Аннотация: Любой опытный одиночка знает о том, что в конце коридора есть четвертая ступень, ступив на нее, он в конце концов понимает, что нет ничего, кроме него самого.
Она сидела на скамейке у самого выхода из парка. Хрупкая светловолосая девушка в бежевой куртке. Честно признаться, я не сразу обратил на нее внимание. Сколько таких ходит по улицам нашего городка, сотни, тысячи. Незажженная сигарета в левой руке и рассеянный взгляд.
Она позвала меня, почти шепотом, когда я проходил мимо:
- Извините...
Я остановился и бросил на нее один из тех взглядов, который можно было бы охарактеризовать фразой "Ну что вам-то от меня надо?", поймав и верно поняв его, она немного смутилась, но все-таки решилась спросить:
- Не могли бы вы дать мне прикурить?
Прошедшая неделя была нервной и тяжелой, я пришел в парк, чтобы побродить в одиночестве по заснеженным аллеям, близкий контакт с представителями рода человеческого в мои планы не входил. Любовь к одиночеству вела непримиримую борьбу с врожденной учтивостью. Борьба длилась ровно несколько секунд, после чего я достал зажигалку и молча дал ей прикурить.
- Спасибо, - сказала она, глубоко и жадно затягиваясь, затем заглянула мне в глаза. Ее глаза были ярко-голубыми, необыкновенно чистыми и прозрачными. "Красиво..." - подумал я, засовывая руки обратно в карманы, отворачиваясь и уходя прочь.
Прошел я ровно шестьдесят шесть шагов, прежде чем она окликнула меня снова:
- Гражданин!
Я резко остановился, словно по сигналу свистка милиционера. Сзади послышались торопливые шаги. Когда человек спешит, ритм его шагов рваный, в этом звуке нет покоя. Но ее шаги были легки, будто она шла не по снегу, а парила в нескольких сантиметрах над землей. Я обернулся.
- Вы уронили платок, - сказала она, виновато улыбаясь, и протянула мне мой, аккуратно сложенный вчетверо, носовой платок.
- Благодарю, - ответил я, торопливо пряча платок в карман.
Вот тут, наверное, и случилось это. Люди придумали этому ощущению множество названий, например, таких как странное притяжение, но я называл его иначе - мигом тишины. Мгновение, когда кажется, что весь мир вокруг тебя замирает и есть только ты, она и ваши взгляды. Ни тебе, ни ей, разумеется, не дано понять, что происходит в этот момент, но вы уже точно знаете, что дальше пойдете вместе. Я подал ей руку, она схватила меня за локоть и мы вышли из парка.
- Настя, - назвала она свое имя.
- Гавриил, - ответил я.
Она улыбнулась и шепотом произнесла:
- Как ангел...
- Падший, - неудачно пошутил я.
- Не важно, - рассмеялась она, и постаралась незаметно избавиться от окурка.
Обычно, сигаретные окурки, падая в снег не шипят. Какое-то время они еще тлеют, растапливая снег, потом, наконец, намокают и гаснут. Ее окурок шипел и трещал как бенгальский огонь. Заметив мое секундное замешательство она пожала плечами, тряхнула головой так, что пряди ее неровно стриженной челки почти закрыли глаза и озорно рассмеялась:
- Вы заметили... У меня всегда так. Они всегда шипят. Неловко...
Я изобразил безразличную мину и сказал то, что я говорю всегда в случаях, если то или иное явление немного удивило меня, но быстро забылось:
- Бывает.
Считается, что люди, идущие рядом рука об руку обязательно должны о чем-то говорить. Мы же молчали из-за того, что темы для разговора у нас не было. Так мы дошли до автобусной остановки, и, оказалось, что нам по пути. Когда она сообщила мне о том, что ей тоже нужен автобус идущий по 130 маршруту, я ничуть не удивился. Может быть, в другое время я бы задумался о том, почему я, вот уже полтора года, каждый день перемещающийся этим маршрутом из пункта А в пункт Б, ни разу не видел ее? Хотя, кто из нас и как часто смотрит в лица случайных попутчиков?
Мы сели на сидения напротив друг друга и одновременно уставились в окно. Это любимая привычка большинства людей, смотреть в окно во время поездки в автобусе. Глядя в окно, те самые одиночки смотрят внутрь себя. И даже если бы за покрытым легкой изморозью стеклом случилось очередное светопреставление или какая-нибудь авария, то, они, поглощенные созерцанием собственных мыслей и чувств, ведущие нескончаемый диалог с самими собой, заметили бы происшествие в последнюю очередь.
- Вы думаете о том же, о чем и я? - спросила она вдруг, поворачиваясь ко мне.
- Да, - ответил я, ни чуть не сомневаясь в том, что мы думали об одном и том же.
- Скажите, почему так? - спросила она.
- Я бы сам хотел знать ответ на этот вопрос, - сказал я.
- И вы тоже, - усмехнулась она, и снова отвернулась к окну.
- Так или иначе... он когда-нибудь найдется. Нет вопросов без ответов.
- Может быть, - улыбнулась она.
На конечной остановке мы вышли, автоматически она схватилась за поручень и не обратила никакого внимания на мою услужливо протянутую руку. "Привычка" - подумал я, достал пачку сигарет, раскрыл и протянул ей. Мы закурили и пошли дальше.
- Семь лет, - сказала она, снова взяв меня под руку, - а вы?
- Десять.
- И ни разу не хотелось изменить?
- Первые два года.
- Потом привыкли?
- Да.
- Я тоже, - прошептала она эхом, - что у вас есть к чаю?
- Ничего. Мы можем купить печенья.
- Отличная идея, - она улыбнулась и опустила глаза. Снег еле слышно поскрипывал под ногами. Она смотрела вниз, на белый снег, я вверх на серое небо, пока мы не дошли до магазина.
Лифт как всегда не работал, мы поднялись на седьмой этаж, с равнодушным видом прошли мимо расписанных непристойными фразами, давно не беленых стен. Я открыл дверь, помог ей раздеться, повесил ее куртку на единственную вешалку, а свое пальто на крючок. Она достала скрепку из заднего кармана джинс, ловко вдела ее в ушко поломанного замка, и расстегнула молнию, вначале на одном ботинке, затем на другом.
- Ведите, - сказала она улыбнувшись и спрятала скрепку обратно в карман.
- Идите, - ответил я, - на кухню.
Зайдя на кухню, она рассмеялась:
- Неужели у всех так?
- Как?
- Чисто и без занавесок.
- Наверное, - я пожал плечами, отвернулся к плите, заглянул в чайник, долил воды из трехлитрового баллона и повернул ручку.
Когда чайник вскипел, я отдал ей свою кружку, себе же взял стакан. Она ничуть не удивилась, разве что только тому обстоятельству, что стакан достался не ей.
Печенье "Домашнее" было осторожно вынуто из целлофанового пакета и положено в глубокую тарелку. Я придвинул к ней сахарницу и сказал:
- Рассказывайте.
- Вначале вы, - возразила она. И я рассказал ей свою историю. А потом она мне - свою. После этого мы перешли на "ты".
У одиночества есть три ступени. Перешагнув порог, новоиспеченный одиночка ступает на первую ступень. Обычно за его спиной остается освещенная ярким светом комната окружающего мира. Он напряженно вглядывается во тьму и не знает, как быть дальше. Он может простоять на первой ступени очень долго, до тех пор, пока не решит, спускаться ли ему ниже или же пытаться вернуться назад, перешагнуть порог. Но как бы далеко он не заносил ногу, порог почему-то все время отдаляется от него, и, наконец, он понимает, что обратной дороги нет. Тогда он поворачивается лицом к тьме и делает второй шаг, чтобы было легче спуститься, он зажигает огонь. Второй шаг более уверенный. За вторым следует третий, газ в зажигалке заканчивается, и глаза постепенно привыкают к темноте. Дальше он идет сам, один по темному коридору.
Со временем он замечает, что коридор слабо освещен, но это уже не тот свет, который остался за его спиной. Это тусклый, призрачный свет одиночества. Проходит еще немного времени, и он понимает, что стены коридора, по которому он следует, прозрачны, за ними кипит жизнь и льется тот самый яркий свет, который недавно бил в спину и вызывал навязчивое желание вернуться. Теперь в моем коридоре с прозрачными стенами рядом со мной шла Настя. Девушка, прошедшая все три ступени.
Наступила ночь, а вместе с ней пришла тишина. Мы сидели на кухне с сигаретами в руках и молча смотрели друг на друга.
- Вот и встретились два одиночества, - сказала она шепотом.
- Да уж, - ответил я смеясь. - Уже поздно. Я лягу на кухне, ты - на диван.
- У тебя есть клетчатый плед? - спросила она.
- Нет, зеленое одеяло, - ответил я честно.
- Теплое?
- Не жалуюсь.
- У меня дома клетчатый плед и плюшевый медведь. Он старый, еще с детства.
- С ним не страшно?
- Да, я до сих пор боюсь темноты, - она зевнула, поставила чашку на стол и погасила окурок.
- Новая зубная щетка в шкафу над умывальником, - сказал я ей в след.
Ночью Настя пришла ко мне, и это было вполне ожидаемо. Просто села на краешек кресла - раскладушки.
- Не спится? - мы задали друг другу одновременно один и тот же вопрос.
И одновременно ответили короткое "нет".
- Иди сюда, - я протянул ей руку.
- Иду, - шепотом сказала Настя. Я обнял ее осторожно, чтобы не испугать. Она пахла какими-то цветочными духами и обычным "советским" мылом.
- Вместо медведя, - пояснил я. На стенах отражался слабый свет фонаря и окон соседних домов. Было очень тихо, за окном кружился снег.
- Спасибо, - все так же тихо сказала она.
- Да не за что, в общем, - я обнял ее крепче, как будто пытаясь спрятать от темноты, которой она боялась.
И вот тогда в мою голову пришла мысль о том, что по-настоящему одинокий человек дорожит минутами такой близости. Так усталый путник на привале дорожит скоротечными минутами отдыха. Мы, как люди по-настоящему одинокие не стали омрачать это время ни поцелуями, ни соитием. Я прятал Настю, укутав одеялом, от темноты, которой она боялась, и был на время плюшевым медведем, с которым можно было спокойно, без страха засыпать. Потом я вдруг испугался. Испугался того, что привыкну. Привыкну волноваться об этом всегда. А вдруг? Я отогнал навязчивую идею и подумал о том, что по старой тропе ходить гораздо спокойнее. Настя не глупа и все поймет, потому что она такая же, как я. Потому, что она уже семь лет как - одиночка. Снег все так же кружился за окном. Настя уснула у меня на плече, в тусклом электрическом отсвете фонарей я видел, как она улыбалась во сне. Я перевел взгляд на противоположную стену, на потолок. Смотрел и думал, пока не заснул.
Новое утро было точно таким же, как и утро вчера, холодным и серым. С той лишь разницей, что этим утром я нашел на столе коротенькую записку от Насти:
"Дорогой Гавриил. Спасибо вам за все. Я верю, что ваша судьба найдет вас.
И в конце темного коридора окажется другая дверь, за которой все еще горит яркий свет.
Будьте счастливы, так или иначе...
Настя."
Я прочитал записку несколько раз, стоя у окна, машинально стряхивая пепел на подоконник. Докурив и дочитав, я выбросил окурок в окно, пепел смахнул порыв ветра, я скомкал записку и выбросил ее вслед за сигаретой.
Любой опытный одиночка знает о том, что в конце коридора есть четвертая ступень, ступив на нее, он в конце концов понимает, что нет ничего, кроме него самого. Так он открывает ту дверь, о которой писала в записке Настя. Я вымыл кружку и стакан, набрал воду в баллоны, выкурил еще одну сигарету, вышел в коридор и надел пальто, мельком взглянув на отражение в запыленном зеркале, я подумал о том, что сегодня снова встречу одиночество. Оно появится передо мной в образе хрупкой светловолосой девушки в бежевой куртке. Сколько таких ходит по улицам... Незажженная сигарета в левой руке и рассеянный взгляд. Она позовет меня, почти шепотом, когда я буду проходить мимо:
- Извините...
Я знаю, каким путем мы пойдем вместе, и на каком автобусе поедем. Я выслушаю еще одну историю, после чего мы обязательно перейдем на "ты". И совсем немного, ровно до следующего утра я опять найду ответы на вопрос "Почему так?" и все равно останусь один. Так или иначе.