Аннотация: Непривычная сказка проклятого мира. Сложная мораль и символы в виде образов - основные атрибуты рассказа-сказки.
Сказка о солдате Генрихе
Аркадий Фомин
Милостивые господа и сударыни!
Случилось так, что жил в одном городке некий солдат по имени Генрих, молодой годами, но старый боями. Был он не богат, но и не беден, имея, ни много ни мало, сто рублей дохода ежегодно, небольшой домик в центре города и шинель поручика, которую при каждом удобном случае чистил от пыли и грязи. И мечтал оный солдат об одном только. Даже ночами не спал и в думах своих, как ребёнок, грезил об одной такой штуковине военной, что звалась саблей вострой.
Была эта штука и впрямь легендарной и достойной того, чтобы её желали. Говорят, что выковал её сам Карл Молотильщик, царь всея булата. Слухи донесли ещё, что знался тот с нечистой силой и что сам дядька лысый его мастерству обучил. Так то или нет, а о том, где находится сабля, знал к тому моменту только сам её изготовитель.
Вот и решил отправиться Генрих к вышеозначенному Карлу, с тем, чтобы узнать, куда тот мечту его запрятал. Однако путь сей был бы долог и труден, ибо жил знаменитый кузнец в другом уголке империи.
Но и солдат наш был силён и бесстрашен, ибо не осталось уже на земле полей бранных, где бы ни пролил он крови своей. В общем, решил молодой вояка не медлить и тотчас же отправился в путь, захватив лишь шпагу с широким лезвием, что досталась ему от деда, и рюкзачок с припасами.
Выйдя за пределы своего городишка, Генрих попал в тёмный лес, где ему раньше лишь грибы да ягоды собирать довелось. Милостивый ветерок трепал длинные локоны юного солдата и заигрывал с молоденькими пташками, улетая прочь неодушевлённым потоком. Деревья, словно римские колонны стояли неподвижно и как-то по старому, будто пожилые чиновники, вечно укоряющие молодёжь. Тропа, кривая, почти непротоптанная и часто разветвляющаяся, уводила солдата вглубь тайги, грозясь оборваться, как путь жизни, по которому мы бредём в сумраке.
Генрих шёл и думал: "Того ли хочу я, зачем иду? Всего ведь вроде в достатке. И дом есть, и пенсион, и сосед дочку свою за меня сватает - вот ведь и есть то маленькое смиренное счастье. Однако ж погнала меня судьба в приключение, коих и в прошлом мне хватило с излишком... Нет поручик, не обманывайтесь и не вините судьбу, которой и вовсе-то нет. А есть лишь Всемогущий Боженька и свободный путь, данный человечкам маленьким волею небес. Но мечта моя! Осязаемая, верная, чудная мечта! Даждь ми, Господи, сабельку вострую, и счастлив буду я! Но буду ли..."
Повесил голову Генрих и уж готов был обратно повернуть, как вдруг тёплый бриз сменился на жуткую ледяную бурю с дождём и погнал нашего героя в одинокую избу, стоявшую на опушке. Лишь постучавшись трижды, солдат смог убедиться в том, что дверь открывают. Когда же он окончательно в этом сознался, то увидел на пороге человека в чёрном монашеском подряснике. Тот стоял, сутулясь, приглашая жестом случайного гостя войти. Генрих в ответ медлить не стал и вбежал в дом, не тратя время на приветствия и благодарности. Монах постоял немного в проёме, посмотрел на небо и притворил дверь.
- Мир тебе, молодой человек, - промолвил через полминуты отшельник.- Изволите представиться?
- Генрих Румяный, отставной поручик, бывший командир отряда сабельщиков лейб-гвардии Его Императорского Величества Константина Первого и Постоянного,- отрекомендовался солдат.
- Что ж ты, Генрих, делаешь так далеко от городишка своего?- спросил инок.- Что за непокой понёс тебя в путешествие?
- Ищу я штуковину одну,- неохотно сказал наш герой и тут же добавил:- А с кем имею честь, простите?
- Монах я, инок,- бросил отшельник.- А звать меня Калистратом.
После сего оба долго молчали, пока Генрих не заговорил вновь:
- Я смотрю выправка у тебя военная, Калистрат. Как же так?
- Служил я в мирской жизни. Только другому Величеству и под другим именем.
- Слушай, раз уж ты молчаливо позволил мне у тебя остановиться, так будь другом - расскажи, потешь меня былью.
- Вряд ли тебя потешит моя история, ибо служил я врагу твоему и много ваших порубал.
- То горестно конечно, но тем лучше. Думы мои всё больше о грустном.
- Что ж, слушай... Был я дворянином видным и учёным. Землю имел, ножку королю целовать смел. В семнадцать лет стал первой саблей моего королевства, что не просто далось мне. И воевал я много с вами в Бесконечной войне. Рубил я человечков нещадно, сотнями, сам оставаясь неуязвимым, ибо дело имел с колдуном одним, что душонку мою на муки вечные в преисподнюю определил за дарование такое. И вот, когда достиг я чина генерала, пожаловал мне король саблю вострую...
- Постой, постой. Как ты сказал?
- Я сказал: саблю вострую...
- Так это ж та самая штуковина, за которой я отправился. А ну вражина говори - где мечта моя ныне?
- Да вот она, в уголке. Коли забрать её хочешь, так бери. Только знай, что тебе её всё равно к Карлу Молотильщику отнести придётся. Ты ведь, небось, к нему путь держишь?
- Истинно так. А зачем мне к Карлу идти?
- Он тебе руку заклеймит. А не то ты всё поймёшь.
- Что пойму?
- Многое. Тебе это знать не нужно. И не вздумай никого ей убить. Понял?
- Понял.
С этими словами Генрих схватил саблю и выбежал из избы, забыв о дожде и буре. И умчался бегом в глубину леса.
Тем временем гроза утешала вышину, напоминая о гневе Божьем над злыми и неправедными. И небо радовалось и святило имя Творца. Ветер разносил листья и хвою по грешной земле, будто бы желая скрыть злодеяния людей от Всевидящего Ока. Но тщетны были старания урагана, отчего он становился всё сильнее, истощая свои неодушевлённые силы. Не щебетали уже птички, и одним светлым мудрецам ведомо, куда прятались они от бушующей стихии. Гром гремел, словно хохочущий демон в таверне, распугивающий крестьян. Ночь угрожала наступлением, отчего нищим и бездомным становилось легче не останавливать приближающуюся смерть. Путники дрожали от холода и собственной неосторожности, заставившей их выбраться в такую погоду. Только Генрих не дрожал. Его согревала мысль, носившаяся средь извилин его мозга: "Вот ведь странно-то как. Есть, оказывается, вещь на земле, которую мне знать нежелательно. Вот и благочестивый человек сказал... Хотя, так ли он благочестив, как показался? Сам же сказал, что воевал с нами, душу продал... Эх, не всё так просто".
Так он думал, пока не увидел девушку прекрасную, у ручья набиравшую воду. Облик её был столь неописуем, что и описывать его я не стану. Дождь промочил всё её платье, выделяя драгоценные части женского тела. От этого становилось понятно, что заставляет детей чаще появляться на свет.
Генрих был человеком сдержанным и, тем более, непохотливым, но даже у него подтянулся комок в горле от увиденного. Взяв себя в руки, он обратился к красавице:
- Привет, девица. Я Генрих Румяный, поручик лейб-гвардии. Позволь проводить тебя до твоего жилья, а то, как бы чего не случилось в такой дождь...
- Бросьте, Ваше благородие, того ли вам надобно от меня?- полуигриво сказала молодая крестьянка.- Так ли уж просто проводить меня желаете?
- Нет. Не только,- признался поручик.- Но блудные желания надо побеждать в себе.
- Скажите, кто сказал вам про меня?- оборвала его девица.
- Никто. Я иду в другой городишко.
- Врёте. Уже вся деревня мною сладострастничает. Так вот теперь ещё и из городишек народ повалил.
- Что, простите? Я, честное слово, не по вашу душу пришёл.
- Ну что вы? Я вас ни в чём не виню. Во всём виновата я сама.
- Интересно, в чём же?
- В том, что вы сейчас помысел нехороший в голове задумываете.
- Но, Ей Богу, если б я что и задумывал, то уж вы то точно были бы ни при чём.
- Как раз я была бы очень "при чём".
- Извольте объясниться.
- Да всё просто. Когда-то я очень хотела стать красивой, потому как была уродиной.
- И что?
- Пошла я к колдунье одной. Она там прочла что-то, и на следующий день я сделалась такой, какой вы имели меня возможность лицезреть.
- И что с того?
- Да то, что всяк мужичок, меня завидев, готов насилие любодейственное свершить. Хоть пьянчуга, хоть поп. И вершат...
- Как же так!!! Да я...
- Так что лучше идите вы поручик туда, куда шли.
Генрих постоял немного, захваченный гневом к грязным деревенским мужикам, потом посмотрел ещё раз на промокшее платье крестьянки, сглотнул слюну, понимающе кивнул и направился восвояси. Он думал: " Грязь, грязь, грязь... А я за этих мужланов кровь проливал, чтобы девчонку где-нибудь на сене... Хотя облик её столь чист и непорочен, что, поистине, заставляет совершать порок. И сам я - грязь. Такая же, как эти мужланы".
Но мысль солдата оборвалась, потому что дорогу ему преградил огромный каменный замок, выполненный в готическом стиле. С балкона этого строения какая-то фигурка махала в сторону поручика, приглашая того войти, чтобы переждать злую погоду. Генрих, убедившись в том, что приглашение дружелюбное, проследовал в чертог. Герой наш был крайне удивлён тому, что в таких хоромах абсолютно нет слуг, однако жилище сие пребывает в порядке и чистоте. Войдя в гостиную залу, он обнаружил находившегося там человека, стоявшего у винного шкафа. Тот обернулся и представился:
- Князь Эдмонд Верескорождённый, хозяин сих мест. Командир пехотного полка четвёртого легиона, вампир.
Последнее слово несколько ошеломило Генриха. Он переспросил:
- Вампир?
- Вампир, вампир. Кровопийца, если угодно.
- Это плохо, очень плохо... Но одно хорошо. То, что вы видно старше меня по званию, посему я не стану насаживать вас на острие шпаги.
- И на том благодарю вас, - склонившись в поклоне, проронил князь.
Персонажи сии простояли с минуту, смотря в упор друг на друга. Потом князь, обратив внимание на всё ещё красные от соблазна щёки собеседника, спросил:
- Вы, когда сюда шли, дочку, наверное, мою видели?
- Нет. Что вы! Разве только, если дочь ваша крестьянка?- ответил солдат.
- Истинно так.
- Что ж вы, князь, с ребёнком своим так поступаете? Нехорошо это...
- Вы ж её видели, поручик. Перед ней даже бы родной отец не устоял. Мне пришлось из дома её прогнать, чтобы греха не соделать.
- Да, - огрызнулся Генрих. - Теперь этот грех над ней немытые мужики вершат.
- Пусть так. Но это её выбор.
- Да как вы смеете, князь! К барьеру! Немедленно!
- Как хотите... Право выбора оружия за мной?
- Разумеется. Всё по правилам.
- Сабли, - тихо сказал князь.- У вас есть? А то у меня одна.
- Есть, - ответил поручик, - но она не должна обнажаться ради крови.
- Потому что это сабля вострая, не так ли?
- Да, - немного остыв, сказал наш герой. - Она вам знакома?
- Конечно. Её изготовил один мой товарищ.
- Карл Молотильщик?- словно отчитываясь в познаниях, спросил Генрих.
- Раньше его так звали. Теперь это мой духовник. Отец Калистрат.
- Имел честь знать. Он мне саблю и вручил - сказал поручик и после добавил: - Только он, получается, меня сам к себе послал...
- Нет. Просто монах хотел уберечь вас от большего зла, - проговорил Эдмонд. - Что же с дуэлью, друг?
- Не смейте называть меня другом. Кровопийца!
- Хорошо, хорошо. Но я настаиваю на саблях!
- Будь по-вашему. Не думаю, что много потеряю от одного порубленного вампира.
Князь абсолютно спокойно ушёл из залы, потом вернулся в доспехах четвёртого легиона и предложил:
- Пройдемте в парк, поручик. Здесь нам не хватит места, чтобы развернуться.
Генрих молча кивнул и проследовал за оппонентом. Выйдя за ворота замка, он увидел шикарный сад и большую опушку посреди него. Это место, судя по всему, и должно было стать полем боя.
Князь подошёл к окраине сада и встал в стойку. То же проделал и Генрих. Начался бой.
Поручик бил несколько по тигриному, всё время пытаясь резкими рывками достигнуть шеи или голенищ противника. Однако князь легко, почти не смотря, отбивал все выпады упорного врага. Вдруг он легко выбил саблю из рук Генриха, поймал её в воздухе и вонзил в свой живот.
- Ой, - сказал князь, подшучивая над соперником. - Что-то я не пойму, кто победил?
После этого, он вытащил саблю из тут же зажившего живота и вернул владельцу.
- Всё, брат, сабля в крови. Теперь я всё тебе рассказывать буду, - сказал вампир.
- А я хочу это услышать? - спросил поручик.
- Хочешь, не хочешь, а всё равно услышишь.
- Что ж... Говори, - проронил Генрих, отступив перед бессмертием вампира.
- Я продал душу семьдесят лет назад, моя дочь - пять, Карл - сто девяносто, ваш сосед Альпенгерц - сорок четыре. Сечёшь?
- Не совсем.
- Чтобы разрушить твоё странное сомнение, скажу, что даже император Константин пять тысяч годков назад с духом распрощался.
- Это, наверное, значит, что все, кто меня окружают, продались врагу рода человеческого?
- Или заложились. Как ты.
- Я??? Ни в коем разе. Идите вы, князь, к чёрту с такой правдой.
- Само собой, я пойду. Только чуть попозже. Но вы, поручик, и впрямь душу свою заложили. Как в ломбард.
- Интересно, почему я этого не заметил? - иронично заметил Генрих.
- Во-первых, потому что ты всё время шинель свою грязную чистил, а, во-вторых, оттого, что в мечтах о сабле вострой про душу и вовсе забыл. Вот так, как-то незаметно для себя в ледяном окопе и заложил самую драгоценную вещь на земле.
- По-моему, вы врёте, князь. Что там про детей? Они тоже продались?
- Не все. Но те, что ещё светлы, рано или поздно, тоже отдадут души за что-нибудь дорогое. Такова уж наша маленькая империя. И средненькое вражеское королевство.
- Что. Это. И. Впрямь. Правда?- спросил Генрих.
- Я лишь сказал тебе всё, что должен был сказать. Но ты вправе мне не верить.
- Я почему-то верю. Прощайте. И... простите, - поклонившись и уходя, проронил наш герой.
- Бог простит! Ха-ха-ха!!!- со страшным хохотом, прорычал князь.
- И тебя,- с жестокой ухмылкой, резко оборвал этот приступ Генрих.
Это были его последние слова, обращённые к князю. Солдат покинул замок и направился в сторону дома.
Пока он шёл, никаких особенных мыслей не появлялось в его голове. Но вдруг Генрих обратил внимание на одного человека, что видом своим мог напугать кого угодно. Человек этот был висельником, одним из казнённых пленных солдат. Тут у Генриха вновь подступил в горло тяжёлый комок. "Господи, помилуй, - подумал он. - Ведь это же солдатик из девятого легиона, полк из которого я сам в полон брал. Что ж, выходит и его душа продана или заложена была... Как же жалко-то, такой молодой! Мальчик совсем, мальчишка! А моя-то душонка тем более отягчена, что нету её у меня". Горько заплакал после сих мыслей поручик.
И со слезами стал целовать висельнику холодные босые ноги. Тот, конечно, никак не реагировал, но Генриху было всё равно. Наш герой начал лепетать, с трудом связуемые, слова:
- Ты прости меня, малыш... Прости, слышишь! Я же ведь не ценил ничего ценного тогда, я гадок был, подл, гневлив, тщеславен... Любить я тебя теперь хочу. Всех вас таких, злобою моей повешенных... Прости, малыш! Прости!
Плача и стеная, Генрих снял солдатика с петли и уложил на землю. После этого он начал копать какую-никакую, но могилку, в которую поместил холодный труп пленённого противника. Затем поручик набросал землю и выцарапал на, сооружённом из веток, кресте: "Покойся с миром, малыш".
Простояв у могилки с минуту, Генрих упал на колени и начал молиться. Молился он очень долго, вслух, выразительно и медленно, с глубоким внутренним чувством. Потом он встал и сказал:
- Раз душа моя всё равно в аду, надо со всем кончать. Дабы не чинил больше враг рода человеческого лихо руками моими, дабы свет и покой пришёл. Не от отчаяния сие свершаю, а от радости. Прости меня, Господи...
Окончив этот монолог, Генрих влез на дерево и просунул голову в освободившуюся петлю. Однако вдруг с запада на дороге возникла какая-то повозка. В ней сидел странный, одетый в чёрное, человек. Увидев, что замышляет Генрих, он спросил:
- Вешаешься, чтоль?
- Да хоть бы и так. Тебе какое дело, мил человек? Езжай себе, - ответил поручик.
- Раз тебе уже всё равно... Отдай саблю, пожалуйста. Она видно дорогая...
- Держи, - сказал Генрих и кинул столь порочное оружие проезжавшему возчику.
- Хоть бы в чистом белье вешался чтоль. А то весь замызганный какой-то... Мне бы приятней было, - пробурчал тот.
- А ты кто таков будешь? Палач, небось?
- Истинно так, - твёрдо и как-то не по старому ответил палач, а потом достал очень новую и чистую шинель из мешка и бросил Генриху вместе со словами:- На, держи. Переоденься.
- Что это? - спросил Генрих.
Душа твоя, - ответил человек в чёрном и уехал.