Фролов Сергей Валерьевич. Особый Случай

ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ

Говорят, будто под утро, когда обессилившие от горя родственники забываются сном, покойник тихо встаёт, идет на кухню, ставит чайник, чтобы перед тем как отправиться в последний путь, выпить стакан чаю на дорогу.

Гроб стоит в большой комнате, на трёх табуретах, "ногами" к телевизору.

Сижу за кухонным столом, раскачиваюсь на стуле и смотрю в окно.

Снаружи сумеречно, метёт. Сосед под окном завёл "Москвич". Первый прохожий, - женщина с высоко поднятым воротником, - торит тропу по сугробу через двор наискосок.

На кухне тепло. Уютно. Полутьма - лишь окно ванной светит. Кремовые стены, бело-розовый кафель над раковиной, шкафчики-полочки, диван-уголок и "на кухне синим цветком горит газ". На газу тусклый алюминиевый чайник закипает. Гранёный стакан, уже с заваркой и двумя ложками сахара, дожидается на подоконнике.

Беру стакан, наливаю кипяток, размешиваю алюминиевой ложечкой сахар. "Телек что ли включить?" - мимолётная мысль.

Спохватываюсь. Всё, отгляделся. Скоро повезут меня в метель...

В прихожей, перед занавешенным зеркалом, скрипнул пуфик. Похоже, Настя так и не уснула...

- Я тебе изменила, - она произнесла это вдруг, почти неслышно и как-то простужено.

Я застыл у окна со стаканом в руке. Натужно гудит разогреваемый "Москвич", чаинки, кружась, медленно опускаются на дно.

- С Антоном...

Тётка почти пересекла двор. Внизу хлопнула дверь подъезда.

- У нас всё серьёзно... Уже два года...

Вот, значит, как...

- Я как раз собиралась всё рассказать. После дня рождения. Но вот... не успела.

Вот почему ты говорила, что пока не хочешь детей...

Сосед с соседкой уселись в "Маргарин" и укатили. Я стоял у окна и смотрел на засыпанную снегом детскую площадку.

Вспомнилось детство, почему-то именно зимние каникулы.

В пятом классе это было. Меня на неделю раньше освободили от занятий за хорошую учёбу. Одноклассники учатся, а я с горки катаюсь на санках. Красота! Потом Новый Год и ещё десять дней каникул.

В каникулы мы с Сашкой скинулись и купили самолёт, с настоящим авиамодельным двигателем, который заправлялся настоящим авиамодельным горючим. Собирали мы его ползимы и почти всю весну, а запускали в мае, на пустыре, за домом. Кучка мальчишек, - человек десять, - посреди пустыря, и стайка девчонок, - на углу дома, - издалека наблюдавших за происходящим. Мы разбили самолёт в тот же вечер, когда почти стемнело, но каждый тогда "налетался" вдоволь.

Я даже предположить тогда не мог, что среди этих девочек - моя будущая жена.

Она в соседнем подъезде жила. Двор, школа - мы дружили. Потом выросли, поступили каждый в свой институт и продолжали дружить. Она встречалась с кем-то. Я - тоже.

И так бы, наверно, продолжалась эта дружба и сейчас, но однажды майским вечером, на втором курсе, я пришёл к ней, чтобы помочь с "матаном". Как водится, родители в ту ночь остались на даче...

Честно сказать, я тогда подумал, что это благодарность за "матан", но Настя через два дня сообщила, что рассталась с парнем. Мы сидели на скамейке у детской площадки, под липой, когда она это сказала. Я смотрел на неё и вдруг понял, что не замечал раньше, какая она красивая...

На четвёртом курсе, в сентябре, она согласилась выйти замуж.

Прошли два весёлых, почти беззаботных года. Мы жили душа в душу, летом оба защитились на отлично, и в конце осени, наконец, нашли работу. Я устроился инженером-конструктором на 22 авиазавод, Настя пошла программистом в частную компанию. А ещё через два года, в день рождения, на остановке, почти возле дома, меня сбила машина.

Обходи автобус сзади - гласит правило. Торопился домой. Сам виноват.

За окном рассвело. Чай остыл, и я вылил его в раковину. Жене и родителям невесёлый день сегодня предстоит. Я представил, как это будет, и понял, что не хочу... Не хочу видеть слёз матери. Лучше на улице подожду.

Хоронить меня повезли около полудня.

Дверь подъезда открылась нараспашку. Вышел отец и, подложив под дверь кирпич, снова скрылся в чернеющем проёме двери. У подъезда уже собирались друзья и знакомые. Мужчины потихоньку курили, негромко переговариваясь. Женщины стояли понурые, среди них было несколько бабушек-соседок, которые тоже о чём-то шептались. Я сидел на той самой скамейке, под липой, забравшись на спинку и не слышал, о чём они говорят.

В дверном проёме показался гроб. Его медленно понесли по улице вдоль нашего дома. Там, на углу уже ждал "ПАЗик"с широкой чёрной полосой. Провожающие медленно потянулись за гробом, бабки остались охать у подъезда.

Я спрыгнул со скамейки и пошёл следом.

Гроб грузили в автобус через заднюю дверь. Пока его затаскивали, я обошёл "ПАЗик", поднялся в салон и устроился на последнем сиденье у окна. Минут через десять вернулся водитель, бегавший в ларёк за сигаретами, и мы тронулись в путь.

Вдоль соседнего дома, короткий спуск, выезд со двора. Напротив выезда - та самая остановка...

Я вспомнил, как это произошло.

Удар слева, по ноге и в бок, в плечо. Вспышка в глазах, всё кувырком. Удар в затылок и яркий свет... Обнаруживаю себя лежащим в позе эмбриона прямо на обледенелом асфальте. Оранжевые фонари вдоль дороги, медленно движущиеся фары... Понимаю, что меня сбила машина. Мгновенный испуг, но ничего не болит. Кажется обошлось! Поднимаюсь, оглядываюсь... Вижу "КамАЗ" с включенной "аварийкой" и народ, разглядывающий что-то тёмное, лежащее под бампером грузовика, а под этим тёмным растекается пятно. Это что же, не меня одного?.. Я подошёл к толпе, стоявшей полукругом у "передка", заглянул через плечи... И понял, что не обошлось.

Не помню точно, что со мной было и сколько времени это длилось. Помню лишь отчаянный, безысходный ужас. Кажется, я кричал и звал на помощь, но меня не видели и не слышали.

Приехали и уехали милиция и "скорая". Водителя "КамАЗа" увезли в "бобике". За грузовиком пришёл тягач. Народ потихоньку разошёлся по своим делам. Скоро и дорога опустела. Я поднялся и побрёл домой, но в итоге до утра просидел на "той самой" скамейке с единственной мыслью: что теперь будет с Настей.

Оказывается, зря беспокоился...

Всю дорогу я смотрел на неё и думал: как же так получилось? Нам же было хорошо вдвоём. Я же в ней души не чаял...

Тем временем "ПАЗик" свернул с дороги и остановился у ворот кладбища. Вынесли гроб. Народ вышел из автобуса, я - следом.

Понесли.

Хоронили без церкви, по-советски - родители мои так и не научились верить в бога. Я вдруг поймал себя на мысли, что до сих пор в него не верю, хотя теперь точно знаю, что "загробная" жизнь есть.

Шли довольно долго и, наконец, остановились у свежевырытой могилы. Я глянул: лежать буду в глине...

Могильщики стояли поодаль: им предстоит обратный процесс.

Гроб опустили в могилу, туда же бросили лямки. Отец подошёл первым и, бросив три горсти, отошёл. Я видел, что он еле держится. За ним последовали Настя, мама и остальные. Когда могильщики начали закапывать, мама разрыдалась, а за ней и Настя не выдержала. Я отвернулся. С детства не могу видеть маминых слёз...

Минут через десять погребение было закончено. Могильщики установили венки и отошли в сторону. Родные и друзья ещё стояли некоторое время. Прощались. Маму взяли под руки, когда она немного успокоилась, и все потихоньку двинулись к выходу.

И я понял, что всё...

Я стоял у могилы и не знал, что делать дальше.

- Эй, дух, - обратился ко мне один из могильщиков. Тут до меня дошло: он меня видит!

- На, выпей, - он протянул мне пластиковый стакан. Я машинально выпил. Оказывается, духи тоже пьют водку.

- От чего помер-то? - спросил второй.

- Машина сбила, - ответил я рассеянно.

- Бывает... - они разом выпили.

- Ну, добро пожаловать, как говорится, в мир иной, - усмехнулся первый.

- Не обижайся, - сказал второй. Он понял, что меня слегка покоробило. - Все там будем...

Я не нашёлся, что сказать.

- Петя, - представился первый и протянул руку. Я пожал.

- Коля, - назвался второй и продолжил: - Ты, Рома, успокойся и послушай меня внимательно.

Он заметил моё удивление и ответил на незаданный вопрос:

- Разумеется мы знаем, кого закапываем, Рома. Так вот... Сдаётся мне, попал ты Роман, в не самую лучшую историю...

Фуфайки, ватные штаны, "треухи"... и "разумеется". Забавно...

- Обычно душа сразу отправляется, куда следует, - продолжал Николай. - Иногда она задерживается в нашем мире, - тут фильмы не врут, - чтобы закончить какое-то дело. Какое-нибудь несложное дело... - он помолчал: - Не буду ходить вокруг да около... Твой случай почти безнадёжен, Рома.

Я опешил:

- Какое дело?! Какой случай?! Вы о чём?!

- Ты хочешь вернуть её...

- Кого?!!

- Что, - поправил Пётр. - Её любовь. Мы же видели, как ты на неё смотрел. И мы видели её... Она тебе изменила?

Я не знал, что ответить...

- Беда в том, Рома, - продолжал Николай, - что "безнадёжные" развеиваются...

- То есть?

- То есть ты - безнадёжный. А безнадёжные перестают существовать. Они не попадают ни на небо, ни в пекло. Просто получается, что их никогда не было. Развеиваются.

Я опешил! Небо! Значит Бог существует?!

- Но у тебя, всё-таки, ещё есть время...

- Время? На что время?

- Время, чтобы она тебя полюбила... - Николай помолчал. - Или прорываться на Поезд...

Время, поезд, любит, не любит...

- Погодите! Какой поезд?! Какое время?! Ничего не понимаю!

- Ты - дух, - сказал Николай. - Если не вернёшь её любовь - через сорок дней испаришься. Перестанешь существовать.

- А что с поездом?

- Поезд... - Николай помедлил. - Он увозит души на небо. Если у тебя не получится её вернуть, ты можешь попробовать "зайцем". Говорят, некоторым удавалось. Но цена неудачи - пекло.

Я осел на свой могильный холм и надолго замолчал, переваривая "небо", "поезд", "пекло" и всё остальное. Пётр и Николай тактично не мешали.

Хороший расклад...

Вспомнилась Настина утренняя исповедь. Похоже и впрямь дело моё - дрянь.

- Я всё-таки хочу попробовать.

- Уверен? - Николай прищурился.

Я кивнул.

- Что ж, пойдём...

Они мне дали "индикатор любви", как это ни смешно... Пётр вышел из "коптёрки" - строительного вагончика у входа на кладбище, который служил укрытием "землекопам" и охране. В руке у него был... обычный амперметр, биполярный.

- Это что? - удивился я.

- Амперметр, не видишь что ли? - ответил он и протянул его мне.

Я взял прибор. Он явно был со сбитым нулём - стрелка показывала полампера. Я ногтем покрутил винт настройки...

- Не крути, он исправен, - остановил меня Пётр. - Это не простой амперметр, он любовь твоей жены меряет. Полампера - это значит ей тебя как минимум жалко.

- Забавно...

- Когда покажет больше двух, - продолжал он, - есть надежда. Если три и выше - хорошо. Если пять - ты точно решил своё дело и отправишься на небо.

- Если стрелка в минусе, как я понимаю, дела мои плохи?

- Правильно понимаешь, - сказал Пётр, - но всё-таки не отчаивайся. У тебя ещё сорок дней.

- Ну, хорошо. А теперь - самое главное: что же мне собственно делать?

Вопрос повис в воздухе.

Николай вздохнул:

- Хорошо, Рома, давай начистоту. Ты вряд ли сможешь что-то сделать. Никто не знает, как заставить полюбить, - он помедлил. - Прибор мы даём тебе, чтобы ты на поезд успел... - и добавил: - Когда поймёшь, что дело плохо.

А ведь правда, на что я рассчитываю?

- Наверное... - я сглотнул: - Наверное, мне лучше сразу на поезд?

- Знаешь, - вмешался Пётр, - с этим всё-таки не спеши. Мало ли, как повернётся.

Я помолчал.

- Почему вы мне помогаете?

Николай ответил не сразу:

- Потому что таких, как ты, совсем мало, Рома. Последнее время среди духов редко кто остаётся в этом мире ради любви. Большинство - ради мести или из-за денег. Убьют кредитора, чтобы долг не отдавать, вот он и мается... По мне, таких в "распыл" - самый раз. Или в пекло...

- Ладно, Василич, уймись! - прервал его Пётр, - Я тебе, Рома, проще скажу: ты хороший парень, сразу видно. Потому и... - он пожал плечами.

- Спасибо, Пётр, - я протянул руку.

- Прощай, Рома.

- Спасибо, Николай.

- Удачи, Роман.

Они пошли греться в вагончик, а я побрёл на остановку. Было ясно, что надо отсюда уезжать, но я не знал, куда идти и что делать.

Хотелось вернуться домой, но я понял, что не стоит. Поминки не дадут собраться с мыслями, а решить, что делать надо как можно быстрее. Что бы ни говорили Николай и Пётр, я не собираюсь сидеть сложа руки.

Можно написать ей письмо - я могу это сделать. Это в фильмах и книгах духи - бесплотные. Я же чай заваривал утром. И водку пил с могильщиками.

Только что это даст?

Можно и по-другому...

Я представил, как это будет, и содрогнулся. Нет! Только не так!

Да и не поможет, только хуже будет. Двух мужиков потерять - Настёна не выдержит. И раз уж она его давно и упорно любит, понятно, в какую сторону стрелка отклонится...

Я долго стоял на остановке, пропуская автобусы.

Надо где-то устроиться на несколько дней и как следует всё обдумать. Должен же быть выход...

Дача!

Я так обрадовался, что не сразу сообразил, что обращаются ко мне:

- Ромка!.. Роман!

Водитель старенькой "Вольво" махал мне рукой: мол, иди сюда, дружище.

- Слава, ты меня видишь?!! - я узнал его!

Знакомое до боли двухэтажное здание на старой улице, большинство домов которой - хрущевские пятиэтажки, да бараки, либо давно покинутые жильцами, либо находящиеся в состояние "под снос". Справа от входной двери не менее знакомая вывеска, выполненная еще в советском стиле - по коричневому фону золотые буквы: "Бюро труда и занятости Приволжского района".

Сколько лет прошло? Шесть, кажется?

Как и тогда, к входной двери вела вычищенная дворником дорожка, справа и слева от которой возвышались огромные - в рост человека - аккуратные кучи снега. Я вспомнил, как мы с Ростом выходили на улицу и охлаждали в них горячий чай, опуская в снег железные кружки. А потом шли играть в Doom в четыре руки.

- Подожди в машине, - сказал он, - сменщика выпровожу.

В караульной комнате было жарко и по-своему уютно. Мы сидели друг против друга - я, как и тогда, за столом, Рост на топчане, стоявшем у противоположной стены. В железной кружке, когда-то белой, а теперь потемневшей, остывал чай. Я рассказывал ему свою историю. Про то, как умер, про Настину измену, про похороны, про разговор с могильщиками...

- Эх, Ромка... - вздохнул он. - Как же тебя так угораздило-то?

Я молчал - сказать было нечего.

- Самое дерьмовое - я тебе помочь почти ничем не могу...

Мы потом чай пили, а он рассказывал:

- Я водырь, Ромка, кроме того, что здесь работаю. Когда человек умирает, душа его приходит ко мне. Или к другому водырю, который ближе по географии. Если это праведник, он идёт на поезд. Если явно грешник - в ад, туда ему и дорога. Люди, которые не праведники, но и не грешники - моя основная работа. Таких большинство, - он глотнул чаю и продолжил:

- Это большинство должно переродиться, чтобы в следующей жизни стало понятно, кто они: праведники или грешники. У буддистов это называется реинкарнацией. Если и в следующей жизни непонятно, кто они, тогда всё по-новой.

Он снова отхлебнул чай:

- Мы, водыри, помогаем таким. У них есть право выбора: в кого переродиться. И я даю им этот выбор. Я могу в небольших пределах предсказывать их будущее...

- Значит "средние" люди имеют преимущество?

- Выходит, что так... - сказал он, и добавил: - Правда, не знаю, преимущество ли это. Представь: снова и снова перерождаться.

Я представил. Прожил человек долгую жизнь, не грешную, но и не праведную. Преставился, и по новой. И опять ни то, ни сё. Большинство ведь так и живёт.

Хорошо если каждый раз умираешь в постели, дома, или как я, особо не мучаясь...

- Да уж... - пробормотал я, - Умереть от рака или быть замученным в Освенциме - приятного мало. Ведь рано или поздно это случится, если всё время перерождаться.

- Ну, не так уж всё и страшно, - сказал Ростислав. - Я ведь могу предсказывать судьбу в небольших пределах - забыл? Но предсказания мои не стопроцентно верны, поэтому ты прав. Рано или поздно...

- Слушай, а что с тобой будет, когда умрёшь?

- А ничего не будет, - ответил он. - Я всегда буду.

- Ты бессмертный?!! - я оторопел.

Ростислав кивнул. Я молчал, поражённый, Рост тоже молчал. Ему, похоже было немного неудобно.

- И тебе... не страшно?

- Пока нет, - он пожал плечами. - Лет через триста - посмотрим.

Я был так удивлён, что на время забыл о своём положении.

- И тебя нельзя убить?

- Ну, атомной бомбой, наверно, можно... - он усмехнулся и добавил уже серьёзно: - На самом деле лично меня пока не пробовали убить. По идее, если тело гибнет, дух просто обретает новую плоть. По крайней мере так старые водыри говорят. Те, кого убивали...

То есть у водырей вообще без вариантов? Я содрогнулся!

- Извини, Рост...

- Да ну, Ром. Это ещё очень постараться нужно, - он посмотрел на часы, встал, подошёл к телефону и набрал номер: - Объект семнадцать. Всё в порядке.

Потом положил трубку, подвинул стул, сел напротив и сказал:

- Давай-ка, Ромка, лучше делом займёмся, - и посмотрел на меня пристально, прямо в глаза. - Я сейчас немножко "шаманить" буду. Расслабься и не болтай. Выкини все мысли из головы и постарайся не отводить глаза...

В глазах потемнело, заложило уши. Я смотрел на Ростислава - он медленно растворялся в воздухе, становился прозрачным, и наконец совсем исчез. Вместе с ним исчезли мысли, осталось лишь сознание.

Трудно описать это ощущение. Наверно что-то подобное испытывает камера видеонаблюдения.

Закончилось всё внезапно - я будто проснулся.

- Слава, так это что, Сумрак правда существует? - спросил я.

- Какой сумрак? - не понял Рост.

- Ты "Дозоры" читал?

- Ах, это... - проговорил он. - Ну да, немного похоже, хотя в целом - враньё. Возможно автор - водырь. Или предвестник. Они болтуны ещё те...

- Что ещё за предвестник?

- Потом расскажу, - отмахнулся он. - Лучше вот что скажи: ты всё мне рассказал? Ничего не забыл?

Я опешил:

- В каком смысле?

- Ну, про неё, про тебя... про него...

- Конечно всё... - пробормотал я. - Неужели думаешь, я стал бы скрывать от тебя?...

- Да при чём тут... Может просто забыл. Подумай хорошенько!

Я задумался:

- Мне нечего добавить, Славка. Почему ты вообще решил...

- Ромка, - он перебил, - я видел твоё желание вернуть её любовь. Но было и ещё что-то, чего я не смог разглядеть. Я думаю, ты что-то забыл. Что-то важное.

Я всё ещё пытался вспомнить и, наконец, понял, что не смогу. Кроме Настьки, в этом мире нет ничего, что бы стоило "распыла".

Рост ходил по комнате:

- Вот как мы поступим: я научу тебя проникать в её сны. К сожалению, это единственное, чем я могу помочь.

- Как это?! - у меня челюсть отвалилась.

- Очень просто. Ляжешь спать головой на восток - приснишься ей. Ляжешь головой на запад - увидишь её сон. Топчан как раз удачно расположен.

- Блин, я что, спать могу?!

- А как, ты думаешь, умершие живым снятся? Между прочим, этим очень часто духи пользуются. Те, у кого "несложное" дело.

- Как это?

- Ну, к примеру, мать с сыном хотела поговорить перед смертью, а он из другого города не успел приехать. Такое часто бывает. Приснится она ему, поговорит и на поезд...

Точно! Вот он, выход!

- Ростик! - от волнения голос дрогнул. - Да за сорок ночей я!..

- За две ночи, Ромка... - оборвал он.

- Как - за две ночи?!!

- Сегодня и девятый. Вообще-то и сороковой, но не успеешь. В полночь развеешься.

Это было как удар под дых! Всего две ночи!

- Не кипятись, - Рост заметил моё смятение. - Сделаем так: ляжешь на запад. Часа в четыре я тебя разбужу, и переляжешь на восток.

За окном метёт. Сижу на кухне в одной ночнушке, без света и прямо из банки лопаю солёные помидоры. Как вкусно! Вилкой ловлю очередную помидорину. Не получается. Достаю рукой. С локтя на пол капает рассол, губы щиплет.

Где-то в шкафчике ещё банка маринованных огурцов должна быть. Встаю и иду за огурцами. Откупориваю, достаю огурец, кусаю, и понимаю, что меня сейчас вырвет. Бегу в ванную...

... И обнаруживаю себя в "караулке".

- Ромка? - Рост не спит.

- Ёлки зелёные! - я поднялся, очумелый, сел. - Я был Настей!

- Всё правильно. Ты видел её сон, - Слава включил настольную лампу. - Рассказывай.

- Ей снилось, что она ест маринованные помидоры.

- И всё?

- Ещё огурцы.

- Наверно она проснулась, - сказал Рост, глянув на часы. - Ты спал всего двадцать минут с небольшим. Наверно проснулась... воды попить. Ты ложись, Ромка. До четырёх ещё время есть.

Эта его запинка насчёт "воды попить" меня на мысль и навела...

- Славка, не стоит. Снова оказаться в теле своей жены я не хочу, - я посмотрел в потолок. - Вдруг ей приснится, что она... с этим своим...

- Чёрт, об этом я как-то... - Славка отвернулся к окну: видимо тоже представил. - Давай чайку, а? Заодно расскажу, как ей присниться.

Я стоял в кромешной пустоте и осматривался. Я искал Настин сон.

Понимаю, что дурацкое начало, но именно так всё и было.

Очень похоже на ещё не рождённую Вселенную, как я это себе представляю. Словно ты наблюдатель и знаешь, что вот-вот случится Большой Взрыв, но ни времени, ни пространства ещё нет, и от этого неизвестно, где и когда закончится вечность.

Но вот Вселенная родилась: справа, метрах в тридцати вспыхнул красный абажур, и я пошёл на свет.

Настя сидела на диване, поджав ноги, с учебником "матанализа". Рядом - разбросанные конспекты. На ней была юбка, которая так мешала тогда сосредоточиться. Что ж, самое время мне появиться.

- Привет, Настя, - я подошёл, вытащил стул из пустоты и сел напротив.

- Привет, Ромка. Чего не спишь? - спросила она.

- Не спится... А ты разве экзамен по "матану" не сдала?

- Не сдала, Ром, - она вздохнула. - Но Мубаракзянов нам с Антоном дал ещё один шанс.

Забавно...

- Что ещё за Антон? - нужно было что-то сказать.

- Однокурсник, ты его не знаешь, - отмахнулась Настя. - Кстати, хочешь? - она подняла с пола банку с помидорами и протянула мне: - Попробуй - пальчики оближешь! У мамы они здорово...

- Насть, ты меня любишь?

Она осеклась.

Мы вдруг оказались рядом, на диване, совсем близко, и всё было почти как тогда. Кроме Настиного лица, солёного от слёз.

- Ну как? - когда я проснулся, Рост, как обычно, заваривал чай.

- Он для неё - второй шанс. Это раз. Она его скрывает от меня даже во сне - это два. И ещё. Я ей... не неприятен.

Рост внимательно посмотрел на меня и, кажется, догадался.

- Достань-ка свой прибор, - сказал он.

Я вытащил амперметр:

- До ампера чуть не дотягивает.

- Значит у вас с ней проблема не в этом, - он сделал ударение на последнем слове.

- Знать бы, что она в нём особенного нашла... - я сунул прибор в карман. - Слушай, Славка, а почему духи в одежде?

Рост хмыкнул:

- Потому, Ромка, что человек - это не только то, кто он есть, но и то, как он выглядит.

Интересная мысль...

- Рост, я тут подумал... А не взглянуть ли мне на своего конкурента?

- А вот это хорошая мысль.

Всю следующую неделю я провёл дома, в ожидании подходящего случая. Думал, будет тяжело, и по началу было действительно тяжело: не в силах слышать по ночам слёз матери, две ночи я провёл в подъезде, слушая пьяные разговоры местной молодёжи "и песни под гитару до утра". На третий день я взял себя в руки и остался на ночь.

Родители с утра уходили на работу (я их понимаю - так легче), а Настя наоборот - взяла неделю за свой счёт. Каждый день я проверял амперметр - стрелка медленно подползала к полутора амперам, и по моим наблюдениям, к концу недели должна была остановиться на пределе жалости. По крайней мере, так показывал несложный расчёт.

Он позвонил ей на восьмой день, после обеда. Она долго плакалась о своём горе - даже стрелка качнулась за два ампера! - и мне неудобно за неё стало. Но в итоге всё-таки согласилась встретиться. Судя по разговору, он не настаивал - просто нашёл нужные слова.

Они встретились в кафе на Чкаловском. Я присел через столик и приготовился слушать.

- Как ты? - спросил он.

- Дерьмово, - отвечала Настя. - Знаешь, что самое ужасное?

Он кивнул: что, мол?

- Я рада, что он умер.

Я остолбенел! Но ведь амперметр больше двух показывал!

- Когда шла сюда, поняла, насколько стало легче. Он мне совсем не подходил. Он светлый был. Работать - до изнеможения, любить - до гроба, плохие - хорошие, белое - чёрное. А я - серая. Понимаешь?

Он молчал. Наверно понимал.

- Я рада, что он умер, - повторила она. - Я свободна...

Я приплёлся к Росту без пятнадцати двенадцать, по щиколотки в снегу. На улице беспощадно мело.

- Славка, а почему мне нельзя... по-новой? - спросил я прямо с порога.

- Видишь ли, Ромка... - проговорил Рост, закрывая на засов входную дверь. - Ты - праведник.

Вот тебе раз!

- А потому тебе либо на небо, - продолжал он, - либо...

- Не понимаю: почему таких, как я - в "распыл"?

- Пути Господни... - ты же понимаешь, - Ответил Слава. - Я не знаю. Я - всего лишь раб божий, как и ты. Думаю, Он таким образом проверяет, осознанно ли ты выбрал праведный путь или по слабоволию. Если сумел перед смертью все дела завершить, значит ты сам вершил свою судьбу и праведником осознанно стал. Если нет - значит плыл по течению и не грешил только лишь из страха. Это как верный супруг. Один не изменяет, потому что любит, а другой - потому что боится.

- Рост, ты сам-то в это веришь? - сказать честно, меня эта мысль задела. - Что же, по-твоему, я хотел вернуть любовь по слабоволию?

- Ромка, это всего лишь предположение, - мягко сказал он. - Я правда не знаю.

Выходит, даже праведники не могут знать наверняка, что попадут на небо.

- Славка, а что там, на небе?

- Кто его знает, Ромка, - Рост вздохнул. - Оттуда не возвращаются... Так что произошло? - спросил он.

Я принялся рассказывать...

Мы долго пили чай. Уходить не хотелось, но и оставаться больше не было смысла. Я стал прощаться.

- Ромка, я понимаю, что ты уже решил и уговаривать тебя ещё подождать бесполезно... В общем, слушай внимательно. В 22:37 от северной платформы, с вокзала, отправляется электричка. Станция "Семьсот семьдесят седьмой километр", скорее даже полустанок. Да ты знаешь. Без четверти двенадцать на этот полустанок прибывает поезд. Ты не найдёшь его в расписании, но ни за что не ошибёшься.

Он замолчал.

- Я не могу тебе помочь с поездом. Я не могу даже что-то посоветовать. Просто не имею права. Могу только удачи пожелать

- Спасибо, Славка. - Я потоптался, застёгивая куртку. - Ну... прощай, наверно.

- Прощай, Роман- контролёр-охранник! Прощай напарник и друг! - он вдруг сгрёб меня в объятья, прошептал: - Удачи!

Я сидел в привокзальном кафе "24 часа" за столиком у окна, в углу и ждал электричку. Кроме продавца-бармена и пары местных завсегдатаев потрепанного вида не было никого.

Батарея под подоконником грела так, что меня разморило. В уютной полудрёме, без единой мысли в голове, я смотрел, как улицу засыпает снег. Кажется, просидел бы так вечность. Думать о произошедшем, как и о предстоящем, я перестал ещё по дороге сюда. Было абсолютно всё равно. Хотелось либо оставить всё как есть, либо чтобы наконец-то всё закончилось.

- Позволите присесть? - спросил старичок, как две капли воды похожий на профессора, преподававшего мне высшую математику. Одет он был в темно-серое пальто, черные ботинки и отутюженные брюки. На голове - меховая шапка, на шее - мохеровый шарф.

- Присаживайтесь, - вяло отозвался я.

- Тысяча девятьсот... дай бог памяти... - вдруг сказал он, - Группа сорок два - десять. Роман. Фамилию, уж извините, не помню. Первый семестр вы завалили, а летом сдали на отлично. Я ещё удивлялся - как сильно вы за полгода изменились.

Точно, это он!

- Владимир Семенович, и вы тоже... Ч-черт!

Мне было искренне жаль, что Норенков - лучший математик в городе, если не в стране, умер.

- Присаживайтесь, пожалуйста! - я вскочил слишком резко, толкнув стул. Мужики, пившие водку в другом конце зала, обернулись на звук отодвигаемого стула. Они переглянулись... и продолжили свое занятие.

- Ничего-ничего, Роман. А вы, значит, тоже на поезд?

- Вроде того... - ответил я неопределенно.

- Вот и мне пора. - Он вздохнул. - Роман, не хотите по рюмочке? На дорожку, так сказать.

- Можно, но...

Вместо ответа он обошел барную стойку, продавщица к тому времени ушла куда-то к себе, придирчиво выбрал бутылку на витрине и коснулся ее указательным пальцем, словно фокусник, и справа от бутылки, на полочке появилась точно такая же. Он подхватил ее, достал из-под стойки пару стаканов и вернулся к столику.

- Со мной это случилось в ноябре, - рассказывал Норенков. Он только что выслушал мою историю. - Третий инфаркт... - он пригубил коньяк, - Как всегда - совершенно некстати. Нужно было закончить работу, и мне сказали... ну, Вы знаете кто,... что я могу остаться ещё на сорок дней. Я пришёл в университет и... Невероятно! Оказывается, у нас работает столько умерших!.. Но самое удивительное - ректор в курсе! Я не поверил, когда узнал! Помните, в нашем учебном здании есть подвальный этаж? Так вот весь этот этаж занимают умершие! "Мёртвая кафедра", так сказать. И, надо сказать, приличная кафедра! Но есть два но.

Он сделал глоток коньяку.

- Большая текучка - сорок дней, сами понимаете, и... - он вздохнул, - многие не успевают. Я однажды видел, как человек - простите, язык не поворачивается сказать дух - развеялся. Страшное зрелище, я вам скажу, жуткое. Он до последнего надеялся успеть, даже когда до отправления поезда оставалось всего две минуты. Он плакал, молил господа о спасении, а в полночь просто растаял.

Он замолчал. Я представил и содрогнулся!

- Роман, поедемте вместе, - предложил Норенков. - Вдвоем, так сказать, веселее.

- Конечно, Владимир Семёнович.

- Вот и хорошо! Давайте еще по одной, Рома. На посошок, так сказать...

Электричку бросало на поворотах, Норенков дремал, а я всё думал о Настёне. Я же почти поверил, что смогу её вернуть после того сна. А потом вдруг как-то резко... Будто рубильник выключили.

Всё-таки надо было убить его. Какая мне теперь разница? Распыл или пекло - хрен редьки не слаще.

Проснулся Норенков, похлопал себя по карманам:

- На месте билет, слава Богу.

- Какой билет? - не понял я.

- Как какой? - он удивился. - На поезд. А у ваз разве нет?!

- Э-э... есть...

- Вы только никому не показывайте, кроме проводника! А то были случаи! Наркоманы или ещё какая шпана... Подходят: дай, мол, посмотреть. Особенно к старикам - они доверчивее. А потом хватают и бежать!

- И что?

- И всё! В распыл!

- Кого в распыл?!

- Безбилетника, молодой человек!

Вот тебе на!

- Так на поезд же по паспорту...

- Это на обычный поезд по паспорту! Какие у привидений паспорта?

Действительно...

Норенков снова задремал, а я всё думал. Я гнал подлые мысли, но получалось всё труднее. Встал, прошёл по пустому вагону. Спит Норенков и, похоже, крепко. Билет у него в левом внутреннем кармане пиджака, судя по всему.

Я тянул до последнего. Страшно решиться на такой поступок, когда с детства знаешь, что красть - отвратительно.

Электричка уже замедляла ход. Я бежал через вагоны и гнал мысли о Норенкове, который проснётся, ни о чём не подозревая, дождётся поезда, и в самый последний момент выяснится, что билет у него украли. А может быть, проснувшись, он первым делом проверит билет. И будет метаться в тщетных поисках воришки, будет убеждать непреклонного проводника, что у него украли билет, а потом, когда поезд тронется, будет до последнего надеяться на чудо...

Я остановился.

Когда мы учились на втором курсе, у него трагически погиб внук. Я узнал об этом гораздо позже, уже после выпуска. И ещё удивился тому, что ни разу не заметил и следа трагедии. Он, как ни в чём не бывало, читал лекции, рассказывая по ходу дела байки...

Я слышал, что старик винит себя. Он отругал его за какую-то ерунду и ушёл на лекцию. А четырнадцатилетний подросток выбросился из окна девятого этажа.

Интересно, правду говорят, что самоубийцы попадают в ад? Или Норенков встретился бы с внуком в раю?

Я вернулся в наш вагон. Норенков проснулся ни о чём не подозревая.

- Владимир Семёнович, вас пытались обокрасть, - я протянул ему билет.

Он проверил карманы и только тогда осознал:

- Спасибо, Рома! Спасибо! Огромное спасибо! Вы поймали воришку?

- Поймал, - я принялся врать. - Я тоже задремал, и проснулся как раз, когда какой-то наркоман вытащил у вас билет и побежал. Я догнал его и отнял...

- Рома, вы... Я не знаю, как вас отблагодарить!

- Вы уже отблагодарили, Владимир Семёнович, - вздохнул я. - Благодаря вам меня тогда не отчислили.

Пришлось наврать Норенкову, что сегодня я на станции с чисто ознакомительной целью.

Мы стояли на перроне и ждали. Метель, свет фонарей, мёртвые толпятся, а за спиной сосновый лес. Однажды зимой мы ночевали в этом лесу, в пяти километрах, у озера. На закате пробурили лунки и наловили окуней. Потом ночь, костёр, уха и гитара... Мы и думать не могли, что в это время с ближайшей станции отходит поезд мёртвых.

С неба вдруг упала звезда, но не погасла. У горизонта она замедлилась и стала приближаться. Огонёк рос и превратился в фонарь локомотива. Небесный поезд прибывал на станцию.

Поезд тянул паровоз. Весь чёрный, он будто светился изнутри. Как если замотать настольную лампу чёрной тряпкой. Света нет, но ты точно знаешь, что лампа горит. Вагоны - под стать паровозу - словно из антрацита отлиты.

Локомотив прошёл мимо, обдав нас паром. Норенков засуетился - его вагон проехал, и мы побежали догонять.

Как обычно, у вагона стоял проводник. Норенков показал билет, проводник кивнул.

- Ну, до встречи, Рома, - сказал Норенков.

- До встречи, Владимир Семёнович, - сказал я неискренне.

Поезд тронулся, набрал ход и скоро скрылся за поворотом. Потом над лесом вспыхнула звезда, поднялась и погасла.

Обратная электричка подошла утром. Я возвращаюсь домой. Глупо было красть билет. Одна из заповедей - не укради. По украденному билету доехал бы я прямёхонько в ад. Уж лучше последние дни проведу с родителями, с Настей наконец. Может статься, и развеяться не так уж страшно. Я ведь тоже раньше думал, что когда умру, то просто перестану существовать, а оказалось, что загробная жизнь существует. Вдруг и развеяние - ещё не конец?

Я решил, что не буду больше переживать о неизбежном. В конце концов, в бесконечной череде перерождений рано или поздно это всё равно случится.

Следующие две недели я просто жил (если это можно назвать жизнью) и радовался каждому прожитому дню. Дни и вечера я проводил дома, а когда все ложились спать, уходил и ночи напролёт "гулял". Забавно - умерев, я принялся "прожигать жизнь". Я обошёл, кажется, все кинотеатры, бары и ночные клубы в округе. Я научился проделывать фокус Норенкова с напитками и едой, и источников впечатлений прибавилось. А ещё было мимолётное знакомство с молоденькой девочкой, которая перерезала вены из-за какой-то ерунды.

Ещё я просто гулял. Помногу. Даже сделал то, что при жизни так и не успел - слетал в зимний Питер. Благо - авиабилеты мёртвым не нужны.

Когда оставалось пять дней, - это был понедельник, - снова стало страшно. В пятницу, в полночь меня не станет.

Я искал способ отвлечься, и вдруг пришла мысль записать этот рассказ. На работу ушло четыре дня, и вот передо мной стопка исписанных листов. Живые не смогут прочесть мою историю, ведь написана она на бумаге из потустороннего мира и потусторонним же карандашом, но я собираюсь отнести рассказ Ростиславу. Возможно его даже напечатают в каком-нибудь фантастическом альманахе.

Сегодня пятница, шестой час вечера, и если я правильно рассчитал, Рост заступает на дежурство именно сегодня, в шесть. Хочется ещё столько всего сказать, но уже пора выходить...

***

Сегодня сорок дней.

На улице было темно и холодно. Фонари почему-то не горели. Настя вышла проводить друзей, приходивших помянуть Рому. Она ещё постояла немного и уже собиралась идти домой...

Из-за угла вывернула пьяная компания. Смех, огоньки сигарет, мат через слово. Их было пятеро. Они заметили одинокую девушку и свернули к подъезду.

Настя сразу почувствовала, что сейчас что-то будет... Она бросилась к двери. Зазвенели ключи... Этот от работы... Этот от родителей... Проклятый домофон!

- Эй, красавица! - кто-то взял её за талию. Настя вздрогнула, обернулась. Бритый наголо, в вязаной шапке, едва прикрывавшей затылок дыхнул перегаром прямо в лицо. - Айда с нами, развлечёмся.

- Отвали! - она оттолкнула бритого.

- Слышь, тётя, а чё так грубо?!

- Пошёл ты, дерьмо! - Настя врезала бритому коленом в пах. - Сказала же - отвали!

В этот момент ей надо было бежать, звать на помощь...

- Ах ты, курва!

В глазах вспыхнуло, и левая часть лица онемела. Её живо скрутили, заткнули рот и слегка избили.

- Тащим суку в подъезд, - простонал бритый, уже почти оклемавшийся. Он подобрал с пола связку ключей, которую Настя выронила, и, не спеша подобрав нужную "таблетку" от домофона, открыл дверь.

Её, обмякшую, слабо постанывающую, втащили на площадку между вторым и третьим этажами и уложили на соседский ящик с картошкой.

- Бля, болит ещё... - Бритый стоял со спущенными штанами и рассматривал. - Вот с-сука! - и ударил Настю. - Бармаль, братан, давай первый. Переверни на живот. Пацаны держите её...

Насте так и не суждено было стать последней женщиной Бармалея.

Лопнули стёкла, и Кислый, сидевший на низком подоконнике, исчез в темноте. Фара и Хандей, державшие Настю, вдруг очутились на втором этаже и как в кино, медленно и одновременно, сползали по стене, оставляя два широких кровавых следа. Им повезло. Хандей придёт в себя в больнице к утру, а Фара ещё неделю пролежит в коме.

Бритому повезло меньше. Вдруг что-то внутри сжало сердце, и оно остановилось. Когда останавливается сердце, человек испытывает смертельный страх. Но это ничто по сравнению с тем, что случилось потом. Воздух задрожал и начал сгущаться. Полутьма обретала плоть, и через секунду напротив бритого стоял человек. Его правая рука, прямо через ткань спортивной куртки, сквозь живую плоть, сжимала сердце, не давая ему биться. В этот момент бритый позавидовал мёртвым и без чувств осел на пол. Он умрёт растением в больнице для душевно больных, через много лет.

Бармалей пострадал меньше всех. С криком ужаса он пулей выскочил из подъезда, и теперь всю оставшуюся жизнь, добела поседевший, тихий, будет обходить женщин стороной.

- Ромка?!! - Настя пришла в себя. Было видно, что она тоже на грани.

- Тихо, Маша. Я Дубровский! - сказал Ромка.

- Но как?!! КАК?!!!...

- Пойдём отсюда. По дороге расскажу. Сегодня у своих родителей ночуешь.

Они сидели рядом, на ступеньках, под дверью.

- Прости меня...

- Теперь-то уж что...

- Вот именно. Что теперь? Что с тобой будет?

- Развеюсь в полночь.

- Ром...

- Что?

- Покажи мне тот прибор.

- Зачем?

- Ну покажи...

Ромка достал амперметр, отдал жене.

- Стрелка на двойке.

- Ну да.

- Так значит... Значит, ты остался... Ромка, ты остался, чтобы спасти меня и нашего ребёнка! Я беременна! Так было предначертано судьбой!

Ромка устало махнул рукой. Он уже знал про ребёнка. Слышал, как Настя ругалась с любовником, а потом что-то подсчитывала.

- Предначертано, блин... Скажешь тоже. Знаешь, если и так - мне всё равно. Я-то хотел вернуть любовь.

- И ты смог, Ромка, - сказала Настя. Она это точно знала. Но всё-таки в доказательство показала зашкаливающий прибор.

В этот момент появился Ростислав.

- Как ты в подъезд попал? - спросил Ромка.

- А тебя не удивляет, как я вас нашёл? Вот, держи, - он протянул билет и добавил: - Случай твой необычный, Ромка. Я узнал про ту твою историю в электричке и сразу рванул сюда. В общем, у тебя есть выбор: на поезд или переродиться. Решай быстрее - времени мало.

- Если я выберу переродиться, мы с Настей встретимся?

Он как тогда посмотрел на Романа пристально:

- Сомневаюсь, что это случится в следующей реинкарнации.

- Тогда я на поезд, - Ромка посмотрел на жену. - Буду ждать тебя.

- Вряд ли в этой жизни, Ромка. Ты же понимаешь...

- Я буду ждать. Может быть, замолвлю за тебя словечко, - он улыбнулся.

Пора было прощаться. Ростислав ждал на улице.

- До встречи, Настька, - Ромка поцеловал жену.

- До встречи, Ромка, - Настя поцеловала мужа.

Дверь закрылась, заворочался ключ в замке, и стало тихо. Ромка ещё постоял и с лёгким сердцем вышел из подъезда.

- Слава, сколько времени? - спросил Ромка.

- Половина двенадцатого.

- Не успеть...

- Не волнуйся, успеем. Я знаю короткий путь, - он подмигнул.

***

До отправления оставалось меньше минуты. В купе нас было четверо. Кто-то уже стелил постель, а я сидел у окна все еще в куртке и вспоминал Настины тёплые губы.

Наконец поезд тронулся, набирая скорость. За окном проплыла платформа, промелькнул светофор. Поезд проехал небольшой лесок, повернул направо, поднялся по высокой насыпи и оторвался от земли.

До Неба ещё целая ночь, и так хочется (и не хочется!) спать. На столе лежит недописанный рассказ, но я уже знаю конец - он будет счастливым. Мы обязательно встретимся!

***

Вошёл проводник. Ромка спал за столом с карандашом в руке, так и не постелив. Проводник разложил его постель, стянул со спящего куртку, ботинки и, уложив Ромку на кушетку, заметил на столе исписанный лист, на котором в самом низу было:

"СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ: Главный герой засыпает в поезде, и когда приходит в себя, оказывается, что его сбила машина, но не насмерть. Приходит домой, и всё хорошо.

Нужен диалог Привратников."

Проводник прочитал и тихо рассмеялся:

- Ну, хитрец!!! - потом пожал плечами. - А собственно, почему бы и нет?

Оставить комментарий © Copyright Фролов Сергей Валерьевич Размещен: 05/12/2011, изменен: 05/12/2011. 47k. Статистика. Рассказ: Фантастика		Ваша оценка:
Аннотация: Удар слева, по ноге и в бок, в плечо. Вспышка в глазах, всё кувырком. Удар в затылок и яркий свет... Ты умер. В ад или в рай? А если третий вариант - твоя душа развеется навсегда и никогда уже не сможет переродиться? Всего-то надо - вернуть любовь, когда у тебя 40 дней, и ты бесплотный дух.

Фролов Сергей Валерьевич : другие произведения.

Особый Случай