Аннотация: Давно уже интерсовался - за что приложили Иова и его детей?
ВАРИАНТЫ ДОБЛЕСТИ
Сегодня удачливый подбомжик дядя Витя был в авторитете. Назвать его лицом без определенного места жительства и занятий было бы неверно. Все же комнатушку в коммуналке он за собой сохранял. Стало быть, место жительства определено. Да и занятия вполне определенные: как правило, бутылки собирал и сдавал. Был он щербатый, с неаппетитно сломанным носом, неизменно одетый в растянутые тренировочные штаны и коричневую от грязи клетчатую рубашку. Зимой еще несколько свитеров и драное пальтишко натягивал.
Выставив мужикам несколько упаковок пивасика и нехитрую закуску, дядя Витя обеспечил себе внимание таких же, как он, местных забулдыг. Периодически приговаривая: "эх водочки бы", "баловство одно" и "пиво без водки - деньги на ветер"- обтрепанная компания расположилась у разбитой скамейки в равномерно загаженном скверике. Все по очереди степенно, сдабривая рассуждении нехитрым матерком, отпивали темный пивасик из двухлитровых пластиковых бутылок. Вальяжность навевалась не только весенним позднеапрельским солнышком, от которого у всякого мякнет душа и тянется к нежно зеленеющей травке подобрюзгшее тело, но и непривычным ощущением того, что всем хватит. Тридцать двухлитровых бутылок - это же шестьдесят литров! Более чем достаточно для пяти ханыг.
- Спортсмены, раскудрить их жестянку, люди хорошие, - вещал дядя Витя. Большинство людей всю жизнь мечтает о том, чтобы их рассуждения кто-то послушал. А уж замухрышистому пьянчужке совсем нечасто выпадали дни, когда ему, пусть и снисходительно, внимали, и он наслаждался.
- Так вот, - хорошие они, - для солидности водя перед носом обгрызенным пальцем, повторил он, - и нальют, и работку непыльную подкинут. Вон там, в зале, у них уберешь, так полтинник дадут. А еще можно на поле к ним, где из лука стреляют, сходить, покосишь там траву - стольничек.
- Угу, - степенно кивнули мужики,- а если там стрелу потерянную найдешь, то пол-литра пивасика выставляют, такса такая.
- Раньше так было и на Спартаке, - отозвался дядя Витя, - счас там поле распахали, пейнтбольшики там, раскурить их жестянку, у них там охрана злобствует, гоняет.
-Счас тяжело, до чего сволочи страну довели, - с горечью согласился самый пожилой в собравшейся компании, Василий Степанович. Для форсу он иногда пренебрежительно пропускал букву "о" и лениво не выговаривал окончания слов. Руки были украшены не особо авторитетными, полустертыми зэковскими наколками.
Мужики, не отрываясь от закуски, важно кивнули.
- Но непонятно ничего с эт спортсменами, раскудрить их жестянку: то появятся, то опять пропадут. Вт вроде Кстантиныч. Нормальный мужик был, скока лет знакомы, а уехал не попрошался. Вт с утрясь зашел к нему, он обычн в зале уже крутится. А седня зал закрыт, замок, раскудрить его жестянку, висит. Тотось, а ведь с девяностых знакомы, - укоризненно покачал плешивой головой Василий Степанович, - утомленный столь длинной речью, он, пренебрегая стаканом, присосался к горлышку бутылки.
Дядя Витя, не мешкая, поднял пластиковый стаканчик:
- Будем живы, мужики. За сбычу мечт.
Его имя забыли моментально. Вообще-то назвался он Михаилом Константиновичем Семыкиным. В паспорте было записано то же самое, но уж очень долго выговаривать "Михаил Константинович". Народ склонен к экономии в языковых средствах, и он сразу стал Константинычем. Если Константин переводится как "постоянный", то Константиныч можно понимать как "постояныч". Звучит неплохо, хотя и содержит некоторые полунеприличные намеки. Ему подходило.
Константиныч появился в самом начале лихих девяностых. Кто-то говорил, что приехал на старом РАФике. Некоторые из мальчишек, с пеной у рта, азартно доказывали, что сами видели велосипед "Кама", который тот прислонил к облупленной стене у дверей жилконторы.
Врут они все. В этом окраинном районе не то что "Каме" - любому "Орленку", оставленному без присмотра, за пять минут колеса приделывают. А тут "Кама"... скажут тоже. В общем, пришел он пешком, нормальный такой плотный мужик с некоторой азиатчиной в чертах спокойного лица. Но кто из настоящих русских, хоть немного не татарин? Невысокий, но кость широкая и не поймешь возраст. Вроде седой, а двигается с вкрадчивой плавностью. Будто у него у него внутри хорошо отлаженный дизель тарахтит, а он должен обороты движка понижать.
Перетер в жилконторе. Зашел в правление беспорядочно раскрадываемого завода, ранее, секретно от супостатов, штамповавшего приборы для танков. Обсудил что - то с директором завода, сорокалетним лысиком, постоянно глотающим валокордин в вечной трясучке ожидания то ли проверки прокуратуры, то ли дружеского визита неулыбчивых ребят в дешевых кожаных куртках,
Ну, а потом занял небольшой спортивный зал. В нем дети работников завода в советские времена должны были заниматься спортом. Вычистил его от мусора, подогнал грузовик с разным непонятным спортивным оборудованием, матами, шведскими стенками, конями. Сгрузил, расплатившись с грузчиками деньгами и спиртом "Royal". От помощи пацанов, крутившихся поблизости, отказываться не стал, но и сам работал, прихватывая наиболее тяжелые грузы короткопалыми широкими ладонями.
Затем Семыкин на месяц заперся в зале. Выходил только закупить поесть и строительные материалы. Привел помещение в божеский вид, побелил, покрасил, застелил матами. В маленьких каморках оборудовал раздевалки, тренерскую и склад. Душевую тоже заново облицевал. Все сам. Явно из нужного места у него руки росли. Недурственно получилось.
Жил в дворницкой.
-Деньжата у него водятся, - неоднократно выражали общее мнение бабульки, зорко озиравшие округу с покрашенных им же скамеек. Но он нанялся в той же жилконторе дворником и стал ежедневно мести двор, который приобретал все более культурный вид.
Ребятня, со скрытым вызовом, "по взрослому" располагалась попить пива, забираясь на скамейки с ногами. После того, как новый дворник скамьи покрасил, стали потреблять алкоголь, сидя на скамейках тощими попами.
Назюзившиеся мужички, возвращаясь после аванса к своим благоверным за ожидаемой порцией скандала, старались, заходя во двор, держаться прямо. Они испытывали плохо осознаваемое неудобство от одной мысли сплюнуть мимо урны.
Раскормленные сериалами целлюлитные мамаши более спокойно смотрели криминальную хронику. В том числе, и сладострастно повторяемые сообщения о похищении и убийстве маньяками детей. Знали, что Константиныч проследит.
Откуда бралась эта уверенность, простая и убедительная, как гвоздь в стене, никто не знал. Взглянет человек на метущую асфальт прямую невысокую фигуру, из-за который многие, гадавшие о прошлом Константиныча, связывали его с военной службой, и чудо. Сразу пытается выправить спину и, стесняясь этого (человеки склонны скрывать хорошее в себе), старается заслужить одобрение, которое иногда можно было угадать во взгляде спокойных серых Семыкина.
В общем-то ничего, чтобы получить "уважение в обществе", Константиныч не делал. Не пил, не давал в долг, не показывал свою силу и удаль. А чем еще можно заслужить уважение в простом рабочем районе?
Силу вообще никогда не применял. Даже когда отловил, тогда еще не дядю, а просто Витю, только вернувшегося из армии и с похмелья кинувшего несколько камней в сторону окон спортивного зала. Спокойно усадил на скамейку хорохорившегося недомерка. Проникновенно, ласково, как мелкой шкуркой по дереву, поинтересовался:
- Тебе же не понравится, если тебя будут бить в печень и в голову? - ох, и голосище был у Семыкина, прямо оперных пропорций.
- Неа, - помотал Витя головой, - а чего они блестят? Как и многие, воспитанные в позднесоветской традиции люди, он был жаден и по-мелкому жесток, но трусил перед теми, кто был сильнее его. В этот момент он мучительно переживал, что Клава из соседнего подъезда, может увидеть его позор. А ведь бомбардировку окон, мудро пытаясь в них не попасть, он и начал, чтобы впечатление произвести. Ну не умел он, не умел иначе плотской взаимности домогаться.
- Тогда поправься, - скупо усмехнулся Константиныч, вытаскивая из старой дерматиновой сумки волшебно булькнувший мерзавчик. - И больше так не делай
- А чего они блестят, - еще раз, невпопад, не желая оставлять за фраером последнее слово, буркнул Витя, почти заглатывая вожделенное горлышко.
Но это было потом. А вначале Константиныч повесил у входа в отремонтированный спортивный зал колокольчик "музыка ветра" - несколько повешенных в хоровод полых трубок и язычок посреди них. Язычок, раскачиваясь и задевая трубочки, издавал мелочный звон. Каждый раз, когда кто-нибудь открывал дверь, разносилось бесконечно затихающее "дилинь -дон-дон".
Следующим делом он расклеил по всему району отпечатанные на матричном принтере объявления, мол, дети приглашаются в спортивные секции. Занятия карате, кендо, иайдо и дзедо.
Большая часть названий была неизвестна, но люди пошли. Вначале только посмотреть. "Что такое дзюдо знаем, а дзёдо - это что за хреновина?". В итоге выяснилось, что дзё это палка длиной метр двадцать с гаком. Хитрые японцы удумали, как ей весьма лихо от меча и прочих членовредительных предметов отмахиваться. Соответственно, дзе-до - путь палки, скорее даже искусство. По нашему дрыномашество.
Ну, а иайдо тоже японцы исхитрили. Довольно подлая штука, в самый раз для кабацкой драки. Учат, как быстро обнажить меч из ножен и зарубить всех супостатов, не успевших подготовится к схватке.
Разные люди приходили.
Приходили родители с детьми. Колокольчик - дилинь -дон-дон
- Вы не возьмете позаниматься моего? Только вы, пожалуйста, подобрее с ним, у него очень ранимая психика. Я вообще не понимаю, зачем это нужно, но он так хочет, - причитали заботливые мамы.
- Возьму, а нужно ему или нет, он сам решит, - отвечал Константиныч, и потом, повернувшись к отчаянно краснеющему за мать сыну. - Переодевайся и давай в строй.
Приходили не обремененные рассудком ребята в кожаных куртках. Колокольчик - дилинь -дон-дон.
-Ты вот один живешь, дык делиться бы надо.
Михаил Константинович вежливо соглашался и договаривался о встрече со старшим.
- Я вас уважаю, - говорил он Толяну, бригадиру местных накопителей первичного капитала. Сидели они за столиком в дешевом оформленном в багровых тонах кафе, месте встречи для "деловых". - У нас общее дело, чтобы в районе был порядок.
- Ну, дык, - уверенно кивал бригадир. Этот уже посмотрел "Крестного отца" и, на пути к достойному костюму, сменил турецкий кожан на красный пиджак.
- По справедливости будет, чтобы мы делились.
- Ну, дык, - недоумевающий Толян явно не привык к такой покладистости.
- Посмотрите, вот мои доходы, - Семыкин вытащил из недавно ставшей модной поясной сумочки и положил перед собеседником два листочка с расчетом его заработной платы как дворника и тренера. - А вот мои расходы.
На свет появилась толстая бумажная папка с накладными за ремонт зала и счетами за коммунальные платежи. Когда Толян с неожиданным сметливым проворством, ставящим под сомнение носимую им маску недалекого районного бугра, сноровисто пролистал бумаги, Михаил Константинович вкрадчиво продолжил.
- Со всем уважением. Прошу вас учесть, что с тех пор, как я работаю здесь, у трех точек, которые вы держите, выросла прибыль. Никто не бьет окна, не ворует с прилавков продукты. - Михаил Константинович спокойно, но без вызова поймал взгляд Толяна и с едва уловимым нажимом добавил, - Анатолий Степанович, наверное, мы можем сотрудничать?
Толян, уже не помнящий, когда его называли по имени отчеству, для солидности сделав вид, что размышляет над услышанным, важно кивнул: "Нормальные люди всегда договорятся".
В то время каждый второй был каратистом и искал случая проверить свою каратэсостоятельнось.
Проверяли. Чаще всего проверка заканчивалась быстро. Приличный боец и так все о себе знает, да и о других тоже. Некоторые оставались заниматься.
Хвала Брюсу Ли и "MGM"! Пока ни гонконгский, ни голливудский кинематограф не сняли фильм, где мускулистый секс-символ одерживает победы над прекрасным полом и прочими противниками, отзанимавшись дзёдо и иайдо. Потного вала учеников не было.
Искусство определяет жизнь. А главным из искусств, пока массы неграмотны, является кино. Насмотревшись боевиков, все хотели быть каратистами, а если брать в руки оружие, то крутить нунчаки (хотя, на самом деле, как оружие, нунчаки - тьфу, одно позорище).
Скорее всего, из-за этого тренировки по карате Михаил Константинович почти свернул. Также прекратил и преподавание кендо, когда уже в начале двадцать первого века оно вошло в моду.
Была у него еще одна странность. Не любил он, если его ученики на соревнованиях бились. Многие, кому хотелось показать свою удаль, из-за этого от него уходили.
Некоторые оставались. Хоть и давно война окончилась, а все же часто у нас дети живут с одной мамой. Как будто и нет у них отца. Вот такую ребятню он привечал особо. Старался устроить на какую - нибудь работу, чтобы не болтались по улицам. Видимо, считая, что не иайдо единым жив человек, отправлял их заниматься другими видами спорта. Смотрел, кто во что горазд, и давал неожиданные рекомендации, например, в тяжелую атлетику или в стрельбу из лука.
Когда кто-то из его птенцов, увлекшись бьющейся в ладонях живой мощью блочного лука или давящим прессом штанги, реже ходил на его тренировки, Константиныч не обижался. Продолжал нормально с ними общаться.
Не уважают в России людей, работающих руками, но чаще всего из-за того, что они сами собой пренебрегают. На лицах многих тружеников метлы и лопаты, не говоря уже о тех, кто стоит за прилавком, написано, что эта работа у них временна и они с минуты на минуту ожидают сказочного предложения, приняв которое отбудут в сверкающее далеко. А у Семыкина этого не было, он всегда был всем доволен. Казалось, он твердо определил, что ему надо от жизни, получил это, и теперь не стремится ни к чему иному.
Милиция тоже к нему приходила. Колокольчик - дилинь -дон-дон.
- Гражданин Семыкин, ваши документы? - бдительно (отсутствие у вас судимости не ваша заслуга, а наша недоработка) интересовался участковый.
Оказавшись в центре официального внимания, люди начинают нервничать. По крайней мере, должны нервничать. Этому учат на милицейских курсах.
Милиционер не смог отследить и малейших вазомоторных реакций. Тщательно проверил паспорт и справку о работе, строго козырнул и откланялся. В те времена за людьми без московской регистрации не гонялись с неистовой оглашенностью.
Участковый тоже понимал, что на его земле, благодаря Константинычу, стало спокойней. Как и смежник Толян, мудро сочтя, что от добра добра не ищут, не стал вымогать обычную мзду. Не спешите его осуждать - маленький человек на маленькой должности, а жить и кормить семью надо.
Приезжали японцы, которых рисом не корми, а дай изучить какое- нибудь боевое искусство с труднопроизносимым названием. Колокольчик - дилинь -дон-дон.
-Сумимасэн, - низко кланялась на пороге пара увешанных фотокамерами улыбчивых азиатов. (*)
- Хай, нан дес ка? - удивил их Константиныч ответом.
- Хадзимамаситэ. Ватаси тачи ва Уэсуги то Едзи. Додзо ероси о нагаэ симас. Ватаси тачи ва Семыкин самма но додзё ни нараитай то омоимас. (**)
- О хадзимэ кудасай. Хадзимамаситэ. Ватаси ва Семыкин дес. Додзо ероси о нагаэ симас, - ответил Константиныч, указав на дверь раздевалки.
Сперва жители страны небесного корня планировали всего один день провести в "Семыкин самма но додзё", однако, застряли на тренировках на всю неделю, отпущенную им для поездок по России.
Прощаясь, обещали рассказать в Японии о великом сенсее, техника дзё которого по простоте и изяществу не уступает Мусо Гонносукэ Кацуёси, а иайдо заставляет вспомнить о Оэ Масамити и Накаяма Хакудо. (***)
Слушая их, Семыкин, почему-то нехорошо мрачнел и просил не превозносить его столь высоко.
Азиаты еще более восхищались его скромностью, - "домо аригато гозаимасита", -и почтительно кланялись.
До итасимасита (****), - отвечал им сенсей, хмуря и без того сросшиеся над переносицей брови и потирая круглый подбородок. При его обычной сдержанности, это выражало крайнюю степень озабоченности.
Майский вечер. Жарко. Темнеет. На скамеечке у входа в спортивный зал долго сидит невысокий человек. Недружелюбно смотрит на лежащий рядом камень. Не шевелится. Проходи мимо, не задерживайся.
Ан нет, выныривает из зала крепкий рыжий парень. Дверь скрипнула, а сидящий и бровью не повел, даже не покосился на усевшегося на ту же скамейку рыжего. Лет двадцать восемь. Апрель на дворе, солнца еще толком нет, а морда уже вся в веснушках. Наверняка, в школе конопатым дразнили или рыжиком, интересовались, сколько дедушек лопатой пришиб. С лопатой он не очень, перехватывать ее неудобно, вот синай или дзё ему привычней. Еще бы, больше десяти лет отмахал ими в этом зале.
Сначала помогал Семыкину инвентарь в зал затаскивать, а потом и приохотился. Отца нет, дома неинтересно. А тут такое. Втянулся. Но вначале горячился очень. Так Семыкин, по каким-то знакомствам, его впихнул еще и стрельбой из лука заниматься. Очень это занятие, по его мнению, успокаивало. И впрямь успокоился Павел, парня то Павлом звали, точнее Павлом Алексеевичем Рыжиковым (очень фамилия к его огнистой масти подходила). Может, и возраст жеребячий прошел.
В большой спорт он не выбился, на журналистский поступил. Удобно, статьи можно о спорте в любое время писать и время на тренировки остается. Он и сейчас к Семыкину заходил, вроде младшего тренера, а тот его привечал. Парень был неплохой и стеснялся этого. Нищим старался подавать, когда поблизости никого из знакомых нет, иначе как-то неудобно было. Люди, особенно по молодости, вообще предпочитают выглядеть хитрыми подлецами, нежели честными добряками.
Теперь вот молчали они вместе.
- Константиныч, - нарушил молчание Павел. - Я же вижу, что-то происходит, ты в последнее время сам не свой. Извини, что в душу без мыла лезу, но, может, поделишься?
Широкая короткопалая рука дружески потрепала его по плечу. Мощный голос звучал сухо, абразивно. Фраза рубилась на короткие выпады.
- Не поделюсь. Мое. Через несколько дней уеду. Не ищи. Я сам объявлюсь... Если будет можно. Начинай вместо меня тренировки вести. Я уже договорился. Тебя на мое место зачислят.
- Все-таки, может, помочь могу? - Павел уже давно знал, что если учитель начинает изъясняться лапидарно, в стиле "больше точек, меньше запятых", то что - то не так.
- Если будут спрашивать, отвечай честно, все, что знаешь. - Семыкин продолжал, как будто не заметил вопроса, только снова с приязнью похлопал его по плечу. Потом еще помолчали. В тот же день Константиныч начал быстро собираться. Уже купил на следующий день билеты. Хотел провести последний инструктаж, отработать с Павлом несколько ката и в тот же вечер уехать. Торопился, и не успел.
В день отъезда в додзе опять пришли. Видимо, японцы, как и предполагал Семыкин, все же рассказали о великом русском сенсее, а может, и какая другая причина была.
Дилинь -дон-дон?
Как бы не так. Колокольчик над дверью взывыл дребезжащей пронзительной трещоткой. Лязг, вой и скрежет. Раз, и еще раз, и еще. Почудилось, что между слившихся в быстровращающуюся муть металлических трубочек мечется крохотное и смертельно испуганное существо
Младший из вошедших, сухощавый очкарик лет тридцати пяти, с внешностью заштатного инженера потрепанного приватизацией НИИ, плавно поднял руку. Колокольчик поперхнулся, его трубочки сплавились в подрагивающий узел. Трезвон смолк. "Инженер" шел как главный в паре, хотя второй посетитель был явно старше. Точнее - посетительница, шарнирно развинченная в суставах высокая остролицая брюнетка с густой солью в смоляной шевелюре. Из-под незастегнутой светлой куртки виднелась футболка с надписью "Я маленький зайчик, который хочет вырасти в большую пантеру".
Не разуваясь, они прошли в зал. Цепко шарящий впереди себя взглядом голубых глаз "инженер" шел первым. Брюнетка отстала не более, чем на два шага. При входе в зал она быстро поклонилась, не отрывая взгляда от Семыкина, спокойно сидящего на татами, поджав под себя ноги (японцы называют такую позу - сейдзан).
Константиныч оказался одет в простой тренировочный костюме с надписью USA, расстегнутый на поросшей густым курчавым волосом груди. За широким, троекратно охватывающем туловище поясом-оби уютно устроился деревянный бокен в пластмассовых ножнах.
Пяток невозможно долгих секунд очень тихо, просто на цыпочках прошел мимо.
- У вас есть регистрация? - пренебрегая приветствием, требовательно произнес "инженер".
- Творить волшбу в чужом доме - дурной тон, - как будто разговаривая сам с собой, произнес Константиныч, от его вежливого голоса пахло топорами, зазубренными о кости, - Регистрация - это поставить на меня следящий Знак, которым меня и скрутить можно в любой момент?
Инженер пожевал узкими, как провода, губами.
-Это общеизвестная и общераспространенная профилактическая процедура, призванная защитить общество от неблагонадежных, социально опасных элементов.
Он хотел прибавить что-то еще. Но его собеседник, зная, что начавший говорить отвлекается, счел момент удобным, и обыденным жестом милиционера, надевающего наручники на подвыпившего хулиганистого мужичка, полоснул перед собой расслабленными пальцами. Рука проторила огненный след в полумраке зала. Начертанный в воздухе крест налился вишневым огнем и, выметнув из себя псевдоподы, муреной на кусок свежего мяса, ринулся в сторону Семыкина, пытаясь спеленать его тело, вывернуть за спину руки, заткнуть рот.
Вислоплечая фигура на полу не шевельнулась. Знак рухнул на нее, ударил и... Рассеялся. Взвизгнуло, как будто мальчишка высотой со старый тополь провел перочинным ножиком по крошащемуся под лезвием стеклу. Пунцовый крест разорвался на быстро бледнеющие нити, которые отпрянули и, закружив хоровод, почти сразу истаяли.
Посетители были ошарашены. Они ожидали не этого и, с опаской пригнувшись, уставились на человека, плавно встающего из неудобной для большинства европейцев позы. Скучливо качающаяся с пятки на носок брюнетка быстро выдвинулась вперед своего оторопевшего спутника. За спиной пришедших распахнулись сизо-белые крылья. Пластилином с раскаленной батареи сполз с них людской обманный облик. Сияя белизной одежд, посреди старого спортивного зала стояли две сияющие мягким и добрым светом прекрасные человекоподобные фигуры. Их мечи с некоторой неуверенностью были направлены в глаза тому, кого долгие годы звали Константинычем.
И его вид изменился. Скуластое азиатское лицо приобрело звериные черты, пряча бесстрастные глаза под тяжелыми надбровными дугами, прибавилось росту, и крылья, крылья были и за его спиной. Точнее их остатки, маленькие культяпистые отростки. Серо коричневые, густо покрытые похожей на чешую шрамовой тканью. Наверное, они когда-то были красивы, теперь - только страшны следами некогда изломавшей их хищной ярости.
Как будто объясняя незадачливому ученику ката, существо, стоящее перед теми, кого многие назвали бы ангелами, промолвило тоном занудливого учителя: "Сущности имунны к Знакам, изъявленным значительно позднее осознания этих сущностей".
В сияющих ликах ангелов поселилось еще пара легионов неуверенности, напряженные, как тетива растянутого до уха лука, они медленно отступали к выходу.
Набухшая грозой тень не преследовала их, продолжая лекцию. "Крест христиан -сравнительно молодой знак, а для вас, - с тенью свинцовой насмешки выделено "Вас", - это значит, что попытка наложить его на меня была бессмысленна. - После паузы. - Вам лучше уйти.
- Да, Древний, - почтительно ответила та/тот/то на лице, которой читалось сходство с острым лицом брюнетки, переступившей порог меньше минуты назад. В голосе плавился сахар. Сладко, но капнешь им на руку, и ожог гарантирован. - Благодарю, что дозволяешь нам уйти, мы в долгу перед тобой.
В напряжении, не спуская друг с друга сторожких глаз, несостоявшиеся противники медленно расходились.
Подвела случайность. Открылась дверь тренерской, и в проеме появился одетый в синие штаны хакама и куртку Павел. Склонив дзё, он начал выполнять поклон, уже заметив, что обстановка несколько отличается от привычной, а температура ниже дружеской. Быстро выпрямившись, он ошарашенно уставился на происходящее.
-Засни и забудь, что видел, - голосом, не оставляющим сомнений в том, что приказ будет исполнен, процедил "инженер". Только на миг он отцепил взгляд от Константиныча, чтобы сделать сложный пасс рукой в направлении Павла. Показалось или нет, что с его руки метнулась мягкая полупрозрачная сетка.
На этот раз никаких звуковых эффектов. Павла качнуло, веки отяжелели, колени бескостно подогнулись, но уже спустя секунду он восстановил равновесие и, более не сомневаясь, вытянул дзе перед собой, свирепо упершись взглядом в противника.
Тот краем глаза уловил, что человек, которому полагалось храпеть на полу, как ни в чем не бывало, стоит на своих ногах. Ох, как он испугался! Куда больше, чем когда сотворенный им Знак разбился об Константиныча. Поистине, это был вечер удивлений и разочарований.
Ты почему не спишь? - растерянно спросил он. Потом в глазах отразилась тень догадки. - Исполин? - недоверчиво прошептал он, разворачивая клинок.
Рефлексы подвели, сработав прежде головы.
Рыжиков, хоть и не разбираясь в происходящем, на движение отреагировал точно, как тысячи раз до этого на тренировке. Широким ударом палки смахнул вниз нацеливающийся в него клинок, на возврате воткнув конец дзе в живот напавшего. Подумать о том, можно ли победить такое существо, Павел не успел - тело сделало все само. На него напали - нужно драться, а размышлять будем после. Верно учили: в такие моменты вселенная делится на две части - в одной находишься ты с противником, а вторая часть не существует.
Выдержка изменила и второй крылатой гостье, исподлобья пиявящей взглядом зрачки Константиныча. Всего три шага - его оружие на боку в ножнах, ее клинок изготовлен к бою. Она должна была успеть дотянуться, должна. Не успела. В иайдо учат отражать внезапную атаку из самого неудобного положения, а японцы не только из вежливости называли Константиныча великим сенсеем. Уверенный жест фокусника-виртуоза - и невзрачный деревянный боккен бесшумно покинул пластиковые ножны, отклонив смертельный удар.
. Правильно поставленный удар дзё наделяет везучего человека множественными внутренними кровоизлияниями и длительной потерей интереса к окружающему миру. Не столь везучие теряют интерес навсегда.
Белоснежное существо только отбросило ударом. Затем оно снова рванулось в атаку, пытаясь достать голову человека ударом, напоминающим кеса - гири. Рыжиков, низко присевший в защитной стойке, в последний момент сдвинул правую ногу в сторону, а левую вынес вперед. Пользуясь преимуществом в длине своего оружия, он подцепил запястье руки, держащей меч, и просторным движением прижал ее к животу атакующего. Поторопился. В руке противника сухо хрустнуло. Тренер бы не похвалил.
- Хооо! Иейй! -Два выкрика, два удара. Попытавшегося отступить ангела сначала согнуло, когда он опять пропустил выпад в живот, и потом жесткий хлест концом палки по открывшейся голове отправил его на татами.
Давний теологический вопрос о способности ангелов размещаться на конце иглы (или палки?) был разрешен.
Как только его противник, по детски прикрыв голову руками и крыльями, рухнул на пол, Павел повернулся к Константинычу, но тому помощь не требовалась.
Темный и слепяще белый силуэты сошлись в противостоянии, исход которого не вызывал сомнений. Не было поэмы блещущей стали, выпадов, уклонов и обманных ударов. Схватка даже на сонет не тянула, максимум пара графоманских четверостиший.
Оружие было приспособлено для абсолютно разных техник. Деревянный боккен вынуждал своего владельца полагаться на короткие рубящие удары. Клинок его противницы, напоминавший колишемард, напротив, позволял держать дистанцию быстрыми выпадами. Но разница в классе бойцов была очевидна. Трезво оценив свои шансы, противница Константиныча отскочила назад и коротко пропела что-то, взметнув свободную левую руку. На глазах Павла, его тренер едва увернулся от плеснувшего в него ало-белого пламени, но звучный голос остался шершаво спокоен: "Вопиющее нарушение дуэльных правил".
- Здесь нет секундантов. Доблесть в том, чтобы победить, - было ему ответом. Тени белых костров плясали в словах.
Теперь оружие стало не главным. Оба бойца, что-то не всегда музыкально выпевали, складывая на незнакомом языке режуще звучащие мантры. Будто просили о чем-то. И если слова, декламируемые белоснежной фигурой, напоминали торжественную молитву, то интонации коротко цедимых Константинычем фраз звучали, как монолог опытного ловеласа: "Детка, я уже понял, что ты не такая, а теперь пошли наверх".
Покорные их словам и жестам, в воздухе возникали и мгновенно пропадали огненные и льдистые бичи. Кислота, ливень, иззубренный камень, тени чудовищных и пикемонисто смешных тварей на несколько секунд вцепились друг в друга на полутораметровом пятачке между противниками. Сталь отбивали словом, а клинок торопился туда, где слово не успевало. На глазах Павла Константиныч опустил свое оружие и короткой фразой скрутил в кольцо лезвие, ринувшееся к его горлу. Сказанное им сложилось в рифму, упало камнями в глубину пруда, полного ленивых карпов, вышибло дыхание из крылатой воительницы. Изящное тело скрутило, как кипу мокрого белья, прокувырнуло на пол, где оно и застыло, разметав изломанные крылья. Слышалось рваное, пробивающееся сквозь боль дыхание
К-к-к-то это? - заикаясь, спросил Павел у грозно молчащего наставника. Туманом под белым полуденным солнцем рассеивались его изменения. Втягивались остатки крыльев, уменьшался рост, обрела привычные очертания сидящая на плечах драконья башка. И в то же время Павел продолжал смутно видеть как будто наложенный тенями иной, дышащий полуночной угрозой полузвериный облик. Чуть напрягись, и он опять тут.
- Эх, не вовремя ты появился, - принявший обычный вид тренер тяжело вздохнул. В этот момент он казался очень старым и бесконечно усталым. Подобрал клинок поверженного врага, валяющийся у ног. По-стариковски пришаркивая, подошел к раскинувшемуся на полу телу. Поймал темный от боли взгляд той, с кем только что противоборствовал.
- Крылья, больно, - прохрипела она.
- Все девочка, все, сейчас, ты молодец, - ласково сказал склонившийся над ней старик и коротко всунул ей меч под левую грудь. Туда, где у человека должно биться сердце. Провернул. Крылатое чудо на полу выгнулось дугой, засучило ногами и обмякло, правая нога еще некоторое время подгребала, подрагивала.
Павел громко сглотнул, наблюдая, как его тренер идет ко второму телу. Наконец, он сумел набрать в пересохшем рту немного слюны, чтобы сказать: "А.. Этого я?"
- Нет, он жив. Посмотри сам.
На негнущихся ногах Павел подошел поближе. Пол почему-то штормило. У него на глазах голова, разбитая его жестким ударом, исцелялась. Сворачиваясь корочками, подсыхала кровь, отваливалась мелкими чешуйками, обнажая здоровую розовую кожу. С еле слышным неприятным хрустом вставали на место куски разбитого черепа.
Проследив, что ученик все увидел, Константиныч кивнул. Вздернув за светлые волосы лежащее на полу тело, все тем же оружием аккуратно перехватил горло. Кровь, как Павел этого раньше не заметил, оказалась красной. Семыкин, отскочив, чтобы не измазаться, дождался конца конвульсий. Затем несколькими аккуратными ударами отделил от туловища голову, концом клинка откатил в сторону и приложил ее к ляжкам трупа. Потом проделал то же самое с другим телом.
- Вот так. Или в сердце или голову с плеч, а лучше и то, и другое, - обычно звучный голос Семыкина сипел, будто тугой галстук сдавил горло.
В этот момент Павла и стошнило. Потом, когда он поднял голову и увидел бухнущую темную лужу крови, его вывернуло еще раз. Он до этого видел мертвых. На похоронах или сбитых на улице машиной. Пожилых женщин, которых в метро настиг инфаркт, и они лежали на перроне, бесстыдно задрав юбку и растопырив ноги. Он был уверен, что сам только что убил. Но это было обыденно, по-человечески, и он работал в азарте боя, на него напали. Но вот так спокойно отрезать голову беззащитным!!! И... таким красивым.
- Это ангелы? - Рвота перестала выворачивать Рыжикова, и он опять начал задавать вопросы. Как и у многих, неперегоревший адреналин вызывал у него болтливость. Он знал об этой слабости, но поделать ничего не мог.
- Можно и так назвать. Переодевайся - Константиныч уже копался в раздевалке. Оттуда в незалитый кровью угол зала вылетела одежда Павла. - Что встал? По дороге расскажу.
Мозг отказывался воспринимать реальность происходящего. С детства знакомый тренер - хладнокровный убийца. На татами привычного зала лежат изуродованные трупы нелюдей. В кино мертвых так не показывают.
А ему нужно быстро влезть в джинсы и рубашку. Павел натянул кроссовки, постаравшись отвести взгляд от середины зала. Ноги непривычно холодило. "Елки. Забыл надеть носки. Хорошо, что обувь на липучках, переоденусь быстро", - подумал он, увидев вынырнувшего из подсобки сосредоточенного сенсея. В одной руке тот держал большую спортивную сумку, в другой длинный матерчатый чехол, в котором многие спортсмены носят по городу оружие для тренировок.
- Пошли.
-Куда?
- Пока откуда. Отсюда и подальше куда-нибудь. Из города не выйти. Нужно найти безлюдное место - спрятаться. Давай на поле для стрельбы, что на Казакова. У тебя еще есть ключ от тренерской?
Рыжиков сглотнул, во рту было мерзко, но голова уже начинала работать.
- Да. Конечно.
Неожиданно взгляд Константиныча, мазнув по темному проему окна, заострился, лицо стало хищным. Полсекунды он разглядывал что-то находящееся за окном, выходящим на заросший пустырь, ограниченный через несколько метров стеной завода. Павел сунулся к окну, но Семыкин отстранил его и, продолжая жестко держать прищуренными глазами нечто за стеклом, открыл раздвижную решетку, а затем и раму.
Мягкий кошачий прыжок вниз, испуганный писк, и через секунду Константиныч появился в оконном проеме, держа за шкирку известного им обоим ханыгу дядю Витю. Тот обвис мешком, руки тряслись, взгляд торопливо бегал от одного другому. Он бы и рад бежать, но паника приковала его к месту.
- Все видел, все слышал? - проникновенно, как иголка в мясо, спросил Константиныч.
- А-ня-ня. - Трясущиеся губы отказывались складывать звуки в слова.
- Значит, видел и слышал.
- Его тоже? - Павел робко кивнул на неподвижные тела.
- Зачем? - очень искренне удивился Семыкин, - он и так никому не расскажет.
Глаза дяди Вити осветились животной радостью невозможной надежды.
- Да, да, никому, ни за что, гадом буду, - лепетал он, сразу обретя голос.
Семыкин поднял руку тем же жестом, что "инженер" ранее.
- Засни и забудь то, что сегодня видел и слышал. - В этот раз Павел разглядел сеть, мягко струящуюся из рук. Голос его тренера был наполнен такой мощью, что Павла чуть не потянуло в дремоту. Когда он проморгался, дядя Витя уже тоненько похрапывал.
Затем Семыкин повернулся к искалеченным трупам. Сложно свел руки. Устало попросил о чем-то. Вспыхнуло ярко и бездымно. Помещение должно было наполнить тошнотным запахом горелой плоти, но этого не произошло, и огонь оставил на полу лишь кучки праха. Дуновение воздуха - и они рассеялись.
- А с этими ты так не мог? Чтобы забыли? Ну... не убивать.
- Мог, наверное. - Семыкин вяло пожал плечами и, не оборачиваясь, неспешно, но быстро зашагал к дверям. Павел поспешал за ним. - Но времени ушло больше, и заметили бы, и нашли нас сразу.
- А так не найдут?
- Может, и найдут, - равнодушно согласился Семыкин. - Но к ним в мозг ломиться все равно, что в колокола звонить.
- А кто? Милиция? - Сам осознал глупость вопроса и смешался.
- Почти. Давай лучше до метро доберемся. Доедем, там и расскажу.
- Следующие пятнадцать минут, пока они добирались до метро, прошли в молчании. Павел закинул на плечо только одну лямку рюкзака и шарил глазами по прохожим. Семыкин нес сумку в правой руке, чехол с чем-то мечеподобным на плече, шел расслабленно, не глядя по сторонам. Увидев милиционеров у входа в метро, Павел внутренне напрягся, опустил глаза, но обошлось, и они спустились в метрополитен, по очереди приложив пластиковую карточку билета к турникету.
Вагон был почти пуст. Выбрав место поодаль от милующейся парочки, уселись на обитое коричневым дерматином сиденье. Константиныч прикрыл глаза, показывая, что не расположен к беседе и, кажется, даже задремал. Его спутник, понимая, что неудобно беседовать в шумном поезде, так и не смог расслабиться и подозрительно изучал пустой вагон и мелькающие за стеклом коммуникации метрополитена.
Пришлось ему подождать и при переходе на кольцевую линию. Только тут он понял какое чувство защищенности давал вагон метро. На открытых пространствах подземных переходов он чувствовал себя голым и с облегчением прыгнул в двери вагона кольцевой линии.
Выйдя с Курской, они прошли по длинному переходу под железной дорогой.
Странный район. Около станции - не стесняющийся своего убожества бомжатник. В переходе пахнет мочой и грязным телом. С одной стороны вокзала - круглосуточный гламурный блеск Садового кольца. С другой - большой парк с каскадными прудами, когда-то разбитый по приказу Разумовского. От прудов, конечно, уже и следа не осталось. Сам дворец Разумовского сожгли инвесторы, пытавшиеся захватить площади под застройку. Логика простая: пока здание есть, оно памятник, и нужно тратить время и деньги на согласование работ, а если оно сгорит, то средства экономятся. Хороший памятник - сгоревший памятник; нет памятника - нет проблемы. Вот и горят аккуратно, что Манеж в Москве, что Новая Голландия в Санкт-Петербурге.
Однако крепко строил великий фаворит. Устоял дворец.
Крыша провалилась, но обгоревшие стены уже который год стояли, сопротивляясь не столь уж мягкому московскому климату. В отдаленных флигелях расположились средней паршивости государственные учреждения. Парк же, пусть и обгрызенный дорогами и промышленными зонами, остался, не сдался мегаполису и нуворишам-скороспелкам, сохранил свои поляны и деревья, на ветвях которых до сих пор пели соловьи.
В самом дальнем глухом углу парка оборудовали поле для стрельбы из лука. Ничего особенного - огороженная высоким забором поляна длиной сто тридцать и шириной сорок метров. С одной стороны - длинный навес, где можно укрыться во время дождя. Напротив на разных дистанциях - переносные щиты, к которым крепятся мишени. Рядом с полем небольшой домик, в котором хранится снаряжение. Никаких удобств, но электричество есть, несколько бутылей с водой припрятаны. Значит, и чай с бутербродами, обычную еду всех подпольщиков, прячущихся от сверхъестественных сил, можно состряпать.
Семыкин пил неспешно, вприкуску, аккуратно держа хрусткий кубик рафинада. Рыжиков мигом выхлебал две чашки, заложив в них по четыре кубика прессованного сахара. Потрясенный организм требовал восстановить резервы. Через несколько минут это дало эффект. Павла начало отпускать напряжение, в котором он находился с момента скоротечной сшибки в зале. Есть ему не хотелось, во рту до сих пор стоял мерзкий вкус тошноты.
Еще пару минут, пока Семыкин не окончил чаепитие, Павел старался молчать, потом все же не выдержал.
- Так кто это были? Ангелы? И кто ты? И что вообще происходит? И...- Нарвавшись на широкую улыбку тренера, он осекся.
- Потише. - Константиныч кивнул в сторону двери. -Давай на улице поговорим, а то меня что-то в сон клонит.
Павел кивнул, и они уселись рядом на выкрашенные в кирпичный цвет ступени крыльца.
- Ну, в общем, тех, кого ты сегодня видел, можно называть ангелами, а можно и гениями, и маюнами, и асами, и ванами. Иногда имя меняет суть, но это не тот случай.
Дождавшись понимающего кивка, продолжил. Говорил тихо, но слова доносились до слуха Павла ясно и отчетливо.
- Ты вроде о следователях писал, должен разбираться, - невпопад продолжил Константиныч. - Если шесть свидетелей одинаково описывают одно и то же событие, это что значит?
- Да сговорились они, и гадать нечего, - Павел усмехнулся.- Если не сговаривались, то каждый свое видит.
- Вот - вот, и здесь то же самое. Один видит одно, другой другое. Первый пишет книгу, и ей верят, второй пишет две, и ему верят не меньше. А рассказывают они об одном и том же. Я тебе могу рассказать, как вижу и во что верю я.
Еще один утвердительный кивок: "Мол, не тяни, рассказывай".
- В общем, сколько люди себя помнят, рядом с ними, иногда в мире, иногда во вражде жили другие. Давай, для удобства, назовем их фэйри, название не лучше других Они были похожи и не похожи на людей и называли их по-разному. Могли менять свой облик и много всего другого. Фэйри развивались медленно, но и жили долго. А люди жили мало. Они стали интересной игрушкой. Их приручали, учили, как вы дрессируете собак. Тем более, что человек, как выяснилось, мог много интересного. Общей бедой фэйри было то, что они не могли творить нового. Могли только подражать, копировать, запоминать. Потом человек придумал слова, а со словами пришла и новая магия. До этого фэйри не задумывались, что волшба - что-то особенное, она была в их природе. Так волк не размышляет, зачем у него клыки и когти. Завидующий когтям человек, придумал оружие, а хилый в волшбе придумал речь, назвал Именами все, что видел. Пришла новая магия. Тому, кто живет месяц, нетрудно быть мудрым среди бабочек однодневок. Человек ставил вопросы, и если он находил ответ, то фэйри запоминал его, а потом мог рассказать этот ответ уже другим людям.
- То есть они были как бы библиотекой? - спросил Павел
- Хорошее сравнение, - похвалил Семыкин. - Но только книги в этой библиотеке обладали собственным разумом и сами выбирали, кому и когда открывать свои страницы.
Задумчиво смотря себе под ноги, он крутил в пальцах какую то веточку.
- Так вот, когда человек дал имена всему сущему и изреченным словам стали подчиняться стихии, фэйри обеспокоились и хотели даже остановить развитие людей. Но потом, вспомнив, что человек недолговечен, наоборот, стали еще активнее помогать и учить. Конечно, обучаясь куда быстрее фэйри, люди никогда не могли с ними сравниться, они просто не успевали. Слишком коротка была жизнь. Именно тогда впервые фэйри разделились. Одни ратовали за то, чтобы не сдерживать людей, другие выступали за контроль.
- И кто выиграл? -спросил Павел, когда пауза затянулась.
- Конечно, консерваторы. Одно из имен предводителя проигравших было Самаэль, но ты лучше называй его по первым буквам имени Самех Мем, а то накличешь еще.
- Ну да, он был низвергнут, и стал врагом рода человеческого, - не выдержал Павел, знавший привычку Константиныча долго держать паузу, объясняя какой-нибудь прием.
- Видишь, ты все и без меня знаешь. - Константиныч начал вставать.
- Прости, я больше не буду перебивать, - покаялся Павел, мысленно стукнув себя по рыжей башке.
- Ладно. В общем, не был он никаким врагом и никто его не свергал, должность ему правда досталась поганая. Грехи обличать, казнить, вроде прокурора и ката. А кто же прокуроров любит? В общем-то и рассказывать нечего. Борьба шла. Мало-помалу, единые фэйри раскололись. Подняли голову поначалу слабые сторонники того, кого обычно называют Гавриэль. Откололись, но остались с ним в союзе, пошедшие за Самех Мемом, умеющим обращать поражения в победы. Кто - то ушел в Полые Холмы Оберона, занял место на Олимпе или среди асов Одина. Некоторые поодиночке рассеялись среди полей и лесов. Одни жили рядом с людьми, другие поодаль, кто-то был сильнее, иные слабее. Дальше понятно, что было?
- Ну, в общем, понятно. Те, что сильнее, стали еще могущественнее и подмяли под себя слабых. С ними мы сегодня и встретились.
- Но слушай, а еще вопрос. Сегодня, ну тот, который на меня напал, он назвал меня исполином... Конечно, льстит, но не такого уж я высокого роста. Да и испугался он, иначе я бы с ним так легко не справился.
Константиныч сморщился, как будто укусил очень молодой лимон.
- Вообще-то, конечно, половинники - исполины не потому, что росту большого, а потому, что из половинок. - Он вздохнул, подступая к главному. - В общем, помнишь, я тебе сказал, что люди не могли сравняться с фэйри?
- Угу.
-Ну, так вот, некоторые могли. Но не люди, а полукровки... дети от любви людей и фэйри. Тут давай лучше талантливого автора процитирую. Семыкин прищурился, припоминая текст, голос стал тусклым:
"И случилось, - после того, как сыны человеческие умножились в те дни, у них родились красивые и прелестные дочери. И ангелы, сыны неба, увидели их, и возжелали их, и сказали друг другу: "Давайте выберем себе жен в среде сынов человеческих и родим себе детей"! И они взяли себе жен, и каждый выбрал для себя одну; и они начали входить к ним и смешиваться с ними, и научили их волшебству и заклятиям Они зачали и родили великих исполинов. То были великие и славные люди. И Азазел научил людей делать мечи, и ножи, и щиты, и панцири, и научил их видеть, что было позади них, и научил их искусствам, Амезарак научил всяким заклинаниям и срезыванию корней, Армарос - расторжению заклятий, Баракал - наблюдению над звёздами, Кокабел - знамениям; и Астрадел научил движению Луны".
Секунду Семыкин помолчал, а потом продолжил уже обычным голосом:
- Чтобы от исполинов избавиться, пришлось устроить всемирный потоп.
- И чего же их так опасались?
- Понимаешь, почти не отличаясь от людей внешне, они были почти невосприимчивы к волшбе. Очень быстро вырабатывали иммунитет к самым сильным заклятиям. Один, ну максимум два раза их можно было так достать, если кто-то очень сильный кудес клал. Да и то, действовало даже не наполовину. Без их согласия, никакой волшбой их нельзя было обнаружить и отличить от обычных людей. Ну, а по достижении тридцати лет они могли обучаться очень быстро, и их силы с возрастом росли все быстрее, делая их равными сильнейшим из фэйри. Глаза им после первого же кудеса нельзя было отвести, все как есть видели.
Павел, который и сейчас, взглянув на сенсея, видел наложенную на очертания человека сумрачную крылатую тень, понимающе кивнул головой.
- И было у них еще один главный талант - в зрелости, как тридцать сравняется, они, если чего по-настоящему хотели, всегда этого добивались. И шли к желаемому кратчайшим путем. Звучит не страшно, но поверь, именно это было их главной силой. Скажем, потопов-то было два, и первый они остановили. Устроили жертвоприношения нескольких сотен детей. Никто и подумать о таком не мог, а они решили: чем погибать всем, пусть погибнут некоторые - и остановили.
- И все, всех выбили и больше они не появлялись? - спросил Павел
- А то как же? Дочери сынов человеческих по-прежнему красивы, а ангелы блудливы - Константиныч не позволил себе и тени скабрезной улыбки, просто фиксация факта. - Обязательно появляются, хоть и очень редко, после тридцати начинают кудесы творить. Тут их и берут тепленькими, сам понимаешь, не учит их теперь никто.
- Я-я-ясно, и я значит, из этих?
Утвердительный кивок круглой головой
- И ты таких, как я, искал?
- Не переоценивай свое значение в мировой революции, - ехидно усмехнулся Семыкин. - Я просто отсиживался в тихом углу. Конечно, были подозрения насчет тебя, но не бить же тебя заклятиями для проверки. Мол, выживешь - молодец, не выживешь - извини. Такое для обычного человека, даже в самом мягком варианте, бесследно не проходит. Понимаешь, после тридцати у всех половинников вот здесь, - он указал на левое плечо, - проявляется родимое пятно в форме двух крыльев. Вот я и хотел дождаться, прежде чем говорить.
- Да уж, дождался, -Павел секунду помолчал. - Ну, а дальше?
А что дальше? Половинников потопили, сферы влияния поделили. Стали людей себе в войско набирать. Сначала Один со своей Валгаллой, потом и мы потянулись, кто заключили с нами завет, тот после смерти к нам, наработали уже методики. Мы тем, кто наши заповеди соблюдал и соглашался служить, ангелов - хранителей приставляли, защищали от конкурентов. Ну, а потом, я уже точно не знаю. Но, по всему, война была, где-то с полторы тыщи лет назад. Наши накачали силой и властью Знаки и ими соседей и почти всех одиночек чисто подмели. Но я уже тогда в этом не участвовал, точно не знаю, как все было.
- Крест?
- Угу. Мощная штука. Но сначала еще попробовали то же с железом сделать. Тех, кто жив остался, окрестили, это вроде и клеймо, и ошейник. Не рыпнешься. В любой момент можно поводком дернуть и скрутить. Сами соглашались, жить-то хочется.
- А ты как?
- Мне предлагали. Я отказался, - трогательно серьезно отозвался Константиныч.
- Видел я, как ты отказываешься. Убедительно. Но я не про то. Ты-то как в отшельники попал?
-Да, была там неприятная история, -махнул рукой Семыкин.
- Расскажешь?
-Долго.
- Время-то есть.
Константиныч задумался, и, по мере того как его задумчивость углублялась, он бледнел на глазах. Словно грезил наяву. В этом сомнамбулизме было что-то пугающее.
- Непременно этого хочешь? - гулко, как издалека, спросил он.
- Я очень прошу, - ответил Павел.
- Хорошо, пусть будет по-твоему... Один из моих друзей... один из моих
друзей, а не я, запомни хорошенько, - сказал Константиныч с мрачной улыбкой, - некий серафим, знатный, как Гавриэль или Руфаэль, вскоре после потопа охладел к делам власти и стал ангелом-хранителем некоего жившего в земле Уц человека. Имя его было Иов. Люди, как всегда, запомнили не все, они написали об этом так:
Голос не стал громче, казалось, отодвинь Павел еще на ладонь рыжую голову, и уже ничего не будет слышно, но слова налились тусклой тяжестью свинцовых бликов:
Был человек в Земле Уц, имя его было - Иов, и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен, и удалялся от зла; и родились у него семь сыновей и три дочери, и был человек этот знаменитее всех Сынов Востока.
И был день, когда пришли Сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и Сатана.
И сказал Господь Сатане: Откуда ты пришел? И отвечал Сатана Господу, и сказал: Я ходил по Земле, и обошел ее.
И сказал Господь Сатане: Обратил ли ты внимание твое на Раба Моего, Иова, ибо нет такого, как он, на Земле, -- человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла.
И отвечал Сатана Господу, и сказал: Разве даром богобоязнен Иов? Не Ты ли кругом оградил его, и Дом его, и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по Земле. Но простри Руку Твою, и коснись всего, что у него, -- благословит ли он Тебя?
И сказал Господь Сатане: Вот, все, что у него, -- в руке твоей. Только на него не простирай руки твоей!; и отошел Сатана от Лица Господня.
И был день, когда сыновья Иова и дочери его ели и вино пили в доме первородного брата своего, - и вот, большой ветер пришел от Пустыни, и охватил четыре угла дома, и дом упал на отроков, и они умерли.
Но знаешь, давай я тебе лучше покажу. Разрешишь? - Константиныч повернулся к Павлу и, дождавшись утвердительного кивка, вцепился взглядом в его глаза. Серые в карие. И Павел увидел.