Доброй она не была, но иногда в ней опалесцировала человечность.

К тому, особенно, что уже стало давней историей, в которой шельмы клеймом каторжан помечены и биркой на палец ноги -- жертвы.

Тогда и приоткрывались ставни её тяжёлой тёмной души, где вперемешку змеи, жалость к себе, зависть и черви, она вздыхала, на свою собаку шикала, чтоб не пищала, и бормотала: "От же ведь дураки несчастные".

Касалось это, не думайте, что вторых -- исключительно первых.