Если бы графа фон Эшера попросили рассказать что-нибудь о себе, он скорее всего попытался бы отшутиться и скромно промолчал бы, отведя взгляд в сторону, в поиске предмета или персоны, способной натолкнуть его на перемену темы. Но тут же внезапно добавил:
- Вы точно не поверите в эту историю, господин баронет. Я не буду вас за это винить. Если бы кто-то рассказал нечто подобное мне, я бы ни за что не поверил. Но к сожалению я знаю, что это правда, потому что всё это приключилось со мной.
Тогда, в ярко освещенной пламенем газовых рожков гостиной Вэрни Вендалла ни Я, ни Трисси, ни кто либо другой из нашей компании и в кошмарном сне, навеянном чтением мистических историй на кладбище, представить не мог, что именно он подразумевал за этой интригующе-зловещей фразой.
Наше знакомство началось довольно неприятным образом и одному Богу известно, как оно сложилось бы дальше - и продлилось ли вообще, поскольку в тот момент я был готов отказать этому нахальному типу от дома и спустить с каменной лестницы, сбегавшей с Виа-Флорес к морю, если бы не череда странных событий, последовавшая за тем солнечным августовским днём.
Он уже несколько раз появлялся недалеко от места нашего расположения, среди одичавших апельсинов у хижины рыбака-корсиканца, довольно неприятного типа, откуда открывался чудесный вид для маринских этюдов и был неплохой пляж, где мы с сестрой и располагались в предполуденные часы. Пока Трисси.. кхм, простите, леди Патрисия Вогэн позволяла себе искупаться в море и позагорать вдали от любопытных, способных быстро разразиться потоком возмущения по поводу ее неподобающего вида (а может скрывая очевидную похоть и/или зависть ее фигуре), я сосредоточенно работал, делая необходимые зарисовки и цветовые наброски. Странный человек, высокий, плечистый в несколько несезонным глухом дорожном сюртуке, и совершенно нелепым ситцевым шейным платком вроде тех, что носят арабы, стоял у кромки самшитовой рощи, вглядываясь в морскую гладь. Затем он внезапно срывался с места и шел широкими шагами вдоль берега, обычно по направлению Сан-Ремо, в противную от нас сторону. Однако в тот день граф Эшер почему то пошел навстречу нам, - с хищным клацканием грызя трубку и время от времени поправляя свою шляпу от шальных порывов ветра.
Вынужден признать, что я, двадцатипятилетний обалдуй, Джордж Вогэн , 6-й баронет Кастингхэм, как глупый мальчишка всё еще восторгаюсь средневековой романтикой, образом рыцарства как чего-то волшебного и преисполненного благородства, верности, любви и чести — той патетики, которой так не хватает порой в реальной жизни, и которая служит для меня благословенным неисчерпаемым источником вдохновения. В детстве, когда дядя Артур читал нам древние саги и средневековые рыцарские баллады, устраивая для нас целое представление, у меня возникла глупая привычка декламировать стихи, что очень забавляло и развлекало Трисси - она прозвала меня трубадуром. Возможно столь романтическому восприятию и блужданию в иллюзиях способствовала та невеселая обстановка, в которой мне и моим сестрам пришлось расти.
Я позволил себе так подробно растечься словом о своих недостойных мечтаниях юности и "ужасных превратностях судьбы" валлийских сквайров лишь для того, чтобы читатель мог ясней представить, в какой ситуации и с каким наивным и экзальтированным юнцом пришлось столкнуться этому человеку, шедшему по податливому песку куда-то, погруженный в тяжелые раздумья.
Работая над эскизом картины, я увлекся на столько, что вновь принялся нараспев читать "Песнь Джазиры", нашу любимую с сестрой "Погоню за Солнцем", попутно выводя на "пустом" холме с краю панорамы груду руин, еще не определившись какую именно форму им придать:
- Я улетаю прочь…
Мчусь ветром всюду…
Ведь за солнцем я в погоне…
Взмываю вверх сквозь ночь,
Мысленно идя по кругу,
Над землёй плывя в покое…
Неожиданно меня окликнул голос, но это был не задорный звонкий колокольчик царственной и одновременно так очаровательно-стеснительной Трисси, часто подпевавшей мне бельканто, а чей то незнакомый мощный баритон, на мгновение показавшийся мне ухнувшим пушечным залпом басом.
- Спуститесь с небес на землю, сэр, - слух полосонул немецкий акцент, - Открытый разумом увидит, но лишь твердо стоящий дойдет, - поравнявшись с моим мольбертом, он внезапно пнул с плохо скрываемым раздражением песочный нанос, в котором увяз его сапог, - Галлюцинации Армина фон Эшера не стоят того, чтобы драть глотку.
Суровый тон и хмурый вид этого господина, который без ошибки угадал столь малоизвестное произведение поразил меня, что я поначалу не нашелся что ему сказать и даже выронил кисть. Сестра не могла слышать его из-за шумного наката прибоя, стала распеваться - она находила пение полезной тренировкой легких и связок, выскальзывая из ласковой водной глади на отяжелелый берег, выводя с легким прононсом переход:
- Взмываю вверх сквозь ночь,
Мысленно идя по кругу,
Над землёй плывя в покое…
Мужчина хотел что то сказать, но осекся на полуслове и обернулся на звук ее голоса. Лишь я в тот момент видел его лицо, выглядывавшее между полем шляпы, щетинистыми усами с бородой и мотком платка, - в долю секунды на нем пронеслись отражения целого каскада эмоций - удивления, недоумения, позабытого мальчишеского восторга, придавшие суровому незнакомцу человеческий вид. Трисси вышла на берег, поправляя длинные спутанные волосы, в слепую ища полотенце, оставленное на высоком от набегающих волн камне. Выйдя из оцепенения, незнакомец взял тряпку и протянул ей, вежливо и очень мягко сказал:
- Вы вероятно ищите это, сударыня.
Последовала сцена, в которой не понятно кто из нас троих был больше сконфужен. Трисси машинально вскрикнула и, прикрывшись полотенцем, начала смеяться. Господин внезапно нахлобучил шляпу и, развернувшись, спешными шагами заторопился к каменной лестнице.
- Какой забавный тип, - усмехнулась сестра, оттирая краем полотенца свои волосы от корней до кончиков, провожая человека взглядом, - Откуда он взялся? только я плыла к берегу, Ты был один, маленький трубадур. И тут как из под земли вырос!
- Понятия не имею, я даже не заметил, как он подошел.... - проговорил я, стараясь собраться с мыслями, как неожиданно сознание какой то вопиющей Какой грубиян! Мало того что наорал, песнь фон Эшера ему не нравиться, да еще на Тебя пялился. Откуда только берутся такие...
- А по моему он просто стеснительный, - хмыкнув, стала отлеплять мокрую ткань купального костюма от плеча улыбнулась сестра.
Всё произошло так быстро, что я начал думать, что виденный мной человек был полуденным миражом, являющимся перегревшимся на солнце. Однако сестра, не прекращая надо мной подтрунивать по поводу моих измышлений и досадований, видела его тоже. Значит определенно не галлюцинация. Но откуда же он знает "Песнь Джазиры"?
Это копание до истины могло бы продолжаться бесконечно и обеспечило бы мне бессонную ночь, если бы тем же вечером мы не столкнулись с этим странным человеком на приеме у Вэрни Вендалла, который нас и представил. По совершению этого обряда, 24-й граф Альдорнский Рейнхард фон Эшер принес свои извинения за случившееся утром, сказав, что опаздывал на чрезвычайно важную встречу, и влажный песок, проваливающийся под ногами, до такой степени разогрел в нем раздражение, что скрыть его ему не удалось. Трисси, собиравшаяся вернуть Венделлу занятую книгу, которую держала в руках, ненавязчиво поинтересовалась, чем же его так раздражает в очаровательной средневековой сказке, он внезапно загорелся странным бесовским огоньком. Глядя ей в глаза он выдал тираду:
- Сударыня, я не привык гордиться подвигами своих предков, предпочитая своими делами доказывать право быть достойным Их Имени. И помня о той цене, которую они заплатили за освобождение Святынь, я с горечью понимаю тщетность и слабость моих усилий.... Минули славные годы, когда фамилия Эшеров была синонимом рыцарства в его лучших качествах. Уже не вериться, что созданный и выпестованный ими Тевтонский орден почти 230 лет удерживал последние форпосты на Левантском берегу, пока Сулейман Великолепный не стер Акру с лица земли, вынудив их навсегда покинуть эту землю вместе с госпитальерами. Канули в лету дни осад Вены 1529-го и 1683 годов, когда орден собирал под своими черными крестами Имперскую Армию и столь ненавистный габсбургским казначеям "бесполезный" имперский флот, до последней капли крови дравшиеся против полчищ мусульман. Теперь... Лишь поросшие лианами и сорной травой развалины крепостей напоминают об их мимолетном владычестве в Венесуэле, отданной Карлом V в оплату своих некончающихся долгов перед рыцарями. Времена менялись - кентерберийцы-мерсеры выродились в натуральных торгашей шёлком, госпитальеры стали полууголовными наёмниками Венеции и Савойи, приходилось меняться и тевтонцам. Рыцарь становится или бандитом, или торгашом, или сумасшедшим, - он горько вздохнул, - Реформация, Шведское, а затем и Прусское великодержавие, наконец Французская революция молнией своего "гениального детища" Наполеона поразили и разрушили всё что служило пристанищем ордену - ослабла и уткнулась в Центральную Европу мощь Габсбургов, не властных над северо-восточной и северо-западной Германией. Исчезли секуляризированные земли Ордена от Хольстейна до Эстляндии. Рассыпалась под ударами шведов Ганза, для которой орден был щитом и мечом. Следом за злыми ветрами Тридцатилетней войны появились, хоть и не мгновенно, постоянные армии и все меньше князьков предпочитали платить профессионалам за свой покой. Испанские Габсбурги вымерли и вместе с ними оборвалась и привилегия на расселение немецких колонистов в Америке. Туда вместо них растеклись гонимые гугеноты и всякий сброд, искавший спасения если не в охочей до иностранцев петровской России, то на андских склонах Вице-королевств Перу и генерал-капитанства Чили. В лихие годы Революции с карты Западной и Южной Германии как то незаметно исчезли церковные княжества, видевшие в нем своего заступника. Гибель старого графа Готфрида - моего прадеда - лишила командира 35.000 собранных наемников. Они разбежались под Аустерлицем, не выдержав натиска французов. Как и Священная Империя, Тевтонский орден стал ветхим реликтом, которые унесло из сознания ветром времени. И только Эшеры остались. Как сорная трава...
Он умолк и вручил сестре оброненную ею книгу мистера Лоуренса Канинга "История Рыцарства до наших дней".
- Я прихожусь внучатым племянником Арниму фон Эшеру в 24 колене. Этот человек погиб, заблудившись между призрачными мирами, открытыми ему наркотическим дурманом, в которые его мятежная душа попала, жаждя познания. Он был наказан за слепое любопытство и самонадеянность, которые хотят достигнуть знаний, доступных лишь существам высшего порядка, и достигает лишь безумной гордыни, не замечая, что удел человека — быть смиренным и неведущим. Ибо все знать - ничего не уметь...