я проснулся от визга и хрипа под окнами. баба орет в микрофон, дети визжат. детский сад на прогулке. из детей делают людей. одержимая баба скочет по песочнице, хрипит и врубает записи трансвеститов. дети визжат. делаются людьми. не хочется открывать глаза. но я открыл и встал с кровати на холодный пол. что дальше? опять ходить? ходить по полу. зачем? вся эта планета пол. даже если забрался на эверест, ты стоишь на полу, с него нигде не сойти. только перестав открывать глаза. но я уже открыл, встал с кровати и пошел, как заповедовал бог, встань и иди. я опять буду ходить. повсюду. я растопчу это место. сломаю об него ноги. я во что бы то ни стало буду ходить. я все превозмогу. каждый день я снова буду ходить. попомните меня. с пола на пол. через море, долинами в горы, по заснеженным пикам. с пола на пол. я буду ходить. я буду открывать глаза и ходить. ходуном
по прямым, по наклонам. туда, сюда. тук, тук. тук, тук. так скучно. а вдруг не будет войны, и мы так всегда будем ходить? всегда, везде, вдруг не будем уничтожены? что если так? тук, тук. тук, тук. всегда, везде. одна ходьба. и ни разу не вспыхнет свет. нестерпимый, распыляющий, ясный свет? когда горы станут морями, а моря горами? вдруг этот праздник не наступит? я буду открывать глаза и ходить. тук, тук. постучусь, потопчусь на месте. и оно откроется. и закачусь вниз.
я высосан из пальца на сухой лед. я высосан из пальца на кубик. сухие парадные, сухие лестницы, сухие козырьки. сухие окна, сухие стены. высосан на стену. небеса словно скипидар. словно там хуже, чем здесь. квадраты с останками. кварталы не выметены, качели взбиты с урнами, дети становятся людьми в песке, смеясь. их кожаные матери стоят то тут то там между зыбучих зданий, пока маленькие пальчики мягкие ступни разноцветные ногтики стачивает асфальт. я низко низко наклоняюсь и нюхаю истлевший клевер. нюхаю железную решетку детского сада, коричневую траву. я наклоняюсь на такую простоту, такую счастливую долю, что аж сердце трепещет и поет. но потом остановится. после простого и вкусного, красивого и нежного, после приятного и больного изделие земли выпрямляется. приятно давить тараканов ногой, выпрямлять насекомых пяткой в тапке. узкие насекомые так близки к идеалу. наступая на них, создаешь совершенство. даже гранит и известняк радуются и любят неподдельной любовью. даже бетонные плиты улыбаются. я принимаю все за чистую монету, за искренний подарок, нюхаю паребрик и слушаю стук прохожих людей. иногда я смотрю на них и думаю, жалко, что они не пролезают в щели, не ползут на спине, не прыгают на спине, не бегают на спине! не откладывают яйца, люди, почему вы без парных выростов стенок тела, почему вы не летаете по улицам и этажам. не залетаете в хлебный, не заползаете в строительный? так грустно. сколь мы далеки от совершенства. человеку так трудно стать идеальной прямой. даже в этих зданиях, в этих квартирах, в четырехугольных комнатах быстро не стать прямым. нужно долго ждать. долго кормить кривую, долго поить кривую, долго мыть кривую, долго отправлять нужду кривой. долго сидеть и лежать. долго ходить и дышать. дольше всего дышать кривой. пока стены не выпрямят. пока пол не выпрямит. и не откроется щель. я терпелив, я нюхаю недалекую грозу, по ступенькам парадной перебираю ногами, движусь. вон кусты, вон красивая барышня, вон подвал. нюхаю парапет и блок здания, здесь уже кто-то был, вон пятна и точки. я тру и тыкаю их. сухо. я высосан из пальца на сухой лед. я высосан из пальца на кубик. страшная парадная, страшная лестница, страшный козырек. жалко, что я не пролезаю в щели. жалко, что не ползаю на спине, не прыгаю на спине, не бегаю на спине! страшный потолок, страшные стены, страшный пол. сюда я страшно высосан из пальца.
а вдруг никогда не будет войны?
пустые, полуразрушенные березы. разоренные руки. погнутые пальцы. канцелярские ножницы, фасовочные пакеты. кабельные стяжки, треснувший стол. стоишь, сидишь. смотришь насквозь в пустые, полуразрушенные березы, на углы советского завода, слезы были бы острыми, разрезали на полоски лицо, если бы были, я бы рассек себя. из милосердия, я бы издал стекло. рыдал прямыми проникающими в грудь, рыдал вдребезги. если бы были слезы, я бы истек. на порошковую землю под пустыми полуразрушенными березами дал сок. калининский район, какой-то падали улица, божий день, один из каждых, тень от сухостоя, труп. издавна трава, ржака, цементные пни, менты на плоских пятках, прыжки хищных животных из подъезда во двор, из двора в подъезд. высшие хищники добывают акционную колбасу, меняют волны радио, жмут педали машин, одевают темные очки, в тени сухостоя труп. от горя и слез. мог бы быть. если бы слезы были. у прекрасного пацана, высшего хищника глебки. макаю в ацетон тряпку, тру стальные лопасти стенда, вокруг ветер и пыль, засохшие станки, арматура, двери, почти труп, под захлопнутой тенью, в почти черноте, тру ацетоном металл, нужно снять старый клей и покрасить, пять через два, звериные прыжки, спасибо всем за победы, вкушаю плоды подвигов аж за ушами трещит, дай закурить мои кончились. мои по 175 за пачку, это час порки на складе, в общем сойдет, а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо. возможно, меня похвалят, молодец, скажут, а доброе слово собаке приятно. через цех прошел человек с тележкой, я называю его джакомо, он сорок лет в этом сереве:- эй, джакомо, как спина? как грыжа?- он молча старается по стене по стене и в ворота. на телеге стальные чушки. а у меня на обед рыбный суп. огурец и кусок хлеба. хорошо хоть, что мы не пидарасы. мужской труд, мужские мысли. на баб глядим. "я буду языком снимать с тебя кожу. буду плавить твой крик, пока не вымокнут губы. хочу избавить от голоса твое тело изменится под каждым движением языка на новое немое животное дрожащее впервые в личном саду свирепого бога давно избавившегося от людей. я верну тебя ему языком. я заставлю тебя судорогой отрицать речь. я изменю тебя назад." хахахаха.. джакомо давно глядит сквозь них, они для него уже разрушенные березы, пустые стаканы, джакомо полирует сталь. это еще приятно. я съем за него пару ложек и откушу огурец, помянем помятых. в 79м он отстрелялся дочкой, его жертва принята и работает в москве. на нем синий халат и черные штанишки. из кармана торчит линейка и карандаш. где-то лежат очки. джакомо, старый джакомо.. застегнут на все пуговки. человек на своем месте. с въевшимся в ноздри запахом сверл и напильников. он жует котлеты как осоку. глотает компот куском. джакомо, старый джакомо.. хорошо, что мы не бессмертны. скройся с глаз моих. спасибо. я растираю тряпкой ацетон. клей сходит плохо, скатывается и крошится, дело дрянь. одиннадцать дня, еще долго.
а вдруг никогда не будет войны?
в четыре часа ночи бабушку съело чудовище. она проглотилась и налипла на стенку желудка. ее ноги плескались в пищеварительном соке, медленно растворяясь и побаливая, но не выше колен. нет, все не так плохо. она прилипла где-то наверху. как теперь ее кормить, как поить?- размышлял квентин,- не представляю. через чудовище. через чужие клыки. кормить бабушку кашей сложно. и подстилки менять.. и таблетки давать.. бабушке в густом чреве, черном, чутком, как гулять, где там туалет.. ванная и полотенца.. чаю где погреть? может, слазить в чудовище да осмотреться..удобно устроить чудовище. может, клен там посадить, и будет осень в чудовище. будет очей очарование в чудовище. будет приятная прощальная краса в чудовище.. квентин подумал так и сделать. в идеале, конечно, посадить дерево в чудовище, вырастить сына в чудовище, построить дом в чудовище. но.. надо с чего-то начать. посажу дерево, решил, и дорожку сделаю. пирожков снесу бабушке и суп в термосе. очки и свечи со спичками захвачу. газетку с кроссвордами, журнальчик с гороскопом. чтоб не скучала в чудовище. не грустила там, внутри. в тесных органах. решала задачки. в непролазном чудовище. возьму-ка я с кухни нож, подумал квентин, и веревку с балкона, как-нибудь продерусь. суп сварю вкусный рыбный, пирожков напеку сочных с капустой! будет бабушке как у христа за пазухой в чудовище. будет так хорошо, что хоть свадьбу играй! хоровод води! песни пой!! да, со временем, плиту поставим газовую, электричество проведем, водопровод.. живи да радуйся в чудовище! в охоточку. обои поклеим и кафель положим.. сколько дел! эх, ни сна ни отдыха! терпение и труд все перетрут. в чудовище. так ладно устроим, что на зависть будет. семьей заедем. гости потянутся! не чудовище будет, а дворец. в чудовище
-где я...- ты в чудовище. вы все в чудовище. вы есть чудовище.- а если никогда не будет войны? господи, тогда как? господи, ты всегда истребляешь нас. ты ведь опять истребишь нас? правда, господи?
спокойно. я еще не родился. от меня тут лишь ноги чтобы идти. от меня тут лишь ноги чтобы идти. перевертыш. я еще не родился. спокойно. ногами вперед. от меня тут лишь ноги чтобы идти.
квентин, ах квентин, ну зачем ты вышел из дому? вышел из дому, да ступил на двор. ох ступил на двор, да пошел вперед. ох пошел вперед, да все дорожками. все дорожками, да в асфальт литы. все в асфальт литы, да утоптаны. все утоптаны, да на смерть ведут. все на смерть ведут, в гибель лютую. в гибель лютую, да мимо солнышка. мимо солнышка, да мимо лесушки. мимо лесушки, да мимо полюшка. мимо полюшка, да мимо реченьки. мимо реченьки, да мимо горушек. мимо горушек, да на прямой проспект. на прямой проспект, глыбу древнюю. глыбу древнюю, глыбу ровную. глыбу ровную, первобытную. первую до потопа, первую после потопа. единственную навсегда. проспект плато. с оглашенными. с помытыми волосами, почищенными зубами, подстриженными ногтями. единственным днем тела. квентин двинулся в толпе по сухому камню. а все потому, что он поднялся, покормил в чудовище бабушку, помыл вилки ложки, помыл миски тарелки, одел кофту и брюки, и встал в лифт, а там само собой пошло. бабушка его давно проглочена, кому пенсию получать? конечно, квентину. по доверенности с печатью с каракулями, слова ему поперек не скажи, отправился квентин на почту.
ирма срала в кустах акации у парковой аллеи. в ее жизни было так много конфет, так много фруктов и сдобных булок, что, конечно, она была по-своему мудра. забегалась, закрутилась, и вот, сжимая в ладошке кленовый листок, дрожала над цветами и травами. квентин остановился посмотреть. меж могучих дерев, в лабиринте корней, под небом ясным и высоким, это было похоже на начало времен. на зарю рода людского. было похоже, что она дарит жизнь. что на свет появляется новый родной человечек. это было как настоящее чудо. как в кино. как в фильмах теренса малика. она закончила и встала. одела трусики и бегом по делам, а квентин, как завороженный, смотрел и не мог оторвать глаз. от кала симпатичной бабы. не мог поверить, как этот мир прекрасен и непостижим. какая неповторимая природа! не приходя в себя, квентин опрометью бросился на блеск! собрал кал в ладони, сдул былинки, и спрятал тайком в кармане пиджака. никому не дав знать, вообще не подавая вида, он устремился к выходу из парка в глубокие улицы ленинграда. такая была вокруг красота! такое счастье! он радовался каждому шагу и каждому вдоху груди! теперь-то и у него есть кто-то, клянусь, он все отдал, чтобы найти кого-то, и вот он был не один! теперь куда бы не падал его взгляд, на что бы он не оборачивался, всюду, всюду видел он только его - кал симпатичной бабы. солнце ярко освещало их на донышках отвесных кварталов блокадного города горячим весенним днем и в дали сизой и в упор был бабы симпатичной кал! ах, да. как это чудесно. квентин распахнул пиджак навстречу ветерку и улыбнулся прохожей старушке. странно, что так много выжило в эту зиму. странно, что они разбирают речь. что не передвигаются ползком. удивительно. не все ослепли. не все оглохли. и не только стонут. не только пятятся. многие, очень многие быстро и ловко идут вперед. к своим дыркам в цементных стенах, своим скатам крыш, своим коечкам, своим коридорам. чтобы раздеться и лечь. и передохнуть. эта зима забрала не всех. ну хорошо, будет с кем поговорить, с кем проехать в вагоне, с кем друг на друга смотреть. будет не скучно. кал симпатичной бабы искрился кругом на оживающей природе, квентин чувствовал это всем сердцем, ему жадно хотелось петь и танцевать! деревья справа и слева сильнее сосали из-под асфальта тающий черный лед. деревья разрывало от любви. деревья рвало в небо. деревья распирал смех. квентин не моргал. голуби крест накрест клевали. земля сохла под ногами. животные жались к стенам из красного кирпича. животные выживали. натягивали поводки, курили. обнюхивали углы, говорили. кругом разгоралась весна! квентин чувствовал себя сильнее всех и был готов к победам, он горы мог своротить, перешагнуть океаны. он смотрел на все как снаряд. он чувствовал. его боялись березы. боялись пруды и ограды. боялись бруски и кусочки. частицы дрожали в вещах. он мог переделать мир одним махом. полностью навсегда изменить. ах, как он был огромен и неодолим! квентин крепко прижал к себе кал симпатичной бабы и вышел на тихорецкий проспект. с чего начать перемены? что первое перевернуть? может, прохожих под лед. или яблони высадить в небе. может, истратить на стены траву. или сказать снегом распускаться ели. может, ему не дать дну касаться реки. или свету не дать оставлять тени. он прошелся по тротуару и огляделся. он прошелся вперед и назад. ну не знаю, решил, сначала.. испробую на себе яд. а лучше не яд, а троллейбус. не троллейбус, а с щебенкой состав! состав, груженый щебенкой и нефтью. груженый щебенкой и нефтью состав. и отправился на ланскую. легкой походкой космонавта. легкой походкой первооткрывателя. легкой походкой юного пионера квентин добрался до железнодорожной платформы и встал на раскрошенном краю.- ну, сейчас вжарю,- подумал,- сейчас спляшу! вы-то все не настоящие. не настоящее всё. какие-то куклёнки, какие-то картонки, комки, деньки. дрожите здесь, зубами стучите. подождите, я вас заново передумаю.- и как стоял, так со всем своим калом симпатичной бабы бросился под медленно проезжавший товарный состав. груженый щебенкой и нефтью. груженый щебенкой и нефтью. из сорока вагонов состав. пока его резало и разрубало, квентин размазывал по груди кал симпатичной бабы и орал, а потом, когда над ним простучала последняя пара колес, умирал и тихо думал:- бывшие деревья, бывшие, мы расстались. бывшие стены, бывшие, мы расстались. бывшие люди, бывшие, мы расстались. бывшие полы стулья кружки, бывшие. бывшие проходы люки стужа, бывшие. бывшие жироуловители, бывшие. бывшие животные, бывшие. мы расстались. жизнь это кал симпатичной бабы. мы расстались. расстались
замедленный убийцы в стоячих водах стоячих дворов стоячего города под прямым углом, под прямым углом. долго на коротких, долго на коротких под прямым углом дороги и дурики, под подошвами дно, под подошвами дно. стук топоров стих, зарубили дитя. за углом дна других два угла. топорами вырубили дно, любо дорого поглядеть-колыбелька. есть где гулять, есть где сидеть. топорами зарубили голенькое розовое дитя червя. оно так тянулось к тебе. так звало. топорики бросились вскачь по добру, по здорову, топорики хлынули кругом. есть где передохнуть. брызнутые лица на колышках, пятна на черточках - красивые убийцы бегут! замедленные убийцы огибают углы. из окна - это как длинная катастрофа. катастрофа дылда. катастрофа каланча. как долгий страшный конец на палочке. под подошвами дно. ничто не за горами. топорики срубили вершины. топорики сровняли верх и низ. из окна как издали. плоская планета. плоский ветер. плоские тучи. тупые прямые углы. планета производства завода ударник. под подошвами дно. древняя дневная поверхность. один наклон в открытую раму, и мы рядом. обмазываем собой углы. трешься о топорик и мажешь, тыкаешься об него и мочишь. отовсюду рвутся рубят углы. я только смотрю. только смотрю. на треугольных собак. на треугольных птиц. как они хохочут и скалятся. как кубики сжимают кулаки. кубики рожают. кубики вертят головой. кубики сутулят плечи. кубики занимают места. все на своем месте. я заикаюсь от злобы. я мечтаю. кубик бьет кубик. кубик убивает кубик. я прекрасно себя чувствую. выше всяких похвал. земля плоская, иди прямо и упадешь за край. сразу за горизонтом. стало так легко и просто. на перекрестке орбели и песочной все кончится пустотой. конец света на суздальском. конец света на руднева. конец света на руставели. замедленные самоубийцы долго и коротко под этим окном. под прямым углом. моего паралича.