Аннотация: Федерико под видом нищего приходит якобы для того, чтобы увидеться в последний раз. Он раскрывает обман и свой замысел, снова признаваясь Джованне в любви. Поначалу разгневанная, она признает, что рыцарь мил ее сердцу.
Дав согласие на брак с Ардженти, Джованна скрепя сердце ждала своей участи. Смирно простаивала день-деньской перед швеями, которых нанял отец. Платье шили в спешке. Горько улыбалась, видя, как сер Антонио торопится справить свадьбу. То ли не терпелось ему, то ли боялся, что дочь снова взбрыкнет. Но Джованна, устав бороться с неизбежным, более ничего не замышляла. Просто изо дня в день безучастно наблюдала за суетой. Глупо было притворяться, что ее заботит цвет шелка или количество приглашенных. Будто стала она блаженной. Из тех, кто слышат только неведомые голоса. Ждала, чтобы Арно оказался на свободе, и можно было увидеть друга живым. Каждую минуту думала о нищем.
Погода была теплой как летом. И хоть мягкий багрянец лег на виноградные листья, она все глядела в окно, вспоминая прошедшие дни. Так, услышав стук в дверь, тихо сказала:
Войдите, - глянула вполоборота. Хотела снова отвернуться к окну, но узнала знакомые шаги. - Арно!
Замешкавшись на мгновение, стояла, не веря глазам. Потом бросилась обнимать калеку. Предательски покатились слезы. Рада была умереть, лишь бы только в его руках.
- Арно, мой милый Арно, - целовала его пальцы. Щеки были мокры от слез. Отчаяние сдавило горло так, что не могла проронить ни слова. Будто железный обруч надели на шею. Хрипло прошептала: - Прости меня. В последний раз видимся мы с тобой.
- Я вернулся, - сказал Федерико. Странно ему было сейчас. И сладко, и горько. Не мог понять, как сроднился с нищенскими лохмотьями. Пряча лицо, был честен как никогда. Обнял девицу бережно, как делал это обычно, когда она пугалась, грустила или мерзла. И казалось, что ничего не изменилось с тех пор, как сидели у хижины перед наступлением июньской ночи. Тогда они тоже думали о свадьбе. Джованна плакала, а мнимый нищий бережно отирал слезы с ее щек.
- Все хорошо, Куничка. Я больше тебя не оставлю.
Часто перед долгой разлукой или скорой смертью люди клянутся быть вместе. Вот и теперь Арно обещал невозможное. Не иначе, как утешить пытался, что оставалось еще? И чтобы она улыбнулась, склонившись к самому уху, шепнул слова о голубке. Те, что пел когда-то на речном берегу. До боли закусив губу, слушала его Джованна. Не знала, что любовь может быть горькой как яд, но хлебнула с лихвой.
- И я буду с тобой, - она склонила голову к его плечу. - В любую минуту знай, что я думаю о тебе. Каждый день молю Господа о заступничестве. Мне никогда уже не быть такой счастливой, как летом. Вот, возьми, - она сняла с шеи крестик и вложила в руку Арно. - С тобой теперь моя душа.
Сама не знала, чего хочет больше: чтобы этот миг длился вечность или чтобы милый поскорее ушел, не мучая ожиданием неизбежного. Взяв крест в руку, нищий долго смотрел на него, а потом сжал до боли кулак. Если бы только мог вынуть сердце и отдать его Джованне с такой же легкостью!
- Отчего же не быть? - спросил он удивленно, будто не понимал, о чем идет речь. - У тебя впереди долгая счастливая жизнь с тем, кто тебя любит.
Эти слова могли стать злейшим упреком, если бы не то, что потом сделал оборванец. Откинув капюшон, он медленно размотал тряпки и открыл лицо. Бледное, осунувшееся и до боли знакомое донне Джованне. Лицо человека, которого она когда-то прогнала.
- Я был рядом с тобой все это время. И теперь никуда не уйду, - говоря это, Ардженти наконец выпрямился, по обыкновению горделиво разворачивая плечи. Такому чудесному преображению позавидовали бы святые чудотворцы, умевшие исцелять немощных и калек. - Ты полюбила, не видя моего лица, убогим оборванцем, так полюби меня теперь тем, кто я есть. Иначе, Господом клянусь, жизни нам обоим не будет! - с этими словами Федерико опустился на колени перед купеческой дочерью так же, как она несколько дней назад стояла перед ним, и припал губами к руке.
- Ты! - голос Джованны стал яростным как у львицы. Она испуганно выдернула руку и отшатнулась. Весь мир перевернулся с ног на голову, едва удалось устоять. Неужели это правда? Неужто и в самом деле тот, кого она считала нищим, все это время был Ардженти, надменный и гордый рыцарь? И не бедного калеку выхаживала она, и не для него пальцы ранила в кровь? Джованна отказывалась верить в то, что Федерико мог отринуть гордость и обиду ради того, чтобы быть с нею, став последним из людей.
- Для чего вы мучаете меня так?! - воскликнула купеческая дочь, сжимая кулачки. - Разве мало того, что я стала на колени перед вами и еще раз встану - перед алтарем? Нет у вас никакой жалости ко мне, сердце у вас чернее ночи!
Она заметалась по комнате птицей, опрокинула ненароком кувшин с водой. Осколки брызнули во все стороны.
И все же - песня и те слова, что говорил ей нищий каждый день, руки, ее бережно державшие - все это был Арно. И вдруг его не стало. Остался лишь Ардженти. Джованна чувствовала обиду и ярость, и не могла их сдержать. Стремительно подойдя к Федерико, она ударила его кулаками по плечам.
- Как ты только мог забрать меня из дома?! Ты разлучил меня с семьей, поссорил со всеми! Я не знаю, как теперь буду отцу с братьям в глаза смотреть! Ты бесчестный, подлый человек! Я все глаза выплакала - а это все время был ты! Прикидывался, хромал и!.. И... - не выдержав, Джованна снова залилась слезами, закрывшись локтем от стыда. - И я еще хотела за тебя замуж!
Ардженти продолжал стоять на коленях, не поднимая головы. Сломленная гордость - все равно, что перебитый хребет. Голос Джованны звучал, будто сквозь толщу воды. То ли от слабости, то ли от жара, который жег сердце, у Федерико на мгновение поплыло перед глазами. Во рту пересохло, и он невольно закашлялся, ибо не смог свободно вздохнуть.
- Раз собралась покинуть... убей своего бедного Арно, - сказал Ардженти прерывисто и хрипло. - Потому что иначе мне незачем жить. Теперь ты знаешь, как и с кем я замаливал свои грехи. Но, видно, этого оказалось недостаточно... - он поднял на нее исполненный муки, потемневший взгляд и встал с колен. - Ты желала, чтобы я доказал свою привязанность и чтобы тебя добивался? - сделав два шага, поймал в объятья. - Смирением и заботой я доказал, что достоин, потому что ты сама приняла меня. Так отчего ж теперь ты отшатнулась, как от черта? Или Федерико Ардженти не имеет права быть любимым и любить?
Ничего не ответила Джованна, вместо этого крепко обняла рыцаря, такого же измученного как она сама. Мысль о том, чтобы расстаться с Арно, была настолько невыносимой, что злость отступила. В этот момент показалось ей, что они снова рядом с лачугой, а от Ардженти пахнет дымом костра и полынью, тепло и знакомо. Тот, кого она любила, обнимал ее, и все было хорошо. Ведь они клялись когда-то друг друга не покидать. Федерико долго пришлось держать ее так, пока Джованна не успокоилась. Буйство понемногу утихло. Она много что могла противопоставить чужому гневу, но оказалась бессильна перед тихой решимостью и любовью. Поэтому, присмирев, застыла на месте, будто и впрямь была куницей в руках ловчего.
- Я люблю тебя, - произнесла она наконец. - Больше жизни люблю.
В доме наступила тишь, как после грозы. Под дверью Джованны замерли сер Антонио и монна Леа. Взявшись за руки, они внимательно прислушиваясь к брани молодых. Когда ж все стихло и долго не доносилось ни единого звука, купец забеспокоился:
- Поубивали что ли друг друга?
Мона Леа только испуганно перекрестилась.
- Ну, теперь-то мы сможем пожениться, бродяга? - спросила Джованна настойчиво и светло улыбнулась своему жениху. Сейчас Федерико не знал, кого благодарить за это тихое признание. Жестокосердную Джованну, которая перменилась за то время, которое они были вместе, или Господа, который, как известно, и есть любовь. У Ардженти словно камень с плеч свалился. Как громом пораженный, он молчал и боялся пошевелиться, чтобы свое счастье не упустить. Только гулко ухало сердце, как в тот раз, когда купеческая дочь ему отказала. Словно очнувшись ото сна, он подхватил девицу на руки. Закружил ее, смеясь:
- Теперь денег достаточно, любовь моя. Я обещал тебе, что зиму мы не будем голодать и мерзнуть.
Услышав смех, сер Антонио облегченно выдохнул, а супруга его, поняв, что все окончилось благополучно, прослезилась от счастья.
- Помирились! Будет свадьба! - с этим криком Карло, будто десятилетний сорванец, выбежал во двор, оповещая столпившуюся прислугу и заодно весь белый свет. От крика его взлетели в небо голуби. Стефано широко улыбнулся схватившейся за сердце Кларе и осеннему солнцу. После обильных слез, как известно, приходит большое счастье. Пришло оно и к Джованне. В тот же день примирилась она не только с Федерико, но и с семьей. Простили они друг друга весьма охотно, в доме воцарился мир. На сердце сделалось так легко и радостно, как будто она получила отпущение всех грехов и стала подобна ангелу.
На следующий день Гаэтано с радостью отдавал Федерико выигрыш. Закадычный друг светился счастьем от того, что более Ардженти не будет безответно терзаться от амуровой стрелы.
- Ну что ж, - заметил он между делом, - теперь-то, надеюсь, вы сможете не робея петь.
- Что песни! - тут же нашелся Мауро. - Главное, чтобы мессер Федерико был неутомим, ибо его невеста весьма горяча.
- Не скажи, - Гаэтано покачал головой. - Сначала нужно лить елей в уши. Да так умело, чтобы раскрывалось сердце, а потом - объятья.
- Это ваш, поэтов, удел, - рассмеялся Федерико.
- А что же вы? Не поэт? - прищурился Мауро.
- Каждый влюбленный поэт, мой добрый друг, - хлопнул его по плечу Гаэтано.
Свадьбу сыграли через месяц, Джованне казалось, что время тянется ужасно долго. Привыкнув находиться рядом с Федерико, она с нетерпением ждала его визитов. Любовь в бедности, хотя и может быть благородной, но все ж не лучше, чем когда жених здоров и хорош собой. Джованна стала к Ардженти ласковей и подарки принимала с радостью, научившись ценить то, что имеет. Бывало, дразнилась, нарочно в объятья не шла, но то были всего лишь игры.
Счастливее не было пары во всей Флоренции. Соперники Ардженти, узнав, что "неприступная крепость" пала, кусали от досады локти, гадая, дьявол или святой помог рыцарю добиться руки донны Джованны.
- Я, пожалуй, буду скучать по тому, как мы жили летом, - призналась невеста, когда они ехали рука об руку на прогулке. Вороной жеребец Федерико гарцевал, показывая норов, да рыцарь не давал ему спуску. - Поедем, попрощаемся с лачугой, которая нас приютила.
Девушка подивилась тому, как на самом деле мал был их дом, хотя казалось в ту пору, что достаточно в нем места. Войдя внутрь, Джованна увидела, что все осталось нетронутым, после них никто здесь не бывал. Засмеявшись, положила в горшок, который служил ей верой и правдой, несколько монет серебром.
- Вдруг поселится здесь кто-нибудь вроде нас? Недоброму человеку горшок из лачуги без надобности, а какой-нибудь бедняк обрадуется, когда захочет приготовить себе еду.
- Я уже скучаю, - сознался Ардженти, - хоть холодно и голодно бывало здесь иногда, - глянув на дно горшка, он грустно улыбнулся. - Если бы нам кто-нибудь оставил такой подарок, мы были бы рады.
Говоря об этом, вспомнил Федерико и двух несчастных, чьи кости были зарыты неподалеку в лесу. Осенил себя крестным знамением, шепнув слова молитвы. Об их смерти Ардженти не сожалел, и по-прежнему страшно было подумать, что произошло бы, если бы не успел на помощь своей ненаглядной Куничке.
- Почему ты никогда не просила меня открыть лицо? Боялась или не хотела обидеть? - он пристально поглядел на свою суженую. Что в дорогих нарядах, что в простом не крашеном платье, была хороша.
Взяв руку Джованны, Федерико поцеловал раскрытую ладонь и щекой потерся. Помнил, как Куничка гладила его по голове, когда мучил нестерпимый жар.
- Однажды ночью, когда ты спала, я испугался, что умру и так не расскажу тебе главного. Как я тебя люблю. Ты спрашивала когда-то, отчего я не пою сам. Боялся, что дрогнет голос, и ты осмеешь меня за фальшивую ноту. А теперь я хоть тысячу песен спел бы для тебя. Только в воду больше не полезу.
- Да я и не пущу, - засмеялась Джованна. - Разве что, в теплую, - отсмеявшись, она вздохнула. - Я так боялась за тебя, когда ты болел... Как страшно ты кашлял! - девушка пылко обняла жениха, так явно вспомнив его недуг, как будто это было вчера.
Они оба могли умереть, если бы не цеплялись друг за друга. И если голод был не так страшен, как казался, то лихорадка и разбойники сделали бы свое дело. Не раз потом вспоминала Джованна эти мгновения, испуганно вздрагивая. Но ничего не стыдилась, ибо сделала все, что могла. Обнявшись, вспоминали они свое житье, а потом покинули дом, где столько всего случилось. Уходили со светлой грустью, которая исчезает легко, как роса на солнце.
- Не просила я лицо открыть, потому что не хотела, - призналась Джованна, когда рыцарь подсадил ее в седло и сам уселся на коня. - А вдруг ты оказался бы таким страшным, что без боли не взглянешь? Мне было б жутко, а то и противно целоваться с тобой, хотя ты и добрый, и нежный. Не кори меня за это, - попросила девушка, поймав Ардженти за полу плаща. - Не видя твоего лица, я могла представлять себе какое угодно. Испугом своим боялась тебя оскорбить. А теперь уж ничего не боюсь, - заставив наклониться к ней, запечатлела на лбу Федерико поцелуй, засмеялась. - Но это не значит, что тебе легче станет со мной жить!
- А если меня польют смолой или горячим маслом? Или вовсе порубят на куски? - с улыбкой спросил Ардженти. Больше всего Федерико боялся в таких случаях беспомощности. Уж лучше сразу смерть, думал он, обнимая притихшую Джованну. Участью ее теперь станет ожидание, если Ардженти суждено будет отправиться на войну или усмирять мятеж. Сама мысль о том, что Куничка станет молиться за супруга, - согревала сердце, но вместе с тем рождала в нем тоску. Пусть Господь сделает так, чтобы им никогда не размыкать объятий! Вспомнил рыцарь слова Джованны о том, что все, кто добивались ее руки, на самом деле ее не любили, и грустно улыбнулся. Она и представить себе не могла, насколько Федерико был охвачен этим чувством.
Чем ближе к свадьбе, тем сильнее его мучило нетерпение, как будто что-то могло измениться в самый последний момент. Грандиозное празднество должно было собрать всех богатых и знатных людей Флоренции. А Федерико хотелось взять Джованну за руку и вновь бежать туда, где в уединении они принадлежали только друг другу. Старые друзья поговаривали, что затворничество сделало его более строгим, чем следовало. Но дело было вовсе не в молитвах и посте. Бывшие сердечные подруги, прелестные донны, коих навещал Ардженти прежде и щедро одаривал за любовь, поговаривали теперь, что дочка Кастеллани наверняка его чем-то опоила, накрепко к своей юбке пристегав. Это злословие Ардженти пропускал мимо ушей. Как прежде красовался на вороном коне, подкованном серебром и украшенном богато расшитой попоной. Теперь в гриву жеребца были вплетены ленты и колокольца, чтобы все знали, как счастлив и горд своей невестой Федерико. Проезжая по улицам, он, в благодарность за обретенное счастье, горстями раздавал монеты оборванцам, среди которых не так давно был сам.
Венчались они ясным, солнечным днем, как будто сер Антонио и на небо щедро плеснул золота. Джованне показалось, что вся Флоренция празднует вместе с ними. Встретившись у алтаря, влюбленные взялись за руки и перед людьми и Богом сочетались браком. Джованна сияла, облаченная в платье с золотым шитьем и крохотными бубенчиками на длинных рукавах. Красив был и Федерико в плаще, подбитом соболем. Когда вышли из церкви, к ним подвели вороного жеребца, любимца Ардженти, роскошно убранного по случаю. Молодожены возглавили процессию к палаццо. Гаэтано и Мауро вели скакуна под уздцы и первыми заводили песни, которые потом подхватывали все, кто мог. Джованна, слыша, о чем напевают гости, краснела и смеялась. Федерико же просто усмехался, укрывая молодую жену краем плаща, и целовал в шейку, у самых волос, более не скрываясь. На узкой улочке их обсыпали зерном какие-то доброхоты и, хохоча, пожелали до утра не смыкать глаз. У самого палаццо сошли Федерико и Джованна на узорчатый шелк, расстеленный под ноги новобрачным, и Ардженти ввел купеческую дочь в дом как хозяйку.
- Прими теперь и ты от меня подарки, - смеялась Джованна, когда подносили Федерико ее приданное. - Милый мой Арно, чувствуешь ли ты себя богаче теперь? Ночью сможешь проверить, хорошо ли спать на моих простынях.
- Никого прекраснее тебя и никого счастливее меня во всей Флоренции не сыскать, - ответил он. - Я богат теперь любовью и счастьем.
Глядя на молодых, монна Леа прослезилась. Приобняв ее, сер Антонио вздохнул, невольно вспоминая, как в первый раз целовал свою драгоценную супругу. Карло тем временем глядел по сторонам то на друзей мессера Федерико, то на благородных донн.
- Все хорошо, что хорошо кончается, - сказал купец жене на ухо, ибо если хитроумное представление, затеянное Ардженти, длилось дольше, кто знает, что вышло бы?
На свадебный пир пригласили музыкантов, жонглеров и лицедеев. И хоть сам хозяин палаццо весьма в актерском искусстве преуспел, сегодня ему оставалось лишь наблюдать со стороны то, что разыгрывали актеры. Джованна смеялась, прикрывая ладонью зарумянившееся от смущения лицо, ибо некоторые из пантомим, как водится, были слишком откровенны. Новоиспеченный муж обнимал молодую супругу и сладко целовал в губы, словно пил мед и вино. Ближе к ночи, когда уж не было сил терпеть любовный жар, они тайком убежали со свадебного пира. Вино лилось рекой, а гости принялись танцевать и упражняться в остротах. Взяв на руки, отнес Арно свою Куничку в опочивальню и, уложив на широком ложе, целовал белую шею, плечи и грудь. Так, не боем, но хитростью, были открыты ворота крепости, и строптивая Джованна добровольно сдалась. Горячая нравом, она оказалась горяча и в любви. Не могла угомониться до самого утра. Когда же начало светать и почти взошло солнце, молодая женщина уснула у Федерико на плече, вновь став ласковой и кроткой.