Аннотация: Когда на город спускается вечер и солнце сваливается за спальный район, пульсирующие волны неоновых артерий прибивают к берегам парикмахерской все новых и новых клиентов.
Когда на город спускается вечер и солнце сваливается за спальный район, пульсирующие волны неоновых артерий прибивают к берегам парикмахерской все новых и новых клиентов. Горожане предпочитают стричься по вечерам - утром и днем у них не хватает на это времени. Поэтому вечером здесь аншлаг и вся смена в сборе: Таня, Валерия, Лида - здравствуйте, Тамара Сергеевна (хозяйка зала) - и Алена Потапова. За вторым креслом слева стоит Мадина - белая хризантема на местной клумбе... или алая роза (не знаю, что выбрать, решайте сами). У нее низкий волнующий голос, темные волосы, белый лоб и горячие пальцы. Этими пальцами она берет чужое ухо и нежно отворачивает его книзу, крепко придерживая щепотью, и жар от мягких подушечек пронзает шею клиента, вдоль позвонков, до поясничного нерва, и через кресло уходит в глянцевый пол. Мадина щелкает ножницами и улыбается, вертлявая маленькая машинка жужжит в ее пальцах, как кибер-пчела. Солидные мачо и нежные юноши млеют под отраженным пристальным взглядом, обсуждая с ней абстрактный номер насадки и угол наклона висков. Мадина улыбчива и внимательна к капризам клиента; знойное дыхание фена, поглаживание рук сквозь пену шампуня спаяны неразрывно с фантазиями о Мадине. В честь нее назван магазин обуви на одной из центральных улиц... Жаль, что стоит она за спиной, на расстоянии рук, и не склоняется ниже, лицом к лицу, - вместо нее в затылок и в открытое ухо дышит фен, вызывая по телу мурашки. Увидев ее, Челентано сменил бы имя своей "Сюзанне" - ссутулившись в кожаном кресле, сидя напротив зеркала, прижмурив глаза, молчал бы он и думал о чем-то своем...
Мадина
Мадина
Мадина
Мадина мон амур-р-р...
Аркадий Петрович не любит стричься. Это маленькая секретная фобия, родом из детства - когда мама и папа держали его, орущего, четырьмя руками, чтобы подстричь, и толстая тетка в нейлоновом халате раздраженно выхватывала клочки волос, а воздух был тягуч и подкрашен запахом одеколона "Саша". С тех пор срезание отросших прядей пугает его предчувствием боли - как если бы стригли пальцы или мочки ушей. А близость Мадины - наоборот успокаивает, вызывает доверие, и он покорно подставляет голову - примерно как цирковой укротитель, кладущий башку в львиную пасть... кладет регулярно, но не чаще одного раза в месяц; Аркадий Петрович - постоянный клиент.
Однажды вечером, перед самым закрытием, возвращается он назад, в парикмахерскую, за забытым на вешалке зонтиком, а тем временем барышни, собираясь домой, непринужденно беседуют, обсуждая его, только что ушедшего. Так врачи обсуждают своих пациентов, учителя - родителей, служащие - руководство, консьержки и дворничихи - жильцов. Перемалывание и перетряхивание - в обычном порядке вещей.
- Серьезный солидный мужчина, - веско глаголет Тамара Сергеевна. - Это вам не свистун или бабник. Он и выслушает, и позаботится...
Все, мягко говоря, не согласны. Может быть, он серьезный, может быть, он солидный, но старый и слегка пришибленный, а старость и пришибленность - это необратимо. Внезапно Мадина говорит вслух:
- Нет, он хороший - это же видно. Такой мог бы стать отцом моему ребенку... например...
На нее глядят с интересом.
- Я про то, что похож он на одного человека, - оправдывается Мадина.
- Аркадий Петрович - как отец твоего Сашки?
На этих словах к двери подходит Аркадий и - останавливается, занеся ладонь над дверной ручкой. Слушает пару минут рассуждения, похож на него Сашка-сын или не похож, и, недослушав их до конца, торопливо спускается вниз по ступенькам - чтобы не быть захваченным на месте; нервно поводит плечами под тонким плащом. Свернув сразу за домом в серую пасть двора, он долго стоит, подперев спиной шершавое дерево, и жалеет, что не прихватил с собой сигарет. Разве можно поверить в такое? А может, подстроено?.. С одной стороны, он не мог позабыть вот такую Мадину, с горячими пальцами и низким голосом, даже после случайного с ней знакомства. Не мог. С другой стороны, неизвестно, что он мог и не мог, сколько прошло времени, и какой была та Мадина, и так далее... думалось об этом тревожно. В окнах зажигались вечерние лампочки.
Аркадий Петрович давно и тоскливо женат. В его доме живут три ангорские кошки, восемнадцать цветочных горшков и полированное фортепиано. Кошки, горшки и фо-но - сплошь атрибуты супруги Валентины Ивановны, которая своей завивкой сильно похожа на тетеньку в синем нейлоне, из старой парикмахерской "Лада", где мама с папой держали его, чтоб не дергался. На пианино она не играет - когда-то давно на нем мучили дочь Елену, теперь она выросла и живет отдельно, вместе с хамовитым зятем-строительным мастером и болезненным внуком Ванечкой. Иногда, очень редко, Аркадий Петрович тычет на нем одним пальцем песню про чижика-пыжика, и каждый раз ему хочется выпить той водки, которую пил на Фонтанке чижик.
Посмеявшись вместе с подругами над странной фантазией про отцовство Аркадия, Мадина выходит на улицу и бодро шагает домой; железные каблуки стучат молоточками по тротуарной плитке. По пути она идет в гастроном, и, помелькав недолго перед витринами, выныривает наружу с объемным пакетом, легкомысленно минуя подворотню и двор, с задумчивым Аркадием Петровичем внутри. Тот слушает чужие шаги и пытается угадать по звуку лицо владельца, и сердце его бьется в такт металлическому звону набоек - цок-цок-цок... тик-так-так...
Первое, что делает Аркадий, вернувшись домой, - это отпихивает ногой кошку - так, что в стороны летят парашютики пуха, потом решительно перешагивает через двух остальных и говорит своей жене Валентине громким голосом:
- Ты... старая корова! Видеть тебя не могу.
Нет, не говорит, конечно, но ведь хотел. И даже начал. Вот так:
- Ты... - Валентина выглянула из кухни, Аркадий осекся, - ты хлеба купила?
- Нет, - отвечает она, гремя кастрюлями. - Сходи. И морковку возьми, для Кеши.
Кеша - это волнистый попугай, второй мужчина в доме, то есть самец, второй после Аркадия, купленный для забавы Ванечке, но так и не выучивший ни одного слова, даже элементарного "Кеша хороший". Еще Кеша похож на чижика, которому не позволили выпить водки у Фонтанки. Любимое его развлечение - сидеть на карнизе в спальне супругов и какать оттуда на розовую портьеру и прикроватный коврик Аркадия, под золотые хиты Челентано.
Тем же вечером, но несколько позже, Аркадий, с батоном хлеба и связкой моркови, сидит на качелях во дворе панельного дома номер пятнадцать. Дом стоит в том самом спальном районе, за крыши которого по вечерам скатывается солнце, - больше в нем нет ничего примечательного. Наблюдательный пост на качелях устроен Аркадием неслучайно - подальше от подъезда и яркого света от фонаря он надеется разглядеть что-нибудь интересное. Проводив взглядами целую уйму жильцов и случайных прохожих, спустя примерно часа полтора, а может быть, меньше, - но стало совсем темно - Аркадий Петрович наконец видит худую фигуру в модных штанах и вязаной шапочке, и с екнувшим сердцем всматривается в нее из темноты. Бесполезно подергав железную дверь у подъезда, парень делает пару шагов назад и выкрикивает звонким, еще не оперившимся голосом:
- Ма-ать! Мать!.. - пауза. - Сбрось ключи!
На балконе второго этажа, облитая белым фонарным светом, является Мадина и выбрасывает связку ключей, со словами:
- Ты где ходишь, а? А ну быстро домой!
Распущенные по плечам волосы укрывают ее, наподобие испанской мантильи, и Аркадий, вдохновившийся этим видением, чувствует себя в настроении встать внизу, в круге света, и исполнить романс про любовь и смерть... или хотя бы крикнуть громко что-нибудь подходящее. Пока он взвешивает слова и медленно сползает с сиденья, Мадина прячется в темноте квартиры, зато навстречу ему идет молодой человек - Сашка, как его называли барышни из парикмахерской. Аркадий взволнованно и с надеждой смотрит в приближающееся к нему лицо, и сердце его подпрыгивает вторично, причем так резко, что хочется его подхватить и зажать в кулаке.
- Мужик, - говорит ему Сашка искусственным басом, - закурить есть?
- Есть, - механически отвечает Аркадий и стоит, и не лезет в карман.
- Ну дай, - флегматично предлагает парень.
- А, да-да, - поспешно соглашается тот и вынимает новенькую, нераскрытую пачку. - Вот.
Чувствуя дрожь в голосе незнакомца, расценив ее как свидетельство трусости, Сашка спрашивает опять:
- А деньги у тебя есть?
- В каком смысле? - удивляется Аркадий, постепенно приходя в себя.
- В прямом, - отвечает Сашка и демонстрирует ему сжатый в руке неожиданный короткий нож бандитской модели "выкидуха".
- Есть, - безропотно соглашается Аркадий, угадывая следующие слова сынка.
- Ну дай, - так же невозмутимо предлагает Сашка, ничуть не стыдясь импровизированного гоп-стопа.
- Сашка! - в тот же момент кричит с балкона Мадина, чем спасает Аркадия от ограбления. - А ну марш домой!
- Добрый вечер! - кричит ей в ответ Аркадий, сдвигая короткое лезвие в сторону и проклиная себя за глупость приветствия, и что рассекретился - тоже злясь.
- Аркадий Петрович? - искренне изумляется она. Теперь кажется, что луч идет не от фонаря, а сама Мадина - источник света, на высоте второго этажа.
Аркадий рад, что его узнали, но он не находит, что говорить.
- А Вы почему там сидите?
Сашка тем временем отступает и скрывается во мраке подъезда, прихлопнув за собой дверь.
- Да так... - лицемерно поясняет Аркадий, умирая от своей фальшивости и воскресая от улыбки Мадины, - гулял вот здесь и присел отдохнуть.
Теперь он стоит вблизи от балкона, задрав голову, - самое время для серенады, чего-нибудь вроде того "мон амуррр", но голоса нет, и слова не подлежат переводу. Тяжко и душно от понимания, что секунды бегут и волшебная минута почти на исходе, но ради этой даже бессмысленной дрожи, он готов молчать и выглядеть глупо, зная, что скоро его ждет обратный путь - к трем ангорским кошкам, голодному пыжику Кеше и пыльному, но с салфеточкой, фортепиано.
- А Вы у нас свой зонтик забыли, - радостно вспоминает Мадина. - Ищете, наверно, везде. А он у нас висит. Вот смешно, правда?..
Пригласить бы Аркадий-Петровича в гости - размышляет Мадина. - Было бы хорошо. Но как-то неловко - все же мужчина серьезный, семейный, а она со своим чаем. И дверь в подъезд опять Сашка закрыл (хорошо хоть вернулся, непонятно где ходит, босяк босяком) - не бросать же ключи Аркадию.
Под балконом ни звука.
- Может быть, зайдете в гости? - спрашивает, наконец, Мадина.
- Не могу, извините, - отвечает Аркадий Петрович, словно ждал этого вопроса, - у меня дома чижик-пыжик голодный, Кеша... то есть, попугай. - И зачем-то показывает свой хлеб и пакет с морковью...
Вот. Теперь можно идти.
По дороге домой он насвистывает, притопывает, потом напевает, покачивая головой, - "Сюзанна... Сюзанна мон амур..." Сердце то ускоряет свой бег, то замирает, в ритме шлягера, и в том месте, где на старой записи восторженно аплодирует зал, вдруг тоскливо сжимается и молчит. Слышны только хлопки и рев зрителей. Аркадий мягко оседает на землю, вдоль чужого некрашеного забора, рассыпая морковь из пакета и судорожно шаря облатку с таблетками во внутреннем кармане плаща. Наступает тишина - это пауза между треками.