Фонд А. : другие произведения.

Конторщица

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.25*384  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Попаданка во времена брежневского застоя, где женщина не только хранительница очага, но и активный строитель коммунизма. Директор по управлению персоналом крупной корпорации попадает в тело конторского работника депо "Монорельс". И вот с такими исходными данными нужно понять, что делать дальше.

Конторщица

  
   Попаданка во времена брежневского застоя, где женщина не только хранительница очага, но и активный строитель коммунизма. Директор по управлению персоналом крупной корпорации попадает в тело конторского работника депо "Монорельс". И вот с такими невнятными исходными данными нужно что-то делать дальше.
  
  

Очень небольшое введение

   - Как же я обожаю такие вот мгновения счастья! - подставляя лицо утреннему солнцу, я с удовольствием затянулась первой утренней сигаретой. - Море, солнце, пальмы и никакой работы!
   - Держи, счастливая отпускница, - протянул мне чашку с кофейным ликером Жорка.
   Вот уже пять лет был у нас особый "свой" ритуал - во время отпусков на всяких там Сейшелах, Гавайях, и прочих Доминиканах, каждое утро, только поднявшись с постели, выйти на балкон, выкурить первую, самую вкусную, "фэншуйную" сигаретку и, медленно-медленно потягивая кофейный ликер, смотреть на море...
   - Спасибки, дружище... - отсалютовала я чашкой.
   - Ирусь, мы сегодня на дайвинг, ты помнишь? - допив ликер, Жора затушил сигарету и зарылся в мои волосы. - Ты не против, если я первый в душ?
   - Давай, - улыбнулась я. - А я пока докурю.
   Да, мы с Жоркой любовники. Как-то так вот все получилось. Внезапно, непредвиденно и неправильно. Собственно, и он и я - взрослые, самодостаточные, давно состоявшиеся люди. Я работаю директором по управлению персоналом в корпорации брендовых аксессуаров, Жорка - профессор, неплохо так кормится с международных грантов. У каждого - своя семья, дети. Тут уж ничего не поделаешь. Но не рушить же жизнь своих близких, если в наших седых жопах вдруг заиграла любовь. Иногда так бывает - любовь догнала, настигла и причинила взаимность. И теперь мы, как семиклассники, держимся за ручки, млеем и краснеем, глядя друг на друга. И так уже пять лет подряд. Пять лет периодических встреч тайком, сердечной боли, и вот таких вот "украденных" у семей отпусков, когда только море, солнце и мы с Жоркой... вдвоем...
   - Иришка, я всё!
   Я взглянула на кусты магнолий на фоне ослепительно синего моря и встала с кресла... внезапно мир завертелся, завертелся и наступила темнота... "это расплата..." - только и успела подумать я...
  
  

Глава 1.

   - Лидия Степановна, вы слышите меня? - скрипучий монотонный голос назойливо бубнил где-то рядом.
   Я с трудом разлепила глаза. Лучше бы я этого не делала. Боль жахнула где-то в затылке, перед глазами все плыло.
   - Лидия Степановна, что с вами? Вам плохо? - голос продолжал нудно вгрызаться в мой мозг. С трудом сфокусировав расплывающийся взгляд, я присмотрелась: передо мной стоял невнятный мужичок в очечках с толстыми стеклами. Одной рукой он удерживал распухшую папку, а другой тряс меня за плечо.
   - Лидия Степановна... - опять завелся неугомонный мужичок.
   - Хмааа..? - прохрипела я.
   - Ох, Лидия Степановна, напугали вы меня. - Обрадовался мужичок. - Я штатное принес, смотрю, а вы тут...
   - Гыыыхм... - я схватилась за горло. - Чччто?
   - Штатное, говорю, принес. На шестой вагоноремонтный участок. - Мужичок осторожно пристроил папку передо мной на столе и бочком начал пробираться к выходу, - до понедельника нужно. В трех экземплярах...
   Хлопнула дверь, а я вместо номера пятизвездочного отеля вдруг обнаружила ободранную штукатурку узкого чулана. Но рассмотреть я не успела: дверь опять хлопнула и в нее просунулась женская голова в сером мохеровом берете:
   - Горшкова, подпиши!
   Передо мной опустился листок желтоватой писчей бумаги.
   Я машинально всмотрелась - список фамилий и подписи, текста не было.
   - Что это? - подписывать непонятные документы я никогда не буду.
   - Ой, не выделывайся, - женщина ворвалась в комнату и нависла надо мной. - Подписывай, давай!
   - Еще раз повторю, что это такое?
   - Ты что, совсем, Горшкова? - от удивления густо намазанные тушью ресницы захлопали и несколько комочков отвалились. - Все подписывают, и ты это подпиши.
   - Это - что? - ситуация начинала раздражать. - Сбор средств голодающим детям Африки? Поздравления с днем влюбленных? Что именно?
   - Детям Африки мы еще на прошлом месяце средства отправили, - поджала губы женщина. - А этим влюбленным не поздравления, а порицание от коллектива собираем. Товарищеское собрание завтра в восемь. Ох, и пропесочим их!
   Окончательно впав в ступор, я машинально черканула на листочке какую-то загогулину, и женщина облегченно упорхнула.
   Это что же получается? Я осмотрела кабинет. Дичь какая-то. Да, все-таки это не чулан, а кабинет. Донельзя убогий, с вздутой побелкой кое-где под потолком и вековым массивным письменным столом. Два крашеных унылой темно-синей краской шкафа с бумагами занимали почти все пространство. Напротив - узкое оконце.
   Как они меня называли? Горшкова... как там? Петровна? Нет - Степановна вроде. И имя-то какое - Лидия. Горшкова Лидия Степановна, стало быть. Почему-то стало весело. Я много читала о попаданцах, эта тема была модной, особенно среди молодежи. А в департаменте по управлению персоналом, который я возглавляю вот уже пятнадцать лет, молодежи было достаточно. Точнее возглавляла. Или как? Я ущипнула себя за ладонь - таки да, не бред и не галлюцинации. Я действительно попала в другую реальность.
   Попаданка, блин.
   Неожиданно стало так смешно, что я вся зашлась в хохоте. Аж слезы брызнули. Чтобы остановить истерику, резко вдохнула-выдохнула, встала и подошла к окну. Оно выходило во внутренний двор, где несколько голых ясеней, большая куча песка и грузовая машина давно устаревшей модели пейзаж не украшали. Взгляд сместился в сторону, и тут на стене я увидела зеркало.
   Но лучше бы я его не видела!
   На меня смотрело юное, донельзя щекастое и курносое лицо, с пуговичными глазками неопределенного цвета. Выщипанные бровки и по-бараньи мелкие пергидрольные кудряшки, сколотые пластмассовой заколкой в виде гипертрофированной лиловой рыбки, добили окончательно. Так что на невеликий рост и короткие толстые ножки почти не обратила внимания.
   Вот так вот.
   Я посмотрела на неизбалованные кремом и маникюром ручки и обнаружила кольцо. Обручальное.
   Опа! Так мы, выходит, замужем. Интересненнько. Оказывается, в этом мире есть ценители и таких вот кудряшек. Блин, и что теперь делать? Мысли заметались в разные стороны. Спать с каким-то посторонним дядькой не буду. Хоть убей - не буду! Что же делать, блиин? Что делать, что делать - разводиться! Судя по всему, это не средневековье, и здесь люди, а не эльфы, или, не к ночи будут упомянуты, котики.
   Я несколько раз глубоко вдохнула, попытавшись успокоиться.
   Так, теперь нужно разобраться, куда именно я попала, и где я живу. Беглый осмотр россыпи бумаг на столе показал, что я попала не много ни мало - в 1980 год. А на дворе было 1 апреля. Обхохочешься, мать его!
   Торопливое исследование содержимого дерматиновой сумочки с облезлыми ручками особой ясности не принесло: в кошельке нашлась трешка, советская, и немного мелочи. Тюбик с помадой, ради интереса раскрутила, помада светло-морковного цвета (кто бы удивлялся!) почти закончилась и Горшкова Лидия Степановна выковыривала ее оттуда спичкой. Рачительная девица, чего уж там. Еще обнаружилась пластмассовая расческа с мелкими зубчиками (интересно, и как этим расчесывать кудри?), катушка черных ниток с иголкой (рукодельница?), носовой платок, скрученная авоська (капец!), упаковка ваты (вот нафига?), металлический значок с чебурашкой (родовой тотем? ха-ха), сморщенное яблоко, связка ключей, подтаявшая карамелька "Клубничная", и бинго! - я нашла две мятые погашенные квитанции (ура!), которые на мое счастье завалились в дырку в подкладке. Первая - об оплате за свет (аж целых 2 рубля и 35 копеек!), но главное - внизу был от руки написан адрес: улица Ворошилова, дом 14, квартира 21.
   Супер! Я теперь знаю, где я живу!
   Однако долго радоваться не вышло: на второй квитанции "за водоснабжение", где оплата была вообще фантастическая - 17 копеек (17 копеек, Карл!), стоял адрес: переулок Механизаторов, дом 8, квартира 2. И надпись была сделана той же рукой.
   Ну вот, теперь я опять не знаю, где я живу...
   Не, ну почему такая непруха? Ну, ладно я теперь попаданка, примем за данность, но, блин, не то, что всяких магических способностей нету, но даже памяти предыдущей владелицы этого толстозадого тела, и то не осталось. Не скрою, швыряться направо-налево фейерболами и испепелять одним взглядом было бы прикольно, но, блин, хотя бы некоторые фрагменты памяти можно же было оставить?!
   И как вот теперь?
   Даже если я сегодня заночую в этом унылом кабинете на столе, то все равно рано или поздно придется идти домой. А если я не приду ночевать, то доставшийся в виде бонуса супруг Лидии Степановны будет, мягко говоря, озадачен. Это в лучшем случае.
   Остается два варианта: искать самой или брать такси и пусть меня привезут. Один из этих адресов однозначно должен быть моим.
   Но самой искать нереально - города я не знаю, а навигаторов в это время еще не сочинили. А на такси хватит ли денег? И, опять же - мобилок еще нету, как вызвать такси?
   Мдаааа..., засада... кругом одна засада...
   Резкий протяжный гудок заставил подскочить. В коридоре послышались голоса, топот. По всей видимости это был конец рабочего дня и народ устремился домой.
   - Лидочка, ты идешь? - в двери возникла кареглазая девушка с забавной челкой.
   Я обрадовалась: вот мой личный Харон, который однозначно знает, где живет это тело и поможет мне пройти этот безумный квест.
   - Да, конечно, - как можно дружелюбнее улыбнулась я. - Сейчас только...
   Я торопливо открыла один шкаф, второй, но нигде верхней одежды Лидии Степановны не было.
   - Лидусь, а что ты ищешь? - заинтересовалась девушка.
   Блин, а я ведь даже имени ее не знаю. И что отвечать не знаю. От конфуза меня спасла защитница детей Африки:
   - Тонечка, у тебя червонец занять можно? Мне до получки, - затараторила она, - В "Военторге" выбросили финские плащи, как раз моему подойдет. Я уже и отложила.
   Пока Тонечка доставала деньги, я нашла нужный шкаф, где висело синтетическое пальтишко веселенькой дачной расцветки. В принципе, ожидаемо.
  
   Мы вышли из здания с массивными аляповатыми колоннами. Шагнув в новый мир, я обернулась, чтобы запомнить, куда вернусь завтра. Вывеска на входе гласила: "депо "Монорельс" и ниже, более мелкими буквами: "Колесно-роликовый участок ВЧДР-4".
   Замечательно!
   После многолетней работы в огромной корпорации брендовых аксессуаров, с гигантской сетью фирменных и франчайзинговых магазинов в Риме, Венеции, Барселоне, Париже, да что там говорить, - даже в Сантьяго-де-Чили и в Плайя-дель-Кармен и то были наши представительства, и вот, после всего этого, теперь я - работник депо "Монорельс"!
   Вот честно, я бы сейчас бахнула мартини. А лучше - коньяку.
   Мы вышли на шумный проспект, оживленный, но какой-то бесцветный, что ли. Глаза напрягало отсутствие ярких красок и привычной какофонии рекламных щитов, бигбордов, арт-баттловских панно и ларьков с шаурмой. Фасады панельных зданий невыразительно серели или же были украшены панно в духе соцреализма (так называемое искусство повседневности или повседневность искусства). Я даже умилилась. Хотя, может, это потому, что было 1 апреля и деревья стояли голые. Тем временем Тонечка всё тараторила и тараторила, так что я поневоле стала вникать:
   - ...и можешь себе представить весь этот скандал - она тайно встречалась с этим Антоном. А он ее на 12 лет младше! Они даже хотели пожениться, но Тамара Семеновна говорит...
   - А сколько ему лет? - я рассматривала людей, точнее советских граждан, в повседневной одежде кардинально немарких расцветок, и мне стало еще более грустно.
   - Антону? - удивилась Тоня, - лет 22 где-то, он с армии как пришел, то на заводе два года отработал.
   - А ей тогда получается 34? - взгляд скользнул по автобусной остановке и зацепился за фотографии ударников социалистического труда на двухметровой доске почета.
   - Еще 33, в ноябре будет 34, но ты представляешь....
   - И они оба свободны? - я смотрела, как из автобуса грузно вышла женщина с авоськами, из которых торчали упакованные в серую плотную бумагу свертки. Ее клетчатый платочек сбился и слипшиеся от пота волосы лезли в глаза, она их сдувала, так как руки были заняты. Сгорбившись, поправляя плечом съезжающий на щеку платок, она побрела к гастроному, переваливаясь, как утка.
   - Да, но она....
   - Тонь, а в чем фишка всей этой истории? Два свободных совершеннолетних человека полюбили друг друга и решили пожениться. Что здесь не так?
   - Она же старше его!
   - И что? Это - ее проблемы... - черт, кажется, я начинаю понимать, куда я попала, и что эльфы - более оптимальный вариант.
   - Ты что, Лида, нельзя же так...
   К счастью дискуссию пришлось свернуть, так как на кирпичной стене я увидела вывеску "пер. Механизаторов, 8". Очевидно, мой дом.
   - Тонь, всё, я пришла, давай, до завтра!
   Тоня, которая уже набрала воздуху для очередного аргумента, так ничего и не ответила и, резко отвернувшись, целеустремленно зашагала дальше. Обиделась. Жаль, неплохой, вроде, человек.
   Я шагнула в подъезд. Там, в квартире N 2, мне предстояло знакомство с супругом.
  
  
   ---
   Квартира Лидочки Горшковой оказалась не совсем ее. Точнее, квартира была коммунальной, с высокими потолками, узкими комнатами и застарелым запахом убежавшего молока. В прихожей громоздилась инсталляция из санок, велосипеда и каких-то коробок.
   Пока я пыталась угадать, какая именно из четырех комнат моя, дверь той, что слева, распахнулась, и на пороге возник печальный мужчинка с намечающимся животом, белобрысый и усатый. Было ему около 30-35 лет, хотя в это время люди старели быстрее, так что вполне могло быть и 25. Он исподлобья уставился на меня и многозначительно молчал.
   Ну, я тоже рассматривала его и тоже молчала. Во-первых, я подозревала, что это и есть сам Горшков, супруг Лидии Степановны, но это было не точно. Во-вторых, я банально не знала ни имени этого супруга, ни темы для разговоров.
   Пауза затягивалась.
   Наконец, мужчинка не выдержал первым и мрачно сообщил:
   - Суп прокис.
   Я продолжала молчать. Потому что не понимала, какую реакцию он ожидал от супруги - просить прощения, бежать варить новый суп, рыдать, пойти повеситься, в конце концов. Но хоть одно радует - теперь стало понятно, что это и есть супруг Горшков, потому что по логике какое дело постороннему человеку до супа Горшковых?
   Не дождавшись от меня ответа, Горшков расстроенно добавил:
   - И рубашку ты плохо погладила, Лидия. На рукаве две складки, и у воротника.
   А вот это уже серьезное обвинение, пойду, значит, повешусь. Что-то на ха-ха меня пробивает, поэтому, чтобы прекратить зарождающуюся истерику, я резко вдохнула и выдохнула. Очевидно, приняв мою реакцию за полное признание вины, Горшков нахмурился и продолжил:
   - А вчера ты купила килограмм фарша по рубль восемьдесят пять копеек, а в центральном гастрономе можно было взять за рубль шестьдесят...
   От неожиданности я икнула.
   Горшков продолжал что-то еще зудеть, а у меня вдруг дико разболелась голова. Боль билась то в висках, то в затылке, казалось в мозг вставили раскаленный гвоздь и медленно его там проворачивают. Перед глазами потемнело и во рту ощутимо почувствовался тошнотворный металлический привкус. Сквозь вязкую, как кисель, пелену до меня доносился голос, который монотонно бубнил, перечисляя грехи этого тела.
   И тут вдруг такая злость меня накрыла, что я не выдержала:
   - Слышь, козел, рот закрой.
   Мужчинку аж перекосило: он выпучил глаза и, словно выброшенная на берег рыба, хватал ртом воздух. Мне даже стало его жаль, обычно я стараюсь быть вежливой, но тут все как-то сразу, вот нервы и сдали.
   Я обошла статую супруга Лидии Степановны и вошла в комнату, где проживала чета Горшковых. Обстановка соответствовала стилю повседневной жизни простого советского гражданина: панцирная кровать с небольшой горкой подушек, светлый полированный шкаф, этажерка с проигрывателем, два стула, по центру комнаты - круглый стол под плюшевой скатертью с бахромой. На обклеенной полосатыми обоями стене - радио и вырезка с изображением березового леса. На узком окне - веселенькие занавески в цветочек. Телевизор у Горшковых был черно-белый.
   Надеюсь, раскладушка здесь тоже должна быть, иначе придется Горшкову спать на полу. Что-то мне стало совсем грустно. Я люблю комфорт, в смысле любила... в той, прошлой жизни... Люблю милые повседневные ритуалы - к примеру, встать утром, когда еще все спят, прошлепать босиком по мягкому ковру на кухню, сварить кофе с корицей и черным перчиком, и потом сидеть в любимом кресле и пить обжигающий, чуть терпкий, кофе из любимой чашки и смотреть в окно на медленно падающий снег...
   А в этой жизни и обстановочка так себе, и внешность Лидии Степановны более чем заурядная, и работает она не в Академии наук, зато в придачу усатый супруг с кучей проблем и затруднений. Зашибись стартовые условия для попаданки!
   Додумать мысль мне не дал отмерший Гошков, который оправился от потрясения и желал взять реванш:
   - Ты аферистка, Лидия! И хамка! Я весь день голодный! В холодильнике только прокисший суп и котлеты. Ты же знаешь, что я не ем котлеты без гарнира. Моя мама...
   - Стоп! Горшков, ты с работы во сколько пришел?
   - В два часа, ты же знаешь, у меня по вторникам три урока.
   - А я - в шесть часов вечера. Ты что, не мог за четыре часа отварить себе картошку или сделать яичницу?
   - Ты - моя жена и это ты должна заботиться о муже!
   - А что должен мне ты, Горшков? - вот даже интересно стало.
   - Я не собираюсь разговаривать с тобой в таком тоне! - взвизгнул супруг и заметался по комнате, судорожно впихивая в чемодан рубашки, брюки и прочий хлам. - Я ухожу пока к маме! А ты подумай! Подумай хорошо над своим поведением, Лидия!
  
  
   Когда хлопнула дверь, я вздохнула свободно и рухнула прямо в одежде на кровать. Под немалым весом Лидочки кровать жалобно скрипнула, и панцирная сетка прогнулась чуть ли не до пола. Блин, как здесь можно спать? Это же смерть для позвоночника. Вспомнила любимую кровать с ортопедическим матрасом, на глаза набежали слезы. Интересно, как там мои? Бедный Жорка, сколько же ему предстоит всяких неприятностей из-за меня. Хоть бы не спалился перед женой и моими. Прости, милый... От всех этих мыслей слезы хлынули из глаз в три ручья. Захлебываясь в рыданиях, я размазывала тушь по щекам и тоненько подвывала.
   Неожиданно дверь скрипнула, и я услышала:
   - Что, Лида, плачешь? Правильно, пореви, пореви. Такого мужика потерять. Вот ты дура, прости господи. Я всегда говорила, что добром это не кончится...
   Я вытаращилась на чудо, возникшее в дверном проеме, которое продолжало вещать:
   - ...ты на себя посмотри - ни рожи, ни кожи. Валерий женился на тебе, так имей совесть и уважение. Он все-таки с высшим образованием, пусть и неоконченным, из хорошей семьи, кандидат в члены партии. А ты кто? Выскочка, вот ты кто!
   Наконец я смогла справиться с тушью и слезами, и нормально рассмотреть неожиданную гостью. Очевидно, это соседка Горшковых, иначе зачем ей разгуливать по дому в замызганном халате и накрученных на крашенные хной волосы бигуди. Соседка смачно затянулась сигаретой, от чего ее морщинистое лицо еще больше сморщилось, и медленно выдохнула струю дыма:
   - И что теперь? Чего ты добилась этим, Лида? Не удержала мужа, сейчас на работе узнают, в партком вызовут. Останешься без премии и перед людьми стыдоба какая...
   Мне вдруг остро захотелось закурить. Так-то я в той жизни не курила... почти не курила. В студенческие годы, в общаге курили все, а потом, когда повзрослела, занялась йогой, ЗОЖ, какое уж там курение... и только в редких отпусках мы с Жоркой курили... и пили по утрам кофейный ликер, а вечером - вино... видимо, чувствовали себя сбежавшими от всего мира подростками, хотелось чего-то такого... хулиганского...
   - Извините, можете угостить сигареткой? - слова сами сорвались с языка еще до того, как я успела подумать.
   - Лида? - Вытаращила глаза соседка. - Ты же не куришь.
   - Да вот... сами видите.
   - Ну да, ну да, - глубокомысленно кивая, она достала надорванную пачку "Полета". - Держи...
   Я вытащила сигарету и прикурила. Горьковатый дым сразу наполнил легкие, я аж закашлялась. Вторая затяжка пошла легче - прочистила мозги и принесла успокоение.
   - Ты смотри, не знала, что ты куришь, - удивилась соседка, наблюдая за кольцами дыма, который я выпускала, как когда-то учил Жорка.
   - Жизнь такая... - со вздохом протянула я. - Поневоле закуришь.
   - Эх, как тебя... - встревожилась соседка, - ты вот что, девонька, поесть бы тебе сейчас надо.
   И правда. Я сразу почувствовала адский голод. В этом мире я еще ни разу не ела. А когда последний раз ела Лида - не знаю. Поэтому пошла за соседкой на общую кухню. Кроме того, нужно осмотреть ареал, где теперь предстоит обитать. И раз появился добровольный экскурсовод, глупо не воспользоваться такой возможностью.
  
  
   Кухня любой коммунальной квартиры - это прежде всего арена боевых действий. Примерно, как территория Палестины в окружении противника: кругом враги, летят снаряды, да еще и жара адская. Чуть зазевался - и всё.
   Наша кухня, как никто, подходила под это определение: нав здоровенной, срочно требующей капитального ремонта территориикомнате было четыре кухонных стола, четыре плиты, три с половиной холодильника и большой пузатый буфет. Буфет принадлежал моей новой знакомой - Римме Марковне Миркиной, по праву первородства, тьфу, то есть по праву заселения - она была самой первой из жильцов квартиры. Причем изначально ей принадлежали целых две комнаты. Но потом где-то там наверху решили, что одинокая пожилая женщина в двух комнатах - это непозволительная роскошь для государства, поэтому ей оставили только одну, а во вторую, побольше, моментально заселилась многодетная семья крановщика пятого разряда Грубякина. Кроме четырех детей, воспитанием которых было явно некому заниматься, в семью входили супруга Зинка, домохозяйка и сплетница, а также теща Клавдия Брониславовна, интеллигентная женщина с нелегкой судьбой, схоронившая в свое время четырех мужей и сейчас находившаяся в активном поиске пятого. Все коллективно надеялись, что Грубякиным рано или поздно дадут отдельное жилье, но что-то там никак не складывалось, поэтому все семейство, которым было слишком тесно в одной комнате, периодически начинало интриговать то против Риммы Марковны, то против Петрова, четвертого нашего соседа. Федор Петров был тунеядец и алкаш. Из-за пристрастия к спиртным напиткам его за спиной называли Петров-Водкин. В Советском союзе всем трудоспособным гражданам полагалось работать и за тунеядство даже была статья. Но у Петрова была оформлена инвалидность, что позволяло ему не ходить на работу и калдыбанить сутками. Когда у Петрова заканчивались деньги, он становился очень склочным и мог переплюнуть в многоходовых интригах даже Клавдию Брониславовну.
   Против Горшковых, что удивительно, ни Грубякины, ни Петров особо не воевали, иногда только Римма Марковна на правах старшей по возрасту могла повоспитывать Лидочку, да и то - больше для профилактики, а так - ни-ни. Как выяснилось, супруг Лидочки, Валерий Анатольевич Горшков, трудился учителем пения в Ветеринарном профтехучилище, был кандидатом в члены партии и вообще происходил из хорошей семьи.
   Все это я выяснила у Риммы Марковны, с которой мы с удовольствием съели злополучные котлеты, так легкомысленно отвергнутые Горшковым. Когда чайник вскипел, и мы уже перешли к чаю, на кухню величественно вплыла лично Клавдия Брониславовна с целью немедленно выяснить важный вопрос:
   - Римма Марковна, вы вчера забыли выключить свет в туалете! - безапелляционно заявила она.
   - Вранье! Я всегда выключаю! - моментально возмутилась та. - Это ваш Пашка никогда не выключает, я видела.
   - Не тронь ребенка! - на кухню фурией влетела Зинка, запахивая на ходу халат. - Своих детей нет, так на чужих рот не разевай!
   - Да кому он нужен..., - попыталась отбиться Римма Марковна, но была перебита лично Клавдией Брониславовной:
   - А позавчера вы, дорогуша...
   Что натворила Римма Марковна позавчера осталось неизвестно, так как все заглушил утробный детский рев.
   - Лешка, гад такой.., - ахнула Зинка и метнулась обратно в комнату. За ней удалилась Клавдия Брониславовна, напоследок столь многозначительно взглянув на Римму Марковну, что всем стало ясно - разговор далеко еще не окончен.
   - Вот так и живем..., - улыбнулась Римма Марковна, но губы ее дрожали. - Если ты одна, старая, то заклюют. Это еще их Грубякин со смены не вернулся. Втроем они тут такие концерты устраивают, хоть сразу стреляйся.
   Я слушала ее и понимала - нужно отсюда сваливать. Я еще не поняла, со страны или только с квартиры, но то, что так жить нельзя - это однозначно.
  
  
   Уже поздно ночью, ворочаясь в неудобной кровати, я думала о том, как теперь жить дальше. Женщина-попаданка - это не мужчина, здесь все гораздо сложнее: спеть песню Сталину, победить Ивана Грозного или сочинить пулемет женщина вряд ли сможет. Просто потому, что малореально. Это не зависит от ее интеллекта или кармы, просто в мире мужчин свои правила. И что тогда остается? Стать ударницей соцтруда? А зачем? Идти в боевые подруги к какому-нибудь ответственному товарищу с целью спасти СССР? Смешно. И неприятно. Уехать из СССР? Это уже более реально, но очень трудно. Нужно быть или олимпийским чемпионом, или известным артистом, чтобы появилась возможность ездить за границу. Да и то, если мне не изменяет память, ездили они, в основном, в страны социалистического лагеря.
   Значит, остается единственный пока путь - попытаться устроиться здесь, максимально комфортно и безопасно. А дальше будет видно.
   Но для того, чтобы хорошо жить, нужны деньги. На зарплату конторского служащего, кем была Лидочка, особо не пошикуешь. И с супругом что-то делать надо. Права Римма Марковна, в эти времена семья - это ячейка социалистического общества и вот так запросто разрушать ее никто не позволит. Грохнуть Горшкова? А что, стать вдовой и жить себе дальше спокойно. Как та же Клавдия Брониславовна. Четырежды вдова! Да ей орден давать надо, я уверена, что не все там так просто. Но это все шутки, а вот проблема под названием "Горшков" никуда не делась.
   Дальше - у Лидочки нет высшего образования, только какой-то провинциальный техникум. Я отыскала диплом и посмотрела - Лидочка была хронической троечницей. То есть поступление в нормальный ВУЗ с таким дипломом ей не грозит. Да и возраст. Согласно найденному в шкафу паспорту Лидочка была немолода - ей исполнилось 30 лет. Для нормальной карьеры в эти года - уже перестарок.
   И внешность. Как известно, встречают по одежке (блин, с одежкой тоже что-то надо делать, причем срочно), и Лидочка даже в категорию "приятная взору" не вписывается. Что остается? Холить и лелеять. Я смотрела сегодня на женщин на улице. Молодые все - да, красивые, стройные. А вот после 30 - сплошь ужас ужасный. И чем дальше в категорию "им за...", тем все выглядит хуже. Молодость уходит, а следить за собой не умеют. Мало кто из женщин от природы стареет красиво. Поэтому будем считать, что здесь в плюс идут мои знания, экологически чистые продукты и всего лишь тридцатник Лидочки - в сумме должен быть положительный результат.
   И последнее, что остается - жилье. В таких условиях жить невозможно. Нужна отдельная квартира. Большая и светлая. Какое-то время, пока не освоюсь, придется перекантоваться здесь, но нужно начинать думать о том, как обеспечить себя в старости. Так и не додумав до конца мысль, я уснула...
  
  

Глава 2.

   Утро началось значительно раньше, чем хотелось бы.
   Прекрасно помню, что будильник я заводила на 7 утра, а сейчас на часах было всего 5! Разбудило меня оглушительное горловое пение на кухне. Кто-то очень старательно и зычно пытался взять четыре октавы, причем все четыре сразу. Затем что-то грохнуло, потом стукнуло, брякнуло и вроде как разбилось. Одновременно захлопали двери и послышался возмущенный голос Клавдии Брониславовны, ему вторил еще чей-то, невнятный.
   Свара на кухне все набирала обороты, плюс добавилось многоголосье детского рёва. Спать в такой обстановке было невозможно. Поэтому я решила вставать и осмотреть гардероб Лидии Степановны. Вчера я настолько вымоталась, что руки не дошли.
   Ну что сказать, я, конечно же, подозревала, что у Лиды имеются определенные трудности, но чтоб настолько! В общем, когда я залезла в шкаф, то примерно семьдесят процентов вещей принадлежали супругу (это без учета того, что вчера он унес к маме целый чемодан), а вот одежда самой Лидочки ограничивалась трикотажными кофточками расцветок "вырвиглаз", черной юбкой и синтетическими блузками с огромным бантом или же рюшами вместо ворота. Состояние и качество белья я даже комментировать не буду. Растоптанные туфли фабрики "Скороход". В косметичке - тушь для ресниц "Ленинградская" (это на которую сперва поплевать надо, а потом повазюкать щеточкой), косметический вазелин "Норка", полупустой протекающий тюбик тонального крема "Балет", огрызок черного карандаша, самопальные тени для век с крупными блёстками и перламутровая помада, явно просроченная. Отдельно шла россыпь пластмассовых заколок. В общем - "всё ф топку"!
   В результате на работу я надела черную юбку и белую рубашку Горшкова, неформальненько подкатав рукава (получилось слегка оверсайз, но зато хоть без рюшей). Чуть тронула ресницы тушью, карандашом поправила брови, и на этом ограничилась. Но главное - волосы. Путем невероятных ухищрений и манипуляций, мне удалось всего за каких-то пару часов кое-как выпрямить бараньи кудряшки и стянуть их в простой узел на затылке. Критически осмотрев себя в зеркало, я поморщилась и отправилась на работу. От завтрака я благоразумно воздержалась, так как на кухне, по-моему, начался зомби-апокалипсис.
   В общем, срочно нужны деньги, новая одежда и другое жилье. И только после этого я буду готова спасать мир!
  
   _________
   В кабинет счетно-конторского отдела колесно-роликового участка ВЧДР-4 депо "Монорельс" я вошла под оглушительный рёв гудка. Весеннее солнце легкомысленно светило в узкое оконце, отбрасывая россыпь зайчиков от пишущей машинки на ворох бумаг.
   Однозначно, Лидия Степановна Горшкова была троечницей не только в техникуме, но и по жизни. Окинув взглядом стол, заваленный документами разной степени давности, я крепко загрустила. Чтобы очистить эти "агиевы конюшни" нужна бригада профессиональных клинеров, а лучше - сразу две-три. А я-то всего одна, и не позавтракала даже.
   Однако долго грустить я себе не позволила, так как, по заветам офисного мира, первое правило всякого нового сотрудника (а без Лидочкиной памяти я была здесь, пожалуй, зеленым новичком), так вот, первое и самое главное, что должен сделать каждый новичок на своем рабочем месте - это максимально внимательно и срочно изучить должностную инструкцию. А потом уже все остальное.
   Вторым пунктом было составление тайм-менеджмента. Нужно было перебрать весь этот бумажный Эверест и разложить по кучкам "Очень срочно", "Срочно", "Может полежать, но недолго", "Пусть себе лежит, вдруг пригодится", "Надо не забыть выбросить". Отдельной кучкой шло "Ахтунг! Вчера!".
   И вот за этим увлекательным занятием меня и застала Зоя Смирнова, защитница детей Африки и угнетатель влюбленных. Да, я уже знала, как ее зовут, а все потому, что было еще одно важное правило новичка - постараться максимально быстро запомнить самых важных сотрудников и выучить их фамилии-имена-отчества. Что я и сделала, внимательно изучив оба стенда на стене возле бухгалтерии.
   Сегодня на Зое вместо берета была зеленая вязаная кепочка с пушистым помпончиком:
   - Горшкова! - как обычно с места в карьер взяла Зоя. - На заседании скажешь речь.
   - Оп-па! - удивилась я и переложила стопочку бумаг в другую кучку. - Что за заседание и о чем речь?
   - Горшкова! - возмутилась Зоя. - Ты вчера чем меня слушала?
   Угу, я бы тебе сказала, чем слушала, да неудобно...
   - Сегодня в восемь вечера будет коллективное собрание. Будем порицать поведение Авдеевой и Свирина. Ну, тот, который из технического отдела, по наладке вагонов.
   - А что они натворили? - вежливо поинтересовалась я, аккуратно развязывая очередную папочку так, чтобы ничего не выпало.
   - Как это что? - изумилась Зоя. - Роман на работе они крутили. Ну ладно еще Свирин, а Авдеева ведь старше. И замужем! И ребенок у нее. Теперь Свирин хочет жениться на Авдеевой, а она замужем...
   - Погоди, Зоя, - аж растерялась я, и так дернула за шнурочек, что две квитанции таки выпали. - И что именно я должна провозгласить перед коллективом по этому поводу? Я ведь их даже не знаю...
   - А причем здесь знаю-не знаю? - всплеснула руками Зоя. - Их поведение аморально, и коллектив должен соответственно отреагировать. Вот и выступишь. Сначала осудишь, а потом выскажешь предложения. Я написала вот на листочке.
   Когда я вылезла из-под стола с найденными квитанциями, передо мной появился тетрадный листочек в клеточку, густо исписанный мелким каллиграфическим почерком. У меня даже глаз задергался, правда я быстро опустила голову, чтобы внимательная Зоя не заметила, а то вдруг еще и меня на коллективное порицание вынесет.
   Вот засада, мало того, что неохота вечер на всякие собрания тратить, так еще и выступать с осуждением незнакомых мне людей по явно раздутой проблеме, до которой мне категорически пофиг. Но если отказаться, будут осложнения, жопой чую. Но и соглашаться нельзя. Один раз согласишься - потом на каждом собрании выступать придется. Мдааа, дилемма...
   Поэтому я изобразила взгляд Алёнушки из фильма "Морозко" и грустно сказала:
   - Я не могу.
   - Ты что, Горшкова... - задохнулась от негодования Зоя. - Да как ты... да я...
   - Я не могу ни присутствовать на собрании по такому поводу, ни тем более выступать, - с легкой печалью в голосе продолжила я.
   - Почему это? - наконец взяла себя в руки Зоя, но лицо ее пошло красными пятнами.
   - Меня вчера муж бросил, - доверительно сообщила я. - Я не спала всю ночь, понимаешь? Страдала.
   Надо было видеть лицо Смирновой в этот момент: изумление, шок, трепет, любопытство, восторг, - и все это вместе.
   - Сиди здесь, - вдруг ласково скомандовала она и устремилась к двери.
   - Я потому не завтракала, и не ужинала, - наябедничала я. - Не могу.
   - Ясно, - по-офицерски кратко кивнула Зоя и пулей выскочила из кабинета.
   Не успела я еще ознакомиться с папкой, на которой было крупно написано: "Структурная схема управления грузового вагонного депо N 14-б/003-01", как дверь в кабинет открылась и начали заходить люди, точнее представительницы женского пола, общей численностью шесть, включая Зою. Все они были разного возраста, примерно от двадцати до пятидесяти лет, разной комплекции и роста, но всех их объединяло одинаковое торжественно-сочувственное выражение лица.
   Очень порадовало то, что с собой они несли вазочки с вареньем, накрытые салфетками пиалочки, ароматно пахнущие кастрюльки, разнокалиберные чашки и явно вскипевший чайник. Все это добро они выставили на моем столе, затем также молча вдруг вышли (все, кроме Смирновой). Не успела я удивиться, как они тут же вернулись. Каждая из них несла стул. Последняя, конопатая девушка, несла два стула.
   Когда все чинно расселись и разлили чай, Смирнова скомандовала:
   - Рассказывай, Лида.
   Вооот, я теперь уже не Горшкова, а Лида. Ну ладно, мне не жалко. И я стала рассказывать о том, какой гад Горшков, и сколь тяжела женская доля, не забывая при этом наяривать очень вкусный винегрет и бутерброды с настоящей докторской колбасой.
   Ничто не предвещало грозы, и в тот момент, когда я уже почти согласилась попробовать кусочек домашнего яблочного пирога, дверь распахнулась и в кабинет медленно вошел коренастый человек неопределенной гендерной идентичности. Отсутствие груди и косметики на лице, очень короткая стрижка и крупные янтарные бусы еще больше запутывали и рвали шаблоны. И только по концентрированному шлейфу духов "Красная Москва" можно было сделать примерный вывод, что это все-таки женщина. Хотя, может, это вовсе и не "Красная Москва", а, к примеру, одеколон "Гусар", или даже "Шипр", - я не особо разбираюсь в этих винтажных запахах.
   Но если честно, то я сразу узнала, кто это. Ведь фото моей начальницы также было на стенде возле бухгалтерии. Капитолина Сидоровна Щукина, начальник кадрово-конторского отдела, на фото все-таки получалась более бинарной, чем в жизни.
   - А что это мы тут чаи гоняем в рабочее время? - вместо приветствия рявкнула она.
   Все промолчали, даже Зоя Смирнова. Хотя, очевидно, вопрос оказался риторическим и Капитолине Сидоровне ответы были не нужны, так как она бодро продолжила:
   - Пока все советские люди трудятся, мы бездельничаем, значит, да? - Щукина грохнула пухлую папку на стол, зацепив чашку, обжигающе-горячий чай выплеснулся мне на рубашку, и я сразу поняла, что с Капитолиной Сидоровной мы не поладим.
   Не обращая внимания ни на окружающих, ни на то, как на кипенно-белой ткани расплывается уродливое темное пятно, Щукина продолжала обличать:
   - Что, паразитки, совсем нечем на работе заняться? - Глаза ее опасно сузились. - Развлекаетесь? Так я сейчас быстренько найду вам всем работу! Тунеядки!
   Взгляд ее скользнул по оробевших сотрудницах и остановился на мне. Я в это время пыталась хоть как-то вытереться. Лицо Капитолины Сидоровны вспыхнуло, и она вдруг перешла на фальцет:
   - Горшкова! Я с тобой разговариваю или со стенкой?! Ты совсем идиотка?!
   Каюсь, я не сориентировалась, что ответить. В моем толерантном мире вот такое откровенное хамство было давно не принято, все заменили корпоративные куртуазные войны, когда завуалированные оскорбления подавались с милой улыбкой и хорошим тоном считалось наехать на коллегу так, чтобы он потом ничего не мог предъявить. А тут так примитивно буром поперла. Тем временем лицо Щукиной начало багроветь:
   - Горшкова, да сколько можно! Что ж ты за тупица такая!
   Всё! Она меня достала. Подчеркнуто спокойным голосом я ответила:
   - Капитолина Сидоровна, в чем причина такого поведения? Вам не хватает управленческих навыков или вы просто не способны сдерживать эмоции? 
   От неожиданности глаза у Щукиной вылезли из орбит:
   - Да ты...
   - Согласно Трудовому кодексу нецензурная брань и хамство на рабочем месте является нарушением трудового законодательства. Тем более вы ругаетесь и оскорбляете меня в присутствии коллектива. Вот мы сейчас составим акт и зафиксируем нарушение внутреннего распорядка...
   - Да как ты...
   - Капитолина Сидоровна, извольте не перебивать. Мы вас выслушали, теперь выслушайте меня, - я слегка обозначила улыбку. - Спасибо. Я продолжу. Так вот, Капитолина Сидоровна, согласно Правилам внутреннего распорядка депо "Монорельс", сотрудникам полагается тридцатиминутный перерыв на каждые четыре часа. Чем можно заниматься сотрудникам во время перерыва - в Правилах не оговорено. Так что - на усмотрение самих сотрудников. Мы вот решили попить чай. И я искренне не понимаю такое ваше поведение. У нас свободная социалистическая страна и крепостное право давно отменили. А если вы не способны держать себя в руках, могу посоветовать отвар пустырника. Говорят, успокаивает.
   Кто-то из девушек хрюкнул. Щукина позеленела и ринулась к двери. Я сделала контрольный:
   - И еще. Капитолина Сидоровна! - сообщила я в спину Щукиной. - Вы мне должны оплатить химчистку за испорченную рубашку.
   Входная дверь хлопнула так, что со стены посыпалась штукатурка.
  
   - Ну все, теперь в партком вызовут... - тоскливо пробормотала Зоя, и все вдруг разом начали собираться. Кабинет опустел мигом.
   Я глянула на часы: времени оставалось вполне достаточно чтобы закончить разобрать бумаги.
   Но я ошиблась.
   Новость о том, "как эта Горшкова прищучила Щуку" мгновенно облетела все депо и стала достоянием коллектива. Ко мне в кабинет началось паломничество: ежеминутно заглядывали сотрудники, вроде как по своим делам, но каждый при этом норовил улыбнуться или подмигнуть. А одна дама, вроде из бухгалтерии, так вообще зашла и, ни слова не говоря, положила на стол большую плитку шоколада. Лицо ее при этом лучилось от удовольствия.
   Но почивать на лаврах я не спешила. С одной стороны, это как бы и хорошо, однако я понимала, что в реальности все далеко не так. Противостояние такой вот средненькой сотрудницы и начальника огромного отдела, приближенного к руководству организации, ничем хорошим для этой сотрудницы не закончится. Если бы еще это была особо ценная сотрудница, которая бы регулярно выдавала для организации эксклюзивный результат - то на инцидент закрыли бы глаза. И то - не факт. Но так как Лидочка звезд с неба не хватала, была ленива и безынициативна - то вызова на "ковер" я ожидала с минуты на минуту.
   Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, в обеденный перерыв я решила сходить проветриться. По разговорам девушек из группы поддержки Зои (они все были, в основном, из канцелярии и планово-хозяйственного отдела) здесь рядом находилась куча разных магазинов. Ну, соваться в большой "Гастроном" во время перерыва нецелесообразно, там очереди должны быть километровыми, поэтому я решила сходить в хлебный.
   Магазин "Хлеб" встретил меня таким умопомрачительным запахом свежеиспеченного хлеба, что я чуть не изошла слюной. На стеллажах в деревянных лотках штабелями лежали кирпичики пшеничного и житного хлеба, белые пышные батоны, сахарные рогалики и посыпанные сдобные булки. Отдельным лотком были представлены желтоватые "звездочки" с повидлом посерединке. И все это изумительное разнообразие даже на вид казалось столь вкусным и свежим, что все мои мысли о необходимости срочно садиться на низкоуглеводную диету, вылетели прочь. Повинуясь одним инстинктам, я машинально отдала 14 копеек продавцу и получила заветную буханку.
   Какое же это было наслаждение - вот так, как в детстве, грызть настоящий, без консервантов и разрыхлителей, хлеб, откусывая хрустящую, еще теплую, корочку прямо от буханки...
  
   _____
   Я была права. На "ковер" меня вызвали сразу же после обеденного перерыва.
   В кабинет заглянула секретарь Аллочка и звенящим от масштабности возложенной миссии голосом велела зайти к Ивану Аркадьевичу, срочно. Фотографии Ивана Аркадьевича на стенде у бухгалтерии не было, но это еще ничего не значило. Все и так знали, кто такой Иван Аркадьевич.
   Если честно, я чуток закручинилась. Но раскаяния не чувствовала. И если бы ситуацию можно было отыграть заново, то не изменила бы ничего.
   Нужный кабинет скрывался за неприметной крашеной дверью в тихом полуподвальном помещении, между архивом и кабинетом метрологии. Спускаясь по лестнице, я косолапо оступилась - теперь каблук болтался на честном слове. Посчитав это за дурной знак, я совсем приуныла.
   В тесном, чуть прокуренном вкусным недешевым табаком помещении заседали трое: грузноватый мужчина с острыми глазами и проседью; пожилая женщина в вышитой жилетке, и старичок с аккуратной бородкой.
   После обмена приветствиями, женщина кивнула на стул:
   - Присаживайтесь, Лидия Степановна.
   Я осторожно примостилась. Все молчали. Пауза затягивалась. Скрипнула дверь, я скосила глаза: в кабинет тенью просочилась Аллочка и пристроилась сбоку у сейфа. На колени она положила папку с листочками и приготовилась писать.
   - Ну, что ж, Лидия Степановна, - сказал старичок, тщательно поправил листок бумаги, лежащий перед ними на столе, и ласково взглянул на меня. - Что расскажете нам по поводу, так сказать, сегодняшнего происшествия?
   Я пожала плечами:
   - Если я правильно понимаю, в служебке все уже написано.
   - Это не служебка, Лидия Степановна, не служебка, - позволил себе чуть укоризненно покачать головой старичок. - Это, так сказать, сигнал... мда.... сигнал о нарушении субординации, о недостойном советского труженика поведении, о неуважении к старшим, в конце концов...
   Я опять пожала плечами:
   - Все так и было.
   - То есть... эммм.. вы подтверждаете, Лидия Степановна, что скандалили и грубили Капитолине Сидоровне?
   - Подтверждаю, - согласилась я.
   - Это недопустимо! - резанула воздух ладонью женщина. - Марлен Иванович, вы видите, что происходит?! Гнать ее в шею надо!
   - Простите, эммм... Тамара Викторовна, к сожалению, мы этого сделать не можем... именно перед нами... эммм... Партия поставила задачи по нравственному воспитанию в духе коммунистических идеалов молодого, так сказать, поколения... И от того, как мы с вами, Тамара Викторовна, это воспитание будем осуществлять, в конечном счете, зависит судьба развития нашего общества, а следовательно - претворение в жизнь Программы КПСС!
   Красиво завернул, я аж восхитилась. Всегда уважаю людей, которые способны вот так экспромтом жечь глаголом сердца.
   Но Тамара Викторовна мои восторги не разделила:
   - Так что, Марлен Иванович, - нахмурилась она, - теперь всем можно будет грубиянить и дерзить старшим? Все станут как Горшкова у нас, да? Давайте тогда хоть выговор ей дадим! Предлагаю выговор с занесением. Что скажете, Иван Аркадьевич?
   Иван Аркадьевич сделал неуловимое движение ладонью, и Аллочка моментально положила перед ним два листочка из папки.
   - Из вашей характеристики, Лидия Степановна, следует, - он поправил очки и зачитал, - "...отсутствие инициативы и интереса к работе". Все правильно?
   Я развела руками.
   - И общественная нагрузка у Вас, Лидия Степановна, практически отсутствует, - продолжил Иван Аркадьевич, не обращая внимание на меня. - Поэтому предлагаю поступить так. Мы сейчас не будем портить вам характеристику, пока не будем, а вы должны извиниться перед Капитолиной Сидоровной завтра на пятиминутке. А чтобы вам некогда было скандалить, мы поручаем лично вам, Лидия Степановна, подготовить стенгазету от вашего отдела к Дню космонавтики. Через 5 дней у нас состоится смотр стенгазет от всех отделов, и мы коллегиально выберем лучших, тех, кто потом будет готовить большую праздничную передовицу к 12 апреля. Согласны?
   - По поводу стенгазеты согласна, - подавила вздох я, - а что касается извинений, то у меня встречное предложение. Давайте поступим так: я предлагаю, чтобы все было подробно внесено в протокол, или характеристику, куда угодно. Пригодится. Потому что я намерена получить психиатрическое заключение о том, что диагноз "идиотизм", который мне прилюдно поставила Капитолина Сидоровна, не соответствует действительности. Также я получу акт о порче моего имущества - это когда уважаемая Капитолина Сидоровна опрокинула на меня чай. Можете посмотреть.
   Я распахнула пальто, чтобы пятно на белой рубашке стало всем видно, и продолжила:
   - А еще возьму медицинское освидетельствавание о нанесении мне физического вреда - на плече есть ожог от кипятка... и до сих пор болит, между прочим. Этого, надеюсь, хватит, чтобы подать в суд на Капитолину Сидоровну за издевательство над подчиненным и превышение должностных полномочий. А уж потом, согласно решению суда, я буду и извиняться, и все остальное.
   В кабинете воцарилось молчание. Тамара Викторовна сделала вид, что ее здесь нет, а Марлен Иванович переглянулся с Иваном Аркадьевичем и укоризненно улыбнулся мне:
   - Ну зачем же вы так, Лидия Степановна? Давайте не будем сгоряча... эммм... так сказать, рубить с плеча...
   Я вернула улыбку и продемонстрировала готовность слушать.
   - Ну, выговор... эммм... дать не трудно, так сказать, но ведь нам с вами это не нужно... Незачем усугублять и доводить до крайности... Мы поговорим с Капитолиной Сидоровной, мда... поговорим... И освидетельствания, там все эти акты - не нужно, Лидия Степановна... Давайте будем решать вопрос мирно, так сказать, не вынося сор из избы. Хорошо?
   - Как скажете, Марлен Иванович, - покладисто кивнула я. - Я не пойду в суд и не буду извиняться перед Щукиной. А она мне оплатит химчистку за испорченную одежду, да?
   К разговору подключился Иван Аркадьевич:
   - Квитанцию за химчистку отдадите Аллочке. Мы посмотрим, что можно сделать.
   - Хорошо. Спасибо.
   - И у меня к вам просьба, Лидия Степановна. Газета должна быть не формальной, наклеить пару вырезок из журнала - этого совсем недостаточно. Она должна вызывать неподдельный интерес у наших сотрудников. От того, как вы проявите себя, Лидия Степановна, зависит ваша характеристика и все остальное... Надеюсь мы друг друга поняли?
   Мне оставалось только согласиться.
   И почему у меня сейчас такое чувство, что я не выиграла, а конкретно так вляпалась?
  
   На вечернее собрание я категорически решила не идти. Ну а что, конфликт, разборка "на ковре" плюс ответственное задание - более чем достаточно для одного неполного дня. И это все на фоне раннего подъема утром. Кроме того, прошли сутки с тех пор, как я сюда попала. Практически первый юбилей попаданки.
   По возвращению из полуподвальчика крепко задумалась: если отбросить "залет" на стенгазету (пока время терпит, целых 5 дней еще), то можно считать, что этот раунд за мной. Но! Это если только на данный момент. Если же смотреть даже чуть-чуть на перспективу, то первое, что сделает Щукина - захочет отыграться на Лидочке. И морально, и для восстановления репутации в глазах остальных. Поэтому она будет вести войну до последней капли крови сразу по двум направлениям: пытаться подловить на косяках в работе и выматывать психологически, чтобы Лидочка сорвалась первая.
   И однозначно у нее рано или поздно получится.
   Причем она теперь будет более чем осторожна, и лить кипяток на спину подчиненным прилюдно не станет. Утрирую, но стоит ожидать чего угодно. И позиционных аргументов у Лидочки тогда может и не быть. А второй раунд "на ковре" однозначно будет проигран.
   Значит, что? Кроме хладнокровия и сдержанности нужны ресурсы.
   Как там говорил ответственный товарищ про Лидочку? "Отсутствие инициативы и интереса к работе". И это у нее в личной характеристике записано! Плюс "маленькая общественная нагрузка". Ну, с нагрузкой старшие соратники посодействовали, этот пункт пока можно отложить. А вот инициативу и интерес к работе нужно срочно проявить. Причем активно.
   Пожалуй, начнем с самого простого. Я еще не знала, кто в депо "Монорельс" является уполномоченным по рационализации, поэтому напечатала (в двух экземплярах) служебную записку о рацпредложении на имя Ивана Аркадьевича, где обосновала новый улучшенный подход к каталогизации документов. Служебку зарегистрировала в канцелярии. Второй экземпляр (с переписанным регистрационным номером) положила в специальную папочку, которую завела для этих дел.
   Дальше. По памяти набросала анкету для оценки эмоционального выгорания из шести пунктов. Завтра согласую, отпечатаю и пущу в ход.
   Досадно, что Интернета нет, так бы я за вечер подготовила для Лидочки идеальную базу с аргументацией ее инициативности, креативности, творческого подхода и всего прочего.
   Дальше. Для иллюстрации активной жизненной позиции Лидочки и ее разносторонних интересов нужно вступить в какое-нибудь диаметрально противоположное от профессии общество и платить взносы. По деньгам там ерунда, примерно от пары копеек до рубля в год, но зато это будет официальное хобби. Я задумалась. Вспомнилось только два варианта - Всесоюзное астрономо-геодезическое общество или Всероссийское общество охраны природы. В принципе, для меня без разницы. Нужно сегодня же зайти на почту и вступить и туда, и туда, а там уж куда примут. Если никуда не примут, тогда придется искать какую-нибудь местную ассоциацию любителей аквариумных рыбок или "клуб интернациональной дружбы".
   Итак, первый штрих к портрету идеальной Лидочки начал выполняться.
   Теперь возвращаемся к насущным проблемам. Где достать денег я так и не решила. Искренне восхищаюсь теми попаданцами, которые на вторые сутки в новом мире находят клад или грабят банк, и все у них дальше прекрасно. Я грабить банк не умею. И боюсь. Следовательно, деньги нужно заработать, причем заработать так, чтобы это не противоречило облику советского труженика.
   Утробно взревел гудок, сообщая об окончании рабочего дня. Я потрогала каблук, вроде пока держится, надела уродское синтетическое пальто и выскочила в коридор.
   Мимо меня спешили домой люди. Мелькнула забавная челка Тони. Но она проскочила мимо, старательно отводя взгляд. Обиделась. Надо бы помириться, неплохая девчонка. Тем более других подруг, как я поняла, у Лиды не было.
   Ладно, что-нибудь придумаю.
  
  
   И я придумала. По дороге домой заскочила в магазинчик, небольшой такой, с промтоварами. Хотела купить клей для каблука. Клей не купила, точнее в этом магазине он не продавался, зато рассмотрела ассортимент мыльно-рыльных товаров. Ну, что сказать, качество более чем прекрасное, все, очевидно, натуральное, цены тоже порадовали. К примеру кусок мыла был от 10 копеек ("Банное") до 85 копеек за самое дорогое ("Подарочное"). А вот выбор был, мягко говоря, не очень. Кроме этих двух, еще "Детское", "Земляничное", "Цветочное" и "Хвойное". И запахи на мой взыскательный вкус - так себе. Об упаковке вообще молчу. И я решила поэкспериментировать: купила 4 куска детского мыла, а в аптеке взяла бутылочку глицерина и масло льна (какое уж было).
  
  
   Квартира N 2 в переулке Механизаторов встретила меня подозрительной тишиной. Осторожно лавируя между коробками в сумрачной прихожей, я чуть не заорала от ужаса, столкнувшись с привидением. Ну, а что, когда на тебя из полумрака молча взирает мертвенно-бледное лицо с горящими адским светом глазами и всклокоченными волосами, тут любой испугается.
   - Тихо ты, - зашипело привидение и обдало меня концентрированным перегаром.
   "Петров", - облегченно поняла я.
   - Лидка, у тебя четыре рубля есть? - красные в прожилках глаза Петрова сверкнули как у боевого кота, и он, воровато оглянувшись, горячо зашептал. - Слушай, Лидк, а сбегай за "коленвалом", трубы горят, помираю...
   Я не успела ответить, как он продолжил:
   - Ну, ты же нормальная баба, хоть Горшок этот зашугал тебя с мамкой своей, но сердце-то у тебя доброе. Ну сбегай, а Лидк?
   С алкашами и наркоманами общаться очень непросто - для них нет никаких законов и понятий... один раз поведешься, поможешь, так он от тебя потом вообще не отстанет. А с другой стороны - мне срочно нужны ресурсы для внедрения в этот мир и выживания в нем... комфортного, замечу выживания. Кроме того, я все равно из этой квартиры скоро свалю. Так что можно и помочь человеку. Да и жалко все-таки. Но вслух я сказала совсем другое:
   - Ну, ты и наглый, Федя. С какого это перепугу я тебе за водкой бегать должна? Да еще и свои деньги тратить.
   - Ну, Лидк, ну, сбегай... - заныл Петров, почуяв, что жертва колеблется.
   - Мне плитка нужна, электрическая, - сообщила я. - На время. Дня на три-четыре. Найдешь плитку - будет водка.
   - Так это... есть! Есть плитка! - обрадовался Петров и глухо скомандовал: - не уходи только, я щас...
   Не успела я дойти до двери своей комнаты и отыскать ключ в недрах сумочки, как рядом вдруг материализовался Петров. К груди он прижимал небольшую электрическую плитку:
   - Вот, - как ребенок доверчиво он протянул ее мне. - Ну, ты чего, Лидка, зачем домой? Мы ж договорились, сходи...
   - Тихо, Фёдор, - сурово отрезала я. - Жди здесь. Я сейчас проверю, если работает, будет тебе водка.
   - Да что ты... - забеспокоился Петров, - Я же ее у Борьки взял с восьмой квартиры, у него всегда все работает, он электрик.
   - Всё равно, я должна проверить, - шикнула я. - И не шуми, а то Клавдия Брониславовна услышит.
   Упоминание имени Клавдии Брониславовны подействовало, и Петров сник.
   Я зашла в комнату и, не разуваясь, включила плитку - открытая спираль сразу покраснела и начала греться. Отлично. Работает.
   Выключив плитку, я достала из шкафа бутылку портвейна "Солнцедар". Не знаю, зачем она хранилась у Горшковых, но бежать за водкой Петрову мне было лениво, да и денег особо не было.
   - Держи, - я протянула портвейн.
   - О! Клопомор! Уважаю! - вздохнул с облегчением Петров и застенчиво улыбнулся, осторожно прижимая к себе бутылку. - Я тебя люблю, Лидка!
   Ну что ж, единственный человек в этом новом мире, который любит Лидку, упорхнул, а я вздохнула и взялась за дело.
  
  
   Если говорить конкретно, то затеяла я варить мыло.
   Да, мыло ручной работы с разными финтифлюшками, полезное, и чтоб запах был вкусный. Для того у Петрова плитку и взяла. На общей кухне под бдительными взглядами соседей особо ведь не наваришь. А у себя в комнате, что хочу, то и делаю.
   Работа эта не сложная: растопить детское мыло на водяной бане, набросать туда всякой всячины, чуть глицерина, чуть молока, пару капель масла для запаха, в общем, что есть под рукой, и пусть застывает. Главное пропорции выдержать, иначе не застынет или растрескается.
   Переодевшись, я включила радио, и под бодрящие звуки песни "Трус не играет в хоккей", нарезала мочалку из люфы на кусочки и залила всё это добро мыльным варевом, а в другую посудину добавила мелко раздавленной овсянки и перемешала с основой. В результате получилось двухслойное мыло-скраб, которое я поставила остывать под кровать, благо в комнате было совсем не жарко.
   Только-только я разогнулась и уже хотела спокойно попить чаю, как в дверь постучали. Хорошо, хоть я предусмотрительно заперлась на задвижку, чтобы бдительные соседи не врывались, как вчера Римма Марковна.
   "- Хоть бы не Горшков", - расстроенно думала я, открывая дверь, но повезло, и на пороге стояла Римма Марковна (помяни чёрта...):
   - А я слушаю, слушаю, то ли ты песни поешь, Лида, то ли опять плачешь, - возбужденно сообщила она и вошла в комнату.
   Я вздохнула и закрыла дверь.
   - А чем это у тебя так приятно пахнет? - принюхалась Римма Марковна и уселась за стол. - Чай пьешь, смотрю?
   Подавив зевок, я достала вторую чашку с этажерки и налила чаю Римме Марковне. Та довольно отхлебнула и потянулась за баранкой.
   - Лида, ты сегодня утром этот возмутительный кошмар слышала? - поинтересовалась она.
   - Слышала, - устало буркнула я.
   - Угадай, кто это был?
   - Да что тут угадывать, - пожала я плечами, - Петров, конечно же...
   - А вот и нет! Федор у нас тихий, - с видом фокусника разулыбалась Римма Марковна - Грубякин это был!
   И она принялась в деталях рассказывать, как вусмерть поддатый Грубякин вернулся под утро домой и с пьяных глаз разгромил кухню.
   - Кстати, и твой суп сожрал весь прямо из кастрюли, - хихикнула Римма Марковна, и лучики морщин веером прорезались в уголках глаз.
   - Так он же прокис, - изумилась я.
   - А ему в таком состоянии все едино было, - Римма Марковна поддернула растянутый рукав некогда фланелевого халата и достала из заштопанного крупными стежками кармана неизменную пачку "Полета", - пойду я, пожалуй. Спасибо за чай, Лида. Я после чая всегда курить хочу. Не буду дымить тебе тут на ночь. Пахнет у тебя уж очень приятно.
   Ссутулившись, по привычке поддергивая слишком длинные полы халата, она пошаркала к двери. И я не выдержала:
   - Римма Марковна, секундочку! А давайте я вам новый халат подарю? У Лидочки... тьфу, у меня... есть совсем новый, ни разу не ношеный... мы с вами примерно одного размера... - затараторила я и достала из шкафа сверток. - А то ваш уже совсем старый...
   - А зачем? - удивилась она, - у меня есть халат! Новый, прекрасный халат. Смотри.
   Римма Марковна распахнула свой линялый халат и под ним я увидела точно такой же, но абсолютно новый, блестящего темно-зеленого бархата.
   - Эээээммм... - я уронила челюсть.
   - Я всегда ношу его под низ, чтобы не испачкать. Жалко, новый же... - словно неразумному ребенку терпеливо объяснила Римма Марковна и, снисходительно улыбнувшись, аккуратно закрыла за собой дверь.
   Да уж, вживаться в этот мир мне придется гораздо дольше, чем я ожидала...
  
  
  

Глава 3.

   На работу я чуть не опоздала.
   Пока собралась, пока нарезала кусками мыло (второй шоколадный слой с люфой резался с трудом), пока перевязала каждый кусок узкой атласной тесемкой... Но до сигнала успела!
   Я рассортировала еще две стопки бумаг, и потихоньку напечатала пробную анкету.
   С печатной машинкой особых проблем не возникло, все как на компьютере, только буквы выбивались туго, а буква "э" западала, и мизинцем не выбивалась вообще (сил не хватало), поэтому приходилось стучать по два раза указательным пальцем. Это слегка затормаживало процесс, но все равно оказалось лучше, чем я боялась. Как менять ленту я еще не поняла, но, думаю, в процессе научусь.
   А вот с расчётами была беда. Калькулятора у Лиды не было. На столе лежали отполированные временем деревянные счёты, но пользоваться таким прибором я не умела совершенно. В детстве, в школе, нам показывали, но принцип действия я полностью забыла. Пока умножала на листочке "в столбик", но для больших массивов данных эдак я всю работу запорю. Поэтому в список необходимого, я дописала калькулятор. Не знаю, насколько широко они в это время распространились, но нужно поискать, должны ведь уже продаваться.
   За этими размышлениями меня и застала Аллочка, которая велела пройти к Ивану Аркадьевичу.
  
   Памятуя про коварство лестницы, спускалась я на этот раз предельно осторожно.
   Сегодня в кабинете Иван Аркадьевич был один. На столе возвышалась целая гора папок, которые он внимательно изучал, морща лоб и что-то яростно подчеркивая карандашиком. Меня он, кажется, даже не заметил.
   - Добрый день, Иван Аркадьевич, - обозначила свое присутствие я. - Вызывали?
   - Да, Лидия Степановна, присаживайтесь, - со вздохом оторвался от бумаг хозяин кабинета и посмотрел на меня. - Мне передали вашу служебную записку.
   Я изобразила внимание.
   - Вы предлагаете нам новый метод работы с документами, правильно я понимаю?
   Я кивнула.
   - А чем вам, Лидия Степановна, не угодил старый метод?
   К этому вопросу я готовилась со всей тщательностью. И обоснование выработала. С примерами и иллюстрациями. Кратко, четко, по существу. Весь мой доклад занял минут пять.
   Когда я закончила, в кабинете воцарилось молчание. Иван Аркадьевич продолжал смотреть на меня, но теперь уже с интересом.
   - В результате данное рацпредложение будет способствовать повышению эффективности труда. Кроме того, если Вы поддержите, и мы отработаем его у нас в депо, то, в случае успеха, попробуем получить авторское свидетельство. А это - нам "плюс" к показателям экономической эффективности использования в народном хозяйстве новых рацпредложений.
   - Хм... ладно, оставьте, мы подумаем, - задумчиво сказал Иван Аркадьевич, что-то записывая в своем блокноте.
   Окрыленная этими словами, я продолжила:
   - И еще вот, Иван Аркадьевич, - я протянула листок с отпечатанной анкетой.
   - А это что? - заинтересовался он.
   - Анкета-опросник для оценки эмоционального выгорания работников депо, - сообщила я.
   - Зачем?
   - После проведения диагностики мы будем знать, что и почему происходит у нас в депо и, если выгорание у сотрудников подтвердится, мы сможем вовремя разработать и провести соответствующие мероприятия для повышения мотивации и профессиональной коррекции.
   - А вот этого не надо! - рассердился вдруг Иван Аркадьевич. - Не надо! У нас на производстве нет никакого выгорания! Советская власть создает все необходимые условия труда, и не вам, Лидия Степановна, сомневаться в эффективности работы Партии!
   Он еще минут пять поорал и выпроводил меня вон.
   Мдааа, облом.
  
   С отстраненным видом я шагала по коридору. Хотя, по правде говоря, в душе у меня, словно винегрет в желудке пьяного школьника, болтался триллион самых разных эмоций. Какой облом! Безотказная, идеально обкатанная поколениями менеджеров среднего звена схема в этом времени дала сбой.
   Вот как все меняется! В моей (прошлой) жизни этот, придуманный когда-то америкосами, хайп по поводу эмоционального выгорания моментально подхватили и понесли в массы: в каждом уважающем себя офисе, или корпорации считалось само собой обращать внимание на всевозможные депрессии и стрессы у сотрудников, и периодически показательно нянькаться с ними. А в этом времени все по-другому. Не знаю, хорошо это или плохо. Нужно понаблюдать, подумать... Хотя, как отраслевой социальный лифт, этот способ был самый быстрый и простой...
   Пока я баюкала уязвленную гордость, меня окликнули:
   - Горшкова!
   Высокая узколицая шатенка в трикотажном платье караулила возле щита пожарной безопасности. На фоне кроваво-красных средств пожаротушения ее ярко-голубой наряд выглядел по-гогеновски эпатажно:
   - Ты почему стенгазету не делаешь? - недовольно поджав тонкие губы, спросила она. - Скоро смотр, а у нас ничего не готово.
   - Успею, - отмахнулась я, - еще дня четыре есть.
   - Ты совсем вальтанулась, Горшкова? - густо подведенные небесно-голубыми тенями глаза недобро прищурились. - Откуда четыре дня у тебя есть? Послезавтра стенгазета с утра должна висеть.
   - Иван Аркадьевич вчера дал мне пять дней. Следовательно, сегодня - четыре, - пожала я плечами. - До понедельника прекрасно все успею.
   - Ты не понимаешь, Горшкова? - изумилась шатенка. - Газета должна уже быть в субботу.
   - Почему это? - я начала потихоньку закипать. - Мне сказали в понедельник, значит сделаю в понедельник.
   - По кочану это! - лицо девушки сравнялось по цвету с огнетушителем, - в субботу газету нужно повесить. В воскресенье у нас субботник, и никто рисовать тебя не отпустит.
   - Подожди, - я капец как удивилась. - Мы что, работаем и в субботу? А в единственный выходной у нас субботник?
   - Горшкова, - изобразила боль и страдания шатенка, - в первый выходной апреля у нас всегда субботник. Не сбивай меня. Просто сделай газету, принеси и повесь. И да, гуашь и ватман возьмешь у Звягинцевой.
   Я промолчала, переваривая информацию.
   - Не столько работы, сколько проблем, - цыкнула шатенка и удалилась, раздраженно цокая каблучками.
   Захотелось взять багор со щита и от души ей вломить, но я сдержалась.
   Ну, хоть есть повод помириться с Тоней. Звягинцева - ее фамилия, как помнила я из информации на стенде у бухгалтерии. Кстати, фото этой страдающей от невыносимости бытия шатенки я что-то не припомню. Надо будет еще раз посмотреть. Раз она пытается гонять Лидочку, значит какие-то полномочия имеет. А начальство нужно знать в лицо... даже вот такое.
   То, что начальство поминать всуе нельзя, я убедилась, когда в коридоре вдруг показалась Щука:
   - Горшкова! - хлестнул по ушам окрик, и мои барабанные перепонки чуть не порвались. - Где тебя носит? Ты почему не на рабочем месте?
   - А меня Иван Аркадьевич вызывал, - ответила я, хотя внутри неприятно ёкнуло.
   - А что это ты зачастила к Ивану Аркадьевичу? - узенькие щучьи глазки еще больше сузились. - Бегаешь, наушничаешь...
   - Да нет, Капитолина Сидоровна, - излучая человеколюбие и толерантность, медленно произнесла я. - Сначала меня вызвали по сигналу неравнодушных коллег, где мы прекрасно познакомились с Иваном Аркадьевичем, и теперь вот обсуждаем рабочие моменты...
   - Какие еще моменты?! - тут же взвилась Щука.
   - Рабочие. Подробности лучше уточнить у Ивана Аркадьевича... если вам это так интересно...
   - И уточню, - резко успокоившись, медоточиво улыбнулась Щука.
   - Вот и славненько, - отзеркалила не менее сладкую улыбку я. - Всего хорошего, Капитолина Сидоровна. Пойду работать.
   Я шла по коридору и посмеивалась. Ну а что, причинил Щуке гадость - на сердце Лиде радость.
  
   В тонином кабинете, донельзя набитом всевозможными вазонами и больше похожим на дебри Амазонки или мангровые заросли влажных тропиков, стихийно образовалось небольшая толпа, человек пять рабочих, все с бумажками в руках.
   - Тоня, а я к тебе, - сквозь галдеж громко сообщила я, тщетно стараясь высмотреть за развесистым фикусом подругу.
   - Лида, если не срочно, через минут сорок где-то зайди. Мне нужно с уведомлениями закончить, - раздался голос из зарослей, - а вообще, что ты хотела?
   - Я за красками пришла, - пытаясь не зацепить горшок с особо вонючей гортензией, сообщила я фикусу. - Для стенгазеты.
   - Давай я освобожусь, и сама тебе занесу? - прошелестела фикусная листва.
  
   Образовавшиеся свободные сорок минут я решила потратить с пользой для себя - заскочила в отдел кадров и написала заявление на отгул на завтра (у Лидочки их накопилось аж на четыре дня). Во-первых, пора сходить в таинственную квартиру на улице Ворошилова и посмотреть, кто там живет, и почему за коммуналку платит Лидочка. Во-вторых, банально хочется отдохнуть, особенно в виду того, что выходных в ближайшее время не предвидится. Ну, и в-третьих (и это, пожалуй, самая главная причина), - мне хотелось сделать эту чертову стенгазету так, чтобы читатели "рыдали от умиления". От конечного результата зависит многое.
  
   Тоня пришла, как и обещала - через сорок минут, прижимая к себе большую коробку с красками и увесистый рулон ватманской бумаги:
   - Вот, здесь все, что есть, - сказала она, тяжело сгружая все это добро на стол, - я тебе еще пару запасных листов даю, вдруг испортишь. Если останется - верни, пожалуйста, нам еще к первому и девятому маю стенгазеты готовить.
   - Спасибо, - кивнула я. Видя, что Тоня собирается уходить, добавила:
   - Тонь, на секундочку, - я быстро вытащила кусок мыла из сумки и протянула ей. - Это тебе, маленький подарочек.
   - Что это? - удивилась Тоня, рассматривая презент.
   Мыло ручной работы всегда выгодно отличается от обычного мыла. В первую очередь оно красиво, и при этом удобно. Я постаралась на славу. Густо источающее насыщенный шоколадный аромат мыло-скраб, с одной стороны предназначалось для тела (это где с люфой), а с обратной его можно было использовать как щадящий скраб для лица (который с овсянкой). Перетянутый золотистой атласной ленточкой карминно-коричневый брусок сразу понравился Тоне, и даже очень. Это было видно по вспыхнувшему детским восторгом взгляду. Рассмотрев мыло внимательно, сто раз понюхав, она, наконец, неуверенно сказала:
   - Спасибо, Лида, но я не могу его взять...
   - Почему это? - удивилась я.
   - Ну, оно дорого стоит, наверное... - пробормотала она, - я такого нигде в магазинах не видела. Импортное же. Тебе и самой такое пригодится...
   - Ой, да ладно, - отмахнулась я. - У меня еще пару кусков есть. Мне знакомая с Прибалтики много привезла. Вот я и решила с тобой поделиться. Мы же подруги.
   - Ну, раз так... - неуверенно протянула Тоня и быстро сунула подарок в карман джинсовой юбки.
   Вот и замечательно, первый шаг к примирению сделан. Теперь нужно закрепить:
   - Слушай, Тонь, а почему это именно ты краски выдаешь? Ты что, стенгазетами занимаешься?
   - Да нет, это Машка опять в декрет ушла, и всю канцелярскую материалку на меня повесили, - вздохнула она. - Мало мне своей работы.
   Минут пять Тоня расписывала мне все тяготы конторской службы. Я в нужных местах только успевала сочувственно вздыхать или поддакивать (в зависимости от контекста).
   - Слушай, - понизив голос и оглянувшись на дверь, вдруг сказала Тоня. - По поводу стенгазеты. Там из транспортного что-то невероятное затевают - выпросили у меня аж шесть ватманов. Вот. А технари так вообще, говорят, художника привлекли, и он им там все профессионально нарисует. А Ершова хвасталась, что какую-то статью о Гагарине в библиотеке переписала, и теперь это будет самая лучшая газета. Так что шансов у тебя, Лидка, вообще нет. Особенно зная, как ты рисуешь.
   - Да мне как-то фиолетово, - пожала плечами я. - Главное, принять участие.
   - Ты что, Лида, - покачала головой Тоня, - Забыла какой у нас "сам" повернутый на всем этом?
   - Ага, - хихикнула я. - У нас же всегда так: если проиграешь - дадут втык, если выиграешь - все время стенгазеты рисовать будешь.
   - А пошли в столовку? - вдруг предложила мне Тоня. - Если быстро пойдем, то успеем пообедать без очереди.
   - Ну, пошли, - неуверенно кивнула я.
   Я оттягивала знакомство со столовой до последнего. Начитавшись всевозможных историй в той, прошлой жизни, представляла советскую столовую как большое грязноватое помещение с хамовитым неопрятным персоналом и липкими тарелками с невнятной едой. Действительность превзошла мои ожидания: было чисто, а женщина в белом халате приветливо поздоровалась. На выбор был борщ или гороховый суп, на второе - макароны с котлетой, пюре с тефтелями или запеченная рыба. Несколько салатов, и главное - сладкий компот, как в детстве. И стоило все копейки. Я с удовольствием нагрузила свой поднос. А еще мы с Тоней взяли себе томатного сока: на прилавке была сероватая крупнокристаллическая соль в граненом стакане, а рядышком, в стакане с водой - несколько чайных ложечек. Чтобы каждый, значит, мог солить на свой вкус.
  
   Мы вернулись с обеда, и я отправилась сразу в кабинет - если заявление на отгул подпишут, то нужно сейчас успеть доделать всю работу. Я уже открывала дверь, когда меня окликнула девушка (имя ее к своему стыду не помню, но она точно была из группы поддержки Зои).
   - Лида, - крикнула она.
   - Что? - обернулась я.
   - Тебе звонили...
   Сердце нехорошо заныло.
   - Кто? - прошептала я.
   - Да Горшков твой, - хихикнула она. - Просил тебя позвать, но ты уже ушла на обед.
   Горшков! Моя персональная головная боль...
  
  
   ***
   Квартира N 21 в доме 14 на улице Ворошилова встретила меня звенящей тишиной. Я позвонила в дверь, долго никто не открывал, хотя изнутри можно было уловить какие-то звуки, шебаршение, поскрипывание, вздохи.
   Примерно через минут десять, когда мое терпение таки лопнуло и я стала решать - уходить домой или попробовать всё выяснить у участкового, дверь вдруг медленно-медленно приоткрылась. Пахнуло спертым воздухом давно непроветриваемого помещения. Я заглянула в полумрак прихожей - там никого не было. А дверь продолжала открываться дальше. Сама! Вдруг явственно послышалось какое-то сопение. У меня волосы встали дыбом, а сердце застучало где-то в горле со скоростью отбойного молотка. С полупридушенным всхлипом я отскочила обратно, в спасительный свет подъезда.
   - Тётя, ты ко мне пришла в гости? - вдруг послышался тоненький голосок, с присюсюкиванием.
   И тут я, наконец, посмотрела вниз и увидела - из-за двери застенчиво выглядывала маленькая черноглазая девочка, примерно лет четырех. Донельзя замурзанная, в полуспущенных застиранных колготках и байковой кофточке некогда желтого цвета, заляпанной вареньем и кашей. В спутанных до состояния войлока черных волосенках сиротливо болтался полуразвязанный гипюровый бант. При этом девочка выглядела довольно упитанной и щекастенькой.
   - Тётя! - она нетерпеливо дернула меня за подол пальто.
   - Что? - наклонилась я к ней.
   - А что ты мне принесла? - букву "Р" она выговаривала через раз, видимо только научилась и еще не всегда могла ее правильно применять.
   - Ты кто? - спросила я. - И где твоя мама?
   Блин, у меня даже конфетки для нее, и то нет.
   - А мамы нету! - заявила малявка, развернулась и устремилась куда-то внутрь квартиры.
   - Ты сама? - крикнула я вглубь квартиры, но ответа не последовало.
   Я в одиночестве осталась стоять у раскрытой входной двери.
   Дурацкая ситуация, я совершенно растерялась: с одной стороны, нужно все выяснить, с другой - как еще посмотрят родители на то, что чужой взрослый человек будет в их квартире наедине с их ребенком в их отсутствие? А с третьей стороны, раз за коммуналку этой квартиры плачу я, значит я (точнее Лидочка Горшкова) не совсем посторонний человек и имеет право, как минимум, выяснить, что здесь творится.
   Убедив себя таким вот образом, я вошла внутрь.
   Взгляду предстала большая двухкомнатная квартира, донельзя захламленная и нечистая. Здесь, видимо, не убирались лет сто. На столике перед пыльным зеркалом с разводами от помады громоздились десятки флаконов с духами и одеколонами, пузырьки с каким-то непонятным содержимым, большие коробки с тенями (или красками?) всевозможных расцветок, засохшие букетики цветов в пыльных вазах. Одежда, в основном женская, огромными грудами валялась прямо на полу, свисала со стульев. Раскрытые дверцы шкафа демонстрировали такое же забитое мятой одеждой содержимое. Венцом экзистенционального перформанса являлась ажурная шляпа со страусовым пером и вуалью, которая вместо абажура висела на сломанном торшере.
   Во второй комнате была только большая незаправленная кровать и валялся перевернутый стул (очевидно, упал под весом наваленной одежды). На смятом комке одеяла сидела девочка и, высунув от усердия язык, губной помадой рисовала каляки-маляки на застиранной простыне.
   - Ты что это делаешь? - ласково спросила я, чтобы не напугать ребенка.
   - Масясю рисую, - радостно выпалила девочка, тут же соскочила с кровати и продолжила рисовать "масясю" на обоях.
   - Тебя как зовут? - продолжила попытку познакомиться поближе я.
   - Светка! - девочка со смехом запрыгала вокруг меня на одной ножке.
   - А фамилия у тебя какая? - я все еще не теряла надежду выяснить непонятки.
   - Светка-пипетка-нехорошая детка! - довольно выкрикнула девочка, затем откусила кусочек помады и протянула остатки мне: - На!
   Я аккуратно, стараясь не испачкаться, взяла помаду и пристроила ее на подоконнике.
   - Выплюнь! - предложила я ребенку. Светка с готовностью плюнула в меня куском помады. Я еле успела отклониться, иначе пятно на пальто было бы обеспечено.
   - Так делать нельзя, - строго заявила я, на что девочка отрицательно покачала головой и сообщила:
   - Зя!
   - Так как твоя фамилия, Светочка? - опять повторила я.
   Ответ поверг меня в шок:
   - Горшкова-а-а! - жизнерадостно крикнула Светка, показала мне перепачканный помадой язык и, чуть задумавшись, добавила. - Бяка-масяка!
   Пока я пыталась отрефлексировать и сложить дважды два, входная дверь скрипнула и в квартиру вошла красивая молодая женщина. Глядя на нее, я сразу поняла, какой станет Светка-пипетка, когда вырастет.
  
   Издавна существует типаж "демонической женщины". И каждый вкладывает в этот образ что-то свое: у Паустовского - обязательно "скачущая верхом на бешеном караковом жеребце, сидя на нём по-мужски", у Тэфи она непременно любит надеть "пояс на голову, серьгу на лоб или на шею, кольцо на большой палец, часы на ногу", у Достоевского это исключительно красавица, у современных авторов - суккуб или ведьма. Но все отмечают ее некую мрачную до мучительного отвращения притягательность.
   Появившаяся в квартире женщина суккубом не была, да и серьги у нее висели в положенном месте, но вот что-то эдакое неуловимое, то ли инфернальный блеск в миндалевидных с поволокой глазах, то ли тяжелая в два обхвата иссиня-черная коса, перекинутая на грудь, сразу давали понять - это именно она, "демоническая женщина".
   Не дав мне произнести ни слова, демоническая женщина с надрывом воскликнула:
   - Я же сказала, за ремонт отдам деньги на следующем месяце!
   Видя, что я не отреагировала никак, демоническая женщина, заломила руки:
   - Зачем же вы ходите?! Вы же видите, - она широким жестом обвела захламленную комнату, - у меня ничего нет! Ничего!
   - Оличка! - кинулась к ней Светка, и зарылась в подол явно импортного плаща. - Тётя хорошая.
   - Так вы не из управы? - округлила глаза женщина.
   - Ннет, - покачала головой я.
   - И не от Василия? - с затаенной надеждой продолжила вопрошать она.
   - Нет, - уже более твердо произнесла я.
   - О! - радостно захлопала в ладоши та, - это же прекрасно! Прекрасно!
   Она сбросила в сторону опрокинутого стула плащ, и, оставшись в темно-синем узком платье с расшитыми серебряной люрексовой нитью рукавами и воротом-стойкой, плюхнулась на кровать, нимало не смущаясь наличием там каляк-маляк от помады, и оживленно продолжила:
   - Вы только представьте! Эти ужасные отвратительные люди... соседи снизу требуют, чтобы я поменялась с ними квартирой! - она слегка наморщила лоб, - так вы точно не из управы?
   - Нет, не из управы, - подтвердила я, - и точно не от Василия. А вы мать Светы?
   - Это Оличка! - возмущенно крикнула мне Светка и принялась с громким треском отламывать кукле руку.
   - Светлана! - поморщилась женщина, - прекрати шуметь, пожалуйста. - У меня опять мигрень начнется.
   Светка послушно переключилась на менее громкое выдергивание остатков кукольных волос.
   - Не говорите так! Не люблю, когда меня так называют, - с виноватой полуулыбкой развела руками "демоническая женщина", - мы с отцом Светланы познакомились на первом курсе культпросвета, все так быстро завертелось, молодые были... Затем он ушел, а я должна расплачиваться за нашу ошибку одна. Знаете, как мне тяжело...
   - Ольга, извините, но... - начала я, но была категорически перебита:
   - Ну что вы, какая же я вам Ольга? - с тихой полуулыбкой взмахнула ресницами "демоническая женщина". - Называйте меня Олечка.
   "Да чёрт с тобой, хоть бурундуком", - внутренне я уже начала злиться, но виду не подала:
   - Олечка, а вы живете здесь, в этой квартире?
   - Но вы же видите?! Видите?! - Олечка подскочила с кровати и, нервно ломая руки, заходила туда-сюда по комнате. - Разве это жизнь?! Я - творческий человек, мне нужно много репетировать, а эти мерзкие соседи, они же совсем не понимают, что искусство...
   - Я-то вижу, - мне опять пришлось прервать Олечкину экспрессию, - но вы не ответили на вопрос: вы живете в этой квартире? Вы здесь прописаны? Это ваша квартира?
   - Да, я здесь живу, - наконец-то насторожилась Ольга. - В каком смысле "прописана"?
   Она вся моментально подобралась и пристально глянула на меня:
   - А вы собственно кто? Вы же сказали, что не из управы? Почему я должна вам отвечать?
   - Я не из управы, - как можно дружелюбнее ответила я. - Сначала ответьте, а я потом всё расскажу.
   - Нет! - топнула ножкой, обутой в изящную лакированную туфельку Олечка - Я не буду ничего отвечать! Уходите! Сейчас же!
   - Ольга, послушайте... - попыталась достучаться до нее я, но "демоническая женщина" слушать меня не захотела и буквально выпихнула на лестничную площадку.
   Глядя на захлопнувшуюся перед моим носом дверь, я задумалась. То, что дамочка не прописана в этой квартире - и ежу понятно. Если я оплачиваю счета за квартиру, значит именно я имею к ней какое-то отношение. Или же Горшков. И вторая загадка - я не смогла выяснить, что связывает демоническую Оличку, Светку и Горшкова, кроме общей фамилии. В то, что Светка не дочь Лидиного супруга, ясно с первого взгляда. Ну не станет экзальтированно-полубогемная "Оличка" яшкаться с жухлым Горшковым. И я тем более никогда не поверю, что на первом курсе он был прям весь такой мачо-мачо, а потом внезапно так конкретно увял. Да и вряд ли Горшков, который не может съесть котлету без гарнира и впадает в истерику от неидеально выглаженной рубашки, смог бы хоть один день выжить рядом с такой "хозяюшкой".
   Нет, нужно всё конкретно выяснять, и не тянуть. Я решила наведаться в жилконтору, квитанция у меня с собой есть, и попробовать повыяснять еще там. Вдруг повезет.
   Из подъезда я вышла, щурясь от света: сегодняшний апрельский денек выдался прелестно солнечным. Почки на кустах сирени уже стали лопаться, на клумбах кое-где расцвели первые тюльпаны, и пчелы с деловитым жужжанием наперегонки суетились вкруг них. Пахло свежей землей и предвкушением чего-то эдакого.
   Я на секунду залюбовалась на какую-то особо скандальную птичку, которая азартно прыгала по веточке и пыталась прогнать всех остальных, когда рядом раздалось покашливание:
   - Добрый день, - проскрипел голос, и я обернулась. Рядом со взрыхлённой клумбой стояла, тяжело опираясь на грабли, старушка в шерстяном платочке и плюшевой безрукавке, и с внимательным любопытством разглядывала меня.
   - Добрый день, - ответила я.
   - А вы к кому? - без обиняков задала вопрос она.
   - Да вот в квартиру N 21 приходила...
   - Аааа, к Горшковой, - неодобрительно нахмурилась старушка и покачала головой.
   - Ага, - кивнула я. - К Ольге. Как там ее по отчеству?
   - Сергеевна, - подсказала старушка, - а что она еще натворила?
   - Еще? - заинтересовалась я.
   И старушка вывалила на меня ворох информации: оказывается, Ольга поселилась пару месяцев назад, за ребенком особо не следила, зато уже трижды залила соседей снизу. Теперь они требуют поменяться квартирами.
   - И поет так громко по вечерам, - наябедничала старушка, - людям спать надо, на работу рано вставать, а эта всё голосит и голосит. И нет же, чтобы хорошее что-то спела, про войну там, или про любовь, так она просто завывает и завывает. Тьху, гадость какая, а не пение!
   Я сочувственно повздыхала, и воодушевленная старушка продолжила:
   - Раньше-то здесь Зинаида Валерьяновна жила, царство ей небесное, месяцев пять как не стало, - она украдкой мелко перекрестилась и добавила, - хорошая соседка Зинаида была, душевная, она маляром у нас работала, а как совсем на пенсию вышла, так быстро и преставилась. Квартиру, говорят, отписала на какую-то племянницу, своих-то детей у них с Фёдором не было, а где та племянница, незнамо.
   - А Ольга эта... Сергеевна откуда взялась? - меня распирало любопытство. Очевидно, что племянница и Лидочка - одно лицо.
   - Да вот непонятно, - развела руками старушка, - приехала и живет здесь, как у себя.
   - Но она же не прописана?
   - Конечно не прописана, - кивнула старушка, - еще же полгода после смерти Зинаиды не прошло.
   - А участковый куда смотрит?
   - Так дело в том, - старушка воровато оглянулась вокруг и, наклонившись ко мне, тихо зашептала, - ходит к ней опиюс один, говорят, обкомовский. Так кто же с ней связываться-то будет? Семён, участковый наш, разок было сунулся и все.
   - А соседи снизу?
   - Да у них выхода нет, - вздохнула старушка, - Наталья только-только ремонт сделала, обои поклеила, а эта ее сразу и затопила. Она опять все по-новой перебелила - так та опять затопила. А когда на третий раз текло так, что аж полный подвал воды был, Наталья и не выдержала, скандал ей такой устроила, что кошмар.
   - И чем все закончилось?
   - Да ничем, - отмахнулась старушка, - опиюс ейный там порешал что-то, Наталья и молчит, сколько мы ее не спрашивали.
   Распрощавшись с дотошной старушкой, я заторопилась домой. Нужно искать документы на квартиру, да и Горшков рано или поздно объявится и нужно спланировать непростой разговор. Но главное - я тут проходила полдня, а дома меня ждет эта чёртова стенгазета.
  
   На обратном пути я заскочила на переговорный пункт: в разгар рабочего дня очередь была небольшая - лысоватый дедок, нервно мнущий в руках клетчатую кепочку, молодая мамочка с карапузом и тощий мужчина в короткой джинсовой куртке. Так что скоро меня уже вызвали в кабинку, где со второй попытки удалось дозвониться в секретариат "Всесоюзного астрономо-геодезического общества" (ВАГО).
   На том конце провода долго-долго шли гудки, но потом прокуренный женский голос равнодушно подтвердил, что таки да, меня взяли в члены общества, (ура-ура), но билет пришлют только на следующей неделе, так как какой-то там ответственный товарищ в отъезде, а без него поставить печать ну никак нельзя. Тем не менее, я в списках уже есть и, значит, официально состою в ВАГО. Отлично! Я практически полноценный астроном-любитель, во всяком случае у меня теперь есть формальное подтверждение.
   В ВООП ("Всероссийское общество охраны природы") я дозвониться так и не смогла. Ну, и ладно, не всё сразу.
  
  
  

Глава 4

  
   Еще не проорал гудок, как моя стенгазета уже скромно висела, теряясь на фоне разноцветного обилия стенгазет из других отделов. Стена пестрела красочными листами и яркими надписями к не менее ярким рисункам. Да, Тоня была права, некоторые стенгазеты были выполнены профессионально, другие - с выдумкой и размахом. Честно говоря, моя экспрессией и масштабностью особо не поражала. Я всегда страдала художественной (и не только) жопорукостью, поэтому ставку пришлось делать на содержание, а не на форму.
   Газету я назвала примитивно, но ёмко: "Шаровая молния". Ниже заголовка, чуть помельче - стенгазета, посвященная Дню космонавтики. Сверху прилепила вырезанный из какой-то газеты портрет Юрия Гагарина с фирменной улыбкой и в две строчки переписала краткую официальную информацию о празднике.
   Затем визуально разделила формат на несколько частей.
   Первая часть у меня называлась тупо "Космос". Там я написала, что советские люди, впервые в мире полетевшие в открытый космос, потенциально могут столкнуться с такими неизвестными явлениями, как НЛО. Порассуждала о том, что же это может быть - летающий объект с пришельцами или же атмосферное явление, и существует ли вообще внеземной разум.
   Во второй заметке под названием: "Сверхъестественное или мракобесие?" я описала несколько случаев внезапных исчезновений людей, упомянула про круги на траве, мертвые пятна на полях с кукурузой в Аризоне и Бермудский треугольник. Отметила, что некоторые американские ученые высказывают предположения, что за всеми этими событиями стоят именно НЛО. И изобразила кривоватую летающую тарелку.
   Третья часть под названием "Есть ли пришельцы среди нас?" была о том, похожи ли гуманоиды на людей и если похожи, то как их отличить в толпе, и вообще - есть ли они среди нас. Привела несколько примеров из истории, упомянула о Калиостро и Нострадамусе, и что некоторые люди верят в версию, что вышеупомянутые товарищи тоже вполне могли быть пришельцами. Чуть ниже я попыталась нарисовать гуманоида-пришельца, но у меня вышло нечто усредненное между мордой пекинеса и портретом Клавдии Брониславовны в профиль.
   В четвертой статье я расписала версию о том, что в Древнем Египте пирамиды построили тоже пришельцы, иначе почему же с тех пор больше ничего подобного там не было. Упомянула также и о пирамидах майя и высказала предположение, что если начертить равнобедренный треугольник, то третьей пирамидой будет гора Кайлас. Приклеила вырезку из школьной контурной карты, где от руки нарисовала пресловутый треугольник.
   Пятая часть была посвящена всевозможным суперспособностям, которые, по версии тех же американских учёных, в обязательном порядке должны проявляться после встречи с пришельцами.
   Внизу, в правом углу, мелкими буквами написала: Горшкова Л.С., действительный член Всесоюзного астрономо-геодезического общества.
   Я надеялась, что неизбалованные жаренными фактами из желтой прессы и фейками из сетей умы воспримут этот бред с интересом, а руководство больше поручать мне подобные задания не будет.
  
   И вот настал час "икс", я сиротливо томилась возле стенда с графиком каких-то мероприятий, делая вид, что мне очень надо. А сама искоса поглядывала на читателей стенгазет: вот лысоватый дядечка равнодушно поглазел на яркую листовку метрологов, скользнул взглядом по стенгазете из бухгалтерии, и, дойдя до моей, остановился и начал читать. Через миг, рядом притормозила тетя Фрося, уборщица, и тоже зависла возле моей газеты, водя пальцем по строчкам. Видя это два мужика сразу подошли прямо к "шаровой молнии" и тоже стали читать. И вот буквально через несколько минут возле моей стенгазеты было уже целое столпотворение, люди читали, вытягивая шеи и толкаясь. Кто-то сзади не выдержал и закричал:
   - Читайте вслух!
   Рыжая женщина в очках начала громко читать. Когда последняя строчка была озвучена, поднялся невероятный шум, каждый пытался высказаться, споря и перебивая друг друга.
   В результате все разделились на два лагеря: одни доказывали, что все это чушь и ерунда, другие отстаивали возможность существования внеземных цивилизаций, вместо аргументов приводились воспоминания каких-то бабок, жизненные случаи и даже старинные легенды, описанные еще Гоголем.
   Какая-то толстая женщина в косынке и синем рабочем халате вспомнила, как рожала и что у нее было видение, что за ней наблюдают, а рожала она на четвертом этаже, значит наблюдали однозначно пришельцы. Другая ей оппонировала, что ее Васька как пойдет играть в домино с дружками у гаражей, то каждый раз домой приползает как пришелец.
   В коридоре поднялся такой гвалт, что ничего не было слышно.
   - Что тут происходит? - послышался бас Ивана Аркадьевича.
   - Да вот, стенгазеты читаем.
   - И давно у вас такой интерес к советским стенгазетам? - хмыкнул Иван Аркадьевич.
   - Так это мы "Шаровую молнию" читаем!
   - Интересно!
   - А ну-ка, а ну-ка, - заинтересовался Иван Аркадьевич, - позвольте, товарищи, я тоже погляжу.
   Товарищи нехотя расступились, и Иван Аркадьевич начал читать, все больше и больше хмурясь.
   - Горшкова, значит, - произнес он таким тоном, что я поёжилась и предпочла незаметно ретироваться.
  
  
   Каблук таки отвалился.
   Горемычная туфля отечественной фабрики "Скороход", продукция которой отличалась редкостным пофигизмом к вывертам погоды и состоянию дорог, все-таки потерпела сокрушительное фиаско в борьбе с временем.
   Ну, вот как Лидочка могла так себя не любить? У Горшкова - четыре пары туфель, я уже не говорю о разных ботинках и прочих сандаликах, мокасинах и кедах. А у Лидочки - одна пара на все случаи жизни. Чем дальше, тем интересней. У меня накопилось уже тысяча вопросов к Горшкову. Звонил, гад, но на глаза так и не показывается. Я же не знаю адрес его мамаши, или где он там обитает, а разговорчик-то давно назрел. С Горшковым надо решать кардинально. С лучезарно-творческим человеком Оличкой - тоже.
   И вот как теперь я пойду домой? Денег нет, до получки непонятно сколько ждать, придется занимать... додумать я не успела, скрипнула дверь и в кабинет заглянула Тоня:
   - Привет, Лида, - улыбнулась она, - ты представляешь?!! Все только и обсуждают твою стенгазету! Ой, а Щука, говорят, так орала!
   - Да пусть ее, - отмахнулась я, разглядывая злополучную туфлю. - Тонь, одолжи на новые туфли, не знаю, сколько, но до дома я точно не дойду.
   - Ого! Конечно одолжу, Лида. У меня только четыре рубля есть, но я в кассе взаимопомощи возьму. До получки нормально, никто не узнает. В "Военторге", Ленка говорила, опять югославские туфли выбросили, бордовые и синие, и их не разбирают - там размеры маленькие остались. Тебе как раз будут. Может, повезет. Купи сразу хорошие, чтоб надолго хватило. А Горшкову своему скажешь, что в комиссионке взяла.
   - Не буду я ни перед каким Гошковым отчитываться, - хмыкнула я. Похоже о жадности Лидочкиного супруга знала даже Тоня.
   - Лида, я вот что хотела спросить... - замялась Тоня.
   - Да говори, что там случилось?
   - Не знаю, как сказать...
   - Тонь, говори, как есть, а там разберемся, - сурово припечатала я.
   - Лид, ты мне вот то красивое мыло подарила, - зарделась Тоня, - я не удержалась и девчонкам похвасталась. Слушай, ты же говорила, что у тебя еще много есть?
   - Ну, предположим, есть, - кивнула я. - А что?
   - Да у нашей Швабры день рождения скоро, мы тут думали-думали - ей же не угодишь, сама знаешь, - закручинилась Тоня. - А такой подарок ей понравится. Может продашь кусочек?
   - За сколько? - прищурилась я. А внутри приятно ёкнуло.
   - Мы скинулись, 23 рубля есть.
   - За пятнадцать отдам, - кивнула я, примерно прикинув расценки. - Импортное ведь. И экологически-чистое.
   - Ой, как хорошо, - обрадовалась Тоня. - Еще цветы и конфеты на остальные купим. Давай я тебе сразу тогда деньги отдам, а ты завтра не забудь принести.
   - Замечательно, - кивнула я, внутренне ликуя, - Тонь, у меня еще пару кусков осталось. Мне это мыло не подходит, аллергия, поэтому я могу отдать все. Спроси, если кому надо. Возьму по пятнадцать, а ты сама смотри.
   Тоня зарделась:
   - Лида, подожди, я сейчас, - и выскочила из кабинета.
   Не успела я напечатать две страницы текста, как Тоня вернулась:
   - Сколько у тебя есть? - еле отдышавшись, спросила она.
   - А сколько надо? - по-еврейски, вопросом на вопрос ответила я.
   - Ну, всего, конечно девятнадцать хотят, но, я же понимаю, что столько нет, но хотя бы пять, - взволнованно вздохнула Тоня. - Там вся бухгалтерия, ты же понимаешь...
   - Хорошо, - кивнула я, - завтра будет пять, а в понедельник ­ - остальные четырнадцать. Цену они знают? Это же рижская фабрика совместно с Францией и Италией. Последний писк моды.
   - Ага, - кивнула абсолютно счастливая Тоня.
   - Болтать не будут?
   - Да ты что? - замахала она руками, - никогда и нигде!
   - Хорошо, - согласилась я. - И вот что еще, Тоня, если кому-то нужно будет еще такое мыло - ты бери на список, а я своей родственнице скажу, и она еще привезет. И, возможно, даже другие сорта.
   - Прекрасно, - обрадовалась довольная Тоня.
   После ухода подруги, я потирала руки, подсчитывая будущую прибыль, как дверь опять скрипнула и в кабинет заглянул смутно знакомый очкарик с прилизанными жирными волосенками и в усыпанным перхотью мятом пиджаке:
   - Лидия Степановна, - вкрадчиво протянул он, - я по поводу штатного... на шестой вагоноремонтный участок...
   У меня в голове щелкнуло, и я вспомнила его - это же первый человек, который встретился мне в этом мире.
   - Помню, помню, - согласилась я, - но мы же вроде как договаривались к понедельнику, если не ошибаюсь?
   Мужичок кивнул и покраснел.
   - А сегодня только суббота, - осторожно напомнила я. - Вы, никак, перепутали дни?
   - Да нет, нет же... - замялся мужичок. - Понимаете, как бы это сказать...
   - Так и говорите, - велела я, вставляя новые листы, переложенные фиолетовыми копирками, в печатную машинку.
   - Говорят, что вас увольняют... - мужичок вспотел и замялся, - а штатное очень надо. В трех экземплярах.
   - Вот как? - удивилась я, пытаясь оттереть пальцы, испачканные копирками. - Кто говорит? И по какому поводу меня увольняют? Любопытно, знаете ли...
   - Капитолина Сидоровна говорила, - смутился очкарик. - Я собственно вчера приходил, но вас не было, я испугался, что вас уже уволили, а штатное не напечатано...
   - Замечательно, - прокомментировала я и выбросила испачканный носовой платок в корзину для мусора. - Значит, Щука меня решила уволить. Простите, уважаемая Капитолина Сидоровна, конечно же. И даже поделилась этим радостным известием с коллективом. Любопытно, а по какому поводу, не знаете, случаем? Мне она как-то не сообщила. Запамятовала, видимо.
   - Меее, - невнятно забормотал вконец оробевший очкарик.
   - Ну, в принципе, всё ясно, - усмехнулась я. - Вот что я вам скажу, коллега. Вчера меня не было по причине выходного. Пришлось, знаете ли, взять отгул, чтобы сделать стенгазету к Дню космонавтики.
   - Я видел, - облегченно разулыбался товарищ, радуясь, что соскочил с неприятной темы. - Очень интересно.
   - Так вот, коллега, - я совершенно не знала его имени-отчества, поэтому пришлось импровизировать и выкручиваться. - Даже если наша достопочтенная Капитолина Сидоровна меня таки уволит, то как минимум она обязана меня ознакомить с приказом под подпись, это - раз, во-вторых, там же еще отработка полагается, если не ошибаюсь, от трех дней до двух недель. Поэтому приходите в понедельник - и будет вам штатное в трех экземплярах. Клянусь КЗОТом!
   Когда взопревший очкарик, наконец, удалился, я открыла окно, так как дышать в тесном кабинете от его едкого запаха стало вообще невозможно. Не моется он, что ли? И антиперспирантом не пользуется, уж точно.
  
   В обеденный перерыв мы с Тоней отправились в "Военторг" покупать мне импортные югославские туфли. Невзирая на неудобную обувь (попробуйте походить в туфле без каблука!), настроение у меня было приподнятым. В той, прошлой жизни, я была ужасной шмоточницей. Нет, я не скупала одежду килограммами, просто любила хорошо одеваться. Лидочка фигурой не вышла, видимо поэтому махнула на себя рукой. Я, пока не похудею, с гардеробом решила особо не заморачиваться - у Горшкова вон рубашек полно. Но обувь должна быть качественной и ее нужно много. Красивой и функциональной. Так что югославские туфли - самое то.
   Магазин "Военторг", к моему невероятному удивлению, к армейским товарам никакого отношения не имел, да что говорить - там даже из туристического снаряжения кроме каких-то веревок и свертков, больше ничего не было. Зато обувь и одежда продавалась как для взрослых, так и для детей. И даже мыльно-рыльной косметикой там торговали. Видимо, "Военторг" - историческое название, а так - обычный универмаг.
   Продавщица оказалась бывшей Тониной соседкой, поэтому разулыбалась нам, как родным. Где-то из-под прилавка были вытащены две коробки с неплохими замшевыми лодочками на невысоком каблучке. Как и говорила Тоня, синего и бордового цвета. Я померяла обе пары, но на толстеньких лидочкиных ножках, эти туфли смотрелись как калоши "прощай молодость".
   - А других моделей нет? - с тайной надеждой спросила я.
   На меня все уставились, как на идиотку.
   - Бери синие, - дернула меня за рукав Тоня. - Под всё подойдут. Скажи ей, Люда!
   - А я бы советовала бордовые, - не согласилась продавщица, - такие не часто в продаже бывают, так что будет эксклюзив.
   Слово "эксклюзив" она произнесла подчеркнуто, мол, смотрите, какие я слова знаю.
   - Точно ничего больше нету? - упавшим голосом повторила я. Хорошее настроение начало стремительно таять. За такие деньги и купить калоши - особо радости не прибавило. Но и ходить без каблука невозможно, так что, видимо, придется брать, что дают.
   - Ой, у тебя же размер маленький, - вдруг вспомнила Люда, - подождите, девочки, я сейчас гляну.
   Она метнулась куда-то в подсобку, и через пару минут вынесла коробку:
   - Вот, единственные остались, - она открыла коробку и вытащила апельсиново-оранжевые замшевые лоферы. - Размер маленький и расцветка слишком яркая. А так они удобные. Хотя цена кусается. Австрийские. Будешь мерять?
   - Ага, - я влюбилась в них с первого взгляда. Они замечательно сели, и я решила купить.
   - Ну, вот зачем? - всю дорогу шпыняла меня Тоня, - да за такие деньги можно было и синие, и бордовые взять.
   Я с улыбкой отмахнулась и украдкой полюбовалась обновкой. Настроение опять поднялось и это было хорошо. Сейчас мне предстояла кровавая разборка со Щукой. И, кажется, я знаю, где взять денег.
  
   Однако разборку пришлось категорически отложить.
   Нет, не потому, что я струсила и всё такое, просто так сложились обстоятельства. Но, очевидно, здесь лучше по порядку.
   Когда я, окрыленная апельсиновой обновкой, возвратилась в свой унылый кабинет и таки села печатать зачуханному товарищу вожделенное штатное расписание в трех экземплярах, и заодно обдумать приемлемые варианты разговора со Щукой, дверь открылась и вошла Зоя. Сегодня на ней был трикотажный тюрбан чернильного цвета, который оттенял ее неестественную бледность. Плаксивым голосом она протянула:
   - Лида, купи билетик?
   - В лотерею не играю, - раздраженно отмахнулась я, так как заглядевшись на лофферы, которые мне жутко нравились, сунула обе копирки не той стороной и теперь пол-листа придется перепечатывать. Хорошо хоть сразу заметила.
   - Не в лотерею, - сдавленно всхлипнула Зоя, - В Минеральные воды.
   Сказать, что я удивилась - это мягко сказано.
   - Зоя, а зачем мне в Минеральные воды? - я аккуратно переложила новые листы писчей бумаги копирками уже с правильной стороны и даже проверила ногтем, чтобы убедиться. - Мне и здесь нормально.
   - Ну, там же рядом Кисловодск, Ессентуки. Здравницы всесоюзные.
   - Ничего не понимаю, - вздохнула я, торопливо отбивая текст. - Путевки у меня нету, а ты вдруг предлагаешь билет на поезд.
   В общем, оказалось, что Зоя получила путевку в санаторий Кисловодска на конец мая. А билетов в железнодорожном вокзале на это время уже не было. Тогда Зоя обратилась к какому-то знакомому и попросила его посодействовать. Товарищ не подвел и помог с билетом. Но, дело в том, что одновременно Зоя решила подстраховаться, и ее муж тоже попросил кого-то из влиятельных знакомых поискать билет. И тот тоже помог. В это же время свекровь Зои через какую-то двоюродную сестру приятельницы тоже достала билет. Апогеем этой истории стало то, что внезапно очнулся наш профсоюз и тоже предоставил Зое билет. И вот теперь у Зои целых четыре билета и что с ними делать она не знает. Цена недешевая, а в кассе обратно по той же цене не принимают.
   Я, конечно, Зое посочувствовала, но помочь ничем не могла: в Кисловодск мне не нужно, да и денег нет от слова совсем, а тут еще оказалось, что одна из копирок истерлась и часть текста получилась блёклой, почти белой:
   - Да что ж за напасть такая! - психанула я, сминая листы. - Опять придется всю эту галиматью перепечатывать!
   Я выдернула ящик стола с канцеляркой и убедилась, что копирок у меня больше нет, да еще из-за рывка крышка ящика совсем отвалилась и больно стукнула меня по ноге. Вообще замечательно!
   - Зоя, ты не знаешь, где взять новые копирки? - пытаясь успокоиться, спросила я.
   - Так канцелярку будут только в следующем квартале выдавать, - меланхолично заметила Зоя, пребывая в мире своих собственных горестей.
   - Ну, и как я теперь работать буду? - раздраженно пожаловалась я и швырнула использованную копирку в мусорное ведро.
   - В смысле "как"? - удивилась Зоя. - Зачем выбросила? Восстанови и печатай дальше.
   Оказалось, есть специальный секрет: с помощью легкого нагревания можно реабилитировать копирку и какое-то время еще использовать. Текст, правда, будет уже не столь четким, но зато так ее на дольше хватит.
   Нет, этим я заниматься точно не хочу! Как и приклеивать каблук к старым туфлям! И стирать пакетики не хочу! И штопать капроновые колготки! Не хочу!
   Так, нужно срочно задружиться с кладовщиком, или кто там в депо над всем барахлом царит, и обзавестись нормальной канцеляркой, узнать о судьбе положенного мне калькулятора и что там еще конторской служащей полагается.
   Пытаясь унять раздражение, я выпроводила Зою из кабинета, еще чуток полюбовалась оранжевыми лофферами, и отправилась выпрашивать новые копирки у Тони.
  
   Среди безмятежного уюта вечнозеленых фикусов и цветущих гортензий царили анархия, хаос и беспорядок. Растрепанные сотрудницы куда-то бежали, суетливо тащили пухлые папки, подшитые листы и огромные кипы бумаг. Все шкафы были распахнуты настежь и вокруг раненой чайкой кружилась дородная тетка, зорко отслеживая, как оттуда поочередно кто-нибудь что-то доставал и куда-то уносил. Каждый раз тетка с горестными причитаниями что-то отмечала в пухлую тетрадь в коленкоровой обложке, и при этом все три ее подбородка жалобно вздрагивали. Вдобавок все вокруг орали и вопили так, что понять хоть что-то было совершенно невозможно.
   Осторожно, бочком, стараясь не наколоться на особо едко-щетинистую опунцию, я поискала глазами Тоню. Ни под сенью лимонных деревьев, ни возле островка с фиалками ее не было. Наконец, я догадалась посмотреть вниз и обнаружила Тоню, почему-то под столом. Оттуда она яростно вытаскивала перевязанные бечевкой ящички и коробочки, которые немедленно забирала другая сотрудница и уносила прочь.
   - Тоня, - шепотом позвала я, - вы что, всем кабинетом переезжаете?
   - Хуже, - хрипло откашлялась от пыли Тоня, вылезая из-под стола и вытирая вспотевший лоб рукавом. - У нас внезапно ревизия, чтоб ее!
   - Во как, - посочувствовала я. - А кого еще из наших проверяют?
   Оказалось, что наш отдел в этот раз беда обошла стороной, но Щука все равно бегает. Порадовавшись, что нас нынче не тронут, я выпросила у Тони копирки и отправилась к себе.
  
   В коридоре я издали увидела небольшую толпу всевозможных руководящих работников, которые наперебой, рассыпаясь улыбками и шуточками, почтительно вели высокую тощую женщину и приземистого мужичка с портфелем в дальний кабинет, откуда доносились умопомрачительно вкусные запахи балыка и шпротов.
   Постаравшись не попасться им на глаза, чтобы не загрузили каким-нибудь поручением, я торопливо прошмыгнула в боковой коридор...
  
  
   Не знаю, то ли мой лимит мелких напастей на сегодня исчерпался, то ли все оказались плотно заняты проверяющими, а может и потому, что конец рабочей недели (субботник завтрашний не считается) - но больше в этот день мне никто не помешал допечатать штатное. В трех экземплярах, итить его.
   По дороге домой я заскочила в гастроном - хотела взять десяток яиц, чтоб не заморачиваться с ужином, но почему-то не было. В продуктовом, на углу, кстати, тоже не было. В хлебном долго выбирала между батоном и серым, решила взять серый и что-нибудь на сладкое. Попью чай и вообще не буду ничего готовить, устала. Когда оплачивала большой круглый кекс с изюмом, продавщица как-то странно на меня взглянула. Ну, да, Лидочка, конечно, отнюдь не модель, но пусть сперва на свои габариты посмотрит.
   Настроение испортилось.
   Возможно поэтому я не очень радостно встретила Римму Марковну, которая по обыкновению заглянула ко мне. Я только-только разделась и поставила чайник на плитку, как явилась соседка:
   - Здравствуй, Лидочка.
   - Добрый вечер, Римма Марковна, - кивнула я, - а я как раз чаю решила попить. Присоединяйтесь. Минут через пять вскипеть должен.
   - Да я вот, - замялась она и вдруг покраснела, - спросить тебя хотела... только между нами. Я, конечно, знаю, ты никогда никому, но всё равно...
   - Какие вопросы! - встревожилась я, - говорите, Римма Марковна, чем смогу - помогу.
   - Лида, у тебя яйца есть? - вдруг спросила она, нервно щелкая костяшками пальцев. - Штук семь бы. Или сколько есть.
   Мдя, вообще-то я ожидала чего-то более ужасного.
   - К сожалению, нету, - я попыталась сделать вид, что все так и должно быть (да уж, старческая деменция - это всегда грустно). - Я могу котлеток пожарить, фарш еще есть. Хотите? Я быстро.
   - Да нет, - расстроилась Римма Марковна, - не надо котлеток. Мне яйца нужны. Глупая я, а с возрастом становлюсь еще дурнее... совсем запамятовала... надо было заранее покупать, а я вот запамятовала. Вот горюшко-то... и что теперь делать - не знаю...
   - Римма Марковна, я завтра с работы буду идти, забегу и куплю вам яйца, - попыталась успокоить и приободрить старушку я, - ну, не хотите котлет, я могу макарошек по-флотски организовать. Или гречку с подливой.
   - Какая гречка! - рассердилась вдруг Римма Марковна, - При чем здесь гречка?! Ты что, совсем забыла? Пасха завтра. Я хочу ночью тихонько на службу сходить, мне тут шепнули, где служба будет, посвятить крашенки надо бы. Кулича только нет, испечь не вышло - там Клавдия бдит, сразу стукнет куда надо, а вот крашенок можно было бы и покрасить. Тем более у тебя плитка в комнате, никто не увидит. Но яиц забыла купить... дура старая...
   У меня в голове сразу щелкнуло: и странный взгляд продавщицы, и завтрашний субботник в воскресенье, и отсутствие яиц в магазинах.
   - Римма Марковна, вроде в холодильнике одно или два осталось, - неуверенно предположила я, - надо глянуть.
   - Глянь, Лидочка, - воодушевилась Римма Марковна, - даже если хоть одно, уже лучше.
   - Ага.
   - Только смотри, чтоб Клавдия не увидела, - в спину напутствовала меня соседка.
  
  
   Я прошла на кухню. Там, кроме апатично ковыряющегося в консервной банке чуть поддатого Петрова, больше никого не было.
   - Привет, Лида, - вяло отсалютовал вилкой с наколотым кусочком азовского бычка Петров.
   - Привет, Фёдор, - кивнула соседу я. - Приятного аппетита.
   - Да какой там аппетит, - жуя, пожаловался Петров, тщетно пытаясь выудить из банки остатки рыбы. - Пенсия через три дня, а я давно на мели. Слышь, Лидка, одолжи пятишку до десятого?
   - Пить меньше надо, - на кухню крейсером вплыла Клавдия Брониславовна и брезгливо уставилась на Петрова, который допивал остатки томатного соуса из банки. - Алкоголизм в вашем возрасте, милейший, - враг разума!
   - Знаем-знаем, - хихикнул Петров, вытирая томатные усы, точнее растирая их по щетинистому подбородку. - Друг водки - враг профсоюза! Напился, ругался, сломал деревцо, стыдно смотреть людям в лицо!
   - Вы бы поменьше ёрничали, товарищ, - побагровела Клавдия Брониславовна. - Я вот участковому сообщу, как вы вчера с собутыльниками нарушали общественный порядок.
   - Когда это мы нарушали?! - удивился Петров, через всю кухню запуливая банку в мусорное ведро.
   - Вчера! С утра!
   - Да что мы делали такого?! - вытаращился Федя, при этом рука его дрогнула, траектория полета нарушилась и банка усвистала мимо, щедро украсив томатными брызгами стенку и пол.
   - А кто песни орал на всю квартиру?! - уперла руки в бока Клавдия Брониславовна.
   - Не орал, а пел, - наставительно поправил ее Петров, задумчиво рассматривая испачканные томатным соусом руки. - Мы пели днем, и в моей личной комнате. Имею право предаваться искусству!
   - Теперь это так называется? - закатила глаза Клавдия Брониславовна.
   - Эх, тёмная вы женщина, - попенял Петров, вытирая руки об занавеску на окне. - Ничего-то вы не понимаете в советских песнях!
   От такого явно несправедливого заявления Клавдия Брониславовна на секунду опешила, чем и воспользовался Петров, отодвинул ее в сторону, и вышел из кухни.
   - Хулиганье! - отмерев, взвизгнула та.
   - Рюмка, стопочка, стакан - вот и вышел хулиган! - дурашливо блея пропел Петров из коридора.
   - Ну, ты глянь, - всплеснула руками Клавдия Брониславовна и вдруг увидела, что я достаю из холодильника последние три яйца.
   - А зачем тебе яйца? - поинтересовалась Клавдия Брониславовна, моментально переключившись на меня.
   - Маску для лица хочу сделать, - с честным видом ответила я. - С яйцами, глицерином и медом. Улучшает цвет лица и увлажняет кожу.
   - Ну да, ну да, - покивала головой Клавдия Брониславовна, - сделай маску, Лидия. Муж бросил, так сделай маску, вдруг поможет мужа вернуть.
   - Горшок смотался, зато жив! - вступился за меня Петров, возвращаясь на кухню с надорванной пачкой чая "со слоном". - Лида, чайку бахнуть хошь? Индийский.
   - На что ты намекаешь, алкаш!? - взъярилась Клавдия Брониславовна.
   - Твой Грубякин сам давно алкаш, довела мужика! - отмахнулся Петров, ставя на плиту чайник. - Сперва своих всех мужей довела, теперь на зятя переключилась.
   - Да как ты смеешь, пьянчужка! - раненым бизоном взревела Клавдия Брониславовна, и, под шумок набирающей обороты традиционно-ежевечерней склоки, я по-тихому ретировалась к себе в комнату.
  
   - Вот! - продемонстрировала "улов" Римме Марковне.
   - Замечательно! - обрадовалась та и чуть в ладоши не захлопала. - Давай, садись пить чай, Лида, я как раз заварила, а потом покрасим яйца. Ничего, что я тут похозяйничала, пока ты на кухне была?
   - Да нормально, - отмахнулась я.
   - А что там было, на кухне? - заинтересовалась соседка. - Чего это наша мегера опять пенится?
   Я рассказала, как Петров троллил Клавдию Брониславовну, мы посмеялись.
   - Я вот не понимаю, почему Клавдия Брониславовна, которая постоянно ищет к чему прицепиться, а тут даже замечание Петрову не сделала, когда он всю кухню томатом забрызгал? - удивлялась я. - Даже когда руки об шторки вытирал - и то промолчала. Как так?
   - Все просто, - вздохнула Римма Марковна, - знает, зараза, что эту неделю я дежурю, потому и промолчала. Зато, когда принимать дежурство у меня будет - мигом и шторки вспомнит, и стены увидит. Хорошо, что ты мне рассказала, я-то уже плохо вижу, могу пропустить, а Клавдия опять все нервы вымотает.
   А потом мы начали красить яйца. Чтобы не спалиться перед бдительными соседями, луковую шелуху брать поостереглись, воспользовались пищевым красителем.
   Римма Марковна забрала крашенки и мой кекс, обещала всё посвятить и рано утром принести. Мне тоже хотелось пойти на богослужение, в той, прошлой, жизни, я особо верующей не была, но пасхальные службы не пропускала никогда. Но соседка категорически запретила:
   - Что ты, Лида, - замахала она руками, - Я уже старая, никому до меня дела нет. А ты молодая, вся жизнь впереди, не дай бог узнают - неприятностей не оберешься. Зачем тебе это надо! Даже не думай!
   Когда за соседкой закрылась дверь, я вытащила из шкафа спортивный костюм Горшкова, закинула в сумку мыло. Ну, что ж, завтра пасхально-воскресный субботник.
  
  
  

Глава 5

  
   Субботник встретил лошадиным духом спешки, бестолковой суеты и запахами прелого чернозема. Громкий перестук молотков смешивался с хохотом девушек из восьмой бригады и сердитыми криками из гаража. Динамик на столбе пару раз чихнул, захрипел и вдруг бравурно выдал марш монтажников. Восторженно проинформировав, что "не кочегары мы, не плотниии...вжиш...", он сразу же запнулся и тихо сгинул, растворившись среди бряцанья инвентаря и треска из третьего-вагонного участка.
   На стене гаража призывно рдел транспарант с выведенными жирно буквами:
  

ТОВАРИЩИ!

Возьмем лопаты и метлы в ручищи, сделаем депо "Монорельс" чище!

  
   Трудящийся народ активно расхватывал лопаты, веерные грабли и садовые пилы. Под транспарантом на кривеньком чурбачке сидел Михалыч и мерно клепал косу. Два парня в синих комбинезонах прикатили тачки с метлами, и к ним сразу же устремился поток блюстителей чистоты. Тетя Фрося придирчиво перебирала лохматые щетки и кисти для побелки. Наконец, вытащив из кучки нужную, она ухватила заляпанное известью ведро и, переваливаясь уткой, заковыляла к ближайшим деревьям. За ней по земле потянулась белая известковая дорожка. Над всем этим беспокойным муравейником карающей десницей бдела Щука. На белом рукаве красовалась алая повязка. К груди она бережно прижимала брезентовую папку. Узрев меня, моментально двинулась навстречу.
   - Горшкова!
   Я послушно застыла, вперив взгляд в "любимую" начальницу.
   - Опоздание на двадцать минут! - с довольным видом сообщила Щука и раскрыла папку. - Исключение из списка на поощрение к Первомаю.
   - Но сейчас без десяти девять, - я указала на настенные часы, - наоборот, я даже раньше пришла.
   - Я еще позавчера всем сказала прийти в полдевятого. Все пришли вовремя. Кроме Горшковой естественно.
   - Капитолина Сидоровна, позавчера я была в отгуле. Мне никто ничего не говорил!
   - Ну, так на работу ходить нужно, - пожала плечами Щука. - Я что, обязана бегать по домам сотрудников и уговаривать их приходить вовремя на работу?
   Насладившись произведенным эффектом, и не дав мне ответить, она добавила контрольный:
   - Иди работай, Горшкова. Твой участок вон там, - она указала на заросший плотным кустарником овраг в конце двора. - Специально для тебя выбирала. И чтоб ты знала...
   "...трепал нам кудри ветер высоты и целовали облака слег...вжиш...вжиш..." - внезапно проверещал динамик и опять заткнулся на полуслове. Поэтому концовки начальницы я не расслышала, а она уже удалялась. Я оглянулась: и кто бы сомневался, что мой участок будет самым-самым.
   Овраг был глубок словно расселина меж литосферных плит или лунный кратер. Так, во всяком случае, мне показалось. Наш склон (со стороны депо), который предстояло убирать именно мне, сплошняком зарос шиповником, можжевельником и еще какой-то дрянью, донельзя острой и колючей. Моих познаний во всей этой грёбанной ботанике хватало лишь на то, чтобы достоверно отличить кактус от березы. Вроде еще и ежевика росла. Или не ежевика, но тоже что-то противное.
   Окончательно пав духом, тем не менее я подхватила грабли и уныло двинулась осваивать вверенный фронт работ. Уже через несколько минут все руки были в царапинах, в волосах запутался можжевелово-ежевичный гербарий, а практически новые спортивные штаны Горшкова, которые я с превеликим трудом натянула на лидочкину задницу, обзавелись затяжками, пятнами и большой дыркой на коленке.
   Заросли густо благоухали пылью, затхлой полынью и собачьими экскрементами. Чихнув, я дернулась и с размаху зацепилась граблями за особо толстую стелющуюся ветку, чуть не навернувшись со всей дури в овраг. В последний момент ухватилась за шершавый побег и устояла, зато занозила себе ладонь, и содрала кожу на пальце.
   Нет, трудовая повинность - явно не мое.
   Еле-еле я выдернула грабли из колючего плена, и дуя на ссадины, чуть не заплакала: здесь, чтобы привести все в порядок, нужна как минимум рота солдат. А я одна и уже куча увечий и потерь. Погрустив немножко, я решила перейти сперва на дальний конец, вроде там не такие дебри, а потом чуть приноровлюсь и вернусь обратно.
   Дальние кусты шевелились и оттуда доносились звуки.
   Осторожно я подкралась и заглянула: в кустах выпивали мужики. Уютно расположившись на небольшом выступе, они неспешно вели беседу. Рядом лежал насваленный в кучу инвентарь.
   - А я ей говорю, женится на тебе не буду, а вот вечером приходи... - в этот момент ветка под моей ногой хрустнула, и веснушчатый парень в мятой кепке чуть не подскочил. - Кто там лазит?
   - Извините, - пришлось показаться. - Я здесь убираю. Это мой участок.
   - О! Лида! - заулыбались мужики. - Ты что, одна тут работаешь?
   - Да вот... Щука сказала, - вздохнула я, втайне надеясь, что мужики мне помогут, - участок огромный, сил уже нет, а работы непочатый край...
   - Ты чё такая наивная, Лидка? - удивился веснушчатый и налил в граненый стакан портвейна. - Клопомор будешь?
   Я отрицательно замотала головой. Не дай бог Щука унюхает.
   - С Горшковым живешь, а до сих пор простая как три копейки, - хохотнул второй, в линялой куртке с крупными заплатками на рукавах.
   - Ох и святая простота! Ну, твое здоровье! - веснушчатый выпил, занюхал рукавом и передал стакан третьему, усатому мужичку средних лет. - Держи, Иваныч.
   Пока Иваныч деловито наливал, веснушчатый благодушно продолжил:
   - Лидуха, тебе разве больше всех надо? Ну, вот смотри, как все нормальные люди работают - спокойно, умеренно, жилы никто, кроме тебя, не рвет.
   - Здесь главное, Лидия, - Иваныч залпом хлопнул стакан и принялся меня просвещать. - Главное быть на виду. Чтобы начальство, значит, рвение твое видело. Иначе не оценит и будет считать бездельником. А бездельников и дармоедов начальство что? Правильно - не любит. Ибо безделье есть враг советского человека. Как говорит народная мудрость, тунеядцы - наши враги, хлеб трудовой от них береги...
   "Нам песня жить и любить помогает!" - хрипло подтвердил динамик.
   - Смотри вот, как мы сейчас сделаем, и также делай, - усмехнулся второй, набулькал себе полстакана, немножко подумал и долил еще. - Ну, за Пасху что ли! Давайте, ребя, пора в бой. Один кружок щя поперед Щуки прошвырнемся и опять по стаканчику бахнем. А ты смотри, Лида.
   - Да, учись, как мы будем, - кивнул напоследок Иваныч.
   - Мы бутылку тут в кустах оставим, если что - головой отвечаешь, - притворно-сурово нахмурил рыжие брови веснушчатый и погрозил мне пальцем. - Главное, Лидка, всё не выпей.
   Он хохотнул, сграбастал огромный моток шланга, водрузил его на плечо и понес куда-то мимо Щуки. Иваныч и второй подхватили длиннющую лестницу и устремились вслед за ним под аккомпанемент из динамика "...и тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет!".
   - Поберегись! - прокричал веснушчатый, вбуриваясь в толпу.
   - Осторожнее! - подхватил Иваныч, - Заворачивай ее, Сева! да направо заворачивай, я тебе говорю!
   - Куда направо! Куда?! - заорал второй. - Иваныч! Налево! Налево заноси!
   Мужики дружно подняли трудовой гвалт, "...тогда мы песню споем боевую и встанем грудью за Родину свою!" вторил им динамик, Щука одобрительно взирала со своего пьедестала, а я ухватилась за грабли и снова полезла под очередной куст.
   Кажется, я научилась: ветви уже не так часто цеплялись за грабли, удалось очистить довольно большой участок. Тщательно выгребая прошлогоднюю листву из-под чахлого куста сирени, я подцепила какой-то предмет. Подтянув его поближе, чтобы бросить в общую кучу мусора, вдруг обнаружила, что это не что иное, как бумажник. Старое потрепанное портмоне из дерматина. Которое пролежало тут так давно, что на нем намертво нацементировался слой глины и грязи. Я торопливо, пока не вернулись мужики, развернула бумажник - внутри лежало несколько мятых влажноватых червонцев. Вполне хватит, чтобы отдать Тоне за обувь. Хотя такие грязные как-то и отдавать неловко. Придется, видимо, сперва обменять в сберкассе.
   Подошло обеденное время, народ начал рассасываться, Иваныч, Сева и веснушчатый вернулись "на пост" в кустах допивать клопомор, а я устремилась в свой кабинет.
  
  
   После душных и вонючих зарослей пропитанный запахами старых бумаг кабинет противным уже не казался. Я плюхнулась на жалобно скрипнувший под лидочкиными телесами стул и с удовольствием вытянула гудевшие ноги.
   Устала с непривычки.
   Поэтому на обед решила не ходить, с собой был бутерброд с подтаявшим кусочком сливочного масла (настоящего, без химии), вскипячу чаю, благо что маленький кипятильничек у Лидочки есть, и будет мне счастье. Насколько я поняла, субботник быстро не закончится, придется убить весь день на проклятые заросли.
   Мои мысли прервал скрип двери, в которую тут же просочилась Тоня. Вид лидочкина подруга имела донельзя смущенный.
   Уже предощущая, что к чему, я молча смотрела на нее. Потомившись пару минут, она, наконец, выдавила:
   - Лид, ты только не обижайся...
   - Не буду, - кивнула я. - Говори.
   - Тут такое дело... - продолжала маяться Тоня. - Как бы это сказать...
   - Так и говори, - посоветовала я. - Прямо.
   - Понимаешь, - тонины уши предательски заалели. - В общем, пятнадцать рублей за скрабовое мыло девочкам дорого. Они сперва прям сильно хотели, а потом Валя сказала, что это дорого и все согласились. Наташка так вообще предлагает за три...
   - Без проблем, - пожала я плечами, хотя было неприятно. - Раз дорого, пусть моются "Земляничным". Каждому свое.
   - А, может, ты по три продашь? - с надеждой спросила Тоня. - Мыло-то всем понравилось.
   - Нет, - покачала головой я.
   - Почему нет? - не сдавалась Тоня. - У тебя его много, ты все равно все не используешь. А срок годности закончится и всё.
   - Да мне как-то фиолетово, - хмыкнула я. - Тоня, это эксклюзивное импортное мыло ручной работы. И цена на него соответствующая. Это не мыльно-рыльный товар широкого потребления. За комфорт нужно платить. И всегда очень дорого.
   - Но ты же за такие деньги не продашь, - Тоня предприняла еще одну попытку убедить меня, но я уперлась. - А так по три рубля девятнадцать кусков. Получается пятьдесят семь.
   - А если по пятнадцать, то будет двести восемьдесят пять, - хмыкнула я, - двести двадцать восемь рублей разница! И они на дороге не валяются. Поэтому дарить их девочкам я не собираюсь. Лучше я все это мыло в унитаз спущу, чем буду раздавать надурняк. У меня не богадельня, в конце концов!
   - Лида, но за эти деньги можно французские духи купить! А это всего лишь мыло! Пусть и скрабовое, но просто мыло!
   - Согласна, - пожала плечами я. - Пусть покупают французские духи и моются ими.
   - Ну смотри, - вздохнула Тоня. - Жаль, конечно. Девчонки расстроятся, ужас прямо.
   - Да мне как-то без разницы. - Я встала и сунула кипятильник в чашку с водой. - Ты чай будешь?
   - Да нет, пойду я, - покачала головой вконец расстроенная Тоня. - Надо девчонкам сказать. Но ты, если вдруг передумаешь - говори сразу. По три так сразу все купят.
   - Нет, Тоня, не передумаю, - я осторожно вытащила раскаленный кипятильник и бросила щепотку "слона" в чашку. Ответом мне была хлопнувшая дверь.
   Да уж, понимаю, что Тоня хотела как лучше, но осадочек остался.
   Ну что ж, я сама виновата. Не учла целевую аудиторию. В депо "Монорельс" работают обычные советские труженицы, для которых в приоритете накормить семью, обставить квартиру и, если повезет, поехать отдыхать куда-нибудь типа в Крым. На всякие "ништяки" денег жалко. Это вполне естественно, ведь зарплаты не резиновые. Да и эпоха потребления брендов и понтов еще не наступила.
   Так что придется либо искать другую целевую аудиторию, что при лидочкиной работе и круге общения уж очень маловероятно, либо искать другой источник дохода. И почему-то я склоняюсь ко второй версии.
   Я уже доедала бутерброд, когда в кабинет вошла женщина в синей вязаной кофте. По фото на стенде я вспомнила, что дама работает в бухгалтерии и зовут ее Валентина Акимовна. Ну, примерно так. То есть очевидно это и есть та самая "Валя", которая сбила мне цену.
   Пока я размышляла, дама ринулась в атаку:
   - Лида, - растянула она в приторной улыбке тонкие губы с растекшейся дешевой бордовой помадой. - Говорят, ты мыльце продаешь.
   - Кто говорит? - внимательно посмотрела на нее я.
   - Ну... - чуть смутилась Валентина Акимовна, - ходят слухи...
   - Слухам верить нельзя, - заявила я и долила воды в чашку. - Как правило, слухи врут. Я так понимаю, вы по штатному пришли? На шестой вагоноремонтный? Так мы же на понедельник договорились. Я как раз всё подготовила, осталось разложить по папкам. Завтра утром отдам.
   - Да нет, - узкий лобик, тщательно отретушированный тональным кремом "Балет", пошел морщинами и ретушь чуть растрескалась. - Я точно знаю, что это ты продаешь мыло, Лида. И продаешь его дорого. Ты знаешь, что наживаться на товарищах некрасиво! Поэтому я по-хорошему предлагаю, продай за три. Ну, в крайнем случае - за четыре продай всем, а мне - за три.
   Выдав это рацпредложение, она умолкла и выжидательно уставилась на меня.
   - Валентина Акимовна, - изобразила недоумение я. - Вы это о чем сейчас? Если не по штатному, то ничем больше помочь не могу. Уж извините. Обед скоро заканчивается, я бы еще чаю хотела успеть попить.
   - Вот значит, как, - измазанный помадой рот превратился в куриную гузку. - Зря ты это, Горшкова. Очень зря.
   Я преувеличенно громко отхлебнула чаю и пододвинула к себе стопочку документов.
   - Ты пожалеешь, - прошипела Валентина Акимовна и коралловые бусы обиженно звякнули о стеклярусную чешскую брошь, - Я тебе это обещаю.
   Я пожала плечами и уставилась в бумаги.
   Валентина Акимовна еще потопталась у двери, но, видя, что я не реагирую, вышла вон, оставив напоследок вонючее облачко сладковато-гвоздичных духов.
   Фух! Мда-а-а, что тут можно сказать - умею я наживать врагов на ровном месте! И Тонька тоже еще. Сама с этим мылом прицепилась, как репей, продай мол, начальнице на подарок надо, и девочки просят, а потом мало того, что цену сбить хотела, так еще и меня с потрохами сдала. Отсюда главный вывод: на работе ничего больше такого. Народ здесь лучезарно-приветливый, да только с виду. Впрочем, среди людей так повелось еще от Авеля и Каина. Хотя жалко, я-то думала, что у Лидочки хоть Тоня подруга. А оно вон как.
  
   Немного посокрушавшись, я вышла на свой участок. Ежевичные заросли угрожающе щерились шипами. Я окинула взглядом оставшийся кусок и поняла, что не осилю. Из дальних кустов доносился возвышенно-философский спор на тему "ты меня уважаешь", органически вплетаясь в какую-то унылую симфоническую музыку, которой щедро одаривал нас динамик. А мне снова предстояло лезть в колючки, "через тернии к звездам", так сказать...
   Ухватив покрепче грабли, я уже почти отважилась приступить к работе, как сзади раздалось деликатное покашливание.
   Передо мной стоял интеллигентного вида человек при галстуке, в голубой рубашке и роговых очках на длинном носу. Впечатление портили лиловые подтяжки, которые он постоянно мял и теребил.
   - Лидия Степановна, - вежливо проблеял очкарик (голос у него оказался неожиданно тонким). - Скажите, пожалуйста, а Валерий Анатольевич на меня сильно ругается?
   "Хм, знать бы еще кто ты такой, мил человек", - подумала я, - "а также, куда девался не к ночи упомянутый Валерий Анатольевич...". Но вслух дипломатично ответила:
   - Ну, вы же сами знаете, какой Горшков...
   - Да-аа-а, - вздохнул очкарик и от избытка чувств так дернул подтяжку, что она смачно шлепнула его по впалой груди. Очкарик жалобно ойкнул и подскочил.
   Я изобразила сочувствие и ждала, чем все это закончится.
   - Лидия Степановна! - приложил руки к груди очкарик, - я вас очень прошу! Нет, я вас умоляю! Передайте, пожалуйста Валерию Анатольевичу вот пока это, - очкарик сконфуженно протянул мне небольшой сверток и горячо зашептал:
   - Здесь триста рублей. Пересчитайте, пожалуйста. Остальные я отдам через полтора-два месяца. Я обязательно всё отдам. Клянусь!
   - Да я-то вам верю, верю, - похлопала очкарика по плечу я, забирая деньги. - Но что подумает Горшков. Ну, вы же понимаете...
   - Лидия Степановна! - чуть не подпрыгнул очкарик и так рванул подтяжку, что она чуть не оторвалась, - Прошу вас, заступитесь перед супругом! Вы же знаете, Линьков никогда слово не нарушает! Да! Не нарушает! Я лишь прошу подождать.
   Очкарик еще что-то взволнованно вещал, клялся и божился, что все будет хорошо и Линьков не такой. Я так поняла, это он отдал Горшкову то ли долг, то ли взнос. Знать бы еще, что лидочкин супруг с этим буратиной на подтяжках мутит. Но в любом случае, это особого значения не имеет. И денег этих Горшкову не видать.
   Я сунула сверток в карман и мстительно ухмыльнулась. Очкарик, истолковав мою улыбку как жест толерантности и безусловной поддержки, еще немного посотрясал воздух и, наконец, ретировался. А я бросила грабли, схватила какой-то кусок шланга из кучи мусора и, водрузив его на плечо для производственной конспирации (как учил меня Иваныч), пошла искать Тоню.
   Сперва нужно вернуть деньги за лоферы...
  
  
   А вот дома меня уже ждали.
   В комнате за столом сидели Горшков с мамашей и пили чай.
   Мадам Горшкова, и по совместительству лидочкина свекровь, была неожиданно видной розовощекой дамой с решительно сдвинутыми бровями. Следы былой красоты не могли испортить даже крашенные хной химические завитушки, ни чрезмерно-голубые тени на веках.
   В комнате царил форменный разгром: вся мебель сдвинута, какие-то чемоданы, коробочки и узлы заполняли почти все и так небольшое пространство. Горшков, бледный и растерянный, смотрел куда-то перед собой остолбенелым взглядом. Когда я вошла, он уронил ложку.
   - О! Гость в дом - хозяевам радость! - гостеприимно воскликнула я и обозначила улыбку. - Добрый вечер, добрый вечер, гости дорогие!
   - Лидия, не фиглярствуй, - поморщилась свекровь. - У нас к тебе серьезный разговор.
   - Как неожиданно! - всплеснула я руками, - Представьте себе, у меня к вам тоже.
   - Лидия, твое поведение крайне возмутительно, - проигнорировала мои слова свекровь. - Ты как себя с мужем ведешь?! Ты что это себе позволяешь таким тоном разговаривать?! Да еще на глазах у соседей. Что люди скажут?! Ты что, хочешь всю карьеру Валерию сломать? Он кандидат в члены партии, а ты, ничтожество, тут такие скандалы устраиваешь!
   Я аж опешила от такого напора.
   - Что, Лидия, забыла уже, как мы тебя от дурдома спасли! Одели, обули! На работу устроили! А ты? Вся твоя благодарность - в подлости! Мерзость какая! Пригрели змеюку на груди!
   Я поперхнулась воздухом.
   - У Валерия слабый желудок, ты же знаешь! - продолжала распинаться свекровь. - А ты за его питанием совсем не следишь! Рубашки и те выгладить нормально не можешь! Руки из жопы! Да что ты за хозяйка такая! Он тебя, перестарка, из жалости замуж взял, а то так бы и сидела навечно в старых девах людям на смех! А ты?! Чем ты отплатила за все?!!! А?!! Отвечай!
   Услышав про дурдом, я основательно зависла.
   Видя, что Лидочка не собирается отвечать, свекровь взвизгнула:
   - Валерий! Ты чего молчишь?!
   Горшков отмер и вякнул нечто невразумительное.
   - В общем так, Лидия! - решительно хлопнула по столу свекровь. - Нужно спасать ситуацию. Я поживу тут пока с вами, помогу тебе, подскажу, по-женски. Мы же родичи, должны мириться.
   - Как тут? ­- вытаращилась я. - Где тут?
   - Да, тут, - величественным кивком подтвердила свекровь. - У вас тут.
   - А спать вы где будете? - я даже не могла удивляться. - У нас всего одна кровать. Втроем ляжем? Будете нам подсказывать в нужных моментах? Или как?
   - Нет, ну ты посмотри! - всплеснула руками мамашка Горшкова. - Лидия, ты как со старшими разговариваешь?! Кто тебе позволил таким тоном с матерью своего супруга говорить?
   - Вы на вопрос не ответили, мать моего супруга.
   - Ляжешь на раскладушке пока, Валерий поспит сегодня на полу, а завтра ему диван привезут. А я на кровати лягу.
   - Прекрасно, - растянула губы в улыбку я. - Вы просто прекрасно все распланировали. Вот только со мной согласовать почему-то забыли. Или же не сочли нужным. Так я напомню: вообще-то я здесь хозяйка. И как хозяйка заявляю - жить будете у себя, дорогая мама.
   - О нет! - прошипела свекровушка. - Никакая ты здесь не хозяйка, Лидия. Комната принадлежит Валерию. Ты здесь даже не прописана. Так что мой сын будет решать, кого пускать жить, а кого - нет.
   - Чудесно, - кивнула я. - Насколько я понимаю, я прописана на Ворошилова. Но квартиру почему-то заняла некая Оличка Горшкова. Мою квартиру. Которую именно мне завещала тетя. Вот туда я и пойду сейчас жить.
   - Да ты посмотри не нее! - сорвалась свекровь. - Иродище какое! Готова ребенка на улицу выгнать, лишь бы самой хорошо было. И ты там не прописана! Ты в общаге строймашевской прописана, забыла? И это я договаривалась о твоей прописке по своим связям!
   - Кстати о ребенке, - я уже прикидывала, как буду отвоевывать квартиру, - нужно не забыть завтра с утра органы опеки оповестить, что за ребенком никто не следит, в квартире антисанитария, Оличка водит мужиков, подозреваю, что женатых, ведет антисоциальный образ жизни. Соседи с радостью все подтвердят.
   - Да какое твое дело, мразь! - взревела свекровь. - Своих детей нет, так ты на чужих бросаешься!
   - И, кстати, Оличка и Светочка Горшковы, они тебе каким боком родичи, Валера? - супруг вздрогнул и впервые посмотрел на меня долгим взглядом. По мере разглядывания Лидочки уши, лоб и щеки у него все больше и больше краснели и, наконец, приобрели ярко-бордовый цвет.
   Я даже испугалась, что у него сейчас инсульт случится. Но не случился. Вместо этого, Валерий вдруг психанул:
   - Это же мой костюм! Мама, вы это видите? Она одела мой костюм!
   - Да погоди ты с костюмом, Валера! - отмахнулась свекровь, - давай сперва с квартирой разберемся!
   - Мама! - не унимался супруг, - Вы не понимаете! Она же испортила мой костюм! Финский, между прочим. Я его из Ленинграда привез...
   - Заткнись! - синхронно со свекровью гаркнули мы на Горшкова.
   От неожиданности все опешили и на миг воцарилась тишина.
   - Мама, - завелся опять Горшков, - когда вы говорили, что все это ненадолго, вы не сказали, что она мои вещи будет носить. Я так не договаривался. Я не хочу больше всего этого, мама! Уберите от меня эту женщину!
   - Заткнись, дурак, - цыкнула свекровь, но было уже поздно. Пазл сложился, я врубилась в ситуацию и расхохоталась:
   - Так вот для чего все это было! Ради квартиры, да? Нашел бедную дурочку в сложной жизненной ситуации, утешил, изобразил любовь, женился. А сами с мамашкой потихоньку квартирку отжать хотели. Полгода потерпеть, зато квартира в центре будет, двухкомнатная. Чудесная схема. Вот только дурочка-то не дурочкой оказалась и быстро все поняла.
   - Мразь! - закричала свекровь. Супруг сидел, беззвучно открывая и закрывая рот, как выброшенный на берег окунь.
   - Сама мразь, - устало ответила я. - Я вот завтра в милицию заявление напишу, как вы схему провернуть хотели. Посадят вас за мошенничество, как пить дать, посадят.
   - А ничего ты не сделаешь, - вдруг ощерилась свекровь (черт, я даже имени ее не знаю), - мы сейчас скорую вызовем и в дурку тебя сдадим. У меня знакомый профессор есть, я договорюсь, ты пожизненным овощем сидеть там будешь.
   - Не сдадите, - покачала головой я. - Во-первых, я вменяема, и любая экспертиза это подтвердит. Во-вторых, наш скандал все соседи слышали, и угрозы ваши точно. Так что свидетели будут. И, в-третьих, если Лидочку в дурку сдадите, то на карьере вашего сыночка можно поставить крест - сразу разнесется, как он молодую жену до дурки довел, чтобы квартиру отобрать.
   - А вот сейчас и посмотрим, - не унималась свекровь, - Валера, иди к Грубякиным, звони в скорую. Скажи, эпилептический припадок опять случился, и она на людей бросается.
   Горшков нерешительно взглянул на мать, затем перевел взгляд на меня, опять покраснел и начал подниматься.
   - Сядь! - припечатала я. - Валерий, ты же взрослый вменяемый мужик, что ты мамочку случаешь? У тебя сейчас есть шанс все обратно отыграть: я сегодня пойду переночую к соседке, утром пока буду на работе, ты заберешь Олечку из моей квартиры. Я туда въеду и буду там жить. И завтра же подадим заявление на развод. Детей у нас нет, это причина весомая, твоя карьера и репутация не пострадают, мы тихо и спокойно разведемся и будем дальше жить, как ни в чем не бывало.
   Горшков задумался и перевел взгляд на мать.
   - Валера, - не дала я ему времени на раздумья. Ты, конечно, можешь сейчас бежать звонить, пытаться упрятать меня в дурку. И может быть даже у тебя это и получится. И даже если меня там надолго засадят, то ты пойми - этот профессор не вечный, стопроцентно уже старенький, так что он через пору лет переставится и я выйду на свободу. И это будет быстро или очень быстро. А потом твою жизнь я превращу в ад. И мне за это ничего не будет. Ведь я буду после дурки, со справкой. Так как, Валера, хочешь всю жизнь жить и оглядываться от страха, или же ты сейчас принимаешь правильное решение, как нормальный мужик, и мы тихо разводимся и остаемся каждый при своих интересах? Решай.
   И Валера решился: он просто молча кивнул, но уже и это был хоть какой-то сдвиг...
  
   Собирала я лидочкины вещи под аккомпанемент воплей свекровушки (и как только Горшков ее терпит?), все это время супруг сидел молча, бледный, как статуя херувима в склепе.
   Думаю, и греко-персидские войны и даже кровопролитные сражения Архейского союза в сумме все равно поиграли бы в суровой битве лидочкиной свекрови, которая насмерть стояла за каждую дешевую алюминиевую ложку, за каждое линялое полотенце.
   - Ты куда это посуду нашу тянешь?! А ну, на место положи! Я все вижу! - хваталась за сердце свекровушка.
   - Я взяла одну тарелку...
   - Положи, я сказала! - умирающим голосом причитала она, демонстративно капая валерьянку в стакан с водой. - Десять... одиннадцать... по миру, дрянь такая, пустит нас...
   Я открыла шкаф и вытащила тоненькую стопочку лидочкиных вещей. Подумала и добавила простыню и наволочку. Это, очевидно, оказалось последней каплей. Не выдержав, она метнулась к лидочкиному чемоданчику и принялась лихорадочно выбрасывать оттуда вещи прямо на пол. Стакан с валерьянкой сиротливо остался на столе, ароматизируя все вокруг тошнотворным больничным запахом.
   - Что вы делаете? - аж опешила я.
   - Не позволю каждой аферистке наживаться за счет моего сына! - шипела свекровь, швыряя лидочкину кофту в сторону, туда же в кучу полетели старые брюки, шарф, и даже штопанный-перештопанный бюстгальтер.
   - МамО, вы хоть трусы мне оставьте, - не удержалась я.
   - Не тобой куплено! - процедила свекровь, руки ее тряслись.
   - В каком смысле не мной? - мне вконец все это надоело. Барахла не жалко, но дело принципа: таким людям стоит уступить хоть в чем-то - и проблем потом не оберешься.
   - Это все Валерий покупал! - зло сверкнула глазами свекровь.
   - Даааа? - начала тихо закипать я. - А на какие такие шиши он это все покупал? Давайте тогда сравним, какая зарплата у ПТУшного преподавателя кружка пения на полставки и у работницы транспортной промышленности?! Почему это у Лидочки... в смысле у меня... элементарной одежды нету, а у Горшкова весь шкаф дефицитными шмотками забит?
   - Да как ты смеешь! Валерочка - творческий человек! Его концерты уважаемые люди города смотрят, ему нужно быть представительным! Это тебе не в конторе штаны протирать... - категорически отрезала свекровь, но была перебита мной:
   - Смотрю, среди Горшковых, куда ни плюнь - сплошь творческие люди! И, кстати, почему и за квартиру на Ворошилова, и за эту комнату плачу только я? Прекрасно все продумано - Валерий и Ольга творческие люди, значит за все квартиры пусть платит Лида. Богема, паразитирующая на шее пролетариата, да? И за продукты для богемы плачу тоже я. Ведь Валерочка покушать любит все только свеженькое и самое вкусненькое. Давайте дорогая мамО, тогда подсчитаем, сколько и когда было уплачено мной и разделим все хотя бы напополам...
   - Да ты...! Ты...! - свекровь побагровела так, что я испугалась.
   - Что я? И зачем Вы мой старый бюстгальтер забрали? Валерочка носить будет? Вряд ли Олечка это наденет, любовник ей небось импортные дарит, а вам такое уже не надо, остается Валерочка?
   - Не смей завидовать Олечке, дрянь такая! - цыкнула свекровь.
   - Да чему тут завидовать? - удивилась я. - Далеко не самая юная женщина с прицепом, без собственной жилплощади, да еще с женатым спуталась. Вот уж повод для зависти...
   Не знаю, куда зарулил бы наш спор, но вдруг распахнулась дверь и на пороге возникла Клавдия Брониславовна, лично. Окинув наше семейство внимательным взглядом, она немедленно расплылась в елейной улыбке:
   - Элеонора Рудольфовна, дорогая, здравствуйте! Сколько лет, сколько зим! А я слышу - вроде ваш голос. Невестку повоспитывать решили? Ну, правильно, правильно, нынче молодежь такая некультурная пошла... Лидии еще повезло за Валерия замуж выйти. Может, и станет человеком... хоть когда-нибудь...
   Я аж поперхнулась от неожиданности.
   - А вот моя Зинаида жизнь сгубила. Такая умница, красавица, а как на скрипочке она в детстве играла, и - на тебе - выскочила за этого крановщика. Теперь всю жизнь под откос, и себе, и матери... - на подрумяненной морщинистой щеке Клавдии Брониславовны блеснула слезинка.
   - Здравствуйте-здравствуйте, достопочтенная Клавдия Брониславовна, - самым разлюбезным тоном проворковала свекровь (ну надо же - она у нас аж целая Элеонора Рудольфовна, оказывается. Не абы как!). - Как здоровьице ваше, соседка? Как жизнь? Все еще в одиночестве?
   - Ой, а куда это вы на ночь глядя переезжаете? - медоточиво проигнорировала последнюю подколку Клавдия Брониславовна, окидывая жадным от любопытства взглядом разгромленную комнату.
   ­- Да вот, Валерочка, наконец-то прозрел, - поделилась свекровь, зыркнув на меня искоса ненавидящим взглядом.
   - А что случилось? - глаза Клавдии Брониславовны заискрились от предвкушения новостей.
   - Понял, что пригрели мы змеюку на груди! - продолжила лить патоку свекровушка. - Подобрали, руку помощи протянули, отмыли, накормили, на работу пристроили, а оно вон как все обернулось...
   - Неужто Лидку выгнать решили? - радостно всплеснула руками Клавдия Брониславовна. - Вот это новость!
   - Да, вы же сами видите - не пара они явно, - скорбно поджала губы свекровь и подхватила стакан с валерьянкой. - Как сокол и курица.
   Вот прям сейчас совсем обидно стало - мало того, что последние трусы отбирают, так еще и курицей обозвали. Еле-еле сдержалась, чтоб не расхохотаться.
   - Да уж, - со вздохом согласилась Клавдия Брониславовна (вот кто бы сомневался!) и окинула меня снисходительным взглядом, - Но все что ни делается, все к лучшему... все к лучшему ... Ах, дорогая Элеонора Рудольфовна, вас можно только поздравить. Вот если бы моя Зинаида прозрела - я бы так радовалась, так радовалась... Вы только представьте, вот бы у них с Валерием пара красивая получилась...
   Свекровушка, которая в этот момент решила отпить капли, поперхнулась и закашлялась.
   - Валера, постучи! - просипела она.
   Валера истуканом продолжал сидеть за столом, пришлось постучать мне.
   - Тише ты, - фыркнула свекровь, продышавшись, - спину мне решила сломать?!
   - Мдааа, неблагодарная ты, Лидия, - поддакнула Клавдия Брониславовна.
   Она с невыносимо мудрым видом еще поразглагольствовала о нравах современной молодежи, но видя, что все на взводе, вскоре ретировалась.
   - Ну, ты посмотри на нее! - всплеснула руками свекровь, как только дверь за соседкой закрылась. - Зинаиду свою она нам сватает! Да кому нужна твоя Зинаида! Радовалась бы, что этот дурак Грубякин взял ее с тремя детьми. Еще и четвертого сразу заделали. И на своей жилплощади, между прочим, прописал. И кормит всех, включая Клавдию.
   Серпентарий какой-то...

Глава 6.

  
   Утро понедельника встретило меня смачным таким пинком.
   Подскочив, спросонья я долго не могла понять, где я и что происходит. Оказалось, это Петров зашел попить водички на кухню и наступил на меня.
   - Лидка, епть! - ошарашенно отпрянул он. - Ты что здесь делаешь?
   - Сплю, - зевнула я, поёжившись от предрассветного холода.
   За окном только-только начинало светать. Часов пять утра, наверное.
   - А чего на кухне? - вяло полюбопытствовал Петров, жадно припадая к крану с водой.
   - Для разнообразия, решила вот, - отмахнулась я. Не станешь же ему объяснять, что планировала переночевать у Риммы Марковны, но ее не было дома. Дверь оказалась заперта. Поэтому взяла старое одеяло (под причитания лидочкиной свекрови) и постелила на полу на кухне. Кое-как передремала, на полу холодно, да и одеяло было одно.
   - А чего ко мне не пошла? - Петров закрутил кран и подошел к холодильникам, - ты не помнишь, где у Марковны капуста была? Она хорошо капусту делает. Рассольчик знатный, до костей продирает.
   Он полез в холодильник, и вытащил оттуда начатую трехлитровую банку с капустой.
   - Пойду я, Лидка. Что-то совсем штормит меня, - пожаловался он хрипло. - Ты это... приходи если что, место есть, постелю на диване. Не дело это - на полу молодой девке спать.
   - Да я уже встаю, - я подтянула под себя затекшие холодные ноги. - Все равно не усну больше.
   - Так вечером приходи, ночевать все равно где-то надо, - Петров жалобно скривился и потер висок, - аспирин у тебя вряд ли сейчас есть, правильно? Колокольня трещит, ужас. На погоду, что ли?
   - Пить меньше надо! - донеслось из коридора зинкино хихиканье, хлопнула дверь в ванную и послышался шум льющейся воды.
   - Слова, ёпэрэсэтэ, не скажи, - обиделся Петров, - вот свалишь ты, Лидка, и я тут один против кодлы Грубякиных и Горшковых останусь. Хана мне будет.
   Он вздохнул и, шаркая ногами, поплелся к себе.
   Из ванной вышла Зинаида в замотанном на голове тюрбаном застиранном полотенце и с сигаретой в зубах. Переступив через меня, она подошла к окну, и задымила в форточку:
   - Слышь, колись, Лидка, за что тебя Горшок выгнал? Вряд ли за измену, у тебя ж ни кожи, ни рожи, кто там поведется. А так-то ты и жрать готовишь, и обстирываешь его. Да еще и всю зарплату до копейки отдаешь.
   - А в тебе что Грубякин нашел? - ответила я, скатывая одеяло.
   Нужно отсюда уходить, сейчас если Клавдия Брониславовна с Элеонорой Рудольфовной проснутся - сразу начнется второй акт марлезонского балета.
   - Я красивая, - флегматично выпустила струйку дыма Зинка. - И в меру глупая. Как раз, чтобы нравиться мужчинам.
   Я промолчала. В чем-то она была права.
   - А еще у меня стервозная мамочка, - продолжала она, затягиваясь. - И это очень большой плюс.
   Я только вытаращилась на нее.
   - Да, именно плюс, - снисходительно улыбнулась Зинка. - Мужчина должен видеть конкретного врага, от которого нужно защищать свою женщину. Тогда он себя чувствует мужиком. И враг, желательно, чтобы был неопасным, чтобы защищать нетрудно было. А если этого всего нет - то ему вся эта игра в семью быстро надоедает. Я знаю, что говорю. Грубякин у меня четвертый. Официально если. Так что, думаю, ты сама во всем виновата - мамочка Валеру против тебя накрутила, а нужно было наоборот. И теперь ты осталась с голой жопой, даже переночевать негде, а Горшку новую невесту быстро найдут.
   - Уже, считай нашли, - не удержалась я.
   - Да ты что? - заинтересовалась Зинка. - И кто же эта несчастная?
   - Ты, - хихикнула я. - Твоя мамочка с моей, уже почти бывшей, свекровушкой вчера все распланировали.
   - Да ну ее! - отмахнулась Зинка и затушила сигарету в кадке с гортензией Риммы Марковны. - Меня нужно любить, лелеять и содержать, а Горшок сам ленивый и эгоистичный. Ему не жена, ему служанка нужна. Нееет, я хоть и дурочка, но не настолько.
   Она вышла с кухни, а я осталась сидеть на скрученном одеяле и пыталась понять, как Лидочка могла поверить такому, как этот Горшков.
  
  
  
   Колесно-роликовый участок ВЧДР-4 ДЕПО "Монорельс" встретил меня рабочим шумом и суетой. Прикрывая и пряча захваченный с собой чемоданчик с вещами, я постаралась побыстрее проскользнуть к себе. До обеда нужно было переделать огромную кучу работы. А в обеденный перерыв мы должны были с Горшковым идти в ЗАГС подавать заявление на развод. Вечером, я надеюсь попасть в свою квартиру. Вот такой вот план-минимум, и он меня окрылял!
  
  

Здесь небольшое, но важное, отступление

   В кабинете заседали ответственные товарищи. Слово взяла высокая тощая женщина из комиссии:
   - Товарищи, - хорошо поставленным голосом сообщила она. - Мы провели проверку, по результатам составили акт, где указали на недостатки и требуем мер по улучшению качества выпускаемой продукции, по усилению работы с кадрами и внедрению комплексной системы управления качеством. Речь Л. И. Брежнева на Пленуме ЦК КПСС ставит конкретные задачи перед всей страной и, в частности, перед депо "Монорельс". Товарищи, разрешите вам напомнить, что сказал уважаемый Леонид Ильич на Пленуме: "Главные направления такой работы, это - всемерное развертывание социалистического соревнования, его ориентация на качественные показатели, борьба за выполнение встречных планов, это - поддержка и распространение передового опыта, передовых форм и методов работы, способствующих повышению производительности труда...", - тощая женщина отпила из стакана и продолжила:
   - И в связи с этим, товарищи, мы выносим вопрос о недостаточности проявления передовых производственных инициатив от работников депо! В центр всех наших усилий должна быть поставлена мобилизация трудящихся на выполнение заданий последнего года пятилетки. Задания плана 1980 года непростые. Но они должны быть выполнены и превзойдены. Что нужно для этого? Нужно создать обстановку высокой требовательности, организованности, творческого отношения к делу на всех участках народного хозяйства, в каждой производственной ячейке. А у вас в депо "Монорельс", уважаемые товарищи, эта работа выполняется формально!
   Толстый мужичок из комиссии важно кивнул в подтверждение, а руководство депо в лице директора товарища Бабанина Д.Д. нахмурилось и принялось отчаянно что-то черкать на листочке.
   - Позвольте, товарищи, - взял слово Иван Аркадьевич. - Все мы понимаем, что социалистическая экономика немыслима без укрепления централизованного начала. Вместе с тем и в политике, и в экономике централизма нам нужен демократический, открывающий широкий простор инициативе снизу. И у нас, в депо "Монорельс", такая инициатива всячески поддерживается.
   - Приведите конкретные примеры, - вякнул толстый мужичок и протер вспотевший лоб носовым платком.
   Бабанин Д.Д. помрачнел и внимательно взглянул на Ивана Аркадьевича сквозь очки.
   - Да вот хоть бы такой пример, - Иван Аркадьевич с видом фокусника достал из папки листочек. - Вот здесь у меня рацпредложение с обоснованием нового улучшенного подхода к каталогизации документов. Подготовлено Горшковой Лидией Степановной, молодым работником нашей конторы. И это только один из примеров. Я это к тому, товарищи, что такая работа у нас выполняется. Любая инициатива снизу в депо - наш ничем не заменимый резерв в ускорении экономического развития.
  
   По окончанию совещания, через пять минут в кабинете у директора.
   - Кто такая эта Горшкова? - задал вопрос товарищ Бабанин Д.Д.
   - Молодая конторщица, инициативный работник, - ответил Иван Аркадьевич. - Она и стенгазету к Дню космонавтики готовила, и ряд других предложений. К примеру, опросник для оценки эмоционального выгорания работников депо. Ведет активную общественную деятельность. Природоохранную вроде. Я уточню.
   - Присмотритесь к ней, - кивнул товарищ Бабанин Д.Д., - мы должны всячески поощрять инициативных работников, особенно молодых.
   Иван Аркадьевич пометил в блокноте...
  
  

Глава 6 (продолжение)

  
   Тем временем я уже минут двадцать стояла у проходной и ждала Горшкова. Мы договорились сбегать в ЗАГС, но он опаздывал, и я уже начала нервничать...
   Двадцать пять минут...
   Двадцать семь...
   Прошло тридцать минут, и я поняла, что никто уже не придет. Обеденный перерыв скоро закончится, а я все еще топчусь на проходной... в одиночестве.
   Гад!
   Струсил... Или же достопочтенная Элеонора итить ее Рудольфовна переиграла сценарий...
   И что теперь делать? Завтра будет неделя, как я пребываю в этом мире, в теле Лидочки Горшковой, и до сих пор ни пулемет не изобрела, ни миллионером не стала. Наоборот - денег нет (если не считать заначку от Линькова), с квартирой не решено, карьера в тупике, да что там говорить, - даже развестись толком, и то не могу. А ведь еще надо о жизни Лидочки все выяснить: кто она, откуда, кто родители, где живут, есть ли сестры-братья, почему свекровь угрожала психбольницей, как она попалась в сети Горшковых с этой квартирой и так далее. Вопросы роились и будоражили измученный мозг, хотелось куда-то бежать, что-то делать, но сейчас это было невозможно. Уйти с работы посреди рабочего дня мне никто не позволит, оставалось тихо кипеть праведным гневом. А учитывая то, что на обед я не попала и всю ночь провела в отнюдь не самых комфортных условиях, толерантности мне это тоже не добавляло.
   Я устало сидела в кабинете, уставившись на изъязвлённую некачественной побелкой стену, и тихо сатанела от злости, рабочий день тянулся со скоростью пожилой флегматичной улитки и все никак не желал заканчиваться.
   Когда до вожделенного гудка оставалось каких-то двадцать минут, ко мне вдруг вломилась Зоя Смирнова. Лицо ее было красным:
   - У тебя веревка есть?! - с порога выдала она.
   - Зачем?
   - Повешусь! - рявкнула Смирнова и плюхнулась на стул. - Мыло у тебя есть, я знаю, осталось только веревку найти...
   В принципе начало было интригующее, но не сегодня. Я молча встала, вытащила из шкафа моток канцелярской бечевки, которой мы папки для архива перевязываем, и также молча протянула Зое.
   - Что это? - округлила глаза Смирнова.
   - Веревка, - ответила я. - она тонкая, но твой вес должна выдержать. Мыло, увы, дать не могу - дома оставила. Поищи в туалете, там вроде с утра было.
   Лицо Смирновой побледнело, затем пошло пятнами, со сдавленным всхлипом она бросилась вон. Из коридора донеслись ее рыдания.
   Я равнодушно пожала плечами и вернула бечевку на место, в шкаф.
   Тут бы хоть со своими проблемами разобраться...
  
   Мои мысли, наконец-то, прервал долгожданный гудок, и я ринулась домой. Однако, выйти из здания не успела - меня перехватили.
   - Лидия Степановна! - окликнул Иван Аркадьевич. - Задержитесь, пожалуйста. Есть важный разговор. Давайте пройдем в мой кабинет.
   - Что вы хотели, Иван Аркадьевич? - не самым любезным тоном отрезала я.
   - Вы так торопитесь? - поразился большой начальник.
   - Вы же видите, - проскрежетала я. Понимаю, что с начальством так разговаривать нельзя, но мое терпение внезапно закончилось, и будь что будет. - Гудок был, рабочий день закончился, имею законное право уйти домой.
   - Что-то случилось, Лидия Степановна? - участливо взял меня под локоток Иван Аркадьевич, и слезы сами брызнули у меня из глаз.
   - Ну, будет, будет, - пытался успокоить меня он. - Расскажите, что у вас произошло, может быть, я смогу помочь.
   Чередуя всхлипы с рыданиями, я скомкано поведала Ивану Аркадьевичу свою невеселую ситуацию: и ночевать негде, и супруг не пришел разводиться, и квартиру отбирают, и денег нет, и на работе начальница травит, и вообще - все очень-очень плохо.
   - Мда... дела, - задумался Иван Аркадьевич.
   Я смущенно топталась, пытаясь одновременно и вытереть слезы, и не размазать остатки туши.
   - Вот что, - внезапно безапелляционно рубанул рукой Иван Аркадьевич. - Сделаем так: вы сейчас сходите умойтесь, затем зайдите ко мне в кабинет. А я тем временем сделаю звоночек куда надо, и мы подумаем, чем вам можно помочь и как. Партия своих не бросает, товарищ Горшкова. Вы же член Партии?
   - Нннет, - икнула я. - Но очень мечтаю.
   - Тем более, - усмехнулся Иван Аркадьевич. - Надо заявление писать.
   Я ошарашенно кивнула.
   - Да, и вот еще, Лидия Степановна - "вспомнил" Иван Аркадьевич. - Прихватите-ка анкетку по психологии, которую вы мне в прошлый раз хотели показать. Заодно и ее рассмотрим.
   Я, конечно, удивилась, но виду не подала.
  
  
   Через двадцать минут в кабинете Ивана Аркадьевича:
   - Так, Лидия Степановна, - он поправил очки, когда я скромно уселась на краешке стула. - Расклад такой: завтра я даю вам условный отгул, то есть утром вы, как обычно, покажетесь на работе, затем к полдесятого идете в ЗАГС и пишете заявление. Без очереди. Скажете секретарю, что пришли по записи к товарищу Овчинниковой. Как зовут - не знаю, по инициалам значится как М.И. Развод вам дадут максимально быстро, тем более общих детей с супругом у вас нет. Ваш супруг завтра тоже будет, я позвонил ему на работу и попросил наших товарищей посодействовать его сознательности. Это - раз.
   Я лишь молча внимала.
   - Сегодня у нас уже седьмое апреля, угу-угу... - Иван Аркадьевич наморщил лоб и черканул загогулину в календарике. - Значит, до 14 апреля включительно вы будете жить в рабочем профилактории имени Орджоникидзе, что в Комсомольском микрорайоне. Знаете, где это? Петроапостольский, если по-старому.
   Я на всякий случай кивнула. Найду как-то.
   - Прекрасно, - позволил себе обозначить улыбку Иван Аркадьевич. - Там еще голубые ели растут. Не потеряетесь. Конечно, до работы добираться далековато, зато поживете с комфортом пока все не уладится. Заодно и подлечитесь. Нервы надо беречь, товарищ Горшкова. Партии нужны надежные и здоровые соратники.
   Иван Аркадьевич подмигнул и продолжил:
   - Теперь смотрите дальше. С вашей квартирой мы посмотрим, что можно сделать. Сначала проверим, что там с наследством, законы нарушать нельзя. Если убедимся, что все в порядке, в рамках советского законодательства - тогда и будем этот вопрос решать. И теперь самое главное. В общем ситуация такая: нам необходимо, чтобы вы, Лидия Степановна, выступили от имени молодых рабочих нашего депо с рационализаторскими инициативами. Завтра вечером, в шесть, будет расширенное заседание технического совета и ваш доклад мы включим в повестку. Все детали уточните завтра утром у товарища Чайкиной.
   "Это Аллочка" - догадалась я.
   Доклад не должен быть большим. Минут семь-десять, не больше, - продолжил Иван Аркадьевич. - Расскажите то же, что вы рассказывали мне, только более ёмко. Сможете?
   Я кивнула.
   - Хотя нет, - забарабанил по столу пальцами Иван Аркадьевич. - Давайте поступим чуть по-другому: после обеденного перерыва, примерно в три часа, зайдете ко мне и зачитаете свой доклад. Надо сперва вас послушать.
   - Я опять кивнула и начала записывать в блокнот.
   - Теперь следующее. - Иван Аркадьевич снял телефонную трубку, - товарищ Бронников, а пригласи-ка ты ко мне нашего Палыча... Как это его нет? .. Ааа, ясно-ясно, забыл я... что?.... ну, тогда пусть Пахомова сама и зайдет.
   Иван Аркадьевич бросил трубку и вперил в меня пристальный взгляд:
   - Одежды нормальной, как я понимаю, тоже нет?
   Я покраснела и попыталась незаметно одернуть старую лидочкину юбку.
   - В этом выступать перед комиссией не годится. - Нахмурился Иван Аркадьевич. - Нужен скромный, но приличный костюм или платье, которое соответствует образу советского труженика... то есть труженицы.
   В кабинет осторожно постучали и в приоткрытую дверь просочилась рыхлая невысокая женщина в черном спецхалате, испачканном на рукавах мелом.
   - Алевтина Никитична, заходи, - нетерпеливо махнул рукой он. Женщина колобком вкатилась в кабинет и замерла.
   - Познакомься, - жестом фокусника изобразил непонятный жест Иван Аркадьевич. - Это Лидия Степановна Горшкова. Наш молодой рационализатор. Завтра она должна выступить перед министерской комиссией с докладом. А соответствующей одежды нет. Что будем делать?
   - Да что же я могу сказать, - заныла Алевтина Никитична плаксивым голосом. - У нас поставщик от фабрики "Серп и молот" опять всю партию товара задержал. Я уже сто раз говорила, но никто ж меня не слушает. А с "Зорей" договор истек и новый на подписи у товарища Бабанина. Уже месяц как лежит...
   - Значит, нужно изыскать возможности, Аля! - рявкнул Иван Аркадьевич и фонтан нытья вмиг иссяк.
   - Ну, если только... - замялась Алевтина Никитична, - с прошлого квартала остались талоны в "Ателье Минбыта".
   - А они за сутки костюм успеют сделать? - поморщился Иван Аркадьевич.
   - Да у них всегда все есть, - хмыкнула Алевтина Никитична и осеклась под тяжелым взглядом хозяина кабинета. - А там чуток туда-сюда подогнать-поправить - дело нехитрое.
   - Вот и замечательно, - вздохнул Иван Аркадьевич и перевел взгляд на меня. - Значит так, талоны получите у товарища Пахомовой, и она сейчас же прозвонит в ателье, предупредит их. Купите там себе одежду. В общем, как хотите, но, чтобы завтра товарищи из Министерства не сомневались, что наши молодые прогрессивные рационализаторы и инициативная молодежь пользуется поддержкой Партии во всем, и на них могут равняться остальные. Алевтина Никитична, я тебя больше не задерживаю.
   Не успела колобкообразная дама упорхнуть, как Иван Аркадьевич уже жал кнопку коммутатора:
   - Альберт. Зайди быстренько.
   Через минуту на пороге возник высокий брюнет в синем костюме, при галстуке.
   - Альберт, - устало потер виски Иван Аркадьевич, - выдай товарищу Горшковой сто рублей из кассы взаимопомощи под расписку по моему распоряжению. Основание завтра Аллочка подготовит и занесет.
   - Но...эээ.... - попытался возразить брюнет.
   - Не возникай, - вздохнул Иван Аркадьевич. - Молодой работник в сложной жизненной ситуации. Нужно помочь, а не глупые инстинкты мелкого собственника тут демонстрировать!
   Я сидела и только успевала глазами хлопать. Озадачив всех вокруг, Иван Аркадьевич занялся мной:
   - Так что за эмоциональное выгорание вы хотели у нас изучать? Расскажите кратко и ёмко.
   Ну, я и рассказала. Так, что ого-го и ух! Уж что-то, а эта темка в моем времени прокормила не одного менеджера.
   В результате разошлись мы с Иваном Аркадьевичем весьма довольные друг другом.
  
  
   В смятении чувств я шла по коридору промзоны к складским помещениям, в недрах которых, по древним легендам нашего депо, обитала завхозиха. Мой карман приятно оттягивали десять червонцев, которые выдал под расписку Альберт, а в голове был сумбур. В моем времени все давно отвыкли, что кто-то на работе может вот так вот взять и одним махом решить все твои проблемы. Я ведь даже и подумать не могла, что кто-то мне здесь поможет. Понятно, что отрабатывать придется, и гораздо больше, чем в меня вложили, но на данный момент прям гора с плеч.
   - Горшкова! - из щели между контейнерами помахала Алевтина Никитична. - Сюда иди!
   Я заторопилась за колобкообразной завхозихой, стараясь не отставать. Невзирая на свою внешнюю неповоротливость, передвигалась она между бочек, каких-то стеллажей и контейнеров с ловкостью заправского эквилибриста.
   Наконец, она нырнула в неприметную дверь в бетонной стене. Я последовала за ней и оказалась в большом полутемном складском помещении, забитом мешками и ящиками. В помещении пахло цементной пылью и свежей древесной стружкой. Я чихнула и зябко поёжилась.
   - Здесь жди, - угрюмо буркнула Алевтина Никитична и скрылась в соседнем боксе.
   Не успела я осмотреться, как она уже вернулась, протягивая три талона:
   - На, вот, раз Иван Аркадьевич велел, - проворчала, смерив меня недовольным взглядом, - не пойму только, с чего вдруг такие привилегии?
   - Да как сказать... муж выгнал, жить негде, все вещи отобрал, даже старый бюстгальтер, - скороговоркой отрапортовала я. - Сегодня переночевала на полу в кухне нашей коммуналки, а Иван Аркадьевич вот в профилакторий на неделю пока определил пожить. Обещает с жильем помочь. А одежда нужна, чтобы завтра на комиссии министерской выступить. У меня же только вот, что на мне, осталось.
   - Ох, ты ж, боженьки, - ахнула Алевтина Никитична. - Вот делааа... Ты хоть ела сегодня?
   Я пожала плечами:
   - Утром не было возможности, сами понимаете, они же там вдвоем со свекровью были... в обед прождала супруга, чтобы в ЗАГС идти заявление писать, а вечером еще не успела...
   - Ай-яй-яй, - покачала головой завхозиха. - Идем-ка!
   Мы вошли в небольшую комнатушку, почти чулан. Судя по продавленному дивану, столу и крашеному синей масляной краской стеллажу с ключами - это была каморка сторожа. Но сейчас он еще не подошел, и комнатка пустовала.
   - Садись, хоть чаю попьем, - пробормотала завхозиха и передо мной материализовалась банка с чуть теплой гречневой кашей и бутерброд с салом. - Ложку вот держи и вперед, сейчас чайник вскипит.
   Я не стала выделываться и быстро замолотила ложкой. С голодухи каша показалась мне необычайно вкусной, рассыпчатой, зажаренной мелкими сочными шкварками с луком и морковкой. Тем временем Алевтина Никитична плеснула в пузатую чашку заварки, долила кипятком и щедро насыпала аж три ложки сахара.
   - Тебе сладкий нужен, - буркнула она, помешивая ложечкой, - чтоб силы, значит, вернуть. Пей давай.
   Пока я блаженно пила обжигающе-сладкий чай, она куда-то вышла. Не успела я допить, как Алевтина Никитична вернулась. В руках у нее были два свертка.
   - Держи вот, - проворчала она, глядя исподлобья.
   - Что это? - удивилась я. Развернув бумагу обнаружила махровое полотенце, две простыни и наволочку, все белого цвета, с синими штампами. Во втором свертке была желтая эмалированная кружка с нарисованной на боку вишенкой и маленький кипятильничек.
   - Бери, бери, тебе нынче все пригодится, - она ловко замотала все обратно. - Знаю, как тебе сейчас, сама такая же была. Мы с Иваном Аркадьевичем из одного детдома, только я на пять лет раньше выпустилась. Так-то...
  
  
   "Ателье Минбыта" располагалось недалеко от депо, в большом кирпичном здании, на втором этаже. Точнее ателье занимало весь этаж. С лестницы посетитель попадал сразу в стихию Изиды: здесь повсюду царили шевиотовые ткани, благородные муаровые драпировки и отрезы пурпурного бархата. Манекены стройными шеренгами благонравно выстроились в центре зала и соперничали за лучший наряд, затмевая друг друга. По стенам, словно в каком-нибудь Версале, владычествовали грандиозные юнкерские зеркала, монументальные трюмо с барельефными изображениями рыхлозадых серафимов и херувимов, а некоторые из них были столь огромны, что отражали даже висевшее на противоположной стене эпическое полотно с какой-то то ли битвой, то ли оргией полуголых целлюлитных божков и богинь в белоснежных тогах. На блестящем паркетном полу стояли напольные вазы темного пупырчатого стекла, увитые виноградными листьями и гроздьями. В общем, в стиле "дорого-богато".
   Посетителей в "Ателье Минбыта" не было.
   Я уже минут пять взирала на все это безумное великолепие, а мастера всё не было. Наконец, из соседнего зала вышла женщина с сантиметровой лентой на шее. Увидев меня, она так удивилась, словно я привидение:
   - Не обслуживаем! - возмущенно сообщила она.
   - Я от Алевтины Никитичны Пахомовой. Она вам разве не звонила? - я помахала талонами.
   - Ах, вы от Алечки? - мгновенно подобрела женщина. - Это вам к Веронике Рудольфовне. Я позову.
   Женщина упорхнула, одарив на прощание мимолетной улыбкой:
   - Вероничка Рудольфовна! - донесся из второго зала ее щебет, - тут к вам дамочка пришла, от Алечки.
   Буквально через мгновение в зал вышла то ли мадам, то ли мадмуазель, про таких говорят "без возраста". Пышные кудри (парик?) были перетянуты на лбу пестрой тесемкой, с бомбошками.
   - Добрый день, дорогая, - глубоким грудным голосом поздоровалась она. - Алечка мне звонила. Давайте талоны сюда. Прекрасно, прекрасно. Итак, я вас слушаю.
   Она стрельнула глазами на лидочкин потертый чемоданчик, но предпочла сделать вид, что ничего не заметила.
   В результате часового общения я оказалась обладательницей темно-голубого вельветового платья, строгого сарафана из серой костюмной ткани и бледно-зеленого жакета средней длины. Даже перешивать особо не пришлось. И хоть я стала беднее на двести семнадцать рублей, но все вещи были из очень дорогих качественных тканей, так что носить буду долго и денег не жалко.
   А еще удалось разжиться беретом молочно-белого оттенка из тонкой шерсти (хорошо, что мыло свекровь не увидела, так что небольшой презентик из двух брусочков сделал Вероничку Рудольфовну очень сговорчивой). Как раз сейчас можно носить. В том числе и в помещении. У Лидочки изначально были пережженные химические кудряшки, я попыталась их хоть как-то выпрямить, к тому же волосы отросли и темные корни некрасиво диссонировали с волосами, которые к тому же смылись и теперь были некрасиво-желтоватыми. А под беретом будет не видно.
  
  
   Тепло распрощавшись с Вероничкой Рудольфовной, я села на трамвай и покатила в Комсомольский микрорайон, где среди голубых елей я буду целую неделю жить в рабочем профилактории имени Орджоникидзе!
  
  
   В зарослях долговязых елей притаилось одноэтажное вытянутое буквой Г здание, облицованное ноздреватой плиткой канареечного цвета. Хвойный экран отсекал шум проспекта и пыль, поэтому здесь царила относительная тишина и чуть повышенная влажность, насыщенная запахом молодых клейких иголок. Где-то среди ветвей мелодично посвистывала птичка.
   Перехватив покрепче чемоданчик, я шагнула в полумрак мраморного вестибюля и огляделась. Рецепшена как такового не было, у кадки с китайской розой, за столиком дежурного, сидела строгая сухенькая старушка, закутанная в оренбургский платок. Увидев меня, она сначала уткнулась носом в толстую тетрадь в коленкоровой обложке, сверилась с записями, и лишь затем соизволила обратиться:
   - Вы - Горшкова?
   - Да.
   - Что же вы так опаздываете, милочка? Моя смена закончилась полчаса назад, а я тут сижу, жду вас, - она негодующе покачала головой, поправляя очки в роговой оправе. - Проходите уже быстрее, присаживайтесь.
   Я послушно уселась.
   Вздыхая, старушка тщательно измерила мне давление, рост, вес, температуру. Строгим голосом велела сказать "А". Записав все в тетрадь, она передала меня девице в белом безукоризненном халате, и я прошла за нею в длинный коридор.
   - Будете жить в комнате номер четыре. Там на троих. Но пока никого нет. Так что будете одна, - сообщила девица авторитетным тоном. - Уже поздно. На ужин вы опоздали. Но я оставила вам кефир. Завтра Сима Васильевна пропишет диету. Горячий завтрак с семи до девяти. Хотя вам же далеко добираться. Тогда приходите полседьмого. Я им скажу. Только не опаздывайте, пожалуйста, остынет. Если станет холодно - можете взять одеяло с другой кровати. Все равно пока никого нету.
   Я с уважением оценила советский сервис и человечное отношение.
   - И завтра с работы не опаздывайте, - продолжила тем временем девица. - В восемь тридцать будет лекция. "Профилактика и симптомы чесотки". Лектор товарищ Громадушкин.
   Тут я обалдела и попыталась это осмыслить.
   - Я в шесть утра поставлю вам под дверь баночки для анализов. И направление, - сменила тему девица, - Вы потом оставите все в комнате номер один. Ваша медицинская карта с вами?
   Я отрицательно помотала головой.
   - А в каком вы отделении поликлиники по месту прописки?
   Здесь я вообще зависла. Но, к счастью, бойкой девушке не нужны были мои ответы.
   - Ладно, разберемся сами, - подвела итог девица. - До лекции было бы хорошо, чтобы вы успели пройти небольшое обследование.
   - Уколы будут? - упавшим голосом, поинтересовалась я.
   - И уколы, и капельницы, - подтвердила мои худшие опасения девушка. - Времени у вас мало, так что за небольшой промежуток времени нужно пройти максимум процедур.
   Я чуть не взвыла.
   - Вот мы и пришли, - отперла двери девушка. - Душ по коридору налево. Женская туалетная комната - напротив душевой. Телевизор - во внутреннем вестибюле... воооон за теми колоннами. В одиннадцать отбой. При уходе ключ нужно сдавать дежурной. Если что - обращайтесь. Меня зовут Лена.
   Я поблагодарила и вот, наконец, одна.
   В комнате пахло чистотой и хозяйственным мылом. Стены до середины окрашены масляной краской. С побеленного потолка уныло смотрит белый абажур. В темнеющем окне меж накрахмаленных занавесок отражается противоположная стена с бронзовой чеканкой советских полярников и инструкцией по технике безопасности. Я зябко поёжилась. Хотя было не жарко, открыла форточку проветрить. Кроватей на панцирной сетке три, все украшены никелированными блестящими бомбошками и накрыты трикотажными покрывалами с серо-зелеными узбекскими ромбами. На каждой кровати - стопка белоснежного белья с такими же печатями, как на подаренных мне Алевтиной Никитичной. Надо будет поблагодарить милую женщину. В углу небольшой шкаф, внутри три вешалки, на полке - три серых солдатских одеяла. На внутренней дверце шкафа - перечень вещей с написанными от руки инвентаризационными номерами. Возле каждой кровати тумбочка. Три мягких стула. На столе поднос с гранеными стаканами и красный пузатый графин матового стекла. В углу примостился отставленный заботливой Леной стакан кефира и кусочек хлеба с кружочком желтоватого масла сверху.
   Я с комфортом устроилась, перекусила и вытащила листы писчей бумаги - нужно продумать и набросать тезисы доклада. Так-то содержание не представляло для меня, как директора по управлению персоналом из двадцать первого века, никаких проблем, доклады были отточены сотнями совещаний, но здесь главная и самая сложная задача - выдержать все идеологически правильно и, более того, максимально привлекательно для комиссии и моего руководства. Особенно для моего руководства. Начинать отрабатывать бонусы придется уже сейчас.
   Я писала, писала, вычеркивала, опять писала, вносила правки. Постаралась использовать и техники НЛП, и переговорные психотехники, и коммуникативные приемы... Процесс неожиданно так увлек, что очнулась я далеко за полночь, да и то, из-за того, что проходившая мимо строгая Лена заметила свет после отбоя. Меня пожурили и отправили спать, невзирая на вялые попытки к сопротивлению. И только уже лежа в кровати, на хрустящей белоснежной простыне, я поняла, насколько вымоталась за эти дни, и физически, и морально.
   "А жизнь-то налаживается...", - успела подумать я, прежде чем рухнула в объятия Морфея.
  
  

Глава 7.

  
   Утро началось, едва рассвело. Бдительная Лена разбудила ровно в шесть.
   К половине седьмого я уже входила в стерильную столовую. На завтрак дали салат "Витаминный", с морской капустой и тертой морковкой, жиденькую молочную кашу, пресный омлет, некрепкий чай и кусочек хлеба.
   Что ж, вполне ожидаемо. Видимо неизвестная Сима Васильевна прописала Лидочке диету от ожирения.
   Покончив со скучным завтраком, я прихватила талоны на диетический обед в столовой нашего депо, и отправилась на работу. В вестибюле глянула на себя в зеркало и осталась условно удовлетворена строгим видом молодой полной женщины в сером офисном сарафане и белой рубашке (две рубашки я не вернула Горшкову, а еще же в химчистке одна, надо на неделе забрать). Берет цвета топленого молока полностью закрывал испорченные волосы. Деловой облик портило весеннее пальто дачной расцветки, но других вариантов все равно не было, придется пока походить, в чем есть, с надеждой, что через пару дней потеплеет.
  
  
   Моя интуиция не подвела: только я вошла в кабинет и сняла пальто, как в дверном проеме возник Иван Аркадьевич. Оглядев меня, он одобрительно кивнул:
   - Лидия Степановна, доброе утро. Как вам наш профилакторий? Удалось отдохнуть?
   - Доброе утро, Иван Аркадьевич, - улыбнулась я. - Спасибо вам большое, профилакторий просто замечательный. И сотрудники очень чуткие. А вот отдохнуть особо не удалось.
   Видя, как удивленно поморщился Иван Аркадьевич, я скороговоркой продолжила:
   - Я доклад написала. Решила не откладывать на рабочий день, вдруг форс-мажор какой возникнет. А так основной текст у меня готов, в течение дня внесу только небольшие правки и отрепетирую речь. Ну... или вдруг какая-то светлая мысль осенит...
   - Нет, нет, светлых мыслей нам не надо, - пробормотал Иван Аркадьевич, читая текст моего доклада, и нахмурился. - Так-так-так...
   У меня неприятно засосало под ложечкой. Я обреченно стояла, ожидала разгон.
   - Ну что ж, Лидия Степановна, - вдруг расцвел улыбкой Иван Аркадьевич, возвращая мне листочек. - Неплохо, очень даже неплохо. И идеологически грамотно, что радует.
   Я с облегчением принялась благодарить за такую оценку.
   - Осталось теперь хорошо выступить, - заметил Иван Аркадьевич. - Вы выступать перед большой аудиторией не боитесь, я надеюсь?
   Я заверила, что не боюсь.
   - А заявление в члены Партии вы написали? - вдруг спохватился Иван Аркадьевич.
   - Эмммм... - замялась я, вспомнив, что абсолютно не в курсе, была ли Лидочка комсомолкой, - дело в том, что часть моих документов я не могу найти.
   - И что? - не понял моего замешательства Иван Аркадьевич, - заявление напишите прямо сейчас, год на кандидатский стаж, проявите себя. За это время мы потихоньку проведем проверку и соберем рекомендации от членов партии.
   - Да нет же, не в том дело! - запереживала я. - Я ведь не была в комсомоле!
   - Жаль, - нахмурился Иван Аркадьевич, - вы мне показались более сознательной, товарищ Горшкова.
   - Осознаю, что заблуждалась, - понурила голову я.
   - То, что вы не являетесь комсомолкой, это, конечно, большой минус, - заметил Иван Аркадьевич, - но вам значительно больше двадцати лет, так что наличие значка ВЛКСМ не обязательно. Особенно если есть или будут достижения.
   - Достижения будут, - твердо пообещала я и села писать заявление.
  
  
   В ЗАГС я чуть не опоздала.
   Ворвавшись к товарищу Овчинниковой, которая М.И. (кстати, Марьей Ивановной она оказалась, ну кто б сомневался!), меня усадили заполнять какие-то бланки. Пока писала, появился Горшков. Был он скорбно надут и страдальчески кроток. Зато в новом импортном костюме. Даже не поздоровавшись и едва взглянув на меня тихим мученическим взором (пальтишко я предусмотрительно не стала расстегивать, а то не дай бог увидит свою рубашку - истерика на весь ЗАГС обеспечена), сел заполнять нужные строки в заявлении.
   Минут через семь мы, наконец-то, поставили свои подписи, заверяющие обоюдное согласие на ликвидацию еще одной ячейки общества, получили квитанцию и молча вышли из кабинета.
   Да, фамилию я оставила Горшкова. Дело в том, что среди лидочкиных бумаг я нашла свидетельство о рождении, и там Лидочка значилась как Лидия Степановна Скобелева. Фамилия Скобелева благозвучнее, чем Горшкова. Но из подзабытых уроков истории я помнила, что Скобелев был то ли каким-то весьма левым эсером, то ли условно-оппозиционным меньшевиком, точно не скажу, я их всегда путала, но в любом случае мне противопоказаны любые ассоциации с врагами партии и народа. Я и так для всех странная. А вот Горшкова - простая мужицкая фамилия, как говорится "от сохи, от лопаты". Именно то, что мне сейчас нужно.
   Пока шли по длинному-длинному коридору сквозь толпу людей с совершенно разным спектром эмоций: от робкой застенчивости держащихся за руки мечтательных юношей и девушек, радостной гордости отцов новорожденных, до утирающих слезы теток в черных косынках и раздраженно надутых мужчин и женщин, предпочитающих не смотреть друг другу в глаза, - я всё думала, как спросить почти бывшего супруга о судьбе квартиры на Ворошилова, чтобы не вспугнуть.
   Пока думала, Гошков развернулся и ушел, старательно пряча взгляд.
   Вот ведь...
  
  
   Обедала я согласно щедро выданным в профилактории талонам.
   В соответствии с вердиктом Симы Васильевны, мне полагалось: салат из огурцов, синеватый овощной суп с перловкой, паровой биточек из чего-то условно-рыбного, и неаппетитная даже на вид ячная каша. Все недосоленное. Вместо чая - отвар шиповника.
   На десерт выдали морковно-яблочное суфле без сахара, которое я тоскливо тут же отодвинула в сторону, исподтишка бросая голодные взгляды на чужие тарелки.
   Внезапно поймав себя на том, что настроение испортилось, я удивилась. В той, прошлой жизни, я придерживалась ЗОЖ, фанаткой, конечно, не была, но старалась не нарушать (вредные привычки в виде курения и ликеров - исключительно в редкие дни отпуска с Жоркой). Я периодически занималась в тренажерном зале, в бассейн ходила дважды в неделю. Каждый вторник - русская баня с можжевеловым или дубовым веником и обязательным "упасть в сугроб" зимой или прыжком в озеро с холодной водой летом. И это, не считая ежеутренней зарядки и регулярных прогулок на свежем воздухе. Фаст-фуд у нас дома был под запретом, за редким исключением. В еде старались придерживаться разумной умеренности. А вот Лидочка была обжорой. И результат - налицо. При ее молодом возрасте выглядит как расплывшаяся тетка, лет на десять старше. И постоянно хочется есть. Точнее - ЖРАТЬ!
   "Ну, ничего, Лидия Степановна, вот я за тебя теперь возьмусь", - злорадно пообещала я. После попадания в прошлое, все эти дни было недосуг, силы уходили на элементарное "осмотреться - выжить". Зато сейчас, благодаря Ивану Аркадьевичу и несравненной Симе Васильевне, все условия созданы для приведения этого рыхлого тела в божеский вид. Чем я и собиралась заняться, решительно придвинув к себе стакан с отваром шиповника и мерзкое морковно-яблочное суфле с травянистым вкусом.
   Мою задумчивость прервал резкий звук. Вздрогнув от неожиданности, я подняла глаза. Надо мной стояла, уперев руки в бока Зоя Смирнова и, судя по ее решительному виду и косым взглядам ее подруг, мне сейчас предстоял как минимум скандал.
   И я не ошиблась.
  
  
  
   - Прия-я-ятненького аппетита! - пакостливым голосом протянула Зоя и плюхнулась на стул, напротив. - Смотрю сидим так спокойненько, Горшкова, обедаем...
   Одна из девушек, в очках с толстыми стеклами, с готовностью хихикнула. Зоя зыркнула на нее, мол рано еще.
   - Спасибо, - упорно жуя омерзительное суфле, пробормотала я.
   - Вкусно тебе? - с издевкой продолжила Зоя.
   - Угу, - кивнула я и пододвинула к ней тарелку. - Хочешь попробовать? Угощайся, говорят, очень полезно.
   - Да нет, Горшкова, - покачала головой Зоя и отодвинула тарелку мне обратно, - некогда нам тут трапезы разводить. Кому-то же и работать приходится, пока другие прохлаждаются...
   - Сочувствую, - вздохнула я и брезгливо отправила в рот ложку с невнятно-буроватой жижей. - Тяжко небось, без обеда и ужина, сутками напролет?
   - Ты издеваешься, Горшкова?! - не выдержала Зоя.
   - Отнюдь, - скривилась я и волевым усилием проглотила осклизлую массу (хуже только паровой пудинг из кабачков). Очевидно Зоя восприняла мою гримасу на свой счет, потому что глаза ее опасно сузились:
   - Горшкова! - зоин голос зазвенел. - Ты пропустила вчера собрание.
   - Вот как? - удивилась я. - Что за собрание?
   - Рабочее вечернее собрание! - пошла в наступление Зоя. - Первомай на носу, парад, маёвка и торжественный концерт - раз. День победы - два. А ведь еще День космонавтики через пару дней! И все это мы одни должны готовить?
   - Конечно нет, Зоя, - я решительно отодвинула тарелку с остатками суфле. - Я в корне не согласна с такой постановкой проблемы. Более того, считаю, что справедливо будет разделить обязанности по подготовке между всеми поровну. Почему меня на собрание не позвали? Почему я лишь случайно узнаю об этом от тебя в кулуарах, в обеденное время? Небось все роли уже между собой разделили? Мне хоть что-то оставили, я надеюсь?
   - Ну... - опешила Зоя. - ээээ.. Горшкова, ты что, серьезно хочешь принимать участие?
   - Обязательно, - кивнула я и решительно отпила бурду из шиповника. Мда, не пина колада... и даже не мохито...ну, ладно, осталось шесть дней всего...
   - Горшкова, ну, тогда будешь в самодеятельном концерте к Дню космонавтики выступать, - обрадованно начала Зоя.
   - Ой, здорово! - воскликнула я. - А можно я два номера покажу? Хотя погоди... наверное, не получится. К Дню космонавтики я сделала стенгазету. Сама подумай, если наша стенгазета победит и будет выбрана для представления от всего депо, то мне еще придется доделывать ее. И когда я, по-твоему, успею подготовить номера для концерта?
   - Нууу... - задумалась Зоя. - А если не победит?
   - Нужно дождаться результатов, - пожала плечами я. - Сегодня-завтра должны сообщить.
   - Но за два дня ты не успеешь подготовить даже один номер, - нахмурилась Зоя.
   - Не успею, - грустно сказала я, - поэтому к Дню космонавтики меня не привлекай.
   - Тогда на Первомай скажешь речь.... - опять начала Зоя. - И концерт потом будет. Нужно петь в хоре.
   - О! В хоре петь я люблю! - обрадовалась я и тут же показательно закручинилась. - Но я сегодня делаю доклад от молодых рационализаторов нашего депо. И в любом случае, по результатам мне будут ответственные поручения. Поэтому к Первомайской демонстрации качественно подготовиться не успею. И репетиции хора буду пропускать, а это не дело.
   - Что за доклад? - недоверчиво переспросила Зоя.
   - Не могу говорить, - улыбнулась я. - Спроси Ивана Аркадьевича. Он курирует.
   - А к Дню Победы? - расстроенно спросила Зоя.
   - Вот к Дню Победы я смогу, - успокоила ее я. - Но это не точно. Не от меня зависит, ты же понимаешь... Давай ближе к концу месяца опять вернемся к этому вопросу.
   Расстроенная Зоя ушла, а я про себя коварно ухмыльнулась. Первое правило офисного клерка - ни от чего не отказываться, с готовностью на все соглашаться, вот только "сделать это не совсем могу, потому что..." и кучу контраргументов нужно привести. Срабатывает почти стопроцентно и повода для претензий ни у кого нет. В моем времени уже научились противодействовать таким манипуляциям, в сети миллиард коучей и гуру учат как это сделать наиболее быстро и эффективно. А в этом времени народ доверчив и простодушен. То, что надо!
  
  
   Оставалось еще минут двадцать до конца обеденного перерыва, и я хотела уединиться в кабинете и потренировать выступление. Увы, мои чаяниям сбыться было не суждено. Не успела выйти из столовой, как меня позвали на проходную.
   Пока шла, терялась в догадках. Кому я нужна?
   Однозначно, кроме Горшкова больше никому. Наверное, они с мамочкой что-то новенькое придумали. Неужто станет мириться? На кону двухкомнатная квартира как-никак. Или решил развод не давать? Так Иван Аркадьевич обещал, что все пучком будет. Значит, остается квартирный вопрос.
   Но я ошиблась. Частично ошиблась.
   На проходной меня ожидала "демоническая женщина", Олечка Горшкова.
   Увидев ее я завистливо вздохнула: вот почему одним бог дает все, а другим - нос картошкой, короткие ноги и обвислую почти до уровня коленей задницу?
   Но, впрочем, это риторический вопрос. Так было всегда, так есть и так будет.
   И в моем времени, и в этом.
   В этот раз Олечка была в шикарной вишневой куртке. Джинсы и каблуки удлиняли и без того бесконечно длинные ноги. Волосы она собрала в высокий хвост. Увидев меня, Олечка захлопала густыми ресницами, умело подкрашенными импортной тушью:
   - Лидочка, здравствуйте! Как дела у вас? А Светланка про вас спрашивает и спрашивает, всё время. Очень уж вы ей понравились, - простодушно разулыбалась она, и мне на миг стало стыдно.
   - Здравствуйте, Ольга, - ответила я и молча уставилась на Олечку. Помогать вести разговор не буду. Посмотрим, чего ей от меня нужно. Хотя я, конечно, догадываюсь.
   Моя интуиция меня не подвела. Олечка, чуть помявшись и видя, что я продолжаю молчать, сообщила:
   - Лидочка. Мама сказала, что вы выгоняете нас на улицу? Я не верю этому!
   - Все правильно сказала ваша мама, - ответила я. - Квартира моя и вы должны были освободить ее. Еще вчера.
   Прекрасные черные глаза Олечки налились слезами. Она взмахнула ресницами и одна слезинка аккуратно скатилась по щеке:
   - Лидочка... - всхлипнула она, - но куда же мы пойдем? На улице так холодно...
   Этот чувственный спич, по всей видимости, должен был растопить ледяное сердце злой женщины, которая выгоняет двух сироток на улицу. Вот только бедная сиротка стояла вся в импортных шмотках, благоухая отнюдь даже не "Красной Москвой", а чем-то забугорно-элитным, а злая ведьма временно ютится в рабочем профилактории, и не знает, где придется ночевать через неделю.
   - В каком смысле "куда пойдем"? - пожала плечами я. - Вы где прописаны, гражданка Горшкова? Небось, у мамочки, Элеоноры, итить ее, Рудольфовны?
   Олечка чуть покраснела, и я поняла, что попала в точку.
   - И что, мамочка вас домой, по месту прописки, не пускает? Квартира у нее на сколько комнат?
   - Две... - всхлипнула "демоническая женщина".
   - И что, в двухкомнатной квартире не смогут разместиться две женщины с ребенком?
   - Вы не понимаете! - экспрессивно тряхнула головой Олечка и чешские гранатовые подвески красиво зазвенели. - Не понимаете! Мама! Она... она очень суровый человек! А я - творческая личность, мне свобода нужна!
   - И поэтому вы с братом и мамочкой решили провернуть аферу и отобрать мою квартиру? - хмыкнула я. - И вопрос, где буду жить я, вас совершенно не беспокоит?
   - Но вас же вроде прописали в общежитии, - неуверенно протянула Ольга. Видно, что данный вопрос ей даже не приходил в голову.
   - Замечательно, - хмыкнула я. - Просто прекрасно! В результате этой авантюры вы получаете мою двухкомнатную квартиру, Элеонора Рудольфовна остается одна тоже в двухкомнатной квартире, а я буду прописана где-то примерно в общежитии!
   - Но вы же одна, - с обезоруживающей детской улыбкой сообщила Олечка, - поживете там немножко, потом вам квартиру дадут... ну, или комнату.
   - Потом - это лет через пятнадцать? - рассмеялась я и съехидничала. - А почему бы вам, Ольга, не пожить в общежитии? С ребенком вам квартиру дадут быстрее... лет через восемь.
   - В общежитии? - ужаснулась Олечка. - Нет, вы шутите!
   - В общем так, Ольга, - мне это все надоело, да и обеденный перерыв вот-вот закончится. - У вас есть день-два, чтобы собрать вещи и покинуть мою квартиру. Ключи оставьте у соседки снизу Натальи. Это та, которую вы регулярно затапливаете, уточняю.
   - Нет! - воскликнула она. - Вы сами виноваты! Сами! Я пожалуюсь Льву Юрьевичу! У вас будут большие неприятности, вот увидите! Раз не хотите по-хорошему!
   Даже исказившееся от злобы ее лицо оставалось все таким же прекрасным.
   Да, "демонические женщины" - они такие. А Лев Юрьевич, это, очевидно, и есть тот обкомовский "опиюс", который весело проводит время с Олечкой. Ну, что ж, пришла пора посмотреть на него.
   - Передайте Льву Юрьевичу, что я готова с ним встретиться, - сообщила я (надеюсь, большая рыба клюнет)...
  
  
   После разговоров с "демонической женщиной" я загрустила. С такими людьми всегда трудно: с виду они ангелочки, а на самом-то деле... И чувствуешь себя после таких разговоров лет на сто старше.
   В общем, из нашего диалога стало понятным, что Олечка уцепилась за лидочкину квартиру с упорством бульдога и не отдаст ее никому и ни за что. И вот как с нею воевать? Все самые сложные и самые логические аргументы она умело разбивала одним лишь взмахом ресниц. Ее "опиюс", Лев Юрьевич, однозначно фигура декоративная. Ему-то и Олечка нужна лишь для встреч, не больше. Иначе он бы давно уже ее устроил со всем комфортом. Или даже женился бы. И с квартиры ее не выгнать, это понятно. Но и отдавать квартиру Олечке я не буду. Что же делать? Подсунуть креветки в дверную обивку, чтоб завонялось? Так ребенка жалко, Светка-пипетка все время дома сидит, именно она будет дышать гадостью. Да и что мешает Олечке с помощью того же любовника обменять эту квартиру на другую? Натравить участкового? Так звали уже соседи. Не хочет он с обкомовским связываться. В то, что у Ивана Аркадьевича хоть что-то получится, я верила сугубо теоретически. И даже больше я боялась, что если он вникнет в эту проблему и найдет там какие-то юридические нестыковки, то останусь я без квартиры однозначно. На двухкомнатную квартиру в доме с улучшенной планировкой, практически в центре города, желающих найдется ой, как много.
   Что же делать?
   Однако этот вопрос пришлось отложить и остаток дня готовиться к выступлению.
  
   И вот, наконец, "час икс" настал.
   В забитом нужными людьми малом зале царила торжественная атмосфера с эмоциональным оттенком. Председатель взошел на трибуну и перед началом своей речи сказал:
   - Я, товарищи, буду краток.
   А потом проговорил больше часа. Членская масса привычно тихо внимала и лишь секретарь отстраненно хлопал рыжеватыми ресницами и почесывал логарифмической линейкой лоб. Ивана Аркадьевича я увидела во втором ряду сбоку и, глядя на него, сложно было догадаться, что он на самом деле главный режиссер всей этой театральной постановки.
   Товарищ Бабанин Д.Д. сидел в президиуме, за накрытым красной кумачовой скатертью, столом. Рядом устроился давешний толстячок из высокой комиссии. Он для виду водил карандашом по бумаге, и периодически с важным видом хмурил лоб. Тощей женщины не было. Не знаю отчего, но я порадовалась. Интуиция, наверное.
   Затем, когда стихли вялые аплодисменты, на трибуну влезла бойкая девица, то ли председатель месткома, то ли секретарь какого-то общества. Свой доклад она зачитала. К концу народ начал уже частично дремать, и на предложение председателя голосовать за всё "в целом", все оживленно согласились. Кто-то с заднего ряда даже выкрикнул: "Правильно!". Девице аплодировать не стали.
   Далее наступила очередь лысого товарища в роговых очках. Он поднялся на трибуну, налил из графина воды в стакан, громко отхлебнул, и, потея, начал выступление о необходимости пропаганды и внедрения профзнаний, и о том, как всё хорошо с профзнаниями в депо "Монорельс".
   Следом вышла Тонина начальница (Швабра) и предложила голосовать за список на поощрение к Первомаю. При этом список она не зачитала. Но народ всё равно оживился. Ей хлопали долго и воодушевленно.
   После Швабры выступил Марлен Иванович, тот старичок с аккуратной бородкой, который пару дней назад ратовал за мое нравственное воспитание. Он и сейчас свой доклад начал с идеалов коммунистической партии и правильного воспитания рабочей молодежи. Согласно его выступлению, в депо "Монорельс" с идеалами и с воспитанием молодежи было все хорошо. Более того, мы значительно опережали какое-то другое депо в этих вопросах. Ему тоже похлопали, правда неубедительно.
   А потом председательствующий сказал:
   - А сейчас, товарищи, слово для выступления предоставляется представителю прогрессивной рабочей молодежи депо "Монорельс", рационализатору-энтузиасту Горшковой Лидии Степановне.
   И вот, в полной тишине, я поднялась за трибуну...
  
   Оглядев зал, я выдержала небольшую паузу и сказала так:
  
   - Товарищи!
   Для меня большая честь быть сегодня в этом зале и представить вашему вниманию новые, прогрессивные методы работы...
   Товарищи!
    Любые перемены несут в себе новые возможности. У нас, в депо "Монорельс", работают тысяча четыреста пятьдесят человек. Это, считая все наши отделения.
   А что такое тысяча четыреста пятьдесят человек? Это много? Или мало?
   Если смотреть в масштабах нашей многомиллионной советской страны - это крайне мало. Это песчинка в океане. Но тысяча четыреста пятьдесят работающих человек - это тысяча четыреста пятьдесят личных дел. Только представьте себе - тысяча четыреста пятьдесят пухлых увесистых папок с важнейшими для каждого из этих людей документами. И все эти тысяча четыреста пятьдесят дел нужно вести, систематизировать, вовремя заполнять очередные бланки. И если взять одного конторского работника, который обслуживает все эти тысяча четыреста пятьдесят личных дел, то этот океан документации такую человеческую песчинку рано или поздно сметет.
   И ведь ошибаться нельзя. За каждым делом - человеческая судьба.
   И все это приходится делать вручную.
   В будущем, когда компьютеры и робототехника прочно войдут в нашу повседневную жизнь, такой проблемы вообще не будет. Но сейчас на это уходит огромная масса времени. Времени, которое можно было бы потратить более конструктивно, с большей пользой для страны.
   Товарищи!
   Чтобы прийти к большему, надо начинать с меньшего. Так говорил Владимир Ильич Ленин.
   Руководствуясь этими словами, я разработала и предложила опробовать и внедрить новый системный подход к каталогизации документов. Она позволяет в четыре с половиной раза быстрее и качественнее вести ваши дела. Старшие товарищи поддержали мое предложение. Сейчас мы уже подготовили необходимую документацию, оформили заявку на внедрение идеи и отправили на регистрацию в Государственный комитет Совета Министров СССР по делам изобретений и открытий.
   Но это еще не все.
   Товарищи!
   Как я уже говорила, у нас в депо "Монорельс" работают тысяча четыреста пятьдесят человек. Все они такие разные, по характеру, по опыту, по знаниям. Чтобы оценить их внутреннее состояние я подготовила анкету для оценки эмоционального выгорания работников. Ответы на шесть вопросов займут не более трех-четырех минут, а нам дадут возможность понимать, что же происходит внутри работника. Может быть ему нужен отдых? Может быть ему не хватает творчества? А может он уже давным-давно перерос свою работу и созрел до повышения? Но чтобы правильно ответить на все эти вопросы, чтобы не ошибиться, чтобы успеть при необходимости провести профессиональную коррекцию, мы должны точно знать состояние каждого из этих тысяча четырехсот пятидесяти человек.
   С помощью анкетирования мы сработаем на опережение, мы увидим, есть ли потеря интереса к привычной работе, а может быть имеет место уменьшение производительности труда, или же угасание активности, трудового рвения? Еще раз повторю: мы сработаем на опережение, мы не допустим этого. И повысим эффективность работы на восемьдесят процентов.
   И вот с этой целью мы и разработали анкету. Планируем запустить ее, если вы, товарищи, поддержите эту идею.
   А в заключение своего доклада я хочу напомнить известную старинную притчу:
   "Три человека возили в тележке камни. У одного из них спросили:
   - Что ты здесь делаешь?
   Остановившись и вытерев пот, он устало ответил:
   - Я таскаю эти проклятые камни.
   Тот же вопрос задали другому. Он ответил:
   - Я так тяжело зарабатываю деньги, чтобы прокормить большую семью.
   Третий человек, услышав тот же вопрос ответил:
   - Я строю прекрасный Город..."
   Товарищи!
   Мы сами, своим отношением, должны стать теми переменами, которые хотим увидеть в мире. Так давайте же начнем с малого!
   Спасибо за внимание!
  
   Речь я закончила в полной тишине.
   Уже спускаясь в зал, послышались первые хлопки. Пока я дошла до своего места -весь зал громыхал, аплодируя. И толстячок из комиссии, кстати, тоже хлопал.
   Я отыскала глазами Ивана Аркадьевича. Он, словно большой сытый кот, сидел и довольно улыбался. Товарищ Бабанин Д.Д., кстати, выглядел довольным тоже.
  
   Час спустя в кабинете у Ивана Аркадьевича.
   - Присаживайтесь, присаживайтесь Лидия Степановна, - радушно махнул рукой хозяин кабинета.
   По традиции я примостилась на краешке стула и приготовилась внимательно слушать.
   - Чай будете? - проявил гостеприимность Иван Аркадьевич. - С медом и сушками. И варенье вроде было. Клубничное.
   - Спасибо, но нет, - покачала головой я и добавила. - Я теперь на диете.
   - А-а-а-а-а, ну, это правильно, - согласился Иван Аркадьевич, скользнув по Лидочке бесстрастным взглядом, и мне стало грустно.
   - Да уж, Лидия Степановна, порадовали своим выступлением, что называется, - потирая ладони воскликнул Иван Аркадьевич. - Честно говоря, не ожидал. Не ожидал.
   Я скромно развела руками, мол, невиноватая я.
   - Кто бы подумал, что у нас в конторе есть такие таланты, - не унимался Иван Аркадьевич. - Где ж вы раньше-то были, а?
   - Боролась с жизненными обстоятельствами, - вздохнула я. - А талантов у меня, Иван Аркадьевич, много...
   И тут зазвонил телефон.
   - Слушаю, - сказал Иван Аркадьевич.
   Видимо, на том конце провода кто-то долго и нудно что-то ему выговаривал, так как уши Ивана Аркадьевича предательски заалели. Минуты через три краска залила все лицо, а через пять он стал пунцовым.
   - Это Сима Васильевна, - упавшим голосом сообщил Иван Аркадьевич, прикрывая рукой трубку. - Говорит, что вы опоздали на лекцию, но они вас еще ждут. В общем, Лидия Степановна, у вас есть двадцать минут...
   О нет....!!!!!!
  
  

Глава 8

  
   В двадцать минут я таки вложилась (конечно же благодаря Ивану Аркадьевичу, который любезно дал служебную машину... хотя может быть и потому что на этой машине ехала домой лично главбух и нам оказалась по пути).
   Но как бы там ни было - на лекцию я успела и теперь рваными перебежками двигалась между голубых елей. Ибо нет преград жаждущему знаний человеку на пути к вожделенной лекции о чесотке!
   Наконец, случайно спугнув по пути какого-то кота, я ввалилась в заветный вестибюль: грудь ходила ходуном, легкие вываливались в попытке ухватить хоть молекулу кислорода (лидочкина физическая форма была категорически не очень), дежурная старушка торопливо указала мне направление.
   Ворвавшись в актовый зал, я прохрипела "извините" и плюхнулась на стул в заднем ряду.
   Алчущего расширить кругозор народу было негусто: две мрачные женщины предпенсионного возраста, читающая книгу тощая девица с желтым лицом и два мужика, которые азартно резались в шахматы прямо на украшенной самодельными бумажными флажками сцене. Увидев меня, один из них, очевидно сам товарищ Громадушкин, тучный, с зачесанными назад редкими волосиками, со вздохом бросил ферзя и встал за трибуной. Достав стопку мятых перфокарт, он равнодушно скользнул по мне взглядом и забубнил:
   - Итак, наконец, мы все собрались. Товарищи, сегодня мы познакомимся с симптомами чесотки...
   В общем, если в двух словах, то из бесконечного монолога я определила у себя все шесть типов чесотки, включая норвежскую. Глянув на зал, я поняла, что такая я не одна: к концу лекции яростно чесались все, особенно желтолицая девица. Кстати, как оказалось, причина желтолицости Люси (именно так ее звали) донельзя проста: однажды она вычитала в каком-то журнале (то ли "Работница", то ли "Крестьянка") о том, что каждая советская женщина должна тщательно ухаживать за собой, желательно народными методами. Данная идея настолько запала в люсин мозг, что с этого момента она перечитала всю доступную литературу и, в результате, вывела для себя идеальную диету, согласно которой стала есть лишь деревенские сырые яйца, которые "дают цвет лица" и тертую сырую морковку, которая также значительно все улучшает. Через три месяца Люся посадила печень, почки, и еще кучу всего, а цвет лица от морковных каротинов окрасился в ярко-желтый. С тех пор, после длительного лечения, Люся раз в полгода проходит курс реабилитации в нашем профилактории.
   Эту душераздирающую, но весьма поучительную историю, поведала мне Евдокия Петровна, которая проходила вечерние процедуры вместе со мной.
   - И вот зачем все это? - осуждающе покачала неопрятно седеющей головой она, подытожив свой обличительный монолог. - Наши предки жили без всех этих диет, проживем и мы.
   Я промолчала, но Евдокия Петровна не обратила внимания и продолжила развивать тему:
   - Моя вот бабушка ходила босая до первых заморозков, и ничего - и замуж вышла и десятерых детей родила. А теперь чуть что - все поголовно волосы красят, по курортам ездят, работать, так как мы работали, никто не хочет, и разводятся сразу после свадьбы! Прошмандовки!
   Я покраснела и снимать берет передумала.
  
   Зато на работу утром я явилась окрыленная. Пока все складывается как нельзя лучше: и доклад я сделала очень даже неплохо, и начальству угодила, и крыша над головой на ближайшее время есть, а с квартирой, даст бог, все решится. Осталось найти способ повысить благосостояние и можно начинать петь песни Брежневу и изобретать автомат.
   Хихикнув, я вошла в залитый весенним солнышком кабинет и включила кипятильничек. Диета диетой, но вот крепкого чаю попить мне никто не запретит. Та бледноватая жижица, что дают в столовке профилактория, чаем имеет право называться лишь аллегорически. А мне хотелось вздребезнуться.
   Пока чай "со слоном" заваривался, я вытащила лист писчей бумаги и крепко задумалась, уставившись на сероватую поверхность: нужно правильно спланировать дальнейшие действия. Личный бренд служащего - основа для эффективной карьеры. Итак, что мы имеем на данный момент...
   Но додумать мысль мне помешали - Галка с соседнего отдела сообщила, что ко мне пришли и ждут на проходной. Удивляясь, кто это мог с самого утра прийти к Лидочке (неужто опять демоническая женщина?), и досадуя, что чай теперь придется пить холодным (мда... неудачка-постигушка), я поплелась к выходу.
   Пока шла по коридору, передумала тысячу разных вариантов, но реальность превзошла ожидания.
   На проходной - тадам! - стоял мой практически бывший супруг Горшков. От неожиданности я чуть не превратилась в статую жены Лота. Очевидно, какой-то примерно такой реакции он и ожидал, так как ухмыльнулся с видом героя-победителя. Ну, да фиг с ним, меня все эти позиционные поединки волнуют мало, тем более с ним. Поэтому я никак не показала, что меня его ухмылка задела, и выжидающе уставилась на него.
   - Смотрю, ты неплохо устроилась, Лидия, - растянув в фальшивой улыбке губы, сказал Горшков, явно оценив мое новое платье и импортные лоферы (а я порадовалась, что не одела сегодня его рубашку).
   - Спасибо, стараюсь, - вернула аналогичную улыбку я.
   - Неужели не скучаешь?
   - В смысле? - не поняла я.
   - За мной, за нашей семьей... - укоризненно вздохнул Горшков. - Ты так легко и просто разрушила нашу семью, нашу жизнь, Лидия... и я хотел спросить, ты помнишь, как мы любили...
   - Так, стоп! - прервала я.
   Знаем, проходили, сейчас начнутся сопли-стенания, а мне банально неохота тратить время и нервы.
   - Горшков, ты женился на деревенской малообразованной дурочке, точнее на моей квартире, разве из-за великой любви? Сам-то веришь? Ты заставил обслуживать себя, оплачивать твою одежду, продукты, жилье и тебе, и сестре. Опять все из-за любви? А когда дурочка вдруг взбрыкнула - сразу выгнал.
   - Я не выгонял! - возмутился Горшков. - Ты сама ушла!
   - Ну да, не выгонял, - усмехнулась я. - В комнате остался ты с мамочкой, в моей квартире - Ольга. А вот о том, куда пойду ночевать я, ты подумал? И о том, что я на полу в кухне спала, ты прекрасно знал, но тебе было пофиг. И где я жила эти дни, за какие шиши ела - тебе тоже глубоко плевать. Но внезапно, невзирая на все это, ты являешься с целью сообщить, что я разрушила семью и вспоминаешь о любви. Отсюда вопрос - тебе чего от меня надо, Горшков? Только правду говори.
   - Но мать же предлагала тебе спать на раскладушку, а я на полу...
   - Горшков! - я начала закипать, - не юли, ты на вопрос не ответил!
   - Лидия... - замямлил он.
   - Горшков! Что. Ты. Хочешь?
   - Давай начнем все заново, Лидия? Мы же любили друг друга... нам было хорошо вместе, - он внезапно упал на колени и схватил мою руку своими потными ладошками.
   - Горшков, к чему это все? Какое любили? Ты женился на мне, чтобы отжать квартиру. Лидия... то есть я... была у тебя служанкой. И ты о любви говоришь? Что, Валера, так прижало?
   - Ну мы же взрослые люди, зачем ты утрируешь все, Лидия? - Горшков поднялся с колен и брезгливо стряхнул соринку с брюк. - Я же протягиваю тебе руку помощи. Сама подумай, быть замужней и быть разведенкой - две большие разницы. Люди тебя не поймут. И родителям твоим будет стыдно. Тебя же в гости перестанут приглашать, Лидия. Ты этого хочешь?
   - Горшков, ты сейчас вот зачем сюда пришел? Потрепать мне нервы? На что ты рассчитываешь? Что я увижу тебя, забуду все обиды и с рыданиями счастья брошусь на твою грудь?
   - Нет, Лидия, я просто думал... много думал... и понял, что был неправ по отношению к тебе...
   - В общем, Горшков, иди-ка ты отсюда, - скривилась я, - и потерпи, осталось совсем немного и нас разведут. А пока не теряй времени, ищи себе другую дуру и гоняй ее крахмалить тебе каждый день рубашки. А я и так проживу. На свободе!
   Горшков ничего не ответил, зло сверкнув глазами.
   - И, кстати, с твоей стороны было бы любезно вернуть мне мою квартиру, -напомнила я.
   - Вот значит, ты как... - мрачно процедила Горшков. - Ладно. Я всё понял. Но ты еще пожалеешь, Лидия. Обещаю!
   Он круто развернулся и ушел, не оглядываясь...
  
   Вот не ходите девки замуж. Иначе может случится какой-нибудь Горшков. Я вернулась в кабинет донельзя раздраженная. Плеснула остывшего чаю в кружку и задумалась. Видимо, что-то не складывается у Горшковых с моей квартирой, раз он решил помириться. Вполне может быть, что Иван Аркадьевич начал процесс возвращения квартиры мне, хотя вроде рановато еще. Скорей всего там что-то не срослось с документами. Значит, нужно сегодня-завтра сходить найти ЖЕК и проверить домовую книгу.
   Я открыла паспорт и посмотрела - место прописки у Лидочки было: ул. 40 лет Октября, дом 3. Очевидно, это и есть то общежитие строймаша, о котором говорила лидочкина свекровь. Но вот что странно, серпасто-молоткастый паспорт был совсем новый, выдан 19 декабря 1979 года. А где тогда старый? Потеряла? Или подменили? Эх, хорошо тем попаданцам, у которых сохраняется память предыдущего хозяина! А некоторым так везет, что еще и магию какую-нибудь дают или нейросеть. Вот бы было хорошо метнуть феербол Горшкову прямо в лоб. И его мамочке. Но, к сожалению, не могу. Поэтому приходится с нуля распутывать эту мутную историю.
   Я вздохнула и вернулась к холодному чаю. Сделала глоток: а ведь неплохо. Хоть и остывший, он был крепким и терпко-ароматным. В наше время даже дорогие сорта чая не такие. И вообще, вся еда здесь обалденно вкусная. Вот хотя бы ради такой еды и стоило попасть обратно в СССР.
   Я хмыкнула: вторые сутки на диете и уже все мысли исключительно о еде. Через неделю сожру свой стол.
   Я опять вернулась к планированию, и опять не вышло: в дверь заглянула Аллочка и велела идти к Ивану Аркадьевичу, срочно. Гадая, что понадобилось большому человеку с самого утра, ведь вчера мы все детально обсудили, я пошла в полуподвальчик.
   Иван Аркадьевич был не в духе:
   - Ознакомьтесь, - раздраженно махнул рукой на мое приветствие и придвинул машинописный лист ко мне.
   Я вчиталась:
   Жалоба.
   Сообщаем о фактах вопиющего безобразия и циничного мошенничества со стороны служащей депо "Монорельс" Горшковой Лидии Степановны и просим принять соответствующие меры по недопущению подобных ситуаций в будущем.
   Лидия Степановна Горшкова, 1950 года рождения, прописанная по ул. Ворошилова, 14/21, постоянно проживающая в пер. Механизаторов, 8/2, обманным путем завладела квартирой на ул. Ворошилова, 14/21.
   В данной квартире проживает гражданка Горшкова О.Ю. с малолетним ребенком на руках, которую Горшкова Л.С. из корыстных побуждений, угрожая расправой, выгоняет на улицу с целью завладеть ее имуществом. Просим разобраться, иначе придется в судебном порядке выписывать Горшкову Л.С. из квартиры, что негативно скажется на репутации депо "Монорельс" и его руководства.
   Горшкова Л.Г. является склочным и лживым человеком, что плохо влияет на рабочие отношения в коллективе. Кроме махинаций с жильем, Горшкова Л.С. в рабочее время занимается спекуляциями импортных товаров, а также пропагандирует антисоветские и лженаучные призывы через стенгазету, что дискредитирует образ советского работника.
   Просим принять соответствующие меры.
   Подпись: неравнодушные граждане.
  
   - Что скажете, Лидия Степановна? - поинтересовался Иван Аркадьевич, когда я дочитала.
   Я аж подзависла.
   В моем времени мы давно отвыкли от такого. Подставы у нас стали тоньше и замысловатее. Пришлось напомнить себе, что я теперь живу в СССР и здесь так бывает.
   - А что тут сказать? - пожала плечами я, - у меня один ответ, но здесь, в этом кабинете, нецензурные слова вряд ли уместны.
   Иван Аркадьевич хмыкнул и забарабанил пальцами по столу:
   - Ну и как мне на это реагировать? Сообщить в органы? Уволить вас? Начать расследования и товарищеский суд? - он все больше и больше закипал, и не заметил, как машинально перешел на "ты". - Ты же понимаешь, что по головке нас за это не погладят в любом случае! Тем более засветили тебя перед комиссией!
   Я промолчала, давая время спустить пар
   - И как мне потом объяснять там, - слово "там" Иван Аркадьевич выделил, - почему внезапно наш подающий надежды молодой рационализатор оказался по уши в говнище?! Махинации с квартирами, скандал с матерью-одиночкой, спекуляции на работе! Как нам объяснять, почему мы не уследили, не провели работу, а?
   Иван Аркадьевич так шарахнул кулаком по столу, что крышечка на графине с водой испуганно дзенькнула.
   - Да ты хоть понимаешь, что теперь начнется, твою мать?! - Иван Аркадьевич поднял налитые кровью глаза. - Что молчишь?!
   - А я ничего не помню, Иван Аркадьевич, - ответила я. - У меня вся моя прошлая жизнь как в тумане. Только последняя неделя ясно. Не знаю, почему так: то ли опоили они меня, то ли амнезия какая. Понимаете, я совсем ничего не помню - ни как я замуж за этого придурка Горшкова вышла, ни кто я такая и откуда.
   Иван Аркадьевич как-то странно на меня взглянул и раздраженно дернул плечом.
   - Поэтому все, что в письме, может быть и правдой, и враньем. Мне кажется, я вляпалась в какую-то мутную историю. И вряд ли у меня хватило бы ума провернуть такую спекуляцию. Тем более квартира и так моя, тетка - моя, так зачем мне было выходить замуж, чтобы отдать квартиру каким-то третьи лицам, пусть даже это мать-одиночка?
   Иван Аркадьевич вздернул бровь.
   - Предположим я вам поверил, - нахмурился он, снова перейдя на "вы" и я поняла, что гроза если еще не миновала, то уже не так близко, - А что с квартирой делать? Вы где прописаны, товарищ Горшкова?
   - В том то и дело, что согласно паспорту - в каком-то общежитие, - ответила я. - Но паспорт новый, всего пару месяцев ему. А где старый делся - непонятно.
   Я показала развернутый паспорт Ивану Аркадьевичу и взмолилась:
   - Иван Аркадьевич, я хочу завтра отпроситься на часик и сбегать в ЖЕК, глянуть домовую книгу. Что-то слишком мутно это все.
   - Сейчас можете идти, - все еще продолжал хмуриться большой начальник.
   - Но Щука..
   - Не Щука, а Капитолина Сидоровна, - рассердился Иван Аркадьевич. - Скажете ей, что я разрешил.
   Я благодарно кивнула.
   - Потом зайдете мне, и все расскажете. Надо принимать меры.
   - Хорошо, спасибо, - благодарно улыбнулась я. - Можно идти?
   - Нет, секунду, - опять нахмурил брови Иван Аркадьевич. - А что это неравнодушные товарищи пишут о спекуляции с мылом?
   - Понятия не имею, - сделала квадратные глаза я. - Однажды мы поссорились с одной подругой-коллегой, и в знак примирения я подарила ей брусочек модного мыла. Она постеснялась, что дефицитное, а я ей сказала, что у меня еще много. Ну, чтобы она подарок приняла и не чувствовала себя смущенной. А коллеги как увидели - сразу же прицепились, чтобы я им продала, раз у меня много. Я не смогла их отшить, поэтому задрала фантастическую цену до небес, они, конечно, пофыркали, но отстали. А иначе никак. Вы же наших баб знаете.
   Иван Аркадьевич кивнул. Наших баб он знал прекрасно.
   - Потом еще Валентина Акимовна из бухгалтерии прибегала, требовала ей чуть ли не подарить это мыло. Еле отделалась от нее. И видимо кто-то еще обсуждал. Вот наш анонимщик собрал все слухи и в анонимке всё написал. Единственно, что не пойму, как один человек смог собрать обо мне компромат по работе и по моей личной жизни. Кто это?
   Я замолчала. Иван Аркадьевич сидел с задумчивым видом и машинально черкал стрелочки и кружочки в блокноте. Когда на листке уже не осталось свободного места от каляк, он очнулся и поднял на меня сердитые глаза:
   - Ну ладно, идите, - отпустил меня он.
   - А что с анонимкой? - не удержалась я.
   - Пусть у меня полежит, - махнул рукой Иван Аркадьевич, - Пока так...
  
   К Щуке я идти портить нервы не рискнула, поэтому через Галку передала что Иван Аркадьевич меня ненадолго отпустил. Галка чуть не лопнула от любопытства, но я ей не призналась куда и зачем иду.
   - Говорят, ты такую речь вчера толканула, Горшкова, - решила поддеть меня она, - ты у нас теперь молодой рационализатор, оказывается... будешь теперь деньгу за патенты лопатой грести, в Пицунду загорать ездить...
   - Не мелочись, Галя, - хмыкнула я, - в Пицунду пусть другие ездят, а лично я вот на Золотой пляж в Болгарию хочу смотаться.
   Оставив Галку с выпученными глазами переваривать информацию, я вышла на улицу, ругая себя за длинный язык.
   Здесь весна развернулась вовсю: на деревьях проклюнулись почки, одуряюще вкусно запахло клейкой молодой зеленью, а солнце так вообще сошло с ума, заливая ослепительным светом все вокруг: широкий проспект, серьезного милиционера возле будки, стайку беспечных голубей. Два мелких пацана-пионера стремглав вылетели из дверей магазинчика "Союзпечать" и помчались по дорожке. Тот, который бежал сзади, вихрастый, конопатый, звонко-звонко закричал, перекрикивая отдаленный гудок трамвая:
   - Петька, а у меня зато календарик с "Ну, погоди", давай меняться!
   Стало жарковато и я расстегнула пальто: скоро сниму этот ужас, надеюсь, навсегда. А с другой стороны, в берете тоже уже жарко, нужно что-то решать с отросшими корнями волос, срочно.
   На доске почета, я немного поразглядывала фото женщин-ударниц социалистического труда. Хорошие открытые лица, приятные улыбки. Но прически мне не понравились - у всех либо химические завивки, как у Лидочки, либо башни из волос. Нужно срочно менять моду, "башню" на голове я морально не переживу.
   Отметив для себя еще одну первоочередную задачу, я перепрыгнула лужу и чуть не пропустила нужный поворот, заглядевшись на лобастого серьезного карапуза, который сосредоточенно лупил палочками в игрушечный барабан и никак не слушался бабушку, которая тихо уговаривала его идти домой кушать котлетки.
   Старое двухэтажное здание ЖЕКа, к которому относилась и улица Ворошилова, находилось в заброшенном тупичке среди таких же старых тополей, аккуратно побеленных известью. От окружающего мира оно отделялось широкой полосой будущих цветников, размеченных квадратно-гнездовым способом колышками с натянутой бечевкой. Над свежевскопанной почвой с укоризненным жужжанием метался ранний шмель.
   Легко взбежав по вытертым ступеням, я попала в пропахший старыми бумагами и сыростью полумрак. Где-то из подвала нудно и пронзительно визжала циркулярная пила. Здесь было много дверей, они то открывались, то закрывались, то хлопали, какие-то люди бесконечно входили и выходили, кто-то смеялся, за стеной гудели сердитые голоса, стучали пишущие машинки. В длинном-длинном полутемном коридоре на продавленных фанерных стульях сидели клиенты и скучали, или вяло переругивались из-за очереди.
   По сравнению с улицей здесь было холодновато, и я застегнулась.
   Нужный кабинет нашла более-менее быстро. Возле него насмерть-монументально устроилась группа ожидающих граждан, на меня глянули хмуро и подозрительно. Пока я пыталась после солнечной улицы рассмотреть табличку, один, с простым прыщевато-носатым лицом (причем нос был гораздо красивее всего остального) раздраженно сказал:
   - Вы будете за тем вон товарищем, - и указал на жующего дедка в клетчатом картузе в конце очереди.
   - Товарищи, я из "Монорельса", - строго отчеканила я и толкнула дверь кабинета.
   Народ притих, никто не возмутился. Сработало.
   За огромными дореволюционными столами сидели две женщины: одна, молодая, крашеная блондинка, равнодушно расчерчивала длинные листы под линейку, а вторая, сильно постарше, похожая на очень толстую серую мышь в очках, увлеченно рассказывала:
   - Потому я и говорю, чтоб тесто было вкуснее, нужно яйца хорошо растереть с сахаром и добавить ванильку, - судя по пропорциям "мыши", выпечкой она занималась регулярно. Лидочка на ее фоне была дюймовочкой.
   - Добрый день, - обозначила свое присутствие я.
   - У нас технический перерыв, - сердито буркнула мышь и отвернулась, изображая крайне занятого человека. Крашеная блондинка вообще не ответила и продолжала вяло чертить линии.
   - Товарищи, я из "Монорельса", - сурово сообщила я (ну а что, один раз прокатило, вдруг еще раз прокатит) и бегло продемонстрировала раскрытое удостоверение депо "Монорельс". - Я вас не задержу. Где можно посмотреть домовую книгу по улице Ворошилова?
   - Зачем вам? - опять буркнула мышь.
   - Посмотреть, я же сказала, - отчеканила я.
   - На каком основании? - тоскливым голосом спросила мышь.
   - А для просмотра домовой книги обязательно нужно основание? - подчеркнуто вежливо удивилась я. - Если без основания никак, то я могу устроить. Ордер подойдет?
   - Не надо ордер, - подала голос блондинка. - Маша, покажи домовую книгу. Адрес какой?
   - Ворошилова, дом 14, квартира 21.
   Мышь проворчав что-то себе под нос, подтянула стремянку к бесконечным унылым стеллажам и достала из верхней полки пухлую конторскую книгу. Бахнув ее на стол, она, вздыхая, долго листала пожелтевшие страницы и наконец-то нашла искомое.
   Я глянула: в квартире N 21 в доме 14 по улице Ворошилова были прописаны два человека - Никанорова Зинаида Валерьяновна (зачеркнуто) и Скобелева Лидия Степановна (бинго!). Возле фамилии тетушки стояла отметка в виде невнятной закорючки и треугольный штампик.
   Ну, с закорючкой и штампиком понятно - отметка о смерти тетушки, а вот дата прописки Лидочки интересная - тетушка прописала ее четыре с половиной года назад. И она до сих пор не выписана. Любопытненько. А в моем паспорте - прописка в общаге, чуть больше месяца назад. Получается, что паспорт Лидочке как-то подменили, причем недавно, прописку подделали, а в домовой книге выписать или не успели, или не смогли, или фиг его знает. Причем Лидочка здесь прописана как Скобелева, а не Горшкова.
   - Посмотрели? - недовольно напомнила о себе мышь. - У нас технический перерыв вообще-то.
   - Сделайте мне выписку, пожалуйста, - попросила я.
   - За выписками по четвергам с десяти до двенадцати, - злорадно сообщила мышь.
   - Мне сейчас надо, - настойчиво потребовала я.
   - У нас инструкция, - еще более злорадно отчеканила мышь.
   - Очень надо, - проникновенно сказала я, и брусок импортно-диковинного на вид мыла-скраба материализовался из моей сумки на столе.
   - Шоколадно-скрабовое с овсяным абразивом, - заманчиво пропиарила презентик я, - импортный дефицит, из горной Шотландии. Омолаживающий эффект. Всего после трех раз использования кожа становится как у младенца. Гарантированно минус пять лет всего за неделю регулярного использования.
   У мыши сверкнули глаза, и она потянулась загребущими ручонками через стол.
   - У нас инструкция, - обиженно-завистливым голосом возмутилась блондинка. Второй кусочек мыла моментально примирил ее с необходимостью поработать. И уже через пятнадцать минут я выходила под осуждающими взглядами граждан в коридоре, сжимая в руке заветную бумажку.
   Надо еще мыла наварить, и то срочно, продавать не вышло, зато мышь настолько возрадовалась возможности моментально сбросить лишние годы, что лично сбегала в бухгалтерию и быстренько заверила все печатью. К сожалению, обе девушки работали здесь не так давно, поэтому выяснить обстоятельства лидочкиной прописки не вышло. Почерк принадлежал некой Вере Ивановне, которая раньше работала в ЖЕКе, а потом вышла на пенсию и сын-военный забрал ее нянчить внуков куда-то аж в Забайкалье.
   В общем, концов мне уже не найти.
   Получается, согласно домовой книге, именно я являюсь владелицей квартиры на Ворошилова, а вот по паспорту - живу в общаге на Октября. Значит, нужно "потерять" паспорт, получить новый и восстановить правильную прописку. Выписка из домовой книги для подтверждения есть.
   Но отсюда возникает еще один вопрос - когда это лучше сделать, после развода или до? И что творится в записях в паспортном столе?
  
   Крепко задумавшись над этими вопросами, я нечаянно с кем-то столкнулась.
   - Лидка! Горшкова!
   Подняв глаза увидела небритое, опухшее, но очень радостное лицо.
   - Привет, Федя, - почему-то я тоже обрадовалась, увидев бывшего соседа по коммуналке.
   - Куда это ты пропала? - не унимался Петров, как обычно он был чуть поддатый, - Пару дней всего прошло, а без тебя плохо. Горшок занудный сам теперь живет, а мамашка евонная совсем жизни не дает нам.
   Я хмыкнула.
   - Лыбишься? - упрекнул Петров и тут же наябедничал, - каждый вечер, крыса старая, приходит, Горшку жрать приносит и меня уже совсем задолбала, зудит и зудит. А я что? Ну, было дело, случайно холодильник перепутал... а вчера ко мне гости приходили, так бедному Горшку, видите ли, спать помешали. Я до одиннадцати имею право принимать гостей! Имею! А Элеонора такой хай с Клавдией Брониславовной устроили, что хоть вешайся.
   Я сочувственно вздохнула.
   Подбодренный, Петров горячо затараторил:
   - Возвращайся, Лидка! Ты знаешь, Горшок тебя примет обратно. Вот ей-богу, примет. Мамашка-то его хоть интеллигенция, а жрать готовит хреновастенько, а ты его жратвой-то разбаловала. Возвращайся, Лидка! И нам всем жить спокойнее будет.
   - Как там Римма Марковна? - не удержалась я, пряча улыбку.
   - Да что говорить, - посмурнел Петров, - пропала старуха. После Пасхи не вернулась. Участковый приходил, опрос делал; комнату опечатали пока. Неизвестно, что там. Грубякины уже к ее комнате примеряются.
   - Да ты что! - ахнула я, - неужели умерла? Вроде и не старая.
   - Да кто ж знает? - пожал плечами Петров, засунул руки в карманы. - Ищут. Ты возвращайся, Лидка, я серьезно говорю. И письмо тебе, кстати, пришло. Я у себя дома храню. А то Горшок увидит, заберет. Так что с тебя магар! За хранение.
   - Согласна, - кивнула я. - А откуда письмо?
   - Да не знаю, штамп там какой-то вроде, - отмахнулся Петров. - А давай, пошли прямо сейчас, я отдам? А ты по дороге клопомор мне купишь. Или хоть пива.
   - Сейчас не могу, Федя, - вздохнула я, - работать идти надо. А вот завтра днем обязательно заскочу. Когда Горшка дома не будет... И клопомор возьму.
   - Эх, мировая ты баба, Лидка, - восхитился Петров. - Ладно, приходи завтра.
   Я не успела ответить - Петров вдруг ловко пнул носком давно нечищеного ботинка булыжник. Булыжник угодил в переполненную урну, урна с грохотом перевернулась, мусор веером рассыпался по тротуару.
   - Зачем вы девочки красивых любите...? - отчаянно фальшивя, запел Петров, с независимым видом удаляясь по улице...
  
  
  
   В разговоре с Петровым я не сказала, что перед тем, как вернуться на работу, сперва-таки решила заскочить в парикмахерскую (после работы нужно же было бежать в профилакторий на очередную лекцию).
   В переполненной клиентами душной парикмахерской густо пахло смесью тухлых яиц и одеколона "Саша". Через открытые настежь двери женского зала виднелись ряды яйцеголовых фенов, накрытые застиранными сероватыми простынями, испещренными разноцветными разводами и пятнами. Под эти простыни периодически ныряли очередные жертвы красоты.
   Вздохнув, я повернула в длинный мрачный коридор, который освещался лишь с одной стороны - сквозь два мутно-белых стеклянных плафона свет пробивался едва-едва. В женском зале очередь была громадной, но привычные к этому женщины спокойно занимались своими делами - болтали, сплетничали, читали книжки и журналы, вязали. Одна дама принесла затертый журнал "Бурда" и все наперебой увлеченно рассматривали картинки, ахая и охая в нужных местах. Периодически кто-нибудь из них проходил в зал вместо очередной свежеподстриженной и причесанной дамы, которая гордо несла пергидрольные кудри или башню завитушек в большой мир.
   Я заняла очередь, уселась подальше от всех и стала планировать свою дальнейшую стратегию в этом мире.
   Итак, здесь я уже прожила чуть больше недели. Из плюсов у меня отдельный кабинет на работе (некомфортный, зато я там одна), более-менее знакомая по прошлой жизни работа и главное - поддержка Ивана Аркадьевича.
   Из минусов - возненавидевшая Лидочку Щука, крошечный оклад, невыносимо скучная работа и отсутствие каких-либо внятных перспектив. А еще в лидочкиной квартире живет посторонний человек, и кто-то из близких знакомых исподтишка гадит.
   Мда-с, баланс вырисовывается с явным перекосом "в минус".
   Дальше я задумалась о грядущем: хочу спокойно жить в квартире на Ворошилова, обеспечить себе максимально комфортную жизнь, обновить гардероб, привести Лидочкину тушку в адекватный внешний вид. А еще очень хочется проснуться в нашем номере с видом на море в объятиях Жорки. Но это уже так, из области мифологии.
   Сердце на миг ёкнуло тихой щекочущей болью.
   Я тяжко вздохнула.
   Как ни странно, но очередь двигалась достаточно скоро: ушлые парикмахерши организовали целый людской конвейер - пока одна клиентка в бигудях сидит под пышущим жаром феном, голову второй густо намазывают тухлопахнущей дрянью на тонкие алюминиевые "косточки", которые она держит в коробке на коленях и передает, предварительно намотав бумажку.
   Моя очередь, наконец, подошла, и я попала в руки широкоплечей, лет пятидесяти женщины, с густо накрашенным алым ртом. Глаза у нее были разноцветные, но голубые тени с блестками не давали рассмотреть точно. Длиннорукая, одетая в несвежий халат с желтоватыми разводами от неотстиранных красок для волос, она жестом фокусника подтолкнула меня к креслу и вокруг шеи моментально обвилось покрывало.
   - Ноги! - суровый окрик уборщицы в темно-синем халате заставил меня буквально подскочить на вертлявом кресле. Недовольно стуча и шваркая шваброй, она кое-как вымела из-под кресла целую гриву спутанных волос предыдущей клиентки.
   Сервис, однако.
   - Что будем делать? - равнодушно задала вопрос парикмахерша, без спросу стянув с меня берет и ероша пальцами-сосисками пергидрольные лидочкины кудряшки. - Химия, покраска, понятно. Стричься как будем?
   - Мне только стрижку, - заявила я.
   - Так отросло же все, - удивилась тетка и достала расческу. - Тут надо однозначно красить. А то плохо смотрится.
   - Не надо, - торопливо ответила я. - Подстригите меня, пожалуйста, на длину отросших волос.
   - И что это за ерунда получится? - удивилась она. - Никогда так не стриглись.
   - Будешь как тифозная, - густо хохотнула ее коллега от соседнего кресла, крашенная с "начесом" парикмахерша с одутловатым лицом, которая как раз намазывала шевелюру какой-то тощей девицы с выпирающими ключицами.
   - Давай, я "легкую" химию сделаю? - великодушно предложила "моя" парикмахерша, запустив гребень в многострадальную лидочкину шевелюру. - Будет красивый объем. А подстричь каскад можно или даже гарсон. Хотя нет, гарсон на твою густоту не сядет.
   - Не надо, - уперлась я, - состригите мне все, до отросших волос.
   - Так ты же лысая будешь! - громко возмутилась тетка. - Где это такое видано! А потом люди начнут говорить, что Люба криворукая.
   Народ, услышав шум, с любопытством подтянулся поближе к нам.
   - Еще раз повторяю, - терпеливо пыталась объяснить я, - мне нужно...
   - Да мало ли, что кому нужно! - рявкнула Люба. - Я тебе русским языком сказала -такое уродство стричь не буду! У нас, между прочим, репутация!
   - Вы не имеете права, - окончательно потеряла терпение я. - Или стригите, как я хочу, или несите жалобную книгу!
   - Ага! Разбежалась! - злобно ощерилась та и сдернула покрывало, - Иди, давай, отсюда, жалобщица, не задерживай очередь.
   Я растерянно оглянулась, но на лицах женщин не нашла ни понимания, ни поддержки. Одни откровенно злорадствовали, другие возмущались, причем мной.
   Поняв, что толку не будет, я встала с кресла и вышла в коридор, натянув берет обратно. Выйдя в вестибюль, который соединял правое (мужское) и левое (женское) крыло, я замешкалась, не зная, что делать дальше. Обычная короткая стрижка, которую носят многие женщины в мое время, здесь была воспринята как оскорбление великого искусства парикмахерства.
   Дичь какая-то!
   В общем, расстроилась я капитально. Придется теперь ждать, когда волосья отрастут на приемлемую длину, а до тех пор, видимо, буду париться в берете или носить косыночку, что ничем не лучше.
   И чего эта грымза не захотела стричь - не пойму. Я вспомнила, как в фильме "Иван Васильевич меняет профессию", в самом конце, жена управдома стянула парик и у нее оказалась ультракороткая стрижка. Вот такую и мне сейчас и надо, раз волосы Лидочка так пережгла.
   Вот ее же так постригли. А меня почему не хотят? Поудивлявшись таким зигзагам удачи, я решительно шагнула в мужское отделение.
   Ну, а что, а вдруг не выгонят.
   Не выгнали.
   Не знаю, то ли моя мера неприятностей на сегодня закончилась, то ли звезды, наконец, сошлись куда надо, но в мужском зале был только ученик парикмахера, долговязый паренек в веснушках и с оттопыренными розовыми ушами.
   - Привет, - улыбнулась я. - Слушай, там, в женском зале, большая очередь, а мне нужно постричься.
   - Я женские стрижки не умею, - перепугался паренек и его кадык на длинной тонкой шее задергался.
   - А мне нужно такую, почти, как у тебя, - успокоила его я, - такую ты же умеешь?
   - Умею, - неуверенно выдавил юный парикмахер и мучительно покраснел.
   - Ну вот и прекрасно, - успокаивающе улыбнулась я, уселась в кресло и стянула берет. - Состриги все волосы, оставь сантиметра три-четыре, до покрашенного. Хорошо?
   - Хорошо, - растерянно пискнул паренек.
   Он достал инструменты и, дергая за волосы и поминутно извиняясь, все-таки достриг меня, всего за каких-то полтора часа. Дважды он чуть не отрезал мне ухо, но приходилось терпеть.
   Наконец, я глянула на результат в зеркало: на меня смотрела молодая женщина с коротким темно-русым ёжиком. Не красавица, но что-то эдакое уже есть, какая-то изюминка что ли появилась. В принципе сойдет, то есть лучше, чем было, но еще не так как хотелось бы.
   - Одеколоном брызгать? - дрожащим голосом спросил парень.
   - А какой одеколон? - не удержалась я.
   - Есть "Шипр", "Тройной" и "Саша" - гордо ответил парикмахер.
   - Пожалуй откажусь, - хихикнула я и, глядя, как он пошел красными пятнами, похвалила, - ты замечательно меня подстриг. Именно так, как я и хотела. Молодец.
   Просияв, паренек взял с меня сорок пять копеек.
   И вот я вся такая постриженная, обновленная, с выпиской из домовой книги, с довольным видом шагаю на работу по весеннему проспекту (берет я пока натянула обратно, чтобы не палиться перед начальством, что в рабочее время шляюсь по салонам красоты).

Глава 9.

  
   В конторе "Монорельса" крепко воняло паленой проводкой и гарью. Коридор был переполнен едким зловонным дымом и суетливо бегающими людьми. Пока прибывшая бригада спасала ситуацию, народ собрался во внутреннем дворике, оживленно обсуждая происшествие.
   Так как я опоздала, то узнавала все из обрывков реплик и разговоров. Оказалось, где-то коротнула проводка и выгорел распределительный щит и несколько кабинетов. В том числе мой.
   Народная масса волновалась, бурлила, обсуждая, что сгорела вся документация и вроде все личные дела. И что же теперь будет. Слышались причитания и ругань.
   Ловя откровенно злорадные взгляды сгрудившейся поодаль подтанцовки Капитолины Сидоровны Щукиной, я судорожно соображала, что же сказать, когда меня спросят, куда это я в рабочее время ходила.
   Ничего так и не придумав, я растерянно топталась рядом с остальными, когда вдруг внутри дворика появилась наша вахтерша тетя Нина в сопровождении милиционера с папкой.
   Тетя Нина, подслеповато щурясь, окинула взглядом народ во дворе, а потом решительно указала на меня. Милиционер кивнул и пошел прямо ко мне.
   Гомон во дворе моментально стих. Все глаза уставились на меня.
   Милиционер подошел и козырнул:
   - Лидия Степановна Горшкова?
   Я машинально кивнула.
   - Капитан Иванов. Гражданка Горшкова, вы знакомы с гражданкой Миркиной Риммой Марковной?
   Я опять кивнула.
   - Когда вы в последний раз видели гражданку Миркину? И что вы делали в ночь с шестого на седьмое апреля? И весь день седьмого апреля?
   У меня нехорошо заныло сердце.
   - Римму Марковну видела вечером шестого апреля. Она приходила ко мне в комнату, мы попили чай, затем она ушла. Больше я ее не видела. А что случилось?
   - Предъявите, пожалуйста, паспорт, - не ответив, велел милиционер, старательно записывая в блокнот.
   - А вот паспорт, к сожалению, предъявить не могу - сгорел вон при пожаре.
   Для иллюстрации я указала на закопченный и разрисованный потеками сажи оконный зев моего кабинета. Сквозь хлопья еще не осевшей мутной пены на развороченной мокрой раме, тихо курился дымок...
  
   - Гражданка Горшкова, я уполномочен пригласить вас в райотдел МВД для дачи показаний по делу о пропаже гражданки Миркиной, - мрачно сообщил капитан. - Через час жду вас в кабинете сто восемь.
   - Товарищ Иванов, премного благодарна за приглашение, - не удержалась от осторожной шпильки я. - А можно к вам зайти до работы, или после работы? Видите ли, у нас был пожар, сгорели документы, сейчас предстоит много всего. Прошу войти в положение...
   - Не обсуждается, гражданка! - сердито сказал капитан.
   - А если по-человечески? Я же никуда не убегаю, не прячусь, - изобразила печальку я. - Прошу лишь сдвинуть чуть-чуть время. Отвечу на все вопросы максимально полно. Окажу полное содействие во всем. Видите, же, что ЧП у нас.
   - Ну, хорошо, давайте после работы вы зайдете ко мне в отдел, - уныло вздохнул капитан, бросив тяжелый взгляд на закопченную разводами сажи стену. - Сегодня.
   - Только тут есть еще одна проблема...
   - Что там еще?
   - Как я вам уже сказала, мой паспорт сгорел при пожаре. Как я смогу пройти к вам без документа? Меня же не пустят.
   Мент задумчиво глянул на меня, на пожарище, затем черканул что-то на бланке и протянул мне.
   - Зайдете в паспортный стол, они дадут вам временное удостоверение личности. Обычно делают несколько дней, но вам дадут сегодня. Фотографию не забудьте. А на проходной я оставлю для вас пропуск.
   - Поняла, спасибо, - кивнула я, пряча записку в карман.
   Капитан кратко попрощался и отбыл, а я, ёжась под любопытными взглядами коллег, думала, как бы потихоньку слинять в паспортный стол за справкой.
   Мрачный провал на месте бывшего окна моего кабинета тихо догорал в лучах весеннего солнца... Легкомысленный апрельский ветерок периодически швырял в мою сторону тяжелый дух гари, сдобренный хлопьями пепла. Я переступила через лужу из раскисшей золы и поискала глазами, кем передать Щуке, что мне нужно уйти.
   Но слинять не удалось: на горизонте нарисовалась Щука (вспомни черта...).
   Сегодня Капитолина Сидоровна была в крупных малахитовых бусах и таких же массивных серьгах, с висюльками. В комплекте с блестящей кофточкой (то ли из люрекса, то ли из парчи), на фоне обугленной конторы "Монорельса", она сверкала, словно Хозяйка Медной горы во глубине шахтерских рудников.
   Сощурив и без того некрупные глаза, Капитолина Сидоровна рваной гренадерской походкой подмаршировала ко мне:
   - А вот ты где, Горшкова! - совсем не любезно рявкнула она, и купающиеся в пыли воробьи, испуганно вереща, упорхнули прочь.
   - Здравствуйте, Капитолина Сидоровна, - как и положено воспитанной советской труженице, поздоровалась я с непосредственным начальством.
   - А скажи-ка мне, Горшкова, - предпочла "не услышать" приветствие Щука. - Как это так получается - посреди рабочего дня сотрудник куда-то уходит, не изволив сообщить непосредственному руководству, не спросив разрешения, где-то полдня шатается, а в это время кабинет этого сотрудника загорается и все документы сгорают. Как это понимать?
   Я пожала плечами и оставила инсинуацию без ответа.
   - Горшкова! Ты где полдня прогуляла в рабочее время?! - опять рявкнула Щука и ее тяжеленные бусы подпрыгнули. Я аж вздрогнула, представив силу удара массивными малахитовыми булыжниками о грудь.
   - Я уходила с разрешения Ивана Аркадьевича, - ответила я, - по делам...
   - А мне почему ничего не сказала? - яростно перебила меня Щука.
   - Как это не сказала? - удивилась я, - я передала через Галину Карпову.
   - Ничего не знаю! Никто мне ничего не говорил! - прорычала Щука и заорала, сорвавшись на фальцет, - я сегодня же напишу служебку о нарушении трудового распорядка! Получишь взыскание и будешь знать! И премии тебе больше не видать! Обещаю!
   - Спасибо, Капитолина Сидоровна, - поблагодарила я, и Щука пошла пятнами. - Кстати, мне сейчас опять нужно уйти. Ненадолго. Через минут сорок вернусь.
   - Как это уйти! - перешла на такой мощный ультразвук Щука, что тяжелая обгоревшая балка рухнула с оконного проема вниз. - А работать кто будет?! Я не позволю!
   - А мне и не требуется ваше разрешение, Капитолина Сидоровна, - спокойно ответила я и пояснила, - я просто ставлю вас в известность. Мне необходимо срочно сходить в паспортный стол за временной справкой взамен сгоревшего паспорта. Паспортный стол работает до шести. В нерабочее время он закрыт. И, кстати, у меня в кабинете много моих вещей сгорело, так что я, как пострадавшая от ЧП на производстве, нуждаюсь в материальной компенсации.
   Оставив багровую Щуку хватать ртом воздух, я быстренько выскочила за ворота депо, распахнутые по случаю пожара.
  
  
   Паспортный стол находился недалеко, возле небольшого сквера. Проскочив по тропинке, вытоптанной невоспитанными гражданами поперек клумбы, я влетела в здание. Здесь царила приятная прохлада, вкусно пахло деревянной стружкой, нарядные стены щеголяли совсем свежими следами ремонта.
   Мне повезло. Возле окошка приема-выдачи документов очереди вообще не было.
   Написанная капитаном Ивановым записка сотворила чудеса и справку мне пообещали до конца сегодняшнего дня. Небольшая заминка произошла при заполнении графы "место прописки": заполняя бланк, я написала - улица Ворошилова, дом 14, квартира 21.
   Когда строгая сероглазая девушка сверяла заполненную мной форму со своими бумагами, она постучала по оконному стеклу, привлекая мое внимание, и недовольно вернула бланк:
   - Гражданка Горшкова, у вас здесь ошибка. Исправьте.
   - Где именно? - поморщилась я, рассматривая свой почерк. Вроде все правильно написала.
   - Место прописки. У Вас не тот адрес.
   - В каком смысле не тот адрес? - деланно возмутилась я, возвращая бланк обратно в окошечко. - Я прописана по улице Ворошилова.
   - Ничего подобного, вы прописаны по адресу - улица 40 лет Октября, дом 3.
   - Товарищ, это у вас какая-то ошибка, - настойчиво гнула свою линию я. - Проверьте еще раз.
   - Да что тут проверять! - подскочила от негодования девушка и продемонстрировала мне карточку через оконное стекло. - У меня все четко. Смотрите - улица 40 лет Октября, дом 3.
   - Странно, - удивилась я. - Никогда бы не подумала, что в МВД могут так грубо ошибаться. Прописка - это же серьезное дело. Смотрите сами.
   Я достала из сумочки выписку из домовой книги и подсунула в окошко.
   - Ой, ну да, все у вас правильно... - растерянно пробормотала девушка, разглядывая документы, голос ее через стекло звучал глухо, - улица Ворошилова, дом 14, квартира 21. Как же так...
   - Так что нам делать? - строго спросила я. - Пойдем к начальству разбираться или вы со мной согласны?
   - Да-да, извините, - забеспокоилась девушка. - Я стажер, здесь недавно. Понимаете, мне всего две недели до аттестации осталось... пожалуйста, не надо к начальнику... не надо портить показатели... Здесь какая-то Серегина работала, почерк ее, но она в декрет ушла, может она ошиблась... токсикоз... гормоны... все такое...
   - В декрет? Ну, тогда мы, как женщины, можем войти в положение и не устраивать разборок, - толерантно проявила женскую солидарность я. - Обойдемся как-нибудь. Да и неохота вашу служебную репутацию портить. Главное - впредь больше таких ошибок не делать.
   - Спасибо, - благодарно улыбнулась девушка и перестала выглядеть такой суровой. - Вы тогда здесь немного подождите, мы быстро все сделаем. Понимаем, что надо срочно.
   - Так, а фотографию я, наверное, сделать за сегодня не успею, - расстроилась я.
   - Не беспокойтесь, - сверкнула белозубо девушка и нажала кнопку коммутатора, - Мишка, зайди ко мне, быстрее. И фотоаппарат возьми.
   В результате минуты через три пришел бородатый парень в свитере крупной вязки, поулыбался девушке и сфотографировал меня. Заглядывая девушке в глаза, пообещал быстро и бесплатно сделать мне фотографии. Причем на меня он ни разу не взглянул.
   - Что-то не везёт вам, Лидия Степановна, - вздохнула девушка, когда бородатый Мишка ушел, - сперва потеряли паспорт, теперь вот пожар. Опять всё переделывать.
   - Да уж, - закручинилась я. - Судьба...
   Примерно через полчаса вернулся Мишка. Он принес четыре еще мокрые фотографии, чуть позубоскалил с девушкой, но был безжалостно выгнан работать.
   Девушка ловко вклеила фотографию в мою справку и еще одну - в карточку для своей картотеки, сбегала за подписью и печатью, минут через десять вернулась, и, с видом победителя, протянула мне справку.
   - Удостоверение действительно два месяца, - напомнила она, - не затягивайте с оформлением паспорта.
   Пообещав выполнить все в срок, я, окрыленная успехом, помчалась назад на работу. У меня, наконец, была легализированная прописка на Ворошилова и две фотографии в придачу, как бонус.
   Красота, в общем.
  
  
   На этом хорошая полоса не закончилась.
   Сперва я успела на обед. С удовольствием поглощая овощной суп и яблочно-морковное суфле (сегодня оно не казалось таким уж отвратительным), я машинально стянула берет, так как в столовке было душно.
   - Горшкова, - ахнул кто-то за спиной. - Лида!
   Я обернулась. На меня с ужасом уставилась Зоя Смирнова:
   - Ты что с собой сделала?
   Я испугалась и осмотрела себя: вроде все на месте.
   - Что такое?
   - Что у тебя с волосами? - не унималась Зоя.
   - Ах, это... - облегченно засмеялась я. - Прическу новую сделала. Ультра-пикси называется.
   - Никогда не слышала, - удивилась Зоя.
   - Зоя, ну, ты же понимаешь, - проникновенно заговорила я, глядя в ее глаза, - все эти химии и каскады с локонами - вчерашний день, мещанство. У нас же скоро Олимпиада, нужно выглядеть современно.
   - Угу... - задумчиво глядя на меня, согласилась Зоя.
   А я с аппетитом вернулась к яблочно-морковному суфле. Вкуснятина!
  
   Рабочий день стремительно близился к концу. В связи с пожаром, всех пострадавших перевели временно работать в крыло к метрологам и инженерам. Мужской коллектив повлиял на наших дам благотворно и скандалить стали меньше.
   Мне повезло, что Щука закрысилась на меня и "сослала" подальше с глаз, в самый дальний по коридору небольшой кабинет, где сидели два инструктора по охране труда и технике безопасности.
   Первый, Василий Егоров, был веселым и лопоухим. Он отвечал за охрану труда.
   Второй, Роман Мунтяну, был донельзя смугл, черноглаз, и интересный той южной цыганской авантажностью, характерной для выходцев с Молдавии и Бессарабии. Зная о своей неотразимости, он был грубоват и, в основном, молчал. Он, соответственно, занимался техникой безопасности.
   Мужички пополнение в кабинете в моем лице восприняли категорически в штыки. Мне было указано мое временное рабочее место, на вопросы мне отвечали, в лучшем случае, односложно. Все остальное время попросту игнорировали. Я поначалу опешила, но потом, рассмотрев чуть одутловатые лица, все поняла.
   Ну, ничего, вскурощаем, как говорил Карлсон. Тем более опыт общения с Петровым у меня имеется.
   Еще одной хорошей новостью было то, что документы в моем кабинете не сгорели. Все личные дела и папки с основными фондами были заперты в несгораемых шкафах, поэтому не пострадали. Сгорели только поточные бумаги с моего стола. И то, не столько сгорели, сколько были утоплены в пожарной пене.
   А вот пишущая машинка погибла. Но мне было не жаль. Если повезет - выбью новую.
   Взглянув на соседей по кабинету, я хищно осклабилась и приступила к курощанию...
  
  
   Воспользовавшись послепожарной неразберихой и кутерьмой от с переселения туда-сюда большого количества людей и еще большего количества барахла, я незаметно метнулась в магазин N 11 заводского райпищеторга.
   Спустя всего полчаса (благо в рабочий день очереди особо не было) я стала беднее на пять рублей восемьдесят копеек. Зато в моей сумочке появилась бутылка "Старого Таллина", он же ликер классический, он же крепостью 40%, и который, насколько мне известно, целевая аудитория в лице Петрова категорически одобряла. Мы когда-то с Жоркой такой тоже пробовали. Помню, как девушка-консультант в дьюти-фри расхваливала: "...это "потрясающе вкусный, ароматный ликер на ромовой основе. Цитрусовые масла, корица и ваниль придают ему мягкий, бархатистый ромово-карамельный вкус, а нежная сливочная свежесть и тающий во рту марципан, позволяют прикоснуться к истокам легенд средневековых алхимиков...". Не знаю кому как, а по мне - шмурдяк шмурдяком, обычный подслащенный самогон, хотя, впрочем, я не эксперт.
   В соседнем магазине "Продукты" получилось без очереди взять пару плавленых сырков с тематически многообещающим названием "Дружба". И вот с таким вот нехитрым набором, я вернулась на работу внедрять пакт о ненападении Егорова-Мунтяну-Горшковой путем искусства пьяного диалога.
   Мое новое рабочее место - это отдельная суровая песня. Теперь оно располагалось в столь узком пространстве, что страдающий клаустрофобией человек добровольно туда бы не пошел. Вдобавок весь кабинет был окрашен тускло-синей масляной краской и напоминал то ли самый унылый в мире гроб, то ли подсобку какого-нибудь крайне депрессивного физкультурника в школьном спортзале. Только вместо спортивного инвентаря тут были гроссбухи с инструкциями. Столы и открытые стеллажи были дряхлые, и тоже выкрашены синим. И среди всего этого готического разнообразия кровавым пятном рдел пожарный щит на стене, важность и функциональное значение которого я поняла значительно позже.
   В общем, мой бывший кабинет-чуланчик теперь я вспоминала с теплотой и почти с ностальгией.
   Уже у дверей кабинета я услышала ссору: Егоров и Мунтяну отчаянно ругались.
   Но едва я вошла, как ссора моментально стихла. На меня взглянули мельком и мрачно. Затем подчеркнуто перестали обращать внимание.
   Поэтому я вышла на середину кабинета и сказала:
   - Уважаемые коллеги! Минуту внимания! Понимаю, что в этом кабинете сложились свои традиции и привычки. Мне жаль, что так вышло и вам теперь приходится делить кабинет с коллегой женского пола. Но раз уж так получилось, и уже ничего не изменить - то поэтому вот! - жестом фокусника я вытащила "Старый Таллин" из сумочки и торжественно водрузила на стол Егорова.
   - Ничё-се, - присвистнул Егоров и радостно осклабился. - Это с чего вдруг?
   Мунтяну промолчал.
   - Ты что, Василий! - возмутилась я, доставая из сумочки сырки "Дружба" и аккуратным ромбиком выкладывая их вокруг "Старого Таллина", - забыл разве, что сегодня - Всемирный день финского языка? Поэтому надо бы поддержать почти братский народ. Им и так нелегко.
   Не знаю, что думали Егоров и Мунтяну о финском языке, но мой патриотический призыв поддержали. Я, кстати, пить не стала, сославшись на необходимость посещения милиции. Мужики посочувствовали, но отсутствие необходимости делиться "эликсиром жизни" с третьим лицом восприняли положительно. А Егоров заставил меня клятвенно пообещать, что в следующий раз - обязательно.
   Примерно через сорок минут, когда со "Старым Таллином" было покончено, Егоров таинственным голосом сказал "Але-оп!", подошел к пожарному щиту, сунул руку в алое конусное ведро и достал оттуда бутылку портвейна. Мунтяну улыбнулся и вдруг сообщил: "Вот!" (и это было первое и единственное слово за сегодня, которое он сказал мне).
   Но и по этому слову я поняла, что лед если еще не тронулся, то уже пошел крупными такими трещинами. Но ничего, через пару дней, вы у меня, мальчики, из рук есть будете...
   Тем временем прозвучал гудок, и так, как я не была задействована в мероприятии по спасению барахла после пожара, то с чистой совестью отправилась прямиком в милицию.
  
  
   Отдел милиции нашего района находился в противоположной стороне от профилактория, и я еще подумала, что если там задержат, то на лекцию о признаках сыпного тифа я точно опоздаю и будет мне кирдык от Симы Васильевны.
  
   Увидев меня капитан Иванов, вздохнул с облегчением:
   - Проходите, гражданка Горшкова, присаживайтесь.
   Я устроилась напротив капитана.
   - Итак, давайте еще раз уточним, когда вы видели Миркину Римму Марковну в последний раз, - капитан положил чистый лист перед собой на стол и приготовился записывать. - Расскажите подробно все, что вспомните.
   Ну, я и рассказала:
   - Римма Марковна пришла ко мне пить чай вечером шестого апреля, - я говорила медленно, размеренно, с остановками, чтобы капитан успевал записывать, - потом, примерно минут через сорок, она ушла, чтобы не курить у меня в комнате.
   - Она на что-то жаловалась?
   - Да, - не стала скрывать правду я. - Она очень переживала, у нее был конфликт с тещей Грубякина, Клавдией Брониславовной, к сожалению, я фамилию не помню.
   - Из-за чего был конфликт? - заинтересовался Иванов.
   - Насколько я знаю, - пожала плечами я, - сам конфликт возник давно, из-за жилплощади. Семья Грубякиных большая, многодетная. Но живут в одной маленькой комнате с четырьмя детьми. Кроме них там проживает и теща, Клавдия Брониславовна, которая постоянно провоцирует скандалы и конфликты, чтобы Римма Марковна не выдержала и ушла. Тогда ее комната достанется Грубякиным. В тот вечер у них опять возник какой-то мелкий бытовой конфликт, и Римма Марковна сильно расстроилась.
   - Вы дружили с Миркиной?
   - Скорее общались по-соседски. Римма Марковна по-своему неплохой человек. Часто меня поддерживала.
   - У вас конфликты с Миркиной были?
   - Да вроде нет, - покачала головой я, - во всяком случае не припомню.
   - А седьмого апреля? - продолжал допрос капитан.
   - Седьмого апреля меня выгнал супруг Валерий Горшков при поддержке своей матери, Элеоноры Феликсовны. Я думала переночевать у Риммы Марковны, постучалась к ней, но никто не открыл.
   - И где же вы ночевали? - заинтересовался Иванов, записывая.
   - Спала на полу в кухне, - вздохнула я и поёжилась, вспомнив памятную ночевку. - Могут подтвердить сосед Федор Петров и соседка Зинаида Грубякина. Они утром заходили на кухню и видели, как я там ночевала.
   - Как долго вы пробыли в квартире?
   - Сразу же утром я быстро ушла на работу. Постаралась уйти пораньше, чтобы не столкнуться со свекровью.
   - А вот ваша соседка, как раз та самая Клавдия Брониславовна, утверждает, что именно у вас был мотив желать, чтобы Римма Марковна исчезла. - Капитан пристально взглянул на меня и несколько раз подчеркнул что-то в своих записях.
   Возникла пауза.
   - И что за мотив? - осторожно спросила я.
   - Вы поссорились и разошлись с мужем и вам нужно было где-то жить. Вот вы и решили заполучить в личное пользование комнату Миркиной, - прочитал капитан.
   - Фу, какой глупый бред! - возмутилась я. - Сами подумайте, какой смысл жить на одной жилплощади с бывшим мужем и наблюдать как он водит баб и трепет тебе нервы! Это же мазохизм чистой воды! Ну уж нет! Вы что, думаете, что на всем советском пространстве я больше не смогу найти где жить?!
   - А сейчас вы где живете? - капитан Иванов вычеркнул что-то и принялся писать дальше.
   - На работе мне предложили неделю пожить в нашем спецпрофилактории имени Орджоникидзе. Заодно и здоровье поправить.
   - А потом?
   - Потом я планирую вернуться в свою квартиру по месту прописки.
   - А супруг?
   - Мы сразу же подали на развод. Он остался в комнате.
   - Вы временное удостоверение получили, кстати? Покажите.
   - Да, спасибо вам большое, - искренне поблагодарила я и протянула справку. - Благодаря вашей записке, мне все сделали в течение часа.
   Капитан Иванов сдержанно улыбнулся, похвала ему понравилась. Он взял мою справку и прочитал:
   - Улица Ворошилова, дом 14 квартира 21. Это ваша квартира с супругом?
   - Нет, это квартира моей тети и моя. После смерти тети - только моя. С супругом мы проживали у него в комнате в коммуналке, на улице Механизаторов.
   - А кто проживал в вашей квартире?
   - Сестра моего теперь уже почти бывшего супруга. Но я надеюсь, что, узнав о том, что мне жить негде, она съедет по месту прописки.
   - Понятно. Проверим, - кивнул капитан, отмечая что-то в своих записях.
   А я внутренне возликовала.
   - Ну что ж, Лидия Степановна, - капитан положил передо мной исписанный лист, - Прочитайте и подпишите. Мы с вами на сегодня закончили. Думаю, что вскоре у меня появятся еще вопросы и не хотелось, чтобы вы уезжали из города.
   Я кивнула.
   - Больше не задерживаю. Всего доброго!
   Распрощавшись с капитаном, я опрометью бросилась на лекцию о сыпном тифе...
  
  

Глава 10

  
   Я подцепила вилкой пучок зеленовато-бурых слизких водорослей и мощным усилием воли заставила себя проглотить: ненавижу морскую капусту во всех ее агрегатных состояниях! Хотя с другой стороны - здесь это единственное блюдо, которое как бы с солью. Бросив унылый взгляд на бледно-желтоватую субстанцию, которая почему-то символизировала в этом заведении омлет, я самым решительным образом отставила тарелки прочь, но была моментально перехвачена бдительной Леной:
   - Лидия Степановна, этот завтрак сбалансирован и содержит все полезные вещества. Он не превышает норму калорийности. - Лена ловким движением придвинула тарелку обратно, - в нем достаточное количество энергии для начала дня.
   Меня передернуло. Со вздохом я погрузила вилку обратно в отвратительно чавкнувшую субстанцию.
   - И не нужно так вздыхать, - Лена строго нахмурила брови и покачала головой, - доедайте все полностью, это поможет контролировать аппетит до следующего приёма пищи.
   В общем, Лена стояла надо мной и зудела до тех пор, пока я не впихнула в себя все это омерзительно-полезное великолепие, еще и бледноватым чаем сверху полирнула. Насытив организм полезными белками и углеводами, я отправилась на работу в отнюдь не самом радужном настроении.
  
  
   Но дальше все было еще менее оптимистично.
   Все началось с того, что на последнем акте приемки не хватало подписи Корнеева, поэтому я отправилась в машинное стойло. Там и обнаружился Виктор Гаврилович, который ходил вокруг трамвая и периодически стучал по бандажам и гайкам, внимательно прислушиваясь к звуку, вытягивая шею, как индюк.
   - Виктор Гаврилович, подпишите, - пытаясь перекричать шум из машинного отделения, я протянула бумажку и ручку. Но тут, как назло, из смотровой канавы вылез Фомин, наш приемщик, и они с Корнеевым начали ругаться. Да так, что инструментальщик Севка, который тоже входил в комиссию по приемке, предпочел спрятаться за тележкой с цепями, которую бросили поперек дороги.
   В общем, Фомин и Корнеев ругались-ругались, не обращая на меня внимания, а потом взяли и ушли. А я, как дура, осталась стоять с бумажкой в руках посреди цеха.
   - Иди, Лидка, к себе, - посоветовал Иваныч, который как раз проходил мимо. - Не видишь разве, что творится.
   - А что творится? - не поняла я.
   - Да нахомутали наши, как всегда, а Фомин теперь не принимает. Уже пять трамваев скопилось. Из графика капитально вылетели. - Иваныч зло сплюнул и продолжил, - кому-то нынче будет сильно жарко. Вишь, даже самого Корнеева подвязали, а этот уперся - и ни в какую. Так что иди работай. Не до тебя сейчас.
   Пришлось идти работать. Да еще и вступила в лужу с мазутом и ржавчиной, и на левом лофере образовалось несмываемое пятно. И как теперь эту гадость с замши отчистить, я не представляла. Пропали туфли! Настроение испортилось окончательно. А тут, как назло, налетела Щука. Акт нужно нести Бабанину, а он без подписи Корнеева. В общем припомнила она мне всё, в том числе и то, что моя стенгазета пролетела. Так-то ее больше всего читали, но пролетела она, ясное дело, по идеологическим соображениям. Да не больно-то и хотелось, я же планировала лишь привлечь к себе внимание и отстреляться. Быть постоянным исполнителем всех стенгазет в мои планы как-то не входит. А Щука использовала это как инфоповод, и устроила кровавую разборку. Затем я вообще самоподставилась аки пятиклассница: восстановила сгоревшие документы по своей ускоренной методике и заполнила каталоги всего за полдня. Так Щука "поощрила" мой трудовой энтузиазм, отправив помогать другим сотрудницам. А я весь день разгребала вместо них завалы, пока вся эта подтанцовка водила вокруг нее хороводы.
  
  
   И вот я иду по улице злая-презлая и злобно ругаю себя. Даже пол-обеда проработала и не успела к Петрову за письмом. Поэтому, плюнув на лекцию о сибирской язве, решила после работы сходить на квартиру - турнуть демоническую Олечку прочь, к маме. Все равно день не задался, одни неприятности, так чего тянуть - плюс - минус скандал, хуже уже не будет.
   И так в раздумьях, я дошла до лидочкиного дома на улице Ворошилова.
   У подъезда на лавочке сидели три сухонькие старушки в платочках и лениво переговаривались. У одной на коленях лежал котенок, которого она периодически вяло гладила. Видно было, что все темы здесь не единожды пересужены, и сейчас говорить особо не о чем. Так, для поддержания разговора.
   Вежливо поздоровавшись и дождавшись ответных "здрасти", я сделала эффектный информационный вброс:
   - А что, Ольга Горшкова из двадцать первой квартиры дома? А то я иду выгонять ее.
   Бабушки на миг оторопели, но моментально включились:
   - А ты кто будешь? - бдительно спросила старушка с котенком, перебивая галдеж остальных.
   - Как кто? - возмутилась я. - Я же Лида Скобелева, племянница покойной Зинаиды Валерьяновны. Не помните разве?
   - Ой, да сколько времени прошло, разве ж все упомнишь, - сконфузилась она.
   - А где это ты пропадала? - задала вопрос старушка, что сидела слева.
   - Замужем была, - отмахнулась я. - Жила у мужа.
   - А эту-то зачем пустила в квартиру? - включилась в разговор старушка справа. - Она же тут нашу Наталью совсем измордовала - заливает и заливает, стервь такая!
   - И мужиков водит, - наябедничала левая.
   - Ну ты уж, Варвара, ври, да не завирайся, - сделала замечание та, что с котенком, - одного она водит. Моя Нинка говорила, что женатый он. Да и не ходит он к ей домой, так только, до двери проводит и все.
   - Угу, - хмыкнула Варвара, - у ей дома такой срач твориться, что куда там мужика водить. Колька, наш сантехник, подымался к ей, воду перекрывал, когда она Наташку-то затопила, так выскочил с выпученными глазами, говорит, такого сранья не у каждого бобыля увидишь.
   - Ой, да ладно, Колька уже как скажет!
   - Так дома Ольга? - решила я прекратить коллективные воспоминания и дебаты, которые грозили растянуться на неопределенное время.
   - Дома, дома, - синхронно закивали старушки.
   И я решительно вошла в подъезд.
   Поднявшись на свой этаж, я позвонила в дверь. Примерно минуту было тихо, затем дверь распахнулась и передо мной предстала Олечка, в атласном китайском халате. В руке она держала большой красный веер из гофрированной бумаги.
   - Что еще? - нелюбезно рявкнула она, - я репетирую.
   Затем она узнала меня (новая стрижка же) и заорала:
   - Тебе чего надо? Пошла вон! - и попыталась захлопнуть дверь. Но я вовремя поставила ногу на порог и не дала.
   - Я пришла в свою квартиру, - а вот что здесь делаешь ты - непонятно.
   - Я живу здесь! - закричала Олечка. - С ребенком между прочим!
   - Неправда, - подала голос сзади одна из старушек (они поднялись за мной и скопились чуть поодаль). - ты Светку в детский дом сдала!
   - Это не детский дом! - заверещала Олечка, - это советский интернат!
   - Кукушка! - крикнула какая-то из старушек.
   - Не ваше дело! - взвизгнула Олечка, - У меня гастроли, я уезжаю постоянно, мне ребенка оставить не с кем!
   - По мужикам ты шляешься на гастроли!
   - Кукушка!
   - И Наташку залила!
   - И все время поет песни противным голосом!
   - Пошли вон! - перешла на ультравизг Олечка и запустила в меня веером.
   Я вовремя пригнулась и веер стукнул кого-то из бабушек.
   - Ай! Убивают! - заорала та не своим голосом.
   Захлопали двери, и соседи начали выходить на крики. Я уже и не рада была, что затеяла все это.
   - Что здесь происходит? - задал вопрос представительный толстяк в растянутых трениках и свитере.
   Старушки взахлеб начали рассказывать, перебивая друг друга и жалуясь.
   - Это вы - Лидия Скобелева? - задал вопрос уже непосредственно мне мужчина.
   - Да, - кивнула я.
   - Покажите паспорт, - потребовал он.
   - Это Иван Тимофеевич, старший по подъезду, - шепнула мне Варвара. - Покажи ему паспорт.
   Я вытащила справку и протянула Ивану Тимофеевичу.
   - Что это? - удивился он.
   - Мой паспорт сгорел, - вздохнула я. - Вчера пожар у нас на работе был, как раз мой кабинет тоже сгорел. Паспорт там был. Пока вот временное удостоверение выдали.
   - Так ты в депо "Монорельс" что ли работаешь? - загалдели соседи.
   - Да, я слышал, что там вчера пожар был, - подтвердил долговязый парень с квартиры напротив.
   - Погодите, вы сказали, что Скобелева, а здесь указано, что Горшкова, - удивился старший по подъезду.
   - Все правильно, - кивнула я. - Девичья фамилия Скобелева, а по мужу - Горшкова.
   - Так вы родственники с ней что ли? - Спросил кто-то из соседей из-за спины.
   - Ольга - сестра моего бывшего мужа. - Не стала отпираться я. - Я пустила ее пожить ненадолго, сейчас мы с мужем развелись, а она съезжать не хочет.
   - Что же вы, гражданочка, нарушаете? - обратился Иван Тимофеевич к Ольге. - Сами здесь не прописаны, а чужую жилплощадь занимаете.
   - Она тоже здесь не прописана! - рявкнула Ольга плаксивым голосом.
   - Ну, почему же не прописана, - покачал головой Иван Тимофеевич, - здесь есть прописка, все правильно, улица Ворошилова, дом четырнадцать, квартира двадцать один.
   - Неправда! - заорала Ольга, - она в общежитие прописана! Я точно знаю! Она справку подделала!
   - Вот выписка с домовой книги, - я протянула бумажки Ивану Тимофеевичу, - Можете убедиться.
   Старший по подъезду внимательно изучил выписку и поднял на Ольгу строгие глаза:
   - Ну зачем же вы врете, Ольга? Здесь тоже все правильно. Прописка правильная. Поэтому собирайте вещи и освободите квартиру. Вы где прописаны?
   - У матери. В благоустроенный двухкомнатной квартире, - наябедничала я.
   - Вот. Тем более, вам есть где жить, да еще с комфортом. Давайте решим все мирно, не будем привлекать участкового. Мы боремся за звание лучшего подъезда, не нужно нам портить показатели. Правильно, товарищи?
   Товарищи загалдели, дескать, правда.
   - Я буду жаловаться! - неуверенным голосом заявила Ольга.
   - Ты, милочка, лучше уматывай отседова, - поставила точку в разговоре Варвара. - Сичас Наташка со смены вернется - мало тебе не покажется. Это она про прописку не знала. Полетишь отседова как ракета!
   В общем, обозленные соседи дали Олечке лишь пару часов на сборы.
   Я все это время провела во дворе, налаживая контакты с соседями. Есть хотелось невыносимо, но поле битвы еще не выиграно, поэтому пришлось дежурить.
  
   Через три часа подъехала грузовая машина с тремя грузчиками на кузове. Из кабины спрыгнул мой почти бывший супруг Валера Горшков, донельзя мрачный, и, не поздоровавшись, даже не глядя на меня, начал таскать узлы и сумки. Заплаканная Олечка появилась всего один раз, когда выносили то ли арфу, то ли виолончель.
   Грузчики скоро погрузили барахло и стали курить уже по третьей папиросе, а Горшка и Олечки все не было. Я терпеливо ждала, когда они выйдут, прошло почти полчаса, или, может, и больше, а их все не было. Я уже черти что думать начала, когда, наконец, они появились. Хмурая Ольга молча швырнула мне ключи в лицо (я успела поймать). Не прощаясь, они сели в машину и укатили.
  
   Наконец-то я вошла в квартиру. Мою квартиру!
   Вошла и обомлела.
   Олечка, из квартиры-то убралась, но напоследок оставила мне "прощальный привет": полусодранные обои обильно залиты зеленкой, все плафоны и оконное стекло в спальне побиты, даже паркет на полу, казалось, долго и яростно рубили топором, огромные куски выдраны "с мясом". Унитаз был раскурочен и зиял фаянсовыми осколками от стульчака, бачок раздолбан почти в труху (слава богу, хоть вентиль они перекрыли и бедная Наталья на сей раз не пострадала). Металлическую ванную сломать не смогли, зато проломили ее на стыке со сливной трубой и в довершение залили все зеленкой.
   Финальным аккордом оказалась большая куча дерьма на полу посреди кухни (неужто демоническая женщина лично постаралась?).
   Творческие люди...
  
   Я тихо взирала на весь этот креативный погром.
   Унылое зрелище!
   Да, я, конечно же, знала, что проблемы с квартирой еще будут, и даже после того, как я сюда въеду. Но не настолько же!
   Теперь, чтобы сделать здесь даже условно приемлемый ремонт, зарплаты обычной конторщицы не хватит и за весь год. А еще же мебель. Да, почти всё: и кровать, и шкаф, и диван, и стулья, - Оличка великодушно оставила мне. Но в каком виде! Еще в той, прошлой жизни, я как-то смотрела фильм о зомби-апокалипсисе, где толпы оживших мертвецов туда-сюда гоняли своих жертв на фоне руин и мрачных развалин. Так вот, сейчас все выглядело гораздо грандиознее. Во всяком случае так мне сейчас казалось.
   За спиной раздалось деликатное покашливание:
   - Простите, кхе, кхе...
   Я обернулась. Рядом стояла женщина явно пенсионного возраста, но которую язык не поворачивался назвать "старая" или "бабушка", эдакая профессорша советской закалки в спортивном костюме. В руках у нее был поводок, а сзади из-под ног в пестрых самовязанных гетрах, смущенно выглядывал карликовый пудель с лиловым бантиком на шее. Чуть осмелев, пудель сморщил мордочку, дважды нерешительно тявкнул на меня и вопросительно уставился на хозяйку.
   - Фу, Лёля! - хорошо поставленным низким голосом с еле заметной ноткой возмущения сказала "профессорша". - Свои. И вообще, лаять на незнакомых людей - неэтично! Сколько раз я тебе уже говорила!
   Лёля смущенно вильнула куцым овечьим хвостиком и тороплив юркнула обратно.
   - Извините ее, - чинно сказала "профессорша" и поправила очки в явно импортной роговой оправе. - Лёля всегда ужасно нервничает, когда видит незнакомых людей.
   - Ничего страшного, - улыбнулась я. - Она же охраняет свою территорию.
   - А вы, милочка, я полагаю, и есть та самая истинная хозяйка этой скверной квартиры? - "профессорша" внимательно осмотрела мой деловой костюм, чуть задержав взгляд на оранжевых лоферах с пятном от мазута.
   - Увы, да, - согласилась я и представилась. - Горшкова Лидия Степановна, ваша новая соседка. Теперь я буду здесь жить, если можно так выразиться.
   - Нора Георгиевна Вилембовская-Шутко, - чуть кивнув, отрекомендовалась "профессорша". - Мы с Лёлей проживаем непосредственно над вашей квартирой. Посему, так сказать, имею вполне закономерный интерес. И вот решила получить представление, кто же на этот раз будет нашим ближайшим соседом.
   - Безусловно, вы правы, - в тон ответила я. - От соседей многое зависит. После тяжелого трудового дня начинаешь особо ценить тишину и покой в доме.
   - Несомненно! - расцвела улыбкой Нора Георгиевна. - Я очень рада, что вы придерживаетесь столь разумных взглядов, дорогая Лидия Степановна.
   Тем временем Лёля, чуть осмелев, вышла из укрытия за хозяйкой, заглянула в распахнутую дверь квартиры и недовольно расчихалась.
   - Лёля! - ахнула Нора Георгиевна и потянула за поводок. - Как тебе не стыдно без приглашения заглядывать в чужую квартиру!
   - Да куда там приглашать, - пригорюнилась я и указала рукой в сторону квартиры, - Ольга только что съехала, и сами можете полюбоваться, что она после себя оставила.
   Нору Георгиевну дважды просить не надо было. Подхватив Лёлю на руки, она стремительно вошла в квартиру. А я осталась стоять на пороге. Через пару секунд оттуда донеслись крайне экспрессивные возгласы.
   Когда Нора Георгиевна вернулась, ноздри ее раздувались от еле сдерживаемого негодования:
   - Это возмутительно! - вынесла свой вердикт она и отпустила Лёлю на пол.
   Я понуро вздохнула.
   - Крайний случай оголтелого вандализма! - потрясая лёлиным поводком, продолжала сердиться Нора Георгиевна. - Какими же варварами надо быть, чтобы оставить после себя такое!
   - Хорошо, хоть дом не сожгли, - поддакнула я и Нора Георгиевна на секунду зависла. Наконец, отмерев, она икнула и решительно позвонила в дверь напротив.
   Когда Иван Тимофеевич появился на пороге, "профессорша" сходу заявила:
   - Полюбуйтесь на это безобразие!
   - Что опять случилось? - встревожился старший по подъезду, увидев нас на площадке.
   - А вы зайдите-ка в квартиру! Зайдите! Полюбуйтесь, что у нас твориться в подъезде, который борется за звание лучшего, - ехидно ухмыльнулась Нора Георгиевна.
   - Всё бы вам, Нора Георгиевна, насмехаться, - нахмурился Иван Тимофеевич. ­ - Лидия Степановна, мы же вроде как все решили? Ольга Горшкова съехала?
   - Все так, - согласилась я.
   - Так в чем проблема? - никак не мог взять в толк Иван Тимофеевич.
   - Проблему нужно увидеть! - подбоченилась Нора Георгиевна. А Лёля осторожно тявкнула.
   Иван Тимофеевич понял, что от него не отстанут и со вздохом пошел смотреть квартиру. Через мгновение оттуда послышалась отборная ругань.
   - А еще директором городской типографии работает, - осуждающе покачала головой Нора Георгиевна, - куда катится этот мир! Следующее поколение Жоржа Дюамеля уже не знает. Увы!
   - Вы "Третью симфонию" имеете в виду или "Полуночную исповедь"? - блеснула эрудицией я (ну а что, в свое время пришлось изучать).
   - О! - ошеломленно уставилась на меня Нора Георгиевна и машинально дернула поводок так, что бедная Лёля аж вылетела, описав траекторию полукруга. - Неожиданно. Очень неожиданно. Так, где вы говорите, работаете?
   Ответить не дал Иван Тимофеевич, который вышел из моей квартиры с сердитым видом:
   - Ужас, - с негодованием констатировал он и хмуро посмотрел на нас, - придется вызывать проверку. Составим акт.
   - Не нужно! - испугалась я.
   - Как это не нужно! - всплеснула руками Нора Георгиевна. - Вы что такое говорите, милочка? Вы хоть представляете, как сложно нынче достать нормальный унитаз? А ванну?
   - Лидия Степановна, на правах самой молодой, вам не сложно будет сходить на улицу и позвать женщин? - спросил Иван Тимофеевич. - Нужны еще свидетели.
   - Иван Тимофеевич! Нора Георгиевна! - воззвала я. - Не нужно никакой проверки. Если мы сейчас вызовам ЖЭК, начнется проверка, потом прокуратура, суды, все такое. И звание лучшего подъезда нам не видать, как минимум до следующей пятилетки.
   - Так что вы предлагаете? - Иван Тимофеевич с надеждой посмотрел на меня.
   - Я думаю, что лучше всего будет составить акт осмотра. Вы, как старший по подъезду уполномочены же?
   Иван Тимофеевич кивнул.
   - И чтобы под актом подписались все соседи, - продолжила я. - Я сейчас сбегаю позову их. Конечно, идеально было бы сделать фото, но это вряд ли возможно.
   - Почему это невозможно? - удивилась Нора Георгиевна. - Владик вон фотографией раз увлекается, так пусть и сделает.
   - Кроме того, я хочу попросить акты заливания квартиры у Натальи, которая снизу. - добавила я, - в общем, максимально нужно собрать все показания, а потом я с этим пойду разговаривать с Ольгой.
   - Что-то я сомневаюсь, что из этого что-то путное выйдет, - покачала головой Нора Георгиевна, а Иван Тимофеевич пошел звонить в квартиру рядом со своей.
   Через пару секунд появился тот долговязый парень, который поддержал меня с вопросом о пожаре. В руках он держал старенький "Зенит" (у моего отца тоже был такой).
   Пока я бегала за бабушками, пока объяснила им все, пока мы поднялись наверх, Вадик уже отщелкал пленку.
   - Я мигом сделаю! - по-ковбойски салютнул он и скрылся в своей квартире.
   - Шалопай, - вздохнула Нора Георгиевна, - но голова золотая. Заканчивает медицинский институт. Так что скоро будет у нас свой кардиохирург.
   - Пройдемте, - строго велел всем Иван Тимофеевич и вошел в квартиру. Бабушки с радостным нетерпением устремились вслед.
   - Что здесь опять происходит? - на лестничную площадку поднималась высокая женщина с простым лицом, в косынке.
   - Извините, - сказала я и добавила, - мы сильно шумим, мешаем вам отдыхать. Сейчас акт только составим и все разойдутся.
   - Опять эта Горшкова что-то натворила?! - рассердилась женщина.
   - Это Наталья, снизу, - пояснила мне Нора Георгиевна и добавила, - Здравствуй, Наталья.
   - Здравствуйте, - машинально ответила Наталья и, вытянув шею, попыталась заглянуть в квартиру.
   - Я ваша новая соседка, Лидия Горшкова, - сказала Наталье я, - Ольгу я выгнала, можете зайти глянуть, что после нее осталось в квартире. После поговорим.
   Наталья молча кивнула и ушла внутрь.
   Когда все вдоволь насмотрелись и вышли, подъезд еще добрых часа полтора трясло от возмущенных воплей. В результате, пока составили акт, пока собрали все подписи и показания, Вадик успел сделать мне фотографии и гордо вручил целый пухлый конверт:
   - Владейте, Лидия Степановна! - подмигнул он мне и покраснел.
   - Спасибо... - начала рассыпаться я в благодарностях, но Нора Георгиевна меня перебила:
   - Время уже позднее, - безапелляционно заявила она, - Правда, Лёля?
   Лёля зевнула и отвернулась.
   - Поэтому я предлагаю расходиться. А завтра продолжим.
   Соседи начали потихоньку рассасываться, когда Иван Тимофеевич спросил:
   - Лидия Степановна, время уже полвторого ночи, вы далеко живете?
   - Неблизко, - спохватилась я (черт, даже не подумала, что такси в этом мире сейчас вызвать невозможно). - В профилактории Орджоникидзе.
   - Ого, - согласился Иван Тимофеевич и посмотрел на Владика. - Пешком да, далеко, да и ночью ходить молодой женщине одной не положено.
   - Я довезу, - сориентировался Владик и сообщил, убегая в квартиру. - Уно моменте!
   - Вот так-то поспокойней будет, - довольно крякнул Иван Тимофеевич и распрощался.
   Владик потащил меня на улицу, и мы поехали.
   Да, ехать в узкой юбке на мотоцикле то еще удовольствие, но как же здорово мчаться с ветерком по ночному безлюдному проспекту, что аж дух захватывает! Эх, какая же красота - молодость!
   Уже лежа в кровати и вспоминая сегодняшний вечер, я запоздало подумала: "А все-таки хорошие у меня соседи".
  
  
   Сегодня мне опять повезло.
   Утром Щука велела сходить в машбюро, забрать бланки для пропусков и заказать новые. Поэтому и отпрашиваться не пришлось.
   Перед выходом я внимательно пролистала телефонный справочник.
   А потом, по пути, заглянула в горисполком.
   - Вам назначено? - смерила меня высокомерным взглядом грудастая секретарша с перманентными кудряшками.
   - Я к Льву Юрьевичу. По очень срочному делу, - в ответ я смерила секретаршу еще более высокомерным взглядом.
   - Если не записаны, то не положено! - злорадно хрюкнула девица.
   - Вы что-то не поняли, товарищ? - изогнула бровь я и отчеканила ледяным тоном. - Повторяю. По. Очень. Срочному. Делу.
   - Без записи нельзя! - ощерилась девица, видимо, решив стоять насмерть.
   - Прекрасно, - кивнула я. - Раз не положено - ухожу. Сообщите, пожалуйста, свою фамилию, товарищ. Нужно знать, кто нам помешал.
   - Но у меня инструкция, - покраснела девица.
   - И у меня инструкция, - совсем нехорошо улыбнулась я, и девица побледнела.
   - Ну, если вы недолго... - пролепетала секретарша.
   - Я недолго, - честно пообещала я.
   - Как вас представить? - пискнула секретарша.
   - Меня не надо представлять, - ощерилась я и девица пулей метнулась за оббитую богатой драпировкой дверь из мореного дуба.
   Не успела я рассмотреть дверь, как она распахнулась:
   - Проходите, - пролепетала секретарша, щеки ее пошли пятнами.
   - Благодарю, - произнесла я и решительно шагнула в кабинет к Большому Человеку.
  
  
   Я рассматривала "опиюса" "демонической женщины", а он - меня. Ну, что сказать, солидный мужчина под шестьдесят, в дорогом импортном костюме, который уже не мог скрыть заметное брюшко, холеное лицо было чуть одутловатым, да и багровые прожилки на носу явно свидетельствовали о тайных страстях этого человека. Наконец, пауза затянулась, и хозяин кабинета не выдержал первым:
   - Чем обязан? - нахмурился он, - вы не представились.
   - Да, точно, - "спохватилась" я. - Лидия Степановна Горшкова. Полагаю, вам известно, что вчера Ольга, наконец, съехала с моей квартиры на улице Ворошилова, которую она незаконно заняла. При этом она испортила все мое имущество и не заплатила за пользование жильем.
   Я думала, Льва Юрьевича сейчас хватит удар, так он покраснел, при этом лицо его налилось какой-то нездоровой синюшной краснотой. Уже хотела звать секретаршу, как он пришел в себя. И тут же заорал, переходя на какой-то булькающий визг:
   - Вон! Вон из моего кабинета!
   Я поморщилась, зачем же так орать.
   - Да ты кто такая?! Приперлась! - надрывался он. - Ты зачем сюда приперлась?! Да ты знаешь, что теперь тебе будет?! Сгною!
   Я молча, с каменным лицом ожидала, когда пройдет первая эмоция. Пару минут Большой Человек бесновался, но кнопку вызова секретарши так и не нажал. Уже хорошо.
   Наконец, выпустив пар, хозяин кабинета зло сказал:
   - Как у тебя вообще ума хватило сюда прийти? Не боишься, что тебе теперь будет крышка?
   Я пожала плечами:
   - Сейчас объясню. Вот, смотрите, Лев Юрьевич: у меня есть акты, фото, свидетельства соседей, все в двух экземплярах, конечно же... или в трех... - я улыбнулась и положила пухлую папку перед ним на стол, - Можно вызвать участкового, из ЖЭКа, привлечь общественников, прокуратуру. Они начнут разбираться. Возможно, и до суда дело дойдет. Но, скорее всего, вы сможете их победить. Да, я и не сомневаюсь в этом. Но! О вашей связи с Ольгой и так знает весь дом, все соседи. И эта информация очень быстро всплывет. А уж когда ваша супруга узнает, и партком... ну, вы меня поняли... А по поводу крышка мне будет или не крышка - так я составила письмо. И если со мной что-то случится, мой друг отправит его куда надо. И там про вас все расписано. Так что нет, Лев Юрьевич, не боюсь.
   - Чего ты от меня хочешь? - уши Льва Юрьевича заалели.
   - Ничего такого прям сложного. Ничего, что выходило бы за рамки нанесенного мне ущерба Ольгой.
   - Давай конкретнее, - нетерпеливо рявкнул он.
   - Да, пожалуйста, - не стала спорить я, и исписанный мелким ровным почерком листочек появился перед хозяином кабинета. - Вот список.
   Лев Юрьевич цапнул бумажку и вчитался:
   - Новая сантехника (ванна, унитаз, раковина умывальника), чешская... Вот ты сука!
   - Я и не настаиваю, Лев Юрьевич, вполне можно и финскую. И плитку еще нужно. В ванную и на кухню. Желательно в тон. Я пастельные цвета люблю.
   - Да ты..!!! - Лев Юрьевич сейчас стал похож на большого, выброшенного на берег сома, ему явно не хватало воздуха.
   - Лев Юрьевич, давайте не будем мелочиться, когда на кону ваша карьера.
   Лев Юрьевич зло зыркнул на меня:
   - А откуда я знаю, что ты не обманешь? И не побежишь по всем инстанциям?
   Я застенчиво улыбнулась и пожала плечами. Лев Юрьевич нахмурился и продолжил читать:
   - Плита газовая, югославская... Да ты хоть соображаешь, где я это сейчас все достану?
   - Ну, мне не принципиально, - равнодушно пожала плечами я, - вполне можно и электроплиту, но тоже чтобы была с духовкой. Это обязательно. Люблю знаете ли выпечку готовить.
   - По тебе заметно, - проскрежетал Лев Юрьевич, нервно барабаня пальцами по столешнице.
   - А вот это уже хамство, Лев Юрьевич. Лично я вам никогда ничего плохого не сделала, хотя вот Ольга зачем-то разнесла мне всю квартиру. Как теперь там жить - не знаю, - я аккуратно разложила фотографии перед ним.
   - Но я тебе тоже ничего не сделал плохого, - подтянул поближе фото Лев Юрьевич и принялся рассматривать.
   - Это да, - согласилась я., - но Ольга сама мне сказала, что вы все уладите.
   - Вот прям так и сказала? - удивился Лев Юрьевич.
   - Примерно так, - чуть покривила душой я.
   - Давай дальше, - Лев Юрьевич углубился в чтение, - стенка югославская...
   - Опять же я не настаиваю, если представите материал и краснодеревщика, я набросаю эскизы, несложные - полки там, встроенный шкаф-купе...
   - Какое купе? - насторожился Лев Юрьевич.
   - Ну, это форма шкафа такая, - пояснила я.
   - Ладно, будет краснодеревщик, - проворчал он и принялся читать дальше.
   - Тогда стол письменный, кухонный и табуретки на кухню тоже он сделает, - перебила я, - или все-таки югославский гарнитур вам достать проще?
   - Найду я тебе краснодеревщика, - буркнул Лев Юрьевич и черканул что-то в блокноте.
   - А паркет тоже он сделает? - уточнила я.
   - Какой еще паркет?! - аж подпрыгнул Лев Юрьевич.
   - Обычный паркет. Лучше из дуба, - ответила я. - Ольга же топором порубила весь паркет. Вот, гляньте на фото.
   - Вот, твою мать, дура! - вспылил Лев Юрьевич. - Ладно, паркет тоже он выложит.
   - А окна?
   - С окнами сама решай. Нет у меня окон! - Лев Юрьевич с досадой хлопнул по столу кулаком, и малахитовая статуэтка, изображающая юных пионеров, опрокинулась. Оттуда вылетели и разлетелись по столу скрепки и маленькие остро подточенные карандашики.
   - А обои? - не сдавалась я.
   - Я дам талоны, в спецмагазине возьмешь, - проворчал Лев Юрьевич.
   - Но у меня денег нет, - расстроилась я.
   - Я сказал возьмешь, а не купишь, - отмахнулся Лев Юрьевич.
   В общем, когда примерно через сорок минут я выходила из кабинета Большого Человека, минуя возмущенную очередь у двери, в моей сумочке было все необходимое для ремонта: телефоны, явки, пароли... точнее чеки. И что особенно приятно - увесистая пачка червонцев уютно примостилась в центральном карманчике.
   Вот теперь можно жить!
  
  

Глава 11

  
   В общем, собою я была вполне довольна.
   Конечно же, мои требования возмещения ущерба импортными материалами - это верх наглости, но еще с той, прошлой жизни твердо знаю: если обнаглеть и просить много - дадут мало, если же поскромничать - вообще не дадут ничего.
   С таким мыслями я спустилась в полуподвальное помещение машбюро - в лицо пахнуло запахом свежеразрезанной бумаги с нотками типографской краски на фоне аромата крепкого свежесваренного кофе. Принюхавшись, я пошла прямо на запах.
   В машбюро было практически пусто, так что нужные бланки получилось забрать без волокиты: две дружелюбные женщины быстренько все оформили и упаковали, пока третья, явно с восточными корнями, варила им кофе в закопченной джезве. Вдыхая пьянящий аромат, я рассматривала, как ловко эта женщина поворачивает и погружает бронзовое днище в раскаленный крупный песок в небольшом тазике, установленном на самой обычной электрической плитке.
   Плитка!
   Она есть у меня. Точнее у Петрова. Когда я скоропостижно покинула коммуналку - сказала Петрову забрать. Надеюсь, Горшков не зажал, хотя он может.
   Плитка мне нужна, и срочно. Во-первых, в после погрома "демонической женщины" в квартире хоть шаром покати, а кушать готовить как-то будет надо (когда еще Лев Юрьевич снизойдет снабдить меня газовой плитой. Ох, не верю я, что вот он прям все бросит и срочно побежит мне искать). Поэтому нужно какое-то время продержаться на том, что есть.
   Во-вторых, - мыло. Как показала жизнь, покупать его задорого никто не хочет, зато как подарочек оно заходит неизбалованным советским женщинам разного возраста за милую душу. Старые запасы подходят к концу, а ведь еще с милейшей Алевтиной Никитичной я не рассчиталась, да и к Вероничке Рудольфовне можно бы заглянуть, обновить гардероб по возможности. И еще что-нибудь может подвернуться внезапно, а у меня стратегического запаса почти уже нет.
   Кстати, о стратегическом запасе. Из прошлой жизни я помнила, что где-то совсем скоро начнется "сухой закон", вино-водочные изделия будут по талонам и станут основной народной валютой. Поэтому, нужно будет капитально запастись, потом очень пригодится.
   Так, раздумывая над обеспечением будущей жизни, я дошла до переулка Механизаторов и остановилась перед бывшим лидочкиным домом. Идти было жуть как неохота, но надо. Да и письмо забрать Петрову обещала.
  
   Набравшись духу, дернула ручку и вошла в коммуналку. Здесь, как и прежде, едкие запахи кухни и хлорки липко обволакивали наваленное в полумраке прихожей барахло. Порадовавшись, что больше моей ноги здесь не будет, я по привычке сначала заглянула на кухню. Там, к счастью, никого не было, во всяком случае - на данный момент, так как на грубякинской плите в огромном чугунном корыте подпрыгивало, кипело и булькало белье, насыщая окружающее пространство горячей сыростью с запахами хозяйственного мыла, хлорки и детских ссак.
   Чуть не задохнувшись от вонючего пара, я постаралась побыстрее оттуда убраться и постучалась к Петрову. Дверь распахнулась моментально, как будто Петров меня ждал. При этом облик он имел донельзя взъерошенный. При виде меня брови его взметнулись вверх, а затем рот растянулся до ушей:
   - О! Лидка! Салют! А я-то думаю, кто это ко мне так рано? - разулыбался Петров, пытаясь незаметно отбросить хлопушку для выбивания ковров в сторону.
   - Привет, Федя! - ответила я. - Раз обещала зайти - зашла. Пустишь?
   - Да, заходи, - слегка смутился Петров, - Только у меня не убрано. Не ждал гостей так рано, понимаешь ли.
   Я еле удержалась, чтобы сохранить серьезное лицо.
   Комната Петрова, кстати, была побольше, чем даже у Горшковых. Два узких, заклеенных до середины сильно пожелтевшими газетами окна выходили прямо на проспект. Люстры у Петрова не было, засиженная мухами лампочка сиротливо болталась высоко под потолком. Продавленный диван завален грудой несвежей мятой одежды и каким-то скомканным барахлом. Незаправленная панцирная кровать по форме была точно такая же, как у Горшковых. Зато шкаф старинный, "бабушкин", с бомбошками и херувимчиками в стиле псевдоампир. Стены, кстати, были обклеены выцветшими обоями в веселенький цветочек "анютины глазки". У стены стоял круглый стол, заставленный грудами пустых пыльных бутылок, над которым висел большой плакат с бегущей девушкой в красном купальнике и надписью: "Спорт - это здоровье и красота".
   - Могу предложить чаю, - проявил гостеприимство Петров и, чуть замявшись, добавил, - только подождать надо немного, пока Зинка с кухни уберется. Ты ж не торопишься?
   - Тороплюсь, Федя, - отмахнулась я. - Бежала мимо по рабочим делам, дай, думаю, хоть заскочу на секунду да письмо заберу.
   - Сейчас, айн момент, - Петров с кряхтением полез куда-то за диван, покопавшись там немного, наконец, вытащил большой пожамканный конверт и с гордым видом протянул его мне. - Держи вот, Лидия. В целости и сохранности!
   - Спасибо, Федя, - я глянула на адрес отправителя: ВООП, г. Москва.
   Ну что ж, неплохо.
   - Клопомор мой где? - напомнил Петров и мои уши запылали:
   - Ой, - мне стало неловко, - Извини, Федь, совсем забыла. Замоталась просто очень. Понимаешь, столько всего произошло, ты даже не представляешь...
   - Всё я представляю! - гордо выпятил грудь Петров, - ты сеструхе Горшка под зад ногой дала. Ох и орали они тут все! Веселуха такая была! Ко мне как раз мужики с энергомаша заглянули после смены в покер перекинуться, так сразу и ушли. Невозможно же так играть, не слышно ничего.
   - Так что, Ольга сюда приехала? - удивилась я.
   - Ага, - зевнул Петров, - живет теперь в комнате Риммы Марковны.
   - Так еще ж не доказано, что она умерла, - еще больше удивилась я. - А если вернется?
   - Ой, когда Горшковых это останавливало? - хмыкнул Петров и задумчиво почесал пузо через замызганную рваную майку. - Да не вернется она, я так думаю. И не удивлюсь, если соседи в курсе, куда она подевалась.
   - Ну, ты уж не фантазируй, - отмахнулась я, - Они, конечно, мрази еще те, но убивать не будут. Банально кишка тонка.
   - Да при чем тут убивать? - заржал Петров, - куда-нибудь могли ее так определить. С них станется. Особенно с Рудольфовны. Та еще штучка. Говорят, по молодости такое творила, что ой.
   Я вздохнула, вспомнив Лидочкины злоключения. Кстати, а то, что я заняла ее место, может и потому, что Лидочку чем-то траванули? Надо бы разобраться. А вслух сказала:
   - Так ты пылевыбивалкой от Ольги что ли отбиваешься?
   - И не спрашивай, - скривился Петров, - за меня теперь, суки, принялись.
   - В смысле? - аж обалдела я.
   - Да по-всякому, - вздохнул Петров. - Достали уже так, что я и на кухню не выхожу почти. А теперь Зинкиных мелких пацанов научили, так те стучатся в двери и убегают. И так почти весь день. Я и хочу поймать и отлупить, чтобы неповадно было.
   Я покачала головой. Мда, дела.
   - Когда ты ушла, совсем плохо стало, - понурил голову Петров, - то они Римму Марковну изводили, а теперь за меня взялись. Решили и мою комнату захватить.
   - Да как же можно захватить? - не понимала я.
   - Обычное дело, - фыркнул Петров, - у Грубякиных детей много, они все в одной комнате живут, если соседняя комната освободится, и они ее займут, то хрен их уже выселишь оттуда. Да и не будут наверху из-за этого разбираться. Иначе им же придется новую квартиру Грубякиным давать. Проще отмахнуться. Вот те и пользуются. А Рудольфовна свой бубновый интерес блюдет, корова старая.
   Я слушала и тихо выпадала в осадок. Вот где у людей совесть?
   - А пожаловаться на них если? - предложила я.
   - Кому ты пожалуешься? - пожал плечами Петров. - Грубякин - передовик производства, многодетный отец, Горшков - учитель пения, кандидат в члены Партии. А я - всего лишь простой мыслитель из народа. Кому из нас больше поверят?
   - Да уж, - согласилась я.
   Мы еще немного поболтали ни о чем, мне надо было бежать. Взгляд зацепился за батарею бутылок:
   - А зачем бутылки собрал?
   - Это - стратегический ресурс, - торжественно заявил Петров, - нет денег, сдал пару бутылок - и вот на чекушку и наскребаю.
   - Ох, Федя, взял бы ты себя в руки, - мягко пожурила я, - а то действительно подвинут тебя отсюда Горшковы-Грубякины, ходишь вон как оборванец.
   - Нет на свете прекрасней одёжи, чем бронза мускулов и свежесть кожи! - важно заявил Петров, и мы распрощались.
   Мне повезло: ни Клавдия Брониславовна, ни Элеонора Рудольфовна мне не встретились.
   Из-за этих новостей плитку, кстати, я попросить забыла.
  
  
   Пока я шныряла туда-сюда по рабочим и заодно своим личным делам, в конторе депо "Монорельс" грянули изменения. Они были, на первый взгляд, не столь уж и существенными, однако же именно они повлияли на мою дальнейшую карьеру и, следовательно, на судьбу в этом мире.
  
   Итак, вернувшись, я обнаружила возле щучьего кабинета столпотворение: все пялились на вывешенные на стенде отпечатанные листы и что-то бурно обсуждали. Заинтересовавшись, я тоже подошла и изучила списки: оказалось, наша незабвенная Щука, которой подчинялось три отдела - кадрово-правовой отдел, канцелярия и отдел делопроизводства и архива, так вот, после пожара, затронувшего несколько вверенных ей помещений (в том числе и мой чуланчик), и последующего их ремонта, включила активность и переформатировала кто где будет теперь сидеть. В результате я лишилась отдельного кабинета: на моем месте теперь будет сидеть Гиржева (та наглая шатенка с лошадиным лицом, что цеплялась ко мне за стенгазету), а меня благополучно сплавили в огромный проходной кабинет, где уже и так сидели шесть теток, разной степени склочности.
   Тетки пополнение в моем лице встретили кисло, более того, местечко мне, на правах новичка, выделили "элитное": у шкафа, который отгораживал закуток, где все они регулярно гоняли чаи. Сидеть же мне предстояло лицом к стене без окна, спиной к входным дверям, и все, кто туда-сюда ходил, могли прекрасно видеть, чем я занимаюсь. Полагаю, в этом тоже был позиционный расчет Щуки.
   Расстроенные Егоров и Мунтяну поперетаскивали мои папки и коробки в новый кабинет, заработав множество косых взглядов от теток, в том числе и в мою сторону.
   - Ты это, Лида, - вдруг тихо сказал Мунтяну (я аж удивилась). - В общем, если будет совсем жопа - то заходи.
   Егоров ничего не сказал, но по его сочувствующему взгляду я поняла, что эпопея с Горшковыми и квартирой - это еще так, цветочки.
   Настроение стремительно рухнуло вниз.
  
   Под бумаги мне был выделен большой шкаф-стеллаж, и я принялась аккуратно расставлять дела по категориям, сверяя их с ранее составленным мной каталогом. Папок было много, после пожара второпях все они были вытащены как попало, поэтому сейчас мне предстояла адская работа, расставить так, чтобы потом можно было быстро найти и ничего при этом не перепутать.
   Тетки при этом искоса наблюдали. Они были разные, но чем-то неуловимо похожи, не пойму чем. Для того, чтобы не запутаться я когда-то, еще в первые дни после попадания, изучила стенд возле бухгалтерии, поэтому примерно понимала, где кто.
   Итак,
   Лактюшкина Феодосия Васильевна, - полная женщина, предпенсионного возраста, с тяжелым характером, занималась основным делопроизводством;
   Базелюк Мария Лукинична, - невысокая, крепко сбитая, примерно пятидесяти с хвостиком лет, вела журналы учета по техническому обучению и повышению квалификации работников;
   Жердий Галина Митрофановна, - крупная, ехидная, хохотливая, очень подвижная и шустрая, была помощницей Лактюшкиной, вела учет медосмотров, больничных, а заодно у нее можно было измерить давление и тому подобное;
   Максимова Евдокия Андреевна, - высокая сутулая старая дева, вела статистику и оперативный учет;
   Фуфлыгина Клавдия Тимофеевна, - среднего телосложения, но с глазами навыкате, тоже помогала что-то там Лактюшкиной, а также готовила дела для сдачи в архив;
   Репетун Татьяна Петровна, - яростно молодящаяся женщина, чванливая, в депо все были в курсе, что она - директорская любовница в отставке. При этом она знала, что все знают, что отнюдь не добавляло ей толерантности и любви к людям. Чем конкретно она занималась, было непонятно.
   И вот все вышеперечисленные дамы рассматривали меня и мои действия с видом патологоанатома перед особо отвратительным и странным трупом.
   Покряхтывая, я принялась доставать из глубокого ящика кипу папок, стараясь захватить их все и не рассыпать при этом. Папки, сука, были тяжеленные, словно гири, а мне предстояло разгрузить еще не один такой вот ящик. Удерживая всю эту кучу, я неудачно разогнулась и зацепила локтем спинку стула. Стул с грохотом упал на пол.
   - Да уж, поработать сегодня нам явно не дадут, - прижав руки к вискам, заметила Лактюшкина, вопросительно взглянув на остальных.
   Сначала все промолчали, но потом коллективное бессознательное победило и дамы наперебой включились:
   - Ну, знаете ли, Феодосия Васильевна, - капризным голосом заметила Репетун, нервно постукивая карандашиком по столешнице, - вы здесь сами виноваты. Вы почему не поставили условие Капитолине Сидоровне, чтобы она, если подсаживает, то хотя бы нормальных сотрудников? Ту же Иванову, на пример, вполне можно было к нам взять. Она-то даже очень компетентна и тактична.
   - Да тоже шило в заднице, - хохотнула Жердий, - Любка говорила, что у них все так радовались, когда ее пересадили...
   Базелюк тоже засмеялась.
   - Татьяна Петровна! - не смогла промолчать Лактюшкина, перебивая остальных, - вы же прекрасно знаете, кто принимает все такие решения. Капитолина подсунула список, Бабанин подмахнул, а терпеть это безобразие и выслушивать ваши претензии должна я теперь!
   - Вечно нам весь сброд сбагривают, - поддакнула Фуфлыгина, глядя в потолок, и вздохнула.
   Я продолжала молча по-стахановски трудиться, следом за кучкой пристроила еще три папки, но одна все-таки упала. И, конечно же, совсем не бесшумно.
   - Я скоро здесь с ума сойду! - воскликнула Репетун. - Не отдел, а зоопарк какой-то!
   - Да сколько можно! - возмутилась Фуфлыгина, - вы мешаете нам работать, товарищ Горшкова.
   - Извините, коллеги, - пожала плечами я, - расставить бесшумно такое количество документов невозможно. Мне нужно закончить. Потерпите пожалуйста, я постараюсь побыстрее.
   - А мою работу кто побыстрее сделает?! - фыркнула Репетун и швырнула карандаш на стол. - Мне нужно сосредоточиться, а ваши эти пляски с бубном, меня с мысли сбивают!
   - Да уж, нынче молодежь какая пошла, - включилась Базелюк, - ты ей слово, она тебе десять. Раньше за подобное отношение такого работника начальник сразу выгнал бы.
   - Или муж... - хохотнула Жердий.
   Послышались понимающие смешки и переглядывания.
   - А что вам мой муж? - спросила я, отставляя папку и резко поворачиваясь к Жердий.
   - А я не с вами вообще-то разговариваю, - отрезала Жердий, не глядя на меня. - Вас в школе не научили, что перебивать старших нехорошо?
   - Работайте, Лидия Степановна, не отвлекайтесь, - процедила Лактюшкина. - и не нужно тут разборки устраивать. Во всяком случае, мы вам работать не мешаем.
   Дамы продолжили общение, а я продолжила работу. В общем, передать тот спектр эмоций и ощущений, который меня накрыл - сложно.
   И выбесила меня Щука своим поступком окончательно.
  
   Примерно через часа полтора я, наконец-то, преодолела все коробки. И дела, папки и папочки выстроились на полках ровнехонькими правильными рядами. Устало вздохнув, я решила разложить все на столе и сходить в столовку, выпить хоть томатного соку с солью, а то руки аж дрожат от перенапряжения.
   Но лишь только я уселась за стол и притянула к себе стопку документов, как за спиной раздался возмущенный возглас:
   - Лидия Степановна!
   Я обернулась. На меня выкатила и так выпуклые глаза Фуфлыгина:
   - А убирать за вами кто будет?
   Я посмотрела на пол: старые коробки, в которых перетаскивали мои бумаги, я сложила один-в-один, матрёшкой, на полу вроде тоже особо грязи не было, ну натоптали немножко мужики, когда носили, но у нас в депо везде так. Производство ведь.
   - Что не так? - спросила я.
   - У нас здесь люди, вообще-то работают, а не свиньи, - обронила Репетун, аккуратно припудривая лицо из перламутровой пудреницы.
   - Ужас, - вздохнула Жердий.
   - Через полтора часа рабочий день заканчивается, - сказала я, - придет уборщица и помоет пол.
   - Нет, это невозможно! Вы посмотрите, что творится! - вскричала Лактюшкина, подскочила, схватила веник (спрятанный, между прочим, под одним из шкафов), и начала судорожно, шумно мести пол, больше поднимая пыль, чем сметая ее.
   - Феодосия Васильевна! - кинулась к ней Жердий, - Бросьте, не надо! У вас больное сердце, вам нельзя так перенапрягаться!
   Я равнодушно посмотрела на все это, развернулась и пошла в столовку пить сок.
   Оставшееся время я провела во внутреннем дворе, размышляя о том, как я могла так вляпаться и что теперь с этим делать. Однозначно это осиное гнездо не победить и не перевоспитать. У них образ мышления такой вот. Но и терпеть поминутный коллективный буллинг - увольте.
   Значит, нужно отвоевать отдельный кабинет обратно. Но мне, простой служащей никто его не даст. Лидочка сидела одна, так как вторая сотрудница ушла в декрет. А теперь, после пожара, тем более. Чтобы иметь отдельный кабинет нужно быть как минимум руководителем большого отдела, причем вон в бухгалтерии главбух сидит вместе со всеми, в плановом - тоже. Отдельный кабинет есть у Щуки, у Корнеева и ему подобных. Даже Фомин сидит со всеми. Само собой отдельный кабинет у Бабанина и его замов. Хотя вон у Ивана Аркадьевича хоть и отдельный кабинет, но в полуподвальчике. Гиржевой дали отдельный кабинет, но не пойму с какой стати. Может, она сейчас вместо Репетун?
   Выходит, что, если я не хочу сидеть с этой бабской сворой, мне нужно занять кабинет Щуки. А для того, чтобы занять кабинет Щуки, нужно подвинуть Щуку и стать на ее место.
   Погрустив от того, что путь к отдельному кабинету неблизок и тернист, я сходила в цеха договорилась с нашими уборщицами цехов, что они в субботу придут ко мне на квартиру и обдерут стены и потолки, а потом зашпаклюют все за небольшую денежку.
   Дождавшись заветного гудка, я поехала в профилакторий слушать лекцию о цинге.
  
  
   Что человеку нужно для полного счастья? Правильно - здоровье. Все остальное - вторично. В общем и я так думала примерно до тех пор, пока не попала в профилакторий имени Орджоникидзе.
   Все началось с первой процедуры. Мне приписали какую-то физиотерапию: ложишься на кушетку и тебе на шею и спину кладут такие подушечки, по которым бежит легенькая струйка тока. Ну, вроде, ничего особенного - лежишь себе положенное время, а ток идет. Потом тебя выключают, и ты уходишь. И на этом все. Но это я так думала. Примерно до того, момента, как моя карточка не попала в руки Симы Васильевны. И началось: ванны, грязь, душ, массаж, лечебная физкультура, кислородные коктейли и прочая лабуда. Мне даже клизмы пытались впарить, право я словосочетание "ректальная ирригация" еще с той жизни помню и не повелась.
   Можете себе представить - приходишь с работы, выжатая как лимон, а тут тебе - и та процедура, и эта. И лекции еще для полного счастья!
   О ваннах - отдельная песня. В моей прошлой жизни я пару раз с семьей была в санаториях, но там больше лечились Пашка, мой муж и младший сын Вовка. И мы с Маришкой (это моя старшая) больше по косметологам и спа ходили. Но ванны я принимала и тогда. И знаю, что это и как. И вот я наивно думала, что сейчас опять такое же будет. Но нет. Ванна в профилактории была огромная, какая-то чугунная, проржавевшая внизу, внутри вся шершавая, с налетом типа извести или чего-то такого. В нее набиралась горячая темно-рыжая вода с запахом тухлых яиц. И в этой воде предстояло лежать. Ручек, чтобы ухватиться - не было, под ноги лесенки - не было. В общем, первый раз, пока я еще не знала, я чуть не утонула. Потом, правда, приноровилась и цеплялась за стенки, как обезьяна.
   Кстати, о лекциях. В общем, мои прогулы не остались незамеченными, и я была приглашена на беседу к Симе Васильевне. Точнее я мирно лежала на кушетке, укутанная в горячие грязевые комки, а сверху еще и шерстяное одеяло. Сима Васильевна сама ко мне подошла (право же я никуда не то, что убежать не могла, но даже и пошевелиться), подловила меня, в общем.
   Оглядев внимательно меня, изображающую кокон шелкопряда, Сима Васильевна заявила не терпящим возражения тоном:
   - Вот что, деточка, вы прогуляли уже три лекции подряд. Это просто неприлично! Наши специалисты готовятся, доносят информацию в массы отдыхающих, а вы игнорируете злостно. Нужно что-то с этим решать. Как вы считаете?
   Я считала, что решать ничего не нужно, но Сима Васильевна не позволила мне так ответить (точнее никак не позволила):
   - Я вижу здесь единственный выход, - сухенькое морщинистое лицо ее умиротворенно разгладилось, и у меня упало сердце:
   - Мы подготовим письмо вашему руководству, чтобы они не загружали вас так сильно на время пребывания в профилактории. И тогда у вас появится время на посещение столь необходимых для общей профилактической эрудиции лекций. - Сима Васильевна с надеждой глянула на меня, мол, хорошо же я такая молодец придумала, правда же?
   Я так категорически не считала, но выразить протест опять не успела - Сима Васильевна продолжила:
   - Более того, я готова лично поехать на прием к товарищу Бабанину и обсудить условия труда работников. Завтра же с утра и поеду. А чтобы не терять время, давайте мы вам еще две процедурки назначим. Сима Васильевна схватила мою санаторную книжечку и начала ее листать:
   - Так-так-так, душ Шарко у вас уже есть, жаль. Очень жаль. Тогда добавим вам еще душ Виши. Очень помогает для кровообращения и сосудов.
   Я не хотела ни душ Шарко, ни тем более какой-то неизвестный душ Виши (и название такое подозрительное). Прошлый раз меня заставили раздеться и полчаса поливали под мощным напором из шланга. Меня чуть не смыло в стенку. Из плюсов - жопка Лидочки чуть подтянулась, да и бока уже не свисали столь свинообразно. Из минусов - неприятно и плюс - нет времени на все это. В общем, в восторг от идеи Симы Васильевны я не пришла, а она между тем продолжила:
   - И ингаляции. Да, безусловно, вам необходимы ингаляции. Лена, запиши иммуномодулирующие ингаляции. А может, все-таки ректальные ирригации тоже? - с надеждой спросила Сима Васильевна, я забилась раненой птицей в путах из грязевых компрессов и одеял, но тщетно. И тут я поняла, что чувствовал бедняжка Буратино, когда попал в лапы Мальвины.
   - Вот и хорошо, - улыбнулась Сима Васильевна, и уже собралась уходить, но тут я отмерла и смогла ответить:
   - Сима Васильевна! Не надо письмо на работу. У меня кроме рабочих неприятностей, я имею в виду пожар в конторе, еще и дома ужас что произошло. - Я в двух словах поведала о том, как квартирантка разрушила мою квартиру. Сима Васильевна выслушала, посочувствовала, но профессиональный огонек в глазах не исчез. И тогда я пошла с последнего козыря:
   - Сима Васильевна, давайте исправим ситуацию другим образом. Давайте я прочитаю лекцию отдыхающим?
   - Хм... интересно, интересно, - удивилась Сима Васильевна. - Вы можете делать доклады? И на какую же тему, позвольте спросить?
   - Да, я умею и люблю делать доклады, - нескромно ответила я. - Можете у Ивана Аркадьевича спросить, я пару дней назад выступала на открытом заседании перед комиссией из Москвы. Меня хвалили даже. А тема моего доклада будет очень актуальная - ЗОЖ. То есть здоровый образ жизни советского труженика.
   - Хм, любопытно, - кивнула Сима Васильевна и, ободренная успехом, я продолжила. - Я не просто расскажу, как вести здоровый образ жизни, я расскажу, чем здоровый образ жизни советских людей отличается от нездоровых привычек капиталистов. Обещаю, всем понравится.
   - Но милочка, - нахмурилась Сима Васильевна, - чтобы делать подобные заявления и доклады, нужно иметь необходимую квалификацию, как минимум. У вас же, насколько мне известно, только училище в анамнезе.
   - Я являюсь членом ВООП! - категорически произнесла я. - Могу показать удостоверение. Так что все законно.
   - Отлично! - всплеснула руками Сима Васильевна. - Покажите Леночке удостоверение ВООпа и можете готовиться к лекции. Когда вы сможете? Вы же у нас до конца недели, боюсь, вряд ли вы успеете.
   - Сима Васильевна, - улыбнулась я, радуясь не столько тому, что проблема с письмом руководству снята, сколько тому, что Лена принялась избавлять меня от одеяльно-грязевых пут и я вышла на свободу. - давайте на завтра? Просто сегодня уже лекция закончилась. Материалы у меня есть, я готова поделиться своими знаниями с товарищами.
   - А посмотреть материалы можно? - неловко спросила Сима Васильевна.
   - К сожалению, вся информация у меня в голове, - ответила я. - Но вы приходите на лекцию и сами все послушайте. Если что-то не так - вы всегда можете прервать меня. Но вдруг вам понравится. И может быть, это будет начало новой традиции - чтобы отдыхающие рабочие тоже читали лекции товарищам. Владимир Ильич Ленин говорил, что и кухарка может управлять страной. Так неужели же советский рабочий хуже кухарки?
   Сима Васильевна ушла от меня просветленная и задумчивая. А я порадовалась, что про душ Виши сказать Лене она забыла.
   Когда я вышла из грязелечебного отделения и дошла до кабинета с кислородными коктейлями, там сидел грустный человек - дядя Вася, вроде он у нас в локомотивном цехе работал наладчиком, но точно не помню. Я поздоровалась.
   - Вот, - с тяжким вздохом сказал дядя Вася, - Ленка совсем меня замучила. Пока вену нашла, три раза колола, и все мимо.
   В подтверждение он показал темно-синий сгиб тыльной стороны локтя.
   - А что у вас произошло, что вас так кололи? - участливо спросила я, давая возможность человеку выговориться о наболевшем.
   - Да ничего не произошло, - пожал плечами дядя Вася. - Я здоров как бык. Но префиктические капельницы какие-то.
   - Может профилактические? - уточнила я.
   - Может и так, - согласился дядя Вася. - Тебе, кстати, тоже с завтрашнего дня назначено. Я сам слышал, как Сима Васильевна Ленке сказала.
   Мамочки! В общем, пора отсюда валить.
  
   Я уже укладывалась в кровать, когда в дверь тихо постучали.
   Набросив больничный халат, я открыла дверь. На пороге стояла Лена. У меня сердце забилось со скоростью отбойного молотка - неужто на ночь делать укол будет? Мало ли что Сима Васильевна еще придумала для профилактики. Но нет, Лена протянула мне небольшой листочек:
   - Вы были на работе, а почтальонша принесла, я вместо вас расписалась. Вот, возьмите.
   На ладонь мне упала телеграмма. Я вчиталась в криво наклеенные слова, всего пару слов, но меня аж ток прошиб, как на физиотерапии:

"Ждем субботу садить картошку тчк мама".

   Ой, мамочки! О том, что Лидочка не сирота я как-то совсем позабыла. И теперь передо мной встало сразу несколько проблем:
   - где именно живут родители Лидочки?
   - как их зовут?
   - как перед ними не спалиться?
   - как правильно садить картошку?
   - где взять время? (на субботу я запланировала делать капитально ремонт в квартире).
   - можно ли проигнорировать телеграмму и не ехать в деревню?
   Вот это да!
  
  

Глава 12

  
   Ночью прошла первая гроза, и теперь солнечные зайчики прыгали по лужам, рассыпались хрустальными бликами в дождевых каплях на земле и деревьях. После такого ливня, быстрого и теплого, зелень яростно поперла вверх, словно и до растений дошла советская мода на соцсоревнования. Безоговорочным победителем в этой гонке оказались плодовые деревья, прямо на глазах расцветающие кружевной белокипенной пеной. Еще одним ударником растительного соцсоревнования стали клумбы с тюльпанами и нарциссами, а вся лужайка у профилактория зажглась желтыми одуванчиками и сахарный аромат цветочного меда смешивался с чопорным запахом хлорофилла мокрой травы.
   Не знаю, то ли это радостное весеннее утро передало свой задор мне, то ли я устала переживать, но настроение было теплым, приподнято-радостным. Сегодня я надела белую рубашку Горшкова под серый сарафан, который присоветовала Вероничка Рудольфовна. Чуть подкрасив глаза и нанеся блеск на губы, я взъерошила отросший ёжик волос и, довольная собой, отправилась в депо "Монорельс", влившись в людской рабочий поток.
  
   В закутке кабинета уже пили чай Жердий и Фуфлыгина, поливала вазоны из розовой пластмассовой лейки Максимова. Когда я вошла, все разговоры моментально смолкли.
   - Доброе утро! - поздоровалась я.
   Мне не ответили, лишь Максимова то ли поперхнулась, то ли пробормотала "здрасти".
   В звенящей тишине я дошла до своего рабочего места и мое радостное настроение сдулось как воздушный шарик ослика Иа: все бумаги на столе были залиты водой, чернила поплыли и теперь разобрать слова на некоторых листах стало совершенно невозможно.
   - Что это? - только и смогла выдавить я.
   Традиционно, ответом меня не удостоили.
   - Товарищи, я спрашиваю, что это такое? - уже громче повторила я. - У меня на столе все документы залиты водой.
   - Где? - невинным голосом вяло поинтересовалась Фуфлыгина и потянулась к банке с вареньем. - Галя, а у нас что, вишневое опять закончилось?
   - У меня. На столе. - отчеканила я.
   - Ах, это? - отмахнулась она, намазывая вареньем кусок булки. - Дуся цветочки поливала, может случайно где брызнулось.
   - В смысле случайно брызнулось? - аж обалдела я. - Все документы испорчены. Это как понимать?
   - А что вы так кричите? - Жердий изволила повернуть ко мне голову и наставительно заметила, одновременно жуя пирожок с повидлом, - не нужно разбрасывать служебные документы где попало, не будет потом проблем.
   Максимова вообще промолчала, продолжая методично поливать вазоны.
   - Что значит где попало?! - взорвалась я. - Бумаги лежали на моем рабочем столе. Их залили водой. Это следует понимать, как умышленное вредительство?
   - Что за крики с утречка? - входная дверь распахнулась и появилась сияющая Лактюшкина. - Здравствуйте девоньки.
   Девоньки принялись наперебой сюсюкать:
   - Доброе утречко, Феодосия Васильевна, - лучезарно пропела Фуфлыгина.
   - Здравствуйте, здравствуйте, - расцвела улыбкой Жердий. - Вам чайку налить? Мне вчера чабрец с села передали, такой прям душистый. И пирожки с повидлом есть, еще теплые.
   И даже Максимова присоединилась к общему хору и вполне членораздельно поздоровалась.
   - А я иду такая по коридору, вдруг слышу шум, и думаю, что тут стряслось? - весело сказала Лактюшкина и пошутила, - землетрясение или цунами?
   Все с готовностью захихикали.
   - Да Горшкова опять склоки устраивает, - пожаловалась Жердий и шумно отхлебнула из чашки. - Дуська цветы поливала, водой брызнуло, так мы теперь вынуждены с самого утра недовольства слушать.
   - Лидия Степановна, - ледяным тоном обратилась ко мне Лактюшкина, вешая плащ в шкаф. - Вам следует уяснить, у нас сложился хороший дружный коллектив и нам не нужно здесь устраивать регулярные скандалы.
   - Феодосия Васильевна, - чуть не скрипнула зубами я, - все мои документы на столе умышлено залиты водой. Информация уничтожена. Но мой вопрос коллеги отмахнулись. Я сейчас вызываю комиссию и будем составлять акт.
   - Какой еще акт? - чуть не подавилась пирожком Жердий, и даже отставила чашку, а Максимова шумно всхлипнула.
   - Подожди, Галя, - остановила ее Лактюшкина, - Никто никакого акта составлять не будет. Просто потому, что я не позволю.
   - В смысле "не позволю"? - меня аж затрясло от такой явной наглости, - то есть коллеги нагадили, а вы собираетесь покрывать все это? Так вас понимать, Феодосия Васильевна?
   - Что значит "нагадили"?! - взвизгнула Жердий, - выбирайте выражения, Горшкова!
   - Галя, подожди, я сказала, - рыкнула Лактюшкина, - Лидия Степановна, вся вина здесь только ваша. На этом столе у нас всегда обрызгивают вазоны, много лет подряд, поэтому незачем было оставлять документы. Сами разбрасываете, а потом крайних ищете. Откуда Дуся может знать, что вы там разложили? Важные документы хранятся в сейфе.
   - А сказать мне, что мой стол у вас используется для полива вазонов было нельзя? - у меня не было слов.
   - А вы не спрашивали, - пожала плечами Лактюшкина и повернулась к Жердий. - С чабрецом чай я люблю, Галя. А вишневое варенье еще осталось?
   Коллеги принялись пить чай, весело обсуждая что-то, а я осталась как дура стоять над залитым столом, понимая, что этот раунд я проиграла. И лишь злорадный взгляд Максимовой подтвердил, что это только начало.
  
   Примерно минут через двадцать появилась Базелюк. Потная, с одышкой:
   - А я только с рынка. Такое сало отхватила! - прямо с порога принялась хвастать она, зайдя в закуток, где все уже допивали чай, - вот взяла вам попробовать.
   Она развернула газету и все пространство моментально окутало облако удушающе-чесночного духа.
   - Ой, отрежь и мне кусочек, - захлопала в ладоши Жердий.
   - Копченое? - упавшим голосом поинтересовалась Лактюшкина, - хочу! Но мне с моим желчным нельзя.
   - Да нет, маринованное. Я у одной женщины всегда беру, - пояснила Базелюк. - Вам с прорезью или с другой стороны резать?
   - А мне режь побольше, - заявила Фуфлыгина, - очень уж я такое сало люблю.
   - Дусь, иди сало пробовать, - позвала она Максимову, которая участия в чаепитии не принимала и в это время сидела за столом и что-то читала.
   Максимова, не отрываясь от чтения, что-то вякнула, очевидно это был отрицательный ответ.
   - А что это ты там так внимательно читаешь? - заинтересовалась Жердий, выглянув из закутка и обдав меня чесночным запахом изо рта.
   - Сонник, - буркнула Максимова.
   - Ой, а глянь, что значит, если мертвые утки снятся? - сразу включилась Фуфлыгина. - Снится мне, что иду я такая по полю, и тут из-под ног одна утка вылетела, другая. Я поворачиваю в сторону, и наступила на третью. Смотрю, а она совсем мертвая лежит и из клюва язык такой вывалился.
   - Утка летящая - к добру, - прочитала Максимова, - а если плавающая - к переменам. О мертвых утках здесь не написано.
   - А моя бабушка всегда говорила, что мертвая птица - к улучшению в жизни, - авторитетно сообщила Жердий. - Дуся, а глянь, что если приснилась красивая такая поляна, ужас прям, какая красивая, в цветах вся. И на ней кони пасутся. И еще там хоронили кого-то...
   Ответить Максимовой помешало явление Репетун. Она появилась, благоухая какими-то сладко-приторными духами. В лучах утреннего солнца ее лицо было похоже на печеное яблоко.
   - Девочки, мне помаду "Дзинтарс" передали. Будете смотреть? - Она вывалила несколько тюбиков белого и коричневого цвета с золотыми буквами, на стол. - Перламутровая. Есть три оттенка. Просят недорого. А на следующей неделе обещали тени.
   "Девочки" моментально бросили пить чай и принялись рассматривать помады, чесночный дух казалось, пропитал уже всю комнату, перемешался с приторной липкостью духов Репетун, и вонь получилась такая, что я задыхалась. Не выдержав, я открыла форточку, чуть проветрить.
   - Лидия Степановна, закройте окно, - потребовала Жердий.
   - Я хочу проветрить, дышать нечем, - ответила я.
   - Вы что - хотите, чтобы мы все заболели? - возмутилась Базелюк.
   - Я не переношу сквозняки! - поддакнула Фуфлыгина, подошла к окну и захлопнула его со стуком.
   Блин, я даже не знаю, как на все это реагировать.
  
  
   Еле-еле дотерпев до обеда, я с облегчением вышла на свежий весенний воздух. После вонища в кабинете, аппетит совсем пропал, и я решила сбегать на квартиру, глянуть, что там мои нанятые уборщицы уже сделали.
   Квартира порадовала: сияла чистотой и свежестью, мусор был выметен, стены ободраны от остатков обоев и зеленки, щели замазаны, а потолки побелены. Даже куски побитой сантехники они вынесли на мусорку, хоть я и не просила.
   Женщин, что делали ремонт у меня, было трое, они работали уборщицами цехов и подрабатывали мелким ремонтом квартир. У нас в городе промышленных объектов было достаточно, и конкуренция среди таких вот рабочих бригад была огромная. Поэтому на мою просьбу с ремонтом, они откликнулись с радостью. У одной из женщин муж был электрик и вопрос с проводкой мы уладили быстро.
   Теперь осталось поклеить обои (их сперва нужно было купить), поменять паркет и решить вопрос с окнами и сантехникой. Вроде спектр работ большой, но обои вызвались поклеить те же работницы, осталось найти их. В магазинах выбор был небольшой и расцветочки не впечатляли. Нужно будет сходить к Алевтине Никитичне, вдруг что подскажет.
  
  
   Я уже совсем было собралась уходить, скоро обеденный перерыв закончится, как одна из работающих у меня женщин, тетя Варя, вышла из большой комнаты, где добеливали потолок, держа в руке раздувшуюся сетку-авоську:
   - Лида, глянь, - протягивает мне, - игрушки вот остались, мы не стали выбрасывать.
   В авоську было напихано всякая всячина: какие-то свертки в сероватой оберточной бумаге, растрепанные книжки с картинками, размалёванный фломастерами мячик, новогодняя маска снегурочки, а сверху выглядывала плюшевая мордочка истрепанного и почему-то зеленого зайца с единственным рваным ухом.
   "Светкины игрушки. Ольга даже забирать не стала", - подумала я, а вслух сказала:
   - Оставьте их здесь. И спасибо, что не выбросили.
  
   На работу я бежала уже в менее лучезарном настроении. Ни солнышко не радовало, ни расцветающая на глазах улица, ни тот факт, что ремонт квартиры хоть и помалу, но движется. У разрисованной пингвинами с эскимо тележки, очереди почти не было. Я не пообедала, поэтому быстро отстояв небольшую очередь, получила заветный вафельный стаканчик со сливочным мороженым. Слизнув немного сладкого холода, аж замерла от восторга и наслаждения. Вкус детства! В моем времени такое уже не делают. За последние годы я перепробовала разные сорта, даже очень дорогие, в шикарных европейских ресторанах, но, может, именно ради этого бесхитростного, льдисто-молочного вкуса сюда и стоило вернуться?
   Не выдержав, я вернулась и купила еще один стаканчик. Да! Вот такая я обжора!
   Настроение чуть повысилось, и я вошла в контору депо "Монорельс", улыбаясь. Внутренне собравшись, я приготовилась к очередному раунду со стороны "милого" бабского коллектива.
   Но не случилось: была перехвачена Гиржевой и отправлена давать объявления в газету. Честно говоря, это была ее работа, но ей тащиться было лень, особенно на такой высоты каблуках, а мне как раз нужен был повод, чтобы заглянуть в пару мест по своим делам.
   Перво-наперво, я заскочила на почту и отбила телеграмму такого содержания:
  

Приехать не смогу тчк лечусь тчк целую тчк Лида

  
   Ну а что! Я же не наврала: в профилактории я прохожу лечение. Оздоровительное, но ведь лечение! Это кто угодно подтвердит. А приехать - не смогу. Во-первых, у меня ремонт, и это нужно делать быстро и срочно. Во-вторых, лидочкины родители лично мне - чужие люди. Судя по тому, в какой истории оказалась Лида - советами ее особо не поддерживают. Кроме того, двум пожилым людям картошки нужно не так уж и много, сами могут справиться. А если вызывают Лиду в качестве рабсилы - однозначно или на продажу, или еще кому-то. Судя по материальному положению Лидочки - от родителей ей копейка явно не перепадает. Так зачем я буду тратить время и силы? Не вижу смысла. Да, может быть, потом, как-нибудь позже (когда отойду от стресса с попаданием в другой мир и привыкну), эти люди станут для меня родными. Но и решать буду именно тогда. А пока так...
   Обратный адрес был на моей телеграмме, сверху, то есть только название района и деревни, улицы не было, но в селе и не надо - там и так все друг друга знают (если моя память мне не изменяет).
  
   Довольная, что отмазалась (хоть и временно, но тем не менее), второй забег я решила совершить после выполнения задания Гиржевой. Если успею. До типографии было далековато, пришлось подъехать три остановки на автобусе. Зато хоть эту часть города рассмотрела.
   Само здание типографии, как и профилакторий, находилось в дебрях средь неухоженных елей и старых тополей. Очевидно, для того, чтобы деревья заглушали стук из печатного цеха и лязг из брошюровочно-переплетного. Вход был открыт из хозяйственного двора, где как раз выкатили три гигантские катушки. Над входом в здание висел транспарант:
  

Газета - не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор. В.И. Ленин

  
   Сама же газета "Вперед!", судя по более авантажной отделке панелей и наборному паркету темного дуба, находилась в правом крыле. Туда я и повернула. Поплутав по коридорам, я внезапно вынырнула в большой и светлый холл, щедро заставленный чахлыми фикусами. Покрутив головой, я поискала, у кого бы уточнить нужный мне кабинет. Но сотрудники газеты столь стремительно порхали, словно вместе с темно-синими нарукавниками им всем заодно выдали еще и крылатые сандалии Гермеса, поэтому выловить хоть кого-нибудь не представлялось возможности. Вдобавок все они возбужденно тараторили, с жаром что-то выкрикивали, взволнованно хохотали, яростно ругались, причем всё это громко, шумно и одновременно. Через полминуты я думала, что мой бедный мозг взорвется.
   Растерянная, я уже хотела идти искать вахтера, когда вдруг мелькнуло знакомое лицо. Плотный импозантный человек, в хорошо сидящем, явно импортном, костюме неспешно шел по коридору. Вокруг него суетились, вились какие-то нервные, дерганные человечки, поминутно кто-то подбегал, подсовывал лист или даже папку. Важный человек на ходу подписывал, не прерывая разговор с длинным нескладным человеком с нервно дергающимся кадыком в синем вельветовом пиджаке.
   Поравнявшись со мной, важный человек чуть повернул голову, блеснула дорогая оправа, и я вдруг узнала своего нового соседа и старшего по подъезду на улице Ворошилова.
   - Иван Тимофеевич! - обрадованно воскликнула я.
   Человек повернул голову и узнал меня:
   - Лидия Степановна! - взмахом руки он остановил поток сознания длинного и улыбнулся мне, - Какими судьбами?
   - Да вот... - я кратко рассказала, что привело меня сюда.
   - Вадим Станиславович, найдите Нинель, пожалуйста, - велел он и добавил, - пусть сделает объявления. В этот номер!
   - Но набор уже сверстан... - промямлил длинный и укоризненно зыркнул на меня.
   - Ничего страшного, четвертая страница. Там вполне можно на одну колонку ужать статью про вести с полей колхоза "Октябрь", - отмахнулся мой сосед, - И пусть зайдет занесет квитанции. А мы с Лидией Степановной пока побудем у меня.
   Он улыбнулся мне:
   - Прошу, Лидия Степановна!
   Я очутилась в огромном кабинете, обставленном в псевдоколониальном стиле. Судя по обстановке, хозяин явно любил всё эдакое, да чтобы "ого-го и ух!". Во всяком случае и чучело медведя, огромные матрешки и шкура росомахи на стене явно свидетельствовали не об аскетизме.
   - Антураж! - отмахнулся Иван Тимофеевич, увидев мой интерес. - Делегации принимаем, в том числе иностранные, этнография и все такое...
   Я вежливо покивала.
   - Рассказывайте! - велел Иван Тимофеевич, усаживаясь в мягкое кресло и предложив мне присесть на другое, у чайного столика. - Чай? Кофе? У меня есть прекрасный бразильский кофе. Один коллега привез. Недавно только вернулся. Ездил в бассейн реки Арагуая писать репортажи о партизанской войне против военного режима.
   - Здорово! - заинтересовалась я.
   - Да! - воодушевленно подхватил Иван Тимофеевич, - такой материал интересный, целый цикл статей будет.
   - Вот бы организовать встречу такого человека с нашими работниками, - моментально закинула удочку я. - На общественных началах, естественно...
   - Вы же в депо "Монорельс" работаете? - уточнил Иван Тимофеевич и призадумался.
   - Да, именно так, - кивнула я, - подумайте, Иван Тимофеевич. Как всем было бы хорошо: вам, что состоится встреча вашего журналиста такого уровня с народом, очное просвещение рабочих масс, а нам - повышение политграмотности среди рабочих, плюс тесное взаимодействие работников культуры и производства.
   "А мне - лишние баллы в глазах руководства за организацию такой встречи", - подумала я.
   - Мы подумаем, подумаем, - кивнул Иван Тимофеевич, но судя по загоревшимся глазам, моя идейка легла на плодородную почву. - Я вам потом сообщу. Вы, кстати, когда уже к нам переезжаете?
   - Через пару дней, если ничего не помешает, - пожала плечами я. - Ремонт потихоньку делаю, надеюсь, успею хоть что-то. Кстати, шум вам и соседям не мешает?
   - Да нет же, все тихо и аккуратно, - заверил меня сосед. - Все бы так себя вели.
   Мы еще немного поболтали, но пришла Нинель с моими квитанциями (кстати, уверенная дама довольно элегантного возраста), и я отбыла, горячо поблагодарив гостеприимного соседа за заботу.
  
   Так как в газете я "отстрелялась" довольно быстро, то время у меня еще оставалось и для своих дел. Талоны, что любезно выдал мне Лев Юрьевич для приобретения обоев оказались универсальными, то есть на определенную сумму в спецмагазине.
   Вот туда я и направилась.
   Спецмагазина, как такового не было. Точнее он был, но совершенно не таким, как я себе его представляла. Сперва я вошла в обычный магазин, затем меня провели в подвальное помещение, а точнее катакомбы, мы шли по длинному-длинному коридору и, наконец, попали в огромный не то склад, не то бункер. Чего там только не было!
   Целые штабеля ящиков с дефицитными товарами. У меня от такого разнообразия глаза разбежались. Поэтому я не устояла и совершенно бездумно и непоследовательно потратила все выданные милейшим Львом Юрьевичем талоны на дефицит.
   В результате у меня появился флакон французских духов "Черная магия" (увы, но других не было), польская небесно-голубая куртка-ветровка, джинсы и югославские полукроссовки. Про обои я даже думать забыла. Решила, что куплю самые простые (если повезет - однотонные) в обычном магазине, этим и ограничусь.
   Также удалось приобрести (уже не за талоны, а за деньги, но продали) четыре банки краски, корабельной. Три - белого цвета, и одна - персикового. Если смешать - получится нежно-нюдовый тон. Если не получится найти нейтральные обои - покрашу стены краской.
   Краску я успела отнести на Ворошилова и довольная-предовольная, вернулась на работу перед самым гудком, отчиталась Гиржевой, что объявления будут в этом прям номере, чем ввергла ее в немалое изумление. Заскочила в кабинет под рев гудка, схватила сумочку и отправилась в профилакторий.
   Сегодня я должна прочитать там лекцию.
   И название моей лекции будет такое - "Как дожить до девяносто шести лет".
  
  
  

Глава 13

  
   Дни завертелись жгучим вихрем больших и мелких событий.
   Я еле-еле успевала: и ремонт в квартире, и регулярные стычки на работе на фоне все увеличивающейся нагрузки, и постоянные переговоры с рабочими, поиск материалов. Кто бы мог подумать, насколько тяжело сделать ремонт одинокой женщине в эти времена.
   Лев Юрьевич не обманул и краснодеревщика дал.
   И вот, ранним тихим утром, когда я еще до работы, забежала в квартиру на Ворошилова глянуть, что еще не доделали нанятые уборщицы, как в дверь позвонили. На пороге стоял пожилой хмурый мужичок-боровичок с кустистыми бровями, в старенькой кепке. Его синий, видавший виды, но чистенький, комбинезон был весь в мелких аккуратных заплатках. Звали его Фадей Михалыч. И был он мастером, столяром-краснодеревщиком.
   Пройдя по квартире с видом Наполеона, мастер попыхтел, покряхтел, поворчал и нахмурился:
   - Чой-то паркет так покорёжили? - Михалыч брезгливо ковырнул кусок скукоженной паркетины в маленькой комнате, достал из одного из многочисленных карманов комбинезона складной метр и замерял высоту образовавшейся дырки, - Ай ты, сатана какая, вот рукожопые-то, тюти. Но стяжка хоть осталась крепкая, и то славно.
   Михалыч поковырял еще в нескольких местах, сердито пнул большой кусок спрессованного бруса, и переместился в угол комнаты, где повторил весь ритуал сначала: пнул, поворчал, замерил, поворчал. Затем - на середину комнаты, затем - в другой угол.
   Мастер метался по разрушенной комнате, как сердитый шмель на клумбе, а я покорно следовала за ним и с замиранием сердца внимала его священнодействиям.
   - Твою ж мать! - сердито почесал затылок Михалыч над паркетом, когда мы переместились в большую комнату, зачем-то попрыгал, прислушался и вынес вердикт, - ай, ладно, на лаги посадим и дюбелями счалим. Да.
   Я выдохнула. Не знаю, что имел в виду Михалыч, у нас "лаги" - это "помехи", но ему видней. Уверенность мастера постепенно передалась и мне. Я повеселела. Значит, не все так безнадежно, раз "лаги на дюбеля".
   - Лёха! - кликнул Михалыч напарника, - ладь тут.
   Лёха оказался высоким, похожим на циркуль, парнем, явно только приехавшим из деревни и приходившимся каким-то очень отдаленным родственником Михалычу. Он постоянно краснел, стеснялся и мямлил, но указания мастера выполнял быстро и старательно.
   - Фадей Михайлович, скажите, а сколько времени нужно, чтобы сделать все это? - осторожно спросила я и посторонилась: пока мы с Михалычем осматривали остальное пространство в квартире, Лёха уже выковырял часть испорченных паркетин загнутым буквой Г ломиком в одной из комнат, и сейчас тащил всё это добро на мусорку.
   - Наскоряк здесь не выйдет, шибко порушили все, но тянуть мы не будем, - дипломатично ответил Михалыч и вздохнул.
   - А за неделю хоть вы сможете закончить? - продолжала допрос я.
   - Если петух не поет, значит это курица! - авторитетно гоготнул Михалыч, и я так и не поняла, что он имел в виду, но переспрашивать мастера больше не решилась.
  
   А мастером, между прочим, Михалыч оказался замечательным, "золотые руки". Но при этом ужасным ретроградом: на все мои новации он демонстративно закатывал глаза, неодобрительно крякал и яростно пытался доказать, что все плохо и ничего не получится. Я вела с ним затяжные кровопролитные войны, которые больше всего напоминали пелопонесские битвы между демократическими Афинами и суровой олигархической Спартой. Михалыч стоял насмерть, жестко подавляя любые признаки малейшего моего инакомыслия своим авторитетом, а то и крепким словцом. Но я уперлась, последовательно и занудно отстаивая каждый сантиметр изменений ширины полок или высоты стеллажей. Плюс ореол авторитета Льва Юрьевича за моей спиной частенько помогал преодолевать невыносимый скепсис Михалыча, хоть и со скрипом.
   Так как в мастерской Михалыча трудилось несколько столяров, то в результате уже скоро моя квартира засияла новым, красиво выложенным свежим паркетом, появились покрытые кирпично-красной морилкой огромные стеллажи (я хотела чуть позже взять картонные коробки, обтянуть их одинаковой однотонной тканью и выставить на стеллажах; так удобно хранить все, выглядит довольно стильно и нет захламления), на подходе были гигантский шкаф-купе, кухонные навесные шкафчики и даже стол и табуретки на кухню. Причем удалось убедить Михалыча сделать четко по моим эскизам, без всех этих модных бомбошек, шпилей-башенок, барельефных вставок и загогулин в стиле ампир. Терпеть не могу вышеозначенные сборщики пыли в обычных квартирах, где хозяева весь день на работе и ежедневно бороться с пылью им некогда.
   В прошлой жизни у меня была одна знакомая, страшная любительница всевозможных пуфиков, козеток, ажурных этажерочек, бамбуковых столиков и китайских бумажных ширмочек. Так к ней в гости нельзя было зайти без риска сломать ногу или выколоть глаз, наткнувшись на что-то из этого хлама. А однажды наша общая подруга Милка таки свалилась с какой-то то ли банкетки, то ли венской скамеечки, и пришлось везти ее к травматологу (сидела себе спокойно и вдруг сидение схлопнулось, и она рухнула вместе с ним на пол, еще и кофе облилась, прям на новенький костюмчик Gucci). Причем хозяйка квартиры страшно обиделась за сломанное старье, так как оказалось - антикварная вещь.
   Обои, кстати, я отхватила в небольшом пригородном магазине, они там давно завалялись, из-за блеклой почти однотонной расцветки их никто не брал, я же с удовольствием такие купила. Они были невнятно-молочного цвета с невыразительной кофейной тонкой полоской. Зато без "анютиных глазок" и узбекских ромбов, так что в принципе, отлично сойдет.
   Также удалось взять два мягких кресла и диван (Лев Юрьевич позвонил и вуаля!). Форма была неплохая, но расцветка "вырвиглаз", пестрая до ужаса, впрочем, вполне характерная для обивки мебели советского производства. Но я не расстроилась. В магазинах ткани были, хоть немного, однотонные в том числе. И я купила большущий отрез плотной ткани цвета кремовой пудры (видимо поэтому ее никто не брал), найду обивщика, пусть перетянет.
   С окнами было хуже, но тут по-соседски со стеклами помог Иван Тимофеевич (видимо, он тоже мечтал, чтобы мой ремонт побыстрее закончился).
   А под конец ремонта пришли сантехники от Льва Юрьевича и установили унитаз, умывальник и ванну. Не импортное, но и не самого худшего качества.
   Осталось дождаться газовую плиту, купить кровать и можно начинать жить. К сожалению, с плиткой на кухню, ванную и туалет не получилось, но я покрасила стены корабельной краской светло-нюдового цвета, вышло бюджетно и довольно миленько. Пусть пока будет так, когда-нибудь разживусь хорошей плиткой - переделаю.
   А еще в этой квартире была большая кладовка, которую с помощью Михалыча получилось переформатировать во внутренний шкаф.
   Вот с кроватью была беда, ассортимент в магазинах меня не впечатлял, металлические кровати с панцирными сетками и бомбошками я категорически отвергала, более современные варианты разбирали, видимо, сразу и по большому блату. Намучившись с поисками, я придумала: договорилась с Михалычем за отдельную плату (дорого, гад, взял), и он мне сделал прекрасную двуспальную кровать из дикой груши по моим эскизам. Матрас решила покупать отдельно, долго искала и в результате договорилась с обивщиком, что он мне сделает вручную. В результате от денег Льва Юрьевича у меня осталась двадцатка, а до зарплаты еще ого-го.
   Никаких ковров, этого бича советского быта и свидетельства о достатке хозяина, ни на полу, ни на стенах в моей квартире не предусматривалось. Как и хрустальной посуды на видном месте. Все было минималистично, удобно и функционально. Осталось навести лоск, приобрести пару ярких диванных подушек, шторы и на этом более-менее пока все. С получки я решила прикупить ткань и сдать в ателье, чтобы пошили шторы. Почти все так делали.
  
   За всеми этими хлопотами я почти не реагировала на нападки "милых" сотрудниц, они посчитали это за слабость и наглели все больше и больше. Я пока выжидала и не предпринимала никаких ответных действий. Мое время еще придет и тогда свой ход сделаю уже я.
   Ожидаемо моя лекция в профилактории имела успех. И даже большой успех. Утомленные сухим канцеляритом о вреде и профилактике сибирской язвы, краснухи и брюшного тифа, отдыхающие восприняли мой доклад с информацией из двадцать первого века, словно откровение свыше. Даже Сима Васильевна и Леночка сидели, записывали.
   В результате, когда я уезжала, мы с ними остались лучшими друзьями. Более того, я посоветовала Симе Васильевне иногда проводить выездные лекции - перед рабочими на производстве, или где-нибудь в колхозе. И на статистику хорошо влияет, и людям просвещение какие-никакое.
   И вот, наконец, час икс настал, и я переехала к себе на квартиру!
   Кроме двух огромных стеллажей в комнатах и стола с табуретками на кухне, другой мебели еще не привезли, но зато был матрас и одолженная у Вадика электроплитка (идти второй раз к Петрову я струсила). А также кружка и кипятильничек, подаренные мне доброй Алевтиной Никитишной, простыни и полотенце. А главное - не было надоедливых соседей по коммуналке и жухлого лидочкиного супруга.
   Красота! Жить вполне можно!
  
   И вот сижу я такая, вся довольная-предовольная на матрасе и пью какао из единственной пока кружки. Настроение как в первый день отпуска, когда начинаешь осознавать, что жизнь удалась, причем очень даже неплохо.
   Я размечталась, представила, как постепенно буду устраиваться, какие шоры закажу в ателье и что обязательно нужно приобрести когда-нибудь красивую стеклянную вазу в тон к диванным подушкам и шторам (они должны быть контрастны остальному светло-пастельному пространству квартирной обстановки). Но я никак не могла решить, какой цвет лучше - кроваво-алый, насыщенно-синий или темно-бордовый. А может быть даже ярко-желтый!
   Представляя, как будет у меня в квартире, я так глубоко задумалась, что очнулась лишь от длинного настойчивого звонка в дверь. Недоумевая, кто бы это мог быть, я пошла открывать.
   На пороге стояли соседи: Иван Тимофеевич, Нора Георгиевна, Вадик, Наталья, все знакомые старушки, из которых я пока знала имя одной, и еще двое - мужчина и женщина, явно семейная пара. Я напряглась, не понимая, что случилось, а Нора Георгиевна легонько пнула Ивана Тимофеевича локтем в бок, и он сказал:
   - Лидия Степановна! Вы только заехали, и мы очень рады, что у нас хорошая соседка. Позвольте же выразить надежду, что мы подружимся, как и полагается добрым соседям. А пока позвольте...
   Пока я пыталась сообразить, что сейчас происходит и как реагировать, каждый из соседей подходил, дарил мне что-то из вещей, и сердечно, от всей души пожимал руку, а Наталья даже обняла на радостях.
   Иван Тимофеевич вручил мне красивый чайный сервиз (!);
   Нора Георгиевна подарила шерстяное покрывало темно-шоколадного цвета (ого!);
   Вадик дал складной ножик, куда входили ложка, вилка, штопор и пилочка, а еще подарил небольшой, литра на полтора, туристический котелок с крышкой;
   Наталья дала алюминиевую кастрюлю на пять литров и две глубокие тарелки с голубым ободком по краю;
   старушка по имени Варвара (отчества не знаю пока) подарила чайный гриб в трехлитровой банке, аккуратно накрытой вышитой салфеточкой;
   вторая старушка, Клавдия Пантелеймоновна, дала вязанные носки и горшок с гортензией;
   третья, Марфа Иннокентьевна - презентовала синий стеклянный графин и красную чашку в белый горошек;
   мужчина и женщина, соседи сверху, Павел и Надежда Алёхины, подарили чугунную сковородку и пузатый громко тикающий будильник. За будильник я была особенно рада, теперь на работу точно не просплю.
   От предложенного чая соседи вежливо отказались и быстренько разошлись, а вот Нора Георгиевна чуть задержалась и прокомментировала:
   - Вы же сейчас только въехали, Лидия Степановна, - улыбнулась она, - зато, вот когда уж обживетесь - мы с удовольствием на новоселье придем, если пригласите.
   Оставив меня в задумчивости, она ушла. Я захлопнула дверь и осмотрела подарки: в основном все вещи первой необходимости в хозяйстве. В груди тепло заныло. Вот какие же люди - знают, что соседка только переехала и еще ничего нет, сразу принесли кто что смог. А в наше время каждый сам за себя...
  
  
   Сегодня в кабинете была я одна. Не знаю уж, по какому заданию и куда ушла вся эта бабская шайка, но никого больше не было, и я капитально блаженствовала. Вытащила чашку, вскипятила чаю и так сидела, с удовольствием прихлебывала ароматный чай и исподтишка читала затертый томик "Граф Монте-Кристо".
   Да. Именно так. Я здесь записалась в библиотеку. Во-первых, больше информации в этом мире взять неоткуда, во-вторых, я уже тыщу лет ничего такого простого и незамысловатого не читала, а, в-третьих, тупо захотелось уйти в виртуальный мир, отрешиться от действительности.
   И вот сижу я такая, читаю, как скрипнула дверь. Я еле успела накрыть книгу листами бумаги.
   - Лида! У нас послезавтра заседание, после работы, - Зоя Смирнова, как обычно, излучала чрезмерный энтузиазм. - Приходи в обязательном порядке.
   - А о чем заседать будем? - вяло поинтересовалась я.
   - Как это о чем? - тряхнула челкой Зоя, - Уже начинается посевная, нужно приготовиться.
   Вот засада! О брюшном тифе и сибирской язве я уже все знаю, осталось только севообороты изучить и будет мне полное и безоговорочное счастье.
  
  
   Прошло еще пару дней и Михалыч с Лёхой в сопровождении двух балагуристых парней-грузчиков, привезли всю мою мебель и расставили ее согласно моим пожеланиям. Грузчики, оглядываясь ,пока Михалыч не видит, оживленно приняли бутылку портвейна в виде премиальных и отбыли восвояси.
   Я же не могла нарадоваться, что, наконец, пристроилась, причем вполне даже неплохо, с хоть и минимальным, но комфортом.
   В связи со всеми этими метаниями, я практически все время не успевала пообедать, плюс диетическая еда из профилактория, плюс постоянный стресс от общения с коллегами по кабинету. В результате фигура Лидочки если и была еще далека до совершенства двадцать первого века, то к эталону двадцатого начала приближаться.
  
  
   Неожиданно появился Иван Аркадьевич. Его долго не было, с того времени, как случился пожар, он уехал. Одни говорили - в Москву вызвали, другие утверждали, что в отпуск. Но это было не точно.
   Я как раз сидела за столом и, морщась от духоты и спертого воздуха, расписывала баланс, как вдруг заглянула Аллочка и сообщила, что меня ожидает Иван Аркадьевич, и непременно.
   Увязая в сгустившемся от жгучего интереса конторских баб, воздухе, я прошла за Аллочкой в полуподвальчик.
   Иван Аркадьевич был на месте, сосредоточенно что-то писал. Все как обычно. Лишь новая тоненькая морщинка между бровей свидетельствовала о том, что не все так прекрасно, как кажется.
   - Лидия Степановна, приветствую, - позволил обозначит легкую улыбку он. - У вас все хорошо? Как устроились? С квартирой решился вопрос?
   Видно было, что вопросы он задает без интереса, а внутри его гложет какое-то беспокойство.
   - На все вопросы - "да". Спасибо, Иван Аркадьевич, - улыбнувшись, кивнула я. - У вас что-то случилось? Чем я могу помочь?
   - Так заметно? - слегка нахмурился он.
   - Мне - да, - не стала лукавить я.
   - Да, честно говоря, есть одна проблемка, - тяжко вздохнул Иван Аркадьевич.
   - Слушаю, - чуть напряглась я.
   - Опять едет очередная комиссия, - скрипнул зубами Иван Аркадьевич, - Нужно срочно пару новых рацпредложений... даже не знаю...
   - Срок? - уточнила я.
   - Две недели, - нахмурился Иван Аркадьевич и виновато посмотрел на меня.
   - Не вопрос, - обнадежила я, - есть у меня идеи, и не одна. Давайте я хорошо обдумаю и расскажу... дня через три-четыре?
   - Я на вас надеюсь, - пристально взглянул на меня Иван Аркадьевич. - Буду ждать.
  
  
   Тем временем я зажила, как маленькая буржуйская хозяйка просторной двухкомнатной квартиры. В первую же свободную от бесконечных ремонтов в субботу я решила сделать себе полноценный настоящий выходной (первый с момента моего попадания сюда) и вволю отоспаться.
   Вдруг в дверь позвонили.
   Я глянула на будильник - 9.30 утра. Кого принесло в такую рань в выходной?! Обуреваемая нехорошими предчувствиями, я накинула старый лидочкин халат и пошла открывать дверь.
   На пороге стояла рыхлая крупная женщина с большой сумкой, рядом с нею - щуплый, похожий на гнома, мужик в мятых брюках и с двумя огромными чемоданами, а также мальчишка, примерно старшего школьного возраста.
   - Лидка! - воскликнула женщина, сверкнув металлическим зубом в улыбке и полезла обниматься, - Сколько лет, сколько зим!
   - Принимай гостей, племяха, - крякнул мужик и подвинув остолбеневшую меня, вошел в квартиру вместе с чемоданами.
   - А мы тут решили в отпуск съездить, путевку дали в санаторий, а билеты только на завтра на пять утра. Так мы у тебя поживем пока, город посмотрим, - щебетала женщина и рявкнула сыну. - Ростик, паразит, разуйся сперва, куда поперся в грязных ботинках! Нам тут жить!
   - Эммм... - промямлила я, ошалев от напора.
   Первым порывом было выгнать незваных гостей к черту. Но я всегда старалась не давать волю эмоциям. Если хорошо подумать, то это какие-то родственники Лидочки. Ну, побудут они у меня немного, зато, может, хоть что-то о Лидочке узнаю. Пора закрасить белые пятна в биографии Лиды.
   - Так, а хорошо ты тут устроилась, - прошлась по комнатам женщина, внимательно заглядывая во все углы. - Толик, смотри какой хороший шкаф, нам такой тоже нужен, я тебе давно уже говорю.
   Она открыла шкаф и внимательно осмотрела немногочисленное содержимое.
   Мужичок следовал за женщиной, ощупывая и ковыряя все. Глаза его возбужденно блестели:
   - Зина, ты глянь, а краска-то корабельная! - воскликнул он. - Лидка, ты где такую краску урвала?
   Я что-то нечленораздельное промычала, но мужичок уже меня не слушал, переключившись на стеллажи:
   - Зинка, смотри, я тебе говорил, что брус нужен на семь.
   - Ой, какая кровать, гляди!
   - А ванна и унитаз новые!
   - Вот ты, Лидка, жируешь! - раздавались возгласы то мужика, то женщины.
   Побегав по квартире, Зинка всплеснула руками:
   - Так, хватит охи-ахи. Ты, Лидка, кормить нас сегодня собираешься или как? Мы утром только молока попили, а позавтракать не успели.
   Вздохнув, я поплелась на кухню готовить завтрак.
   - Я яичницу по утрам не ем, - заявила Зинка, категорически отодвигая тарелку. - Мне что посущественнее надо. Да и дяде Толе нужно мясо.
   - Есть котлеты, - осторожно сказала я.
   - О! Котлеты! Котлеты я уважаю, - заявил дядя Толя. - Мечи на стол, Лидка. Слушай, а горчица есть?
   Горчицы у меня не было.
   Пришлось доставать и разогревать котлеты, затем жарить картошку.
   - Ну, девчули, такой стол накрыли... - потирая руки вопросительно взглянул на супругу дядя Толя, - может это..?
   - Я те дам "это"! - ляпнула подзатыльник тетя Зина, - лишь бы нализаться с утра!
   - Ну что, ты, Зинка, - заканючил дядя Толя. - я ж по-маленькой, в гости приехали, первый раз как-никак...
   Но Зинка уперлась и не разрешила.
  
  
   - Слушай, Лидка, - сказала мне тетя Зина, когда дядя Толя пошел на балкон покурить, и мы на кухне остались вдвоем, - а хорошо ты, смотрю устроилась. Шурка, мамка твоя, всегда говорила, что толку с тебя не будет, а когда ты в город после того случая свинтила, так вообще считала, что ты совсем пропащая. Да и обиделась она крепко на тебя, что ты картошку сажать не приехала. А я смотрю, ты ничего так, молодец даже.
   Я пожала плечами, продолжая мыть посуду.
   - Прическа, правда, не очень у тебя, - не унималась тетка, - надо отращивать, а потом химию сделать. И подкрасься в белый цвет. Красиво же будет. А то ты как подстреленная какая-то. Но ты же всегда не особо была.
   Я не ответила, вытирая тарелки и чашки кухонным полотенцем.
   - А знаешь, Лидка, пусть Ростик этот год поживет у тебя! - сообщила мне вдруг тетя Зина и тарелка выпала из моих рук и с грохотом разбилась.
   Жалко было до слез. Эту тарелку мне соседка Наталья только-только подарила.
   - Ну а что, ты одна в двухкомнатной квартире, куда тебе столько. - продолжала вещать тетя Зина, - А ему незачем в общаге жить. Он же только поступил в ПТУ, знаю я чем там молодежь в общаге той будет заниматься, сплошные танцы и девки. А у тебя как ни есть - всё под присмотром - польстила она мне.
   - Но я не могу... - начала я, но была категорически перебита.
   - И тебе веселее будет, - безапелляционно заявила тетя Зина, допила чай и протянула мне грязную чашку. - На, помой. Мы же родственники как-никак, Лида, должны друг другу помогать.
   - Отлично, - сказала я и нарисовала улыбку. - Мне как раз помощь нужна, балкон нужно застеклить. Не откажусь. Как раз за до завтра успеете.
   - Ой, у Толика так спина болит, - покачала головой тетя Зина. - И еще мы в город хотели сходить. Нужно по магазинам пройтись. Так что ты на обед нас не жди. А вот на ужин голубцы сделай или вареники. Толя любит вареники с картошкой и салом.
  
  
   Проводив незваных гостей, которым нужно было в пять утра уже быть на железнодорожном вокзале, то есть вставать пришлось в три часа ночи, я решила еще немного покемарить. Затем нужно было сходить за продуктами в магазин, так как гости мало того, что все подъели, так еще тетя Зина беспардонно попросила сделать "бутерброды с собой, а то в поезде долго ехать, что ж мы голодные будем".
   Я провалялась примерно до двенадцати часов дня, вяло попила кофе, оделась и побрела в магазин. Продуктовый магазин находился недалеко, в торце соседнего дома, и я затарилась на несколько дней продуктами (денег уже было не особо, поэтому я взяла кусочек "Докторской", грамм сто пятьдесят маргарина, гречки, два брикетика творога и десяток яиц. Хлеб решила не брать, буду продолжать худеть).
   Когда я добрела домой, передо мной встал вопрос - сначала сварить суп на завтра или лучше постирать после гостей. Стиральной машинки у меня еще не было, и я оттягивала ручную стирку как могла.
  
   Отдохнуть мне опять не дали. Приехали какая-то еще лидина родственница, назвалась баба Марья. Оказывается, она регулярно ездила на базар продавать молоко и мед, а до автобуса было еще долго. От кого-то она узнала, что у Лидки есть квартира и решила, что теперь каждое воскресенье будет останавливаться у меня до вечера. Бабу Марью я еле выдержала.
   Узнаю, какая зараза рассказала всем о моей квартире - убью.
   Перед отъездом баба Марья сказала:
   - Ты в среду постарайся пораньше домой прийти. Дядя Игнат приедет на медосмотр, у тебя до вечера побудет. Что ж ему, полдня по городу слоняться?
   Я вытаращилась, что за дядя Игнат?
   - А тетя Валя с дядей Петей приедут в субботу, - продолжила баба Марья, - так ты бы их с автобуса встретила-то. Сумки у них большие, тяжело будет.
   В общем, баба Марья уехала, а я сильно начала опасаться, что мой дом уже превратился в проходной двор. И еще насущный вопрос - как отвадить всех этих "родственничков"?
  
  
   Поэтому в понедельник я пришла на работу хмурая и совершенно не отдохнувшая. Мой бабский коллектив, видимо, прочувствовал мой настрой, поэтому что тетки спокойно пили чай, что-то там между собой чирикали, и ко мне пока не лезли.
   А зря. Я бы их ща...!
   Я хмуро сидела за столом, печатала очередное штатное (да, машинку мне выдали новую) и мечтала, чтобы меня хоть кто-то зацепил и лучше, если это будет Жердий. И тут меня позвали на проходную: звонила Сима Васильевна.
   - Лида, - ее голос был взволнован, - ты была права!
   - Что случилось? - спросила я, подавляя зевок.
   - Ты говорила о выездных лекциях, помнишь?
   - Ну, да... - промямлила я и мое сердце как-то нехорошо сжалось.
   - Так вот, сейчас у нас соцобязательства на пропаганду здорового образа жизни и Минздрав требует отчетность по мероприятиям. А у нас показатели по городу самые маленькие. Придется выездной лекторий организовывать. Так вот, Лида, я хотела спросить, ты поедешь с нами? Выручишь? Я напишу письмо Бабанину и тебя отпустят с работы. Это общественная работа, пропаганда, вам тоже такие мероприятия для отчета нужны. Поэтому даже не переживай. Мы планируем сперва в Яблоневку, а затем в Дворище. Сегодня, прямо сразу после обеда. Ты как, сможешь как в тот раз, без подготовки выступить?
   - Хорошо, Сима Васильевна, - вздохнула я. - Смогу, конечно.
   С одной стороны - вот нафига оно мне надо? А с другой стороны - это еще небольшой плюсик по общественной работе. Жопой чую, скоро тучи надо мной еще больше сгустятся. Нужно быть готовой, а то я что-то расслабилась.
  
   Вторая половина дня была хмурой-хмурой. Ветер аж сбивал с ног, неприятно толкал, рвал одежду. Хорошо, что сегодня я была не в духе с самого утра и надела джинсы, а не платье, как хотела вначале. И вдвойне хорошо, что волосы у меня сверхкороткие.
  
   За мной приехали прямо в депо, и мы погрузились в кузов ГАЗ-54, а Сима Васильевна села в кабину к водителю. Мы - это товарищ Громадушкин, который лекцию о чесотке читал, Иван Морозов (его лекции я благополучно пропустила), Лена и я.
   И вот мы затряслись по ухабам и рытвинам и мои зубы застучали в такт.
   Дорога петляла, как удмуртские узоры на скатерти. Когда, наконец, выехали за город, погода еще больше ухудшилась. Я плотнее закуталась в лидочкино пальтишко вырвиглазной расцветки (хотела уже выбросить, но пожалела, вот и пригодилось).
   Дорога вдруг прыгнула направо, и грузовик резво проскакал промеж тучных полей, покрытых короткой зеленоватой щетиной, затем мы въехали в дремучий сумеречный лес, и ветки берез и елей яростно бились, стучали в кузов, а я жутко замерзла и мечтала, чтобы эта езда поскорее закончилась.
   Наконец, показалась деревня - аккуратные ряды домиков, расположенных квадратно-гнездовым способом, средь цветущих плодовых деревьев, вроде как яблонь. Ветер срывал крупные белоснежные лепестки, кружил их, злобно бросал ароматные горсти в лицо. Я вспомнила, что сначала должно быть вроде село Яблоневка. Теперь понятно, почему оно так называется.
   Грузовик подъехал к сельскому клубу. Одноэтажное длинное здание сияло выкрашенными синей масляной краской рамами на окнах. Забор вокруг тоже был новый, свежеокрашенный, однако отсутствие штакетин наталкивало на мысль, что молодежь сюда часто ходит, и не всегда танцы заканчиваются мирно и толерантно.
   В битком набитом зале было не продохнуть. Мы потратили часа два, пока прочитали все запланированные лекции. Мужики-колхозники слушали неохотно, часто выходили покурить, но затем дисциплинированно возвращались, принося с собой в душный зал пары крепкой злой махорки. Так что к концу выступлений дышать было абсолютно нечем.
   Когда лекции закончились, товарищ Еремеев, завклубом, все порывался нас напоить чаем, еле-еле удалось вырваться.
   И вновь мы трясёмся в кузове грузовика, опять грунтовая дорога, обжигающий ветер и холод.
   Дворище произвело на меня неизгладимо тяжкое впечатление: черные покосившиеся избы, покореженные заборы, или и вовсе без них, какие-то убогие чахлые деревца, необработанные огороды. Деревня была вымирающая. Но не успела я задуматься, кому же тут мы будем читать лекции, как грузовик, сердито чихнув, подъехал к большому плотному забору, окрашенному серой краской.
   Привратник распахнул ворота, и мы въехали внутрь.
   "Тюрьма, что ли?" - подумала я.
   Но тут грузовик остановился и нас пригласили внутрь.
   Это оказался дом престарелых, но какой-то не такой, полузакрытого типа.
   Аудитория в актовом зале была сильно возрастная: старики и старухи в серых кофтах и телогрейках, с такими же серыми, выцветшими глазами, сидели на стульях и равнодушно смотрели на нас. И им нам предстояло в ближайшие два часа читать свои лекции.
   Я глянула на задний ряд и вздрогнула:
   - Римма Марковна? - меня аж затрясло...
  
  
  

Глава 14

  
   Мы вышли в довольно унылый на вид палисадник и сели на скамеечку у стены. Здесь было безветренно, поэтому относительно тепло. Мокрая земля лениво просыхала промеж изношенных булыжников, а по обочинам у тощих кустов уже поднималась пыль. Пахло сухой травой и приближающимся дождем. Ветер из-за угла пытался зашвырнуть в палисадник обрывки бумажек, окурки, прошлогоднюю листву, и прочую дрянь. Растения росли здесь крайне неохотно, небрежными пучками, и были похожи на неряшливо собранный и сопревший гербарий.
   Пока дошли - на обувь налипло жирной, как сливочное масло, грязи. Устраиваясь, я поёрзала на неудобной лавочке, вытянула тяжелые за тряскую дорогу ноги, подставила лицо холодному солнцу и искоса взглянула на Римму Марковну. Та изменилась: равнодушный взгляд, множество мелких новых морщин на лице, из-под казенного платка неопрятной паклей выбивались волосы. Она зябко куталась в душегрейку и никак не могла согреться. Голова ее теперь постоянно тряслась.
   - Римма Марковна, что случилось? Как вы сюда попали? - первый шок от встречи прошел и сейчас мне казалось, что она совсем не рада меня видеть.
   - Не знаю, - пожала плечами она, отводя взгляд.
   - Римма Марковна, я сейчас скажу Симе Васильевне, она главная у нас, и мы вас заберем домой.
   - Я не поеду, - тихо прошелестела Римма Марковна.
   - Почему? - от неожиданности растерялась и не могла найти слов.
   - Буду жить здесь, - Римма Марковна внимательно разглядывала свои руки. Мне в глаза она старалась не смотреть.
   - Но, Римма Марковна... - пока я пыталась найти подходящие слова, чтобы сформулировать, меня окликнули делать доклад.
   - Римма Марковна, сейчас я должна бежать выступать, но это недолго! Вы подождите, мы поговорим, когда я закончу, - торопливо попросила я.
   Римма Марковна промолчала, продолжая пристально рассматривать руки.
   - Пожалуйста, дождитесь меня, - повторила я, убегая.
   Смутно помню, как выступила. Вроде неплохо, мне даже хлопали.
   Когда я, наконец, выскочила обратно в палисадник - Риммы Марковны там не было. Я долго бегала, искала ее, но тщетно. Заглянула даже в спальные корпуса, что в принципе запрещалось. Затем, наше время вышло, пришлось уезжать.
   Ну, что сказать, неожиданно для самой себя расстроилась я ужасно. По сути в этом мире и времени Римма Марковна - единственный человек, который поддержал Лидочку просто так (Иван Аркадьевич не в счет, там другой, свой интерес), а вот она...
   Видя меня в таком состоянии, Сима Васильевна попыталась успокоить:
   - Лидия Степановна, не стоит так переживать, - взяв мои ладони в свои, она проникновенно заглянула мне в глаза. - Никуда ваша знакомая не денется.
   - Это соседка...
   - Пусть соседка. Здесь она накормлена, за ней неплохой уход квалифицированного медперсонала. Вам незачем переживать.
   - Но она...
   - Ничего страшного. На выходные приедете, проведаете ее. Вкусненького что-нибудь привезете. Старые женщины любят сладкое. Зефирчика ей купите там, конфеток.
   - Выходные еще не скоро...
   - Вот и прекрасно. Заодно и она успокоится.
   - Да, но...
   - Лидочка, - вздохнула Сима Васильевна и ее маленькое морщинистое личико на миг разгладилось, - в жизни, все, что ни происходит - к лучшему. Дайте время вашей соседке прийти в себя. Она старая женщина, вот так сразу все менять ей уже сложно.
   Машина ворчливо громыхала, с плеском и бульканьем прыгала по вязким придорожным лужам, ломила по тягучей жиже, объезжая ухабы и рытвины, поднимая веер грязных тяжелых брызг, а я тупо смотрела, как ветер гонит стадо свинцовых облаков куда-то за горизонт, на все эти перелески, поля, деревеньки, и всё не могла успокоиться.
   Я постараюсь сюда вернуться. И все выясню!
   Почему она пропала? Как оказалась здесь? Почему никто ничего толком не знает? Почему она не идет на контакт? Нет ли здесь руки семейства Горшковых?
   Вопросов слишком много.
   А Римму Марковну отсюда я заберу однозначно.
   Точка.
  
  
   Гудок рычал, острыми иглами царапал барабанные перепонки. Густая человеческая лавина с шумом катилась к депо, концентрируясь многоголосым водоворотом у проходной. Вдобавок, на деревьях у конторы сидели какие-то придурошные птички и наперебой орали, соревнуясь, кто громче. Хотелось взять булыжник и со всей дури метнуть в это пернатое евровиденье. А еще лучше - жахнуть напалмом, причем не только по птичкам, но и по депо "Монорельс". Во всяком случае, любой шум сегодня я воспринимала крайне нетолерантно. С утра дико болела голова, а в глаза словно насыпали мелкозернистого песка с солью. Очевидно, у Лидочки случались мигрени, и теперь я по наследству вовсю "наслаждаюсь" затяжным приступом адской головной боли, до темноты в глазах. Соответственно и настроение у меня было категорически не очень.
   В непроветриваемом кабинете было не продохнуть, пахло нехорошо и голова стала болеть сильнее. Я распахнула форточку, но этого оказалось мало. Тогда я открыла все окна, позволяя свежему потоку проникнуть в душное нутро кабинета и вытеснить спертый воздух.
   Сегодня я должна была сводить всю штатку по депо с учетом новых вакансий и выбывших старых, поэтому сперва полагалось выполнить это в черновике, для чего нужно было склеить между собой несколько листов по ширине в длинную-предлинную "глисту", затем расчертить это все безобразие на одинаковые по размеру столбики. И только после этого можно было заполнять, но карандашом (чтобы, если что, подтереть помарку). В общем, работа предстояла нудная, дотошная, а терпения у меня сегодня было не очень: плюс мигрень, расстройство из-за Риммы Марковны - всё это усугубляло и так дурное настроение.
   Поминая нехорошим словом технологии этого времени, я мечтала о простой табличке Exel. Вдобавок клей был силикатный, вонючий, быстросохнущий и склеивал, гад, больше пальцы, чем бумагу. Когда я начала чертить линию, на тех участках, где клей капнул, линия рисоваться не захотела, вильнула сильно вбок и пришлось отрезать этот лист и приклеивать новый, а потом расчерчивать все заново.
   Это здорово-таки меня выбесило.
   Я экспрессивно разразилась длинной полуматерной тирадой, попытавшись процитировать большой и малый петровский загиб, правда в собственной авторской интерпретации (чертей и ангелов заменила на орков и котиков, ну, и остальное все тоже мое).
   И в этот момент, распахнулась дверь и в кабинет ввалилась благоухающая разнокалиберными дешевыми духами, шумная толпа: коллеги пришли веселые, со смехом. Я поперхнулась на слове "блудовместилище раскоряченное" и вовремя успела замолчать.
   На меня внимание сперва не обратили, минуты две, пока раздевались и устраивались за столами, но вот потом...
   - Девочки, что ж так дует! Кошмар! - воскликнула Фуфлыгина и бросилась закрывать окно.
   - Товарищ Горшкова, вы не видите? Такой сквозняк по кабинету, а вы окно не закроете! - возмутилась Базелюк, пробегая мимо меня к другому окну и по дороге обдав крепким запахом застарелого пота и пропитавшими одежду ароматами жаренного лука.
   - Да это же она сама все и пооткрывала! - аж подскочила Жердий. - Клавдия Тимофеевна, и мое заодно закрой, а то я не переобулась еще.
   - Пусть Горшкова закрывает, раз устроила тут северный полюс! - рявкнула недовольная Фуфлыгина и вернулась на свое место.
   Я молча, методично чертила линии, отмеряя линеечкой по четыре сантиметра.
   - Горшкова, окно закрой, - не унималась Жердий.
   Я улыбнулась и покачала головой:
   - Хорошо, Галина Митрофановна. Сейчас вот закончу штатку и закрою.
   Жердий аж побелела от такой моей наглости и заорала как резанная:
   - Ну вы посмотрите, что творится!
   - Галя, сама лучше закрой, - сказала Лактюшкина. - Ты же видишь, она издевается над нами.
   Окинув меня ненавидящим взглядом, Жердий пошла закрывать окно, демонстративно в одной туфле.
   Я продолжала методично чертить столбики. Что приятно, голова от всего этого болеть перестала.
   - Лидия Степановна, - нависла надо мной Лактюшкина. - Извольте объяснить свое возмутительное поведение!
   - В каком смысле "возмутительное поведение"? - равнодушно удивилась я и перелистнула расчерченную страничку.
   - На каком основании вы распоряжаетесь в кабинете? - сузила неряшливо обведенные синим карандашом глаза Лактюшкина, - в моем кабинете!
   - Но мы же одну работу делаем, товарищи, - дружелюбно сказала я, аккуратно подтерла стирательной резинкой неровную линию и перелистнула прошлую страничку обратно, чтобы внимательно сравнить ширину столбиков с образцом. - Все для блага страны, как диктуют нам наши обязательства перед рабочими и крестьянами СССР. Согласны, Феодосия Васильевна?
   Судя по вздувшимся венам на лбу и побагровевшему лицу Лактюшкина имела иную точку зрения.
   Тем временем я вытащила из упаковки еще два листа и принялась неторопливо намазывать кромку клеем.
   - Горшкова! - взорвалась, наконец, Лактюшкина. - Я с тобой разговариваю или со стенкой?!
   Я посмотрела на стенку, затем - на Лактюшкину и пожала плечами:
   - Наверное, со мной.
   - Она издевается, - выдохнула Репетун, наблюдая за этой сценой с радостным злорадством.
   - Какая наглость! - всплеснула руками Жердий, а Безелюк что-то там зловеще поддакнула, но я не расслышала.
   Пока Лактюшкина хватала ртом воздух, я окинула быстрым взглядом кабинет: бабоньки находились в разной степени возмущения. Лишь одна Максимова участия в дискуссии не принимала и молча наблюдала, внимательно ловя каждое слово и взгляд.
   Все с тобой ясно, девушка. В принципе, именно на тебя я и думала.
   Тем временем Лактюшкина пришла в себя и, осознавая, что первый раунд позиционно проигран, и авторитет перед коллективом вот-вот может пошатнуться, кинулась на второй заход, чтобы одержать реванш.
   Ее взгляд остановился на моей одежде и (бинго!), она моментально сагрилась:
   - Горшкова! Что это ты нацепила?! У нас в таком виде на работу не ходят!
   Я осмотрела себя и изобразила удивление на лице (не зря же я сегодня так тщательно подбирала прикид).
   - Вырядилась тут как проститутка! - завизжала Лактюшкина. - Марш переодеваться! Сейчас же!
   Очевидно от расстройства за такую вот оценку моего внешнего вида, я слишком сильно нажала на карандаш и грифель сломался. Покачав головой, я принялась искать в столе точилку. Затем стала точить, стараясь, чтобы стружка и грифельная пыль не попали ни на одежду, ни на склеенные листы.
   - Горшкова! - рявкнула Лактюшкина.
   Каюсь, увлеклась и забыла, что она стоит над головой с видом кипящего чайника.
   Я вздохнула и отрицательно покачала головой:
   - У меня очень много работы, Феодосия Васильевна. Нужно сделать новую штатку на все депо. Ходить туда-сюда некогда. Кроме того, а чем вам джинсы не нравятся? Удобная повседневная одежда рабочего класса.
   Бабоньки загудели, Лактюшкина процедила нечто нелицеприятное, фыркнула и демонстративно ушла на свое место.
   Краем глаза я заметила, как Максимова тихонечко выскользнула за дверь.
   А теперь ждем-с...
  
   Минут через пятнадцать заглянула Аллочка и велела мне срочно зайти к Ивану Аркадьевичу.
   Джекпот!
  
  
  
   Я сбежала по истертым ступенькам в уже привычный полуподвальчик.
   В кроссовках бегать - сплошное удовольствие. Апельсиновые лоферы я угробила, причем капитально (сначала в мазуте, затем, вчера - добила в деревенской грязи). Поэтому пришлось надевать кроссовки. И само собой - под джинсы. Хотя, зачем я вру сама себе? Джинсы я одела с целью протроллить баб-с.
   А теперь в результате следую к Ивану Аркадьевичу на разборку.
   В кабинете было накурено, хоть топор вешай. Обычно Иван Аркадьевич себе такого не позволял. Да и вид у хозяина кабинета был, мягко говоря, "не очень": синяки под красными, в прожилках глазами, изрядно мятый костюм.
   - Заходи, - устало сказал он и поморщился.
   Я скромно вошла.
   - Ну что ты мнешься? - взорвался Иван Аркадьевич, выдрал из блокнота листок, скомкал его и швырнул в корзину, - садись, давай, рассказывай!
   - Иван Аркадьевич, что случилось?
   - Ты мне тут зубы не заговаривай! - вызверился он, - на тебя жалоба за жалобой! Мне делать нечего, только твои бабские кикозы решать! Уволю к чертовой матери!
   Он еще минут пять ругался и обличал меня на чем свет стоит. Я уже знала эту черту его характера и терпеливо ждала, пока он выпустит пар.
   Наконец, хозяин кабинета иссяк и замолчал, хмуро уставившись на меня.
   - Иван Аркадьевич, что случилось? - повторила я.
   - Не твоего ума дело! - опять начал закипать Иван Аркадьевич.
   - А вы расскажите то, что можно, - посоветовала я. - Вдруг что помогу.
   - Ты...? - обидно расхохотался Иван Аркадьевич и стукнул кулаком по столу. - Что ты там можешь помочь? Ты хоть бы свои дела порешала, сплошная головная боль от тебя! Только и слышу - Горшкова - то, Горшкова - сё...
   - А всё-таки, - если надо, я умела быть настойчивой, как японский мастиф.
   Иван Аркадьевич умолк и подозрительно уставился на меня.
   Я тоже молчала и спокойно смотрела на него.
   Мы еще пару секунд поиграли в гляделки. Наконец, Иван Аркадьевич вздохнул и как-то мгновенно ссутулился:
   - Да пишут тут на меня, - хмуро начал он, доставая портсигар. - Конкретно копают. Из Москвы комиссия скоро приедет. Проверять будут. Чую, в этот раз не отбиться.
   - А что именно будут проверять? - спросила я. - Мы же можем успеть подготовиться. Ну хоть частично. Вы скажите, что именно помогать надо? И как скоро приедет комиссия?
   - Да что тут поможешь, - отмахнулся он и закурил, выпуская клубы дыма. - Там, столько всего... начиная от кучи документов, у нас просто эти бумажки никогда не велись. Кто же знал, что так будет? И заканчивая разными мероприятиями. Сроку - примерно полторы недели, если не меньше.
   - Так, давайте конкретно, - сделала стойку я. - Какие мероприятия?
   - Да хоть бы и такие, что международное взаимодействие у нас не ведется, - Иван Аркадьевич затянулся так, что от сигареты не осталось почти ничего. Столбик пепла упал на стол с бумагами, а микроскопический бычок он затушил в чашке с недопитым чаем, раздраженно подул на обожженные пальцы и продолжил, - понимаешь, у нас это никогда не велось. У нас объект. А им отчет надо! И плевать, откуда я это все возьму. Вот где я им за неделю найду иностранцев, согласую наверху, привезу сюда и проведу мероприятие?!!
   - Это вообще не проблема, - спокойно сказала я и Иван Аркадьевич аж бросил прикуривать новую сигарету.
   - Давай-ка в этом месте подробнее, - тихо произнес он, и я поёжилась. Хозяин кабинета умел давить.
   - Я на днях была по делам в типографии, и директор говорил, что их международный корреспондент вернулся откуда-то из Латинской Америки вроде, точно не помню, где писал репортажи об апартеиде. Я еще тогда подумала, что было бы интересно, чтобы этот журналист выступил перед нашими рабочими депо и рассказал, как местные партизаны ведут освободительную войну с капиталистами и эксплуататорами. А то задолбали уже эти наши романтические заседания - то влюбленных порицаем, то к посевной готовимся.
   - Хм, интересные у тебя знакомые, я посмотрю, - как бы про себя протянул Иван Аркадьевич. Он заметно оживился, лицо чуть порозовело.
   - Дак, это же сосед мой, - отмахнулась я. - Меня Гиржева отправила в типографию объявление в газету давать, а там смотрю - сосед мой. Вот и перекинулись парой слов. Им, кстати, тоже просветительские мероприятия "с народом" нужны.
   - Так, - сказал Иван Аркадьевич, крутя диск телефона, - и как ты говоришь, его зовут?
   - Иван Трофимович.
   Иван Аркадьевич очень быстро договорился с моим соседом. Мероприятие должно было произойти через два дня, и меня обоюдным согласием обе стороны решили сделать ответственным организатором.
   Ну, а я что - я только "за".
   - Что тебе еще? - видя, что я не ухожу, спросил Иван Аркадьевич, но уже не так хмуро.
   - Документы, - напомнила я.
   - Что документы? - не понял Иван Аркадьевич и брезгливо заглянул в грязную чайную чашку.
   - Вам нужно восстанавливать какие-то документы, - подсказала я. - И я - именно тот человек, который умеет это делать быстро и качественно.
   - Ты даже не представляешь, сколько там всего, - закручинился опять Иван Аркадьевич.
   - Не имеет значения, - отмахнулась я. - Я сделаю все очень быстро. Если нужно ускорить процесс - давайте привлечем, к примеру, Аллочку или еще кого, пусть мне носят, складывают, в общем, делают всё, что я скажу. Мы все сделаем в срок.
   - Да ты понимаешь, что, если эти курицы пронюхают, чем мы тут занимаемся... - почесал макушку озадаченный Иван Аркадьевич.
   - Если дело секретное, мы можем работать по вечерам и на выходных, - ответила я.
   - Хм... - задумался Иван Аркадьевич. - Ладно. Я сделаю пропуски. Чтобы вас впускали по вечерам. На две недели вполне хватит. Сегодня уже не успею, жаль, Бабанин уехал, вызвали наверх. А вот завтра начнем. Еще же Алю можно привлечь. Ну, Алевтину Никитишну.
   - Прекрасно, - улыбнулась я. - Втроем мы быстрее справимся.
   - Вчетвером. Ты чаю хочешь? - вдруг спросил повеселевший Иван Аркадьевич.
   - Нет, - отказалась я (у меня еще с той, прошлой жизни, принцип - не пить с руководством чаи-кофеи, ибо чревато).
   - А я страсть, как крепкого-крепкого чаю хочу, - сказал Иван Аркадьевич и устало потер виски. - Скажи Аллочке, пусть сделает мне чай с лимоном и покрепче. И три ложки сахару. А эту чашку пусть заберет.
   - Я сама заберу, - улыбнулась я и прихватила грязную чашку. Я была довольна, что мне есть чем отблагодарить этого хорошего человека, который помог мне в трудную минуту. А готовить материалы для всяких комиссий я умею ювелирно. Знал бы Иван Аркадьевич, сколько таких комиссий, в том числе заказных, мне довелось отбить в той жизни и какого уровня они были.
   Выходя из кабинета, я заметила, как Иван Аркадьевич уже улыбается, задумчиво уставившись в потолок.
   Вот и замечательно.
   Кстати. Про Лактюшкину и ее банду он так и не спросил...
  
  
   В дамской комнате на нашем этаже было всего одно зеркало. Сполоснув чашку Ивана Аркадьевича, я решила заодно подправить прическу - волосы начали отрастать и уже чуть топорщились, приходилось постоянно поправлять. Есть такая неудобная длина, когда уже не коротко, но еще не длинно, а ложиться правильно волосы не хотят. Тем более у Лидочки волосы росли, как оказалось, перпендикулярно голове, и, если длина была вот такая, как сейчас, - приходилось на затылке и макушке приглаживать. Я намочила ладонь под струей воды и попыталась уложить непослушный ежик согласно законам гравитации.
   За этим занятием меня и застала наша незаменимая общественница Зоя Смирнова. Небрежно кивнув, она вытащила коробочку с тушью, поплевала, повазюкала и принялась сосредоточенно намазывать ресницы щеточкой, высунув от усердия язык. Молча мы занимались каждая своими делами.
   Вошла тетя Нина с чайником, мы отодвинулись, чтобы она набрала воды. Вода бежала медленной ленивой струечкой, и Зоя аж приплясывала от нетерпения. Когда тетя Нина ушла, Зоя не выдержала:
   - Говорят, ты уже в личной трехкомнатной квартире живешь? - подчеркнуто равнодушно спросила она, бросив косой взгляд на мои новые джинсы.
   Я молча пожала плечами, сражаясь с особо непослушным вихрем.
   - Говорят, ты из-за этого с мужем развелась, - не унималась Зоя, вновь принявшись красить ресницы и параллельно отслеживая мою реакцию.
   - Еще не развелась, - я положила расческу в сумочку. Застегивая молнию, дернула чуть сильнее и замочек разошелся. Черт, сумочку нужно новую покупать и срочно. - Мы в процессе...
   - И повышать тебя будут... - опять завелась она, выразительно взглянув на чашку Ивана Аркадьевича.
   - С чего ты взяла? - удивилась я.
   - Ну, если ты все время бегаешь к Ивану Аркадьевичу, и тебя до сих пор не уволили - значит повышать скоро будут, - сообщила очевидную истину Зоя.
   - Обязательно будут..., - блин, я даже подумать не могла, а Зоя все сложила, разложила и сделала выводы. И стопроцентно не только она.
   - И чем же ты смогла так понравиться, а, Горшкова? - хищно сузила глаза Зоя.
   - Да так, есть пару рабочих методов, - неопределенно ответила я.
   - Ах, методов... - хохотнула Зоя, явно рассчитывая меня поддеть, - Так может ты и меня научишь?
   - Хорошо, - кивнула я. - Научу. Только не в туалете же учить, правильно? Приходи завтра во второй половине дня, когда моих коллег не будет: у них подготовка мероприятия к Дню рождения Ленина, все уйдут, а я проведу тебе небольшой инструктаж.
   - Шуточки у тебя, Горшкова, совсем не смешные! - рассердилась Зоя.
   - А я и не шучу, - пожала плечами я и чуть подкрасила губы персиковым блеском, в такой круглой пластмассовой коробочке. - Ты сама чувствуешь, что давно переросла свою должность и вполне можешь взять новую высоту. В тебе есть потенциал, причем большой. Просто ты сейчас не знаешь, как его правильно использовать. Поэтому тебе нужен взгляд со стороны. Если хочешь - подскажу, посоветую, раз просишь. На то и существуют друзья.
   - Друзья? -Зоя сбилась и помазала щеточкой по щеке. На щеке нарисовалась жирная черная комета из туши.
   - Да, друзья, - кивнула я и вернула коробочку с блеском в карманчик сумочки. - Никогда не забуду, как ты пришла ко мне в кабинет с девочками, и сидела вытирала мне слезы-сопли, когда меня Горшков выгнал. Понимаешь? Когда мне было плохо - только ты подставила товарищеское плечо.
   - Ааа... - Зоя покраснела, сконфузилась и принялась судорожно стирать краску с щеки.
   - Поэтому знай - тебе я помогу всегда, - поставила точку в разговоре я, взяла чашку и вышла в коридор, оставив Зою в полном смятении чувств.
   Конечно, я прекрасно понимала и понимаю ее тогдашнюю мотивацию, но что делать, мне чертовски нужны соратники. А вербовкой соратников Лидочка не занималась вообще. В результате у нее была всего одна подружка - Тоня. Да и то, Тоня дружила конкретно с глуповатой Лидочкой, а когда в Лидочку попала я, Тоне сразу стало неинтересно, и она отдалилась.
   Уже пару дней я наблюдаю за Лактюшкиной и понимаю, что для своего времени она - прекрасный стратег, у которого многим стоит поучиться. Будучи довольно слабым специалистом, она сумела сгруппировать вокруг себя верных людей, которые за нее в огонь и в воду. Как говорится - короля делает свита. Поэтому и мне нужна своя личная подтанцовка. И Зоя будет отличным Санчо Пансой с замашками дон Кихота (в стиле "догнать и причинить добро").
   Осталось только правильно все оформить.
  
  
   Обеденный перерыв я решила провести с пользой и сбегать купить зефиру и конфет для Риммы Марковны, как и советовала мне Сима Васильевна. Просто возле нашего дома выбор в магазине был невелик, и я хотела заскочить в центральный гастроном, так как после работы в том отделе всегда очереди. А мне лень тратить на это время.
   На улице весна стремительно превращалась в ранее лето. Всего день-два назад, было холодно, а сейчас опять резко потеплело, зелень легкомысленно поперла вверх, и хочется мороженного или холодной газировки.
   А, кстати, это идея!
   Я поискала глазами по сторонам и увидела бочку с квасом, примостившуюся прямо под старым тополем. С предвкушением облизнувшись, я направилась туда в надежде попить вкуснейшего в мире кваса. Я уже прямо чувствовала эти пощипывающие кисловатые пузырьки во рту, однако, подойдя ближе, поняла, что ошиблась: это была бочка с пивом. Пиво я, конечно, люблю, но на работе его лучше не пить - по запаху сразу можно спалиться.
   Вздохнув, я расстроилась и уже собиралась возвращаться, когда увидела Петрова. Вместе с каким-то невнятным мужичком он допивал второй пузатый бокал и что-то экспрессивно тому втемяшивал. Мужичок внимал, тактично кивая в особо важных местах (видимо за пиво платил Петров).
   - Федя! - крикнула я. - Петров!
   Мужичок среагировал первым и толкнул Петрова, указывая на меня. Федор заулыбался, вручил мужичку недопитый бокал и устремился ко мне:
   - Лидка! Лидуха! - от него разило такой радостью пополам с пивным духом, что я заподозрила, что этот бокал у него явно не второй.
   - Привет, Федя, - приветствовала я бывшего соседа. - А что это ты празднуешь?
   - Да вот, прощаюсь я с товарищем, - вздохнул Петров со слезой в голосе.
   - Федь, что случилось? - забеспокоилась я.
   - Думаю на Севера податься, - пожаловался он. - Задолбали меня соседушки. Поеду, хоть рубль какой-никакой заработаю. Ты вот хитрая, Лидка, вернула себе жилплощадь, живешь теперь сама-хозяйка, никто тебе мозги не выносит. А я выгребаю за двоих.
   - Так ты и не смог их победить, да, Федя? - грустно улыбнулась я.
   - Да как их победить, если они подлые методы используют?! - возмутился Петров, сорвавшись почти на крик. - Да что говорить, ты же сама на своей шкуре все испытала!
   - Тихо, не ори, - оглянулась я. - Слушай, Федь, я тебе сейчас такое расскажу - упадешь.
   И я рассказала про Римму Марковну. Где она, в каком состоянии и как на меня отреагировала.
   Петров минуты полторы смотрел в одну точку, что-то размышляя, а потом задал главный вопрос:
   - Ну, положим, заберешь ты ее Лидка, а жить-то она где будет? Думаешь, если раз сеструху Горшка получилось выгнать, то и всегда так будет?
  
  
   Встреча с Федей Петровым оставила в душе какого-то горькое послевкусие. Нет, я, конечно же, была рада, что он решил ехать в Заполярье. Да, там трудно, да не курорт, зато хоть так пить не будет. А там, чем черт не шутит, может и оженит его какая-то женщина. На Северах всегда женщин одиноких почему-то слишком много.
   И что делать с Риммой Марковной? Действительно, в коммуналке ей будет намного хуже, чем в доме престарелых. Уж Горшковы и Грубякины постараются. Если уж Федю довели...
   Вся витающая в таких вот мыслях, я вошла в кабинет.
   - Явилась, - зло протянула Жердий.
   Я не ответила, зато поискала глазами Максимову. Та сидела в своем углу и радостно крысилась. Встретившись со мной взглядом, она поняла, что я все поняла, и торопливо отвела взгляд.
   - Лидия Степановна, - строго начала отчитывать меня Лактюшкина. - Так больше продолжаться не может. Вы постоянно конфликтуете, склочничаете, разлагаете рабочую атмосферу в коллективе...
   Я молчала, наблюдая, что же будет дальше.
   - Свою работу вы выполняете небрежно, - между тем продолжала распаляться Лактюшкина. - Вот Капитолина Сидоровна дала вам задание сделать штатное. Так вместо того, чтобы сидеть и быстро делать, вы где-то проходили полдня.
   Я чуть улыбнулась.
   - Еще и лыбится тут, - проворчала Базелюк. - Весело ей.
   - Я к вам обращаюсь! - прошипела Лактюшкина.
   - Обращаетесь? - переспросила я. - Вопроса я не услышала, Феодосия Васильевна. В чем ваши претензии ко мне? Сформулируйте. Только четко и конкретно.
   Лактюшкина раскрыла рот что-то сказать, как в этот момент раскрылась дверь и заглянула тетя Нина:
   - Горшкова, тебе просили передать с проходной, - она сунула мне сложенный вчетверо лист бумаги и отбыла.
   - Горшкова! - завизжала Лактюшкина, и я машинально сунула листок в карман. - Вы себе что позволяете?! Я добьюсь того, чтобы вы здесь больше не работали! У меня хватит ресурсов!
   - Феодосия Васильевна, - тихо сказала я и в кабинете наступила тишина. - А не думали ли Вы о том, что после того, как вы добьетесь, чтобы меня уволили, то всю ту работу, которую за вас делаю я, будете делать вы?
   Было очень приятно смотреть на задыхающуюся Лактюшкину. Надеюсь, у нее инсульт.
  
  
   Наконец-то, этот длинный-предлинный день закончился, и я вошла в квартиру. Моя крепость. Здесь было так тихо, спокойно. Уютно тикал будильник. Где-то за окном отдаленно слышались азартные крики детворы - за домом находился заросший куриной слепотой и спорышом пустырь, которое малышня превратила в футбольное поле.
   Сбросив кроссовки и носки, я босиком прошлепала на кухню и поставила чайник на плиту. Есть вообще не хотелось, что-то я совсем замоталась за эти дни. Сейчас сделаю себе какао, чуток посижу в тишине и лягу пораньше спать.
   Я сладко потянулась и зевнула. Расстегнула рубашку, начала стаскивать джинсы и вдруг обнаружила в кармане бумажку.
   Черт, совсем забыла! Мне же еще днем принесли записку.
   Осторожно развернула сложенный вчетверо листок. Буквы запрыгали перед глазами:
   "Нужно срочно встретиться. Жду завтра в 11.20 у меня в кабинете. Л.Ю."
  
  
  

Глава 15

  
   Я смяла записку и аккуратно запулила в мусорное ведро.
   Никуда не пойду. Тем более по требованию какого-то там чиновника.
   Спать резко расхотелось.
   Я налила себе какао и с принялась варить мыло. Давно планировала, а руки все не доходят. Мыло я решила сделать необычное, во всяком случае, так мне казалось. Для этого в мыльную основу (растопленную, естественно, на водяной бане), я добавила активированный уголь (таблетки купила в аптеке и предварительно растерла в порошок) и ароматическое масло (в магазине утверждали, что натуральное болгарское, из настоящих роз, но пахло оно чем угодно, но только не розами, поэтому пришлось еще сыпануть туда чуток ванильки, чтоб уж наверняка). Все это добро залила в формочки и поставила охлаждаться.
   Второй вариант мыла я решила сделать в соответствии с местной модой. Начало стандартное: мыльную основу растопить на бане, добавит чуть глицерина и немного болгарского масла из псевдороз, и все заполировать ванилькой (чем богаты, как говорится). Отдельно я налила пару ложек глицерина и щедро растворила в нем блестки (хорошо, что не выбросила). Перемешала и аккуратно ввела блестящую массу в подготовленную основу. Опять по старой схеме - аккуратно перемешать, залить в формочки, поставить на подоконник остывать.
   Фух.
   Прошло часа полтора, а я что-то умаялась, словно вагон разгрузила (работа ювелирная, нельзя ошибаться с концентрациями ингредиентов, ибо чревато).
  
   Спать все еще не хотелось, и я решила позаниматься фитнесом: натянула спортивный костюм Горшкова, стала в высокую планку и принялась выполнять бёрпи. Сразу поставила себе небольшую цель: если получится сделать бёрпи хотя бы раз шесть - буду молодец. Куплю себе поощрительный подарок - новый крем для рук (Лидочкин был с просроченным сроком годности, поэтому я сперва хотела его выбросить, но кто-то из девочек на работе посоветовал снять ним мазутное пятно с лоферов. На досуге надо попробовать).
   Со слоноподобной лидочкиной жопой и два раза подпрыгнуть - уже подвиг. Но я человек настойчивый, поэтому сжав зубы, продолжала изображать прыжки из планки. На пятом бёрпи в дверь позвонили.
   У меня аж сердце ёкнуло - неужто здесь слышимость такая, что Наталья снизу пришла ругаться за шум? Заранее расстроившись и придумывая на ходу извинения, я поплелась открывать.
   Однако, мои переживания оказались напрасны. За дверью стоял Иван Тимофеевич, который пришел обсудить послезавтрашнее мероприятие.
   - Лидия Степановна, извините, что поздно, но возникли некоторые организационные вопросы, которые лучше заранее обсудить, чтобы учесть все нюансы, - с порога начал он.
   Я пригласила его на кухню, так как в комнате, кроме кровати и стеллажей со шкафом, другой мебели у меня не было (кресла и диван обивщик еще не вернул) и вежливо предложила чаю. От чая Иван Тимофеевич отказался, а вот какао согласился выпить с радостью.
   Пока я варила ему какао, он рассматривал мою кухню после ремонта и, соответственно, увидел на столе и подоконнике формочки с застывающим мылом:
   - О, какая красота! А что это?
   - Мыло ручной работы. Я иногда делаю немного, для подарков. Ну, если, например, нужно кого-то отблагодарить, но при этом не переборщить. Такое себе небольшое вежливое "спасибо". И человеку радость, и мне почти ничего не стоит, кроме времени и ингредиентов.
   - Хм... любопытно... лю-бо-пыт-но.., - задумался Иван Тимофеевич и надолго завис, морща лоб и потирая подбородок.
   Я тем временем доварила какао и налила в чашку из того самого красивого сервиза, что он мне и подарил. Иван Тимофеевич узнал свою чашку, довольно улыбнулся и неожиданно задал вопрос:
   - Лидия Степановна, эммм... а реализовывать вы его не пробовали?
   - В смысле - продавать? - удивленно уточнила я и добавила, - однажды на работе девочки попросили продать им, но моя цена не понравилась, сказали дорого. А их цена не понравилась мне - это же штучный элитарный продукт, отдавать за бесценок, как минимум, глупо.
   - Да, несомненно глупо, - кивнул Иван Тимофеевич и опять задумался.
   Я вытащила из ящика оставшиеся три брусочка мыла-скраба из овсянки и положила перед Иваном Тимофеевичем:
   - Вижу вам понравилось. Дарю.
   - Лидия Степановна, эммм... мне право неудобно... - смутился тот, с интересом рассматривая мыло.
   - Ничего страшного, Иван Тимофеевич, вы же видите, я еще себе много наделала. Через день-два застынет и будет готово.
   Иван Тимофеевич, задумчиво рассматривал мыло, пил какао и молчал. Я тоже молчала. Было любопытно, о чем он думает и до чего додумается.
   - Лидия Степановна, а вы вот прямо так его и дарите, да? - уточнил Иван Тимофеевич. - Без обертки, без упаковки? Может, коробочки какие используете?
   - Ну, я банально перевязываю тесемкой, - призналась я, - правда тесемку покупаю яркую. Просто я не знаю, где можно взять красивую бумагу для обертки. И тем более не знаю, где взять все эти коробочки. Их же клеить надо, бумага нужна красивая и все такое...
   - Слушайте, Лидия Степановна, а линейка есть у вас?
   - Простите, что? - удивилась я такому резкому переходу на другую тему.
   - Линейка. Обычная школьная линейка. Или портняжный метр?
   - Увы, нету, - с удивлением развела руками я, - на работе так-то есть, а дома еще не обзавелась. Да и без надобности пока мне.
   - Тогда подождите минуточку, - отставил недопитую чашку Иван Тимофеевич и выскочил из квартиры.
   Через пару минут он вернулся. В руках держал линейку и небольшой блокнот.
   Иван Тимофеевич педантично обмерял длину и ширину брусочков мыла, а так как мыло с блёстками было круглой формы (формочки нашлись только такие), так он измерил диаметр.
   - Ну вот и хорошо, - удовлетворенно заметил он, записывая последние цифры. - В общем, Лидия Степановна, не знаю, что из этого выйдет, и выйдет ли хоть что-нибудь, но завтра в типографии попробуем напечатать упаковку. Так сказать - экспериментальный образец. Надо только названия придумать.
   - Легко, - сказала я, усмехнувшись, - предлагаю что-нибудь типа "матовый нюд с увлажняющей текстурой бальзама", "сочный фреш зеленого яблока", "коралловая симфония с успокаивающим эффектом", "нежная улыбка радуги"...
   - Не спешите, не спешите, Лидия Степановна, - Иван Тимофеевич торопливо записывал в блокнот.
   - Иван Тимофеевич, я таких вот названий могу бесконечно перечислять, - хихикнула я (из прошлой жизни помню такой вот информационной ерунды много).
   - Интересно, - внимательно посмотрел на меня Иван Тимофеевич, словно видел в первый раз.
   - Иван Тимофеевич, - сказала я, - только когда будете название печатать, было бы хорошо, сверху на каком-нибудь иностранном языке перевод написать. На французском там, или итальянском... красивым шрифтом...
   Иван Тимофеевич кивнул и отметил в блокноте.
   - Но лучше, конечно, на арабском или хинди, - продолжила развивать мысль я. - В общем, чем экзотичнее - тем лучше.
   - Лидия Степановна, - вдруг сказал Иван Тимофеевич, - я вот подумал... а что, если вам попробовать написать заметку о красоте для женщин. Проба пера, так сказать...
   - Не вопрос, Иван Тимофеевич, - пожала плечами я, - Сколько строк, о чем конкретно нужно писать и какой срок?
   - Давайте так, - наморщил лоб Иван Тимофеевич и черканул что-то себе в блокноте, - напишите, к примеру, о пользе крема для рук, с убедительными примерами. Кратенько. Скажем, предложений на десять. А мы посмотрим, может что и получится... И не спешите, до следующего понедельника время есть.
   - Хорошо, - согласилась я, прикидывая, когда же я все успею.
   - Если у вас хорошо получится, а я почему-то уверен, что получится у вас замечательно, - можно будет взять вас к нам в газету, - сказал Иван Тимофеевич. - Рубрику для женщин никто нормально не ведет. И, соответственно, ее практически не читают.
   - Но я работаю в депо, - напомнила я.
   - Ничего страшного, - отмахнулся Иван Тимофеевич. - Внештатным корреспондентом вполне можно.
   Хм, заманчиво!
   Иван Трофимович залпом допил остывший какао и раскланялся уходить, и тут меня осенило опять:
   - Иван Тимофеевич, еще секунду. Скажите, а вашу газету журналистское расследование не интересует? Ну, там саботаж на предприятии, враги пытаются помешать производству? Или таинственные похищения людей и кто за всем этим стоит?
   - Занятно, - оживился Иван Тимофеевич и сел обратно на стул. - Есть у меня один журналист, очень талантливый паренек, любит что-нибудь эдакое... хотя и фантазер изрядный... Расскажите подробнее.
   Ну, я и рассказала. Мне не жалко.
   - А почему вы в милицию не заявите? - спросил Иван Тимофеевич.
   - Да вот понимаете, - неопределенно пожала плечами я, - милиция и так расследует исчезновение Риммы Марковны. Я просто побоялась навредить ей. Вдруг она что-то натворила или вообще совершила противозаконное действие? Нет, сначала нужно разобраться, что там происходит, а потом уже решать - привлекать милицию или нет.
   Иван Тимофеевич заинтересовался. Так что вопрос о том, как Римма Марковна попала в это странное учреждение и что там вообще происходит, будет расследовать профессиональный журналист.
   В общем, расстались мы с Иваном Тимофеевичем донельзя довольные друг другом.
  

   Когда Иван Тимофеевич ушел, я с подвыванием потянулась и глянула на часы - ого, время почти заполночь. Лидочка-то молодая, а вот я привыкла в это время уже спать. Да и устала что-то.
   Нырнув в кровать, я уютненько замоталась в одеялко, свернулась буквой "зю", удобно подтянула под себя подушку и, наконец-то, закрыла глаза: однако вместо того, чтобы моментально отрубиться, перед глазами пьяной каруселью замельтешили образы последних дней, ярче всех почему-то выделялась Римма Марковна в новом халате, в одной руке она держала зеленого зайца, в другой - кусок самодельного мыла и при этом укоризненно смотрела на меня.
   В общем, поворочавшись и покрутившись где-то добрых полчаса и сбив простынь в огромное гнездо, я, в конце концов-таки, поняла, что спать сейчас не могу физически и вышла на кухню. Ночь за окном вступила в свои права, на небе зажглись крупные, как мелитопольская черешня, звезды. Истошно надрывалась какая-то неугомонная птичка.
   В черном-черном окне отражалась хмурая Лидочка с всклокоченными волосами. Ну, раз поспать не судьба, нужно занять себя хоть чем-нибудь, желательно скучным и монотонным, тогда быстро надоест и нормально усну. К сожалению, ни одной философской книжки у Лиды еще не было (вообще еще ни одной книжки не было!), поэтому чтение отпадает, посуду я перемыла, пол тоже, увы, чистый.
   Глянув на отражение в окне еще раз, я поёжилась и решила срочно покрасить брови. Лидочкины "ниточки" уже вполне заросли (зато Лидочка хоть перестала быть похожей на удивленную Лию Ахеджакову), я их в последнее время подрисовывала карандашом, но пришла пора привести себя в порядок. Вооружившись кисточкой и краской для бровей и ресниц, я густо намазала брови (а заодно и ресницы) и засекла время. Пока краска красится решила сделать соляную ванночку для ног (пятки у Лидочки были как у пожилого механизатора со стажем).
   Забадяжив горячий солевой раствор в тазике, я уже примерялась как бы половчей сунуть туда ступни, как в дверь позвонили. От неожиданности я вздрогнула и с тихим плюхом уронила полотенце в таз. Расстроившись (единственное полотенце для ног), я вытащила, отжала и тихонько, на цыпочках, подошла к двери (хорошо, паркет новый, не скрипит).
   За дверью кто-то вздыхал и топтался, но не уходил. Потоптавшись еще какое-то время, там опять вздохнули и затем решительно позвонили еще раз, при этом на кнопку давили долго-долго. Я и так вся взвинченная, а тут вообще испугалась, что звонок сейчас сгорит.
   Открывать я не собиралась категорически: во-первых, никто к Лидочке никогда среди ночи не ходил, теоретически мог Петров прийти поклянчить бутылку, но, насколько мне известно, в этих числах он получал пенсию, во-вторых, с намазанными какой-то дрянью бровями и ресницами я была похожа на нечто усредненное между Джокером и персонажем из фильма "Морозко" в исполнении Чуриковой. Доводить ночного гостя своим малоэстетичным видом до инфаркта не хотелось.
   Стараясь не шуметь, осторожно, на цыпочках, я ушла в комнату и выключила свет. Если это кто из соседей - скажу, что крепко сплю и не слышала. Хотя в соседях у меня народ интеллигентный, вряд ли это они среди ночи так ломиться будут.
  
   В дверь звонили еще пару раз, стучали, дергали ручку, потом, вроде, ушли. Не включая свет, я тихо смыла краску - время вышло. Затем осторожно подошла к окну и встала ближе к открытой форточке, но так чтобы меня не было видно.
   На скамейке у подъезда, где днем так любят сидеть старушки, находилось два силуэта, присмотревшись, я различила долговязую фигуру Вадика и вроде какой-то девицы. И тут из подъезда вышел неизвестный мужчина и завел с ними разговор:
   - Лидия Горшкова тут же живет? - голос у него был неприятный, скрипучий.
   - Да, в 21 квартире, - ответил Вадик.
   - А почему я звоню-звоню, а дверь никто не открывает? - возмутился неизвестный и его голос на последних звуках соскочил на фальцет.
   - Так она в профилактории лечится, - вспомнил Вадик. - Точно не знаю, закончила уже процедуры или еще нет.
   - А где этот профилакторий искать?
   - Так туда ночью ничего не идет, это за городом почти, а пешком далеко, - заметил Вадик.
   - А вы кто? - вдруг подала голос девица.
   - Да я племянник Раисы Карповны, это двоюродная тетя мужа ее сестры из деревни. Живу в соседнем областном центре, а здесь проездом, вот и решил переночевать по-родственному, у меня поезд аж завтра днем. Но только где ее носит в такое время? Мне что, теперь обратно на вокзал переться? - визгливо расстроился неизвестный мне племянник какой-то там тети мужа сестры из деревни.
   - А вы с ней договаривались? - продолжила вопрошать бдительная девица.
   - А зачем? - удивился племянник Раисы Карповны. - Мы ж по-свойски. Она должна еще радоваться, что родня ее не забывает.
   Абалдеть. Вот всё, других слов нету!
   Я психанула и уже не слушала, чем там все закончилось, вернулась обратно в кровать и, вероятно из чувства противоречия, уснула мгновенно, даже не заматываясь в одеялко буквой "зю".
  
  
   Вот почему всегда так? Когда ты в жопе, когда тебе самой нужна помощь - вокруг никого нет. Как только же у тебя хоть что-то пошло на поправку - мгновенно появляются все эти "племянники двоюродной тети мужа лидочкиной сестры из деревни" и начинают качать права.
   Кстати, у Лидочки, оказывается, есть сестра! В деревне. И замужем, к тому же. Тогда вопрос - почему на картошку нужно звать персонально Лидочку? Телеграммой. Сестра с мужем сами не посадят? Кроме того, если есть куча разных теть мужа сестры, тетиных племянников и просто всевозможных соседей по деревне, то почему решили припахать-таки Лидочку?
   Что-то мне весь этот расклад все больше и больше не нравится.
   Придется, видимо, визит вежливости в деревню не откладывать, иначе родственники задолбят...
   Вот с такими примерно мыслями я пришла сегодня на работу. В кабинете, в чайном уголке, сидели Лактюшкина, Жердий, Фуфлыгина и Базелюк и как-то вяло, без огонька, гоняли чаи. Максимова, как обычно, читала пухлый потрепанный роман на своем рабочем месте и тихо крысилась.
   Я с подозрением глянула на стол - но он был сухой, мои документы в порядке (важные я приучилась прятать). Более того, меня не трогали. Немало порадовавшись, я села за стол и принялась сортировать на кучки те бумаги, которые нужно сделать сегодня.
   Когда я уже расчехлила машинку и вставила первый лист - вошла Репетун. Было заметно, что взбудоражена она не на шутку. Чуть не подпрыгивает (что при ее росте очень даже комично).
   - Горшкова! - взвизгнула она так, что я аж вздрогнула. - А скажи-ка мне, дорогуша, за какие это заслуги тебе выделили аж целый отдельный кабинет?
   В кабинете воцарилась тишина. Даже Максимова оторвалась от чтения романа и вытаращила рыбьи глаза на меня.
   Я пожала плечами:
   - Впервые слышу.
   - Вот только не надо нам тут сказки рассказывать! - фыркнула Репетун и обратилась к соратницам, - Недаром Капитолина говорила, что от этой Горшковой всего можно ожидать! Только пришла и уже личный кабинет у нее!
   - А действительно, - загудела Лактюшкина, - как это понимать? Посидела тут всего полгода и уже кабинет дали! Я вот честно отработала здесь тридцать три года, и никто мне никаких кабинетов не дает! Никому из нас не дает!
   - Правильно! - загомонили соратницы.
   В общем, посмотрела я на их потные, возбужденные лица, молча вставила листки с копиркой в машинку и также молча принялась набивать текст.
   - Ну ты смотри, она нам даже не отвечает! - взвизгнула Базелюк.
   - Горшкова! - жахнула по столу кулаком Лактюшкина так, что пончик с повидлом пугливо подпрыгнул и повис у Жердий на груди, словно орден.
   Та лишь сдавленно пискнула, но делать замечание начальнице не посмела, зато, суетливо вытирая салфеткой жирное пятно на платье, злобно сверкнула на меня ненавидящим взглядом.
   Ну-ну...
  
   Хм, а всё-таки? Что за нафиг? Мне дали кабинет, бабы в ярости, а я ни сном, ни духом. Мои сомнения развеяла Аллочка, которая заглянула к нам и поманила меня на выход. Кабинет мгновенно накрыло вязкое, нехорошее молчание. В звенящей стеклянной тишине я вышла, прихватив сумочку. Спину жалили взгляды. Если бы в СССР верили в демонов и прочую ерунду - меня бы сто раз прокляли и отправили в ад.
   - Говорят, мне кабинет отдельный дали? - поинтересовалась я у самого информированного человека - у Аллочки.
   - Ага, - кивнула она, а я зависла. - Иван Аркадьевич сказал.
   - С чего вдруг? - выдавила я.
   - А что, документы приводить в порядок при твоих бабах будем? - хмыкнула Аллочка, - посидим пока там, никто мешать не будет
   - Так это временно, - с облегчением поняла я, - ты представляешь, Алла, а мои "коллеги" уже черте что раздули. Ха, когда я вернусь обратно, будут исходить ядом от радости, что меня разжаловали обратно в народ.
   - Эти могут, - неопределенно кивнула Аллочка.
  
  
   Кабинет, который Иван Аркадьевич выделил мне для спокойной работы по спасению документов, был большой, светлый и, из-за обилия огромных, в полстены, окон, напоминал аквариум. Все окна выходили на центральную улицу и можно было любоваться красивыми видами, если бы было время.
   Документов оказалось не просто много, а очень много. Когда я давала Ивану Аркадьевичу обещание быстро помочь, то даже примерно не представляла, что фронт работ окажется размерами с Байконур.
   Открылась дверь и Альберт (тот помощник Ивана Аркадьевича, который мне материальную помощь давал), кряхтя от натуги, втащил очередной тюк бумаг.
   - Сколько там еще? - понуро спросила я.
   - Осталось три, - выдохнул Альберт, распрямляясь.
   Я ахнула.
   - И из кабинета Аркадьевича еще два, - безжалостно продолжил Альберт, откидывая прилипшую прядь волос со лба, и я чуть не взвыла вслух.
   Сейчас, спустя полчаса просторный кабинет напоминал пещеру Али-Бабы, вот только вместо злата-серебра и самоцветов все было плотно заставлено пыльными упаковками с документами. И с этим нужно было разобраться в самое ближайшее время. Я поняла, что ночевать придется здесь.
   - Что нужно помогать делать? - в кабинет вошли Аллочка и Алевтина Никитична.
   - Так, работы кажется много, но это не страшно, - бодро сообщила я.
   Здесь главное - не напугать помощников непосильными задачами, иначе у них опустятся руки, и работа может застопориться вообще.
   - Первое - делаем конвейер, - продолжила я. - Алевтина Никитична вытирает пыль с упаковок, аккуратно развязывает их и носит Аллочке вот на этот стол документы. В том порядке, как они в тюках. Это понятно?
   Мои помощницы кивнули.
   - Дальше, - я глянула на Аллочку и протянула ей пару листов, - ты рассортировываешь их на кучки в соответствии с вот этими перечнями дел. Карандашом ставишь галочку, если нужный документ есть. Кучки раскладываешь вот на этих двух столах. А я буду бегло просматривать.
   Аллочка полистала списки с перечнями дел и кивнула.
   - Тем временем Алевтина Никитична собирает отсортированные Аллочкой и просмотренные мной документы обратно в стопку. Четко, по порядку. Это понятно?
   - Ага, - сказала Алевтина Никитична.
   - Теперь смотрите внимательно, главное сейчас, - я сделала паузу, - если какого-то документа нет - ты ставишь жирный минус и папку с недостающими бумагами откладываешь вот сюда.
   Я показала еще одно место.
   - Алевтина Никитична, вы пока все возвращенные документы обратно не связываете, вдруг что понадобится.
   - А не запутаемся? - засомневалась Алевтина Никитична.
   - Нет, не должны, - ответила я. - Алла, на место каждой отложенной папки ты кладешь листок, на котором пишешь номер дела. Чтобы мы потом могли быстро его обратно положить. Сегодня нужно успеть перебрать все упаковки, чтобы понимать, чего конкретно не хватает. Всё ясно?
   Мои помощницы опять кивнули.
   - Ну, раз всем всё ясно, - улыбнулась я, - поехали!
  
   Как ни странно, у нас получалось. Быстро и слаженно мы рассортировали первую партию документов. К сожалению, многого не хватало.
   - Сегодня закончим с этим, - сказала я, оглядывая огромные кипы бумаг по всему кабинету, - а завтра начнем восстанавливать.
   - Нам здесь ночевать придется, - буркнула Алевтина Никитична.
   - Я тоже так считаю, - согласилась я. - Но не всем. Будем по очереди. Сегодня еще пойдем все ночевать домой, нормально поспим и заодно возьмем все, что нужно - зубную щетку там, белье, сменку. Сразу говорю - одевайтесь удобно, по-рабочему. А завтра приходите к семи утра, раньше начнем - раньше закончим.
   - Матрасы надо, - ворчливо сказала Алевтина Никитична. - На голом полу ведь спать не будешь.
   - Я думала, каждый по одеялу принесет, - задумчиво ответила я, - на полу вполне на одеялах поночевать можно. Как раз в семь утра никто не увидит.
   - Матрасы я дам, - проворчала Алевтина Никитична.
   - Но они же тяжелые, - сказала я, - мы поможем тащить.
   - Это уже моя забота. - отмахнулась Алевтина Никитична. - Альберт вечером притащит.
   - Вообще отлично! - обрадовалась я. - Работа со всеми удобствами.
   - И чайник заодно принесу, - окинула взглядом кабинет Алевтина Никитична. - Чашки только свои захватите после обеда.
  
  
   Мы договорились прийти с обеда пораньше и разошлись.
   В столовой очереди еще не было, поэтому, взяв вкуснейший борщ, гречку с подливой и абрикосовый компот, я села за стол и принялась поглощать еду.
   Почему-то мне не давал покоя мой странный сон. С Риммой Марковной вроде все ясно - поеду к ней, попробую поговорить, плюс Иван Тимофеевич обещал с журналистским расследованием помочь. Значит - вопрос не в этом. На работе вроде все потихоньку налаживается. С деревенскими родственниками и их племянниками тоже постепенно разберусь, не все сразу. Тогда что же меня так беспокоит?
   Что же?
   Я машинально обвела глазами столовую. Ко мне направлялась Зоя Смирнова с подносом еды.
   ­- Ты не против? - спросила она, выгружая тарелки на стол.
   Я покачала головой:
   - Садись.
   Зоя поставила последнюю тарелку, с морковным салатом, и меня вдруг прошиб пот - вспомнился заляпанный зеленкой одноухий заяц из моего сна.
   Светка!
   Вот что не дает мне покоя весь день!
   - Лида, еще целый час! Я не дотерплю, - большими глотками шумно отпила компот Зоя, - давай ты сейчас все расскажешь? Все равно никто же не слышит.
   - Давай, - согласилась я. - только быстро и кратко. Мне еще сбегать кое-куда надо.
   - Лид, слушай, а ты и правда думаешь, что я могу претендовать на повышение? - напряженно спросила Зоя, с подозрением всматриваясь мне в лицо.
   - Конечно, - пододвинула к себе тарелку с гречкой я. - Вот смотри, сколько работы делаешь ты? А за сколько результатов отчитывается твоя начальница?
   Зоя поперхнулась морковкой и закашлялась.
   - Наше руководство довольно - работа выполняется, всем хорошо, - продолжила я, пробуя гречку. - Но плюшки и поощрения за проделанную тобой работу получает твоя начальница. Правильно?
   Зоя неуверенно кивнула и вяло поковыряла морковку:
   - А что я могу сделать?
   - Как минимум можешь сделать так, чтобы наверху было видно, что это - именно твоя работа.
   - Швабра не даст, - Зоя расстроенно отодвинула почти нетронутую морковку в сторону и с отвращением посмотрела на рассольник.
   - Значит, сделай так, чтобы к данному мероприятию Швабра была непричастна и твоя работа была видна.
   - Но у нас нет таких мероприятий! - чуть не плача воскликнула Зоя.
   - Почему нет? - с видом Змия-искусителя усмехнулась я. - Завтра планируется большое мероприятие с международным участием. Основное уже оговорено, остались организационные моменты. Если хочешь - скажу Ивану Аркадьевичу, что ты выявила желание помочь. И это мероприятие идет мимо твоего отдела, а значит и Швабра его себе не припишет. Да, побегать, конечно, придется, но зато все плюшки получишь только ты.
   - Что нужно делать?! - решительно воскликнула Зоя. Глаза ее горели азартом, ноздри раздувались.
   - Тогда слушай внимательно, - принялась рассказывать я. - Вот что сначала нужно сделать...
  
  
   Быстро покончив с обедом, я позвонила в РОНО, в отдел опеки и попечительства. Переговоры с вежливой сотрудницей много времени не заняли, так что я еще успела забежать к себе и захватить чашку, как велела Алевтина Никитична.
   В кабинете, как ни странно, оказалась Базелюк. Она сидела в "чайном" углу и жадно хлебала суп из литровой банки с большим куском хлеба вприкуску, на который толстым слоем было намазано то ли масло, то ли смалец.
   ­ - Где это ты полдня ходила? - жуя, спросила Базелюк и кусочек недожёванной пищи вывалился изо рта. Базелюк ловко поймала его на лету и закинула обратно в рот.
   Меня аж передернуло.
   - Работала, - лаконично ответила я, старательно отводя взгляд от жрущей Базелюк и принялась собирать документы на столе, чтобы спрятать (вдруг коллеги опять поливать мой стол вместе с вазонами вздумают или еще какая фантазия придет им в головы - здесь трудно что-либо прогнозировать).
   - Ну, не знаю, на работе мы тебя только рано утром пять минут видели, - заявила Базелюк и шумно втянула еще ложку варева в рот, - хфе фы хофифь?
   Я пожала плечами - язык гоблинов и орков не понимаю, что уж поделаешь.
   - Капитолина Сидоровна приходила, тебя не было, ругалась, - могучим усилием проглотив еду, наябедничала Базелюк и тяжело уставилась на меня кроличьими глазками, - будет теперь на тебя докладную писать о прогуле.
   - Спасибо, Мария Лукинична, - вежливо поблагодарила я. - Я потрясена. Пойду плакать.
   - Эй, ты что, опять уходишь? - возмущенно воскликнула мне в спину Базелюк.
   Закрывая дверь, я услышала, как что-то грохнулось и послышался горестный матерок Базелюк. По логике, банку с супом уронила.
  
  
   Следующим пунктом моего производственного вояжа стал кабинет Ивана Аркадьевича.
   Отчитавшись о проделанной работе, я согласовала участие Зои Смирновой в завтрашнем мероприятии и заторопилась обратно в кабинет.
   Уже на подходе к кабинету я услышала душераздирающий крик Аллочки.
  
  
  

Глава 16

  
   Вечерняя улица густо и одуряюще благоухала цветами. Трава на газонах перла вверх так яростно, что ее не успевали подрезать. Газон между Домом пионеров и райкомом партии по площади, на мой взгляд, равнялся примерно Люксембургу, а по консистенции напоминал августовское звездное небо где-то над аравийской пустыней, с одним только отличием, что вместо льдистой чернильности макрокосма здесь была мягкая изумрудная зелень, а вместо звезд - похожие на цыплят одуванчики.
   Город потихоньку начинал готовиться к праздникам, и над проспектом уже растянули огромный транспарант:
  
   Труд в СССР - есть дело чести, славы, доблести и геройства!
  
   "Ага, а еще труд создал из обезьяны человека", - утомленно отреагировала я. - "Если принять данный тезис за аксиому, то мы с Аллочкой и Алевтиной Никитичной теперь, как минимум - боги: остаток дня и еще кусок вечера отпахали прям ударно так, по-стахановски".
   Я невесело брела домой, плечи и спина жутко болели, пудовые руки-ноги отваливались, а голова разрывалась. Зато в копилку дела чести, совести и геройства я могла бы удовлетворенно добавить, что мы рассортировали всё "по полочкам" и подготовились на завтра. Если же откинуть физическую усталость, то поводов для плохого настроения не было. Но все равно внутри меня словно грыз какой-то червячок.
   Я прокрутила все события сегодняшнего дня и, наконец, опять вспомнила один странный эпизод: я шла по коридору и услышала аллочкин крик, когда я вбежала в кабинет - Аллочка моментально заткнулась. На вопрос, что случилось, она ответила, что, пока не было Алевтины Никитичны, она хотела вытереть пыль на одном из тюков с документами и на нее упал огромный паук.
   Ну, это я прекрасно понимаю. Сама боюсь всевозможных тараканов, пиявок и прочих крокозябриков со страшной силой. Так что объяснение можно было бы принять. Если бы не одно "но". Аллочка объяснила все логично и даже местами взволнованно, но при этом в глаза не смотрела и при абсолютной бледности лица щеки и уши у нее пошли красными пятнами. А еще я заметила у нее в кармане очертания как попало сложенного листка. Хотя, может, я ошибаюсь и листок этот смятый она с собой носит постоянно, а кричала действительно из-за паука?
   Размышляя таким образом, я добрела до своего двора.
   У моего подъезда три первоклашки играли "в резиночку". Две держали, а третья, самая тоненькая, с конопушками и большими бантами - прыгала. Высоту резинки они уже подняли на уровень "по пояс", но малявка все равно как-то умудрялась прыгать. Ее смешные косички весело подпрыгивали в такт, и я даже остановилась полюбоваться мастерством малолетней попрыгуньи, сама в детстве никогда выше, чем "до попы" пройти не могла, а она легко прошла. Причем остальные мелкие подняли крик, что "был заступ" и заставили ее перепрыгивать заново. И опять она с легкостью все прошла.
   Я восторженно, с умилением, наблюдала, когда меня окликнули по имени.
   Я оглянулась - соседка баба Варя сидела на своем "дежурном" месте - на лавочке у подъезда.
   - Добрый вечер, - устало поздоровалась я и приветливо улыбнулась.
   - Добрый, добрый, - закивала баба Варя, не поддержав мою улыбку, и сходу выдала. - Вот ты на работе всё сидишь, Лида, а к тебе тут приезжали.
   - Племянник двоюродной тети мужа сестры из деревни? - не смогла не съёрничать я (усталость таки брала свое).
   - Да нет же! - укоризненно покачала головой старушка и всплеснула руками, - опиюс приезжал.
   - В смысле опиюс? - удивилась я и чуть не выронила сетку с продуктами, - он же знает, что Ольга отсюда выехала.
   - Да нет, к тебе он приезжал, - неодобрительно посмотрела на меня баба Варя, мол, смотри, девка, допрыгаешься.
   Мда уж...
   Надо было, наверное, таки сходить к нему. А то теперь все соседи чёрте в чем меня подозревать будут.
   И что ему так прям срочно от меня надо?
  
  
   Квартира, как обычно, встретила меня уютным покоем.
   Я включила моментально загудевшую колонку (от Зинаиды Валерьяновны, видимо, осталась, в нашем доме горячей воды не было, но я точно не знала - это потому, что ее отключили на летний сезон или вообще, не было. В коммуналке на Механизаторов, на кухне, был старый титан, который топили дровами или углем).
   Пока вода грелась - решила разобрать продукты и по-быстрому сделать ужин.
   Яйца я поставила вариться - возьму завтра с собой, раз буду там жить, то ужинать чем-то же все равно надо. Докторская колбаса и плавленый сырок отправились в холодильник - это на завтрак, остатки тоже прихвачу на работу. Я добавила на разогретую сковородку немного масла и выложила две купленные по дороге в кулинарии котлеты. В отличие от бывшего лидочкиного супруга, я люблю котлеты просто так, с хлебом. Поэтому гарнир решила не делать. А еще у меня в холодильнике оставался вчерашний винегрет, очень вкусный, между прочим. Как раз на ужин хватит. В общем, шикарное у меня сегодня меню.
   Когда котлеты достаточно подогрелись, я выложила их красиво на тарелку и приступила к еде.
   Я вяло жевала кусок котлеты, и она мне была никакая. Видимо, в кулинарии сегодня плохая смена, что ли. В общем, доесть я так и не смогла и выбросила в мусорное ведро. Но поужинать все равно надо - поэтому я достала из холодильника отложенную на завтрак докторскую колбасу. В СССР в это время колбаса была еще настоящая, очень вкусная, сочная, из натурального мяса. Я отрезала большой кусок и впилась зубами. И опять она мне показалась "никакой", безвкусной. Винегрет тоже "не зашел" и отправился в мусорное ведро.
   Да что же такое со мной происходит?! Только заболеть не хватало!
   Я сунула подмышку градусник и поставила чайник на газ.
   Когда глянула на градусник - температуры не было. Тогда что это?
   "Все страньше и страньше", как говорил один небезызвестный персонаж.
   Есть все равно хотелось, но что-нибудь эдакое. В общем, порыскав "по сусекам", в результате я сделала себе такой вот бутерброд: намазала кусок хлеба остатками масла, на котором жарила котлеты и сверху густо посыпала найденной среди приправ югославской "вегетой". Этот бутер я схарчила с таким удовольствием, смакуя каждый кусочек, что аж сама удивилась. Но мне было так вкусно, что сделала еще один такой же и тоже сожрала его враз.
   Покончив с ужином, решила вынести мусор. Вечером, конечно, выносить мусор - плохая примета, но за ночь выброшенные котлеты и винегрет испортятся и завоняют мне всю квартиру. Поэтому схватила ведро с мусором и отправилась к контейнерам.
   Раньше к нам во двор приезжала мусорная машина и все соседи к этому времени старались быть дома, чтобы вынести мусор вовремя. Но со временем, многие, особенно, кто на работе, могли не успевать. И Иван Тимофеевич добился, чтобы у нас был свой мусорный контейнер.
   Я уже отходила от контейнера, как между деревьев мелькнул силуэт. От неожиданности я чуть не подпрыгнула, но тут из-за кустов ко мне подскочила Лёля, торопливо меня обнюхала и, пару раз дружелюбно вильнув куцым каракулевым хвостиком, ринулась обратно в кусты.
   - Лидия, добрый вечер, или скорее доброй ночи, - глубоким, красиво поставленным голосом сказала лёлина хозяйка из темноты, - не спится?
   - Да вот, мусор выбрасывала, - ответила я, - завтра на работу очень рано, боюсь, вдруг просплю и не успею.
   - Это правильно, - согласилась Нора Георгиевна, - хотя вот многие верят, что дурная примета.
   - Да кто ж его знает, - проговорила я, - может и есть в этом рациональное зерно. Но гигиена дороже.
   - Да, жарковато нынче становится, даже по вечерам, - согласилась Нора Георгиевна, - мусор лучше выносить сразу...
   - Угу, - подтвердила я.
   Разговор иссяк. Помолчали.
   - Надо бы вам, Лидия, как-нибудь ко мне в гости зайти, - вдруг заявила Нора Георгиевна, - попьем чаю, у меня замечательная библиотека поэтов серебряного века. Полное собрание сочинений!
   - Спасибо, Нора Георгиевна, с радостью, - искренне поблагодарила я, - вот только в последнее время работы много навалилось, сейчас с делами расквитаюсь и можно будет регулярно наносить друг другу визиты вежливости.
   - Да, давайте без чинов, будем дружить по-соседски, - поддержала меня Нора Георгиевна.
   На том и расстались, чрезвычайно довольные друг другом.
  
  
   На работу я прискакала к семи. С собой тащила большую сумку с вещами: смена балья на пару дней, экспроприированный у Горшкова спортивный костюм, пару свежих рубашек, полотенце, мыльно-рыльные вещички и прочее. Я даже комнатные тапочки прихватила, справедливо полагая, что даже в импортных кроссовках ноги за день отвалятся.
   Первую часть дня мы продолжили гнать бумажный конвейер, с той лишь разницей, что теперь уже занимались восстановлением недостающих документов.
   Ну что тут можно сказать: работа в этом плане в депо "Монорельс" (да простит меня товарищ Бабанин Д.Д.) была поставлена из рук вон плохо. А точнее - отвратительно. Руководство считало, что нужно дать результат (с перевыполнением плана) в виде трамваев и прочих машин, а вот всякая документация - это исключительно проявления бюрократизма. Ну, вот и досчиталось, так что теперь под Иваном Аркадьевичем закачалось кресло (думаю, что не только под ним).
   Ну, ничего - вытянем.
   Чтобы работалось более эффективно обязанности сегодня распределили так: я - фильтрую содержание документов и решаю, что и как надо восстановить, Алевтина Никитична, у которой неожиданно оказался красивый почерк, записывает под мою диктовку списки, с которыми Аллочка бегает к Ивану Аркадьевичу и уже тот звонит куда надо и решает, где и что достать. Внешним курьером у нас стал Альберт.
   Некоторые бумаги мы восстанавливали сами, как те же протоколы и выписки из протоколов, для этого я выпросила у Ивана Аркадьевича печатную машинку и теперь у нас появилась абсолютно новая механическая прелесть, на которой печатать было сплошное удовольствие, а буква "э" выбивалась легко, одним мизинчиком. Кроме того, мне выдали калькулятор (!). Оказывается, здесь они у многих были. Это Лидочке Щука "забыла" выделить. А я, как только попала сюда, вообще ничего не понимала и не представляла, где это все можно взять.
   И, кстати, о Щуке. Мое отсутствие в кабинете Лактюшкиной, само собой, не осталось незамеченным (думаю, незабвенная Феодосия Васильевна сразу и настучала на меня Щуке). И если первый день мои бабы не смогли понять, куда я делась и решили, что я прогуливаю, то уже на следующий день народная молва разнесла, что мы с Аллочкой закрылись и что-то делаем в отдельном кабинете, который, как оказалось, ранее принадлежал одному из заместителей самого Бабанина Д.Д. (!).
   В связи с этим обстоятельством к нам в кабинет попытались ломиться любопытные и страждущие в разной степени заинтересованности, но были жестко обломаны Алевтиной Никитичной в буквальном смысле этого слова (особенно мне понравилась, как она с веником наперевес "дружелюбно" встретила Базелюк, которая заглянула якобы с целью узнать, не видела ли я ключ с синим брелком на столе). И чем больше все ломились, тем больше их гоняла наша строгая Алевтина Никитична. Что, соответственно, только подогревало степень интереса у трудового народа. И так по кругу.
   Здесь следует отметить, что я, еще по старой корпоративной привычке руководствовалась следующим принципом: каждый час-полтора - пятиминутный перекур. Нет, среди нашей группы не курил никто, но людям нужно давать небольшую передышку, возможность "разогнуть спину": попить воды, сходить в туалет, посидеть на стуле, перекинуться шуткой и т.д. Это сплачивает коллектив и помогает относиться к подобным авралам чуть легче.
   И вот, в один из таких "пятиминутных перекуров", когда я вышла из туалета и возвращалась обратно в кабинет, я была перехвачена Щукой:
   - Горшкова! - заорала добрейшая Капитолина Сидоровна, потрясая кулаками так, что стеклянные чешские бусы весело запрыгали на ее груди.
   Пришлось остановиться. Обойти ее не представлялось возможности, сзади был женский туалет, по бокам - стены, впереди - Щука. Я оказалась в западне.
   - Горшкова! - повторила Щука (видимо решила, что за один раз я не пойму).
   - Здравствуйте, Капитолина Сидоровна, - вежливо поздоровалась я, как и положено каждому сотруднику.
   - Ты мне тут зубы не заговаривай! - сверкнула оскалом Щука. - Ты почему штатное не сделала? А?! Я тебе что сказала?! Сделать штатное! А ты?!
   Ответить я не успела (да и не особо необходим был мой ответ. Человеку просто нужно выговориться).
   - И где ты шляешься? Почему тебя второй день на рабочем месте нет? - продолжала надрываться Щука, - раз меня никто в известность не поставил, то я составила акт в присутствии свидетелей! Мы передали дальше и уже готовится приказ о твоем отчислении по статье, с занесением!
   Я молчала.
   - Так что ты допрыгалась, Горшкова! Поздравляю! - радостно выдохнула Щука и развернулась уходить.
   - Капитолина Сидоровна, - окликнула я ее, - с какого числа меня увольняют?
   - С послезавтрашнего, - буркнула Щука, - Бабанин уехал, вернется, подпишет и всё - свободна, Горшкова!
   - Спасибо, Капитолина Сидоровна, - от души поблагодарила я и, так как "пятиминутный перекур" истек, то пошла работать.
   Штатное я сделала и даже передала Гиржевой на проверку (само собой под подпись и при свидетелях). А вот объяснять что-то Щуке не сочла нужным (она мне напрямую задание по штатке не давала, подсунула через Гиржеву, вот и я также). Не моей категории она соперница. И вообще - врагов я всегда выбираю сама. Я считаю, что враг - это качественный признак личности. Если враг мелкий, незначительный, как та же Базелюк или Щука - то грош тебе цена. Если же враг - мощная персона, которым восхищаются, которому завидуют и которому подражают - это признак того, что ты из себя что-то представляешь. Раз такой человек решил с тобой пободаться.
   Поэтому Щука - в пролете. Да, для уровня Лидочки она - очень даже значимая фигура, но я-то не Лидочка. Да и тратить время на ее дрязги мне лень.
   Кроме того (не буду лукавить), мне хотелось посмотреть реакцию Ивана Аркадьевича на то, как после того, как я сделаю ему всю документацию правильно (считай прикрою его) - меня в тот же день уволят. Вот интересно мне, что он делать будет? Станет защищать или сделает вид, что все правильно? Если второе - то здесь мне ловить нечего. А если станет защищать - то уже на моих условиях (я хочу отдельный кабинет и хотя бы место Щуки). Кроме того, Иван Аркадьевич должен знать, что я для него готова не то, что сутками работать, но и потерять место работы. Таких соратников больше ценят.
   И, кстати, мне интересно, почему Гиржева ни слова не сказала Щуке, что штатку я уже сделала и сдала ей, а Лактюшкина даже не заикнулась, что я не гуляю, а сижу в новом кабинете за закрытыми дверями с Аллочкой и сам Альберт таскает туда кипы бумаг.
   Неужто тоже на ее место метят? Что - обе?
  
  
   На следующий "пятиминутный перекур" я выпросила у коллектива дополнительно "плюс десять минут за счет обеда" и была благосклонно отпущена смеющимися Алевтиной Никитичной и Аллочкой (вот такими они мне больше нравятся).
   Прихватив блокнот, я отправилась на вахту, где были внешний и внутренний телефоны. Сегодня там дежурила тетя Клава и ей было все равно - она вязала пинетки для недавно родившейся внучки. Все остальное ей было вторично и малосущественно.
   Поздоровавшись и детально расспросив о внучке (как кушает, как какает и т.д.), я получила благосклонное разрешение позвонить, и набрала номер с бумажки:
   - Алё? Это квартира Валеевых? Можно Василия Павловича пригласить?
   Через время в трубке раздался приятный баритон:
   - Слушаю.
   - Добрый день, Василий Павлович. Мы с вами не знакомы, но я о вас много наслышана. Извините, что решила позвонить, но ситуация неоднозначная и я считаю, что вы тоже должны знать, - начала я.
   - Да? - легкая тревога появилась в голосе моего собеседника.
   - Давайте я представлюсь - Горшкова Лидия Степановна. Супруга брата Ольги Горшковой. Полагаю, знаете такую?
   - А что случилось? - встревожился Василий Павлович.
   - Я звоню по поводу Светы.
   - Но я всегда плачу алименты и еще так дополнительно деньги каждый месяц даю... - расстроенным голосом начал Валеев.
   - Василий Павлович, а вы в курсе, что Свету Ольга отдала в круглосуточный интернат и сейчас вполне может встать вопрос и переводе ее в детский дом?
   - Как же так?! - вскричал мой собеседник. - Ольга мне ни слова не сказала! Мы позавчера только виделись. Двести рублей она взяла, и ни слова не сказала!
   - А знаете, Василий Павлович, где я ваше имя и номер телефона взяла? В отделе опеки и попечительства РОНО.
   Ответом мне было ошарашенное молчание. Валеев переваривал информацию.
   - Вот поэтому я и решила вам позвонить - развивала мысль я, - алименты вы продолжаете Ольге регулярно платить, вот только ребенок-то ваш давно уже на полном гособеспечении.
   - Ужас какой... - упавшим голосом прошептал Валеев.
   - Василий Павлович, пишите адрес... - и я продиктовала адрес интерната и быстро простилась.
   Вот! Всё, что могла для Светки - я сделала.
  
  
  
   Вторая половина дня, пролетела стремительно-быстро, а ближе к семи часам мы провели мероприятие с участием журналиста-международника. Ну, что тут сказать, я не любитель таких вот тусовок, но слушать лектора было очень интересно.
   Журналист, а звали его Карасев Эдуард Степанович, был сильно немолод. Этот сухонький, словно вылитый из металла, человек, с резкими, точеными, чертами лица и острым взглядом серых глаз произвел на всех неизгладимое впечатление. Он оказался очень интересным докладчиком, причем сам формат мероприятия сразу перевел на уровень дружеской беседы "на равных" с нашими работягами. И было удивительно интересно наблюдать, как, к примеру, машинист из пятой бригады или цеховая уборщица наперебой задают вопросы, а он им увлеченно отвечает или наоборот:
   - Вот вы знаете, откуда у бразильских индейцев появилась кукуруза? - спрашивает, к примеру, Карасев у тети Наташи, нашей наладчицы.
   - Хрущев привез? - неуверенно тянет тетя Наташа, в поисках поддержки оглядываясь на коллег по цеху.
   - Нет, это уже позже было, а сначала ему показал Никсон! - подсказывают тете Наташе мужики из метрологического отдела, и зал грохает от смеха.
   - Никсон привез? - повторяет тетя Наташа, явно подозревая, что тут что-то не так.
   Зал затихает в предвкушении.
   - Да нет же, - смеется Карасев, - по преданиям индейцев кукуруза у них появилась, когда выросла из жабы.
   - А я-то думаю, почему она мне так лягухами воняет, - удивленно разводит руками тетя Наташа под смех всех присутствующих.
   Кроме партизанской борьбы латиноамериканских соратников много спрашивали о природе, о жизни местного населения. Карасев рассказал об удивительной реке Арагуайя, о вечнозеленых субэкваториальных лесах, о ягуарах, индейцах и огромных пятиметровых красно-зеленых рыбах пирараку.
   - Вы представляете, вес некоторых экземпляров рыб пирараку может достигать почти двести килограмм, - рассказывает Карасев, обращаясь к Иванычу.
   - Да что там двести килограмм, - хохочут мужики, - Иваныч говорил, что недавно ездил к теще в деревню, и поймал леща, так тот все триста весил.
   - Ну да, Иваныч у нас рыбак еще тот, и не такое рассказать может! - смеются в зале коллеги по цеху.
   В общем, мероприятие должно было закончиться через час - час двадцать, а журналиста не отпускали почти два с половиной часа, да и то, Иван Аркадьевич посмотрел на часы, выразительно кашлянул, и Зоя Смирнова, которую "сверху" по моей протекции одобрили быть ведущей, быстро и красиво закруглила мероприятие.
   На встрече был и Иван Тимофеевич. Судя по его довольному виду - он тоже получит за это какие-то плюшки. Тем более, что тощая девица и волосато-бородатый парень с кинокамерой, снимали сюжет для областного телевидения. А уж в нашей газете, я уверена, журналисты по заданию Ивана Тимофеевича опишут интерес работников депо "Монорельс" к вопросам освободительной борьбы с капиталистами максимально широко и пиарно.
  
   Когда все закончилось, и Зоя Смирнова потащила гостей "пить чай", Иван Тимофеевич чуть задержался. Рядом с ним стоял худой небритый паренек, густо заросший черной вьющейся шевелюрой.
   - Лидия Степановна, познакомьтесь - это Роберт, тот журналист, о котором мы с вами недавно говорили, - представил он паренька, который смотрел на меня с большим интересом. - Вы тут пообщайтесь, а меня, увы, зовут.
   Иван Тимофеевич ушел с остальными, а я оказалась в цепких руках будущей акулы пера.
   Я рассказала ему о странном исчезновении Риммы Марковна и появлении ее в закрытом доме престарелых. У Роберта загорелись глаза, и он обещал все разведать максимально быстро, рассказать мне, и главное - без согласования со мной никаких действий не предпринимать. Взамен я пообещала подсказать ему, как подать материал так, чтобы он стал информационной бомбой.
   С Робертом мы тоже расстались крайне довольными друг другом.
  
  
   Народ давно разошелся по домам, высокие гости попили чай и тоже отбыли, а я сидела в огромном пустом кабинете и печатала очередной недостающий протокол.
   В кабинете я была одна. Алевтина Никитична ушла с Альбертом за матрасами, а Аллочку отправили в магазин за хлебом на ужин.
   Открылась дверь и вошел Иван Аркадьевич:
   - Лидия Степановна, - с порога начал он, и голос у него был радостно-приподнятым, - мероприятие прошло просто замечательно! Люди довольны, журналист доволен, а нам теперь будет как отчитаться хотя бы в этой позиции.
   - Во всех позициях будет, как отчитаться, - уточнила я.
   - А вы домой не идете разве? - удивился Иван Аркадьевич (я перед этим переоделась в спортивный костюм, была в комнатных тапочках).
   Ответить я не успела, как дверь распахнулась и в кабинет ввалился вспотевший Альберт. Он тащил три матраса.
   - Сюда складывай, - приказала появившаяся из-за его спины Алевтина Никитична.
   - Вооот! - хэкнул Альберт, сваливая матрасы.
   - Теперь разложи, - приказала Алевтина Никитична, - О! Иван Аркадьевич, ты тоже тут?
   - Да вот, зашел посмотреть, как дела, - сказал тот.
   - Так что, надо было тебе тоже матрас брать? - спросила Алевтина Никитична, чуть улыбнувшись.
   - А вы что, здесь все ночевать собираетесь? - растерянно удивился Иван Аркадьевич.
   - А ты как думал? - проворчала Алевтина Никитична и повернулась к Альберту. - А этот матрас вон в тот угол положи, храплю я как пьяный сапожник, чтоб девкам спать не мешать, давай-ка его подальше оттяни.
   Мы дружно хихикнули, а Алевтина Никитична продолжила ворчливо, не обращая на нас внимания, - а теперь, Альберт, пошли одеяла и подушки принесем.
   Альберт обреченно вздохнул, а я осторожно заметила:
   - Алевтина Никитична, а может, не надо одеял и подушек, так переспим?
   - Ну да, что же мы должны мучиться, если есть возможность спать нормально? - возмутилась Алевтина Никитична.
   - А помнишь, Аля, как мы в детдоме на тоненьких одеялах на полу спали все покотом? - спросил вдруг Иван Аркадьевич.
   - Ну, дак это же после пожара было, - отмахнулась Алевтина Никитична. - А так-то всегда приятно на мягеньком поспать и тепленьким укрыться. - Пошли, Альберт.
   Они ушли, я продолжила методично набивать текст, как вдруг Иван Аркадьевич тихо сказал:
   - Кажется, мы нашли того, кто на вас тогда жалобу написал, Лидия Степановна. И после этого еще две были, я просто не говорил вам.
   - И кто это? - от неожиданности и любопытства я аж подпрыгнула и бросила печатать.
   - Сначала нужно еще кое-что проверить, потом я скажу, - ответил Иван Аркадьевич, хмурясь, - день-два подождите. Но вот что меня сильно настораживает...
   Договорить ему помешала радостная Аллочка, которая ворвалась в кабинет со словами:
   - А я хлеб еще горячий купила!
  
  

Глава 17

   Спать легли мы в два часа ночи, а подъем - в шесть тридцать. И - за работу. Я вчера так вымоталась, что, только положив голову на подушку - вырубилась моментально.
   И вот полдня, с шести утра и почти до обеда, я промаялась в размышлениях о словах Ивана Аркадьевича. Кто же та скотина, что написала на меня жалобу? Он-то потом всё расскажет, я даже не сомневаюсь, но просто вот прямо в эту минуту - умираю от любопытства.
   Так я томилась почти полдня (но отпахала при этом знатно), а потом мне надоело, и я решила сходить привести себя чуток в порядок.
   В дамской комнате кто-то горько плакал, навзрыд.
   Я сначала раздумывала - зайти или нет. Было неловко нарушать чужое личное пространство, тем более, если у человека горе, а с другой стороны - туалет общественный, не я зайду, так другие. В общем, я вошла.
   В туалете рыдала Зоя Смирнова (!).
   - Зоя, ты чего плачешь? - от неожиданности я аж обалдела. - Случилось что?
   - Угу, - Зоя нервно высморкалась и принялась с плеском умываться.
   - Зоя...? - напомнила я и вытащила расческу из сумочки.
   - Сейчас, - Зоя плеснула на лицо еще воды, смывая потекшую тушь, затем подняла на меня заплаканные опухшие глаза с черными, словно у панды, кругами. - Из-за вчерашнего мероприятия.
   - Фигасе, - от удивления я аж уронила расческу в раковину умывальника. - Все же хорошо прошло. Начальство довольно, все довольны. Что не так?
   - Да не потому! Не потому! - сбиваясь, горячо зашептала Зоя, поминутно бросая косые взгляды на дверь, не зайдет ли кто, - Понимаешь, Лида, после каждого мероприятия я всегда пишу информационный отчет и сдаю Швабре, а потом она сдает его Насонову, второму заму. Там табличка такая, и вот в одной колонке про само мероприятие, а во второй - кто провел. Ну и вот, я все написала, причем расписала так, что "ой", себя поставила ведущей. Ну, как мы с тобой и договаривались. А тут такая Швабра подходит, стала надо мной и спрашивает, что я делаю. Ну, я ответила, что отчет по вчерашнему мероприятию пишу. Она же сверху всё видит. А она прочитала и говорит, вычеркивай себя и пиши мое имя. И еще орать начала.
   - А ты?
   - А что я?! - вскричала Зоя так, что аж сама испугалась, воровато зыркнула на дверь и опять начала сморкаться и умываться.
   - Зоя!
   - Да я уже тридцать пять лет Зоя! - она опять зарыдала. - Вычеркнула себя и вписала ее.
   - Зачем? - не поняла я.
   - Как зачем?! Как зачем! - всплеснула руками Зоя. - Да если я не сделала этого, то она бы меня уволила.
   - За что? - удивилась я.
   - Нашла бы за что! - вызверилась Зоя. - Вон тебя Щука нашла за что! И искать долго не пришлось. Лида, ты что, не понимаешь?
   - Нет, не понимаю, - покачала головой я. - Зоя, если раз уступишь - все время на тебе ездить будут. Нужно отстаивать свою позицию.
   - Ой, кто бы говорил! - отмахнулась Зоя, - ты уже себя вон наотстаивала. Щука тебя сегодня-завтра уволит. Уже приказ давно готов. Бабанина только ждут.
   - Не сравнивай, - ухмыльнулась я. - Это другое.
   - А с бабами твоими! - продолжила шипеть Зоя, утирая слезы. - У нас вон все уже давно шепчутся, как они над тобой издеваются - то документы на столе водой зальют, то орут, то окна открывать запрещают. Так что не тебе меня учить, Лида.
   - Шепчутся все, говоришь? - довольно улыбнулась я. - Замечательно!
   - Угу, - пробурчала Зоя, еще раз умываясь, - так замечательно, что хочется повеситься.
   - Не дрейфь наперед, - подмигнула я Зое. - Пободаемся еще.
   Зоя взглянула на меня, как на дурочку, но тактично промолчала. Вытащила тушь и принялась красить ресницы заново.
   - Здесь надо красиво поступить, - помолчав, сказала я. - Нужно чтобы Насонов начал Швабре вопросы по результатам мероприятия задавать, причем такие, на которые она сама ответить не сможет. Вот тогда станет понятно, что не она это все делала.
   - Ой, Лида! - Зоя плюнула в коробочку с тушью и начала так яростно тереть щеточкой, что я аж испугалась, что коробочка сейчас порвется. - Насонову плевать на такие мелочи. Ему нужно, чтобы был результат. Результат есть - мероприятие провели. А кто его провел - ему не важно. А теперь Швабра получит внеплановую премию, а я буду дальше проводить тупые заседания, посвященные посевной или Кудашхской ГЭС.
   - Я Ивану Аркадьевичу расскажу, - успокоила я Зою.
   - Ты что! - Зоя перепугалась так, что чуть не ткнула щеточкой в глаз. - Да ты с ума сошла! Он же ей сразу втык сделает, а она меня потом совсем сожрет! Не вздумай!
   - Ну... - я даже не нашлась, что на это все ответить. Так-то Зоя была права.
   - Ты понимаешь, Лида! - глаза у Зои опять налились слезами. - Ты понимаешь, как оно все мне надоело! Ненавижу! Ходишь, блядь, за каждым, просишь, умоляешь - "поставьте подпись", "придите на заседание", "выступите с докладом", а все тебя культурно посылают! Будто это все только тебе и надо! Каждый раз к кому в кабинет не зайдешь - а все морды недовольные на тебя делают! И я же их понимаю. Какая это все ерунда и время тратить жалко. А кто меня поймет? Кто?! Если не будет посещаемости - я опять без премиальных! И еще Швабра потом весь мозг выдолбит, как дятел! И уйти никуда не могу. У меня вечерняя школа только.
   - А в техникум поступить? - осторожно спросила я.
   - Какой мне уже техникум, Лида? - невесело ухмыльнулась Зоя. - У меня трое детей и свёкр лежачий. Да еще на выходные в село надо ехать помогать, родители старые, все братья разъехались, одна я, младшая, рядом осталась. Куда мне еще сверху на голову техникум?!
   Открылась дверь и вошла Валентина Акимовна. Мы замолчали. Началось обеденное время и народ забегал туда-сюда, пришлось расходиться.
   Я шла по коридору в полном раздрае - вот это жесть. Походу не одной Лидочке не везет. Большинству баб, кто без хорошего старта - приходится ломовыми лошадьми быть и терпеть издевательства на работе.
   Хотя и в моей пошлой жизни так было.
  
  
   Я зашла в столовку и в нерешительности остановилась, рассматривая меню. Сегодня была солянка, гречневый суп, на второе голубцы, котлеты с пюрешкой или макаронами на выбор. Пару овощных салатиков, компот, кисель и выпечка. Вроде все, как всегда. Я посмотрела на блюда. Что-то ничего этого мне не хотелось.
   И не то, чтобы я была не голодная, нет. Просто эти блюда почему-то больше не вызывали аппетит. Очевидно, я перетрудилась. Но пообедать-то все равно надо, и я решила, что пять - десять минут мои помощницы вполне подождут, а раз у меня с аппетитом вот так, то сбегаю-ка я в гастроном, прикуплю какую-то вкусняшку.
  
  
   В общем, выскочила я на улицу, как была, в горшковском спортивном костюме, заштопанном на коленке.
   В гастрономе я быстренько пробежала все отделы и поняла, что ничего меня не прельщает. Вот вообще ничего не хотелось. Да что за наказание такое! Разозлившись, купила себе творог. Вот не хочу, но впихну, раз перебирать харчами стала. Я вышла из магазина на улицу и торопливо зашагала к депо.
   Поравнявшись с аптекой, увидела Петрова, который грустно сидел на скамейке. Как всегда, сосед был во всей красе - в старых растянутых трениках и рваной на рукаве тельняшке.
   - О, Лидка! Дарова! - увидев меня, обрадовался Петров. - Слышь, Лидок, помоги, спаси бывшего соседа.
   - Что опять случилось? - хмыкнула я, присаживаясь на лавочке рядом.
   - А то ты не знаешь, - ответной ухмылкой осклабился Петров.
   - Не-не-не, Петров! - замахала руками я. - Даже не проси! В магазин бежать для тебя не буду, некогда мне. На работу надо, уже опаздываю.
   - Да ты чё, Лидка, - зашептал Петров наклоняясь ко мне и обдав сивушным амбре. - Зайди вон в аптеку, нормально.
   - Заболел что ли? - не поверила я.
   - Да какое там заболел, - отмахнулся Петров, - "Пион" мне купи. Или "Боярышник". Пять пузырьков. Больше Стася не даст.
   - Зачем пион? - не поняла я. - И кто это Стася?
   - Аптекарша Стася. Коза она драная, гоняет меня, - скривился Петров и тут же без перехода заканючил. - Ну, Лидка, ну, будь человеком, ну, сходи...
   Вздохнув, пошла. Ну, как не помочь по-соседски.
   В аптеке было прохладно, пахло суровыми лекарствами, что-то вроде как мазью Вишневского. На стойке стояли аптекарские весы. Я аж залюбовалась. Отвыкла, что всякие пилюли и микстуры готовили раньше прямо там, в аптеке.
   - Вам что? - строго спросила меня аптекарша, в накрахмаленном до состояния картона белом халате и такой же "картонной" кипенно-белой шапочке.
   - Секунду, смотрю, - я обвела глазами заставленное пузырьками и коробочками пространство. И тут мой взгляд наткнулся на витамины. Рот моментально наполнился вязкой слюной.
   - Вооот! - обрадовалась я, показывая на пакетики и коробочки. - Это. И это. И еще это!
   - Зачем вам столько? - строго и подозрительно спросила аптекарша, поправляя очки.
   - В село еду, - ответила я (кстати, в село съездить надо бы). - Мама сказала купить.
   - Понятно, - согласно кивнула аптекарша.
   Видимо в эти времена было в порядке вещей закупаться для деревенских родственников впрок.
   - И "Пиона" дайте, пять штук, - сказала я (хорошо хоть, что вспомнила). - Для бабушки.
   - Пожалуйста, - передо мной появились искомые бутылочки.
   В общем, загрузилась я лекарствами и вышла из аптеки на улицу, где меня с нетерпением дожидался Петров:
   - Ну чё, купила? - просемафорил глазами Петров.
   - Ага, - кивнула я.
   - Отойдем, - шепнул Петров, косясь на окна аптеки.
   - Чё так-то? - удивилась я.
   - Да ну ее, эту Стасю, - заиграл желваками Петров и потянул меня куда-то в заросли сирени. - Еще увидит, сразу начнется.
   - Ха, - хмыкнула я. - Знаю я такой тип медработников, строгие, как скальпель. Я, когда в профилактории лечилась, так там тоже такая докторица была, Сима Васильевна. Вот она была прямо огонь.
   - Так Стася - это ее дочка, - пожал плечами Петров, с благодарностью принимая "Пион".
   У меня прям культурный шок произошел.
   Ну это ж надо!
  
  
   И вот вбегаю я в здание (а еще обеденный перерыв), несусь по коридору и (тадам!), конечно же, натыкаюсь на Щуку!
   - Горшкова! - завопила она (ну что у человека за манера, увидев меня, орать не своим голосом?).
   - Щукина! - в ответ выкрикнула я.
   Надо было видеть лицо Щуки. Она вздрогнула и с минуту ошалело хлопала глазами. Я аккуратно обошла ее и пошла дальше. В спину понеслись какие-то восклицания, и, возможно, проклятия, но я уже не слышала, да и плевать. Наше "общение" из точки бифуркации давно уже перешло в точку невозврата.
  
   Вечером, перед сном, я заскочила в дамскую комнату, раскрыла пакетик с аскорбинкой и высыпала все содержимое в рот. М-м-м-м-м! Как же вкусно!
   Не выдержав, я сожрала все пакетики, что у меня были.
   Настроение сразу поднялось. Вот что значит витамины для измученного непосильной работой организма!
  
   Довольная, я вернулась в кабинет, и мы продолжили расчищать агиевы конюшни конторы депо "Монорельс". Втроем!
   Вечером, я доделывала протоколы, печатая на машинке, Алевтина Никитична своим красивым почерком заполняла карточки, а Аллочка раскладывала все по папкам. Стопки документов унылыми небоскребами тянулись до потолка. Пытаясь засунуть заполненную карточку в верхнюю папку в стопке, Аллочка влезла на стул. Из заднего кармашка трикотажных брюк торчал уголок вчерашнего листочка. Видать, закрутилась, устала и забыла.
   Когда, наконец-то, сегодняшняя часть работы была закончена, все попадали спать. Я еле дождалась, пока все уснут: вот, словно могучий богатырь, утробно захрапела Алевтина Никитична, следом начала тихо-тихо сопеть Аллочка.
   Подождав еще минуту и удостоверившись, что все точно спят, я прокралась к стулу с одеждой Аллочки и бесшумно, стараясь не разбудить, двумя пальцами вытащила сжамканный листочек. Тихонечко-тихонечко, на цыпочках, я просочилась в коридор и в неярком свете ночного электричества развернула листок.
   Перед глазами запрыгали буквы:
   "Считаешь себя самой умной, Горшкова? Думаешь, я не догадалась, зачем ты все вынюхиваешь? Иди в жопу!".
  
  

Глава 18

  
   С утра Аллочка избегала на меня смотреть, а в работе старалась быть поближе к Алевтине Никитичне. Я делала вид, что ничего такого не произошло, и лишний раз ее не трогала. Тем не менее работу мы делали. Когда Алевтина Никитична выходила из кабинета - только треск пишущей машинки, шелест переворачиваемых листов, да еще шум дождя за окном, нарушали тишину.
   Я приоткрыла окно, и теплая свежесть вместе с запахами мокрой травы ворвалась в кабинет. Аллочка покосилась, но ничего не сказала.
   Но главное - работа двигалась, причем быстро и качественно. Осталось почти ничего, и я решила сбегать к Зое, попросить пару копирок, а то эти уже не годились.
   Зои на месте не оказалось, она на три дня взяла больничный по уходу за ребенком, поэтому пришлось бежать в Тоне. Как обычно, Тоня сидела среди зарослей гортензий и фикусов, и подгоняла цеховых рабочих с заполнением бумажек. Со мной она держалась отстраненно-вежливо, копирок, правда, не дала, зато фальшиво посочувствовала в связи с моим увольнением. Видно было, что она ничуть не огорчена по этому поводу. Я, в свою очередь, сдержанно поблагодарила, также фальшиво пожелала ей удачи в работе, и мы с обоюдным облегчением расстались. Кстати, она даже не спросила, куда Лидочка пойдет работать.
   Вот такие вот "у нас" были подружки.
  
   Напротив бухгалтерии красовался главный стенд, на котором всегда вывешивали объявления, сводки, поздравления, некрологи и тому подобное. Я специально прошла мимо, чтобы глянуть - повесят приказ о моем увольнении или нет. Однако стенд был уже занят - на нем красовалась передовица с жирно обведенной красным фломастером статьей. Рядом топталась Швабра. Она вся прямо лучилась от удовольствия. Из бухгалтерии вышла Валентина Акимовна, смакуя каждое слово, громко почитала заметку и принялась поздравлять и хвалить Швабру.
   Я аж не поверила своим ушам, подошла к стенду и перечитала. Все правильно: весь текст многословно и красочно повествовал о том, как прогрессивно мыслящие рабочие депо "Монорельс" и журналист Карасев, который только-только вернулся из Латинской Америки и еще пыль на сандалиях не успел отряхнуть, совместно обсудили политическую ситуацию, выразили мнение, осудили и так далее по тексту, долго и нудно. В заметке была и благодарность Швабре за организационную работу, даже обо мне вскользь упомянули, что "эта встреча состоялась благодаря инициативе Л.С. Горшковой". А вот о Зое - ни слова.
   Ненавижу несправедливость, а Зою стало еще жальче. Хорошо, что она сейчас не видит весь этот триумф Швабры.
   Швабра и Валентина Акимовна с усмешкой посмотрели на меня и на приветствие ответили сквозь зубы. Подошли сотрудницы из планового отдела и тоже принялись поздравлять Швабру. Я развернулась и пошла в кабинет, слушать этот цирк было выше моих сил, тем более нужно закончить работу.
   Не успела я сделать и два шага, как Валентина Акимовна догнала меня и тихо сказала:
   - Лидия, я знаю, что ты решила покинуть нас. Так, может, продашь-таки мне мыльце-то? По три рубля? Я бы взяла пару кусочков. Но лучше сразу штук десять-двадцать. Тем более деньги тебе еще ого-го как нужны будут.
   Я остановилась и удивленно приподняла бровь, стараясь глубоко не дышать, так как от Валентины Акимовны, как всегда, за версту разило сладкими до тошноты, какими-то приторно-гвоздичными духами.
   - Насколько я знаю, с тебя много удержано, - пояснила Валентина Акимовна, пытаясь скрыть злорадство. - Поэтому расчетных ты получишь сущие копейки, а жить как-то надо. Тем более, что с такой записью в трудовой вряд ли получится быстро найти хорошую работу. Если вообще получится.
   - Интересно, - сказала я.
   - Да, сейчас вот так, - изобразила сочувствие Валентина Акимовна, но глаза торжествующе лучились, - Не надо было тебе, конечно, с Капитолиной Сидоровной конфликтовать, перед начальством выслуживаться по чужим головам...
   - Слушайте, Валентина Акимовна, - сказала я, - вот вы сейчас так правильно все говорите, идеологически даже верно... выслуживаться, конечно, не надо. И по головам - не надо.
   Она кивнула.
   - А скажите-ка мне, Валентина Акимовна, вот каким образом вы стали заместителем главбуха? - продолжила тему я. - По чьим головам вы выслуживались? А Капитолина Сидоровна по чьим? Или вас сразу с колыбели в начальство взяли? За умище и широкие душевные качества, так сказать...
   Валентина Акимовна не нашлась, что ответить.
   - И я даже не сомневалась, что расчетных я получу копейки, - кивнула я. - Я прекрасно помню, как вы мне это обещали. Так что не удивлена. А мыло я вам даже за миллион не продам. Принципиально.
   Оставив Валентину Акимовну в ошеломленном состоянии переваривать мои слова, я решила сходить пообедать, а потом идти в кадры за трудовой. Еще нужно было успеть заскочить в кассу забрать расчёт.
   Дойдя до столовой, я раздраженно вдохнула какие-то совсем уж пресные ароматы еды, развернулась и пошла обратно. Что-то аппетит у меня от этой Валентины Акимовны совсем пропал. В кармане оставался последний пакетик аскорбинки, я раскрыла, сыпанула в рот, на язык попала приятная кислинка, я аж замурчала от удовольствия, вкуснотища какая...м-м-м-м...
  
   На коридоре меня догнал Линьков (ха!), он был все в той же голубой рубашке и роговых очках. Правда, на этот раз без подтяжек.
   - Лидия Степановна! - Грустно и торжественно начал он, - я слышал, что вы покидаете наше депо.
   Я тоже сделала причитающийся ситуации печальный вид и скорбно кивнула.
   Линьков невесело вздохнул и продолжил:
   - И сегодня у вас последний день.
   Я опять со вздохом кивнула.
   - Лидия Степановна! - Линьков поправил очки и мрачно продолжил, - передайте Валерию Анатольевичу еще часть долга.
   Он протянул мне сверточек. Я взяла и сунула в карман.
   - Там двести пятьдесят, - тяжко вздохнул Линьков, - осталось еще сто, но я смогу только через месяц. Лидия Степановна, а вы можете поговорить в Валерием Анатольевичем, чтобы он еще немного подождал?
   - Конечно, - кивнула я. - Могу.
   Ну а что, я не врала. Если надо - могу.
   - А можно вас попросить написать расписку? - спросил вдруг Линьков, мучительно краснея.
   Я на миг зависла, а потом согласилась:
   - Можно.
   - Тогда подпишите, - Линьков вытащил из кармана брюк смятую бумажку.
   Я вчиталась:
   "Я, Горшкова Лидия Степановна, приняла у Линькова Гектора Модестовича денежную сумму в размере 550 рублей (пятьсот пятьдесят рублей). Число, подпись".
   Прочитав имя Линькова, я еле сдержалась, чтобы не заржать. Но сдержалась, чтобы не нарушить неуместным весельем наше уныло-минорное общение.
   - Я не могу это подписать, - сказала я, возвращая бумажку обратно Линькову.
   - Но почему? - аж подпрыгнул Гектор Линьков, при этом выпятив впалую грудь. - Я же сначала отдал триста, а сейчас еще двести пятьдесят. Там все правильно!
   - Потому что там не указано причину, с какой стати я взяла у вас такую сумму. - ответила я. - А вдруг завтра вы напишете на меня заявление в прокуратуру, что я у вас взятку вымогала? Нет, я не буду участвовать в этой авантюре.
   - Но Лидия Степановна! - чуть не плача, запричитал Гектор. - Я же не могу написать "карточный долг"! Это статья.
   - Не надо писать "карточный долг", - вздохнула я (вот оказывается, куда денежки Горшкова все уходят. Теперь ясно, почему он до сих пор в коммуналке живет и на Лидочку повелся). - Напишите просто - "долг". Может, вы ремонт делали и в долг взяли, или на лечение...
   - У нас же бесплатное лечение, - автоматически поправил меня Линьков.
   Блин, опять чуть не спалилась.
   - Да это я фантазирую. - Отмахнулась я. - Напишите просто - "долг".
   - Хорошо, - Линьков вздохнул и дописал нужное слово.
   Я черканула загогулину, и мы разбежались довольные друг другом: Линьков отдал долг, а мой карман теперь оттягивала упаковка с деньгами.
  
  
   Получив на руки трудовую и расчётные, честно говоря, совсем смешную сумму, я, тем не менее, облегченно вздохнула.
   Отлично. Пойду, значит, домой спать.
   Напоследок я зашла в кабинет, где Алевтина Никитична и Аллочка заканчивали складывать последние папки.
   - Ну что, товарищи, - бодро сказала я. - Позвольте поблагодарить вас всех за прекрасно выполненную работу! Ивана Аркадьевича мы не подвели и все сделали не просто вовремя, а со значительным опережением сроков.
   Алевтина Никитична довольно улыбнулась и подмигнула:
   - А то!
   Аллочка скривилась и смотрела куда-то в сторону.
   - У меня будет еще одна просьба, - сказала я. - Попрошу отчитаться Ивану Аркадьевичу о проделанной работе, кроме того, Алла, держите все списки с каталогами под рукой. Когда приедет комиссия - вы должны будете при необходимости срочно представить любую информацию. Чтобы у них не возникло впечатления, что чего-то не хватает.
   - Вот сами и показывайте, товарищ Горшкова, - зло фыркнула Аллочка и отвернулась.
   Алевтина Никитична озадаченно переводила взгляд то на нее, то на меня.
   - Не могу, товарищ Чайкина, - снисходительно сказала я и помахала трудовой книжкой перед лицом коллег. - Дело в том, что через полчаса истекает время моей работы в депо "Монорельс". Проще говоря - меня только что уволили. Поэтому вся надежда на вас.
   Ответом мне были вытянутые лица Аллочки и Алевтины Никитичны.
   Да, слухи ходили по всей конторе. Но мы настолько погрузились в работу, что все прошло мимо нас. Если бы мне не сообщила сначала Щука, а потом Зоя - я тоже бы не знала ничего.
   - Как же так?! - первой отмерла Алевтина Никитична. - И почему так внезапно? Они не имеют права! Должно пройти хотя бы три дня!
   - Так три дня как раз и прошло, - улыбнулась я.
   - Так ты знала? - ахнула Алевтина Никитична.
   - Знала, - кивнула я. - Щука лично сообщила мне сразу.
   - И ничего нам не сказала! - обвинительно кинула Алевтина Никитична.
   - А зачем? - пожала плечами я. - Чем бы это знание помогло нам выполнить работу? Только бы тратили время на все эти причитания и ахи-охи.
   - То есть ты все это время знала, что уволена, но продолжала жить на работе и пахать для Ивана Аркадьевича? - покачала головой Алевтина Никитична. - Поэтому ты сама так гнала и нас заставила?
   - Ну а как? - подняла на нее взгляд я. - Он мне очень помог тогда, когда Горшков выгнал меня на улицу и чуть не отнял квартиру. Да вы же сами всё помните.
   - Да что ж это такое... - смахнула слезу Алевтина Никитична. - Надо звонить Ивану. Пусть решает.
   - Алевтина Никитична, - устало сказала я, - никому звонить не надо, хоть бы он свои проблемы сейчас порешал.
   Все это время Аллочка смотрела на меня, словно первый раз увидела.
   - Ладно, девочки, заболталась я с вами, - сказала я, взглянув на часы. - Время выходит, мне надо бежать, а то Лактюшкина сейчас запрет кабинет, и я свои вещи забрать не успею. А у меня там, между прочим, тот кипятильничек, что вы мне подарили, Алевтина Никитична. И совсем новый тюбик крема для рук. Всё! Всем спасибо! Прощайте! Удачи!
   Я выскочила из кабинета, не дав ответить. А то знаю я эти расставания - на добрых три часа затянется. А мне действительно нужно было забрать вещи. Кроме того, я решила уничтожить парочку начатых и почти сделанных таблиц и документов. Тупо не хотелось, чтобы результатами моей работы воспользовался кто-то другой. Пусть сами всё делают.
   Я вышла в коридор и заторопилась, как сзади меня окликнула Аллочка. Я обернулась - она выскочила за мной, лицо красное, сконфуженное.
   - Горшкова... Лида... - тихо начала она, - ты это... прости...
   Я пожала плечами:
   - За что?
   - Ну, что я над тобой поиздевалась с этой запиской...
   Я хмыкнула.
   - Понимаешь, когда ты ворвалась в кабинет и прицепилась из-за той бумажки, я решила, что ты против Ивана Аркадьевича вынюхиваешь. Я уже давно тебя подозреваю.
   - Замечательная логика, - демонстративно поаплодировала я, хоть на душе стало тоскно. - Вынюхиваю против Ивана Аркадьевича и при этом живу на работе, чтобы прикрыть его задницу.
   - Ой, знаешь, сколько у нас таких было! - пренебрежительно отмахнулась Аллочка.
   Я пожала плечами, мол, пофиг.
   - Ну, я еще думала, что ты на мое место метишь, - сникла Аллочка. - Иван Аркадьевич тебя все время хвалил и мне в пример ставил.
   Я закатила глаза.
   - Так всё-таки, что в той бумажке было, что ты так заорала? - напомнила я.
   - Да ничего там такого не было, - попыталась отбрехаться Аллочка, - паук там только был.
   - Ну, паук, так паук, - кивнула я, - вы меня задерживаете, товарищ.
   Я продолжила идти, как Аллочка ухватила меня за рукав:
   - Да погоди ты! - чуть не плача, воскликнула она. - там касалось меня только.
   Я вырвала рукав из рук Аллочки и продолжила идти.
   - Ну, Лида! - не отставала Аллочка, - ладно, скажу, только поклянись, что никому не расскажешь!
   - Честное пионерское! - строго сказала я и торжественно отдала пионерский салют.
   - Не смешно! - фыркнула Аллочка. - По-настоящему поклянись.
   - Это как? - уточнила я. - Землю есть? Ладно, пошли вазон искать.
   - Нет! Серьезно клянись, - настаивала Аллочка, чуть не плача.
   - Ну ладно, - мне стало вот прям очень интересно.
   Я поклялась.
   - В общем, - замялась Аллочка и уши ее заалели. - Там на меня был донос.
   - Ого, - удивилась я. - Если уж на тебя донос, то тогда я ничего в этой жизни вообще не понимаю. Что же ты натворила такое, деточка? Куклу у соседской подружки украла и тайно покрасила зеленкой? Вытерла двойку в дневнике и нарисовала пятерку, чтобы мама не заругала? Прости, но больше вариантов я не вижу.
   - Да нет, - на глазах Аллочки появились слезы. - Аборт я сделала, в девятом классе. Дура была, понимаешь? Связалась с одним там, по малолетству, сама не поняла, как так вышло. А потом, когда поняла, что беременна - он меня бросил. Еще и пригрозил, что, если хоть кому-то скажу о нем - мне конец. Я сперва хотела утопиться, боялась, чтоб мать не узнала. А потом там одна бабка, она мне все и сделала. Я к ней пошла, и она вытравила, срок маленький был. Уже столько лет прошло, я думала, что все. В партию в прошлом году вступила. Кто-то узнал и написал на меня. Видимо, Иван Аркадьевич не хотел ходу давать, вот в папку эту и положил, а сам забыл. Я ведь случайно нашла. Испугалась, что все узнают. И еще стыдно стало, что Иван Аркадьевич давно знает.
   - А на меня ты подумала, что это я на тебя донос написала? - удивилась странной логике я. - Что у тебя в голове творится, Алла?!
   - Нет. Я хотела тебя позлить. И боялась, что раз ты вынюхиваешь против Ивана Аркадьевича, то рано или поздно и про меня все узнаешь.
   - Нет слов! - ошарашенно выдохнула я. - Прямо индийский фильм. И главное - какая мощная логика!
   - Ты поклялась! - обличительно припечатала Аллочка.
   - Могила! - подтвердила я.
   Мы распрощались с Аллочкой уже не врагами, и я заскочила к себе практически "под занавес".
  
   В кабинете сидели: царь, царевич, король, королевич... (смеюсь), если серьезно - то Лактюшкина, Жердий, Фуфлыгина, Базелюк, Максимова, Репетун плюс Щукина Капитолина Сидоровна лично.
   - Ой, какие люди! - расцвела улыбкой Лактюшкина. - А мы уже и не чаяли ваше высочество лицезреть!
   - Вещи заберу, - сообщила я на всякий случай.
   Вещей у меня было немного. И так-то в принципе Лидочка была не особо зажиточным сотрудником, а с этими переездами туда-сюда, а это был уже третий кабинет только после моего попадания, поэтому особым хламом ни Лидочка, ни я не обзавелись. Побросала в бумажный пакет всякую мелочевку - полупустую упаковку обезболивающего, пару мятных конфеток, крем для рук (почти новый), расческу, носовой платок и прочую дребедень.
   Пока я собиралась, бабоньки в явно приподнятом настроении беседовали между собой, периодически бросая на меня хитрые взгляды, подмигивая и заговорщицки семафоря друг другу глазами. Особенно "понравилась" фраза Жердий:
   - Ну что, теперь у нас есть прекрасный повод выпить шампанского?
   Пока они обсуждали, как лучше отпраздновать столь знаменательное событие (не называя причину прямо), и что лучше - "Советское шампанское" или таки "Букет Молдавии", я почти собралась.
   Когда дело дошло до документов, я выгребла все скопом и с грохотом швырнула в мусорную корзину, веселые разговоры моментально смолкли и все уставились на меня. Убедившись, что я точно привлекла всеобщее внимание, из бокового ящичка я достала несколько документов и демонстративно порвала их в мелкие-мелкие клочья на глазах у баб. Клочки, размерами с лепестки роз, полетели тоже в корзину, красиво кружась, словно в хороводе.
   - А что это ты рвешь? - не выдержала Лактюшкина.
   - График отпусков, сводную для выплат льготникам, свод страхового стажа с расчетами размеров пособий, а также график сменности по цехам - все на следующее полугодие, - с готовностью ответила я.
   - Да ты что! - подпрыгнула Щука. - Не смей! Я сейчас охрану вызову.
   - Как угодно, - ответила я. - Я имею право находиться здесь еще пятнадцать минут. И имею право забрать личные вещи. Вот я и забираю.
   - Но уничтожать рабочие документы ты не имеешь права! - подвязалась Лактюшкина.
   - Ах, какой ужас, - всплеснула руками я. - Какое вопиющее нарушение! Кошмар! Так увольте меня!
   - Мы сейчас составим акт и вызовем милицию! - вякнула Жердий. - За порчу имущества социалистической собственности получишь по полной.
   - Вперед! - кивнула я. - Вот только нигде в приказах и поручениях не сказано, что эти документы именно Горшкова должна делать. Ответственные -Щукина и Гиржева. Вот с них и спрос.
   - Да что ж ты за дрянь такая! - вскричала Щукина. Глаза ее налились кровью, руки дрожали. - Ты хоть соображаешь своей безмозглой башкой, что натворила?! Как мы теперь успеем сделать все это за месяц?!
   - Как-то вы не особенно задумывались о сроках, Капитолина Сидоровна, когда давали мне делать эту, чужую для меня, работу, и сроки мне давали всего неделю-две.
   - Ты понимаешь, что ты сейчас сделала? - уничижительно прошипела Репетун, - ты сейчас оставила весь коллектив депо без отпусков, без зарплаты и без пособий.
   - Да ничего, - весело отмахнулась я, - таких как я, ленивых бездарей, поэтому и увольняют. Зато остаются настоящие профессионалы и мастера своего дела - за месяц вам сделать все это - раз плюнуть! Счастливо оставаться, бывшие коллеги!
   Ах, если бы вы знали, с каким удовольствием я закрыла дверь с той стороны, прошла по мрачным коридорам депо с улыбкой свободного человека и, наконец, вышла на улицу.
   Свобода!
   Дождь уже прошел и воробьи, весело чирикая, купались в теплых лужах. Пахло чистотой, цветами, звонко пели птицы, а на душе у меня стеклянным переливающимся колокольчиком пело предвкушение чего-то эдакого.
  
  
   Угу. Как же!
   Если полоса черная - то белой она не может быть по умолчанию. Это моя мудрость. Я только что сама придумала.
   В общем, на скамейке у подъезда сидели дежурные старушки и Роберт (!).
   Причем, что интересно, обычно всегда бдительные и подозрительные соседки, сейчас что-то наперебой рассказывали кивающему с важным видом парню. Но еще чуднее, что одет он при этом был неформально - в темном джинсовом костюме и черной бандане, из-под которой топорщились антрацитовые локоны, и наши старушки не ругали его за неприличный вид. Если вместо банданы натянуть берет и дать сигару в зубы - Роберт станет похож на Че Гевару, поняла я.
   Я поздоровалась.
   - А что это ты так долго на работе сидишь? - отчитала меня баба Варвара, - Роберт вчера приходил, не дождался, сегодня опять уже сколько ждет тебя.
   - Виновата, исправлюсь, - покаялась я.
   - Привет, Лида! - улыбнулся Роберт. - Поговорить надо.
   - Пошли ко мне? - я пригласила парня в квартиру.
   - А где это ты зависла? - спросил Роберт, осматривая обстановку на кухне и с комфортом устраиваясь у окна. - На свидания бегаешь?
   - Нееет, - засмеялась я. - Старая я уже по свиданиям бегать. На работе я пропадала. Срочные дела, надо было все поделать.
   - Аааа, - кивнул Роберт. - Ясно.
   Я заглянула в холодильник, обнаружила там только пельмени и предложила гостю.
   - Нет, спасибо, меня ваши старушки пирожками наугощали, я за эти два дня потолстел уже, - засмеялся Роберт. - Я по делу пришел. В общем, я все, что смог, выяснил.
   - Рассказывай, - напряглась я.
   - Тут довольно запутанная история. - начал рассказ Роберт. - Эта твоя Римма Марковна, оказывается, в молодости была замужем за Яковом Бурштейном. Он еврей, и то ли лингвист, то ли писатель. А вот его брат, Борис Бурштейн, был в немецком штабе переводчиком во время войны. А потом этому брату по доносу впаяли, что он якобы поддерживал фашистов. Брата потом осудили и отправили в лагеря. А этого Якова Бурштейна заодно, раз он тоже лингвист, то за содействие, как-то так. Я же говорю, запутанная история. А Римма Марковна через знакомых как-то смогла выкрутиться, подделала документы и жила как незамужняя.
   Я только успевала переваривать информацию.
   - Ее соседка Элеонора Рудольфовна, по совместительству твоя свекровь, - хмыкнул Роберт, - узнала и начала шантажировать ее этой историей. В общем, бабушку хорошо так психологически обработали, не за один день. Под угрозой разоблачения ее заставили приписать в комнату Ольгу Горшкову и поместили в спецучереждение для стариков с деменцией.
   - Кошмар какой, - расстроилась я. - Слушай, Роберт, а откуда Элеонора узнала о прошлой жизни Риммы Марковны, особенно, если документы подделаны?
   - Да Римма Марковна сама ей проболталась. Случайно. - Вздохнул Роберт. - Сперва Элеонора влезла к ней в дружбу. А та уже старая, где-то и ляпнула.
   - А как она могла приписать Ольгу Горшкову к себе в комнату, если в то время Ольга жила вот в этой квартире? - не поняла я.
   - Мутная история, - пожал плечами Роберт. - У них там какая-то знакомая в паспортном столе есть, и она помогала им с приписками всякими. Ольга тут жила, но не была приписана.
   - Мда, - поёжилась я, - видимо, разработали многоходовую аферу, и мою квартиру отжать, и комнату Риммы Марковны.
   - Ага, - зевнул Роберт. - Я так понимаю, там и другие соседи в сговоре были.
   - Роберт, слушай, я не хочу озвучивать эти факты из жизни Риммы Марковны в газете.
   - Кстати, выписать Ольгу Горшкову не выйдет. Да, и у нее покровители есть. - заметил Роберт. - То есть жить Римме Марковне теперь вообще негде. Так как я сильно сомневаюсь, что Горшкова пустит ее обратно в комнату.
   - Пофиг. Заберу, значит, к себе, - вздохнула я.
  
   Мы проговорили до самой ночи. Я договорилась с Робертом, что проверю текст его статьи. И в понедельник поеду забирать Римму Марковну. Роберт вызвался ехать со мной. Ну и прекрасно, силовая поддержка не помешает.
   Когда Роберт ушел, я помылась (нормально в ванной, а не скрючившись по частям в умывальнике в дамской комнате на работе, как все эти дни) и пораньше легла спать.
   Завтра поеду в село.
   Теперь пришла пора разобраться с родственниками.
  
  
  

Глава 19

  
   В село к родственникам положено ехать с утра, лучше - часов в пять утра. Идеально - на первый автобус. Но я-то была неправильной, поэтому решила ехать, когда удобно мне, а если замотаюсь, то вполне сойдет и на последний автобус.
   Адрес, куда ехать, я знала, недаром стоически вытерпела все эти родственные "гости", зачастившие ко мне в последнее время.
   Итак, мою мать зовут Александра, но все ее называют Шура, отца - Степан. Есть у меня старшая сестра Лариса. Ее мужа зовут Витя. Деревня, в которой жила Лидочка до того, как переехала в город, называется Красный Маяк. Ранее оно носило название Графское, но после революции такое название для советской деревни сочли не комильфо, кроме того, там был сформирован колхоз "Красный Маяк", следовательно, и деревню переименовали также.
   Точного местоположения дома Скобелевых я не знала, но надеялась, что по ходу разберусь (кстати говоря, именно этот момент меня очень напрягал).
   Во все времена в село к родственникам положено везти подарки и "городские" продукты. Деньги у меня были (спасибо Линькову), поэтому нужно было побегать по магазинам. В итоге, выстояв все утро в очередях, я капитально так затарилась: купила несколько сортов конфет, печенья и политых мятной глазурью пряников, и даже коробку зефира, на всякий случай; колбасы удалось взять двух сортов - "Докторской" и две палки "Московский сервелат" (повезло, как раз только привезли); сыра хорошего в центральном гастрономе сегодня не было, а бегать искать по другим было неохота, поэтому ничего брать не стала, зато приобрела копченного палтуса и три банки иваси "пресервы". Кроме того, взяла две булки черного хлеба и пшеничный батон. "Гвоздем программы" стали три бутылки "Столичной" и бутылка полусладкого крымского вина. Ну что же, программа-минимум выполнена (и как я это все теперь дотащу?). Осталось найти личные подарки.
   А вот с личными подарками засада. Я же совершенно не знаю, ни как выглядят родственники Лиды, ни их размеров-габаритов, ни вкусовых предпочтений.
   Совсем растерянная, я дотащила продукты до подъезда, села на лавочку и крепко задумалась, что делать. Из размышления меня вывело появление бабы Вари, которая как раз "заступала на дежурство" на лавочке. Обрадовавшись собеседнику в моем лице, соседка вывалила на меня целый ворох всевозможных сведений.
   - А что это ты такая грустная, Лида? - наконец заметила мое настроение баба Варя.
   - Да вот, еду в село, продуктов взяла, а что купить родителям и сестре на подарки - не знаю, - вздохнула я.
   - Вот молодец, - похвалила баба Варя, - сейчас молодежь все больше старается оттуда продуктов притащить, а то, что в деревне многого не купишь - забывает.
   - Так что же взять? - вернула я бабу Варю к решению моей насущной проблемы.
   - Да все тут просто, - растолковала соседка, - купи им из одёжи что-то, в селе все быстро горит.
   - Да нет, одежда есть у них, - схитрила я, - нужно что-то такое... нужное, полезное и не сильно дорогое.
   - Ну, тогда так: матери и сестре купи шерстяные платки, - начала перечислять баба Варя, - лишними никогда не будут. Полотенца еще можно купить, махровые если. Отцу - одеколон, бриться. И сигарет обязательно, если курит он у тебя.
   Курит ли лидочкин отец, я не знала, но сказала так:
   - Да я в этом табаке ничего не понимаю, еще куплю, да не такой.
   - Ну это да, - согласилась баба Варя. - Еще в село мне всегда раньше невестка порошок стиральный привозила. И дрожжи обязательно. В сельпо дрожжи как бывают, их разметают сразу. А сухие - это не то. Твоя ж мамка хлеб сама печет?
   Я этого не знала, но, чтобы не признаваться, согласно кивнула.
   - Тогда дрожжи возьми обязательно, - прищурилась баба Варя, - и ванильки еще можешь взять.
   Я старательно запоминала.
   - О! - вдруг вспомнила соседка, - в хозтоварах ключи закаточные привезли позавчера, купи матери, и крышек не забудь. Сейчас лето начнется, пригодится. Только желтые крышки лучше бери, поняла?
   - А что, в селе нельзя этого купить? - удивилась я.
   - Да почему нельзя? - пожала плечами баба Варя. - Но новый закаточный ключ точно лишним в хозяйстве не будет. А уж крышек не хватает никогда. По себе знаю.
   Поблагодарив рачительную соседку за консультацию, я отнесла продукты домой, выгрузила скоропортящееся пока в холодильник и ринулась за остальными подарками.
   В результате я последовала совету бабы Вари и приобрела закаточный ключ с упаковкой крышек, два платка, отрез ткани из лавсана, темно-голубого цвета (на платье точно хватит пошить), набор иголок и три махровых полотенца. Отцу и зятю купила по одеколону "Шипр" и по две упаковки носков гомельской трикотажной фабрики. На большее моей фантазии не хватило.
   Ага, и дрожжи я тоже купила, так, на всякий случай.
   Дома, я выставила все это добро в одну общую кучу и растерянно смотрела на образовавшийся продуктово-барахольный завал. И как мне теперь все это дотащить? Это - раз. Во-вторых, у Лидочки элементарно не было большой сумки. И маленькой тоже не было.
   Подумав немного, я сходила к Вадику и стрельнула у него туристический рюкзак (надо будет потом себе такой же приобрести, очень нужная вещь). В рюкзак отправились бутылки, крышки, консервы, колбаса и все остальное тяжелое. Зато у меня была авоська, куда я вполне нормально поместила оставшуюся нетяжелую всячину, типа конфет и замотанных в серую оберточную бумагу полотенец. И вполне так нормально вышло: понять, что именно я тащу, будет сложно.
   Решив вопрос с подарками и их транспортировкой, я переключилась на не менее важный вопрос: в чем ехать?
   Помню по своей студенческой молодости из "той" жизни, у нас в комнате в общаге жила девочка, из отдаленного села. Так вот, каждый раз, когда она ехала домой на выходные, она делала в парикмахерской парадную прическу "с локонами", наряжалась в самое лучшее платье, с люрексом, и на каблуках ехала в свое село. Мы-то, в том числе и другие деревенские, ездили домой как попало, джинсы-кеды, лишь бы удобно в дороге. А вот она наряжалась, как на свадьбу. На наши подколки она объясняла, что будет идти по селу, "люди должны видеть, что дочка главного зоотехника из города, из института, приехала". Мне это объяснение тогда очень запало, но "делать прическу" я не хотела. Во-первых, банально лень, во-вторых, у меня на голове сейчас слишком коротко как для причесок.
   В результате я особо заморачиваться не стала и натянула джинсы, рубашку Горшкова, голубую импортную куртку-ветровку и кроссовки. Ну, так вариантов у меня особо и не было - не поеду же я в офисном сарафане.
   И тут передо мной встал еще один, очень важный, вопрос: ну вот приеду я в село, а лидочкина мать, к примеру, скажет "сходи подои корову", "заруби и ощипай утку" или еще что-то подобное, а я из деревенских работ только подметать двор умею. Спалюсь же моментально!
   В общем, расстроилась я. Сначала. Уже хотела никуда не ехать. Но, взглянув на забитый подарками рюкзак и авоську, решила, что откладывать поездку не стоит. Иначе придется потом заново бегать по магазинам, выстаивать очереди, а мне и этого раза вполне хватило.
   С одной стороны, это совершенно чужие мне люди. Я могу их, фигурально выражаясь, послать подальше и жить себе спокойно. Но! Во-первых, это родители и сестра Лидочки. А я, хоть и не по своей воле, но тем не менее, эксплуатирую ее тело. И кто его знает, как дальше оно повернет - может быть ее душа еще вернется, а, может, Лидочка попала в мое тело и мне бы вот очень не хотелось, чтобы она "послала" мою семью. Для них это будет стресс. Также и для лидочкиной родни, если я их пошлю, - это будет стресс, однозначно.
   Кроме того, нужно выяснить некоторые "секреты" Лидочки, а также решить вопрос с нашествием родственников. Поэтому и ехать надо, и как не спалиться перед лидочкиной родней - тоже придумать надо. И я-таки придумала!
   Правда, опять пришлось идти к Вадику:
   - Извини, это я опять... - начала я, когда он открыл дверь.
   - Да нормально, - кивнул он и расплылся в широкой улыбке, - в рюкзак все гостинцы не влезли?
   - Да нет, нормально все, - улыбнулась в ответ я, - просто хочу тебя еще попросить кое-что.
   - Говори, - хмыкнул он.
   - Вадик, ты можешь мне руку перебинтовать, вроде как рана у меня? - спросила я.
   - Злостное симулирование, чтобы не помогать родственникам? - с понимающей улыбкой прищурился он.
   - Угу, типа того, - сконфуженно засмеялась я.
   - Могу даже гипс наложить, у меня и материал есть, - обрадовал меня он, шепотом. - Заодно и потренируюсь. Только давай у тебя дома, а то у меня Ритка, сеструха младшая, приехала, сейчас сразу приставать начнет "ой, что это?" да "зачем это?". Она в политехе учится, первый курс. Зеленая еще, и глупая.
   Мы пошли ко мне на кухню, и в результате старательных вадиковых манипуляций, у меня на левой руке появился внушительный такой гипс, от кисти до локтя.
   - Ну вот и все, больной, а вы боялись, - засмеялся Вадик и одел мне перевязь из бинта. - Сунь руку сюда.
   - Спасибочки тебе, Вадик, - обрадовалась я. - А ты же потом все это обратно снимешь?
   - Да не вопрос, - кивнул Вадик. - А когда тебе надо?
   - Я завтра к вечеру планирую вернуться, - сказала я.
   - Нет, вечером я не могу, занят, - покачал головой Вадик с такой мечтательной улыбкой, что сразу стало понятно, чем именно, а точнее - кем именно, он будет занят.
   - Лады, - согласилась я, - послезавтра утром вполне нормально будет.
   - Тогда не раньше десяти, - сообщил Вадик, чуть подумав. - Спать буду, у меня с обеда практика в больнице.
   - Хорошо, - кивнула я, - и вот еще...
   Я достала из ящика стола два кусочка мыла - черное, с активированным углем, и белое, с блестками, и протянула Вадику:
   - Держи. Это мыло такое. Подружке своей завтра подари.
   - Ух ты! - обрадовался он, рассматривая. - Ленке такое точно понравится. Спасибо! Слушай, Лид, а давай мы тебе еще вторую руку или голову загипсуем?
   - Зачем? - не поняла я.
   - А ты мне тогда еще такого мыла дашь, - засмеялся Вадик. - А то я сейчас приду домой, Ритка увидит, не успокоится, пока все не отберет.
   - Да без проблем, на, держи еще, - я протянула Вадику еще два куска мыла.
   Вадик с крайне довольным видом ушел домой, а я заторопилась на автобус.
  
  
   Автовокзал был битком забит людьми. На перроне толпился народ с сумками, чемоданами и баулами, отъезжали и приезжали автобусы. А над всем этим динамик периодически хрипло делал краткие объявления.
   Распугивая стайку наглых голубей и воробьев, наперебой клюющих крошки возле урны, я прошла к кассам и купила билет на ближайший автобус. Мне повезло, совершенно случайно ждать предстояло не больше двадцати минут.
   Я неспешно нашла свой перрон и пристроилась возле ожидающих людей: деревенские мужики в кепках, тетки в платочках с детьми, старушки с корзинами. Все переговаривалась, волновались, кто-то смеялся. Мужики дымили сигаретами чуть в сторонке, пуская крепкий дым.
   Наконец, подошел автобус, и народ полез внутрь в буквальном смысле этого слова. Толпа внесла меня внутрь. Мне повезло, и я устроилась на свободное место у окна. Под ноги я поставила авоську, а рюкзак со стеклянными бутылками аккуратно примостила на коленях.
   - Эй, деваха, - окликнула меня какая-то тетка с густо накрашенными глазами. - Не стыдно сидеть, когда старшие стоят?
   Я посмотрела на стоявших, все были примерно моего возраста или моложе, в основном мужики. Женщины с детьми и старики - все сидели.
   - Где? - спросила я.
   - Я! - нагло сообщила тетка, сверкнув золотым зубом, испачканным красной помадой, которая растекалась с губ. Была она старше Лидочки, от силы лет на десять. То есть ей или лет сорок-сорок пять или же такая как Лида (в это время, а в деревнях особенно, старели быстрее).
   - И что? - не поняла я.
   - Вставай, говорю! - рявкнула тетка, оглядываясь за поддержкой, - тебя что, не научили уступать место старшим?
   - Да! Расселась тут! - поддержал ее какой-то мужчинка с таким лицом, что Ломброзо рыдал бы от умиления.
   - Старшим уступать - учили, - кивнула я. - Тебе - не буду.
   - Ну вы посмотрите, что делается?! - возмущенно обратилась к остальным пассажирам тетка.
   Народ зашумел. Мне стало неудобно и я, извинившись у сидящей рядом женщины, начала потихоньку вставать, придерживая рюкзак свободной рукой.
   - Женщина, вы не поможете мне лямку рюкзака на плече поправить? - спросила я. - Сама не справлюсь.
   Я показала ей вторую руку в гипсе.
   - Да как ты всю дорогу стоять с сумками и в гипсе будешь? - охнула женщина. - Садись, давай, обратно.
   Та что-то еще возмущалась, но, увидев мой гипс, с ворчанием заткнулась. Теперь уже симпатии людей явно перешли на мою сторону, а на золотозубую тетку понеслись упреки. Наконец, пришла контролерша, ловко протискиваясь толстыми боками между пассажирами, бдительно проверила у всех билеты. Когда все оказалось правильно, контролерша вышла обратно на перрон, а мы поехали.
   Я ехала сидя и, клацая зубами на кочках и поворотах, тихо радовалась, что моя идея с гипсом пришлась очень даже кстати, иначе не знаю, как бы я с непривычки выдержала подпрыгивать на ухабах, стоя в течение полтора часов. Но остальной народ не обращал внимания на такие мелочи, все разговаривали, общались, а какой-то развеселый мужичок сзади травил бесконечные анекдоты, и вся задняя площадка поминутно взрывалась гомерическим гоготом.
   Мы всё ехали, ехали, периодически останавливались, в автобус набивался еще народ, и еще. Я не представляла, куда они все вмещаются, очевидно, автобус растягивался в соответствии с количеством пассажиров.
   Дорога петляла промеж начинающих зеленеть полей, на обочинах росли ряды старых тополей и аутентичных березок.
   В автобусе стало жарко и кто-то предусмотрительно открыл люк. Сразу же несколько теток, включая и ту, с золотыми зубами, заорали, что им холодно и сквозняк. Вспыхнула небольшая перепалка, которая закончилась безоговорочной победой теток. Так мы и ехали, в тесноте и духоте, зато с анекдотами и весело.
   Я совершенно не знала, где моя остановка. Спросила соседку рядом.
   - Сперва я выйду, - сказала она, - твоя - следующая.
  
   И вот, наконец-то, я, потная, с дрожащими руками, вытискиваюсь из переполненного автобуса вместе с рюкзаком и авоськой. Фух! Можно выдохнуть.
   Автобус, весело щелкнув на прощанье дверью, задребезжал дальше, а я, закинув рюкзак на плечи и прихватив в "здоровую" руку авоську, стою на остановке и тупо не знаю, куда идти. Из автобуса вышла я одна, так что все мои надежды выяснить, где находится дом Скобелевых, у попутчиков, растаяли, как предрассветный туман.
   И что же мне теперь делать?
   Деревня Красный Маяк разбегалась от остановки на три стороны. Я посмотрела вперед - вполне широкая заасфальтированная дорога устремлялась прямо, оставляя чуть слева аккуратное, поросшее с одной стороны плакучими ивами, озеро. По обе стороны от дороги располагались домики, домишки и избушки разной величины и степени новизны, огороды с одной стороны, сбегали прямо к озеру, с другой стороны - к лесу. Дорога по той улице, что слева, была вымощена булыжниками и виляла куда-то аж за пригорок. На пригорке виднелась капитальная двухэтажная постройка - то ли школа, то ли сельсовет, отсюда было плохо видно. А та улочка, что справа - уходила с грунтовой дорогой резко вниз, в долинку. И везде домики тоже были примерно одинаковые.
   Ну вот... направо пойдешь - коня потеряешь, налево - что-то там еще, я уже забыла... в общем, засада, кругом одна засада.
   И что дальше?
   Но не успела я окончательно расстроиться, как мимо меня на велосипедах проехала стайка мелких пацанов. Они громко переговаривалась, ругая какого-то Сережку, но со мной поздоровались все, дружно.
   Я успела ухватить за рукав ближайшего мальчишку:
   - Стой!
   Он остановился, удивленно-настороженно глядя на меня. Мелкий, загоревший до черноты, заросший до невозможности, с блестящими живыми глазами и россыпью конопушек.
   - Заработать хочешь? - предложила я. - Дам рубль, если довезешь сумки до моего дома.
   У пацаненка глаза стали по пять копеек.
   - Видишь, я с гипсом, - продемонстрировала я руку, - сама не дотащу. Нанимаю тебя с велосипедом, как такси.
   - Хорошо, тетя Лида, - обрадовался пацан, а потом недоверчиво добавил. - Точно целый рубль? Покажи!
   Я показала, мне не жалко.
   - Бумажный, плохо, - покачал головой пацан, - А у тебя мелочью будет?
   Я достала кошелек и нашла там по пять и десять копеек как раз рубль.
   - Пойдет! Только ты мамке моей не говори, а то отберет, - рассудительно добавил пацаненок, я согласно кивнула и договор высоких сторон был принят на высшем уровне.
   Погрузив рюкзак на багажник сзади, а авоську - на руль, мы с пацаном неторопливо пошли по селу. Мальчишка свернул на грунтовую дорогу, которая шла в долинку, а я порадовалась, что одела джинсы и кроссовки.
   Поравнявшись с первым двором, я увидела на лавочке старушку в накрахмаленном белом платочке и облезлом плюшевом жакете. Мальчишка поздоровался первым, я - сразу за ним.
   - Лидка? - всплеснула руками старушка, поздоровавшись, - а я смотрю, смотрю, ты ли это?
   - Ага, я, - подтвердила я, не зная, как зовут эту бабушку.
   - Решилась-таки вернуться? - продолжила словоохотливая старушка. - Не боишься? Лариска-то в Витькой тоже прибегут, как узнают.
   Я неопределенно пожала плечами.
   - Ох, что будет-то, - старое сморщенное лицо ее сморщилось еще больше, и она мелко-мелко затряслась, подхихикивая.
   Мы пошли дальше по дороге, но далеко уйти не успели, как пацан категорически предложил объехать один двор, "да там петух сильно дерется", - аргументировал он, поэтому мы сделали большой крюк и выехали к очередному двору, где у распахнутой калитки стояла дородная тетка в красной мохеровой кофте и делала вид, что пасет гусей.
   Мы опять поздоровались. На этот раз хором.
   - Ой, Лида! - расцвела улыбкой тетка. - Ну здравствуй, здравствуй. С автобуса только?
   Я кивнула.
   - А что, на первом-то не приехала? - удивилась тетка.
   - Так работа же, - пожала плечами я.
   - Ну да, ну да, - согласилась тетка, - ты там важная прямо такая стала, в депо своем, с журналистами международные встречи проводишь.
   Я только вытаращилась. Откуда?
   - Мы всей улицей статью в газете читали, там же про тебя написано было, - сообщила словоохотливая тетка, увидев мое недоумение.
   Я натянуто улыбнулась. Блин, что ей отвечать - не пойму.
   - Кто бы подумал, что ты вернешься, - продолжила удивляться тетка (очевидно ей мои ответы были не важны). - Ну ты даешь! Я бы не смогла, если бы со мной так.
   - Да, я такая, - невнятно ответила я.
   Все говорят какими-то загадками про Лиду, одна я не в теме. Интересно, что она натворила такого? Ну ладно, по ходу дела разберемся.
   Перекинувшись еще парой слов ни о чем с теткой, мы поехали дальше.
   Наконец, показался, очевидно, дом Скобелевых, потому что пацан притормозил и сказал:
   - Теть Лида, давай сейчас рубль, а то баба Шура увидит, мамке скажет.
   Я вытащила мелочь и протянула ему. Пацаненок шустро сгреб деньги в карман, и покатил велосипед дальше. Поравнявшись с добротным кирпичным домом за новым глухим забором, выкрашенным ярко-зеленой краской, он молча сгрузил мои вещи на травку, махнул рукой и усвистал прочь.
   Я остановилась, рассматривая дом лидочкиных родителей. Отворилась калитка и хмурая женщина буркнула:
   - Явилась-таки.
  
  

Глава 20

  
   Я смотрела на хмурую приземистую женщину с грозно сдвинутыми густыми бровями и почему-то в голове всплыла строчка из стишка: "...человеку надо мало: чтоб тропинка вдаль вела, чтоб жила на свете мама, сколько нужно ей - жила... Это, в сущности, - немного, это, в общем-то, - пустяк, невеликая награда, невысокий пьедестал, человеку мало надо, лишь бы дома кто-то ждал...".
   - Явилась? - мрачно буркнула женщина, прищурив маленькие, как у землеройки, глазки, развернулась и ушла обратно.
   Это что, сейчас была лидочкина мама... такая?
   Я потопталась немного у ворот и нерешительно вошла в густо поросший мелким спорышом и шершавыми калачиками двор. Там никого не было, кроме двух неопрятно-белых куриц с помеченными синькой шеями, которые, с крайне озабоченным видом, громко копошились средь травы.
   И куда эта женщина подевалась? (язык как-то не поворачивался называть ее мамой). Во дворе, куда выходили двери доброго десятка справных сараев, клунь и чуланчиков поменьше, было пусто, входную дверь дома охранял большой навесной замок, а я стояла и озадаченно крутила головой.
   - Ну долго ты еще тут приплясывать будешь? - раздался опять хмурый голос из глубины какого-то большого сарая, то ли маленького амбара. - Иди, давай, подсоби.
   Я осторожно опустила рюкзак и авоську прямо на траву и вошла в сарай, больно стукнувшись головой о притолоку. Женщина ловко ссыпала из мешка нечто похожее на комбикорм или крупу-сечку в корыто, белая пыль густо оседала на моей голубой импортной ветровке.
   - Держи!
   Я осторожно ухватилась за край корыта.
   - Да двумя руками держи! - рявкнула женщина с досадой, просыпав немного на землю. От ее грязного рабочего халата несло свиным навозом и еще чем-то кислым.
   - Не могу, - стараясь дышать через раз, я продемонстрировала гипс.
   - Тогда иди отсюда, - рассердилась женщина и чуть не уронила мешок, - ишь, помогальщица нашлась! Если безрукая, зачем приехала?
   - Проведать приехала, - ответила я и добавила. - Мамочка.
   - Что-то не больно ты торопилась проведывать нас, - буркнула женщина, рванув мешок, и опять принялась яростно ссыпать крупу.
   Я не знала, что ответить, поэтому, еще чуть постояла и, видя, что на меня не обращают внимания, вышла во двор.
   Через щель в заборе пролез взъерошенный длинноногий петушок и неуверенно прокукарекал высоким голосом, сорвавшись на визг на последней ноте. Курицы на него не отреагировали, флегматично продолжая копошиться. Зато где-то далеко, в ответ, закричал еще петух, к нему присоединился еще один. Курицы моментально всполошились и с обеспокоенным кудахтаньем ускакали куда-то за сарай. Моя импортная куртка оказалась безнадежно испорченной, настроение тоже. Я глянула на часы - время уже позднее и последний автобус, к сожалению, давно ушел. Придется ночевать здесь.
   Что ж, если и была у меня какая-то благородная мысль по отношению к лидочкиным родным, то после такого "приема" она развеялась без остатка. С такими родными нужно однозначно категорически рвать и дальше жить спокойно без них. Хотя, с другой стороны, было любопытно, что же такого натворила Лидочка, что даже родная мать ей явно не рада?
   Пока я думала, скрипнула калитка и во дворе появилось еще одно действующее лицо: молодая женщина в заношенной фуфайке и резиновых сапогах. Судя по тому, что она была постарше Лиды, но неуловимо похожа на ее мать, это была сестра Лариса.
   - Здрасти, явились, не запылились! - сделала гримасу она, откинув отросшую челку с глаз, - какие люди в нашей деревне! Что, в городе не понравилось тебе? Обратно вернулась?
   - Да нет, приехала в гости, семью проведать, - нейтрально ответила я, рассматривая лидочкину сестру.
   Лариса была посимпатичнее Лидочки, хотя концептуально такая же, как и все женщины этого семейства - толстозадая, коротконогая, с маловыраженной талией. Длинные, когда-то выкрашенные в желтоватый блонд волосы были небрежно сколоты в хвост и остро нуждались в мытье, зато глаза, хоть и подведены перламутрово-синим карандашом, однако, всё равно красивые, чуть миндалевидные, оливково-зеленого цвета. На вид ей можно было дать лет сорок. Хотя, по логике, она была старше Лиды всего года на два-три.
   - Лариска, ты дрожжи принесла? - донеслось из сарая глухо.
   Значит, стопроцентно, - сестра.
   - Да где я вам их откопаю, в лавку уже неделю как не завозят! - таким же недовольным рявком огрызнулась сестра.
   "Высокие отношения" - мелькнула мысль у меня.
   - И как я, по-твоему, хлеб теперь печь буду? - возмущенно задала риторический вопрос лидочкина мать, выглянув из сарая.
   - Дрожжи я привезла, - сказала я, перебивая Ларису. - Свежие.
   - Так давай неси в дом, - велела лидочкина мать. Она вышла из сарая и, кряхтя, с ворчанием, сняла замызганный халат, под которым у нее оказалось вполне себе приличное бордовое шерстяное платье, правда заношенное.
   Я подхватила одной рукой рюкзак и оглянулась на лидочкину сестру. Та, недовольно скривилась, но авоську взяла и с видом святой мученицы понесла за мной. Мать вытащила ключ из-под коврика у порога, отперла дом, и мы вошли внутрь.
   В деревянной веранде пахло сухими яблоками, зверобоем и мятой. На дощатом некрашеном полу лежали в ряд плетеные круглые коврики. Мать с сестрой разулись на улице, глядя на них, сняла свои кроссовки и я. Но лидочкина мать внесла их в веранду со словами "куры щас обсерут", что сопровождалось раздраженным фырканьем сестры.
   Внутри дом был большой и чистый "до скрипа", на дверях к каждой из четырех комнат висели одинаковые цветастые занавески с рюшами, каждая была перевязана лентой на бант.
   Мы вошли в среднюю, где громко тикал голубой пузатый будильник на столе, это оказалась кухня, точнее в этой комнате был большой сервант с посудой, стол, полки, какие-то коробки с крупой и макаронами, начатые мешки с мукой и сахаром. Но следов приготовления пищи я не заметила. Очевидно, как и большинство крестьян, Скобелевы готовят где-то в пристройке, именуемой "летней кухней".
   Я принялась выгружать подарки на стол. Мать и Лариса наблюдали за мной.
   - Зефир я не люблю, - заявила лидочкина сестра и надулась.
   Я пожала плечами и продолжила выкладывать продукты.
   - А почему ты торт не привезла? - спросила она, разворачивая фантик на шоколадной конфете.
   - Не было в магазине, - ответила я и достала упаковку с пряниками.
   - А пироженки? - попеняла Лариса, с набитым ртом. - Я люблю бисквитные пироженки с розочками из масляного крема.
   - Жирный крем вредно для фигуры и желудка, - ответила я.
   - Ууууу, какие мы городские стали, - скривилась Лариса, развернула еще одну конфету и сунула в рот, - а то я смотрю ты сохнуть начала... от зависти, наверное...
   - А зачем так обкарнала себя? - перебила Лариску мать, выразительно зыркнув на нее.
   - Да это мне в парикмахерской химией пережгли, пришлось срезать, - соврала я, чтобы не объяснять того, что они наверняка никогда не поймут.
   - Ужас, - удовлетворенно констатировала лидочкина сестра с плохо скрываемым ехидством. Пока я выгружала подарки, она смолотила полкулька конфет и потянулась за пряником.
   - Не наедайся, ужинать скоро будем, - нахмурилась лидочкина мать. Крышки и закаточный ключ она одобрила, на отрез ткани неодобрительно проворчала "баловство", но Лариске не отдала, и сразу же положила себе в сундук, который запирался на ключ.
   Платок мать сразу примерила, глядя в небольшое зеркало на стене. А вот лидочкина сестра на платок разозлилась, даже смотреть не стала. Хотя я взяла ей модный, в красно-белую клетку.
   Но настоящее скандал грянул после того, как я вытащила "Шипр" и носки:
   - А это отцу и Вите, - сказала я, пристраивая все это добро на столе среди остальных подарков.
   - Вите? - сузила глаза Лариска и заорала, - мам, ты глянь, она тут моему Вите подарки взялась возить... так ты из-за этого приехала, а?
   - Что-то не так? - не поняла я ее реакцию.
   - "Нетак"? - взвизгнула Лариска, - я тебя сейчас за твои патлы и будет тебе "нетак"! Ты посмотри на нее, стервь такая! Приехала тут она! На чужих мужиков вешаться!
   На всякий случай я отодвинулась от нее:
   - Что с ней? - осторожно спросила я лидочкину мать, которая с каким-то странным выражением лица следила за событиями.
   - Замолчи, Лариска, - припечатала мать, и та заткнулась, злобно зыркая на меня.
   Мать исподлобья глянула на меня и продолжила:
   - А ты, Лидка, чем думала? Ты зачем сюда приехала? Подарки чужому мужу дарить? Так поздно подарки дарить, он на Лариске женился, а не на тебе. Пора бы уже смириться. Сколько времени прошло, люди до сих пор смеются.
   Я сидела, мягко говоря, в шоке. А мать тем временем говорила и говорила:
   - Ты сама виновата, что такого мужика не удержала. Вот он на Лариске и женился. А раз не удержала - то нечего теперь чужое счастье рушить. На тебе он все равно никогда не женится...
   Хлопнула дверь и в дом вошел пожилой мужчина. По всей видимости это был отец Лидочки.
   - А я слышу, вроде как голосят не своим голосом, смотрю - обувка такая на веранде стоит. Я сразу и понял, что это ты приехала, - улыбнулся он, глядя на меня, - Ну здравствуй, доча...
   Он протянул ко мне мозолистые руки с узловатыми, натруженными от работы пальцами, и мы крепко обнялись. Сзади фыркнула Лариска.
   - Дай-ка, доча, я на тебя посмотрю хорошенечко, - он мягко отстранил меня и принялся рассматривать, - повзрослела как, похудела. Но ты у меня красавица.
   А я украдкой рассматривала лидочкиного отца: тяжелая работа сильно его состарила, невысокий, морщинистый, но лицо вроде хорошее, доброе. Во всяком случае более доброе, чем у лидиной матери.
   - Ты бы хоть стол накрыла что ли, мать, - продолжил он. - Радость у нас, дочь из города приехала. Уж сколько времени не виделись...
   - А то я сама не знаю, - буркнула лидочкина мать, выходя в коридор. - Пойди лучше корову загони. Подою, потом сядем.
   - Дак, это же долго будет, Шура, - начал он, следуя за ней. - Девка с дороги, небось, голодная, да и я сегодня не успел пообедать, соляру привезли, весь перерыв с мужиками проигрались.
   Лариска юркнула из комнаты за ними следом.
   - Ничего с тобой не станется, - раздраженно отвечала ему мать, голоса доносились все глуше и глуше, хлопнула дверь, и я осталась в доме одна.
   Мда...
   Ну, примерно какой-то такой прием я и ожидала, но не настолько же.
   То, что семья, мягко говоря, недолюбливает бедную Лидочку, это было ясно с самого начала, но повод совершенно дикий и мерзкий. Насколько я поняла из сумбурных обвинений, существует некий неотразимый мачо по имени Виктор. И этот чудо-красавец каким-то образом умудрился встречаться с Лидой, а жениться на Ларисе. То есть вбил клин между родными сестрами. И вот, вместо того, чтобы бедной девушке посочувствовать, семья начинает ее всячески обвинять и по сути вынуждает бежать в город. Дикое варварство! Кстати, не удивлюсь, если роль Ларисы в этой истории главная.
   В общем, хочется воскликнуть: "О времена! О нравы!", но я что-то так устала, что даже это мне лень.
   Я сидела в комнате одна и не знала, чем себя занять. Было интересно, конечно, посмотреть, как живут родственники Лиды, но я опасалась быть застуканной при осмотре комнат. Кто его знает, как они отреагируют.
   Наконец, я не выдержала напряжения и вышла во двор. Стемнело, стало прохладно, вдалеке слышалось разноголосое мычание коров. Из хлева доносились звуки "цвык-цвык" - лидочкина мать доила корову. Отец в это время выгребал навоз из другой части хлева, очевидно, от свиней, судя по запаху. Все были заняты делами. Мимо молча прошмыгнула Лариска. Шла домой. В руках она тащила увесистую авоську с продуктами, среди которых я увидела ранее отвергнутый зефир, а также конфеты и колбасу, которые я привезла. Со мной, естественно, даже не попрощалась.
  
   Ужин, хоть и поздний, я таки дождалась. Лидочкина мать налила всем в миски супа, крупно порезанный хлеб, пара разрезанных луковиц, кусочки сала на тарелке и пожаренная яичница, - вот, пожалуй, и все угощение. За столом были мы втроем, Лариска не вернулась.
   - Ты как, доча? Тяжело в городе? - начал отец.
   - Ну, везде тяжело, - дипломатично ответила я.
   - Ты скажи, Лидка, зачем ты приехала? - вдруг в лоб спросила мать, внимательно глядя на меня.
   - Так вы же сами меня вызвали, - удивилась я.
   - Мы тебя не вызывали, - покачала головой мать.
   - А кто телеграмму давал, чтобы я на картошку приехала? - опешила я. - Я тогда не смогла, болела, вот только сейчас смогла, и приехала.
   Мать недоуменно покрутила головой, глядя то на меня, то на отца:
   - Какую телеграмму?
   - Ну, мне телеграмма пришла, честное слово, - ответила я, - жаль, я не догадалась с собой захватить. Да кто ж знал, что тут такое будет...
   - Не выдумывай. Не знаю, ни о какой телеграмме, - недоуменно пожала плечами мать. - Степан, скажи что-то...
   - Это я дал, - буркнул отец и откусил кусочек хлеба.
   - Зачем? - не поняла мать.
   - Хотел, чтобы Лидка домой приехала, - проворчал он и начал быстро-быстро хлебать суп. - Надо мириться.
   - Во дуралей старый, - покачала головой мать и сжала губы.
   - А кто рассказал соседям и всяким дальним родственникам адрес квартиры, где я живу? - поинтересовалась я, - они же теперь все у меня останавливаются. Не успеваю кормить их и обстирывать.
   - Ну и что? - хмыкнула мать, - Не облезешь. С людьми нужно по-хорошему быть. Тем более, земляки.
   - Так это вы рассказали? - поняла я.
   - Да какое твое дело, рассказала я или нет?! - рассвирепела мать и швырнула ложку об стол, - Зинка тебе одной квартиру оставила, а нужно было с Лариской напополам делить! А раз так, то людям помочь тоже надобно!
   Вспышка гнева быстро прошла и дальше ели молча.
   - А во сколько первый автобус? - поинтересовалась я, когда молчание совсем затянулось.
   - Ты что же, не погостишь? - искренне расстроился лидочкин отец и мне на мгновение стало его жалко. Но оставаться в этом доме с этими людьми было выше моих сил.
   - Да мне на работу нужно, - отбрехалась я.
   - Так какая работа в воскресенье? - удивился отец.
   - Репетиция, - выкрутилась я. - К нам комиссия из Москвы скоро приезжает. Я буду доклад перед всеми работниками и перед этой комиссией делать. Нужно подготовиться.
   - Видишь, мать, какая дочь теперь у нас стала! - с гордостью заметил отец. - А мы газету читали, где про тебя было написано. У нас на бригаде все читали. Приятно.
   - Угу, читали они, - проворчала мать, - а ты так начитался, что на бровях домой приполз, читатель.
   - Ну, не начинай, - сконфузился отец, украдкой взглянув на меня, - ну, что ты сразу начинаешь...
   В общем, этот семейный ужин я еле выдержала.
  
  
   Спать постелили мне в Лидочкиной комнате, которая сияла чистотой и спартанским аскетизмом. На кровати, правда, высилась гора из подушек в вышитых гладью наволочках. Сверху была накинута кружевная салфетка. Никаких следов лидочкиной индивидуальности в этой комнате я не обнаружила.
   Спать нормально я не смогла. Во-первых, подушка была набита перьями так, что я спала почти сидя. Когда, не выдержав, я убрала подушку и легла просто так, начали противно звенеть комары. Включать свет и бить их я не хотела, промучилась то укрываясь с головой ватным одеялом, то раскрывая голову, чтобы вдохнуть чуть воздуха.
  
   Рано утром хмурая лидочкина мать провожала меня на самый первый автобус. Светать только-только начало, от предрассветного тумана было сыро и холодно. Где-то далеко начали кричать петухи. На остановке никого, кроме нас не было.
   Помолчали.
   Наконец, я не выдержала:
   - Зря вы меня так ненавидите. Если этот кобель Витя гулял с одной сестрой, а женился на другой, то при чем тут я? Легче всего сделать меня крайней.
   - Да причем тут это? - вызверилась мать. - Ты же нас перед всем селом опозорила! С нас до сих пор все смеются! Что забыла?! Молодые только в ЗАГСе расписались, возвращаются с гостями свадьбу гулять, а ты из бойни полведра крови притащила и в столовой все столы с едой кровью залила. А дохлую кошку в фату зачем было одевать и на торт садить с табличкой "Лариска-сука"?!
   Йопть, а Лидочка-то, оказывается девушка с выдумкой...
  
  

Глава 21

  
   Настроение было, мягко говоря, ни к чёрту.
   Моя пасторальная эпопея, наконец-то, окончилась, и я с облегчением вывалилась из переполненного пригородного автобуса, на котором битых два часа тряслась по ухабам. Мелькнуло отражение в витрине киоска "Союзпечати": одежда измята-изгваздана, волосы не мыты, лицо опухшее как у Феди Петрова по утрам.
   Но это всё сущая ерунда по сравнению с диким хаосом в мыслях: из головы не выходила непонятная креативность Лиды. Уж слишком готично как для сельской девчонки.
   Это ж надо было такое учудить!
   И не побоялась, что за испорченные продукты родители и поколотить могут, да и загубленный праздник селяне явно не простят. Кстати, не это ли было причиной того, что Лидочка как-то связана с психушкой? Что-то такое ее свекровь во время ссоры упоминала. Но я всё никак не могла дословно припомнить - мысль ускользала. Неужели у Лиды был нервный срыв, и она там лечилась? Вот засада, и как это всё выяснить? Не хотелось бы такое пятно на деловой репутации иметь. Если делать здесь карьеру, репутация должна быть чистой, как конспекты прогульщика в коммерческом ВУЗе.
   С другой стороны, хорошо, что хоть какие-то штрихи из биографии этого тела удалось выяснить и потихоньку пазл начинает складываться. Так что, если не считать моральный ущерб и жуткую физическую усталость, поездку к родственникам можно считать вполне результативной.
   Примерно так я рассуждала по дороге от автовокзала, рассеянно разглядывая нарядный, преобразившийся к Первомаю город. Что мне здесь очень нравится - так это отсутствие того количества мусора, как в моем времени: ветер не гоняет пакеты от чипсов и пластиковые бутылки, пространство вокруг автобусных остановок не загажено окурками и банками от энергетиков, а воздух чист от выхлопов. Пока еще всё экологично.
   Наконец, показался мой дом. Я подтянула сползающую лямку вадикового рюкзака: тяжелый, чертяка; и ускорила шаг. Было еще рано, часов семь утра, но возле дома уже восседала соседская старушка, вроде та, что подарила мне горшок с гортензией, кажется ее зовут Клавдия Пантелеймоновна (я их еще периодически путаю).
   - А ты, оказывается у нас ранняя плашка, Лида. Доброе утречко, - поздоровалась соседка, улыбаясь, - что-то тебя давно не видно было. В отпуске небось была?
   - Да какое там. Сперва на работе допоздна пару дней задерживалась, - ответила я, - а теперь вот к родителям на село съездила.
   - К родителям - это хорошо, - глубокомысленно покивала старушка. - А к тебе тут столько гостей было...прям уйма! А я смотрю, тебя все нет и нет. А они ходят и ходят...
   - Гостей? - мое сердце почему-то нехорошо ёкнуло. - А кто был?
   - Да сперва какая-то фифа с мужем. С большими чемоданами, - с готовностью начала перечислять соседка, - потом еще женщина одна, пожилая, но моложе меня, Марьей звать. Говорит, с одного села вы. А поздно вечером еще мужчина был. Представительный. В галстуке.
   - Так, - выдохнула я, - какой еще мужчина в галстуке?
   - Не знаю, - задумалась соседка, - Но его наш Иван Тимофеевич знает. Они долго так разговаривали. Спроси у него.
   - Спасибо, спрошу, - поблагодарила я и наконец-то вошла в дом.
   После деревенских приключений моя квартира показалась землей обетованной: тихо, уютно, спокойно и куры не гадят.
   С огромным облегчением я сбросила рюкзак, с кряхтением распрямила уставшую спину, разделась и включила колонку - нужно помыться. Пока вода грелась, решила спросить Ивана Тимофеевича, что за представительный мужчина "в галстуке" ко мне приходил.
   Иван Тимофеевич обрадовался мне как родной:
   - Лидия Степановна, добрый день! - расплылся он в радушной улыбке. - Проходите, проходите. Кофе будете? Или, может, чаю?
   - Здравствуйте, Иван Тимофеевич. Спасибо за приглашение, но я буквально на секунду - спросить хочу... - вернула улыбку я. - Только из деревни приехала, даже сумки еще не успела разложить. Умираю от любопытства - мне тут Клавдия Пантелеймоновна рассказала, что ко мне приходили...
   - Да уж, мимо нашей тети Клавы даже инфузория-туфелька не проскачет, - засмеялся собственной немудренной шутке сосед, но, взглянув на мою руку в гипсе, нахмурился, - а что у вас с рукой?
   - Эксперимент, - отмахнулась я с безмятежной улыбкой, - Вадик к зачету готовится, потренировался на мне. Сейчас обратно снимет. Так кто там приходил?
   - Да начальник ваш, Лидия Степановна.
   - Иван Аркадьевич? - мимолетно лицо растянулось в глупой улыбке.
   - Он самый, - подтвердил сосед. - Расстроен был чем-то. Искал вас.
   - Что говорил?
   - Передал, чтобы вы позвонили ему, срочно.
   - Спасибо, - с облегчением поблагодарила я и уже собиралась вернуться домой, как Иван Тимофеевич напомнил:
   - Как там ваша заметка? Продвигается потихоньку?
   Я внутренне охнула - блин, совсем забыла. А соседу ответила:
   - Все хорошо, почти дописана. Я хотела, чтобы день-два текст отлежался. Потом свежим взглядом еще раз просмотрю ляпы, и все.
   - Прекрасно, - расцвел Иван Тимофеевич, - приносите, Лидия Степановна, побыстрей, я, конечно, не коем образом не тороплю вас, но, если завтра днем принесете - мы в этот номер вставить успеем. У нас как раз еще место осталось.
   Я заверила милейшего соседа, что завтра днем обязательно принесу и ушла к себе.
  
   Значит, приходил лично Иван Аркадьевич, был расстроен, искал меня. Интересно, будет на работу возвращать или как? Ясно, что будет. Так, и что выходит? Большой начальник приходит домой к маленькой конторщице Лиде. Ее нет дома. Он расстроен. Просил позвонить. Ладно. Так, завтра у нас еще выходной, звонить не вежливо даже расстроенным начальникам в галстуках, послезавтра тоже звонить не буду. Просто потому, чтобы он понял, что для меня работать конкретно в депо "Монорельс" - не принципиально: страна большая, возможностей много. Даже с испорченной трудовой книжкой работу на просторах необъятной родины найти вполне смогу. Интересно, есть ли в Кисловодске, к примеру, или в Феодосии большие производства? Там красиво и курортно. А что, буду жить в Кисловодске, по вечерам гулять по парку, пить нарзан, дышать запахом роз и магнолий. Хотя устроиться туда обычной "Лидочке" малореально. В легкую промышленность идти неохота, медицина и образование отпадают. На атомную электростанцию меня не возьмут, в сельское хозяйство идти желания тоже нет, вчерашнего дня на деревне мне вполне хватило и надолго. Да, значит, остаются машиностроение, деревообработка или строительство.
   С этими мыслями, пока вода греется, решила распаковать рюкзак (меня так напрягло общение с "родственниками", что как приехала, так бросила его и не могу себя заставить даже подойти к нему, но рюкзак Вадику отдавать надо, скоро десять часов).
   Открыв клапан рюкзака, удивленно выдохнула: лидочкина мать напихала туда кучу всего - две тщательно переложенные молодой крапивой куриные тушки, несколько крепко просоленных и завернутых в чистую тряпочку шмата сала, золотистую грудку сбитого домашнего масла, завернутого слоями сперва в марлю, а затем в бумагу, творог в кульке, лук, морковка. Отдельно шла укутанная, словно египетская мумия, бутылка молока. А я-то думаю - ну что за вес такой тяжелый. Спросонья и не поняла, тем более, что до остановки лидочкина мать тащила всё сама.
   Мда...
   От неожиданности я просидела несколько минут, тупо пялясь в стенку: это ж надо, эта женщина, лидочкина мать, на дочку сильно обижена, ворчит, ругает ее, демонстративно про гипс даже не спросила, про жизнь дочери не поинтересовалась, зато встала ночью, зарубила две курицы, ощипала их, обсмалила, и дочери гостинцы в рюкзак сложила, пока я спала, и затащила сама на остановку, чтобы непутевая дочь не увидела и не вернула обратно.
   Просто нет слов...
   Вот как так-то?!!!
   Из стресса меня вывел звонок в дверь, я подкралась на цыпочках и посмотрела в глазок: это пришел Вадик. Блин, совсем зашугали меня "родственнички" из деревни, уже боюсь нормально к двери подойти. Нужно с этом что-то решать. С этой здравой мыслью я распахнула дверь.
   - Привет, труженикам полей! - Вадик лучился, как новогодняя ёлка. - Гипс снимаем или как?
   - Заходи, привет, привет и так далее, о великий докторишка Вадик! - хмуро поклонилась на манер индийского йогина я и посторонилась, впуская.
   - Чегой неоптимистичная такая? - сосед прямиком отправился на кухню, где на полу немаленькой такой горкой находились продукты из деревни. - Кипяток нужен. Ого, да у тебя здесь урожай вкусностей прямо. Молочком не угостишь соседа?
   - Легко, - ответила я. - Могу даже кофе сварить. Творог, кстати, будешь?
   - Нееет, - замотал головой Вадик, - молочка домашнего попью, гипс сниму и бежать надо. Ну и как, помог тебе гипс от огорода отфилонить?
   - А то! - заважничала я и Вадик заржал.
   - А твоей Ленке мыло понравилось? - поддержала разговор я.
   - Ага, - закивал Вадик, доставая инструменты, - а Ритка так вообще такой визг-писк устроила, что хоть из дому убегай. Я ей, кстати, не сказал, откуда мыло, а то подружкам нахвастается - задолбят тебя потом. Цени!
   Так мы болтали, пока Вадик возился с гипсом, как в дверь опять позвонили. Пришлось идти открывать. За дверью оказался Роберт, журналист (прямо нашествие ко мне, нельзя даже на сутки никуда уехать).
   Роберт удивленно уставился на мою недоосвобожденную от гипса руку, больше похожую на алебастровый букет из трех то ли гвоздик, то ли сосисок, в гипсовой обертке:
   - Привет, что это с тобой случилось?
   - Привет. Да не обращай внимания, - отмахнулась я, хихикнув, - это сосед - художник, скульптуру из меня мастерит...
   - Я все слышу, - деланно возмутился Вадик, когда мы с Робертом вошли на кухню.
   - Да шучу-шучу, - сразу же покорно исправилась я, - студент мединститута он, будущее светило науки, к зачету тренируется... так что если надо что отрезать - это к нему...
   - Ага, - добавил Вадик, грозно взглянув на нас с Робертом, - я такой! Сперва руку ломаю, потом обратно пришиваю. Обращайтесь.
   - Не хочу мешать, - смутился Роберт, - нам бы как-то поговорить, ты знаешь, о чем... точнее о ком... Давай, я тогда, может, попозже зайду?
   - Вадик - свой человек, почти как доктор Айболит, - я пододвинула табуретку для Роберта, - садись, давай. Молоко будешь? Деревенское. Могу кофе сварить. Еще есть творог. Тоже деревенский. Курицу не предлагаю - она сырая. Больше ничего нету - только из села вернулась.
   - Молоко тогда давай, - со вздохом согласился Роберт, - кофе ты как одной рукой варить будешь?
   Мы принялись обсуждать, как забрать Римму Марковну, когда Владик вмешался:
   - Да не вопрос старуху забрать, - сообщил он, стаскивая раскуроченную гипсовую ерундовину с моей руки. - Пишешь заявление, что будешь ее сама дома досматривать, и все. Если она не буйная или не заразная - то тебе ее легко отдадут, государству и так мест для других не хватает.
   - Но они же ее туда впихнули как-то, - покачала головой я, доливая молоко в чашку Роберта. - Вряд ли отдадут ее просто так. Да и не родственники мы. Да и пенсия ее в этот ... Да и вообще.. и вообще...
   Вадик бросил остатки гипса в мусорное ведро и пододвинул свою чашку ко мне. Я долила ему молока и уставилась на Роберта.
   - Да как они проверят? - удивился Роберт, отпивая молоко. - Скажешь, троюродная внучатая племянница.
   - Ну, хочешь, давай я тоже с тобой поеду, - добавил Вадик, тщательно моя руки под краном, - при мне они диагноз подделывать не будут.
   - Да ты же студент, - не согласилась я, - они тебя даже слушать не станут.
   - Не скажи, - надулся Вадик, поискал на кухне полотенце и начал вытирать руки, - я, между прочим, почти три года в ночную на скорой отработал, у меня есть запись в трудовой. Если начнут упираться - позвоним главному.
   В общем, вместе хором они меня убедили. И мы решили завтра ехать втроем забирать Римму Марковну.
  
   Когда гости разошлись, я, освобожденная от гипса, вымытая до скрипа, решила чуток поспать. Наивная.
   Только сомкнула веки, как опять прозвенел звонок. Матерясь (но тихо-тихо, про себя), накинула халат и поплелась открывать дверь. Оказалось, привезли оббитые кресла и диван. Так что повод даже очень хороший. Хотя поспать мне не дали.
   Когда рабочие, наконец, ушли, я поняла, что спать все равно уже не смогу. И решила садиться писать заметку в газету. Памятуя о проколе с продажей мыла на работе, я попыталась учесть целевую аудиторию газеты и их хотелки: эту рубрику, в основном, читают сельские жительницы, примерно моего возраста (молодые в это время особо такими вопросами еще не заморачиваются, а старые - уже не заморачиваются). Как правило все эти женщины типа лидочкиной сестры Лариски - простые бабы, неухоженные, уже чуть стареющие, переживающие за остывающее внимание своих супругов. Отсюда вывод: главный гуманистический удар должен жахнуть именно на эти страхи и желания.
   В общем, исчеркав пару листов, заметку я написала так, что "ой".
  
   Когда выносила мусор, на обратном пути столкнулась с Норой Георгиевной, которая только-только выходила из подъезда в сопровождении неизменной Лёли на поводке. Лёля по традиции, дружелюбно обнюхала, дипломатично повиляла хвостиком и, посчитав ритуал приветствия выполненным, унеслась прочь в ближайшие кустики. Зато Нора Георгиевна остановилась:
   - Лида, здравствуй, - кивнула мне соседка, - мне сообщили, что в книжном очерки Валентина Овечкина утром выбросят, в нагрузку к двухтомнику Гюго, но очередь нужно как минимум с пяти утра занимать. Пойдешь?
   - Спасибо, Нора Георгиевна, - вздохнула я, - я еще после реальной сельской жизни не отошла, так что от писателей-почвенников пока воздержусь. А Гюго и в библиотеке перечитать взять можно.
   - Ну, смотри, - укоризненно покачала головой Нора Георгиевна и добавила, - видела, мебель тебе сегодня привезли, много еще ремонта осталось?
   - Да вроде все уже, - сдуру похвасталась я, - Во всяком случае на ближайшее время.
   - Вот и чудненько, вот и чудненько, - довольно разулыбалась соседка, - А новоселье твое, когда отмечать будем? А то соседи уже не дождутся...
   И я поняла, что попала.
  
   Договорившись с Норой Георгиевной о дате новоселья, остаток дня я посвятила блаженному ничегонеделанию.
   А завтра утром поеду за Риммой Марковной...
  
  

Глава 22

  
   С утра уехать не вышло.
   Нет, сперва все началось нормально: я проснулась, собралась, попила кофе и даже приготовила бутерброды с собой в дорогу, на всех. Джинсы и ветровка остро нуждались в стирке, поэтому пришлось натянуть спортивный костюм Горшкова, и вот в таком виде я вышла из квартиры, заслышав звуки подъезжающего автомобиля. С ребятами мы вчера договорились, что стартуем в семь тридцать утра.
   Я вышла на улицу. Солнышко ласково согревало землю, пахло сиренью и ландышами. Роберт был за рулем старенького "Москвича".
   Рядом со мной с сердитым жужжанием пролетел шмель. Я отмахнулась от шмеля и уже хотела махать Роберту, как меня окликнули:
   - Лидия Степановна! Доброе утро!
   Я оглянулась - на лавочке у соседнего подъезда сидел не кто иной, как Иван Аркадьевич.
   - Куда это вы направляетесь? - кивнув на автомобиль, вкрадчивым голосом спросил он и поднялся со скамейки.
   - Эммм... доброе... - смутилась я, но быстро исправилась, - да в деревню вот решили съездить.
   - А почему вы мне не перезвонили? - прищурился Иван Аркадьевич и подошел вплотную ко мне, - вам разве Иван Тимофеевич не передавал?
   - Почему же, передавал, - честно ответила я (не могу же я подставить соседа) и сделала шаг назад.
   - Так почему вы не перезвонили? - повторил вопрос Иван Аркадьевич.
   - Выходной был, - попыталась отмазаться я.
   - Согласен, вчера был выходной, - подтвердил Иван Аркадьевич, - а сегодня - нет. И, судя по тому, что вы собираетесь уезжать в деревню, то и сегодня звонить вы тоже не намерены...
   - Пожалуй, нет, - согласилась я, сраженная железной логикой этого человека.
   - А на каком основании вы игнорируете мою просьбу, Лидия Степановна?
   - Если вы ставите вопрос так, Иван Аркадьевич, то это уже не просьба, а приказ, - заметила я.
   - Вы не ответили, - не дал перевести стрелки Иван Аркадьевич.
   - Вернулась бы - перезвонила, - пожала я плечами.
   - То есть, я должен сидеть и ждать, когда вы соизволите вернуться и найти время мне перезвонить? - удивился Иван Аркадьевич, - моей просьбы вам недостаточно?
   - А вы мне не начальник, - слегка улыбнулась я, - я теперь человек свободный, что хочу, то и делаю. Роберт, заводи мотор, едем. Вадик где?
   - Постой-ка. - отрицательно покачал головой Иван Аркадьевич. - А как же работа? Ты работать что, не собираешься? У нас за тунеядство вообще-то статья.
   - Так до месяца можно не работать, - хмыкнула я. - Я вот как раз в поиске новой работы.
   - И как успехи? - Иван Аркадьевич небрежно вытащил из пачки сигарету, закурил и пристально взглянул сквозь дым на меня.
   - Да вот думаю в Кисловодск махнуть. Или в Феодосию, - поделилась планами я. - Там, говорят, магнолии. Пока так и не смогла выбрать. Думаю еще.
   Иван Аркадьевич аж побагровел:
   - Да как ты так можешь!!!!
   - Могу. Еще как могу. Свои обязательства я выполнила, - поморщилась я, пожав плечами, - все документы в полном порядке, Алла знает, что где лежит и в любой момент может найти все, что надо.
   - То есть на других все сбросила, а сама в кусты? - рыкнул Иван Аркадьевич.
   - Почему это в кусты? - обиделась я, оглянувшись на чахлые кусты сирени у подъезда.
   - А как же комиссия? - Иван Аркадьевич в две тяги докурил сигарету и рывком затушил ее об урну.
   - А я тут каким боком? - начала заводиться и я. - У вас в депо работает почти полторы тысячи сотрудников, есть особо ценные. Что, выбрать не из кого? Так ищите, работайте с кадрами. А я теперь свободный человек!
   Тут появился Вадик. Взъерошенный, он выбежал из подъезда, на ходу натягивая куртку:
   - Ребятишки, вы тут без меня не соскучились? Добрый доктор Вадик... - увидев Ивана Аркадьевича, он затормозил и осекся на полуслове.
   - Лидия Степановна, - процедил Иван Аркадьевич, проигнорировав моего соседа, - мы сейчас с вами пройдем в вашу квартиру и поговорим там нормально. Ваша поездка отменяется.
   - Вы ошибаетесь, Иван Аркадьевич, - не согласилась я. - Я не вожу к себе посторонних. Извините, спешу. Дела, знаете ли. Вадик, пошли уже, мы опаздываем!
   Я направилась к машине. Иван Аркадьевич подошел к автомобилю, ткнул Роберту развернутое удостоверение. Роберт враз поскучнел, как-то даже съежился и уехал, стараясь не смотреть на меня. Вадик мельком скользнул взглядом по корочке, вздохнул и молча, бочком, вернулся в подъезд.
   - Ну вот, а вы не верили, что ваша поездка отменяется, - спокойно повторил Иван Аркадьевич, пряча удостоверение в карман. - А теперь вы пригласите меня в квартиру, Лидия Степановна или так, без приглашения, пройдем?
   Я молча развернулась и пошла обратно. Иван Аркадьевич шел следом, тихо насвистывая бравурный мотивчик.
   Мы вошли в квартиру, Иван Аркадьевич осмотрелся:
   - А неплохо вы тут устроились, я погляжу, Лидия Степановна. Как для простой конторской служащей - очень даже ничего. Одна, в двухкомнатной квартире. В то время, когда семьи с детьми ютятся в коммуналках...
   Я молчала, и лишь выжидающе смотрела на него.
   - Хм, - укоризненно покачал головой Иван Аркадьевич. - А я смотрю, вас ничем не смутить, Лидия Степановна.
   - А вы хотели меня смутить, Иван Аркадьевич? - уточнила я. - Тогда давайте считать, что смутили и на этом расстанемся.
   - Я не откажусь от кофе, - сообщил Иван Аркадьевич и пошел на кухню.
   - Вы зачем пришли? - я даже не сдвинулась с места. - Хотели посмотреть, как я живу? Посмотрели. Хотели поговорить? Говорите.
   - Ты зачем уволилась? - повысил голос Иван Аркадьевич, возвращаясь с кухни, - что это такое, я с Москвы не успел приехать, как мне уже сообщают, что Горшкова не работает. Уволена по статье. Ты на статью когда успела наработать? А?
   - Самой интересно, - пожала плечами я.
   - Рассказывай, - потребовал Иван Аркадьевич.
   - А вам разве не рассказали? - удивилась я.
   - Рассказали. И Щукина, и Лактюшкина.
   - Ну вот, - констатировала я. - Значит, вы все уже знаете.
   - Ты мне тут обиженную барышню строить из себя брось! - взорвался Иван Аркадьевич, - ты почему им не сказала, что мое задание выполняешь, а?
   - А это я должна говорить? - изумилась я. - И кричать у меня в квартире не надо, я уважаю право соседей на отдых.
   - Могла бы и сказать, не облезла бы, - проворчал Иван Аркадьевич, но уже тише.
   Я сделала удивленное лицо. Иван Аркадьевич нахмурился:
   - В общем так, Лида, сегодня так и быть - гуляй. А завтра вернешься на работу.
   - С чего бы это? - скептически хмыкнула я.
   - Работать будешь. - ответил он. - Трудовую тебе исправим, за это не волнуйся, Щуку накажу, Лактюшкиной...
   - Я не вернусь, - тихо проговорила я.
   - ... Лактюшкиной я все уже сказал, и она...
   - Иван Аркадьевич, я не вернусь, - повторила я.
   Иван Аркадьевич, наконец, меня услышал:
   - Как? - голос его стал сиплым.
   - Не хочу, - ответила я.
   - Но почему?!! Почему, Лида?
   - Я же просила не кричать, - напомнила я. - У меня старушка-соседка сверху живет, у нее сердце...
   - Не парь мне мозги, Горшкова. Так почему? Не поверю, что ты смертельно обиделась!
   - А мне не интересно, Иван Аркадьевич. Кабинет отобрали, зарплата в две копейки, каждая тупая Щука норовит наорать, оскорбить, унизить, в кабинете шесть бешеных баб, весь день только чаи гоняют и сплетничают, работа неинтересная, роста нету... - начала перечислять я. - Этих причин достаточно?
   - Да этого добра в каждой организации хватает! Куда бы ты не пошла, везде найдутся Лактюшкины, Щуки и прочее дерьмо, - продолжил злиться Иван Аркадьевич, - что, всю жизнь туда-сюда бегать будешь, Лида?
   - Дело не в этом!
   - А в чем? - сжал кулаки Иван Аркадьевич.
   - В масштабности, - заявила я. - У нас все это дерьмо гипертрофировано. Так не должно быть. Я не хочу так работать. Меня коробит! Коробит! Вон та же Зоя Смирнова мероприятие помогла организовать, ведущей была, выручила всех с этим международным Карасёвым. А чем все закончилось?! Чем?! В газете похвалили Швабру. Еще и премию стопроцентно дадут Швабре. Швабре! А не Зое! А где была Швабра, когда Зоя всю ночь сценарий писала, потом репетировала, потом мероприятие вела?! И вот так у нас все. Сплошная несправедливость!
   - Да. Несправедливость. - Внезапно успокоился Иван Аркадьевич. - Но только ты сбегаешь. Ты бросила Зою Смирнову и остальных зой, а сама убегаешь искать лучшее место. С магнолиями. Вот такой ты товарищ, Лидия. Нет, чтобы помочь навести порядок...
   - Ой, вот только не надо меня виноватой делать, - отмахнулась я. - Меня, между прочим, саму несправедливо уволили. За помощь вам. А вы, вместо того, чтобы разобраться, сорвали мне важную поездку, напугали моих друзей, ворвались в квартиру, перебудили всех соседей, испортили мне настроение и сделали меня виноватой. И где справедливость?
   - Бедненькая какая... - насмешливо хмыкнул Иван Аркадьевич.
   - Да нет, не бедненькая, - я обвела рукой коридор, - наоборот, живу одна в двухкомнатной квартире, как вы правильно заметили. Правда при увольнении все почти удержали, но мать продуктов с деревни подкинула, так что месяц как-то продержусь. Не привыкать. А вот работать с вами не желаю больше. И поездку вы мне сорвали, между прочим, очень важную. Возможно, даже сломали жизнь хорошему человеку.
   - Рассказывай, - коротко велел Иван Аркадьевич. - Куда опять влезла?
   Ну, я и рассказала о Римме Марковне... и все остальное.
   - Хорошо, - устало потер виски Иван Аркадьевич и подытожил, - давай поступим так: ты возвращаешься на работу, мы преодолеваем комиссию, а я верну тебе твою старушку. Как там ее?
   - Римма Марковна, - подсказала я.
   - Вот любишь ты всяких старушек убогих, Горшкова, - поморщился Иван Аркадьевич.
   Я только развела руками.
   - А сама туда не лезь. Я запрещаю!
   Когда Иван Аркадьевич ушел, я долго-долго сидела на кухне, медленно пила остывающий кофе и думала, какая же я дура: вместо того, чтобы выторговать новый кабинет, приличный оклад, повышение в должности и другие плюшки, вместо этого я выпросила себе на голову Римму Марковну.
   Ну вот не дура ли?
  
  

Глава 23

  
   Ранним весенним утром я шла по направлению депо "Монорельс", влившись в суетливый поток людей, которые торопились попасть на работу до гудка. Время поджимало, и я ускорила шаг. Краем глаза уловила брошенный на меня косой взгляд. Затем - второй, третий. Стало зябко и неуютно. Я скрутила в кармане фигу и, успокоившись от такой детской выходки, зашагала дальше.
   На проходной притормозила - пропуска у меня не было. Но тут мне замахала тетя Нина, сегодня она дежурила:
   - Лида, здравствуй! - обрадовалась мне она и торопливо продолжила, сгорая от любопытства. - А у нас говорили, что Щука тебя уволила. Это правда?
   - Здравствуйте, тетя Нина, - широко улыбнулась я. - Как там ваша внучка?
   И тетя Нина моментально переключилась на то, какая же Оленька умненькая, какая красивенькая и вообще это самый лучший в мире ребенок. А как она кушает! А как какает!
   - Ой, чуть не забыла, - виновато спохватилась она, - тут тебе Чайкина где-то пропуск оставила. А, вот же он, держи. Сказала идти в 21 кабинет сразу.
   Я поблагодарила тетю Нину и, еле отделавшись от детального рассказа о том, на кого Оленька больше похожа, торопливо зашагала в 21 кабинет.
  
  
   Контора депо "Монорельс". Всё как всегда: длинные узкие коридоры, много-много дверей, и много-много людей. Запахи бумаги и канцелярского клея внезапно разбавляет шлейф духов "Красная Москва". Все куда-то бегут, разговаривают, шутят, смеются, ругаются, спорят, кашляют, ворчат, болтают. Хлопают двери, шелестит бумага, журчит смех и разговоры, но всю эту какофонию звуков враз перекрывает рев гудка.
   Всё.
   Время пошло. Трудовой день начался.
  
  
   В коридоре, за поворотом, я чуть не столкнулась с Гиржевой. От неожиданности она выронила несколько листов бумаги:
   - Смотри, куда прешься! - возмутилась она, подбирая листы. Когда выпрямилась и увидела, что это я, то вытаращилась словно болеющий с бодуна Петров на недопитую бутылку пива, - Горшкова?
   - Именно, - кивнула я.
   - Тебя уволили! - заявила Гиржева, изумленно захлопав густо накрашенными ресницами.
   - Как видишь - нет, - ответила я.
   - Этого не может быть! - сообщила она мне безапелляционным тоном.
   - Такова жизнь. Сегодня я, а завтра - ты, - улыбнулась я и пошла дальше, оставив Гиржеву в глубокой задумчивости.
  
  
   На двери того самого "аквариума", где мы с Аллочкой и Алевтиной Никитичной на прошлой неделе приводили в порядок документы, висела табличка с номером "21".
   Прошлый раз никакой таблички на двери я не видела.
   Ну, ладно. Я дернула ручку - заперто.
   Все ясно. Я развернулась и отправилась искать Аллочку. В кабинете ее не оказалось, а девочки сказали, что она у Ивана Аркадьевича.
   Вздохнув, я спустилась в знакомый полуподвальчик. За дверью кабинета неистово и громко ругались. Подождав немного, постучалась и открыла дверь.
   - Я занят! - рявкнул Иван Аркадьевич, прикрыв ладонью телефонную трубку.
   - Извините, - сказала я, закрывая дверь.
   - Лида, это ты? Заходи давай! - крикнул хозяин кабинета.
   Хм. Интересно.
   Я вошла в кабинет. Иван Аркадьевич сидел на углу стола и яростно накручивал телефон. Он махнул мне рукой, чтобы я присела. Из угла ободряюще улыбнулась Аллочка и жестом показала, что все отлично.
   Тем временем Иван Аркадьевич дозвонился:
   - Что-о-о?!! Когда они приедут?!! - кричал он в трубку.
   В трубке что-то шипело и щелкало. Сквозь металлический лязг донеслось неразборчивое бормотание.
   - Хорошо! - прокричал Иван Аркадьевич. - Жду!
   Бросив трубку на аппарат, он развернулся к нам:
   - Алла, отметь, завтра я прям с утра к Григорьеву. И напомни мне часа в три, чтобы я акты сверил.
   Аллочка послушно записывала в пухлый блокнот.
   - Так, дальше, - поморщился Иван Аркадьевич, - комиссия приезжает завтра днем. Московским поездом. Скажи Альберту, чтобы зашел сегодня, после четырех, обсудим, как встречать их.
   Аллочка кивнула и записала.
   - Накладные подвезли?
   - Нет еще, - пискнула Аллочка, роясь в записях.
   - Так какого ангела ты до сих пор им не позвонила?! - взорвался Иван Аркадьевич. - Быстро, одна нога тут, другая там! Чтобы через час у меня уже все было!
   Аллочка выскочила за дверь, подмигнув мне на прощанье.
   - Скажи, Карягин ругается! - вдогонку прокричал Иван Аркадьевич.
   Мы остались одни. Иван Аркадьевич пристально смотрел на меня, что-то раздумывая. Пауза затянулась.
   - Добрый день, Иван Аркадьевич, - решила, что не стоит затягивать разговор, я.
   - Ты вернулась, - констатировал он, не обратив внимания на мое приветствие. - Хорошо.
   Опять помолчали. Иван Аркадьевич морщил лоб и что-то напряженно думал.
   - Слышала? Комиссия приезжает завтра, - наконец, сообщил он. - Думаю, после обеда уже приступят.
   Я мрачно молчала.
   - Есть две новости, хорошая и плохая, - проинформировал меня Иван Аркадьевич.
   Я продолжала молчать.
   - Комиссия будет работать полтора дня, - заявил он.
   - А какая хорошая? - уточнила я, и Иван Аркадьевич одобрительно усмехнулся.
   - Заместитель председателя - мой хороший знакомый. Вместе воевали.
   Я мимикой показала, что оценила.
   - Зовут его Василий Сергеевич Толстых, - сообщил Иван Аркадьевич. - Если что, он подскажет и поможет. Будешь обращаться к нему.
   - Я? - удивилась я.
   - Что? - не понял Иван Аркадьевич.
   - Я буду обращаться к нему? - изумленно повторила я. - С чего это?
   - А кто? - уставился на меня Иван Аркадьевич.
   - Ответственный за комиссию, - подсказала я.
   - Ну, ты и есть ответственный, - пожал плечами Иван Аркадьевич. - Приказ у Аллы где-то должен быть. Сама ее спросишь.
   - Иван Аркадьевич, - вкрадчиво попыталась донести мысль я. - Ответственными за проверяющие комиссии согласно уставу нашего предприятия могут быть только заместитель директора, начальник кадров или лицо, замещающее его.
   - Все правильно, - кивнул Иван Аркадьевич. - Устав я знаю. Сам писал.
   - То есть работать с комиссией должна Щука.
   - Не Щука, а Щукина, - поморщился Иван Аркадьевич. - Капитолина Сидоровна взяла больничный по состоянию здоровья. Замещать ее на время отсутствия будешь ты.
   - У нее же есть заместитель, - не согласилась я. - Гиржева.
   - Елена Эдуардовна будет выполнять основную поточную работу, а работу с комиссией - ты, - терпеливо ответил Иван Аркадьевич.
   Мои брови поползли вверх.
   - Ты что, предлагаешь привлечь эту Гиржеву? - разозлился Иван Аркадьевич. - А что, давай привлечем, пусть синие папки читает! Ты, вообще, в своем уме?!
   Я промолчала.
   - В общем так, - почесал затылок Иван Аркадьевич. - Побудешь пока и/о, посидишь в 21 кабинете. Комиссию отбудем, а дальше будет видно.
   - А после двенадцати карета превратится в тыкву, - пробормотала я.
   Иван Аркадьевич прекрасно меня слышал, но сделал вид, что не понял сарказма.
   Ладно. Вода камень точит.
   - Только учти, председатель у них сама Иванова, - вздохнул Иван Аркадьевич. - Ох и вредная баба.
   Я учла.
   Иван Аркадьевич еще немного посотрясал воздух, мотивируя меня на великие свершения, а затем отпустил работать.
  
  
   Я медленно шла по коридору, размышляя о нашем разговоре, как на меня обрушился вихрь:
   - Лидка! Горшкова!
   Зоя Смирнова радостно бросилась обниматься:
   - Это правда, ты вернулась?! Насовсем?!
   Я хотела ответить, но Зоя не дала, уцепилась в меня, продолжая захлебываться радостью:
   - Ты представляешь, Лид, в нашей газете написали заметку о том международном мероприятии и меня сперва забыли указать, так в сегодняшнем номере про меня написали аж целую статью! И там есть мое фото! Полностью все про меня! Аж целая колонка! Ты представляешь?! Ну скажи, Лидка, ты такое себе представляешь?!! Швабра чуть не умерла от зависти!
   Я успела только кивнуть, как Зоя потащила меня:
   - Пошли к нам, покажу!
   Я отрицательно покачала головой:
   - Погоди, Зоя. Я сейчас должна бежать.
   Зоино лицо вытянулось.
   - Давай ты захватишь газету в столовку, и я в обед почитаю?
   - Лидка! - взвизгнула Зоя, - ты - лучшая!
   - Да, я такая, - пробормотала я, глядя вслед на удаляющееся по коридору торнадо. За Зою я была рада. Что ж, молодец, Иван Аркадьевич. Я в тебе не ошиблась. Теперь будем дальше посмотреть, как говорил один небезызвестный персонаж.
  
  
   Наконец, я добралась до кабинета N 21, который оказался уже открыт. Когда вошла - там сидела Аллочка и что-то строчила на пишущей машинке.
   - Привет, - не отрывая голову от текста, сказала она. - На твоем столе папка. В ней те вопросы, которые будет смотреть комиссия. Информация секретная.
   - Отлично, - ответила я, поздоровавшись, - а где мой стол?
   - Возле окна вон, - сказала она. - Самый большой, между прочим. Иван Аркадьевич велел внести.
   - Во как, - сказала я, с интересом разглядывая массивный письменный стол из дуба. Явно он принадлежал раньше какой-то большой шишке. На столе лежала папка и стояла пишущая машинка. Новая.
   Аллочка продолжала строчить.
   - Слушай, Алла, - обратилась я. - Ты не в курсе, что это такое происходит?
   - О-о-о! - хихикнула Аллочка, - он вчера вернулся сам не свой. Орал тут на всех. Сперва выпил чайник кофе и скурил все сигареты, а потом валидол ел. Что ты ему такого наговорила?
   - Да вроде ничего, - пожала плечами я.
   - Угу, ничего, - хихикнула Аллочка, - он, как вернулся, сразу Щуку на ковер вызвал. Там такие крики стояли. Щука из кабинета вышла и, говорят, сразу в обморок хлопнулась. Ее Жердий еле валерьянкой и пустырником потом отпоила. И, главное, не говорит никому ничего. А сегодня утром позвонила, что на больничный ушла.
   - Ну, так пусть лечится, - пожала плечами я. - Ей полезно.
   - Так ты дослушай! Дослушай, - продолжила Аллочка, забыв о печатной машинке, - следом он вызвал Лактюшкину. И опять там ор такой стоял, что прямо ой. Лактюшкина вышла вся зареванная. Вот ты скажи, Лида, ты видела, чтобы Лактюшкина плакала?
   Я пожала плечами: не знаю, что там видела Лидочка, я вот лично Лактюшкину видела всего пару раз и то в то время, как сидела у нее в кабинете.
   - Вот и никто не видел, - сияя глазами, сказала Аллочка. - В общем, он тут ужас как ругался. Все только туда-сюда бегали. Тебя восстановили. Точнее тебе новую трудовую книжку как-то сделали и записи все восстановили. Щука лично бегала. Так что увольнения у тебя никакого нет.
   - Капец, - только и смогла сказать я.
   - Он сперва хотел тебя с Щукой местами менять, но у тебя образования не хватает. - хмыкнула Аллочка, - Так он так на тебя ругался. Сказал, что будешь по целевому направлению в июле на заочное поступать. Так что готовься.
   Я кивнула и мысленно хлопнула себя по лбу: диплом ВУЗа нужен и срочно.
   - А потом он еще Швабру вызывал и тоже впендюлил ей так, что она до сих пор бегает и орет как потерпевшая.
   - Прекрасно, - усмехнулась я краешком губ.
   - Так что вот такие у нас тут дела, - сказала Аллочка и вернулась печатать текст.
   - Понятненько, - улыбнулась я, - что ж, спасибо за интересные новости.
   - Только ты его больше так не доводи, - не поднимая глаз от машинки, проворчала Аллочка, - он с виду такой злой и строгий, а на самом деле все близко к сердцу берет. Алевтина Никитична на тебя потом долго ругалась.
   Я кивнула. Про Ивана Аркадьевича я это давно поняла.
  
  
   Мы ударно поработали часа два. Я печатала ответы на вопросы по комиссии. Аллочка тоже что-то строчила. Треск стоял на весь кабинет. И тут мне понадобились еще копирки (ну не умею я их "восстанавливать", и они у меня быстро заканчиваются).
   - Алла, я сбегаю к Лактюшкиной, - сообщила я ей, - там у меня куча копирок в тумбочке осталась. Авось за день не разгребли.
   - И мне тогда штуки три захвати! - крикнула в спину мне Аллочка. - А лучше пять!
   Да не вопрос.
   На самом же деле, мне хотелось кое-что проверить...
  
  
   В кабинете Лактюшкиной была вся бабская "братия". Когда я вошла - голоса мгновенно смолкли. В гробовой тишине я направилась к своему бывшему столу:
   - Добрый день, товарищи, - сказала я нейтральным тоном. - Мне копирки нужно взять.
   "Товарищи", которые в это время пили чай в заветном уголочке, дружно отмерли и замироточили все разом:
   - Ой, Лидочка Степановна вернулась! Здравствуйте!
   - Здравствуйте! Здравствуйте!
   - Вы вернулись, как хорошо, а то мы уже беспокоились, как вы там!
   - Какое у вас платье красивое? Где вы брали? Или шили?
   - Садитесь с нами чай пить!
   - У нас пирожки с яблочным повидлом как раз есть.
   - Мария Лукинична, подвиньтесь, пусть Лидочка Степановна тут сядет!
   Меня настойчиво, но мягко усадили за стол. Тут же передо мной материализовалась большая чашка, наполненная ароматным чаем с душицей. Фуфлыгина пододвинула мне розетку с крыжовниковым вареньем, Жердий разложила на блюдечке источающие чудесный запах и посыпанные сахарной пудрой пирожки, Базелюк протянула салфетку.
   Все дружненько пили чай и наперебой улыбались мне, как родной. Среди этого сахарного сиропа и патоки чувствовалось немалое внутреннее напряжение. Наконец, Лактюшкина не выдержала первая:
   - Ох, вы представляете, Лидия Степановна, пока вас не было, тут такое неприятное недоразумение произошло, - расстроенно пожаловалась она, - Капитолина Сидоровна там что-то перепутала, ну, вы же понимаете, большой объект, она человек занятый, где-то какой-то сбой произошел. Технический.
   Она аккуратно промокнула салфеткой уголки глаз и доверительно продолжила:
   - Это ваше увольнение, его просто не должно было быть. Я всегда говорила, что вы - очень ценный и компетентный сотрудник.
   - Да, всегда, - почти хором подтвердили остальные коллеги, мол, и они тоже все так считают, и никак иначе.
   - Ну, вы же понимаете? - проникновенным голосом проговорила Лактюшкина.
   Я понимала.
   - Да, я бываю иногда строгая, даже излишне строгая, но это все из-за большой ответственности. Но мы же с вами всегда достигали определенного согласия, правда? - вопрошала Лактюшкина.
   Я согласно кивала, мол, правда, именно так все и было.
   - Лидочка Степановна, как хорошо, что вы всё так понимаете, и на меня хоть не сердитесь, ведь так? - беспокоилась Лактюшкина.
   Я не сердилась.
   - А Иван Аркадьевич, не разобравшись, обвинил меня, - горестно всхлипнула Лактюшкина, - Так кричал и ругался, вы даже не представляете!
   - Какой кошмар, - посочувствовала Лактюшкиной я, посмеиваясь в душе, - Мне так жаль, Феодосия Васильевна. Но что поделаешь, когда начальник мужчина, приходится терпеть и крики, и ругань.
   Мы еще немножко пообсуждали, как сложно бедным женщинам работать, когда начальник мужчина, и как хорошо, когда - своя, понимающая, женщина, и что нам, слабым женщинам, лучше держаться вместе, а потом я заторопилась работать. Мне надавали кучу копирок, Фуфлыгина и Базелюк выгребли у себя все, что было. Репетун приглашала заглянуть завтра, ей обещали какие-то очень модные помады и тени, к моему платью будет очень красиво и она мне отложит, но только чтоб я обязательно зашла, а если надо, то даже "Опиум" она мне достанет. Жердий обещала испечь булочек с корицей, которые я ну просто обязана попробовать и сказать ей (Жердий) свое личное мнение. Максимова на ухо шепнула, что готова дать мне почитать "Анжелику", у нее целых три книги из этой серии есть, но только, чтобы я вообще никому-никому не рассказывала, так как ей самой дали ненадолго, но для меня она с радостью поделится.
   Я соглашалась, обещала, благодарила.
   В общем, расстались мы взаимно довольными друг другом.
  
   Я была, в принципе, довольна.
   Худой мир всегда лучше хорошей войны. Особенно в офисе. По сути я всегда этим и руководствовалась еще там, в той жизни. Да, сейчас я могла унизить и добить Лактюшкину, раскатать ее гордость, и она бы молча проглотила любой мой наезд, и не посмела бы мне ответить. Но вот чего бы я этим добилась, кроме сиюминутного удовлетворения самолюбия? Получила бы за спиной обозленную бабу с большим опытом офисных интриг, которая будет постоянно гнусно гадить мне исподтишка, до тех пор, когда в один прекрасный день, не подставит меня окончательно. Тем более, что один раз у нее это уже получилось. Почти получилось.
   А если дожать Лактюшкину, чтобы она уволилась, то это еще более глупо - на ее место придет новая сотрудница, и начинай все заново. И не факт, что новая "лактюшкина" окажется лучше старой. А эту Лактюшкину я уже знаю. Знаю, чего от нее можно ожидать.
   Сейчас она схлопотала по полной и притихла, ко мне же испытывает своего рода если и не благодарность, то хотя бы признательность. Означает ли это, что она не будет гадить? Абсолютно нет. Будет, да еще как. Но не сейчас и не сильно. Кроме того, она меня прощупала и серьезным противником не считает. Все ее обиды направлены на Ивана Аркадьевича. Именно то, что мне сейчас нужно.
   Эх, люблю я чужими руками жар загребать!
  
  
   Вечером, после работы я стояла на кухне и жарила котлеты. Если завтра приедет комиссия и начнет проверять, то это затянется до самой ночи. Домой приду без сил. Поэтому решила наготовить сразу на два дня.
   Я скатала аккуратный шарик из говяжьего фарша, чуть сплюснула его и положила на сковородку, которая в ответ сердито зашкварчала, обдав ароматным паром. Чуть прикрутив конфорку, выглянула в окно: вроде послышался шум подъезжающего автомобиля (не хватало, чтобы очередные "родственники из деревни" приехали!).
   Действительно, во дворе стояла неизвестная "Волга". Я закрыла окно и вернулась к котлетам. Ну и ладно, вряд ли у кого-то из деревенских есть такая "Волга".
   Я как раз переворачивала первую партию на другую сторону, как раздался звонок в дверь. Таки ко мне!
   Осторожно, на цыпочках, подкравшись к двери, я посмотрела в глазок.
   - Лидия Степановна! - раздалось за дверью.
   Я распахнула дверь и обнаружила там Альберта. В руках он держал узел какого-то тряпья.
   - Принимайте гостей, - улыбнулся он. За его спиной стояла смущенная Римма Марковна.
   - Заходите! - обрадовалась я. - А я тут как раз котлеты жарю. Так что скоро поужинаем.
   - Котлеты я бы с радостью, - вздохнул Альберт, - но Иван Аркадьевич так делами загрузил, что вообще ничего не успеваю. Еще и время потерял, пока уговорил вашу родственницу ехать.
   С этими словами он внес узел в коридор и, кратко попрощавшись, отбыл.
   Римма Марковна растерянным сусликом мялась у двери и не знала, что делать дальше.
   - Римма Марковна, - улыбнулась я. - Проходите, пожалуйста. Я вам сейчас вашу комнату покажу.
   - У тебя, кажись, котлеты горят, Лида, - потянула носом воздух она.
   Я ойкнула и побежала спасать котлеты.
  
   С Риммой Марковной мы проговорили почти до полуночи. Мне удалось ее убедить пожить пока у меня. Я пообещала ей, что вскоре помогу вернуться обратно. Ее "историю" мы деликатно обходили в разговоре. Пока так.
   - Не хочу тебя стеснять, - переживала Римма Марковна, - ты одна, молодая, вот зачем тебе какую-то постороннюю старуху у себя селить?
   - Понимаете, Римма Марковна, - ответила я, - у меня тоже есть проблемы. Аж целых две: во-первых, меня достали родственники из деревни, которые едут и едут, и никак не получается их отвадить. Хамить и ругаться с ними не хочу - все-таки мои родители там в селе живут, и сестра.
   - Правильно, - согласилась соседка, - с людьми нельзя ругаться.
   - Поэтому вся надежда на вас, - продолжила я. - Вы человек опытный, может, что-то подскажите. Да и едут они, потому что я сама здесь живу, квартира огромная, одна комната всегда свободна. А если вы у меня поживете - то, может, и ездить перестанут.
   - Я помогу тебе их отвадить, - решительно сказала она и ее морщинистое лицо разгладилось, - а вторая проблема?
   - Я живу в двухкомнатной квартире одна, - вздохнула я, - в то время, как многодетные семьи ютятся в коммуналках...
   - Понятно, - кивнула Римма Марковна, - можешь не продолжать.
   - Поэтому вы немного поживете здесь и этим поможете мне, - заключила я, - а когда мои проблемы хоть немного разрулятся, я помогу вам вернуться обратно. Так что не переживайте и считайте это взаимовыгодным сотрудничеством.
   Римма Марковна успокоилась и согласилась помочь мне и немного пожить здесь. При этом, чтобы не чувствовать себя обузой, все домашние дела (уборку, готовку) она категорически решила взять на себя. А я, в свою очередь, позволила ей курить на балконе.
   Вот и прекрасно!
   Но я не озвучила Римме Марковне третью, главную, причину: с моей бывшей свекровью, дражайшей Элеонорой Рудольфовной, я так и не рассчиталась.
  
  
   Утром я прибежала на работу и сразу бросилась доделывать информацию с ответами на вопросы. А еще нужно успеть набросать по памяти рацпредложения до обеда, пока комиссия не приехала. Вставив листы в машинку, принялась набивать текст.
   Немного поработав, я попросила у Аллочки крем для рук, свой забыла дома (вчера проболтали с Риммой Марковной до ночи, я и собраться нормально не успела, а сегодня вообще чуть не проспала). А без крема для рук я не могу - привычка еще с прошлой жизни.
   Аллочка протянула невзрачный тюбик.
   - Но ты же всегда "Ланолиновым" пользовалась, - удивилась я (мне он тоже нравился).
   - Да ну его! - воскликнула Аллочка, - "Огуречный" - самый лучший! Вот, сама почитай.
   Она покопалась в недрах сумочки и протянула мне вчерашнюю газету. На последней странице в рубрике "Советы для женщин" была опубликована моя статья, подписанная псевдонимом, которую Аллочка жирно обвела красным карандашом.
   - Оказывается, он повышает упругость кожи и убирает тусклый цвет! - сообщила мне Аллочка, - и еще от него кожа обновляется. Представляешь? Сколько лет в магазинах видела - никогда его не брала. Кто ж знал, что он такой.
   - Но он же вонючий, - закинула удочку я.
   - Ты ничего не понимаешь! - парировала Аллочка и принялась с воодушевлением цитировать мою статью - Там есть активные вещества, они очень полезные, так что запах можно и потерпеть. Да и не особо он вонючий, скорее специфический запах. Зато какая польза!
   В общем, я поняла, что моя статья однозначно имеет успех. И, походу, я слегка перестаралась.
  
  
   Комиссия появилась после обеда.
   Она состояла из пяти человек. Председателем была Калерия Мироновна Иванова, ее замом - Василий Сергеевич Толстых (с ударением на последний слог).
   Калерия Мироновна была очень красивой видной женщиной за пятьдесят с хвостиком. Она носила дорогие импортные костюмы из хорошей ткани, любила массивные броши и отчаянно молодилась. При этом характер имела мерзкий. За эти полтора дня она выпила из меня и окружающих не один литр крови. Ее ненавидели и боялись. Один только Василий Сергеевич, пожалуй, относился к ее эмоциональным взрывам по-философски.
   Таких, как Калерия Мироновна, баб-стерв с демонстративно железными яйцами я никогда не понимала и не уважала. Ну рявкнешь ты, ну нагнешь ты коллегу, самоутвердишься, потешишь свое мелочное самолюбие. А дальше что? На каждую акулу есть акула побольше. А вот мирком, да тихим сапом - самое оно. И врагов явных нету и дела делаются в нужную тебе сторону.
   Иванова гоняла нас с документами, и эти полтора дня я не забуду никогда. Но все рано или поздно заканчивается. Во второй половине второго дня вызвали Ивана Аркадьевича. Продержали его за закрытыми дверями часа два, если не больше. Он вышел оттуда весь аж мокрый и раздраженный. Закурил прямо в коридоре, чего никогда себе не позволял.
   Следующей вызвали меня.
   Я вошла и предстала перед высокой комиссией.
   - Лидия Степановна, - деланно-доброжелательно обратилась ко мне председатель Иванова с лучезарной улыбкой анаконды. - Комиссия ознакомилась с документами, но тут у нас появился один интересненький вопрос - если все так идеально правильно, то почему же возник сигнал о том, что регулярную документацию Иван Аркадьевич не ведет как надо?
   - Все правильно, он и не ведет, - согласно кивнула я, пожав плечами.
   Василий Сергеевич с досадой крякнул, бросив укоризненный взгляд на меня. Калерия Мироновна радостно подобралась как питон перед прыжком:
   - Поясните нам, пожалуйста, - вкрадчивым тоном промурлыкала она, не сводя с меня немигающего взгляда.
   - А что пояснять, - прикинулась дурочкой я. - Он не ведет. Иван Аркадьевич - человек занятый, на нем, по сути, вся внутренняя работа депо. А по документации он говорит, что и как надо делать, а технически веду я. Вот и все.
   Василий Сергеевич сдавленно хрюкнул, а Иванова просипела что-то невразумительное.
   - Очевидно, неравнодушные граждане не знали этого, когда влезли в дела к Ивану Аркадьевичу, - с наивным видом продолжила развивать мысль я. - Поэтому у него ничего и не нашли, так как все бумаги находятся у меня...
  
  
   Комиссия отбыла, а на следующий день с утра у нас состоялся разговор.
   - Ишь, как придумала, вся документация у нее, - проворчал Иван Аркадьевич, тщетно пытаясь скрыть довольный вид, - мне Василий всё рассказал.
   - Главное, что проверка благополучно закончилась, - сказала я.
   - Ничего еще не закончилось, - вздохнул Иван Аркадьевич. - Попьют они еще крови. Не сейчас, конечно, но попьют.
   - Да это же не проблема, - ответила я. - Нужно только вовремя и правильно всю документацию вести и все.
   - Ну вот и будешь вести всю мою документацию, раз комиссии сказала, - хмыкнул Иван Аркадьевич. - Сама же и напросилась.
   - Иван Аркадьевич, - покачала головой я, - вот не надо сейчас все в одну кучу сваливать: одно дело помочь человеку, который помог в трудную минуту мне. Отблагодарить, так сказать. И совсем другое - тянуть на себе такой серьезный пласт работы постоянно.
   - Справишься, - отрубил Иван Аркадьевич.
   - Я-то справлюсь, - не стала скромничать я. - И хорошо справлюсь. Вот только зачем? Я - маленький человечек, конторщица с микроскопическим окладом. И свою работу на этот оклад я вполне вырабатываю. Так зачем мне взваливать на себя больше?
   - Повышение выпрашиваешь? - нахмурился Иван Аркадьевич. - А ты, оказывается, карьеристка, Лидия Степановна. А как же на благо Родины поработать? Ударный труд и все такое?
   - На благо Родины я готова поработать всегда, - радостно закивала я, - может, даже поднимать целину поеду. Или на Кудашхскую ГЭС махну. Или за туманом и за запахом тайги уеду... Там хоть романтика и цели возвышенные. А тут что? Ответственная работа и ранний геморрой?
   - Тьху ты! - рассердился Иван Аркадьевич. - Ну ты смотри на нее!
   Я безразлично пожала плечами.
   - Повысить тебя я сейчас не могу, - со вздохом, терпеливо начал перечислять Иван Аркадьевич, - корочек у тебя не хватает. Понимаешь? По партийной линии тем более не могу. Ты, кстати, заявление в Партию написала?
   Я кивнула.
   - А без корочек как? - задал риторический вопрос Иван Аркадьевич.
   Я опять пожала плечами.
   - Вот видишь! Сама же понимаешь, что ничего сейчас не получится. Поступай летом в институт на заочное, мы целевое направление дадим, более того, я переговорю с Демьянским, он проректором в инженерно-техническом работает, пусть поможет. А там закончишь и будем думать.
   - То есть пять лет я буду вести всю вашу документацию за так? - уточнила я, - прекрасно! Всегда об этом мечтала!
   - Должность у тебя останется пока та же, а оклад тебе будем выплачивать по верхней вилке. Плюс все премии в двойном размере, - пообещал Иван Аркадьевич, - Лида, ты за деньги вообще не беспокойся. Не обижу.
   - Тогда я согласна, - легко уступила я. - Вот только еще такой момент... документы-то у вас такие, что светить их не надо. И как я должна с ними работать, чтобы та же Лактюшкина или Жердий через плечо мне не заглядывали? На веревочке шторку вокруг стола натянуть?
   - В 21 сидеть и будешь, - отмахнулся Иван Аркадьевич. - Пока так. У нас второе здание строится, как сдадут, потом все вместе в отдельные кабинеты и переедем.
   На том и порешили.
  
  
   Новоселье прошло замечательно.
   Римма Марковна накрыла шикарный стол. Никогда бы не подумала, что из ограниченного набора продуктов можно столько всего интересного наготовить. Вечером пришли все соседи. Я еще думала пригласить Петрова, но Римма Марковна отговорила. Наверное, правильно.
   Культурно посидели, поболтали. На столе было шампанское и хороший коньяк. С Риммой Марковной все уже были знакомы (и когда только она успела?). Были тосты и здравницы, анекдоты и шутки.
   Римма Марковна скорефанилась с Норой Георгиевной и это был "ой".
   Иван Тимофеевич тихонько отозвал меня в сторону и уговорил писать заметки в женскую рубрику на постоянной основе. Плата, пусть и небольшая, зато стабильная. Я немножко посомневалась в своем журналистском таланте, поупиралась, но в результате дала себя уговорить. Иван Тимофеевич легко сломал все мои неубедительные доводы, получил внештатного корреспондента в моем лице и ушел, окрыленный. Обещал на следующей неделе показать, что там с оберткой для мыла получилось.
   Ах, да. На новоселье соседи совместно подарили мне ковер на стену. Бордовый, цветастый, с большими ромбами. Ковер, мать его!
  
  
   На работе все было тихо, спокойно. Иван Аркадьевич обещание сдержал и не обидел: по итогам проверки я получила большую премию в размере двух окладов.
   Сразу же после отъезда комиссии вернулась с больничного Щука. Мы столкнулись с ней в коридоре. Увидев меня, она дернулась, но отступать было некуда. Ее лицо пошло красными пятнами.
   - Здравствуйте, Капитолина Сидоровна, - серьезно-доброжелательно поздоровалась я, - а у нас хорошие новости, комиссия уехала и все нормально.
   Щука дернулась, но разговор поддержала:
   - Конкретные замечания есть?
   - Значительных нету. Все хорошо. Есть две небольшие рекомендации и одно мелкое замечание, но сами же понимаете, без этого нельзя.
   Щука понимала. Я вполне искренне поинтересовалась, как у нее здоровье. Она сперва искала в моих глазах насмешку, но не увидев подвоха, успокоилась и мы вполне миролюбиво поговорили.
   Очевидно, ей уже донесли, что Иван Аркадьевич ее хотел уволить, но я ее отстояла (разговор случился в кабинете N 21, а дверь я не закрыла).
   Нет, Щуку я не отдам! Она будет работать в депо "Монорельс" моей прямой начальницей ровно столько, сколько нужно мне, чтобы получить заветный диплом ВУЗа.
   А то ну уволят ее, и что дальше? Хорошо, если на ее место поставят высокомерную и глуповатую Гиржеву. А если, не дай бог, пришлют с другой области умного молодого профессионала? И тогда у меня будет два варианта - сидеть пожизненной конторщицей или ехать за туманами и за запахом тайги.
   Поэтому Щуку я буду держать "на крючке", сколько смогу. А ее тупые агрессивные закидоны мне до лампочки.
  
   В этот же день состоялся еще один разговор. С Алевтиной Никитичной.
   - Ты притворяешься, Лида. Ты совсем не такая, как кажешься, - без обиняков выдала она.
   - О чем вы? - я взглянула на нее по-новому.
   - Ты не такая, как кажешься, - повторила она и ее глаза сузились.
   - А какая?
   - Хитрая. Хитрая и расчетливая лиса, - прищурилась Алевтина Никитична.
   - Это плохо?
   - Если ты навредишь Ване, я тебя своими руками удушу, - хмуро пообещала она.
   - А если наоборот - помогу ему возвыситься, то что мне за это будет? - хмыкнула я.
   Алевтина Никитична ничего не ответила, посмотрела на меня долгим внимательным взглядом, развернулась и ушла.
   Я улыбнулась.
   Ну что же. Все получилось, как я и планировала. Иван Аркадьевич - суровый и жесткий человек со взрывным характером, которым особо не покомандуешь. Которого боятся. Но есть у него одна ахиллесова пята, о которой случайно проговорилась Алевтина Никитична, а потом он и сам подтвердил. Он сирота. Плюс голодное детдомовское детство. Поэтому и взял к себе "свою" Алевтину Никитичну, и держится ее, доверяет. Чтобы он стал доверять мне, - дурочке-конторщице, коих в депо "Монорельс" десятки, нужно было нечто, отчего его суровое сердце дрогнет. Поэтому я мелкими "нарушениями" провоцировала теток из конторы, которые возненавидели Лидочку и, думая, что она тютя безответная, помогли Щуке ее бортануть. О том, что я выполняю указания Ивана Аркадьевича, я не сказала им специально. Иван Аркадьевич, как бывший детдомовец всегда горой за "своих", и как только Лидочке удалось попасть в его круг "чуть поближе" - он бросился меня защищать и возвращать. Я немножко поупиралась, поприводила неубедительные доводы, и в обмен на возвращение Риммы Марковны, вернулась на работу. А Иван Аркадьевич чувствует теперь за меня ответственность.
   Я прекрасно знаю, что в это время женщине сделать нормальную карьеру с вертикальным взлетом по социальной лестнице практически невозможно. Если исключить Екатерину Фурцеву (да и то, все мы знаем, чем ее история закончилась), то женщин среди верхушки руководителей страны до 90-х годов и не было, рангом чуть пониже - были, но мало. Поэтому самой мне попасть наверх, даже с учетом современных знаний и навыков - малореально или придется затратить такие усилия, что шкурка выделки не стоит. А вот продвинуть обязанного тебе всем человека, который ледоколом пройдет все перипетии и потянет за собой "наверх" - легко. Вот только нужно покрепче привязать к себе. Он не должен подозревать меркантильность или корысти. Поэтому в Лидочкиных поступках были лишь показательная наивность и желание справедливости, что импонирует его мировоззрению.
  
   Вот и все.
   Всего за месяц у меня уже есть: свой отдельный кабинет, неплохая зарплата, перспектива карьерного роста, дополнительный независимый доход, личная свобода и двухкомнатная квартира.
   Итак, первый шаг сделан. А дальше посмотрим...
  
  

ЭПИЛОГ

  
   Я бежала по улице. Было тепло. Было 1 мая. И был парад.
   День международной солидарности трудящихся.
   Ровными колоннами рабочие шли по центральному проспекту города. Работницы текстильного цеха в алых косынках радостно махали высоким трибунам зажатыми в руках гвоздиками и тюльпанами. Рабочие тракторостроительного завода несли огромный транспарант, на котором было написано:

Да здравствует Первое мая!

   Реют поднятые над колоннами флаги и транспаранты.
   Рдеют алые флаги.
   Ровняют шаг демонстранты.
   Ударники колхоза "Красная Заря", крепкие, загорелые, с обветренными лицами горячо приветствуют Первомай: "Вперед, к победе коммунизма! Ура!" - несется над проспектом многоголосое приветствие.
   Студенты профтехучилища приветствуют Первомай.
   Школьники, комсомольцы, пионеры и октябрята приветствуют Первомай.
   Физкультурники приветствуют Первомай.
   - Ура, товарищи!
   - Да здравствует Первое мая!
   - В борьбе против империализма - за мир! За демократию! За социализм!
   Я смотрела и смотрела. Во все глаза. Смотрела на этих людей, на парад, на их безмятежную радость и на сердце становилось теплей. Инженеры и электросварщики, токари и швеи - эти люди жили здесь и сейчас. Эти люди жили как умели, жили по-всякому: счастливо или скучно, весело или уныло, богато или не очень, но, тем не менее все они, как один, все эти люди гордились своей Великой Страной. Страной Советов. Страной, которая через пару десятилетий необратимо изменится... и далеко не в самую лучшую сторону.
   - Ленин!
   - Партия!
   - Коммунизм!
   - Ура!
   Я остановилась рядом с молоденькой курносой женщиной с карапузом на руках. Малыш высоко держал флажок и был очень серьезен от возложенной на него миссии. Женщина вдруг засмеялась и крикнула: "Сережка, смотри, во-о-он твой папа идет. Помаши ему флажком!".
   И трехлетний Сережка, увидев в рядах передовиков производства своего отца, радостно махал ему алым флажком и белозубо смеялся. И женщина смеялась вместе с ним.
   А трудовой народ радостно шел вперед. На штурм новых рубежей.
   - Да здравствует Первое мая! Ура, товарищи!
   А над парадом, над людьми, над всей великой советской страной безмятежно светило майское солнце.
  
   Наша колонна была одной из первых, работники депо "Монорельс" красиво дошли до финальной линии и теперь я была на весь день свободна. И абсолютно счастлива. Парад был в разгаре. Ну, а я торопилась домой: Римма Марковна на парад не пошла, специально осталась дома, - она готовила какую-то невероятно вкуснейшую шарлотку, и, кроме того, собиралась поразить особой "рыбой фиш" по старинному прабабушкиному рецепту. В гости на праздничный обед обещали прийти Нора Георгиевна и Иван Тимофеевич с супругой.
   Мне было строго велено купить свежего хлеба и на обед не опаздывать.
   Я заскочила в "Хлебный". Очередь небольшая, человек пять. От нечего делать я принялась рассматривать нарядно одетых людей, вдыхая вкусные запахи свежей выпечки. И тут мой взгляд наткнулся на знакомое лицо. Она тоже меня узнала, поздоровалась.
   - Здравствуйте, Марья Ивановна, - в ответ улыбнулась ей я. - Я на днях зайду к вам свидетельство забрать, мне восстанавливают паспорт и нужно еще штамп поставить.
   - Какое свидетельство? - явно удивилась она.
   - Ну, как это какое? - улыбка сбежала с моего лица. - мы же с супругом заявление на развод подали. Месяц назад. Фамилия - Горшковы.
   - Это я знаю, - растерялась Марья Ивановна. - Но ведь ваш супруг забрал заявление... пару дней назад. Сказал, что вы передумали...
  

КОНЕЦ первой книги

  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 7.25*384  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"