Аннотация: Альтернативная история. Что было бы если... в данном случае, если бы Ливонская война протекала для России более успешно.
Предисловие
В мае 1558 года Россия в отместку за обстрел ливонцами во время перемирия Ивангорода возобновила боевые действия против Ливонии. Наступление русских войск проходило весьма успешно. За весну-лето 1558 года без серьезного сопротивления были захвачены Ругодив (Нарва), Юрьев (Дерпт) и еще около 20 городов северо-восточной Ливонии, в результате чего Орден находился на грани краха. Ливонское рыцарство уже давно утратило боевой дух, предпочитая мирские удовольствия тяготам военного дела. Состоящие из наемников гарнизоны крепостей тоже не проявляли стойкости и часто бросали вверенные им укрепления при появлении только слухов о приближении ''Московита''. Казалось победа так близка. Татарский набег в январе 1558 года был успешно отражен. Священная Римская империя, ''имперским леном'' которой официально числилась Ливония, хотя и кипела страстями, но дальше разговоров и, в крайнем случае, субсидий дело не заходило. Швеция, после нанесенного ей русскими поражения в войне 1554-1557 годов, вступать в новый конфликт с Москвой не только не стремилась, но и помогала русским бороться с ревельскими каперами. Даже польский король Сигизмунд II Август, менее всего заинтересованный в захвате русскими Прибалтики, на тот момент не горел желанием заступаться за Ливонию и тем более воевать из-за нее с Россией. Русским войскам оставалось сделать последний натиск, который окончательно сокрушил бы Орден, и отдал бы во власть Москвы крупный кусок побережья Балтийского моря. Но... в самый разгар успехов русское наступление было резко остановлено. Не был даже занят брошенный орденским гарнизоном Вайсенштейн. И дальнейшие действия русской армии в 1558 году ограничивались простыми набегами вглубь ливонской территории. В результате, воспользовавшись представленной передышкой, ливонцы набрали новую армию и перешли в контрнаступление. И хотя оно закончилось для них крайне неудачно, но они выиграли главное - время. В результате этого России, впоследствии, пришлось сражаться не только против Ливонии, но и Польско-Литовского государства, Швеции, Крыма, Турции и даже Трансильвании, что привело к затягиванию войны на четверть века и потери русскими Прибалтики, вопрос о принадлежности которой удалось решить в благожелательном для России ключе только спустя столетие.
Причина этого "стоп-приказа" - группе сторонников переориентации русской экспансии на юг (А. Адашев, Сильвестр, Д. Курлятеев) удалось уговорить царя "еже бы не ходить бранию" и вновь повернуть против Крыма. Для чего и понадобилось останавливать русские войска в Ливонии. (Как писал Б. Флоря: "Однако с января 1558 года наступление на Крым с нескольких направлений возобновилось с еще большим размахом... . Этими соображениями определялся избранный русским правительством метод действий: с одной стороны, следовало предпринимать военные походы в Ливонию, чтобы заставить магистра явиться в Москву, с другой стороны, следовало все время демонстрировать свою готовность к мирным переговорам, чтобы ливонские власти искали решения своих проблем именно в Москве. Поэтому военные действия в Ливонии, возобновившиеся весной 1558 г., неоднократно прерывались, а воеводы русских полков направляли ливонским властям грамоты с предложением прислать в Москву послов для заключения мира").
Результаты подобной политики А. Адашева оказались весьма печальны - и Крым не удалось завоевать и в Ливонии упустили благоприятный момент. А ведь был в истории начального периода Ливонской войны случай, который мог бы, на мой взгляд, кардинально изменить ход дальнейших событий. В начале августа 1558 года у Валки русские войска разгромили арьергард ливонской армии и во время боя чуть было не захватили Готхарда Кетлера, которому однако буквально чудом удалось избежать пленения. А ведь попади он в руки русских войск, история государства Российского, по моему мнению, могла бы коренным образом измениться. Ведь в этом случае, помимо потери "литовской партией" в Ливонии своего лидера и как следствие значительного уменьшения ее влияния, стало бы достоянием гласности то, что ливонцы вместо предполагаемого замирения с Россией ведут в это время переговоры о протекторате с Литвой и Польшей. После чего можно уверенно предполагать, что полученная информация приведет к изменению позиции Ивана IV в Ливонском вопросе. В результате удар по Крыму скорее всего был бы отложен и все свои силы царь направил бы на завершениеЛивонской компании, из-за чего русская история могла бы пойти совершенно иным путем. Ведь продолжи в 1558 году русские войска свое наступление, Орден был бы гарантировано сокрушен, что:
Во-первых, завершало бы конфликт еще до того, как соседние государства "раскачаются" для вмешательства, что позволит России избежать долгой войны, имевшей для страны столь катастрофические последствия. Что, в свою очередь, даст возможность лучше организовать оборону южных рубежей, тем самым снизив колличество татарских набегов и получив возможность более интенсивно осваивать южные земли.
Во-вторых, отдавало в русские руки порты на Балтике, что позволяло вести прямую, без посредников, торговлю с европейскими странами, приводя к тому, что, торговая прибыль оседала бы в кошельках русских, а не шведских, ливонских или польских купцов, а торговые пошлины шли бы в русскую, а не шведскую или польскую казну. И уже в XVI века Россия вновь имела бы свои торговый и военный флоты, что в перспективеоткрывает совершенно новые возможности для русской торговли и экспансии.
В-третьих, наличие возможности "прямого торга" с европейскими странами делает русское правительство менее заинтересованным в английской торговле, что со временем гарантировано приведет к отмене привилегий английских купцов, что, в свою очередь, с одной стороны значительно пополнит русскую казну - по данным Н. Карамзина, на сумму около 30 тыс. фунтов стерлингов в год (для сравнения - в середине XVII в. англичанин имевший состояние в 40 фунтов стерлингов считался уже богачом и удостаивался рыцарского звания).
В-четвертых, отсутствие затяжной и тяжелой войны приведет к тому, что не будет таких ее отрицательных явлений, как голод, повальное разорение крестьянского и дворянского сословий, массовое бегство "тяглого" населения на окраины, что в последствии привело к административному закреплению крестьян к земле и появлению т.н. крепостного права.
В-пятых, в сложившейся ситуации совершенно иную судьбу может иметь сватовство Ивана IV к сестре польского короля. В реальной истории, после кончины летом 1560 г. своей жены Анастасии, царь просил руки Екатерины Ягеллон. Сам Сигизмунд II был не против этого брака, но, к сожалению, стороны не сошлись в цене (в основном из-за Ливонии) и планируемый брачный союз не состоялся. Но тут, скорее всего, будет иначе и Екатерина станет женой Ивана IV. Соответственно, это сильно повысит шансы русского царя на выборах короля Польско-Литовского государства после смерти Сигизмунда II в 1572 г., что делает вполне реальной популярную в те времена идею объединения России, Польши и Литвы в единое славянское государство.
Итак, как это было бы:
Часть I
В начале славных дел
В начале марта 1558 года состоялось экстренное заседание ливонского сейма (ландага) в Кеси (Вендене), на котором после долгих и яростных споров, под угрозой нового русского вторжения, было принято решение собрать требуемые русским царем 60 тыс. марок "юрьевской дани". Но в том же месяце произошло событие в корне изменившее ход дальнейших событий. Нарвский фогт Эрнст фон Шленненберг приказал обстрелять русскую крепость Ивангород. Взбешенный этим вероломством Иван IV принял решение о возобновлении войны с Ливонией, добавив к своим условиям еще и требование уступки Ругодива (Нарвы). В апреле 1558 г. стоявший в Изборске отряд князя Темкина вторгся в окрестности города Валка, где разбив ливонский отряд захватил четыре пушки, сжег имения и села вокруг города, а затем вернулся в Изборск. Примерно в это же время ивангородцы подвергли Ругодив массированному артиллерийскому огню, из-за которого 11 мая в городе вспыхнул сильный пожар. Воспользовавшись оказией русские пошли на штурм и после короткого боя овладели городом, гарнизон которого запершись в цитадели сдался на следующий день выговорив себе право свободного выхода. После чего 1,5-тысячный русский отряд во главе с Алексеем Басмановым, выступив из захваченного Ругодива, 25 мая осадил Сыренск (Нейшлот), который сдался 6 июня. Комендант крепости был отпущен "с немногими людьми", без оружия. Жители города и уезда признали себя подданными русского русского царя. Видя судьбу Сыренска, соседний город Ракобор (Везенберг) сдался добровольно, присягнув Ивану IV.
Тем временем, в конце мая 1558 года закончилось сосредоточение в Пскове 40-тысячной русской армии во главе с князем Петром Шуйским, которая 6 июня 1558 г. осадила Новгородок (Нейгаузен), защищаемый гарнизоном из двухсот человек под командованием Укскиля фон Паденорма. Несмотря на малочисленность, защитники Новгородка стойко сопротивлялись почти месяц, пока 30 июня 1558 года не были вынуждены сдаться.
В это же время, 8-тысячный отряд магистра ордена Вильгельма Фюрстенберга и Германа Вейланда, епископа дерптского, стояли возле города Кирьепига (Киремпе), в 30 верстах от Новгородка, однако так и не пришли на помощь, не решаясь напасть на русское войско. Узнав о падении крепости, они подожгли свой лагерь и поспешили отступить: магистр к Валке, епископ в Юрьев (Дерпт). Но организованная Шуйским погоня настигла магистра у Валки, где был уничтожен арьергард орденской армии, захвачен обоз и взят в плен динабургский комтур Готхард Кетлер. Его пленение привело к важным последствиям. На допросе от него стало известно о том, что Орден отнюдь не собирается сдаваться Москве, а вместо этого начаты переговоры с Литвой о переходе Ливонии под защиту Великого княжества. Данная информация заставила русское командование пересмотреть свои дальнейшие планы, поскольку из полученных сведений стало ясно что одной демонстрацией силы, как до этого рассчитывали, не обойтись. Развертывание войск против Крыма было приостановлено, и в Ливонию были посланы подкрепления с наказом усилить натиск на Орден, в котором в это время произошли серьезные изменения. После поражения под Валкой капитул Ордена пришел к выводу о неспособности магистра Фюрстенберга к дальнейшему руководству и принял решение назначить ему коадъютора (заместителя), на должность которого был выбран Филипп фон Белль (в реальной истории им стал Готхард Кетлер), что, в свою очередь, привело к прекращению переговоров между Ливонией и Литвой, поскольку Белль, полагавший что предполагаемый Вильно союз приведет только к покорению Ливонии южным соседом, был яростным противником соглашения с Великим княжеством Литовским.
11 июля 1558 года русские войска, заняв Костер и Курславль, подошли к Юрьеву. Поначалу местное земское рыцарство собралось было по призыву епископа, как своего ленного владыки; но когда русское войско приблизилось, большая часть рыцарей покинула горожан и бежала в западные области, оставив защиту Юрьева на 2-х тысячный гарнизон из немецких наемников. Кроме того, в городе поднялась распря между католиками и протестантами, которые в этот критический момент посчитали взаимные разборки более важным делом нежели защита своего города. В результате не видя смысла в дальнейшей борьбе, после недельного сопротивления, 18 июля 1558 года Юрьев капитулировал, что вызвало панику по всей Ливонии. Многие гарнизоны покинули свои замки без боя, только при появлении слухов о приближении русских. Используя сложившуюся ситуацию П. Шуйский разделил свое войско на три отряда. Северный отряд (3 тыс. чел.) во главе с Василием Серебрянным двинулся на север, где заняв брошенный ливонским гарнизоном Белокаменск (Вайсенштейн) и оставив в нем русский гарнизон, повернул на юго-запад, имея задачей отрезать Вильян от приморской крепости Гапсаль. Основной отряд (25 тыс. чел.) во главе с самим Шуйским двинулся напрямую к Вильяну. А южный отряд (12 тыс. чел.) возглавляемый Андреем Курбским направился к Тарвасу (Тарваст), на пути к которому 2 августа 1558 года его, расположившуюся на отдых неподалеку от Эрмеса, рать внезапно атаковал 2-тысячный ливонский отряд во главе с ландмаршалом Гаспаром фон Мюнстером. Но эффект внезапности не смог компенсировать превалирующую численность русских, в результате ливонцы были разгромлены, а сам Мюнстер попал в плен. Одновременно с этим, пришли известия, что прикрывавший южный фланг русской армии изборский отряд захватил Алист (Мариенбург) и устремился на юг, в сторону Западной Двины.
Узнав о разгроме под Эрмесом и падении Алиста находившийся в Тарвасе, где он набирал новую армию, магистр Фюрстенберг приказал собранным отрядам, под командованием коадъютора Филиппа фон Белля, срочно отступать к Владимирцу (Вольмару), а сам отправился в Вильян, откуда планировал эвакуировать орденскую казну и артиллерию в Гапсаль. Но из этих планов ничего не вышло. Князь Серебрянный успел отрезать город от побережья, в результате Фюрстенберг оказался заперт с небольшим (300 чел.) отрядом в Вильяне, осадив который, армия Шуйского подвергла его трехнедельному непрерывному орудийному обстрелу, в следствии чего 30 августа 1558 года оборонявшие город наемные солдаты, не смотря на уговоры Фюрстенберга, сдали город вместе с магистром русским, что фактически уничтожило единое Ливонское государство, которое стало разваливаться прямо на глазах. Почин положил эзель-викский епископ, который после падения Вильяна вступил в переговоры с Данией о продаже ей земель своего епископства. Отпала и Колывань (Ревель), чьи городские окрестности уже разоряли русские отряды Алексея Басманова, и магистрат которой обратился с просьбой о помощи к Дании и Швеции.
На юге положение Ливонии было не лучше. 11 августа 1558 года русские войска захватили Невгин (Динабург). Рижский архиепископ Вильгельм после пленения Фюрстенберга фактически отложился от Ордена, отказавшись признать избрание новым магистром Филиппа фон Белля, который пытался собрать воедино силы Ордена, но был разбит под Владимирцем Андреем Курбским, который после занятия Тарваса, преследовал отходящие на юг орденские силы. Но от окончательного разгрома Орден спасло дальнейшее поведение Курбского - разбив ливонцев он однако не стал продолжать преследование и захватывать готовую было сдаться Кесь, а заняв Владимирец, остановил войска. И это была не единственная возникшая странность в поведении русских войск. Так, воевавший в Эстляндии Басманов, не смотря на свои многочисленные просьбы, так и не получил подкрепления своему отряду, с получением которого он мог бы в это время легко захватить Колывань (на тот момент не имевшую серьезных укреплений). В результате чего ему пришлось, укрепившись в Ракоборе, перейти к оборонеограничив свою деятельность набегами на незанятую русскими территорию.
В результате этого, с наступлением осени русское наступление стало терять темп, тем более, что русским командованием были получены сведения о готовящемся крымском походе на русские окраины, из-за чего подготовленный военный резерв был направлен на южную границу, перекрыть путь татарам. Поэтому, после захвата Вильяна Шуйский прекратил активные боевые действия и только отряд князя Серебрянного, заняв Пернов, направился на север, с намерением овладеть Гапсалью. Но встретившись с превосходящими силами эзельского епископа был вынужден повернуть назад.
Но ожидаемое нападение татар не состоялось (узнав о концентрации на южной границе русской рати крымский хан отменил набег), и осенью 1558 г. Иван IV стал готовить новый, зимний поход на Ливонию. Сложившаяся обстановка явно указывала как первоочередную задачу захват южной части Ливонии, поскольку в Эстляндии, после того, как шведский и датский короли отказали Колывани и епископству Эзель-Вик в помощи против русских, предоставленные сами себе земли могли и подождать. Зато, несколько больше проблем доставляло Польско-Литовское государство. Многие поляки кипели возмущением и требовали немедленно начать войну против "московитов". Но наталкивались на жесткое сопротивление как внутри Польши (где было немало немало противников войны с Россией), так и в Великом княжестве Литовском, где местная знать хорошо знала, что поляки будут воевать с Россией "до последнего литвинского солдата", и потому не горела желанием ссорится с русскими, в чем их поддерживал и король Сигизмунд II, тоже не желавший развязывать конфликт. Но, с другой стороны, тех же литовских землевладельцев привлекала возможность установлениясвоего контроля над Ригой - портом, через который шел основной товарооборот Великого княжества Литовского с европейскими странами. И это тоже надо было учитывать. Поэтому в начале декабря 1558 года, захватив Влех (Мариенгаузен), 60-тысячное русское войско тремя колонами устремилась в сторону Западной Двины. Первая колонна (25 тыс. чел.), на которую возлагалась задача главного удара, под командованием А. Курбского выступила из Владимирца, имея целью захват Кеси и продвижение к устью Западной Двины. Средняя колонна (19 тыс. чел.), под командованием Василия Серебрянного, двигалась по направлению к Риге. И разгромив 17 декабря 1558 года в районе города Тирзен войско рижского архиепископа, Серебрянный беспрепятственно дошел до самой Риги, где простояв три дня и спалив в устье реки рижский флот, но не имея тяжелой артиллерии и не дождавшись подхода войска Андрея Курбского, застрявшего под Кесью, повернул назад. Третья колонна (15 тыс. чел.), под командованием Ивана Шереметьева, в начале направилась на юг заняв Лужу (Лудзен) и Режицу, соединилась в Невгине с изборским отрядом, после чего захватив Герсик (Крейцбург), вынуждено изменила свой маршрут, и вместо запланированного движения на Ригу, повернула в сторону Кеси, на помощь осаждавшему орденскую столицу Курбскому.
Поторапливаемые приказами из Москвы русские войска спешили, и к этому были вполне объективные причины. Еще в феврале 1558 года для возобновления переговоров в Литву был послан Роман Олферьев, который должен был поднять вопрос о заключении "вечного мира" между Россией и Великим княжеством, на условиях "как меж государей ныне пописаны перемирные", означавшие, что русское правительство в обмен на мир готово на неопределенно долгий срок отказаться от претензий на "государевы отчины" - земли Малой, Белой и Червонной Руси.
Русская инициатива встретила в Литве, которая только что пострадала от крымского набега, самый благоприятный отклик. Предложения Москвы горячо поддержали такие влиятельные магнаты как Константин Острожский и Стефан Збаражский, предложившие не только заключить мир, но и расширить его до военного союза, с целью поддержки русским планам покорения Крыма. Но спустя год ситуация, в связи с состоявшимся литовско-турецким мирным соглашением, резко изменилась и прибывшее в марте 1559 года в Москву посольство Великого княжества Литовского неожиданно жестко отклонили не только русские условия "вечного мира", но и русский проект антитурецкого союза. И вместо этого, во время начавшихся переговоров, литовские послы не особенно стесняясь намекнули, что было бы неплохо, ради установления добрососедских отношений, поступиться в пользу Вильно частью Ливонии. Подобный поворот не очень-то устраивал русское правительство, но и ссорится в Великим княжеством Литовским никто не хотел, поэтому послам не стали давать отказ в их притязаниях, но предложили провести раздел земель по принципу: кто чем владеет. Проще говоря, русские предложили литвинам самим захватить интересующие их земли у Ордена. Нельзя сказать, что такая постановка вопроса очень уж понравилась литвинам. Их претензии, традиционно, распространялись не только на Ливонию, но и на Смоленск и Северские земли. На что русские в ответ, также традиционно, требовали Полоцк, Витебск, Гомель и Киев. В конце концов в Великом княжестве Литовском были вынуждены согласиться с русскими предложениями и весной 1559 года великий гетман Великого княжества Литовского Николай Радзивилл- Рыжий и польный гетман Григорий Ходкевич, собрав 2,5 тыс. солдат, двинулись к Риге, занимая ливонские замки по левобережью Западной Двины, но были вынуждены задержаться под Куконосом (Кокенгузен), гарнизон которого во главе с коадъютором рижского архиепископа Криштофом Мекленбургским оказал им серьезное сопротивление, остановив дальнейшее движение литвинов. Поняв, что столь малыми силами с Ливонией не справиться Сигизмунд II Август объявил сбор войска, но тут проявились недостатки в военной организации Великого княжества Литовского. Как и в России, в Литве главной военной силой было шляхетское ополчение. Существовали государственные акты, подобные соответствующим русским законам, которые устанавливали, сколько воинов следует выставит с определенного количества хозяйств "дымов" и какие наказания ожидают тех, кто не явится на службу. Однако с расширением прав и привилегий знати, изменением его образа жизни все эти установления перестали строго соблюдаться. Превратившись, подобно ленникам Ливонского ордена, в сельских хозяев, которым вывоз хлеба в страны Западной Европы обеспечивал сравнительно высокий уровень жизни, литовские шляхтичи вовсю старались уклониться от тяжелой и опасной военной службы, а выборные представители дворянства, в руки которых постепенно переходила власть на местах, не желали налагать наказания на своих собратьев и старались скрывать их провинности перед государством. В результате чего, с трудом доведя свое войско до 4 тыс. человек, Г. Ходкевич снял осаду с Куконоса и направился в Курземье, невольно оказав этим услугу Курбскому, который взяв после долгой осады, в марте 1559 г. Кесь, стал продвигаться к Риге. Магистр Белль (собравший к этому времени 10-тысячную армию) попытался остановить русских и внезапно, "изгоном", напал на русское войско, но будучи отбит ушел за Двину, где столкнулся уже с Ходкевичем, результатом чего стало сражение, позже названное ''Курземской битвой''. Имея 6800 пехотинцев и 450 кавалеристов ливонцы 27 марта 1559 года атаковали литвинов, у которых было 3300 чел. конницы и около 1000 чел. пехоты. Несмотря на почти трехтысячное превосходство, ливонцы были полностью разбиты, потеряв убитыми и пленными около 6 тыс. человек. Магистр Белль едва не попал в плен, вместе с ним удалось бежать лишь одной тысяче, с которой Белль пришел к Риге. Но архиепископ Вильгельм, который и до этого был с Беллем в натянутых отношениях, отказался пустить людей магистра в город, в результате чего обозленный Белль двинувшись вверх по Западной Двине подошел к Куконосу, гарнизон которого ничего не подозревая впустил остатки рыцарского войска в крепость, что и решило ее судьбу. Едва оказавшись внутри укрепления люди магистра разоружили гарнизон и объявили Куконос собственностью Ордена, чем привел в ярость рижан. Но принять меры они не смогли - войско архиепископа отслеживало движение литовской рати, а 23 апреля 1559 года к самому городу с севера подошла 15-тысячная армия Курбского. На призыв сдаться горожане дали отрицательный ответ, и Курбский начал обстрел. Но бомбардировка не принесла успеха. Жители Риги проявили большую стойкость, а численность русских войск была недостаточна для осады крупного города с мощными фортификационными сооружениями. В результате, после 30-дневной осады, Курбский приказал отступить на север, но тем не менее, его "рижский поход" оказался успешным благодаря... магистру Филиппу фон Беллю. Укрепившись в Куконосе, но не имея в достатке даже провианта для прокорма своих людей, Белль пришел к окончательному выводу, что дальнейшая борьба абсолютно бесперспективна: большая часть земель Ордена захвачена "московитом" и литвинами (оккупировавшими Семигалию и Курземье), остающиеся еще "свободными"Колывань, Эзель, Рига, отказывались признавать его власть и давать деньги и рекрутов для войны, Священная Римская империя, на помощь которой Орден так расчитывал, отделывалась лишь словами и, лишь иногда давала редкие субсидии на найм войска. Оставалось лишь одно - выбрать того, кому сдаться и выговорить более менее приемлимые условия капитуляции. И Белль выбрал... Когда русская армия под Ригой уже сворачивала свой лагерь, к Курбскому прибыли посланцы магистра и предложили сдачу Куконоса. Курбский жадно ухватился за этот шанс, который позволял ему закончить "рижский поход" хоть с каким нибудь серьезным успехом, и русская армия вместо отхода к Кеси двинулась на восток, где и приняла капитуляцию остатков орденского войска. Сам Филипп фон Белль и его ближайшее окружение были отправлены в Москву, где были приняты царем. Будучи, вследствии победы, в весьма благожелательном расположении духа Иван IV принял Белля на русскую службу, дав ему княжеский титул (приравняв его звание магистра к княжескому достоинству) и выделив крупные поместья под Смоленском, где Белль и поселился, основав род Белевичей.
Тем временем, в Ливонии уже литовское войско осадило Ригу, но как и русское потерпело неудачу и было вынуждено отступить, что сделало литовских послов более уступчивыми в переговорах с русскими и в августе 1559 года в Москве наконец-то был заключен "вечный мир" между Россией и Великим княжеством Литовским. По нему Литва отказывалась от претензий на Смоленск и Северские земли, а Россия, в свою очередь, отказывалась от своих требований возвратить ей Полоцк, Витебск, Гомель, Киев и пр. Ливония разделялась между двумя государствами по Западной Двине. Все что севернее реки отходило к России, а южнее - к Великому княжеству Литовскому. Самым трудным оказался вопрос о принадлежности Риги, которая по прежнему сохраняла невольно обретенный статус "вольного города" - ни одна из сторон не горела желанием передавать сопернику этот богатый торговый город. Поэтому в августовском соглашении этот вопрос был опущен, договорившись, однако, о том, что ни одна из сторон не будет захватывать Ригу, без согласия другой стороны.
Уладив дела с Литвой русские войска наконец-то обратили свои силы на север Ливонии, стремясь покончить с последними остатками Ливонского государства. Выступив в конце июня 1559 года из Ругодива во главе с самим царем 25-тысячное русское войско вторглось в Северную Эстляндию и 23 августа вышло к Колывани, приступив к ее осаде. На требование сдать город магистрат ответил отказом и русская армия приступила к бомбардировке, приведшей к страшным пожарам, от которых выгорела значительная часть города. А 5 сентября начался генеральный штурм. Горожане ожесточенно защищались, но русская рать упорно выбивала их с занимаемых позиций, вынуждая отходить к цитадели. Наконец, не выдержав натиска и понимая, что помощи ждать неоткуда, Колывань 10 сентября сдалась на милость победителя, и по приказу царя большая часть жителей города была "выведена" в Россию, а на их место поселены выходцы из центральных русских областей. Одновременно с этим, вышедший из Белокаменска 16-тысячный отряд русских войск во главе с Никитой Захарьиным, после упорного штурма взял крепость Гапсаль, защищаемую небольшим гарнизоном под командованием Гаспара фон Ольденбокена, после чего все северо-западное побережье Ливонии наконец-то оказалось в русских руках. Затем отряд Захарьина, переправившись через пролив высадились на о. Эзель и взяли штурмом Аренбург, где скрывался епископ Менингаузен, из-за чего последние, еще не занятые русскими, части эзель-викского епископства предпочли добровольно капитулировать, признав над собой власть русского царя, после чего боевые действия в Прибалтике прекратились.
Впрочем, завершение войны в Ливонии еще не означало для России окончание войны в целом. При дворе по прежнему были сильны настроения в пользу продолжения борьбы с Крымом и рассматривавших войну в Ливонии лишь как досадную малозначительную помеху на пути завоевания Причерноморья. Уже в феврале 1560 года князь Дмитрий Вишневецкий выехал в Пятигорск в сопровождении черкесских князей, принявших крещение в Москве, для образования под эгидой России вассального Черкесского княжества с целью возглавив западночеркесские племена для борьбы с татарами и турками, захватить Таманский п-ов, после чего быть готовым нанести удар по Крыму. Другое русские войско, численностью около 5 тыс. чел., во главе с Игнатием Вешняковым, было послано на Северский Донец, имея задание поставить там крепость - опорный пункт для похода на Крым, и на построенных для него кораблях выйти в Азовское море и нанести удар по восточному побережью Крыма, облегчая действия второй 8-тыс. русской рати, во главе Данилой Адашевым, выступившей вниз по Днепру для нападения на западный Крым и которая пройдя за Перекоп спалила несколько прибрежных сел, имея целью выманить орду из Крыма и разгромить ее в решающем сражении. Для чего уже 11 марта 1560 г. был принят приговор о сборе войска против Крыма, которое вместо обычного "стояния" на Оке начало выдвигаться на юг, в степь, концентрируясь в верховьях Дона. Но грандиозные военные замыслы не осуществились. Прежде всего подвел Вишневецкий. Вместо того, что бы наносить удары по Крыму, он, вопреки царскому наказу, целиком и полностью занялся организацией своего собственного удельного княжества, игнорируя волю Москвы. Из-за чего, основав на Северском Донце крепость Изюм, Игнатий Вешняков не решился в одиночку на захват Азова. А ворвавшиеся в Крым восемь тысяч стрельцов и казаков были сравнительно небольшими силами, чье нападение не принесло серьезных результатов. Совершенно зря простояло и основное русское войско - вопреки расчетам крымская орда не пошла на Русь. Все это обозначило полное крушение разработанных кружком Алексея Адашева планов, что окончательно вызвало охлаждение царя к их замыслам. Чем воспользовались противники войны с Крымом, убедив царя заключить с татарами мир. Поскольку к этой "партии" принадлежала и царица Анастасия, то многие приписали падение авторитета Адашева ее влиянию на царя. Обстановка при Государевом Дворе становилась весьма напряженной. Ни сам Адашев, ни стоящие за его спиной круги не собирались просто так сдавать свои позиции. И 7 августа 1560 года произошло событие, оказавшее колоссальное влияние на Ивана IV - внезапно, после резкого разговора с А. Адашевым и Сильвестром, во время которого те не постеснялись открыто говорит царице "злые словеса" скончалась Анастасия. Смерть молодой и здоровой женщины, естественно, вызвало подозрение в отравлении. Подозрение пало на А. Адашева и на княгиню Ефросинью Старицкую. Но поскольку прямых доказательств не было, то Иван IV предпринял другой шаг. По его приказу в сентябре-октябре 1560 г. вотчины Алексея Адашева в Костромском и Переяславском уездах были отобраны в казну, а вместо них ему были выделены земли в Бежецкой пятине Новгородской земли, что по тогдашним нормам означало ограничение служебной деятельности А. Адашева границами русского северо-западного края и сопредельных ливонских земель, и невозможность ему занимать военно-административные должности в Москве. На пытавшегося возражать против этого шага Сильвестра была наложена царская опала, и тот посчитал за лучшее покинуть столицу и осесть простым монахом в Кирилловом монастыре. А недовольный смещением с Черкесского княжения Дмитрий Вишневецкий отъехал назад в Литву.
В сентябре 1560 года были окончательно прекращены все наступательные боевые действия против татар, а в Крым поехал царский посланник Афанасий Нагой для заключения мирного договора. Ситуация этому благоприятствовала. Поскольку Ливония была разгромлена, а с Польско-Литовским государством был заключен "вечный мир", Девлет-Гирей не видел возможности для успешных боевых действий против северного соседа, и согласился на заключение русско-крымского мирного договора, заключенного в марте 1561 года на весьма выгодных для Москвы условиях - Крым соглашался быть в "дружбе и любви" с русским государем, отказывался от требования подарков ("поминок") и признавал за Иваном IV царский титул. Что, в последствии, послужило важной причиной успешной карьеры Афанасия Нагого при Государевом Дворе.
В то же время смерть жены в августе 1560 года натолкнула Ивана IV на мысль о возможности окончательного решения литовского вопроса мирным путем. Король Польский и Великий князь Литовский Сигизмунд II Август был бездетен и с его смертью должна была прерваться правящая Литвой и Польшей династия Ягеллонов. Из ближайших родственников у короля были лишь две сестры - Анна и Екатерина, брак с одной из которых делал русского царя законным наследником Сигизмунда II, тем самым кладя конец долгому русско-литовскому конфликту. И в сентябре 1560 года в Краков отправился казначей Федор Сукин, имевший целью сосватать царя за одну из королевских сестер (какую - на выбор посла). Разведав обстановку и остановив свой выбор на младшей из сестер - Екатерине, Федор Сукин официально довел предложение своего государя Сигизмунду II. Сватовство имело успех. Сам король не прочь был выдать за царя свою сестру и дал предварительное согласие. Но вмешался Сенат, который выдвинул ряд условий, настаивая, чтобы русский государь лишил прав на престол детей от первого брака и уступил Польско-Литовскому государству Ригу. Ответ из Москвы не заставил себя долго ждать. В своем письме Иван IV укорял сенаторов за "непригожие слова", сравнивая их предложение с известным из Священного писания случаем уступки права первородства, но в конце письма... соглашался с их требованиями, с условием ответной уступки - признание возможного ребенка Ивана IV и Екатерины Ягеллон законным наследником Сигизмунда II Августа на престол Великого княжества Литовского, тем самым как бы предлагая панам сенаторам самим поставить точку в вековой мечте инкорпорировать Литву в состав Польши.
Между тем в Польском королевстве и Великом княжестве Литовском вследствии русских предложений возникла странная атмосфера ожидания перемены власти. Гораций Куртиус (Курзо) описывал ее так: "Многие в Польше очень много говорят о будущем избрании короля. Многим нравится Московит... Я слышал это и многое другое на пирах и в частных беседах... все единогласно провозглашают, будто Московит достоин этого королевства благодаря своим всюду прославленным доблестным делам, преимущественно воинственному духу. Не отсутствуют и такие, кто заявляет, что выберут его в короли, если он женится на королевской сестре".
Под давлением "общественного мнения" сенаторы вынуждены были отыграть назад и сняли это свое требование. Однако продолжая твердо стоять на уступке Риги, на что в Москве, в принципе, были согласны. Но тут всплыл вопрос вероисповедания невесты. Будучи католичкой она не могла стать женой православного государя. Дело опять застопорилось, но влиятельная партия сторонников "русского брака" посоветовала отправить посольство в Рим, где добиться от понтифика разрешение на переход Екатерины в православие, подкупив его обещаниями того, что этот брак пойдет на пользу католической церкви, поскольку это поможет подвигнуть русских на заключение унии и антитурецкого союза. Расчет оказался верен. В "Вечном городе" жадно ухватились за эту возможность и понтифик разрешил брак, заодно отправив в марте 1561 года Захария Дальвино, епископа Фаросского, с приглашение Ивану IV принять участие в Соборе, назначенном в Триденте.
В результате чего все эти хлопоты закончились приездом Екатерины Ягеллон в июне 1561 года Москву, где 21 августа она была обвенчана с Иваном IV. Одновременно с этим, 23 августа 1561 года к Риге с 3-тысячным войском подошел Николай Радзивилл-Черный (младший брат Николая Радзивилла-Рыжего) и указывая на русско-литовский договор потребовал от рижан капитуляции и признания власти Великого князя Литовского. Его предложения сводились к следующему: Рига должна перейти под власть короля, при этом подданство должно быть оформлено по королевскому усмотрению. Однако данные предложения вызвали возражения рижских бюргеров, которые апеллируя к посредничеству Священной Римской империи настаивали на сохранении свободы торговли, традиционной городской власти, всех своих владений, привилегий и прав. А отношения города с королем предлагали оформить специальной грамотой, добившись в конце концов, что 4 сентября 1561 года Николай Радзивилл-Черный издал акт о предоставлении рижанам политических и конфессиональных гарантий и признание внутригородских свобод судопроизводства и торговли, а 19 сентября требования бюргеров обсуждались на собрании сословий. Прежде всего представители рижского городского совета потребовали свободы торговли с "московитами", как и с "заморскими гостями" (то есть представителями Ганзы и других северо- и западноевропейских городов). Последние должны были так же без ограничения и пошлин торговать с "московитами" при посредничестве рижан. Кроме того, рижане требовали свободы передвижения по рекам с сохранением старых обычаев берегового права и свободы проезда полочан и витебчан в Ригу. Позднее рижане на переговорах с королем парадоксальным образом выдвинули новые требования, на которых в свое время настаивала русская сторона - сохранения в Риге русских церквей, что навело польского короля даже на мысль о "бунте или заговоре рижан с московскими" (из Листа короля Сигизмунда Августа к Радзивиллу. 1562 г.). Литовская сторона со своей стороны подчеркивала, что Литва расположена ближе всех к Риге, которая снабжается товарами из Полоцка и Витебска, а вся Двина находится в королевских руках, посему иного государя, кроме короля Польского и Великого князя Литовского у нее быть не может.
В результате этих переговоров, получив в конце сентября требуемый гарантийный акт от Сигизмунда II Августа, Рига наконец присягнула ему на верность. Попытка Кристофа Мекленбургского организовать сопротивления литвинам не встретили отклика, после чего коадъютор рижского архиепископа покинул Ригу и уехал в Европу, где еще некоторое время пытался поднять Священную Римскую империю на борьбу за ''свободу Ливонии'', но не достиг на этом поприще существенных результатов.
А в Москве, тем временем, шли переговоры с Дальвино, который познакомил русское правительство с предложениями Рима. Правда, с самого начала возникла заминка - русских возмутило то, что в папской грамоте Иван IV назван "Его Высочеством", а не "Его Величеством". Епископ Фаросский согласился со справедливостью этого требования и отправил в Рим человека с просьбой прислать новую верительную грамоту, что затянуло переговоры на год, пока 29 сентября 1562 года в Москву не прибыла грамота, где признавался царский титул Ивана IV. Что позволило официально утвердить результаты переговоров, по которым были достигнуты следующие соглашения:
Во-первых, Россия отправляло новых послов в Рим для продолжения переговоров по устройству унии и набору "мастеровых людей" для работы в России (что оговаривалось соглашением).
Во-вторых, живущим в России католикам разрешалось свободно справлять свои обряды и строить костелы, но сохранялся запрет на миссионерскую деятельность католических священнослужителей.
В-третьих, по просьбе Дальвино царь согласился набрать молодых людей для посылки их в Рим, где им дано будет даровое обучение и откуда обеспечено возвращение в Россию.
Отдельной строкой шли такие вопросы, как предложение Рима организовать на Руси собственное, независимое от Константинополя, патриаршество, и присоединение России к Священной лиге для борьбы с турками. В принципе Иван IV не возражал против этих предложений, но в свою очередь увязывал их с решением ряда вопросов, а именно, временно опуская вопрос о создании собственного русского патриаршего престола, Иван IV соглашался на вхождение в антитурецкий союз, но при условии вхождения туда и Польско-Литовского государства, что фактически ставило на Священной лиге крест. Хотя папские дипломаты всячески побуждали Сигизмунда II Августа начать вместе с Россией войну против турок, обещая отдать Польше Трансильванию, Молдавию и Валахию (а может даже и Болгарию), шляхта и магнаты Польши и Литвы не смотря на весь соблазн этих предложений, не желали начинать войну со всеми ее тяготами и вотировать на нее налоги. Тем более было опасение появления в руках короля мощной боеспособной армии, которую после войны он мог бы использовать в борьбе против разгулявшейся внутри страны знати.
Внутри России окончание войны привело к целому ряду важных изменений. Прежде всего шло обустройство на новых, захваченных в Прибалтике землях. Владения Ордена, церкви и ленников, отказавшихся поступить на царскую службу, перешли в царскую казну и пополнили фонд государственной земельной собственности, из которой стали наделяться "дачами" переселяемые туда русские помещики. На присягнувших царю ленных рыцарей распространялись права и обязанности поместной военно-служилой системы. Часть ливонского рыцарства была переведена в центральные русские уезды, где наделенные поместьями они вошли в личное войско царя. Кроме того, появление большого количества безземельного рыцарства на русской службе, которых не могли сразу наделить "дачами" привело к появлению нового рода войск - рейтаров. В отличие от поместной конницы, рейтары служили на постоянной основе, за денежное жалование. И лишь спустя 10-15 лет "беспорочной службы" могли получить "дачу" и перейти в разряд помещиков.
В захваченных портовых городах активно развивалась торговля, которая, после присоединения этих городов к России переживала буквально взрывной рост. Так, к середине 60-х гг. одних нидерландских кораблей приходило ежегодно от 200 до 300. Не считая английских (более 70 кораблей в год), ганзейских (из одного Любека около 70 кораблей в год), французских и пр. Возможность прямого, без посредников, торга привлекло внимание как и русских, так и европейских купцов. В отличие от торга в Холмогорах, где торговля была в основном сосредоточена в руках имевших привилегии англичан, в Ругодиве и Колывани все иноземные купцы были поставлены в равные условия. Попытки англичан добиться распространения своих привелегий и на балтийские порты не имела успеха. Результатом стал массовый наплыв как английских, так и французских, нидерландских и германских купцов, кипение деловой жизни и масштабное строительство в городах.
Зато сильно пострадали шведы, у которых рухнула приносящая им до этого большие доходы ''выборгская торговля'' - теперь как и русские, так и иноземные (включая собственно шведских) купцы предпочитали торговать в Ругодиве и Колывани. Особенно пострадала Финляндия, правитель которой, принц ЮханВаза для борьбы с "колываньско-ругодивским торгом" стал даже организовывать каперские экспедиции. Что, в свою очередь, вызвало недовольство в России и Дании, которая немало выиграла от оживления балтийской торговли, благодаря которой возросли сборы т.н. "Зундской пошлины" - платы взимаемой с каждого входящего в Балтийское море и выходящего оттуда корабля датским королем. В Москве даже стали подумывать о войне с Финляндией, но неожиданно шведский король Эрик заподозрив Юхана в измене, арестовал брата. А спустя некоторое время началась датско-шведская война, и шведское каперство временно утихло.
Рост внешней торговли сказался и на хозяйстве внутри страны. И до присоединения Прибалтики, русская знать, в отличие от европейской, не считала для себя зазорным заниматься торговлей. А уж после получения возможности вывозить продукцию своих имений ''за море'', их интерес в увеличению экспорта резко возрос. Но, поскольку, в отличие от той же европейской и польской аристократии, они не могли произвольно повышать четко зафиксированные в "послушных грамотах" повинности крестьян, то главным полем деятельности дворян в целью повышения собственных доходов становится расширение собственной запашки, заведение в своих усадьбах различных "художеств" (ремесленных мастерских и мануфактур - особенно кожевенных и текстильных) и участие в торговых компаниях (куда дворяне как правило вносили свой капитал, но сами, будучи занятые на "государевой службе", не участвовали). Русское правительство очень быстро оценило всю важность этого, тем более, что рост экспорта (особенно хлеба) увеличивал доходы казны. С целью стимулирования расширения дворянской запашки Иван IV даже пошел на ее частичное "обеление" - так, личная запашка дворян (но не земля находящаяся в обработке зависимых от них крестьян) на время прохождения ими "государевой службы" освобождалась от налогов сроком на пять лет, что привело к расширению дворянского приусадебного хозяйства и превращение его в русский вариант фольварков. Благодаря чему к концу XVI века, помимо хлеба и мехов главными предметами русского экспорта в Европу стали кожевенные изделия (в первую очередь юфть), и льняные ткани, а так же "хлебное вино" (водка), продажа за рубеж которого вскоре превратилась в один из наиболее прибыльных источников пополнения русской казны.
Кстати о водке. Поскольку из-за окончания войны в государстве не наблюдалось финансового дефицита, и не было необходимости изыскивать чрезвычайные средства для наполнения казны, все запретительные меры на производство, торговлю и потребления алкоголя с стране остались неизменными, благодаря чему уровень потребления алкоголя внутри страны продолжал быть (по удивленным отзывам иностранцев) весьма низким. Что, впрочем, не мешало развитию винокуренного производства (которое было государственной монополией), поскольку огромное количество произведенного алкоголя шло на экспорт (в Швецию, Данию, Литву и Польшу).
Однако рост экспорта, особенно хлеба, имел и отрицательную сторону - рост цен на продовольственные товары внутри страны, что, естественно, не могло не встревожить правительство, которое стало изыскивать способы повысить количество находящегося внутри страны товарного хлеба. Особое внимание привлекли крупные вотчинные хозяйства. Как показала практика, большую часть товарного хлеба производили общины черносошных крестьян и мелкие дворянские поместья. В то же время, крупные вотчины, будучи самодостаточными хозяйствами, не поставляли на рынок большого количества хлеба, тем самым тормозя дальнейшее развитие товарооборота в стране. Следствием чего стала разработка правительством ряда мер, направленных на сокращения крупного вотчинного хозяйства. Одним из первых и важнейших шагов в этом направлении стало новое уложение о княжеских вотчинах принятое 15 января 1562 года, запрещавшее землевладельцам продавать или дарить свои "старинные" родовые вотчины. Сделки подобного рода объявлялись незаконными. И главное - подвергались конфискации вымороченные вотчины. "Великие" вотчины, завещанныекнязем-вотчинником жене или отданное за дочерями и сестрами в приданое, отчуждались с известным вознаграждением, земельным и денежным. Даже ближайшие родственники по мужской линии (братья и племянники, исключая сыновей) могли наследовать старинные княжеские вотчины лишь по царскому указу.
В результате, все княжеские вотчины, приобретенные "иногородцами" путем покупки или с приданным "после" великого князя Василия III в период боярского правления 1533-1547 гг., отчуждались в казну без всякой компенсации. Вотчины приобретенные с 1548 по 1556 г., отчуждались за известную компенсацию по усмотрению правительства. Пересмотру не подлежали лишь сделки на княжеские и прочие вотчины, заключенные в 1557-1562 гг. Причиной исключения были земельные мероприятия, проведенные правительством в 1556 году в связи упорядочением военно-служилой системы землевладения и проверкой владельческих прав на земли. Результаты "землемерия" 1556 года не подвергались пересмотру: закон о конфискации не распространялся на 1557-1562 гг., и вся практика этого периода признавалась законной. Кроме того, хотя формально Уложение 1562 года не содержало специального пункта о церковном землевладении, но по существу оно ограничивало возможности дальнейшего роста земельных богатств монастырей, поскольку запрещалось отписывать вотчины монастырям.
Принятие Уложения вызвало массовое недовольство в среде родовой аристократии. Первыми запротестовали владельцы удельных княжеств, располагавшие внушительными силами и достаточно независимыми в своих поступках. Что вынудило царя пойти на крутые меры, с целью недопущения вооруженного выступления оппозиции. Еще в июле 1561 г. был "поиман" князь Василий Глинский, признавшийся на следствии в своем намерении "отъехать" в Литву. Впрочем, с ним обошлись довольно мягко. После "покаяния" он был отпущен и вернулся на службу. Куда более жестко обошлись с Иваном Бельским. В начале 1562 года он был взят под стражу, как раз в тот момент, когда Дума обсуждала Уложение о вотчинах, имевшее целью ограничить княжеское землевладение. В течении трех месяцев Бельского содержали под на Угрешском дворе в Москве. Все его имущество и двор были опечатаны, удельное княжество отобрано в казну. В ходе следствия Бельский был изобличен в заговоре и как повинный в государственной измене должен был предстать перед судом. Но Дума, церковное руководство и вся "земля" выступили против суда, выдвинув "поручителей" за его верность, вынудив царя 29 марта 1562 г. освободить Бельского из под стражи.
Летом 1562 г. был получен донос от дьяка старицкого князя Савлука Ивана, "что княгиня Ефросинья и сын ее князь Владимир многие неправды царю и великому князю чинят (т.е. подбивают недовольную знать на выступление против царя) и того для содержат его скована в тюрьме". Царь приказал доставить к себе Савлука, и "по его слову" были проведены "многие сыски", которые подтвердили справедливость обвинений. Владимир Старицкий и его мать Ефросинья Старицкая предстали перед судом и были признаны виновными. Старицкий удел был конфискован в казну (позднее, часть его вернули Владимиру), княгиня Ефросинья была пострижена в монахини (впрочем, ее содержание в монастыре было весьма обеспеченным - последовавшие за ней слуги получили несколько тысяч четвертей земли в окрестностях монастыря, а сама княгиня организовала в Воскресенской обители мастерскую по вышивке).
Пострадали даже люди лично преданные царю. Так, после конфискации выморочной трети Новосильско-Одоевского удельного княжества "погрубил" царю один из наследников удела - Михаил Воротынский, за что на него и его брата Александра была наложена царская опала, а "вотчину их Новосиль и Одоев и Перемышль и в Воротынку их доли велел взять на себя". Впрочем, спустя год, в марте 1563 г. опала с братьев Воротынских была снята, но их вотчина в полном объеме возвращена не была.
Другим важным следствием войны в Ливонии стала военная реформа. Война выявила целый ряд недостатков русской армии, исправление которых стало немаловажной задачей правительства. В первую очередь, главным бичем оставалось местничество. Не смотря на официальный запрет на местнические счета во время боевых действий, воеводы им всячески пренебрегали и вовсю спорили меж собой из-за "мест". Попытки силой заставить их отказаться от этого не имели большого успеха. И тогда возобладала идея создания особого (опричного) войска, которое стояло бы вне исконной иерархии русской знати, и где царь мог бы по своему усмотрению назначать и смещать военачальников. Первым шагом на пути к такому войску стала организацию двух рейтарских полков из ливонских "немцев", которые подчинялись непосредственно царю (минуя Думу). Опыт оказался удачным - постоянные рейтарские полки оказались более боеспособны чем поместная конница, хотя требовали от казны значительно больших затрат. Результатом стало решение расширить эту практику. Весной 1563 года по всей стране были разосланы грамоты о наборе на службу беспоместных детей боярских, которым предписывалось быть на "ратной службе" в Москве на постоянном государевом жаловании. При этом запрещалось "писать в службу" тех из них, "за которыми поместья есть". Как и рейтары они должны были служить только за казенное денежное жалование, и только спустя десять лет службы получали от казны собственное поместье. Но попытка сформировать опричное войско только из "детей боярских" успеха не имела - количество пришедших записываться явно не хватало для комплектования штата. Тогда правительство смягчило условия набора, разрешив запись в войско "вольных охочих людей", что уже в первый год дало более тысячи новобранцев. Всего, к концу 60-х гг. опричное, или как его иногда называли, дворовое (т.е. входящее в состав Государева Двора) войско состояло из 2-х рейтарских, 1-го гусарского (сформированного в основном из прибывших с Екатериной Ягеллон поляков и литвинов), 3-х "казацких" (укомплектованных в основном из беспоместных сынов боярских, добровольцев из казаков и "черного люда") и Стремянного (комплектовался на основе поместной системы, но составлял личную гвардию царя) полков, общей численностью около 12 тыс. чел. Одновременно с этим было увеличена численность с 7 до 10 тыс. чел. стрелецкого войска, показавшего себя во время последних войн самой боеспособной частью русской армии.
Выход к Балтийскому морю (получение хороших гаваней) так же подвиг царя на восстановление русского военного флота. Первоначально, в основу русского флота легли захваченные купеческие корабли, которые переоборудовали в военные, а также два корабля были куплены в Любеке. Благодаря чему к концу 60-х гг. Россия имела флот из 12 кораблей. Что было явно недостаточно. Требовалось создание собственной базы для кораблестроительной промышленности, но вопрос упирался в недостаток требуемых мастеров. Попытки нанять корабельщиков в Англии не увенчались успехом - Елизавета, королева Английская отказалась предоставить России требуемых специалистов (хотя русскому посольству, буквально тайком, удалось завербовать и вывезти 16 "мастеровых людей" - в большинстве своем подмастерьев, которые решили попытать счастье в далекой России). Эта проблема так занимала Ивана IV, что когда в Италию отправилось русское посольство возглавляемое отличившимся во время Ливонской войны князем Андреем Курбским, одним из первых пунктов данного им наказа был поиск и вербовка "корабельщиков", с целью строительства в России собственного флота.
Середина 60-х гг. ознаменовалась в стране массовым городовым строительством. Рост доходов и отсутствие войны привело к строительному буму, как государственному, так и частной застройки. Так, в 19 верстах ниже по течению от Невгина, на месте впадения речки Шуницы в Западную Двину, по приказу царя была заложена новая крепость, которая должна была прикрывать западные рубежи Русского государства, а также дороги, ведущие на Полоцк и Псков. Она представляла собой совершенно новое в фортификационном отношении укрепление и была рассчитана на ведение оборонительных боев в условиях широкого применения артиллерии. Со стороны набережной Западной Двины крепость ограждалась земляным валом длиной 170 метров, а с других сторон - примерно 100 метров. С трех сторон укрепления дополнительно были усилены шестью небольшими земляными бастионами. Впоследствии из этой крепости вырос город Двинск. Было начато строительство новых укреплений в Пскове, Велиже, Смоленске, которые должны были прикрыть западные границы государства в случае возможной войны с Литвой. Масштаб строительства был таков, что потребовалось создание особой структуры занимавшейся конкретно этой деятельностью. Поэтому в 1563 году был образован Приказ каменных дел, занимавшийся как заготовкой строительного камня (включая кирпич) так и строительством каменных сооружений. Одновременно с этим правительство, пользуясь установившимся миром с Крымом, форсировало завершение грандиозных оборонительных работ по всей пограничной линии, начатых еще в начале 20-х гг. XVI века. Ежегодно там трудились тысячи посошных людей, собранных из различных уездов, возводя засеки от северских городов до мещерских лесов, стараясь управиться до той поры, "когда лес листом оденется". После этого работы прекращались, чтобы возобновится весной следующего года. Возводились новые укрепления и регулярно возобновлялись старые фортификационные сооружения по "берегу" - второго рубежа русской обороны. Для охраны возводимых укреплений был принят "Приговор о станичной и сторожевой службе", который регламентировал пограничную охрану, устанавливая "разряды" порубежной службы.
22 мая 1562 г. в Москву прибыл датский посол Клаус Петерсон, вступивший в переговоры по поводу восстановления дружественных отношений между двумя странами, охладевшими после захвата русскими северо-западной части Ливонии, которую датский король считал своей. Но в политике нет места личным обидам. Дания была столь заинтересована в русской торговле, что на переговорах признавала права России на земли всей Ливонии. Русским купцам гарантировалось свободное плавание через Зундский пролив, и восстанавливались русские дворы в Копенгагене и на Готланде. В свою очередь датчане получили право поставит свои дворы в Колывани, Ругодиве, Ивангороде и Новгороде.
В мае 1563 года у Ивана IV, от Екатерины Ягеллон родился сын, названный Дмитрием. На Руси на это тогда мало обратили внимания, поскольку у царя был уже наследник, царевич Иван. Но вот в Великом княжестве Литовском рождению Дмитрия придали просто огромное значение. Ведь, фактически, это означало появление у Сигизмунда II Августа законного наследника, что давало противникам унии с Польшей дополнительные козыри. А отсутствие военной "русской угрозы" окончательно укрепляла решимость чинов Великого княжества Литовского сопротивляться претензиям Короны Польской, тем более, что не было необходимости в сборе "сребренщины" (особого налога в реальной истории сыгравшего огромную роль в росте пропольских настроений среди литвинской шляхты) и получения помощи от Короны (получение которой в реальной истории оговаривалось уступками в вопросе унии).
31 декабря 1563 года скончался митрополит Макарий, смерть которого привела к крупным изменениям во внутренней политике. Макарий был весьма авторитетной личностью в обществе и пользовался огромным уважением царя, который постоянно прислушивался к его советам. Долгое время Макарий, будучи сторонником компромиссной политики, сдерживал Ивана IV в его попытках жесткими мерами обуздать знать и добиться от нее полного повиновения. Но с его уходом положение резко поменялась. Так, на последовавшем 9 февраля Освященном соборе по личному предложению Ивана IV было принято решение уравнять митрополита в знаках святительской власти в новгородским и казанским архиепископами. Отныне митрополит должен был носить белый клобук, на него распространялась та привилегия, которой до того времени пользовались лишь новгородский архиепископ. Получил он право запечатывать свои грамоты красным воском подобно казанскому и новгородскому владыке. После чего царь сделал неожиданный шаг - в обход высших иерархов Церкви предложил на место митрополита своего личного духовника Афанасия, которого Собор под сильным давлением царя утвердил 24 февраля 1564 года. Эта кандидатура вызвала недовольство среди высшего духовенства, но более чем устраивала Ивана IV, поскольку новый митрополит не обладая большим авторитетом и влиянием был сильно зависим от поддержки Государя и не мог столь же решительно, как Макарий, противостоять намерениям царя по укреплению самодержавной власти.
Впрочем, стремления Ивана IV к установлению своей единоличной власти не были прихотью одного человека. Перед страной стоял ряд проблем для решения которых требовались радикальные меры. Прежде всего это касалось влияния крупной знати на дела государства. Одной из мер, благодаря которой знать влияла на царя, было т.н. "поручительство" (или "печалование"). Когда кто-то из вельмож совершал преступление и навлекал на себя этим царскую опалу, то тут же группа знатных лиц вступалась за него перед царем, поручаясь на него крупной суммой денег, которую они обязывались выплатить в случае совершения им повторного преступления. Будучи внешне верноподданнической акцией "печалование" фактически превратилось в открытый шантаж власти со стороны власть имущих, в результате чего царь часто не мог покарать даже лиц совершивших государственную измену. Дело доходило до того, что царь не мог укомплектовать правительство - Думу компетентными сотрудниками, поскольку знать упорно требовала комплектования правительства "по породе", что не самым лучшим образом сказывалось на качестве работы правительства.
В июне 1564 г. Иван IV неожиданно для всех объявил о созыве Земского собора, на который были приглашены, помимо членов Думы и высшего духовенства, представители дворянства, приказные люди и богатейшее купечество. Одновременно к Москве подтягивались верные царю силы - в первую очередь "опричное" войско, а так же ряд поместных полков, на чью преданность Иван IV мог расчитывать. И по открытии "Собора вся земли", от имени царя собравшимся была зачитана речь царя в которой он жаловался на "теснины и неправды великие" которые он претерпевает от знати, и от которых "большие убытки государству", после чего Иван IV потребовал ликвидировать традиционное право членов Думы и высших церковных иерархов "печаловаться" за вельмож, совершивших те или иные проступки, которое Дума активно использовала для защиты своих членов в противостоянии с царем, и с которым в предшествующие годы ему приходилось считаться. Царь ставил перед обществом дилемму: или он получит право наказывать изменников по своему усмотрению, или государство будет не в состоянии успешно вести борьбу с внешними врагами по вине светской и церковной знати.
Но царское предложение встретило яростное сопротивление среди высшей знати и духовенства, которые яростно отстаивали свои интересы на Соборе. И тогда Иван IV пошел на крайние меры, объявив, что в ввиду непринятия своих условий он отрекается от власти, оставляя престол своим сыновьям. Подобное решение вопроса было с удовлетворением воспринято оппозицией, расчитывавшей развернуться при малолетних царевичах, но тут в дело вмешалась "третья сила", а именно "черный люд". Перспектива ухода государя и наступления "безгосударного времени", когда вельможи могут снова делать все что захотят, не могла не взволновать московских горожан. В конфликте царя со знатью население столицы решительно встало на сторону царя. Слух о возможном отречении царя мгновенно распространился по всей Москве. Вскоре площадь перед дворцом запрудила громадная толпа вооруженных горожан, окруживших место заседания заседания Собора и ее представители допущенные в покои, предъявили заседающим свое требование полностью согласиться с царскими предложениями, а то иначе "они сами тех потребят". Фактически правящей элите был поставлен ультиматум. Она должна была отказаться от традиционных обычаев, ограничивавших свободу действий государя, или ей угрожала война со своим законным Государем, и в этой войне к услугам царя было сосредоточенное под Москвой вооруженное дворянское войско и поддержка населения Москвы. Решившись выступить против своего государя, правящая элита оказалась бы в весьма неблагоприятных условиях, особенно учитывая явную враждебность к ним населения. Детей боярских невозможно было поднять на войну для защиты прав узкого круга вельмож, а ведь только об этих правах шла речь в царском послании. К этому стоит добавить, что в отличие от ряда стран средневековой Европы эти права нигде не были письменно зафиксированы, государь не приносил присяги их соблюдать, и, соответственно, не существовало "права на сопротивление" в случае их нарушения. В результате высшее духовенство и Дума обратились к царю с челобитьем, чтобы "гнев бы свой и опалу с них сложил и на государстве бы был и своими бы государствы владел и правил, как ему, государю, годно; и хто будет ему, государю, и его государьству изменники и лиходеи, и над теми в животе и в казни его государьская воля". По сути это была их полная и безоговорочная капитуляция.
Вдохновленный этим успехом Иван IV, решил воспользоваться благоприятным моментом и вновь перейти в наступление на церковь с целью сокращения ее землевладения. Еще Собор 1551 г. отменил иммунные привилегии (налоговые льготы) церковных земель, запретил отдавать в монастыри земли "на помин души" и повелел заменять их денежным эквивалентом, отдавая сами имения дальним родственникам или государю. Также монастырям и епископату было запрещено покупать вотчины, брать имения под залог и вообще увеличивать церковные земли. В случае необходимости иметь земли для пропитания братии (например, при основании нового монастыря), велено было обращаться к царю - ''бить челом государю''. Такие образом, Собор 1551 года существенно ограничил экономическую независимость Церкви. Соборное решение стало поворотным моментом в истории монастырского землевладения, что было связано, с одной стороны, с возраставшими притязаниями государства, с другой, - с имевшими место злоупотреблениями, которые в это время все чаще стали встречаться в монастырской жизни. Тем самым был сделан крупный шаг в направлении еще большего подчинения Церкви государству.
Но не смотря на это в руках Церкви все еще оставались огромные богатства (по некоторым данным до 1/5 всех обрабатываемых земель в стране). И весьма значительную часть этих обширных владений составляли земли, которые Иван IV твердо решил вернуть государству, причем на совершенно законных основаниях. Религиозные каноны, подтвержденные постановлением Собора 1551 г. запрещали монахам заниматься ростовщичеством. Но не смотря на это, "святые отцы" вовсю продолжали давать деньги в рост под большие проценты, а в случае неуплаты долга (как правило после неурожая) отбирали у должника имущество, включая его землю. Но делая это церковь грубо нарушала закон (на что государство долгое время было вынуждено закрывать глаза). И вот эти земли, "прибранные" духовенством царь решил вернуть в казну. Для чего вынес и добился принятия на Соборе постановления о проверке всех владельческих грамот находящихся на руках у монастырей и епископов. Отдельной строкой шли митрополичьи земли. Не желая сориться митрополитом Иван IV не стал упоминать о его владениях на Соборе, но добился его согласия на негласную проверку своих земель, с правом изъятия тех из них, на которых не будет подтверждающих право владения документов.
Однако этим дело не ограничилось. По успешному завершению Собора царь в своем указе заявил о своем желании "учинити ему на своем государстве себе опричнину" - особый государев удел, которым он мог бы править в обход Думы и существовавших местнических порядков.
В опричнину переходила старая структура "Государева Двора". И если вне ее оставались общегосударственные чины, то чины двора - оружничий, кравчий, конюший и т.д переходили в опричнину. Традиционная иерархия знатности сохранялось, однако местничество между собой строго воспрещается - служат "где государь укажет", и опричные службы не могут являться местническим прецедентом для потомков опричника. Традиционная практика предоставления думных чинов и высоких военных и административных должностей в строгом соответствии со знатностью происхождения ("породой") делало высшие государственные должности монополией группы наиболее знатных родов потомков Рюрика и Гедимина. Это закрывало для отпрысков младших ветвей знатных родов и для представителей менее знатных старомосковских боярских фамилий (потомков старинных бояр московских князей, отодвинутых на задний план княжескими родами) путь к успешной карьере. Создание особого опричного двора открывало для них такие возможности. В состав опричной Думы вошли члены старомосковских боярских родов -- Плещеевы, Колычевы, Бутурлины, Годуновы, Захарьины. Впрочем и некоторые княжата, решившие пойти за царем, отличились на опричной службе - так "всем родом" в опричнине служат Шуйские, и даже удельные князья Северщины - Трубецкой и Одоевский.
В составе опричнины оказывается вся структура царского двора со всем дворцовым хозяйством (и все придворные должности - оружничий, кравчий и т.д. становятся опричными), отдельная царская казна. Туда же царь забирает промысловые районы севера и все пункты соледобычи, а так же черноземные районы юга, колонизируемые по мере строительства "Засечной черты", и объявленные собственностью "Государева Двора", под управлением которого оказываются не только дворцовые земли, но и часть черносошных, взятых царем "на свой обиход" и ряд государственных предприятий. Опричному командованию был подчинены как личное войско (рейтары, гусары, "казаки", Стремянной полк) царя, так и московский стрелецкий корпус - всего более 20 тыс. чел, ставшие в своем роде царской гвардией, предназначенной не только для подавления оппозиции, но и для проведения его политики. Все государственные дела шли обычным путем через Думу (во главе которой однако царь ставит двух преданных ему родственников - князей Бельского и Мстиславского), однако любое дело могло быть изъято царем из Думы и решено независимо от нее с помощью чиновников Двора. Широко распространяется практика ввода представителей опричнины в состав местного "земского" руководства с целью более эффективного влияния на ход дела и повышения их личной ответственности.
Другим ударом по верхушке знати стала ликвидация т.н. "белых слобод" - городских земель принадлежащих духовным лицам и светским феодалам и освобожденных от налогов, благодаря чему туда из Посада переходило множество ремесленников уходя тем самым от "государева тягла" и составляя серьезную конкуренцию мастеровым оставшимся под "тяглом". Осенью 1564 года царским указом было введено новое положение о городах, важнейшими постановлениями которого, в практическом его применении были следующие: 1. Все городские слободы светских и духовных землевладельцев с их населением безвозмездно передавались в посады в тягло. 2. Подгородние слободы и дворы землевладельцев "по посадской близости" также включались в посад с вознаграждением владельцев. Слободы и дворы, расположенные на бывшей посадской земле, "по посадской старине" отдавались в посад "без лет и бесповоротно за то: не строй на государевой земле слобод и не покупай посадской земли". Их население, если оно состояло из торговых, промышленных и ремесленных людей, "по торгу и промыслу" включалось в посадское тягло, а если из пашенных людей, то могло быть выведено владельцами слобод. 3. Подгородние земли в Москве на 4 версты от Земляного вала, а в остальных городах "по посадской старине" или "по посадской близости" конфисковывались и безвозмездно передавались посадским людям. 4. Все посадские люди закладчики, за кем бы они ни жили, возвращались в тягло "по посадской старине"; "по посадскому родству" возвращались также ушедшие с посада сыновья от отцов, племянники от дядьев и т.п., если даже они успели превратиться в кабальных людей. 5. Все торгово-промышленные люди города, члены церковного клира, служилые приборные люди, владельческие крестьяне и бобыли, кроме кабальных людей, отдавались в посад в тягло "по торгу и промыслу". 6. Остальные должны были в трехмесячный срок продать посадским людям свои лавки, амбары, кузницы и другие торгово-промышленные заведения; после указанного срока эти заведения отбирались безденежно и передавались посадским людям. Люди, не входившие в состав посадской общины, - гости, гостинной и суконной сотен торговые люди, стрельцы и т.д., могли сохранить за собой эти промысловые угодья на посадах, только если они соглашались платить посадское тягло. 7. Заниматься в городе торговлей, промыслами, ремеслами, откупами и т. п. Могли только черные посадские тяглые люди, а не духовенство, не владельческие крестьяне и бобыли и не служилые приборные люди.
Этот указ буквально привел в ярость представителей крупного светского землевладения и высшего духовенства, для которых "белые слободы" были крупнейшими источниками дохода. Многие члены Думы, такие как Александр Горбатый-Шуйский, М. Репнин, И. П. Федоров-Челяднин, даже отказались подписать документ. А архиепископ Новгородский Пимен не выдержав, открыто назвал этот указ "бесовским, составленным по совету антихриста". Стало ясно, что миром дело решить не удасться.
Первым делом опричнины стал разгром верхушки Думы - Ростовских, Ярославских и Суздальских княжат, занимавших почти все боярские места. Землевладение бояр московских великих князей (как, вероятно, и бояр других княжеств, на которые делилась средневековая Русь в эпоху феодальной раздробленности) сформировалось сравнительно поздно - уже в XIV-XV веках, главным образом за счет княжеских пожалований. Владения не только членов виднейших боярских родов, но и князей Гедиминовичей, выехавших на русскую службу и породнившихся с великокняжеской семьей, были разбросаны по многим уездам, не образуя никакого компактного единства. Владения членов одних и тех же родов могли располагаться в совершенно разных уездах. Совсем иной характер имело родовое землевладение княжат. Это были земли, унаследованные ими от предков - бывших удельных государей. Поэтому, в отличие от владений московского боярства, родовые вотчины князей располагались компактно на территории того княжества, которым некогда владел их предок. Нормы права, установившиеся, по-видимому, еще в правление Ивана III, способствовали сохранению этих вотчин в руках княжат, запрещая продавать их родовые земли "мимо вотчич" (то есть за пределы круга родственников). Наличие в руках княжеских родов компактно расположенного значительного родового землевладения делало их влиятельной силой на территориях их бывших княжеств, центром притяжения для местных землевладельцев. Сверх того по неписанной традиции, шедшей со времен присоединения этих земель к Москве, наместники например Ярославля назначались только из ярославских княжат. Содержа многочисленные свиты боевых холопов, и даже жалуя земли в поместья своим вассалам, они представляли внушительную силу, и именно они составляли основу оппозиции царю. В среде князей - потомков Рюрика, хорошо знавших, что они принадлежат к тому же роду, что и правитель, власть и личность монарха не были окружены таким ореолом, как в глазах других слоев дворянства.
В борьбе с ними царь действует формально по закону, в рамках правового поля. Прецедент был найден в деятельности Ивана III. Некогда он, желая отобрать у московских бояр пожалованные им после завоевания Новгорода вотчины на Новгородчине и раздать их в поместья, передал Новгород в удел своему сыну Василию. Московские бояре, служившие князю московскому, а не новгородскому, вынуждены были оставить свои новгородские вотчины.
Царь разыгрывает ту же комбинацию. Объявив старшего сына Ивана соправителем, царь жалует удел младшему малолетнему сыну Федору - Суздаль, Ростов и Ярославль. Землевладельцы этих уездов должны были либо перейти из Москвы служить удельному князю, либо расстаться с вотчинами. Но "князь Федор Иванович вотчинников местных на службу к себе принять не изволил".
На момент объявления указа о создании удела все княжата, имевшие боярский чин, были в Москве, откуда их уже не выпустили. После того, как вся верхушка Думы "едиными усты" выразила возмущение, на нее обрушились заготовленные царем репрессии. Все бояре-княжата, участвовавшие "в акции протеста" были арестованы опричниками. Признанный лидер Думы, князь Александр Горбатый-Суздальский, а так же князь Шевырев были обезглавлены, а на прочих участников "опалу свою клал и животы их имал за себя: а иных сослал в вотчину свою в Казань на житье з женами и з детми". "Тово же году послал государь в своей государской опале князей Ярославских и Ростовских и иных многих князей и детей боярских в Казань и в Свияжской город на житье и в Чебоксарской город".
В то же время опричные отряды вступают в Ростов и Ярославль. Управление этими землями получает один из ближних советников царя Василий Михайлович Захарьин с чином Ростовского дворецкого (для управления уделом Федора составляется особое ведомство - Ростовский Дворец, подведомственный лично царю). Княжеские вотчины описываются и идут в поместную раздачу дворянам, боевые холопы опальных княжат распускаются на волю, многие из них принимаются на государеву ратную службу и верстаются поместьями из вотчин их бывших хозяев. Движимое имущество и казна опальных отписывается на государя.
Большая часть опальных была в следующем году помилована, движимость и казна возвращены, но вместо конфискованных вотчин им были пожалованы поместья, разбросанные в разных уездах России. Что обернулось для них изменением статуса. Царь велел по служилой принадлежности написать их дворянами по колонизируемым окраинным уездам. В состав "Государева Двора", в котором ростовские, стародубские и ярославские князья до опричнины занимали видное и почетное место, не входили представители дворянства окраин - Поволжья (начиная с Нижнего Новгорода), Смоленщины, Северской земли. Поэтому превращение князей - потомков Рюрика в земских помещиков Северщины означало их фактическое исключение из состава Двора как объединения людей, причастных к управлению Российским государством. В новом положении они могли рассчитывать на какую-то карьеру лишь в пределах Северщины, либо в опричнине (но для них врата в "государеву светлость" были узкими, и открылись впоследствии только для их детей). Только в виде особой милости за верную службу царь возвращал некоторых великородных потомков Всеволода Большое Гнездо в "московские списки", снова открывая им доступ к высшим государственным должностям.
В то же время, многие из конфискованных земель царь передавал в качестве поместий опричникам, во-первых, развивая поместную систему, систему "службы от земли", свободную от старых местнических привилегий и ставшую со временем основной базой материального обеспечения дворянского войска. Во-вторых, таким образом "разбавлялись" ряды коренных землевладельцев, не позволяя им выступит единым фронтом.
Среди прочего состава Думы - Гедиминовичей и старомосковских бояр - расправа с княжатами-Рюриковичами вызвала неоднозначную реакцию, многие отнеслись негативно, понимая, что ставится под сомнение сам принцип осуществления назначений в соответствии с "породой". Но царю удается расколоть данный слой, пожаловав в бояре вместо "выбылых" княжат ряд представителей старомосковских фамилий, и повысив до боярства окольничих - Челядниных, Шереметевых и Морозовых. Во главе Думы встают вполне преданные царю его родственники Гедиминовичи - Мстиславский и Бельский.
В 1567 году царь вновь изъял у двоюродного брата Владимира Андреевича его удел - Старицу, Верею и Алексин, и дал ему новый - Дмитров, Звенигород и Боровск. В этом же году царь возвращает из ссылки Михаила Воротынского, и жалует ему вместо отобранного Новосиля Стародуб-Ряполовский.
К 1569 году положение относительно стабилизируется. Несколько бояр попадают в ссылки и тюрьмы, несколько бегут в Литву, но массовых репрессий нет - благодаря окончанию войны и снижению налогов нет голода 1568-69 годов и последующей эпидемии, недоимок и свирепых правежей. Правящее боярство недовольно существованием опричнины, при которой царь может легально изъять из его ведения любое государственное дело, а присланные им опричные представители (как правило на роль "вторых воевод") отслеживают деятельность своих "земских" начальников. Но, не имея никакой поддержки в народе и дворянстве, которые вполне довольны царем, помалкивает.
Тем временем, на восточных рубежах державы происходят события, которым будет суждено кардинально изменить дальнейшую историю страны. В еще в 1555 году "князь всея земли Сибирской" Едигер добровольно принес вассальную присягу Ивану IV (что позволило тому добавить себе титул "Всея Сибирской земли повелитель) и стал платить ежегодную дань в тысячу соболей. Но ранней весной 1562 г. вместо дани из Сибири пришло известие о том, что бежавшие туда в свое время казанские татары во главе со своим царевичем Едигером Казанцем убили государева данника князя Едигера Тайбуговича. Поскольку убитый Едигер находился под покровительством Москвы, его смерть таким образом становилась и оскорблением Российского государства ибо оно при принятии Едигером вассалитета выступала гарантом того, чтобы "их бы с Сибирские земли не сводил". Поэтому сразу же после получения известий с востока, был разработан план военного похода в Сибирь с целью наказания мятежников и восстановления подданничества тамошнего населения. Был сформирован 6-тыс. отряд (1,6 тыс. стрельцов, 3 тыс. казаков и 1,4 тыс. "охочих людей", включая немцев и литвинов), во главе которого стал Данила Адашев, видный военачальник, который однако к тому времени впал в немилость (из-за своего брата) и для которого задача "замирения" Сибири была по сути почетной ссылкой. В июле 1562 года, отряд Адашева выступил в поход и пройдя по рекам Чусовой и Серебрянке, поздней осенью 1582 г. переволок струги в Баранчу, приток Тагила, пройдя который вошел в Туру, где и произошло первое крупное столкновение с татарским войском.
Узнав о приближении русского войска татары устроили засаду в том месте, где Тура изгибается широкой излучиной (поблизости от совр. деревни Усениково). Когда струги стали проходить излучину, татарские стрелки стали засыпать их стрелами. Русские остановились на реке и разбив татарский отряд, высадили десант который захватил Тюмень, где Адашев и остался зимовать.
После окончания зимовки, дождавшись вскрытия рек, 9 мая 1563 г., оставив в Тюмени в качестве гарнизона около тысячи человек, отряд Адашева пошел дальше по Туре, в устье которой встретил идущее навстречу ему крупное войско, состоящее как из татар, так и ополчение остяков и вогулов, битва с которой, превратившись в цепь отдельных схваток, шла несколько дней, и одержав победу в которой, Адашев вышел в Тобол. По нему он мог попасть уже в самый центр Сибирского государства. Но Едигер и не думал отступать после поражения. Он приказал перегородить Тобол цепями и поставить в удобном месте заслон. 29 июня 1563 г. русские вступили с ним в бой около городка Алымай. После перестрелки и рукопашного боя татарский отряд был опрокинут и рассеян, а город Алымай был занят русскими, где отряд остановился на десятидневный отдых для пополнения припасов.
26 июля 1563 г. отряд Адашева подошел к лежащему в 16 верстах от устья Тобола городку Карачин и после короткого штурма взял его. После чего, 1 сентября, выйдя из Карачина и пройдя вниз по Тоболу русские заняли небольшой укрепленный городок Атика, который был использован Адашевым в качестве базы для подготовки к решающему сражению с Едигером собравшим другое войско, состоявшее как из татарской конницы, так и вассальных отрядов местных племен. И который не дожидаясь дальнейших шагов русских 15 сентября лично возглавив войско, взял стоявших в городке Атика русских в осаду, продолжавшуюся до 10 октября. Отбив первые попытки штурма, Адашев принял твердое решение, что нужно нанести решающий удар и переломить ситуацию в свою пользу, поскольку по недостатку припасов дальнейшее сидение в осаде было делом безнадежным. И отступать вблизи превосходящего числом противника (10 тыс. татар, вогулов и остяков против 4 тыс. русских) было совершенно невозможно, ибо такое отступление неминуемо завершилось бы разгромом и гибелью.
10 октября 1563 г. русские оставили городок Атика, погрузились в струги и пошли к Чувашскому мысу, где были сосредоточены основные силы Едигера. На мысу была выстроена длинная засека, за которой сидели татарские лучники. Русские высадившись со стругов, выстроились на берегу и пошли вверх по склону, прямо на татарскую засеку. И еще одна сотня казаков осталась в стругах в качестве резерва.
Это был по сути самоубийственный шаг. Противник обладал численным превосходством, занимал укрепление на высокой горе. Русские же должны были взять укрепление приступом, без всяких осадных приспособлений. Подойдя к засеке на расстояние прицельного огня, стрельцы открыли огонь из пищалей, в ответ на который татары осыпали наступающих тучей стрел. После чего русские развернулись и стали быстро отступать к стругам так, чтобы у татар возникла иллюзия бегства. Едигер быстро оценив обстановку, решил, видимо, что настал благоприятный момент для разгрома русских, и приказал воинам сделать проломы в засеке.
Вскоре масса воинов ринулась вниз по склону. Русские тем временем добежали почти до самого берега, развернулись, дали последний залп и ружей и вступили в рукопашный бой. Едигер ввел в бой свои резервы и лично повел их в атаку. Со своей стороны Адашев, до этого наблюдавший бой со струга, тоже решил, что наступил решающий момент битвы, и ввел в бой свои последние резервы. Возглавив бойцов лично, Адашев стал прорубаться через массу воинов прямо к бунчуку командующего. Вокруг Едигера закипела жестокая рукопашная схватка. В этой схватке царевич был ранен и вынесен своими телохранителями из гущи боя. После чего тут же переправлен на лодке на другой берег Иртыша в безопасное место.
В битве наступил перелом. Татарское войско без военачальника резко ослабило натиск и стало понемногу разбегаться. А потом случилась катастрофа. Вассальные ополченцы, не желая гибнуть за чуждую им власть казанцев, массово покинули место сражения, оставив татар один на один с русскими. Поняв что битва проиграна, бросились бежать и татары. Сам Едигер, с которым остался лишь небольшой отряд телохранителей, ушел на юг.
А на следующий день, 11 октября 1563 года, русские без боя заняли оставленные неприятелем города Искер (Кашлык), Бицык, Сузун, Абалак, поставив под свой контроль центральную часть Сибирского государства. После чего Адашев, неожиданно для себя, столкнулся с такой непредвиденной проблемой, как создавшийся после разгрома Едигера Казанца вакуум власти. Имея полномочия "усмирить" мятежников и вернуть власть законной династии Тайбуговичей, русские обнаружили, что собственно власть передавать некому. Покойный Едигер Тайбугович детей после себя не оставил. А его племянник Сеид-Ахмед был еще слишком мал. В этой ситуации Адашев принял единственно верное решение - стал приводить окружающие племена напрямую "под руку" русского царя. И часть бывших подданных Едигера не заставили себя долго ждать. Уже 17 октября в Искер пожаловали остяцкие князьцы с подарками и данью. Данила Адашев принял их очень приветливо, принял от них подарки, наградил и отпустил с большими почестями. Но не все оказались столь "сознательными". Многие князьцы решили воспользоваться моментом для восстановления "суверенитета" своих угодий. К примеру отложились вогульские князьцы, которые жили по Тавде и Пелыму, создав свое собственное Пелымское княжество. И для их "вразумления" в в июне 1564 г. был отправлен отряд казаков (около 300 чел.). Собранное вогульскими князьцами большое войско в несколько тысяч человек встретило казаков на речке Паченке, притоке Тавды, на берегу Поганого озера, где и произошла сеча. Используя свое численное преимущество вогулы пошли в прямую атаку. Наиболее опытные воины, одетые в доспехи, вооруженные копьями и саблями, шли в первых рядах войска. За ними шли легковооруженные воины, не имевшие доспехов, вооруженные копьями, тесаками (пальмами) и луками. Они укрывались за спинами панцирной пехоты и стреляли из-за них в противника.
Казаки использовали это обстоятельство. Выстрелами из пищалей они уничтожили первые ряды вогульского войска, наиболее сильных воинов. Затем сами перешли в наступление и прижали к озеру остальное вогульское войско, где полностью их перебили. После чего казаки прошли всю Тавду до верховий успешно приводя вогулов, которые потеряли в битве всех своих князцов и большую часть боеспособных мужчин, к повиновению.
Впрочем, у местного населения очень скоро оказался еще один стимул для принятия русского сюзеренитета - в южных степях появился новый, но хорошо знакомый враг, а именно средний сын бухарского эмира Муртазы Кучум, который узнав о царящем с Сибири безвластии решил кое-что урвать и для себя. Но по прибытии на место обнаружив, что место уже занято, стал кочевать в степи, совершая набеги на местных жителей, которые будучи не в состоянии отбиться от набегов самостоятельно, стали более охотно подтягиваться под высокую руку русского царя, приносить присягу и соглашались платить дань.
Часть II
Бей поганых
В апреле 1568 года русский посол в Крымском ханстве Писемский сообщил в Москву, что 3 апреля крымский хан получил султанскую грамоту, присланную с Мегмет-чаушем, с приказанием хану и царевичам идти в поход на Астрахань. Вместе с крымским ханом в поход должен был идти кафинский паша Касым с янычарами и артиллерией. Началась подготовка к завоеванию Астраханского ханства. 10 июля русский посол Писемский под усиленной охраной был переведены в Мангупскую крепость - "для бережения великого". 20 июля 1568 года в Кафу пришли из Стамбула три корабля во главе с Касым-беем, доставившие турецких судовых мастеров, которые должны были готовить морские суда для астраханского похода, саперов, а также 50 пушек и порох. В августе на совместном турецко-татарском совете был разработан план вторжения в Астрахань. Осаду города, доносил Писемский, должны были вести турки паши Касыма под охраной татар: "а татарове де не городоемцы и города ставить не умеют. Я (Девлет Гирей) сижу на коне и тебя берегу. А придут на тебя люди и яз с ними бьюсь и тебя обороняю". Девлет Гирей утверждал, что не хочет участвовать в походе, боясь усиления турецкого влияния в Северном Причерноморье, и после совещания отправил в Москву посла Икинчея предупредить Ивана IV о готовящемся вторжении весной 1569 года. Одновременно хан потребовал назначить астраханским ханом касимовского царевича - и тогда похода не будет. 21 октября к Писемскому прибыл татарский мурза Сулешев, сообщив ему, что крымский хан идет на Астрахань только по приказу султана, он не хочет, чтобы турецкие войска проходя по крымско-татарским землям, разоряли их. Девлет Гирей также боялся, что во время его отсутствия султан назначит нового хана. Однако русский посол Новосильцев, в конце 1569 года побывавший в Стамбуле, сообщал, что именно крымский хан настраивал турецкого султана осуществить астраханский поход.
Российское правительство, подробно осведомленное о готовящемся походе, предложило Турции через крымского хана мирные переговоры. Иван IV писал в грамоте к Девлет Гирею: "Салтану следовало рать зачинати, коли б от нас ему какая недружба дошла. Салтану турецкому пригоже с нами обослатись и на нас проведати, какая ему недружба от нас дошла. И коли еалтанов у нас посланник будет и мы с ним о всем переговорим. И те речи все ведоме будут за что промежи нами нынеча недружба чинитца. И мы толпы поговоря с салтаном с турецким и с тобою братом нашим в дружбе будем, как будеи пригоже." Одновременно с этим, для предупреждения выступления Больших ногаев на стороне турок весной 1568 года к ним был послан посол Семен Мальцев. К естественному союзнику Ирану в мае 1569 года был отправлено посольство с предложением союза против Турции. В Иран послали 300 орудий, 4 тыс. пищалей и 500 стрельцов для обучения персов "огненному бою".
Весной 1569 г. в Москве стало известно, что султан Селим II в марте перебросил в Кафу 17-тысячное турецкое войско при 100 орудиях, которое должно было подняться Доном до Переволоки, а затем, проложить канал между Доном и Волгой. Потом, проведя на Волгу корабли с артиллерией, ему предстояло спуститься к Астрахани и захватить ее. Новым астраханским ханом должен был стать Крым-Гирей, сын хана Сагиб-Гирея. Вместе с турецкими войсками во главе с кафинским пашой Касим-беем должна была действовать Крымская орда хана Девлет-Гирея. После чего, срочным порядком в Астрахань "на годование" были назначены окольничий Долмат Федорович Карпов и Василий Петрович Головин, туда же "по вестям" был послан Никита Григорьевич Гундоров. Навстречу турецким войскам в Астрахань "на Переволоку" были отправлены боярин Петр Семенович Серебряный и Замятня Иванович Сабуров с 30-тыс. войском.
Начало вторжения было назначено на 26 апреля. Однако начало похода было отложено - первоначальный план войны предусматривал одновременное двустороннее наступление на Россию - через Азов на Астрахань и юго-восточные земли, и через Польшу - на западные российские территории. К польскому королю Сигизмунду был отправлен турецкий посол Ибрагим Страта с просьбой султана пропустить через польские земли турецкие войска для нападения на Россию. Но после получения от Сигизмунда отказа, султан принял новый план приказав своим войскам из Кафы и Азова идти на Астрахань.
В начале июля 1569 г. турки начали поход на Астрахань. От Кафы до Переволоки 100 турецких галер, с погруженными на них пушками, шли 5 недель. 15 августа они достигли места, где ближе всего сходятся реки. Дон и Волга. На Переволоке к турецкой армии присоединилось 50-тысячное татарское войско. Однако осуществить задуманный в Стамбуле проект постройки канала Дон - Волга не удалось. Попытка перетащить "каторги" на Волгу волоком также провалилась. Касим-бею пришлось вернуть корабли и тяжелую артиллерию в Азов и идти на Волгу походным порядком.
К Астрахани, к тому времени перенесенной на новое, более защищенное место, турецко-татарская армия вышла 16 сентября. Несмотря на помощь астраханских татар и ногайцев, Касим не решился штурмовать расположенную на Заячьем острове хорошо укрепленную крепость, гарнизон которой в начале 1569 года пополнил отряд окольничего Д.Ф. Карпова. Огонь русских пушек и удобное расположение крепости не позволили туркам начать осадные работы и блокировать город. Кроме того, к русским подошло подкрепление из Великого княжества Литовского в лице 8-тыс. казаков во-главе с князем Михаилом Вишневецким (братом Дмитрия Вишневецкого).
После чего, убедившись в бесплодности своих действий, Касим-бей отвел войска от крепости и встал лагерем на старом городище, готовясь по повелению султана зимовать под Астраханью. Татарское войско должно было вернуться в Крым, однако известие об этом всколыхнуло всю турецкую армию, измученную тяжелым походом и ожиданием новых испытаний. Тем временем, пришедшая с севера русская ''плавная рать'' кн. П.С. Серебряного и З.И. Сабурова смогла перерезать пути снабжения турецкой армии из астраханских и ногайских кочевий, обрекая ее на полуголодное существование. 26 сентября 1569 года Касим-бей приказал начать отступление на Дон самым коротким путем - по Кабардинской дороге. Преследуемое по пятам русским войском оно превратилось в настоящее паническое бегство. Лишь четвертая часть турецкой армии добралась к 24 октября 1569 года до устья Дона, где они прямо у стен турецкого города Азов были вновь атакованы русской конницей. Охваченные паникой турки ринулись внутрь Азова, надеясь за его стенами найти спасение. Но это привело лишь к обратному результату - хаос и неразбериха создавшиеся в воротах позволили группе русских ратников ворваться внутрь крепости и подпалить склад с порохом, взрыв которого разрушил часть городской стены, и сквозь образовавшейся в ней большой пролом значительные русские силы проникли в город, на улицах которого пошла "сеча великая". К вечеру большая часть турок была уничтожена, а Азов оказался в русских руках.
Падение Азова произвело немалое впечатление как в Москве, так и в Стамбуле. Узнав о захвате этой турецкой крепости Иван IV распорядился немедленно начать ее укрепление, для чего были срочно присланы "зелейная" и свинцовая казна - 300 пудов пороху и 200 пудов свинца, большие хлебные запасы. Было ясно, что турецкий султан, который мог бы "закрыть глаза" на разгром своей армии под Астраханью, после захвата Азова не успокоится и любой ценой попытается вернуть захваченную русскими крепость, поскольку присоединение к России Азова существенным образом изменил всю обстановку на юге. Возникла дополнительная "помеха" на пути крымских набегов, "под руку" русского Государя стали откочевывать татарские роды - за год на русскую сторону Дона перешло 30 тыс. "черных улусных людей". А часть живших на Кубани ногаев принесла "шерсть" (клятву на верность) русскому царю. В этих условиях было ясно, что войны не избежать. Поэтому, весной 1570 г. на юге стали сосредотачиваться крупные силы. Главное командование было поручено Михаилу Ивановичу Воротынскому. Вспомогательную рать в Рязани возглавил Дмитрий Иванович Хворостинин, под прикрытием которых началось как укрепление старой "засечной черты" проходящей по линиям Болхова-Белева-Одоева-Крапивны-Тулы-Венева-Рязани и Скопина-Ряжска-Шацка и одновременно строительство новой линии обороны на 200-400 верст южнее прежней, по линии Ахтырка-Белгород-Новый Оскол-Ольшанск-Усмань-Козлов-Тамбов, для чего, в лесистой местности рубились сплошные засеки, на открытых местах копались рвы, насыпались десятиметровые валы с частоколом. Чтобы связать все это в единую оборонительную систему, строились новые города-крепости: Тамбов, Коротояк, Усмань, Козлов и др. Между городами, через каждые 20-30 верст, ставились остроги для гарнизонов, несущих дозорную службу.
Совершенно особая ситуация сложилась на Дону. После захвата русскими Азова и "посажения" в нем 5-тысячного гарнизона из стрельцов и "детей боярских" стал вопрос об окончательном приведении местных казаков к "службе Великому Государю". Казаки встретили подобное развитие ситуации без энтузиазма, но наличие царских войск и главное угроза турецкого вторжения на Дон заставила их быть сговорчивей и согласится на требуемую русскими воеводами присягу Великому Государю. В свою очередь, Москва проявила гибкость и гарантировала сохранения самоуправления казачьих станиц, но подчиняла их назначенному царем гетману, кандидатуру которого на первых порах предлагали царю сами казаки. Кроме того, казаки скоро убедились, что нахождение "под рукой" столь могущественного покровителя как русский царь имеет свои преимущества. Поскольку теперь охрану донских земель несло "государево войско", то казаки получали возможность предпринимать куда более масштабные набеги на неприятельские земли, не опасаясь за судьбу оставленных в станицах семей.
В Стамбуле же весть о падении Азова привела султана Селима II в ярость. За поражение под Астраханью и потерю Азова султан приговорил к смерти крымского хана и турецкого командующего Касим-бея, но благодаря ходатайству сестры султана и, самое главное, благодаря золоту, им удалось отвести от себя удар. Впрочем, при султанском дворе "азовское дело" на тот момент не рассматривалось как первоочередное. Предполагалось, что основные силы "Высокой Порты" следует направить на захват принадлежащего венецианцам острова Кипр, а вернуть город удастся силами одного крымского хана, которому был выслан султанский указ отбить Азов у русских обратно. Не желая противоречить султану Девлет-Гирей стал готовиться к походу на Азов, для чего ввел новый военный налог - "оружейные и тамговые деньги". Однако мурзы отнеслись к военным планам хана без энтузиазма. Понимал безнадежность похода на Азов легкой татарской конницей и сам Девлет-Гирей. Но повеление султана, после того как чудом избежал казни, приходилось выполнять. Тем более, что весной 1570 года султан обещал прислать флот с войском, поднять на русских ногаев и горских черкесов. Но вместо осады Азова Девлет-Гирей принял решение атаковать южный русские уезды, где была возможность набрать полон. И в мае 1570 года его орда выступила в поход. Движение крымских войск не осталось незамеченным. Путивльский наместник П. Татев прислал в Москву с сообщением о готовящемся нападении обнаружившего врага ''донецкого сторожа'' А. Алексеева, но он лишь ненамного опередил врага, вторгшегося в Рязанскую землю. Весь приграничный край подвергся страшному опустошению. Часть татарских ''загонов'' проникла и в Каширский уезд. И хотя воеводам кн. Д.И. Хворостинину и Ф. Львову 21 мая 1570 года за Зарайском удалось разгромить один из таких ''загонов'' и освободить многих пленников, но опасность повторных татарских нападений сохранялась до конца лета - начала осени 1570 года. Обстановка на границе оставалась очень напряженной. Русские разведчики сообщали, что в степи ''стоят люди многие крымские'', а от табунов их "прыск и ржание великое", что "месечных сторожей на Обыкшенской да на Балыклейском громили татар человек с пятьсот и голову их Капусту Жидовинова взяли да товарищев их дву человек убили", писали и о других приготовлениях ''крымских людей'' к походу на Русь. Сообщения становились все тревожнее. Некоторые разведчики приносили вести, что видели огромное 30-тысячное татарское войско, идущее к границе 30 дорогами.
В этих условиях русское правительство решило навести по Крыму упреждающий удар. Уже 9 мая 1570 года воспользовавшись уходом основных сил татар ''послало Войско 75 стругов по 70-80 казаков в каждом под Кафу и иные места для воинского промысла''. Разграбив и спалив окрестности Керчи, казаки в конце мая возвратились на Дон. В июне из Азова на 30 стругах вышли 1700 казаков и направились под Тамань, где обчистили местные селения. Одновременно с этим, получившие "государево жалование" запорожские (днепровские) казаки сделали набег на западное побережье Крыма. Что вынудило Девлет-Гирей, встревожившегося за свои тылы, отменить большой поход на Русь и запросить помощи у Турции, что не очень понравилось султану, который к тому времени объявил войну Венеции, стремясь отобрать у нее Кипр.
Война эта уже давно была подготовлена турками; уже 1 июля 1570 года капудан-паша Пиали вышел из Галлиполи (вблизи Константинополя, где находились главные верфи турецкого флота), с эскадрой из 360 судов и высадил, без всякого сопротивления, на южном берегу Кипра армию в 50 тыс. человек пехоты и 2 тыс. кавалерии, под командой Мустафы; венецианский флот, который должен был защищать остров и помешать высадке, не показывался. На самом острове тоже не было решительно ничего приготовлено для защиты; имелся лишь слабый гарнизон из 2 тыс. человек пехоты и 1 тыс. кавалерии; гарнизон этот не мог, конечно, выступить в открытом поле, против неприятеля и отступил в укрепленные города Левкозию (в середине острова, недалеко от северного берега) и в Фамагусту (на восточном берегу). Мустафа осадил сперва Левкозию, которая, после упорного сопротивления, за недостатком провианта и вследствие слабости гарнизона, 9-го сентября пала; при этом было убито 2000 человек.
Вслед за тем началась осада Фамагусты; она продолжалась более десяти месяцев, но в течение зимы велась довольно вяло, так как флот ушел домой; тем временем подошел и венецианский флот из 12 галер с подкреплениями и запасами. Весной, однако, когда возвратился турецкий флот и заблокировал город, начались серьезные атаки. Венецианский флот не показывался; после шести отбитых штурмов боевые припасы у венецианцев истощились, и комендант города Брагадино не счел возможным дольше защищать город и сдался 1 августа 1571 года. Что дало Турции возможность обратить более пристальное внимание на свои северные окраины. В середине лета 1571 года султан Селим II направил к устью Дона флот из 70 галер и 90 чаек, а так же 30-тыс. турецкую армию во главе с уже проштрафившимся Касим-беем, которому дали таким образом возможность искупить свою вину. Туда же подошел и крымский хан с 40-тыс. ордой, которая, впрочем, в осаде не принимала, занимаясь только прикрытием турецкой армии от возможных действий русской армии.
14 августа 1571 года турки обступили Азов от реки Дона до моря. Флот высадив пехоту и артиллерию, остановился в 8 верстах от устья Дона. После отказа русских капитулировать, на следующий день Касим-бей бросил войска на приступ города, который защищал 5,3 тыс. гарнизон. Штурм был отбит, и турки потеряв более 1,2 тыс. чел. были вынуждены отступить и перейти к планомерной осаде. Начали возводить батареи, полевые укрепления и насыпать вал, который они попытались подвести к стенам крепости. В ответ казаки организовали несколько вылазок, сумев замедлить строительство насыпи. Но не смотря на это, турки все же возвели вал выше крепостных сооружений, установили на нем более сотни "проломных" орудий и начали жесточайшую бомбардировку, периодически останавливая ее и предпринимая новые приступы, безуспешно пытаясь захватить крепостной вал.
Тем временем, выше по реке, в районе Черкасского городка началось сосредоточение русских войск, в котором насчитывалось 1,7 тыс. стрельцов, 2,3 тыс. ногайских и юртовских татар и 10 тыс. донских и 2 тыс. подошедших днепровских казаков. И наличие которых не давало татарам возможности выполнять фуражировку для снабжения себя и турецкой армии. Из-за чего, уже скоро турки стали испытывать нехватку в продовольствии. Кроме того, турки выбрали неудачное время для осады. В сентябре пошли дожди, ночи стали холодными и в турецком лагере, расположенном в нездоровой влажной местности близ реки, началась эпидемия, сотнями косившая солдат и рабочих, скученных в палатках и шалашах. Заволновалось и татарское войско, которое стало требовать чтобы их отпустили а набег на русские окраины, а заодно собрать продовольствие. И Касим-бей, чтобы не раздражать союзника, вынужден был разрешить крымскому хану отправить часть сил на ''промысел''. Но находившиеся поблизости русские разъезды засекли начало набега. Одни татарские загоны, едва успев удалиться от главного стана, попали под удары казачьих и ногайских отрядов и были разбиты. Другие уткнулись в свежесрубленные засечные черты и выдвинутые к ним получивших предупреждение русские войска. И были вынуждены повернуть назад. Кроме того, из-за потерь и дефицита боеприпасов турки временно прекратили обстрел и атаки, ограничиваясь блокадой. По хорошему надо было прекратить осаду и отвести войска, чтобы лучше подготовится к новому нападению в следующем году. Но Касим-бей, прекрасно понимал, что коли раз ему чудом удалось спасти голову от гнева султана, то во второй раз это будет, мягко говоря, затруднительно. И упорно продолжал осаду.
В конце концов, туркам удалось доставить к Азову порох и ядра, и сражение закипело с новой силой. Турецкая артиллерия по очереди разбила три защитных вала, но защитники построили четвертый и отбивались за ним. 24 сентября началось новое наступление турок. Каждый день на штурм крепости шло 10 тыс. турецких солдат. Их отбрасывали. После чего вновь вступали турецкие орудия и грохотали всю ночь. А на утро турецкий командующий бросал в атаку другие 10 тыс. бойцов, предоставляя отдых предыдущим. Но 1 октября 1570 г. татарская конная разведка заметила оживление возле Черкасского городка. У турецкого командования не было сомнений - русские готовятся к удару по измотанным турецким войскам. На экстренном заседании военного совета было принято решение о прекращении осады и немедленном отступлении - было ясно, что удара свежих русских сил уставшие турки и татары не выдержат. Бросив артиллерию и обоз турки в спешке начали отход к берегу, где шла посадка на корабли. Татары же и вовсе бросив все умчались прочь. Воспользовавшись этим уцелевший гарнизон (около 2 тыс. чел.) вышел из крепости и соединившись с русскими разъездами атаковал отступающие деморализованные неудачей турецкие войска. Решив, что их атакуют основные русские силы, турки смешались и побежали нестройной толпой, спеша очутиться на кораблях. Что привело к давке и невозможности организации хоть какого-либо сопротивления атакующим. Фактически это была бойня, усугубленная полным беспорядком на берегу, где многие солдаты опасаясь, что из-за осеннего шторма их бросят на произвол судьбы стали захватывать баркасы, чрезмерно набиваясь в них, что приводило к тому, что многие лодки не выдержав переворачивались, бросались вплавь и тонули... Это был полный крах экспедиции. Из 30-тыс. турецкой армии на родину возвратилось лишь 7-тыс. человек. Остальные либо погибли при штурмах Азова, либо от болезней, или при эвакуации. А около 10 тыс. чел. попало в плен русским.
Эта победа произвела впечатление в Европе. Еще после разгрома турок под Астраханью, Лука Новосильцев, русский посол в Константинополе в 1570 году, незадолго до своего ареста турками сообщал в Москву: "Да про астраханский поход во фрянские города весть пришла, что Астрахани не взяли, и людем учинился великий изрон. И фрянки деи о том возрадовались и меж себя учали говорить: государь деи Московский великой, и кому деи против его стояти! А от неверных его бог обороняет." А последовавший за этим разгром турок под Азовом произвел и вовсе сенсационное впечатление. По всей Европе пошли по рукам портреты Ивана IV, а также выполненные в апологетическом духе его биографии, где красочно расписывались его успехи по борьбе с ''сарацинами''. Повсюду раздавались призывы начать новый крестовый поход против турок. Из Испании, Венеции и Рима в Москву отправились послы с приглашением русскому царю присоединиться с образуемой под эгидой римского понтифика Пия V антитурецкой коалиции. В принципе Иван IV был согласен, но выдвинул предварительные условия. Так он потребовал, чтобы Венеция и Испания прислала в Россию "корабельных дел мастеров" для строительства флотилии на Азовском море, а также выплачивала Москве ежегодную субсидию в размере 100 тыс. скудо (которая должна была пойти на строительство оной флотилии). На что было получено согласие и в начале лета следующего года, 25 мая 1571 г., наконец, был заключен в Риме формальный союз между папой Пием V, Филиппом II, Иваном IV и Венецией. Западноевропейские союзники обязались выставить флот из 200 галер и 100 транспортных судов и армию из 50 тыс. чел. пехоты (испанских, итальянских и немецких наемников) и 4,5 тыс. кавалерии с соответствующей артиллерией.
Столкнувшись с угрозой антитурецкой коалиции, в Стамбуле было решено, не дожидаясь пока противники приведут свои силы в полную боевую готовность, нанести решающий удар по одному из участников коалиции с целью выбить его из игры и своей победой посеяв среди своих врагов сомнения и колебания привести Священный союз к развалу. А поскольку на Средиземном море цель турок - захват Кипра был осуществлен, то главный удар был спланирован на севере, имея задачей наконец-то вернуть Азов Турции, после чего, по мере возможностей, развернуть крупномасштабное наступление против России, с целью "возвращения под власть султана Астрахани и Казани".
Подготавливая новую атаку на Азов турки, как они считали, учли ошибки предыдущих походов (на Астрахань и первую осаду Азова). Численность турецкой армии идущей под Азов была увеличена. Крымские татары должны были в отличие от предыдущей осады не топтаться на месте, а совершить крупный набег на русские рубежи для отвлечения основных русских сил от устья Дона. Были сдвинуты на более ранние сроки выступления для того, чтобы успеть к осенних холодам.
В конце июня 1571 года 100-тыс. армия турок (20 тыс. янычар и тюфекчи, 20 тыс. спагов, 5 тыс. "немецких" наемников, 5 тыс. черкесов и 45 тыс. валашских, семиградских и молдавских вспомогательных войск) вновь обложила наскоро восстановленный Азов (имевший 10-тыс. гарнизон) с суши и сильной флотилией (150 галер и 200 чаек) блокировали с моря.
Одновременно с этим крымский хан собрав около 50 тыс. человек (татар, ногайцев и 7 тыс. янычар) пошел в на Русь. Впрочем в Москве также готовились к новым сражениям. Еще в апреле в Коломне был проведен смотр собранным войскам, во главе которых царь поставил М.И. Воротынского, армия которого насчитывала до 20 тыс. человек. Кроме того, на Дон было послано подкрепление, увеличившее численность находившихся там русских войск (вместе с казаками) до 40 тыс. чел. В принципе этого должно было хватить для того, чтобы с самого начала обречь татарский удар на неудачу.
Первоначально Девлет-Гирей собирался ограничиться набегом на козельские земли и повел войско к верховьям Оки. Но тут произошло событие, заметно изменившее дальнейший ход событий. К крымскому хану прибыли представители от оппозиционных царю русских придворных кругов, предложивших показать неохраняемые "проходы" в "Засечной черте", благодаря чему татары смогут подойти к Москве. И в ночь на 27 июля 1571 г. ногайский отряд мурзы Теребердея, шедший в авангарде крымских войск, стремительным ударом сбил русскую заставу, прикрывавшую "Сенькин перевоз". Находившиеся на ''берегу'' 200 "детей боярских" отступили, а татары стали разрушать укрепления на московской стороне реки. Другой неприятельский отряд, которым командовал Дивей-мурза овладел окским "перелазом" рядом с устьем р. Протвы, "против Дракина". Несмотря на захват второго плацдарма, главные силы татарской армии начали переправляться через ''Сенькин брод''. Русские воеводы, находившиеся в Кашире (Сторожевой полк И.П. Шуйского и В.И. Умного-Колычева) и Тарусе (полк Правой руки Никиты Романовича Одоевского и Федора Васильевича Шереметева) захваченные в врасплох не успели прикрыть эти переправы и помешать сосредоточению врага для решающего броска к Москве. В ночь на 28 июля 1571 г., прорвавшаяся через окский рубеж, армия Девлет-Гирея по серпуховской дороге двинулась к Москве. В этот критический момент самым решительным образом действовал М.И. Воротынский. Находившийся под его командованием Большой полк, оставив позиции под Серпуховом, пошел к Москве, вслед за крымской армией, отрезая ей пути отступления. С флангов от Калуги, наперерез татарам шли Передовой полк А.П. Хованского и Д.И. Хворостинина, от Каширы - Сторожевой полк И.П. Шуйского и В.И. Умного-Колычева. 30 июля на реке Пахре у деревни Молоди, в 45 верстах от Москвы, Передовой полк А.П. Хованского и Д.И. Хворостинина настиг арьергардные отряды армии Девлет-Гирея и разгромил их. Встревоженный ударом русской конницы, крымский хан остановил наступление и начал отвод своих войск из-за Пахры. Пока же он направил против войск Хованского и Хворостинина находившийся при нем 12-тысячный отряд, вступивший в сражение с русскими дворянскими сотнями. Отступая Передовой полк подвел противника под удар подошедшего к месту боев Большого полка, укрепившего свои позиции спешно поставленным "гуляй-городом". Начавшись небольшими стычками, столкновение у Молодей перерастало в большое сражение, от исхода которого зависела судьба всей войны.
Под прикрытием ружейного и артиллерийского огня засевших в "гуляй-городе" стрельцов, дворянские конные сотни контратаковали татар, затем снова отходили за линию щитовых укреплений, и вновь устремлялись на врага. Во время одной из атак погибли татарские военачальники Дивей-мурза и ногайский мурза Теребердей. Вскоре сражение начало стихать, возобновившись через два дня, в течение которых происходили короткие столкновения конных разъездов.
Получив известие о шедших к русским воеводам подкреплениях, Девлет-Гирей решил использовать последний шанс и повел свои войска в решительную атаку. 2 августа крымская армия штурмовала ''гуляй-город'', стремясь окончательно разгромить русских. Во время ожесточенного сражения под стенами деревянной крепости Большой полк под командованием М.И. Воротынского смог обойти неприятельскую армию, нанеся мощный удар с тыла. Одновременно противник был атакован находившимися в ''гуляй-городе'' отрядами русской и ''немецкой'' (набранной из ливонцев) пехоты, оставшимися там под командованием Д И Хворостинина.
Не выдержав двойного удара русских войск, татары отступили, понеся в последних боях колоссальные потери. Среди погибших оказались сыновья хана Девлет-Гирея; при штурме ''гуляй-города'' полегла турецкая янычарская пехота. В ночь на 3 августа крымская армия поспешно отступила на юг, преследуемая русскими отрядами. Стараясь оторваться от погони, Девлет-Гирей выставил несколько заслонов, которые были уничтожены преследователями. Из 50-тыс. армии, перешедшей в июле 1571 года русскую границу, в Крым вернулось около 10 тыс. человек.
Успех сопутствовал русским войскам и на других фронтах. После высадки в устье Дона турецкий командующий Мустафа-паша разделил свою армию на две части. Одна часть, численностью 40 тыс. чел. и составлявшая ядро османской армии, приступила к осаде города, начав под прикрытием привезенных с собой вязанок соломы, хвороста и мешков с шерстью рыть траншеи и строить батареи. И хотя на рассвете 25 июня гарнизон предпринял вылазку силами 2 тыс. чел., вынудив противника оставить первую траншею, но затем турки контратаковали, и пришлось отступить. Начался обстрел Азова их 3-х батарей. На это гарнизон ответил очередной вылазкой. Около 3 тыс. бойцов атаковали с нескольких направлений, дошли до траншей, перебив турецкий авангард. А после контратаки неприятеля отошли в крепость, потеряв 23 чел. убитыми, а 27 чел. было ранено.
Другая часть, во главе с заместителем командующего Капланом-пашой, насчитывавшая 60 тыс. чел. и состоявшая в основном из вспомогательных войск и конницы, двигалась вверх по Дону с целью разорить находящиеся по реке казачьи городки. Но под Черкасском, основанным в начале 1570 года 5-тыс. отрядом запорожских казаков, пришедших к Астрахани в 1569 году вместе с Вишневецким, и затем ушедших вниз по Дону, путь им преградило 35-тыс. русское войско во главе с Петром Серебряным. Зная о численном преимуществе противника Серебряный приготовился обороняться. Был возведен земляной вал с частоколом и выдвинуты вперед два небольших "гуляй-города". Левый фланг русских прикрывала река, правый казачья и ногайская конница. Кроме того, 10-тыс. отряд поместной конницы был оставлен в резерве. В центре позиций был оставлен проход в земляном валу между "гуляй-городами", прикрытый "немецким" полком, который по плану должен был выдержав первый натиск турок отойти и увлекая за собой противника, по флангам которого должны будут ударить артиллерия и поместная конница.
12 июля турки начали наступление. Первыми в атаку пошла турецкая конница - сипахи, обрушившись на центр русских позиций. Несмотря на мощный натиск, атака провалилась и сипахи были вынуждены отойти. Турецкая пехота так же не добилась успехов, атакуя русские позиции вдоль реки. Только ближе к полудню, направив острие атаки на русский правый фланг Каплан-паша смог потеснить казачью и ногайскую кавалерию и дать возможность прорваться сипахам в тыл противнику. Но которые сами тут же угодили под удар стоявшей до этого в резерве поместной конницы. В возникшей давке сипахи потеряли преимущество, понесли большие потери и стали отходить. Однако были атакованы оправившейся казачьей кавалерией. Увидев, что сипахи оказались в ловушке, но при этом и русская конница связана по рукам и ногам Каплан-паша приказал усилить натиск на наиболее слабый центр русских позиций, рассчитывая прорвав его раздробить русские силы и по одиночке разбить их. Ситуация сложилась отчаянная - посколько турки атаковали по всему фронту Серебряный не мог усилить центр. Но положение спасла стойкость "немцев" во главе с перешедшем на русскую службу Гаспаром фон Ольденбокеном. Выстроившись в линию они упорно отбивали все атаки неприятеля, пока на правом фланге окончательно не были добиты сипахи, после чего русская конница обрушилась на турецкую пехоту, приведя ее в замешательство. Затем, с целью поддержать ее удар в ринулась вперед вся русская армия. Не выдержав натиска турки побежали. Как доносил Серебряный: "Гнались и их рубили на версту и больше. И тех воинских людей побили и в полон поимали многих, знамена турецкие наимали многие ж".
После окончания битвы русские могли считать себя победителями - враг был разбит и был вынужден бежать. Но огромные потери - почти весь "немецкий" полк и половина кавалерии, в результате которых после битвы у Серебряного оставалось в строю 6 тыс. поместной конницы, 21 тыс. стрельцов и казаков. В то время как у турок под Азовом по прежнему находились лучшие войска, к тому же усиленные вернувшимися из под Черкасска частями, которые хоть и потеряли 18 тыс. чел., но по прежнему численно превосходили русскую армию. Впрочем, проблемы были у Мустафы-паши. Проигрыш битвы деморализовал солдат, а потеря почти всей сипахской конницы делала невозможным проведение фуражировки и дальней разведки. Дефицит продовольствия, которое из-за нехватки кораблей часто приходило с задержкой и в недостаточном количестве, заставляла армию балансировать на грани голода. Одновременно с этим, по указу Москвы, днепровские казаки, воспользовавшись уходом большинства боеспособных мужчин из Крыма, вышли в море и атаковав татарские селения сожгли Белгород-Днестровский (Аккерман), посеяв панику как среди татарского населения п-ова, так и в турецких владениях. А после того, как казаки захватили Козлов (Гезлев) с сосредоточенными там запасами хлеба, снабжение находящейся под Азовом турецкой армии стало еще более проблематичным. Но не смотря на это Мустафа-паша продолжил осаду, бросив все силы на взятие Азова. Выставив в нескольких верстах от основного лагеря вспомогательные войска во главе с Каплан-пашой в качестве прикрытия против полевой русской армии, его основные части стали рыть подкопы у городского вала, и одновременно воздвигли две новые батареи, которые стали вести огонь по городу. А 28-го июля турки начали штурм. На городские укрепления были брошены все силы. После ожесточенного боя турки были отброшены. Но на следующий день штурм возобновился. Прикрываясь фашинами, турки подошли к первой линии обороны и взорвав миной часть вала устремились в образовавшийся пролом. Но за взорванным укреплением наткнулись на второй вал, откуда по ним открыли огонь стрельцы. Потом была взорвана вторая мина. И массы турок двинулись в этом месте на приступ сбив стрельцов с этой позиции. В конце концов им удалось захватить "Земляной город", но осажденные укрылись в цитадели, взять которую турки не смогли. Кроме того, турки были вынуждены отвести от Азова большую часть своего флота, поскольку стали получать тревожные известия из Средиземного моря, где в Мессине для войны против Турции сосредотачивались испанская, венецианский и папский эскадры.
30 июля к Азову подошла армия Серебряного. В нескольких верстах от города путь им преградили укрепления Каплан-паши с "многочисленными пушками" на возведенном валу. 31 июля Серебряный начал штурм "Капланпашева вала". Первая, ночная атака не удалась. Несколько стрелецких и казачьих полков в полночь полезли на вал, подняли переполох в неприятельском лагере, но закрепится не сумели и были вынуждены отступить. День 1 августа русские ограничились простым обстрелом вражеских позиций, а 2-го утром Серебряный вновь двинул войска на приступ, в ходе которого, не смотря на сопротивление турок прорвал их позиции. Не видя возможности удержать вал и бросив 28 пушек, все палатки и обозы Каплан-паша начал организовано отходить, отогнав огнем преследующую конницу. Но отступить в полном порядке ему не удалось. Русские развернули брошенные неприятелем орудия и начали обстрел их отходящих колонн. Оказавшись под огнем турецкие войска в беспорядке ринулись в сторону азовского лагеря, но вновь попали под удар русской кавалерии, которая "на плечах" бегущих ворвалась в основной турецкий лагерь и подпалив его организовано отошла.
3 августа у турок был совет, на котором большинство командиров высказалось за снятие осады. Но Мустафа-паша тем не менее решился на отчаянный шаг - предпринять общий штурм, а если уж он будет безуспешным, то отступить. 8 августа турки атаковали цитадель, взрывом мины образовали пролом в стене в который и двинулись штурмующие. Навстречу им выкатили две пушки, и огнем из них отбросили назад. Одновременно с этим армия Серебряного атаковала турецкий укрепления, захватив часть внешнего вала. Но контратака янычар отбила позицию назад, хотя вызванное этим ослабление сил задействованных на штурме крепости предопределили его неудачу. После чего несколько дней шла перестрелка и стычки. Турки больше не решались атаковать и лишь ждали прибытия кораблей для эвакуации.
12 августа русские атаковали, вновь захватив внешний вал и часть орудий, но были контратакованы массой турецких войск. В завязавшейся ожесточенной схватке турецкий вал несколько раз переходил из рук в руки. Наконец, Мустафа-паша бросил в бой свои лучшие силы - янычар, оставив на позициях против Азова лишь вспомогательные войска. Позднее это будет считаться его ошибкой. Состоявшие в основном из валахов и молдаван эти силы не отличались стойкостью. Верно служащие туркам пока те одерживали победы, они, однако, быстро подвергались брожению и теряли боевой дух в случае неудач. И это сыграло свою роковую роль. Когда в городе увидели, что основные турецкие силы брошены против Серебряного, около 2-х тыс. человек сделали вылазку за городские стены, ударив по ослабленным позициям противника. Что вызвало панику среди выставленного против города заслона, которая как пожар распространившись по позициям вызвала полное обрушение турецкого фронта на этом участке. Началось повальное бегство, к которому примкнули и деморализованные черкесы. В результате возникшего хаоса ряды турок смешались. Хоть какой-то порядок сохраняли только янычары и немецкие наемники. Однако о том, чтобы удержать лагерь только их силами не могло быть и речи. В этой обстановке Мустафа-паша отдал приказ бросить лагерь и отступать к устью Дона в надежде спасти хотя бы часть своей армии. Частично его надежды оправдалась. Увлеченные добиванием рассеянных и деморализованных вспомогательных турецких войск, русские не приложили больших усилий к преследованию отходящих сил. Благодаря чему тем удалось дойти до устья реки. Но тут перед турками встала другая проблема. Поскольку основные силы турецкого флота были переброшены в Средиземное море, имевшихся в наличие кораблей было недостаточно для эвакуации всей армии, что вынудило Мустафу-пашу начать вывоз своих сил поочередно. Но это вызвало бунт немецких наемников, которые оказавшись в самом конце списка на эвакуацию решили что их просто собираются бросить на произвол судьбы. Бросившись к берегу они попытались захватить лодки и вне очереди переправится на корабли. Что вызвало вооруженную схватку между ними и янычарами, плавно переросшую в самое настоящее сражение, в котором большая часть наемников была уничтожена, а около 500 немцев смогло спастись уйдя в сторону войска Серебряного, где они поступили на русскую службу.
И хотя Серебряный не стал мешать уйти остаткам турецких войск (около 15 тыс. чел.), но гибель большей части 100-тыс. армии в устье Дона вызвало в Стамбуле шок. Тем более, что выйдя из Мессины 16 сентября, в составе четырех эскадр, объединенный христианский флот двинулся небольшими дневными переходами через Тарент в Корфу, где часть его осталась, между тем как дон-Хуан с остальными кораблями 30 сентября стал на якорь на другой стороне пролива, у берегов Эпира, в защищенной бухте Гоменице. Отсюда флот отправился в Коринфский залив. 7 октября утром, в то время как флот обходил остров Оксию, на востоке показался турецкий флот, и здесь, у западного угла Этолии, при входе в Коринфский залив, разыгралось сражение, получившее название от города Лепанто, находившегося в 30 морских милях оттуда.
Флот союзников состоял из 205 кораблей, в том числе из шести венецианских галеасов; на судах было 20 тыс. солдат, не считая матросов и гребцов, так что общая численность экипажей доходила вероятно до 80 тыс. человек. Весь флот был выстроен развернутым фронтом в длинную линию, причем фланги несколько выдавались вперед. Левым флангом, примыкавшим к отмелям у берега и состоявшим из 63 галер, командовал венецианец Агостино Барбариго; правым флангом, выдававшимся в открытое море и состоявшим из 64 галер, командовал генуэзец Дориа. Дон-Хуан с 37 кораблями стоял в центре и имел при себе венецианцев Вениера и Колонну с их крупными флагманскими кораблями.
Такое построение соответствовало обычному боевому порядку, но в него были введены две особенности:
1) шесть венецианских галеасов под командой Дуодо были выдвинуты вперед перед центром, с целью использовать их сильное артиллерийское вооружение при самом приближении неприятеля;
2) позади центра, в виде резерва, были поставлены 35 галер под командой испанца, маркиза де Санта-Крус. Таким образом, вопреки общепринятому порядку, центр был очень усилен и состоял из трех линий.
Турецкий флот, под командой капудан-паши Али наступал в обычном строю, полукружием. Силу его определяют очень различно; вероятно, он был несколько многочисленнее флота союзников, приблизительно 220-230 кораблей. Большей частью это были галеры с недоукомплектованным экипажем. Али вытребовал из ближайших крепостей гарнизоны и посадил их на суда, но тем не менее экипажи эти оставляли желать лучшего, хотя по численности может быть несколько превышали экипажи союзников. У людей не было огнестрельного оружия, а только луки и самострелы; огнестрельное оружие советовали не брать, как ненадежное.
Правым крылом командовал Магомед Сироко, паша Александрийский; левым - Улуг-Али (эль-Лук Али), итальянский ренегат, который прославился своими разбойничьими подвигами; центром командовал сам Али. Оба турецкие фланга выдавались за неприятельские.
Атака произошла в полдень. Огонь шести венецианских галеасов оказался настолько действенным, что две неприятельские галеры были потоплены и еще несколько повреждено. Менее успешны были действия союзников, когда произошло столкновение флангов. На правом турецком фланге крайние корабли, по указаниям знающих местность людей, подошли к берегу ближе, чем расположились венецианцы, обошли их и атаковали одновременно с фланга и с фронта что поставило венецианцев в затруднительное положение. На другом фланге Дориа, чтобы не быть обойденным, рассредоточил свои корабли, что сейчас же заметил и использовал Улуг; он прорвал неприятельскую линию, причем взял в плен или уничтожил несколько галер Мальтийского ордена. Затем он схватился на абордаж с мальтийским флагманским кораблем, и, после долгого и жестокого боя, при помощи других своих кораблей, взял его на буксир и потащил в сторону. Тем временем на помощь подоспел начальник резерва Санта-Крус; он погнался за Улугом и, так как корабль и экипаж последнего сильно пострадали, принудил его обрубить буксир и освободил мальтийский корабль, на котором не оставалось в живых ни одного человека.
Несмотря на храбрость, Улуг все-таки был скорее морским разбойником, чем флотоводцем, так как после этого он бросил руководство своей эскадрой и уже не достиг больше никаких успехов; таким образом, на правом фланге равновесие было восстановлено.
Наиболее упорный бой происходил, однако, в центре, где дон-Хуан, как только неприятельский центр подошел ближе, яростно набросился на большую галеру капудан-паши, который со своей стороны тоже бросился на дон-Хуана. Первый же залп турецких орудий повредил грот-мачту "Реала". При столкновении "клюв" турецкого судна проник в неприятельский корабль до четвертой скамьи; начался жестокий абордажный бой, продолжавшийся очень долго, в котором дон-Хуан лично показал пример блестящей храбрости. Бой этот окончился в пользу союзников еще до того, как на помощь своему главнокомандующему подошли корабли из резерва (Колонна). Али покончил с собой, не пожелав сдаться в плен. Пример дон-Хуана воспламенил окружающих и воодушевил всю линию центра. Следуя примеру дон-Хуана, Александр Фарнезе недалеко от него захватил одну из самых больших турецких галер; затем началась общая свалка, в которой абордажные бои следовали один за другим.
В это время пал командир правого турецкого крыла, Магомед Сироко, а около 30 его галер сели на мель. Среди экипажей их началась паника, люди прыгали через борт и вброд спешили к берегу; паника распространилась и на другие турецкие галеры. Когда победа уже была решена, пал один из союзных командиров, Барбариго, которому стрела попала в глаз.
При столкновении обеих боевых линий возникла общая свалка. Артиллерия, которая в те времена вообще получила еще недостаточное развитие и ограничивалась исключительно огнем с носа, могла оказывать только очень незначительное влияние во время свалки, и все дело решалось почти исключительно абордажным боем. В рукопашном же бою испытанные испанские солдаты (испанская пехота в те времена считалась лучшей в мире) и немецкие ландскнехты, имевшие лучшее вооружение, стояли выше турецких солдат, даже янычар; точно также и стрелки союзников стояли выше неприятельских, вооруженных только луками и самострелами. Вследствие всего этого, после нескольких часов жестокого боя, в 4 часа пополудни, победа склонилась на сторону христиан. Однако турки только поздно вечером окончательно прекратили бой и остатки их флота отступили.
Улуг-Али с 30-40 кораблями ушел на юг; союзники, все корабли которых принимали участие в бою и более или менее пострадали, не были в силах его преследовать. Это были единственные турецкие корабли из всего громадного флота, которым удалось уйти, и таким образом, потери турок составляли около 200 кораблей, из которых более половины было захвачено. Из правого турецкого крыла около 30-и кораблей пристали к берегу, при чем остатки их экипажей попрятались. Эти корабли, и еще много других, были сожжены, 117 галер было захвачено победителями с крупной добычей, в числе которой было 117 тяжелых и 256 легких орудий, т. е. в среднем по три орудия на каждом корабле. Потери турок людьми исчисляются в 25 тыс. убитых и 3,5 тыс. пленных матросов; солдаты, по-видимому, были все перебиты. В числе убитых, вероятно, не указаны рабы-гребцы; их было взято в плен около 15 тыс., в том числе около 12 тыс. христиан, которые были отпущены на свободу.
Союзники тоже понесли значительные потери офицерами и солдатами; потери эти составляли 10 тысяч человек (убитых было 7,6 тыс. чел. и, кроме того, в ближайшие дни умерло 2,5 тыс. тяжело раненых); кораблей они потеряли только 15.
Весть об этих победах возбудила во всей Европе неописуемое ликование, и породила надежды на полный разгром Османской империи, которая уже долгое время была угрозой христианской Европе. Казалось после таких поражений Турция просто не сможет восстановиться. Но этим ожиданиям не дано было сбыться. Сразу же после победы у Лепанто между союзниками возникли споры по поводу дальнейших действий. Венецианцы настаивали на необходимости завоевать Морею (конечно, в пользу Венеции), что не устраивало дон-Хуана Австрийского, который не желал таскать каштаны из огня для других и предложил идти в Архипелаг, запереть Дарданеллы, отрезать подвоз припасов к Константинополю, а может быть и взять его штурмом, как сделал Дандоло в 1204 году. Но о таких решительных действиях не хотели и слышать испанцы, предлагавшие действовать против Алжира. Все это постепенно привело к развалу коалиции. К тому же понтифик Пий V, который был душой этой войны, умер, и тогда венецианская сеньория, поняв что союз с Испанией ничего кроме военных расходов не приносит (не говоря уже о том, что затягивание войны сильно било по кошельку венецианских коммерсантов делающих деньги на торговле с Турцией), в марте 1573 года сочла за лучшее заключить с султаном сепаратный мир, причем, мир этот был заключен втайне от союзников. Кипр, составлявший предмет спора и другие отнятые у венецианцев владения, остались за турками, а кроме того венецианцы заплатили им 300 тыс. дукатов контрибуции, получая взамен гарантии неприкосновенности остальных своих владений и торговых связей.
Испания продолжала вести войну с Турцией, но уже не на востоке. Дон-Хуан хотел завоевать Тунис и создать там собственное королевство. Филипп II изъявил свое согласие на это предприятие, и в начале октября 1573 года дон-Хуан с большим флотом (155 галер) и армией (27 тыс. чел.) переправился в Африку, занял без сопротивления Тунис, укрепил его, а затем захватил и Бизерту. Оставив там там сильный гарнизон, он возвратился в Неаполь. Однако план его сделаться тунисским королем, хотя и был горячо поддержан папой, был решительно отвергнут Филиппом II, который вместо Туниса отправил Хуана в Ломбардию. Тем временем турки, восстановившие свои военно-морские силы после поражения, в сентябре 1574 года направив флот 230 судов и 40 тыс. чел. снова отвоевали Тунис.
Изменилось положение и на севере. После заключения мира с Турцией Венеция отказалась от всех своих обязательств по отношению к России отказавшись прислать обещанные субсидии и мастеров. Так же поступила и Испания, ссылаясь на свои расходы и отсутствие денег в казне. Кроме того, 30 сентября 1568 года в Швеции короля Эрика сменил в результате государственного переворота его брат Юхан и политика Стокгольма кардинально изменилась. Если Эрик считал необходимым поддерживать хорошие отношения с Россией, то его брат круто поменял внешнеполитические ориентиры, стремясь уничтожить русскую балтийскую торговлю, для чего вновь стал поддерживать шведских пиратов, нападавших на торговые корабли идущие в или из русских портов. В результате только одни любекские купцы понесли от морского разбоя убытки больше чем на 100 тысяч талеров. Попытка русской дипломатии решить мирным путем эту проблему не имела успеха, и тогда русским послам в Европе был отправлен тайный приказ найти человека, имеющего авторитет среди моряков и знающего не понаслышке о морских сражениях. Они выбрали Карстена Роде, авантюриста из Дании, который согласился заниматься морским разбоем на Балтике во благо Русского государства и ради собственной выгоды.
Датчанин получил официальное звание "царского морского атамана" и каперский патент, наделявший его полномочиями вести военные действия на море от имени России: "...силой врагов взять, а их корабли огнем и мечом сыскать, зацеплять и истреблять, согласно нашего величества грамоты... А нашим воеводам и приказным людям того атамана Карстена Роде и его скиперов товарищей и помощников в наши пристанища на море и на земле в береженьи и чести держать, запасу или что им надобно, как торг подымет, продать и не обидеть". По условиям договора, Роде должен был передавать царю каждое третье захваченное им судно и по лучшей пушке с двух остальных. Кроме того, в государственную казну должна была поступать и "десятая деньга" от продажи всех захваченных товаров.
Прибыв в 1569 году в город Аренсбург на острове Эзель, Роде оснастив и вооружив дюжиной пушек небольшое одномачтовое судно и, набрав команду из 35 человек, в июне 1570 года вышел в море. Вскоре, возле острова Борнхольм, они взяли на абордаж одномачтовый буер, шедший с грузом соли и сельдей. Захваченный буер вооружили, и часть команды пинки под началом Роде перешла на него, саму же пинку он поручил команде одного из своих лейтенантов.
Сбыв добычу на Борнхольме Роде снова вышел в море, уже на двух судах. Буер и пинка разошлись в разные стороны в поисках добычи, и, когда через восемь дней они вновь встретились в порту Борнхольма, каждый из капитанов привел по захваченному судну. Пинка захватила еще один буер с грузом ржи и отборных дубовых досок, а буер под командой Роде конвоировал взятый на абордаж большой корабль водоизмещением 160 тонн.
Здесь же, на Борнхольме, Роде прикупил у одного любекского купца восемь пушек и вооружил ими захваченный корабль, ставший флагманом его флотилии. Там же корсар принял на службу десяток датчан. Власти острова, бывшего в то время местом стоянки многих пиратских судов - этакой "балтийской Тортугой", встречали гостей, подобных Роде, всегда радушно, а датский адмирал, командовавший флотилией, базировавшейся на Борнхольме, считал "корсаров царя Ивана" союзниками и даже снабжал их лоциями и картами.
Флотилия Роде постепенно усиливалась, и к сентябрю под его командой - уже шесть вооруженных судов с полностью укомплектованными экипажами. Дерзость корсара, стремительный рост его сил уже не на шутку беспокоили шведскую корону. Против "московитских пиратов" повели настоящую охоту, пытаясь загнать их в ловушку и уничтожить. Однажды шведы настигли флотилию Роде и сумели потопить несколько его судов, но "московиты" прорвались к Копенгагену и укрылись в его порту под защитой пушек короля Дании. В течение первого месяца Карстену Роде удалось захватить еще 13 кораблей.
Тогда король Юхан в сентябре 1570 г. приказал своему флоту подвергнуть бомбардировке Колывань с целью сжечь стоявшие там корабли и разрушить городские склады, рассчитывая такой "демонстрацией сили" оказать нажим на Россию, занятой войной на юге. Но результаты бомбардировки оказались совершенно противоположны ожидаемым. Большинство населения Колывани составляли переселенные туда жители русского Севера, в том числе и поморы, не привыкшие к подобному европейскому "маниру". А потому потушив пожары и подсчитав убытки, колыванцы тут же стали собираться для похода в Швецию за "компенсацией". Переправившись через залив они опустошили побережье Финляндии и пограбив тамошние селения вернулись назад, получив полное одобрение своим действиям в Москве, которая будучи связанной борьбой с Турцией не могла сама пойти на риск прямого конфликта с Швецией и войны на два фронта. Тем более, что в следующем году Москве и вовсе было не до взаимных претензий с Стокгольмом. Расследование обстоятельств татарского набега 1571 года выявило наличие заговора возглавляемого конюшенным И.П. Федоровым-Челядниным, который согласно обвинению "навел" татар на столицу, рассчитывая использовать возникшую замятню для ареста Ивана IV и опираясь на собственную многочисленную вооруженную свиту произвести государственный переворот с целью посадить на престол князя Владимира Старицкого, который после взятия под стражу тут же выдал царю всех своих сторонников. По стране прокатилась новая волна арестов, затронувшая даже верхушку Думы. По выдвинутым обвинениям были признаны виновными и казнены конюшенный Иван Федоров-Челяднин, окольничий Михаил Колычев и трое его сыновей - Булат, Семен, Мина, князья Андрей Катырев, Федор Троекуров, Михаил Репнин, Юрий Кашин, Петр Горенский, Никита и Андрей Черные-Оболенские, окольничий Михаил Лыков. Одновременно с этим внезапно скончались приняв яд князь Владимир Старицкий с супругой. Что породило слухи о том, что их заставил сделать это сам царь не желавший предавать своего ближайшего родственника открытому суду.
А на Балтике тем временем продолжалась война, названная впоследствии Десятилетней Северной, которая велась Данией в союзе с Любеком против Швеции (Польша, в отличие от реальной истории со Швецией не воевала - не было польско-шведского соперничества из-за Ливонии). В начале антишведской коалиции сопутствовал успех. В сентябре 1563 года датчане захватили шведский порт Эльвеборг, отрезав Швецию от выхода к Атлантике. А в мае 1564 года в трехдневном морском бою, происшедшем между Эландом и Готландом, флот союзников под командой датского адмирала Герлуфа Тролле одержал победу над шведами. Но уже в следующем году шведы под командой Класа Горна, назначенного главнокомандующим шведского флота, одержали 7 июля 1565 года, победу над датско-любекским флотом. А в сентябре 1565 года шведской армии удалось прорвать блокаду, захватив Варберг (область Халланд). После чего война между конфликтующими сторонами словно зашла в тупик. Дальнейшие попытки Дании и Любека переломить ситуацию в свою пользу, как правило, оканчивались неудачей. Но и Швеции не хватало сил для победы над противником. Морской бой между шведским и датско-любексим флотами происшедший к северу от Эланда в конце июля 1566 года закончился ничем, так как во время боя поднялся шторм. После этого дастско-любекский флот стал на якорь у Висби, чтобы предать земле тела нескольких убитых в бою. В одну из последующих ночей шторм так усилился, что 11 датских и 6 любекских кораблей потерпели крушение, при чем погибло около 6 тыс. человек; погибло три адмирала, и двенадцать капитанов. Летом - осенью 1567 года датские войска под командованием Д. Рантцау (главнокомандующий датской армией) вновь перешли в наступление, пытаясь занять области Смоланд и Эстерйетланд. Но шведам (которым не надо было как в реальной истории отвлекать часть своих сил на войну в Ливонии) удалось отбить это нападение. В результате в 1570 году, поскольку ни одной из сторон не удалось достичь решающего перевеса в конфликте, война продолжалась (в отличие от реальной истории, где Дании удалось добиться перевеса и заставить пойти Швецию в конце 1570 года на невыгодный ей мирный договор). В результате чего шведский флот оказался сильно ограничен в своих действиях и не мог наладить эффективную охрану шведских морских коммуникаций. Чем не преминули воспользоваться колыванцы, которые весной 1571 года вышли в море целой флотилией из 30 разнотипных судов, которая в очередной раз пройдя вдоль финского побережья и спалив попавшиеся на пути поселения, атаковала Або (Турку). Не ожидавшие нападения шведы заперлись в городе и не оказали серьезного сопротивления, благодаря чему разграбив окрестности столицы Финляндского герцогства, а так же захватив несколько стоявших в городском порту кораблей, колыванцы благополучно вернулись назад.
Встревоженный подобным развитием событий Стокгольм послал в Финский залив флотилию, которая, по мнению шведов, должна была блокировать активность русских в Балтийском море. И 2 мая 1571 года 5 шведских судов бросили якорь у о-ва Котлин. Узнав об этом ругодивский воевода Григорий Давыдович Путятин вывел в море флот из 12 кораблей и 8 галер и ранним утром 5 мая, воспользовавшись темнотой русские внезапно напали на шведские суда и после полуторачасового боя взяли их на абордаж.
Произошедшее заставило царя уделить большее внимание северным проблемам. Не будучи в состоянии из-за войны с Османской империей вести против Швеции активные действия, Иван IV приказал провести ряд мер по укреплению обороноспособности этих мест. Осенью 1571 года на Неве была произведена разведка местности для строительства новой крепости. А несколько месяцев спустя, 24 февраля 1572 года, царем был отдан официальный приказ о постройке в устье реки нового укрепления, чтобы иметь возможность защищать всю Неву. Так же, на о-ве Котлин был поставлен острог, названный Царским, имевший задачу недопущения использования шведами острова в качестве своей базы. Одновременно с этим была активизирована работа по строительству флота. До этого на Балтийском море основу русских военно-морских сил составляли купленные или захваченные иностранные суда. Но в мае 1572 года в Ругодиве, Колывани и Пернове на собранные в этих же городах деньги были по приказу царя заложены одноименные этим городам корабли, которые положили начало новому крупному российскому судостроению на Балтике.
Тем временем дали результат действия русской флотилии во главе с Карстеном Роде и активность колыванцев. Балтийское море оказалось очищенным от шведских каперов, благодаря чему балтийская торговля стала вновь набирать обороты. Причем в ней произошли важные изменения. Прежде всего начала терять свои позиции Англия. Еще в 1570 году, используя в качестве предлога то, что Англия находится в дружеских отношениях с воюющей с ним Турцией, Иван IV лишил английскую Московскую компанию торговых привилегий, что имело для жителей Британии самые печальные последствия - их начали энергично вытеснять с русского рынка нидерландские и германские (ганзейские) купцы. Все попытки королевы Елизаветы Английской добиться восстановления привилегий натыкались на твердый отпор - российское правительство больше не имея зависимости от англичан в торговле с Европой не было склонно идти на этот шаг. Все что раньше в страну через Холмогоры практически монопольно ввозили англичане теперь шло полным потоком через балтийские порты. И потому необходимости поддерживать "особые отношения" с Лондоном больше не было. Да и конкурирующие с ними нидерландцы и германцы ввозили товары по более низким ценам, а в торговых операциях, в отличие от англичан за которыми в России к тому времени закрепилась не самая лучшая репутация, показали себя гораздо более честными и надежными партнерами. Что привело к резкому падению русско-английского товарооборота, от чего прежде всего пострадал британский флот, сильно зависимый от поставок русских комплектующих товаров. Кроме того, морские пути весьма активно стали осваивать и русские купцы, которые к 1572 году уже твердо обосновались в германских и датских портах на Балтийском море, составив серьезную конкуренцию как гданьским, так и шведским торговцам.
А на юге наступило затишье. Потерпев за период 1569-71 гг. несколько поражений от русских войск турки и татары затихли и отказавшись от наступательной стратегии перешли к обороне, следствием чего стало временное затишье и установление ситуации "не мира, не войны". Что оказалось для Москвы весьма кстати, поскольку из соседнего Польско-Литовского государства в это время стали приходить известия, которые сильно сместили русские внешнеполитические акценты с юга на запад.
19 июля 1572 года в Польско-Литовском государстве скончался, не оставив наследника, король Польский и Великий князь Литовский Сигизмунд II Август, смерть которого прервала династию Ягеллонов и поставила перед Литвой и Польшей вопрос об избрании нового государя. Впрочем, неожиданностью для поляков и литвинов это не стало. То что Сигизмунд будет "последним из Ягеллонов" было понятно задолго до его смерти, поэтому еще в 1560 году во время переговоров о браке между Иваном IV и сестрой короля Екатериной, как писал Гораций Куртиус (Курзо): "Многие в Польше и Литве очень много говорят о будущем избрании короля. Многим нравится Московит... Я слышал это и многое другое на пирах и в частных беседах... все единогласно провозглашают, будто Московит достоин этого королевства благодаря своим всюду прославленным доблестным делам, преимущественно воинственному духу. Не отсутствуют и такие, кто заявляет, что выберут его в короли, если он жениться на королевской сестре".
В 1570 году вопрос о возможном выборе царя на польский трон стал уже предметом дипломатических переговоров, когда на одном из приемов у царя польско-литовские послы заявили, что сенаторы "о том не мыслят, что им государя взяти от бессерменских или иных земель... а желают, что им себе избрати словенского роду" и поэтому "прихиляются тебе великому государю, и твоему потомству". И получив из Москвы благожелательный ответ в следующем году "рада польска и литовская" обсудив вопрос о том, кто может быть возможным преемником короля пришла к убеждению, что выход следует искать в соглашении с Иваном IV, поскольку принимать кандидатов предложенных султаном нельзя, так как "будет от турок многое утеснение", а если выбрать австрийского "королевича", то не будет защиты от султана, так как Габсбурги "и за свое мало могут стояти". А Иван IV в отличие от австрийского императора - "государь воинский и сильный, может от турецкого султана и ото всех земель оборону держать и прибавление государством своим чинить". В итоге рада приняла решение просить, чтобы Иван IV "дал" на польско-литовский трон царевича и заключил с Польско-Литовским государством союз против Турции и Крыма. Царю был предложен проект - его младший сын Дмитрий (от Екатерины Ягеллон) будет избран на польско-литовский трон, за что Иван IV объявлял его своим наследником и еще при жизни должен венчать его на царский престол. Однако осуществление этого проекта сорвал Евстафий Волович, действовавший по наущению короля, заинтересованного в передаче трона другому своему племяннику, семиградскому воеводе Яношу-Сигизмунду Венгерскому (сыну Яна Запольяи и Изабеллы Ягеллонки), добившийся принятия этого решения недействительным. Но смерть Яноша в 1571 году устранила его как претендента на трон, вернув помыслы сенаторов к Ивану IV, чья кандидатура пользовалась в Польско-Литовском государстве огромной популярностью. Как докладывал в это время бранденбурскому правителю Гораций Куртиус: "У Московита в Польше очень много могущественных сторонников... к нему благосклонна почти вся знать... Существуют многие, в особенности, те, кто избрал евангелическую веру, которые очень хотят великого князя и его сына и всячески стремяться возвести на королевский трон".
Впрочем, причины подобной популярности царя в Польше и Литве были легко объяснимы. Во-первых, это было связано с особенностями внутриполитической ситуации в Польском королевстве и Великом княжестве Литовском, где с конца 50-х годов XVI века шла упорная борьба между магнатами и шляхтой за власть и влияние. Шляхетские политики добивались возвращению государству заложенных магнатам земель королевского домена, требовали принятия законов, которые запрещали бы соединять в одних руках несколько высших государственных должностей, настаивали на создании в провинциальных округах института "инстигаторов" - людей, которых шляхта выбирала бы из своей среды на сеймиках и которые осуществляли бы от ее имени контроль за действиями магнатов, представлявших на местах государственную власть. Король Сигизмунд II в этом конфликте встал на сторону шляхты, но вел себя робко и непоследовательно, и ко времени его смерти реформы, намеченные шляхетским лагерем, были осуществлены лишь частично. Поэтому шляхетские политики хотели видеть на троне такого правителя, который решительными действиями сломил бы сопротивление высшей знати. Во-вторых, избрание королем Ивана IV связывалось с целой программой возвращения потерянных Польшей земель на Западе. Предполагалось, что созданное в результате польско-литовско-русское государство окажется достаточно сильным, чтобы вернуть стране Силезию и Поморье (Померанию), а так же аннексировать Восточную Пруссию. И, в-третьих, от унии с Россией польские и литовские шляхтичи ожидали прежде всего организации надежной обороны южных границ: создание для защиты большой постоянной армии и проведения работ по укреплению подольских замков. Далее открывались перспективы изгнания турок за Дунай, восстановления польского влияния в Молдавии и подчинения татарских орд верховной власти Польши. По мнению шляхты выбор предлагаемого магнатами Габсбурга привел бы к разорению Польско-Литовского государства турками (как это, например, случилось с Венгрией), в то время как избрание царя открывало перспективу победы над Османской империей. Что было особенно важно. Ведь успешное решение южной проблемы имело серьезное значение для шляхты. Так, видный идеолог шляхетской партии Петр Мычельский указывал, что после организации надежной обороны Подолии "подольские пустыни" превратятся в "освоенные земли", отчего у Польши прибавится людей и скарбов, а обедневшему и раздробившемуся рыцарству - "маетностей". Освоение Подолии должно было дать новый фонд земель, на которых смогли бы разместиться владения тех групп в составе господствующего класса, для которых на основных, давно освоенных землях в данных условиях уже не было места. В-четвертых, в Великом княжестве Литовском сын Ивана IV царевич Дмитрий еще с рождения рассматривался там как законный наследник скончавшегося Сигизмунда II Августа и чье восхождение на княжеский трон даже не обсуждалось. Что сказывалось в Польше, где даже те представители знати, что были против Ивана IV, но желали сохранения унии с Литвой были вынуждены поддерживать кандидатуру "Московита".
Но не все было гладко. На пути Ивана IV к польскому и литовскому престолам стояло несколько препятствий. Прежде всего его избранию королем и Великим князем препятствовала группа влиятельных магнатов, справедливо полагавших, что в этом случае их бесконтрольной власти придет конец. Особенно сильно было сопротивление в Литве, где держали власть семейства Радзивиллов и Ходкевичей, имевшие старые связи с австрийскими Габсбургами. С победой австрийского кандидата эти семейства связывали свои расчеты на упрочение магнатской олигархии в Великом княжестве. Весной 1572 года, еще до смерти Сигизмунда II Августа, литовские магнаты обязались осуществить сепаратную элекцию на литовский трон австрийского эрцгерцога Эрнеста (что предрешало его избрание и на трон польский). Находившиеся в Кнышине литовские сенаторы и связанные с ними епископы ожидали известий из Вены и тайного приезда Эрнеста, который должен был вступить на литовский трон. Однако император не желая сориться с русским царем на такой шаг не решился, а по мере развития событий стала все более вырисовываться мощная оппозиция как шляхты, так и части магнатерии (православных магнатов Вишневецких и Острожских земли которых находились на юге и из-за чего они были заинтересованы в союзе с Москвой для организации их эффективной обороны от татарских набегов, а также семейство Сапега имевшее владения в восточной части Великого княжества где они в случае русско-литовской войны подвергались русскому удару) против избрания Габсбурга на трон Литвы.
В этих условиях активизировалась деятельность тех сенаторов, которые еще при жизни короля склонялись к посажению на польский трон царевича Дмитрия. Глава этой группировки, куявский епископ Станислав Карнковский осенью 1572 года, по соглашению с царицей Екатериной, предложил реанимировать проект 1571 года по "вынесению" на польский трон царевича Дмитрия. Вместе с тем некоторые из сенаторов - влоцлавский воевода Ян Кротоский и другие, выступая против австрийского кандидата, предложил избрать на польский трон самого Ивана IV, который уже в начале сентябре 1572 года послал в Краков и Вильно своих представителей - Луку Новосильцева и Афанасия Нагого, чтобы официально предложить Польше и Литве объединиться с Россией под "царской рукой" и "против всех недругов стояти общее заодин". Речь шла о личной унии, в рамках которой все государства - Россия, Литва и Польша - должны были функционировать как три совершенно самостоятельных и не связанных между собой политических организма. В области же внешней политики с заключением унии все государства должны были принять на себя взаимные обязательства оказывать своему союзнику помощь и оберегать его территорию "ото всяких наших и от их недругов". В этом внешнеполитическом курсе русские дипломаты выделяли проблему, в решении которой в равной мере были заинтересованы и Россия, и Литва, и Польша, была проблема турецко-крымская. По проекту унии предусматривалось строительство крепостей "по Дону, по Донцу и по Днепру", подчинение Крыма, а затем вступление России, Литвы и Польши в союзе с другими европейскими державами против Османской империи. В случае успеха, "и Волосская б земля, и Босны, и Сербы по Дунаю, и Угорская земля, что за турки, те бы все были приворочены к Польше и Литовской земле". Крепости "на поле" царь обязывался поставить на свои средства, а войну против турок и татар также вести "сам своей царской персоной" со всеми силами своими и своих татарских вассалов".
И эти предложения нашли в среде коронной шляхты самый широкий отклик. Как писал о положении в Польше осенью 1572 года секретарь французского посольства Ж. Шуанен, по мнению польских политиков, выгоды, которые приносит шляхте московская кандидатура "столь очевидны, что, кажется, от них невозможно отказаться". Дело дошло до того, что многие шляхетские собрания самостоятельно послали своих представителей к царю с приглашением официально выдвинуть его кандидатуру на польский престол и рекомендациями того, что нужно сделать царю, чтобы быть избранным. Которые сводились к трем основным пунктам:
Во-первых, царю рекомендовалось договориться с Римом, чтобы получить для Польши разрешение понтифика на избрание королем человека не принадлежащего к римской католической церкви. Что в принципе было сделать нетрудно. Еще с начала 60-х гг. между Москвой и Римом установились особые отношения. Мечтая о включении русской православной церкви в состав своей юрисдикции, а так же привлечении Москвы в антитурецкую коалицию понтифики охотно шли на контакт с царем, и даже приняли на обучение в Риме около сотни молодых людей из России, намереваясь воспитать из них "добрых католиков", которые затем, вернувшись в свою страну, будут способствовать распространению влияния "святой матери-церкви". Идея, впрочем, не оправдалась. Предполагая нечто подобное со стороны "латынян" вместе с учениками из Москвы в Рим было послано несколько "грамотных и разумных" наставников, которые "аки церберы" следили за "морально-нравственной стойкостью" молодых людей. Впрочем, не смотря на это, отношения между Москвой и Римом оставались довольно хорошими. Прежде всего благодаря участию России в патронируемой понтификом антитурецкой коалиции. Кроме того, Польша в то время отнюдь не представляла из себя образец верной католичеству державы. Скорее наоборот. Бушевавшее в Европе пламя протестантской Реформации захлестнуло и польские земли. Многие магнаты и шляхтичи перешли в протестантизм, а церковь пришла в упадок. Дело дошло до того, что глава католической церкви в стране, примас Уханьский не особенно и скрывал своих планов порвать с Римом и создать отдельную польскую "народную церковь". Поэтому просьба Ивана IV о разрешении полякам избрать его королем без перехода царя в католицизм была принята весьма благожелательно. Чему сильно способствовали донесения папских посланцев из самой Польши, которые сообщали, что большинство поляков столь неустойчивы в вере, что готовы избрать Ивана IV королем не обращая внимание на его вероисповедание.
Во-вторых, сторонники царя всячески рекомендовали ему не экономить средств на задабривание избирателей и взять на себя обязательство оплатить долги предыдущих королей. На что, по расчетам сторонников царя должно было уйти около 200 тыс. ''венгерских золотых'' (100 тыс. руб.). Сам Иван IV, отнюдь не склонный сорить деньгами, отнесся к этому предложению первоначально без энтузиазма. Но его супруга, лучше него знающая характер своих соотечественников, смогла переубедить мужа и добиться выделения крупных сумм (частично из ее собственных средств) на подкуп чинов Короны Польской.
В третьих, Ивану IV рекомендовалось подвинуть к польским границам войска, с целью нейтрализации возможного вооруженного выступления можновладцев, а также оказать этим шагом необходимое моральное воздействие на правящих Великим княжеством Литовским магнатские семейства.
В ответ на эти предложения Иван IV прислал свои условия, на которых он соглашался принять польскую корону. Он соглашался на оплату из своей казны всех долгов Сигизмунда II Августа и обещал щедрые пожалования и награды своим сторонникам. Идя навстречу тем слоям шляхты, которые выступали за избрание царя, рассчитывая с его помощью получить новые возможности для колонизации и тем улучшить свое материальное положение, он оговаривал свое право "абы ему вольно было давати оседлости... людем тым, котори бы того годне заслуговали". Кроме того, Иван IV выражал согласие по избрании на польский престол созвать специальное собрание для "разезнания и померкования веры", с тем чтобы царь имел возможность окончательно решить, какой веры ему следует держаться. Такое обещание мало к чему обязывало царя, но позволяло смягчить возражения тех групп господствующего класса Польши (прежде всего католического духовенства), которые выступали против кандидатуры царя по вероисповедным мотивам. Но помимо обещаний выдвигались и требования. Первым пунктом шло установление в объединенном государстве наследственной власти царского рода. Затем, Иван IV добивался, чтобы его коронация была проведена "не через арцыбискупа, але через митрополита" и настаивал, чтобы за ним был признан царский титул, который начинался бы с Киева, а лишь за ним шла Польша, доказывая "стародавность народов цесарства русского, который... с давне пред нашими монархами было". Наряду с этим в присланных царем условиях был проект общего сената, объединяющего в своем составе вельмож всех трех частей будущего государственного объединения, а также заявление царя о том, что в случае объединения он не будет держать столицу в Москве, но и в Краков, как это требовали поляки, ее не перенесет, а станет держать стол свой в Киеве.
Тогда противники Ивана IV изменили тактику. Не позиционируя себя как прямых противников его избрания они стали выдвигать условия, которые, по их мнению, были бы неприемлемы для русского царя. Так, приехавший в марте 1573 года в Россию литовское посольство во главе с Михаилом Гарабурдой предложив от имени польского и литовского сената корону для царского сына Дмитрия, оговорило избрание царевича на трон рядом условий. Как то: ограничение власти Государя (фактически полная передача власти Сенату) и превращение его в чисто декоративную фигуру; уступка Литве Смоленска, Северской земли, а так же "иных городов и волостей"; инкорпорация русской земли в состав Польско-Литовского государства и отказ от династических прав на престол.
Благосклонно встретив послов, царь однако отверг все предложенные польскими и литовским магнатами условия. Прежде всего он отказался отправлять своего сына в чужую страну. Официально такое решение мотивировалось молодостью и неопытностью царевича: "лет еще не дошел, против наших и своих неприятелей стать ему не можно". Вместо этого Иван IV открыто предложил, что "гораздо лучше, чтобы я сам вашим паном был". Он соглашался на оплату из своей казны всех долгов Сигизмунда II Августа и обещал щедрые пожалования и награды своим сторонникам. Но помимо обещаний выдвигались и требования. Первым пунктом шло установление в объединенном государстве наследственной власти царского рода. Затем, Иван IV добивался, чтобы его коронация была проведена "не через арцыбискупа, але через митрополита" и настаивал, чтобы за ним был признан царский титул, который начинался бы с Киева, а лишь за ним шла Польша, доказывая "стародавность народов цесарства русского, который... с давне пред нашими монархами было". Наряду с этим в выдвинутых царем условиях был проект общего сената, объединяющего в своем составе вельмож всех трех частей будущего государственного объединения, а также заявление царя о том, что в случае объединения он не будет держать столицу в Москве, но и в Краков, как это требовали поляки, ее не перенесет, а станет держать стол свой в Киеве.
Тем временем в Польше, произошла определенная консолидация магнатских группировок вокруг идеи избрания на польский трон французского принца Генриха Анжуйского чьи представители выдвинули программу войны с Россией за новые земли и обещали поддержку французской армии и флота. И поэтому накануне открытия 1 мая 1573 года элекционного сейма сенат попытался провести "номинацию" Генриха Анжуйского, не считаясь с мнением противной стороны. Такой образ действий привел к открытому расколу - коронное рыцарство (шляхта), поддерживающие кандидатуру Ивана IV, собравшись в лагере враждебном магнатам, констатировали, что уже в течении длительного времени сейм не может начать работы, и обвинили в этом сенаторов, которые "интригами тянут время, чтобы шляхта разъехалась" и можно было бы решить вопрос о короне без ее участия. В результате было постановлено, что единственным выходом из ситуации является созыв вооруженного съезда ("рокоша") всей присутствующей на выборном поле шляхты, в том числе и тех ее представителей, которые находятся на службе у отдельных вельмож, которая в этом случае могла бы продиктовать свою волю магнатской группировке. И для исполнения задуманного плана были отправлены особые посланцы к "панским слугам" с призывом принять участие в задуманном съезде с целью "обрать" на польский трон Ивана IV. Дело дошло до столкновения на самом выборном поле. Как сообщал русский посол Афанасий Нагой, магнаты, "убоявся всех шляхт, с великою боязнью до места (города) утекли, а оне тех панов хотели побить". Собравшееся после этого "рыцарское коло" единогласно проголосовало за избрание королем Ивана IV. Впрочем, магнаты еще могли бы переломить ситуация, двинув свои частные армии против многочисленного, но плохо организованного шляхетского ополчения. Но пришедшие известия из Литвы заставили их внешне смириться с избранием на трон русского царя.
В самой Литве, после возвращения посольства Гарабурды, противники царя позаботились о том, чтобы условия, предложенные царем, были доведены до сведения избирателей, причем в весьма искаженном виде, чтобы "когда это услышали, отпало у всех сердце от Московского". Но это имело лишь частичный успех. Если в Польше угроза ''златым вольностям'' могла дать некоторый эффект ослабив сторону русского царя и усилив позиции иного кандидата, то в Литве все обстояло совершенно иначе. В отличии от Польши в Великом княжестве Литовском шляхта смотрела на династическую преемственность своих государей как на естественную вещь, а угроза ликвидации "златых вольностей" в случае избрания Ивана IV не имела действия, так как в стране "вольности" давно превратились в режим тирании нескольких магнатских семей, которые нисколько не считались с "кардинальными правами" даже шляхетского сословия, для которого таким образом избрание царя означало лишь улучшение своего положения. Кроме того, было широко распространено мнение, что Гедиминовичи это лишь ветвь Рюриковичей (от князя Полоцкого Рогволода Борисовича пошли два внука: Молковд и Давило, у Давило сыновья: Гердень и Вид, у Вида сын Тройден, у Тройдена сыновья: Витень и Гедимин), поэтому после прерывания династии Ягеллонов престол должен отойти к русскому царю, как наиболее близкому им родственнику. Да и брак царя с сестрой последнего короля способствовал усилению его стороны. Поэтому на элекционный сейм весной 1573 года избиратели съезжались лишь с единственной целью - проголосовать за кандидатуру русского царя, что и произошло 8 мая 1573 года. После чего от имени сейма в Москву была послана делегация с извещением Ивана IV о его избрании на трон и приглашением прибыть в Литву.
В самой России полученные известия об избрании русского царя Великим князем Литовским привели к несколько неожиданным переменам в структуре управления страной. Еще до своего официального избрания, будучи уверен в положительном для себя решении сейма, Иван IV стал готовится к отъезду в Литву, для чего требовалось определится с "местоблюстителем" - наместником Российского государства в отсутствие царя. Наиболее логичным было бы оставление "на хозяйстве" старшего царского сына, царевича Ивана Ивановича, который еще в 1561 году был официально венчан на царство и объявлен наследником и соправителем своего отца. Но в этом случае была велика опасность того, что молодой царевич войдя во вкус самостоятельной власти и по неопытности попав под влияние ряда придворных кругов может пойти на разрыв с отцом и поднять против него мятеж. Поэтому, не смотря на всю гипотетичность подобной ситуации, зная что подобное не раз случались в истории Иван IV решил не рисковать. Нужен был человек, с одной стороны достаточно знатный (желательно царского происхождения), чтобы его назначение "местоблюстителем" не вызвало недовольства высшей аристократии; но с другой стороны - не имеющий сильных родовых связей с московской знатью и права, при всем своем высоком положении, легитимно занять престол. И поэтому еще в марте 1573 г. года царь неожиданно для всех провозгласил бывшего касимовского царя Симеона Бекбулатовича "Великим князем всея Руси", который с одной стороны будучи из татарского царского рода становясь блюстителем престола не делал "урона чести" как Думе, так и самому царю; а с другой стороны, не имея опоры среди русской знати мог занимать это место только с позволения Ивана IV. Кроме того, будучи только Великим князем, хоть и "всея Руси" Симеон по прежнему оставался в иерархической системе Российского государства ниже Ивана IV, который сохранял за собой титулы царя и Великого князя Московского. При этом, поскольку Государев Двор уходил с царем в Литву, то большая часть до этого "опричных" земель вновь возвращалась в разряд "земских". Но в то же время такие, ранее, в основном не входившие в состав Государева Двора, земли как Москва, Псков, Ростов, Дмитров, Старица, Ржев и Зубцов выделялись в особый удел, находящийся в непосредственном ведении Ивана IV для его "кормления" (содержания личного царского войска и прислуги).
Отъезду царя в середине 1573 года сопутствовали военные приготовления. Ивана IV и его семью сопровождали, во-первых, "бояре и дворяне ближние" и, во-вторых, выборные дворяне "изо всех городов". Им было велено ехать "с людьми и с конями, со всем служебным нарядом". Такими образом 12-тыс. войско, сопровождавшее Государя, было полностью вооружено и готово к военным действиям, что указывало на то, что царь серьезно опасался возможных действий со стороны польских и литовских можновладцев и заранее пытался обеспечить свою безопасность.
Это вызвало очередной всплеск недовольства магнатов, которые вполне справедливо усмотрели в наличие у царя столь крупного собственного войска угрозу своему самовластию и попытались не допустить Государев Двор на территорию Литвы и Польши. Однако, оправдывая наличие столь крупной силы в своих руках тем, что она была собрана для борьбы против турок и татар и дав обещание в самом ближайшем времени направить эти силы на юг, Иван IV добился сохранения при себе Двора вплоть до самого своего прибытия в Краков, где 12 декабря 1573 года и произошла его коронация.
Но, в это время, вновь стала обостряться обстановка на южной границе. Господарь Молдавии Богдан Лапушняну еще в 1569 году заключил с Польшей договор по которому признал сюзеренитет польского короля Сигизмунда II Августа, и обещал участие Молдавии в антитурецкой войне в случае, если Польша начнет военные действия. Однако в Стамбуле, узнав о намерении Богдана отложиться от Османской империи, отстранили его в 1572 году от власти, передав престол другому претенденту - Ионе Воде, незаконнорожденному сыну господаря Стефана Водэ, который с предоставленным в его распоряжение 2-тыс. войском сверг Богдана, безуспешно пытавшегося получить помощь от Польши или от Австрии для защиты своего престола. После избрания Ивана IV польским королем он, как родственник царя, был принят при русском дворе и получил имения. Однако реальной помощи и тут не получил - царь, занятый на тот момент укреплением своей власти в Польше и Литве, не мог оказать ему серьезной поддержки в этом замысле. Тем более, что Ион Водэ, жестким мерами наведший в Молдавии порядок и установивший твердую власть, продолжил политику сближения с северным соседом, и даже был женат на дочери влиятельного русского князя Семена Ростовского Марии (от которой имел сына Петра). В результате, так и не вернув себе престол, в 1577 году Богдан Лапушняну умер и был похоронен в Москве, написав перед смертью, завещание, по которому передавал все свои права над Молдавией русскому царю.
Но вскоре ситуация обострилась. Господарь Валахии Александр, рассчитывая посадить на молдавский престол своего брата Петра, обвинил Иона пред турецким правительством в отступничестве от мусульманства (незадолго до своего господарства Ион официально принял ислам) и в сношении с русскими (что соответствовало действительности - Ион по вступлении на престол посылал к Ивану IV посольство с целью утвердить дружественные сношения между двумя народами). Наконец, валашский господарь предложил, что если брата его, Петра, возведут на господарство, то последний обязывается платить Турции двойную дань, 120 тыс. дукатов вместо выплачиваемых до этого 60 тысяч. Последнее предложение оказалось сильнее всех представлений и убеждений, и в Яссах явился посол от султана Селима с требованием удвоения дани, и угрозой в случае отказа посадить на молдавский престол другого господаря, который даст требуемую сумму.
В ответ, на заседании Господарской Рады, было принято решение об отказе в выплате столь высокой дани и объявлено о складывании с Молдавии вассальных обязательств перед Османской империей. Понимая, что опираясь только на свои силы Молдавия не сможет сопротивляться туркам и обречена на разгром, Ион направил посольство к русскому царю с просьбой о помощи. Однако, не смотря на продолжавшийся русско-турецкий конфликт (фактическое положение на тот момент было: ни мира, ни войны) ситуация во владениях Ивана IV отнюдь не располагала к оказанию оной молдавскому господарю. После своего избрания, Иван IV, опираясь как на сеймовое определение 1504 года (подтвержденное постановлением Петрковского сейма 1535 года об "экзекуции прав"), по которому королевские имения не должны были раздаваться "в заставу" или в собственность без разрешения сейма, так и на решение сейма 1561/62 годов об изъятии у частных лиц коронных имений полученных ими без разрешения сейма, начал редукцию (возвращение) и уничтожении частных пожалований предыдущих королей местам, церквям и монастырям, полученные ими после 1504 года. Что вызвало ярость магнатов, в чьих руках собственно и сконцентрировалась большая часть "приватизированных" коронных имений. Тем более, что короновавшись царь отказался подписать выдвинутые магнатами статьи, подтверждавшие полученные ими ранее права и наделявшие "благородное сословие" новыми привилегиями. Кроме того, сразу же после избрания Ивана IV польским королем вспыхнул конфликт с Гданьском (Данцигом), который в 1455 г. будучи присоединен к Польше получил широкие вольности. Привилегии Гданьска давали ему право свободного выбора всех чиновников, право собственного суда по городским законам, право чеканки монеты, свободу от пошлин и налогов, право независимо решать вопросы о войне, мире, союзах и т. д. Верховная власть короля выражалась лишь в присылке им обер-графа, который заседал в думе. Кроме того Гданьску было предоставлено право посылать представителя в польский сейм и участвовать в выборах короля. Что, понятное дело, не очень нравилось остальной Польше, в результате чего при Сигизмунде II Августе это особое положение Гданьска стало постепенно урезаться. Поэтому городской патрициат решил воспользоваться смертью короля в 1572 году для возвращения своих привелегий в полном объеме, для чего Гданьск сначала поддержал на элекции кандидатуру Эрнеста Габсбурга, а после избрания королем Ивана IV, отказался признать его власть до полного подтверждения всех своих прежних прав. В этих условиях русскому царю, естественно, было не до военного вмешательства в дела Молдавии и посылки войск ей на помощь, и он ограничившись лишь разрешением польско-русскому дворянству по своей воле оказывать содействие молдаванам, был вынужден отказаться от идеи прямого боевого столкновения с Турцией.
Оказавшись таким образом в одиночестве, Ион Водэ однако не отказался от борьбы и собрав около 6 тысяч молдавского войска, к которому присоединился 5-тыс. отряд из "русских земель" собранный польным гетманом и подольским воеводой Николаем Мелецким, весной 1574 года выдвинулся на встречу 60-тыс. турецко-валашской армии. Используя фактор внезапности (валахи и турки просто не предполагали, что молдаване с столь малым войском решатся на сопротивление), у реки Серет им была произведена ночная атака на беспечно расположившегося на ночлег противника, которая привела к сумятице в его стане, обрекшее турецко-валахскую армию на полный разгром.
После победы у Серета увеличив свое войско до 17 тыс. чел. Ион вторгся в Валахию, где осадил турецкую крепость Браилов и захватил ее посад. Но во время осады пришло известие, что на помощь осажденным идет 15-тыс. турецкий отряд из Киликии и Белгорода-Днестровского. В следствии чего Ион был вынужден разделить свою армию - он сам с 10-тыс. молдавским отрядом продолжил осаду Браилова, а 5 тыс. казаков усиленных 2 тыс. молдаван во главе с Яном Сверчевским атаковали турок, разбив которых взяли штурмом Бендеры и спалили Белгород-Днестровский. Затем повернув на запад, столкнулись и нанесли поражение 7-тыс. турецкому отряду, который не зная о разгроме бендерского отряда османов, шел с ним на соединение. После чего Ион отойдя от Браилова захватил оказавшийся беззащитным Бухарест и взял под свой контроль всю западную Валахию.
На севере события шли своим чередом. Не смотря на то, что 24 сентября сейм 1573 года объявил отложившийся Гданьск государственным изменником, попытка вотировать налоги на сбор армии для возвращения его под власть польской короны не удалась, из-за сопротивления магнатов, которые, по сути дела, используя старую, отработанную временем тактику предъявили Ивану IV ультиматум с требованием прекратить редукцию коронных имений (официально это озвучивалось как требование проводить редукцию не на основании королевской метрики, а по суду - что фактически свело бы "экзекуцию добр" на нет) и присягнуть в соблюдении статей, согласно которым: 1) короли впредь избираются вольной элекцией шляхты; 2) король через два года на третий собирает сейм не дольше, как на шесть недель; 3) он не должен иметь права давать свои резолюции на сеймах, но должен оставаться при мнении, согласном с уставом и вольностями народа; 4) без согласия сената король не имеет права начинать войну или заключать мир, без согласия сейма созывать посполитое рушенье; 5) король должен оберегать границы государства и стараться о возвращении отторгнутых от него земель; 6) при нем будет постоянно находиться прибочная рада из 16 сенаторов, с которыми он обязан обо всем советоваться; 7) в случае нарушения королем всех этих условий его подданные могут отказать ему в послушании. Сверху этих статей общего характера написаны были pacta conventa собственно для Ивана IV. В силу их русский царь обязывался инкорпорировать Великое княжество Литовское и Российское государство в состав Короны Польской, соорудить за собственный счет флот и содержать пограничные замки, пополнить скарб Короны Польской, заплатить долги Сигизмунда-Августа и т.д. и т.п. Таким образом магнатерия, используя нужду царя в деньгах и войске, изо всех сил старалась получить с короля все, не давая ему ничего, и пропагандируя, что с него достаточно одной чести быть королем "такого славного и доблестного народа, как польский".
Свои требования выдвинули и представители шляхетства, потребовавшие за свою поддержку сверх подтверждения права на вольный беспошлинный вывоз своих сельскохозяйственных продуктов за границу и на беспошлинный привоз различных предметов для собственных надобностей из-за границы, запрещения вывоза польских ремесленных изделий за границу, дабы иметь возможность получать их за дешевую цену (В реальной истории этого права шляхта добилась на сейме 1565 года в обмен на свое участие в войне с Россией. Но тут этой войны не было, и соответственно не было новых уступок со стороны королевской власти). И только по исполнению данных требований, магнаты и шляхта соглашались на выделении средств на войну. И отказавшись от их принятия, Иван IV был вынужден искать иные источники финансирования. Часть необходимых средств была получена им из России. Согласно существовавшему на Руси праву, действие выданных Государем владельческих и иммунных грамот, в случае смены правителя автоматически прекращалось и их владельцы были обязаны подтвердить их. Чем воспользовался Иван IV. Будучи провозглашен Великим князем всея Руси Симеон Бекбулатович отозвал все грамоты, пожалованные церкви и монастырям, и за переоформление которых их владельцы должны были внести в казну крупную плату. Благодаря чему удалось собрать весьма серьезную сумму денег, которая оказалась в полном распоряжении царя.
Но этих разовых средств было явно недостаточно. Были необходимы постоянные источники дохода внутри самой Польши, которые и были найдены в лице городов, которые были весьма недовольны особым положением "благородного сословия" в торговой сфере, которые наносили сильный удар по благосостоянию польского мещанства, которое было готово поддержать любого, кто пообещает им отмену этих разорительных для них стеснений. В этих условиях предложение царя по продаже "паспортов" разрешающим мещанам свободно торговать своими товарами в России на правах русского купечества, в обмен на плату за "паспорт" и 5% налог с оборота в королевскую казну (причем шляхетские привелегии на эту торговлю не распространялись - не имевшие паспортов вне зависимости от происхождения торговали в России на правах иностранцев), вызвал немалый интерес польских торговцев и ремесленников, экстренно нуждавшихся в новых рынках сбыта для своих изделий. Что дало Ивану IV источник регулярного поступления средств, благодаря которым он смог приступить к набору войска в обход сейма. Что не на шутку встревожило магнатерию, опасавшуюся, что заполучив в свои руки армию царь после подавления гданьского мятежа повернет ее против привыкших к самовластию магнатов. Но поскольку с формальной точки зрения действия царя были практически безупречны, и помешать ему воздействуя через сейм не было возможности, то его противники развернули против него шумную пропагандистскую компанию. В стране развернулась "война памфлетов", в которой принял участие даже сам Иван IV, сочинивший и опубликовавший несколько язвительных сочинений направленных против можновладцев. Ситуация еще обострялась и внешними событиями. Успешно завершивший войну с Данией и Любеком шведский король Юхан III стремясь подорвать русскую морскую торговлю вновь развернул каперские операции на Балтийском море, и установив связь с польско-литовскими магнатами выдвинул им предложение о детронизации Ивана IV и избрании на престол (на который он, как муж Анны Ягеллон - второй сестры покойного короля Сигизмунда II Августа, имел некоторые права) своей персоны. В этих условиях 13 февраля 1574 года Гданьску была официально объявлена война, а 14 июня того же года началась его осада 14-тыс. королевским войском (2 тыс. "дворового войска", 4 тыс. чел. "квартового войска" и 8 тыс. чел. немецких и венгерских наемников) под командованием князя Петра Серебряного, который начал массированную бомбардировку города из имевшихся у него 44 орудий. Однако бомбардировка не принесла успеха. Защитники Гданьска не только успешно оборонялись, но и совершали частые вылазки, разрушая осадные сооружения. Численность задействованного в осаде войска было явно недостаточна для взятия столь крупного портового города, 8-тыс. гарнизон которого немногим уступал по численности осаждавшим. Видя бессмысленность продолжения дальнейшей осады князь Серебряный в конце августа предложил прекратить боевые действия и отвести армию. Но царь был неприклонен. Вполне признавая обоснованность предложений князя Иван IV, тем не менее, вынужден был учитывать политический момент - отвод королевской армии от Гданьска будет однозначно истолкован как полное поражение, что подорвет его позиции внутри Польши и вдохновит оппозицию. По его приказу Серебряный продолжил войну, перейдя от бомбардировок к планомерной осаде, в расчете взять город измором. Для чего, с целью организации блокады не только с суши, но и с моря из Финского залива было вызвана русская флотилия из 40 судов, появление которой у южного побережья Балтийского моря вызвало панику даже в соседней Германии (хотя действительно крупных боевых кораблей в ней насчитывалось лишь 16 шт., остальную численность составляли галеры и мелкие суда). Тогда же и произошло первое серьезное боевое крещение воссозданного русского флота на Балтике. Стремясь не дать русским блокировать себя с моря жители Гданьска вывели навстречу свой флот. Не смотря на то, что многие гданьские капитаны в это время были не в городе, а пиратствовали на торговых коммуникациях, в Гданьске всерьез расчитывали на победу, опираясь в своей уверенности на неопытность русских в морском деле и малом количестве у них серьезных (в городе не приняли во внимание галеры, что и стало для них фатальной ошибкой) кораблей. Однако именно излишняя самоуверенность и стала одной из причин поражения. Кроме того гданьских капитанов подвел недостаток опыта ведения боевых действий "в массе". Видя в качестве "достойной цели" лишь 16 крупных кораблей каждый капитан видел своей задачей самолично атаковать их, с целью приписать именно себе их потопление, или захват в качестве приза. В результате, строй гданьского флота сломался еще в самом начале сражения начавшегося 14 сентября 1574 года, в котором каждый корабль действовал сам по себе. Чем и воспользовались галеры, которые в стесненных условиях Гданьской бухты имели преимущество в маневренности и независимости от ветра, разбились на несколько соединений и применяя "осиную" тактику, атаковали отдельные корабли противника. И хотя они понесли большие потери от артиллерийского огня (всего за время боя погибло 3 русских корабля и 10 галер), но поставленной цели достигли - почти половина вражеского флота было либо захвачена, либо уничтожена, вынудив уцелевшую его часть укрыться под защитой городских береговых батарей.
После этой победы Серебряный возобновил бомбардировку города. Одновременно с этим восточнее Гданьска началось строительство нового порта, который первоначально предназначался в качестве стоянки для прибывших русских кораблей, но из-за блокады Гданьска там стали швартоваться иностранные суда прибывшие за польским хлебом. А 17 октября взорвав три подведенные под городские стены мины, Серебряный бросил в образовавшиеся проломы венгерскую пехоту, которой было обещано щедрое вознаграждение в случае успеха. Но не смотря на то, что штурмующим удалось захватить несколько участков стены, горожанам удалось отбить первую атаку. Однако это не остановило штурм. Возбужденные рассказами об огромных богатствах города венгерские солдаты, подкрепленные немецкой пехотой вновь ринулись на приступ, завладев внешними укреплениями. Бой закипел на перегороженных баррикадами узких городских улочках, где атака королевской армии захлебнулась. Горожане сумели отбит штурм, хотя внешние укрепления остались в руках осаждавших. По приказу Серебряногобольшая часть королевской артиллерии была перетащена на захваченные городские стены, откуда была начат новый, еще более мощный обстрел, к которому присоединилась и русская флотилия. В городе начались пожары, и что еще хуже - возникшая нехватка пресной воды привела к вспышкам эпидемий.
В этот же месяц защитники Гданьска получили еще две печальные для них вести. Используя уход русских кораблей, шведский флот показался на рейде у устья р. Наровы. В Ругодиве изготовились к бою, но штурм так и не произошел - на море разыгралась жесточайшая буря. Эскадру разметало, часть кораблей затонуло. Уцелевшие в море, выброшенные на берег, члены экипажей в большинстве своем погибли, в том числе и адмирал; оставшиеся попали в плен, а один из них, наиболее знатный, для острастки был повешен. Одновременно с этим пришел ответ из Дании, которую городской патрициат просил о помощи. Не желая сориться с русским царем датский король отказал Гданьску в подмоге, из-за чего горожане могли теперь расчитывать только на свои силы. Но более всего на горожан произвело впечатление не это, а вид проходящих мимо Гданьска торговых кораблей, идущих в новопостроенный порт, получивший название Гдыни.
В результате магистрат счел за лучшее начать переговоры о мире. Но Серебряный, имевший четкие инструкции от царя, был неумолим - он соглашался только на полную и безоговорочную капитуляцию города и сдачу его на милость победителя. Это затянуло переговоры, но в конце концов магистрат сдался, и 12 декабря 1574 года королевская армия вошла в город, управление которым князь Серебряный тут же взял на себя. Город был лишен всех своих особых прав и подчинен непосредственно назначаемому монархом наместнику. Были арестованы те гданьские купцы, которые проявили себя как наиболее рьяные противники Ивана IV. Их имущество было взято в казну, а на остальных горожан была наложена колоссальная контрибуция в 2 миллиона талеров, которые должны были быть выплачены в последующие 4 года.
Разгром Гданьска и получение с него крупных денежных сумм развязало руки царю и сделало его в некоторой степени независимым в своих решениях. Что дало ему наконец-то возможность вновь активизировать южное направление своей политики. Создавшаяся обстановка этому благоприятствовала. Падение Гданьска заставило критиков Ивана IV временно примолкнуть и, в тоже время, возродило к жизни партию "политиков" - сторонников реформы государственного управления Польши с целью создания сильного централизованного государства. И чья программа предусматривала ограничение "златых вольностей" знати, установление наследственной монархии (или упорядочение порядка их избрания), и сокращение землевладения римской католической церкви. И хотя конечный результат задуманных реформ рассматривался "политиками" и царем несколько по разному, но на данном этапе их интересы совпадали, что привело к альянсу обоих сторон. Правда это вызвало раскол в стане "политиков", где не всем идея такого союза пришлась по душе. Видный деятель этой партии Станислав Замойский, каштелян холмский, был яростным противником соглашения с Иваном IV, полагая что это приведет лишь к установлению "тирании" и ликвидации "кардинальных прав" польской аристократии. И что не Польша инкорпорирует Русь (как расчитывали "политики"), а Русь "втелит" Корону в свой состав. Что привело к расколу "политиков" на два стана. Большинство оказалось в лагере сторонников царя, а меньшая часть, во-главе с Замойским, перешла в оппозицию. Впрочем, это не было воспринято как серьезная угроза Иваном IV, который пользуясь сложившимся положением стал укреплять свою личную власть, пойдя по проверенному еще в России пути. Прежде всего, нуждаясь в собственном, послушном только его воле войске, он, формально идя на встречу требованиям шляхты, объявил о начале наделения шляхтичей землей в южных воеводствах Великого княжества Литовского. Но при этом обставил этот акт рядом условий. Во-первых, имения давались не в собственность, а лишь во владение на условии службы царю по "русскому образцу". И, во-вторых, желающие получить маетность должны были присягнуть на верность лично Государю, тем самым формально выводясь из-под юрисдикции польского законодательства. Что, по сути, переводило коронное рыцарство в состояние служилого дворянства. Но, не смотря на это, желающих присягнуть и получить за это землю и тем самым относительно высокое "положение в обществе" было предостаточно. Прежде всего это были т.н. "бояре" - особый класс населения образовавшийся в результате проведенной в 50-х и 60-х гг. земельной реформы - волочной померы (известной еще как Устав на волоки), когда в Великом княжестве Литовском и Русском часть шляхты, не сохранившая документов (а то и не имевшая их вообще) обосновывавших их шляхетское происхождение и право владения землей, была лишена того и другого, будучи переведена в разряд низшего сословия. Но при этом помнящая о своем, в недавнем прошлом более высоком положении. Именно эта категория населения стала наиболее активно идти на "государеву службу", тем самым рассчитывая восстановиться в "благородстве", и составила наиболее верную царю часть его людей (как говорил классик: нет более страшного человека, чем офицер с которого сорвали погоны), готовых идти за ним до конца (хотя бы потому, что единственной альтернативой для них было лишь возвращение в "подлое", т.е. низшее состояние). Кроме того, польская шляхта в то время буквально переживала земельный голод. Многие шляхтичи были таковыми только на словах, поскольку не имели достаточно земли для обеспечения своего официального статуса, и были вынуждены вести жизнь простых крестьян (отличаясь от последних только тем, что пахали они с саблей за спиной, показывающей их "благородное" происхождение). Для них получение поместья от Государя, даже на таких жестких условиях было единственным выходом из этой ситуации. И хотя "старики" не спешили менять свою, хоть и тяжелую, но столь привычную жизнь, то их сыновья (особенно младшие) жадно хватались за эту возможность "выйти в люди" и потоками устремлялись на юг. Правда жизнь на Границе не была сладкой. Постоянно тревожимые татарскими набегами эти земли были малонаселенными и не отличались спокойствием. Большинству "новых" помещиков приходилось начинать дело практически с нуля. Вынужденные подчас самостоятельно возделывать пашню, завлекать на свои "места" крестьян, привлекая их высокими урожаями и льготными условиями "тягла", постоянно бороться с татарами, не все выдерживали. Кто погибал. Кто бросив все возвращался назад. Но большинство оставалось, поднимая полученную ими землю, которая со временем станет одной из главных русских житниц, и даже получит прозвище "Золотое яблоко".
Другими, немаловажными решениями Ивана IV стало, во-первых, придание в мае 1574 года малороссийскому казачеству правильной организации. Сущность этой реформы состояла в том, что было организовано т. н. Малороссийское казачье войско, состоящее первоначально из 6 тыс. чел., разделенных на 6 полков: Черкасский, Каневской, Белоцерковский, Корсунский, Чигиринский и Переяславский; каждый полк подразделялся на сотни, сотни - на околицы, околицы, - на роты; при полках полагалась земельная с поселениями собственность, которая давалась на ранг или чин каждому старшине и оттого носила название ранговой земли. Всем записанным на службу казакам определено было жалованье деньгами и сукнами; им выданы были особые войсковые клейноты; назначен, был центральный, город с монастырем, шпиталем и смежной землей, Терехтемиров; разрешено было иметь собственный в городе Батурине, судебный трибунал; объявлен был вместо старосты и воеводы, особый, назначаемый царем "козацкий старшой", которого казаки обыкновенно называли гетманом; окромя "старшого" остальных старшин - полковников, судей, есаулов, писарей позволено было казакам выбирать самим. (Надо отметить, что эта реформа имела двойственный эффект. С одной стороны Государь образуя регулярную казачью организацию получал послушное своей воле, к тому же постоянное а не временное и случайно набранное войско, всегда готовое к походам силой против неприятеля, которое во всякое время можно было противопоставить как мусульманам, так и другим врагам его государства. С другой стороны эта реформа привела к формированию так называемого Низового Днепровского казачьего войска, известное в истории еще как Запорожское. Не записанные на казачью службу жители Малороссии уходили на низовья Днепра, где складывались в отдельные и небольшие группы, общины или курени, представлявшие на первых порах своего рода землячества: курень Батуринский, т. е. община земляков, вышедших из Батурина; курень Каневский, т. е. община земляков, вышедших из Канева; то же нужно сказать о куренях Крыловском, Переяславском, Полтавском, Уманском, Корсунском, Калниболотском, Стеблиивском, Донском и других. Из мелких групп или куреней составилась потом большая единица общины, так-называемый "вельможный Кош славных низовых козаков". Впрочем, постоянного казачьего населения в Запорожье не было, за исключением отдельного "дежурного" отряда предназначенного для "пригляда" за татарами. Как правило большинство "низовых" казаков проживало непосредственно в Малороссии, где они вели собственное хозяйство, а Сечь служила лишь местом их сбора перед предполагаемым походом).
Во-вторых, тогда же, весной 1574 года Иваном IV было издано распоряжение отобрать в королевских имениях по одному выбранцу с каждых 10 волок земли (в качестве меры была принята литовская волока - 20 десятин): ''А такого выбрать, чтобы был красивый, стройный, рослый и чтоб имел к службе охоту''. Выбирались неженатые люди, каждому из которых давали по полволоки (10 дес.) земли, свободной от повинностей и податей. Со своих доходов выбранец должен был вооружиться мушкетом и саблей и обмундироваться. Набор производился следующим образом. Все крестьяне одной или нескольких деревень, не менее чем с 30 волок земли, сходились, и государевы представители выбирали из них троих (или соответственно больше) ''самых красивых и самых способных''. Вербовались также беднейшие земяне (мелкие военно-служилые шляхтичи) и "вольные люди, занимающиеся военною службою, которые, известясь о заводимой для сего колонии, приходя с разных сторон, занимали выделенную землю и за оную исполняли воинские повинности...". По сути это было созданием польско-литовским аналогом стрелецкого войска, появление которого давало в руки Ивана IV дополнительный козырь в борьбе с вооруженной оппозицией (до этого частные армии магнатов подчас превосходили по численности небольшое королевское "квартовое войско").
Тем временем, в Молдавии ситуация стремительно ухудшалась. Обеспокоенный победами молдавского войска султан Селим II снарядил 85-тыс. армию, которой противостояло всего 30 тыс. молдаван и казаков. Рассчитывая, что все зависит от переправы через Дунай молдавский господарь Ион поручил стражу на Дунае, хотинскому коменданту Иеремии Чарнавичу, под началом которого было 12-тыс. войско. Чарнавич должен был на левом берегу Дуная расставить караулы, которые обязаны были замечать явление турок на противоположном берегу, следить за их маневрами и давать знать один через другого командованию. Однако турки, после нескольких неудачных попыток начать переправу на виду молдавского войска, вступили в переговоры с Чарнавичем, и за взятку в 30 тыс. дукатов убедили его изменить своему господарю, снять караулы с берега и оставить туркам свободную переправу.
Получив сообщение о турецком вторжении молдавский господарь вновь обратился за помощью к царю, который, не смотря на свою занятость под Гданьском принял решение подать Ионе Водэ военную помощь в виде 9-тыс. войска собранного польным гетманом Мелецким. Однако помощь запоздала. Только 7 июня 1574 года войско Мелецкого переправилось на правый берег Днестра и заняло Хотин, где его и застигла новость о произошедшей 10 июня 1574 года у Кагульского озера битве, в которой из-за измены и перехода на сторону турок части войска Иона отступил в укрепленный лагерь у деревни Рокшан, Кагульского уезда. Стремясь деблокировать союзника войско Мелецкого сделало стремительный марш и 18 июня подошло к Яссам, где получило известие о том, что молдаване еще четыре дня назад сложили оружие, а взятый в плен Иона казнен. Военный совет, ввиду численного перевеса врагов, высказался за отступление. Преследуемый турками, которые постоянно нападали на находящиеся на марше войско, сильно поредевший отряд Мелецкого (к концу похода численность отряда составляла всего 4 тыс. чел.) 6 июля с огромным трудом добрался до Могилева-Подольского. Фактически это была катастрофа. Неудачный поход привел к тому, что южная граница отсталась практически без защиты, чем воспользовались татары, чьи отряды грабя население растеклись по Подолии и Галиции, доходя даже до Львова и Перемышля. Лишь благодаря действиям днепровских казаков (как "служилых", так и "низовых"), нанесшим ряд поражений небольшим татарским отрядам удалось вытеснить татар с южно-русских земель назад в степи. Впрочем, чем-то татары даже помогли русским и полякам. Во время войны против Иона Водэ, татары спалили большинство тамошних запасов хлеба, из-за чего в Молдавии начался сильный голод и турецкая армия, снабжение которой благодаря этому стало невозможным, не смогла воспользоваться своим успехом и выбить Мелецкого из Хотина, который таким образом остался в польско-русских руках. Впрочем, все понимали, что это только передышка. Что вдохновленные своим успехом турки на следующий год возобновят наступление.
В начале мая 1575 года в Стенжице собрался сейм, который принял предложенный царем план защиты Польши и Великого княжества Литовского от наступления противника. Было решено увеличить коронное войско, доведя его численность до 30 тыс. чел., выделив для него 300 тыс. злотых, для сбора которого было объявлено о сборе особого налога - "поголовщины". Был одобрен и набор в пехотную службу королевских крестьян, с каждых двадцати волок (а не с десяти, как было до этого) по человеку (правда в качестве меры была принята не литовская, а более мелкая польская волока - 15 десятин). Санкционирован сбор "посполитого рушенья". Правда и в этот момент противники царя попытались выступить против него с обвинениями в установлении тирании и нарушения "кардинальных прав" знати. В ответ Иван IV отвергнув все обвинения (на территории Великого княжества Литовского, где селились присягнувшие царю шляхтичи не действовало польское право, а формирование "выбранецкой пехоты" происходило в землях напрямую принадлежащих Государю, что выводило этот вопрос за рамки полномочий сейма), сам перешел в наступление подняв вопрос о поведении своих противников во время замирения Гданьска, которое при желании можно было истолковать как государственную измену (а как еще можно классифицировать саботаж, а то и прямое противодействие попыткам Государя умиротворить "мятежную провинцию"?).
Однако не все было благополучно. Поскольку сбор "посполитого рушения" намечался на время уборки урожая, то шляхтичи не спешили на военную службу, оправдываясь тем, что это может привести к их полному разорению (справедливости ради надо признать, что во многих случаях это соответствовало истине). В связи с этим Иван IV предложил заменить военную службу для неявившихся специальным налогом на войну "во благо Отечества" (мера со стороны царя явно вынужденная, на которую он пошел только из-за полной невозможности собрать "рушение"). Но паны, заседавшие в сенате, представили это как опасный и революционный шаг, нарушающий привилегии знати. Тогда Иван IV прибег к решительному средству: он предложил ввести в сенат представителей шляхетства (по примеру русских "думных дворян"), что поставило под угрозу монополию магнатерии на правление в этом органе власти, заставив их пойти на уступки, согласившись, хотя и с великим неудовольствием, разложить налог и поручить его сбор старостам.
В Литве ситуация была еще сложней. В отличие от Польши там царь действовал решительней. Чему во многом способствовала сложившаяся в течении двадцати четырех лет, протекших со смерти Сигизмунда I Старого обстановка в Великом княжестве. При Сигизмунде II Августе вся власть сконцентрировалась в руках нескольких магнатских семей (в первую очередь Радзивиллов), что, прежде всего проявилось в сфере отправления правосудия. Можновладцы сосредоточили в своих руках все главные судебные должности в государстве и злоупотребляли своим положением ко вреду всем остальным сословиям, включая даже рыцарство. Своим друзьям и приятелям, которые по делу были ответчикам, судьи давали отсрочку, неоднократно откладывали разбирательство, так что истцы часто бросали свои претензии, потеряв надежду добиться справедливости. Угнетали тяжущиеся также и частые, произвольно назначаемые явки в суд, ибо держали тяжущегося в постоянном беспокойстве, а при неаккуратном вручении судебного "позва" лишали нередко самой возможности стать на суде. Беднейшие рыцари благодаря многочисленным и громаднейшим судебным пошлинам часто даже отказывались от восстановления своих прав судом. Против несправедливого приговора судей, особенно в тяжбе с богатым и знатным человеком, почти не было никаких средств. Официально можно было на несправедливый приговор судьи жаловаться и самому Великому князю; но на решения князя оказывали могущественное влияние те же магнаты, которые опираясь на свою власть, богатство, влияние и связи, позволяли себе чинить всякие обиды и несправедливости в отношении всего остального населения, не останавливаясь подчас даже перед тем, что подвергали открытой экзекуции тех представителей шляхты, которые решались на выражение несогласия с решениями магнатерии. В виду этого не удивительно, что после избрания новым Государем Ивана IV, который демонстрируя "равноудаленность" как от различных магнатов, так и шляхты, позиционировал себя как "третья сила" и гарант соблюдения порядка и "диктатуры закона" в стране. Все это (с учетом начало наделения шляхтичей поместьями в колонизируемых южных областях) принесло ему, с одной стороны, огромную популярность среди шляхты и простолюдинов, которые твердо выступали на стороне нового Государя, особенно в тех его мерах, что были направлены против магнатов. А с другой стороны вызвало ненависть магнатерии, из-за чего в княжестве к 1575 году сложилась взрывоопасная ситуация. Объединившиеся в союз такие семейства, как Ходкевичи, протестантская и католическая ветвь Радзивиллов представляли из себя нешуточную силу, с которой был вынужден считаться даже царь. И хотя в мае 1575 года станы литовского сейма определили дать со своих имений подать на увеличение наемных войск, а именно: 10 грошей с сохи, но собранное на эти деньги войско царь был вынужден оставить по большей части в самой Литве для предупреждения возможного выступления магнатов и прикрытия южной границы от татарских набегов.
В результате, не смотря на все меры, к августу месяцу на Днестре удалось сконцентрировать только 35-тыс. королевскую армию, численности которой было явно недостаточно для успешного отражения турецкого вторжения. И взгляд царя опять обратился к такой силе, как малороссийские казаки, численность которых было первоначально решено довести до 20 тыс. чел., для чего в дополнение к уже с существующим шести полкам было сформировано еще десять: Браславский, Уманский, Кальницкий, Киевский, Лысанский, Калицкий, Богуславский, Паловецкий, Фастовский, Могилевский (Могилев-Подольский). Однако вскоре количество записавшихся превысило эту цифру в два раза, достигнув 40 тыс. чел. (в реальной истории, согласно Александру Волынскому, в 1575 году польское правительство оценивало общую численность казаков в 60 тыс. чел.).
Между тем сменивший Селима II турецкий султан Мурад III отмобилизовал войска, приказал капудан-паше (командующий турецким флотом) прикрыть Стамбул эскадрой из 40 галер от возможного нападения морского казачьего войска и в апреле отправился в поход на север.
Вскоре, Низовое Днепровское казачье войско начало активные военные действия на море. В начале июня 1575 года казачья флотилия показалась напротив устья Днестра. Турецкая эскадра Халиль-паши потопила 5, захватила 18 казацких чаек и пленила около 300 казаков. Для защиты устья Дуная султан отправил главного адмирала с эскадрой. Но казаки миновали турецкий флот, сожгли городок Ахиоль, а затем на 16 чайках пошли к Стамбулу. Имея лишь три галеры, начальник охраны дворца не осмелился на морской бой с казаками которые разрушили ближайшие поселки. Казаки донимали турок и в других местах, держа их в постоянном напряжении, вынуждая постоянно обращаться к султану за помощью. В июле одна часть казаков морем отправилась на Трапезунд, а другая - в район Дуная, где строился мост для переправы турецкой армии. Против них Халиль-паша 11 июля отправил 150 кораблей разного типа. В морском бое казаки вышли победителями, потом высадились на берег над Прутом и завязали бои татарами.
Достаточно активно действовало и "служилое" казачье войско. В июле - первой половине августа небольшие казацкие отряды разошлись по территории Молдавии и развернули активные военные действия. Они сожгли села в околицах Сорок и других многих городов и даже разбили личную охрану хозяина. Тот должен был убегать за Дунай под защиту турецких войск, а казаки взяли под свой контроль чуть на всю страну. Основное казацкое войско держалось кучи, готовое отбить нападения татарской орды или турок.
В середине августа вся турецкая армия переправилась через Дунай и двинулась в глубь Молдавии. Казацкие отряды навязывали неожиданные бои авангардным частям турок и таким образом задерживали продвижение всей армии. Один из них численностью 300 чел. при отступлении от Сучавы натолкнулся на татарскую орду и был должен был обороняться лагерем. Турецкий султан бросил против него чуть не все войска. Приблизительно 100 казаков пробились к р. Прут и засели там в большой пещере и несколько дней отбивали все штурмы врага. Только дымом турки выкурили казаков из убежища и всех перебили. 200 казаков переправились через Прут, и, отбиваясь от татарской конницы, заложили оборонный лагерь и целый день защищались от противника. Под прикрытием ночи казаки выскользнули из лагеря, разделились на две части и отступили лесом. Но на утро их догнали вражеские подразделения и вынудили опять стать лагерем. Только под вечер туркам удалось прорвать оборону защитников, ворваться в лагерь и захватить 30 израненных и до смерти замученных казаков. Всего же в руки турок попало до 200 пленных из числа передовых казацких отрядов и почти всех их казнили.
Тем временем королевское войско под командованием самого царя 20 августа переправилось на правый берег Днестра и заложило лагерь под Хотином. А 26 августа под Хотин подошел и турецкий султан со своей армией.
Силы противников были неравными. Турецкая армия насчитывала до 120 тыс. чел., не считая 50 тыс. татар. Численность русско-польской армии не превышала 75 тыс. чел. Включая 40 тыс. казаков, на которых и пришлись первые удары турок, которые 2 сентября под прикрытием непрерывного огня ринулись на штурм казачьего лагеря. Но казаки выдержали наступление, под вечер перешли в контратаку, глубоко вклинились в ряды противника и отбросили его на исходные позиции, захватив большие трофеи (включая 12 полевых пушек), и уничтожив до 1 тыс. вражеских воинов.
3 сентября турки вновь безуспешно штурмовали казачьи укрепления, в ходе чего потеряли до 2 тыс. чел. На следующий день турецкая армия пять часов атаковала позиции казаков и частично русских и поляков. Вся турецкая артиллерия открыла по казачьему лагерю сокрушительный огонь. Как позднее описывали участники битвы, еще никогда они не слышали такого пушечного гула. Казаки метким огнем отбили все атаки, а затем при поддержке польского отряда Котляревского вынудили противника отступить. В темноте казаки ринулись в наступление и вклинились в турецкий лагерь, где началась большая паника. Но не поддержанные основным войском казаки отступили (позднее ряд историков будет критиковать Ивана IV за излишнюю осторожность, из-за которой, по их мнению, в тот день была упущена возможность полной победы над турецкой армией).
На следующий день противники хоронили погибших. А затем казаки добровольцы из королевской армии сделали ночное нападение на татарский лагерь, много татар убили, хотя и сами потеряли почти тысячу человек. На рассвете 7 сентября 150 турецких пушек открыли сокрушительный огонь по русско-польскому лагерю. Противник ринулся на его штурм. До полудня над полем битвы висел густой пороховой дым и слышался непрерывным грохот. Но общими силами русские и поляки отбросили врага. 8 сентября казаки подпустили тесные вражеские ряды почти до своих окопов, неожиданно приподнялись и открыли сокрушительный залповый огонь по ним. Первый ряд стрелял, другие заряжали мушкеты. Огонь велся непрерывно, вынудив противника прекратить наступление и отступить.
10-11 сентября королевские войска опять отбивали атаки врага. А на следующий день командующий казаками Богдан Ружинский организовал самостоятельное нападение на противника. Вечером, подобравшись к турецкому лагерю, казаки тихо сняли часовых и всей толпой навалились на палаточный лагерь. Где, благодаря эффекту неожиданности, им сопутствовал успех. Захватив все, что можно было, казаки начали отходить, а оставленное прикрытие отбросило преследователей. Обе стороны понесли тяжелые потери.
Положение русских и поляков, впрочем, также ухудшалось. Нехватало пищи, фуража, начались эпидемии. Татарские орды отошли с целью опустошения малороссийских земель, что вызывало сильное волнение среди казаков. Они даже были готовы оставить позиции и идти на спасение своих близких и родственников. Только личное вмешательство царя спасло дело.
А между тем Мурад III перегруппировал войска и 15 сентября бросил их на русско-польский лагерь. Наступление велось с трех сторон, а пушечный огонь был таким, что от него, как писал позже участник битвы, земля тряслась. Однако русско-польской армии удалось отстоять свои позиции.
На совете 16 сентября польско-русское командование констатировало падение боевого духа защитников и решило для его поднятия перейти к наступательной тактике малыми силами. Это была победа гетмана Ружинского, который с самого начала войны ратовал за нее. 8 тыс. казаков во главе с Ружинским ночью ворвались в лагерь турок и вдребезги опустошил его. Такие же ночные атаки они повторили и 18 сентября. Вынашивался замысел генерального наступления на противника. Тем более, что были явными признаки падения морального духа турецкой армии. 25 сентября русские и поляки отбили дежурный штурм противника. А 28 сентября произошла решающая битва Хотинской войны. В ней принимали участие все силы воюющих сторон. Пушки вели беспрестанный огонь, турки и татары шли бесконечными волнами. В отдельных местах они вклинились в русско-польский лагерь и только упорное сопротивление защитников позволило избежать взлома турками русско-польских позиций. Под вечер на обессиленное турецкое войско перешел в наступление уже сам Иван IV, отбросив противника от Хотина. Победа была полной. Но потери были таковы, что ни преследовать отступающую турецкую армию, ни занимать Молдавию не стали, ограничившись лишь только закреплением в Хотине.
Эта победа имела несколько неожиданное продолжение. В октябре 1575 года в Краков прибыло посольство Иоганна Кобенцля и Даниила Бухау от императора Священной Римской империи Максимиллиана II, которое предложило Ивану IV участие в антитурецкой лиге из империи, Испании, Рима и других христианских государей, чтобы "тех неверных людей могли выгнать за Арапы до Азии" и чтобы "все цесарство Греческое на всход солнца к твоему величеству пришло". Перед Иваном IV рисовалась перспектива утверждения его власти после победоносной войны с османами в бывших владениях Восточной Римской (Византийской) империи - перспектива, к которой царь не мог остаться равнодушным. Тем более, что среди государей католической Европы XV-XVI веков представители Австрийского дома - Габсбурги - занимали особое место. Так сложилось, что с середины XV века только представители этого рода занимали трон императоров Священной Римской империи. Носившее это имя огромное государство, границы которого охватывали территорию Германии, Нидерландов, значительную часть Франции и Италии, уже давно превратилось в эфемерное политическое образование, но обладателю императорского трона было обеспечено наиболее почетное первое место в иерархии европейских государей, а историческая традиция возлагала на носителя императорского сана (подобно тому, как это было в православном мире с басилевсом Восточной Римской империи) особую ответственность за судьбы христианского мира. В эпоху Нового времени эта традиция стала наполняться новым содержанием. Дело в том, что в первой половине XVI века под властью Фердинанда Габсбурга оказались такие страны, как Австрия, Чехия и Венгрия, лежавшие на пути продвижения османов в Европу. Волею обстоятельств носители императорского сана оказались в роли защитников христианской Европы от угрозы со стороны мира ислама. Османская империя представляла собой мощную военную державу, с которой было нелегко бороться, поэтому Габсбургам приходилось, апеллируя к общехристианской солидарности, выступать организаторами союза христианских государств - союза, который положил бы конец продвижению османов и даже, может быть, отбросил их в Азию, откуда они пришли.
Эта роль Габсбургов в европейской политической жизни была хорошо известна в России, где в правление отца царя Василия III неоднократно появлялись австрийские послы, предлагавшие свое посредничество для заключения мира между Россией и Великим княжеством Литовским, чтобы затем эти государства вместе с Габсбургами обратили оружие против османов. В малолетство Ивана IV эти связи прервались и долгое время не возобновлялись. Лишь в конце 60-х годов XVI века, когда резко возросла опасность, угрожавшая России со стороны Османской империи и Крыма, царь принял решение возобновить утраченные связи с Веной.
Речь шла прежде всего о том, чтобы найти союзников в борьбе с угрожавшей опасностью с юга. Однако уже в это время у царя существовали гораздо более далеко идущие планы. Не смотря на удаление Адашева, Сильвестра и Курлятеева, Иван IV по прежнему мечтал о покорении Крыма и богатых южных земель. Сближение с Габсбургами было одним из путей, ведущих к этой цели. К началу 1572 года царь уже знал, что его инициатива встретила благоприятный отклик в Вене: император Максимилиан II просил "опасной грамоты" для послов, которых он намеревался прислать в Москву. В этих условиях, заинтересованные в союзе с Россией против Турции Габсбурги не стремились противодействовать желанию Ивана IV стать польским королем, поскольку вступив на польский трон и заключив союз с Габсбургами, он повел бы соединенные силы России и Литвы и Польши против османов.
Еще в ноябре 1572 года Максимилиан II отправил в Москву своего дипломата Магнуса Паули с миссией договориться о согласованных действиях обоих государей на польских выборах и заключить с Москвой антиосманский союз. Император Священной Римской империи заявлял, что хотел бы видеть на польском троне Ивана IV, но при условии: "И стоят б им с одново против турецкого и против всех татарских государей". Таким образом, соглашение двух государств по польскому вопросу должно было сопровождаться заключением между ними союза, направленного против Османской империи. О заинтересованности Габсбургов в заключении такого союза Магнус Паули говорил и специально: ''И цесарь со всем цесарским чином приговорили со государем Московским мир вечной постановити, на татарских государей стояти с одного''.
После избрания Ивана IV королем Польши и Великим князем Литовским, казалось пришло время для осуществления этой договоренности. В декабре 1574 года царь снова принимал Магнуса Паули. Император сообщал о своем намерении прислать в Москву "великих послов", которые выработали бы соглашение по всем интересующим стороны вопросам и "промеж ими любительное приятельство и суседство крестным целованьем закрепили". И вот теперь, император Максимилиан II не только изъявлял свое согласие на союз, но и выступал инициатором создания военной коалиции против общего с Россией врага. В свете всего этого планы большого антиосманского союза Габсбургов, России, Польши и Литвы приобретали реальные очертания. Ответное посольство князя Сугорского и дьяка Арцыбашева прибыло прямо в Регенсбург к 7 июля 1576 года, где в это время в полном разгаре была работа Регенсбургского рейхстага. Русский вопрос, продолжавший интересовать Ганзу и восточно-имперских князей, недавно привлекший внимание французской и испанской дипломатии, был злобой дня и в порядке занятий рейхстага занимал первое место. Русское посольство князя Сугорского вызвало всеобщий интерес и внимание; по рукам ходили резанные на дереве изображения (своего рода "фотографии") московских послов; около них и имени московского царя выросла богатая памфлетная литература. Звезда московского царя, "единственного под солнцем страшилы басурман и латинов", стояла в зените.
Сам царь, не дожидаясь окончательных результатов переговоров по проекту совместной антитурецкой борьбы, стал предпринимать первые шаги для его осуществления. К этому времени при дворе Ивана IV нашел себе приют и изгнанный незадолго до этого османами молдавский воевода Богдан Александрович. В окружении царя появились и другие знатные выходцы с Балкан: "Радул мутьянской воеводич, Стефан волоской воеводич, Микифор гречанин". Подготавливая почву для формирования такого союза, царь одновременно предпринял новые шаги для подготовки наступления на Крым и османские крепости в Северном Причерноморье. Зимой - весной 1576 года к гетману днепровских казаков (как "служилых", так и "низовых") князю Богдану Ружинскому было послано денежное жалованье, ''запасы'' и порох, и казаки ''ялись государю крепко служити''. Тогда же за днепровскими порогами появились и отряды ''государевых'', то есть московских служилых казаков. Выполняя царский наказ Ружинский с 15 тыс. казаков ворвался в татарские владения за Перекоп. Вступивший с ними в сражение наместник Перекопа мурза Дербыш был разбит и бежал. Опустошив Кафу и Гезлев Ружинский после похода на Крым пустился в открытое море, к побережью Турции, где взял штурмом Трапезунд и Синоп, после чего подходил даже к Константинополю и "взяле поде ниме многiя корысти". После новых нападений на крымские улусы, как сообщал в Москву русский гонец Иван Мясоедов, "за Перекопом, де, никово людей не осталось, все, де, за Перекоп збежали от казаков".
Но на этот раз нападениями казаков дело не ограничилось. В конце 1575 года началась подготовка к крымскому походу, заключавшаяся в объявлении указа "Великого Государя" о сборе ратных людей, в составлении в разрядах росписей их по полкам, в определении сборных пунктов, в изыскании денежных средств, в подготовке наряда и боеприпасов, в заготовке продовольствия, в комплектовании обоза. Как всегда встал вопрос о финансировании. В октябре 1575 года в Москве, по распоряжению царя, был созван Земской собор, на котором Иван IV потребовал от церкви, в связи с нуждой государевой казны пополнить ее своими средствами. Встретившись с сопротивлением духовенства, царь обрушился с упреками к высшим церковным сановникам: они "захватили все богатства", в частности "пятую часть аренд и деревень", ведут праздную жизнь, "гоняются" за боярами, лукаво оправдываясь тем, что без боярских даяний их обители оскудеют. Но на Соборе царю пришлось столкнуться и с другой проблемой. Русское дворянство уже давно с завистью смотрело на особое привилегированное положение польской знати, с ее "кардинальными правами" и "златыми вольностями". И на Соборе 1575 года значительная группа дворян подала царю прошение о выдаче русскому дворянскому сословию грамоты уравнивающей их права и свободы с польскими. Реакция царя была жесткой. Свыше ста дворян, подписавших это прошение было арестовано. Из них было казнено 40 человек, остальные драны кнутом. Репрессии обрушились и на духовенство. Видя, что "добром" церковь нельзя заставить расстаться с частью своих богатств, царь увязал выступление дворян на Соборе с рядом церковных иерархов. Были арестованы новгородский архиепископ Леонид, архимандрид Чудова монастыря Евфимий, архимандрид Симонова монастыря Иосиф, начато "сыскное дело" против митрополита Антония. Обвиненные в связях с шведским королем, распущенности и занятии колдовством (последние два обвинения подтвердились полностью), архимандриды Евфимий и Иосиф были казнены. Приговорен к смерти был и Леонид, но Иван IV проявил снисхождение, заменив ему смертную казнь вечным заточением. Владыку посадили на хлеб и воду, и он вскоре умер. Благодаря этому царю удалось сломить сопротивление духовенства и добиться от них отчуждения в пользу казны вотчин, незаконно отданных монастырям и выплаты ими крупных штрафов за прием этих земель. Получив таким образов "на руки" необходимые средства Иван IV наконец-то смог приступить к осуществлению своих замыслов. Принятый план удара по Крыму был грандиозен по своему размаху. Наступление было решено проводить силами Русского царства и Великого княжества Литовского - в связи с тем, что по польским законам сбор "посполитого рушенья" разрешался только для войны на территории собственно Польши, а за заграничные походы шляхте надо было платить, от использования польских сил было решено отказаться.
К западу от Белгорода в районе Ахтырка-Сумы-Хотмыжск-Красный Кут началось сосредоточение русской армии, во главе с князем Иваном Федоровичем Мстиславским, и вторым воеводой князем Федором Михайловичем Трубецким. По специальному решению в этом походе воеводы должны были служить "без мест". 22 февраля 1576 года назначенные воеводы выехали из Москвы к своим полкам. И маю месяцу войско окончило, состоя согласно росписи:
Дворяне, дети боярские - 18105 чел. (их сопровождало более 20 тыс. боевых холопов)
Стрельцы - 11262 чел.
Посошная рать (обоз и "инженерные войска") - 8735 чел.
Итого: около 40 тыс. чел. конницы и 20 тыс. чел. пехоты.
Кроме этого большого войска, была организована "плавная судовая рать" во главе с князем Никитой Тюфякиным из трех полков; в их состав наряду со служилыми людьми из разных городов входили донские казаки.
В начале мая полки двинулись мимо Полтавы на юг, переправились через реки Орель и Самару и соединившись в у построенной на правом берегу Днепра по приказу Ивана IV в августе 1575 года возле первого из днепровских порогов - Кодацкого, крепости Кодак с собранной литовской ратью (15 тыс. "служилых казаков, 5 тыс. "немецких" наемников и 5 тыс. чел. шляхетской конницы) во главе с самим царем, медленно продвигались в направлении к Конским Водам.
13 июня войско переправилось через р. Конские Воды и стало лагерем недалеко от Днепра. Вскоре стало известно, что степь горит, подожженная татарами с целью лишить подножного корма конницу, обозных и артиллерийских лошадей. Вся степь ''почав от Конских Вод до самого Крыму пожарами'' выгорела, вследствие чего оказалась широкой (200 км) оборонительной полосой на подступах к Перекопу.
На собранном царем военном совете решили продолжать поход. За двое суток прошли только около 12 верст, но лошади и люди обессилели, так как сказались отсутствие подножного корма, воды и недостаток продовольствия.
Только на флангах главного операционного направления обозначились тактические успехи. У Овечьих Вод донские казаки разбили значительный отряд татар. Посланные к Казы-Кермену казаки нанесли поражение противнику в районе урочища Каратебеня. Но все это не решало исхода борьбы, так как главные силы русско-украинского войска не могли продолжать поход.
17 июня вновь был собран военный совет, высказавшийся за прекращение похода. Иван IV приказал отступать, прикрывшись сильным арьергардом, состоявшим из русско-литовской конницы, получившей задачу осаждать Казы-Кермен. 20 июня походное войско снова было у Конских Вод, где отдыхало около двух недель. 14 августа полки возвратились в свой исходный район - берега р. Мерло, где были распущены по домам.
Неудача этого мероприятия не остановила царя, который тут же стал готовить следующий поход. По его приказу, южнее Кодака, на о-ве Хортица была заложена новая, Свято-Георгиевская крепость, имевшая задачей подвинуть русские рубежи поближе к Крыму, и создать опорный пункт для готовившегося следующего похода. Правда в самом конце 1576 года из Германии пришли известия о смерти императора Максимилиана II. И хотя его сын и преемник Рудольф II не менее своего отца горел желанием изгнать турок, имперский военный совет 1577 года принял предложение Лазаруша Швенди, командующего войсками Верхней Венгрии, воздерживаться от провокаций и сохранять мир, укрепляя тем временем линию обороны (последнее было исполнено без должной эффективности), что означало полный крах идеи антитурецкой коалиции. Тем не менее, Иван IV не стал отменять свое решение об организации второго крымского похода русского войска. Новый план заключался в том, чтобы поход осуществить ранней весной, избегая степных пожаров и имея достаточное количество подножного корма и воды.
Учитывая опыт первого похода была проведена более тщательная подготовка следующего похода, в частности, было решено взять с собой стенобитные машины, заготовить штурмовые лестницы (в степи для их изготовления не было материалов), построить на Днепре чайки (для действий со стороны реки против Казы-Кермена). Предполагалось также для обеспечения тыла при наступлении через каждые четыре перехода устраивать небольшие земляные укрепления. Пунктами сосредоточения походного войска были назначены Рыльск, Обоянь, Чугуев и Сумы (большой полк). На рубеже р. Самары намечалось присоединение литовской рати.
Но второй поход на Крым так и не состоялся. Еще накануне первого похода шведский король Юхан III, который будучи женат на Анне Ягеллон используя тот факт, что основные силы русского царя были связаны на юге, вступил в соглашение с рядом как литовских, так и польских магнатов, предлагая им восстать против "тирана", и обещая свою помощь. Как утверждали сторонники шведского короля, в этом случае "Юхан если не всем Московским государством овладеет, то по меньшей мере возьмет Псков и Смоленск, а военными кораблями шведскими загородит морскую дорогу в Балтийское и Белое моря, отчего Московскому государству великий убыток будет". Следствием чего стала определенная консолидация польских и части литовских магнатов вокруг персоны шведского короля. Немалую роль в этом сыграл римский посланник в Польше и Литве нунций Викентий Лаурео, который был настроен радикально против Ивана IV. Ему удалось привлечь на свою сторону таких видных магнатов, как Альберт Лаский, Станислав Пац, Андрей Зборовский, люблинский воевода Ян Тарло, епископ краковский Филипп Падневский, которые и составили "пентархию", в котором оппозиция Ивану IV нашла для себя сильную опору и руководство.
Уладивши таким образом дело в Польше, Лаурео обратился к Литве, где заимел верного помошника в лице киевского епископа Николая Паца (брат Станислава Паца). Ему удалось убедить самые сильные фамилии - Радзивиллов и Ходкевичей, примкнуть к выступлению против "тирана", обещая что шведский король восстановит их в прежнем влиянии в Великом княжестве и прекратит редукцию имений.
В октябре 1576 года большая часть сенаторов предъявила царю ультиматум с требованием немедленно утвердить требуемые статьи ("артикулы") о правах и свободах знати. Иван IV, как и ожидалось, отклонил его. После чего собравшиеся в Сандомире магнаты составили конфедерацию направленную против царя, и под их давлением большая часть сенаторов своим решением объявила о его низложении и провозгласила новым королем Юхана III Шведского. Хотя это решение было недействительным с юридической точки зрения, поскольку его отказался утвердить польский примас католической церкви Яков Уханьский, в отсутствие Государя выполнявший функции наместника, но после того как один из конфедератов, Самуил Зборовский, в припадке гнева убил примаса прямо в зале заседания сената, второй человек в церковной иерархии страны (и один из лидеров конфедератов) краковский епископ Филипп Падневский самовольно приняв на себя обязанности примаса подписал акт о детронизации Ивана IV. Правда не все в Польше поддержали эти действия. Куявский епископ Станислав Карнковский, радеевский староста Рафаил Лещинский и коронный гетман Николай Мелецкий провозгласили это решение незаконным и объявили о своей поддержке Ивана IV. В стране, по сути, началась гражданская война.
Одновременно с этим в Литве виленский и жмудский старосты Николай Радзивилл и Иван Иеронимович Ходкевич заявив о незаконности отбора у них ряда имений, полученных их семьями от предыдущего Государя, так же подняли мятеж, установив свой контроль на северо-восточной частью княжества. К их мятежу примкнула и Рига, решившая воспользоваться моментом и восстановить свой статус "вольного города". Собранное ими 12-тыс. войско 11 декабря осадило Полоцк. Были проведены подступы к стенам внешних укреплений, и открыта по ним бомбардировка из пушек. Видя невозможность здесь удержаться, возглавлявшие оборону города князья Василий Телятевский и Дмитрий Щербатый подожгли укрепление и отошли в Большой город.
Царь, узнав об осаде Полоцка в Киеве, в декабре послал туда три отряда. Воеводе Хилкову он приказал с двумя тысячами татар разорять Курземье и Жемайтию. Второй отряд получил задание идти в Карелию воевать со шведами. Воеводе князю Ивану Шуйскому поручил как можно скорее идти на усиление гарнизона Полоцка. И который став лагерем недалеко от города оттуда препятствовал подвозу фуража и продовольствия к осаждавшим, в лагере которых из-за этого начался голод. Положение осложнялось еще тем, что не привыкшие воевать зимой немецкие и венгерские наемники начали бунтовать. И не видя способа справится с возникшими трудностями, возглавлявший мятежников Николай Радзивилл "Рыжий" созвал военный совет, на котором большинство предводителей высказалось за то, чтобы прекратить осаду и отойти на зимние квартиры. И 29 декабря сняв осаду с Полоцка мятежники были вынуждены отступить.
В самой Польше царила "замятня". Избегая крупных сражений друг с другом вооруженные отряды противников и сторонников Ивана IV нападали на имения своих оппонентов. Грабили их усадьбы, выжигали деревни. В ноябре 1576 года, по договоренности с Сандомирской конфедерацией, под Гданьском высадилось 10-тыс. шведское войско во главе с Понтием де ла Гарди. По плану оно должно было овладеть городом (где не было крупного королевского гарнизона), и вместе с конфедератами вступить в Литву, где предполагалось соединится с тамошними мятежниками. Но этот замысел дал сбой. Хотя жители Гданьска не имели никаких оснований любить Ивана IV, но желания уходить под власть Швеции у них было еще меньше. Тем более, что условия сдачи предусматривали взятие Гданьском на себя обязательств по финансированию и снабжению шведской армии в Польше. В то время как возглавлявший оборону города князь Петр Серебряный обещал от собственного имени, что в случае сохранения верности Гданьск будет освобожден от оставшейся части контрибуции. В результате шведская армия застряла на севере (наступать на Краков имея у себя в тылу неприятельские силы де ла Гарди не решился). И хотя, после тринадцати недель осады шведам удалось взять и сжечь Гдыню, Гданьск по прежнему держался, сковывая шведскую армию.
В январе 1577 года по приказу Ивана IV две русские рати отправились в поход. Князь Иван Петрович Шуйский во главе с 17-тыс. армией выступил из района Полоцка, а воевода Дмитрий Иванович Хворостинин с 15-тыс. войском - из Вязьмы. Оба войска соединившись возле Орши двинулись оттуда к Минску и Новогрудку. Сам царь с основными силами (собранными для предполагаемого похода на Крым, и состоящими из 32-тыс. войска стоящего в Чернигове и 25-тыс. армии дислоцированной под Белой Церковью) был вынужден оставаться в Киеве, так как в середине января 20-тыс. крымская орда ворвалась в юго-западные русские земли и дошла до верховьев Ингула, где разошлась на мелкие отряды.
В этих условиях Иван IV счел за лучшее начать переговоры о мире. Для чего было освобождено несколько захваченных ранее татарских вельмож и в их сопровождении в Крым выехал Афанасий Нагой, должный склонить хана к прекращению войны.
В Литве события тем временем шли своим чередом. Первый бой с мятежниками обернулся не в пользу русских. Передовой отряд (1,5 тыс. чел.) повел себя легкомысленно, шел без разведки, на привалах не выставлял охранения. Благодаря чему 4-тыс. литовский отряд во главе с Кристофом Радзивиллом смог скрытно приблизиться и устроив ночное нападение уничтожить русский авангард. Но при подходе основных сил Шуйского и Хворостинина начал отход к Минску, где под Борисовым соединился с основными силами мятежников, которые достигли численности в 12 тыс. чел. И 17 февраля подошедшие части русской армии были вынуждены принять бой. Построив стрельцов и "немецкую" пехоту в центре, а рейтар и поместную конницу сосредоточив на флангах, Шуйский и Хворостинин приняли удар литовской панцирной конницы, которая всей массой навалилась на русский центр, рассчитывая смять его, но уткнулась в пики пехоты, и попала под обстрел из пищалей и легких пушек. Возникла мешанина побитых лошадей и всадников. По которой с флангов и ударила русская кавалерия. Армия Радзивилла стала пятиться. Наконец дрогнула - и пошло повальное бегство, преследование и рубка бегущих. Армия мятежников была разгромлена наголову. Было взято в плен 3 тыс. человек, из них 6 полковников. Захватили весь лагерь, обозы, знамена, даже шатер и бунчук Радзивилла. Сам Николай Радзивилл и его сын Кристоф были оба ранены, но ушли с небольшим отрядом в Минск, где сумев собрать около 1,5 тыс. чел. оставили город отступив к Вильно. Однако оборона столицы Литвы была проблематичной. Город был укреплен весьма слабо. Шаткими оказались и настроения горожан. Перебежавший на сторону царя шляхтич Григорий Пиотровский докладывал, что ''мещане виленские приговаривали... город сдать и государевых бояр и воевод встретить с образами и с хлебом от города за 10 верст, потому что им против государевых людей сидеть в городе не в силу''. Не видя возможности удержать Вильно своими силами Радзивилл, направил делегацию в Ригу, а оттуда в Стокгольм - просить помощи у шведов. Но его положение в Вильно ухудшалось буквально не по дням, а по часам. Основу вооруженных сил мятежников составляли либо шляхтичи входящие в "почту" магната, либо наемники. Привлечь на свою сторону мелкую и среднюю шляхту не получалось - та сохраняла верность царю, а на попытки силой привлечь ее к борьбе отвечала сопротивлением. Содержание наемников требовало денег. Но все имевшиеся средства были уже израсходованы и платить было нечем. Собственно говоря, если бы Шуйский и Хворостинин продолжили бы натиск, то мятеж в Литве был бы полностью подавлен еще весной 1577 года. Но, вместо этого, русские воеводы заняв Минск остановили наступление. На что было несколько причин. Во-первых, войска устали и им требовался отдых. Во-вторых, начиналась весенняя распутица, и дальнейшее продвижение войск было сильно затруднено. В-третьих, требовалось закрепить власть на уже ''умиротворенных'' территориях с целью обеспечения безопасного тыла. В-четверых, приближалось время весеннего сева и воеводы были вынуждены отпустить в имения большую часть поместной конницы для проведения посевных работ. И в пятых, была еще одна, негласная причина. Не желая делить лавры с Хворостиным, князь Шуйский преднамеренно не стал торопить свою армию, чтобы добившись устранения Хворостинина, самому взять столицу Великого княжества и приписать всю славу победителя себе.
Все это дало мятежникам время оправиться и восстановить свои силы. Опираясь на финансовую помощь Риги, которая согласилась выделить ему крупную субсидию в обмен на отказ с его стороны от всех прав сюзеренитета над Ригой и признания свободного статуса города, а так же собрав с виленцев чрезвычайный военный налог в 50 тыс. злотых, Радзивилл смог довести численность своей армии до 8 тыс. чел. А учитывая, что мещане ненадежны, Радзивилл решил не подпускать русских к Вильно, а дать полевое сражение на подступах. Он выбрал удобную позицию на левом берегу р. Вилии, приказав построить тут укрепленный лагерь.
Впрочем, усиливались и русские. Не смотря на то, что царь убрал Хворостинина из Минска, назначив его вторым воеводой стоящей под Белой Церковью армии, разгром мятежников склонил многих до этого колеблющихся на сторону царя. Видный витебский магнат Иван Сапега и его сын Лев собрав на свои средства около тысячи человек привел их на усиление русского войска. Их пример вдохновил остальных, и скоро под русские знамена потянулись и иные литовские хоругви, благодаря чему к середине лета, когда русские возобновили наступление, численность армии Шуйского насчитывала более 20 тыс. чел. И 28 июля русская армия подойдя к Вильно начала выдвигаться на исходные позиции для битвы. Форсировав болото и две речки, она на следующий день сосредоточилась у вражеского лагеря и начала атаки. Сражение длилось ''от шестого часа дни до ночи''. Постоянным натиском оборону мятежников сломили. Части Радзивилла, сбитые с позиций, откатывались по мосту на правый берег Вилии.
Для прикрытия на верную оставили заслон немецкой наёмной пехоты. Наёмников перебили полностью, но свою задачу они выполнили - когда русские прорвались к переправе, противник поджёг мост и таким образом спас остатки войска. После этой победы, не встречая сопротивления, царские полки вступили в Вильно. У Радзивилла осталось менее 3 тыс. чел., он уже без боев поспешно отступал в Жмудь. А части Шуйского, двигаясь за ним, занимали города, 8 августа - Ковно, через три недели - Гродно.
Разгром вызвал брожение в стане мятежников. Часть восставших, во главе с жмудским старостой Иваном Иеронимовичем Ходкевичем пошла на переговоры с Шуйским, согласившись в обмен на прощение сложить оружие. Благодаря чему под власть Ивана IV без боя вернулась Жемайтия и Курземье. После чего армия Шуйского, сделав стремительный бросок, 21 августа вышла к Риге. Магистрат города не ожидал столь быстрого появления русских, даже не успел сжечь пригороды и вырубить обширные сады вокруг города, закрывающие сектора обстрела собственной артиллерии. Что оказалось очень удобно для осадных работ. Под прикрытием садов, почти без потерь, войска устроили шанцы и шесть осадных батареи, которые открыли по городу непрерывную стрельбу. Понимая, что для успеха необходимо отрезать Ригу от моря, Шуйский отрядил часть войска для захвата крепости Динамюнде, контролирующую устье Двины. Но захватить крепость с налета не удалось. Тогда ''для принятия с моря неприятельских судов'' был построен свайный мост через Западную Двину. Перед мостом были протянуты связанные цепями брёвна. А на обоих берегах реки возле моста построены батареи с тяжелыми пушками.
Эти мероприятия не замедлили сыграть свою роль уже 28 августа, когда девять небольших шведских судов попытались пройти к Риге. Шведы попали под сильный огонь русских батарей и, не сумев форсировать заграждения на реке, вернулись обратно. А 29 августа из Полоцка к Риге подошла "плавная судовая рать" усилившая осаждавших. Однако, не решаясь штурмовать хорошо укреплённый город, Шуйский предпочел усилить блокаду, чтобы вынудить город сдаться.
12 сентября шведский флот вновь попытался оказать помощь осаждённому городу. Под Динамюнде сосредоточилась эскадра в составе 24 судов. Её появление вызвало "необычайную радость" среди осажденных. Но высадить десант противнику не удалось. Все его атаки отбивали русские батареи с обоих берегов Западной Двины. 13 сентября трем шведским судам удалось прорваться к Риге, но огонь с русских батарей заставил их отойти назад к Динамюнде. В конце концов, вся шведская эскадра ушла в море и более не появлялась в устье Западной Двины.
Этот успех вдохновил русское командование и началась подготовка к штурму. Шуйский предложил рижанам сдать город, однако магистрат ответил отказом. 14 сентября русские начали интенсивную бомбардировку Риги. Атака была назначена на 2 октября. Но 25 сентября магистрат наконец вступил в переговоры с русскими. К этому его побудили не столько бомбардировки, сколько требования населения города о прекращении боевых действий. Было ясно, что русские не отступятся пока не возьмут город, а надежда на помощь шведов пропала.
Переговоры о сдаче Риги продолжались более недели, наконец 4 октября был подписан акт о сдаче города. Согласно условиям капитуляции, город безоговорочно сдавался на милость победителя, лишался всех своих прав и привилегий и соглашался на выплату контрибуции. Были арестованы 22 члена магистрата и 610 горожан. А в крепость Динамюнде, переименованную в Усть-Двинск, вводился русский гарнизон.
В это же время, южнее наступала собранная под Черниговом армия во главе с Василием Федоровичем Скопиным-Шуйским. В июне-июле 1577 года захватив Гомель, Чичерск, Речицу, Жлобин, Рогачев, Бобруйск, взяв ''с налёту'' Быхов, и заняв Могилев, который не только сдался без боя, но и выставил на русскую службу около 800 человек, его армия 28 августа приблизилась к Слуцку, где 8 верстах от города его встретил князь Семён Слуцкий, который не желая воевать с единоверцами (такова официальная версия - князь Слуцкий был православным) согласился на сдачу города и всего княжества на милость русского царя. Что оставило без защиты окрестные города. И в начале сентября полки Скопина-Шуйского при минимальном сопротивлении взяли Клецк, Мышь, Ляховичи, Столовичи, Миргородок, Слоним, Новогрудок. Но под Несвижем встретил упорное сопротивление, и только 29 сентября столица владений Радзивиллов была взята.
Одновременно с этим, в конце августа 1577 года на речных судах из Киева вверх по Днепру отправился отряд князя Александра Вишневецкого (300 чел.) - приводить "под царскую руку" Полесье. Эта флотилия вошла в Припять и 10 сентября подошла к Турову, где не встретив никакого сопротивления двинулся сухим путем к городу Давыдову. 16 сентября в версте от Давыдова его встретил отряд мятежников, общей численностью около 300 человек. После непродолжительного боя мятежники бежали в город, но русские ратники "на плечах противника" ворвались следом и захватили город. После чего вернулись к своим судам и поплыли вниз по реке Горыне к Припяти, затем по ней вверх до реки Вятлицы. Оттуда войско Вишневецкого сухим путем 20 сентября подошло к городу Столин. Там повторились события у Давыдова: мятежники после непродолжительного сопротивления бежали, а русские заняли город. От Столина Вишневецкий вернулся к Припяти, ратники опять сели на суда и поплыли до реки Пины. 25 сентября флотилия подошла к Пинску, который сдался практически без сопротивления.
Последняя значительная операция в 1577 году состоялась поздней осенью на Брестчине. В начале октября 7-тыс. русский отряд во главе с Василием Юрьевичем Сабуровым пошел прямо на Берестье (Брест). Однако штурма не произошло. 3 ноября 1577 года жители Берестья сами открыли ворота подошедшему русскому авангарду и выдали скрывавшихся в городе мятежников.
В соседней Польше ситуация развивалась следующим образом: с наступлением 1577 года на сторону конфедератов перешел коронный гетман Николай Мелецкий, что позволило им установили свой контроль над большей частью коронных земель и начать проникновение в Галицию. Узнав о начале мирных переговоров между русским царем, Крымским ханством и Турцией, Понтий де ла Гарди прекратил осаду Гданьска (тем более что его войска разорили окрестности из-за чего их снабжение стало проблематичным) и, оставив возле города 3-тыс. отряд, с основными силами устремился вглубь Польши и занял Краков, где соединился с основными силами конфедератов. Весной 1577 года сенат объявил ''посполитое рушение'' под началом Николая Мелецкого, собиравшееся в районе Люблина. Выдвинув лозунг "возвращения" под власть Короны таких "исконных польских земель", как Вост. Подолия, Волынь и Киевщина, и колонизации этого края, конфедератам удалось привлечь на свою сторону часть шляхты. Правда, в самый разгар сбора войска между Понтием де ла Гарди и частью магнатов произошел раскол из-за т.н. "Прусского вопроса". Суть его была в следующем. 20 марта 1568 года ушёл в мир иной скованный параличом престарелый прусский герцог Альбрехт Гогенцоллерн. Спустя 16 часов в замке Нойхаузен за герцогом последовала его жена Анна Мария Брауншвейгская. (Почти одновременную смерть царственных супругов, разделенных расстоянием в 50 километров трудно объяснить простым совпадением. Хотя, возможно, герцогиня скончалась от огорчения, получив известие о смерти мужа. Возможно, кое-кто помог ей уйти в иной мир, и на то были веские причины).
Последние годы земной жизни герцога Альбрехта оказались далеко не безоблачными. Старый герцог почти выпустил из рук бразды правления и наивно доверился людям авантюристического склада характера. Брожение охватило умы. Народ пребывал в недоумении.
В личной жизни у герцога Альбрехта не всё ладилось. Его первая супруга Доротея Датская подарила ему шестерых детей, но до совершеннолетия дожила лишь Анна София, выданная замуж за Иоанна Мекленбургского. Затем герцог Альбрехт женился вторично на юной Анне Марии Брауншвейгской. Более чем сорокалетняя разница в возрасте не смутила пожилого герцога: слишком велико оказалось желание иметь наследника. Наследник действительно родился в 1553 году - принц Альбрехт Фридрих. Однако с принцем природа сыграла злую шутку. Дурные наследственные признаки сконцентрировались в несчастном юноше сверх всякой меры. Он явно отставал в развитии от своих сверстников. Постепенно его душевное равновесие нарушилось. Можно предположить, что его нервная болезнь стала результатом частых близкородственных браков, принятых в аристократических семействах.
К примеру, прадедушка несчастного принца - Альбрехт Ахилл - женился на своей двоюродной племяннице. Мать принца страдала эпилептическими припадками. Кроме того, отец и мать принца доводились друг другу родственниками; герцог Альбрехт женился на своей двоюродной внучке или внучатой племяннице. Следовательно, для Анны Марии Брауншвейгской супруг доводился двоюродным дедушкой.
Итак, после смерти родителей 15-тилетний Альбрехт Фридрих в одночасье очутился в роли правителя прусского герцогства. К такому повороту событий он был совершенно не готов. Тем не менее, на следующий год (1569) он съездил в город Люблин, где принес верноподданническую присягу польской короне. Необходимость такого шага диктовалась тем обстоятельством, что Пруссия с далекого 1454 года находилась в вассальной зависимости от Польши.
Преждевременная смерть Анны Марии Брауншвейгской, матери новоиспеченного герцога, не позволила ей стать регентшей при несовершеннолетнем сыне, на что она, может быть, рассчитывала при поддержке родственников из земли Брауншвейг. Впрочем, и семейство Гогенцоллернов не желало упускать лакомого кусочка в виде богатой Пруссии. Для Польши же появилась возможность лавировать и поторговаться с максимальной для себя выгодой.
Пока шла некая подковерная дипломатия, над юным герцогом Альбрехтом Фридрихом учредили опеку из нескольких высших советников - оберратов. Советники, в первую очередь, ограничили герцога в свободе передвижения, предложив ему поселиться в уединённом замке Фишхаузене. Во вторую очередь, они старались не слишком афишировать прогрессирующую нервную болезнь герцога, проявляющуюся в меланхолии, склонности к уединению, тоскливости и приступах отчаяния. Таким образом советники предполагали взять власть над герцогством целиком и полностью в свои руки. Но тут вмешался Георг Фридрих Гогенцоллерн - племянник покойного герцога Альбрехта и двоюродный брат герцога Альбрехта Фридриха.
9 ноября 1573 года Георг Фридрих неожиданно появился в Кенигсберге, где стал осторожно нащупывать почву на предмет принятия опекунства над герцогом. Тут-то Георг Фридрих наткнулся на значительное сопротивление советников-оберратов и даже супруги больного герцога - Марии Элеоноры. Советники не желали отдавать власть бойкому пришельцу, а Мария Элеонора, наверное, лелеяла мысль о собственном регентстве над супругом при помощи влиятельной родни из земли Юлих-Клеве.
Тогда Георг Фридрих предпринял обходной маневр. Он принялся обхаживать ставшего польским королем Ивана IV - формального сюзерена Пруссии. Георг Фридрих стал доказывать русскому царю, что он, Георг Фридрих, при ''наличии отсутствия'' у герцога Альбрехта Фридриха потомков мужского пола, вполне может претендовать на наследное управление Пруссией, ввиду близкородственности к герцогу. Но исходя их условий Краковского договора, заключенного еще в 1525 году, согласно которому при прекращении мужской линии у потомков герцога Альбрехта и трех его братьев, Пруссия должна автоматически войти в состав Польши, как обычное воеводство, Иван IV предпочитая иметь в Вост. Пруссии в качестве управителей послушных ему "оберратов", чем враждебно настроенного к нему бранденбуржца, отказал в Георгу Фридриху в его претензиях. Но Георг Фридрих не оставил своих попыток прибрать к своим рукам Прусское герцогство и после начала мятежа предложил Понтию де ла Гарди 500 прекрасно обученных солдат и солидную сумму в размере 200 тыс. дукатов.
Щедрый жест Георга Фридриха вызвал в Польше первоначально доброжелательную реакцию. Но после того, как Понтий де ла Гарди на основании того, что договор с Бранденбургом заключен от имени Юхана III, прибрал эти деньги к своим рукам и не стал делиться с сенаторами, то такие магнаты как Станислав Конецпольский-старший, Петр Зборовский, Николай Язловецкий и др., возмутившись подобной "несправедливостью", откололись от основных сил и сосредотачивали свои хоругви под Зборовом, где собрав свыше 12 тыс. чел. и более 60 орудий выступили в поход на литовский город Збараж. В конце марта 1577 года польские войска обложили город, рассчитывая на то, что его защитники быстро израсходуют боевые и продовольственные припасы. Однако осада Збаража затянулась. Организуемые конфедератами штурмы русские успешно отражали и часто предпринимали ответные успешные вылазки.
Стремясь овладеть земляным валом, который опоясывал город, поляки насыпали вал, превышавший вал городской, установили на нем орудия и открыли огонь. Оборонявшиеся насыпали второй, более высокий вал, но с меньшим обводом и укрылись за ним. Конфедераты тоже насыпали себе второй вал, выше русского, и стали вести обстрел с него, заставив защитников города устраивать индивидуальный окоп для себя.
Вслед за этим развернулась минная война. Конфедераты вели подкопы, а русские - контрминные галереи. Борьба затягивалась. Постоянные "реквизии", а попросту обыкновенные грабежи и бесчинства со стороны конфедератов, а также обыкновенных банд, которые пользуясь отсутствием твердой власти во множестве расплодились в стране, очень быстро довели население до полного остервенения. В результате в Галиции бежавшие в леса крестьяне и пострадавшие от действий конфедератов шляхтичи сформировали отряды т.н. ''опришников'' и стали устраивать нападения на имения, обозы и мелкие отряды конфедератов, тем самым полностью разрушив тыл осаждающих. К концу июля у поляков оказались на исходе боеприпасы и продовольствие. И руководство конфедератов решилось на общий приступ. К городским укреплениям покатили ''вагенбург'' (подвижное укрепление), за которым шли конфедераты. Началась артиллерийская подготовка штурма. Но в это время осажденные произвели сильную вылазку и подожгли ''вагенбург''. Приступ не удался.
Тем временем в направлении Зборова началось встречное движение двух армий. С востока, на помощь Збаражу двигалась 30-тыс. русская армия под командованием Ивана Михайловича Бутурлина. Несколько позже с запада через Львов, на помощь застрявшим под Збаражем конфедератам, начало выдвигаться 20-тыс. польское войско (13 тыс. ''ополченцев'' и 7 тыс. шведов и наемников) во главе с Мелецким.
Одновременно, для обороны южной границы царь оставил 5 казацких полков: Уманьский, Брацлавский, Калницкий, Белоцерковский, Киевский. Так же, для недопущения возможного татарского набега (которые могли воспользоваться уходом основных сил на запад) в начале июня 1577 года в Азовское море вышла русская флотилия в количестве 7 галер и 38 стругов прошедшая через Керченский пролив и 18 июня, на подходах к Кафе, заметив шесть судов с хлебом и товарами, следовавших из Стамбула в Кафу, взяли их на абордаж. А два дня спустя, 20 июня, русские высадились в Кафе и после жесточайшего боя овладели посадом, освободили многих невольников, зажгли город, но были выбиты, потеряв убитыми трех человек. Тем не менее блокада побережья Крыма и Тамани продолжалась. Лишь в середине августа флотилия оставив за кормой Черное и Азовское моря и вместе с 120 освобожденными невольниками ушла в устье Дона.
5 июля русские войска подошли к Збаражу, вынудив конфедератов прекратить его осаду и самим перейти к обороне. 6 июля русские начали артиллерийский обстрел неприятельского лагеря, а в 11 часов утра пошли на штурм. Поляки упорно защищались, но захватив валы русские втащили на них легкие пушки и начали обстреливать противника сверху. Понимая, что их положение безнадежно конфедераты решились на прорыв. Но тут их подвело отсутствие единого командования. Все три вождя Збаражского лагеря действовали независимо друг от друга, никак не координируя свои действия. Поэтому вместо единого удара получилось лишь несколько слабых попыток отдельных групп вырваться из окружения, легко предотвращенных русскими. К вечеру все было кончено. Большая часть Збаражской группы войск конфедератов была уничтожена. Немногие оставшиеся в живых взяты в плен. Конецпольский и Зборовский погибли в бою. Язловецкий был смертельно ранен, попал в плен и вскоре скончался.