- Тётенька, вы девочка или бабушка?

   Она любила это рассказывать: вышла с двумя косичками, а у подъезда детишки. Оглянулись. Спросили. Она очень любила это рассказывать.

   Кто она? Неважно. Неважно, кем была мне, за жизнь несколько раз свои чувства к ней сменившей. Бывает.

   Важно, что она такая была. Жила музыкой, людьми и памятью о детстве в западной-западной Украине, говорила нараспев и чуть в нос, мечтала выдать за меня своего сына и очень хотела уехать сначала в Германию, потом в Америку. Осталась.

   Волосы подкрашивала хной, что придавало её круглому лицу сходство с нидерландскими мадоннами - да и носить предпочитала длинное и просторное, скульптурными складками ниспадавшее.

   Дружила с художниками-неформалами - и литература дома у неё водилась неформальная. И раритеты, и полуслепые копии переводного, в том числе и ширпотреба, как теперь понимаю. Впрочем, грех так - ширпотребу тому благодаря во взрослое житьё-бытье я вступила, весело цокая.

   - Это надо знать, - говорилось чуть нараспев, с лёгким-лёгким акцентом и - иногда - убедительной гаммой по болевой точке на плече: так хотела уберечь меня от своих несчастий. Почти удалось.

   Когда сына взяли в армию, в её доме перестало пахнуть хорошим табаком и духами - завоняло корвалолом. Год воняло - потом сына комиссовали. И пришли к ней самые счастливые три года из тех четырнадцати, что довелось знать - есть такая.

   Пестра и кудрява жизнь. Она знала это. Знаю я. Мы не попрощались, нехорошо расставшись здесь, на Земле. До встречи ещё - Бог весть... но будет.