Саввенко Фома. Родина

"Мой каждый помысел, все силы бытия -

Тебе посвящены, тебе до издыханья!

Любовь моя и жизнь - твои, о мать моя!"

П.Ф. Якубович "К Родине" (1890)

В старой и хлипкой деревенской лачуге Артём нашёл свою бабушку, имевшую, возможно, все основания пережить домик, в котором когда-то, лет так с 85-90 назад, родилась в семье бедного крестьянина, несшего на спине нелёгкий крест. Он был падок на соблазнительные идеи, а также на соблазнительных простушек, но дочь его всегда любила, хотя отец редко это заслуживал, только по тем дням, когда с женой и детьми ходил в местную церковь и ставил свечу погибшему по несправедливому року судьбы брату. Делал это со слезами на глазах, слезами, которые, скатываясь с широких барских усов, тушили еле горевший огонёк свечи. При таком трогательном событии бедный крестьянин Толя клялся усопшему, что будет жить, согласно божьему уставу, но по выходе из церкви моментально забывал о напыщенных словах и, прощаясь с женой, бежал к любовнице. Конечно, сам он семью о бесчинных злодеяниях не оповещал, но слухи не обходили по натуре меланхоличную и робкую душу жены. Брачный очаг уже не пылал в былой страсти, хотя какая там страсть - так, инстинкт размножения.

Интересно, что бабушка Артёма никогда не рассказывала о похождениях отца, а всю теорию его поведения на досуге выработал не толерантный правнук, чья честность, как часто случается, выглядела чёрной кляксой на белом непорочном фоне, рядом с девой Марией. Нельзя сказать, что Артём был великим выдумщиком и весельчаком, но его уважали и считали "интеллигентом"; он любил иногда подобно чему-то или кому-то сакральному поразмыслить над проблемами общества, проблемами конкретных людей, изредка переключаясь и на свои. Философствовать Артём пытался в позах "Мыслителя", "Лоренцо II Медичи", но получалось только в позах человека засыпающего, человека в пути и человека, обувающего зимние ботинки.

Бабушка Артёма вернулась на родину "помирать" после продолжительного обитания в городе, который всегда оставался непривычным и чужим. Не в своих сапогах легче ходить только людям современного поколения, в двадцатом веке у жителей СССР была одна пара обуви, оцениваемая любым хозяином втридорога.

Артёму нравилась сомнительная патриотичность прежней генерации, непостижимая его острому уму. Артём умел считать про себя огромные числа, умножал их, возводил в степени и делил, вращаясь в бесформенном круге иррациональных значений; обладал блестящей памятью, держал в мозгу каждую мелочь, прочитанную или увиденную с целью обучения когда-либо; преподаватели и друзья восхваляли неординарный талант Артёма (талант по природе не бывает ординарным), которому не передавался воздушно-капельным путём вирус нарциссизма; он стремился к новым знаниям, новым эмоциям и ко всему со сладостной приставкой "нео"; но не мог понять некоторые явления - патриотизм, в том числе.

Пропуская занятия и вылетая из графика запланированных мероприятий, Артём вырвался в деревню к бабушке, приехав на автобусе, чудом не потерявшем по пути колёса. Вследствие получасовых мытарств обнаружил на "бугре" хату. Его с радушием приняла бабушка, накормила деревенской картошкой, яйцами и пакетным чаем напоила. Как-то незатейливо и неряшливо начали разговор. Артём поведал о том, как поживают родители и как здравствуют, а бабушка после минутной паузы вступила в долгую речь:

- Тут вон как хорошо, мне, конечно. Вам было бы по-другому. Но здоровый воздух, еда... Тебе бы приезжать почаще, ведь и в новостях передают, что в городах пыльно и грязно, а здесь свежо, воздух, еда свои, приятно выйти на улицу. Дом, конечно, староват, но, если б купили его, когда продавала, то и не смогла б я вернуться теперь сюда. Здесь всё напоминает о молодости, юности, детстве; память уже в моём возрасте не справляется самостоятельно, а тут помощь в пейзажах. Вчера я прогулялась до кладбища, навестила деда Сашу, это твой прапрадед. Оттуда видно холм, где он жил.

Как-то в детстве, мне было 9 лет, я точно помню, как мать объясняла счёт до десяти. Говорит: "Сколько тебе лет?" - "Девять", "А как посчитать до девяти?" - "1,2,3,...9". - " "А ещё один прибавить, будет...?" - "Не знаю". - "Десять, посчитай заново". А я всё не могла понять. Мать была хоть и не грамотной, но читать считать умела и писать малость, а отец 4 класса школы закончил, тогда его за грамотея почитали; умным был.

Задумавшись, она на минуту остановилась с тускнеющей улыбкой.

- Так этот прапрадед хоть и бедняком был, но, когда нечего было есть, дочерям, а у него - ни одного сына, жертвовал собой, голодал, постоянно повторял "Ешь, чтобы сильной быть", так оно и получилось. Вот какой умный был! Я к нему в детстве в 9 лет бегала. Бабка всегда кормила, давала кусок хлеба, молоко. А дед, если дома, гордо сидит за столом, справа - лопата или какой инструмент, руки сложит вместе и смотрит вдаль, потом бабка промелькнёт перед ним, он переведёт на неё нежный взгляд, и обратно в окно. На войне его сразу убили, когда он не захотел стакан молока фашисту отдавать, а разлил перед ним. Смелый был.

А вот дед по отцовой линии, то по линии матери, был богатым, зажиточным, пока его не раскулачили, тогда он повесился, поэтому я и помню его плохо. Будешь идти к остановке, там, где овраг - всё его земля была. Помню только, как борода его (седая, белая-белая, длинная, пушистая) развивалась на ветру. Стоял он прямо, морщил лоб и командовал кем-то - уйма слуг водилась за ним. Мой отец и раскулачил его, а брата, защищавшего деда, убил, но по ошибке. Выстрелил случайно пистолет, и в сердце пуля попала!

Однажды через поле шли мы в школу, с Ванькой и Машкой, а из леса появляется разбойник. Мы - руки в ноги и - к деревне. А он догнал нас и оказался путешественником, добрым таким; с отцом всё лето бок о бок трудились, до осени.

Когда война началась отец ушёл на фронт, он оттуда каждую неделю письма писал, а Дима, брат мой, читал вслух...

Долго ещё она рассказывала о детстве, о речке, в которой утонул её крестник, о сожжённой церкви, о воспоминаниях, снова переживая их. Деревня была обителью и лоном бабушки. Но ни разу не сказала о жизни в городе, с мужем, детьми, внуками. То ли забыла, то ли не хочется это переживать, а в отце и друзьях, описываемых ностальгическим рассказом, Артём часто замечал особенности своего деда. Город накрылся белой пеленой. Не логично от части, что человека не тянет к тому, что у него нет, а наоборот, к тому, что перед носом.

Из пиццерии в подвале выскочил двадцатипятилетний мужчина крепкого телосложения. От него на несколько метров разило перегаром и сигаретами, которые могли реабилитировать живоё порыв к драке. Этого охламона с трудом вытолкали из пиццерии, посетители которой предпочитают пиво итальянской круглой лепёшке. В схватке с бритым налысо стариком был только один исход - примирение на этапе оскорблений.

По выходе мужчина задрейфовал, выматюкавшись, в грязь. Он вытер ботинки о снег, который за пять дней, кроме того, что подтаял, ещё и смешался с грунтом. Мягкий воздух обдавал голые деревья, греющиеся в активных танцах. Мужчина оглянулся кругом и побрёл домой через детский сад, где необходимо было справить нужду. Его глаза светились улыбкой. Пробирающий кости холодок, напротив, грел тело. Машины подмигивали сигнализацией. Пустырь зиял на фоне серых многоэтажек. Плотное расположение луж притворялось чередой ирландских озёр с вздымающимся паром от освещения улицы. Два подростка скатывались на картонке с горки, в десять часов вечера. Из "ланоса" доносился шансонный напев.

Покачиваясь, он радовался тому, что до сих пор не свалился где-нибудь на льду. Его захватывала атмосфера абсолютной свободы и вседозволенности.

Пьяница плохо различал очертания близкостоящих киосков, но хорошо понимал, что рано или поздно упадёт. "Хоть бы не разбить нос, уже сколько по нему настучали", - думал он. Мужчина споткнулся и упал на руки, сохранив клюв целым. Правая ладонь разодралась о жёсткий асфальт, разбивший эпителиальный покров латентной кочкой. Попытка перенести массу тела на ноги в стиле Брюса Ли - выталкиванием руками - не увенчалась успехом. Он прижался к земле отёкшим лицом и губами, и, почуяв нежный и влажный зелёный смрад пенящейся грязи, окунулся в глубокий искренний сон.

Не разрешив цели поездки, Артём спускался с "бугра" и изучал тонкую, убогую речушку, уменьшившуюся за последние двадцать лет вдесятеро. Не попрыгаешь туда теперь с тарзанки, не напоишь стадо коров и лошадей. Речка высыхает и засоряется, как это было бы и в городе, только здесь её некому спасать. Она выродится вместе с деревней, которая тоже увядала, и только через 10 лет при учёте налогоплательщиков заметят, что здесь стоят обсыпавшиеся пустующие домишки, засохшая речушка, заросшие овраги и пара скелетов в самой скудной хате. Приедет какой-нибудь деловой помидор и заполнит декларацию о "смерти деревни", а затем, раздувая пыль, умчится прочь на "Ниве 4х4". Через пять лет всё зарастёт вконец, а дома распадутся на гвоздики и досточки. Животные сюда не вернутся, а жадный город по прошествии ста лет объявит, что эта территория - новый спальный район, начнётся стройка. И воскреснет плодовитая земля под тяжестью ленивого газона и искусственного фундамента.

Широкоствольный дуб усыхает и раскалывается; скоро одна из его веток разломит крышу близстоящего дома. Исхудавшая струйка воды прыгает на камнях, образуя скромный водопад. Как это можно любить? Любить за что-то, за то, что было и прошло; жить тем, что было и прошло. Вот принцип деревни, она не идёт вперёд, а оглядывается назад. Город хотя бы растёт, а деревня - нет. Чистый воздух не нужен без финансовых условий, без воды.

Красиво всё же.

В овраге, где раньше были поля, цветут сорняки и кусты. Прошлое - осталось позади, и никто не сопротивляется, никто не борется, а покланяются ушедшему лишь старики, не дающие опоры молодым. Желторотым вообще не даётся опора, они отталкиваются от земли всеми силами и отправляются в космос без скафандра и шатла, но не всегда теряются среди звёзд. Некоторые, особо одарённые, пришвартовываются на неизведанных планетах и обуздывают их, хотя большая часть замёрзнет насмерть или под действием гравитации падёт в Тихий океан, в Марианскую впадину.

Артём представил бабушку ребёнком, девятилетним, как она бежит к матери, чтобы научиться считать с таким радостным лицом, которое не описать словами (из ряда "Достойного не описать"). А в собственном детстве Артём не может вспомнить радостных или грустных моментов - всё блеклое, только факты на уме, без картинок и аффектов. Но вдруг и они, эти серые фактографические палочки окутаются сахарно-ватной сферой. Имея феноменальную память, он не имеет детства, той безудержной радости детства. Но он живёт будущими стремлениями, планами, а не прошлыми. У Артёма есть огромные перспективы. Он уедет в США или Германию и, за счёт математических способностей, получит славу, деньги, так никогда и не узнав секрет счастья и любви, великой русской любви к Родине.

Любовь - это рабство, а Артём будет принадлежать самому себе.

Прибыл автобус, водитель громогласно крикнул Артёму в затылок хриплым голосом извозчика:

- Ты едешь?

Тот, стоя в пятидесяти метрах от дороги, смотрел назад на хлипкий дом, на поросший овраг, пересыхающую речушку. Как же красивы. Но от них идёт прохлада.

- Едешь или нет?

Артём представил вместо бабушки себя, резвящегося на просторах зимних заснеженных полей, кидающего снег и филигранно прыгающего по квадратам классиков; представил отца Толю, который, шествуя с церкви, раздувая влажные усы, спрашивает его о чём-то с заботой и участием, Артём смущается, но отвечает честно. Небо уже потемнело, и полумесяц подмигивает детям. Сосновый бор вдали навеивает жестокую смуту, неведомую Артёму. Он представляет её нечётко, как бесконечность, до которой не мог досчитать. Брат Дима залез на коня и скачет по полю, оставляя эллипсовидные следы на белом непорочном фоне. Отец поднимает на плечи младшего сына и описывает процесс сбора урожая и что-то ещё, но Артём только прочувствывает приятный мягкий тембр голоса, наслаждаясь и упиваясь им в непонятной, как и всё происходящее, неге; на широкие усы отца падает слеза.

Шумное столкновение дверей автобуса разбудило Артёма из летаргии. Он побежал за автобусом с автоматическим возгласом:

- Погодите! Пом...

Оставить комментарий © Copyright Саввенко Фома Размещен: 28/12/2012, изменен: 28/12/2012. 13k. Статистика. Рассказ: Проза		Ваша оценка:
Аннотация: "Мой каждый помысел, все силы бытия - Тебе посвящены, тебе до издыханья! Любовь моя и жизнь - твои, о мать моя!" П.Ф. Якубович "К Родине" (1890)

Саввенко Фома : другие произведения.

Родина