Риальто,
14 мая 1199 года

Его Преосвященство, мессер Эррико Соффредо, кардинал и легат Его Святейшества папы Иннокентия III, пододвинул к себе ровный, чуть желтоватый лист и крепко задумался. Бумага, доставленная с последней партией товаров, аж из самого Багдада, ласкала руку непревзойденной гладкостью и искусством выделки. Но совсем не ею были заняты мысли почтенного служителя Божия, хотя взор его, казалось, не отрывался от созерцания пустого, еще без единой буквицы, листа.

Слишком много важного и значительного случилось за последнюю неделю. Как отделить в произошедших событиях зерна от плевел, главное и второстепенного? Как выявить связи между фактами там, где они действительно есть? И доказать отсутствие связей, где отыскать их так и не удалось? Пожалуй, никогда доселе еженедельное послание в Ватикан не давалось Его Преосвященству столь трудно и тяжело. Восковые капли стекали в бронзовые чашечки настольного канделябра, а лист по прежнему оставался пустым. Наконец, святой отец взял в руки остро отточенное перо, тяжело вздохнул, обмакнул его в баночку с тушью и начал выводить своим не слишком изящным, но весьма разборчивым почерком:

"Святейшему отцу и господину Иннокентию, верховному понтифику благодарением Божьим, пишет Эррико Гаэтани Соффредо, кардинал-дьякон церкви  Санта-Мария-ин-Виа-Лата.

Спешу поведать вам, господин мой, об удивительных и великих событиях, что сподобил Отец Небесный случиться в землях венецианских. Услышаны были молитвы о вызволении почитаемого тела Господа нашего из плена нечестивых! На этих днях прибыло столь давно ожидаемое посольство от тех могущественных сеньоров Запада, что, опоясавшись силою меча и приняв крест Господень, поклялись освободить гроб Его и святые реликвии от поругания безбожными врагами святой веры Христовой.

Возглавляет сие посольство мессер Робер де Торнхейм, сенешаль короля Англии Ричарда Плантагенета, хвала Господу, муж великой доблести, зрелого ума и весьма ревностный в делах освобождения земли Иерусалимской, что свята и священна, особенно потому, что отсюда родом пророки, апостолы и сам Господь. А с ним и еще шестеро благородных и знатных посланцев от Одо, герцога Бургундии, от баронов и графов из франкских земель, а также земель Нейстрии, Фландрии и Фризии.

Прибыл на Риальто также и один из тех мужей, о коих писал особо брат наш Пьетро да Капуа. Иноземец, представляющий себя посланником пресвитера Иоанна, преславного христианского правителя Востока. Тот самый, что достиг большого доверия у Ричарда, короля Англии, и о котором вы, отец и господин мой, наказали мне собирать все сведения, какие только окажется возможным. Расскажу о нем особо во второй части сего послания. Начну же, с Божьей помощью, с главного.

С глубокой радостью в сердце и благославляя Господа, спешу поведать, что мессер Робер оказался не только доблестным и неустрашимым воином, как то подобает его сану и званию, но и мужем великой мудрости и осмотрительности. Что внушает нам надежды на счастливый исход переговоров с венецианцами, известными своим лукавством и богомерзкой хитростью. Когда я пригласил сего славного мужа для уединенной беседы и попытался поведать ему о коварных замыслах сих морских разбойников, тот остановил меня кроткою улыбкой и дал понять, что ему о них все известно. На мой же вопрос, откуда почерпнул он сии сведения, мессер Робер поведал преудивительную историю. Дескать мессер Серджио, посланный к нам волею пресвитера Иоанна, оказался столь искусным астрологом, что сумел прочитать замыслы венецианцев в расположении небесных светил.

Не могу скрыть, господин мой, охватившее меня при этих словах смущение. Воистину, как обежгшись на молоке, дитя дует на воду, так и мне показалось невероятным, чтобы звезды и планеты могли даже искуснейшему из звездочетов поведать столь тонкие детали плана, приуготовленного коварными венецианцами. Ведь даже мы, сумевшие ушами посланца нашего услышать слова нечестивых заговорщиков, не имели столь полных сведений, как те, что поведал мне мессир Робер. И, хотя в силах Господа нашего невозможное сделать возможным, до сих пор пребываю в смущении. И прошу вас, господин мой, разрешить мои сомнения - уместно ли здесь помыслить о Чуде Господнем и вмешательстве Отца Небесного? Ибо думаю я, что никаким иным образом не могло бы сие сделаться.

Сегодня наступил срок, положенный дожем Дандоло для ответа на просьбы посланцев Христова воинства о военных кораблях и транспортных судах. К вящей чести и славе имени Божьего, мессер Робер не попался в ловушки, расставленные венецианцами. Согласившись с предложенной ими ценой в четыре марки серебра за перевозку коня со всадником и две марки за перевозку пехотинца, он отверг предложение дожа сразу же записать сумму в сто тысяч марок серебра в договор. Разумно возразив, что лишь Господь наш в силе своей может точно предвидеть, сколько воинов, опояшут чресла. Нам же невместно предаваться гордыне и заранее указывать точное число, как будто это нашим хотением, а не Господним соизволением свершаются дела здесь, на земле, и на Небесах.

Однако тут, Ваше Святейшество, Энрико Дандоло, не иначе, как наученный самим Врагом рода человеческого, чуть было не взял верх над простодушными посланцами западных государей. Сделав вид, что глубоко задумался, он так возразил мессеру Роберу. Дескать, если бы не указывали заранее, какой товар, в какой срок и на какую сумму будет поставлен, то не могла бы состояться ни одна торговая сделка. И все человечество было бы лишено тех благ и преимуществ, какие дает людям торговля. Так что, хотя господа посланцы все являются благородными, доблестными и бесстрашными сеньорами, в делах торговых у них, очевидно, весьма мало опыта. Лишь этим можно объяснить, что предлагают они условия, которые никогда ни один купец не примет и другому купцу не предложит. Поэтому было бы лучше, если бы положились они на знания и опыт, каковые купечество Светлейшей Республики готово положить на чашу общей победы над врагами Христовой веры.

После этих слов и мессер Робер, и другие посланцы столь явно заколебались, что чуть было не поддались на нечестивые уловки венецианского дожа и не согласились на его условия. Милостью Божьей и Его заступничеством положение спас тот самый мессер Серджио, что снабдил посольство сведениями о планах венецианцев.

Выступив вперед, он весьма любезно и учтиво осведомился, дозволено ли будет ему говорить от имени посольства? На что мессер Робер ответил, что конечно же - любой из них является голосом могущественных сеньоров, пославших их впереди себя. Тогда посланец пресвитера Иоанна изящно и почтительно поклонился сначала главе посольства, затем дожу и членам Синьории и повел - по словам мессера Робера - такую речь.

Дозволь, о преславный дож, - сказал он герцогу Риальто, - обратиться к мудрости твоей, каковая известна во многих землях даже и за пределами христианского мира. Какого купца назовем мы хорошим - того ли, кто несет убытки, или же того, кто ведет свою торговлю с прибылью? Не правда ли, именно о последнем скажем мы, что сей купец умело вершит свое дело?

На что дожу Дандоло ничего не оставалось, кроме как согласиться. Что да, именно последнего и назовем мы хорошим купцом.

А скажи тогда еще, мудрый дож, - продолжал гнуть свою линию мессер Серджио, - если именно прибыль отличает хорошего купца от плохого, то не правильно ли будет заключить, что как раз ради прибыли ведут свою торговлю почтенные и добропорядочные купцы во всех краях и странах?

И на это мессер Дандоло не смог ничего возразить.

Так просвети нас, о благороднейший из правителей, - завершил свое коварное вопрошание мессер Серджио, - расскажи нам, мало сведущим в торговых делах, в какую сумму прибыли оцениваешь ты спасение гроба Господня от поругания неверными? А сколько стоит почитаемое тело Господа нашего? И почем нынче на рынках оцениваются страдания наших братьев-христиан, терпящих в Святой Земле от бесчинств и беззаконий богомерзких сарацин?

По словам благородного сенешаля, после этого вопрошания дож венецианцев вобрал в себя воздух и не сразу смог выдохнуть. Несколько раз открывал он рот, чтобы ответить, но так и не вымолвил ни слова. Видя такое дело, вновь повел свою речь мессер Серджио, и надо сказать, что была она и разумна, и благочестива.

Рыцари и бароны христианских земель, - сказа он, - единственно из любви ко Господу и ради славы имени Его опоясали чресла и пустились в нелегкий путь. Многие из них отдали последнее, что у них было, дабы снарядить себя для путешествия и битв. Немало и таких, что отписали заимодавцам все свои невеликие доходы на многие годы вперед, оставляя семьи без пропитания - чтобы только вооружить себя доброй сталью и дорожными припасами. Как Господь отдал когда-то из любви к миру Сына Своего единородного, чтобы всякий верующий в него не погиб для жизни вечной, так и ныне добрые христиане отдают из любви ко Господу кто что только может, дабы спасти тело Сына Его от поругания нечестивыми. Вы же не отдать хотите, но получить за это! Так не о вас ли сказано было святым апостолом, что корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям?

Воистину, господин мой, услышав сии праведные слова, переданные мне мессером Робером, душа моя преисполнилась восторгом, а из глаз потекли слезы. Ибо не часто глубокое и искреннее благочестие идет рука об руку с воинской доблестью, и слишком редко еще можно услышать столь возвышенные и мудрые рассуждения от человека воинского сословия.

Мессер же Дандоло, посовещавшись с шестью членами Синьории, объявил, что из любви к Господу и ради преумножения чести и процветания всего Христианства, они снимают требование, вызвавшее столь сильное недовольство и возмущение. Обсуждение остальных пунктов соглашения не вызвало, хвала Господу, особых затруднений. Разве что, мессер Робер отверг предложение венецианцев разместить прибывающих паломников воинства Христова на острове Святого Николая, сообщив, что уже договорился с подестой Падуи о выделении части пригородных земель для размещения там воинского лагеря.

На этом переговоры сего дня завершились. Послы сказали, что вечером еще раз просмотрят весь договор и уже завтра дадут свое окончательное соглашение. Но уже сегодня можно, господин мой, с уверенностью предполагать, что основные препоны, мешающие прийти к соглашению, были удалены, и договор будет заключен.

С тяжелым сердцем и с молитвой об укреплении меня в моих сомнениях перехожу теперь, господин мой, ко второй части моего послания. Ибо поручили вы мне собрать сведения о мессере Серджио, что я по мере своих скудных сил и сделал. И сведения эти, увы, весьма противоречат тому благоприятному впечатлению, что произвел он своим участием в переговорах.

Первое. Донесли мне верные люди, что еще в Аквитании был мессир Серджио обвинен в колдовстве. И, хотя судебный поединок доказал его невиновность, собранные против него свидетельства и доказательства были весьма тяжелы и неоспоримы. Настолько, что любой суд человеческий, принявший их во внимание, непременно осудил бы упомянутого мессера как колдуна и безбожника.

Второе. На пути в Венецию, неподалеку от Сузы, мессер Серджио, по словам Робера де Торнхейма, спас посольство от полного уничтожения. Предугадав выставленную против них засаду, он вызвался нести боевое охранение и уничтожил богомерзких разбойников, что покусились на жизнь Христовых воинов. Но вызывает весьма серьезные подозрения, откуда он сумел узнать о готовящемся нападении? Ведь никто из руководителей посольства - а они все мужи, весьма многоопытные в военном деле - не сумел его предсказать. И лишь мессеру Серджио это удалось. Не свидетельствует ли это о привлечении неких сил, которых не было в распоряжении его спутников? И что это за силы?

Третье. Как нам удалось узнать, заплатив немалые деньги одному весьма сребролюбивому венецианцу, тайная служба Светлейшей Республики также весьма заинтересована мессером Серджио. В частности - его участием в спасении короля Ричарда Плантагенета от арбалетного болта под стенами Шалю-Шаброль. По мнению многих, то, что было там сделано для спасения короля, не могло быть осуществлено без применения колдовства.

Четвертое. Хотя среди христианских мыслителей и учителей веры по сию пору нет единого отношения к астрологии, но аргументы, выставляющие ее как искусство языческое и прибегающее к богопротивной магии, все же весьма тяжелы. И то, что мессер Серджио достиг в этом искусстве столь высоких степеней, каковые он явил мессер Роберу накануне переговоров, внушает нам значительные опасения.

Пятое. Ровно неделю назад некоторыми знатными венецианскими семействами была устроена для членов посольства большая охота в плавнях устья реки По. Рассказывают, что там мессер Серджио потерялся, и никакие усилия по его поиску не увенчались успехом. Всю неделю, вплоть до вчерашнего дня шло прочесывание дельты реки многими десятками высадившихся там воинов и моряков - но все без толку. Вчера же он появился на Риальто, рассказав, что упал с коня, был подобран живущими в дельте венетами и все пять дней лечился у них от тяжкого ушиба головы. Ранним же утром они доставили его вместе с лошадью на Риальто.

След от сильного ушиба, как говорят знающие люди, действительно присутствует. Но вот в чем загвоздка! Никто не видел судна венетов, пристающего вчерашним утром к берегам Риальто. А на рынках ходит слух, что некто Чезаре-рыбак, своими глазами наблюдал, как мессер Серджио сам вдруг возник на острове, прямо из воздуха, да еще сидя при этом верхом на коне. Видит Бог, поверить в такое трудно. Но и прибытия лодки венетов подтвердить тоже никто не может.

Ваше Святейшество! Каждое из этих пяти свидетельств по отдельности может быть легко опровергнуто или признано недостоверным. Но, будучи собранными вместе, они складываются в весьма тревожную картину. Не сталкиваемся ли мы в данном случае действительно с колдовством? И не с помощью ли Врага рода человеческого творится это колдовство - ежели оно и впрямь имело место быть.

Господь свидетель, как тяжко мне писать подобные слова! Ведь на деле все поступки и свершения мессера Серджио - и спасение короля Ричарда во время осады Шалю-Шаброль, и спасение посольства в засаде под Сузой, и мудрая отповедь дожу венецианцев, позволившая убрать из договора самые опасные места - все это шло лишь нам на пользу в деле возвращения провинции Иерусалимской.

Но знаю я также и то, насколько неисчислимы хитрости Лукавого. И как далеко он может пойти, дабы завлечь добрых христиан в свои ловушки. Посему пребываю в тяжких сомнениях и молю Господа нашего помочь мне их разрешить.

Засим, господин и отец мой, остаюсь преданным вашим слугой, умножающим свои мольбы и просьбы во рвении Божьем радостью и благодарением, а также упованием, что Бог проявит Свою милость в исполнении чрез наши руки того, что обещано было Им в древние времена.

Датировано на Риальто, в странноприимном доме Святого Марка, 14 мая 1199 года"

Скатав письмо в аккуратный рулончик, мессер Соффредо запечатал его в трех местах личной печатью и с досадой пошевелил плечами. Уж очень его утомило ощущение чужого взгляда у себя за спиной. Впрочем, сколько ни оборачивался он, сколько ни вглядывался назад, ничего кроме стены, освещенной неровным пламенем свечей, там все равно не было.

Не иначе, Лукавый шутит свои шутки над добрым христианином, - недовольно подумал про себя Его Преосвященство, еще раз оглядываясь вокруг. А, с другой стороны, уж скоро год, как торчит он почти безвылазно на этих Богом проклятых болотах, среди безбожных и лукавых венецианцев. Немудрено, если и просто так чудиться чего начнет. Его Преосвященство плутовато оглянулся вокруг, как бывало в детстве, когда ребятишки замысливали какую-нибудь каверзу - хотя кому бы и взяться-то здесь, в запертой на засов комнате - перекрестил стену у себя за спиной и от души в нее плюнул...

***

"Надо же, а чуйка у святого отца работает на полную катушку",- ухмыльнулся господин Дрон, наблюдая своим недавно обретенным бестелесным взором пролетающий в его сторону плевок Его Преосвященства.

По окончанию сегодняшнего раунда переговоров почтенный олигарх весьма заинтересовался, куда это спешит мессир Робер с отчетливо написанным на физиономии желанием поделиться дипломатическими успехами. Что ж, результаты его не разочаровали. Как и положено в темном средневековье - сплошные интриги и шпионские игры.

"Шпионы там, шпионы здесь, без них ни встать, без них ни сесть",- промурлыкал господин Дрон слова песенки, коей предстоит явить себя благодарным слушателям еще лишь спустя восемь столетий. Кто бы сомневался, что Его Святейшество папа Иннокентий III не упустит возможности держать руку на пульсе столь важных процессов. Вот папа и не упустил.

А вы, мессир депутат - олух царя небесного, - самокритично пожурил себя Сергей Сергеевич. Раскрыл, понимаешь, клюв от обретенных возможностей! Типа, раззудись плечо, размахнись рука... А того не сообразил, что люди в этом самом темном средневековье тоже не пальцем деланные. Искусство сбора и анализа информации уже не первое тысячелетие совершенствуется. И все заинтересованные лица давно уже их с Доцентом под колпаком держат.

Вот спрашивается: что вам, сударь, мешало прибыть на Риальто, на лодке? Как любому нормальному индийскоподданному. Нет, дай свежеобретенной силушкой побаловаться! Вот и побаловался... А, между прочим, инквизицию папа Иннокентий всего через пятнадцать лет учредит. Желаете, чтобы специально для вас он сделал это на пятнадцать лет раньше? "Скромнее нужно быть, Сергей Сергеевич! Скромнее..."

Завершив на этой, вне всякого сомнения здравой ноте, сеанс критики и самокритики, Капитан задумался о дальнейших действиях. В конце-концов, никакой катастрофы пока не случилось. Все, что ему было известно об Иннокентии III, говорило о нем как о весьма разумном и здравомыслящем политике. Из тех, кому все равно, какого цвета кошка - лишь бы ловила мышей. "А мышей мы пока что ловим исправно!" Так что, с этой стороны особых поводов для беспокойства пока не было. А вот достопочтенный мессер Дандоло - тот явно не успокоится на достигнутом! Похоже, настало время пошпионить уже за ним.

Придя к такому решению, Капитан привычным уже усилием вызвал в памяти образ венецианского дожа и каким-то - словами не выразишь, каким - вновь обретенным душевным органом дал команду на то, чтобы увидеть уже и сам оригинал. Не прошло и мгновения, как беседующий с кем-то мессер Дандоло предстал перед внутренним бестелесным оком Капитана. "А ничего так! Валяясь на кровати в собственных апартаментах, шпионить можно. Эта работа как раз по нам",- мелькнула напоследок довольная мысль, и Капитан весь отдался слежке.

Прежде всего, предстояло выяснить, с кем это венецианский дож ведет вечерние беседы. Память услужливо выкатила затверженные когда-то схемы составления словесного портрета. "Вот же ж, больше двадцати лет прошло, - слегка удивился Капитан, - а вбито насмерть!". Ну, и что там у нас? Рост низкий, не более ста шестидесяти сантиметров. Скорее даже меньше, но, пока сидит, точнее не скажешь. Телосложение толстокостное. Волосы черные, жесткие, вьющиеся. Волосяной покров развитый, волосы заходят на лоб, брови сросшиеся, вот зуб даю - вся спина волосатая.

Что у нас там дальше? Лицо овальное, широкое. Радужка черная. Глазная щель широкая, расположение глаз "переднеазиатское", внешний угол глаза ниже внутреннего. Ясен пень, оно и сразу было понятно, что не "Иванов". Так, брови дугообразные. Скулы не выступающие, подбородок маленький, челюсть широкая. Ага, запомнили. Нос длинный, выступающий широкий, горб в средней трети спинки, кончик загнут книзу. Носовая перегородка хорошо видна. Губы толстые, верхняя выступает над нижней. Затылок плоский, уши почти без мочек....

Ну, и из каковских вы у нас, сударь будете? Из джавахов, месхов, сиро-палестинских арабов? А может, из переднеазиатских евреев? Или из армян?

Сидящие вели неспешную беседу, время от времени прихлебывая из цветных, окованных золотом кубков. Хм, - да не так уж и прихлебывая! Собеседники скорее смачивали губы, как это быстро определил наметанный глаз Капитана. Стало быть, разговор идет серьезный. Уставленный фруктами стол также не слишком отвлекал внимание от разговора. Разве что время от времени то один, то другой лениво отправляли в рот виноградины, отщипывая их от роскошных гроздей, выложенных на изящном, гравированным золотом подносе.

- ... вынужден признать, дорогой Шмуэль, что эти франки сумели меня неприятно удивить. И, если все пойдет так, как идет, то зимой Египет будет ими захвачен. Как-то очень уж не вовремя появились эти "посланцы пресвитера Иоанна". Чувствуется их рука. Нам никак не удается удерживать ход переговоров в нужном нам русле. Такое ощущение, что все наши заготовки им известны, а контрходы заранее продуманы. - Дандоло сделал небольшую паузу, прожевал брызнувшую соком виноградину и добавил. - Захват Египта станет для нашей торговли крайне неприятным ударом.

- Так откажите им в кораблях, и дело с концом, - теперь виноградина последовала уже в ухмыляющийся рот мессера Шмуэля, который с большим чувством ее прожевал, вызывающе глядя в незрячие глаза собеседника.

- "Откажите им в кораблях", - с легким сарказмом повторил дож, - и окажитесь между двух огней! На суше сорокатысячная армия франков, а с море заявится на долматских кораблях Белла Венгерский со своими гуннскими головорезами. Вы так желаете нашей гибели, дорогой Шмуэль? Все никак не можете простить, что двести лет назад, когда ромеи стали выпирать вас из Средиземноморья, мы оказались на их стороне?

- А если и так?

- А у нас были варианты? Такие условия, которые предложил тогда Болгаробойца, два раза не предлагают! Одно только семикратное снижение таможенных пошлин чего стоило! А предоставление земель под торговый квартал в Константинополе! А особый порядок делопроизводства! А прямой доступ к императору! Да вы бы первые посмеялись над нами, отвергни мы тогда союз с императором. Ну, а то, что Василий включил в хрисовул наш отказ от перевозки морем товаров иудейских купцов... Так к этому еще с Романа Лакапина все шло. Вы проигрывали, это было ясно. Вот только вам - в отличие от нас - было, куда уйти. Ваши единоверцы и ваш великий Путь, что тянется через страны и народы от самой Сины! А куда бы ушли мы, поддержи тогда вас? На дно Лагуны?

Собеседники помолчали, переживая события двухвековой давности, как будто произошли они совсем недавно.

- Ну, хорошо, - господин Шмуэль сплюнул в кулак очередную порцию виноградных косточек и бросил их на блюдо, - что вы от нас-то хотите?

- Я думаю, - усмехнулся дож, - ты это знаешь не хуже меня. Иначе бы просто не появился здесь.

- И все же?

- Нужен отвлекающий удар, который заставил бы франков заняться делами у себя дома и оставить Святую землю в покое. В последние десять лет ваши люди не вылезают из шатров куманов, печенегов, торков, огузов, найманов, кереитов, меркитов... - кто там еще дальше на восток? Варварские вожди вдоль всего северного пути у вас теперь в друзьях. Вы заваливаете кочевников подарками, налаживаете связи, втираетесь в доверие... - Дож жестко усмехнулся и продолжил. - Вряд ли все это делается ради бескорыстной любви к скисшему кобыльему молоку и сомнительным прелестям степных красоток. Вы намерены взять под контроль все варварские кочевья вдоль караванного пути. Дабы обезопасить проводку караванов. Прекрасно! Но почему бы не вытащить кочевников в хороший набег? Тысяч хотя бы двести? Чтобы у этих болванов на западе тесно стало от варварской конницы! Еще раз скажу, нам нужен хороший отвлекающий удар франкам в подбрюшье! Пока не стало слишком поздно. Это - первое.

- Вот как? Всего лишь первое? А что, есть и второе?

- Есть, как не быть! Когда каган Свендослав разорил ваши города на Итиле, многие из вас перебрались в южные земли франков. Купив гостеприимство, земли и дворянство в Лангедоке и Провансе, в Окситании и у графов Тулузских, у королей Арагона и Ломбардии, в Швабии, в Бургундии, во Фландрии... И, надо же, какое совпадение! Тут же везде, куда ни плюнь, появились катарские, патаренские, богомильские и как они еще там себя называют, учителя. - Венецианский дож решительным жестом пресек возмущенный возглас собеседника. - Меня ничуть не интересует, во что они верят и чему учат! Но, как время от времени докладывает мне достойный Сельвио, там, где они появляются, влияние римской Церкви сходит почти что на нет. А вот авторитет еретиков и их церкви становится просто непререкаемым. И мы с вами оба знаем, уважаемый Шмуэль, к чьим еще речам, кроме речений Господа нашего, открыты уши этих новых пастырей.

Собеседники обменялись острыми взглядами, что в исполнении слепого дожа выглядело несколько пугающе. Затем он продолжил.

- Я думаю, если в землях, где авторитет катаров велик, вспыхнут вдруг беспорядки, начнет литься кровь, это тоже заставит франков повернуть своих коней вспять. Какой уж там Египет, если нужно тушить пожар в собственном доме!

Над столом повисла тишина. Гость дожа обдумывал услышанное, сам же Дандоло сделал пару вполне ощутимых глотков из своего кубка - как бы вознаграждая себя тем самым за только что произнесенный монолог. Наконец, его собеседник принял какое-то решение. Черные глаза нехорошо блеснули, толстые губы крепко сжались, чтобы прошипеть:

- Вы забыли добавить только одно, мессер Дандоло. С какой стати мы вообще будем вешать всю эту головную боль себе на шею?

- Шмуэль, Шмуэль, - тяжело вздохнул дож, - сколько мы с тобой уже знакомы? Почти тридцать лет? И успели за за это время узнать друг друга, как не всякая мать знает собственное дитя, не правда ли? Ведь ты давно все понял, коли уж решил обнаружить себя, а не ограничился одним лишь наблюдением. И понял, что помогать вы будете, никуда не денетесь. И понял, почему никуда не денетесь. Или тебе непременно нужно, чтобы я произнес это вслух? Изволь, слушай! Стоило ромеям усилиться при Македонской династии, как вам пришлось сворачивать свои операции в Средиземноморье. А самый западный участок вашего Пути оказался в наших руках.

- Так?

- Допустим.

- Теперь свою империю затеяли строить франки. Судя по всему, это будет совсем не то посмешище, что устроил когда-то Карл Великий. И, если у них все получится, вам придется убраться уже с их земель.

- Так?

- ...

- И что останется? Земли последователей Мухаммеда? А ну, как и они напрягутся и достроят свой Халифат? Неужто не встанут они тогда на защиту правоверного купечества перед лицом неизвестно каких прохвостов? И с кем вы тогда станете торговать синским фарфором и хинскими специями? С русами и куманами?

Собеседник дожа зло взглянул на него, но промолчал. А тот после небольшой паузы продолжил ронять такие простые по форме, но беспощадные по смыслу фразы.

- Вы не нужны империям, дорогой Шмуэль, вот в чем суть! Они и без вас находят, кому отдать торговые операции в своих землях. Находят тех, кого легко взять за горло в случае надобности. Это вот мы не хотим, чтобы нас брали за горло. Да еще вы. Значит, нам вместе и придется сражаться, чтобы остановить Ричарда с Иннокентием. Что, не так?

- Так, Энрико, - хмуро пробурчал его собеседник, - все так. С какой только сволочью не встанешь спиной к спине, когда задницу припечет!

Оба собеседника весело расхохотались, как будто было сказано что-то очень смешное. "Вот отморозки!" - восхитился про себя Капитан. - Это ж как бы они развернулись у нас в девяностые, доведись им там оказаться! Все бы под себя подгребли, что не приколочено. Ну, натурально Чубайс с Березовским! Вот только рыжему еще глаза выколоть и лет на тридцать состарить... Для полного соответствия. А заговорщики, между тем, отсмеявшись и отхлебнув по глоточку, вернулись к прерванной беседе.

- Значит, слушай сюда, Энрико! Катарских чистых раскрутить на беспорядки - дело не хитрое. Они и сами уже давно копытом землю роют. Латинские церковники их достали, сил нет! Удержать свою паству не могут, она к катарам табунами перебегает - вот и пакостят им из-за угла, где только могут. Тут даже денег много не потребуется, так, чуть-чуть - для убыстрения процесса.. Но платите вы!

- Это справедливо, - не стал возражать дож, делая знак, чтобы собеседник продолжал.

- Теперь по кочевникам. Здесь все намного сложнее. Поверь, Энрико, ты просто не понимаешь, о чем просишь.

- А в чем проблема? Их же там, в степях, сотни тысяч. Да если хотя бы пара сотен тысяч конников пройдет через земли мадьяр, словенцев, вдоль морского побережья, и ударит по южным землям франков... Их же ничто и никто не остановит!

- У-у-у, - разочарованно протянул Шмуэль, - вы, венецианцы, отличные моряки. Но про степь не знаете вообще ничего. То, что ты сказал, просто невозможно!

- Да почему, осьминога тебе в печенку?!

- Объясняю. Двести тысяч воинов - это четыреста, а то и шестьсот тысяч коней. Без заводного коня, а лучше двух, кочевники в набег не ходят. Собрать их всех в компактную массу невозможно, трава будет тут же вытоптана, кони падут без корма. В таких количествах можно только кочевать, растянувшись на многие десятки лиг по степи. Но тогда это уже не войско - управлять такой массой невозможно. Любой компактный противник, имеющий на территории опорные пункты и базы снабжения, сможет вырезать с краев такую растянувшуюся конную массу. Причем, будет делать это практически безответно Это первое. Второе: даже если запасти корм для лошадей заранее и где-то складировать по пути следования, это все равно не спасет ситуацию. Ведь людей тоже нужно кормить. За счет ограбления населения такую кучу воинов не прокормить. Кочевники во время перекочевок решают эту проблему просто: перегоняют вместе с собой овечьи стада. И, значит, их скорость ограничена скоростью передвижения овец. Ты представляешь себе войско, отправившееся в набег со скоростью овцы?

- Но ведь как-то они ходят в набеги?

- Ходят. Вот, только в дальние набеги более двадцати тысяч всадников не собирается. И это - еще много. Как правило, их бывает сильно меньше.

- Ну, пусть даже двадцать тысяч. Несколько орд по разным маршрутам...

- Подожди, Энрико, дай договорить. Те куманы, что кочуют по правую сторону Данапра, в глубь Европы не пойдут. Слишком уязвимы для ответного удара. Тут даже говорить не о чем. Левобережные раньше ходили, Данапр - хорошая защита от мести. Но сейчас их в большой набег тоже не поднять. Или только за очень большие деньги.

- Это еще почему?

- Да им уже сейчас военную добычу девать некуда, - собеседник дожа глумливо хихикнул и продолжил. - Ее у них столько, что степняки - ты не поверишь! - заделались торговцами и награбленным добром сбивают цены на всех рынках от Дербента до Марселя. Мой племянник составил куманско-персидско-латинский разговорник на полторы тысячи слов. Так его рвут с руками. Он на нем одном стал богатым и уважаемым человеком!

- И откуда же им такое счастье? - недоверчиво хмыкнул Дандоло.

- Русь, Энрико, у них под боком Русь.

- Да ладно! Разве каганы Святополк и Владимир не отучили их от набегов на русские города?

- Ну, вспомнил, когда это было! Теперь русские каганы сами приглашают половцев пограбить своих соседей. Один только Кёви на Данапре чего стоит! Великие каганы меняют там теперь друг друга каждые два-три года. А нередко и года усидеть на престоле не могут! А ведь это, если и не каждый раз, то через раз - осада, штурм, ограбление окрестностей... - рассказчик снова захихикал, - там теперь в стенах больше проломов, чем кирпичной кладки. Местные просто не успевают заделывать разрушенные и сгоревшие участки. Ну, и без участия половцев, сам понимаешь, дело никогда не обходится. Монастыри и церкви давно уже до самой плинфы ободранные стоят. На голые доски молятся. По всем остальным городам - то же самое. Мне хан Осолук недавно историю рассказывал, так хохотал так, что чуть шатер не спалил. Перехватили его молодцы русского гонца с письмом. Оказалось, ответ кагана Святослава Ольговича двоюродному брату Изяславу. Тот требовал от него военной помощи в войне с галицким каганом. В противном случае обещал после того, как управится с Галицком, забрать уже у брата Чернигов. А Святослав в ответ чуть не слезьми плачет, типа, Господи, говорит, ты же видишь моё смирение! Дескать, взял я Чернигов с семью другими городами, да и то пустыми: "живут в них одни псари да половцы". Короче, воевать некем, население ушло, людей нет, дохода нет, снаряжаться, чтобы на помощь идти - не с чего. Ну, Осолук, морда жирная, как про псарей да половцев прочитает, так давай хохотать, по полу кататься. Отхохочется, снова прочитает - и обратно на пол... Типа, скоро русских в их городах просто не останется, одни мы там жить будем. А русские оттуда и вправду уходят. Одни на юго-запад, в верховья Тираса, на берега Армиллы. Другие на северо-восток, в угорские да финские земли. Но еще лет на тридцать грабежа хватит. Так что, ни Осолука, ни Изая - это самые сильные ханы орды Бурчевичей, что кочует сейчас в левобережье Данапра - ты теперь в дальний набег не поднимешь. Ну, или только за очень большие деньги!

Слушая этот незамысловатый рассказ, Капитан медленно стервенел. Очень хотелось кого-нибудь убить! Вот только непонятно, кого? То ли тех, кто, непринужденно прихлебывая хорошее вино, обсуждал сейчас за столом, как гибнет, уходит во тьму разрухи и запустения государство его далеких предков? То ли хищных степняков, жирующих на распрях и усобицах своих северных соседей? То ли самих - мать их! - предков, что так лихо, бездумно и бесшабашно проматывали наследие, оставленное великим Мономахом. А застольная беседа, между тем, продолжалась.

- Деньги? Деньги не вопрос. Когда решается, быть Светлейшей или исчезнуть... Венецианцы найдут необходимые средства! Мы заплатим Бурчевичам столько, сколько они запросят за дальний набег в сердце франкских земель. Ну, а те куманы, что раскидывают шатры за Меотийским болотом? Те, что кочуют вдоль Итиля? Или которые гоняют свои стада к востоку от Каспиума? А огузы, башкиры? Сколько потребуют все эти дикари, чтобы отправиться в набег,?

Шмуэль очень внимательно посмотрел на дожа поверх кубка, затем отрицательно покачал головой.

- Нисколько, дорогой Энрико, нисколько! Они вообще не поймут предложения о рейде на такие расстояния. Это твой корабль - деревянный и может плыть сколько угодно. Лошадям требуется отдых, хороший корм... Сто пятьдесят-двести лиг - вот крайние расстояния для их набегов. Но не шестьсот, не восемьсот и не тысяча, как этого хочешь ты. В лучшем случае тебя после такого предложения просто тихо зарежут. В худшем... э-э-э, не будем о грустном. К тому же у всех у них под боком есть давние, привычные места, которые они регулярно грабят каждый год. Меотийские куманы грабят ромеев и персов. Итильские - тех же персов и булгар. Воины орды, что кочует к востоку от Каспиума, наведываются и в Персию, и к булгарам, но больше всего любит грабить подданных хорезмшаха. В распоряжении огузов благословенный Хорасан. Ну, а кто не испугается перевалов Кашмира, тех ждут верховья Инда, вплоть до богатого и славного Каликута. Зачем им стирать копыта своих коней по самые бабки, добираясь до франков? А главное ведь в том, что добычу домой не довезти, отнимут по дороге - вон сколько чужих земель им придется пересечь в пути. Нет, об этих забудь!

- Значит, только куманы с левобережья Данапра?

Слегка все же захмелевши, Шмуэль только молча кивнул. - И то еще придется очень постараться.

- Хорошо. Когда ты сможешь начать переговоры с Осолуком и Изаем?

- Как только ты, Энрико, приготовишь для них богатые дары. Плюс пару месяцев на дорогу. Так что, готовь подарки, Энрико!

- Да, Шмуэль, завтра казначей Сената подберет что-нибудь подходящее...

Послушав еще пару минут разговор уже основательно подвыпивших собеседников, Капитан понял, что больше ничего интересного не будет. Кубки начали пустеть все быстрее, а беседа переключилась на обсуждение достоинств некой гречанки из Солуни, которая, де даст сто очков вперед любой константинопольской красавице. Оба ценителя прекрасного вели речь с такой обстоятельностью, дотошностью и доскональным знанием деталей, что было понятно: и тот, и другой владеют темой не понаслышке.

Интересно, хоть что-нибудь меняется в этом мире? - меланхолично задумался Капитан, отключившись от разговора, принявшего совершенно уже резвый оборот. - Ну, натурально тебе "заводские" пацаны. Прямо родным и до боли знакомым повеяло. О делах перетерли, теперь можно и о бабах. Точняк, еще по кубку, и пойдут в баню париться. С молодыми венецианочками. А этот-то козел! Девяносто лет мужику, а по всему видать - тот еще ходок! Мля, гвозди бы делать из этих людей...

А ведь каша-то заваривается нешуточная. Двумя такими операциями они действительно заставят крестоносное войско вернуться. Даже одна только развязанная партизанская война на базе широко разветвленной подпольной сети послужит ох, каким серьезным аргументом. А уж если к ней еще добавятся глубокие диверсионные рейды крупных мобильных соединений...! Тушите свет, однако! Нет, как хотите, а тему нужно обкашлять с Доцентом. И потом идти к Ричарду.

Господин Дрон представил себе физиономию почтенного историка-медиевиста. Тут же вновь обретенным внутренним взором обнаружил его что-то старательно царапающим на бумаге при свете пары свечей, едва освещающих своды небольшого походного шатра. Тяжело вздохнул, сосредоточился и привычным уже движением, начинающимся где-то в глубине затылка, отправил себя в противоположный от Доцента угол шатра.

***

А господина Гольдберга все достало! Достало долбаное Средневековье с мытьем в деревянной бочке и вечерней молитвой вместо Интернета! Достало конское седло, ежедневно и методично превращающее его тощую задницу в один большой синяк! Достали холодные ночи в походном шатре, достала ночная мошкара, с треском сгорающая сейчас в пламени свечей... Лишь железная самодисциплина заставляла еще его каждый вечер записывать в походный дневник события дня и содержание бесед с Ричардом. Ох, будь сейчас здесь этот двухметровый урод, согласившийся продолжить поход в компании короля, сказал бы он, доцент Гольдберг, ему все, что он об этом думает!

Легкий шорох за спиной отвлек внимание почтенного историка от дневника. "...б твою..!!!" Огромный черный силуэт, неведомо откуда взявшийся в шатре, заставил сердце Доцента сжаться и тут же подпрыгнуть до самой гортани! Могучим усилием воли он подавил рвущийся из горла крик, равно как и порыв мочевого пузыря к самопроизвольному опорожнению. "Что за..?!" Гигантский силуэт шагнул вперед. Этого господин Гольдберг вынести уже не смог. Издав визг смертельно перепуганной крысы, он вскочил с отлетевшего в сторону табурета и со всей дури засветил силуэту ногой в пах. Силуэт удивленно остановился, ногу пронзила острая боль, и сознание, словно сжалившись, покинуло наконец голову труженика пера и археологического совочка.

Пробуждение было не слишком многообещающим. Все тот же шатер, все та же темнота и пара свечей в подсвечнике. Почтенный историк обнаружил себя лежащим на собственной походной лежанке. Кто-то осторожно ощупывал его правую ступню и отвратительно знакомым голосом выговаривал: "... ну как же это, ну разве ж можно? Голой ногой по стальному доспеху ... Это ж никаких ног не напасешься! Ну-ка, пальчиками пошевелим! Вроде бы ничего, обошлось без переломов. Но аккуратнее надо, товарищ Доцент, аккуратнее..."

- Капитан? - историк резко сел и ошарашенно уставился в озабоченную физиономию господина Дрона. - Какого хрена ты здесь? Ты же должен быть в Венеции! И как ты вообще сумел незамеченным пробраться в зашнурованный на ночь шатер? Что, мать ее в располужопицу, за цирк с конями?!

- Ну, ты уже высказался? - хмуро поинтересовался Капитан. - Или еще пофонтанируешь? Что, точно все? Тогда слушай сюда.

Рассказ о событиях последнего месяца занял у него больше часа. Все это время Доцент сидел, почти не шевелясь, и жадно внимал полноводному потоку вывалившихся на Капитана приключений.

- Ну, ты и отжег! - зачарованно выдохнул он, когда поток, наконец, иссяк. - Слушай, а можно на это посмотреть... Ну, которое "слезы Бога"

- Да ты здоров вообще? Это ж кирасу снимать, наплечники, поддоспешник, потом все обратно... Потом посмотришь. Ты мне лучше скажи, что это за перец к дожу приходил, и насколько реально все то, что они там замутили? И что нам теперь делать?

- Что за перец? Ну, судя по твоему описанию, судя по имени, по неоднократному упоминанию Пути, это кто-то из рахдонитов. - Взглянув на недоумевающее лицо Капитана, господин Гольдберг пояснил. - Рахдониты, в переводе с персидского - "знающие путь". Еврейские торговцы, контролирующие в средние века Великий шелковый путь. Фактически - все торговлю между Китаем, Индией, странами ислама и Европой. Впрочем, у них сейчас все очень непросто.

- Да ладно! - не поверил Капитан. - Что у этих барыг может быть непросто? Знай себе золотишко из народа выкачивай, да в сундуки складывай. Счастливый день, - глумливо продекламировал он, - могу сегодня я в шестой сундук (в сундук еще неполный) горсть золота накопленного всыпать...

- Вот, что б ты понимал! - воскликнул Доцент, глубоко оскорбленный за соплеменников. - Отжал десяток-другой заводов, не тобой построенных, и все уже теперь, бизнесменом стал? А ты разведай-ка караванные пути по всему континенту, да обустрой их, да договорись с дикарями по всей трассе, чтобы не трогали, да попей скисшего кобыльего молока с ними до посинения, да потрахай их жирных, грязных девок, да занеси подарков всем, кто территорию по трассе контролирует, да выбери товары, чтобы торговать с прибылью, да организуй всю логистику: стоянки, оптовые склады, рынки на перекрестках торговых путей... Вот тогда и посмотрим, бизнесмен ты или обезьяна с гранатой!

- Тихо-тихо-тихо... Все, убедил. Не барыги. Гиганты мысли и гении торговли. Ну, и что там у этих гениев стряслось, что они под венецианские разборки подписались?

- Да то, что из-за дуболомов вроде тебя, которых хлебом не корми - дай повоевать, им все время приходится искать все новые и новые маршруты. Вот и теперь... Н-да. Изначально-то, примерно со второго века нашей эры их караваны шли шли из Сианя через Ланьчжоу в Дуньхуан, где путь раздваивался. Северная дорога проходила через Фергану и Мавераннахр к Черному морю. А там, через греческие торговые фактории - в Константинополь. Южное же ответвление торговой трассы шло через южные отроги Памира, в Бактрию, Парфию, Индию и на Ближний Восток вплоть до Средиземного моря. И оттуда - тоже в Константинополь. А в пятом веке начинаются Ирано-Византийские войны, будь они неладны! Это, считай, два столетия. Рахдонитам приходится уйти с южных маршрутов. На войне торговый караван - законная добыча кого угодно. Поди потом, проверь, кто товар ломанул ... Никто и разбираться не станет.

- Ага, это стало быть дуболомы, вроде меня, их тогда первый раз по-серьезному обидели. Ну, а дальше?

- Дальше они прокладывают новые, северные маршруты. По транссибирскому степному коридору, огибая с юга и севера Каспийское море. Южный путь - через Кавказ к торговым факториям южного Причерноморья. Северный путь - по степям волго-донского междуречья к торговым факториям северного Причерноморья и Крыма. Теперь ключевыми опорными пунктами контроля транзитной территории становятся на западе Хазарский каганат, на востоке Кыргизский каганат, а посредине между ними Кимакский каганат.

- Ну, дальше понятно, - глубокомысленно произнес Капитан. - Потом приезжают на лошадках Святослав Игоревич со товарищи, те еще дуболомы. В хлам разносят хазар...

- ... а Кимакский и Кыргизский каганаты, - продолжил без паузы Доцент, - сносятся самими вольнолюбивыми кимаками и кыргизами. В ходе небольших победоносных гражданских войн. Оставив вместо себя жуткую кочевую солянку племен и временных племенных союзов...

- .... и транзитные пути гениев торговли вновь остаются без защиты, погружаясь в пучины анархии.

- А ромеи, - тут же добавил господин Гольдберг, решивший видимо не обращать внимание на сарказм Капитана, - в это самое время еще и отжимают у рахдонитов средиземноморский транзит в Константинополь и Западную Европу, отдав его венецианцам.

- Н-да, - враз посерьезнев протянул Капитан, - а соплеменникам твоим и впрямь не позавидуешь. Племенная анархия по всей северной трассе. Риски и издержки торговли задираются до небес. А возможное новое усиление Константинополя и вероятность возникновения католической империи на Западе вообще грозит вытолкнуть их с западных рынков. То есть...?

- То есть сейчас они вынуждены помогать венецианцам, чтобы нейтрализовать поползновения Иннокентия III и Ричарда Плантагенета на создание империи в границах католического Запада. Да еще с помощью все тех же венецианцев как-то попытаться ослабить православную империю ромеев. И одновременно, параллельно с этим, им приходится предпринимать какие-то собственные меры по подавлению племенной анархии в степной зоне северной Евразии.

- То-то они из шатров степняков не вылазят. Что-то серьезное готовят, так чтобы степь ершом по самые гланды продрало... - собеседники внезапно, совершенно не договариваясь, переглянулись, явно обуреваемые посетившей их одной и той же догадкой.

- Чингиз-хан!!! - одновременно вырвалось у господина Дрона и господина Гольдберга.

Затем, однако, господин Гольдберг мрачно насупился и покачал головой.

- Если бы просто Чингиз-хан, это было бы полбеды. А вот настоящей-то бедой является 1204 год. Ты не забыл, зачем нас сюда засунули? Нет, не забыл? Помнишь? Не допустить событий 1204 года. И мы с тобой решили, что речь идет о взятии крестоносцами Константинополя. Оно как бы и логично. Ключевое событие эпохи. Крушение столицы мира, и все такое. Но есть еще одно событие, датируемое этим же годом.

- Та-а-а-к, - с нескрываемым раздражением протянул Капитан, - события начинаются размножаться делением. Ну, и что теперь?

- Одна из легенд, входящая в канон о Чингиз-хане, рассказывает о его попытке создать монгольскую письменность. Однажды Темучжин, который в те годы еще не был великим ханом Степи, а продолжал пока что громить кочевья тех татарских родов, которые не присягнули ему, - так вот, однажды он призвал к себе некоего уйгурского писца по имени "Та-та-тун-а". Призвал и велел ему на основе уйгурского алфавита создать письменность, позволяющую запечатлеть монгольский язык. Дескать, это понадобится ему, чтобы записать великий поход монгольских воинов к последнему морю. Так вроде бы было создано так называемое "старо-монгольское письмо". Ни одного документа на этом самом старо-монгольском до нас не дошло, но попытка такая была. Есть пара свидетельств, где это письмо запечатлено в камне. Так называемый Чингисов Камень и печать хана Гуюка на его письме Иннокентию III.

Ну, да суть не в этом. А в том, что призыв уйгурского писца с целью создать письменность для описания великого похода к 'последнему морю' датируется точно тем же годом, что и захват Константинополя. 1204 год. Совпадение? Ты веришь в такие совпадения?

Капитан молча помотал головой, взглядом заставляя господина Гольдберга продолжать рассказ.

- Вот и я не верю. Ну, ты скажи мне, с чего бы это вдруг степного разбойника, каким Темучжин и был всю свою сознательную жизнь, потянуло вдруг к 'последнему морю'? Он и первого-то никогда не видывал. Чего он там забыл? А тут - на тебе! Последнее ему подавай. И ведь он в это время еще никто - до провозглашения его великим ханом остается целых два года. Но ведь нет же: вынь да положь ему 'последнее море'! Причем, именно тогда, когда там, за восемь тысяч километров от него, у этого самого последнего моря творятся такие события - падение и захват величайшего города той эпохи. Случайность? Нет, не верю я в такие случайности! А, если это не случайность, то кто вложил в его голову мысль о 'последнем море'? Причем, именно тогда, когда пришла пора чистить степные торговые пути к захваченному торговому и финансовому центру тогдашнего Запада? Как бы не оказалось, что захват Константинополя крестоносцами и образование империи Чингиз-хана - это звенья одной цепи. И ключевая дата здесь - он самый, 1204 год...

Как бы в ответ на последнюю реплику господина Гольдберга, Капитан ощутил осторожное шевеление у себя на шее. Таинственный артефакт, те самые Слезы Бога, разворачиваясь, соскальзывал с шеи, спускаясь в рукав. Вот неширокая серебристая лента выбралась наружу, крепко обвившись одним концом вокруг могучего капитанского запястья. Второй же конец, взмыв в воздух, потянулся к господину Гольдбергу, почти волоча за собою изумленного Капитана. Подтащив его к историку, серебристая змея обвилась свободным концом вокруг запястья господина Гольдберга. В ту же секунду все вокруг померкло, исчезли из глаз слегка обвисшие стенки походного шатра, узкий лежак, едва коптящая пара свечей.

Глаза сами собой зажмурились от яркого солнечного света. А когда наши герои сумели проморгаться, то обнаружили себя сидящими в зарослях какого-то смутно знакомого и весьма душистого кустарника. Сквозь ветви и листья виднелся миниатюрный, но весьма живописный пруд. На противоположном берегу в его воде отражался изящный домик под явно китайской кровлей. А прямо перед ними два незнакомца яростно пытались достать друг друга лезвиями своих мечей.

***

Чжунду Дасинфу^[1],
четвертый год эры Чэнъань,
правления Цзинь Чжан-цзун. ^[2]
Десятый день сезона Цинмин ^[3]

Бритвенно-острый кончик меча, просвистев в четверти цуня от носа, вынудил Чжао Хуна отступить на один шаг. Молодой цзинец силен, что и говорить! Вот только привык он к более быстрым победам. И сейчас явно озадачен. А мы сейчас озадачим его еще больше.

Узкий прямой меч в руках Чжао Хуна как будто бы вспорхнул и заметался в весеннем танце Тигровой бабочки, что, переняв у хозяина леса коричнево-белые полосы, устрашает ими врага. Однако не яркие полосы ее главное оружие, а быстрый, прерывистый, неожиданный полет, который невозможно ни предугадать, ни проследить. Вот и сейчас пляшущее острие меча Чжао Хуна может оказаться в любой момент в тысяче мест - поди, знай, что на уме у радующейся весеннему солнцу шаловливой бабочки! Даже походка изменилась у Чжао Хуна. Куда делся осторожный, выверенный шаг опытного воина? Пакчомму танцует Чжао Хун, танец порхающих крыльев бабочек, который каждую весну выплясывают и в вечерних крестьянских двориках, и во дворцах вельмож его давным-давно - целую жизнь назад - оставленной Корё.

Могучий противник смущен и ошарашен? Не будем обольщаться - смущения хватило лишь на четверть вздоха. Но и этого достаточно Чжао Хуну, чтобы в длинном, стелющемся выпаде дотянуться кончиком меча до горла уважаемого Мухали. Что, ушел, уклонился? А еще раз? А теперь немного подставимся, сделаем вид, что провалились в выпаде... Яростная, свирепая, смертоносная, но при этом вполне ожидаемая контратака цзиньца попадает в любовно заготовленную ловушку. Легкий поворот кисти, и меч Мухали улетает в кусты. Прыжок! Стремительный удар двумя ногами в грудь отбрасывает противника на целый жень назад, впечатывая спиной в прочное ограждение тренировочной площадки. Все! Бой окончен.

- О-хо-хо! - Мучительно проталкивая воздух в напрочь отбитые легкие, Мухали все же попытался улыбаться, - Ваше искусство боя, уважаемый Чжао Хун, непревзойденно! Еще немного, и мой почтенный родитель остался бы без одного из своих бастардов. Впрочем, у императора их много, едва ли бы он заметил пропажу.

Восстановив, наконец, дыхание, проигравший почтительно поклонился победителю, тем самым признавая его полное превосходство, и отправился выручать меч из зарослей. Его недавний противник легким движением вбросил клинок в ножны, распустил огненно-черную гриву волос и изящным черепаховым гребнем начал вновь собирать ее в тугой высокий узел. Все это, вместе с втыканием в узел остро отточенных заколок, заняло у него не более пятнадцати секунд. Наконец, золотисто-оранжевая полоска мангона стянула волосы, придав им столь же безупречную форму, какую они имели до начала боя. Завершив эти столь необходимые манипуляции, Чжао Хун легким движением обмахнул чогори, чьи рукава, украшенные черной вышивкой сон, были - явно следуя за китайской модой - расширены раза в полтора против обычного, и лишь после этого отвесил ответный поклон вернувшемуся с мечом оппоненту.

- Не говорите так, прошу вас, уважаемый Мухали! Каждая капля императорской крови бесценна, в чьих бы жилах она ни текла. Что же до навыков боя, то у вас, принц, были превосходные учителя. И вы не ленились проливать пот на тренировочной площадке. Чтобы это увидеть, не нужно даже быть мастером боя. Достаточно иметь глаза. Просто сегодня на моей стороне были лишние полтора десятка лет опыта. Поверьте, друг мой, вы и моргнуть не успеете, как эти годы окажутся и у вас за спиной.

Недавние противники помолчали, вдыхая аромат цветов только-только распустившихся древовидных пионов, чьи казалось бы хаотично растущие заросли весьма продуманно обрамляли небольшой декоративный прудик и расположенную на его берегу площадку для упражнений с мечом. Черепичная изогнутая крыша не слишком большого одноэтажного дома на противоположном берегу пруда естественным образом завершала облик маленькой, уютной усадьбы, погружая ее гостей и обитателей в покой и гармонию.

- В таволге весь день звенят пичуги, - мечтательно улыбаясь продекламировал Чжао Хун, - над пионами жужжит пчела...

- ... это ли не образ красоты? - с готовностью подхватил знакомые строки Мухали. - Как я люблю бывать в вашем доме, уважаемый Чжао Хун! Он - как нетронутый уголок чистой природы в окружении торговых прилавков в базарный день. Ну, кто поверит, что в нескольких шагах за этими зарослями бурлит и спешит невесть куда Центральная столица? Что выпущенная отсюда стрела легко достигнет гранитных опор моста, по велению императора оседлавшего полноводную Лугоу? А менее, чем в полутора ли высятся входные башни Запретного Города?

- В этом доме, принц, всегда рады вас видеть. О, судя по тому, что над чайной беседкой уже поднимается дымок, огонь в жаровне разожжен. - Чжао Хун потянул носом. - М-м-м, сегодня старая Джиэйинг выбрала ветви персикового дерева. Поспешим, друг мой, ключевая вода и старый глиняный чайник уже заждались. Вино дает храбрость воину, а чай - мудрость благородному мужу!

- Таинство приготовления древнего напитка прошло в молчании. Хозяин дома, внимательно вслушиваясь в звуки, издаваемые чайником, то убыстрял взмахи веера, нагнетая жар к его стенкам, то, наоборот, отгребал маленькой кочергой лишние угли. Наконец, чай, измельченный до состояния порошка был залит кипятком и тщательно взбит бамбуковой палочкой. Первый глоток также был сделан молча - собеседники отдавали дань изысканности напитка и мастерству приготовления. Первым молчание нарушил гость.

- Я все больше убеждаюсь, - проговорил он блаженно щурясь, - что во всем, за что беретесь, уважаемый Чжао Хун, вы достигаете совершенства. Будь то рукоять меча или палочка для взбивания чая.

- Если ты прогнал суетные мысли - значит ты достиг совершенства, - улыбнулся в ответ хозяин дома. - А еще это значит, что совершенство недостижимо для меня даже более, чем луна и небесные светила. Ведь вся служба, ради которой император Сун Нин-цзун отправил меня ко двору северного владыки, состоит из одних лишь суетных мыслей и суетных дел. Заводить дружбу с влиятельными людьми, очаровывать их приятной беседой, соблазнять богатыми подарками и выгодами сотрудничества с Южной Сун... И склонять, склонять, склонять их к миру. Как же редко доводится среди этой круговерти просто так побеседовать с человеком, всего лишь прислушиваясь к голосу взаимной симпатии и расположения!

- Кстати, о вашей службе императору Южной Сун! - Мухали слегка запнулся, преодолевая смущение. - Давно хотел спросить и умоляю простить меня, если вопрос покажется бестактным. Обычно чужестранцы, становясь на службу императору и принимая его фамилию, всеми силами пытаются искоренить в себе все не китайское. И выглядят даже большими сунцами, чем сами сунцы. Вы же поступаете совершенно наоборот. Начиная с манеры боя и заканчивая одеждой и прической, вы во всем подчеркиваете свое корёсское происхождение. Пожалуй, лишь рукава вашего ханбока испытали на себе китайское влияние. Почему это так важно для вас - быть не как все?

Собеседники улыбнулись, оценив шутку насчет рукавов, сделали по глотку из фарфоровых чашечек. Затем хозяин дома слегка поклонился:

- Дорогой Мухали, вы же сами ответили на свой вопрос. И правильный ответ на него - "быть не как все". Это тот путь, на котором ищу я совершенства. Соблюдение традиций и ритуала - воистину наилучший из путей! Но лишь тогда, когда общество недалеко ушло от времен великого единения гун. Сегодня же мы все стоим на пороге таких потрясений, каких еще не знала Поднебесная. Слишком много признаков указывают на это. Эти потрясения не будут посланы нам Небом - нет, люди своими руками готовят их. Вот и я выбрал свой путь. Я ищу признаки грядущих потрясений. Как охотник за женьшенем заглядывает под листья и коряги в поисках корня жизни, так и я выискиваю дела и поступки людей - тех, что приближают всех нас к всеобщему краху. И нахожу их во все большем количестве.... Ну, а теперь вернемся к вашему вопросу, дорогой друг. Почему я вынужден "быть не как все"? Да потому, что, охотясь за необычным, я и сам вынужден отринуть обычаи. И, чем безобразнее мои нарушения традиций и ритуала, тем ярче и отчетливей видны мне такие же нарушения, допущенные другими людьми. Они буквально, как бабочки на огонь, слетаются на меня.

- Это поиски корня грядущей беды привели вас в столицу Цзинь? - осторожно осведомился гость.

Да, именно здесь находится центр раскручивающегося тайфуна. Когда-нибудь я напишу о нем книгу. Чтобы наши потомки, оказавшиеся вдруг на руинах цветущего когда-то царства, знали, кто и как готовил гибель их страны.

- Как же вы назовете свою книгу?

- Пожалуй, я назову ее 'Мэн-да бэй-лу', 'Полное описание монголо-татар'

- 'Мэн-да'? - гость сделал паузу, прислушиваясь ко вкусу незнакомого слова, - 'монголо-татары'? Интересная конструкция. Да, пожалуй то, что происходит в зоне ответственности вербовочно-карательного управления северо-западного лу, можно назвать именно этим словом. 'Омонголивание' старых татарских родов и племен происходит там удивительно быстро. Но почему? Чем привлекло ваше просвещенное внимание 'монгольство', это новое суеверие, распространившееся среди невежественных варваров?

- Помилуйте, дорогой друг! Вы ведь уже шесть лет водите войска в районы татарских кочевий, выполняя императорскую политику сокращения совершеннолетних. Вспомните, насколько веселее пошли дела, когда три года назад к вам присоединился отпущенный после десятилетия почетного плена Темучжин!

- О, да! После той резни, что устроили воины контролируемых им татарских родов на реке Ульдза, благородный ван Ваньянь Сян просто не мог не присвоить ему титула чжао-тао ши, поставив Темучжина во главе северо-западного вербовочно-карательного управления. Воистину, если наш новоявленный чжао-тао ши будет и далее так же ревностно вести политику сокращения совершеннолетних, то очень скоро в степи будет просто некого сокращать! Темучжин просто вырежет все татарские кочевья, что не поспешат признать над собой его власть.

- Вот! - от охватившего его волнения Чжао Хун вынужден был даже задержать дыхание, дабы восстановить пошатнувшееся душевное равновесие. - Я был там, когда три года назад армия Ваньян Сяна покидала укрепленный лагерь. Я слышал речь Темучжина, которую он произнес перед строем воинов своего и нескольких дружественных ему родов. Она, эта речь, и сейчас звучит у меня в ушах! 'Татары наши старые враги! - кричал он, и глаза его метали молнии, - Они губители наших отцов и дедов!' И его воины дружным ревом подтверждали свою готовность уничтожать ненавистных татар. Но ведь мы-то с вами знаем, уважаемый Мухали, что и Темучжин, и его воины - сами из черных татар. Каким же искусством управления народом нужно обладать, чтобы вложить татарам в головы яростную уверенность, что татары - их старые исконные враги!

- Ах, вот вы о чем, уважаемый Чжао Хун, - рассмеялся его гость. - Да, признаться, меня тоже поразила эта перемена. За те десять лет, что Темучжин провел заложником при цзиньском дворе, и он, и его родичи как-то вдруг незаметно стали считать себя потомками народа мэн гу, что обитал когда-то на восточном побережье, к северу от Корё. И, если раньше я очень сомневался, по-праву ли чиновники императорского карательного ведомства вкушают свой рис, то после этого всякие сомнения покинули меня раз и навсегда.

Но, согласитесь, удивительно удачная операция! Вытащить из архивов вербовочно-карательного управления северо-восточного лу записи об уничтоженных пятьдесят лет назад мэн-гу. Понаделать на их основе сказок о воинственных 'монголах' восьми жэней ростом, в латах из шкуры акулы и способных видеть в ночной тьме. А затем убедить предводителя одного из самых воинственных татарских родов, что как раз он-то со своими сородичами и есть потомки грозных мэн-гу. Дескать, именно поэтому остальные татары не могут ни спать, ни есть - все умышляют, как бы сжить со свету доблестных 'монголов'! И, значит, им, 'монголам', сама судьба определила привести татар к повиновению, а непокорных уничтожить.

Воистину, наши кудесники из имперского карательного управления дракона сумеют убедить, что он тигр, и тигра - что он дракон!

Мухали весело рассмеялся, в то время, как хозяин дома лишь нервно кривил губы. Гость же, отсмеявшись, закончил:

- Так что, теперь наши новоявленные мэн-гу рвут татарские кочевья в клочья, позволяя императорским гарнизонам спокойно попивать байцзю, оставаясь в местах расположения. Всю работу по сокращению совершеннолетних татар делают сами татары - это ли не высокое искусство государственного управления? Более того, сегодня к "монголам" Темучжина присоединяются кереиты, джалаиры, и один лишь Яньван знает - кто еще. И все объявляют себя не иначе, как "монголами"! Если так пойдет, скоро вся степь станет "монгольской"...

Мухали вдруг осекся, внезапно осознав - что именно он только что сказал. Чжао Хун молчал, позволяя своему собеседнику поглубже погрузиться во внезапно открывшуюся ему истину. Прошла минута, вторая, но Мухали по-прежнему молчал, не в силах вырваться из плена охвативших его ужасных видений.

- Да, дорогой друг, - прервал, наконец, молчание уже сам Чжао Хун, - всего за несколько лет вы своими собственными руками создали новый народ. Всего-то и нужно было - дать ему великих предков, на которых, как бабочки на огонь, слетятся разрозненные татарские племена великой Степи. Великих предков и энергичного предводителя, освоившего за десять лет почетного плена навыки имперского управления. Пройдет еще пять-шесть лет, и не станет в степи десятков и сотен враждующих между собой татарских племен. А появится единый, созданный вашими руками народ. Грозный, воинственный и еще очень хорошо помнящий цзиньскую политику сокращения совершеннолетних.

- Но что могут сделать варвары, даже очень многочисленные, против императорской армии? - на Мухали было страшно смотреть: бледное лицо, покрытый испариной лоб. - Копья с каменными наконечниками, кожаные латы, стрелы с наконечниками из звериных костей... И это против десятков крепостей, против множества полевых фортификационных районов, против современного войска в тяжелом вооружении.

- Вы забываете, дорогой принц, об империи Южная Сун. Семьдесят лет то затухающей, то разгорающейся войны отнюдь не добавляют сунцам добрых чувств к империи Цзинь. Как вы думаете, обрадуется южный император, обнаружив в тылу у своих давних противников новую могучую силу? Силу, которую так легко направить в спину старого врага? Пусть не прямо сейчас, пусть через несколько лет. Сегодня вполне достаточно начать снабжать эту силу современным вооружением. И вот, империя Цзинь уже в клещах. Сунцы с юга, и эти - как их там - "монголы" с севера. А?

- Вам что-то известно о контрабанде оружия? - вскинулся было Мухали. - Хотя, да. Перед отъездом в столицу, я успел застать момент, когда Темучжин раздавал своим кешиктен - бойцам личной гвардии - комплекты тяжелой брони. Явно сунского производства, уж ее-то я всегда узнаю. Кажется, там было восемьдесят комплектов. Не так и много.

- Да, не так и много, - согласно кивнул Чжао Хун. - А позавчера я принимал сунского офицера, путешествующего инкогнито с караваном торговцев, что возят товары из южной империи далеко на Запад. Так вот, он путешествовал вовсе не из любви к перемене мест. Его задачей было сопровождение четырехсот комплектов металлических пластин для брони и пятисот баней железа, посланных военным министерством войскам Темучжина.

- Вы так просто признаете свое соучастие в контрабанде железа и оружия?! - поразился Мухали.

- Дослушайте меня, дорогой друг! Вместе с сунцем я посетил караван и ознакомился с грузом. Так вот, там было не четыреста, а тысяча комплектов пластин. И к шестистам лишним комплектам военное министерство Сун не имело ни малейшего отношения. Это уже - частная инициатива торговцев. А этим что нужно? Торговля? Не смешите меня! Вы же понимаете, что степнякам просто нечем расплатиться с торговцами. Тогда в чем их интерес?

- Я... я не знаю.

- Беда в том, уважаемый Мухали, что и я не знаю. Зато я знаю, как образуются тайфуны.

- Э-э... и как же?

- Нужно всего лишь, чтобы в одном месте встретились несколько ветров, каждый из которых дует в своем собственном направлении. И тогда на месте встречи образуется вихрь. Гигантский вихрь, сметающий все со своего пути. Так вот, в нашем случае три "ветра" уже есть, и для тайфуна этого достаточно.

- Три ветра?

- Во-первых, карательное ведомство Цзинь, сделавшее все, чтобы татары уничтожали татар. Что ж, оно добилось своей цели. Часть татар, уверовавшая в то, что они - "монголы", исправно занимается уничтожением остальных татар, якобы извечных врагов монголов. Так что это первый ветер. Второй ветер - военное министерство Сун, желающее вооружить возможных союзников в тылу старого врага. И эта цель, я не сомневаюсь, будет достигнута. Сунское оружие и железо пойдут через границу во все возрастающем количестве. Наконец, погонщики торговых караванов, что незаметно, но уверенно преследуют какие-то свои цели. Мы даже не знаем, какие. Известно лишь, что их возможности могут оказаться более значительными, чем даже возможности военного министерства Сун. Судя по количеству перевозимых комплектов брони, так оно и есть. Так что, и торговцы, скорее всего, получат желаемое. И вот, каждый из участников достигнет своих целей. А они, как мы видим скрещиваются на фигуре нашего старого знакомого, бывшего черного татарина, а ныне "монгола" Темучжина. И превратится он тогда во всепожирающий ураган, сметающий все со своего пути. И что станет с империей Цзинь? С империей Сун?

- Нужно срочно усиливать пограничные заставы! Поток контрабанды еще не поздно перекрыть! Я сегодня же буду просить аудиенции у императора!

- Поздно, мой друг, уже поздно... Железа достаточно у лесных народов, что живут на северной границе великой Степи. Торговцы без особого труда смогут достать его и оттуда, если им это понадобится. А им это, судя по всему, зачем-то необходимо. Да что торговцы! Пройдет несколько лет, и Темучжин сможет взять его силой, уже и без всяких торговцев. Так что, перекрытие контрабанды сможет всего лишь отсрочить приговор. Но, уважаемый Мухали, приговор уже подписан. И теперь никто, даже Великое Небо, не в силах его отменить. Все, что нам остается, это попытаться достойно пережить те бедствия, что принесет с собой разбушевавшийся тайфун.

- Но ведь нужно же что-то делать! Нельзя сидеть сложа руки!

Чжао Хун задумчиво посмотрел на гостя, что-то прикидывая про себя. Чему-то согласно кивнул и вновь обратил взор на собеседника.

- Дорогой друг, хотите совет для себя лично? Не для спасения империи - ее уже ничто не спасет - а лично для вас?

Молчаливый кивок Мухали стал единственным ответом Чжао Хуну.

- Ваша матушка ведь - джалаирка?

- Да, она стала наложницей императора, прибыв с обозом дани и подарками от джалаиров.

- Ага! Джалаиры, насколько я знаю, сразу признали власть Темучжина и одними из первых втерлись к нему в 'монгольство'. Прекрасно! Значит вы сейчас, дорогой друг, самый настоящий и полноправный 'монгол'. Ну, и замечательно! Возвращайтесь в степь, к карательному войску нашего чжао-тао ши. И постарайтесь стать ему как можно более полезным. Да, и не забудьте по дороге как следует продумать историю ваших совместных с Темучжином детских игр и юношеских шалостей. Что-то говорит мне, что пройдет не так много лет, и эта история вам очень даже пригодится...

***

Яркий солнечный свет померк так же внезапно, как и появился. Вокруг снова были полотняные стенки походного шатра, на столе по прежнему коптили две свечи, а надоедливая ночная мошкара все так же, исправно потрескивая, сгорала в их пламени. Слезы Бога уютно покоились на шее Капитана, и не думая покидать насиженное местечко. В общем, как будто и не было ничего. Капитан первым нарушил ночную тишину.

- Что это было, Доцент? И почему мы понимали всю эту турабарщину, как родную?

- Спроси у своего ошейника, - меланхолично откликнулся господин историк, тщетно пытаясь справиться с охватившей его слабостью.

- Но ты хоть понял, куда он нас таскал? И кто эти двое?

- Да понял, чего ж тут не понять. Чай, не бином Ньютона! 'Центральная столица' - это может быть только Чжунду, столичный город чжурчжэньского государства Цзинь. Чжао Хун - тоже личность известная. Кореец по происхождению. Еще юношей поступил на службу императору Южной Сун и долгие годы служил ему в качестве дипломата и шпиона. И, кстати, да - он таки написал свою книгу. Как и обещал. Так и называется 'Мэн-да бэй-лу', 'Полное описание монголо-татар'.

- А этот, как его, Мухали?

- О-о-о, - все так же меланхолично протянул господин Гольдберг, - а вот это сюрпри-и-из. В канонической версии истории считается 'монгольским полководцем', одним из ближайших соратников Чингиз-хана. 'Сокровенное сказание' упоминает его как одного из четырех 'богатырей-кулюков', которые командовали четырьмя первоначальными отрядами гвардии-кешика. Фактически, именно он возглавил в свое время войну 'монголов' против Империи Цзинь, получив впоследствии титул го-вана - князя, 'замещающего' Чингиз-хана в его отсутствие. Так что, можно сказать, что он воспользовался советом Чжао Хуна на все сто процентов. А вот то, что он, оказывается, был еще и бастардом императора Цзинь, это для меня новость! Нет, ну кто бы мог подумать...

- Обо всем этом должен узнать Ричард! - прервал господина историка Капитан.

- Обо всем? Не уверен...

___________________