Феликсов Александр Иванович : другие произведения.

Оригинальное

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    художественный анализ

Перцепции дилетанта:

Рецензии на прочитанные художественные произведения

  
   Бавальский, Д. "Новельма (курс психотерапии для женщины с компьютером)" //Новый мир. - 2004. - N5.
   "Она... уже забыла, кем является и, кто она есть на самом деле, что для женщины кажется губительным, хотя и встречается в современных условиях сплошь и рядом".
  
   Сначала вызывало удивление - как в серьезный литературный журнал попало нечто выморочное, напоминающее стилем комиксы, а персонажи - последнее достижение робототехники, и лишь редкие, набранные курсивом цитаты - как манок перед унифицированным образованием - читателем. Но удивительно, по мере развития текст начинает теплеть, как промерзшая дача от затопленной печи, пробираясь по следам "Евгения Онегина" и др. (не позволяет уточнить образование).
   Китайские ученые на глубине более 3 км обнаружили формы жизни, не связанные с органикой, по-моему, что бы ее увидеть - не надо бурить землю.

Бортышев, Д. "Свинобург"

   Когда великий поэт писала "из какого сора...", то, наверняка, не предполагала, как буквально выполнится предсказание. Теперь предметы искусства "создаются" из экскриментов слонов, а произведения литературы из бытового мата, где словами паразитами стала нормативная лексика. Но дух творчества веет, где хочет и если у человека талант, то, даже формируясь в бедной языковой среде, может написать нечто.
   Автор, как будто в детстве набивал саше, консервировал их подобно парфюмеру Зюскинда и перебирая запахи, даже используя стиль двух известных французов, создает самобытное русское произведение, а значит представляющее мультикультурный интерес.
   Композицией, - ускоренный ритм романа в описании событий некоторой исторической удаленности, и детское восприятие времени, - автор добивается органичного единства текста, а редуцированная лексика не становится препятствием определению романа, как глубоко психологического.
   В какой-то миг возникло чувство стыда, что пытаешься копаться в исповеди, откровении; происходит невольное отождествление себя с героем романа - начинает физически трясти как в лихорадке и готов потерять сознание.
   Как найти себя в полном хаосе внутреннего и внешнего мира, где отказывает даже чувство самосохранения, а путь указывает лишь болезненные пинки, смягченные коконом из любви близких? Как совместить желание с суровыми условиями мира, которые еще не сформулировал? Все это напоминает холодную и горячую формовку.
  

Доронина, М. "Реликт индустриальной эры"

   "Что бы не писали post советские авторы мистического - все получается "Мастер и Маргарита".
   Анекдот
   Слышал гипотезу, что М. Цветаева ушла из жизни по причине наступления технической эры. Чтобы избежать подобной травмы надо причину высмеять.
   Роман можно принять и, как прогноз политический. Золотой миллиард будет поделен на 2 партии - впустившие в духовную сферу технический прогресс - либо его остановившим, за порогом внутренней жизни.
  

Королев, А. "Быть Босхом".

   Критики оценили сие произведение в 10 баллов. Это оценка не столько текста, сколько подспудно человеческих качеств автора не по лжи жившего, хотя и стилистические достоинства очевидны.
   Философ, живущий согласно своему учению, писатель, получивший творческий импульс в экстремальных условиях, вызывают доверие адептов - интерес читателей. К экстремальным условиям можно отнести круги советского ада: ясли, садик, школу, пионерлагерь, армию, дисбат, тюрьму и больницу как чистилище. Советский краткий миг счастья - это избежание этих котлов, либо чудесное их преодоление. Достоверный показ - "своеобразия" института дисбата, в контексте мировой культуры, создает эффект контраста, а футуристические прогнозы выглядят вполне реальными (уже сейчас чувствуешь себя инопланетянином среди современной молодежи).
  

Левитан, М. "Брат и благодетель"

   У людей переживших "фарс" нынешней революции и прочитавших достаточное количество литературы революциях начала ХХ века, впитавших предания внутрисемейные, появляется внутренний камертон достоверности содержания очередного романа. Конечно, это ощущение носит скорее интуитивный характер и корректируется лишь чувством реальности читателя.
   Вышеизложенное подсказывает, что автор справедливо резко не делит персонажей на злодеев и агнцев. Люди просто несут тяжесть своих ежедневных забот, а "зломышление" некоторых определяется лишь встроенностью в пирамиду государства и неспособностью противостоять идеологии.
  

Липскеров, Д. О "Пальцах для Королайн"

   Художник, не способный удивлять и вызывать интерес к реальной жизни, искусственно стимулирующий интерес читателей сюрреалистической приправой, не может быть оценен из 10 баллов по 10 бальной системе, в лучшем случае - на 8 баллов.
   Композиция романа, ассоциируется с палубной авиацией: короткий быстрый разбег в аномальной, но хотя бы реальной среде и резкий отрыв от правдоподобия. А преодоление звукового барьера - это кумулятивный, эмоциональный удар, облегчающий экзистенциональную дорогу читателю - пусть даже этот эффект кратковременен.
  

Стогоff, И. "mASIAfucker"

   Писать путе - Чужого детства впечатлений
   водители - Стремиться лес густой пройти. -
   это стаби - И за окном уже пустыня -
   льный заработок. - залысина земная -
   Засело в памяти. - конец безумного пути.
   Никогда не мог уловить связь между эпиграфом и основным текстом, - а сам добавляю туману.
   Не верю в искренность минимализма русского католика, хотя дуга эмоций иногда загоралась. "Я не православный маджахед, наоборот, ожидал изысканной прозы, носящего в себе такой парадокс".
   Как не схожи "Биг-бит" и "mASIAfucker" ставить их рядом на полку я бы поостерегся - возможен конфликт поколений (отцов и детей), конфликт между детализацией post-классического романа и рационализмом минимализма. В одном - путь на Запад, в другом - на Восток и, как известно, им никогда не сойтись.
   Инфантильный автороцентризм, предполагающий только за собой некую норму и объем, остальные - фигуры из картона, выделяющие в топке времени лишь облачко смрада (удивительно только, как в эти плоские фигуры вмещается столько алкоголя). Остается не проясненным "плоская" или "пышнотелая", в смысле объемная, супруга автора...
  
  
  

Фаликов, Н. "Полоса отчуждения"

   Попытка художественного поиска или прокладки евразийского следа в душе русского, после десятилетий укладываемой гати интернационализма.
  

Шаманский, Д. "Тело": Рассказ

   Шаманский (не случайно) - как будто владеет коллекцией запахов, воскрешающих память и мастерством иглоукалывателя, по желанию вызывающий рефлексы.
  

Шпаков, В. "Сны Апорья": Роман

   Раньше, описывая сны и жизнь во сне, выбирали декорации Петербурга, теперь информационные технологии заставляют писателя для убедительности искать "медвежьи углы". Апорье можно считать одним из них, одной из последних опор российской самобытности. Существует ли она или это чисто писательский продукт читателю не так важно, главное, что все еще появляются своеобычные, интересные произведения.
   ИСС (измененному состоянию сознания) не могут в Апорье сопротивляться даже государственные и общественные институты: милиция, церковь, краеведение, мафия. Психолог, радующийся представившейся широкой практике "тонет" в потоке мутного подсознания пациентов. Психоаналитические методы следователя ни к чему не приводят. (Известно, что лучший результат у психоаналитиков замена одного психоза другим). Лишь похмелье и болезнь выводят из ИСС.
   Обычно в тексте фикшн, фикшн-содержание к финалу нарастает лавинообразно, поглащает чувство меры автора; это императив композиционный, и, важно, как из этого выйти. Здесь В. Шпаков использует фантазию - "люди - рабы". (Это очень оригинальный ход!)
   F.

? Ант: Повесть // Нева. - 2004. - N2.

   "...но что об этом писать, кто не знает, тот не поймет, кто знает, тому достаточно намека".
   "Он же впечатан в нас язык, засел в матрице, не способ общения вовсе, а воздух жизни..."
   Заметки хромых в назидании легкоходящим.
   В произведении филологическое исследование и предмет этого исследования (может элементы этого есть в каждом глубоком, оригинальном произведении, - но здесь это акцентировано).
   В названии как будто соединены и ад и танатос; хотя повести о жизни не худшей, наполненной, т.е. осмысленной, а в осмысленности всегда присутствует сомнение - переходящее в данном случае в бунт против Великого Замысла.
   P.S. Вещь эмоционально взрывная.
  

Зарубежная литература

Августин, Э. "Хорошие деньги"

   Ч.1.
   В ряду романов, на чьих страницах герой - обаятельный жулик, пополнение. Пусть это не первый ряд, но уж точно не галерка; главное же для нас, обнаруживается общая морфология с "нашим всем" советской поры (что не умоляет высочайших достоинств), моего героя "Золотого теленка" и "12 стульев".
   Стилистика стеба, как у Ильфа и Петрова и, (предварительное определение) - melancholy юмор - у Э. Августина не стали препятствием глубоких смыслов; Файнгольд представляется почти жрецом тайного знания, способен долго и вдохновенно рассуждать на любые темы, правда, без того напора Остапа Бендера (укатали сивку крутые горки). И даже деньги были нужны обоим персонажам скорее из "принципа", как инструмент обретения свободы, а для Фенгольда, в некоторой степени, добыча денег была уступкой эскапизму, способу оградить себя от навязчивой действительности.
   Ч.2.
   "Хорошие деньги" вполне могли стать 3 частью повествований об Остапе Бендере, надо только написать преамбулу о том, что ему удалось перейти румынскую границу, и реминисценции, да что реминисценции, почти цитаты тому подтверждение!
   Загадочные анонимные письма - кто не вспомнит при этом: "Грузите апельсины бочках". Граф Монте Кристо".
   Когда уличная общественность преследует А. Фейнгольда, слова: "Почему вы целый день играете на пианино, если не умеете это делать?...Да еще стараетесь играть как можно бездарнее", действуют так же, как на шахматную общественность совет: "Ради Бога не играйте в шахматы, ведь вы просто не умеете играть в шахматы".
   Разочарование во фразе: "И все это теперь не имело никакой цены" владело персонажами и перед клубом "Железнодорожник".
   А госпожа Штумпе! - да это просто про нее "знойная женщина, - мечта поэта. Такие субтропики встретишь лишь в провинции".
  
  

С. Баши "Пес Одиссея"

   Пышный, до приторности язык, перенасыщенный тропами: даже медленное чтение стирает образный ряд, но это уже европаизированная проза, сохранившая синкретное начало сутр, в которых поэзия и проза еще не разделились, вкусив запретного плода; ретардация сплетена с репликами персонажей до гомогенного состояния, как в тексте романа; эвкалипты дают тень и служат источником зноя, процеживая солнечный свет.
   Стиль романа оказался органичным mein strim-y французской литературы и не определяющим этого - влияние арабского этнокультурного фактора.
   В трагизме, коммунизм - царство Танатоса, С. Баши заменяет "коммунизм" на "исламизм". Выходом из состояния загнивания общества, воспитанием лишь Эмин и становится, только провоцируя брожение и дестабилизацию. Необходимо, как говорил чеховский герой, открывать университеты для народа, а не приходские школы, клиники, а не земские медпункты.
   У Джойса в топографии Дублина разворачивается жизнь "со всеми почесываниями". У С. Баши над Циртой - покров смерти, который можно преодолеть только "гормональным сбоем", а сам город - болезнь отложение солей или атеросклеротические отложения.
   Желание автора воздействовать на рефлексию чувственных европейцев, вызвать эмпатию, скорее приведет к рефлекторной ксенофобии.
  

Бегбедер, Ф. "Романтический эгоист"

"Давайте делать паузы"

   А. Макаревич
   Аннотация: "За стеклом Бомонд".
   ...Доверчиво принимаем, что это роман - интроспекция, и, поэтому обращаться будем непосредственно к Ф. Бегбедеру через голову, псевдоним персонажа Оскара Дюфрена, ведь последний не дееспособен, или, наоборот, к О.Д., помня, что в миру он Ф.Б.
   Первая перцепция: у нас такой тоже есть по фамилии Стогоff.
   Роман актуальный, т.е. действительность переведена в буквенные знаки в кратчайший период времени с сохранением микроэлементов, витаминов и запахов.
   Актуальный текст всегда стремится к вечной молодости, и превратиться в классику, иначе говоря, постареть не седея. Текст любезно разбит на цитаты - выберешь без затруднений, куда там Салтыкову-Щедрину. При достаточном тираже + реклама, чем черт не шутит? - поставят в школьную программу.
   Сложно писать о романе с размытой фабулой, в преимущественно афористичной форме, ведь афоризмы, продукт остроумия, связанный с темным подсознанием (это скорее к психоаналитику). К тому же, Ф.Б. сам, то ли не доверяя критикам, то ли намеренно усложняя им жизнь, сам определил стиль, жанр и даже его нюансы. Часть текста можно охарактеризовать как светский треп, звучит уничижительно, но самые меткие высказывания были произнесены на раутах, в атмосфере непринужденной беседы, а сохранились в веках.
   Что же, раз критику автор взял на себя - остается заполнить паузы дискретного текста.
   Пауза, лакуна, пустота, пробелы, вакуум - вакуумный прибор, вытягивающий из текста новый абзац. Но это и "край ночи", в ней сортируется "сор" впечатлений и перлы дивные увидит изумленный день, но лучшее, вор ночи - беспамятство, уносит - в свою кладовую.
   Не избежать мало приятный для многих авторов темы - постмодернизма (кто же согласится с тем, что недостаточно монументален при этом и способствует инфляции и девальвации литературы), этой "игры в бисер".
   Сколько аллюзий и реминисценций, скорее не сознаваемых, связанных только с русскими писателями от Лермонтова до Чехова, переполнили текст, хотя сам реагирует довольно болезненно, обнаружив свои строки у других писателей.
   Писатели теперь делятся на тех, кто цитирует сознательно - постмодернисты, и кто случайно - постмодернисты ложные. (Ф,Б, объединил в себе эти определения) - эффект почти одинаковый, у читателя появляется ощущение избранности при узнавании затертых строк.
   Постоянное цитирование - проявление неуверенности в мере своего таланта. Ф.Б., как будто постоянно оценивает, выпирают ли из текста мысли, выраженные Признанными. Тема гонки от стимуляции к удовлетворению, по дорожке чувственных удовольствий с промежутками алкогольного и наркотического забвения, уже основательно обобрана, и, вряд ли скоро заплодоносит. Сколько усилий, чтобы праздник был всегда с ним! Почувствовав пресыщение, О.Д. просто начинает макать палец в расставленные блюда, вызывая у свидетелей чувство брезгливости.
   О.Д. провокационно циничен, хотя опровергает это даже названием романа. Если определять цинизм как одряхлевшее откровение, то его можно понять. Но он идет дальше, к изощренной форме цинизма - умоститься между седалищами С. Даренко и Э. Лимонова ( Даренко - как личностью и Лимоновым, имея ввиду его творческий метод).
   При всем при этом использование понятия романтизма вполне уместно, только в констатации автора: к романтикам относятся все, кроме критиков. Вы спрашиваете - а женщины? - ...условно, как сочувствующие.
   Название романа воспринимается как оксюморон. С романтизмом уже определились, но что такое эгоизм, как не надежный иммунитет - механизм отторжения. Отторжение лекарств, даже необходимых органам.
   Творческая личность создает вокруг себя разряженную атмосферу, которую трудно преодолеть, - хотя существует и магнетизм - противоположная сила, она (личность) слишком взыскательна, отталкивает даже любовь. Удается поддерживать лишь короткие связи и то, подавляя иммунитет (от лат.- освобождение) - алкоголем и наркотиками. Одиночество Ф.Б. - данность. Одиночество О.Д. имеет и еще одну составляющую - читатель вряд ли сможет идентифицировать себя с ним - слишком эксклюзивный образ жизни и образ мышления и у О.Д., живущего в плоскости строки, неразделенность чувств - это метафизическое переживание.
   Искусственность этого рассуждения проистекает из допущенного синкретизма, между автором и персонажем.
   R.S. О.Д. и Ф.Б. тянет к бездне сакральных тем. С доказательством, что Бога нет, позиционирует себя как ницшианец. Хорошо, что ему хватило рассудка не коснуться этой темы в правоверном варианте, а то бы присоединился к С. Рушди.
  

Беллоу, С. "Жертва"

   Часть 1. "Традиционная"
   "Жертва" - одно из первых произведений, и уже можно считать заявкой на Нобелевскую премию: язык зрелого мастера отточен, свеж, индивидуален.
   Интенсивное восприятие окружающего до болезненности, как у заключенного "В синем квадрате окна как нарисованное висело облако", позволяет находить образы, которые не только видишь, но и осязаешь "музыкант в окне гладил нежный изгиб трубы" (неточная цитаты), присущие уже современной поэзии. Метафоры броские, и как бы в камуфляже - не выламывается из фразы, как люди в защитной одежде на улицах городов - заметны, но оказались на пересеченной местности, за городом, сливаются со средой, а сами метаморфозы становятся бесстрастным описанием.
   Ощущение, что писателю не хватает живой природы - использование устаревших и редко используемых слов, оборотов речи, в том числе необычных инверсий, как - будто восполняет ее недостаток.
   Сол Беллоу показывает себя не только стилистом, но и представителем психологического направления, а сложный замысел романа позволил уже в начале творческого пути угадать в нем мыслителя - философа.
   P.S. Если имя частично предполагает судьбу, то четкая аллитерация в нем - это предсказание профессии.
   Часть 2. Гл.1 "Попытка разобраться"
   В основе романа - отношение двух людей. Холерического вида мужчина по фамилии Левенталь: добропорядочный, готовый услужить, очень любящий жену, принимающий сердечное участие в судьбе близких, - случайно (как бы) сталкивается с шапочно знакомым Келби Олби - фрустрированной личностью: овдовевшим безработным, опустившимся пьяницей, служившим некогда в газете, человек пишущий.
   Между ними складываются отношения. Их общение предельно напряжено, носит не просто вербальный характер. Диалог с многозначительными паузами, когда говорят взгляды, мимика, позы, движения рук; но и разговор параллельный, не слышимый, не зримый, внутренний, в мыслях: изнурительный, откровенный, с напряжением всех сил, надсаждающий душу и, при этом, остающийся всегда не законченным, и, поэтому, таящим в себе постоянно ощущаемую угрозу.
   Боже! Кажется это дежа вю.
   Часть 2. гл.2. "Дежа вю"
   "Как это, сам не знаю, но над колыханием океана медленно всплыло человеческое лицо, и море усеяли несчетные лица, лица молящие, отчаянные, гневливые лица, запрокинутые к небесам..."
   (заимствованный эпиграф)
   Чье же лицо возникло над смешанными водами Гудзона и Атлантического океана? Это лицо вызвано не опиумным дурманом, оно появилось магией слова молодого писателя. Имя обладателя лица Федор Михайлович Достоевский.
   Писатель - это стиль, у заимствованного стиля статус понижается до метода, метод от частого использования изнашивается до литературного приема, но в случае "Жертвы" прием не уронил стиля, а даже придал ему новые оттенки. Нет ничего уничижительного во влиянии признанного мастера на начинающего автора. Этого - не избежали многие. Но это не тот случай. С. Беллоу прибегает к "подражанию", чтобы оппонировать Достоевскому как писателю, а не противнику в гражданском процессе в его претензиях к еврейскому народу (хотя на каторгу он отправился без его помощи), это этически оправдано - ведь Ф.М. Достоевский знал, что обращается не только к современникам.
   С. Беллоу не прибегает в своих аргументах к событиям ХХ века, чудовищным! В романе один персонаж упоминает холокост, но протогонист "отмахивается" от этого (вместе с автором), только роман, только художественное слово, хотя категории "весовые" - авторитет, "что школьнику драться с отборной шпаной" (тоже классика).
   В основе романа "Степанчиково" и конечно с его обитателями: Фома Опискин - в "Жертве" Келби Олби; полковник Егор Ильич Ростанев - Левенталь, и поместил их в Нью-Йорк ХХ века в среду не ортодоксальных евреев, (которых заметим - большинство).
   "...Конечно, я довольно долго живу в Нью-Йорке, это такой еврейский город, что надо совсем уж не видеть дальше собственного носа, чтобы не разбираться в евреях", - говорит Келби Олби (не самое прозрачное замечание), что корреспондируется с мнением Достоевского, считавшего, условно говоря, объединение Ветхого и Нового заветов преждевременным.
   Келби Олби подчиняет себе мягкого Левенталя и поселяется в его квартире, используя свое жалкое состояние и раздувая чувство вины (почти ни на чем не основанное) своего благодетеля. Вообщем, полтора века спустя повторяется история "Степанчикова", и в повествовании этой истории проявился поразительный эффект - как сказано во 2 эпиграфе книги: "...и море усеяли несчетные лица...".
   Например, при каждом появлении и проявлении себя, Келби Олби - под его личиной проявлялись все новые и новые образы персонажей романов Достоевского, при этом, это не русский мегароман карманного формата (культурное достижение США): Фома, мелкий тиран с комплексом Наполеона, подавляющий и унижающий кого только может; Смердяков, со своими зловещими намеками; угодливый, кривляющийся Лебядкин; Верховенский, готовый на любую подлость, преступление ради достижения цели; в крови Олби карамазовская тяга к бездне падения (во всех смыслах).
   А в симпатичном, может, излишне мнительном Левентале, - черты персонажей "не от мира сего", но при этом, "кровь от крови" еврейского народа, т.е. самые идеализированные персонажи Достоевского: князь Мышкин, Алеша Карамазов (скорее более придуманные, нафантазированные, чем реальные) вполне узнаваемы в таком неловком, одышливом, но таком реальном.
   Предположу, достичь такой многомерности (что, конечно, не объясняет всего) С. Беллоу удается имплицитными цитатами, реминисценциями, т.е. - аллюзиями, сценами, напоминающими ситуации в романах Достоевского. Один пример: Левенталь выбрасывает из своей квартиры Олби, устроившего в ней свидание с женщиной, - у Достоевского Фому Опискина вышвыривают из дома за отказ извиниться перед оскорбленной девушкой. Изменение внесено настолько, чтобы остался только легкий намек, богатель. Другой - эскапада, задевающая еврейство Левенталя: Калибаны, кругом одни Калибаны. В варианте Достоевского, фраза Опискина звучит как Фалалеи - кругом одни Фалалеи.
   Роман "Жертва" сильного эмоционального воздействия (больше главы за присест прочитать трудно), и внимательный читатель вполне может ревизовать некоторые свои представления, доказательства очевидны, ведь правда о человеке возможна лишь в художественном ее воплощении.
   Послесловие.
      -- А Федора Михайловича раздосадовала бы и попытка отнять у русских от широты души даже и глубину падения;
      -- Не появление в романе прямых "улик", т.е. упоминаний о Ф. Достоевском, говорит о национальной скрытности автора, - "имеющий уши да услышит".
  

Вульф, В. "Между актов"

   Этот роман - эхо крика, провалившегося в расщелину между готическим - скорее барокко и современным романом. Читаю второй роман, как пил когда - то рыбий жир - для общей пользы; первым был самый короткий роман Пруста.
   Звучит напыщенно, но я намеренно не подавляю влияние стиля, прочитанного, на себя.
   PS. В толпе зрителей блеснуло пенсне А.П. Чехова.
   Художественным текст не рифма делает, но слово, парящее, играющее смыслом.
   Последние страницы превращают читателя в декоративного карпа, лениво шевелящего плавниками.
  

Г. Гарсия Маркес "Сто лет одиночества"

  
   Реальна ли магия "Сто лет одиночества"? На такой, либо подобный вопрос должен был ответить анализ нашумевшего романа. Он действительно удивительный, великолепный, страстный, пряный до головокружения, как аромат цветущих растений в тропиках, и, конечно магически завораживающ, (особенно для читающего населения соц. лагеря, живущего по карточкам, в том числе и на литературу).
   И вот, чтобы избежать ответственности или спрятать свою несостоятельность в оценке произведения (можно сказать явления) - проще спрятаться за шаблон, пусть уже наполненный смыслами авторитетными учеными искусствоведами, - но все это вливание нового вина в старые мехи - магического реализма.
   Звучит креативно, эффектно, ничего, что создает крикливо-рекламный эффект, к тому же - осюморон - демонстрация способности к парадоксальному мышлению (гений - парадоксов друг). Но задача анализа - это как раз "разоблачение" магии, а не затемнение содержания.
   Когда авторы анализа определили жанр романа как "магический реализм", он был преисполнен желания - польстить автору, предать некое превосходное качество, поместил в ряд оригинальных, значительных произведений - почти аванс гениальности. Но вся эта семантика сосредоточена в существительном - реализм, а за эпитетом - это именно эпитет (подразумеваемое украшение) - латентное содержание: этнический, фольклорный, даже примитивный - архаический. В нем даже содержится элемент культурной колонизации под видом восторженного одобрения.
   Реализм всегда являлся подпоркой в двоичном определении жанра, или приправой - отбить привкус подпорченного продукта в купе же предложенного блюда. К таким относятся, в ряду многих - соцреализм. Кажется, Сальвадор Дали, с сюрреализмом выпадает из предложенного тезиса, но не надо забывать, что его искусство во многом провокативно и название или определение в живописи - сюрреализм - тоже элемент провокации.
   В современном мире искусство по ранжиру не подразделяется: футуристы, кубисты, да-даисты, символисты, концептуалисты и долгий ряд других в поддержке и покровительстве "генеральной линии" реализма не нуждаются - они тверды в "грехе" и стоимость их произведений порой выше передвижников.
   Роман "Сто лет одиночества" проявление великой культуры, составной части мировой! Так неужели он не заслуживает, хотя бы неологизма для своего статуса.
  

Николь Краусс "История любви"

   "Слово для всего на свете", но не все можно описать словами, хотя сам роман служит опровержением этой максимы - описать можно все, простыми словами надо только сократить промежуток между зрением, чувством и речью до состояния синестезии.
   "...как не исчезнуть..." универсальный, подразумеваемый эпиграф к любому значительному произведению, т.е. - спастись самому и спасутся многие вокруг тебя - это значит - наполнить жизнь: если у тебя не было детства - ты его обретешь, если боишься не дожить до старости, ты ее прочувствуешь, если не родился евреем, то возможно, с удивлением обнаружишь, что ничто еврейское тебе не чуждо.
   Композиционная усложненность, уплотненное мыслью и чувством пространство производят некоторую дезориентацию. И, если не очень хорошая память на имена, кажется, что речь идет о нескольких персонажах пребывающих в разных местах и временах по своему произволу.
   Но этот эффект создает их внутренняя близость, приводящая к угадываемому закольцовыванию сюжетных линий.
   Произведение оригинальное, в максимально наполненном смысле этого слова, хотя кто-то может вспомнить "Воспитание чувств" Г. Флобера или "Грамматику любви" И.А. Бунина.
   Оттягиваемого читателем, как можно дальше финала романа - встречи примиренного с неизбежным, и бунта против неизбежного. Не удивительно, что они не узнали друг друга - ветви одного дерева; звенья одной цепи.
   F.

Марон Моника "Animat trist"

   Роман о женщине, написанный женщиной - женский роман? Скорее всего - это эвфемизм, использованный мужчиной - критиком при оценке произведения писательницы, чтобы не обострять личных отношений. Конечно, пишут направленно, для женской аудитории, но это чисто коммерческое антихудожественное занятие. Женским романом, в полном смысле, могло быть произведение, где автор - женщина полностью тождественна персонажу, а этого быть не может в принципе. Ввести в оборот термин полу-женский - полная безвкусица. Но как это по-женски - попытка избежать эмоционально - чувственной пустоты последних десятилетий одинокой жизни (это уже о самой книге).
   Не уникально ретроспективное развитие сюжета от экзистенционального столетнего рубежа по извилинам памяти к молодым годам, хотя нет никого более привязанных, к текущему моменту времени, как старики.
   Первая и большая часть текста не содержит, ни малейших импульсов чувственности, как старая фотография, и было странно читать, что роман получил премию, как лучшее утонченное эротическое повествование, и, скорее отражая название, - от него веяло безысходной тоской, - даже художник в оформлении использовал образ, что-то среднее между античной статуей и женской фигурой в погребальных пеленах (нет ничего кроме боли и ужаса - эти символы, так подавляющи чувственность).
   Мужчина в романе - человек без свойств, которые проявляются, лишь, как необходимые в драматургии отношений, созвучные, или, точнее - управляемые настроением партнерши, а сам он, кажется, вполне сознательно, своей пассивностью подыгрывает ей (все это, как - будто льет воду на мельницу пресловутого "женского романа"), но ведь это так и в реальной жизни: "Я его слепила из того, что было".
   Ностальгии (приблизительное определение чувств) по пережитой в возрасте зрелости "первой любви", хватило героине на 40-50 лет угасания, - но это не полная пустота, это весомая наполненность, которая удерживает душу среди живых.
   "Animat trist" - роман антифеминистский: фурии - меченосцы этого движения против публичного самообнажения женщины; психологический и любой другой эксгибционизм - это их привилегия! Полноценное сочувствие невозможно без глубокого понимания, и роман это понимание дает.
   Memento mori - выражение кого-то угнетающее, кого-то стимулирует к активной деятельности, скорее всего оно обладает свойствами камертона - позволяет определить индивидуальную настроенность личности, и, как будто не случайно имя Моники Марон созвучно этому латинскому выражению.
  

Рот, Ф. "Людское клеймо"

  
   "Лихо созорничал. Идеальным единичным актом творения - вот чем оно было, его волшебное превращение в сына доктора Фенстормана".(С.83)
   Может единичным, это преувеличение - иудаизм не выдвигает препятствием национальную принадлежность
   "Какие случайности творят судьбу... и какой случайной, порой, кажется, неизбежность" (цитата из романа)
   Это не первый роман о случаях мракобесия в кампусах университетов США. Но первым его делает широта обобщений, изящество философски звучащих формулировок, глубиной проникновения в сознание как затуманенное элитарным образованием, так и покрытые коркой невежества.
   Роман дает материал для исследования самым разным гуманитарным наукам. При этом стиль позволяет отнести его к высокой классике.
   P.S. В Америке можно отыскать почти все признаки тоталитаризма: регулировка половых отношений, смертная казнь, постоянно ведущиеся войны и где же предмет гордости - прайвеси.
  

Сы-Цзы, Дай "Комплекс Ди"

   "Уж, кажется, пичкали его, пичкали успокоительными с утра до ночи, а он ничего, бодрый. Байки мне травил потешные, про китайцев и про иностранцев, одну другой похабней"
   Роман по структуре и ощущениям напоминает сон, или что точнее - люсийный (управляемый сон): события прошлого налагаются на свежие впечатления, страхи соседствуют с яркими эротическими переживаниями, а интуиция расставляет зашифрованные предопределения. События развиваются с некоторым замедлением, как будто подвергаясь цензуре.
   Китайскую стену видно из космоса, возведенную Киплингом, ощущает каждый западный человек, но, несмотря на это, конвергенция переходит лавинообразную фазу: свою стену китайцы, вдохновленные Дэн Сяо Пином, ломают отбойником "конструкции" З. Фрейда, постоянно повышая производительность с ускорением пропускной способности Интернета.
   Психоанализ имеет основательную почву для внедрения на Востоке - эта почва иероглифическая письменность, в основе которой тоже символы. Собственно он и существовал там, только как искусство, Запад же его рационализировал, систематизировал и формализовал. Мо объединил практику психоанализа с искусством Востока - рацио с сатори: "У меня сложилась практика закрывать глаза слушая сны пациентов; тогда меня наполняет какая-то невидимая,...сила,...рассказчик исчезает,...но вдруг какое-нибудь (слово) словно электризуется,..и освещает все, как молния".
   Свою нерукотворную преграду западные люди разрушают приемами восточных единоборств и повальным освоением духовных практик и физических, не исключая, религий.
   Название "Комплекс Ди" - это либо намеренное желание скрыть первоисточник, чтобы не обвинили в ремейковщине, либо это Эдипов комплекс с механизмом замещения.
   Первоисточник здесь, конечно, роман "Идиот", вкупе с "Братьями Карамазовыми", а Эдипов комплекс - в отношении к Ф.М. Достоевскому - предтече психоанализа и провидцу общественно - исторических катаклизмов и "судорог".
   Вот, просто бросающиеся в глаза аналогии, как формальные, так и ментальные:
      -- Возвращение протогонистов после продолжительного проживания за границей с западным мироощущением
      -- Оба связаны с психосаматическим нездоровьем (пусть в разной ипостаси)
      -- Оба - идиоты, в изначальном смысле слова, т.е. "не от мира сего"
      -- В основе своих увлечений - письменные занятия
      -- Тяга к инферальным женщинам, у Мо - это буквально женщина "сопровождает" умерших на тот свет
      -- Неспособность к выбору между претендентками, чуть не превратившаяся в промискуитет, как у Павла Карамазова
      -- Склонность бить китайский фарфор в критической ситуации
      -- А судья - это вообще, рейнкарнация того же П. Карамазова, правда, с учетом исторического момента
      -- В романах присутствует религиозный фактор, что удивительно, христианский, в обоих случаях.
   Перечень, наверняка, можно продлить, при свежем впечатлении от прочтения и если перечисленного недостаточно, и читатель все так же наивен, как об этом писал Лермонтов, то - ударившись о столб, врытый писателем, увидит, что на указателе, направленном на северо-запад (образно выражаясь) написано лаконично "Идиот".
   P.S. Нельзя не отметить возникающих ассоциаций с приключениями Фигаро, борющимся с феодальным правом первой брачной ночи. У Мо - это происходит в самом себе, в сети все того же пресловутого Эдипова комплекса.
  
   Сэридзава, К. "Мужская жизнь: Избранное. - М.: Иностранка, 2002. - 543с. Талантливым надо помогать. Бездари пробьются сами.
   (Краткое изложение романа).
   Если снизить пафос фразы, в которой выражена убежденность или аксиома Канта о звездном небе над головой и нравственном законе внутри нас, то получится описание свойств элиты японского общества - это самоограничение и стремление к гармонии. Этим и объясняется прогресс в развитии страны после преодоления закрытости.
   Простой нарративный текст становится откровением и, кажется, дает наиболее объективный взгляд на общество и его интеллектуальный слой, не прибегая к изощренно художественной трансформации используемой такими китами, как К. Оэ, К. Абэ, Хураками и не продолжая традицию неяркого стиля К. Ясунари.
   Осталось ощущение уменьшенного масштаба как на выступлении артистов - лилипутов и это немного снижает ощущение драматизма; как гримаса горя на комично сморщенном лице старушки может вызвать сдавленный смех.
   В оправдании противоречий в тексте - талант противоречит оппоненту, гений - себе.
  
   Сэридзава, К. Разговор с ушедшим: Избранное. - М.: Иностранка, 2002. - 543с.
   Те же амбициозные рассуждения интеллигенции о влиянии своих заблуждений на ход истории. А процесс преодоления страха смерти в военный период остался не проясненным.
   Мне кажется, что катастрофа страны начинающей войну (не проигрыш, а само развязывание ее) заключается в преобладании экстравертного - индивидуального и общественного - над интравертным.
   Произведения Сэридзавы не всегда дотягивают до уровня современного психологического романа. Местами психология заменяется лишь обозначением, демонстрацией, символикой (азбукой) чувства. Это - чисто восточная традиция (театр Кабуки, индийские танцы, китайская опера). Можно пример и из русской литературы: "Как я зол? Как я зол?" А.П. Чехов.
   Кадзиро Сэридзаву, по российской квалификации, можно отнести к "западникам" и религиозным "экуменистам" и, может, именно его творчество - это подлинный, объективный ориентализм.
  
  
   Сэридзава, К. Умереть в Париже: Избранное. - М.: Иностранка, 2002. - 543с.
   Страдать будем там, где откроем книгу.
   "Над вымыслом слезами обольюсь..."
   А.С. Пушкин.
  
  
   Если в эпиграфе почувствуете усмешку, то признаюсь - все диагнозы в книге есть в моем скорбном листе.
   Еще одно произведение в библиотечку "Жизнь, болезнь, небытие". Я имею ввиду Л. Толстого "Смерть Ивана Ильича", описание окончания Болконского; Чехов с его "Черным монахом"; Короленко "В дурном обществе" и прочее.
   Впервые встречаю пример своеобразного "экуменизма", а именно - смешение католического мировоззрения с синтоизмом (наши иерархи назвали бы это прозелитизмом и межрасовым обменом опыта гендерных отношений). В романе автор предполагает, несмотря на временно выигранное положение восточного домостроя, в будущем будет преобладать феминизм.
  
   Пуинг, М. Крашеные губки // Иностранная литература. - 2004.-N2.
   "Эпизод, эпизод. Эпизод"
   (Совр. песня).
  
   "История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа..."
   М.Ю. Лермонтов
   Эпизод N1
   Примерно с таким посылом автор начинает свое повествование. Но чем более проявляется внутренний мир героев (который описан курсивом) повествование, сменяется стилем "краткое содержание", затем переходит в рэп и просто словесный винегрет. Неприязнь к героям переносится даже на невинные деревья.
   Эпизод N2
   Романы с туберкулезной тематикой видимо вновь стали актуальны с появлением устойчивых форм болезни (резистентных). Драматизма им добавляет то, что все происходит на пороге появления эффективных форм химиотерапии.
   Сколь близки темп "Крашеных губок" и "Смерти в Париже", столь различны бытие и сознание, что, кажется, принадлежат различным биологическим видам, как кактус, растущий в камне и культивируемая столетиями орхидея; хотя кактусы тоже бывает, цветут и этот яркий цветок можно счесть метафорой истовой веры героинь романа.
   Эпизод N3
   Автор стал в ряды женоненавистников во главе со Стринбергом. В романе все жертвы - мужчины. А разделка курицы (описанная в деталях) подскажет внимательному читателю характер будущего убийства (преднамеренного).
  
   Юлия Франк "На реках вавилонских". - М.: БСТ - Пресс, 2004.
   Так противоречит милое лицо молодой женщины, минорному мироощущению автора, возникает желание противоречить, сомневаться, с позиции толстокожего обывателя: как можно законный интерес госорганов воспринимать как разведывательную деятельность с элементами психологического подавления: гинекологический осмотр - как акт изнасилования злокозненной системой; условия комнаты временного пребывания беженцев - как барак концлагеря; первичную неустроенность воспринимать как трансцендентное одиночество. Но достоверность личного опыта, не девальвированная художественным воплощением, снимает меру недоверия и самозащиты; переход условной линии, проведенной через одно государство, для многих превратился в переправу через Стикс.
   "...как я здесь очутился, ответа на этот вопрос я уже не находил. Когда-то я знал ответ и знал, как он звучит. Я хотел быть свободным..., но я уже не знал, что это такое - то, что мне нравится,..."; болевой порог поднимается до полного онемения, волюст сгрыз чувственные удовольствия. Недоверие превращается в манию преследования. Протогонисты, становясь то объектом, то субъектом наблюдения, не облегчают оправдание их поступков (единственное, что можно предположить - они не агенты штази).
   Единственное, что объединяет стороны границы - рефреном звучащее спиричуэлс "Babylon", но и то, вызывает не религиозный экстаз; а с одной стороны воспринимается как песнь свободы, а с другой - как продукт навязчивой попкультуры.
  
  
   Шкловский, Й "Два убийства в моей двойной жизни" // ИЛ. - 2005. - N3.
   Это - серьезная (определение автора), на политической канве, драма, но, до универсальной, общечеловеческой - не дотягивает, учитывая при этом и, пониженный порог чувствительности западных славян (может, со смягчением климата на востоке это отличие со временем нивелируется), поэтому - автор использует ее, как дымовую завесу, чтобы финал детектива был не очевиден для проницательного читателя; но тем не менее погрузиться в атмосферу академической свободы, присущей западным университетам приятно, даже если получил "вызов" от теоретика - детективщика.
   Финал - преступление без наказания, характерен для повествующего (автора либо персонажа) страдающего неизлечимой болезнью, или мудрого старца.
  

Беккет, С. ?// ИЛ.,-2005. - N10;

Дж.М.Кутзее Молодость: Роман

   От прочтения фрагмента романа лауреата Нобелевской премии - С. Беккета создалось впечатление, что движителем его творчества была дерзкая, почти безумная идея - исчерпать модернизационный потенциал литературы на основных европейских языках, и, что поразительно - это ему, кажется, удалось.
   Влияние писателей - реформаторов такого масштаба - (если такое обобщение вообще, допустимо, и, тем более, выстраивание их в один ряд: Пруст, Джойс, Селин - святотатство!) - так велико, что кажется с традиционной нарративной литературой покончено навсегда. Но вот другое имя - Дж.М. Кутзее, тоже нобелеат, с романом "Молодость". Оба автора пишут о внутренней сложной жизни художника не совместимой с гармоничным присутствием рядом с женщиной (антитеза Г. Миллеру и Э. Хемингуэю).
   Один - С. Беккет показывает это на контрасте темного (метафора сложности) задника сцены своего художественного метода - еще более темного, чем сам предмет наблюдения.
   Другой - Дж. М. Кутзее не прибегает к изощренной стилистике, подробно, с последовательностью ученого, используя, уже кажется, исчерпавшую себя форму традиционного романа, с не меньшим блеском раскрывает ту же тему. И еще - (через точку с запятой) - о содержании романа: это драма перманентной самооценки человека с неявно выраженными творческими способностями, а суть - ответить на вопрос - является ли жизненный опыт мерой творчества. Поражение главного персонажа говорит, о том, что да! А существование самого романа, - что нет!
  

А. Елинок "Алчность": Роман

   Предисловие:
   Писатели, которые испытывают наибольшую неприязнь к критикам, к которым относится и А.Элинек, дают сами себе оценку и подвергают анализу. Поэтому критика могла выглядеть, как упражнение для школьника: нужное подчеркнуть.
   Как выразить отношение к произведению, после блестящей самокритики огромного таланта (относится к писателю), знающего об особенностях своего текста лучше, чем кто-либо.
  
   Роман определили развлекательным, что же, прецедент, созданный "Человеческой комедией" это допускает.
   Назову и я свои впечатления шутливыми, чтобы не давать автору гандикапа (она и так Нобелевский лауреат).
   В русской литературе к развлекательным - отнесли: "Горе от ума", "Вишневый сад", а в качестве поэмы преподнесли "Мертвые души" - все это, думаю, из чувства самосохранения - отойти от эпицентра взрыва, замести следы и, конечно, спрятать Лукавого. Из этого всего - следует, что "Алчность" - комедийная поэма и, в пандан (автор прямо назвала себя поэтом), поэтому (инфицировался омонимией от А.Е.) стилевую иноходь можно уподобить, например, поэтике И. Бродского: невыразительное слово в начальной фразе, угадываемое только интуицией художника, расцветает фейерверком ассоциаций и смыслов - в последующей. Прием этот восходит к каламбуру - острословию времен Золотой литературы.
   А. Елинек владеет искусством каламбура в совершенстве, вот только на него не предполагается смех, как реакция, да что там - просто вызвать улыбку. Юмор в "Алчности", по спектру расположен за черным, - зловещий, растворенный в миазмах Венецианского карнавала. Суть его - десаюрализация смерти - в тучные годы (во времена мора этого не требуется) и сексуальная разнузданность (извиняюсь за навязчивый элемент компаративизма).
   Может ли поэзия быть осквернена трупными пятнами? Но этот вопрос затмевает удивление (главная оценка в литературе); неужели универсалистский роман Музиля можно было написать в поэтической форме. А. Елинек максимально охватывает жизнь до мелочей, как в эпилептическом припадке, свойственном пророкам.
   "Алчность" - постмодернистский апофеоз. Обычная нарративная литература разрабатывает до нескольких концепций. В "Алчности" текст формируется идеями в каждом отрезке ( А.Е. это кокетливо оправдывает повышенной скучливостью), отсюда еще одна не часто встречаемая особенность стиля - афористичность.
   Тон бесстрастного повествования "речевой нерв... никогда не удастся вытянуть из меня без наркоза", в котором даже грубая лексика, - изначально являющаяся эмоциональным брасом, - реагирует экстрасистольным всплеском, только когда дело доходит до гендерных отношений. Этот "пунктик", превратился в кумулятивный снаряд, направленный в Шекспира, "Укрощение строптивой", Стринберга (женонеудачника), и разной степени им присных, за убиенную голубизну в "Лолите".
   Кого-то может шокировать индиферрентное описание любовного свидания: без романтического флера, в терминах, связанных с машинерией процесса, нарочито детализированного. Но возможно, здесь надо учитывать, что лексика - результат изучения контрацепции в школе I ступени Евросоюза, зато - физика, математика, экология, медицина, криминалистика и, прочие естественные науки, - обнаруживают в себе, неоцененные лексические россыпи и перлы, для освоения изящной словесности.
   Главы романа разделены на части, читаемые на одном дыхании, как принято в поэзии, даже не предполагающей музыкального сопровождения, чтобы избежать асфексии у исполнителя, (гуманно), используются паузы даже не обусловленные содержанием.
   Курт Янишь - вселенское зло с половыми признаками мужчины (решающее обстоятельство). Его жандармская служба - символ институтов аппарата подавления, за которыми легитимизировалась мужская сущность. Курт Янишь - адаптированный к современным условиям Чичиков, - не алчет мертвых душ, ему препятствием - живые; сатир, жрец золотого тельца, приносящий на алтарь жертвы из лиц женского пола без порока и, принимающий дары недвижимым имуществом, - "Ничто которое тоже требует стен, без которых не было бы никакого Ничто". Ничто - (термин из расширенного определения экзистенциализма), пытается стать Всем путем поглощения Всего.
   "Объяли воды до души моей". Равно как и "пересохли источники в чреве моем". Не отсюда ли причины Богоборчества А. Елинек и рефренная метафора жизни - вода; вода как стихия, ее агрегатные состояния и метафизическая сущность.
   Месич романа с элементами допустимой экстраполяции:
      -- Осуществить половую сепарацию; отделить агниц от козлищ;
      -- Преодолеть тупиковую мужецентричную картину мира. Для этого: переписать религиозные догматы, пример: триединство будет выглядеть следующим образом: Богиня Мать, Богиня Дочь, Божия Душа Святая.
      -- Написать манифест сексуальной революции, цель которой - ротация гендерных ролей.
      -- Переход к вегетативному размножению (отсюда политические попутчики "зеленые").
   В романе явно присутствуют мунипулитивные технологии: игра на страхах и ущемленном достоинстве "Женщины грязные как рыбзавод". С их помощью мобилизовать амазонок в менапаузе, как боевую кагорту.
   Уже пал Нобелевский комитет, заколебалась католическая церковь, репродуктивные технологии грозят воплощением интенции автора: заставить принимать взаимное притяжение полов, как атавизм.
   PS Писать в стиле А.Е., наверное, вполне по плечу хорошему литературному рабу, но передать инферальное дыхание ее прозы вряд ли возможно; все большие писатели не состоялись бы без этого условия.
   Мировая литература ударилась об отбойник "Алчности" с силой - что уцелеть, скорее всего, удастся лишь мелкотравчатой, на могиле с мемориалом из мемуаров.
   Полагаю, образуются клубы почитателей творчества А. Елинек, подобие клубов Музиля, и не только феминисток.
   F.

Линда Грант "Все еще здесь": Роман

  
   На /не/ получивший "Букера" роман "Все еще здесь" можно проверить утверждение критика Н. Ивановой (ж. "Знамя") - о плодотворности частицы /не/; естественные науки давно отрицательное уровняли в правах с положительным, - только мораль цепляется еще за старое.
   Первое (удачное) применение /non/ fiction - сразу задает точное направление. Этот роман не относится к актуальному искусству, но о событиях недавнего времени, в инерции которого мы продолжаем жить. /Не/ вечный спор славян, но спор англосаксов - уже несколько веков - между собой, оказывается, англичане лишь транзитная форма американцев на эволюционном древе.
   /Не/ женский роман, который с вызовом демонстрирует свою женскую природу. Но и /не/ о феминизме, а о формируемой городом женской эмансипации. Автор /не/ сделала открытий в психологии, /не/ вывела пучок нейронов на пульт управления психоаналитиков, но все, что нужно и можно, на современном уровне знать о персонажах, представлено читателю. /Не/ о масонстве, а о соответствующей семантике, созидающей силе части общества; и /не/ во главе с архитектором - постмодернистом; и речь идет /не/ об адептах Бога Меркурия в белых одеждах, а о влиянии европейской общины на деловую жизнь полиса, порой вынужденно делящую ее с криминальным миром. Это справедливо вызовет чувство /не/приязни, - но люди падают в обморок и от вида медицинских манипуляций. За самооправдание такого положения дел, и за один из лейтмотивов, можно считать фразу, повторенную /не/единожды (с вариациями): "...мы рождены, чтобы наводить в хаосе порядок". Увязка и использование хаоса в эгоистических целях, с представлениями о социализме в скептическом замечании Сэма Ребика - важного персонажа романа, - вызывает ассоциацию с романом "Бесы". И все же, несмотря на это, активная общественная позиция мужской части семьи Ребиков - левой ориентации. Это ослабляет аргументацию того, что революционная активность евреев, преимущественно является следствием "черты оседлости",- скорее это результат пассионарности народа.
   Сионизм, после номинально выполненных задач, сосредоточился на качественных преобразованиях и работает не только как собес, но и "великодушно" принимает служение волонтеров, взамен давая импульс к осмысленной жизни.
   Аликс Ребик - одна из принимающих наиболее проработанный, до нюансов, персонаж. Построен открыто на фрейдистской казуальности, как конструктивистский объект. (Когда речь идет о системе, выплывает термин-обобщение - любимая характеристика литературной критической мысли). Педагогическая жертва посттравматического синдрома отца - участника II мировой, а так как он был врачом, внушенный солипсизм можно диагностировать как ятрогению. Не ограниченная религиозными традициями, без физических пороков, как жертвоприношение на алтарь гедонизма; материально благополучная, производящая впечатление неуязвимой; бравирующая интеллектуальным радикализмом, не способная к компромиссу, вдруг утыкается в стену среднего возраста - "в давящей тишине одиночества". "...не понимаю, как она живет одинокая, свободная, без привязанностей, без семьи?". Одно описание старения кожи достигает такого состояния безысходности, что сопоставимо с национальным горем, - что подтверждает мысль классика в свободном изложении, - драма одного человека, едва ли не печальнее судьбы народа, если изложена талантливо.
   Может показаться, учитывая отказ от мицвоса, согласие на эфтаназию матери, что Аликс Ребик - заблудшая овца своего народа. Ее фразу: "Если бы постороннему случилось подслушать этот разговор, наверное, решил бы, что стал свидетелем непоправимого разрыва, что мы нанесли друг другу неисцелимые раны..., но наша близость остается прежней", характеризующую отношение с братом, - можно, в полной мере отнести с отношением со своим народом. (Наверняка, это не плагиат строк того же Лермонтова о беседе 2-х дипломатов, а показатель уровня писателя), и работа героини в фонде по восстановлению синагог, - свидетельство тому.
   Создать гомогенный текст, в котором обобщение и индивидуальное, мужское и женское не расслаиваются на фракции при уделении равного внимания всем персонажам, удавалось лишь гениям литературы. Объективной оценкой своих возможностей, с тою же целью, обусловлена композиция романа, где "М" и "Ж" разведены на санитарное расстояние. Но полноценно показать, и даже раздельно, внутренний мир героев, не простоя художественная задача.
   Важными моментами для раскрытия их мира могут служить - условно говоря - "спиритические сеансы" - т.е. общение Алекс и Джозефа, с некогда жившими людьми. Алекс удовлетворяет свое пылающее либидо, пассионарный дух в воображаемом соитии с "прометеем" - промышленником, преобразователем жизни. Джозеф же ищет творческой поддержки у предшественника, архитектора - новатора, обогнавшего свое время.
   Уставший за годы жизни взгляд, возрастной реализм не располагают к романтическим отношениям и ставят барьеры даже к ни к чему не обязывающей близости; искрят контакты в непредсказуемых для партнера местах -
   и все ж, -
   она произошла, -
   невероятная, -
   как будто -
   связь!
   "Все еще здесь" - лишенная восторга, и, даже не оптимистичная констатация положения: ты еще жив, и только? "Ну почему, ... почему люди не могут просто жить в мире и любить друг друга?" - это /не/ Островский.

Sинопсис.

Народ - дефиниция:

   "...вся в истории, в корнях, в прошлом в наследии иммигрантских семей, повторяющих каждый год: "Когда мы были рабами в земле Египетской" - предложенная художественная характеристика еврейского народа, как этнокультурная общность со значимой религиозной компонентой.

Прогноз.

   1. Обобщающий посыл автора с кратким просветительским курсом иудаизма, гербаистики - предусмотрительно набранный курсивом - поощряет решиться - в рамках усвоенного, - на некий прогноз и читателю...
   2. Глобализация - это вынужденное. - в самом широком смысле - движение..., дорога. Что берут люди в неблизкий путь? - только самое главное. Пустячки, скрашивающие жизнь богателизируются, а в этих "пустячках" может оказаться идентификация и, что еще может быть более важным, самоидентификация, опирающаяся на накопленные, за тысячелетие культурные слои.
   Вынужденная скитальческая жизнь еврейского народа, научившегося отбирать и сохранять сущностные ценности, дает шанс..., но если эфтаназия матери - символ ослабления традиционных родовых скреп, то это тревожный сигнал автора.
   Другим народам, с более слабой иммунной системой культурного наследия, возможно, придется строить потемкинские деревни, с целью консервирования своей самости.
   PS Еврейская национальная литература утратила признаки местечковости и мимикрии с аборигенной, свидетельство тому - "Все еще здесь".

F

  
   А. Феликсов
  
   Недзвецкая Т. Фарс : роман. - М. : ОЛМА-ПРЕСС, 2002. - 383 с.
  

Zero

   Моральная проблема критика - агностика - разбираться в гностическом произведении, содержащем реминисценции с Библией и вульгарную мифологию; - Единственная возможность писать параллельный текст с оглядкой на первоисточник;
   (F.)арса...

I

   "Фарс" - экзотический фрукт, произросший на делянке постмодернизма и вряд ли его нарицательный дедушка признает кичливого внука.
   Недзвецская (не Фукуяма) относится к постмодернизму как конечной, консюмерисской - по способу создания - литературе, - продукту соответствующего общества: дряхлая фабула бродит среди семиотики памятников литературного кладбища, теша самолюбие фарисеев и книжников; но черепки античной культуры не оживят шумных, многоязычных агор полисов.
   Пушкин и Лермонотов стали сингулярным явлением, матрицей (ru) русского постмодернизма, а цитаты из переводов, ставшего космополитом, Шекспира - следы следов - уместны всегда.
   Первый абзац, заменивший предисловие, вопреки традиции классиков давать пояснения к итак прозрачному, как поцелуй ребенка тексту, чтобы избежать кривотолков (читать буквально), являет собой эпиграммическую, сильно замутненную символику и свидетельствует в том, что фарс - синоним простоты - антоним "Фарсу", роману экстенсивного постмодернизма, коловороту литературной массы.
   Метафоры постмодернизма то дерзко провокативны, то пренебрежтельно - насмешливы, редуцируя восторженно-умилительный характер метафор предшественников, либо произнося их сквозь зубы, нехотя, отдавая дань традиции - но как прикажите писать после эпитета классиков "птичья сволочь" (Петров и Ильф).
   Удивляться стилевым зигзагам(?) - да это пуризм, требовать от постмодерниста стилевой гомогенности, к тому же стиль - с подозрением отношусь к этому словцу; Как универсальное Cod demet в известной постановке, прикрывает творческую немощь рецензентов - в данном случае служит временной шкалой.
   Роман - вызов: автор провоцирует контактный, с произвольно меняемыми самой правилами на ходу бой - читатель априори жертва. Персонажи с именами обремененными историческим и культурным контентом, с дезоорентированным читателем, оказались в лабиринте зазеркалья с гниловатой нитью Ариадны в качестве двусмысленных примечаний и надеждой на модальность воображения автора, проходя через анфиладу ассоциаций перекрываемых собственным невежеством.

II

   Декаденский образный ряд - видение опиумного тумана - перепутал век серебряный с еще неокрещенным, но в нём уже пытаются устроиться ускоренной беотификацией, назначением новых классиков и т.п. и т.д., но вряд ли Т.Н. - модернист, пусть и с препозицией post согласится на пантеон до срока.

III

   "Фарс" - начальная стадия абсурда, который проникает в текст не презентованным, - как сон - но писатель сна не имет, а читателю разобраться бы со своими.
   Многосложность ветвистой генеологии смыслов притупляет потребность в достоверности: даже опечатки воспринимаются нарочитыми. Реальность колеблется миражом если слово "бесплотным" (презрение к тварному миру) используют даже в случае, когда вполне уместно "бесплодный"; а это странное внимание - тоже не однократное - к исподу листвы...
   "Так почувствуй же весь ужас, когда ничто не имеет продолжения и смысла". Эта идеологема заменяет философию на софистику, уничтожает все ориентиры, зацепки, верстовые столбы; время монипулируемо; андрогения с борьбой эстрагена с тестостероном; имморализм.
   Контаминация культа эстетизма Набокова с освеженным (или освежеванным?) идеологически Достоевским: духовно-нравственный конфликт подменен художественно-эстетической брезгливостью. Ощущение агрессивности среды требует интеллектуальной антикоррозийной защиты.

IV

   Соотносимая с реальностью, узнаваемая часть романа демонстрирует придирчиво-точные характеры - такая непредвзятость в народе зовется злоязыкостью, даже дети не имеют гандикапа снисхождения, обладатели не отчуждаемого права молодости. Тропы почти аскетичны, но это продукт с высокими ценниками.
   Роман, как и усадьбу Скорти пронизывает, скрепляя, временной туннель. Даже последнюю её часть, выходящую за рамки легальной - (речь только о вкусе) литературы, присудобившуюся к новорусским мифам, не изящную, одышливую - грубому аналогу древнегерманским легендам - оживить которую под силу лишь гению подобного Вагнеру. И все равно роман оставляет впечатление слабоуправляемого хаоса, преодолеваемого лишь прессом твердой обложки; впрочем, впечатление загадочности - залог интереса, как к роману, так и к автору.

F.

   ИЛ N9., 2006.
  
   Какой меседж несет в себе название повести "Это - только начало" оптимизм соц-арта, или это угли черного юмора меланхоличного сознания; относится к самому автору или судьбе протогониста тинейджера? Если о последнем - редуцированная лексика - не признак неразвитости, а лаконизм произнесенной фразы после тигля внутренней переработки, и успех у женского окружения тому подтверждение, а "они имеют инстинкт красоты душевной" (учитывая, что красота величина подвижная); шарм грубого помола; подростковые шипы - пока не найден нужный тон общения - способ запугать судьбу. Неожиданно (!) судьба прогибается: реализуется вожделение: табуированного, почти как инцест. Но установленный порядок вещей обладает унифицирующей силой: фрустрация поднимает планку на непреодолимую высоту и норма холодно торжествует: младший брат, может разделить судьбу старшего, перестроивший свой организм под "альтернативное" наркотическое "топливо".
   Даже упрощенный синтаксис повести кажется избыточно сложным; взятым на размер больше, навырост, впрок; ведь просто стон достаточный свидетель боли или восторга наслаждения.
   "Страсти...: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинают шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самого моря". Эта вторая цитата из Лермонтова роднит повесть "Это - только начало" и роман К. Остер "Свидания". Магнетизм художественного потенциала - минимализма оказывается далеко не исчерпанного - в основе концепции публикации в одном журнале этих произведений; гротескная бережливость французов, дала достойные плоды на этой почве (минимализма).
   Соглашаясь с предложенной концепцией подбора публикаций - раздвигаются временные рамки наблюдения за возможной психологической трансформацией героя. Радикальный характер, почти разрыв, напоминает о конфликте между отцом и сыном, имаго и гусеницей.
   Вербализованный мир акселерата - предугадываемый потенциал будущей сложной рефлексии в повести, оборачивается в романе фоновым словесным шумом, постоянной трескотнёй - перманентной борьбой с неврозом, и только иногда являя нетривиальную витиеватость рассуждений парадоксального свойства, но это не помогает избежать вполне просчитываемой ловушки.
   P.S. Эффект контраста - одно из составляющих успеха прозы N9 "Иностранной литературы" за 2006 год.
   Михаил Вивег "Игра на вылет" // Иностранная литература.-2007.-N2.
   Слова: "Внешность - это судьба" - кажется, принадлежат З. Фрейду, но мог сказать кто угодно.
  
   Утверждая всем содержанием романа Фуйкова - это я, Вивег не плагиатрствует: Флобер опускает "для выразительности союз "и", его посыл: "и мадам Бовари...", т.е. в том числе. Автор же "Игры..." буквально рейнкарнируется в своем персонаже, оставаясь тенью, выползком, статистом, просто экслибрисом в тексте - классическое проявление чувства вины; протогонистом становится даже героиня не второго плана.
   Чтобы почувствовать себя отверженным, совсем не нужно обладать "чужим лицом" (К.Абэ) - достаточно небольшой ассиметрии или диспропорции.
   Как дурнушку определила бы изящная словесность Фуйкову и миазмы инферна не вылились бы на страницы романа. Целью жизни стало примирение со своей внешностью. Фуйкова (уже догадалась, что это унизительная кличка) авторское альтер эго, его добровольная эпитимья: незаурядный, микст Голема и Галатеи.
   Дуга напряжения не возникла бы без другого полюса - красоты. Взгляды, помыслы направлены на Еву. Удовлетворённое самолюбие не исчерпывает влияние окружающих, как следствие повышенного внимания - нарциссизм абулия и воллюст (кхе-кхе).
   Роман структурно демократичен - даёт всем персонажам высказаться от первого лица, и все лица довольно привлекательны: человек изначально добр, тоже демократический постулат.
   Роман релевантен образу жизни имплицитной прослойке интеллигенции восточноевропейцев на сломе эпох, ортефлексировавшей себя в нетрезвых остроумных, с долей горечи, беседах.
   Если постмодернизм - это ИМО (интеллектуально модифицированный объект, в ряду с ГМО), то "Игра на вылет" - плавный поворот к антропоцентризму постпостмодернизма, и, не смотря на альтернацию повествования, бытовую хроникальность, экзистенциальное мировосприятие, переданное автором, создаёт углублённую перспективу роману.
  
  
   F.
  
   отказался от имени: Повесть // Иностранная литература. - 2007. - N5.
  
   В этом же номере роман Э. Вила-Матаса "Бартлби и компания" - об аграфах - людях, отказавшихся от судьбы писателя, - интерактивное чтение, вполне можно отнести к этому феномену; оно дополняет критике, структурирует (для читающего) содержание, является приемом мнемотехники, провокативность (интерактивного чтения), соперничая с истинностью (при удаче!), взрывает "воображение третьих лиц" (К. ОЭ); желательно избегать при этом оценочных суждений - в них может разрядиться флогистон впечатления от прочитанного.
   Непритязательная ретардация - результат погружения в атмосферу философического уровня интроспекций повести и, увы, оправдание щелкопёра.
   Наверное, автор имел ввиду, называя повесть столь напыщенно, - явно экономя на эпиграфе! - символику перемены имён в религиозных практиках и у некоторых народов традиционных культур, обозначая рубежные обстоятельства жизни.
   У протогониста Нордстрема - не кризис среднего возраста - это онтологический переход. На западе все больше людей предпочитают значительному заработку при напряжённой работе, приватное время с минимально необходимым достатком; но можно присоединиться к ним уже, обладая капиталом. Нордстрем из этой категории.
   Слова: помни о старости, не так чеканны, как моменто мори, но смерть абстракта, а старость реальна. Нордстрем, упаковавший сумятицу чувств и "душевную смуту", в четырёхсотдолларовый костюм и коросту заката среднего возраста - встретил осень жизни, исчерпанностью прежних привязанностей и целей; принимает решение прожить альтернативный "сослагательный", или суррогатный вариант жизни, сбрасывает балласт семьи, должность в нефтебизнесе, денежный навес (чем не Лир!). Полный retreat, служащий "министерства неторопливости" (заимств.), промежуточный Обломов.
   Поиск новой модели жизни, согласуемой с хобби; новые коннотации впечатлений; возрастной панпсихизм; игра сублимации чувственностью, утратившей болезненный жар - "осень патриарха". Поругивает "себя за то, что живет в полном согласии со всеми своими заурядными представлениями о жизни". Однако известная фраза - простые удовольствия последнее прибежище сложных натур свидетельствует в пользу незаурядности личности Нордстрема. А по поступкам, он просто готовый киногерой. Герой...? Осторожно! Мы на скользкой дорожке, ограниченной стандартом II ступени образования, реминисценцией. Конечно М.Ю. Лермонтов "Г.н.в.". Уж, не ремейк ли это, или конвергенция культур, латентный постмодернизм? В пандан: можно обратить внимание, что Нордстрем обрывает все корни и уподобляется перекати-полю Печорину - цинизм Печорина (советы Грушницкому и т.д.). Нордстрем формулирует "жизнь - это вопрос ясных и твёрдых границ", отказывая женщине в свидании - "чем меньше женщину....". Различие в возрасте стирается "синдромом усталости" Печорина! и sic! Криминальное сознание, объединяющее нефтебизнесмена (далеко не вегетарианский бизнес) и участника кавказской войны, кто не помнит: похищение человека, укрывательство контрабандистов, умышленное, изощренное убийство. Но чувство ответственности не позволяет поставить точку, закрыть дело, дело о плагиате или мягче - факте плагиотропизма. Неизвестная причина делает аргументы анализа беспомощными, ходульными, ассоциации не очевидными, притянутыми; малость, гоголевски ничтожная: просто тьфу, дрянь, что-то эфемерное. И это что-то... - юмор - не тот агрессивный, прессингующий, вызывающий нервический смех американского чтива, а легкий, ненавязчивый, воздействующий на сенсибилизированные высокой организацией эмоции.
   Удивительно, что такой структурно неоднородный роман как "Герой нашего времени" не содержит ни грани юмора, лишь увесистые формы: сарказм и иронию высокомерных аристократов остроумия; толику юмора - демократа, но не гаера - добавил в повесть Дж. Гаррисон и, тяжесть экзистенции рассеялась, оставив только дымку печали.
   Р.S. Моему неистовому А. Ка - критику и полу-автомату.
   Ю. Поляков охарактеризовал Интернет - литературу - черновиками, припечатывая к позорному столбу. Тогда почему в собрание сочинений входят эти самые черновики и, подробно комментируются?
   Я аграф, тверд в грехе, пишу эти чертовы черновики и к удивлению, их с интересом читают. В них сохранено нечто первичное, реликтовый фон после сингулярной точки шевеления интуиции, эволюционный процесс. А как бывает жалко кусков все же не вошедших в текст...
   Читать отшлифованный текст - питаться только рафинированными продуктами.
  
   Охранительная поза по отношению к языку вызывает пиетет, но позиция поэта - расширять возможности языка, может даже анархизировать, путы на него надеть всегда желающие найдутся. Язык - это деривативное явление, но и не предсказуемое, как цена на нефть.
   С. Доренко в эфире использовал англицизм - слушательница поинтересовалась его смыслом - он осклабился и пророкотал, что он будет щекотать ее этим словом.
   Во времена двуязычия, когда все уличные плоскости исписаны вокативными инвективами осуждать макаронический стиль - это ...игнорировать живой язык; сейчас даже кутюрье заимствуют идеи в неблагополучных кварталах полисов.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"