Аннотация: Часть четвертая, в которой ангел-хранитель Эмануэлы проявляет заботу о душе своей подопечной.
Плывут над Венецией серые облака в черном небе, плещутся под окнами богатых палаццо воды канала. Гулякам да пьяницам февральский влажный ветер нипочем. С ночи до утра звучат песни о любви земной. О любви горькой, потерянной, неразделенной, что наполняет сердце тоской. О любви радостной, как летнее солнце жаркой, и сладкой, как мед. Вселятся, танцуют прямо на улицах, и невдомек им, что меж ними ходит враг рода человеческого, ютится в полутьме, слушает внимательно, да ухмыляется, пряча улыбку в тени плаща. Машут факелами, кричат; запрокинув голову, пьют вино, то и дело проливая драгоценную влагу мимо рта. Тут же любят и тут же дерутся, тут же умирают.
Трещит в камине огонь, как собака шершавым языком лижет дрова. То вспыхнет, то немного угаснет, чтобы с новой силой вспыхнуть опять. Черная кошка, пристроившись в углу, желтыми внимательными глазами следит за людьми. Люди, что куклы дергаемые за ниточки, поочередно поднимают кубки, произносят заздравные тосты, обнимают друг друга. Слабо колышутся фитильки масляных ламп, горят в полутьме глаза мужчин, наливаются румянцем бархатные щеки девиц. Двое, уединившись в комнате веселого дома, захвачены страстью настолько, что не утруждают себя снятием тяжелых и дорогих одежд. Проворная прохладная рука с крепкими пальцами рвет дорогой шелк, обнажая белые плечи и грудь. Эхом горячего шепота звучит пьяный женский смех. Не от вина она пьяна, но от желания. Подкрашенные хной соски похожи на две спелых сочных ягоды, манят сладостью. Кружится и плывет комната, вертится, словно юла, мелькают перед распахнутым взором яркие краски. "Вероника дольчиссима" - шепчут бледные губы, перед тем как впиться в сахарные уста поцелуем. Где-то вдалеке звенят струны лютни и, двигаясь в такт, двое любовников предаются любви или греху прямо у стены. Шуршат юбки о шелковую обивку, протяжно стонет ярко-рыжая Вероника, кусая губы, повторяя одно и то же: "О дьявол, дьявол, дьявол". И пусть она никогда не увидит его лица. Пусть он хром, худ и бледен. Зато кудри его как закатное золото. Зато чистым огнем горят глаза. Зато голосом ангельским поет он грустные песни. Так, что сладко тянет сердце. Зато страсти в нем больше, чем во всех остальных: дряхлых стариках, самодовольных нобилях, жеманных юношах. Ей дарит он каждую ночь по крупной морской жемчужине, и пока будет гостить здесь, донна Вероника, венецианская куртизанка, соберет себе восхитительное ожерелье...
В обители греха повеяло вдруг ладаном. Источник аромата никто не стал бы искать: мало ли кто принес с собою благовония. Возможно, кто-то из господ представил любовное ложе в виде алтаря, и воскуряет теперь над ним ладан и фимиам, и растирает мирру по чьему-то упругому бедру. Запах ладана просочился в комнатку, где утехам предавался дьявол со своей случайной возлюбленной. Постепенно в комнате как будто светлело, и над свечами поплыло марево. Ангел появился из ниоткуда, просто возник рядом с дверью, не заметный ничьему глазу, кроме дьявольского. Он был одет в синие и голубые одежды, а за спиной его были сложены пепельно-серые крылья - сильные, с оперением гладким и блестящим. Его лицо, с правильными и крупными чертами, было скорбным, а глаза светились укоризной. Он молча и отстраненно смотрел на то, как тяжело дышит куртизанка на плече Люцифера, а когда тот повернулся к крылатому гостю, ангел сказал:
- Я пришел говорить с тобой, нечистый дух,- не дожидаясь ответа, добавил. - Я ангел -хранитель девицы Эмануэлы, которая живет в этом городе, и за которой ты ходишь.
Рыжая Вероника тяжело и протяжно застонала, вцепилась в плечи любовника как кошка, прикусила губу, замотала головой, словно буйная. Покрылась испариной. Тисками сжала бедра. Закатились глаза. Вздрагивала, будто в судорогах. Губы лукавого изогнулись в усмешке:
- Явился. Нельзя ли было вернее подгадать момент? - дьявол негромко рассмеялся и отвел взгляд ясных, изменчивых глаз от собеседника, чтобы закончить начатое. В то время, когда Вероника таяла от страсти, враг рода человеческого получал истинное удовольствие от ее одержимости. Жадность и похоть были любимыми грехами венецианской куртизанки. "Будут тебе, Вероника, и страстные ночи, и крупные жемчуга. Верь мне, Вероника" - и он, прикрыв глаза, наконец собрал всю ее похоть и всю жадность до мельчайшей капли, поцеловал горячую, влажную щеку. Почти с любовью. - До срока забудь обо мне. Ступай, - с этими словами отпустил. Легко, как отпускают руку падающего в пропасть.
- Ангел... - промурлыкала куртизанка полусонно. Ласково улыбнулась. Пальцы на миг коснулись черного бархата маски, под которой прятал лицо сатана. Дьявол отступил на шаг. Женщина завозилась с юбками, а после растрепанная, полураздетая, пошла вон, смеясь и покачиваясь словно пьяная. Враг рода человеческого, ни сколько не смущаясь, принялся возиться с гульфиком:
- Ну, так я слушаю тебя. Говори.
- Хочу поговорить о той, что вверена моим заботам, - сказал ангел, оставшись недвижим. Голос его был тих, а руки он сцепил перед грудью.- Я пришел просить тебя отступиться от нее, - дух, чей нимб - символ святости, - сиял над головой, знал, как именно расставлены фигуры. Сейчас, стоя перед Люцифером, он мог только просить, ибо не имел ни силы, чтобы отогнать Сатану от Эмануэлы, ни права приказать ему удалиться восвояси. - Эмануэла, хотя и Евина дщерь, все еще чиста душой и телом, - сказал ангел, опустив глаза, хотя и так было известно, что если он все еще при девушке, то она и правда таковой является. - Я был с нею с момента рождения. Она покорное дитя и любящая сестра, не уводи ее с праведного пути...
Наверное, ангел рад был бы остаться рядом со своей подопечной подольше, поэтому заступался за нее, а не просто оберегал от невзгод. С женщинами всегда сложнее. Они слабые и падкие на земные удовольствия, в которых забываются, а от прародительницы им досталось невинное коварство, столь пагубное для мужеского пола.
Дьявол проковылял несколько шагов по пустой и полутемной комнате. Откуда ни возьмись прибежала к нечистому кошка. Замурлыкала, отираясь у ног. Сатана наклонился, погладил ладонью по черной, лоснящейся спине. Выпрямился, словно бы не до конца.
- Твое рвение, безусловно, похвально, - улыбка не сходила с уст лукавого. - Однако ты забываешь, что девица имеет право на выбор. К тому же, видит Бог, - сатана усмехнулся, - я ни коим образом не сбивал ее с пути. Не богохульствовал, не требовал клятв, не просил отречься от веры, не заключал договоров и не пытался заполучить душу. Или за таковые действия ты принял две коротких встречи и две невинных беседы? В таком случае, ты должен просить удалиться всех молодых людей, что заговаривают с ней, просят о свидании и требуют руки. И всех, кого она когда-либо целовала в уста, - улыбка дьявола приобрела грустный, горький оттенок. - Взгляни-ка лучше в другую сторону. Твою подопечную могут обмануть куда как более "невинные" представители рода человеческого... - он вздохнул и поднял бледное лицо, глядя в глаза ангелу. Когда-то они были похожи, но сатана, теперь скрывающийся в тени, в далеком прошлом был всех прекрасней.
- Я знаю, - теперь пришла очередь ангела вздыхать. - Даже будь ты смертным мужчиной, я мог бы вмешаться лишь до определенной степени. У Эмануэлы действительно есть выбор, однако же... Даже ты не можешь отрицать, что твое влияние тлетворно, и не богохульствовал ты все еще покуда, - дух выделил последнее слово. - Все равно ты не сможешь удержаться от собственной сути. Ты по природе своей не способен к сотворению добра и к истинной любви. Зачем тебе эта дева в таком случае? Неужели тебе мало падших душ? - ангел скорбно свел брови. - Неужели мало женщин на свете, которые упадут в твои объятия? Таких, как та, что только вышла... Эмануэле ничего не нужно: ни золота, ни славы. А любовью ты ее не одаришь, - ангел помолчал, а потом повторил. - Да, у нее есть выбор. Не заставляй Эмануэлу его делать. Она наивная и доверчивая, как дитя...
Дух никогда еще так не переживал за опекаемого человека. За все столетия, что он провел среди людей, на земле, ни разу ему не доводилось сталкиваться с Сатаной лицом к лицу. И надо было такому случиться, что в этот момент слабая женщина находилась под его крылом... С другой стороны, как воспрял бы он, если б дева вдруг повела себя разумно и не поддалась бы обольстительным уловкам Дьявола. - Прошу тебя, отступись.
В ответ дьявол рассмеялся. Совсем тихо, но болезненный звук этот был из тех, что скребут ржавым железом душу, крюками вынимая сердце. Кошка выгнула спину и попятилась, шипя. Прыгнула на стол, опрокинув пустой кувшин. Упав, тот покатился по полу. Замер. Вместе с ним замерло время. Замер огонь лампы. Замерли смеющиеся в соседней зале. Замерла рыжая Вероника, поднесшая кубок к исцелованным дьяволом губам.
- Как два торговца. Вот еще немного, и заговорим о цене, - проскрежетал сатана. - Ты - о своей, я - о своей... Может быть, сойдемся на устраивающей нас обоих?!- бледное лицо его секундно перекосилось от злобы. - Ласковые просьбы. Приказы. Угрозы. Где-то я уже это слышал. Помнишь? - фигуру сатаны будто бы согнуло пополам, и в свете теперь ровно горевшей масляной лампы отразился на стене темный силуэт со сложенными крыльями. Всего лишь тень. - И когда я отступался? - он выпрямился и поднял голову, теперь глядя на ангела свысока. Дух гордый и непримиримый. - У тебя свое дело, вестник Божий, у меня свое. И следовало бы помнить тебе, что не прихожу я туда, куда не следует. Оглянись! Все ли так, как тебе мнится? Или ты и сам поверил человеческим сказкам? А, может, пытаешься ими дурачить меня? Как же. Дыхание мое - сера, влияние тлетворно, - теперь речь сатаны была приятна слуху и нежна. - Вываляй тебя в навозе, и ты перестанешь дышать ладаном.
Выйдя из тени, он подошел к ангелу почти вплотную.
- Не расписывай мне ее достоинств. О них знаю в достатке. И о чистоте ее. А потому, в отличие от тебя, не стал бы сравнивать ее с падшими, на которых ты мне любезно указал. Иди-ка, поратуй за праведность перед гулящими девками, убийцами и ворами. Впрочем... - он развел руки в стороны, изображая шутовской поклон, - это моя работа. А это - твоя. И я почти не гневаюсь, - промелькнуло в ясных глазах пламя, делая их цвета самых дорогих рубинов, и вновь исчезло, превращаясь в золото и лазурь. Кудри завиток к завитку обрамляли лицо, губы изогнулись в мягкой улыбке. В мановение ока дрогнуло пламя. Побежало, потекло время, возвращая прежний ход.
Ангел ответил не сразу.
- А все ли так, как мнится тебе? - он взглянул на лукавого, не меняя позы. - Я не сравнивал Эмануэлу с гулящими. И не торгуюсь. Это-то как раз твое дело. Ратовать за праведность - ни перед кем не зазорно, ни перед убийцами, ни перед ворами, ибо в час Страшного Суда покаявшиеся получат возможность ко спасению. И блудницы, каясь, идут в монастыри, и проводят в покаянии остаток жизни, или же остаются в миру, но делаются добродетельными. А что до твоего влияния - да, так и от слов не отступлюсь, - ангел выпрямился в полный рост, и крылья его затрепетали. - Ты когда-то ради себя отверг Божественный престол, и обрел могущество. И уподобляясь именно тебе люди делают так и поныне, и себя ставят впереди всех, а о ближних своих забывают. Ты почти не гневаешься на меня, - мирно произнес ангел, успокоившись. - А я тебя жалею... Ты такую огромную цену заплатил за то, чтобы сравняться с Ним, что лучше бы не платить никогда. Но я вижу, что моя речь гневит тебя, и я пришел напрасно, - крылья шевельнулись вновь. - Поэтому я удаляюсь. Я выполню свой долг как следует, и буду беречь Эмануэлу.
"Идут в монастыри, чтобы продолжать грешить и заниматься блудом там. Монахини, что девки с улицы, готовые на все. Другие же, делая в миру добро, якобы помогая немощным, отмывают тем самым деньги. А третьи готовы родную мать продать или... сестру, хоть носят сутану и должны добрыми пастырями служить. И весь этот вертеп существует от века в век вовсе не по моей воле. Но лучше уж на кого-нибудь свалить, чем признаться во грехе самому, ведь подобные Богу не могут грешить сами, когда им не хватает сил удержать свою страсть" - подумал сатана, но не сказал. Испепеляющий взгляд врага человеческого впился в спину уходящего. "Иди, иди, сторожевой пес. Стереги свою Леле. Ты за одним плечом будешь стеречь, а я за другим похожу. Пусть каждый из нас смотрит своими глазами".
- До Страшного Суда далеко, - усмехнулся лукавый. - Смотри не проворонь.
Когда ангел исчез, появилась на пороге пьяная рыжая Вероника, протянула руки, силясь обнять, и поймала ладонями воздух. Хромой черт сделал два шага назад, угрюмо сказал:
- Иди прочь, женщина. Устал я. Каждый уже взял свое.
Куртизанка схватила со стола кубок и с досадой швырнула его о стену, харкнула в сторону сатаны забористой руганью, да вылетела прочь из комнаты. Желтоглазая черная кошка робко подошла к врагу рода человеческого и медленно отерлась о левую ногу. Ей было все едино и все равно: что ангелы, что черти, что праведность, а что грех.