил на работу пешком. Каждое утро он клялся себе, что позовет Леонида, чтобы тот проверил его мотоцикл, но постоянно забывал об этом и спохватывался лишь тогда, когда Леонид уже уходил домой. Сам Сашка не разбирался в технике, его мотоциклетные познания ограничивались навыками вождения и увеличения скорости. Поэтому однажды, уже недалеко от дома, мотор внезапно заглох и больше не завелся, застав Сашку врасплох и вынудив его проделать оставшийся путь пешком, да еще и тащить за собой своего "железного коня".
   Сашка отнесся к этой неприятности философски и не стал проклинать судьбу, но наутро все же не рискнул ехать на работу, как обычно, а предпочел не спеша пройтись до "Голубой волны" ножками. С тех пор мотоцикл простаивал в гараже, никому не нужный, а его хозяин потихоньку снова учился ходить пешком.
   Наташа и Алька продолжали встречаться и подолгу гулять в городе. Вот это было похоже на настоящую дружбу! Наташа оживлялась в их разговорах, веселела, молодела и даже могла сойти за Алькину ровесницу. Во всяком случае, Лора и то выглядела солиднее и взрослее.
   Несколько раз они ходили днем в клуб "Голубой волны" послушать музыку, причем Наташу здесь и сочли Алькиной подружкой, не зная, что она - Сашкина жена. А они с Алькой втихомолку посмеивались.
   Один раз они наткнулись на Лору, которая пришла сюда за своей тетрадью, забытой когда-то в подсобке. Алька мгновенно спряталась за распахнутой дверью и увлекла за собой Наташу, поэтому Лора их не заметила. Прошла мимо.
   - Кто это? - спросила Наташа.
   - Лорелла, - презрительно прошипела Алька и даже отвернулась, чтобы ни единым взором не стать причастной к бывшей подруге.
   Зато Наташа, будучи наслышанной об отношениях популярной исполнительницы с Сашкой, с любопытством выглянула из-за угла и увидела певицу со спины: высокую стройную фигуру и золотистые длинные волосы, предмет зависти для любой девушки. Услужливое воображение тут же дорисовало и все остальное, от чего Наташа сделала гримасу и вернулась к Альке.
   - Она местная? - спросила между прочим.
   - Да, - рассеяно ответила Алька. - Но ненадолго. Скоро - кажется, в сентябре или августе - она уедет отсюда.
   - Вот как? - насторожилась Наташа. - Что же, ей здесь не нравится?
   - Нет, наверное. Она решила сделать карьеру.
   - Выходит, ты близко ее знаешь?
   - Нет, - ответила Алька, подумав. - Я совсем ее не знаю.
   Они поднялись на пустой второй этаж. Там было тихо и мирно, в отличие от вечеров и дискотек, как будто в девять-десять часов пополудни кто-то выпускал в этом очаровательном месте целый сонм прешаловливых бесенят, а около часа ночи опять загонял их в клетку. Алька, инстинктивно избегавшая оживленных сборищ, любила второй этаж только днем, когда там никого нет.
   - Значит, они развлекаются вот здесь, - произнесла Наташа, подошла к возвышению, днем ничуть не напоминавшему сцену, взобралась на него и сделала несколько шагов, как бы прислушиваясь к самой себе. Затем вдруг встала в позу, копируя какую-нибудь эстрадную певицу, поднесла к лицу руку с воображаемым микрофоном и визгливо заверещала "Желтые тюльпаны". Алька остолбенела. А Наташа, так же внезапно, упала на одно колено, как Игорь Тальков, и почти таким же низким голосом, поразительно точно имитируя его интонации, исполнила:
   Природа мудра, и Всевышего глаз
   Видит каждый наш шаг на тернистой дороге,
   Наступает момент, когда каждый из нас
   У последней черты вспоминает о Боге.
   Встала и продолжила эту песню не сильным, но очень приятным голосом:
   Вспомнил и командарм о проклятии отца,
   И как Божий наказ у реки не послушал.
   Тогда щелкнул затвор и девять граммов свинца
   Отпустили на суд его грешную душу.
   Ее голос усилился к последнему куплету и стал еще убедительней. Пожалуй, ее не было бы слышно под музыкальное сопровождение, и Лора, например, с явным пренебрежением пожала бы плечами в ее адрес, но Альке это понравилось даже больше, чем талантливое пение Лореллы.
   А затон все хранит в глубине ордена,
   И вросли в берега золотые погоны,
   На года, на века, на все времена,
   Не порушены памятью Тихого Дона.
   Алька прохаживалась вдоль стеклянных стен и разглядывала Наташу, не сводя с нее взгляда, словно снова раскрыла совершенно новый, интереснейший мир. Вот уж не думала никогда, что Наташа способна на такие вспышки эмоций! Как подросток, честное слово. Нет, она совсем не такая, как о ней думают все, и в первую очередь Сашка. Жаль, очень жаль, что они с Сашкой не понимают друг друга. И расстаться почему-то не хотят, будто им и в голову не приходит эта мысль.
   Нет, лучше не вторгаться в чужую личную жизнь.
   - А у тебя неплохо получается, - сказала Алька издалека. - Ты умеешь петь?
   - Нет, к сожалению, - ответила Наташа. - Но я всегда пела в компании друзей и приятелей. Они постоянно приставали ко мне с просьбами, - оправдывающимся тоном пояснила она. - Я не могла все время отказываться. А то они обижались.
   - У вас была большая компания? - поинтересовалась Алька, сцепив руки за спиной и поворачиваясь к стеклянной стене, куда ярко светили солнечные лучи.
   - Не очень, - сказала Наташа и ловка спрыгнула со сцены. - Человек шесть. Кое-кто присоединялся еще, но эти шесть человек были основой. Обычно мы собирались у моей подруги, в соседнем доме, и засиживались допоздна, а потом уходили гулять. Заглядывали и на дискотеки. А ты? Ходишь на танцы?
   Алька поморщилась:
   - Не люблю танцы.
   - И с тем? - Наташа значительно мотнула головой, она имела в виду Толика. - Тоже ни разу не была на дискотеке?
   - Почему же? Была, - спокойно ответила Алька. - И без него тоже была. Но я все равно не люблю, хоть и бываю, даже сейчас.
   - Какая ты странная, - наставительно произнесла Наташа и подошла к двери подсобки, где висел основательный замок. - Для меня в твои годы не было ничего важнее танцев и друзей. Я не смогла бы жить как ты, в одиночестве.
   Алька не ответила. Она глядела в сторону моря. Отсюда был виден только небольшой его участок, в промежутке туек и платанов, оно казалось далеким и ненастоящим, как синее стекло. А здесь, в парке, царила тень, прохлада, свежий воздух. Наташа выпустила из рук замок и подошла к подружке.
   - Пойдем отсюда, Аль, - попросила она. - Очень красивый клуб, конечно, но мне как-то не по душе... Пойдем отсюда.
   Алька согласилась.
   На следующий день они решили побывать на море, вдвоем, и определить для себя, понравится им или нет. Наташа набрала в саду яблок, купила на базаре сборник анекдотов и газету с кроссвордами, достала из кладовки персиковый компот и налила его в термос. Она намеревалась как следует отдохнуть с этой славной девочкой! Бесспорно, она совсем не такая, не дикая, как может показаться с виду. Просто взрослеющий ребенок в поисках своего пути, своей судьбы. Жаль, что пока никто не оценил ее по достоинству. Так что - будь что будет, пусть Сашка осудит ее, даже их обеих, но впервые в жизни у его жены появилась отдушина. Алька умела слушать, и хотя Наташа не распространялась о подробностях семейного быта, было ясно, что Алька понимает: здесь все не так гладко, и братец Сашка может быть и не лапочкой. Но Алька не обмолвилась ни словом - то ли от неудовольствия, то ли из деликатности.
   Почему же раньше она, Наташа, не замечала, что Алька способна на душевную близость? Возможно, еще тогда вся жизнь окрасилась бы в иные цвета, и все пошло бы по-другому...
   Увидев Наташу во дворе, Алька удивленно остановилась возле калитки. Вот уж чего не ожидала! Как хорошо смотрятся на тонкой Наташиной фигуре облегающие джинсы и клетчатая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей и закатанными рукавами!
   - Какая ты красивая, - вместо приветствия призналась Алька и улыбнулась.
   Наташа повернулась к ней:
   - Привет, привет! Зато ты выглядишь неважно. Что-нибудь случилось? Что-нибудь дома?
   - Нет, - возразила Алька как-то вяло, но она и впрямь была не в форме. Желтоватая бледность, круги под потухшими глазами, чуть хриплый, неровный голос - все указывало на скрытый недуг, от которого нет излечения, кроме несокрушимой силы воли и поддержки всех близких людей...
   - Может быть, отложим поездку? - опасливо предложила Наташа, но Алька вновь возразила, на сей раз куда активнее.
   - Нет, зачем! Со мной все в порядке, просто я... Ну, просто я не выспалась. Не будем отменять поездку. На море мне станет лучше. И намного.
   - Как знаешь.
   Наташа выпрямилась, и Алька, наконец, увидела, с чем та возилась возле гаража.
   - Мотоцикл? - недоуменно сказала Алька. - Разве Сашка не уехал на нем на работу?
   Наташа махнула рукой, испачканной в моторном масле.
   - Он в последнее время ходит пешком, - ответила она. - Не знаю, почему. Нам везет, правда?
   - Ты о чем? - не поняла Алька.
   - Глупая, - засмеялась Наташа. - Мы поедем на нем.
   - Ну, - усомнилась Алька. - Ты умеешь водить?
   Наташа снова засмеялась.
   - Умею, - ответила она. - Ты этого, конечно, не ожидала. Я думаю, Саша тоже не в курсе, что я хорошо езжу не только на мотоцикле, но и на машине.
   Алька долго на нее смотрела, потом восхищенно покачала головой и усмехнулась:
   - Слушай, ты просто чудо! Как же Сашка женился на тебе, не зная о невесте таких потрясающих вещей? Выходит, мы поедем на мотоцикле.
   - Совершенно верно, - подтвердила Наташа и лукаво подмигнула. - Ирония судьбы, не так ли?
   Алька еще раз покачала головой. Ей даже начала нравиться эта затея, она любила кататься на мотоцикле. Конечно, за широкой спиной старшего брата ей было бы куда спокойней, но если его жена уверяет, что тоже умеет водить транспорт, то почему бы этим не воспользоваться? Так даже интереснее.
   Она открыла калитку, Наташа выкатила мотоцикл на подъездную дорожку, обсаженную большими кустами сирени, и Алька захлопнула калитку, на всякий случай уточнив:
   - У тебя все заперто?
   - Да, успокойся. Надевай шлем.
   В Сашкином черном шлеме Наташа выглядела еще лучше. Прямо подросток-рокер, с блестящими под козырьком глазами и коротким светлым пучком волос, висящим из-под шлема сзади, на шее. Ее тонкие руки уверенно держали руль. Она завела мотоцикл. Алька уселась позади. Наташа выжала сцепление, мотоцикл покачнулся и поехал, хотя, если быть до конца честной, Алька была убеждена в обратном.
   Чтобы не привлекать внимание правоохранительных органов, Наташа блуждала по узким окольным улочкам, однако, при всей ее старательности, в этом не было особого смысла - по центральной улице все же пришлось проехать. Без этого к морю было не попасть. Наташа, скорее всего, немного бравировала своим умением и испытывала от этого удовольствие.
   В центре города, как всегда, было очень шумно. Наташа искусно лавировала среди машин, Алька не уставала ей удивляться. Смогла бы она сама хотя бы когда-нибудь научиться водить мотоцикл? Наверное, нет. Он такой большой и неуправляемый...
   Наташа слегка притормозила перед поворотом. Алька глазела по сторонам - видят ли здесь, какая удивительная парочка проезжает сейчас мимо них на стареньком, но вполне работоспособном мотоцикле? Народу вокруг было много, но все занимались своими делами и не интересовались теми, кто несется друг за другом по дороге. Альке вдруг захотелось чем-нибудь привлечь их внимание, что-нибудь сделать неординарное. Закричать во все горло? Замахать руками? Поднять ноги, как в каком-то иностранном клипе? Настроение было прекрасное, тянуло смеяться и шалить.
   Неожиданно мотор фыркнул и заглох.
   В панике Наташа завиляла рулем и попыталась повернуть. Алька так до конца и не поняла, что произошло, но само собой от ужаса зашлось сердце и отнялись руки и ноги... Мотоцикл рухнул на асфальт и со всего маху врезался в грузовик, не успевший остановиться и избежать столкновения.
   На улице тут же возникла стихийная суматоха, зеваки и автомобили образовали на месте аварии непробиваемое кольцо. Кто-то побежал в ближайший магазин, вызывать по телефону "скорую помощь" и милицию. Но, увы, две незадачливые мотоциклистки этого уже не видели и не слышали.
   Наташа погибла на месте. "Свернула шею", - грубо сообщил кто-то толпе любопытствующих. Алька была жива, но без сознания, и, хотя каких-то серьезных повреждений у нее не было, врачи никому ничего не сказали и увезли ее в больницу.
   Без сознания она была и вечером, когда к ней пришла мать, а с ней - А.Р. Для начала он усадил совершенно подавленную родительницу в коридоре на стул, а сам разыскал дежурного врача и попросил объяснить им, что случилось.
   - Да, - произнес врач. - Это ее мать? Прекрасно. А вы кто такой, позвольте спросить? Старший брат?
   - Ни в коем случае. Я ее тренер. Видите ли, доктор, она играет в футбол в моей команде.
   Врач подозрительно окинул его взглядом:
   - Хорошая же у вас команда! И многие у вас в команде принимают наркотики?
   - Что? - вне себя воскликнула мать. - Не может быть! Гулять - да, она гуляла, но чтобы наркотики...
   Она будто задохнулась этим словом и снова без сил опустилась на стул. А.Р. пока молчал, но внимательно слушал.
   - Она не гуляла, - возразил врач. - По крайней мере, ничто на это не указывает. А вот анализы подтвердили, таблетки она употребляла, по-видимому, регулярно. Метилдиоксиметамфетамин или что-то очень на это похожее.
   - "Экстази", - уверенно произнес А.Р.
   - Совершенно верно.
   - Давно, по-вашему, она их принимает?
   - Не думаю, - ответил врач. - Вы хотите ее видеть?
   - Да, если можно.
   Они вошли в палату. Мать не выдержала, разрыдалась и бросилась обратно, в коридор. Признаться, А.Р. Тоже стало не по себе, когда он увидел Альку под капельницей, мертвенно-бледную, неподвижную, с мгновенно осунувшимся лицом - ох, сами собой невольно рисовались цветы и свечи вокруг гроба в каком-нибудь гоголевском произведении...
   - Вы будете здесь? - спросил врач и вышел к матери, получив утвердительный кивок.
   А.Р. придвинул к кровати табуретку и сел. Этого показалось мало, и он взял ее за руку - за эту безжизненную детскую руку, которая в его ладони была еще меньше и мягче.
   - Алина, - сказал он шепотом. Не мог отвести от нее глаз. Ну как плохо все складывается для нее! Слава Богу, что жива, а остальное приложится, как говорится, но все-таки, лучше бы она осталась в команде. Тогда бы ничего не случилось. Что этот эскулап там твердил о наркотиках? Чушь собачья! Но даже если и были эти наркотики, футбол все исправит. Футбол - сама жизнь. Она заиграет, все вернется в прежнюю колею, а весь этот кошмар, в том числе и наркотики, и авария, останется в прошлом, как сон. СтОит только вновь заиграть в футбол.
   В палате стояли еще две кровати. На одной из них лежала бойкая старушка, и притом крайне говорливая, судя по тому, с какой настойчивостью она пыталась втянуть его в беседу. Еще одна кровать была свободна. Вероятно, на ней сегодня переночует мать пострадавшей, если соберется с силами и не впадет в истерику.
   Он не слышал, с чем к нему обращалась старушка, и не отвечал ей ни словом, ни жестом. Сейчас он видел только Альку и думал только о ней. Личико как у куколки. Как-то не верилось, что она могла умереть, может умереть и умрет-таки когда-нибудь, через много лет. Она должна жить, она призвана жить, она сама - олицетворение жизни. Вспомнить если, как она вела себя на поле! Он знал это лишь по записи, но и это давало о ней определенное представление. Она была неудержима. Футболка с десятым номером металась то тут, то там, словно язычок пламени, Алька выполняла массу полезной работы. Маленький, маленький капитан. А.Р. нежно сжал ее ладошку. Маленький, маленький, но храбрый молчун. Хорошо даже то, что она не позволила ему ее запугать и отстояла, хотя бы перед самой собой, свою точку зрения. Такие в футболе тоже нужны.
   Ну, очнись же, Алина.
   Внезапно она всхлипнула и зашевелилась, сразу вся, что-то пробормотала и захныкала. А.Р. положил ее руку на одеяло и в два шага пересек палату до двери.
   Врач еще разговаривал с ее матерью. Та не умолкая плакала. А.Р. заранее посочувствовал Альке: мать не сумеет поддержать ее в такой тяжкий момент, а он, увы, остаться с ней не имеет права.
   - Она приходит в себя, - негромко сказал А.Р.
   врач тут же направился в палату, за ним засеменила и мать, но встала у двери и не решилась идти дальше. Алька не отрывала глаз и не разжимала губ, только силилась перевернуться на бок, а там стояла капельница, и руку нельзя было сгибать. Похоже, она отделалась шоком и несколькими ушибами. Врач прослушал ее стетоскопом и ушел. На табуретку вернулся А.Р. Скоро ей должны были сделать уколы.
   Первой ее мыслью было: Господи, почему я сплю?
   Это было совершенно не похоже на обычный сон. Скорее это - как обычная смерть. У нее абсолютно исчезло чувство времени. Показалось даже, будто прошло не больше минуты. Она была словно другим человеком, не собой. (Потому что в каждом человеке очень сильно убеждение, что с ним самим ничего такого произойти не может.) Не чувствовала ни клеточки собственного тела. Не чувствовала ничего. Господи, что это?
   И первое, что она увидела перед собой, с трудом, на долю секунды, разлепив веки, - расплывающееся, как в тумане, лицо главного тренера.
   - Это вы? - силилась спросить она, но у нее ничего не получалось. Он слегка пожал ей руку и сказал:
   - Держись, Алина. Я знаю, ты выдержишь.
   - Нет, - неожиданно громким, но сиплым голосом ответила она, и он не стал возражать, а встал с табуретки, так как вошла медсестра. Ее лицо было закрыто марлевой повязкой, оставались лишь глаза, и она несла с собой поднос. Через мгновение Алька увидела перед собой шприц - в глазах все плыло и раздваивалось, а мозг отказался что-либо соображать. Укол был сделан в вялую руку, затем медсестра подхватила поднос со шпицами и заспешила в другую палату.
   А.Р. присел рядом с Алькой, еще раз пожал ей руку и сказал:
   - Мне пора идти, Алина. Тут с тобой останется твоя мама. Выздоравливай поскорей. Без тебя в команде плохо.
   Вдруг он заметил, что она явно собирается заплакать, и растерялся.
   - Ну уж нет, Железовская! Ты ведь одна из "амазонок". Ты их капитан. Вспомни, какими были настоящие амазонки. Вас же не зря так назвал Николай Константинович. Ну, до свидания, Алина. Скоро увидимся.
   У нее вновь не получилось ответить, и она тогда несколько раз кивнула, но все-таки не удержалась и всхлипнула. На пороге А.Р. обернулся к ней, напоследок. "Маленький капитан". По-другому ее уже никто не назовет.
   Она лежала, как бревно. Не беда, что он ушел. Главное - он был здесь, приходил к ней. И это - победа, несомненно. Не над ним. Над самой собой. Она вернется в команду и заиграет в футбол, но не так, как раньше, а совсем по-другому. По-новому, и вообще, вся жизнь сейчас какая-то новая.
   На ночь ей, кроме антибиотиков, вкололи анальгин и димедрол. В холле включили телевизор, там показывали какой-то художественный фильм. А Альку из-за димедрола вело в сон, она была будто в бреду. На соседней кровати мирно почивала говорливая бабуля. На третьей спала Алькина мать.
   Утром их разбудили очень рано. В шесть часов всем больным сделали уколы и разнесли градусники. Алька разозлилась. Она не выспалась! Но уже через полчаса ей вдруг захотелось двигаться, двигаться немедленно. Она уже не могла лежать, но и подняться почему-то не получалось. Тогда она согнула ноги. Этого было мало. Куда-то делись силы, и ее тело, над которым она привыкла властвовать, на сей раз не желало слушаться, как она ни напрягалась. Просить помощи - ни за что! Пришлось ухватиться за железную спинку кровати, подтянуться, перевернуться на бок, в более удобную для нее позу, и издать удовлетворенный возглас.
   Ты еще не совсем размякла, Железовская.
   Скорее бы вернуться к футболу.
   После обхода к ней зачастили гости. Она чувствовала себя крайне неловко, смущенно краснела и заикалась, а то и вовсе молчала от стыда: "Как же много людей меня любят, хотя я этого не заслуживаю!" Первым наведался Николай Константинович. Он принес ей яблок и посидел с ней, все время тревожно в нее вглядываясь. Она прилежно ему улыбалась и успокаивала, но он видел в ней что-то, чего она вдруг испугалась. Она, собственно, уже все знала об аварии, и едва пришла в себя от известия о гибели Наташи, однако его заботило не это. Он искал, осталось ли в ней что-нибудь от прежней Альки, к которой, несмотря ни на что, все были привязаны. Пока это было неизвестно.
   Затем приходили родители.
   Затем, сразу после тренировки, девочки из команды. Не все, конечно, а лишь те, с кем она была наиболее доброжелательна. Они справедливо рассудили, что всей компанией их к пострадавшей не пустят, и приходили по очереди.
   Последней из них заявилась Катька, чему Алька очень удивилась, причем приятно удивилась. Девчонки успели поведать ей, как развивались события в команде, и превознесли до небес единственную из них, заступившуюся за опального капитана. Алька недоумевала, зачем той было все это нужно, но слава Богу, хотя бы этот конфликт, наконец-то, исчерпан.
   Катька притащила ей целый ворох журналов "Мы" и "Пульс". И большую коробку мармелада. Алька так обрадовалась этому, что готова была расцеловать своего извечного оппонента в обе щеки. Как ни странно, с ней можно было разговаривать и без взаимных подкалываний. Интереснее даже, чем с высокоинтеллектуальной Лорой.
   И, ближе к вечеру, к ней снова зашел А.Р. Правда, он не говорил с ней, больше с врачом, да и сидел у нее не больше пяти минут. Но это было приятнее, чем все то, что было в тот день. Потому что его посещение служило как бы гарантией того, что, поправившись, она обязательно заиграет в футбол.
  
   В Новороссийске "Амазонка" выиграла, причем довольно уверенно. Но теперь А.Р. был убежден, что это не от радости по поводу возвращения Альки. Просто эти чуткие души ощутили какие-то перемены в нем самом - в главном тренере. Хотя он не снижал нагрузок и не позволял Николаю Константиновичу поддаваться жалости. Изменилось его отношение к ним, это правда. "Бегония скоро начнет выпускать свежие листочки и, наверное, расти понемногу", - с иронией думал об этом главный тренер.
   Это была первая победа "Амазонки" после смены руководства. А.Р. ей, между прочим, отнюдь не обрадовался. Во всяком случае, внешне. Зато девчонки заметно повеселели. Они уже не так безнадежно смотрели на мир. В самом деле, чего еще им желать? Николай Константинович регулярно приходит к ним. А.Р. - все так же безупречен и обожаем, но уже не так чужд для них, как раньше. Скоро вернется в строй Алька. На юге продолжается лето, благодатнейшая пора отдыха и развлечений. Любимое дело вновь стало любимым делом, самым любимым на свете. И ничто больше не заставит их отказаться от него.
   Субботняя тренировка была в самом разгаре, когда на стадионе появился посторонний человек, на которого поначалу не обратили внимания. Девчонки усердно занимались на запасном поле, с ними - А.Р., на сей раз без Николая Константиновича. Неуместный посетитель, сознавая, по-видимому, свою неуместность, к ним не приближался, а принялся медленно прохаживаться вдоль раздевалок, в тени лип и каштанов, и изредка поглядывая в сторону команды. Он, судя по всему, ждал.
   Поэтому, как только раздался свисток на перерыв, он быстро направился к полю и наткнулся на главного тренера, который шел к себе в кабинет. И хотя его внешность была знакома любителям футбола, посетитель его не узнал, поскольку был занят другим. Он кого-то жадно высматривал среди девушек.
   - Извините, - холодно произнес А.Р. и прошел мимо.
   Катерина оглянулась на его голос, заметила подошедшего гостя и, изменившись в лице, подскочила с лавочки. Она была настроена агрессивно, но Толика это не могло остановить. Его узнали и другие девушки, одна из них успела поймать Катьку за майку, чтобы та во время этой задержки не поленилась шевельнуть мозгами. И впрямь, Катька будто опомнилась, решила предоставить гостю право самому начать объясняться и вернулась на лавочку.
   Толик с унылым видом снова оглядел девушек и, похоже, результат осмотра его не удовлетворил. Он не нашел среди них ту, которую надеялся найти, и вынужден был обратиться словесно.
   - Здравствуйте, девочки. А где Аля? Почему ее здесь нет?
   Голос у него был такой же унылый, как и лицо. Катька сверлила его глазами, готовая ринуться в бой.
   - Если не ошибаюсь, Толик, - сказала она вызывающе.
   - Откуда ты знаешь?
   - И, если не ошибаюсь, в первый раз мы видели тебя здесь в феврале, - продолжила она.
   - Ну и что?
   - И, если не ошибаюсь, в последний раз мы видели тебя в Новороссийске, на стадионе "Труд", - безжалостно продолжила она. - И не буду отвечать за всех остальных, но лично я прекрасно помню, что тогда произошло.
   - Где Аля? - перебил ее Толик.
   - Вы, новороссийцы, повели себя по-хамски по отношению к нам. - Она слегка наклонилась вперед. - Как бы я хотела стереть тебя в порошок и развеять по ветру. Негодяй.
   - Мне безразлично твое мнение обо мне, - отрезал Толик. - Я пришел сюда к Але и не уйду, пока не дождусь ее.
   - Ну и жди до посинения, - бросила Катька. - Зачем она тебе?
   - А тебе-то что? Я должен поговорить с ней.
   Она усмехнулась:
   - Ну надо же, каков молодец! С чего ты взял, что она хочет говорить с тобой?
   - Даже если и не хочет, я заставлю... Где она?
   Катька зашлась от бешенства и вскочила с места:
   - Убирайся отсюда, пока я не вызвала охрану! Заставит! Да ты и волоска ее не стОишь, негодяй, подлец! Тебя убить мало! И забудь об Альке раз навсегда! Посмеешь приблизиться к ней хотя бы на километр...
   Она не успела закончить свою угрозу, потому что рядом неожиданно оказался главный тренер, которого они не заметили, увлеченные Катькиными речами.
   - Успокойся, - сказал он ей и повернулся к Толику. - Что вам здесь нужно, молодой человек?
   Он уже собрался было приструнить своих обнаглевших подопечных, чтобы впредь на стадионе не появлялись их друзья-приятели, здесь все-таки не место для свиданий влюбленных, а рабочий полигон, куда посторонние не допускаются.
   - Извините, что помешал тренировке, - вежливо, но с достоинством ответил Толик. - Я бы хотел встретиться с Алей Железовской, но ее почему-то нет. Могу я узнать, где она?
   А.Р. пристально смерил его глазами. В отличие от многих, он никогда не ставил под сомнение, что Алька - юная и весьма привлекательная особа, и у нее должен быть близкий друг. Он снова вспомнил их разговор ночью на берегу моря. "Тебя что, дружок бросил?" - "Да". - "Скажите, какая трагедия! И что ему в тебе не понравилось? Твои ночные блуждания?" - "Нет. Просто я такая некрасивая, что его приятели надо мной смеялись". И так спокойно, так убежденно она это сказала... Но ведь это неправда! Как можно было так с ней поступить? Что смешное можно было найти в ее азартно поблескивающих темных глазах, внезапной, как вспышка молнии, улыбке?
   "Он для меня умер... Но после этого я боюсь других людей".
   Так вот он каков. Красавец. Зачем пришел, если она ему не нужна? Посмеяться захотел? Давно не смеялся? Да еще и в рабочее время! И, наконец, почему ему вечно приходится вмешиваться в частную жизнь подопечных? Неужели девчонки просто по природе своей не могут жить спокойно и разумно?
   Катька прикусила язычок, но было видно, что она изо всех сил сдерживается, и у нее кончается терпение. На всякий случай одна из девушек, сидевших на лавке, крепко взяла ее за край майки.
   - Как видите, Алины здесь нет, - произнес А.Р. и достал свисток и секундомер, чтобы возобновить занятия.
   - Прошу простить меня, - настаивал Толик, - где я могу ее застать? Мне очень надо поговорить с ней.
   А.Р. остановился и надменно повернулся к нему:
   - Молодой человек, вы отвлекаете нас от работы. Алины здесь нет, повторяю, и не будет еще долго. Всего хорошего.
   Катька добавила к сему мстительное фырканье и, посчитав инцидент исчерпанным, переключилась на тренировку.
   Но Толик не ушел. Полностью погрузившись в свои мысли, он долго ходил вдоль скамеек, вокруг деревьев, у бровки. Он не обратил внимания, что тренировка давно закончилась, и все разошлись по домам. Он бродил так, словно лунатик, пока лицом к лицу не столкнулся с Катькой, которая, сложив руки на груди, прислонилась спиной к дереву и следила за ним.
   - Ну что еще? - резко спросил он. - Она не пришла.
   - Кретин, - ответила Катька. - Ты всерьез думаешь, что достоин ее?
   Он немного помолчал, потом развел руками и сдался:
   - Вот. Конечно, нет. Повесь меня за это. Или расстреляй.
   - Зачем тебе Алька? - устало поинтересовалась она.
   - Я скучаю без нее.
   - Какая радость! И что из этого?
   - Ты думаешь, я стану перед тобой исповедоваться? - хмуро сказал он.
   - А ты думаешь, она станет тебя слушать?
   Он начал горячиться.
   - Пойми, ты не знаешь ведь, что между нами было. Она не могла, просто не могла вот так вычеркнуть меня из жизни.
   - Ну и самомнение. - Катька мотнула головой. - Она приложила много усилий, чтобы забыть тебя. Начать новую жизнь. Заняться только футболом, и больше ничем. Она, черт возьми, так привыкла к тебе, что... Скажи, зачем ты это сделал? Встречался с ней, а потом... - Она не захотела договаривать. - Интересно, что бы ты сам чувствовал на ее месте?
   - Не знаю, еще мрачнее произнес он.
   Она оторвалась от дерева.
   - Не знаешь, - повторила. - Когда она говорит "нет", то это окончательно. И мне тебя совсем не жаль.
   И она пошла к выходу. Толик устремился вслед за ней, остановил возле калинки и умоляюще спросил:
   - Ну, где же она? Как ты не понимаешь, что я не живу без нее!
   - Оставь ее в покое! - прошипела разъярившаяся Катька. - Она попала в аварию и сейчас лежит в больнице. Черт бы тебя побрал! Неужели до тебя не доходит, как больно ты ей сделал?
   - А мне, по-твоему, не больно? - уже отвлеченно бросил Толик и, ускоряя шаг, направился в сторону больницы.
   Катька глубоко вздохнула, поправила на плече ремень своей спортивной сумки и пошла домой.
   У себя в палате Алька не скучала. Понемногу приходила в себя, с трудом, но часто бродила по коридору, превозмогая головную боль, тошноту и какую-то навязчивую слабость во всем теле. Со старушкой - соседкой по палате - она разговаривала мало, да и слушала ее вполуха. У нее были свои проблемы, и главная из них - футбол. Врая пообещал, если ей станет получше, через недельку ее выписать. Ей становилось лучше, но даже так она не представляла себе, как сможет играть в таком состоянии. При мысли о тренировках (не принимая в расчет слезоточивых воспоминаний) она вся похолодела, потому что была еще слишком слаба для футбола.
   В тот день она читала журнал "Мы", любезно принесенный Катькой, сидя с ногами в постели, как она привыкла делать это на берегу моря. Ей нравился веселый рассказ о полицейском и огромном черном коте. Она от души улыбалась, настроение у нее было вполне сносное, хотя и мутило от бесконечных уколов, а память изводила ее сыгранными ею матчами, сыгранными давно, чуть ли не столетие назад... Ничто не предвещало каких-нибудь еще катаклизмов, как вдруг случилось что-то совершенно непредвиденное.
   Подняв голову над журналом, она увидела в открытой двери Толика. Он стоял не шевелясь, будто боялся спугнуть ее, и смотрел не отрываясь. Ее лицо изменилось - медленно и неотвратимо захлопнулась дверь в чудесный, сказочный ее мир, и на его глазах покрылось ледяной броней отсутствия и безразличия. Как долго она изгоняла из головы все, что было связано с Толиком! Малейшее слово, движение, взгляд - всё, всё, что причиняло боль, особенно последние его слова, там, на поле, в Новороссийске: "Зря стараешься, дурочка, тебе конец". Как будто она сама это не понимала! Обрушился этот разноцветный ореол их дружбы и влюбленности, все вокруг стало скучным и серым, и нет спасенья из такой серости, кроме футбола... Она вдруг почувствовала страх. Доверишься ли тому, кто однажды тебя предал?
   После их последней встречи она изменилась. Побледнела, подстригла короче отросшую челку. Глаза были огромными на похудевшем лице, под ними залегли тени... И все же она показалась ему куда лучше, чем раньше, и ни за что не хотелось отпускать ее от себя.
   А вот он ни капельки не изменился. Такой же красивый и самоуверенный, как полководец, как победитель, и за этот победный вид Алька бы его убила. Заметив, что он обнаружен и скрываться уже нет смысла, он переступил через порог и с удовольствием отметил: они в палате одни, и никто не помешает их объяснению. Впрочем, его не остановил бы и иной расклад, он должен был объясниться.
   Она захлопнула журнал и намеревалась спустить ноги с кровати - может быть, не подведет ее прежняя стартовая скорость, которую не уставал нахваливать Николай Константинович. Но бежать было поздно. Она вернулась в прежнюю позу, обхватила колени руками и уткнулась в них лицом, лишь бы не смотреть, не видеть.
   - Привет, Алик, - сказал гость.
   Она молчала.
   - Мне сообщили, что ты не хочешь меня видеть. Меня это не удивляет. Но мне очень нужно поговорить с тобой.
   - Долго же ты ждал! - глухо донеслось из-под локтя.
   - Я не знал, что мне будет так плохо без тебя, - с запинкой ответил он. - Я думал, все это скоро забудется и пройдет. Я думал, встречу девушку лучше тебя...
   Она не шевельнулась.
   - Не молчи, Алик, - попросил он. - Накричи на меня, пошли к дьяволу, только не молчи!
   Вдруг она взглянула на него исподлобья, тяжело, испепеляюще.
   - Меня зовут Алька, понял? Алька, а не Алик! И убирайся отсюда, иначе я позову на помощь!
   Она вся дрожала от ярости. Так ведь, наверное, и до убийства недалеко. Он подошел поближе. Она сделала невольное движение, словно защищаясь от нападения.
   - Я не уйду, - кротко сказал он.
   - Ты пользуешься тем, что я не могу встать и убежать, - предупредила она его. - Что еще ты хочешь от меня?
   Слава Богу, заговорила. Значит, потеряно не так уж много.
   - Я хочу, чтобы мы с тобой встречались, как тогда, замой, - честно ответил он.
   Сначала у нее вытянулось лицо от изумления, потом она засмеялась, нервно и горько. И не успев отсмеяться, произнесла ядовито:
   - Ты, конечно, уверен, что я побегу на твой свист, как послушная собака, которую ты как следует отпинал ногами, а она, как ей и положено, об этом начисто забыла и готова снова служить тебе. Не так ли?
   - Не так. Если бы я мог, я все изменил бы. Я идиот, Алик. Я идиот, негодяй, мерзавец, но я не могу без тебя, черт возьми!
   Она прекратила смеяться.
   - Я понимаю, что тебе неприятно, но, пожалуйста, вспомни, как хорошо нам было тогда, в феврале, и весной, пока... Не отворачивайся от меня. Я не верю, что ты забыла все.
   Он присел рядом с ней и попытался взять за руку. Она оттолкнула его с силой, удивившей и ее:
   - Убирайся.
   Ненависть? Отвращение? Что она чувствует? Неужели никогда не сможет простить ему этой ошибки?
   - Хорошо, я уйду, - согласился он. - Но учти: я не оставлю тебя в покое. Даже не надейся на это.
   - Пошел вон!
   Запустить в его удаляющуюся спину чем-нибудь поувесистее! Она прицелилась было журналом, но не успела кинуть - он исчез в коридоре, а на его месте появился Николай Константинович.
   Впрочем, стараниями Катьки они помирились к тому дню, когда ее выписали из больницы. Катька сжалилась над ним и убедила Альку пойти ему навстречу, дать еще один шанс и поразмыслить над тем, что он на этот раз не притворяется, если выдержал такое унижение - искать ее при всех. У Альки, правда, на сей счет было свое мнение, но все же она решила рискнуть, держась от него на порядочной дистанции и следя, нет ли где подвоха. Так она, известная своей крайней непримиримостью, впервые в жизни пошла на компромисс.
   Из больницы домой они шли всей компанией. Толик тащил ее объемистую сумку, Катька и Николай Константинович были готовы в любой момент поддержать ее с боков, а замыкали шествие ее родители. Выйдя на улицу, Алька радостно зажмурилась и долго стояла просто так, дыша свежим воздухом, наслаждаясь солнечным светом и тем, что теперь все будет по-новому. Скорее бы заиграть в футбол.
   Первые настоящие шаги вызвали у нее в груди шквальное сердцебиение. Но скоро она отвлеклась от этого ощущения, глазея по сторонам - ей казалось, что все вокруг разительно изменилось. Может быть, именно от этого слегка кружится голова? Привычка быстро ходить подводила ее, иногда она даже чуть-чуть пошатывалась.
   Дома их всех ждал праздничный стол, подготовленный заранее, а Алька, ухватив с него для начала кусок пирога с вареньем, устремилась в свою комнату и лихорадочно включила магнитофон с любимой музыкой. Замечательная комната и вечный беспорядок, с которым бесполезно было бороться, сущий необитаемый остров, келья, тут же облекла ее знакомой с детства обыденностью, как привычная домашняя одежда. Толик был здесь впервые и с улыбкой следил за тем, как его дорогая подружка озирается вокруг, словно не вполне узнавая родную спальню.
   На следующий день, с утра, она с небывалым удовольствием надела свой спортивный костюм, внимательно разглядела себя в зеркало и засмеялась. "Наконец-то!" И, не медля ни секунды, отправилась на стадион.
   Там ее, прямо скажем, не ждали. Девчонки поигрывали в теннис, тренер занимался в кабинете бумажными делами, Николая Константиновича еще не было. Алька почувствовала ни с чем не сравнимую радость, очутившись в этой милой сердцу атмосфере. Даже пыльное, открытое палящему солнцу запасное поле веселило душу, возбуждало, манило бегать, прыгать, толкаться, бить по мячу.
   Ее заметили не сразу, чем дали ей возможность всласть размяться возле ворот, заняться легкими пробежками и повоображать себя Юргеном Клинсманном. А когда она была замечена, на корте поднялась суматоха, девчонки зашумели, подобрали пушистые желтые мячики и кинулись к ней - так давно они ее не видели. Она засмеялась над ними, ощущая себя героем дня.
   Явился и Николай Константинович. Суета на запасном поле привлекла его внимание, он разогнал девчонок и узрел тут Альку, улыбающуюся, румяную, слишком румяную даже, и она была полностью уверена, что устроила всем приятный сюрприз.
   Он принялся уговаривать ее вернуться домой и окончательно окрепнуть, прежде чем браться за работу. Но прекрасно понимал, что она его ни за что не послушается. И в самом деле, она лишь отрицательно качала головой на его увещевания и с некоторой тревогой ожидала появления здесь А.Р. - вдруг он тоже не согласится?
   Начиная тренировку, А.Р. церемониться с ней не стал и немедленно удалил с поля. Она упрямо стояла на своем. Сдвинуть с места ее можно было бы только, наверное, бульдозером. Тогда А.Р. нашел, как казалось, взаимопримиряющее решение. Он указал ей на беговую дорожку и велел не спеша по ней бегать, с перерывами, с остановками, с ходьбой, и ни в коем случае не переутомляться. Сперва она делала вид, будто не понимает, в чем дело, но затем все-таки пошла к беговой дорожке, чтобы не задерживать остальных. Ведь главный тренер все равно не уступит, а за ослушание может отправить на скамейку запасных. Нет, благоразумнее будет подчиниться и побегать вокруг поля, на потеху ехидным подружкам по команде.
   Как ни странно, бежать было тяжеловато. Мешала какая-то странная, неизведанная ранее слабость и усталость - вот что всего непонятнее! Прежде она могла наворачивать круг за кругом так же легко и свободно, как гулять по набережной. А теперь она часто останавливалась и отдыхала, опираясь руками в колени. Это не очень-то помогало. В щеках стучал пульс, и хотелось тут же лечь, прямо на дорожку, и немного поспать... Ну, нет.
   Она с трудом выпрямлялась и продолжала свой неторопливый бег, вялая, размякшая. "Никогда больше не лягу в больницу. Вот что она со мной сделала. Таким манером я еще долго не заиграю в футбол! Успею ли завершить в команде сезон?" При этой мысли она вздрогнула. Это что же, пропустить половину года?
   И снова разгибалась, и снова бежала, не имея сил ни двигаться, ни прекратить это однообразное, утомительное движение...
   Внезапно что-то произошло. Она затруднялась определить, что именно, но продолжала по инерции бежать. Голова пошла кругом, как на быстрой карусели, все стало бесконечно далеким и мутным, звуки слились, потемнело в глазах.
   Девчонки увидели, что с ней что-то не так. Она бежала зигзагом, потом вдруг у нее подкосились ноги, она замедленно и плавно опустилась на беговую дорожку и осталась лежать. Катька в тот же миг закричала, напугав остальных, которые не сразу осознали ситуацию. Все, прервав тренировку, бросились с поля к дорожке.
   А.Р. на правах старшего протиснулся сквозь своих подопечных, присел рядом с Алькой на одно колено, приподнял ее голову и бегло осмотрел. Нащупал на руке пульс. Никто не понял причин обморока. Сюда же заспешил врач команды, держа в руке аптечку и пузырек с нашатырным спиртом. Общими усилиями привели Альку в себя.
   Она страшно смутилась, устыдилась этой несвоевременной слабости и попыталась подняться. Это у нее не получилось. Она горестно всхлипнула, потому что ничего не могла поделать со своим телом, отказавшимся ее слушаться. А.Р. гаркнул, чтобы расступились и не мешали, совсем уж неожиданно подхватил ее на руки и понес к раздевалке. Так неожиданно, что девушки охнули.
   Он усадил ее в раздевалке и обратился за разъяснениями к врачу. Тот покачал головой, сочувственно глядя на расстроенную до слез Альку, и сказал, что пока неизвестно, в чем дело, с ходу и не определишь, но сегодня, во всяком случае, физические нагрузки категорически запрещены.
   Алька бурно запротестовала и сделала еще одну попытку встать, опираясь на Катьку. Теперь ей это удалось, однако ноги не желали шагать и, вообще, держать ее в вертикальном положении, и она вынуждена была снова сесть.
   - Вот, мне уже хорошо. Я могу стоять, - заявила она, но голос у нее дрожал от страха и неизвестности.
   - Забудь об этом, - сказал А.Р. и дал свисток на возобновление тренировки. Девушки потянулись к выходу, всем своим видом давая Альке понять, что они с ней, а главный тренер непререкаемым тоном добавил:
   - Сиди здесь, Алина. До дома тебя доведут. А вздумаешь геройствовать - запру тебя под замок до окончания занятий.
   Она пустила в ход умоляющий взгляд, оставленный им без внимания, и осталась сидеть, хотя волнующие звуки тренировки, такой близкой и такой недоступной, не давали ей успокоиться. Врач прослушал ее, сделал укол и ушел, а она, никак не смирившись с таким положением дел, потихоньку двигалась по раздевалке, поднималась и садилась, и постепенно восстановилась. Кровь потекла по жилам оживленнее, прояснился взгляд, и голова перестала кружиться. Но в душе было такое опустошение, что не хотелось нарушать предписания врача и главного тренера.
   Несколько девчонок и Николай Константинович проводили Альку до дома, и она всю дорогу уверяла их, что ничего такого особенного не произошло, все в порядке, и уже завтра она сможет начать занятия, даже вместе с остальными. Но Николай Константинович посоветовал ей не хорохориться, а завтра сходить в поликлинику на обследование. Она ответила "да", но по правде и не думала следовать его совету. Николай Константинович покосился на нее с подозрением и предупредил:
   - А для гарантии, маленькая моя, я пошлю с тобой Толика, чтобы ты не увильнула от обязанности.
   - Ладно, - буркнула она, поморщившись.
   Толик больше не играл в футбол. Он ушел из "Гекриса", когда понял, что в основной состав не годится, да и не настолько он был привязан к спорту, чтобы из-за этого рвать на себе волосы и посыпАть голову пеплом. Осталась в активе заочная учеба в институте, и на том спасибо. Теперь он жил в Черноморском у своего отца и виделся с Алькой каждый день.
   Он помнил, как любила футбол она, и немного завидовал ее увлеченности. Она без футбола не могла жить, как без дыхания, и забывала обо всем не свете, услышав свисток. Всякий футбольный матч по телевизору она смотрела запоем, не отвлекаясь ни на какие провокации извне. Это еще раз убеждало его в правильности решения уйти из команды - без такой вот любви к футболу никогда не стать настоящим мастером.
   А она бы стала мастером, если бы родилась мальчишкой. Это несомненно. Но все-таки (пусть она и не станет мастером) какое счастье, что она не родилась мальчишкой!
   Они встречались ежедневно, и отношения между ними мало-помалу налаживались. Она постепенно оттаивала, как льдинка под теплыми солнечными лучами, и все реже прикрывалась защитной броней грубости и неприязни, а он терпеливо ждал.
   Он умел ждать.
   Анализы она сдавала с заметным скрипом, ворча, что только что выписалась из больницы, а уж там-то заметили бы любую аномалию, но не возражала. Результатов нужно было ждать несколько дней, в течение которых она пропадала на стадионе, сидя рядом с Николаем Константиновичем на трибуне и мечтая поскорее получить от медиков добро на возобновление тренировок, тем более что тот приступ больше не повторялся. А.Р. был непоколебим и не допускал ее к занятиям.
   А результат оказался совсем не таким, на какой она рассчитывала. Нельзя было сказать точно, что тому причиной - регулярный прием таблеток "экстази" или шок после аварии, - но обследование обнаруживало у нее сердечную недостаточность, и это значило только одно: в футбол ей играть нельзя.
  
   Лето продолжалось, ослепительное южное лето. В пансионате "Голубая волна" каждый вечер набивался целый второй этаж дискотеки, молодежи. По городу прокатился слух, что Лорелла в конце августа уедет из Черноморского, а тогда где еще ее услышишь? И все спешили запомнить ее на тот случай, если она сюда больше не вернется. Сама же исполнительница приучила себя к мысли об отъезде и она даже стала ей нравиться.
   Приближалось время паковать чемоданы!
   Женская футбольная команда уже не проигрывала, заняла свое законное третье место, и при том, как слаженно она теперь выглядела на поле, спускаться ниже хотя бы на одну строчку не собиралась.
   Правда, все это происходило уже без Альки.
   Результат медицинского обследования она восприняла как неудачную шутку и не хотела ему верить. Всячески отгоняла от себя навязчивое подозрение, что это может оказаться правдой. У нее в голове не укладывалось, что с футболом покончено навсегда.
   Толик растерялся и не знал, как успокоить ее. Из поликлиники она вышла необычайно притихшая, словно наткнулась на непреодолимую преграду. Николай Константинович не поверил своим ушам и пообещал свозить ее в краевой диагностический центр, где работал один знакомый кардиолог. Поездку откладывать не стали, потому что идею поддержал А.Р.
   Все эти дни Алька не находила себе места от страха - она боялась, что ее лишат возможности играть в футбол, единственное стОящее дело в ее жизни, единственный свет в ее судьбе, все, к чему она изо дня в день стремилась. Она всерьез надеялась на ошибку, глупую ошибку докторов, ну не могли быть правдой их слова о болезни. Но часто у нее возникала злодейская, непростительная мысль о том, что никакой ошибки нет, с футболом придется расстаться. То же самое, что художнику ослепнуть, а музыканту - оглохнуть. Нет, нет, только не это.
   Дети умеют верить в чудеса.
   Но иногда одной веры мало.
   В Краснодаре диагноз подтвердился. Алька выслушала заключение врача не дыша. Рушились, как карточный домик, все ее мечты и чаяния. Смертный приговор, не иначе. Как она будет жить дальше? Чем займется? Без футбола все кажется не просто серым, а отвратительным.
   Рука Николая Константиновича легла на ее плечо, она вздрогнула и захотела ее скинуть, отвергая любую форму помощи и милости, но старый тренер, знавший и любивший Альку, словно собственную дочь, воспитавший ее в команде, первым научивший ее бить по мячу, руку с ее плеча не убрал. Когда-то, уже два или три года назад, к нему пришла девочка маленького роста, хмурая и дикая, как волчонок, и заявила о своем желании немедленно играть в футбол. Тогда он раскрыл в ней подлинный талант и помог найти себя. Теперь это сделать не в пример труднее. Скорее всего, ему это вряд ли удастся.
   Видя, как больная реагирует на происходящее, врач счел своим долгом банально произнести:
   - Мне очень жаль.
   Она подняла на него глаза и хрипло спросила:
   - И что же мне теперь делать?
   - Лечиться, - сразу ответил врач. - Пройти курс лечения, стабилизировать работу сердца и не беспокоиться об этом. А тогда уж думать и о другом.
   Алька облизнула высохшие губы и не удержалась:
   - А футбол?
   - К сожалению, об этом придется забыть.
   - Но у меня тот приступ никогда не повторялся!
   Врач постучал пальцами по столу.
   - Видите ли, девушка, дело не в приступе. Никому не известна та минута, когда он произойдет. Или не произойдет. Вы не сможете полноценно тренироваться и играть, так как во время и еще долго после лечения любые физические нагрузки чрезвычайно опасны. Я вынужден сказать, что вы теперь не сможете принести ощутимую пользу своей команде.
   Рука Николая Константиновича предостерегающе сжала ее плечо, но в этом не было нужды. Она не собиралась устраивать истерику. Только спросила, еще более хрипло:
   - И это... навсегда? Я до конца жизни не смогу играть в футбол, или когда-нибудь вылечусь?
   Врач молчал минуты две, видимо, затрудняясь подобрать слова помягче, поосторожнее. Обидеть девочку не входило в его планы.
   - Я не хотел бы внушать вам призрачных надежд, - наконец, ответил он. - Конечно, иногда бывает, что человек после лечения чувствует себя хорошо и ведет обычный образ жизни. Даже возвращается в большой спорт, занимаясь по индивидуальной программе, и добивается определенных успехов. Но, боюсь, ваша команда не может позволить себе такую роскошь.
   Николай Константинович резко убрал руку с Алькиного плеча. Отвернулся. Как прав был в тот момент врач! Но как это было жестоко по отношению к маленькому капитану, для которого футбол стал всем, а команда - почти семьей, ведь Алька появилась в ней одной из первых и сразу взяла на себя основные функции лидера, то есть силу воли и ответственность. Нет, такие безжалостные слова слушать невозможно.
   - Понятно, - ровным голосом сказала Алька. - Я могу идти?
   - Да, конечно.
   - До свидания.
   Узнав обо всем этом, А.Р. помрачнел, как туча. Все же Алька была ключевой фигурой в команде, и равноценную замену ей отыскать непросто. А пока придется обходиться без нее, с тем, что есть. Работа в "Амазонке" увлекала его, он все реже вспоминал о своем желании вернуться в Москву. Нужно было срочно выбираться из кризиса, наступившего в команде после его приезда, и он все усилия прилагал к этому, уже не заботясь о том, как он выглядит со стороны.
   Алька стала еще более замкнутой и молчаливой, чем раньше. Хотя она, как могла, крепилась, и старательно пыталась улыбаться и уверять всех, что лечение проходит нормально, и с ней все в порядке, в присутствии даже самых близких ей людей она будто каменела. Не в состоянии она была казаться прежней Алькой. Поэтому ей не надоедали своим сочувствием и утешением - знали ее упрямый и независимый нрав и давали ей время пережить утраты в себе и, может быть, восстановиться.
   Часто она приходила на стадион после тренировки, когда там уже никого не было, и ходила по газону, вспоминая, фантазируя, мечтая о несбыточном. Это были сладостные грезы - но опять, опять она предпочитала выдуманный ею мир неумолимой реальности! Разумеется, она понимала, что это не выход из сложившейся ситуации, однако пока не находила в себе сил действовать. Неужели нокаут? О нет! Скоро все пройдет, или она привыкнет к мысли о своей полной несостоятельности. Так или иначе, но время действовать настанет, и она будет к этому готова.
   А пока - медленно, и как можно дольше, кружить по зеленому полю, видя вокруг себя не пустую трибуну и беговую дорожку, а заполненный до отказа "Джузеппе Меацца", бушующих, как шторм, тиффози и футбол, какой представишь себе лишь во сне...
   - Привет, Железовская.
   Она обернулась и увидела Катьку. Вот некстати! Тренировки уже давным-давно закончились, что же ей здесь понадобилось? Не хватало только, чтобы еще и она выразила свою жалость! Алька чуть-чуть потопталась на месте, затем подошла к Катьке и ответила:
   - Привет.
   - Давно не виделись, - упрекнула Катька. - Но это ничего. Главное - ты не расклеилась, раз приходишь сюда, хоть и в одиночку.
   Алька мгновенно отвернулась, пряча заслезившиеся глаза.
   - Я бы не была в этом так убеждена, - ее голос дрогнул.
   - Брось! - Катька беспечно махнула рукой. - Я не верю, что ты никогда не заиграешь снова.
   - Я тоже не верила. Но мне посоветовали не рассчитывать на это и поменять перспективы.
   - Нет! - воскликнула Катька. - Ты так не думаешь!
   - Я не думаю, - усмехнулась Алька. - Я жду. Вот Николай Константинович, добрая душа, предложил мне всерьез заняться спортивной журналистикой. - Она тихонько засмеялась, совсем по-взрослому, как раньше не умела смеяться, и Катька вздрогнула от плохого предчувствия.
   - Глупый, - продолжила Алька. - Как будто он сам не понимает, что тот, кто хоть раз ударил ногой по мячу, не захочет ничего другого.
   И тут же сменила разговор, перейдя к более будничной теме.
   - Так что, Катерина, тебе придется носить капитанскую повязку вместо меня, теперь.
   - Да ни за что! - взорвалась Катька. - С ума сошла! Я - капитан? Вместо тебя?
   Неожиданно лицо Альки осветилось открытой, дружеской улыбкой, и она слегка ткнула собеседницу кулаком в плечо:
   - Да-да, вместо меня. Чтобы я была спокойна за команду. Или есть еще подходящие кандидатуры на это место?
   Катька покачала головой и ответила:
   - Это твое место, и дело даже не в капитанской повязке. Ты - первый капитан "Амазонки", лучший из капитанов, и кто бы тебя не замещал...
   Она не договорила, потому что огорчилась до невероятия, повернулась и побрела со стадиона, оставив Альку один на один с ее мыслями и фантазиями. Она не могла быть капитаном после Альки. Слишком уж выделялась Алька, играя, и тем самым похоронила надежды ближайших поколений ее превзойти - как же взвалить на себя эту ношу и всегда, всегда ей соответствовать? Да и подспудно будет преследовать откровенное чувство, что ты хуже прежнего капитана, всего лишь бледная ее тень, и лучше ее никогда не станешь. Нет уж, пусть команда вообще останется без капитана.
   Домой Альке идти не хотелось. Очень одиноко, холодно и безнадежно там, даже Толику не удавалось разрядить обстановку. Поэтому Алька отправилась к Сашке - выходные он теперь проводил у себя, а дискотеку и клуб перепоручил Леониду. Музыкантам недоставало признанного руководителя, но он на какое-то время приостановил свое развлекательное творчество, все-таки ему было вроде бы не до сочинения песен, да и как-то неприлично выглядело бы, не соблюдай он хотя бы внешне траур по погибшей жене.
   Он вспоминал ее не часто - в его жизни она занимала не так уж много места, и конечно же, его не терзали какие-то угрызения совести. Он перед ней ничем не провинился. Не тиранил ее, отдавал все заработанные деньги для ведения хозяйства, ни разу с ней не ссорился, не повышал голос, оставался ей верен, что, впрочем, не составляло особого труда, так как он жил в мире, созданном им самим. А равнодушие и безучастие - разве это столь важно на рубеже между действительностью и сказкой?
   Смерть его не потрясла. В сущности, он ее едва заметил, и то это коснулось только материальных, бытовых неудобств. Он был совершенно не приспособлен к самостоятельной жизни. Не знал, на что в первую очередь обратить внимание при трате денег - на продукты питания или одежду, впрочем, родители давно рекомендуют провести в доме капитальный ремонт, так, может быть, лучше вообще ни на что деньги не тратить? Приготовление завтрака, обеда и ужина нисколько не напоминало существование бесплотных ангелов красоты в его мечтах, а уборка комнат до отвращения оскорбляла его эстетические чувства. Он ничего не умел, кроме как сочинять песни и исполнять их.
   Алька не стала звонить в дверь, а вошла сама, осуждающе качая головой. Калитка была распахнута настежь, качалась и скрипела на петлях, а это был явный непорядок.
   Внутри же дома она просто обомлела. Казалось, здесь никто не живет уже много лет. Стояли старые и безупречно точные часы, поскольку Сашка забывал их заводить. На мебели, на полу, на переплетах книг - везде пыль, которую Сашке недосуг было стереть, и даже виднелись отчетливые отпечатки его ног на полу. Кухня нагоняла тоску, а в холодильнике Алька обнаружила вскрытую банку сардин в масле и целую дюжину бутылок пива. Везде, в самых неподходящих местах валялась смятая, грязная одежда, потому что стирка для Сашки была грубейшим попранием прав человека. Это привело Альку в ужас.
   - Сашка, - негромко позвала она, убежденная, что он до сих пор убит горем и не в состоянии заниматься делами.
   - А? Кто там? - невнятно донеслось из спальни.
   - Это я! - ответила она. - К тебе можно?
   - Да, да, заходи.
   Она зашла и увидела брата в майке и пляжных шортах, он восседал на широкой двуспальной кровати, вокруг него были разбросаны старые и новые тетради, ноты, черновики текстов, в руке он держал карандаш и строчил в блокноте стих. Рядом с ним, на туалетном столике, стояла еще одна бутылка пива, наполовину пустая, и лежал надкусанный с разных сторон ломоть хлеба.
   - Присаживайся, - сказал Сашка. - Я сейчас закончу.
   Алька брезгливо смахнула со стула заношенную мужскую рубашку, села и поинтересовалась:
   - Что это ты делаешь?
   Он не ответил, спеша записать в блокнот все, что приходило в голову, чтобы позже не забыть об этом. Это было вдохновение! Никогда он так активно не работал над очередной программой, как в те дни.
   Альке уже не требовалось отвечать. Она и сама догадалась по исчерканным листкам и растерзанным тетрадям чуть ли не десятилетней давности, что братец находится в творческом поиске и не стОит отвлекать его от работы на благо общества. Это поразило Альку. Неужели он так мало любил и ценил Наташу, если сейчас, когда она погибла, способен думать исключительно о дискотеках, песнях и музыке?
   - Ты, конечно, уже определил, кто будет исполнять твои новые шлягеры? - с нарочитым спокойствием осведомилась она.
   - Еще нет, - беззаботно ответил Сашка. - Вот. Я закончил. Пока. Это будет называться "Лесная колдунья". А? Как тебе имечко?
   - Что надо, - сказала она, щуря глаза. - А знаешь, у меня идея. Следующий свой шедевр назови как-нибудь классически, в духе традиций Шекспира. Ну, к примеру, "Забытая супруга, или Смерть в летнюю ночь".
   Сашка вздрогнул и удивленно посмотрел на нее. Она продолжила, начиная горячиться:
   - Правда, она умерла не ночью, а днем, даже утром, но какое это имеет значение для столь глобальных свершений, как премьера, достойная мирового признания? Настоятельно рекомендую, воспользуйся таким неординарным сюжетом, и на твою священную голову тут же водрузят корону. Конечно, я выражаюсь несколько торжественным слогом, но, прости, ты слишком мне не нравишься сегодня.
   Он поморщился и отложил в сторону письменные принадлежности. Его голос был неровным, когда он заговорил.
   - Послушай, Аля, я знаю, что в последнее время вы с Наташей подружились и часто бывали вместе, хотя об этом никому не было известно, в том числе и мне. Я понимаю, как ты расстроилась после ее смерти, и мне тоже очень жаль, но ведь это не повод ложиться вместе с ней в гроб. А если она насплетничала тебе, что у нас с ней что-то не ладилось, то она солгала...
   - Мы никогда не говорили о тебе, - жестко сказала Алька. - И о ваших семейных неурядицах не говорили. Но, судя по тому, чем ты занят, не успели ее опустить в могилу, ты ее совсем не любил.
   - Я любил ее, - возразил Сашка. - И вообще, не думаешь же ты, что я стану оправдываться перед тобой в чем-то? Я составляю репертуар для следующего сезона, и, пожалуйста, не мешай мне.
   Он вновь подхватил блокнот и карандаш, намереваясь писать дальше. Альку он перестал замечать. Она вздохнула, поднялась со стула и пошла к двери. Но на пороге обернулась и сказала:
   - Видно, нет у тебя стыда. Эх, ты...
   Он не откликнулся, и она ушла. Сашкино нынешнее состояние вызвало у нее тягостные эмоции. "Ну и Бог с ним. Пусть поживет один, тогда узнает, почем фунт лиха". Опять потянуло на стадион, подальше от проблем, от родственников, от подруг, от Толика. Одно лишь присутствие на зеленом поле давало ей силы, как чудодейственная живая вода. Играть ей нельзя, но она только походит по нему, чуточку помечтает, и тогда сможет вернуться к людям.
   И больше не вспоминать о наркотиках. Как хорошо, что она освободилась от них, хотя бы с помощью аварии. Когда-то она читала о том, какие нечеловеческие муки подстерегают тех, кто решил бросить наркотики, и ожидала примерно того же, но нет, пока все обошлось.
   Гораздо приятнее вспомнить о Толике...
   Он неизменно был весел и мил, всегда готов поддержать - если она соизволяла принять его поддержку. Казалось, она испытывала его на прочность, но он все терпел, изредка позволяя себе сказать что-нибудь язвительное в ответ. Она не обижалась, только следила, не попытка ли это убаюкать ее сладкими обещаниями - "с такими финтами я знакома".
   Несколько раз она предполагала, как могли бы сложиться их отношения, если бы не было той злополучной поездки в Новороссийск, где ее внешний вид вызвал смех у ценителей красоты. И пришла к выводу, что приобрела бесценный опыт, ведь рано или поздно Толик нашел бы, к чему придраться и расстаться с ней, а это было бы еще больнее, чем произошло на самом деле.
   Может быть, стОит немного пробежаться? Поле такое зеленое, и никто не увидит... И все лечение пойдет насмарку. Нет, сначала - вылечиться, а уж затем пробовать, что из всего этого получится.
   Она глубоко вздохнула, словно пробуждаясь от сна, и решила посещать стадион как можно реже, когда станет уже совсем плохо. Пора от него отвыкать.
   И потом, разве сегодня нет футбола по телевизору? Как бы не опоздать. На московский "Спартак" всегда посмотреть приятно.
   Она заторопилась домой.
   На следующий день она, выходя из квартиры, столкнулась на площадке с Лорой, которая с трудом справлялась с двумя огромными сумками.
   - Привет, - машинально поздоровалась та и только тут разглядела белые кроссовки и спортивные штаны - это не могло принадлежать никому, кроме Альки.
   - Привет, - без злобы ответила она. - Уезжаешь?
   И с любопытством окинула взглядом набитые под завязку сумки.
   - Да вот...
   - Что так? Сезон еще не окончен.
   - Саша понял меня и отпустил.
   Алька не удержалась от гримасы, но ничего не сказала по поводу брата. Только пожелала:
   - Ну хорошо. Успеха тебе, Лорка. Ведь ты едешь за успехом.
   И начала спуск по лестнице. Обиженная Лора возразила ей вслед:
   - Я еду потому, что мне нравится петь!
   Алька остановилась и обернулась:
   - Я верю. Все равно, желаю успеха.
   И продолжила спускаться.
   - Аля! - позвала Лора.
   Та вновь остановилась.
   - Да?
   - Мне очень жаль... насчет аварии. Это было так неожиданно! Наташа не должна была погибнуть.
   - Да, - холодно подтвердила Алька.
   - Но все-таки хорошо, Аля, что ты больше не играешь в футбол. Я знаю, ты очень любила футбол, но... Право же, теперь ты сможешь оглядеться вокруг и сделать свой выбор, чем заниматься дальше. Уверяю тебя, жизнь прекрасна и без футбола. Любовь, например.
   - Да, - снова подтвердила Алька, уже совсем отчужденно, и добавила: - Какая же ты зануда.
   Повернулась и почти бегом ринулась вниз по лестнице, оставив Лору в недоумении, что же она сказала неправильно. Повзрослеет ли Алька когда-нибудь?
   Алька же быстро вышагивала по улице, туда, где жил главный тренер "Амазонки", недалеко от Сашки, и думала, глотая слезы, о том, где же справедливость: она мечтала всегда играть в футбол и готова была всем жертвовать ради этого, а в результате с ней остался Толик, теперь не очень-то ей и нужный, вместо футбола и вожделенной работы с А.Р. Хотя, может быть, она это заслужила своим упрямством и непослушанием?
   Главный тренер уже собрался уходить на стадион. Она застала его во дворе возле калитки. Он удивился, увидев ее, даже перестал курить и выбросил сигарету в мусорное ведро.
   - Здравствуйте, - сказала Алька, по обыкновению хмуро.
   - Здравствуй, - ответил он. - Сразу предупреждаю: никаких тренировок, даже не заикайся об этом. Ты не должна умирать прямо на поле. И я - не убийца.
   Она улыбнулась и отрицательно покачала головой.
   - Нет, я не за этим пришла. Извините, что задерживаю.
   - Ничего.
   - Я не буду просить о тренировках, пока не завершится курс лечения. Больная, я никакой пользы не принесу команде...
   Он встрепенулся, окинул ее своим немигающим взглядом и спросил:
   - Какой идиот внушил тебе это?
   Она опешила.
   - В-врач, там, в Краснодаре... Он же прав, я и сама это понимаю!
   - Чушь! - отрезал он. - Ты не веришь в то, что говоришь, и только и ждешь свободной минутки, чтобы побегать с мячом по полю тайком! Можно подумать, я не знаю.
   Она была озадачена, но ненадолго.
   - Ничего вы не знаете! Я не начну сейчас даже без мяча бегать, сначала вылечусь как следует, а там... Никто на свете не запретит мне попробовать! А если вы решите мне помешать...
   - И что ты мне сделаешь?
   - Я... - Она слегка запнулась и безапелляционно заявила: - Я уеду играть за краснодарскую "Кубань"!
   Он невольно рассмеялся:
   - Да, те товарищи оторвут тебя с руками! Ты - весьма ценный игрок, Железовская, но сомневаюсь, что в ближайшее время ты вернешься к футболу.
   - Я постараюсь, - ответила она, и в ее голосе прозвучала угроза.
   А.Р. неожиданно улыбнулся и двумя движениями ладони взлохматил ее челку:
   - Эх, Алина. Ну, почему же ты не родилась мальчишкой?
   Она вдруг вспомнила, зачем пришла, и заторопилась:
   - Да, чуть не забыла. Это долго объяснять, но... Видите ли, когда-то, несколько лет назад, я именно благодаря вам стала любить и понимать футбол...
   - Что?
   - Да-да, - продолжила она. - Должна сказать, что все эти годы вы были моим кумиром в футболе, как для какого-нибудь фаната. Я следила за каждой вашей игрой, если ее показывали по телевизору, и копила все ваши фотографии и интервью, какие только могла найти в газетах.
   Он растерянно потер пальцами лоб и откинул с него упавшие черные волосы.
   - А потом вы стали с нами работать, я жутко на вас разозлилась и все, что скопила, сожгла в кастрюле на балконе... Позже я, конечно, пожалела об этом.
   Она помолчала, собираясь с духом.
   - А теперь. Когда я не играю в футбол, не могли бы вы дать мне свою фотографию на память? - совсем робко и тихо попросила она. - Не обязательно сейчас...
   - Почему же, - возразил он, тронутый до глубины души. - Это не трудно.
   Он вошел в дом, через минуту вернулся и протянул ей блестящую цветную фотографию прекрасного качества. На ней он был запечатлен в форме национальной сборной, крупным планом, на фоне поля и смутной пестроты на трибунах, то же лицо, тот же взгляд... Нет, такое впечатление, что внешне он совершенно не способен меняться. (Не считая неизбежного загара от южного солнца.)
   - Мне пора идти, - сказал он. - И вот еще что, Алина. Тот врач не прав, в корне не прав. Быть полезным команде можно не только играя в футбол на поле или работая тренером. Запомни это.
   - Да, - согласилась Алька.
   Они вышли на тротуар, А.Р. захлопнул калитку и попрощался:
   - Желаю удачи, Алина. Надолго не исчезай.
   - Спасибо.
   Вернувшись домой, она долго смотрела на его фотографию и думала, что никогда, никогда, никогда в жизни не сможет стать такой, как раньше.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"