Говорит "Маяк"
С некоторых пор у мужа Фирузы-апы появилось новое увлечение. Как всякая понимающая и любящая жена, она ни слова не говорила против, но, как женщина, безмолвно порицала его за неуемную и всепоглощающую страсть к радио. Слов нет, знание радиодела кормило его семью, вот и на фронт мужа не отправили, потому что все военные годы Рустем -ака готовил радистов. Но война давно уже кончилась, а муж снова начал просиживать ночами у старенького радиоприемника, чуть ли не ухом прильнув к динамику. И сводок с фронта нет, а он сидит и сидит возле радио, что-то слушает и записывает. И ладно бы вечером, так нет, ночью, когда только разохотишься под бочок к законному мужу подвинуться, а вместо него - одна подушка. Пыталась пару раз спросить, что это он там слушает, но муж серьёзно так глянул и ничего не ответил.
Рустем - ака устало шел домой, скрываясь от жары под пышными кронами чинар, нависающих над пешеходной зоной. Сентябрь в Ташкенте, что лето в средней полосе, это он помнил со времени своей службы в армии. Мысли о службе возникли спонтанно, просто вспомнилось, как мерз первое время в палатках на учениях, выкладывался на марш - бросках по пятьдесят километров за сутки, как старался он постигнуть военную премудрость, освоил профессию связиста.
Но воевать ему не пришлось, оставили резервистом из-за неудачно сросшейся ноги после перелома, угораздило его неловко упасть с крыши при постройке дома. Мечтали жить с женой в любви и согласии, нарожать кучу детишек, только омрачила их счастье кровопролитная война. Сколько ни ходил Рустем-ака в военкомат, на фронт его не брали, отказывали ему в силу возраста, уже приближавшемуся к сорока, и хромой ноги. В очередной раз, когда он добрался до военкома с просьбой об отправке на фронт, тот сказал, что спецы, подобные Рустему Нигматовичу, нужны и здесь, в тылу. С того времени Рустем - ака стал заниматься делом, которое стало его главной профессией - обучать молодых связистов. За пять военных лет к нему на обучение приходили совсем молоденькие девушки и парни, сразу после школьной скамьи, иногда были люди и постарше, те, кто после ранений не мог вернуться полноценно в строй, но мог работать в прифронтовой полосе связистом. Многим передал свои знания Рустем - ака и всем он желал добра и крепкого здоровья, за всех болело сердце.
После войны прошло уже семь лет, теперь курсы связистов стали учебным предметом в училище радиотехники. Поступали сюда, в основном по направлению, дети из детдомов и мальчики, которые по семейному положению не могли себе позволить дальнейшее обучение в школе и старались сразу после восьмиклассного образования получить подходящую профессию. Рядом находилось общежитие, ребят кормили обедом: для детей, потерявших родителей, это было большим подспорьем в жизни. Можно и профессию получить, и о жилье с куском хлеба не думать. Училище приобрело вполне гражданский вид - по коридорам перестали сновать озабоченные хмурые военные, никого со старших курсов срочно не снимали с уроков, чтобы отправить в тыл к партизанам или заменить выбывших из строя на фронте.
Первого сентября пятнадцатилетние девчонки и мальчишки заполняли коридоры училища, и на три года стены этого здания становились для них родным домом, а преподаватели - первыми наставниками в выбранной профессии. Если в военные годы на курсах было больше девушек, то сейчас их становилось все меньше и меньше, что очень радовало: не женское это дело - воевать, пусть даже далеко от передовой.
Сегодняшний сентябрь не был исключением - молодые, еще зеленые мальчишки и девчонки, раскрыв рот, слушали Рустема Нигматовича, их будущего классного руководителя, мастера производственного обучения. Поразила его маленькая девчушка, которой и по виду, и по росту никак нельзя было дать пятнадцати лет.
- Ну, пусть четырнадцать, да моя дочь и в тринадцать лет выше была, - думал Рустем - ака, изредка поглядывая на смешливую белокурую девочку на последней парте. Он приметил её ещё на торжественной линейке: все первокурсники - долговязые, худенькие, однообразно и бедно одетые, мальчики в сатиновых шароварах и застиранных косоворотках, девочки в саржевых юбочках и непритязательных кофточках. Эта девчушка выделялась из всей толпы бывших абитуриентов красивым ситцевым платьем по фигурке, маленьким ростом, чуть выше полутора метров и длинными белокурыми косами ниже пояса. Все остальные девочки держались дружной стайкой, а она стояла в сторонке и парту заняла самую последнюю, где села одна. Директор училища заранее предупредил, что нынешний набор студентов особый, к ним придут ребята, вывезенные во время войны из Ленинграда по Дороге жизни. Смешливая девчушка выглядела явно не детдомовской, уж слишком она ухоженная и какая-то вся домашняя, вот и с остальными первая не заговаривает, но, если к ней обращаются, отвечает с улыбкой и радостно. Дети, пережившие горе, обычно такими не бывают.
Рустем - ака часто сталкивался с детдомовцами, и его всегда поражало взрослое недетское выражение их глаз на детских лицах. А ребята из блокадного Ленинграда, вынесшие то, что многим взрослым не снилось, наверно, еще долго не научатся смеяться.
В открытые окна класса волнами задувал теплый ветер, дети серьёзно слушали своего мастера, ведь в следующие три года он станет для них всем - и отцом, и учителем, и матерью.
Только егоза - девчушка периодически пыталась приподняться над столом и выглянуть в окошко, высматривая кого-то. Но едва она замечала, что Рустем - ака грозно поглядывает в её сторону, тут же лучезарно улыбалась ему и моментально принимала вид прилежной ученицы.
- Баловница, разбаловали родители, наверно, и устроили сюда по блату, зная, что потом будет направление на крупные заводы, - мастер сердился на девушку, но в глубине души понимал, что эта девочка как раз нормальная, а остальные дети пришиблены войной на всю оставшуюся жизнь, и никогда горькая память о ней не покинет их.
- Все, ребята, на сегодня хватит, - Рустем - ака закрыл журнал со списком учеников.
- Завтра начнем учиться. А сегодня погуляйте, - и с улыбкой посмотрел, как обрадовались только что серьёзные мальчики и девочки неожиданной свободе, и шумно выбежали в коридор. Самые шустрые из них уже и появились на улице. Конечно, первой была Зина, как отозвалась при перекличке белокурая непоседа. Вот и причина ее несерьёзного поведения - смуглый худощавый подросток под развесистым платаном.
- Как вам новый набор, Рустем Нигматович? - в открытую дверь кабинета заглянул директор и подошел к открытому окну. - Хорошо, что вы их отпустили пораньше, пусть погуляют в первый день. Бедняжки, сколько им пришлось вытерпеть, ленинградским детям.
- И эта нарядная девочка из Ленинграда? Не похожа совсем.
- Все оттуда. А за эту особенно просили. Хотели в швейное училище отправить, видите, как шьет хорошо?
Мужчины залюбовались парой под платаном: юноша что-то строго выговаривал девушке, она молча слушала, потом улыбнулась в ответ на нотации, парень рассмеялся, и они ушли.
- Ну и отправили бы в швейное, раз такая мастерица!
- Друг был против. Вот он, рядом с ней стоит. Ходил по всем инстанциям и доказывал, что Зина доверчивая, беззлобная, без защиты не проживет, а он, защитник, остается здесь. Он и ко мне приходил. Просил взять её, говорил, что умная девочка, с учебой справится, а в другом городе у неё защиты не будет.
- Мальчик тоже ленинградский?
- Неизвестно. Он уже был в детдоме, когда их привезли. Взял над ней опеку сразу же. Десять лет дружат.
Мастер понял, почему Зина постоянно смотрела в окно! Защитника не было рядом, и девушка невольно искала его. Трогательная опека сироты над сиротой поразила Рустема-ака. Что-то вроде брата и сестры, маленькой семьи на обездоленном войной островке детдома. В его семье и в соседских семьях, где были и родители, и дети, само собой подразумевалось, что старшие дети берут опеку над младшими, сама жизнь вынуждала к этому. Получается, что и в детдоме дети старались жить по семейным канонам, усвоенным ими еще в мирно время, и, наверное, мальчик был постарше Зины, раз так ее опекает.
Так оно и оказалось. Рафик, так звали серьёзного юношу, был старше Зины на три года, и уже два года как работал, но не забывал свою подружку, следил за её успехами, не давал в обиду.
Её друг оказался прав, когда говорил директору, что она - умная девочка. Рустем -ака с удивлением заметил, что даже мальчики не всегда улавливали то, что Зина схватывала на лету. Незаметно для себя мастер стал выделять её среди своих учеников, старался почаще с ней разговаривать, приводил в пример остальным. Живость характера никак не сказывалась на учёбе, девушка успевала и преподавателя выслушать, и в окно посмотреть, и заданную схему быстрей всех собрать. И сам Рустем Нигматович стал чаще хвалить её, а он спуску своим ученикам не давал, поступая по пословице "тяжело в учении, легко в бою". Познакомился наставник и с Рафиком. Тот, словно заботливый старший брат, часто интересовался учебой Зины, и гордо улыбался, когда слышал о ее успехах.
Как-то Рустем-ака невзначай обмолвился, что хорошо бы Зине поступить в авиационный институт, уж очень она хорошо во всём разбирается, жалко, если с таким умом останется простой электромонтажницей.
- Почему в авиационный? - удивился Рафик.
- Так ведь их отправляют работать на авиационный завод после окончания училища, а Зина с отличием заканчивает, без экзаменов взяли бы по профилю. Жаль, детдомовских в институт не направляют, разве что родственники какие найдутся, - Рустем Нигматович хотел ещё продолжить, но замолчал, видя, как помрачнело лицо юноши.
Ругая себя в душе самыми последними словами, что разбередил душевную рану сироты, мастер замолчал.
Фируза-апа не удивилась, когда муж привел домой застенчивых юношу и смешливую девушку, он часто приводил к себе детдомовцев. Она, ни словом не заикнувшись о здоровье их родственников, усадила дорогих гостей пить чай с сушёным изюмом и абрикосами, расспрашивала об учебе, отдыхе, планах на будущее, и, передавая перед уходом кулечек с урюком, просила угостить соседей по общежитию.
- Фируза, я хочу их на плов позвать, - сказал Рустем - ака после ухода гостей. Плов - это мясо, которое они видят лишь по праздникам, это лишняя порция риса, которой не хватит её детям, но добрая женщина не стала возражать, была бы возможность, приютила бы всех сирот под своим кровом.
Воскресный обед удался на славу. Погода позволяла, и чай накрыли прямо на топчане под заботливо подвязанными виноградными лозами. Жаркое солнце пробивалось сквозь импровизированную крышу узорных листьев рассеянными лучами и не обжигало, как на открытом пространстве. Вся семья окружила вниманием Рафика и Зину. Вначале от необычной обстановки Зина стушевалась и молча забилась на край топчана, за спину Рафика. В ожидании плова, над которым колдовал хозяин, Фируза-апа поила семью и гостей чаем, подливая каждый раз, как только проглядывало дно пиалы. После ароматного чая девушка раскраснелась, оживилась и с заметным удовольствием стала играть в прятки с младшей хозяйской дочкой, прячась все за ту же широкую спину Рафика. Лоле недавно исполнилось всего четыре годика и она, в отличие от старших сестер, еще не потеряла детскую непосредственность: три старшие сестры сидели чинно и молча, но улыбались, видя, как расшалилась младшая.
- Ты дома тоже играешь в прятки? А у тебя есть сестрёнки? - это Лола, осмелев, подошла к Зине поближе. Девушка только что хотела глотнуть чая, но рука с пиалой остановилась на полпути.
Рустем-ака замер: жену и старших дочек предупредил, что гости детдомовские, а про младшую забыл.
- У меня есть Динара, Чулпан и Малика, - не отставала щебетунья.
- А у Зины есть я, старший брат, - ласково погладил по голове малышку Рафик.
- Плов готов! - заговорил Рустем-ака. Надо было еще минут десять потомиться рису под крышкой, но лучше отвлечь так, чем продолжать дальше некстати возникший разговор о сёстрах и братьях. Фируза-апа быстро сходила в дом и вынесла расписное глиняное блюдо, которое водрузила в центр топчана.
- Плов! А ложки где? - Зина не могла сдержать восторга при виде ароматной горки золотого риса со специями, кусочками мяса и мелко нарезанной зеленью укропа.
Девочки вместе с матерью и отцом дружно рассмеялись и наперебой стали показывать, как надо брать одной рукой щепотку риса, как подставлять ладонь другой под первую - и никаких ложек не надо!
Зина засмеялась и стала снова похожа на прежнюю, у Рустем-аки отлегло от сердца.
- Спасибо вам огромное за плов, Рустем Нигматович, - подошла на следующий день после урока девушка.
- Рад, что понравилось у нас, - мастер ждал, что хочет сказать Зина, ведь вчера она с Рафиком неоднократно благодарили его с женой за гостеприимство.
- Я всё вспоминаю вашу Лолу...
- Не сердись на нее, она маленькая, не знает горя.
- Не сержусь, она правильно все спросила.
- Что, что правильно? - Рустем-ака взволнованно и, видимо, больно, схватил ее за плечо, так что Зина даже поморщилась, но не отдёрнула руку, а продолжила,
- Я впервые вспомнила, что у меня были брат и сестра. Мы гуляли с ними на берегу реки, папа в красивом белом мундире, мама нарядная и говорит папе: "Подними малышку, пусть на речку посмотрит. Папа поднимает меня на руки".
Мастер обессиленно прислонился к столу.
- Рустем Нигматович, Рустем Нигматович, вам плохо? - Зина настойчиво теребила учителя. Открыв глаза, тот увидел, что неловко сидит на краю стула, вовремя подставленного любимой ученицей.
- Расстроился я, ведь если бы ты вспомнила раньше, мы могли бы поиск начать.
- А сейчас? - крупные слёзы потекли по щекам Зины.
- И сейчас не поздно, дочка! - Зина бросилась на шею учителю. И он поклялся себе, что найдет, обязательно найдёт её родных.
Многочисленные запросы в военные архивы ничего не дали. Получая очередное письмо, Рустем-ака надеялся, что хоть какой-то проблеск надежды ожидает его в ответе. Ответы были одинаковы,
- По словам девочки "папа в красивом белом мундире, мама нарядная и говорит папе...", можно только определить, что её отец был морским офицером в ранге не ниже капитана и перед войной служил или находился в Ленинграде.
Из ленинградского военкомата пришел целый список офицеров, бывших в то время на воинском учете в Ленинграде, но ни у кого из них не было троих детей. На переписку с архивами и людьми из военкоматского списка у Рустема Нигматовича ушло больше двух лет. Зина не спрашивала его ни о чем: дети войны терпеливы и не задают лишних вопросов, когда и так все ясно.
Наступил последний год учебы ленинградского набора. Будущее казалось выпускникам вполне определённым - юноши старше восемнадцати призывались в армию, но при желании могли работать на авиационном заводе, который давал им броню. Остальных всех уже ждали в сборочных цехах электромонтажниками и наладчиками и обеспечивали общежитием. Разорённая после войны страна нуждалась в новых самолетах, и молодые специалисты по профилю ценились на вес золота.
Зина закончила училище с отличием, и Рафик мечтал, что, когда они поженятся, то оправит её учиться в институт на вечерний факультет Ташкентского политехнического института.
Сам он работал на стройке и учился по вечерам на педагога - историка. Жизнь налаживалась, военные воспоминания понемногу сглаживались.
После выпускного вечера Рустем-ака и Фируза-апа снова пригласили Зину с Рафиком на праздничный плов. Зина и так часто забегала к ним, подружилась с его дочками, особенно привязалась к младшей, Лоле, и, не добрав детских игр в военном детстве, даже играла с ней в куклы. Будучи завсегдатаем гостеприимного дома, она уже не жалась в углу топчана, а сноровисто помогала Фирузе-апе и девочкам постелить половички, вскипятить воду, заварить чай, оттеснив названных сестренок со словами,
- Вы каждый день это делаете, дайте и мне помочь маме.
Рустем-ака с Рафиком вместе готовили плов. Все секреты приготовления этого национального блюда передал мастер юноше - сироте, ведь каждый настоящий мужчина в Узбекистане должен уметь приготовить волшебный рассыпчатый плов.
За праздничным дастарханом не было недовольных: плов удался, лепёшки, фрукты на столе, чай - в пиалушках. И война прошла давно, и будущее у всех впереди светлое.
- Не знаю, как сказать, - начал Рустем-ака, когда все насытились. Все притихли. От такого внимания он закашлялся, глотнул чая, но поперхнулся и откашливался долго и нудно.
- Зина! - обратился он к ученице. - Ты и Рафик стали для нас как сын и дочь. Но у каждого человека есть своя семья, - и поразившись, как настороженно слушала его Зина, выложил новость сразу,
- Я нашёл твоих родных!
- Ох! - Это Фируза-апа глубоко вздохнула и зашептала про себя какую-то молитву.
- Я искал везде, но мне отвечали, что по твоим словам трудно найти кого-то. В прошлом году я услышал передачу по "Маяку". Каждую ночь без пяти минут двенадцать там передают списки пропавших в войну, приметы, имена, адреса. Я послал туда твои воспоминания, и у тебя нашлась тётя в Казани.
Зина плакала и улыбалась одновременно. Тетя, в Казани! Любимый учитель сотворил чудо.
|