По ней метроном настроен и шагомер,
над нею раскрыт, как зонтик, небесный свод.
Она проходит сквозь залитый солнцем сквер,
не слишком осознавая, куда идёт.
С плакатов противно лыбится новый мэр.
Вокруг - голоса да палой листвы гавот.

В газетах - "Спартак", в киношке - Орландо Блум.
А дома - хороший муж да бокал "Syrah"...
На ней деловой идущий к глазам костюм.
Походка стократ продумана. От бедра.
Да вот позитив никак не идёт на ум -
ни днём, ни ночами хмурыми, ни с утра.

Я так ей хочу напомнить про листопад;
про то, что с каких позиций ни посмотреть -
возможности стать счастливой глаза слепят.
Так было всегда и, видимо, будет впредь.
И мир, если разобраться, теплом объят.
И жизнь завершилась менее чем на треть.

А месяц назад была зелена листва,
и не было у природы плохих вестей.
Но нынче про это помнит она едва,
поскольку в больнице чётко сказали ей:
она никогда не сможет делить на два.
Она никогда не сможет иметь детей.

Хочу ей сказать: уйдут со двора ветра,
и жизнь обретет по-новой и цвет, и смак...
Но стынут в ее глазах угольки костра.
Я так бы хотел разжечь их, но я не маг.
Ей просто пора привыкнуть, давно пора.
Да только никак не может она. Никак.