Фомичёв Сергей : другие произведения.

Агриков меч

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Первый роман Мещёрского цикла. Середина XIV века. Русское средневековье. Ожесточённая борьба князей за политическое господство над Русью пробуждает иной раз силы неведомые, мистические, страшные. Пока всё только начинается. Заваривается каша интриг. Восстаёт из пепла легендарный Муром. Два князя претендуют на его трон. К политике примешивается любовь. Муромская княжна выбирает между страстью и долгом.

    Купить эту книгу на Литмаркет, на Author Today


Мещёрский цикл

АГРИКОВ МЕЧ

(первая книга цикла)

Глава первая

Городец-Мещёрский

  
   Русские князья большими собраниями любят себя окружать, знатью точно мехами дорогими в мороз обкладываются. Бояр бородатых, дружинников, дворню всякую призывают. Не столько разговоры там у них мудрые текут, сколько ливень из шума пустого. Всяк норовит значимость показать, сопернику нос утереть, князю понравиться льстивым словечком или напротив, острым, когда настрой иной у хозяина. А настрой ловить - премудрость великая. И кто где сидит, имеет для них первостепенное значение. На это во все глаза смотрят. Даже слово особое придумали - подсиживать - это значит с соперником местами поменяться и поближе к князю зад переместить.
   Мещёрский князь Ук предпочитал в обсуждениях простоту, а в советниках числа малые. Печатник Химарь, два воеводы: Малк, по прозвищу Заруба и Лапша, которые не столько войском и оружием занимались, сколько делами текущими - вот и весь княжеский круг. Круг - одно название. Рассаживаются советники, как захотят, а то и вовсе не садятся - ходят, как и сам Ук по горнице. Говорят без оглядки, когда есть что сказать, могут один другого заткнуть, а то и самого князя перебить при случае. Зато и времени меньше уходит на обсуждения, а в решениях промашка реже случается.
   Раньше на совет князь старшего сына звал, Александра, но тот теперь на Елатьме сидит, подходы к стране стережёт. А младший... Князь даже крякнул с досады. Вот проказник-то где уродился - по местам гиблым с приятелями бродит, приключения ищет. Мало сам подставляется, так и сестрицу с собой таскает. Пора бы мальчишке занятие достойное подыскать, не всё духов лесных тревожить. И дочку пристроить лишним не будет. Благо теперь есть куда. И не без пользы, что хорошо.
  
   Сегодняшний совет особым был. Не какие-то мелочи обсуждали, вроде сборов торговых или починки крепостной стены. Дело выходило крупное, если не сказать судьбоносное. Высшего разряда вопрос. И потому собрались советники не в палатах, не в княжеской горнице, как обычно бывает, а на холме, что рядом с крепостью стоит и над Окой возвышается. Открыт всем ветрам холм, но кости застудить они не страшились, а вот ушей длинных здесь опасаться не приходилось - все подходы как на ладони видны. По уму на этом месте следовало бы поставить башню или даже маленький острожек, но высоток под укрепления хватало и так, а пустырь давно приглянулся князю для коротких прогулок, когда хотелось побыть одному, подумать, на простор посмотреть, да для таких вот важных посиделок с советниками.
   Чтобы не просто так на траве сидеть, ещё лет пять назад наказал князь пару брёвен на холм притащить. На них и сидели обычно, а в ямке между брёвнами костерок разводили. Глядя на дикий огонь, всегда думалось лучше, и разговор откровеннее становился. Ну, а где костерок, там и трапеза. Печей или жаровен особых не складывали - мясо на прутики нанизывали, к огню склоняли - вот и вся готовка. Вместо стола на тряпице чеснок дикий, лук, прочая зелень, овощи какие-нибудь, смотря по поре. Кувшин берёзовой браги в тени под лопушком. Но пили всегда умеренно, чтобы ум в ясности сохранить и язык прежде времени в узел не заплести.
   Выслушав короткие доклады военачальников и печатника, старый князь движением руки попросил тишины и задумался, отложив непрошенные мысли о детях. Советники замерли, не смея шевельнуться, и даже поднести ко ртам налитую уже по кубкам брагу. Перебивать хозяина, когда тот говорит, они себе позволяли, но нарушать тишину, сбивать князя с мысли - совсем иное дело. Тут легко и гнев вызвать. Но даже не в возможном гневе причина. От таких размышлений судьба многих людей зависела, целой страны, и потому терпели советники и щекотание в пересохшем горле, и покалывание в затёкших ногах и все прочие неудобства.
   Впрочем, размышлял Ук недолго. Он вдруг встрепенулся, выдернул из земли прутик. Понюхал кусочек мяса, но, видимо решив, что пробовать на вкус ещё рановато, воткнул прутик на место. Затем обвёл взглядом советников и, сделав небольшой глоток из кубка, наконец, подытожил услышанное. И не просто подытожил, а развил мысли и догадки советчиков.
   - Константин Васильевич столицу свою в Нижний Новгород перенёс, - произнёс он. - Зачем, спрашивается? Хотел бы покоя, в Суздале куда удобнее отсиживаться. Да и не только от врага хорониться удобно. На Владимир от Суздаля ударить милое дело - один переход всего, а у них, у князей русских, этот самый Владимир вроде посоха рябинного для наших картов. Значит, получается, Константин спиной к соблазну повернулся? Нет, неспроста это, непохоже на Константина. И новое место не просто так он выбрал. Между ордой и Москвой князь встал. Задумал что-то. Голову на кон поставил.
   Ук сделал пару неспешных глотков и продолжил размышлять.
   - И Юрий Ярославович Муром отстраивает. Тоже ведь неспроста. Почему именно теперь? Столько лет в деревеньке за хлипким частоколом хоронился, а тут вдруг город на старое место вернул, словно нарочно врагов собрался дразнить. Так за ними дело не станет. А Муром - вот он, рядом, лес перейти. Когда там пожар и у нас дымом пахнет.
   А в Переяславле Олег укрепился. И это, стало быть, третий намёк нам сделан. Молодой он ещё, Олег, куда повернёт, не угадаешь, а только и к орде и к Москве у него свои счёты имеются. И отца его убили по-воровски, и столицу было отобрали. Теперь вот восстановил он справедливость, а будет ли дальше мстить? Кто знает?
   Князь ещё раз отпил из кубка, помолчал немного.
   - И это только та малость, о какой у нас сведения твёрдые, - сказал он. - А что дальше ближайших соседей делается, ещё разузнать предстоит. Что там в Литве, что у Байбороды? Тверь куда повернёт, кто на ней сядет? Но пока хватает и того, что есть. Складывается что-то такое. Новое. И я в стороне не останусь.
   - Мы только и уцелели, что в стороне оставались, - возразил печатник, решив, видимо, что князь уже высказал главное. - Иначе раскатали бы давно в лепёшку тонкую, как жука раздавили бы. У мелкого зверька своё преимущество. Внимания на него не обращают - вот и ладно.
   - Всему свой черёд, - сказал князь. - Когда в норе сидеть, а когда и плечо соседу подставить. В драку междоусобную я не полезу, тут ты зря, Химарь, опасаешься, но и стоять далеко от котла, когда в нём такое варево затевается, глупо. Чувствую, тут не просто какие-то старые свары наружу полезли, тут свежим ветром пахнуло.
   - Думаешь, против орды Константин пойдёт? - осторожно спросил Заруба.
   Малк некогда сбежал в Мещеру из Твери, где в то время московскими и ордынскими отрядами местные боярские семьи вырезали под корень. Не стала исключением и семья Зарубы. А потому и Москву, и орду он ненавидел люто, в отличие от того е князя и приятелей-советников, которые будучи мещёрскими уроженцами особой злобы к дальним врагам не испытывали. Не было к тому у них причины. Пока не было.
   - Сразу не пойдёт, - сказал Ук. - Силы у него не те. И Москва в спину дышит. Но слабину и там, и там он точно почуял.
   - Решил верховенство перехватить? - предположил Лапша.
   - Возможно. Но как-то замысловато у него получается. От Владимира-то ушёл, отвернулся. Хитрость такая? Как бы не наоборот.
   - Как наоборот? - спросил Химарь.
   - Плюнул он на Владимир вовсе, - пояснил князь. - Решил совсем выделиться от родственников. А это уже не шутка.
   Ук взял прутик и уже не принюхиваясь с хрустом прокусил мясную корочку. Жир потёк по седой бороде. Князь промокнул бороду рукавом, сунул в рот пёрышко чеснока, разжевал и, наконец, сделал большой глоток из кубка.
   - Хороший кабанчик, - одобрил он.
   - Поросёнок молочный, - поправил Лапша. - Купец один подарил.
   - Нам всё одно, - гнул своё печатник, не притрагиваясь пока к еде. - Московские князья наши земли трепать станут или Суздальские.
   - Ну, так и нам всё равно от кого отбиваться, - сказал Заруба.
   Подумав, глядя на мясо, он решил сперва ещё выпить. Долил из кувшина браги и в несколько глотков осушил кубок.
   - А суздальцы, глядишь, и не будут так наглеть-то, - закончил он мысль. - У Константина явно иная задумка. Не с руки ему союзников во врагов превращать.
   - Верно, - кивнул Ук. - Союзники ему позарез нужны, и тут нам прямая выгода светит. Одна беда - трудно мне с ними ладить. Русские князья промеж собой родственники, а мои предки все отсюда родом, из леса. Вот я и думаю. Константин больно уж высоко летает, не достать, а муромские князья хоть и той же отрасли, но люди попроще, а главное под боком живут. У меня Вияна подрастает, а у Юрия как раз сын младший в женихах ходит. Через детишек мы и породнимся. Чем плохо? Только вот я туго знаю, как у русских такие дела обстряпывают. Сватов засылают или как?
   - Сватов к невесте засылают, - пояснил Заруба. - Ты, князь, не спеши. Такое дело спешки не терпит. Для начала послом кого-нибудь в Муром отправь, пусть всё подробно узнает. Нет ли там на примете другой какой невесты. А то как бы нам впросак не попасть. Пусть посол намекнёт, да посмотрит, что ответят. И лучше Александра отправь. Он у тея крещёный, язык общий с Юрием быстро найдёт.
   Заруба мясо кусать не стал, а засунул в рот целым куском, но кусок оказался горячим и воевода стал смешно так прихватывать ртом воздух.
   - Нет, Александр мне в Елатьме нужен, - возразил Ук. - Варунка, пожалуй, отправлю, пусть учится с соседями ладить. А ты, Малк, пошли кого-нибудь из своих предупредить о посольстве. Чтобы встретили там княжича, чтобы всё чин чином было.
   Заруба кивнул, прожёвывая могучими челюстями остатки мяса.
   - Не надо бы нам с Муромскими князьями сильно сближаться, - сказал вдруг Химарь. - Они по названию только Муромские, а случись чего - для них вера главнее будет.
   - Поумнели они за последние-то годы, - не согласился с печатником князь. - От своих получили по загривку, от ордынцев добавку. Теперь не так косо на наших сородичей смотрят. Поняли, что у каждого своя вера и корчевать обычаи себе дороже выходит.
   - Непрочно Юрий сидит, - гнул своё Химарь. - С нм сойдёшься, породнишься, допустим. А ну как завтра власть переменится? Прибегут к тебе родственнички помощи просить, что делать станешь?
   Высказав опасение, печатник, наконец, не выдержал и взялся за мясо.
   - А поможем Юрию усидеть, небось ему и бежать не придётся, - ответил Ук.
   - Вместе с ним и прихлопнут тебя, - бросил Химарь.
   - А ты вроде как в стороне стоять будешь? - усмехнулся Заруба.
   - Гнать лошадей не станем, - заверил Ук. - Но понемногу дружбу начнём крепить.
   Он подумал ещё немного и рубанул ладонью.
   - И будет на этом!
   После этого все трое некоторое время молча доедали мясо, зелень и допивали берёзовую брагу. Князь кивнул Зарубе с Лапшой и те отправились по делам.
   - Зови детей, - сказал он печатнику.
   Химарь отправился к крепости. Старый князь остался один. Ему было над чем поразмыслить, но в том-то и беда, что в последнее время он не вполне доверял собственным заключениям. Старость накладывала отпечаток на мысль. Нет, острота ума никуда не делась, но вот точность выводов и решений терялась. Сам себе перестал доверять князь, осторожен стал, остыла кровь. Вот и печатник, чувствуя это, поддакивал его старости. А время могло потребовать решительных действий, с какими только молодость совладать способна. Лет двадцать назад Ук не о свадьбе бы думал, сам бы с дружиной сорвался в Муром, без всяких там посольств и разведок. Договорился бы с Юрием в два счёта, невзирая на веру. И в Переяславль сходил бы - Олегу помог бы врагов одолеть. Но двадцать лет назад другие времена были, тогда как раз осторожность во всём требовалась. Тогда в норе сидеть приходилось, подавляя порывы. Эх, старость бы с молодостью местами поменять. Но так не бывает, а жаль.
  
   Трое подростков - двое юнцов одногодков и девушка на год моложе парней - подошли к костру и встали стеночкой, виновато опустив головы. Старый князь поднялся с бревна, нарочито медленно, с таким же деланным кряхтением, прошёлся перед ними. Сын, воспитанник, дочь. Вот она молодость. Самая что ни на есть. Буйная, горячая, неуправляемая. Одолжить бы у них частичку, а взамен разума толику вставить.
   - Так, дети мои, - сказал князь. - Смотрю, вымахали вы, пока я делами-то занимался. Не заметил даже, как время прошло. Подросли, а чем-то путным занять вас позабыли. Моя вина, спору нет. Без присмотра растёте, вот во всякую дурь и суётесь. Зачем к Сказочнику полезли, зачем старика потревожили? Звал он вас в гости? Вы бы ещё к вурдам отправились погостить.
   Ответа не последовало. Все трое виновато молчали, а вот чувствовали они за собой вину или только притворялись покорными, князь разобрать не мог.
   - Всё, - сказал он. - Довольно уж баловать. Пора вас к делу полезному приставить.
   Ук взглянул поочерёдно на каждого и решил начать с дочери.
   - Князь Юрий Ярославович Муром возобновляет. Серьёзно за дело взялся. И желаю я наш с ним союз укрепить. Так что готовься Вияна.
   - К чему? - удивилась девушка.
   - К свадьбе готовься. Младший сын Юрия, Пётр давно в женихах ходит. Тебе в самый раз.
   Тарко, воспитанник княжеский, побелел, но смолчал. Зато сама Вияна молчать не желала.
   - Вот ещё! - крикнула она. - Я к их попам идти не желаю! Назовут какой-нибудь Аглотермой!
   - Какой ещё Аглотермой? - рассердился Ук. - Ты не о том думаешь. Я тебе о свадьбе говорю, о замужестве. Что у тебя за мусор такой в голове ворочается?
   - Так по их закону сперва невесте имя новое от попов получить надо. Не хочу!
   - Вот ещё, - фыркнул князь. - Александр крещёный и от тебя не убудет. Нашей-то вере крестик не помеха. Вера, она не в вещах рукотворных заключается. Поедешь к брату в Елатьму, посмотришь на церкви тамошние, на священников. Поговоришь с ними, подготовишься.
   - Не поеду к Сашке, чего я там забыла? - топнула ногой княжна.
   - Поедешь! - отрезал князь. - Завтра же и поедешь! А ты, Варунок, отправишься в Муром с посольством. Разведаешь всё про Петра и вообще посмотришь, чем дышат соседи, чем живут. Но об этом мы с тобой позже поговорим. Отдельно.
   Варунок спорить не стал. Да и то сказать - по сравнению с сестрой можно сказать легко отделался. Посольство не свадьба. Разлука с домом не вечная. К тому же прав отец, если подумать, пора за ум браться.
   Князь между тем шагнул дальше и за воспитанника взялся.
   - Ты, Тарко, сходи, предков проведай, всё как положено, а к осени возвращайся. Пора и тебе достойное занятие найти. Ты мне как сын. Вот как сына я тебя тоже к посольскому делу приставлю. Хотел сперва к Зарубе в дружину определить, но нынче язык подвешенный для нас важнее меча. И туда нужно успеть и сюда, а чужому-то не поручишь. Так что давай, сходи, а как вернёшься, поговорим.
   Тарко князя слушал вполуха. Собственная судьба его сейчас мало заботила. Вияну в чужой дом отдают - вот где беда.
  

***

  
   После княжеских наставлений как из бани вернулись подростки. Лица красные, только что пар не идёт от тел.
   - Позабавились, называется, - Вияна вздохнула. - Нет, ну, зачем мы полезли к Лесовику? Я ведь вас отговаривала.
   - Ты отговаривала, не потому что отцовского гнева боялась, - возразил Варунок с улыбкой. - Просто страшно тебе стало к Сказочнику идти,
   - А ты, братец мой, болтал бы поменьше, - набросилась на него Вияна. - Глядишь, не узнал бы никто, куда мы ходили.
   - Ты что же думаешь, отец только теперь всё это придумал? - горько усмехнулся княжич. - Не полезли бы к Сказочнику, другую шалость нам в вину бы поставил. Раз решил он с русскими князьями породниться, значит, так тому и быть.
   - А меня он спросил? - возмутилась девушка. - Да я сбегу лучше. В лес куда-нибудь.
   - Ну, ты же и не видела его ещё, жениха-то, - ухмыльнулся Варунок. - Аглатерма!
   Вияна размахнулась, попыталась ударить братца.
   - Не дури, глупая, - перехватил тот руку.
   Тарко стоял, оглушённый новостями. Едва удержался от дерзости, когда князя слушал. Не по себе ему стало. Вияну отдают в чужой дом. Какому-то князю отдают. Навсегда!
   - Да уж, надурили, дальше некуда, - чуть не плача сказала княжна.
   Тарко вздохнул. А сколько страху было, а сколько смеху, когда страх отпустил, сколько веселья на обратном пути. После разговора с отцом друзья и про страх забыли и про смех, теперь переживают и злятся. И на Тарко в том числе злятся - его же задумка была к Сказочнику пойти.
   - Давай и правда убежим в лес, - предложил он. - Я такие места знаю, никто нас не найдёт. Дом можно поставить или шалаш...
   - А ты что себе возомнил? - набросилась на него Вияна. - Стеречь меня будешь? Так мне сторожа не нужны. Тоже мне охотник выискался. Ты о себе прежде подумай.
   - Чего думать-то? - не понял Тарко.
   - Знаешь, шёл бы ты сам в свой лес, невесту поискал бы по себе. В лесу выбор богатый.
  
   Тарко точно пламенем по лицу стегануло. Жарко стало, больно, а глубоко внутри закипало что-то. Отшатнулся он от девушки, развернулся и выбежал прочь с княжеского двора. Не заметил, как проскочил ворота, а куда потом повернул, даже не думал. Потому что думал совсем о другом.
   Вон оно как вышло-то. Пробудилась в девушке княжеская кровь. На простого парня смотреть не желает больше. О Муромском княжиче уже, верно, думает, хоть и кривляется. Тоже ещё князья! Не с неба, наверное, сюда свались, из одного леса вышли. Чего ж теперь нос воротить? У самого Тарко вон бабушка овда, так он разве кричит об этом?
   Мысли метались как язычки пламени, перекидываясь с одной веточки на другую, а юношеское воображение веточек много подкидывало. Но, вспомнив вдруг бабку, Тарко даже от переживаний на время отвлёкся.
   Многие из мещёрцев числят себя в родстве с овдами, но большей частью это всё сказки, байки семейные. А он, Тарко, точно знает - есть между ними родство. Сманила давным-давно прекрасная овда деда его, когда тот парнем молодым ещё был. Лет десять он жил в холмах пустых. Но не забылся, как часто с парнями случается. Тосковал сильно по миру оставленному, по людям. Зжалилась овда, отпустила его, что тоже большая редкость. Вернулся дед к старому дому, зажил по-прежнему, хотя и сменил одну тоску на другую. А лет через пять ему ребёнка подбросили - мальчишку. Тут и вопросов не возникло, кто да почему. Овды девочек всегда себе оставляют, а мальчиков людям подбрасывают.
   Могло бы и это семейной сказкой оказаться. Да только Тарко со своей бабкой встретился однажды. Вовсе на старуху не походила бабка его. Молодой девицей выглядела, каковой, наверное, и деду когда-то явилась. Пришла она, когда отец погиб. Нелепо погиб, случайно. Посидела овда с Тарко, погрустила, но всё больше молчала. А на прощание оберег подарила. Не совсем оберег, а змеевик путеводный. Но и оберег тоже. Бабушка тогда и присоветовала ему в город к князю идти - в лесу без семьи жить плохо. И князь его тепло встретил, как подозревал Тарко, не без её содействия.
  
   С помощью бабушкиного оберега он в такие места дорогу мог отыскать, в какие обычному человеку ни за что не пройти. Даже на вурдовы тропки иной раз выходил. Хотя пользоваться ими опасался - прознай хозяева о вероломстве таком, из-под земли бы достали. И к Дедушке он друзей привёл, зная приметы нужные, на какие оберег отзывался. Просто так ведь Сказочника не найдёшь. В двух шагах от него будешь и не заметишь.
   Но вот ведь как вышло. Хотел перед Вияной удаль показать, а получилось, что гнев вызвал. Незаслуженный гнев, потому и вдвойне обидно. Да ещё свадьбу эту князь придумал. Затосковал Тарко. Чужой он здесь. Ни родичей, ни друзей, кроме Уковичей. Некому обиду излить.
   Ук ему отца заменил, да только никакой отец такими обидами заниматься не будет. На князя Тарко, впрочем, не сердился нисколько. Тот человек занятой, недосуг ему за детьми приглядывать, прихоти разбирать, сопли вытирать. А вот Вияна всерьёз обожгла.
  
   Ноги сами понесли Тарко к чародейской слободке. Сокола можно, пожалуй, к друзьям отнести, хоть в годах между ними целая пропасть. В годах пропасть, а многое старик лучше сверстников понимает. И выслушать готов любую глупость, да так, что та вдруг и глупостью быть перестаёт.
   Сокол поселился в городе лет шесть назад, хотя старики поговаривали, что где-то в Мещере давным-давно он и родился. Но ушёл и много лет странствовал по дальним странам. А на старости вот решил вернуться. Правда, старости такой многие молодцы позавидовали бы. Подков чародей пусть и не гнул, но крепок был как дуб вековой.
  

***

  
   Выслушав юношу, Сокол пожал плечами.
   - Вы бы ещё на край света отправились, да мышь на верёвке спустили - просто посмотреть, как это слонам понравится, которые твердь подпирают земную. Вот зачем вам потребовалось за Дедушкой подглядывать? Его вурды не трогают, овды родичем дальним считают, а всё равно сторонятся; русские уважительно Лесовиком зовут, хотя никакой он конечно не Лесовик.
  
   Тарко слонов никогда не видел, даже на рисунках, какие ему чародей иногда показывал, и что они твердь земную на себе держат, не слыхал. Сокол-то по всему миру бродил и собрал всяческих небылиц, одна нелепей другой. Но только и сам чародей всегда утверждал, что Земля круглая и висит среди звёзд безо всякой опоры. Понятно, что про слонов это он пошутил, вернее, захотел показать сравнением таким важность покоя для Сказочника. Да видно переоценил познания молодого товарища.
   - Не похож он на дедушку, Дедушка этот, - заметил Тарко. - Парень молодой. Такому только меч в руки вложи и хоть к Зарубе на службу - уж не худее Дуболома будет в строю смотреться.
   - Он тебе и старухой беззубой мог объявиться, - проворчал Сокол. - Той, что с косой бродит.
   - Так ведь он не колдун, - возразил юноша.
   - Не колдун. А то оборачиваться одни колдуны умеют.
   - Я думал он простой сказочник. Ну, не простой, конечно, древний очень и с духами лесными разговаривать умеет, помощь от них получает. И сказки его не просты, а с подоплёкой, с намёком.
   - Сказочник? - Сокол задумался. - Можно и так сказать. Говаривала Кавана, будто сны он теперь на людей наводит. Правда, нет ли, не знаю. Но я думаю если оно и так, то это со скуки.
   - А старики говорили, будто раньше ходил он по сёлам и сказки рассказывал. Оттого, мол, и Сказочник.
   - В те времена, когда Дедушка к людям заходил, твои старики моложе тебя нынешнего были, вот и напутали. Сустай он. Христиане таких проповедниками называют. Он больше чем колдун. И больше чем карт. Дедушка в себя всю мудрость народов лесных впитал, ей и делился с людьми. И то, что твои старики за сказки принимали, это предания, история наша. Вся суть наша в рассказах его.
   Заметив, что Тарко не вполне его понял, Сокол решил объяснить иначе.
   - Письмо ведь у нас не придумали, власти единой не поставили, языки и те различаются. Люди завсегда малыми селениями жили, родами. У каждого свои боги, свои обычаи, свои рощи священные, свои предания. А сустай из бисера этого разнообразного единый узор сплетал, нанизывал бусинки на общую нить. И каждый из людей через сустая знал, что он не сам по себе, но частица целого.
   А потом рассыпался узор. И не вина в том сустая. Внешняя сила пришла, навалилась, разрушила единство. Города чужие как гвозди в дощечку тонкую вонзились. Трещины пошли, раскололась дощечка. Разбрелись народы по углам, у каждого племени карты да князья толкование преданий на себя взяли. Кто-то попам поверил, крещение принял, а другие разуверились вовсе.
   Не нужен стал людям сустай. Вот и ушёл Дедушка в лес дремучий, подальше от мира. Дедушка, кстати сказать, не единственным сустаем был, но до наших дней только он дожил. Я имею в виду из тех настоящих сустаев. Может, потому и дожил, что от людей ушёл вовремя.
  
   - А куда же он теперь отправился? - спросил Тарко.
   - Как то есть отправился? - озадачился Сокол.
   - Так. Собрал мешок с припасами, дверь в хижинке своей дрыном подпёр и отправился.
   - Надеюсь, не от вашего шума он сбежал?
   - Да нет, когда мы выглянули, он уже на пороге стоял, и сапоги запасные в мешок запихивал.
   - С чего бы ему путешествовать? Он ведь и так, одним духом своим может в любой уголок заглянуть. Незачем костями-то попусту греметь, да подошвы стирать.
   - Это если в наших лесах, то и духом можно. А если дальше куда он надумал идти?
   - Куда же? Но постой, вижу, задумал ты что-то...
   Тарко просиял. Всё же свой человек чародей - всё понимает.
   - Раз ушёл Дедушка, то дорога к Стылым Марам теперь открыта, - объявил он свой замысел. - Давно я туда сходить собирался, только его наваждения и мешали пройти.
   - Вот оно что, - буркнул Сокол. - Мало тебе князь уши-то драл?
   Тарко нахмурился.
   - Кабы уши надрал, я бы стерпел, ушей не жалко... - начал он, но договаривать не стал.
   А Сокол, занятый своими мыслями, перемен в настроении юноши не заметил.
  

Глава вторая

Овды

  
   После того как он обошёл половину известного мира, после того как жил подолгу в самых причудливых местах, в племенах, городах и странах, впитывая обычаи, изучая языки, постигая ремёсла, науку, Сокол и сам изменился, и уже не мог отнести себя однозначно к народу, его породившему.
   И почувствовав однажды, что устал от блужданий, он хоть и решил остановиться именно здесь, в родных мещёрских лесах, но выбрал под жительство поставленный некогда русским князем Городец, где исконные жители давно оторвались от корней, оставаясь при том на месте; перемешались с пришлыми народами. И с муромой, ушедшей из разорённых ордынцами селений, и с мордвой, и с многочисленными русскими, как с христианами, так и с приверженцами старых богов. И всё это породило новое племя, отчасти знакомое, отчасти чужое. Но, что важно, чужое не значит враждебное. Иные понятия воцарились среди обитателей Городца.
   Город будто отражал многообразие мира, был малым слепком его. Котёл, мельница людей и народов, их обычаев и законов, знаний и языков - перетёртых, обкатанных, подогнанных один к одному.
   И даже привычную Мещёру здесь на свой лад называли - Мещера - причём с ударением на конце. И поначалу это резало ухо, но потом Сокол привык, как прежде привыкал к тем или иным странностям в любом другом месте, куда заносило его проведение.
   А сам он стремился жить в согласи с миром, принимал его таким как он есть. И только нешуточная угроза могла заставить его вмешаться в естественный ход событий, встать на какую-нибудь из сторон.
  

***

  
   Лешак, староста торговый, чародею улыбнулся приветливо. Сокол частенько выручал местных купцов и покупателей, когда нужда возникала сомнительный товар проверить. И не столько волшебством помогал, к которому старался прибегать как можно реже, сколько познаниями широкими. Много чародей странствовал, много в тех странствиях на ус намотал. И в мехах северных понятие имел, и в шелках восточных разбирался, и в пряностях южных толк знал. А раз так, то почему бы и не поделиться знаниями с людьми? Да притом заработать на хлеб.
   - Гостей много? - спросил старосту Сокол.
   - Куда там, много, - вздохнул Лешак. - Хиреет наш торг.
   - Ну, это ты всегда так говоришь, - усмехнулся чародей. - Вон та опушка раньше зелёной была, а теперь вытоптали, и лес шагов на двадцать отступил.
   - Эка вспомнил, опушка! - воскликнул староста. - А ты вспомни, какой здесь разлив купеческий два года назад образовался! По спуску до самой реки гости товар раскладывали, за каждый пятачок чуть ли не в кулачки пускались, бороды рвали друг другу. А теперь как Муром возобновили, так многие туда торговать потянулись. Да ещё Нижний Новгород растёт, купцов сманивает. Нет, что ни говори, хиреет торг наш.
   - Всякое бывало, - согласился Сокол.
   - Сам-то по делу? - осведомился Лешак. - Позвал кто? Или прикупить что надумал?
   - В попутчики вот хочу напроситься, - ответил чародей.
   - Куда собрался? Давай подскажу к кому подойти можно.
   - Нет, Лешак, тут ты мне не помощник. Встретиться нужно кое с кем. А где встретиться я и сам пока не знаю.
   - Мудрёно говоришь, - вздохнул староста. - Хотя, если подумать, тебе наче и не положено. Ну, смотри.
  
   Сокол ровно этим и занялся. Присматривался к гостям, которые уже сворачивали понемногу торговлю. Кто-то здесь ночевать собирался, кто-то на дорогу до темноты встать решил. За день всё равно никуда не поспеть с возом тяжёлым. Хоть так, хоть эдак ночь в дороге застанет, но если прямо сейчас выйти, несколько часов можно выгадать, а, кроме того, спокойнее оно, когда на путь встал, вроде как сдвинулось дело и к дому поближе.
   Скоро приглядел Сокол одного мужичка не из местных. Бойкий такой и смелый - один без товарищей или родни, а по говору видно, что издалека приехал. Чумазый точно арап, но не от грязи чёрен, от ремесла. Продавал мужик уголь и дёготь и смолу. И всем он хорош был, одно плохо - с лошадью уж больно круто обходился. Будто у врага смертельного животное позаимствовал. Пока запрягал, дважды ударил без причины, выругался. Тем, собственно, чародею и приглянулся.
   - В попутчики возьмёшь? - спросил его Сокол, когда тот закончил вязать поклажу.
   - А куда тебе, старик?
   - Всё равно. Да хоть до Кадома подвези.
   - Нет, я в другую сторону собираюсь.
   - Не угадал я, - озадачился Сокол. - Что ж, в другую сторону тоже будет неплохо.
   - Ишь, ты! - прищурился угольщик.
   - Ну, так что, подвезёшь?
   - Боязно что-то, - не стал скрывать мужик. - То в Кадом тебе, то в другую сторону. Может, ты с разбойниками заодно? Ходишь тут, присматриваешь добычу, а потом на дороженьке встретят нас да грузилом на верёвочке угостят.
   - Как же я разбойников наведу, если не знаю даже, куда ты путь держишь?
   - Вот уж понятия не имею, как у вас там всё делается.
   За спиной возник староста.
   - Подвези человека, Коробок! Ручаюсь, что он не разбойник.
   Уловив как-то желание Сокола, Лешак не стал открывать его.
   - Не разбойник? - переспросил угольщик с недоверием.
   - Мало того и от настоящих разбойников тебя прикроет, - заверил староста. - Он хоть и старик с виду, а ихнего брата ох как гоняет! Будь здоров! Ты же ночевать на дороге будешь, а вдвоём не так страшно.
   - Так пусть объяснит толком, чего хочет, - сказал Коробок. - А то тень на плетень наводит, точно искуситель какой.
   - Не может он объяснить, - Лешак перешёл вдруг на шёпот. - По важному делу старик отправился. Не нашего с тобой ума.
  

***

  
   Довольно долго они ехали молча. Возле Напрасного Камня, где расстаются Елатомская и Муромская дороги, хозяин возка, наконец, заговорил и Сокол подметил, что не первый раз такое случается. Молчат люди, выезжая из города, а как только Напрасный Камень проезжают, вдруг отпускает их забота, словно оттаивают они, говорить начинают.
   - Ты, старик, вообще-то далеко едешь? - спросил Коробок.
   Сокол покосился на кнут в его руке и сказал уклончиво.
   - Возможно, до заката и доберусь, куда надо.
   - Да тут вроде ни одной деревеньки нет.
   - Есть. Только не возле дороги они стоят.
   - Хорошо тут у вас, - одобрительно сказал Коробок. - Народ добрый и казённые люди не особенно придираются. На Москве-то меня обманывали не раз. Поверишь ли, в одних обносках оттуда уходил.
   - А откуда сам? - спросил чародей.
   - Из Владимира я. Ну, не из самого Владимира, а там, на Клязьме из сельца одного. Из Быкова.
   - А чего ты в такую даль уголь возишь? - полюбопытствовал Сокол. - Невыгодно, наверное, такие концы делать?
   - Так я не вожу, - улыбнулся Коробок. - На месте жгу. И не только уголь. И смолу бывает, гоню и дёготь берёзовый. Иногда и сажу выделываю. Спрос на неё невелик, но на Москве монахи охотно брали - печная-то сажа против моей - серая серость. Углём конечно чаще всего промышляю. Уголь он всем нужен. Как приеду куда, сперва местный промысел посмотрю, с людьми сойдусь, кузнецов поспрашиваю, углежогов местных, а потом уж и сам пробую так и эдак. И по-своему и перенимаю что-то.
   - А чего на одном месте не сидится?
   - Любопытно мне посмотреть, как где ремесло идёт, - задумчиво произнёс мужик и вдруг глаза его вспыхнули. - Тут ведь как. И дерево берут разное и кучи кладут по-своему. Одни в землю углубляют, или дёрном обкладывают, другие так просто кладку палят. И погоды разной дожидаются - кому тучку хмурую подавай, кому солнцепёк лучше. И наговоры у каждого свои, приметы. Любопытно всё это мне постигать, сравнивать.
   - Вот оно что, - уважительно заметил Сокол.
   Не простой, значит, углежог ему попался. Учёный человек, можно сказать. Мудрости собиратель. Даже жалко его Соколу стало. Он подумал о собственном деле и всё же решил предостеречь спутника для очистки совести.
   - Оставь кнут, человек, - сказал чародей. - В этих местах не принято бить лошадей.
   - Что ж это за места у вас такие особенные? - усмехнулся тот недоверчиво.
   - Такие вот, - сказал Сокол.
   - Да что же её уговаривать, лошадь-то? - возмутился Коробок. - Шагает еле-еле.
   - Шагает же, - возразил Сокол. - А бить не прекратишь, вовсе без лошади останешься.
   - Как так? - чуть не подпрыгнул угольщик.
   - Про дев лесных слышал?
   - Это что же, про русалок или как?
   - Нет, не про русалок.
   - Другие у вас, значит, девы в лесу обитают?
   - Другие, - согласился Сокол. - Девами лесными их ваши прозвали, русские, а здесь их чаще овдами зовут, что, по-вашему, сов означает. Якобы в сов они перекидываются. Но это сказки. Дружат они с совами - это верно, а перекидываться не умеют.
   - Забавно, - согласился Коробок. - А лошади тут причём?
   - Ты слушай. Путь-то долгий, я тебе сказку одну расскажу.
   - Что ж, послушаю, - согласился тот.
   - Жил в наших краях мужичок. Один жил, без семьи. Работящий, хоть и бедный. Труд-то не всегда к достатку ведёт. Чаще наоборот бывает.
   Коробок кивнул. Что верно то верно.
   - Добрый он был, мужичок этот, - продолжил Сокол. - Ни человека не обидит, ни животное. На лошадке своей землю пахал ровно столько, сколько та без понукания тянула. А как выдыхалась лошадка, вставала, так он сразу в стойло её уводил или на травку отпускал - смотря по погоде. Жалел очень. Но вот заметил как-то, что хоть он её и жалеет, а по утрам лошадка вся в мыле оказывается. Как бы ни берёг её, а будто день напролёт трудилась. Что за оказия? Долго мужичок думал и додумался проследить за лошадкой. Ночью в конюшне спрятался, рогожкой укрылся. А как луна поднялась, глядь, овда туда заявилась. Вывела лошадку из стойла и в лес.
   - Чего ей нужно-то было? - спросил Дегтярь.
   - Известно чего. Каталась она на лошадке всю ночь.
   - Каталась? - удивился Дегтярь.
   - Ну да. Любят они лошадей, овды-то. И кататься любят и вообще. Так ты слушай дальше.
   На следующую ночь подловил он овду. Как, не скажу, не знаю, то ли мешок на неё накинул, то ли за косу схватил. А только попалась она. Но он ведь незлобный был человек. Неволить не стал, тем более непотребство какое-нибудь учинять. Спросил только, зачем она чужое животное трогает? Лошадка, мол, устаёт и через это хозяина в нужду вводит, так как не может он с долгами расплатиться при работе такой.
   А овда ему и говорит: "Ты теперь нужды знать не будешь. Потому как за доброту твою к лошадям, отплатим тебе". А как и что, не сказала. Засмеялась, вырвалась и убежала в лес.
   Но мужичок и сам всё понял на следующий день. Запряг он лошадку в соху, как обычно, пахать начал, тут-то чудеса и начались. С землёй то медную монетку выворотит, а то и серебро блеснёт. И в первый день так, и на следующий. И как только набиралось денежки на то чтобы нужду покрыть, вставала лошадка и дальше ни шагу.
   Зажил с тех пор мужик неплохо. Концы с концами сводил, с долгами расплатился. На еду, на обзаведение хватало, невесту в ближнем селе приглядел.
   И всё бы хорошо, но стала его вдруг жадность точить. Больно уж легко монетки из земли лезли. А лошадка будто без причины вставала. Так, разленилась от ласки-то. Но не ей ведь решать, довольно собрано или нет! Так рассудил мужичок.
   И как-то раз не выдержал, ударил лошадь кнутом, когда она встала. Вздрогнула лошадка, но потянула дальше соху. И полезли из земли монеты. Да не медь с серебром - золото пошло. То дирхем аравийский, то червонец цареградский. А мужичку всё мало. Алчность совсем его одолела. До самого заката гнал он животное. И к вечеру уже целое состояние собрал. Теперь и сватов засылать не стыдно было, и на новый дом хватало, и много на что ещё.
   А утром лошадки в стойле не оказалось. Он сразу понял - овда свела животное, больше-то некому. И за что свела, тоже понял. Загоревал. Но что поделать. Купил он другую лошадь. Та уж монет не приносила, конечно, как бы он её не жалел. Да и жалость его теперь не от доброты шла, от ожидания наживы.
   Женился мужичок. Но только и женитьба счастья ему не принесла. Девица только до свадьбы кроткой была, а уж потом взялась за него. Запил он и вскоре помер.
  
   - Спасибо за сказку, старик, - поблагодарил Коробок. - Дорогу через это маленько скоротали и то ладно. А только с кнутом ещё больше скоротать получится.
   В следующие полчаса ещё дважды углежог спину лошадиную ошпарил, а как в третий раз замахнулся, вдруг, откуда ни возьмись, стрела прилетела, да кнут у самой рукояти и перебила.
   Возница охнуть только успел, как на дорогу всадницы выехали. Красивые девушки. Таких в лесных селениях не встретишь. Стройные, белые, глаз не оторвать. И красота их особая была, неземная. Да только Коробку вскоре не до соблазнов стало.
   - Выпрягай лошадку, человек, - приказала хозяину одна из всадниц. - Пешком дальше пойдёшь.
   - Я тебя предупреждал, - сказал Сокол, слезая с повозки. - Да не впрок тебе сказка пошла. Вот и приехали.
   - Чародей? - улыбнулась овда. - Давненько тебя не видели.
   - Приветствую, Лэсти. Не знал, как разыскать вас, а нужда возникла. Вот подсел к человеку удачно.
   - Долго выбирал? - усмехнулась овда.
   - Он сам себя выбрал.
   - Пошли, поговорим, - встряхнула головой девушка.
   Коробок вдруг опомнился, осознал, к чему дело идёт. Бухнулся на колени, прямо в грязь дорожную, проревел вслед уходящему чародею:
   - Отец! Не губи! Куда же я без лошадки-то?
   Сокол вопросительно посмотрел на спутницу.
   - Ещё чего! - фыркнула та.
   - Прости, у них своя правда, - сказал чародей мужику. - А я над ними не властен.
   Но всё равно как-то нехорошо получилось. Мужик вроде бы неплохой. То, что с лошадкой груб, так мало ли какая тому причина. Овдам-то причины искать недосуг, но ведь он человек. Однако Сокол заставил себя не лезть в это дело, а мгновение спустя ветви сомкнулись за их спинами, отсекая возражения совести и проклятия путника.
   - Не с Эрвелой встречи ищешь? - спросила Лэсти.
   - С ней.
   - Повезло тебе. Неподалёку она. К нам спускаться не будешь?
   - Чего я у вас не видел? - чародей присмотрел сухую кочку и устроился на ней. - Здесь подожду.
   Девушки увели лошадей вслед заходящему солнцу и вместе с солнцем исчезли среди деревьев. А потом вместе с яркой луной появилась Эрвела. Сокол даже не заметил, откуда она пришла. Просто возникла перед ним лесная царица, закутанная длинную полупрозрачную накидку, так что воображение легко угадывало очертания её гибкого тела, но и не более того. И только бледный овал лица оставался открытым. В таком одеянии овда походила на какую-нибудь восточную княжну, и чародей вспомнил кстати, что имя её как раз восток и означает.
   - Здравствуй, чародей. Какими судьбами? - Эрвела присела на пенёк, запахнув накидку плотнее.
   - Дедушка ушёл, - сообщил Сокол, не растрачивая время на приветствия.
   - Ушёл? - удивилась та. - Далеко ли?
   - Не знаю, - буркнул чародей. - Важно, что ушёл.
   - Как это мы его проморгали? - нарочито нахмурилась овда. - Колдовство, не иначе.
   - Тебе весело? - Соколу всегда трудно давались разговоры с лесной царицей. Не поймёшь, когда она шутит, когда всерьёз говорит. От иных вестей волосы встают дыбом, а ей смешно.
   - Ну так, чего печалиться? - сказала Эрвела. - Мы ему пастыри что ли? Пришёл человек усталый. Поселился в лесочке, отдохнул, сил набрался, теперь дальше пошёл.
   Овда шмыгнула носом и осторожно коснулась его краем накидки.
   - Простыла? Ты же знаешь, такие как он просто так не уходят.
   - Знаю. Сказочник он. Может, сказки пошёл детишкам на ночь рассказывать.
   - Будь серьёзней! - призвал чародей. - Сказочник... проклятье, вот же прилипло прозвище.
   - Ты же знаешь, прозвища просто так, без причины не прилипают. Если предания превратились в сказку, то и сустаю вполне подобает сказочником быть.
   - Я, знаешь ли, в сказках тоже понятие имею. Выпустишь такого вот духа из лампы, потом не знаешь, как обратно заманить. Новости всякие приходят. Города поднимаются, княжества крепнут, клинки куются. Опасаюсь, как бы он на войну с русскими да с ордой не отправился народ подбивать. Дедушка убеждать умеет. Его слово как вино по жилам с кровью расходятся. А вино дело такое - кому лекарство, кому дурман, а кому и яд. А желающие услышать найдутся. Вон хоть Байборода со своими парнями. Только кличь кинь, мигом подхватят. Так полыхнёт, что головешки во все стороны полетят.
   - Ты же знаешь, нам до ваших людских распрей дела особого нет. Но если подумать, может и пора бы уже полыхнуть, а, чародей? Истает племя лесное, если всё время по глухим местам хорониться будет.
   Знала владычица лесная, как его за живое поддеть. Знала и пользовалась.
   - Всему своё время, - сказал чародей. - Раньше надо было огонь разводить, когда чужаки появились только в наших лесах. Когда с дружинами пришли порядки свои устраивать. Но тогда один Соловей с малым отрядом поднялся. Остальные выжидали. Скворец вон надеялся за стенами отсидеться. Не помогли ему стены. И овды как всегда в стороне остались. А теперь что ж суетиться? Теперь поздно. Теперь иной подход нужен. В прошлом искать врага, за спину оглядываться глупо. Не назад нужно смотреть, вперёд, в будущее. Русские уже укоренились и никуда не уйдут отсюда. Да и орда степная лесу не угроза. Нечего ей в лесах-то искать, простор не тот. Так что сообща жить предстоит и с теми, и с этими. И враг, скорее всего у нас общий будет. Вот тогда-то и стоило бы огонь подносить.
   - А может пришло и это время? - Эрвела вновь шмыгнула носом.
   - Я бы почувствовал, - не очень уверенно сказал чародей.
   - Ну, положим, политику ты всегда плохо чувствовал. А тут никакого колдовства, чистые интриги. А вот Сказочник вполне мог разобраться, понять. Он хоть и в лесу жил всё время, а в страстях людских побольше твоего разбрался.
   - Последняя у меня надежда на Дедушку оставалась, - вздохнул Сокол. - Последняя стрела в колчане. Не вовремя он ушёл. Боюсь, даром пропадёт выстрел. А того хуже - кровавая каша заварится. Истребят наши народы друг друга, общему врагу на радость.
   - Ну, уж не поверю, будто ничего про запас ты не приберёг, - засмеялась овда. - Дедушка, конечно, большая сила, ничего не скажу, да только ты ведь всех лошадей в один табун не сбиваешь. Думаешь, не знаю, что ты с белым священником на севере искал?
   - С Каликой-то? - уточнил Сокол. - Это что же, лошадки тебе нашептали? Да было дело ходили с ним, искали врата. Он свои, конечно, а я свои, хотя кто его знает, может одни они для всех врата-то, только пути разные к ним ведут.
   Сокол помолчал, потом продолжил.
   - Только видишь ли, Врата - это последнее средство. Край. Бездна. Всё равно, что ножом себя по горлу полоснуть. Если выхода не останется, тогда конечно, можно и по горлу, но я бы и под этой луной ещё поборолся.
  
   - Хороший ты собеседник, Сокол, - сказала Эрвела. - Как с тобой побеседуешь, так и жизнь новыми красками заиграет. Умеешь приободрить девушку. Жаль встречаемся редко.
   - Потому и редко, что ты всякий вопрос на смех изводишь.
   - Не сердись чародей, - улыбнулась овда. - Поищем Сказочника твоего. Поспрашиваем сестёр, с лошадками пошепчемся. Как что узнаем, кинем тебе весточку.
   Она подумала и убрала улыбку.
   - А если желаешь серьёзного разговора, изволь. Меня во всём этом другая сторона беспокоит. Куда и зачем ушёл Дедушка любопытно, конечно, но на нём многие защитные чары наши держались. Вот с чего разговор начинать надо было.
  
   Вот об этом Сокол и не подумал. Защита мещёрского края его меньше беспокоила. И ставили её чародеи и колдуны без него. Далеко он тогда был. Потому и не подумал сразу. А подумать следовало.
   Когда на мещёрский лад шалаш ставят, три жерди скрепляют верхушками и уж на них наваливают всё остальное. Можно и больше жердей брать, но три обязательно. Одну из них убери - рухнет шалаш. Но не сразу рухнет. Веточки незначительные цепляются друг за друга, держат сооружение. Простоит шалаш до первого сильного ветра или дождя проливного. Тогда и осядет, сложится в кучку хвороста. Огонь поднеси и сгорит.
   Так и защита мещёрская была устроена. Разные силы в её возведении участие приняли. Как только чужая воля накатила, захлестнула лесные народы, всем миром взялись за дело. Ставили обереги, тропки тайные от чужих глаз скрывали, пути путали, священные рощи и селения прятали. Злой умысел не мог проникнуть в леса заповедные. По рекам, по дорогам проезжим многие из врагов ходили, да только вглубь заглянуть не могли. Просто не видели. Лес он и есть лес. И повелитель мёртвых Кугурак и овды и чародеи постарались. Словно жерди держали их заклинания на себе щит. А убери одну из опор, ослабнет всё остальное. Сустай такой жердью являлся. Одной из основ. Ушёл он. И значит, теперь только на веточках малых всё держится. Веточки в этом иносказании - обычные люди. Они обладают волей, но их воля слаба. А ветер, что готов разметать защиту наделён мощью невиданной.
   - Вот видишь, и ты меня приободрить сумела, - усмехнулся Сокол, поднимаясь.
  

Глава третья

Княжна

  
   За одно лето Муром восстал из пепла. Долго дожидались князья удобного часа, долго в сельском острожке отсиживались, который только из уважения к князьям Муромом называли. И вот, наконец, дождались. Не все дождались, правда, Василий Ярославович помер пять лет назад, брату Юрию завещал прежний Муром отстроить.
   Пришло время. Стихла волна набегов, ослабли старые враги, а новые пока только силу набирают. Самая удобная пора, чтобы земли в порядок привести, власть укрепить, славу утраченную вернуть. В таком деле угадать со временем главное. Узок отмерен судьбой час. Раньше выступишь - на кулак нарвёшься, последнее растеряешь; промедлишь - навсегда опоздаешь, а итог тот же. Растащат по клочкам страну, перемежуют. Желающих много. И потому, когда час пробил, решительно действовать надо, быстро, нагло даже. Юрий Ярославич действовал. Весной ещё лес на старом пепелище шумел, а к концу лета уже город стоит.
   Не принято у православных на могилах селиться, но шесть десятков лет прошло после сожжения города ордынцами. Угли размыло дождями, пепел разнесло ветром, а кости никем не похороненных защитников и горожан давно растащили звери. Местность сперва травой поросла, кустом, потом молодыми деревьями, которые как раз подросли, и люди теперь рубили лесок на брёвна, жерди и прочие надобности, восстанавливая хозяйство.
   Над Окой возвышался свежесрубленный кремль, ещё не обмазанный, как положено, глиной, с не засыпанными землёй простенками, ещё не крепость, намётки. Его ставили в первую очередь, а, поставив, старались до наступления зимы отстроить и посад, и пристани, и торг. Но больше чем холодов опасались врага, а потому углубляли и укрепляли дёрном и камнем рвы, устраивали мосты через них, надстраивали башни.
   Кругом лежали щепки, стружка, ободранная с бревен кора, хвоя, мелкие ветки. Обычно у людей всё шло в дело и каждой щепке применение находилось, где на растопку, где болотистую землицу засыпать, но сейчас мусор не успевали подбирать, так круто взялись за дело князья и их строители. Уже просматривались очертания княжеских палат и двора, будущих улиц и торговых рядов, совершались первые службы в новенькой церкви Благовещенья, а кое-где у особенно расторопных людей уже поднимался над домами уютный дымок.
   Каждый день прирастал Муром жителями, каждый день приходили новые люди. По зову князей и сами собой. Кто поодиночке, а кто целыми семьями и даже деревнями. Одни подходили из окрестных селений, решив бросить убогую жизнь землепашца, другие возвращались из-за Оки, из мордовских и мещёрских лесов, где в своё время их предки укрылись от частых набегов орды. Прослышав о возобновлении Мурома, из соседних земель прибывали переселенцы на лодках и кораблях сверху и снизу. Кто-то стремился на землю отцов и дедов, кто-то искал удачи, кто-то надеялся начать на новом месте торговлю или ремесло, пришедшие в упадок в соседних княжествах. Мелькали среди доброго народа и явно разбойничьи рожи, но по рожам никто сейчас людей не судил. Рабочих рук не хватало, и князья принимали всех. Особо на сей счёт распорядились - на рожи, мол, не смотреть. Страна могла, в конце концов, обойтись и без высоких стен, но без людей обойтись не получится. Люди и есть страна.
   Которые победнее, тем отводили под строительство места на посаде, тем, кто побогаче, кто мог хорошо заплатить, позволяли селиться в городе, среди княжеского окружения, среди бояр и дружинников. Однако всех свежеиспечённых горожан, где бы они не селились, как бы худо не выглядели, обязывали явиться на пустырь. На нём, отведённом под торг в дни мира и под размещение беженцев в дни войны, нынче собрали мужчин - молодых и не очень, умеющих держать оружие и совершенно необученных бою, горящих желанием защищать город, если придётся, и вовсе такового желания не испытывающих.
   Однорукий воин по прозвищу Жёлудь прохаживался перед нестройным рядом ополченцев и старался скрыть неуверенность. Бывший начальник воевода Слепень, посоветовал его князю, а тот поручил старому воину городское ополчение. Жёлудь не привык, да и не умел распоряжаться людьми. Он привык быть простым воином, рубакой. Но с одной рукой много ли врагов нарубишь? И хорошо хоть такое дело нашлось, близкое и понятное, не то пришлось бы зарабатывать на хлеб починкой сбруи, правкой клинков или ещё чем-нибудь подобным.
   - Почто в город подались? - без злобы ругался на новобранцев Жёлудь. - Почто в деревнях своих не остались? Лес и прокормит и убережёт случись что, а в городе защищать своё надобно. Охотников до чужого добра много вокруг.
   - Насиделись уже в лесах-то, - решился возразить кто-то.
   Жёлудь зыркнул на голос, но как ни вглядывался в толпу, не нашёл говорливого новобранца. И тот не объявил себя, словом или движением. Даже на такой пустяк решительности у людей не хватает. И самые смелые робеют перед начальником. Такой вот народ подобрался, а другого никто и не даст. Нет его, другого-то. Махнул Жёлудь в сердцах здоровой рукой.
   - Ладно, нам в поле не драться, наше дело на стенах стоять, на настоящих воинов глазеть, да врага, который осмелеет в ров сбрасывать. Всему вас не научу, да и времени на такую учёбу не хватит, но кое-что покажу, а там, кто смышлёный переймёт, а нет, так потом у врага учиться придётся и уж платить полную цену.
  

***

  
   Молодая княжна Варвара едва поспевала за мужем, когда тот метался по городу, осматривая укрепления, проверяя войско, лошадей, припасы, принимая у кузнецов оружие, доспехи, у шорников всевозможную упряжь и сбрую, и оставляя мастерам новые и новые заказы.
   Павел был старшим сыном князя Юрия Ярославича, а стало быть глазами, ушами и ногами отца. Тому невозможно за всем уследить, других забот хватает. Муром только столица, и десятки селений разбросанных по всему княжеству нуждались в постоянном присмотре. Они кормили князей и дружину, они же порой требовали защиты. Селянам, если подумать, ведь всё одно кому дань платить. Какой князь сильнее тому и платят. И потому Юрий с воеводами и небольшой дружиной часто отлучался на далёкие рубежи, чтобы напомнить о себе, чтобы долги собрать, да отогнать возможных соперников. А за старшего в городе неизменно оставлял Павла.
   Варвара могла бы, наверное, в тереме сидеть с девками досуг коротать, но предпочла мужа сопровождать. Павел не возражал. Помощи от жены, правда, выходило немного, редко когда посоветует что-то, всё больше молчит, улыбается, зато на усталых мужчин её улыбка действовала ободряюще и на просьбы князя поднажать, успеть к сроку, работники кивали в присутствии княжны с куда большей охотой. Порубежные земли накладывают особую печать на людей. Здесь отважны не только воины, но и простые селяне, не только мужчины, но и жёны их, и молодая княжна, участвуя в делах мужа, с одной стороны просто следовала обычаю.
   Но не только в обычае было дело, и его Варвара скорее использовала как повод. Княжну по настоящему захватывало возрождение Мурома. Она всегда хотела жить именно в таком вот большом и укреплённом городе со стенами и рвами, с сотнями защитников, с шумным торгом и красивыми многолюдными службами в храмах. Только в таком месте её страх перед лесом мог отступить.
   А леса Варвара боялась. Боялась жутко. Хотя ужас её имел мало общего с тем обычным страхом, что охватывает деревенских жителей при кровавых набегах вурдов, проносится по деревням пожаром при слухах о появлении в окрестностях оборотня или ведьмы, не говоря уж о таких обыденных явлениях, как разбойники. Муромские леса издревле славились изобилием всевозможной нечисти и нелюди. Страх перед ними был пусть и неискореним, но привычен. А значит и сердца у людей трепетали не больше чем перед бурей или громом или наводнением. За века народ придумал множество способов уберечься от зла, избежать опасной встречи. И травы особые нашли, и слова нужные подобрали. Но даже и не будь никакой защиты от нечисти лесной, люди всё одно не ушли бы. Они продолжали кормиться лесом, они жили среди леса, и страх являлся частью их жизни.
   С Варварой по-другому вышло.
   В общем-то, ничего особенного - сколько сказок подобных рассказывают, о скольких подлинных случаях молодые девушки вечерами шепчут, оглядываясь на тёмное оконце. Пошла с подружками в лес по ягоды, да и пропала. Отбилась, заплутала во вроде бы знакомом с детства леске.
   Как и во многих сказках приключилось это с Варварой незадолго до свадьбы. А сватался тогда к ней не кто-нибудь, а княжеский сын. Может оттого и пошла голова кругом, и думала не о ягодках красных и зов подружек прослушала. Но только вдруг оказалась Варвара совсем одна.
   Тут совпадениям и конец. В сказках всё больше медведей девицы встречают, волков или колдунов, а Варвара вовсе никого не встретила, только взгляд ощутила. Лица, глаз не увидела. Свет в ветвях с тенью играя то там, то здесь ей показывал что-то похожее на обличье, а сучья, шишки представлялись зрачками. Но стоило присмотреться, наваждение исчезало, чтобы чуть погодя появиться в сторонке.
   И медведь, говорящий человеческой речью, и безобразный колдун напугали бы её, пожалуй, меньше чем такой вот бесплотный взгляд исходящий неизвестно откуда и от кого. Словно сам лес смотрел на Варвару - разглядывал, присматривался, оценивал. Девушка даже не поняла, что именно напугало её в странном взгляде. Он вовсе не показался ей злым. Скорее тоскливым. Но ведь морок бывает разным и отнюдь не одна лишь злоба губит в лесу людей.
   Она крикнула раз, другой. Но крик пропал среди деревьев, как камень в болоте. Никто не ответил, никто не пришёл на помощь. И взгляд призрачный крика не испугался. Побежала тогда Варвара, дороги не выбирая. И в овраги несколько раз срывалась и в болото залезла. Взгляд не отставал, словно прилип к спине. Выдохлась от бега Варвара, сдалась. У берёзы присела, заплакала. Но и слёзы призрачному взгляду не помешали.
   Случайно помогла ей обычная сова. А может и не обычная, и не случайно. Средь бела дня, пусть и в полумраке лесном редко совы летают. Ослаб взгляд, когда сова появилась. Совсем не исчез, но менее настойчивым, что ли, стал, будто смутился непрошенного свидетеля. А сова полетела, словно дорогу показывая, а быть может и показывая. Слишком уж явно дожидалась птица Варвару, когда та спотыкалась, или вставала передохнуть. Так или иначе, ещё до темноты выбралась девушка на дорогу, а там и до села недалеко оказалось.
   Всё вроде бы счастливо закончилось, но после этого случая в лес Варвара не ходила. Ни одна, ни с подругами, ни с вооружённым отрядом. И даже став княжной, даже хоронясь в острожке княжеском, не чувствовала себя в безопасности. Старый острожек был мал и лес окружал его со всех сторон: стоило только Варваре поднять глаза, посмотреть поверх частокола, она всякий раз ловила навязчивый взгляд, хотя и понимала, что тот создан её собственным страхом.
   И сейчас, расхаживая с мужем по городу, она с мстительным удовольствием наблюдала, как валятся со скрипом и стоном последние деревья, как брёвна превращаются в стены, а пни выкорчёвываются, как лес неотвратимо уступает место городу. А ещё её переполняло чувство обретения. Обретения дома. Вот теперь-то все страхи наверняка останутся в прошлом. Теперь она в полной мере насладится положением княжны.
  
   Когда они вышли на пустырь, Жёлудь уже закончил свои наставления и, одолев робость, втянулся в работу. Невысокий коренастый новобранец ловко отмахивался жердью от троих соперников и Жёлудь как раз подтолкнул в спину четвертого, отправляя на подмогу товарищам. Этот и дубинкой замахнуться не успел, почти сразу получил удар концом жерди под коленку и рухнул. А коренастый новобранец развернулся и под крики толпы принялся теснить остальных.
   - Хорош! - сказал Павел. - Такого молодца хоть сейчас в дружину бери.
   Жёлудь обернулся на голос, нахмурился.
   - Этого возьмёшь, с кем я останусь? - сказал он. - Человек пять только и умеют хоть что-то. Остальные для красоты на стенах стоять будут. Сброд сбродом, если уж начистоту.
   - Авось не понадобится стены-то украшать, - благодушно заметил Павел. - Откуда он такой?
   - Из леса, как и большинство прочих, - буркнул Жёлудь. - Мордвин что ли, или мещёрец, поди их тут разбери. Парни Боюном прозвали. Ловок уж больно и язык острый. От того и Боюн.
   - Дай-ка я его сам проверю, - загорелся вдруг Павел и потянулся к застёжке плаща.
   - Брось, князь, - поморщился Жёлудь. - Если уж нужда такая, пусть Слепень его проверяет, а тебе не к лицу с мужиком бороться.
   - Да размяться охота, - усмехнулся тот, сбрасывая плащ. - Спина аж зудит.
   Но переведаться с новобранцем Павлу не удалось. Едва он шагнул к коренастому ополченцу, прибежал посыльный и, запыхаясь, передал распоряжение отца.
   - Гонец из Мещёрска прибыл, князь тебя требует. Но перед тем с просителем одним повелел разобраться.
   - Гонец? - Павел вернул плащ на плечи и возился с застёжкой. - Не случилось ли чего у соседей?
   - Не похоже, - ответил посыльный. - Сказал бы ещё на воротах, если беда какая.
   - А что за проситель?
   - Да пёс его знает. Странный какой-то. На службу просится, но говорит, что не воин.
   - А кто же, скоморох? Мне бойцы нужны, а не скоморохи, - Павел, наконец, справился с застёжкой. - Где он?
   - Возле церкви ждёт.
   - Ну, пошли.
  
   Молодой парень сидел на земле, опираясь локтём на тугой мешок, и весело поглядывал на муромское оживление.
   - Кто такой? - спросил его Павел.
   Тот вскочил, отряхнул зад и ответил:
   - Савелием зовут, охотник я.
   - Охотник? - удивился Павел. - Зачем пришёл, о чём просишь? Тут и без пришлых всякий человек охотник.
   - Не на зверя охотник я, на колдунов, ведьм, нечисть всякую, - пояснил Савелий. - Заглянул в церковь, помощь предложил, но батюшка Афанасий к князю отправил, а тот велел тебе доложить.
   - Афанасию, значит, не понадобилась твоя помощь? - усмехнулся Павел.
   - Говорит, не его дело.
   - Правильно говорит, - одобряя слово священника, кивнул Павел. - Не его. Мы тут, знаешь ли, колдунов попусту не трогаем и другим задирать не даём.
   - Но вы же православные? - удивился охотник.
   - Точно. Православные. Но у нас половина жителей своим богам поклоняются, да рощи древние чтят, - пояснил Павел вполне благодушно и вдруг гневно спросил. - Ты что ж, в распрю с людьми втянуть меня хочешь?
   Он повернулся к посыльному и распорядился:
   - Гони его в шею. Пусть кто-нибудь проследит, чтобы в лодку сел, да убрался восвояси.
  

***

  
   Проводив мужа до княжеских палат, Варвара отправилась к себе.
   Терем княжны поставили одним из первых, когда под прочие жилища только расчищали места, когда воины и даже сами князья ночевали в походных шатрах, а то и вовсе под открытым небом. Терем ставили без подклета, подняв на толстых сосновых столбах, и уже позже пристраивали рядом княжеские палаты. Так что пока город рос, княжна обживалась и уже настолько привыкла к новому дому, что прежний вспоминала как нечто очень далёкое. И страх лесной отступил, и жизнь стала ярче. Всё было ладно, а лада не было.
   Муж, носящийся по двору хищным зверем, принимающий участие во всяком деле быстро остывал, едва перешагивал порог терема. Он дарил ей впрочем, скупую улыбку, когда умывался, а она протягивала ему рушник, иногда он даже обнимал её, коротко и искренне, но мгновение уходило, усталость проступала на лице мужчины глубокими, как овраги морщинами; молодой князь горбился, превращаясь вдруг в старца и едва добираясь до постели, валился точно сражённый ратник. Варвара вздыхала, ещё некоторое время сидела на скамейке, дожидаясь пока прогорит свеча, потом осторожно ложилась рядом, боясь задеть, потревожить мужа, хотя разбудить того, казалось, не смогли бы и иерихонские трубы.
   Она долго не могла заснуть, лежала и вспоминала те ночи, проведённые в острожке, когда иной раз они вдвоём и вовсе не спали и того Павла, пылкого, нетерпеливого, обильного. Она скучала по его шершавым и тёплым ладоням, иногда грубым, иногда ласковым, но всегда желанным. Она помнила его прикосновения, заставляющие тело сперва сжиматься от холода, а потом таять как воск.
   Но время прошло и безумие кончилось. Усталость была причиной его равнодушия или то, что отчаялся он дождаться наследника, Варвара не могла догадаться, а сам Павел об этом ни разу не заговорил. И теперь он спал рядом с ней, но не вместе с ней, как мог бы спать в любом другом месте.
   А утром он уходил. Стремительно вставал, хватал на ходу одежду, одеваясь уже на лестнице, там внизу наскоро завтракал, тем, что осталось от ужина, и убегал, прежде чем Варвара спускалась. Она находила Павла позже, уже на стенах, или в кузнях, или в конюшне. Напористого, молодого, горячего. Но уже другого, не прежнего. Отдающего всего себя делу, и только делу - вот в чём беда.
  

Глава четвёртая

Чёрный Лес

  
   Путь из Мещёрска на Москву лежит по Оке через земли рязанские. Так легче и безопасней, но значительно дольше. Река петляет, распадается сетью проток и проранов, а грести против течения, натыкаясь на отмели и перекаты, удовольствие небольшое. Если же выбирать короткую сухопутную дорогу, то неминуемо придётся проехать через Чёрный Лес. Правда дорога задевает лишь его край, не углубляясь в мрачные дебри. Но хорошего всё равно мало. О лесе том ходила дурная молва по всей Мещере, а страх перед ним отваживал путников, хотя чем именно гибелен лес, мало кто мог рассказать.
   Дорога - одно название. Скорее тропка широкая. Встречным возам редко где разъехаться можно. А нередко попадались такие места, что и одной повозке приходилось продираться между топким болотом и стоящими на самом его краю вековыми соснами да дубами. Дубов с каждым годом становилось всё меньше - города строили - но здесь, в глуши, они еще стояли, величественно охраняя границы чёрных болот.
   Верхом проехать значительно проще. Но всё равно дорогой этой предпочитали не пользоваться. Летом шли по Оке на лодках, зимой по ней же, по льду, на санях. И только весной в пору ледохода, да поздней осенью, когда лед еще тонок, у кого нужда возникала, отправлялись этим вот путем. Да и то нужда великая должна была быть, поскольку и весной от талого снега, и осенью от дождей, земля превращалась в вязкий кисель, и пройти по дороге становилось совсем не просто. Но теперь стоял август, и сильно заросшая за лето дорога была вполне проезжая, хотя и совершенно пуста.
   Небольшой возок, груженный всяким крестьянским скарбом, прикрытый старой плешивой шкурой, медленно продирался сквозь лес, попадая то одним, то другим колесом в рытвины и глубокие щели между толстых корней. На каждом ухабе возок поскрипывал, потрескивал, грозя развалиться раньше, чем кончится этот неприятный путь. Рыжая лошадка, казалось, полностью это ощущение разделяла, она фыркала и трясла головой, всячески показывая хозяину, что ей не нравится ни выбранное направление, ни окружающий лес, ни дух, что наполнял воздух.
   В возке ехали двое. То есть больше не ехали, а толкали. Лошадка не управлялась на подъемах, а повозка постоянно вязла в раскисшей подтопленной болотами земле, застревала в корнях колёсами. И тогда люди соскакивали на землю и помогали лошадке.
   Хозяин возка и лошадки - старый дед по прозвищу Яндар пробирался из Тумы на московскую сторону, в Березовый Лог, к родственникам. Его молодой земляк Тарко напросился в попутчики перед самым отъездом. А деду что, только в радость - есть с кем поговорить, путь скоротать. Правда, парень молчал всю дорогу, но молчание деда не особенно беспокоило. Говорить он и сам умел, а то, что парень слушал в пол-уха, думал о чём-то своем, не велика беда.
   - Ты, Тарко, предков почитаешь, а вот в деревне своей тоже ведь не живешь. Почему так? Раньше о таком и не помышлял никто, чтобы места родные покинуть, на сторону уйти. Чего там в том городе хорошего? Разбой один от городов этих, разбой и распутство. Не для нас они, города-то, не для мещеры, не для лесного народа... Ладно бы ещё у князя служить, так ведь не про всякого человека служба такая... Беготня, суета...
   Тарко почти не слушал стариковского ворчания и ничего не отвечал. Соглашаться не хотел, спорить не позволял возраст. Да и ни к чему спорить. Они все старики об одном ворчат. Дескать, вот раньше всё было по-другому. Спокойно и чинно. Сидели в лесу никого не трогали, жили себе на уме. И их не трогал никто, леса-то много кругом, селись - не хочу. Старики ведь только о покое и помнят, ибо сильно ценят покой на старости.
   А вот Сокол, он другое рассказывал. Были и у лесных народов битвы кровавые, были и враги сильные, были и герои отважные. И города ставили не хуже славянских или там булгарских и торговали с половиной мира. Сокол врать не будет, он и сам из мещеры родом, а знает столько, сколько два таких деда как Яндар вместе взятых. Так что старика Тарко не слушал, да и о прошлом величии подумал лишь мельком. Он занят был собственными переживаниями.
  
   Хоть и ушёл Тарко из Мещёрска по княжескому велению, а и сам другого пути для себя не видел. С обидой в сердце пришлось из города уйти, даже со злостью какой-то. С малых лет они с Вияной вместе росли. Вместе шкодили и учились, вместе книги читали, вместе мечтали. Потому, наверное, и не стала Вияна для него слова подыскивать - всё что думала, то и сказала. Да ещё и выбранила, словно старшая сестра неразумного братца. Только от обиды Тарко на дело решился безрассудное, только б доказать девушке, что не просто для игр товарищ он добрый, а и по жизни чего-то стоит. Вот вскоре докажет или погибнет - дело-то предстояло такое, что проще голову в улей сунуть.
   После посещения родных мест тоска только усилилась. Обожгла его крепко Вияна. Не огнём обожгла - водой студёной. И предки не вразумили, хотя целый день Тарко в роще священной провёл, шёпот их слушал. Горечь осталась. И значит быть посему.
   Вот ведь и Сокол не стал отговаривать от глупости. Сказал только, что ждать возвращения будет, помощь обещал. Значит, и чародей другого пути для молодого товарища не узрел. И некому больше его остановить, и самому назад сдавать неловко.
  
   Вдали послышался перестук копыт. Он то совсем пропадал, когда лошадь ступала на топкий участок, то звучал громче, когда копыто встречало твёрдую землю. Судя по всему, всадник ехал один, и потому сворачивать в лес и хорониться было бы лишним. Однако и совсем пренебрегать опасностью не стоило, а потому Яндар тут же прекратил болтовню и проверил рукой лежащий под шкурой топор.
   Скоро на встречу им выехал всадник. Видимо, не предполагая встретить кого-нибудь на пустынной дороге, он от неожиданности вздрогнул и придержал коня, но замешательство всадника длилось не долго и, разглядев обычных селян в обычном возке, он сразу же двинулся дальше. Тарко благодаря заминке успел разглядеть всадника, и сильно удивился, увидев на красивом гнедом жеребце, вполне уместным даже на княжеских конюшнях, необычного седока. Это был здоровенный монах в чёрной рясе, который держался в седле, словно бывалый воин, а к тому же и на поясе его висел меч.
   Яндар украдкой положил руку на топор, но показывать его встречному прежде времени не стал. Тарко тоже запустил руку под шкуру, нащупав в поклаже какой-то дрын. Вдвоём, случись чего, можно отбиться хоть и от мечника. Но воевать не пришлось. Монах резко дёрнул узду и гнедой, послушно рванув в сторону, исчез среди деревьев.
   - Ну и дела, - выговорил дед.
   Он положил вожжи рядом с собой и замолчал на целых полчаса.
  
   Скоро дорога вышла к Чёрному лесу. Лес этот раскинулся в самом глухом пограничье между мрачными и сказочными муромскими лесами и не менее мрачными и сказочными лесами мещёрскими. Вёрст через десять к северу начинались земли владимирские, восточнее и немного в стороне от мещёрских - муромские, на западе, за Цной лежали московские владения, а на юге - рязанские. Одно слово - пограничье. Впрочем, ни межевых знаков, ни чего-то подобного, сроду здесь не встречалось. Чёрный лес этот, как и болота вокруг, не принадлежал никому, да никому бы и в голову не пришло заявлять на него права.
   - Таза лий, - попрощался Тарко, спрыгнув с возка.
   И это были единственные слова, что он произнес за всё время пути.
  
   Лес выглядел мрачным и тёмным даже в летний полдень, когда солнце пробивалось сквозь кроны, добираясь до влажной земли. Об этом лесе ходила дурная молва по всей Мещере, хотя людей, живущих в ней, напугать непросто.
   Чёрным он звался отчасти потому, что редкая растительность здесь была чахлая, полуживая. Даже деревья зеленели кронами только на самом верху, из земли же торчали лишь голые, чёрные от сырости стволы. И сама земля пропиталась влагой, а вокруг часто попадались болота и трясины, над которыми поднимался смрадный туман. Несмотря на отсутствие корма, зверья в лесу водилось немало, и в голодную годину охотники из дальних деревень заходили в Чёрный лес ради добычи. Возвращались, правда, не все и не всегда возвращались в здравом рассудке. И от этого тоже прозывали лес чёрным. А ещё лес звался чёрным по цвету своих озер и болот.
   Вообще-то болот и озёр по всей Мещере встречалось в избытке, но таких мрачных и бездонных как здесь не находилось ни в одном углу, даже Волчьи Мшары смотрелись куда веселее. В иных местах лесной народ мог и возле болот селиться, а возле озёр так обязательно. Но на болотах Чёрного леса люди не жили и не живут. И вурды тут не живут. Хотя, казалось бы, где вурдам ещё жить, как не в Чёрном лесу. Но нет, не живут. Опасаются даже они. Вот каким мрачным слыл Чёрный лес.
   Но даже в сравнении с ним, Стылые Мары считались местом зловещим, погибельным. И если в лес по нужде люди иной раз забредали, то курганы, торчащие из болот лысыми макушками, обходили как можно дальше. Впрочем, и разглядеть их получалось далеко не у всех. Скрывались Стылые Мары от людских глаз, и только случай или козни злых духов могли вывести путника к ним на погибель.
   И мало кто знал, что закрыл людям гиблое место никто иной, как Сказочник. А вот зачем он это сделал - то ли о людях радел, то ли тайну какую берёг - о том даже Сокол не ведал. Но теперь Дедушка ушёл, его чары ослабли, а дорога к Стылым Марам открылась для каждого, и Тарко намеревался первым воспользоваться оказией.
   Он ступал мягко по топкой земле, каждый раз внимательно осматривая место, куда собирался поставить ногу. Здесь водились в избытке гадюки, и наступить на одну из них было проще простого. Но Тарко, продвигаясь мелкими шажками, вовсе не змей опасался. Сапог гадюке не прокусить, а в долгую схватку она вступать не станет, так как сама человека боится. Осторожность его была следствием слышанных с детства рассказов о духах здешних мест. То были не привычные лесному народу духи, что защищали род или племя, а если когда-нибудь и наказывали, то, по большому счёту, за дело. Не были они и духами какого-то иного народа, враждебно настроенного к мещёрцам. Они были чужды людям вообще. И любого человека могли воспринять как врага. Потому и важно было ступать мягко, дабы не потревожить кого-нибудь из духов.
   Курганы курганам рознь и Стылые Мары тоже не одинаковы были. Одни считались погибельными, другие просто опасными, а третьи вроде бы вреда людям не причиняли. Пусть и редко кто из людей сюда забредал, но уж уцелев, всё что видел рассказывал. И понемногу копились в народе знания.
   Могильный курган, к которому направился Тарко, среди Стылых Мар самым зловещим считался. Он торчал посреди болота, как огромная кочка, и оставалось только гадать, что за дело привело в это гиблое место небольшую дружину неизвестного князя. Какому народу принадлежал князь и его люди, кто встретил здесь отчаянное войско, кто положил всех до единого молодцов - про то никто не мог теперь рассказать, но по отголоскам старых преданий вся дружина во главе с предводителем упокоилась в этом кургане. Не знали люди и то, кем и когда был насыпан курган и кто хоронил воинов.
   Круг, выложенный крупным белым камнем, опоясывал холм у подножья. И тоже загадка - кто принёс в эти места камень и уложил его, если за много вёрст вокруг ни природного, ни ломаного камня не встречалось. Никто, понятно, эти загадки и не разгадывал, и за каменный круг никто зайти не решался, даже если и приближался к самому кургану случайно во время охоты, когда преследуемый зверь пробивался сквозь чары и выводил за собой охотника.
   Тарко, сняв с плеча сумку, осторожно вытащил из неё небольшого божка. Этого пузатого человечка с козлиной мордой некогда вылепила из глины его бабка. Но не та, которая была овдой, а другая - известная в деревне ведунья. Бабка давно померла, а перед смертью оставила внуку несколько странных вещиц, в том числе и глиняного божка, который по её словам оберегал от могильных стражей.
  
   Тарко вовсе не был уверен, что бабкино наследство поможет ему против хозяев кургана, но другого способа управиться с мертвяками он не знал. В крайнем случае, у него оставался в запасе ещё амулет, полученный от другой бабки, той которая овда. Юноша рассчитывал, что какая-то из бабушек да поможет внуку.
   Он водрузил божка на черту, пристроив между камней, и пробормотал под нос заклинание, смысла которого не вполне понимал, так как слова, использующиеся в нём, принадлежали к давно забытому людьми языку той поры, когда лесные народы общались на одном наречии.
   Встав на ноги, Тарко осторожно переступил каменный круг и прислушался. Всё было как будто тихо. Хозяева кургана или его хранители, если таковые вообще существовали, никак не выразили юноше недовольства. Сделав десяток решительных шагов, он поднялся на вершину.
   Макушку кургана венчал меч. Крест его рукояти возвышался выше самых высоких деревьев, окружающих болото, и если бы не чары был бы виден издалека. Возможно, кто-то нездешний мог принять его за могильный крест, но Сокол утверждал, что когда насыпали курган, христианства на Руси по большому счету еще не установилось, а Тарко мог добавить, что крестами могилы в этих местах не украшают и до сих пор. Так что меч вряд ли служил надгробием, а если и служил, то не по христианскому обычаю.
  
   Много чего рассказывали по Мещере про эту могилу, но всё больше чужие сказки повторяли.
   Говорили, например, что вовсе не русская это дружина легла в Чёрном лесу и не какой-нибудь из мещёрских отрядов. А пришло, мол, войско отчаянное из далёких земель, посланное жестоким властителем в никуда ради забавы или желания избавиться от сильных соперников. Неведомо как дошло войско до этих мест и полегло здесь безвестное.
   Говорили так же, что не битва в Чёрном лесу состоялась, но человеческое жертвоприношение, которым волхвы древней Артании пытались задобрить своих жестоких богов, теперь уже всеми забытых. И что, ища надёжного средства, волхвы принесли в жертву сотню лучших молодцев, но это не спасло их страну, и она сгинула без следа.
   Говорили ещё, в основном славяне, что меч, венчающий курган, принадлежал Перуну, а в могиле покоится вовсе не князь, а перунов слуга. И не просто себе покоится, но ждёт пробуждения. В подтверждение редкие очевидцы рассказывали, что притягивает меч к себе громы и молнии. Но не во всякую грозу, а только в особые дни.
   А коренные мещёрцы толковали дело иначе. Что, мол, когда-то давно здесь стояли великаны онары и клинок выкован ими, большими умельцами в ремесле оружейном. А то что великаны умирая в холмы превращаются, знал каждый ребёнок.
   И в последний слух Тарко готов был поверить, если бы не Сокол, который утверждал, что все разговоры о Могильном кургане не больше чем сказки, нарочно придуманные Дедушкой, дабы отвадить людей от гиблого места.
  
   Тарко осторожно приблизился к торчащей рукояти. Даже по одной ней было видно, что меч находится здесь уже много лет. Оплётка из кожи давно рассохлась и частью сгнила, частью свисала ещё лоскутами. Только теперь юноша заметил, что клинок торчал не прямо из земли, а из огромного камня, водружённого на курган и заросшего от времени, а потому незаметного от подножья.
   Он накинул на рукоять белый платок, каким его бабка покрывала голову, и прочитал ещё одно заклинание, примиряющее меч с человеком. Если бы то был обычный клинок, заклинания бы хватило, но с могилами всё обстояло сложней. Юноша подождал некоторое время, и только убедившись, что вокруг всё спокойно, что мертвецы не шевелятся под землёй, а духи не подступают из-за спины, взялся за рукоять поверх платка и медленно потянул меч из камня.
   Тот поддался сразу, что являлось хорошим знаком, Тарко потянул сильнее и скоро вытащил клинок целиком. Лезвие блестело как будто и не провело многие годы в плену каменном. Ни пятнышка ржавчины, ни даже потускневших мест на металле глаз не приметил. Стараясь не касаться железа, Тарко обернул меч платком, затем всё вместе ещё раз обернул холстиной и для надёжности перевязал веревкой. Решив, что сделал достаточно, юноша засунул свёрток в сумку. Теперь оставалось самое сложное и опасное - убраться отсюда целым и невредимым.
   Многие охотники за мечами или другими столь же опасными желанными сокровищами гибли от глупости и неосторожности именно тогда, когда считали, что поймали удачу за хвост. Сокол рассказывал множество подобных историй, да и сам Тарко знал их достаточно, чтобы не завопить от радости раньше времени. Он тихонечко спустился вниз, перешагнул через каменный круг и, не оборачиваясь, бросился вон от кургана.
   Тарко промчался через болото так быстро, что покров не успевал почувствовать его тяжести, а кочки только чавкали в спину, затем побежал через лес, стараясь даже здесь ступать мягко и по возможности увёртываться от веток. Похищенный меч придавал сил, а страх перед прежними его хозяевами прибавлял скорости.
   Пробежав версту-полторы, юноша остановился, чтобы отдышаться. Он был вполне доволен собой. Видела бы его сейчас Вияна! Уж теперь она пожалела бы о брошенном по запальчивости слове. Мало кому из смертных выпадает такая добыча, и даже князья получают в наследство от предков клинки попроще. Но и вспоминая обиду, и мощно втягивая воздух, Тарко не забывал о возможных преследователях. Задержав на мгновение дыхание, он прислушался к лесному шуму, особенно к тому, что доносился из-за спины. Ничего странного в том шуме не заключалось - обычный шелест хвои и листьев, привычное поскрипывание сосновых стволов, слаженный гул болотной живности. Тем не менее, страх искушал его обернуться. А как раз оборачиваться-то было нельзя. Как и заговаривать с кем бы то ни было, пока не будет пересечён спасительный чек родового леса.
   Однако слушать шум не возбранялось. Хотя пользы от этого, кроме собственного успокоения, не было никакой. Тишина или привычные звуки вовсе не означают безопасности. За частую даже наоборот. И потому Тарко, передохнув, побежал так быстро, как только мог, дальше и дальше от могильника.
   Следующую остановку юноша сделал уже на окраине Чёрного леса. И только остановился, как впереди, в плотных зарослях боярышника, послышался хруст веток. Шагнув под защиту ближайшего дерева, Тарко выхватил кинжал. О завёрнутом в ткань клинке как об оружии юноша даже не подумал, трогать его до очищения было смертельно опасно. Могильный меч, коснись его Тарко сейчас, вполне мог утянуть нового владельца обратно в курган или как-то иначе наслать погибель. Так что он довольствовался кинжалом, подаренным князем в прошлом году. Вещица без волшебства, но сделана добротно и против обычного врага вполне годится.
   Он притаился за толстым стволом сосны и стал ждать. Хруст приближался, и вскоре из зарослей высунулась страшная бородатая морда. Юноша вздрогнул, по спине пробежали холодные мурашки и только чуть погодя он признал морду лесного хозяина.
   Зубр почитался многими родами и народами Мещеры как зверь священный. В иных местах хозяином леса почитали медведя, но это только там, где не водились зубры. Могучий зверь олицетворял собой лесную стихию, его силу и не как-то иносказательно, но буквально. Бывает, храбрый охотник может выйти один на один против волка или кабана, особо смелые выходят в одиночку на медведя. Против зубра решится пойти в одиночку разве что последний безумец.
   В другой раз такая случайная встреча Тарко может быть и напугала бы - хозяин лесов, если нападал неожиданно, вполне мог и порвать человека, и втоптать его в землю. Но теперь, юноше, ожидающему из-за спины нападение орды мертвяков, зубр показался просто приятным знакомцем. Тарко даже улыбнулся, продолжая впрочем, стоять без движения. А зверь повёл головой, остановил на мгновение взгляд на толстой сосне, за которой скрывался юноша, но затем, видимо решив, что здесь для него слишком опасно, подал назад и исчез в кустах.
   Тарко перевёл дух и продолжил бег. Бежать ему предстояло ещё далеко, а до темноты, как ни крути, следовало добраться до родового леса. Только там он мог найти защиту от хозяев Могильного кургана. Но, пробежав ещё несколько вёрст, юноша понял, что не успевает. Солнце уже садилось, а ночевать в лесу было безумием. Не мог он зайти и ни в одно из ближайших селений. Неразумный поступок мог навести на деревню зло. Так собственно и поступают люди без чести и совести, добывающие проклятые сокровища. Заходя в деревню, они сбрасывают погоню с плеч, и подставляют взамен себя невинных селян.
   Тарко так гадко поступить не мог и решил пробраться через лес в темноте. Он лишь вышел на окраину леса, где было светлее, и побрёл вдоль очередного болота.
  

***

  
   Слишком много он думал о тех, что наседали сзади, а под ноги смотрел без должного внимания и вот неосторожно в нору вступил. Нога к счастью не подвернулась, но провалилась сквозь влажный мох. И вместо ожидаемой ямы с водой ощутила под собой пустоту. Ход! Надо же, как не везёт! Угодить из огня да в полымя! Разбудить Духа Корней последнее дело, особенно когда у тебя на плечах погоня из мертвецов.
   Тарко замер, прислушиваясь к звукам вокруг, а ещё больше к тому, что происходит под землёй. Ничего. Тихо. Может быть, пронесло? Он принялся осторожно вызволять ногу, стараясь не задеть стены провала, не обрушить в ход ни камешка, ни веточки, ни комочка земли. Повезло. Не задел, не обрушил. Откатился на несколько шагов, затаился. Полежал на траве немного, успокаивая бешено бьющееся сердце и частое дыхание. Но залёживаться не следовало, погоня того и гляди объявится. Он мягко поднялся и осторожно, крадучись, двинулся подальше от нехорошего места.
   И тут раздался протяжный глухой гул, будто рог затрубил из могилы, земля перед юношей вздыбилась холмиком, вспучилась и наконец лопнула, взорвалась, обдав его грязью. Из образовавшейся дыры поднялась на длинном и толстом корне морщинистая размером с лошадиную голова.
   Тарко сразу узнал Духа Корней, или иначе Вутуя, и всерьёз испугался. Прежние страхи перед стражами кургана мигом потеряли остроту. Он погони-то собственно и не видел ещё, больше воображал преследователей. А тут прямо перед ним возник настоящий ужас. От рассерженного Вутуя убежать трудно, пожалуй, даже невозможно. Он ведь не зря прозывается Духом Корней. Каждый корень каждого дерева, куста, каждой травинки в лесу - плоть от плоти Вутуя - его руки, его сети, его путы. Так что бежать бесполезно. Споткнёшься о внезапно возникший под ногой корень, которого вроде и не было только что, упадёшь, тут тебе и конец придёт.
   Эх, Вияна! Не увидеть тебе названного брата в почёте и славе, с древним мечом на поясе. Не испытать вины за неловкое слово, не попросить прощения. И не узнаешь даже, где сгинул любящий тебя человек, а быть может, и не вспомнишь о нём вовсе. Другая судьба тебе уготована, сестричка, другая дорога.
   Разозлился Тарко от мыслей таких. На себя разозлился в первую очередь и на княжну во вторую. А злость вдруг воли прибавила, думать заставила о том, как выбраться из переделки, как спастись? Очень уж ему сейчас погибать оказалось некстати.
   А как спастись? Можно было в три прыжка выскочить из-под деревьев, заскочить на какую-нибудь болотную кочку, переждать до утра. Но от Вутуя так просто не скроешься, он даже в болоте достанет. Дух Корней ведь не только в лесу хозяин, а болота не даром здесь зовутся коренниковыми. Под бурой даже чёрной водой на сажень, а то и на две залегает веками слежавшееся сплетение корней. То конечно всё мёртвые корни, но от этого не легче, а учитывая, что меч из могилы, как раз наоборот - вдвойне опасней. Мёртвое всегда тянется к мёртвому.
   Вутуй, однако, нападать не спешил, лишь смотрел на человека сучками - глазами едва различимыми на замшелой покрытой трещинами голове и хрустел, подобно тому, как хрустят зёрна в мельничных жерновах. Может быть, он пытался что-то сказать человеку, но только Тарко его речи не понял. Он лежал не шелохнувшись, затаив дыхание, и боролся с желанием броситься сломя голову в сторону своего села. Здесь уже рукой подать до его родового леса. А там Духи Предков. Они защитят и от Вутуя и от тех, кто гонится следом. Да только не успеть.
   Оставалось только одно - принести Вутую какую-нибудь требу. Какую именно Тарко не знал. Ни в одной мещёрской деревне, ни в одном лесном роду Духу Корней не поклонялись. Только старый Яндар умел как-то ладить с ним, и всегда испрашивал позволения, перед тем, как добывать для своих поделок молодые сосновые корни. Знать бы заранее, где соломки подстелить. Только ведь накануне целый день ворчание стариковское слушал, а нет бы спросить у Яндара совета, чем, мол, Вутуя задобрить можно? Но кто же мог знать наперёд, а теперь поздно спрашивать. Яндар поди уже до сына добрался и на московской стороне нынче ворчит. Так что самому предстоит решение отыскать.
   Что же хочет Дух Корней от человека в уплату за разорённый ход? Не меча же, в самом деле, он требует? Почто ему клинок могильный? А если и так, то Тарко не собирался выпускать добычу из рук. Даже перед лицом гибели. Не для того сюда отправлялся, не для того пережил столько.
   А что есть у него ценного кроме меча? Бабушкин оберег? Пожалуй. Вещицу, сделанную овдами, мог оценить и Вутуй. Вот только разумно ли платить такую высокую цену? А с другой стороны, куда деваться? Или меч ли оберег. Платить-то не за пустяк предстоит, а безделицей от смерти не откупишься.
   И юноша решился. Сорвав с шеи оберег, кинул духу под ноги, или что там у него вместо ног. Амулет упал на рыхлый край ямы и, вздрагивая от земной тряски, понемногу исчез в глубине. Долгое время ничего не происходило. Тарко уже было подумал, что жертва оказалась напрасной, что не пришёлся Вутую по вкусу оберег. Но тут голова прохрустела что-то непонятное и стала погружаться обратно в землю.
   Дух Корней принял жертву. Тарко тяжело вздохнул и уже без спешки побрел дальше. Как-то остыло всё внутри, ушёл страх, а вместе с ним и напряжение гонки. И преследователи из кургана больше не казались ему опасными.
  

Глава пятая

Песня о Дятле

  
   Ожидая возвращения Тарко и пытаясь хотя бы на время выбросить из головы пропажу Дедушки, Сокол занялся более приятным делом, а именно математикой.
   Странным образом математические упражнения позволяли ему отвлечься от тяжёлых раздумий, но вместе с тем и привести мысли в порядок. Точно они, эти мысли, не исчезали совсем из его головы, пока она решала какую-нибудь задачу, а начинали жить собственной жизнью, бродили по закоулкам сознания, обтирались, сопоставлялись, и нередко случалось, что вместе с математическим решением отдохнувший чародей получал и ответы на тревожащие его вопросы.
   Сейчас он взялся за одну из самых трудных и в тоже врем одну из самых любопытных задач, за поиски совершенного числа. Числа эти, равные сумме своих делителей, вот уже который век не давали покоя ученым. Эллинские мыслители нашли четыре первых из них. На этом дело и встало. И с тех пор, вот уже более полутора тысяч лет, каждый уважающий себя учёный, считал своим долгом предпринять поиски пятого совершенного числа, подобно рыцарю, отправляющемуся в путь за Святым Граалем. Сокола некогда тоже заразила эта беда, а в последнее время лихорадка охватила и весь христианский мир. Богословы провозгласили поиски совершенных чисел делом высоконравственным и богоугодное, а чуть позже при непосредственном участии папы распространилась легенда, будто человек, открывший новое такое число, обеспечит себе вечное блаженство на небесах. Можно представить, что тут началось. Монахи готовы были заложить души дьяволу, лишь бы найти решение. Но то ли дьявол был равнодушен к арифметике, то ли считал, что души монахов и так от него не уйдут, только пятое число до сих пор не было найдено.
   Сокола, понятно, вопросы спасения в христианском толковании волновали мало, но сами поиски увлекли не на шутку. Ещё в странствиях, он взял за правило уделять поискам свободное время и продолжил дело, осев в Мещере. За долгие годы, он перевалил уже за два с половиной ворона, если использовать принятую в Мещере славянскую нумерацию, но к разгадке так и не приблизился.
   Достав вощаницу, Сокол принялся проверять очередное число. Делил, брал делители и складывал их между собой. Однообразное вроде бы занятие быстро затянуло его. Лишь однажды чародей отвлёкся, бросил псу кусок рыбы, а себе выбрал яблоко покрепче. С хрустом вонзив в него здоровые зубы, он продолжил вычисления. Столбик цифр на вощанице рос. За окном стемнело. Время за увлекательным занятием летело незаметно.
  

***

  
   Тарко появился в чародейской слободке далеко за полночь. Он вошёл в дом тяжело дыша, красный и потный от долгого бега. Рубаха его была грязной и порванной, но сам юноша улыбался, и раньше, чем распознать в свёртке меч, по одной лишь улыбке Сокол понял, что дело, за которым Тарко отправлялся к Стылым Марам, ему вполне удалось.
   - Давай его сюда, - сказал чародей, протянув руку. - А сам пока рубаху почини и умойся.
   Расчистив стол, Сокол положил на него свёрток, осторожно развязал верёвки, откинул тряпицу, убрал платок. Едва взглянув на клинок, чародей понял, что такая добыча мальчишке не по зубам и то, что меч сейчас перед ним, а небеса не сходят с ума в попытке вернуть пропажу, испепелить дерзнувшего человека, было не иначе как чудом. Мальчишке дали уйти с добычей. И что из этого следует? А следствий могло быть несколько и каждое из них только добавляло тревоги.
   - Клинка не касался? - на всякий случай спросил чародей.
   - Нет, - ответил Тарко, меняя рубаху.
   Сам Сокол не побоялся взять меч в руки, полагая, что ему никакое проклятие не страшно. Он покачал клинок на ладонях, меняя угол под которым смотрел так и эдак, то приближал к глазам сталь, то вновь удалял. Разобрал ковку, узор и попытался прочесть клеймо. Однако сверкающий, словно только что выкованный, меч именно возле рукояти порос грязью и ржавчиной. Тогда, отложив клинок, Сокол достал с полочки маленький глиняный пузырёк с узким горлом, распечатал и осторожно промокнул тряпицу.
   - Подождать надо, - сказал он, обложив смоченной тряпицей основание клинка, - час или два. Водка слабая, а крепкую здесь достать негде. Поешь вон пока, отдохни.
   Тарко не возражал. Он полностью доверял чародею. Если Сокол считает, что нужно сперва разобрать клеймо, то значит так и надо. Может быть, от этого зависит, каким чином он меч очищать станет, а может, и простое любопытство у старика пробудилось. Да и поесть чего-нибудь не мешало. Столько сил потратил, пока сюда добрался, а перекусить не пришлось.
   Юноша быстро прикончил остывший ужин, и пока чародейское зелье неспешно растворяло налёт веков, рассказал Соколу, как вышло дело. Тот внимательно выслушал молодого товарища и произнёс:
   - Думаю, никто не преследовал тебя из могильника, разве только твой собственный страх. А вот с духами лесными тебе повезло. Надо же, от самого Вутуя ушёл! Будет что вспомнить.
   - Оберег бабушкин жалко, - вздохнул Тарко.
   - Не стоит вещи слишком жалеть, - возразил Сокол. - Ты же не знаешь, для чего тебе бабка оберег подарила, может как раз на такой случай. Радуйся, что живым вернулся.
   - Да я радуюсь, - не очень уверенно ответил юноша.
  
   Когда чародей решил, что времени прошло достаточно, он снял тряпку с клинка и принялся протирать ею то место, где по всем признакам должно располагаться клеймо. Отчистить металл долго не удавалось. Сокол скоблил его остриём ножа, вновь промокал тряпкой, то и дело подносил меч к глазам, пытаясь прочесть надпись или угадать знак. Наконец ему с трудом удалось разобрать буквы.
   - ГРК... - прочитал чародей. - Хм. Грек, что ли какой меч ковал? А зачем тогда славянским письмом клеймил? Или прозвище это такое? Или может быть Горка или Гурка?
   Сокол пошкрябал клеймо ногтем ещё раз посмотрел и ещё раз хмыкнул.
   - Может быть здешний грек, какой? - продолжил он размышлять. - Много их за крестом сюда последовало. Хотя вроде бы мечей с собой божьи слуги не брали.
   Тарко слушал молча, с вопросами не лез. Придёт ещё время для расспросов. А пока ему не терпелось дождаться конца чародейских исследований, чтобы отправиться затем на обряд очищения. Только тогда он с полным правом сможет назвать меч своим. Однако здесь юношу ждало разочарование.
   - Один пойду, - сказал Сокол. - Тебе опасно, да и мне помешать ненароком можешь. Посиди тут, с псом пообщайся, или поспи, а к утру я вернусь.
  
   Сокол вышел из дома и повернул за угол. Сразу за домом среди зарослей рябины стоял невысокий сруб. С виду совсем обыкновенный, принимаемый соседями за сарай или амбар, он не был, однако, предназначен для хозяйства. В этот сруб чародей никогда и никого не пускал, ибо отводил его для дел тайных, для самой сильной волшбы.
   Почти у каждого чародея или колдуна имеется сокровенное место, где он может черпать силу и предаваться раздумьям. Это могло быть дерево, или река, или холм, или пещера. Сокол вот завёл себе сруб. Казалось бы, какое может быть волшебство в простом срубе, какая сила поселится в нём? Но Сокол был могущественным чародеем и потому не нуждался в природном сосредоточии силы, он мог создать такое место сам. Что собственно и сделал, решив обосноваться в Мещёрске.
   Внутрь сруба и днём-то свет едва проникал через узкую щель под крышей, а ночью только при яркой луне можно было разглядеть хоть что-то. Но чародей не стал зажигать свечу или лучину. Приперев дверь жердью и подождав, пока глаза привыкнут к темноте, он направился прямиком к выложенному из камня очагу.
   Всё что требовалось для обряда очищения, чародей приготовил заранее. Теперь он присел возле очага на обрывок шкуры, отложил клинок и нащупал рукой сложенную рядом с очагом кучку тоненьких веточек.
   Подождав немного, чародей затянул песню. Негромко, едва слышно затянул, но не на постороннего слушателя была рассчитана песня, а в голове Сокола она звучала отчётливо. Напевая, он на ощупь брал один за другим прутики из кучки и раскладывал их в очаге. Некоторые перед тем надламывал, другие расщеплял, третьи оставлял как есть. Орешник и осина, берёза и дуб, клён и рябина, многие и многие породы дерева, не каждое из которых встретишь в здешних краях, но каждому находил чародей место в общем сплетении.
   Наконец, кучка иссякла, все веточки оказались выложены особым образом и в должном порядке. Чародей прекратил пение, возжёг огонь и приготовил меч...
  

***

  
   На следующий день Тарко устроился на лавке, забравшись на неё с ногами, и, оплетая рукоятку меча новой кожей, слушал хозяина. Рядом с юношей пристроился пёс. Когда-то сам Тарко и подарил чародею щенка. С тех пор тот вырос в настоящего пса, грозного и ревностно заботящегося о собственном достоинстве, чтобы играть с мельтешащими перед носом полосками кожи. Но наблюдал за работой юноши пёс с огромным вниманием, а тот в свою очередь внимательно слушал Сокола.
   Несмотря на усталость от бессонной ночи, чародей пребывал в хорошем расположении духа и потому говорил охотно.
   - Клинок этот мне знаком и незнаком одновременно, - рассказывал чародей. - В руках я его прежде не держал, определённо, но кое-что слышал о нём раньше, а кое-что узнал этой ночью. Он очень силён этот меч. Но против людей, или, скажем вурдов, он, пожалуй, не слишком тебе поможет. Во всяком случае, не больше, чем любое другое оружие. А вот против тех, кого эллины демонами называли, а мы духами злыми считаем, против них в самый раз клинок. Против них, наверняка, и выковали его.
   - Кто? - не удержался от вопроса Тарко.
   - Кто выковал клинок, сказать не могу. И буквы на клейме до сих пор остаются для меня загадкой. Одно можно утверждать наверняка, что клинок не раз перековывали. Кто и когда мне опять же неведомо. И хозяев клинок сменил многих, и большинство из них мне неизвестны. Но вот об одном знаю доподлинно и сейчас расскажу. Слушай, это хоть и похоже на сказку, будет тебе не без пользы.
   Тарко даже занятие бросил, так ему захотелось услышать хоть частичку из истории меча. Пёс тоже переключил внимание на хозяина. Может, понимал разговор, а может чувствовал важное для друзей.
   - Давным-давно, когда на месте Новгорода Нижнего стоял совсем другой город и совсем другой народ обитал в нём, проживал в тех краях один чародей. Звали его Дятел. По нему, кстати, и Дятловы горы потом назвали. Но это уже сильно позже случилось. А в те времена, о каких я веду речь, он был ещё молод, хотя успел стать уже известным среди лесных народов чародеем.
   Вот как-то раз к нему пришли ходоки, посланные жителями Мещёрской Поросли и попросили защитить их село от некоего злобного духа или колдуна чёрного, что будто бы повадился приходить туда каждое полнолуние. А кроме прочих разнообразных пакостей, каких предания не сохранили, каждый раз уносил он с собой молодую девушку.
   И как бы ни прятали селяне своих дочерей, как бы ни защищали их карты заклинаниями, а мужчины оружием, всё было бесполезно. Заговоры ломались, оружие не причиняло вреда колдуну, а девушки исчезали из запертых домов, из землянок. И даже находясь под надзором десятка мужчин, всё равно пропадали под утро, а сторожа потом не могли ничего вспомнить. Тогда и решили на сходке отправить посольство к Дятлу.
   Выслушав ходоков, Дятел согласился помочь, он вообще был отзывчивым человеком, и накануне очередного полнолуния отправился в Мещёрскую Поросль. Он не знал, с кем придётся сойтись, а потому и не приготовил никакого особого оружия, никаких заклинаний. В молодые годы люди бывают очень самоуверенны и Дятел не исключение. Он просто вышел на майданчик, на каком обыкновенно жители собираются, уселся под рябиной и стал ждать.
   Ему пришлось просидеть без дела всю ночь. Полная луна обошла небо, но злой дух не появлялся и лишь под утро, когда на востоке только-только начало светлеть, но тьма ещё не отступила совсем, Дятел увидел, как метнулся над крышами огонь. Необычным тот огонь выглядел, не таким, что мы видим в костре или над свечой. Иной, холодный, не разгоняющий тьму, а напротив как бы сгущающий её вокруг себя. Он пронёсся над домами, перескакивая с крыши на крышу, точно огненная белка, но ни пожаров, ни даже дымка не оставалось после этих прыжков. И, наконец, огонь достиг последнего на улице дома и исчез над ним. А, между прочим, там проживала семья местного вождя, и у него, как уже знал Дятел, было три дочери. И все три ещё не замужние.
   Холодный огонь озадачил молодого чародея. Прежде ничего подобного он не встречал, разве что об Огненном Змее слышал, но тот не являлся ко всем подряд, а выбирал жертву большей частью из вдовушек, тоскующих по погибшему мужу. Этот же губил девиц невинных и не соблазнял вовсе, а похищал.
   Тогда Дятел встал и принялся творить одно из самых сильных своих заклинаний, способное укротить любого духа, если только тот сам по себе, а не черпает мощь у богов. Поднялась настоящая буря. С зеленых деревьев срывало листву и мелкие ветки, а с крыш домов сдувало солому. Пыльные вихри бешено носились по улицам и крутили всё, что смогли захватить в объятья.
   И тут на пороге дома появился некто, кто выглядел как человек и более того, как красивый мужчина, вот только необычные одежды его, развеваясь на ветру, скрадывали очертания и являли тут и там вместо плоти чёрную пустоту. Дятел понял, что перед ним колдун. И не какой-нибудь деревенский колдунишка, добивающийся от селян почёта и хлеба мелкими хитростями, а подлинный, стоящий на службе у кого-то из вершителей судеб. И как часто случается при долгом служении вышним силам, человеческого в колдуне осталось совсем чуть-чуть. Только обличье, голос, какие-то повадки, словечки.
   На руках колдун держал девушку, которая или спала, или потеряла сознание, и Дятел узнал в ней старшую дочь вождя. Он ещё надеялся, что его чары смогут удержать колдуна, но тот с усмешкой посмотрел на бушующую вокруг стихию, а потом, переложив добычу на одну руку, другой взмахнул коротко, и разом всё стихло.
   Тут он увидел Дятла. Подошел ближе и некоторое время пристально смотрел на чародея. Дятел попытался пустить в ход другие чары, но колдун только рассмеялся.
   - Пустое дело, эти твои заклинания, человек... - сказал он.
   И тут вновь поднялась буря, но теперь вперемешку с пылью вихри крутили холодный огонь, а один из них поглотил колдуна вместе с добычей и тот взмыл в небо огненным снопом и пропал в отступающей тьме. И девушка навсегда пропала вместе с ним.
   Дятел рассердился на себя за легкомысленность, с какой он подошёл к делу и сильно расстроился. Впервые он не смог защитить людей. Он так переживал поражение и так стыдился прежних заверений, что не стал дожидаться пробуждения жителей, или будить их сам, а тихонько ушёл из Мещёрской Поросли.
   - Сбежал? - поразился Тарко.
   - Сбежал, - кивнул Сокол. - Но он не сдался, конечно, а отправился за советом к своему другу, которого звали Соловьём. Был он не просто чародеем, но ещё и умелым воином. И некоторые его подвиги хорошо помнят в наших краях. А Дятлу как раз и потребовался совет воина, так как чарами колдуна он одолеть не смог.
   Выслушав товарища, Соловей долго думал и, наконец, дал совет. Он сказал, что существует клинок, способный выстоять против такого сильного колуна. Но клинок этот совсем не просто найти и ещё труднее завладеть им. Соловей рассказал, в какой стране искать меч, как узнать его среди прочих клинков, а, главное, как заполучить, не став частью чужого замысла.
   И Дятел отправился на поиски такого клинка и нашёл его.
   - Этот самый меч? - вырвалось у Тарко.
   - Этот самый, - кивнул Сокол.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"