Писатель граф Лев Толстой антисемитом в общем-то не был и не должен бы был им стать.
И причин к тому сперва не имелось.
В раннем детстве он дружил с дочкой местного еврея-сапожника. Ну и что? Вроде бы наоборот, должен даже хорошо к оной нации относиться. Правда, потом его немного отдубасил старший брат сапожниковой дочки. (Причина вообще-то была. Девочка как-то спросила своего братца, зачем де юный граф носит в штанах какую-то колбаску, и это не выдумки, а на само деле -он сам позволял даже потрогать, через штаны конечно). Но это не в счет. На такие мелочи не обижаются.
А настоящее происшествие случилось уже в юности. Правда об этом в своих автобиографических заметках он ничего не рассказывает (равно как и о вышеупомянутом эпизоде).
Короче поступил он в офицеры. А жил тем временем в столице и снимал квартиру у одного еврея. И вот однажды говорит ему: "а что, Мойша Абрамыч, если вместо платы, я твою дочку научу на фортепьянах играть?"
А Мойша Абрамыч обмозговывает- вдруг мол еще и сам в убытке останешься. "Ежели вы, светлейший граф, за прожиточную только плату учить будите - извольте. А ежели сверх этого чего потребуете, то, пардон, денег у самих нету".
Но Лев Толстой, человек не меркантильный, соглашается обучать фортпьянному искусству и просто за одну только плату за жилье. На том и порешили. Словом никто никому ничего не платит.
Тем временем, Лев Толстой, не будь дураком, склонил Абрамычеву дочку (а была он естественно писанная красавица) к сожительству. Что, впрочем, потом папаша обнаружил, самим наличным фактом, застав их в неподходящий момент.
Последовали долгие объяснения, и Мойша Абрамыч наконец говорит: "Ежели вы изволите мою Саррочку взять в жены, тогда прощу вас. А иначе убирайтесь вон из нашей квартиры".
Граф естественно отказывается - слыханно ли дело на какой-то грязной жидовке жениться.
"Это что же, моя дочь, по-твоему, шлюха какая-нибудь? Я в нее всю душу вложил, заботился как о цветке в клумбе, а ты сорвал, бросил и растоптал..." - зашипел Абрамыч, вместе с приливом гнева испытывая и приток красноречия и угрожающе вращая белками своих черных рачьих глазок, - "давай или женись, или съезжай с квартиры!".
"Да пошли вы все на..." - и граф произнес русское непечатно выражение.
Тут Мойша Абрамыч дал волю своему негодованию и, схватив графа поперек талии, опрокинул на землю и порядочно надавал ему, извините, по филейным местам.
"Вы должны прощать зло! Вы должны на зло отвечать добром!" - верещал граф, пытаясь вырваться из цепких рук Абрамыча.
"Так ты еще издеваться!" - ревел взбешенный отец, вкладывая в удар остатки своих старческих сил, чтобы отмстить за оскорбленную честь дочки.
Тут уж и в полицию не заявишь - засмеют, что жид по заднице выпорол.
"Когда другие офицеры защищают в Крыму интересы отечества, это ловелас портит воспитанных еврейских девушек!" - вопил гневный Мойша Абрамыч, спуская графа вниз с лестницы.
С тех пор Лев Толстой жутко возненавидел все жидовское отродье.
Даже в Крым отправился с досады (а там как раз шла Крымская война 1853 года).
Разумеется в своих мемуарах он вовсю громил армейское руководство и почти был душою на стороне врага.
И не только евреев невзлюбил с той поры граф, но и учение о непротивлении злу насилием разработал - толстовщиной называется - и все в пику проклятым жидам. И правильно - сами виноваты - не надо было по заднице нашего графа колотить.