|
|
||
Глава 11.
Едва за Епистимой закрылась дверь, как наваждение исчезло, но Крыська продолжала смотреть на пустую воду остановившимся взглядом, глубоко погружённая в свои мысли. Вернее, это были даже не мысли, а замшелые следы чужих эмоций, щедро украшенных зеркальными осколками воспоминаний, которые тоже принадлежали не ей. Обрывки каких-то картин, которые не были показаны, но, тем не менее, присутствовали или угадывались. Девочку наполняли посторонние шумы, запахи, и даже отдельные призрачные видения, похожие на забытые детские сны. Голова гудела и слегка кружилась.
- Что, насмотрелась? - услышала она где-то за спиной, голос Лукерьи.
Крыська не ответила. Но Лукерья ответа и не ждала, хотела лишь убедиться, что с девочкой всё в порядке.
- Ты молодцом! - ведьма подошла ближе и обняла за плечи. - Это действительно серьёзное испытание. Как себя чувствуешь?
- Нормально, - выдавила девочка, медленно, словно во сне, отвернулась от стола, и пошла к выходу.
Лукерья с лёгкой, немного грустной улыбкой смотрела ей вслед, с удовлетворением отмечая, как с каждым шагом поступь Крыськи становится увереннее и твёрже. Дойдя до арки, ведущей в коридор, девочка остановилась и повернулась к ведьме. Открыла рот, чтобы что-то сказать, но нужные слова не нашлись, не сложились, да так и не слетели с языка. Робко, словно извиняясь, она пожала плечами, скривила губы в неком подобии улыбки, и исчезла.
Женщина покачала головой. Скорее одобрительно. Конечно, в таком состоянии девочке лучше побыть одной, а где это сделать лучше, если не в Тени? Не то, что бы Лукерья переживала за девочку, в том, что та "крепкий орешек", она уже убедилась, но всё же хотелось немного помочь, поддержать, дать опору. Такое, вот, ненужное, стыдное для ведьмы, давно забытое желание.
Лукерья удивлённо хмыкнула, прислушиваясь к своим душевным порывам, и пошла к плите. Но, едва дойдя до кресла-качалки, громко расхохоталась, увидев открывшуюся картину.
На кресле сидел, удивлённо таращась вокруг, заспанный котёнок, не в силах сообразить кто он и где он.
- Эх ты! Тоже мне, подруга называется! Всё проспала! Где же ты теперь свою хозяйку будешь искать?
Милена в ответ растерянно мяукнула и ощетинила усы, кажущиеся неестественно огромными на её симпатичной мордашке. Спрыгнула на пол, покрутилась по комнате и вопросительно уставилась на ведьму.
- Я думаю, ты догадываешься, где её найти, так ведь? А будь ты поопытнее, могла бы и не просыпаться, Крыська сама бы к тебе пришла. Правда она не знает, что пошла к тебе, но от этого ведь ничего не меняется?
Милена еле слышно пискнула, благодарно потёрлась головой о ведьмину ногу, и тоже исчезла.
Крыська не сразу поняла, что попала в Тень. Только, что была у Лукерьи, а теперь вот, в уже полюбившемся ей, чёрно-сером мире. Девочка вздохнула. Оно и к лучшему, сейчас не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать, а уж тем более отвечать на участливые, заботливые вопросы. Хотелось побыть одной, рассортировать у себя в голове то, что она увидела, разложить по полочкам, свыкнуться. Свыкнуться с тем, что её мать оказалось обычной деревенской бабой, причём далеко не в самом лучшем исполнении. Свыкнуться с тем, что отца она так и не узнает, как не знает его и Любка, давно уже, правда, не гадающая, от кого же она понесла. Свыкнуться с тем, что Инсар, которого она знала с самого детства, который всегда ей помогал и оберегал, тоже оказался причастен к её рождению, причём не с самой приглядной стороны.
Шок, в котором она находилась, постепенно растаял, на смену ему пришла грусть, мягкая как стерильная вата, да и пахнущая так же. И было в этой грусти, что-то такое же исцеляющее, такое же правильное, и приносящее облегчение. Когда ещё больно, но знаешь, что с этой минуты, ты пошёл на поправку, что всё закончилось, пережилось, переболелось. И стало одной из историй, которые случились неизвестно с кем, неизвестно когда, толи с тобой, толи вообще, с каким-то другим бедолагой.
Крыська снова подумала о матери. Её она сразу узнала, именно эта женщина явилась ей в виде призрака после шабаша, моля отпустить. Почему Епистима сказала тогда, что это хороший знак? Непонятно. И что значит "отпустить"? Ведь она её не только не держала, но и знать не знала, да и впредь знаться не собирается. Отпустить? Пожалуйста! С этой женщиной, она, Крыська, не желает иметь ничего общего!
Но гнев Крыськи так же быстро исчез, как и появился, возможно на него просто не было сил. Ей даже полетать не хотелось, хотя обычно, в этом удовольствии она себе не отказывала. Девочка просто стояла, безвольно опустив руки и задрав голову вверх, к луне, такой же, как и в обычном мире, только ещё более дурманяще-жёлтой.
И всё-таки не удержалась. Рванула вверх, к этому горящему кошачьему глазу, мимо призрачных стволов деревьев, к реке, к громаде Моста, к свободе! К этим мириадам падающих звёзд, невесомых, призрачных....
Звёзд? Крыська даже остановилась. Какие метеориты могут быть в Тени? Да так много! Девочка в недоумении подставила ладони под маленькие, чуть светящиеся капельки света, сыплющиеся сверху, с вечно тёмного неба. Они опускались на её руки, вспыхивали, и мягко освещали пальцы, но уже изнутри. А на смену им, спешили новые и новые, такие же отчаянно свободные, или невероятно глупые, что, порой одно и тоже.
Так что же это? Неужели... Дождь! Конечно! Именно так в Тени выглядит дождь, как же она сразу не догадалась!
Крыська рассмеялась, от её грусти не осталось и следа. Набирая скорость, она понеслась сквозь снопы золотых искорок, оседающих на коже, придавая ей тёплый, янтарный оттенок, и вскоре вся Крыська, светящимся огненно-медным болидом, неслась по Тени. К Лещихе. К Старому Мосту.
Долетев до Моста, она покинула Тень. Было утро, ещё не решившее, каким именно станет - ясным, или пасмурным. По летней привычке, склонялось скорее к ясному состоянию. Сонная Лещиха была ещё укрыта лёгким покрывалом тумана, которое пытался стянуть лёгкий, прохладный ветерок. Но получалось у него не очень хорошо, река, как разнеженная сном женщина, не спешила расставаться со своим теплом.
Крыська удивилась: всего два дня она не была в лесу, а он так изменился! С первыми дождями, с первой, уже постоянной утренней прохладой, там воцарилась осень. И листья посыпались, словно заспешили куда-то, и воздух наполнился терпким, жухлым ароматом, стойким и волнующим. И найденный гриб, девочку уже не удивил.
Крыська с удовольствием вздохнула полной грудью и пошла к Мосту. Зачем туда шла, она не знала, просто позволила непоседливым ногам делать то, что им заблагорассудится. И они старались, ступали чётко, слаженно, впечатывая в сырую землю пёстрые опавшие листья. Правая - левая, правая - левая. Вот и полянка, на которой она впервые всех увидела. Вот и мраморные плиты моста, отделяющие берег, от тёмных вод Лещихи. Вот и Пафнутич, склонившийся в три погибели, и копошащийся в речной воде.
Девочка подошла поближе, стараясь рассмотреть, чем же он занят, но старик был настолько увлечён, что ничего вокруг не замечал. Пафнутич стоял по колено в воде, чуть выше по течению от Моста, и что-то укладывал в речной воде, одновременно следя за тем, чтобы его пушистый, зелёный хвост не намок.
- Привет! - тихонько произнесла Крыська, стараясь не испугать старика. Но тот и усом не повёл, продолжая заниматься своим делом.
- Пафнутич! Ау! - уже не церемонясь, рявкнула девочка.
Тот на мгновение остановился, замер, словно прислушиваясь, и снова вернулся к прерванному делу. Но потом опять остановился, недоверчиво покрутил головой, что-то бормоча под нос.
- Надожемерещитсявсякаядребеньсутрапораньше, - только смогла разобрать девочка.
Вскоре старик закончил работу, с удовольствием распрямился, и только тут заметил переминающуюся Крыську.
- О! - обрадовался он, - Привет-привет! А я всё гадаю, когда же ко мне эта девчонка придёт? Когда же проведает старика в его берлоге? Уже заждался, совсем.
- А я может, уже приходила, - съехидничала Крыська, - только тебя не дозвалась, всё ходила вокруг, звала, аукала, а ты так и не вышел.
- Да ну?! - испугался дед. - Ээх, это всё моя глухота, будь она не ладна. Ты понимаешь, то нормально слышу, то, словно ваты кто в уши натолкал. Что такое - ума не приложу. А ты когда была-то?
- Да шучу я, - улыбнулась девочка, - я сегодня в первый раз пришла, только, как тебя ни звала, ты так и не обернулся.
- Вот и хорошо, - неожиданно заключил Пафнутич. Правда, Крыська так и не поняла, что же именно хорошо? То, что она его не дозвалась, или то, что только сегодня пришла?
- А я как чувствовал, что ты придёшь, вот, подготовился, думаю, будет, чем гостью накормить.
- А что ты делал, там, в воде? - полюбопытствовала девочка.
- Я же говорю, тебя ждал, мясо отмачивал, чтобы угостить, вдруг, ты голодная?
- Мясо отмачивал? Это как?
- Что как? - не понял дед. - Как обычно отмачивал. Вчера мы с Лероном (при этом старик погладил свой пушистый хвост) кабанчика завалили, вот я его и вымочил. Правда кабанчик так себе, считай, что поросёнок, но тебе хватит, а мне вообще, не много нужно.
- А зачем мясо-то отмачивать? Да ещё в воде? Ну, я понимаю, соус там, какой, или маринад, мы с тёткой иногда так делаем. Но чтобы в реке?
- Фу ты, ну ты! Чтобы мясо можно было готовить, его надо в воде вымочить, смыть с него смерть. Поняла? Только после этого, мясо перестаёт быть трупом и становится едой. Смерть нельзя есть, не пойдёт такая пища на пользу. А что, Епистима, тебя этому не научила?
Крыська отрицательно помотала головой.
- Нет, я мясо всегда в леднике брала. И никогда не видела, чтобы тётка его, вот так вымачивала.
- Ну, именно так и не обязательно, можно и в ведро с водой опустить, да ночь продержать, но в реке лучше, а ещё лучше - в ручье. А то, - тут Пафнутич перешёл на доверительный шёпот, - у меня пару раз, Старик, мясо-то и утянул. Ага! А какой с него спрос? Булькает, только что-то, оправдывается, видимо, а у самого глазки хитрые, сальные....
Крыська рассмеялась. Очень уж нелепой показалась ей нарисованная Пафнутичем картинка. Огромный Старик, флегматичный пятиметровый сом, стоит перед Пафнутичем, и что-то робко бормочет в своё оправдание. А дед, грозит ему зелёным волосатым пальцем, мол, смотри, попадёшься когда-нибудь, узнаешь, где раки зимуют.
- А что же ты своих русалок не заставил мясо стеречь? - спросила девочка.
- Да ну их! Девки, они и есть, девки. Что деревенские, что русалки, что ещё какие.... Всё одно, - Пафнутич, горестно махнул рукой, вынося вердикт. - Им бы всё хихикать, да проказы разные сотворять. Они, небось, сами Старику мясо-то и скормили. С них станется.
Пафнутич опять забрёл в реку, отвязал от ивовой ветки толстую верёвку, к которой был привязан вполне приличных размеров кабанчик.
- Ну, как тебе мой улов? - дед хитро подмигнул Крыське, крякнул, и взвалил тушу на спину. - Так, что, пойдём?
Аромат, расползающийся по избе из ведёрного котелка, стоящего на печи, приятно щекотал ноздри и заставлял желудок нетерпеливо урчать. Крыська, усевшись на лавке, подперев голову руками, наблюдала за стариком, колдующим у печи. Все попытки навязаться ему в помощники, были безаппеляционно отметены, мол, её дело гостячье, сидеть, да слюнки глотать, а не лук резать. Вот она и сидела, наблюдая, как Пафнутич управляется с нехитрой кухонной утварью.
- И что это будет? - полюбопытствовала девочка, кивая на котелок.
- Еда, - буркнул дед, смахивая скупую, луковую слезу.
- Понятно, что еда, это я уже унюхала, а как называется?
- А мне какая разница? Я её продавать не буду, ценник писать нет надобности, стало быть, и о названии печься не стоит. У меня вообще вся еда двух типов: первое и второе. Ну и компот, там, или чай какой.
- И всего-то? - поддела Пафнутича девочка.
- Ну, раньше, конечно по-другому было, когда молодой был. Тогда было так: съедобная - несъедобная. А сейчас видишь как, разнообразие!
- Суровый ты, дед! - хихикнула Крыська.
- А то! Поживёшь с моё, тоже на всякие мелочи размениваться не будешь.
Пафнутич ссыпал порезанный лук в котелок, и полез на полку, за какой-то сухой травой, то ли укропом, то ли чабрецом, то ли ещё чем-то неопределённо-душистым.
- Ещё чуток погоди, сейчас кипнёт, и готово дело.
- Я вот спросить хотела, - Крыська посмотрела на деда, снимающего пробу со своего варева, - ты же вот умер, да? А в тоже время живой, и ешь, и пьёшь, и на охоту ходишь. Это как?
Пафнутич удовлетворённо пошамкал губами, добавил ещё щепотку соли, помешал, и накрыл крышкой.
- А хрен его знает! - через некоторое время, изрёк он.
- То есть?
- Ну, откуда я знаю, как это? Это ты у тётки своей спроси. А вообще, человек, он ведь за свою жизнь, несколько раз умирает. Ты не знала?
- Как так? - не поняла девочка.
- Да вот так. Когда в одночасье всё вокруг меняется, кроме разве что, солнца, да неба над головой, то, что это тебе, как не смерть? Когда вокруг не остаётся ни одного человека, или собаки, которая тебя знает, а вокруг всё сплошь незнакомцы, разве это не смерть? Или просто человек переехал в другой город, женился, родил ребёнка. Это же тоже смерть! Того, прежнего, неженатого, бездетного человека уже нет, и никогда не будет. Пошёл другой отсчёт, началась другая жизнь. Так и живём мы, от одной маленькой смерти, до другой новой жизни.
- А что же случается, когда человека закапывают в землю? Это он тоже просто поменялся, немного подрос, сменил, как улитка свой, ставший немного тесным, домик?
- Конечно! Это он наряду со всем прочим, в этот раз поменял и тело и мир, от которого устал. Или вот ещё. Люди порой говорят: "словно заново народился", слышала, небось? А что это значит? Не "ещё раз родился", а именно "заново"! Вникаешь? А чтобы заново родиться, сперва умереть надобно!
- Ну, ты загнул! То, что ты называешь смертью, это и не смерть вовсе, а перерождение, рост, развитие. А смерть - это итог, окончательный, и неизменный. Это то, что случается навсегда.
- Вот видишь? - старик неожиданно лукаво подмигнул Крыське, - чего же ты говоришь, что я умер? Если мне никакого окончательного итога не выдали? Если я по-прежнему, в своём окружении и обретаюсь? А? Раз я по-прежнему существую, значит, я не умирал, а значит, и не знаю, как это жить после смерти. Не дорос ещё! А то, что я облик свой сменил, так, знаешь, бабы, вон, волосы красят, и ничего, никто их за это в мертвяки не записывает, а даже, наоборот.
- Хитрый, ты, дед. Ну, не хочешь говорить, не надо, я навязываться не люблю.
- Ух, какие мы гордые! - Пафнутич важно надул щёки, передразнивая гостью. - Почему не хочу? Просто не всегда нужно ярлыки навешивать. Это как с моей похлебкой, как она называется, да почему. А какая разница? Наливай полную миску, да ешь, от названия вкус не изменится.
Разговаривая, старик не прекращал хозяйничать, и вскоре на столе появились две большие глиняные миски, наполненные наваристым то ли супом, то ли соусом. Хлеб, сметана, зелень возникли следом.
- Давай, давай, не стесняйся! - Пафнутич пододвинул к девочке полную миску. - Такой едой тебя тётка не накормит, куда ей!
Крыська мысленно улыбнулась дедовой самоуверенности, вспоминая арланский соус, но после нескольких ложек, её ирония улетучилась, вместе с испариной, выступившей на лбу.
- Что, нравится? - поинтересовался Пафнутич, довольно живо орудуя ложкой.
Крыська могла только кивнуть. Похлёбка была вкусной, горячей и очень острой. Отчего острой, девочка так и не поняла, вроде старик при ней готовил, а она ничего особенного не заметила.
- Это у меня соль такая, - словно прочитав её мысли, пояснил Пафнутич, - со специями смешанная. Для каждого блюда - свой состав. Вкусно?
Крыська опять кивнула. Было действительно очень вкусно, специи только раскрывали аромат свежайшего мяса, нисколько не навязывались, а скромно стояли в стороне, мол, мы что, наше дело маленькое. А то, что во рту всё горело, девочке очень скоро стало нравиться, особенно нравилось тушить этот "пожар" нежным, сладковатым жиром, откусывая его прямо с большого куска мяса.
- А ты дед, жульничаешь! - наконец выговорила девочка, сыто отвалившись от миски.
- С чего вдруг? - не понял Пафнутич.
- А с того! То, говоришь, что у тебя еда только двух типов бывает, а то оказывается, что для каждого блюда, своя перечная смесь имеется. Как прикажешь понимать?
- Ишь ты какая, ушлая! - рассмеялся дед. - Всё-то она замечает, у Епистимы, что ль, научилась, или от природы такая?
Крыська тоже улыбнулась. Пафнутич ей нравился, нравилось сидеть у него в избе, пахнущей, почему-то яблоками и рыбой, нравилось слушать его речь, нравилось задумываться над его недоговорками и недосказками.
- Ты ешь, давай, а не разговоры разговаривай. В твоём возрасте надо вес набирать, а то с тобой никаких чудес не случится.
- Каких чудес, дед? - не поняла Крыська.
- Каких, каких... Известное дело каких, бабьих. Тебе скоро в девку превращаться, а ты вон, худая совсем. Так, что давай миску, сейчас второе будет.
- Какое второе? Я сейчас лопну! - вытаращила глаза девочка.
- Не лопнешь, - усмехнулся Пафнутич, - я тебя своим вином угощу, от него вся еда сразу в силу превращается, а в нужных местах, тело округлость обретает. Соображаешь? - крепкими, корявыми пальцами, дед нарисовал в воздухе замысловатую загогулину, показывающую этот самый прирост. - Можешь есть, сколько хочешь, а живот от этого, болеть не будет.
- Ух, ты! Я и не надеялась, что ты при первой встрече, меня своим знаменитым вином потчевать будешь.
- Тьфу, ты! - старик в сердцах даже хлопнул кухонным полотенцем по столу. - Это кто же тебе всё растрезвонил? Епистима, или Лукерья? Нет, ну надо же! Вот и скажи, после этого, чем ведьма, от обычной деревенской бабы отличается? Только две встретились, сразу пошли языками чесать!
Крыська, хихикая, наблюдала, как Пафнутич кипятится. Ей было немного неловко, что она невольно выдала Лукерью, но, что сделано, то сделано. Не пропускать же из-за этого, такой спектакль.
Дед, тем временем, продолжал свой монолог, не забывая при этом убрать со стола посуду, принести из кладовки копчёный окорок, щедро натёртый красным перцем, порезать его, поставить на стол густой, тёмно-красный соус, помыть ещё зелени, (Крыська только сейчас заметила, что старую, в обилии лежавшую на столе, они уже съели), поставить два, совершенно неожиданно смотрящихся в бревёнчатой избе, хрустальных бокала, на высокой ножке.
Наконец Пафнутич выдохся, и уселся за стол, ставя на середину пыльную бутыль, зелёного стекла. Откупорил, аккуратно разлил по бокалам, посмотрел свой на свет. Крыська тоже подняла свой бокал на уровень глаз и взглянула на окно, освещённое ярким полуденным солнцем.
Вино было красным, точнее рубиновым. Солнце, преломляясь в хрустальных гранях по какому-то неведомому закону, иногда вспыхивало внутри густой жидкости, маленькой падающей звездой. А порой, по совсем неизвестной причине, Крыська могла видеть, как внутри вина, возникали невесомые струи, то белого, то синеватого цвета, как будто невидимый курильщик, растворившийся в вине, выпускал замысловатые кольца дыма.
- Неет, ты сначала отхлебни, а уж потом на свет любуйся.
Крыська послушно пригубила вино, оказавшееся приятно прохладным, с той глубинной прохладой, какая бывает у колодезной воды, и снова, скорее машинально, взглянула на свет.
Окна, которое минуту назад, послушно просвечивало сквозь бокал, не стало, не стало и части стены, в которую оно было вставлено. Вместо него, прямо от обеденного стола, начиналась не широкая ухоженная дорожка, ведущая, как рассмотрела Крыська, прямо к реке. Девочка всем своим существом потянулась к этой дорожке, ступила на неё и пошла, чувствуя, как босые ноги чуть увязают в крупном жёлтом песке. И в то же время, она осознавала, что по-прежнему сидит за столом, рядом с притихшим Пафнутичем. Но тропинка манила, притягивала, непослушные девочкины ноги самовольно топтались, переступали, оставляя на песке нетерпеливые следы.
- Постой! - осипший голос Пафнутича вернул её к реальности. - Как тебя повело-то, в прямом смысле слова! Ишь, какая! Молодая, да видать из ранних. Я гляжу, тебе только дай волю... Я такого, за всю свою жисть не видал, а ты... А ты, вообще, кто, девочка?
(C) Фролов Вячеслав Владимирович ноябрь 2006 г.
|